Не забудь о друзьях, о военных дорогах,
Да и ВОКУ не стоит тебе забывать.
Помнишь горькое зелье в стареньких флягах,
Одеяло-шинель и траншею - кровать?
Вспомни стужи в горах, полигон наш за Тарским,
Как стояли в строю, чуть прижавшись плечом,
Как мы спали, засунув под головы каски,
Как по дому грустили, вспоминая о нём.
Будут годы лететь, будут споры и беды,
И когда в грозный час сил не хватит в боях-
Вспомни наши с тобой на Кавказе беседы
И сияние алых погон на плечах.
Как всё начиналось.
Пожалуй, рассказывая о нашей учебе в училище, нужно начать несколько издалека - как зрело решение выбрать именно ОрджВОКУ.
Конечно, каждый шёл к этому своим путём.
Многие ребята после школы, мечтавшие о карьере офицера, пришли именно в наше училище потому, что оно было ближе к дому.
Потом, в разговорах, выяснялось, что вот знал, что есть военное училище, на кого готовит - толком не представлял, один (потом он стал полковником, в больших чинах) - вообще убил наповал - сказал, что думал, что здесь готовят ракетчиков ( по аналогии с Ростовским училищем им. Маршала артиллерии Неделина).
Отслужившие в армии более точно понимали, чего они хотят и чего ждать от училища. Это был осознанный выбор повзрослевших парней.
Мы, кадеты, в силу той атмосферы и системы воспитания, царившей в наших суворовских училищах, ясно представляли, что нам может дать то или иное училище, поэтому оставалось, после выбора военной профессии, только определиться с городом, который примет нас на 4 года.
Есть в нашем народе стойкие аналогии, некие аллюзии: Украина - это сало, житель Донбасса - шахтёр и т.п. Так и про Орджо, не зная толком, что и как, все представляли одно - это горы. А значит, это романтика, немыслимый труд и тонны пота, а ещё - песни Высоцкого из кинофильма "Вертикаль" и осознание того, что тебе подвластно то, что другим просто не дано.
Был такой случай. Ехали мы в последний совместный отпуск из Суворовского училища. Второкурсники уже определились с выбором училища, оставалась им последняя четверть и экзамены, дальше - прямая дорога к лампасам и большим звёздам. Мы, первокурсники, подумывали о том, как проведём предстоящий полуторамесячный лагерный сбор и перейдём на второй курс, примем эстафету наших "стариков".
Все разговоры, так или иначе, крутились вокруг предстоящей разлуки, о том, кто куда поедет учиться. Что греха таить - бутылка вина, и не одна прошла по кругу.
Был у меня в Суворовском училище и потом, на долгие годы, хороший друг, мой Братик - Миша Цукрук. Так вот, когда зашли разговоры о будущей учёбе, и его спросили: "Миша, а ты куда?", ответ был: "В Орджо!" И с кавказским акцентом: "Асса! Всэх зарэжю, всэх пэрэрэжю!" Все посмеялись, беседа пошла дальше своим чередом, подняли ещё по бокалу за будущее, а потом Миша и говорит: "Давайте я вам песню про Орджо спою". И запел: "Орджо ВОКУ, Орджо ВОКУ..." и замолчал.
- А дальше что, Миша?
- А что дальше, я и сам не знаю...
Ответ настолько поразил всех, что народ даже притих и на какое-то время каждый думал о своём, но потом веселье продолжилось, и вечер удался.
Поэтому, когда передо мной встал выбор училища, то, не пройдя врачебно-лётную комиссию в Сызранское вертолётное училище и, будучи безжалостно "зарезанным" из-за дисциплины на мандатной комиссии по поводу моего желания быть ближе к небу и учиться в Рязанском воздушно-десантном училище, я всерьёз задумался.
К слову сказать, знакомство с Орджо ВОКУ произошло гораздо раньше выпуска.
В 6 роту к нам в Суворовское училище пришёл капитан Востриков - плотный, крепко сбитый офицер в отлично сшитом обмундировании, наглаженных сапогах - бутылках, до синевы выбритый (но нельзя точно утверждать, что слегка пьян).
Как оказалось впоследствии, выпускник Орджоникидзевского ВОКУ.
По рассказам друзей из 6 роты, встретили его настороженно - очень уж у него было волевое лицо, не выражающее эмоций, с выдающимся вперёд подбородком, являющимся признаком сильной воли и жёсткости характера.
Предчувствия не обманули - первое, что он устроил, будучи представленным взводу, и даже не поздоровавшись с личным составом, - вывернул наизнанку всё, что находилось на тот момент в кубрике взвода. При этом общеупотребительными в его речи были только команды.
Настала для взвода невесёлая жизнь, а его командир заработал позывной "Органчик", придуманный его подопечными, весьма подкованными в русской классической литературе.
Хотя, справедливости ради, нельзя пропустить такой случай, тоже связанный с тогда уже майором Востриковым.
