ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Лосев Егор
Фрагмент повести - 2

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 9.04*11  Ваша оценка:

  


* * *

  
  
Морячок ворочался с боку на бок, пытаясь уснуть. Около полуночи они с Марго вернулись из кино, потом приговорили бутылку вишневой наливки, которую Марго готовила собственноручно. Градуса вишневке было не занимать, Когда Глеб стаскивал брюки, комната слегка плыла перед глазами. Дальше он помнил тяжелую красивую грудь Марго, скрипы кровати и под конец струю прохладного живительного воздуха из растворенного окна.
Разбудили комары. Какой-то представитель комариного племени, мерзко жужжал над ухом, прицеливаясь. Морячок хлопнул себя по щеке, размазал кровососа, заодно выбив из головы остатки дремы.
Завистливо покосившись на посапывающую во сне Марго, Глеб выбрался из кровати. Он прошлепал босыми ногами в соседнюю комнату. Выцедил четверть ковша прохладной колодезной воды. Уже собираясь опуститься на постель, он ясно ощутил укол под ложечкой. Что-то было не так. Определенно, не так. Интуиции Глеб привык доверять. Еще с той ночи, в Усть-Вымьлаге.
Глеб подошел к окну и уставился в сырую сентябрьскую темень. Белел в темноте забор. Над переулком покачивался, скрипя фонарь. Где-то глухо стучал автомобильный движок.
Марго недовольно заворочалась позади, кутаясь в одеяло. Глеб уже собирался закрыть окно, но скорее почувствовал, чем разглядел, как у забора, в переулке кто-то шевельнулся. Чиркнула спичка, выхватив из темноты голубой околыш милицейской фуражки.
- Легавые!
Морячок тряхнул Марго за плечо, и одним движением впрыгнул в брюки. Через открытое окно потянуло табачным дымком. Марго спросоня терла глаза.
С улицы долетел приглушенный молодой голос:
- Кому тут покурить не терпится?! Ты Лычков?
В ответ кто-то одышливо просипел:
- Да вы шо, товарищ старший лейтенант! То в доме, клиенты смолят.
Глеб уже проверял паспорт в кармане пиджака.
- Деньги, деньги возьми Глебушка! - Марго пихала ему в карман скомканные бумажки.
- Адрес, адрес запомни, Обводный 6, квартира 2, я тебя сама найду!
Глеб сжал ее лицо ладонями и крепко поцеловал в шепчущие губы.
- Доска в заборе, за баней, у кривой яблони, верно?
Он слетел по лестнице, на ходу проверив выкидуху за голенищем. У самой двери он вспомнил о псах, и рванулся в кухню. Едва не разбив стекло в серванте, он выхватил батон колбасы, прыгающими пальцами переломил пополам.
Марго уже откинула засов:
- Подожди, собак позову.
- Знаю я твое зверье, сам разберусь.
Он скользнул на крыльцо. Обе псины мирно дрыхли в траве. На шум обе синхронно подняли головы, поставив уши торчком. Глеб, городошной палкой послал собакам один кусок колбасы, за ним второй. Настороженное ворчание сменилось чавканьем.
Он обогнул дом, забежал за баню, спиной ощутив, как кто-то заколотил кулаком в калитку. Собаки поперхнулись лаем. Отсчитав две доски от кривого ствола яблони, он надавил и юркнул в открывшуюся щель, на соседний участок.
- Откройте, милиция! - громыхнуло в переулке.
Пробежав мимо застывшего в глубоком сне дома, он подтянулся, перевалил тело через забор, оказавшись в редком кустарнике. Постояв прислушиваясь он зашагал в сторону станции.
До утра зябко кутался в пиджак под мостом.
- Обложили, волки позорные! - стучали в мозгу звонкие мысли, - Если мусора собаку приведут - хана... куда ж теперь... на юга чтоль податься...
- Югаааау, югааау... - хрипло вторил облезлый котяра, засевший где-то на опоре моста и скреб когтями по дереву.
В поезде, не смотря на ранний час, было людно. Глеб втиснулся в вагон и ухватился за поручень. "Паровик" тряско подскакивал на стыках рельс, покачивался из стороны в сторону. На Финляндском он чуть не тиснул у гражданина бумажник. Тот торчал краешком из кармана плаща и словно призывал: Вытащи, вытащи!
В последний момент Глеб сдержался, деньги пока имелись, а лишний раз рисковать не стоило. Днем он шлялся по городу. Катался на трамваях. Пообедал в кафе и пошел на Обводный 6. На звонок никто не отозвался. Морячок побродил по улицам, бесцельно потолкался в Гостином.
Вечером он опять позвонил в дверь на Обводном.
Никакого ответа.
Глеб погулял по темнеющей набережной, снова поднялся к квартире, но безуспешно. Ночевать, однако, было негде. Морячок медленно побрел на проспект 25ог Октября. На углу стоял трамвай-мастерская. Рабочие суетились вокруг, перекладывали рельсы. Тут же вздыхая переступала с ноги на ногу лошадь, впряженная в специальную повозку для ремонта проводов. Усатый рабочий, в ватнике, возился наверху насвистывая, а лошадь фыркала и жевала шерстяными губами.
В магазине сумок Глеб приобрел чемодан и зашагал к трамвайной остановке. Впереди обнималась влюбленная парочка. Глеб неторопливо шагал сзади, прислушиваясь. Парень, явно под шофе, читал стихи. Девушка хихикала.

Этот воздух так гулок,
Так заманчив обман.
Уводи, переулок,
В дымно-сизый туман...

"Так себе стишки..." - думал Морячок сворачивая в проходняк, "Но насчет переулка мысль правильная".
Он поужинал в ресторане на Финляндском, выпив одну за другой три рюмки водки. Потом устроился на жесткой скамье в зале ожидания. Чемодан он пристроил под голову.
Когда Глеб проснулся, все тело одеревенело. Он помахал руками, попрыгал разгоняя кровь. Купил билет на круговой сестрорецкий и проспал еще три часа, пока поезд не вернулся на вокзал.
Потом он вышел на площадь. Город раскинулся перед ним гигантским каменным лабиринтом. Лабиринтом опасным и в тоже время манящим, зазывающим.
- Побарахтаемся еще... - пробормотал Морячок. Насунул поглубже кепку и закурил, зябко кутаясь на ветру. Докурив, он еще постоял осматриваясь и медленно побрел по улице. Через сотню метров, как на заказ, мелькнула в толпе фигура знакомого опера - Нефедова. Тот шагал навстречу в распахнутом плаще и хмурился. Бежать было поздно. Морячок достал папиросу и отвернулся прикуривая. "Пропал мальчонка!" стукнуло в голове.
Нефедов равнодушно скользнул цепким взглядом. Уже миновав его, понял Морячок как вспыхнуло в глазах Нефедова и созрело узнавание. Глеб свернул в подворотню, но двор оказался глухой. Он юркнул в подъезд и рванул вверх по лестнице. Внизу скрипели сапоги оперуполномоченного. Чердак был открыт, молодая баба в синем платье вешала белье, напевая. Глеб проскочил мимо, вылез на крышу. Открылся перед ним залитый утренним солнцем двор. Морячок оступаясь прогрохотал по железу, нелепо балансируя чемоданом. Внизу мальчишки гоняли в футбол.
Перебежав к ближайшему слуховому окну, он выбил тонкую фанеру, скользнул вниз, мчался по чердаку, пробираясь между сохнущим бельем. Дверь он выломал плечом с третьего удара. Спустился на улицу, свернул в знакомый проходняк, оттуда еще в один и только тогда заметил, что сжимает в руке дурацкий не нужный чемодан.
В десять он снова стоял перед заветной дверью. На этот раз по ту сторону прошаркали шаги, а потом женский голос со старческой отдышкой озадачил:
- И хто ето?
Морячок замер в задумчивости. Марго назвала только адрес, и ничего больше.
- Чего молчишь-то, - прошамкал голос, на это раз в нем мелькнули блатные интонации, - Как хламидник на атасе?
- Свои, бабушка, открывай! От Марго тебе привет!
- Ну ежели от Марго, тады заходь внучок..., - за дверью завозились, звякнула цепочка, -А то шляются тут всякие, старушку обидеть норовят.
Дверь скрипнув подалась внутрь открыв пустую прихожую и полутемный туннель коридора. Тишина.
Морячок нерешительно поскреб щетину.
Кашлянул в кулак.
Ни звука.
Выбирать не приходилось. Глеб переложил в левую руку пустой чемодан, сжал пальцами шершавую рукоять выкидухи и шагнул через порог.
Боковым зрением он уловил движение захлопывающийся двери, крутанулся и застыл, выпучив глаза.
На него внимательно глядели водянистые голубые глаза, посаженные на огромную голову. Сверху голову покрывал рыжий пух, а снизу густая рыжая щетина. Складки кожи топорщились на черепе, словно раньше он был еще громаднее размером, но усох с годами. Стоп-краном выпирал из складок мясистый нос.
Замечательная голова эта помещалась на гипопотамьем туловище. Поросшая рыжим волосом плоть буйно ломилась из майки, переваливала через резинку сатиновых семейных трусов. Из трусов торчали толстенные колонны ног, заканчивающиеся широкими, словно ласты ступнями. Довершала натюрморт банка, в которой плавали соленые огурцы. Ревниво прижатая лапищей емкость, казалась пробиркой.
Толстые губы растянулись в улыбке, от которой складки пришли в движение, качнулись красноватые уши и трубный бас прогудел:
- Ну здорово, внучок!
Выскользнувший из руки чемодан звякнул об пол.
Рыжий оглядел Морячка с головы до ног, явно наслаждаясь произведенным эффектом. Двумя сосисочными пальцами аккуратно выудил огурец и хрустко надкусил.
- Ну рассказывай, внучок, с чем пожаловал? Как там Марго?
Глеб моргнул, в надежде что рыжий бегемот окажется видением и испариться. Но, видение продолжало хрустеть огурцом. Глеб уже открыл рот, чтобы представиться, но не успел.
- Слушай, корешок, а не с тобой я в тридцать шестом в Усольлаге чалился? - вопросил хозяин квартиры.
И действительно, что-то смутно знакомое проглядывалось в гиганской фигуре, в рыжем пуху на голове, в толстых коротких, покрытых веснушками пальцах сжимающих огурец. Пальцы-то он и вспомнил, только сжимали они тогда не огурец, а серый алюминиевый черпак на длинной ручке, разливая зекам баланду. Видок у него тогда был поскромнее, но цвет тот же. Всплыла в памяти и ироническая кличка баландера - Шнур*. Сидел он за шуллерство и в лагере считался авторитетным вором-честнягой. Рассказывал, что ремеслу учился в Одессе у знаменитого Вензеля.
- В тридцать шестом чалился, было такое. - Морячок сделал паузу. - А у Марго неприятности. Легавые ночью с облавой пожаловали. Я вот в последний момент сорвался, что с ней не знаю.
... Да полоса какая-то черная! - жаловался, через полчаса, поддатый Морячок, зажав в руке почти пустую бутылку водки, - Чекисты в поезде повязали, как назло, только угол у старой лярвы двинул, прямо с поличным и повязали. А дальше какая-то падла толстомордая давай на меня мокруху вешать, мол я ихнего оперка с поезда определил!
"Пшеничная" в руке Морячка раз за разом входила в пике над выставлеными рядышком стаканами, но в последний перед бомбометанием момент новая волна воспоминаний накатывала на Глеба возвращая бутылку в горизонтальный полет.
- ... пресс-папье по морде бил сучара легавая! А у самого харя девять на двенадцать, втроем, мля, не обсерить.
Шнур не вытерпел, и перехватив своей лапищей бутылку накрыл цель.
Выпили.
Морячок перевел дух, утер потный лоб. Собеседник напоминал ему особую китайскую собаку виденную как-то у контрабандистов на Дальнем востоке. Кожи на той собаке было вдвое больше чем положенно.
... через парашу, прямо на очной ставке ушел! - продолжал Морячок. Шнур невозмутимо отловил в банке очередной огурец.
... Марго мне этот адрес дала, а сама... - Морячок пьяно всхлипнул.
Шнур помолчал, подумал.
- Вот что корешок, ты тут передохни пока. Я схожу разузнаю как и что.
Хозяин вышел, повозился в комнатах, и вскоре снова заглянул на кухню облаченный в щегольский белый костюм и шляпу.
- Кровать в той комнате. Да, убедительная просьба, блевать строго в раковину, а еще лучше в унитаз.
С минуту гость пытался сфокусировать мутные зрачки, но убедившись в собственной некомпетентности обессилено бухнул лбом в доски стола.
- Ээээ, дружочек мой, - протянул Шнур, - Да мы никак ужрамшись...
Аккуратно засучив рукав он схватил гостя за ворот, поднял в воздух словно котенка и понес в ванную. Зашумела вода.
- Костюмчик беленький, колесики со скрипом, - полузадушенно хрипел Морячок, пуская пузыри, - я на тюремный, на бушлатик променял...
Шнур вытряхнул взъерошенного Глеба из сапог и брюк, разложил на диване и укрыл простыней.
Напевая под нос, он вышел и запер за собой дверь.

