Кобулети - райский уголок земли на побережье Черного моря. Весь город - это длинная, километров шесть, улица вдоль полумесяца бухты. В начале улицы - сквер, типовое здание горсовета и горкома партии, милиция, почтамт, банк, кинотеатр - там нам делать нечего, это официальная часть города. А вот дальше по улице-дуге - милые нашему сердцу баня, базар, санатории, выстроившиеся один за другим вдоль сверкающего мелким белым песком пляжа. Это - наш еженедельный воскресный маршрут. Баня с парной в воскресенье - это святое, на этот кусочек свободы своих офицеров не покушается даже командир радиоразведывательной части майор Коваль - душитель свободы, лицемер и демагог. Это ещё мягко сказано. Впрочем, санатории интересуют только старшего лейтенанта Александра Толстого. Он, несмотря на свою фамилию, настоящий грузин, и очень озабочен качественным отдыхом прибывающих в эти санатории блондинок. Только блондинок. Остальных он предоставляет заботам местного населения. Между санаториями, в качестве пограничных столбов, стоят однотипные деревянные киоски. В них - совершенно одинаковый набор продуктов, вернее, напитков. Сладковатая "Столичная", сделанная в Очамчири из инжиров, простая чача и (внимание!) "чачико" - ласковый суффикс потребители присвоили этому напитку за его благородную крепость и выдержку - это выдержанная чача, приготовленная по коньячному способу - с дубовой клёпкой. Патриарх продавцов этого курортного променада батоно Валико характеризует её очень колоритно - будучи представителем старшего поколения, он говорит: "это - довоенного качества напиток!" Высшая оценка в Кобулети... После парной идём на базар, выбираем самую лучшую ставриду и начинаем путь вдоль "санаторного проспекта" - в каждом киоске выпиваем по стопке чачико и на полном серьёзе обсуждаем достоинства и недостатки - как теперь в рекламе - "богатый, насыщенный вкус!", "тонкий, благородный аромат!"
На самом конце дуги, которой Кобулети охватывает голубую с прозеленью бухту - неожиданные для этого умиротворяющего пляжного пейзажа колючая проволока, покосившиеся и совсем не грозные щиты "Запретная зона. Проход посторонним запрещён". За проволокой - антенны, нацеленные на невидимый отсюда турецкий берег. Местные жители на эту экзотику никакого внимания не обращают и продолжают в нескольких метрах от грозных предупреждений ловить основной продукт этой благословенной бухты - рыбу "иглу" - разновид-ность ставриды, только очень тонкую и длинную, что и объясняет её имя. Копчёная "игла" - лучшая рыбка в Кобулети.
Чуть выше полоски пляжа - несколько кирпичных зданий - штаб, казарма, клуб-столовая, автопарк, и несколько уютных и совсем не военного вида деревянных "финских домиков". Здесь живут семейные и прикомандированные офицеры. Один домик занимаю два раза в год по месяцу я. Весной и осенью я приезжаю из Тбилиси в Кобулети. Туда отбирают солдат из крупных городов Союза, где есть специализированные школы с углублённым изучением английского языка или недоучившихся студентов. Моя задача - за месяц научить их особенностям радиоперехвата. То есть - сделать из них "слухачей" - радистов, способных на слух воспринимать и записывать содержание радиорелейных и радиотелефонных переговоров натовских штабов. В автопарке - ряды мощных приёмных станций с огромными "кунгами" - кузовами, нашпигованными мудрёной аппаратурой для обнаружения, подслушивания, записи и пеленгования радиообмена противника. Через месяц я принимаю у них зачёты, комиссия присваивает им 4 разряд радиста и они начинают свою службу - 6 часов перехвата, 3 часа занятий, 7 часов сна, 6 часов караульной службы, 2 часа свободного времени. Но... разведка не может прерываться, а потому - всё это по скользящему графику. А ещё надо побелить казарму, покрасить облупливающиеся тягачи, кунги, антенны - солнце в Кобулети мягкое только на пляже! Интересно, где взять на это время... 4 смены радиоперехвата в сутки сменяют друг друга - это смысл существования "хозяйства Коваля" в столь экзотическом месте, их трогать нельзя. Караул и строевые занятия - расписаны до минут в Уставе. Занятия политподготовкой замполит сократить не даст. Значит... Так и идет солдатская служба - "через 6 по 6". Ну, а служба у офицеров хороша уже тем, что их воинская часть расположена в Кобулети, но плоха тем, что бог им послал командиром Коваля. Командиры (кроме нормальных, которые почему-то всегда служат где-то там, далеко...) бывают придирчивые, бывают самодуры, бывают жадные, бывают лицемеры. Но только Коваль был придирчивым, лицемерным и жадным самодуром. Вот так вот не повезло офицерам Кобулети.