Однажды, на втором курсе Суворовского училища, мы с друзьями из нашего взвода решили совершить дерзкий налёт на генеральский сад среди бела дня в обеденное время. Друзья перескочили через забор удачно, а я зацепился штаниной за сетку - рабицу и практически завис между небом и землёй.
Как раз в это время Востриков спешил по своим делам в управление училища и путь его пролегал в аккурат мимо того злосчастного забора.
Приготовившись к худшему, я уже начал выпутываться из западни, готовясь приземлиться перед его ясные очи, как неожиданно, он спросил: "Ну что завис? Прыгай, куда собирался!" Отвернулся и пошёл дальше, а я поспешил догнать друзей.
Яблоки, кстати, оказались безвкусными, хотя были очень красивыми.
Вот такая полярность ситуаций. С одной стороны - требовательность, доходящая до бессмысленного абсолюта, с другой - понимание мальчишеской души и доброе отношение.
Наверное, понятно, что, имея перед глазами такой пример, трудно было сделать выбор.
В голове беспрестанно крутился шедевр кадетского народного творчества:
Если в сыне нету проку - посылайте его в ВОКУ
Если в сыне нет осанки - посылайте его в танки
Если сын в науку ввяз - посылайте его в связь
Если сын ваш так себе, пусть идёт он в ВДВ.
Мы с Мишей Цукруком переписывались весь год после расставания, что, в конечном счёте, и определило выбор - конечно же, Орджо!
Что интересно, в нашем взводе многие прошли примерно такой же путь выбора - кто мечтал о службе в морской пехоте, кто - о десантно-штурмовых войсках, кто просто хотел романтики, но, в конечном счёте, все решили одинаково - лучше, чем в Орджо, к великим свершениям не подготовят.
Да и вообще, лучше Северный Кавказ, чем Южный Сахалин.
Наш взвод.
Хочу представить наш 1 взвод 2 роты.
Пусть строгий читатель не сердится - это самая большая глава в книге. Ведь наша жизнь не шла сама по себе, а делали её мы, взвод.
У нас в училище с приходом Героя Советского Союза генерал-лейтенанта В.А.Ульянова была введена интересная традиция - создавать кадетские роты, по одной на курсе.
Возможно, делалось это в расчёте на высокие показатели в учёбе, что, пожалуй, оправдывалось. Но был однозначный проигрыш в дисциплине. Поэтому мы ещё застали кадетскую роту на выпускном курсе и на курсе, на год старше нашего.
Правда, роты были основательно разбавлены курсантами, прошедшими службу в войсках и пришедшими после школ.
На нашем курсе было принято решение формировать по одному кадетскому взводу в каждой роте, и так сложилось, что в нашей роте взвод продержался почти в изначальном составе, а в 1 и 3 роте народ несколько подразбавили.
Во взводе представлены были практически все Суворовские училища страны.
Много было калининских кадет, прибыла большая группа уссурийцев, московские кадеты прибыли практически сложившимся коллективом, минские кадеты приехали дружной компанией, оживившей взвод на период формирования. По одному человеку было из Киева, Казани и Свердловска. Был одно время и ленинградский кадет - Витька Карпунин, потом перевёлся в 3 роту.
Исторически сложилось, что в кадетках за два года человек не только обрастает друзьями, жизненным опытом и будущими связями, но и приобретает прозвище. Не хочется называть его кличкой, не наше это. Мне больше нравится термин "боевое имя" или "позывной".
Многие позывные происходили от фамилии, так проще, да и понятнее. Но были такие, что сразу и не разберёшь, откуда всё это вывернулось.
Первым замковзвода был Валера Осипов, уссурийский кадет. Высокий, спортивный. Офицер в ПЯТОМ! поколении. Сейчас он полковник, служит в главном управлении боевой подготовки, тогда его командирская карьера только начиналась и продолжалась полгода, потом он вернулся в общий строй. Боевое имя - Виджай. Откуда? Всё просто - тогда было время индийских фильмов, один из героев - борец за справедливость. Как оно прилипло к Валере - тайна великая, но автор известен - калининский кадет Игорь Кисель, позывной - Киса.
Продолжим об уссурийцах. Несомненно, яркими личностями во взводе были два брата Митусовы Сергей и Андрей, - "Тигрята", потому что уссурийцы. Вообще, изначально это общее прозвище уссурийских кадет. До сих пор ходят легенды о том, как они делали подъём переворотом по 150 раз. Или больше? Кто сейчас вспомнит?
Был ещё Сашка Селезнёв, родом из города Грозного, с улицы Сайханова. Потом, через много лет, на этой улице примет бой наш бессменный замковзвода Саша Беликов, Белкин, и вспомнит о Сашке.
Эдик Юшкевич, друзья называли его Ёж, потому что Юш - не звучит.
Володя Бреев, Брой, неизменный спутник Сашки Селезня и Ежа. Потом он уедет в Афган, попадёт в 56-ю десантно-штурмовую бригаду в Гардез. До сих пор в Интернете на десантных сайтах бойцы вспоминают добрым словом своего командира десантно-штурмовой роты.
