Вечер неумолимо катился в ночь, последние лучи заходящего солнца нежным багрянцем окрашивали радужную пленку чудом уцелевшего оконного стекла в разграбленном доме сегодня служившим им базой. "Шимпанзята" расположились рядом в таких же разоренных полуразвалившихся, а кое-где и обгоревших халупах, славно повеселились доблестные хорватские витязи при взятии местечка, ничего не скажешь. И словно в наказание за эту неуемную тягу к погромам и разрушению их оставили гнить здесь в ожидании какого-то сногсшибательного рейда по вражьим тылам, который высшее командование еще только планировало. "Вот и живите теперь в домах с выбитыми окнами и дверями, уроды! - зло прокомментировал возникшую ситуацию Дракула. - И на хрена, спрашивается было учинять такой разгром?" Комментариями угрюмый волгоградец не ограничился, он вообще всегда больше делал, чем говорил, этому же принципу последовал и сейчас, ничтоже сумняшеся самовольно захватив наиболее сохранившийся после штурма и последующего грабежа дом. При этом ему пришлось пинками и автоматными очередями поверх голов выставить из здания уже прицелившихся устроить там собственную резиденцию батальонных тыловиков. Те, как водится испокон веков, бросились жаловаться старшим начальникам, но комбат, не раз видевший джокеров в бою и натурально не желавший ссорится с крутой спецгруппой подчиненной лично командиру бригады, в ответ на их гневные тирады лишь разводил руками и горестно вздыхал, исподтишка злорадно улыбаясь в усы. Отчаявшиеся добиться правды тыловики, в конце концов, смирились, а в честно отвоеванном доме с относительным конечно, но все же комфортом, разместились трое русских наемников.
Они уже неделю изнывали от скуки и безделья. Отоспались в первые двое суток, ракия быстро опротивела, да кроме Петровича ее особо никто и не пил, проводить занятия по боевой подготовке с "шимпанзятами" тоже скоро наскучило, все мелкие солдатские заботы и развлечения вроде чистки и смазки оружия и починки и подгонки снаряжения были давно переделаны. Потянулись длинные наполненные томительным ничегонеделанием дни. Очередной из них сейчас умирал вместе с тонкой алой полоской заходящего за окоем земли солнца.
- Нехороший закат. Облака красные. Наверняка завтра ветер поднимется, какую-нибудь пакость надует, - глубокомысленно почесывая лоб, заявил Петрович.
- Ты мне зубы не заговаривай, старый, - понимающе улыбнулся Роман. - И лапу свою загребущую подальше от моей ладьи держи. У меня все ходы записаны.
- Контора пишет, - улыбаясь, подхватил Петрович.
Командир расплылся в ответной улыбке, они оба были довольно начитанными людьми и, что еще более важно их вкусы и предпочтения в литературе оказались несмотря на различия в возрасте и жизненном опыте весьма схожими. Оба практически наизусть знали бессмертные романы Ильфа и Петрова, с удовольствием цитировали искрометную прозу Гашека, восхищались тонким юмором Чехова. Бывало, под разговор, они могли разыграть по репликам чуть ли не целую главу из любимого произведения, безошибочно воспроизводя диалоги персонажей и радуясь этому недоступному окружающим взаимопониманию. Особенно веселил их в эти моменты Дракула лишь тупо переводивший взгляд с одного на другого, не понимая, о чем это они говорят и почему так заразительно хохочут от совершенно не к месту произнесенных фраз. Сейчас, однако, Роман предложенной игры не принял, хитро кивнув на разложенную, на колченогом столе шахматную доску, уставленную разномастными фигурами, собранными, что называется с миру по нитке из разрозненных наборов.
- Ходи давай, Ботвинник, не отмажешься! А! Поймал я тебя?! Что делать теперь будешь?
- Как что? - изумился Петрович. - Срублю твою пешку и делу конец. Хотя нет... Раз ты так легко ее отдаешь, значит тут дело не чисто... Дай-ка я подумаю...
- Смотри думалку не натри, мыслитель! - довольно расхохотался Роман. - Хочешь вон Влада в помощь позови, может он чего толкового подскажет.
- А то! И позову, ум хорошо, а полтора лучше! Слышь, Дракулыч, ты в шахматах сечешь?
Дракула, увлеченно штудировавший найденный невесть где растрепанный учебник хорватской грамматики, раздраженно оторвался от книги и окинул обоих убийственным взглядом.
- Все бы вам ржать, кони. Делом бы лучше занялись!
- О-о! Какой деловой у нас снайпер! Ты посмотри! - пропел Петрович, корча угрюмому волгоградцу рожу. - Простите уважаемый сэр, что отвлекли вас нижайшей просьбой, не примите за обиду, уже молчим-с, что поделать, дураки-с, ваше благородие!
- Ну ты ходить, будешь или нет, клоун! - одернул разошедшегося аналитика Роман.
- Цу бефель! Яволь, майн хер! Уже хожу! - шутливо изображая выполнение команды "Смирно", однако, не отрывая при этом задницы от кресла, проорал Петрович, выкатив от старания глаза.
Рука его замерла над доской, в нерешительности кружа над ведущими очередной бой деревянными фигурками.
- Что ж ты за пакость мне приготовил, а? Тут вроде все в порядке... Тут тоже... А, ладно, двум смертям не бывать, а одна все равно будет! Амбец твоей пешке, командир! Помянем!
Одной рукой сбросив с доски белую пешку, другой Петрович сноровисто извлек заветную фляжку и, сделав добрый глоток, заключил:
- Мир праху! Царствие небесное, бойцу!
- Съел, значит! - уточнил, кровожадно улыбаясь, Роман.