Когда я первый раз прибыл к нему в часть, он разместил меня в домике для командировочных и представил офицерам части. После нескольких дней занятий все вошло в привычное русло и я почувствовал, что вечерами мне скучновато. У Коваля стоял лишний телевизор, и я попросил его на время своей командировки. Коваль устремил на меня удивлённый взгляд своих ясных голубых глаз: "Борис, ты же знаешь, что есть три вещи на свете, которые нельзя доверять даже друзьям - это жена, деньги и телевизор!"
Когда я рассказал об этом Сане Толстому, он заржал от удовольствия: "А ты попробуй, попроси у него через пару дней ещё что-нибудь! Не важно, что. Ответ будет аналогичным - только третьим элементом в этом перечислении будет именно то, что ты попросил". Я не поверил. Через три дня я обратился к Ковалю и попросил его на пару часов фотоаппарат. Плёнка, мол, у меня есть и я хотел бы сфотографироваться с ребятами на пляже. Голубизна чистого взгляда, устремлённого на меня с искренним и неподдельным удивлением, могла соперничать с небом над бухтой Кобулети: "Боря, неужели тебе никто не говорил, что никогда нельзя давать в долг друзьям жену, деньги и фотоаппарат?"
Майские праздники пришлись на время моей командировки, и я, уезжая в Кобулети из Тбилиси, прихватил с собой три бутылки нормальной, не сладкой, как в Кобулети, "Столичной" водки. Пригодятся. Праздничное построение личного состава Коваль решил, кроме праздничных поздравлений, посвятить "воспитанию личного состава". На этот раз он выбрал тему борьбы за чистоту русского языка. То есть посвятить беседу борьбе с матерщиной в солдатской среде. Беда была в том, что все его подобные выступления перед солдатами (независимо от темы) обязательно скатывались в наезженную колею стандартных фраз. Их наизусть знали все офицеры и солдаты части. О чем бы он ни хотел поведать подчиненным, он не мог избежать роковой концовки из нескольких понятных, но не связанных между собой фраз: "Все мы... разведчики... на этом маленьком клочке земли... позади наша Родина... впереди - территория вероятного противника...все как один... непоколебимо... полны решимости..." А дальше - одно короткое замыкающее предложение, например: "сдать итоговую проверку на "отлично"... Вольно! Разойдись!" Вот и сегодня Коваль, кратко описав, как он был потрясён грубыми словами, сказанными одним молодым солдатом другому, остановился перед строем на минуту, словно бы в раздумье. Я, как прикомандированный, не участвовал в построении и сидел в комнате дежурного по части, окно которой выходило прямо на плац. Из открытого окна была видна широкая спина Коваля и стоящих перед ним солдат, прапорщиков и офицеров. Начальник секретной части Александр Толстой, дежуривший в тот день, видимо, досконально изучил повадки Коваля. Своей гауптвахты у Коваля не было, а без секретчика в разведчасти и дня не проживёшь. Всех возможных выговоров Саня набрал уйму и Коваля не боялся - "меньше лейтенанта не дадут, дальше Кушки не пошлют". И когда тот сделал задумчивое лицо и сделал глубокий вдох, чтобы приступить к завершающей фазе своей речи, Саня свистящим шепотом стал подсказывать ему из окна:
- Все мы...
- Все мы... - вторил Коваль.
- Разведчики...
- Разведчики...
- На этом маленьком...
- На этом маленьком клочке земли... Я уже видел, как напряглась спина Коваля и сжались в кулаки кисти рук. Лица стоявших в строю покраснели от сдерживаемого смеха.
- позади Родина...
- позади наша Родина...
- впереди территория...