* * *

   Двое солдат волокли Вацлавского обратно за колючку. Второй допрос закончился плачевно. Рауфф молча достал из под стола резиновую палку и ударил Юзефа по голове.
Немцы получили откуда-то новую информацию, а может блефовали. Теперь они знали, что Вацлавский - один из тех, кто ушел тогда, с комиссаром.
Юзеф и сам не понимал, почему он упрямиться, но что-то внутри заставляло его врать и изворачиваться. Вот и сейчас, он прикинулся будто не может подняться, хотя если бы не раненая нога, он бы, пожалуй, показал этому Рауффу чему начил его когда-то, в Красной армии, приятель с белорусской фамилией Голод.
Два раза эсэсовцы набрасывались на него били. Чудом не попали по раненой ноге, зато досталось здоровой.
От продолжения Юзефа спас телефон. В черной эбонитовой коробке на столе зажужал зуммер. Фегель взял трубку и вдруг вскочил вытянувшись. Ткнул рукой в сторону Вацлавского и отмахнул - убрать.
Рауфф открыл дверь, что-то рыкнул. Гремя сапогами и оружием валился конвой.
Идти сам Юзеф не мог, точнее не хотел. Солдаты подхватили его за руки и поволокли наружу.
Около сгоревшего остова истребителя немцы остановились, перевести дух. Вацлавский обессилено глядел в вечернее небо. Конвойные о чем-то базарили на немецком, шумно отхлебывая из фляги. Юзеф унюхал запах водки.
Он перевел взгляд на сгоревший каркас PZLа. Распятьем чернели закопченые покосившееся крылья. Ржавели в траве гайки, болты, инструменты. Он скосил заплывающий левый глаз, с трудом сфокусировав зрение. Прямо под боком рыжели кусачки.
Кусачки!
Юзефа как молнией шарахнуло. Даже боль отступила. Он застонал и перевалился на живот, накрыл телом кусачки и тут же сунул в штаны. Один из конвоиров что-то сказал, второй засмеялся и пнул Юзефа сапогом.
Немцы взяли его за руки, втащили за ворота и швырнули прямо на, сидящих на земле пленных.
Полежав с полчаса, Вацлавский заковылял к своим. Улегся рядом с Войцехом и задумался, прикидывая.
По углам летного поля стояли вышки с пулеметами, к ограде из колючки приближаться изнутри не разрешали, но при таком количестве пленных, не приближаться было физически не возможно.
От забора до первых деревьев перелеска метров тридцать. Где-то неподалеку, в лесу течет река. Пленные, которые водовозку обслуживают рассказали.
С его ногой, единственный шанс, водой уйти, по реке. Главное, что собак в лагере пока не видели. Все это, конечно, выгорит при условии, что ночью его не будут трогать.
Существовал и другой вариант, рассказать немцам все. Да только могут не поверить, а значит снова мордобой, а может и похуже чего. Нет уж, надо драпать, а там можно как-нибудь к своим пробираться или домой. Пока вокруг все спали, Выцлавский как бы случайно привалился к проволоке и поробовал кусачки на шипах колючки. Получилось. Он отполз обратно.
- Матка босха! - Войцех проснулся и в ужасе уставился на Юзефа.
- Да уж... - Невесело усмехнулся тот.
К полуночи Юзеф решился. Более того, уговорил Войцеха. Хотя его и уговаривать особо не пришлось, он согласился почти сразу.
Бежать решили под утро, часа в четыре. Когда клюют носами часовые на вышках, когда накатывает ватная усталость и плывут в темноте обманчивые тени.
К счастью, на допрос Юзефа так и не вызывали.
Войцех сделал все сам. Он аккуратно привалился к забору и перекусил три нижних ряда проволоки.
Юзеф нахлобучил на уши драную конфедератку и поцеловал нательный крест. "Спаси и сохрани, пресвятая дева Мария!"
Они вытянулись на земле, рядом. Приготовились. Последний раз переглянулись.
- Давай, - прошептал Вацлавский и рванул на себя проволоку.
Глухая боль вспыхнула в ноге. Юзеф несся смешным хромающим бегом. Спина Войцеха маячила перед глазами, собственная спина зудела, в предчуствии пули.
Ожидание окрика позади, стрельбы, сирены, но вместо этого тишина. Шелест веток и прохладные объятия леса.
Войцех, на бегу, оглянулся по волчьи, скосив глаза. Ветки хлестали по лицу. Метров через сто блеснула лунной дорожкой река. Лес, мох под ногами, все вдруг оборвалось и исчезло, они закувыркались по глинистому откосу и влетели в неглубокую протоку, подняв тучу брызг.
Лениво несло под ногами темную, блестящую как масло, воду. Они захлюпали вдоль берега вниз, по течению. Нога тяжелела, наливаясь горячей пульсирующей болью. Войцех подставил плечо. Идти стрались по воде, чтоб меньше следить.
Через пол часа бешенного хромого галопа где-то позади взмыла осветительная ракета, как живые метнулись вокруг тени.
Они припустили еще быстрее, прислушиваясь, не разорвет ли тишину собачий лай. Скоро протока впала в настоящую широкую реку. Рассвет превратил ночную темень в серую туманную дымку.
Еще через полчаса за изгибом реки открылся мост, точнее только каменные "быки", все остальное сгорело.
У самого берега, валялся на мелководье перевернутый, грузовик.
- Привал! - прохрипел Войцех.
Юзеф тяжело сел на камень, потом сполз вниз, ткнулся лицом в воду и, не отрываясь, пил до тех пор, пока не свело горло от холодной речной воды..
Войцех, хлюпая сапогами бродил вокруг кабины. Только сейчас Юзеф ощутил в воздухе тяжелый смрад разложения.
Запах шел из обгоревшей кабины, где покоились останки шофера. Закрыв нос рукавом Войцех сунулся в окно. Пошарил внутри, брезгливо морщась и вытащил ящик с инструментами, насос и скатанный брезент. Больше в кабине ничего полезного не оказалось. Войцех обошел грузовик. Левые баллоны сгорели и теперь чернели бесформенной массой. Зато правые оказались целые и накачанные.
Тем временем Юзеф похромал по тропинке ведущей наверх, на мост. Поперк тропы лежал труп в почерневшей исподней рубахе и форменных брюках. Вацлавский обошел его и наткнулся на еще одно тело. Это был пехотинец в полной выкладке, осколком ему снесло пол черепа. Убитый оказался настоящим кладом. У него имелся ранец, в котором лежали сигареты, зажигалка, котелок, бинты и белье. А на поясе висел штык и фляга с водкой. Тут же валялся карабин.
"Вот что значит бравый солдат!" - отдумал Юзеф, отхлебнув водки - "Даже будучи убитым оказывает товарищам посильную помощь."
   В кармане покойника обнаружился бумажник, который Юзеф не раскрывая сунул в карман.
Когда Вацлавский, нагруженный всем этим добром вернулся к грузовику, Войцех уже открутил оба уцелевших колеса.
Вскоре они дрейфовали по течению, обняв резиновые камеры.
Вацлавский глядел в затылок товарищу. Усатая щетинистая морда еврея напоминала ему тюленя в конфедератке.
- Войцех, - позвал он, - спасибо! Без тебя, я б так и подох в лагере .
Войцех только махнул рукой в ответ.
Когда совсем рассвело они выбрались на берег. Тем более, река впереди сужалась и неслась бурля между камней. Отряхнувшись Войцех приподнял конфедератку, удостоверился в наличии под ней ермолки и нахлобучил главной убор обратно. Юзеф свою шапку где-то обронил.
Вокруг тянулся сплошной лес. На всякий случай Войцех проверил окрестности, но ничего подозрительного не заметил. Они развели костерок и развесили вещи для просушки.
Хотелось жрать, но еды не было. Войцех дотянулся до ближайшего крапивного куста. Аккуратно оторвал лист. Свернул его трубочкой, жгучей стороной внутрь и, под недоверчивым взглядом Юзефа положил в рот. Прожевал, причмокнул и помахал пальцами в воздухе.
- Деликатес.
Вацлавский нерешительно повторил все манипуляции с крапивой. Оказалось очень ничего, на вкус напоминало какой-то овощ.
Пошарив по траве вокруг они насобирали немного щавеля и земляники и кое-как утолили голод. Натянув подсохшую одежду Войцех ушел на разведку. Юзеф сменил повязку на ноге, на всякий случай обтер вокруг раны водкой. Рядом с одеждой чернел в траве бумажник убитого пехотинца. Юзеф дотянулся до него и аккуратно вынул мокрые бумаги. Судя по пачке наличных солдат недавно получил денежное довольствие. Юзеф аккуратно развернул слипшуюся солдатскую книжку. Покойного звали Стась Кольчицкий. Здесь же лежала фотография девушки, несколько исписанных убористым почерком листков.
   Читать расхотелось. Юзеф закрыл глаза. Тепло костра быстро сморило в сон.

* * *

  
Как часто бывает при наступлении путаница и суматоха начались уже на переправе. Первой, в относительном порядке прошла танковая бригада. Причем один из танков вез запасливо привязанный к броне пограничный столб. Разведка на плавающих танках переправилась по отмели, самостоятельно. Пехота тоже прошла согласно очереди, но за ней на мост вломились невесть откуда взявшиеся кавалерийские части, надолго закупорившие переправу хрипящим, ржущим лошадиным потоком.
На обочине застыла колонна с горючим предназначенным танковой бригаде. Вдоль машин метался, размахивая наганом, майор - старший колонны. Страшно матюгаясь, он то подбегал к кавалеристам, то отскакивал, уворачиваясь от копыт.
Потапов мрачно наблюдал за происходящим катая в зубах потухшую папиросу. Пять минут назад он попытался переговорить с майором, но тот только бессвязно орал что его задача была следовать за танками, и что теперь его расстреляют за невыполнение приказа.
Из люка высунулся водитель командирского тягача.
- Что, командир? - осклабился водила, - Дали нам буденовцы огоньку.
- Ничего, Пашка! - Потапов сплюнул под ноги окурок, - Мы тоже не по жопу деревянные!
Алексей обернулся и зычно проорал:
- Заааводииии!!! Дистанцию держать по походному! Не останавливаться!
Батарейная колонна взревела и окуталась выхлопом.
Потапов пролез в люк, высунул голову:
- Давай, Павел, трогай по-малу!
Тягачи ревя двигателями медленно вдавились в конский поток. Шарахнулись в стороны лошадиные морды, фуражки, замелькали синие околыши, петлицы.
Чье-то перекошенное лицо прокричало:
- Ты что делаешь!!!
Потапов не ответил и лицо пропало. Промелькнул майор-танкист проводивший их безумным взглядом.
Польский берег встретил тишиной. Алексей раскрыл планшетку, сверился с картой и показал водителю левее. За кабиной, на скамейках посмеивалась орудийная прислуга.
- Нагайкой, гад, перетянул! - ругался кто-то.
Недалеко от моста сидели со связанными руками десятка два пленных солдат КОП* и уныло провожали глазами переправляющееся войска. Конвой из пограничников угощал поляков папиросами.

КОП - Корпус Охраны Прикодонья - польская пограничная стража.