- Съел! - деликатно рыгнув в сторону, подтвердил Петрович.
- Ну теперь держись, старый! Начинаю показывать испанский гамбит! На!
Белые фигуры пришли в движение и уже через несколько ходов ряды черных бойцов совершенно обалдевшего от такого напора Петровича оказались смяты и прорваны в нескольких местах, а зашахованный черный король безуспешно пытался укрыться за раздерганными в разные стороны пешками.
- Как же это? Что же это? - причитал аналитик, с каждым ходом все больше запутываясь и уже не зная, чтобы такого предпринять, чтобы переломить ситуацию в свою пользу.
- А вот это и есть суть гамбита, дорогой ты мой человек, - торжествовал Роман. - Помнишь съеденную пешечку, повелся, сожрал, зато просрал выгодную позицию и дал мне возможность занять центр и перехватить инициативу. А еще стратег. Вот так вот, пожертвовал одним бойцом, чтобы привести остальных к победе! Это ли не суть стратегии? Жертвуй малым, чтобы победить в большом, так кажется у классика?
- Я не помню точно имени этого древнего полководца, кажется, кто-то из греков, - неестественно ровным голосом произнес, отчего-то внезапно побледневший Петрович. - Так вот, когда сын перед генеральным сражением начал убеждать его сознательно пожертвовать немногими людьми, чтобы занять выгодную позицию, он спросил его, не хочет ли тот сам быть в числе этих немногих...
- Бред! Бред! - не замечая мертвенной бледности аналитика, веселился командир. - В жизни всегда приходится кем-то жертвовать, на войне, в любви, в бизнесе... Везде! Так устроена жизнь! Без жертв никуда!
- Да действительно, без жертв никуда, - с явным усилием глухо выговорил Петрович, прикрывая глаза и откидывая голову на мягкую спинку кресла.
Внезапно заныл тонкий едва видимый шрам над правым ухом, а рот наполнился железистым привкусом крови, точно так же как тогда, много лет назад... В далекой жаркой стране, в которой тоже не могли обойтись без жертв... Немногие должны были отдать свою жизнь, чтобы остальные жили и побеждали... В то время он был молод и наивен... Он мог тогда отказаться, но счел это трусостью... И потому оказался в числе этих немногих...
Влажная духота тропического леса обволакивала, вышибала испарину, мешала дышать, каплями пота оседая на коже, выступая белым солевым налетом на грубой ткани пятнистой формы, сдавливая виски мокрыми горячими пальцами. Такова Центральная Африка, до экватора рукой подать, сказочная экзотическая страна заповедных джунглей, не ведающих цивилизации дикарей, красавиц-туземок, малярии, лихорадки и всей той ядовитой гадости, которую только можно себе вообразить в самом кошмарном сне.
- Серж, возьми с собой троих и проверь вон те заросли, что-то там шевелилось. Вряд ли это наши друзья, рановато для них еще, но посмотреть все равно стоит.
- Хорошо, капитан, сейчас сделаю. Эй, Мвембе, Куно и еще вот ты, за мной, и внимательно, а то спите на ходу, ленивцы!
- Кто такие ленивцы, босс?
Любопытный Куно от усердия морщит свой сплюснутый африканский нос.
- Ленивцы это вы! Не болтай, потом объясню!
Куно отстает и деловито щелкает предохранителем автоматической винтовки, двое других жандармов сосредоточенно вглядываясь в густую сочетающую в себе все оттенки зеленого и желтого цвета завесу джунглей, стараясь ступать как можно более неслышно, движутся вперед.
- Куно - слева, Мвембе - справа, ты - со мной.
Свистящий шепот на пределе слышимости, сопровождаемый невнятным жестом, но жандармы все понимают правильно, и расходятся широким полукругом, с трех сторон охватывая подозрительные заросли. Уши, ловящие малейший звук от усердия чуть ли не шевелятся, ноздри широко раздуваются, не долетит ли с легким, дующим в лицо ветерком, кричащий об опасности запах табачного дыма, оружейной смазки и пота, давно не мытых тел. В джунглях глаза немногого стоят. Уже в пяти метрах ты не различишь ничего, кроме непроницаемой стены из лиан, широких листьев и древесных стволов. Картинка к тому же окажется еще смазанной и дрожащей в постоянных испарениях пропитавшей тропический лес влаги, прорезанной яркими бликами чудом пробившихся через разрывы в зеленой завесе солнечных лучей, отражающихся от капель воды на листьях и чавкающих луж под ногами. Влажность почти сто процентов. Любая царапина на коже на следующий день превращается в гниющий нарыв, и счастье еще, если какая-нибудь мелкая гадость привлеченная запахом крови не успеет отложить туда свои яйца. Ремни снаряжения только матерчатые из многослойного проклепанного брезента, кожаные мгновенно гниют и рвутся, то же самое ботинки - мощные подошвы из тугой литой резины и обязательно брезентовый верх. Зеленый ад в полный рост. Яркие, кричащие краски, гулкие непривычные звуки...
В первый раз увидев военную форму Катанги, он поразился бестолковой пестроте тигрового камуфляжа, такие цвета больше подошли бы клоунам в цирке и должны были скорее выдать солдата врагу, чем скрыть его... Так он думал до тех пор, пока не попал впервые в настоящий тропический лес, полный именно таких красок... Многое он здесь попробовал в первый раз... Вспомнился обморок в аэропорту, когда он, едва покинувший кондиционированную прохладу самолетной утробы, прямо на трапе был нокаутирован лившимся с небес зноем. Издевательски смеялся вербовщик, высохший, прямой как палка француз... Подхихикивали африканеры из Претории, им-то такая погода казалась нормальной, может лишь чуть жарковатой...