Серёга Петишин. Однажды на огневой подготовке подполковник Карпеко обмолвился: "Что за фамилия, одни палочки!" И действительно, если написать его фамилию от руки, да ещё небрежным почерком, то разобраться в частоколе палочек и крючочков будет нелегко. Верный себе Киса однажды изрёк:
- Серёга, у тебя автомобильная фамилия.
- Это почему ещё?
- Ну, сам посмотри - пяти Шина.
- Хм, и точно.
Но приклеилось навсегда простое - Петька.
После выпуска он попал в Афганистан, был тяжело ранен, дважды кавалер ордена Красной Звезды. Уже подполковником, выжив в горниле афганской войны, он погиб в мирное время, в свой день рождения, спасая человека.
Калининские кадеты. Первым обязательно надо вспомнить Игоря Киселя, боевое имя Киса, которое он принёс с собой из суворовского училища и до сих пор мы о нём вспоминаем только так. Личность совершенно неординарная.
Одно только то, что многие прозвища во взводе - его творчество, вписало его навсегда в историю.
По складу характера - классический расп... гильдяй. Боевой, задиристый, честный. Но во всех хулиганских историях, так или иначе, один из героев - он.
Андрей Копырин. Отличник. Брал науку трудом. За первый год столько он сменил позывных - начиналось с Копырки. Потом, в развитие темы - Нетопырь. И тут Киса узнаёт, что в третьей роте учится курсант Трандафилов. Вообще, по-молдавски "трандафирь" - это роза.
Но в творчестве нашего взвода это преобразовалось совершенно неожиданно:
- Нетопырь - Растопырь - Трандафирь - Трандель. Так и осталось. Кстати, при необходимости можно первую букву и заменить, если заслужит.
Олежка Барабаш. Люди всегда болели футболом. Сейчас к нашим услугам Интернет, любые прогнозы, рассуждения видных спортивных комментаторов. А в наши времена Олег своей святой любовью к футболу зажигал сердца многих. Какие он составлял турнирные таблицы, как увлечённо планировал исход соревнований, расписывая возможные варианты, как критиковал судей, давал оценки игрокам, порой - нелицеприятные. Бразильцы с ним и рядом не стояли.
Юра Фролов. Добрейшей души человек, надёжный парень. Позывной - Сестра. Откуда? Наверное, в 1982 году проходила премьера фильма о трёх мушкетёрах с Михаилом Боярским и Маргаритой Тереховой. Там есть эпизод, как леди Винтер бежит из английской тюрьмы и ей помогает английский солдат, который всё выпытывает у нёё имя обидчиков: "Как его имя, сестра?" Юра имел неосторожность подхватить эту фразу и повторять к месту и не к месту. Так и приросло.
Витя Селиванов, Селя. Высокий, стройный, подтянутый. Большой любитель женщин тогда и, пожалуй, любимец их до сих пор.
Леша Артемьев. Умница, вечный спорщик, верный друг. Сейчас профессор, полковник, кандидат наук.
- Каких наук, Лёша?
- Военных.
- Так каких наук-то?
- Военных.
Саша Беликов, Белкин. Наш бессменный замкомвзвода от первого курса и до выпуска, душа компании. Да он и сейчас лидер у нас во взводе. Герой чеченских войн, весь изранен.
Годы украсили его сединой, добавили солидности к его казацкой лихости, да во взгляде теперь мудрость его непростых лет, а раньше чёртики прыгали. Они и сейчас появляются.
Иногда.
В компании.
Он всегда замечательно пел под гитару. По выходным иногда народ собирался послушать в его исполнении песни "Воскресения" и "Машины времени".
Да и теперь, во время наших редких встреч, в любом кабаке или ресторане, стоит ему выйти на эстраду, взять гитару у тамошнего музыканта, как в известном фильме: "Маэстро, дай, я сыграю", и завести своим бархатным баритоном: "Я куплю тебе дом...", как самые красивые женщины моментально переходят в нашу компанию, забыв о своих бесталанных кавалерах.
Игорь Лукин. Наш каптёр. После училища - всю жизнь в разведке до полковника ГРУ.
Спросите, а что, после армии - не жизнь? Настоящая жизнь была там, а сейчас мы - граждане, как говорят поляки - "obyvateli" .
Московские кадеты. Пожалуй, все были яркими личностями. К знакомству с ними поначалу примешивалась настороженность - столичные жители. А мы, вот, с периферии. Что-то действительно было, некоторый особый лоск. Потом всё стёрлось, все сравнялись.
Андрей Эмолиньш, Эмонц. Гордый, самолюбивый. Был заводилой во взводе по вопросам культуризма и бодибилдинга. Организовал спортуголок и вовлекал в это дело всех. Говорят, погиб где-то в Латвии, на родине предков, на волне обострившего национального самосознания в лихие 90-е. Не хочется верить.