Пыль висела тяжелым облаком, забивая рот, нос, глаза. Пыль скрыла знаки различия, цвет формы и масти лошадей. Рубин шагал, автоматом переставляя гудящие ноги. Впереди, на сколько хватало глаз текла река солдатских спин перекрещенных скатками, нагруженных вещмешками и другим военным имуществом. Черной завистью завидовал сейчас Рубин Потапову и Одинцову. Один пылил на своих тягачах где-то позади. Второй трясся на брезенте в санитарной двуколке. Только пехота мерила сапогами километры польской земли.
После того, как пограничники разогнали поляков, на тот берег рванулись танки. Рубинский полк двинул сразу за ними построившись в походный порядок. Так они и топали в течении нескольких часов.
Иногда далеко впереди вспыхивала стрельба. Размеренно такали танковые пулеметы. Два раза на обочине им встретились группы пленных. Поляки медлнно брели под охраной красноармейцев. У большинства вид был растерянный и подавленный.
Вскоре колонна остановилась. Впереди, на холме белели дома деревни. Возникла какая-то суета. Пробежал ординарец комполка. Затем он вернулся, следом шагал в полном составе полковой оркестр.
Через несколько минут взревели трубы и строй снова пришел в движение. В первых рядах высокий и сильный голос завел:

Бросьте думать, генералы,
О походе на Москву:
От Кавказа до Байкала
Разнесем вас по куску!

И сразу отступила усталость. Тенора в строю подхватили:

Бейте с неба, самолеты,
Крой, бойцы, во все штыки!
Застрочили пулеметы,
В бой идут большевики.

Деревня оказалась довольно нищая, населенная сплошь белоруссами, да евреями. Покосившиеся избы теснились вдоль дороги. Тощее костлявое стадо на лугу настороженно прислушивалось. Местные толпились на обочине, улыбались, махали руками, вокруг носились золотушные босоногие дети.
- Слышь, Серега! - Рубин пихнул локтем шагавшего рядом младшего политрука, - Нас чего, везде так встречать будут?
Серега Егоров оторвался от изучения пистолета-пулемета системы Дегтярева.
- А как же! Поход ведь у нас освободительный! - Серега перевесил ППД на бок и тихо добавил:
- На самом деле, Мишка, все просто. Население здесь нищее, белоруссы, да евреи. Поляки их зажимали, как могли, они и рады освобождению. Вот дойдем до городов покрупнее, там где польское население, тогда посмотрим в лицо буржуазии.
Егоров снова передвинул автомат на грудь и попробовал прицелиться. Рубин завистливо вздохнул. Откуда Егоров раздобыл эту игрушку, положенную только пограничникам он не признавался.
Таким макаром они продвигались вперед, вступая в населенные пункты под звуки оркестра, распевая песни.
В полдень взвод Рубина сменил передовое охранение.
Первыми по дороге катили три бронемашины, взвод топал за ними рассредоточившись по обе стороны полотна. Припекало солнце, жужали в тишине пузатые шмели, тяжело перелетая с цветка на цветок. В животе урчало, но обед был назначен в городке Несвиж, а сколько еще до него шагать - непонятно.
Мишка завистливо поглядывал на красноармейца Смирнова. Тот где-то умудрился набрать в пилотку черники и теперь потихоньку кидал в рот ягоды, довольно улыбаясь, иногда вытирая тыльной стороной руки пухлые губы.
"Вот тебе и война..." - думал Мишка, - "знай, топай куда-то." Он достал из планшета запасливо припрятаный сухарь из сухпайка. Бронеавтомобили катились, распахнув панели на капоте, что бы уберечь двигатели от перегрева. Откинутые кверху панели напоминали крылья и делали машины похожими на невиданных насекомых.
Слева от дороги нарисовался сложенный из массивных серых валунов сарай, крытый соломой, за сараем расстилалось пшеничное поле.
Они почти прошли мимо, но тут со стороны сарая сыпанула пулеметная очередь. Когда над головой засвистели пули, Рубин расстерялся на мгновение.
- Ложись! - Скомандовал вместо него с Мышкин сам легко упал на обочину щелкнув затвором.
- Ложись! - повторил Рубин, внезапно севшим голосом, плюхаясь в пыль.
Рука задергала тугой ремешок кобуры, но он как назло не поддавался. Бойцы залегли, кое-кто уже щелкал затворами.
Вторая очередь прошла ниже, пробарабанив по корпусу одной из бронемашин. Позади кто-то закричал, но Мишка не разглядел кто.
Все три БА-20 развернув башни ударили в ответ, туда, где в окошке сарая дергалось тупое рыло пулеметного ствола. Сарай заволокло облаком пыли и каменной крошки выбитой пулями.
Упрямый ремешок наконец поддался. Тяжесть оружия в ладони сразу придала уверенности. Мишка откатился назад, за корпус бронеавтомобиля и забарабанил в дверь рукояткой пистолета.
Дверь приоткрылась, дохнув на Рубина жаром. Выглянул чумазый водитель, взмокший от пота, русые выбившиеся из-под шлема волосы налипли на лоб. "Ну и жара!" не к месту подумал Рубин, "Как он там сидит?"
Боец глядел вопросительно, Рубин открыл было рот, но тут БА начал стрелять и страшный грохот пулеметной очереди ударил по ушам.
- Прикройте нас!!! - проорал Рубин, - Когда я бойцов подыму!
Шофер кивнул, Рубин перебежал ко второй машине. Когда Мишка оповестил всех троих, бойцы уже вовсю гвоздили по сараю из винтовок. Он снова упал в неглубокий кюйвет, перевернулся на спину, приложил ладони ко рту и проорал:
- Слушай мою команду!!! Приготовиться атаковать противника!
Винтовочная стрельба стихла. Рубин подтянул ремешок каски, сунул в рот свисток и выдул длинную трель. Вскочил на ноги.
- За мной!!! Вперед!
Позади ударили пулеметы бронемашин.
Краем глаза он видел поднимающихся бойцов. Сарай снова заволокло пылью. Они пригибаясь бежали по траве. Каска тяжелила голову.
Пулемет заглох, из окон долетела лишь редкая винтовочная пальба.
Первым до сарая добежал Доридзе, прижался к стене осматриваясь.
- Гранату, Доридзе, гранату в окно! - крикнул кто-то, видимо, снова Мышкин.
Грузин завозился, закрутил головой и наконец швырнул в окно гранату. В сарае утробно ухнуло, повалил дым.
Обежав строение Мишка остановился у входа. Дверь сорвало с петель и теперь она валялась на полу. Сзади подбежал Мышкин.
- Эй, не стреляйте! Тут все погибли! - раздался голос изнутри, и добавил - Это я, Смирнов.
Внутри кисло воняло порохом и дымом. Соломенная крыша сарая загорелась от стрельбы. Смирнов стоял у стены, улыбаясь перемазанными черникой губами.
- Я через окно влез. - Смирнов показал рукой на окно за спиной.
Двое убитых в коричневой форме лежали на сеновале у верхнего окна. Рядом стоял пулемет, неизвестной Рубину системы, с ручкой на стволе. Пулеметчики, скорее всего, погибли от огня бронемашин.
Внизу валялись еще два тела, этих сильно посекло осколками гранаты.
Сарай занимался все сильнее. Они вынесли погибших и оружие наружу. Рубин общарил карманы и забрал документы. Знавший немного польский, красноармеец Поликарпенко перевел. Двое были офицерами, еще двое оказались полицейскими.
Мишка вернулся на дорогу. "А ведь я справился!" радостно подумал он, "Я командовал!"
- Товарищ командир взвода! - подбежал санинструктор, - Петросов тяжело ранен. Якименко убит.
- Как убит!? - Мишка оцепенел, вся радость тут же испарилась, - Где?
- Вон там, - санинструктор показал рукой за одну из бронемашин, - прямо в голову попало.
Якименко был смешливый белобрысый пацан, откуда-то из Сибири, Рубин вспомнил круглое лицо с ямочками, оттопыренные уши.
Саша Якименко лежал на траве. Кто-то накрыл его лицо каской. Густое, красное разлилось по траве вокруг.
- Как же так? - Мишка нерешительно протянул руку.
- Не надо, товарищ лейтенант...,- попросил санинструктор, - когда они второй очередью по нам дали, ему прямо в глаз угодило, ну и весь затылок... того.
Рубин отдернул руку. Только сейчас он осознал, что перед ним лежит убитый, его, лейтенанта Рубина подчиненый, и ведь не растеряйся Рубин при первых выстрелах, может Якименко залег бы вовремя и остался жив. А теперь...
Мишка уныло глянул на санинструктора. Тот печально пожал плечами.
- А Петросов как?
- В плечо, товарищ лейтенант, я забинтовал, вроде кости целы.
- Ясно. - Рубин поднялся на ноги.
На крыле бронемашины матюкался шофер. Двое других стояли рядом вытирая испачканые руки. Из автомобильного нутра весело журчала струйка, растекаясь по дорожному полотну.
- Твою мать! - возмущался водила, - Этож надо, две пули точно в радиатор.
- Чего ж вы? - спросил кто-то из солдат, - Всю броню пооткрывали?
- Ишь, умник выискался! Да на такой жаре с черепашей скоростью тащиться, двигатель враз перегреется.
Петросов сидел прислонившись к стволу дерева . Глаза его были закрыты, здоровая рука сжималась и разжималась на цевье винтовки.
- Ты как, Петросов? - спросил Рубин.
- Больно... - сквозь зубы прошипел Петросов.
- Держись, скоро наши подойдут.
Раненый закрыл глаза.
Рубин отошел и достал карту. Судя по всему, до Несвижа топать не больше часу-полтора.
- Днищев! - позвал он.
- Я..., - с ленцой отозвался бугай отделенный.
- Троих возьмешь..., - Рубин на мгновение задумался, выбирая тех, кто натер ноги, или просто умаялся - Григорьева, Мухаммеддинова, Николаева. Останетесь здесь до подхода наших частей. Перенесите раненого под дерево и примите меры к отражению возможного нападения.
- Есть...
Рубин повернулся к водителю бронемашины:
- Останетесь с ними до подхода наших.
Водитель вытер потный лоб и кивнул.
- Продолжаем движение! - повысил голос Мишка, - В оба глядеть!
Застучали моторы бронемашин, взвод снова вытянулся вдоль шоссе, только теперь от былой беззаботности не осталось и следа. Лица у бойцов стали хмурыми и сосредоточенными. Сначала все двигались настороженно глядя по сторонам, но постепенно жара разморила солдат, да и пейзаж тянулся совсем мирный, поля, да луга.
Первые полчаса Рубин грыз себя за гибель Саши Якименко. Раз сорок он представлял, как звучат выстрелы, он вовремя командует "Ложись!", Саша падает на дорогу и пули свистят у него над головой.
Потом он остыл, начал прикидывать и выходило, что хоть сам Рубин замешкался, за него скомандовал Мышкин, а значит не так уж Рубин и виноват.
Следующие три четверти часа он то сочинял в уме рапорт о происшедшем, то письмо семье Якименко. Тяжкие раздумья лейтенанта Рубина были прерваны замаячившими на горизонте домами Несвижа.
На въезде в город стояли два бурых от пыли БТшки. Несколько танкистов наполовину скинув свои синие комбинезоны возились в двигателе одного и танков. Еще один сидел на башне, с аппетитом наворачивая тушенку из банки. Остальные разлеглись на траве, в тени старого ясеня.
Радостного местного населения в округе не наблюдалось. Танки принадлежали роте оставленной в городе до подхода основных частей. Оба танка стоявшие на въезде оказались неисправными. Об этом рассказал крепыш лейтенант, копавшийся до этого в моторе, он же показал им как добраться до центра городка, где у костела находились остальные машины их роты.
Взвод протопал по гулкой брусчатке мимо двух-трехэтажных домов. На улицах было пустынно, хотя сотни глаз провожали красноармейцев из окон. Кое-где, на стенах виднелись свежие пулевые выщерблины. Попалось им и орудие, развороченное танковыми гусеницами. Пустые улицы настораживали. Мишка заметил, как нахмурились лица бойцов, руки удобнее перехватили винтовки.
На площади было шумно, танкисты возились вокруг запыленных машин, здесь же горел костер, в котле над огнем булькало какое-то аппетитное варево.
Фигурная колонка со скрипом выплевывала тугую струю воды заполняя подставленные ведра, каски и котелки.
У ратуши несколько польских полицейских копали лопатами газон. Тут же стояли двое штатских с винтовками в руках и с красными повязками на руковах. Штатские курили, посмеивались и пририкивали на взмокших полицейских. У белой стены ратуши был раскинут брезент, под которым угадывались очертания тел.
"Убитые." - подумал Рубин, торчащие из-под брезента ноги в сапогах подтвердили его догадку.
Навстречу Мишке вышел капитан с перевязанной головой. Выслушав рапорт Рубина он вопросительно ткнул пальцем в перепачканную пылью и сажей гимнастерку.
- Что, брат, повоевали?
Рубин пожал плечами:
- Да, было дело.
- Потери? - Капитан помрачнел, достал папиросы.
- Один красноармеец погиб... - Рубин отрицательно мотнул головой, отказываясь от курева.
- Вот и нас тут встретили... - затянулся дымом капитан, сморщив бронзовое от загара лицо.
- Да, видали мы, как ваши пушку разделали.
- Да, хрен ли там пушка. У меня машину на въезде в город сожгли
- Как сожгли? - поразился Рубин, которому танк всегда казался неуязвимой стальной махиной.
- Очень даже просто сожгли..., - буднично ответил капитан, - закидали бутылками с бензином.
Рубин промолчал, не зная что сказать.
- Располагайтесь, - Капитан обвел рукой площадь, - местные обещали организовать пожрать.
- Чего-то не видно никаких местных, - удивился Рубин.
- Да, эти, - папироса капитана нацелилась на штатских с красными повязками, - представители рабочей милиции. Это они там убитых поляков хоронят.
- Слушай, лейтенант! - попросил капитан, - у меня людей не хватает, нужно посты выставить. Поставь своих в ратуше. Туда троих надо, одного на башню, с биноклем, двух в подвал, мы там пленных заперли человек пятьдесят. И еще, вон, в конце улицы наблюдателей выставь.
- Так точно! - ответил Рубин.
- И не грусти брат! - добавил танкист, - Это не война, это пока так, разминка.