"Это тебе не в России голым в снегу валяться!" Ага, посмотрел бы я на вас в минус тридцать с ветерком. С тех пор к нему прилипла немного обидная кличка Снежок. Но это было гораздо лучше, чем конфуз, невольно вышедший при знакомстве с англоговорящей частью команды, когда в ответ на произнесенное им имя Сергей, один из англиков, давясь смехом, сморщил лицо и еле выдавил вопрос: "Как-как? Сэр Гей? Господин гомосек?" С такой интерпретацией своего непривычно для европейцев звучащего русского имени он еще не сталкивался, потому лишь глупо моргал в кругу потешавшихся над ним африканеров. После такого Снежка он воспринял скорее с облегчением. Снежок, так Снежок, никаких проблем, господа!
В зарослях явно кто-то был, качнулись из стороны в сторону ветви широколистого кустарника, и Серж едва не влепил полновесную очередь туда, в его темную глубь, куда не доставали лучи лившего с небес им на голову невыносимую жару солнца. Удержало его раздавшееся следом за движением глухое предупреждающее рычание.
- Там какой-то зверь, босс. Может быть, леопард... - шепнул ему на ухо, напряженно дышащий в спину жандарм.
- Раз там леопард, то людей точно быть не может, - рассудительно произнес Серж, щелкая предохранителем винтовки и с облегчением расправляя до этого напряженно согнутые плечи. - Эй, Мвембе, Куно, ко мне! Там, в зарослях, похоже, леопард!
Жандармы весело заулыбались и, расслабленно опустив настороженные стволы, уже не скрываясь, потопали обратно. Какой-то там леопард напугать их не мог, равно как крокодил, тигр и любой другой, потенциально опасный для человека хищник. Здесь боялись только двуногих зверей в изобилии бродивших сейчас по девственным джунглям Катанги.
Остальные жандармы взвода, заняв круговую оборону, дожидались возвращения досмотровой группы. Командир - рыжеволосый жилистый капитан, немец по национальности, выслушав доклад Сержа, махнул им рукой:
- Привал, парни. Раз уж все равно остановились, не мешает и передохнуть. Эй, Бурбон, выставь посты, да назначь нормальных парней, чтобы не заснули. Сержант, разрешаю всем сожрать по одной банке консервов на двоих, и не больше, проследи.
Маленький юркий бельгиец, по какой-то сложной непрямой ассоциации прозванный Бурбоном за королевское имя Людовик, направился к сбившимся кучкой чернокожим жандармам, решительно вклинился в толпу, бесцеремонно расталкивая локтями здоровенных парней и уже вскоре до Сержа донеслись звонкие переливы его голоса, костерившего кого-то на чем свет стоит. Жандармы смущенно опускали головы, по-детски прятали за широкими спинами мускулистые руки и старались оказаться за спиной своих товарищей, чтобы не дай бог не попасться на глаза разгневанному бельгийцу. "Как все-таки силен здесь авторитет белого человека, - невольно подумал Серж, наблюдая эту сцену. - Такой сморчок, как Бурбон, ничуть не сомневаясь в своем праве распоряжаться и отдавать приказы, без труда держит в подчинении этих здоровяков. И ведь дело тут совсем не в лейтенантских нашивках..." Действительно, к чинопочитанию в черной армии Катанги относились весьма прохладно, как впрочем, и к воинской дисциплине в целом. Тот же исполнявший обязанности старшины подразделения чернокожий сержант с подчеркнуто белым именем Джозеф, поддерживал свой авторитет, лишь при помощи бычьей силы и неукротимой ярости, в которую впадал при малейшем неповиновении. Если бы не два этих фактора, его сержантское звание не слишком много бы стоило.
- Эй, Снежок, будешь кофе?
Оклик капитана вывел его из задумчивости. Командир взвода удобно расположился на постеленной на сырую траву подушке из пористой резины, непременной спутнице старого немца во всех походах и призывно махал ему рукой. Рядом чернокожий капрал, почтительно согнувшись, держал в руках дымящийся котелок. "Когда только успели, черти?" - невольно удивился Серж, поспешно кивая капитану в знак согласия, кофе хотелось чертовски, особенно такого, приправленного острыми пряностями и имеющего просто божественный вкус, как умели готовить только местные.
- Подходи, парень, - весело балагурил немец. - Твои земляки в свое время неплохо надрали мне задницу под Сталинградом. Так почему бы мне теперь не выпить с тобой кофе? Ведь может быть, именно твой папаша всадил там пулю в печень моему старшему брату. Препротивнейший, скажу тебе, мальчишка был мой старший брат, каждый день колотил меня, пока я не вступил в гитлерюгенд и не получил там охотничий нож. С тех пор он уже не решался поднять на меня руку. А под Сталинградом, когда было так холодно, что кофе замерзал прямо в котелках, он словил-таки пулю в печень. И умер в крови и в соплях с последней мыслью "все для Германии", так тогда любил рассказывать о погибших доктор Геббельс. Прозит, парень! Na zdorovie, русский!
Затяжным глотком забулькала коньячная фляжка, а когда капитан оторвался, наконец, от серебряного горлышка и встряхнул ее в огромной густо поросшей жестким рыжим волосом лапе, жидкость плеснула уже где-то на самом дне. Немец разочарованно цокнул языком и, подумав немного, ткнул фляжкой в грудь Сержу.
- Выпей, парень!
Серж отрицательно качнул головой и отодвинулся от него, пить спиртное на и без того одуряющей жаре совсем не хотелось.
- Пей, - настаивал немец. - Ты же солдат, а не баба. Добрый глоток шнапса еще никому не повредил.