- Толстой! Прекратите мне подсказывать на ...!!!
Беседа о недопустимости сквернословия была безвозвратно загублена...
Как, впрочем, и назидание о недопустимости употребления спиртных напитков рядовым и сержантским составом, которую Коваль решил провести после очередного увольнения. В части служили несколько солдат из местных, и их отпускали иногда на выходные навестить родных. Те, не будучи дураками, присылали подарки - местные блюда и лучшие вина командиру части и старшине, чтобы чадо отпустили и в следующий раз. Но... подарки командирам - это одно, а как солдат будет смотреть своим друзьям в глаза, если не принесёт и для них "гостинцев"? Ясно, что надо попытаться пронести и им чурчхелы, ставридки и заветную бутылочку. Вот и решил Коваль провести рейд по "недопущению" спиртного в казарму. Старшина роты конфисковал на проходной 3 бутылки чачи и передал их Ковалю. "Вылей воду из графина и перелей туда 2 бутылки чачи" - приказал Коваль старшине.
-Так ведь, товарищ командир, в графин поместятся все три!"
- Без сопливых знаю! А солдатам что предъявлять будем? Теперь налей в эти две бутылки воду и закупорь. Построишь личный состав, я проведу с ними беседу о недопустимости пьянства, и при них разобью о крыльцо штаба сначала две бутылки с водой, а потом, сверху - одну с чачей. Когда мы уйдём, солдаты наверняка проверят - действительно ли мы спиртное уничтожили. А у чачи такой запах, что одной бутылки за глаза хватит. Понял, недотёпа?
Так и сделали. Коваль разъяснил солдатам, что пить советскому военнослужа-щему совершенно нельзя, закончил любимым отрывком про разведчиков, Родину позади и территорию вероятного противника впереди и, очень довольный собой, залихватски трахнул первую и вторую бутылки о крыльцо штаба. Но с третьей вышло не очень гладко. То ли рука дрогнула (жалко ведь!), то ли ветерок пахнул, но бутылка разбилась с хлопком и с брызгами. Одна крупная капля попала на верхнюю губу Коваля. Скосив на неё глаза, Коваль секунду колебался - что делать. Строй замер. Тут у Коваля сработал инстинкт - видимо, вдохнул запах чачи - и он чётко, раз-два, как и подобает военному, слизнул каплю с губы. Строй зашелся от хохота, не оценив военной выправки командира...
Закончив натаскивать радистов к 9 мая, я явился к командиру доложить, что зачёты сдали все солдаты и я готов ехать. У Коваля в кабинете сидел его замполит. Выслушав мой доклад, Коваль сказал:
- Куда торопишься? Хочешь у себя в части попасть дежурным на праздники? Поедешь после праздников! Да вот и Алексеич говорит, что нехорошо нам после торжественного собрания разбегаться по своим домикам. Солдаты пойдут на праздничный ужин, молодежь - к Валико, а вы, холостяки - переростки, приходите ко мне - жена домашнего что-нибудь приготовит. Кстати - тут он невинно уставился на меня своими голубыми глазами - если у кого-нибудь есть нормальная, не сладкая водка, то можно захватить с собой парочку флаконов - инжирная надоела, да и чачико тоже...
Я был поражен его осведомлённостью о моих запасах, но деваться было некуда. Завтра, значит, ребятам достанется от меня только одна "Столичная". После собрания командир и замполит пошли посмотреть, как покормят солдат, а я, переодевшись в гражданскую одежду, отправился к Ковалю домой. Передав хозяйке (как могут различаться муж и жена - добрее и приветливее Танечки не было человека в Кобулети!) две бутылки "Столичной", я вышел на крыльцо покурить и подождать хозяина (оставаться даже на короткое время наедине с посторонней замужней женщиной нельзя - это правило адыгского этикета не раз уберегало меня от неловких ситуаций). Через полчаса пришли и они, и мы уселись за праздничный стол. Застолье текло своим чередом и скоро мы прикончили две бутылки "Столичной" и бутылку коньяка, которую принёс Виктор Алексеевич. Коваль обратился ко мне:
- Нехорошо смешивать напитки... У тебя там...ещё..