Влад Посадский, лучший друг Андрея. Скромный парень. Спокойный, уравновешенный, умница и трудяга. Герой России посмертно за Чечню. Приказ о назначении заместителем командующего Северо-Кавказского военного округа состоялся в день его гибели. Теперь навсегда он в строю тех, кто создавал славу спецназа, с кем, как пел Владимир Высоцкий: "Я сегодня встречаться почёл бы за честь". Да вот, не судьба теперь...
Ещё пара друзей - Мишка Нетребин и Витя Ищенко. Пришли вместе и держались всё время вместе. Миша сейчас - командир батальона ГИБДД в Твери, хозяин дорог! Витя - строитель, сменил профессию на прямо противоположную.
Серега Ильинов, Сэм. Бог наделил его талантом чувствовать технику, как скрипача - музыку.
Серега Горшков, Гоша. Классный парень. Умер от тяжёлой болезни.
Андрей Андрианов. Красавчик, щёголь.
Минские кадеты. Наверное, самая живая компания в нашем взводе.
Володя Дауров, осетин. Отец военный, кочевал по стране, поэтому на землю предков Володя приехал как гость, сейчас он там живёт и служит Родине.
Мишка Клименко, Абориген. Почему - не мог сказать никто, даже те, с кем он учился в Суворовском училище. Был у него дар - зажигать спички обо что угодно, наверное, и об воздух зажёг бы. Если бы постарался.
Два друга - Рома Финевич и Игорь Тышкевич. Финик и Кеша. Всё время вместе - в Суворовском училище, в Орджо, вместе в Афган. Кеша погиб первым из нашего выпуска. На его родине в городе Берёза Брестской области его именем названа улица.
Казанский кадет Игорь Кондауров. В общении с ним чётко прорисовывалась мысль, что не хотелось бы иметь его врагом. Была в нём какая-то изначальная злость, всеподавляющая. Как у волка - одиночки. Правда, другом тоже его иметь не хотелось.
Олег Зубко, свердловский кадет. По внешности - типичный кадет или белый офицер, какими их показывают в фильмах. Красавец. Отвоевал два срока в Афгане в Кундузском разведбате, был командиром разведывательно-десантной роты, затем - начальником штаба этого батальона. Навсегда вошёл в историю 40-й армии и афганской войны. Это рота его батальона прикрывала проход генерала Громова по мосту Дружбы, когда за его спиной не осталось ни одного советского солдата.
Со временем к нам во взвод пришли парни из гражданской молодёжи.
Конечно же, самым ярким типом был Георгий Гайтов, Джон, Жорик. Трудно описать его в двух словах. Представьте себе красавца-осетина с амбициями, гордого, старающегося скрыть свою растерянность за внешней бравадой. Его выдернули из 4 взвода, кинули к нам, как к марсианам. Он и мыслил не так, как мы, и поступал по-другому. Со временем всё притёрлось.
Через много лет он признался, что был настолько подавлен атмосферой во взводе (ничего плохого - просто мировоззрение другое), что вынужден был как-то подстраиваться, раз уж не получилось с ходу подстроить всех под себя.
К выпуску почти подружились, а ведь поначалу до драки доходило.
Я его терзал долго, он учил меня осетинскому языку. Мало в памяти осталось, но поразить осетина на чужбине словами родной речи иногда удаётся.
Руслан Яковлев, просто Русик. Тот случай, когда офицерская служба - как дверь в большой мир.
Игорь Денисенко. Пришёл в училище после первого курса Северо-Кавказского горно-металлургического института. Вот это и есть - за романтикой! В поисках боевого имени пал жертвой Кисиного остроумия. Однажды, на беду, Игорю попалось стихотворение А.Фета, которое он, в подражание Кисе переиначил: " Слышишь, чу - соловей". В творческих муках соловей стал "соломеном".
Так и приросло - Соломен, Саламен.
Воистину, велик и могуч русский язык.
Серега Харин, вот уж кому по праву пристало боевое имя Харрис. Золотой голос нашего взвода.
Человек совершенно удивительной судьбы. После школы он окончил радиотехнический техникум в Ростове, получил хорошую специальность. Что потянуло его в армию, да ещё и в военное училище? В нашем кадетском взводе он был почти как марсианин - совершенно гражданский человек, взрослый парень с отличным от нас взглядом на жизнь. То, что для нас было естественным - стоять в строю, ходить строевым шагом, беспрекословно выполнять распоряжения, не задавая лишних вопросов - давалось ему с великим трудом.
Но он переборол себя, со временем различия ушли, осталось главное - он был у нас душой компании.
Весёлый, неунывающий, он не давал скучать никому рядом, а когда брал гитару - собирались все. Тогда было время возвращения белогвардейских романсов, и лучше его никто не мог спеть рвущие душу слова о поручике Голицыне или господах юнкерах. Да он и сейчас такой же, только полковник и в больших чинах.