Серж все-таки взял у него фляжку и с сомнением принюхался к ней. Изнутри разило стопроцентной сивухой, причем сшибающей с ног крепости, наверняка, какое-то самодельное местное пойло. Немец смотрел на него выжидающе и под этим тяжелым взглядом налитых кровью глаз старого алкоголика, он все же сделал из фляжки короткий глоток. Алкоголь обжег ему гортань, свернул узлом горло, желудок сжался, не желая принимать огненную жидкость. Он поперхнулся, зажимая рукой рот. Огромная, как лопата, ладонь капитана с размаху хлопнула его по спине, возвращая возможность дышать.
- Пей, парень. Пей за черную Африку. За Катангу и Чомбе. Пей за то, как нас всех naebali доктор Геббельс и дядюшка Джо. Пей...
Серж живо вспомнил, как еще в Элизабетвилле по какому-то делу заглянул к занимавшему отдельный номер в отеле "Леопольд II" капитану и застал его сидящим по пояс голым в кресле-качалке. Немец тянул из плоской бутылки перно, закусывая лежащими рядом на столике фруктами. Когда Серж вошел в номер, капитан приветственно отсалютовал ему бутылкой и как раз потянулся за очередным куском поломанного на части банана. Под волосатой подмышкой мелькнули полустертые цифры давней татуировки, и молодой лейтенант армии Катанги с содроганием узнал в них легендарный эсэсовский номер. Это отличие бывших эсэсовцев как раз тогда было у всех на слуху, в цивилизованном мире начинался очередной широкомасштабный этап охоты на нацистских преступников. Проследив взгляд застывшего в дверях лейтенанта, немец криво усмехнулся и пояснил:
- Да, все правильно. Это эсэсовский номер, а на лопатке у меня наколот кинжал с надписью "Кровь и честь". А ты не знал, Снежок?
Довольный замешательством Сержа он раскатисто захохотал, потом сфокусировав мутный от опьянения взгляд, заявил куда-то в пространство:
- Да, старый Зепп Штайнер служил когда-то в СС. И он не скрывает этого, и даже этим гордится. Потому что старый Зепп служил в честных Ваффен СС. Он не расстреливал пленных и мирных жителей, не насиловал женщин и не убивал детей. Он был простым солдатом, стрельбы и смертей ему хватало в окопах, детей он всегда любил и жалел, а баб старому Зеппу никогда не приходилось насиловать, они сами на него вешались... Зато Зепп всегда был там где труднее, шел в наступление в составе штурмовых групп и стоял насмерть в обороне на направлении главного удара твоих земляков. У старины Зеппа два железных креста и пять ранений, так чего же ему стыдиться... Ведь не он просрал эту войну, парень, нет не он... Что ты так смотришь, на меня, русский... Ненавидишь меня? Так достань пистолет и выстрели мне в сердце... Что не можешь? Кишка тонка? Ну тогда idi na hui, так кажется, говорят у тебя на родине, нет?
Серж тогда молча развернулся и, хлопнув дверью, пошел прочь по застеленному ковровой дорожкой коридору отеля, механически переставляя ноги, как сомнамбула, в голове царил полный хаос, он даже забыл, по какому делу собственно приходил к своему командиру. Вслед ему несся слышимый даже сквозь стены издевательский смех пьяного немца.
Долго отдыхать своему отряду капитан не позволил и уже через пятнадцать минут, охающие и тяжело вздыхающие жандармы вынуждены были вновь подниматься на ноги. Основная группа шла короткой цепочкой по руслу сухого ручья, широко разбросав во все стороны дозорные двойки. Впереди на удалении в сотню метров головной дозор бесшумно скользил по зарослям вдоль поросшей мелкой зеленью узкой полоски песка, оставшейся на том месте, где совсем недавно бурлил водный поток. Джунгли буквально дышали смертельной угрозой, где-то совсем рядом схожим порядком могли плыть в зеленом мареве передовые группы конголезской армии Касавубу, или дозоры сепаратистов Южной Касаи, в любой момент из густой чащи тропического леса могла вылететь ядовитая стрела дикаря и людоеда балуба, или пуля недалеко ушедшего от него, живущего грабежами и убийствами дезертира. На этот раз Серж шел в середине цепочки и ему не надо было постоянно напрягать зрение и слух в поисках возможной угрозы, ушедший с головным дозором Бурбон и его жандармы, еще несколько лет назад охотившиеся в таких же лесах сделают это за него. От него требуется только идти все дальше и дальше по высохшему руслу ручья, мерно переставляя обутые в брезентовые ботинки ноги. Шаг за шагом... Шаг за шагом... Монотонная ходьба туманила голову, погружая мозг в некое подобие гипнотического транса, рождая непривычные сложные мысли, которые в повседневной суете и круговерти никогда нет возможности додумать до конца. Отчего-то вспомнился далекий от этих пропахших гнилью джунглей Элизабетвилль, поразивший его своим практически европейским лоском, в принципе ничего удивительного в этом не было, ведь этот город хоть и считался теперь африканским, был построен и до последнего времени населен практически исключительно бельгийцами, недавними хозяевами Бельгийского Конго. Теперь Конго перестало называться бельгийским, нынче оно просто Конго и правят в нем чернокожие, которые воспользовались переданной им властью, чтобы тут же учинить погромы и убийства, не успевшего или не пожелавшего уехать белого населения. Потом вчера спустившиеся с пальм политические лидеры вспомнили о застарелых межплеменных распрях и развалили когда-то единую спаянную железным кулаком бельгийских солдат страну на четыре кровоточащих куска. Одним из этих обломков прежнего порядка и являлась Катанга лейтенантом армии которой был Серж, что ж несколько тысяч бельгийских франков в месяц весьма сходная цена для того, кто готов подставлять свою голову под пули.