* * *

  

Веригин трясся в переполненном трамвае. Народ привычно жаловался на отдавленные ноги, пихался локтями, обсуждал новости и футбол. Григорий уцепился за поручень, отстранился вагонной толкучки, задумавшись о своем. А поразмышлять было над чем. Задание ему назначили - "пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что".
"Эх жизнь моя, вьюга белая, что же вертишь меня без конца..." пришли на память давно забытые стихи.
Мозг привычно анализировал скудные сведения полученные из выданной комиссаром папки.
Информации кот наплакал. Итак, груз был закопан при отступлении. Агенты ГПУ, осматривавшие место в конце двадцатых годов обнаружили пустую яму. Что за груз был в ящике, в документах не сказано.
Ниточек-зацепочек, как ласково называл их Григорий, было две. Обе очень старые. Первая, это польский полковник охотившися за грузом в двадцатом году. С тех пор полковник дослужился до генерала бригады и командовал гродненским военным округом. Имелась в папке и фотокарточка генерал, правда размытая и мутная.
Вторая ниточка совсем уж призрачная вела к бойцам особого отдела. После того как группа разделилась, двое из них, Лифшиц и Вацлавский бесследно исчезли. Поиск на территории СССР не принес никаких результатов. Польская агентура тоже не смогла обнаружить следов. Но сейчас, с началом войны, что-нибудь могло проклюнуться. Зато третий участник группы отметился по полной. Четыре раза он отбывал наказание по лагерям, рыл беломорский канал, валил колымский лес и так далее. На самом-то деле вламывали за него, наверняка, политические, да простые работяги, блатным ведь работать воровской закон запрещает, но сути дела это не меняло. В настоящее время Нестор Похмелюк обитал где-то здесь, в Ленинграде. В свое время, в лагере он был тщательно допрошен, но ничего нового не сообщил.
Многое в этом задании Веригина настораживало. Что-то комиссар ему не договаривал, да и вообще, чувствовалось, что есть у Головни в этом деле личная заинтересованность.
Заинтересованность была не только у комиссара. Последний листочек в папке являлся донесением из пятого отдела ГУГБ. Сообщалось там, что в руки немцам попали документы польской разведки и всей историей заинтересовалась милая организация, название которой составляла абрревиатура из двух букв "С".
Последнее особенно озаботило Веригина, ибо как сотрудник соответствующих органов он знал, что не смотря на шпиономанию захлестнувшую страну, в СССР вполне успешно действовали разведки многих стран мира и Германия занимала в этом списке место отнють не последнее.
Под эти грустные размышления Веригин пересел на паровик вскоре добрался до Удельной.
Когда Веригин вернулся из командировки на Украину и оттаил слегка, они с отцом добротную пристройку к дому соорудили. Тут уж Веригин постарался, злоупотребил, так сказать, служебным положением, чтоб стройматериалы раздобыть. Теперь имели они с Марусей целых две комнатушки на втором этаже. Плохо только что железная дорога совсем рядом, поезда днем и ночью грохочут.
Веригин открыл калитку и зашагал к дому. В окне сразу же мелькнула Тимохина мордашка.
- Папа! Папа приехал! - Тимоха вылетел на крыльцо и с разбегу прыгнул на Веригина, повиснув как обезьяна. Так они и зашли в дом.
Маруся стояла на ступеньках и тревожно глядела на обоих. Веригин привычно оцепенел на мгновение, поймав взгляд голубых глаз. Уж сколько лет они вместе, а он каждый раз робел перед женой как мальчишка. Она шагнула Веригину навстречу, тряхнув копной русых волос. Веригин отметил, как округлилась в талии фигура жены.
- Ну что, Гришенька? Обошлось все?
Веригин не хотел ей ничего говорить, чтоб не волновать жену, тем более беременную. Но Маруся почувствовала и раскусила его враз.
- Обошлось... - выдохнул Григорий, ставя Тимоху на пол, - более-менее.
- Папка! Папка! Мне дед ружье выстругал, пойдем покажу! - Тимоха вцепился в руку и потащил Веригина в комнату.
- Погоди Тимох, сейчас... - Григорий бережно обнял жену, поцеловав в губы, тревога в ее глазах не угасла, а наоборот разрослась. - Начальство в командировку отправляет, с глаз долой.
- Куда отправляет? - Тонкие пальцы с неожиданной силой сжали плечи.
- На запад, больше сказать не могу.
- Сволочи! - с неожиданной силой прошептала Маруся, - Какие они все сволочи!
- Ну успокойся родная! - Веригин скосил глаза на внимательно наблюдавшего Тимоху.
Тот уже все давно понял.
- Опять уезжаешь? - поникшим голосом спросил он.
- Такая работа, сынок... - Веригин потрепал пасынка по голове.
Родители восприняли новость спокойно. Они привыкли к беспокойной работе сына. За ужином Веригин хлопнул сто пятьдесят грамм, на душе немного полегчало.
Вечером, он достал чемодан, покидал туда форму, белье, бритвенный прибор, несколько консервных банок. Маруся, сидя на кровати, печально наблюдала за мужем. Потом не выдержала, перевернула чемодан на покрывало и аккуратно сложила все обратно в чемодан. Григорий сердито посмотрел на нее, встретил такой же сердитый взгляд. С пол минуты они буравили друг друга глазами и вдруг оба засмеялись. Веригин глядел на хохочущую жену, бережно придерживающую ладонями живот, еще не большой, но уже заметный, выступающий под тонкой тканью ночной рубашки.
Маруся вдруг всхлипнула и заплакала, вытирая слезы подолом. Этого Веригин не выдерживал никогда.
Почти сложенный чемодан полетел на пол. Веригин охватил лицо жены ладонями, целуя ее в лоб, в глаза, в щеки.
Он вспомнил, как Маруся впервые заплакала при нем. Это было по дороге в кино, возле самой кассы. Какой-то свиноподобный толстяк отдавил ей сапожищем ногу. Веригин и сам не понял, что на него нашло. Он, оперуполномоченный НКВД, побывавший в передрягах, кое-как успокоив жену, словно мальчишка-курсант, рванулся бить обидчику морду.
Не пустила Маруся, ухватила за локоть и не пустила. Только после фильма Веригин не удержался, достал удостоверение, подошел к свину и нагнал на него такого страха, что толстые щеки у того ходили ходуном от ужаса.
В конце концов чемодан был сложен. Веригин заглянул в соседнюю комнату. Тимоха безмятежно спал обняв подушку. На столе среди разбросанных карандашей лежал лист бумаги. На рисунке, был изображен смешной человечек (палка-палка огуречек) на голове угадывалась синяя с красным околышем фуражка, а на круглом туловище пистолетная кобура. Прыгающие, буквы складывались в надпись: "Папа, самый лучший!".
Веригин улыбнулся, поцеловал пасынка в вихрастые волосы и вышел.
- Брось ты эту работу! - горячо заговорила Маруся, как только Веригин вернулся, - Ты же видишь, что делается, - Не хочу я чтоб тебя тоже арестовали. Ну давай уедем куда-нибудь?
- Не могу я, родная, - упирался Веригин, - ты не понимаешь. Думаешь, если уволюсь, да уеду, меня в покое оставят? Не бывает так, обязательно какой-нибудь заговор выявят, и начнется.
- А что же делать Гришенька, что? Вот так сидеть ждать?
- Сам не знаю, посмотрим, когда вернусь.
Маруся только тяжело вздохнула и обняла мужа.
Веригин не спал, размышляя. Во многом права была Маруся. Вот уже второй десяток лет как он в "органах", таких небось единицы остались. Хотя, пролетел угарный тридцать седьмой, когда целыми отделами арестовывали и расстреливали чекистов. Пережил Веригин то времечко, не к ночи будь помянуто, может теперь поутихнет все. Буйным цветом расцветали тогда в органах заговоры, каждый второй был вредителем или пособником. Ну и расстрелы шли чередой. Как ерш на сковороде крутился Веригин в те страшные годы, два раза переходил в другие отделы, где поспокойнее, сначала в отдел связи, потом в отдел водного транспорта. Специально напрашивался в длительные командировки, в самую глушь, чувствовал, по краю ходит.
Однажды пришлось ему расследовать аварию в Мотовском заливе. Там и расследовать-то нечего было, ведь ясно эксперты написали: механизмы судна находились в аварийном состоянии, а вскрытие показало, что кочегар был пьян в дымину. Местные органы, не уловив политической обстановки дело списали на нарушение техники безопасности, и чуть не закрыли. Но начальство прислало Веригина, с задачей раскрыть преступную сеть вредителей, не меньше. Тут уж как хочешь выкручивайся, а заговор раскрывай, иначе самого в эти самые вредители-заговорщики запишут.
И Веригин раскрыл, сколько смог, а смог он мало, всего шесть человек заговорщиков, экипаж этой самой злополучной баржи, хотя ясно намекнули ему перед командировкой поискать пособников в областном управлении. Но, не чувствовал он соответсвующего размаха, а зря. Пока он с чумазыми матросиками возился, местные на него сами дело подготовили. Ввалился с утра майор из местных, с двумя конвойными:
- Гражданин Веригин, сдайте оружие, вы арестованы! - И в морду пудовым кулачиной, без всяких там, антимоний.
Долго Григорий к этому моменту готовился, настраивался, а все едино, не готов оказался. Дальше по накатанной дорожке понеслось, ремень забрали, петлицы, знаки различия сорвали, вместо сапог тапки драные.
На первом же допросе били, пока сознание не потерял. Потом местное начальство явилось, все тот же майор.
Григория отлили водой и посадили на табурет. Майор, гнида, глазом цыганским косит, пером поигрывает:
- Пиши, - говорит, - гражданин бывший капитан.
- Че писать-то? - прохрипел Веригин, сплюнув на пол обломки двух передних зубов.
- Пиши, как вступил в сговор, с бывшим начальником областного управления НКВД, Головней Тарасом Григорьевичем, с целью организации покушения, сам знаешь на кого. И даже имя его не смей произносить своим поганым языком, понял, тварь?
Злость клокотала в душе у Веригина, ведь провели его, как мальчика. Ясно же начальство приказало: раскрыть заговор среди местных сотрудников. А он, дурак, распустил сопли.
Вздохнул Веригин. От боли в отбитых почках, поморщился, и взял протянутое майором перо.
Что на него тогда накатило, Гриша до сих пор не осознал, сам такого от себя не ожидал. Аж в глазах потемнело, перехватил он перышко, да в глаз майору со всей дури засадил. Точнее хотел в глаз, но реакция у того кой-какая имелась, вышло в щеку.
Признание из него выколачивали четыре дня. Майор, фамилия у него была Буланов, лично приходил в допросах поучаствовать. А на пятый день все притихло. Веригин валялся на заляпаном мочей и кровью полу одиночки, пытаясь понять в чем же дело. Наконец в замке лязгнуло. Двое конвойных бережно поддерживая его под руки привели в кабинет к Буланову. Вместо майора поднялся навстречу незнакомый старший майор, обнял и ловко, одной рукой прицепил на драную заскорузлую веригинскую гимнастерку орден Красной Звезды. Григорий что-то прошмакал разбитыми губами и зарыдал.
Две недели Веригин провел в закрытом санатории. Однажды прислали за ним машину, привезли в лес, на спецучасток, где все тот же однорукий старший майор еще раз поблагодарил Веригина и предложил понаблюдать.
Григорий безучастно смотрел, как солдаты с озверевшими псами на поводках пригнали из леса человек тридцать зека в серых робах. В одном из них, с трудом узнал Григорий того самого майора Буланова. Подчиненые старшего майора проводили зеков к вырытому у кромки леса рву и шустро расстреляли.
После того случая жалости у Веригина поубавилось, и уж если приходилось раскрывать заговор, делал он это беспощадно.
Головня тем временем стал комиссаром третьего ранга и вспомнил про Веригина, выдернув к себе, в оперативный отдел.
Нет, думал Гриша прислушиваясь к паровозному гудку пропевшему за окном, рвать надо с этой работы, пока не поздно.

