Память до сих пор держит в голове все мелочи того рокового февральского утра, ту проклятую высоту в ущелье Шигал и моих боевых товарищей павших в бою по ее удержанию.
Я помню, как напряглась тишина в тесной полутемной кабине нашего вертолета, как нависшая неизвестность заставила всех замолчать. Помню, как завыли движки, загрохотали винты, и мы взмыли в небо спящего Кабула. Как грозный строй десятков вертолетов стремительно летел над мрачными враждебными вершинами.
Помню, как густые клочья тумана бесшумно бились о соседний иллюминатор. Помню, как бешено стучало сердце, как быстро приближалась заветная высота, и как затрясло зависший вертолет. Распахнулась дверь, и леденящая будоражащая изморозь ворвалась в кабину.
Помню команду: "Пошел!" и Мишку, командира моего отделения, земляка, лучшего друга, ныряющего в темно-серую мглу. И как я без всякой изготовки, прижав к груди свой ручной пулемет, устремился за ним.
Жесткий удар мгновенно охладил разыгравшийся пыл. Что-то острое пронзило мое тело от ног к голове. Кажется, отбил правую ступню и ушиб колено. Где же пункт сбора? Куда бежать?
Уже полностью рассвело, когда все начали решительно спускаться по чуть заметной горной тропе. Почему мы оставили командные высоты? В горах кто выше, тот и побеждает.
Идти было нетрудно. Мы обходили огромные валуны, оставляя их слева. Утро было пасмурное и холодное, накрапывал дождик; редкие кусты и деревья виднелись в тумане.
Нас влекла какая-то тайная сила. Мы шли, повинуясь не дисциплине, не сознанию правоты дела, не чувству ненависти к неизвестному врагу, не страху наказания, а чему-то неведомому и бессознательному.
За валунами мы увидели широкую и глубокую долину. По ее серо-коричневым склонам уже рассеивались туманы. Говорили мало. Никто не знал, что сейчас будет, и не хотел об этом ни думать, ни говорить.
Через пятнадцать минут перед нами открылось широкое, понижающееся пространство. Местами, внизу в ущелье виднелись похожие на развалины глиняные дома и редкие деревья кишлака Шигал, расположенного за высотками различной величины. Нам велели занять те, которые находились справа от нас. Скоро все это скрылось из вида: мы вступили в распадок между двумя крутыми склонами.
Когда вышли на открытое место, откуда моджахеды могли ясно видеть нашу вытянувшуюся в длинную "кишку" роту, раскатисто загремела первая очередь из ДШК (крупнокалиберный пулемет). Наши дрогнули; глаза всех устремились на появившуюся под скалой на противоположной стороне пещеру, из которой густо вылетали трассера. И в тот же миг приближающийся шипящий звук пуль, летевших, как казалось, над самыми нашими головами, заставил всех пригнуться.
Перехватило дыхание. Я упал, где стоял. Помню звонкий звук рикошета и вслед за тем - чей-то испуганный крик. Связисту оторвало ногу. Это я узнал после. Тогда не мог понять этого крика. Потому что все слилось в том смутном и не выразимом словами чувстве, какое овладевает вступающим в первый раз в бой.
Наша сила в отваге, но мы понимали, что нет таких, кто бы не боялся в первом бою. Хотя страха не было. Было полное, ясное осознание близости пронесшейся мимо смерти.
И вот загрохотало все ущелье. Душманы начали обстреливать нас из нескольких огневых точек. Пули свистели высоко в воздухе разными тонами, с шумом ударялись в твердый горный грунт, отлетали, но не попадали в людей. Звук как у работающего дизельного электрогенератора становился все чаще и, наконец, слился в однообразную трескотню, в десятки раз усиленную горным эхом. Отдельных взвизгов и свиста не стало слышно; свистел и выл весь воздух.
Отстреливаться было бесполезно. Наши автоматы не добивали и до половины расстояния от духов. Однако, ребята сноровисто перескакивали на безопасные участки в расщелинах, прикрывались небольшими возвышенностями и двигались дальше.
Мы должны были идти прямо и, захватив указанные высоты, блокировать моджахедов в кишлаке Шигал с юго-запада. Выстрелы трещали по-прежнему часто, без умолку, но гораздо громче.
Помню, что сознание не останавливало нас, не заставляло думать о бегстве, а вело вперед. Нам хотелось продвигаться не для того, чтобы убить кого-нибудь, но было неотвратимое побуждение идти вперед во что бы то ни стало, и мысль о том, что нужно выполнять свою работу, даже, если придется умереть.
Наши торопливо спускались, все около меня были целы, кроме первого раненого связиста, и я сам был цел. Это очень удивляло меня. Мы пока держались взводом вместе.
Плохо помню, как мятежникам удалось вклиниться в наш предбоевой порядок и разорвать его. Они появлялись везде. Началось что-то невообразимое.