В Элизабетвилле наемники пробыли недолго, армия Катанги нуждалась в солдатах как никогда, безалаберные африканцы сотнями дезертировали из ее рядов, едва получив оружие и обмундирование, предпочитая сбиваться в банды и терроризировать отдаленные поселки и миссии, а не проливать кровь за независимость недавно образованного государства. Президенту Чомбе приходилось опираться в основном на белых наемников, лишь они имеющие боевой опыт, вводящие в подчиненных подразделениях жесткую дисциплину, могли удержать армию от полного развала. Они стоили немалых денег, но эффект от их использования превышал любые затраты. Эти люди действительно умели воевать и, что самое главное, хотели это делать. В их рядах можно было встретить и спасающихся от возмездия эсэсовцев, и наоборот, бежавших в свое время в Африку греческих гвардейцев, и бойцов испанских интербригад, потерявших после объявления независимости свое место в жизни местных бельгийцев и откровенных уголовников, профессиональных авантюристов не мыслящих себе жизни без романтики дальних странствий и риска и совершенно случайно заброшенных сюда судьбой наивных студентов и книжных мальчиков, захваченных рассказами Киплинга и прибывших сюда нести пресловутое "бремя белого человека". Все эти совершенно разные люди, ведомые лишь им одним известными причинами и интересами, и составляли белый костяк черной армии Катанги.
Основной тыловой базой для них были в изобилии разбросанные вокруг Элизабетвилля военные лагеря, здесь белые инструкторы натаскивали чернокожих жандармов, усердно вколачивая экспресс-методом пинков и зуботычин в них ту военную премудрость, что была усвоена ими самими в наполненной бурными событиями прошлой жизни. Здесь же подтягивали до общего уровня не имеющих серьезной военной подготовки белых, правда, в гораздо более щадящем режиме. Все же белый человек в черной Африке, это всегда некое высшее существо и ставить его на одну доску с неграми никто не решился бы. Отсюда же выходили в свою очередь на передовую и в лихие терминаторские рейды по джунглям на охоту за ушами, скальпами и кистями правых рук многочисленных врагов. Сюда возвращались уставшие и истрепанные, потерявшие половину личного состава подразделения, выведенные с фронта после упорных боев.
Развлекаться ездили в манящий будто развратная шлюха, сияющий огнями ресторанов и борделей Элизабетвилль, шальные деньги просаживались с поразительной легкостью: проигрывались в полуподпольных казино, пропивались стремительными темпами в многочисленных барах, спускались на доступных девиц всех оттенков кожи от иссиня-черной баклажанной, до желтоватого отлива слоновой кости... Тех, кто копил бы деньги на будущую жизнь здесь практически не бывало, слишком призрачной казалась это самое будущее, если глядеть на него в оптический прицел из наполовину заполненной гнилой водой ямы посреди джунглей. Осознание того, что в любой момент: завтра, или даже сегодня ты можешь быть убит, придавало жизни особую остроту. "После нас хоть потоп!" Этот старый девиз казалось, горел вычерченный яркими звездами в небе над ночным Элизабетвиллем. Здесь все делали, как в последний раз: проигрываясь в карты, снимали последнюю рубаху, пили до полного забытья под столом в блевотине, шлюх снимали по несколько штук сразу и требовали от них таких "изысканных" ласк, что порой вгоняли в краску даже профессионалок.
Серж жил этой жизнью уже третий месяц, постепенно привыкая к ней, превращаясь из наивного полного розового домашнего романтизма юноши в матерого ветерана, не боящегося стрельбы и крови, презирающего смерть и цинично смотрящего на окружающий мир. За его спиной уже были три недели, проведенные на передовой и два выхода в джунгли на дальнее патрулирование заросших тропическим лесом и потому практически никак не охраняемых границ Катанги. Он научился по-солдатски, не закусывая и не морщась глотать стаканами местное самодельное пойло, а свою девственность вместе с мечтами о первой настоящей любви оставил на широкой кровати в дешевом номере "Леопольда II" грудастой проститутке Кармен, отличавшейся неуемной жадностью к деньгам и вырванным по племенному обычаю клитором. Чтобы сказала бедная старая мама, если бы видела в кого, а точнее во что постепенно превращается ее сын? Но мама ничего не могла ему сказать, к тому времени уже больше года прошло с тех пор, как она окончательно упокоилась на тихом кладбище маленького городка затерянного на юге Франции, за одной оградой с ранее умершим мужем, политическим беженцем из Советского Союза с непривычным для французского уха именем Петр.
Замечтавшийся на ходу Серж едва не ткнулся, не успев с разгона затормозить, лицом в широкую покрытую влажными разводами пота спину неожиданно замершего посреди тропы жандарма, размеренно топавшего до этого перед ним. Он уже открыл было рот, чтобы высказать ротозею, вдруг надумавшему остановиться посчитать ворон, все, что он о нем думает, но вовремя осознал, что стоит чутко вслушиваясь в звуки тропического леса, вся растянувшаяся цепочкой основная группа.
- Что случилось? - привлекая внимание жандарма, он легонько ткнул его кулаком в поясницу.
- Не знаю, босс... - повернул тот к нему побледневшее искаженное страхом лицо. - Похоже, головной дозор кого-то заметил...
Сержу уже случалось видеть, как бледнеют от ужаса африканцы, их черная баклажанного оттенка кожа, когда от нее отливает кровь, становится не бледной, а землисто-серой, с каким-то зеленоватым оттенком. С непривычки очень впечатляет, уж больно отвратительное это зрелище, в голову сразу лезут ассоциации с ожившими мертвецами и прочая вовсе не позитивная чушь. Решив приободрить перепуганного жандарма, он тихонько шепнул ему на ухо:
- Здорово будет, если это окажутся балуба, можно будет разжиться ушами.