Утром печальная Маруся обняла мужа и сунула ему небольшой бумажный конвертик.
- Открой, только когда один будешь. Удачи тебе, Гришенька возвращайся целым и не вредимым.
И перекрестила украдкой.
Веригин поцеловал жену, Тимоху, обнял родителей и потащился в управление, хмуро напевая под нос: ...если смерти то мгновенной, если раны небольшой...
Было пасмурно, небо обложили серые мрачные тучи. Когда Веригин выпрыгнул из трамвая заморосил дождь.
Григорий вспомнил детство. На святки отец водил мать и маленького Гришку кататься по Невскому на чухонском извозчике. На праздник чухонцы специально приезжали в Петербург подзаработать. Веригин помнил красивые деревянные возки, ярко расписанные красками, крутобокую финскую лошадку, с лентами в гриве бодро перебирающую ногами.
Маленький Гришка всегда брал из дома кусочек сахара. Прокатившись в возке, он спрашивал у извозчика:
- Дяденька, можно покормить лошадку?
Здоровенный финн усмехался в бороду и обычно разрешал. Лошадь косила умным глазом, тянулась бархатными губами и подбирала с ладони сахар выпустив из ноздрей облако пара, а Гришка гладил жесткую гриву и смеялся.
На месте громады управления стояло тогда здание Окружного суда. У парадного входа всегда прохаживался важный городовой в шинели, при шашке.
В семнадцатом здание суда сожгли, а чухонцы жили теперь в своем собственном государстве и на праздники больше не приезжали, да и святки давно уже никто не отмечал.
Получив все путевые документы и довольствие Веригин выяснил, что эшелон гродненской спецгруппы, к которой он временно прикомандирован пойдет из Белоострова, с территории войсковой части НКВД.
Веригин было расстроился, но когда поднялся на четвертый этаж в кабинет к комиссару третьего ранга, выяснилось, что тот лично едет провожать эшелон и согласен капитана подбросить. Довольный, спрятал Григорий в планшет приказ, об оказании любого содействия капитану госбезопасности Веригину Г.Н. и отправился в подземный гараж.
Из гаража, где капитан собирался дождаться Головню, его турнули, потому как посторонним не положено. В результате он просидел сорок минут в приемной, дожидаясь, пока комиссар закончит свои дела.
В десять ноль ноль они сели в комиссарскую "эмку".
Веригин попытался заговорить о задании, но комиссар нахмурился и выразительно стрельнул глазами в сторону водителя. Веригин понятливо заткнулся.
Мелькали за стеклом расчерченные редкой дождевой моросью пригороды Ленинграда.
Дибуны, Песочное, Сертолово. Эмка свернула на уходящую в лес грунтовку, а там уже потянулся забор с колючкой, преградили дорогу зеленые ворота с красными звездами на створках.
Пограничники проверили у всех троих документы. Водитель знал куда ехать, эмка свернула вбок и покатила вдоль забора, пока не уперлась в узкоколейку. Сверув они проехали еще метров сто и поравнялись с паровозом, за которым протянулись купейные вагоны и теплушки.
- Катков! - окликнул водителя Головня, - Иди покури!
- Есть... - недовольно отозвался водитель.
Головня медленно повернул голову и уставился на Веригина.
- Есть вопросы, капитан? Давай побыстрее.
- Конечно есть, товарищ комиссар! - встрепенулся Веригин, - В папке самого главного не сказанно! Что это был за груз? Что искать?
Головня снял фуражку и провел рукой по лысине.
- Правильно, не сказанно. Потому, как заскреченная информация. Груз - это документы, документы немецкой военной разведки. В восемнадцатом году, когда немцы ушли с Украины, он попытались эти документы вывести, но эшелон пустили под откос партизаны. Документы спрятали, чтоб не попали в руки петлюровцам или немцам. Но, по стечению обстаятельств документы попали к полякам, а от туда снова к нам. Документы очень важные, не зря за ними гоняются немцы.
Комиссар замолчал, явно не договорив.
- Ну что ж, - Веригин понял молчание по своему и пожал плечами, - спасибо и на этом.
- Вот еще что, капитан... - нерешительно проговрил Головня, - я тебе этого говорить не должен... но... часть документов получена из архивов девятого спецотдела.
- Им-то здесь чего надо? - удивленно вскинулся Веригин, рука даже деревяшку попыталась нащупать, постучать, но не оказалось в машине деревяшки.
- Не знаю, а спросить... сам понимешь теперь не у кого.
Понятно, что не у кого спрашивать, подумал Григорий, прислонили всю девятку к стеночке. А начальник их, Глебушка Бокий, не к ночи будь помянут, первым пошел. Занималась "девятка" официально радиоперехватами, шифрами, прослушкой. А вот неофициально... неофициально занимались они любой непонятной чертовщиной: гипнозом, колдунами, спиритизмом. Бокия Григорий встречал раза два: обтянутый кожей череп, глаза запавшие, напоминающие винтовочные стволы. И каждый раз дела какие-то мутные, не понятные. Он-то каким боком тут замазан?

Головня протянул руку.
- Обо всем докладывай мне, лично.
- Есть.
- Ну бывай капитан, - смуглое морщинистое лицо комиссара расплылось в улыбке, став похожим на печеное яблоко.
Веригин пожал протянутую руку и вышел под дождь.
Вокруг кипела деловая суета. Грузили в вагоны лошадей, таскали патронные ящики. Везде мелькали зеленые фуражки пограничников и синие - чекистов.
Вскоре всю группу построили на прекличку. Веригин должился старшому, дождался команды "Разойдись!" и полез в вагон. Нашел свое купе, повесил на крючок фуражку и, как был в одежде и в сапогах прилег на верхнюю полку.
В коридору грохотали чемоданами коллеги.
Распахнулась дверь и тесное пространство купе сразу заполнилось до отказа ввалившимися, хотя было их всего двое. Первый - чубатый плечистый капитан, в лихо сдвинутой на затылок фуражке. Правая сторона капитанских бриджей заметно оттопыривалась, а когда он повернулся боком, блестнуло пробкой горлышко водочной бутылки. За капитаном шагнул худощавый лейтенант в очках, интеллигентно осведомившийся насчет мест.
- Здорово, капитан! - бесцеремонно гаркнул чубатый, обдав Веригина луково-водочным перегаром, - Слезай, будем знакомится! Заодно и выпьем, за освобождение польских дамочек, от панского гнета!
Капитан бухнул на стол бутылку водки и смачно захохотал. Лейтенант за его спиной тоскливо поморщился.
Веригин мрачно молчал переводя взгляд с капитана на бутылку и обратно.
Тот расценил взгляд по своему.
- Залин Сергей!
- Веригин Григорий, - Веригин вяло пожал протянутую руку.
- А это лейтенант Малышкин! - Залин обернулся, - Слышь Малышкин, организуй нам стаканы, по быстрому, проводника какого-нибудь найди, что ли.
Малышкин сморщился еще больше, и вышел в коридор.
- Молодой еще! - подмигнул Залин, - Глупый!
В купе влетел взмыленный сержант, плосколицый, с раскосыми восточными глазами. Увидев капитанов он вскинул руку, но Веригин его опередил командой "Вольно!".
- Здесь свободно? - с акцентом спросил сержант.
Веригин молча показал ему место напротив. Сержант швырнул на полку раздутый вещмешок, кивнул, и унесся в коридор.
- Понабрали в органы не русских, скажи капитан! - ухмыльнулся Залин задвигая чемодан в ящик, - Ты че такой квелый?
- Зуб болит... - соврал Веригин.
- Зуб, это плохо, - прокоментировал Залин, скручивая пробку с бутылки, - но есть одно лекарство!
Вернулся печальный лейтенант Малышкин неся три стакана.
- Молодец! - тут же засуетился капитан, - Перенимает опыт!
Малышкин сел на полку и задвинул за собой дверь.
Залин набулькал водку по стаканам, сунул один Малышкину, проигнорировав вялое возражение, второй подал Веригину:
- Держи, Гришаня, лучшее лекарство от зуба! За знакомство!
Веригин понял, что сопротивляться бесполезно и разом выпил. Малышкин поперхнулся, часто задергал кадыком на тощей щее. Залин шарахнул его ладонью по спине, протолкнув водку на предназначенное ей место в глубине лейтенатского организма.
- Что, орлы!? - снова завелся неугомонный капитан, - В загранкомандировку едем! Паночки-дамочки, вальсы-танго! Чего смотришь лейтенант, подставляй!
Прежде чем бедный Малышкин отдернул стакан, Залин плеснул водки ему и себе, потом встал и налил Веригину, который так и продлжал лежать на верхней полке.
- Выпьем, чтоб все буржуи в Польше передохли, мать их в душу! - Залин захмелел, видимо, находился "на подогреве" зарание.
Выпили. Капитан утер пот со лба и расстегнул крючки на гимнастерке.
"Ну и сосед!" - загрустил Веригин.
Сосед бухнул ноги в сапогах на столик, передвинув бутылку к окну.
- Слушай анекдот, капитан! На допросе услышал, как раз в тему. Немцы в Польше воюют, все никак Варшаву взять не могут. Звонит, значит, товарищ Молотов этому ихнему Гитлеру. Что, говорит, вы там возитесь? Ну а Гитлер отвечает, мол, город сильно укреплен, отбивают все атаки.
Ну, а товарищ Молотов говорит, давайте, товарищ Гитлер, мы вам пришлем бригаду московских дворников, они за пару дней любой город развалят!
Залин смачно захохотал. Малышкин улыбнулся, Веригин тоже.
- Ой, умора! - гоготал Залин, - Как раз третьего дня одну жидовочку, по поводу этого анекдота допрашивал! Ох! - досмеялся капитан, достал из кармана носовой платок и вытер лицо. - А жидовочка че'гез этот анекдотик че'гвончик ог'гебла. - передразнил он.
Улыбнувшийся было Малышкин снова скис.
Поезд лязгнув буферами медленно тронулся.
Залин протянул руку к бутылке.
В дверь просунулась бритая под ноль голова.
- Ага! - обрадовалась голова, - Залин! Уже квасишь, стервец! Айда к нам.
- Рота! - заорал капитан вываливаясь в коридор, - В штыки!
Веригин и Малышкин переглянулись, и облегченно вздохнули, но тут Залин вернулся.
- Чего расселись мужики? - Возмутился он, пихая в карман забытую бутылку, - За мной!
И снова выпал в коридор, на этот раз окончательно.
Григорий прикрыл глаза и пролежал так пока поезд не тронулся. Прокатившись немного состав снова встал. Снаружи загрохотало, заматерилось, где-то хлопнула дверь.
Малышкин поднялся и вышел. Вскоре вагон дернулся, трогаясь, выкатилась из-под полки пустая пивная бутылка.