Андрей Илютин. Всё тот же Киса наградил его позывным Шеф. Наверное, в противоположность тому, что на самом деле никаким он шефом не был. Простой рабочий парень из Нижнего Новгорода. Работал на заводе "Красное Сормово", варил броню на БТР. Потом пошёл учиться воевать на этих же БТР. Сдружился он очень хорошо с Сэмом, так и ходили два друга - Сэма и Шефа, как они себя называли. Лидер, конечно, Сэм, Шеф всегда рядом. Сгинул Шеф где-то в диких степях Забайкалья. Где он теперь?
Всяко бывало за время учёбы. Неизменным оставалось одно - на четыре года это наша семья, и жить надо так, чтобы понимать друг друга, поддерживать и выручать. Для кого-то это как раз и стало школой жизни в суровой мужской среде, научило армейскому коллективизму.
Конечно, Боже упаси, никто не клялся друг другу в верности и дружбе, но мы встречаемся до сих пор в День училища, и есть, о чём поговорить, и о чём вспомнить.
Начало учёбы.
Учёба на первом курсе любого военного училища начинается не 1 сентября, как в школе и как многие думают, а 5 августа. К этому дню сданы все экзамены. Утверждены списки зачисленных в училище, сформированы роты и издаётся приказ о зачислении в училище.
В народе этот день именуется "Днём пьяного курсанта" и празднуют его во всём мире, где есть прогрессивное человечество, прошедшее школу военного образования Советской Армии.
Перед славным днём этим весь июль в училище происходит узаконенный бардак под названием "абитура", то есть период, когда абитуриенты съезжаются в училище, сдают экзамены, переживают разочарование и радость, притираются друг к другу, определяются в выборе военной профессии, ведь это на всю жизнь.
Офицеров бывших не бывает.
Не всем везло на экзаменах, но мечту ведь не зарежешь просто так - росчерком пера.
Поэтому одни собирали вещи и уезжали домой, чистосердечно веря, что на следующий год обязательно опять приедут и поступят, хотя жизнь поворачивала по-своему.
Наверняка сейчас многие из тех бывших абитуриентов любят 23 февраля за стаканом повспоминать как когда-то поступали в военное училище. Особенно покоряет мысль в различных вариациях: "А ведь я, если бы поступил, то мог бы генералом стать!". Но история не знает сослагательного наклонения.
Другие же, и они заслуживают особого уважения, не сдавались. Переходили на нелегальное положение, непонятно, чем питались, непонятно, где жили, но до ноября, когда и на Кавказ приходит зима, осаждали начальника училища и его заместителей с просьбой взять на любых условиях, допустить к учёбе.
И ведь были правы - не все из поступивших действительно мечтали об армии. Скорее, в их незрелых душа жила некая детская романтика - красота военной формы, воинских ритуалов. А здесь важнее понимание того, что это тяжёлый, неблагодарный и нередко смертельно опасный труд. Но такие отсеивались до присяги, иногда даже доживали до второго курса. К выпуску же подходили уже зрелые, ясно понимающие своё назначение мужчины.
Однажды на встрече выпускников зашёл разговор о традиции "партизанского движения" во время "абитуры" и начальник училища Виталий Андреевич Ульянов вспомнил историю, совместив её с тостом.
Примерно в ноябре 1981 года утром, выходя из дома, он обратил внимание на группку "партизан", безмолвно взирающих на него в отдалении. Чем-то приглянулся ему один мальчишка - то ли кеды были особо рваные, то ли взгляд был особо настойчивый.
Генерал поманил его к себе и спросил:
- Что ты не сдал?
- Я не смог сдать плавание, товарищ генерал-лейтенант.
- Ты что, совсем плавать не умеешь?
- Да, в наших краях речки нет.
- А остальные экзамены как?
- Одни четвёрки.
Удивившись такому повороту событий, начальник училища посадил парня в машину, привёз в училище и вместе с заместителем - полковником Герасимовым повёл его в бассейн.
Мальчишка ни жив, ни мёртв, разделся до трусов и ждёт решения своей судьбы.
- Прыгай!
- Куда?
- В воду, я хочу глянуть, как ты плаваешь.
- Но я же не умею!
- А офицером хочешь стать? Тогда прыгай!
Ну что оставалось делать парню? Нырнул с тумбы, хорошо, там ему было по грудь. Забарахтался, весь бассейн в пену взбил - а с места не сдвинулся. Вылез, а по глазам генерала уже видит свою судьбу.
- Ну что же, парень, езжай домой. Научишься плавать - милости прошу.
- Товарищ генерал, вот Вы меня отправляете, а я ведь за Вас на смерть пошёл!
Ошеломленный генерал даже не нашёлся сразу, что ответить.
- Это где же ты здесь смерть видел?
- Вы же знали, что я не умею плавать, но Вы приказали - и я прыгнул в воду. А я действительно плаваю, как топор. Было бы глубже - быть бы мне на дне.
И смех, и грех, но крыть-то нечем. Парень ведь на самом деле выполнял приказ, не думая о себе.
При внешнем спокойствии характер у нашего генерала довольно крут. И решения он принимал быстро, без лишних сомнений.
- Николай Иванович (полковнику Герасимову), бери этого нахала, переодень на складе и определи в какую-нибудь роту, чтобы я его не видел больше.