За уши воинственных дикарей в Элизабетвилле, можно было получить неплохую премию, потому почти все жандармы не чурались при случае заиметь подобный трофей. Главным тут было не перепутать, какое ухо резать, платили только за правой, говорят, в начале этой акции подобного ограничения не было, и находились ловкачи, умудрявшиеся дважды заработать на одном и том же трупе. Пользовались спросом так же сердца и правые кисти убитых врагов, местные их охотно покупали для использования в колдовских обрядах вуду. Самому Сержу еще ни разу не приходилось сталкиваться с служителями этого таинственного культа, но слава о них гремела по всей Катанге. В отличие от просвещенной Европы здесь непоколебима была вера в злые и добрые чары и могущественных колдунов их накладывающих, причем подпадали под влияние мрачной вудуистской романтики отнюдь не только чернокожие дикари, не малая часть белых, давно живущих здесь, искренне верила в сверхъестественную силу колдовских обрядов, а порой и прибегала к ним в повседневной жизни. Достаточно сказать, что матерый вояка и прожженный убийца капитан Штайнер, постоянно таскал с собой в качестве талисмана высушенную лапу черного петуха особым образом зарезанного в полночь на могиле, похороненного на перекрестке дорог самоубийцы.
Жандарма напоминание о возможности заполучить ценные трофеи, немного привело в чувство, даже в глазах мелькнули на секунду жадные, вожделеющие огоньки.
- Да, уши хорошо! - хрипло прошептал он в ответ. - Руки тоже хорошо! Волосы плохо, трудно делать!
Серж мысленно с ним согласился, действительно, с выделкой скальпов были проблемы, а невыделанные они не стоили ломаного гроша, поскольку в жарком климате уже через пару дней начинали отвратительно вонять стухшим мясом. Их приходилось просаливать и тщательно высушивать натянутыми на каску, но даже после этих утомительных процедур, подобный трофей не вызывал должного почтения у местного населения, предпочитавшего более традиционные доказательства побед мужественного воина. Серж вообще подозревал, что сама манера снимать с поверженных врагов скальпы была завезена сюда какими-нибудь не в меру падкими на экзотические приключения американцами, поскольку исстари подобные изыски местным были не свойственны. Хотя, кто их дикарей знает? Вон три четверти страны до сих пор еще с луками и стрелами по джунглям бегают, тряся голым задом. А те, кого бельгийцы худо-бедно успели цивилизовать, тоже не далеко ушли от своих диких собратьев, разве что научились штаны носить, да мочиться стоя!
- Смотри бодрей! - хлопнул жандарма по плечу Серж. - Если не будешь бояться, то тебе наверняка удастся победить любых врагов. Вырезать им сердца и превратить в наложниц их жен!
Серж не был уверен, что жандарм знает, кто такие наложницы, просто как-то вырвалось в соответствии с тем стилем, в котором он строил свою поднимающую дух речь. Но жандарм, похоже, с успехом сориентировался по интонации и плотоядно осклабился, изобразив серию быстрых толчков бедрами. Лицо вояки уже приобрело свой нормальный природный оттенок, и наемник мысленно поздравил себя с успешным возвращением боевого духа, по крайней мере, одному из бойцов отряда.
Цепочка замерших впереди жандармов зашевелилась, пришла в движение, будто по гладкой воде тихого пруда пробежала поднятая внезапно налетевшим порывом ветра рябь. Парни задвигались, закрутили головами, передавая друг другу какой-то приказ. Наконец сообщение дошло и до Сержа. Широкоплечий жандарм повернулся к нему и заговорщицки подмигнув, прошептал:
- Капитан срочно требует вас к себе, босс. Остальным велено стоять на месте и внимательно смотреть по сторонам.
- Слышал? - развернулся в свою очередь Серж к стоящему сзади коренастому коротышке. - Передай дальше по цепи: с мест не сходить, наблюдать в обе стороны от дороги.
Убедившись, что жандарм правильно его понял и без искажений передал приказ следующему, Серж быстрым шагом скользнул вдоль замершей в ожидании группы вперед, туда, где одним из первых шел капитан Штайнер. Вскоре он уже различал размытую в дрожащем от гнилостных испарений воздухе жилистую фигуру немца. Рядом с ним, едва доставая головой бывшему эсэсовцу до плеча стоял, о чем-то оживленно рассказывая, Бурбон. "Похоже, головной дозор обнаружил что-то чрезвычайно интересное, - сообразил Серж. - Неужели это то, ради чего мы здесь? Неужели началось?" Он почувствовал, как, несмотря на жаркий тропический день, вдоль позвоночника пробежал непрошенный холодок, а внутри все сжалось, проваливаясь куда-то глубоко вниз, на миг пронзительный животный страх приливной волной затопил его разум, вопя где-то внутри черепной коробки: "Беги отсюда! Спасайся! Беги!" Однако усилием воли, Серж вернул себе привычное ровное состояние духа, и лишь плотнее сжал скользкую от пота пистолетную рукоять винтовки, упрямо зашагав в сторону двух белокожих фигур замерших на фоне африканского леса.
- А, Снежок, дополз наконец! - приветствовал его взмахом руки немец. - Похоже, танцы начинаются! Луи говорит, что засек их дозор, там дальше небольшая прогалина, низкорослый кустарник, примерно по пояс. Когда мы туда втянемся, будем у них как на ладони. Там они и ждут...