Взрывы гранат. Треск автоматных очередей, стоны, бешенные боевые крики. Остервенелые лица десантников, безостановочная пальба во все стороны, запах крови и стрелянных гильз. Дикая, нечеловеческая свалка. Такие минуты помнятся только как в тумане.
Вдруг из-за разрушенного дувала выскочил он. Молодой, с небольшими усиками парень в пуштунке и темной куртке. Видимо, куда-то бежал и явно не ожидал, что столкнется со мной. Даже автомат не успел вскинуть. От неожиданности всадил в него полмагазина. И он, вращая удивленными глазами, что-то выкрикнул и повалился без чувств.
Я убил его. Несмотря на бравые мысли, я не хотел этого. Не хотел зла никому, когда шел драться. Мысль о том, что и мне придется убивать людей, как-то уходила от меня. Думал только, как представлю себя героем и победителем. Но теперь я в крутом "замесе" и, если буду мямлить, то умру первый.
А этот "замес" уже стал принимать громадный характер. Судя по всеобъемлющему грохоту наш батальон долбили по всему отрогу.
Помню растерянные глаза командира взвода, его попытки вести переговоры по радиостанции и крик: "Туда! Все туда! В атаку! Вон на ту высоту!"
Мы, отстреливаясь от наглых духов, начали перемещаться к подножью указанной высотки.
Опять истошный крик: "В атаку! Вперед!". И наш второй взвод устремился в свою первую и последнюю атаку.
Помню, как у меня все пересохло во рту, и ни крик "Ура", ни мат не получались. Да было не до этого. Просто поливал из пулемета впереди себя.
Духов на высоте было немного, но несколько наших они завалили. Слева кто-то отчаянно закричал, схватился за голову и упал. А я везучий. Бежал в гору что есть сил. Внутри все горело огнем. И, они побежали! Не ожидали гады. Испугались бешеных десантников.
Наше отделение заскочило за небольшую насыпь. Оттуда все просматривалось, и было удобно вести огонь.
Мы стали обкладываться камнями и искать удобные точки для стрельбы.
Помню, как появились первые цепи противника. Как многочисленные черные точки не торопясь двигались по склонам с юго-запада. Как стало понятно, что это не какие-то дехкани, а мятежный горно-пехотный полк, отборный спецназ афганской армии.
- Боже мой, сколько их!- произнес Кузнецов, бойкий молодой солдат, стрелок нашего отделения, очень старательный и исполнительный боец - а где же "броня" (основные силы на боевых машинах)? Нам тут долго не продержаться. Товарищ сержант, вы на связи, какая там обстановка?
- Очень хреновая!- ответил Мишка,- "броня" заблокирована в начале ущелья. Оперативную группу дивизии расстреливают с превосходящих высот. Комбат сказал, что наша рота слишком оторвалась, и велел отходить на север. Только, мне кажется, о нас забыли. Да и нельзя оставлять эту высоту, духи сразу сомнут весь батальон. Патронов больше не будет. Стрелять одиночными, и только по моей команде.
Духовские цепи с приближением к нам будто бы растворялись в горном пространстве. И вот низина перед нами зашевелилась. Их еще не было видно. Но каждый из нас понимал, что мятежники готовятся к решительной атаке.
Внезапно моджахеды вскочили и побежали, стреляя из автоматов. Пули скулили над головой, ударялись в камни, и казалось, тут, рядом, тоже строчит автомат.
- Огонь!- скомандовал Мишка.
Помню, что я уперся плечом в приклад своего ручного пулемета, тщательно прицелился в темного согнувшегося сарбоса (солдат афганской армии) и выстрелил. Сарбос продолжал бежать. Я выстрелил еще раз. Мятежник покачнулся, попятился и упал. Теперь я целился в офицера. Он бежал впереди всех и размахивал автоматом. Выстрел, и тот выронил автомат и стал медленно, словно ему ударило по ногам, садиться.
Мы начали стрелять короткими очередями. Духи несли огромные потери, но продолжали атаку. Бежали, стреляли, падали, вскакивали и опять бежали. Уже отчетливо были видны их бурые афганки и искаженные злобой лица.
Душманы поняли, откуда по ним бьют, и словно градом осыпали наше незатейливое укрытие.
- Они с ума сошли! - крикнул Садыков, и было видно, как ему стало страшно. Садыков - наш ефрейтор. Несмотря на то, что в мае ему домой, он очень скрупулёзно относился к любому порученному делу.
- У кого еще есть патроны?- спросил Мишка.
Я нащупал последний снаряженный магазин. Вдруг мятежники остановились и залегли. Бой затих. Мишка стал прислушиваться к эфиру.
- Ротный послал нам на помощь третий взвод. Но духи убили семь человек и не пропустили. Мы полностью окружены. Батальонный разведвзвод погиб в полном составе, но спас оперативную группу дивизии, которая переместилась в безопасное место. У многих закончились боеприпасы, - сообщил он нам.