- Но смотри, крестник - будешь плохо учиться - не пожалею. Да, а плавать-то научись. Не может офицер быть таким беспомощным.
Тост всем понравился, выпили за выпускников, как вдруг поднимается седой солидный полковник Сергей Кулага и говорит:
- Товарищ генерал, а ведь это я был!
Народ онемел - вот так история. Конечно же, ответный тост был за нашего начальника училища.
К слову, крестниками генерала Ульянова могли бы назвать себя многие из нынешних больших военачальников. К примеру, Коля Чергин, полковник Главного штаба Внутренних войск России, курсант 3 взвода 2 роты. Поступал в училище из детского дома, на экзаменах получил двойку, но был принят в училище решением генерала Ульянова. Хорошо учился все четыре года, после выпуска служил в училище на командных должностях, и сейчас на боевом посту.
Мы, кадеты, благополучно избежали такого эпохального явления как "абитура" в силу того, что это уже было у нас один раз и навсегда - при поступлении в Суворовское училище. Поэтому мы прибыли в училище как раз к окончанию этого славного периода и началу другого, ещё более легендарного, именуемого "КМБ" или "курс молодого бойца".
Социальные противоречия начались сразу по прибытию в казарму батальона. Мы уже были переодеты в парадную курсантскую форму и вполне обоснованно считали себя уже причастными к славной семье курсантов ОрджВОКУ практически по праву происхождения.
Однако это мнение не разделяли наши будущие однокашники или, как метко выразился в будущем мой командир отряда в спецназе - "сокорытники".
Прошедшие горнило "абитуры", потерявшие свой домашний лоск и обретшие взамен "звериный блеск в глазах" (по меткому выражению нашего комбата), они смотрели на нас как познавшие жизнь ветераны, что, впрочем, было абсолютно взаимным с нашей стороны.
Непреложное офицерское правило - представиться командованию на новом месте службы было законом для нас уже тогда. Поскольку мы съехались в один день, и это как раз был день формирования рот, то долго с нами никто не беседовал, отправили сразу на плац и, практически с ходу, начали распределять по подразделениям.
Говорят, первое впечатление - самое сильное. До сих пор, несмотря на моё глубокое уважение к моему командиру роты - Дергачу Василию Дмитриевичу, помню то состояние, в которое я пришёл после знакомства с ним.
Представьте себе героя "Мёртвых душ" отставного поручика Ноздрёва - здоровенного мужчину с громким голосом, сломанным носом, копной волос, огромными кулаками и напористым поведением. Именно так изображают его в мультфильмах по бессмертному произведению Николая Васильевича, и именно такого увидел я воочию.
Совершенным контрастом рядом с ним смотрелись командир первой роты капитан Епхиев - спокойно улыбающийся и вальяжный красавец и основательный, как вырубленный топором, командир третьей роты капитан Горбань. Было от чего загрустить, потому что стало ясно, что спокойной жизни с таким командиром не жди.
Командиры взводов в чинах лейтенантов и старших лейтенантов тоже не давали основания надеяться на спокойную жизнь, особенно в сравнении с тем, что в Суворовских училищах у нас командирами взводов были солидные майоры, а командирами рот ещё более солидные подполковники.
Там же на плацу состоялось наше знакомство с командиром взвода старшим лейтенантом Петрушиным Александром Алексеевичем. Пожалуй, за четыре года, он так и не стал нам отцом, как обычно представляют командиров.
Всё время между ним и взводом была дистанция - он старался всемерно удержать нас в рамках дисциплины, мы же ещё более настойчиво рвались из этих рамок, не утруждая себя размышлениями о том, что нам тоже предстоит та же стезя, и надо ещё научиться решать эту двуединую задачу - устанавливать железную дисциплину в своих подразделениях и при этом не обозлить против себя своих людей.
Со временем, пожалуй, многие стали понимать его лучше, но это время не приходится на училищные годы, к превеликому сожалению.
Но о командирах позже, они будут всегда с нами в этом повествовании.
КМБ можно сравнить с девятым валом новых ощущений, сопровождающихся ломкой мировоззрения, выработкой новых ценностей и закаливающих душу и тело.
Позже, в войсках, мне не раз приходилось перековывать в горниле КМБ сырой материал пополнения в бойцов, способных учиться военному делу настоящим образом. Хочется верить, что с ростом опыта, званий и должностей у меня это получалось всё гуманней. Однако утешал я своих солдат всегда только одной фразой: "Дальше будет только хуже", а веру в себя укреплял так: "Вы ещё сами, бойцы, не знаете, на что вы способны".
На КМБ нам дали командиров взводов - стажёров, курсантов второго курса. Их запомнил смутно, а вот наш стажёр-старшина запомнился надолго. Огромная гора мышц, увенчанная головкой с покатым лбом, выдающимися надбровными дугами и приплюснутым носом. Плюс к этому - утробный рёв, раздающий при подаче команд. Срочная служба и год в училище выковали из него машину для убийства, не очень размышляющую, с нормальными рефлексами и стальной волей.