Танечка попыталась остановить мужа:
- Хватит уже водку пить, давайте я вам чай приготовлю, у меня варенье инжировое есть!
Коваля аж перекосило: - Про инжир мне ни слова! Тащи ещё грибов солёных!
Замполит решительно поднялся: - Я пас, мне надо готовиться к экзамену в академию! Но Коваль уже упёрся: - Ничего, мы с Борисом можем и сами продолжить! Деваться мне было некуда - надо идти в свой финский домик за подкреплением. Виктор Алексеевич поблагодарил хозяйку за хлеб-соль и мы удалились. Когда я через 10 минут вернулся, у Танечки голова была перевязана вафельным полотенцем и глаза заплаканы. Она молча убирала лишние приборы со стола, пряча от меня глаза. Коваль, наливая водку в рюмки с искренностью, достойной Станиславского, обратился ко мне:
- Борис, я вот о чём часто думаю: и как это у других офицеров жёны выжива-ют? Вот ведь как я Танечку люблю, как лелею, а всё равно - что нибудь, да случится! Представляешь: ты ушёл, а я хотел с Танечкой поиграть - ведь предпраздничный вечер, душевное застолье... Хотел шутя кинуть в неё диванной подушкой - так надо же, табуретка под руку попалась!
Теперь пришла моя очередь прятать от Тани глаза. Не мог же я, в самом деле, вмешиваться в чужие семейные отношения...
На другой день я решил после обеда ехать домой, в Тбилиси-20 и в баню не пошел. Перед обедом зазвонил телефон: - Это дежурный по части. У нас ЧП. Товарищ капитан, помогите! Я в части один, командир с замполитом уехали на возложение венков, а из санатория имени Орджоникидзе медсестра позвонила, говорит, что у входа в санаторий наши офицеры на деревьях висят! Буквально так и сказала! Беда!
По возможности успокоив его, я сел в дежурную машину и поехал к санаторию. Картина, которую я застал, была достойна кисти Кукрыниксов. У входа в санаторий росли из одного корня две пальмы. Стараясь избежать тени друг друга, они росли от самой земли под углом, буквой V. На этих наклонных стволах, каждый на своём, глупо улыбаясь, полулежали два молодых лейтенанта. Они, как я понял, зашли после бани на рынок купить пучок "иглы". При взгляде на аппетитную копчёную рыбку у них появилась вполне понятная идея - выпить по кружке пива. Как же русскому человеку не выпить пива после баньки, да при хорошей рыбке? Только не учли они, что чачико после этого ни в коем случае пить нельзя. Вот и повисли - голова соображает, а ноги не несут... Повезло ребятам... Век должны благодарить бога, что Коваль и Виктор Алексеевич задержались у городского начальства после возложения венков, а то бы он их по-другому повесил сушиться!
На вокзале мне встретилась дочь Валико - Мзия. Она была продавцом в магазине неподалеку и всегда очень интересовалась национальностью своих знакомых. Видимо, подсознательно. Мать её была наполовину мингрелкой, наполовину армянкой, одна из бабушек по отцу - аджаркой, другая - абхазской. Она любила повторять, что знает все национальности, "даже дагестанские!". Верилось в это слабо, так как она не могла по-русски правильно назвать ни одну из них - у неё всё получалось шиворот-навыворот - "кумыкцы", "чечены", "осетинцы"... Когда Саня Толстой в магазине представил меня ей, она с детской непосредственностью засыпала меня вопросами. Узнав, что я кабардинец, она начала допытываться и успокоилась только узнав, что это - как и черкесы, адыгский народ. "У меня бабушка - абхазка, она говорит, у нас есть общие корни... Но я легко запомню твою национальность, я же товаровед по тканям! (Косит на меня взглядом, чтобы удостовериться в моём восхищении её высокой учёностью). "Есть такой материал - габардин - вот я и запомню, Боря - кабардин!" Но и с товароведением вышла неувязка. Махая на прощанье отъезжавшему автобусу, Мзия прокричала мне вслед: "Прощай, Боря, удачи тебе, шевиот!" Материалы перепутала, у товароведов это называется пересортица...
Это был мой последний приезд в Кобулети, через месяц на Ближнем Востоке началась война, и моей размеренной жизни в Грузии пришел конец.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023