Голос капитана подрагивал от нервного возбуждения, глаза сияли, а щеки покрылись лихорадочным румянцем, сам он выглядел, так, будто только что без закуски вмазал грамм сто пятьдесят водки. Еще это непривычное Луи, вместо Бурбона, старик явно не в себе. "Кровь чует, стервятник", - неприязненно подумал Серж. Его самого перспектива неминуемо ожидающей впереди стычки с конголезцами ничуть не радовала, от того и заведенный вид капитана был неприятен, действовал угнетающе. Маленький бельгиец вел себя сдержаннее, но потому как раздуваются от шумного дыхания крылья его правильного греческого носа и едва заметно подрагивают кисти рук, сжимающие цевье винтовки, Серж без труда определил, что Бурбон тоже на взводе и подобно сжатой пружине ждет только команды распрямиться.
- Главное, внушить этим черномазым, что мы ничего не подозреваем, - горячечно шептал капитан, нервно потирая руки. - Пусть шлепнут пару-тройку жандармов, ничего страшного, Чомбе наберет новых... Главное, чтобы они поверили, что мы влетели в засаду, ни о чем не догадываясь...
- Но капитан, ведь мы их обнаружили, теперь достаточно показать этим обезьянам, что они сами лоханулись и плохо подготовили засаду. Мы можем даже не вступать в бой, просто выставить за спиной заслон и потихоньку отступить обратно на базу! - попытался все же воззвать к разуму наемников Серж.
Ответом ему были лишь недоуменные взгляды, будто он сморозил какую-то несусветную глупость. Бурбон открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Штайнер его опередил. Грубо хлопнув тяжелой ладонью Сержа по плечу он, пристально посмотрев ему в глаза, прошептал, так, чтобы не слышали остановившиеся поодаль чернокожие жандармы:
- Ссышь, лейтенант? Хочешь уберечь свою шкуру? Тогда надо было сидеть дома и лазать под юбки к девочкам, а не вербоваться в армию.
Серж рывком плеча сбросил его руку и запальчиво выкрикнул:
- Ничего я не боюсь, просто считаю глупым лезть под пули, когда задачу можно выполнить и так!
- Тише, мальчик, тише... Не кричи так, накличешь их раньше времени... Ты что, забыл приказ, который нам дали на базе? Мы должны попасть в их засаду, понимаешь, не обнаружить ее и тихонько обойти стороной, а именно попасть, чтобы командир этих макак поверил, что разведданные, которые он получил, полностью подтвердились, и добыча попала в расставленную ловушку.
- Так вы что, собираетесь дать этим ублюдкам продырявить наши задницы только для того, чтобы у них не возникло сомнений в достоверности всего происходящего?
- Именно, сынок, именно... - неприятно улыбнулся немец. - Хочу тебе напомнить, ты знал, на что идешь и имел возможность отказаться... Раньше, до выхода... А теперь, извини, уже поздно... Придется играть роль до конца, как бы ты ни хотел соскочить... Понимаешь меня?
Он демонстративно положил руку на торчащую из открытой кобуры рукоятку огромного армейского кольта.
- Ты ведь не доставишь нам лишних проблем, правда? - сладким голосом продолжал немец, глаза его злобно блеснули сквозь узкие щелочки, оставленные прищуренными веками. - До конца исполнишь свой долг солдата?
Серж, судорожно сглотнув и чувствуя, как под взглядом эсэсовца у него неожиданно взмокла спина, несколько раз быстро кивнул.
- Вы меня не так поняли, я только...
- Ну вот и отлично, - добродушно улыбаясь перебил его капитан. - И хорошо, что не так понял. Я знал, что ты хороший солдат, русские вообще замечательные солдаты!
Однако в глазах его, несмотря на улыбку и дружелюбный тон, застыло недвусмысленное предостерегающее выражение. "Только посмей возразить или замешкаться, выполняя мой приказ, и я порву тебя на куски голыми руками!" - красноречиво обещал взгляд немца. И Серж действительно верил, что капитан вполне способен реально осуществить эту угрозу, успел уже навидаться всякого под его командованием. К тому же, по крайней мере, в одном командир безоговорочно прав, силой на это задание никто его не тянул. Два дня назад, когда они только начали готовиться к плановому патрулированию границы, вернувшийся из штаба в особенно мрачном настроении, удивительно трезвый Штайнер собрал всех белых офицеров ударного отряда на совещание. Серж отлично помнил, как долго командир ходил тогда вокруг да около, драл их за всевозможные реальные и надуманные провинности, пока наконец дольше всех с ним прослуживший здесь Гюнтер Кнак, такой же немец, только не успевший по молодости лет толком хлебнуть Второй Мировой, не набрался смелости спросить напрямик, чего командир от них хочет. Штайнер злобно прикрикнул на него и обозвал "зеленой соплей", но потом, покряхтев еще с минуту, все же перешел к делу. Серж, вновь как наяву услышал его размеренный неторопливый голос.
- Вы правильно угадали, господа, мне действительно есть, что вам сказать. Армейское командование оказало нам особую честь, на наш ударный отряд возложена секретная миссия. За ее выполнения нам обещают денежное вознаграждение в размере тройного месячного жалования, хотя сама работа займет три-четыре дня не больше. Так что радуйтесь, у вас появилась неплохая возможность подзаработать!
- У тех, кто останется в живых... - проворчал он куда-то в сторону под общие восторженные возгласы.
- Итак, слушайте внимательно. Вот здесь, - толстый, напоминающий разваренную сардельку капитанский палец безошибочно ткнул в разложенную на столе карту, накрыв изрядную площадь. - Здесь находится миссия святого Августина. Точнее находилась примерно с год назад. На сегодняшний день все монахи вырезаны дикарями, а монашки изнасилованы и съедены. Безотходные технологии, так сказать, п...да и еда в одном флаконе. Ха-ха...