Вспомнив про конверт жены Веригин полез в карман гинастерки. Покрутил конвертик в руке, внутри перекатывалось что-то тяжелое. Григорий надорвал край конверта и на грудь ему выпал крестик на цепочке!
Веригин подскочил, чуть не свалившись с полки и зажал крестик в ладони. Хорошо хоть в купе никого.
Капитан аккуратно ссыпал крестик в нагрудный карман и вытер пот со лба. Ну дает жена, чуть под монастырь не подвела!
В конверте оказалась и записка. Гриша осторожно развернул записку.
Ровные строчки Марусиного почерка запрыгали перед глазами.

Любимый, наверное ты сейчас уже далеко, в дороге. Прошу тебя, сбереги этот крестик. Я верю, что он спасет тебя в трудную минуту.
Милый, подумай о нашем последнем разговоре. Я чувствую, что больше не могу жить в постоянной тревоге за тебя. Давай уедем в какую-нибудь глушь, ты сможешь устроится на нормальную работу, а я смогу спокойно спать по ночам.
Целую тебя и люблю,
Твоя Маруся.

Григорий сунул письмо в карман гимнастерки. Первая мысль была крестик выкинуть от греха. Рука не поднялась. Веригин слез с полки, достал из планшета тетрадку, вырвал лист и сложил конвертом, а крестик сунул внутрь.
Поразмыслив Веригин послюнил грифель химического карандаша и надписал:
Вещдок особой важности N1567. Строго секретно!
Конспирация нехитрая, но при случае выручит.
За окном тянулся бесконечный лес. Иногда мелькали полустанки: Дибуны, Песочное, Левашово...
В голову, вдруг пришла озорная мысль.
Веригин выдрал из многострадальной ученической тетради еще один лист. Грифель карандаша побежал по бумаге.

Родная, писал Веригин, я в поезде, мы только утром расстались, а я уже скучаю по тебе.
Наверное ты права, но ведь с нашей работы так просто не уходят. Когда вернусь подумаем вместе, что делать. Буду стараться писать.
Люблю тебя.
Поцелуй от меня Тимоху.
Твой Гриша.
На обороте Веригин вывел: Марусе Веригиной лично.

Григорий подобрал с пола пивную бутылку, свернул письмо и сунул внутрь. Пролетела за окном платформа с надписью Парголово, минут через десять, Левашово. Веригин поднялся и распахнул форточку.
Проехали Озерки, приближалась Удельная.
Состав громыхнул на стрелке, вот уже показался из-за поворота домик с родной жестяной крышей.
Григорий примерился, бутылка кувырнувшись в воздухе воткнулась в отцовский огород, посреди грядки с луком.
Довольный Веригин натянул фуражку и пошел искать комсоставский вагон ресторан.

* * *

  
Морячок проснулся, сперва не сообразив, где он. Похмельная боль раскалывала голову. Он привидением бродил по незнакомой квартире матерясь и натыкаясь на мебель. Жилплощадь у Шнура оказалась крохотная, но зато с балконом и кухней. Что бы обитать в таком отдельном жилье, во времена сплошных комуналок и общежитий нужно было иметь большие связи.
Пол-банки рассола не помогли. Тогда Глеб заварил чифир.
Сидя на балконе он тянул черное горячее варево жмурился и отдувался. Головная боль наконец отступила. Глеб счастливо закурил и закинул ноги на перила изучая спешащих внизу прохожих.
Минут через сорок из-за угла выплыла знакомая фигура в белом пиджаке.
Вскоре в замке заскрипел ключ.
От чифира хозяин не отказался, жаль только что места на балконе обоим не хватило, пришлось сидеть на кухне.
- Плохи дела... - рассуждал Шнур, - Марго влипла, мама не горюй, а ты, корешок еще похлеще. Тебя вся ЧеКа ищет, землю роет.
Глеб ткнул в губы папиросу, чирнул спичкой и затянулся, пустив к потолку струю дыма.
Некурящий Шнур поморщился:
- Марго пожалуй отмазать можно, я со следователем трехал, на взятку падлюка легавая намекает. А тебе хорошо бы в бега. А иначе кранты, с чекистами шутки плохи, народ они шебутной.
- Мдааа, попал... - мрачно констатировал Морячок, - на юга податься что ли...
- А Марго?
Морячок скрипнул зубами, почесав татуированное плечо.
- А сколько надо-то? На все, про все?
Похмелюк поскреб череп и назвал сумму.
Глеб присвистнул. Пяток минут помолчали.
- Попробую накуропчить, по-другому все равно никак. - решился Глеб.
- Повяжут, как пить дать...
- Повяжут... - согласно вздохнул Морячок. - водки не осталось?
Шнур молча достал из шкафа Пшеничную и стаканы.
Опрокинули по первой. За тем и по второй.
- Есть у меня одна идейка... - медленно прот,янул Похмелюк, - И как тебе зашнурковаться, и как фанеры раздобыть. Марго про тебя хорошо говорила, парень ты свой, в доску...
Глеб раздавил папиросу в блюдечке и уперся хмельным взглядом в водянистые глаза собеседника.
- Тут однако рискнуть придется, - предупредил Шнур,- дело такое...
- Давай уже, - потребовал Глеб, - не тяни кота за причинное место.
- Где умный фраер спрячет труп? - филосовски вопросил Шнур, и сам же ответил, многозначително воздев палец-сардельку: - Там где мертвяков много.
- В морге предлагаешь пересидеть? - оскалился Морячок.
- Не совсем в морге, - улыбнулся Шнур, - и четко произнес - В Красной армии!
У Глеба отвисла челюсть.
- Ты че кореш?! Совсем с катушек съехал?! Закону нашего не знаешь?
- Да знаю, я знаю! - замахал руками Шнур, - Блатной, любой власти служить не должен, это верно. Но только если он сам, по своей воле туда попадет. А если, скажем, его кодла посылает, это совсем другое дело.
- Ты че, Шнур? Какая кодла? Куда посылает!? Огурцов объелся? - Морячок шарахнул кулаком в стол.
Шнур поймал слетевшую бутылку и бережно вернул на стол.
- О! - снова поднял он указательный палец, - Про огурцы ты хорошо заметил!
Оторвал тушу от стула Шнур сунулся в сервант. Побреньчав посудой, он извлек новую банку с солеными огурцами и бережно водрузил на стол.
- Страсть как люблю... - признался он.
Глеб ткнулся было за папиросой, вытряс из пустой пачки табачную крошку, скомкал и в сердцах зашвырнул пачку в раковину.
- Ну дык вот, - продолжил Шнур хрумкая огурцом, - в армии сейчас народу много, мобилизация идет. Там и пересидишь.
- А фанера?
- О, - вместо пальца Шнур поднял огурец, - вот мы и подошли к самому интересному! Расскажу я тебе историю. Только смотри Морячок, проболтаешся кому... во!
Глеб покосился покрытый рыжим волосом кулак, размером с утюг и бурнул:
- Ну...
- Не нукай старшим. Ты тогда еще пешкарем под стол ходил, а мы с корешем моим, Савкой Патефоном, на Украине гастролировали. В те годы там барыг всяких, да мешочников развелось, тьма. Работать одно удовольствие.
- Граммафон..., - протянул Глеб, - знакомое что-то, он еще на баяне лабал?
- Да нет, Савка газами страдал, такой мог концерт озвучить, по заявкам публики.
- Короче говоря, - продолжил Шнур, - молотнули мы как-то одних мешочников. Погрузили барахло на бричку и деру. А у фраерков, то ли лапа была в местной власти, то ли подмазали они там кого надо, а только подняли стоявший на станции полуэскадрон и за нами. Я уж думал, приплыли. Красная армия - это тебе не легавые, порубают запросто.
Савка в какую-то рощу свернул, погоня вся мимо пролетела, но бричка наша об пень раздолбала колесо. Лошадь, только ее распрягли, деру дала. Досидели мы до темноты и пешедралом до ближайшей станции. А там под первый попавшийся поезд зацепились.
Утром оказалось, что поезд подкрепление вез, Первой конной. Тормознули они прямо в степи и давай разгружаться. Может выпал бы фарт, под вагоном пересидеть, но у солдатни собачка оказалась, Шарик-Тузик какой-то. Этот кабыздох нас в момент учуял и давай лаять. Пришлось вылезать. Хипеш поднялся, народу набежало, стоят, на нас косяка давят. Пока я мозгами скрипел, Патефон вперед вышел:
- Здраствуйте, - говорит, - дорогие товарищи красноармейцы! Мы оба добровольцы, с детства мечтаем защищать власть рабочих и крестьян, и готовы через это дело положить наши беспутные головы.
Гонит он им, значит, эту чернуху, а сам меня локотком тычет, подпевай, мол.
Вышел из толпы какой-то дяетель, весь в ремнях, со шпалером в деревянной кобуре.
- Граждане добровольцы, - трехает деятель, - шо ж вы под вагонами ховаетесь, ежели так хотите в Красную армию записаться?
А Патефон мне шепчет:
- Не бздимо, перезимуем... . И сам пуще прежнего за добровольца хиляет. Савка, он вообще парень был говорливый, любого терпилу мог уболтать, что и микстуры не надо.
И действительно уболтал, за всю это туфту определили нас в агитотряд, к тому самому фраеру со шпалером.
Мы, понятное дело, сговорились в при первой возможности рвать оттуда подальше, но не тут то было. Фраерок с волыной, не таким уж фраером оказался, глаз с нас не спускал.
Патефон на всех языках был мастер трехать и на польском и на белорусском и на украинском. Ездили мы на трех подводах и терпилам из местных деревень задвигали туфту о прелестях горячо любимой соньки*.

Сонька - Советская власть (жаргон)

Почти неделю в этом агитотряде прокантовались. Пока на каком-то хуторе на поляков не нарвались и разнесли они наш агитотряд в мелкие дребезги. Я как раз на сарае красный флаг вешал, пальбу услышал, сиганул на сеновал, зарылся в солому и просидел дотемна. Из наших, кто убег, кого порубали, Патефона в плен взяли. Да только вроде он опять отбрехался, слышал я как он какому-то "пану ясновельможному" лапшу на уши вешал.
Ночью, вылез я, и в лес, по-тихому, чтоб хозяева не засекли.
Два дня шарашился, хорошо, хоть винтарь у меня имелся и перо. На третий день вышел на какой-то полустанок, а там бронепоезд красный. Пришлось явку с повинной оформить, сколько ж по лесу одному кантоваться, не красные, так поляки прищучат.
А там подкатил дядька, сам круглый такой, щеки толстые, но здоровый, жуть. Я потом видел, как он грапками подковы гнул. Назвался Дьяковым. Поспрашивал он меня, что да как, узнал, что я по-польски немного ботаю.
- Будешь, говорит, у меня, при особом отделе переводчиком.
Ну, мне хоть переводчиком, хоть машинистом, лишь бы слинять оттуда поскорее.
Что интересно, у этого Дьякова настоящий поляк служил - Вацлавский, только он ему не доверял, вот и приплел меня, для подстраховки.
Еще с недельку я на ихнем бронепоезде катался, все хотел момент улучшить. Оказалось, что там целый отряд поездов этих.
Шляхте они поперек горла стояли. Потому охотились на эти поезда, как могли. И с аэропланов, и с бронепоездами, и ловушки всякие придумывали. Постепенно все поезда повыбили, кроме нашего. Поляки к тому времени в наступление перешли и оказались мы у них в тылу. Болтались мы между полустанками, как дерьмо в проруби, видно начальники сами не знали, каки макаром выбираться.
Однажды привели эти вояки пленного поляка-поручика. Обычно они офицеров сразу в распыл пускали, а этого зачем-то оставили. Приволокли его в наш куток и давай колоть, видать знали, что не простой офицеришка. Тот сначала в несознанку глухую, но Дьяков рукава закатал и давай поляку морду плющить. Поломался немного поручик, а потом и сдал всех своих корешков. Все про какой-то груз какой-то жутко ценный рассказывал.
Той же ночью Дьяков тридцать бойцов взял, утопали куда-то, а под утро вернулась только половина. Принесли с собой ящик. Дьяков был злющий, как легавый с похмелья, первым делом офицерика из вагона выволок и прямо на шпалах грохнул. Мы пары развели и поперли куда-то. Пока ехали, к нам в вагон отрядный комиссар притащился. Сели они с Дъяковым в нашем кутке, повыгоняли всех и давай о чем-то шептаться. Пошебуршали о своем, комиссар к себе ушел. А я закемарил у стеночки, тут как шарахнет где-то впереди, вагон аж подпрыгнул, ну и меня от удара к Дьякову в куток закинуло. А там... Ящик перевернутый и червонцы царские по полу разбросаны. Ну я понятное дело зенки выкатил. Но Дьяков своей лапищей меня за шкирятник зацепил, и обратно в вагон вышвырнул.
Ну а дальше снаружи заваруха началась. Мы стреляли, по нам стреляли, дым, грохот, не разобрать ни хрена, только потом, когда из боя вышли оказалось, что заднюю площадку с двумя орудиями нам поляк раскурочил.
После того раза Дьяков на меня так смотреть стал, что я сразу просек, не долго мне коптить осталось, пришьет меня эта падла при перой возможности, когти рвать надо. Да только на мое счастье тормознулись мы на каком то полустанке, Дьяков вышел по своей надобности. Тут польский разъезд, откуда не возьмись. Дали два залпа и испарились. Вообщем закатали поляки Дьякову прямо в лоб.
Ну я первым делом к ящику, а ящик уже комиссар прибрал.
Ну думаю, ладно, поживем еще. А через день зажали нас поляки окончательно, с одной стороны свой бронепоезд подогнали, с другой мост сожгли. Комиссар собрал нас и говорит, мол, груз у секретный имеется, а бронепоезду хана. Так что мы пехом к своим почешем, с ящиком естественно.
Ну, че делать, почесали. Только речку перешли, в роще спрятались, опять поляки налетели. Нас, правда, не заметили, за то команду с бронепоезда, что за нами топала порубали под ноль. Комиссар наш загрустил, покумекал, приказал ящик закопать, а самим разделилиться и к своим потопали.