Главное впечатление от процесса перековки нас в такие же машины одно - постоянная, изматывающая муштра от подъёма до отбоя. Мечталось только о двух вещах - пожрать и поспать.
Отбой никогда не происходил с первого раза - по полчаса тренировки в снятии обмундирования, заправке его однообразно, вскакиванию с постелей и надевании этого всего на себя. И всё за пресловутые 45 секунд.
Символом этого времени для всех поколений наших курсантов стали "голубые молнии" - ротные колонны первого курса по форме одежды N 1 - в одних синих военных трусах и босиком мчащихся по училищу и нещадно подгоняемые стажёрами.
Военные науки мы осваивали, казалось бы, знакомые до боли - строевая подготовка, уставы, огневая подготовка, ЗОМП, физподготовка.
Но одно дело, когда это подаётся дядюшкой в чине майора и совсем другое - воспринимать эту науку от курсанта, который старше тебя всего на год, но с огромным апломбом и совершенным равнодушием к тебе, как к личности.
Многому приходилось учиться заново, понадобилось всё умение, чтобы научиться выживать в этой круговерти без залётов. Как смеялись мои друзья на старших курсах, когда я по простоте душевной показал всё, что лежит в моих карманах! Расчёска, запасной подворотничок, запасные пуговицы, пакет с иголками и нитками и даже сапожная щётка. Всё, что нужно для утреннего осмотра и для моментального приведения себя в порядок в любое время и в любом месте.
Сейчас я понимаю, что это необходимо, чтобы очистить голову мальчишки от гражданского мусора, перестроить сознание на восприятие военной действительности и воинской науки, но тогда я чуть было не дал слабину - вполне серьёзно начал подумывать о том, чтобы прекратить этот ужас, пока дело не дошло до присяги. Постоянно терзала одна мысль: "Неужели так будет все четыре года?"
Поддержал меня Братик - Мишка Цукрук: "Ты выдержи КМБ. Начнётся учёба, всё встанет на свои места".
Очень долго налаживались отношения между кадетами и солдатами.
Каждый считал, что он лучше понимает военную службу, причём от солдат это подавалось с позиции житейской, дескать, мы послужили, жизнь познали, а вы - пионеры, только форма на вас военная.
Кадеты же смотрели на армейцев свысока - система воспитания в Суворовских училищах прочно вбила в наши головы, что мы уже будущие офицеры, высшее училище - естественное продолжение воинской науки, начатой в СВУ.
Поэтому мы находимся здесь по праву, что-то вроде принцев крови, а всё остальное - просто недоразумение, особенно пресловутые армейцы с их дембельским подходом.
Длилось это до первой сессии, пока машина военного обучения не начала всерьёз делать из аморфной массы первокурсников единый отлаженный механизм.
Помнится и очень неприятный случай. Был у нас такой Марьяш. Стали у ребят пропадать деньги. Никто ведь и подумать сразу не может на товарища, а тут, как чума - все косятся друг на друга, прячут всё, что можно. Ребятам с гражданки такое, может быть, и не вновинку, но как с этим бороться? Здесь кадеты и солдаты, хотя и параллельными курсами, выступили заодно - злодея вычислили за считанные дни.
Комбат, сам в прошлом Северо-Кавказский кадет, поставил его перед строем батальона - всё-таки, хоть и неприятный, но тоже воспитательный момент. Один вопрос: "Что с ним делать?"
Несчастный пытался оправдываться, просить прощения, рассуждать о том, что всю жизнь хотел быть офицером. Кадеты объявили свой приговор - снять погоны, как это делалось всегда в Суворовских училищах. Армейцы и школьники, немало удивившись такому подходу, были единодушны - устроить тёмную и набить морду. Такое в принципе было неприемлемо, поэтому срезали погоны и убрали его с наших глаз навсегда, чтобы не состоялась вторая часть приговора.
Вот ведь прихоти памяти - ничтожество, а запомнилось.
Предания о КМБ со старших курсов сохранили такую историю.
В 6 роте учился курсант Чеботаев, позывной Чибис. У него была привычка, усевшись на очко, закуривать и спичку бросать под себя.
Бдительные сослуживцы намотали эту информацию на ус и решили провести операцию по реализации разведданных.
Были назначены наблюдатель и группа боевого обеспечения, которая в тот момент, когда Чибис почувствовал потребность в уединении, занимала все очки в туалете, кроме одного, в которое курсант из группы огневого обеспечения наливал одеколон в то время, пока группа захвата обеспечивала медленное продвижение объекта.
Наступил момент истины.
Возбуждённый народ собрался в коридоре в ожидании чуда.
Распахивается дверь. Выскакивает всклокоченный Чибис и объявляет с порога: "Пацаны! У меня родился стих!"
Немая сцена, народ ожидал другого, а поэт вдохновенно провозгласил:
И тут полыхнуло пламя огня!
Свои пацаны и такая х... фигня!