Помню начало минометного обстрела. Мины рвались в нескольких метрах, но в наш окоп не попали.
Несколько духов обошли нас через мертвое пространство, которое прикрывал Кузнецов. Они внезапно возникли слева, и колючий огонь из автоматов заставили нас пригнуться.
- Кузнецов! Кузнецов! Стреляй же!- заревел Мишка.
Но Кузнецов вылетел из своего укрытия и всадил пристегнутый к автомату штык-нож в живот находящемуся справа солдату противника. Левой ногой он ударил рядом стоящего духа. Тот согнулся. И в ту же секунду Кузнецова как будто сразила молния. Это третий афганец прошил его короткой очередью. Садыков успел в того выстрелить. Душман схватился за живот, сел и замотал головой. Другого добили ударом приклада. Помню, что опять почувствовал запах крови.
Цепь противника резко поднялась. Толпа мятежников - человек пятнадцать рослых афганцев пригнувшись и сосредоточенно стреляя, побежали вверх к нашему укрытию. Мы слышали их топот и учащенное дыхание. Они уже приблизились на бросок гранаты.
Пули летели стеной. Помню, что не мог поднять головы. Началась мясорубка. Рядом разрыв за разрывом. Садыков захрипел и медленно лицом вниз повалился на землю. Успел заметить его прижатые к груди черные от копоти пальцы, из-под которых шла кровь, и полные ужаса глаза. Мишка вытащил из его сумки две гранаты и метнул в сторону атакующих. Я метнул свои. Цепь противника плюхнулась на землю.
Я перевернул Садыкова и вытащил у него последний магазин с патронами. Старался стрелять прицельно. От напряжения немного дрожали руки. Только бы не ошибиться. Не дать приблизиться. Не пропустить. Теперь или я или они. В районе деревьев, где оборонялись саперы, раздался очень сильный взрыв. Где же авиация? Где же подмога? Мы так верили, что наша страна никогда не оставит в беде.
Что-то Мишку не слышно? Только что так яростно матерился и строчил из АКМСа. Вот он рядом. Мишка лежал на спине. Голова в крови. Но, кажется, живой. Только губы у него дрожали и в глазах стояли слезы.
А теперь и моя очередь. Патроны закончились, гранат нет. Сильный удар свалил меня на землю. Показалось, что по левому бедру с маху ударили колом. Зазвенело в ушах, из глаз покатились желтые кольца, на минуту потерял сознание, а когда оно вернулось, услышал шорох камней под армейскими берцами. Я приподнял голову и сразу же уронил ее и закрыл глаза.
Офицер мятежников подходил к нам, держа перед собой пистолет. Недалеко пробежали несколько вражеских солдат.
Офицер хладнокровно начал стрелять в Кузнецова, в Садыкова, в Мишку. Звук каждого выстрела острой болью отдавался в голове. Следующий я.
Вот и все! Жизнь на этой Земле будет продолжаться. Но без меня. Я уже никогда не увижу свой дом, своих близких и плачущую от радости встречи маму. Комок к горлу.
- Живой? Живой?- кто-то тряс меня за ногу.
С трудом открыл глаза. Передо мной лицом вниз лежал афганский офицер.
Меня тряс наш командир взвода.
- Уходим! Быстрее уходим! - шептал он.
- Я без Мишки не пойду.
- Погиб Мишка. Все погибли. Духи уже возвращаются тела уродовать. Быстрее за мной. Тут подземное русло...
***
В конце февраля 1980 года в Афганистане разразился серьезный кризис угрожавший существованию новой власти. Кризис был вызван мятежами ряда воинских частей ДРА.
Особую угрозу представляла кунарская группировка, которая насчитывала около трех тысяч бойцов. Не на шутку испугавшееся правительство Бабрака Кармаля усилило давление на Москву, и в конце февраля командованием 40-й армии было принято решение совместными действиями разгромить её.
Эта была первая крупномасштабная операция советско-афганских войск. Первая Кунарская операция или "битва трёх батальонов".
Руководил операцией генерал-полковник Виктор Меримский. По воспоминаниям Александра Лебедя, бывшего в то время комбатом в 345-м опдп, солдаты и офицеры ОКСВА окрестили Меримского "седая смерть".
Начать операцию планировалось 29 февраля.
В этот день триста десантников высадили на позиции в пять раз превосходящего по численности и вооружению перешедшего на сторону душманов 30-го горно-пехотного полка, отборного спецназа армии Афганистана.
Работа авиации по поддержке парашютно-десантного батальона оказалась крайне неэффективной, артиллерия не применялась. Десантники заняли указанный рубеж и героически держали его, отражая ожесточенные атаки многочисленного противника. Кончились патроны, и солдаты подрывали себя гранатами, чтобы не попасть в плен. Главные силы армии вышли на соединение с истекающим кровью десантом с опозданием на сутки. Батальон потерял убитыми и ранеными более трети своего личного состава.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023