- Я чего-то не понимаю, - пьяно таращился на Шнура Морячок, - это ты мне что ли предлагаешь в Польшу за тем ящиком сгонять?!

- Ну... - замялся Похмелюк, - вообщем так. Гражданскому туда сейчас не пробиться, а ежели ты солдат, другое дело.
- Дык, а чего не обождать, двадцать лет ждал, еще потерпишь. Как все стихнет, сам и сгоняешь.
- Нууу, ты же нашу власть знаешь. Сейчас начнут вражеский элемент выискивать, да и вообще непонятно, чем вся эта каша закончиться. Немец вона как прет. У нас с ним вроде мир да любовь, а с другой стороны два пахана в одной хате не уживутся.
- Где гарантия, что он там вообще сохранился, может чекисты его давно к рукам прибрали?
- Не боись, не прибрали, у меня все как в аптеке, ты сначала согласие дай, я тебе подробнее расскажу.
-Да меня свои же блатные первым делом на перо поставят!
- Ну, со своими-то мы завсегда договоримся. Третьего дня сходняк будет в Луге, там и обговорим. Ты же, не по своей воле, ты вроде как на дело идешь.
- А как я туда вообще попаду?
- Я все устрою, у меня фраерок один на крючке, из самого Генштаба, между прочим. Он тебя и определит, а я ему долг спишу.
- А дальше-то чего? Ну, допустим найду я этот ящик, как сорваться-то?
- Не боись, я все продумал. Организуем тебе гражданскую ксиву липовую. По ней и сорвешься.
- А, - махнул рукой Морячок, - все едино, куда не кинь, везде клин! Давайте, брейте меня наголо, гребите меня в Красную Армию!
- Ты погоди, погоди! Проспись сначала.

Телячий вагон "Сорок человек, восемь лошадей" подбросило на стрелке и Морячок открыл глаза. Впереди, в проеме распахнутой двери тянулся бесконечный лес запятнаный красно-желтыми проплешинами наступающей осени.
Глеб сонно поморгал, но реальность не исчезла, скорее наоборот, въевшийся в доски запах навоза, паровозного дыма, смешанный с вонью пота и портянок стал только сильнее.
Сидевший у вагонной двери старшина поскреб поросшую седой щетиной щеку и щелчком отправил "за борт" окурок. Перевел мутный похмельный взгляд на Морячка:
- Что росписной, продрыхся?
Глеб вздохнул и отвернулся.
В солдаты его определили очень быстро. Вечером Шнур ушел и вернулся только под утро довольный и навеселе.
- Послезавтра явишься в военкомат на Фонтанке.
Утром Глеб стал готовиться к отъезду. Прикупил кой-чего по мелочи. Нащупал старые связи, как говориться на Шнура надейся, а сам не плошай. Кто знает, что там на сходняке будет. Леха-Леший пока срок доматывал, так что пришлось накатать маляву, отдать евонной крале.
За то оно подсказала, как Хохла найти. С Хохлом они встретились на крыше, обоим знакомой по прежним делам. Глеб с Хохлом никогда особо не дружили, но на дело вместе ходили и знал его Морячок как в доску своего парня.
На чердаке под ними пацаны гоняли свистом голубей.
Глеб потянулся устраиваясь на нагретом солнцем железе. Тот, кто сидел рядом с ним сплюнул семечную щелуху вниз, блеснув железнозубым оскалом.
- Ну рассказывай.
Глеб заговорил, изредко кося на собеседника. Хохол слушал сплевывая, да недобро ухмылясь, так что все лицо расходилось морщинами.
- Помоему, ищешь ты приключений на жопу, паря. Свалил бы из Питера, и всех делов. Но дело твое, ежели чего, я за тебя скажу на сходняке, не хлюзди.
- Спасибо, а большего мне и не надо.
- Ну тогда, фарту тебе желаю, нашего, воровского.
Глеб пожал крепкие татуированные пальцы и шагнул в полутьму чердака.

- Слышь боец, отвечать надо, когда к тебе командир обращается! - напомнил о себе старшина, - Ко мне!!!
Глеба он невзлюбил с первой минуты. Вот и сейчас угрожающе таращился, помаргивая красными глазками.
Глеб сел, чувствуя как закипает внутри, медленно вдохнул и выдохнул. Потер глаза, встал на ноги, и подошел, попутно отметив, что остальные солдатики в вагоне спят.
- Ну, чо встал!? Докладывай!
- Боец... (Ёе-мое, как меня теперь кличут-то?)... Долгушов... это... прибыл!
- По вашему приказанию прибыл... - тянучим дребезжащим голосом поучал лейтенант, - ну-ка повтори.
- Боец Долгушов, по вашему приказанию прибыл, - прошептал Глеб, белыми от унижения губами чувствуя, как застилает глаза пелена бешенства.
- Молодец..., можешь когда хочешь, - улыбнулся старшина и рыгнул, распространив вокруг водочно-луковый дух, - Теперь, э-э-э давай повторим, для закрепления пройденного. Доложись-ка!
Красные глаза старшины вдруг оказались совсем рядом, а мятая гимнастерка шуршала под пальцами, потом покатилась куда-то под ноги фуражка, а сам старшина висел на прибитой вдоль вагонной двери доске, наполовину вывалившись наружу.
- Если ты... с-сука... еще раз на меня... , - шипел Глеб старшине в ухо.
- Ты чо, паря?! С катушек съехал!? Ты чо?! Пусти, пусти сказал! - хрипел тот.
- Ты меня понял... вообщем. - поставил точку Глеб. Втянул старшину обратно и сгрузил обмякшее тело к дощатой стенке.
Отступил на шаг. Старшина отдувался, растирая шею. Морячок сунул руки в карманы, осмотрел результат удовлетворенно покачиваясь с пятки на носок и пошел досыпать.

* * *

  

Оберштурмбаннфюрер Карл Фегель проснулся от завывания сирены. В лагере что-то стряслось. Он хотел было повернуться на другой бок, но вспомнил вчерашний телефонный звонок и решил все же проверить в чем дело.
Одевшись, Фегель вышел на бывшее летное поле.
Слепили лучи прожекторов, суетились солдаты из охраны.
- Доложите что происходит? - окрикнул пробегавшего мимо лейтенанта.
- Герр оберштурмбаннфюрер! - отрапортовал тот, - Из лагеря сбежали несколько пленных.
Фегель заметил у ворот лагеря командовавшего солдатами майора и направился к нему.
Выждав, пока майор закончит распоряжаться Фегель обратился к нему, причем сознательно сделал это не уставно, как подобало его высокому званию, а по имени, что бы не накалять обстановку.
- Оскар, - вежливо начал он. Майор резко повернулся, в глазах его блеснуло раздражение.
- Извините, что лезу вам под руку, - улыбнулся Фегель, - но совершенно необходимо произвести перекличку и установить, кто из заключенных сбежал.
- Они не заключенные, а военнопленные, - недовольно поправил майор и буркнул, - Хорошо герр оберштурмбаннфюрер, я сейчас же распоряжусь.
Фегель остался у ворот, наблюдая за тем, как солдаты построили пленных, и как выкрикивал фамилии переводчик. Где-то в животе родилось нехорошее предчувствие.

Наконец проводивший перекличку лейтенант направился к майору, тот недослушав махнул рукой в сторону Фегеля. Лейтенант подошел и вскинул руку к виску.
- Герр оберштурмбаннфюрер, не хватает двоих... - лейтенант бросил взгляд на зажатый в руке лист бумаги, - Вацлавский Йозеф и Маляр Войцех.
- Преследование организованно?
- Так точно, за ними отправлена тревожная группа.
- Благодарю вас, лейтенант.
Фегель, кипя от ярости, направился к зданию.
Этот полячишка Вацлавский провел его, как мальчишку. С последнего допроса конвой утащил его волоком, а через несколько часов из лагеря происходит побег. Этот самый Вацлавский со своим дружком преспокойно убегает. Нечего сказать! А охрана! Охрана проспала побег и опомнилась спустя черт знает сколько времени!
Ему навстречу выполз заспанный Рауфф, на ходу застегивая китель.
Фегель впихнул его обратно и не стесняясь в выражениях потребовал добыть собаку.
- Какую собаку, герр оберштурмбаннфюрер? - не понял Рауфф.
Фегель задохнулся от ярости, но быстро взял себя в руки. Рауфф идиотом отнюдь не был. Через две минуты "опель" с солдатами и переводчиком уже выруливал на дорогу.
Светало.
- Где находиться ближайшая жандармерия? - спросил Рауфф у водителя.
- Я видел пост жандармов в одном городке, километрах в десяти отсюда, герр гауптштурмфюрер.
- Езжай туда!
Опель ревел двигателем подминая под себя клочья тумана.
У въезда в городок жандармов не оказалось, у перегораживающего дорогу шлагбаума стоял простой армейский пост.
Молодой солдат толково объяснил, как добраться до жандармерии расположенной на станции.
Опель загрохотал по мощеным улочкам. В окне станции горел свет, но дверь была заперта. Рауфф несколько раз ударил кулаком в дверь и на всякий случай отошел в сторону.
- Herein! - раздалось изнутри. (Войдите Нем.)
Рауфф толкнул дверь.
Напротив входа стоял обер-лейтенант с жандармской бляхой на шее.
В руках у обер-лейтенанта находился автомат, видимо мешавший уставно поприветствовать старшего по званию.
- Нам нужна собака! - без обиняков начал Рауфф, - Собака, которая может идти по следу.
На заспанном лице обер-лейтенанта промелькнула целая гамма чувств, от гнева до удивления и обратно. Наконец он сообразил, что гауптштурмфюреру не до шуток.
- У нас нет никаких собак! - решительно ответил он.
Обдумавший в дороге ситуацию Рауфф был готов к такому ответу.
- У вас есть задержанные, жители города?
- Есть, двое коммунистов. Клеили листовки.
- Приведите одного!
Обер-лейтенант зашел внутрь, жестом пригласив Рауффа. В зале ожидания спали на скамьях несколько солдат. Обер-лейтенант растолкал одного из них. Тот окинул всех сонным взглядом, снял со стены ключ и вышел.
Рауфф вернулся к дверям и позвал из машины переводчика.
Солдат вскоре привел молодого высокого парня, подслеповато щурящегося на свет.
- Спроси у него, есть ли в городе полицейский участок.
Парень выслушал переводчика и кивнул.
- Спроси, знает ли он начальника полиции?
Выслушав парень возмущенно затараторил. Рауфф вопросительно уставился на переводчика.
- Он не собирается помогать грязным оккупантам... - без выражения произнес переводчик.
Терпение не входило в число добродетелей гауптштурмфюрера Рауффа. Он шагнул к парню и ударил его ногой в пах. Тот сложился пополам, рухнул на пол и заскреб ногами.
Рауфф ждал.
Через несколько минут парень с трудом приподнялся.
- Повтори вопрос!
Задержанный что-то прохрипел, но уже на так уверенно.
Переводчик отрицательно мотнул головой.
Рауфф развернулся, шагнул к жандарму и вытащил у него из ножен штык.
В глазах переводчика мелькнуло любопытство. Стоящий на коленях парень, увидев блеск клинка, кивнул и забормотал.
- Он знает одного полицейского, мужа его двоюродной сестры.
- Пускай покажет дом!
Переводчик бросил короткую фразу. Парень обреченно кивнул.
- Мы вернем его вам позже, - бросил Рауфф обер-лейтенанту, тот только пожал плечами.
Поднятый с постели полицейский - родственник задержанного коммуниста, не упорствовал, а сразу сказал адрес, так что дом начальника полиции они нашли быстро.
Опель остановился у красивого особняка напротив ратуши. За забором зашелся лаем крупный рыжий пес. Один из солдат вскинул винтовку, но Рауфф схватил оружие за ствол, задрав вверх.
Они подошли к крыльцу, Рауфф забарабанил кулаком в дверь. Через минуту в окне вспыхнул свет, потом проскрипели шаги, лязгнул засов и дверь распахнулась.
На пороге стол высокий седоусый старик в халате. В руках он сжимал направленное на пришельцев охотничье ружье.
- Переведи ему, только вежливо, - сказал Рауфф побледневшему переводчику, - мы извиняемся за столь ранний визит. Нам нужна поисковая собака.
Переводчик забубнил.
Тем временем Рауфф философски прикидывал, что будет, если старик окажется упертым патриотом, а двухстволка заряженной картечью.
Но старикан не буйствовал, он опустил ружье и разразился гневной тирадой.
Переводчик снова заговорил. Старик что-то недовольно пробурчал и закрыл дверь.
- Ну! - Рауфф повернулся к переводчику.
- Улица Мариацка, слева от рыночной площади, дом с зелеными воротами.
В доме с зелеными воротами обитал низкорослый забитого вида субъект, с мышиными усиками.
С ним Рауфф тоже обращался сдержанно. Ему позволили собраться и вместе с собакой бережно водворили в кузов.