Лучше устыдить злоумышленников не могла бы и Мать Тереза. Братишкам стало стыдно, но герой события зла не держал - это ведь не повод, чтобы дружбу терять!
А зарубка в памяти осталась.
Присяга.
Наверное, как бы мы ни бравировали тогда друг перед другом, присяга, тот самый святой воинский ритуал, который и приобщает зелёного юнца к воинскому братству, была для нас очень важна.
И как понимание того, что перейдён рубеж от просто любви к армии и военной службе, пусть и закреплённой двумя годами Суворовского училища, к настоящей службе, когда не только пожурят, но и сурово спросят, и приказать могут и на смерть отправить.
И как окончание КМБ и начало настоящей учёбы, открытие дороги к офицерским погонам.
Немного философии.
Присягу мы зубрили наизусть, во время службы не раз цитировали её нерадивым солдатам в процессе воспитания, но в те времена никто всерьёз не задумывался о её истинном предназначении - как клятвы, которую солдат Отчизны даёт один раз и навсегда.
В лихие 90-е, когда страна рвалась на куски, а армию делили по-живому, эта тема встала как никогда остро. Кто-то уехал в родные края, служить своей малой Родине, кого-то военная судьба забросила на окраины великой империи, и приходилось правдами, а чаще неправдами выбираться в ту армию, которой присягал - в русскую. Знаю офицеров, уроженцев южных республик, сознательно выбравших служение России, и огромное множество обратных примеров, к сожалению.
Известен один генерал-полковник в войсках ПВО, который за свою жизнь ТРИЖДЫ! присягал на верность - и служит ведь.
Известен случай, когда во время армяно-азербайджанского конфликта два выпускника одного взвода (не нашего училища), но воевавших по разные стороны, встретились в боевом разведдозоре, обнялись, поболтали, разъехались по своим направлениям - и один другого расстрелял практически в упор из КПВТ в спину и потом гордился своим "подвигом".
Без лишнего пафоса - наша армия прошла суровое испытание перестройкой, перестрелкой, выстояла в перекличке и я могу гордиться, что у меня в личном деле записано: "Присягу других государств не принимал", хотя начало перестройки я застал в Эстонии, а разгар её пришёлся на службу в Средней Азии.
Итак, 12 сентября 1981 года батальон первого курса был приведён к военной присяге.
Остался позади изматывающий месяц КМБ, неизвестность, сомнения и мучения, последняя возможность отработать назад и, как Рубикон: "Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик..."
Традиционно все, принявшие присягу были отпущены в увольнение, за исключением почему-то курсантов кадетского взвода, заступивших в этот день в наряд. Обидно было.
Но выстояли.
Зато через неделю компания, организованная Сашей Беликовым, с чувством исполненного долга вышла в город и первым делом направила свои стопы в кафе "Иристон", чтобы отметить присягу знаменитым осетинским пивом в разумном количестве.
Причём мероприятие прошло при парадно-выходной форме одежды, совершенно открыто и не торопясь. А на левом рукаве, как знак отмеченности судьбой гордо красовался "минус" - нашивка за первый курс.
Наверное, в тот день над нами ангел пролетал - ни патрулей рядом не было, никого из офицеров нелёгкая не занесла в это кафе. В училище пришли вовремя, в достойном виде и не привлекли ничьего внимания.
Так в наших характерах зарождалось понимание, что всё в мире преходяще, а это помогало отладить умение стойко переносить тяготы и лишения военной службы.
Первый курс.
С началом учёбы народ воспрянул духом - уменьшилась, а потом и сошла на нет муштра, начался привычный процесс разгрызания гранита науки.
Ещё при формировании роты наш командир, капитан Дергач В.Д. сказал вещие слова: "Ну что, красавчики-мужчины, вот мы и собрались. Сразу скажу, что по учёбе лучшим будет первый взвод, потом третий и четвёртый, зато в самоволку первыми пойдут кадеты, а пьянку устроят солдаты".
Так в дальнейшем и вышло. Нам науки давались легко, примерно в этом же объёме математику, английский, физику, черчение нам преподавали в суворовских училищах, поэтому теоретическая механика, высшая математика и сопротивление материалов с попутным техническим черчением мы осваивали спокойно.
Воинские науки - тактика и огневая тоже изначально были знакомы в объёме командира отделения, поэтому в ритм жизни училища вошли быстро.
Второй взвод жил напротив нас - через проход, поэтому волей - неволей начали налаживаться дружеские связи, сначала в несколько иронической форме, с подколками, потом началась дружба на равных. Потом процесс знакомства в роте "углубился и расширился" и к выпуску это уже было мужское братство, закалённое в общих испытаниях.
Вообще, это было время великих открытий - открытие для себя учебного центра Тарское; открытие эпопеи караульной службы, сначала в училище, потом и в Тарском; открытие гор, которые окружали нас со всех сторон, но до поры были несколько виртуальными - где-то они стоят, но нас там нет; открытие своих возможностей на полевых выходах осенью и зимой, потом по весенней распутице.
Летом ведь всегда хорошо.