След они все-таки нашли. Один. Наполовину замытый волной, след польского армейского сапога, сорок шестого размера. Судя по следу, рванули беглецы вниз по течению.
Среди поднятой тревожной группы, оказался один смышленый фельдфебель, он-то и обнаружил след, а заодно принес найденную на берегу рваную конфедератку.
Рауфф вернулся через час. Откинув борт грузовика, он подал руку испуганному человечку в накинутой на плечи синей шинели. К ногам человечка жалась средних размеров черная овчарка.
Рауфф грозно нависал над запуганным человечком, тот кутался в синюю шинель и комкал в руках поводок.
Фегель откашлялся, надо было строить мостик доверия. Тем более взгляд человечка оберштурмбаннфюреру не понравился, злобный был взгляд.
- Добже ранек, - обратился к нему Фегель, - как вас зовут?
- Анджей, - буркнул человечек.
- Очень приятно! - Фегель протянул ему руку, - Меня зовут Карл.
Человечек нерешительно пожал руку. Уже что-то. На этом Фегель исчерпал свои познания в польском и жестом подозвал переводчика.
- Извините Анджей, - снова заговорил Фегель, - что побеспокоили вас в такую рань, но нам очень нужна ваша помощь, ваша и вашей собаки.
   Переводчик затараторил.
Анджей слушая зябко пожал плечами.
- Кофе! - щелкнул пальцами Фегель.
Рауфф что-то буркнул солдатам, за спиной возникла суета, потом Рауфф протянул солдатскую кружку с горячим напитком.
- Угощайтесь, - кивнул на кружку Фегель.
Пока Анджей давился кофе Фегель отвел Рауффа в сторону.
- Послушайте Гюнтер, проверьте, не осталось ли от наших беглецов какой-то другой вещи, эта кепи может вызвать у вашего поляка приступ не нужного патриотизма, если не найдете, превратите кепку в кусок тряпки. Да, и еще... след придется брать недалеко от забора, позаботьтесь о том, что бы пленные не помешали.
Рауфф ушел. Фегель продолжал обработку.
- Анджей, когда закончится эта война, а она скоро закончится, нам нужны будут такие люди как вы. Придется заново организовывать работу полиции. Если вы нам поможете, я сделаю все, что бы вам нашлось место в новой польской полиции.
Анджей уставился на переводчика. Тот заговорил монотонно и без выражения.
   Вернулся Рауфф, превративший конфедератку в рваный кусок сукна.
Анджей допил кофе и потрепал собаку по холке. По его лицу пробежало выражение решительности. Рауфф подал ему тряпку.
Они прошли вдоль забора. За проволокой протянулась цепь солдат, пленные уныло топтались в стороне.
У прорезанной проволоки Анджей расправил сукно и ткнул собаке под нос, что-то приказав.
Собака заметалась опустив морду, потом рванулась вперед натянув поводок.
Собака с поляком исчезли в кустах, следом вломился Рауфф, за ним грузно топали фельдфебель и пятеро солдат.
Фегель задумчиво проводил их глазами. сунул в рот сигарету и задумался. Докладывать о происшествии пока рановато.
Черт, как глупо все получилось. Ведь вчера, во время допроса позвонил сам Вольф.
Нет, все-таки только бездельникам из "Аненербе" может придти в голову мысль во время войны заниматься поисками каких-то документов двадцатилетней давности.Бред.
Старею, думал Фегель, пуская дым колечками, раньше у меня такие крамольные мысли не возникали.
Он вспомнил, себя ровно двадцать лет назад. Коренастый унтер-офицер лежащий на крыше гимназии за пулеметом, он водил строчкой пуль по брусчатке, подбираясь к залегшим за оградой парка красногвардейцам. Над головой свистели пули. Мюнхен лихорадило в революционной горячке.
Досыта наевшись послевоенного бардака он вступил НСДАП. Вскоре армейский друг лично представил его фюреру и предложил вступить "штабную стражу" первый отряд СС. Потом был мюнхенский "пивной путч", полицейская пуля в плечо.
В обещанном Фюрером новом порядке Фегель начал разочаровываться после свадьбы. Урсулла всегда относилась к нацистам с большой долей насмешки, иногда доводя Фегеля до белого каления. Но Карл прощал все, лелея в душе тайную мечту о перевоспитании жены. Вышло, однако, наоборот. Не смотря на то, что он находился в самом сердце аппарата НСДАП, Фегель вдруг начал осознавать, что в Германии что-то идет не так.
Законы о гражданстве и расе, антисемитизм подталкивали к иммиграции интеллигенцию. Являясь часть карательной машины Третьего Рейха он видел, как страну захлестывает волна террора, но являясь верной шестеренкой этой машины он продолжал выполнять свою работу, все еще веря в гений Фюрера.
Они жили тогда в маленькой квартирке на Унтер Ден Линден. Фегель, будучи коренным берлинцем обожал эту квартиру, наслаждаясь, как шелестом вековых лип под окнами, так и пугающими жену факельными шествиями. Он мог бы получить аппартаменты получше, но стоило ему заикнуться о жилье, как Урсулла заявила, что ни ногой не ступит в квартиру каких-нибудь несчастных евреев, выброшенных в концлагерь. Фегель только скрипел зубами.
Его вера в Фюрера окончательно потерпела крах в июне тридцать шестого. Виною этому был сущий пустяк - липы.
В то утро Фегеля разбудил шаркающий звук пилы и крики рабочих. Заспанный Фегель поинтересовался у жены и получил в ответ лекцию о том, что Фюрер сошел с ума. Сердито прикрикнув на строптивую супругу Карл накинул халат и вышел на балкон.
Кучка рабочих суетились по середине улицы, вокруг толстого древесного ствола. Ветки уже были спилены, а само дерево обвязано веревками. Весело повизгивала двуручная пила выплевывая на мостовую струйки опилок.
Слегка ошарашенный зрелищем Фегель огляделся. Больше половины лип украшавших улицу были спилены, а стволы и ветки аккуратно сложены на тротуаре. Оставшиеся деревья дожидались своей участи.
- Доброе утро Kamerad! - приветствовал его сосед с балкона слева. Сосед тоже служил в СС, где-то в медицинском управлении. Он сидел, вытянув ноги, держа в руке чашечку кофе и листал Фелькишер Беобахтер.
- Что происходит? - хмуро спросил Фегель, показывая на улицу.
- Фюрер облагораживает столицу! - пояснил сосед, ткнув пальцем в газету, - Вместо неподходящих деревьев, теперь будут выставленны статуи наших великих предков.
- Спасибо! - буркнул взбешенный Фегель и ушел в комнату. Он никогда не был религиозным, и никогда не верил ни в какую чертовщину, но тут на ум пришла старинная легенда гласящая о том, что Берлин стоит, пока цветут липы. Вдобавок Урсулла увидев ошарашенный вид мужа, принялась насвистывать "Магдочку", чем окончательно добила Фегеля. Мелодия старого берлинского гимна звенела у него в ушах целый день.
"...до тех пор пока старые липы цветут на Унтер-ден-Линден, нас никому не одолеть. Берлин останется Берлином..."
Дурацкие липы так сильно повлияли на Фегеля, что он решил добиться перевода. Это оказалось не так-то просто.
Тем временем выставленные на любимой улице четырехметровые пилоны, увенчанные имперскими орлами и свастиками вызывали у Фегеля глухое раздражение. Правда через некоторое время липы все же высадили заново. Но эти карлики терялись под монументальными кайзеровскими фонарями. Друг из Гестапо рассказал, что берлинцы стали называть улицу Унтер ден Латернен (улица под фонарями).
Наконец Карлу удалось перевестись в Вевельсбург, где по личному приказу Гиммлера организовывался учебный центр для офицеров СС. Там же, в старинном замке находился так называемый, духовный центр СС.
Несмотря на пошатнувшуюся веру в Фюрера, Фегель продолжал служить верой и правдой, ибо считал, что служит не человеку именующему себя Адольфом Гитлером, а Германии.
Они жили в Падерборне, в двадцати километрах от нового места службы. Жить рядом с замком Урсулла отказалась наотрез. В Падерборне у них родились две дочери, в которых Карл души не чаял.
Публика работавшая в Вевельсбурге его слегка шокировала. Чего стоил один бригаденфюрер Вилигут, своими родовыми галлюцинациями поразивший самого Гиммлера. Не зря говорили, что Гиммлер вытащил Вилигута из психушки. Чертов алхимик, как про себя называл его Фегель, разрабатывал для СС различные ритуалы, церемонии и символы.
Когда Абверу удалось захватить часть архивов польской Дефенсивы и аналитики наткнулись на эту дурацкую папку, вместо того, что бы спалить никому ненужный бред они переслали папку в Вевельсбург, именно Вилигуту.
Чертов алхимик раскопал в польских документах о каком-то профессоре, давно отдавшем Богу душу.
Профессору, то ли русскому, то ли украинцу, хотя какая к черту между ними разница, на старости лет вздумалось изучать арийское кшатрийское братство и вроде бы посчастливилось раскрыть секрет берсеркерства. Но чертов архив попал в руки к большевикам, однако до Москвы не доехал, а по сведениям Дефенсивы, исчез где-то в Польше. Поиск поручили Фегелю, решив, что заниматься этим делом может только один из "посвященных" сотрудников замка Вевельсбург.
Фегель не сомневался, если подобная ерунда и понадобится великой Германии, только после войны. Но отказаться оберштурмбаннфюрер не мог.

Фегель вернулся к столу и поднял трубку полевого телефона, но тут же положил на место.
Небо наполнил далекий гул, задребезжали оконные стекла. На восток неторопливо плыли эскадрильи "юнкерсов".
  

Продолжение
Оценка: 9.04*11  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023