Никто не поддержал капитанского веселья, а у особо впечатлительных заметно побледнели лица.
- Что я вижу?! - притворно удивился немец. - Как только речь зашла о джунглях и людоедах, сразу упал боевой дух! Что случилось, господа?! Неужели вы боитесь этих голозадых засранцев?
С минуту помолчав и смерив своих офицеров насмешливым взглядом, Штайнер продолжал:
- На ваше счастье, мы направляемся туда вовсе не с карательной миссией, как вы, я вижу, подумали. Это за нас уже проделали войска конголезцев. Хуже того, в миссии святого Августина теперь расположились их передовые подразделения. Спросите, чего они там забыли, посреди диких джунглей?
Немец снова замолк в ожидании, однако никаких вопросов не последовало, наемники сидели, низко опустив головы, понимая уже, что легко заработать обещанные деньги, не удастся.
- А вот что! - выдержав театральную паузу, продолжал капитан. - Там сейчас находится их главный черный хрен!
Головы при этом известии мгновенно поднялись, офицеры уставились на капитана с неподдельным изумлением.
- Ну, конечно, я имею в виду не главного черного хрена Касавубу, а ублюдка помельче, его министра иностранных дел - Нгембу. Все равно не маленькая шишка. Так вот он там сейчас пытается проводить переговоры с черномазыми с Южной Касаи, чтобы объединившись ударить нам в спину. Он, конечно, вряд ли чего от них добьется, балуба сущие дикари и не умеют думать даже на шаг вперед. Заключать с кем-то союз для них слишком сложное дело... Но!
Он глубокомысленно ткнул пальцем в потолок. Наша разведка не дремлет и пока черномазый министр пытался обделывать там свои дела, наши ребята умудрились подложить под него какую-то бабу, говорят даже белую. Так что этот хрен на нее сразу клюнул. Она сама вроде бы местная...
При этих словах маленький бельгиец Бурбон вскинулся, как ужаленный, еще бы, местная белая женщина добровольно согласившаяся переспать с негром, такое просто не укладывалось в голове, даже девицы легкого поведения из числа квартеронок во множестве встречавшиеся в борделях Элизабетвилля, крайне неохотно соглашались оказывать свои услуги чернокожим, заламывая при этом несусветные цены. А представить себе чистокровную белую женщину в объятиях африканца было практически невозможно. Остальные тоже глядели недоверчиво, потому капитан, счел необходимым пояснить:
- Суть в том, что эта краля работает в Корпусе ООН и по делам своей службы постоянно бывает то у нас в Элизабетвилле, то у них в Леопольдвилле, или как там они теперь называют столицу? Ну да не суть, короче, работа у нее такая, мотаться туда-сюда. Не знаю, на чем ее подцепили наши парни из разведки, но на крючке у них она сидит крепко. Вот по их заданию она и изобразила в Леопольдвилле, будто чрезвычайно сочувствует черным и делу их независимости, да так изобразила, что этот самый Нгембу втрескался в нее по самые уши. Ну оно понятно, где бы он еще белого мяса попробовал, по любви это же совсем не то, что монашек, да жен плантаторов между колышками растягивать...
По угрюмому лицу немца пробежала едва заметная тень, вызванная видимо какими-то давними и не слишком приятными воспоминаниями. Наемники почтительно молчали, ожидая продолжения. Наконец командир резко провел ладонью сверху вниз по лицу, будто стирая налипшую на него паутину, и нарочито ровным лишенным эмоций голосом заговорил:
- Так вот, любовь любовью, а головы господин министр отнюдь при этом не теряет. То есть, конечно, развлечения, дорогие подарки, рестораны... Все как и полагается, но вот служебными тайнами в постели делиться не спешит. Скорее всего, не вполне доверяет агенту. Поэтому, чтобы рассеять его сомнения в искренней симпатии любовницы к делу освобождения колоний, наши умники выдумали следующий план. На днях эта краля будет проезжать мимо миссии святого Августина и конечно захочет остановиться на пару часиков повидать любимого, и там, в перерыве между фрикциями, заявит своему "обожаемому" птенчику, что злобные мятежники из Катанги направляют целый отряд наемных убийц, чтобы напасть на миссию. Цель понятна, оставить молодое африканское государство без столь талантливого министра, думаю, он поверит, они там все преувеличенного мнения о собственной значимости. Лично я даже не почесался бы, чтобы прихлопнуть какого-то там Нгембу, вот ежели там был бы сам Касавубу... Но это лирика. Так вот поверив в это сообщение, он наверняка, захочет подготовить нападающим горячую встречу, заодно, кстати, можно убить двух зайцев. Набить морду армии Катанги, то есть нам, и проверить искренность своей беленькой малышки. Парни из разведки надеются, что после того, как мы с вами джентльмены попадем в засаду конголезцев в районе миссии, их краля с бешеной скоростью начнет качать ценную информацию из своего черного хера. Вот собственно и весь план... Что же вы молчите?
В кабинете командира отряда едва он закончил излагать суть поставленной задачи, действительно воцарилось гнетущее молчание. Белые офицеры прятали глаза, делали вид, что сейчас нет ничего важнее и интереснее, чем выковыривать острием ножа забившуюся под ногти грязь, или изучать уже набивший оскомину лагерный пейзаж за окном.
- А ведь еще несколько минут назад, кто-то тут радостно гоготал, предвкушая, как потратит премиальные денежки, - гулко расхохотался немец. - Что, деньги уже не нужны? Поджилки затряслись?
- Почему опять мы, Зепп? Что у этого долбанного штаба нет других бойцов? Почему нас вечно посылают в самую задницу? - неприятным скрипучим голосом произнес, наконец, Гюнтер.
Остальные офицеры согласно загудели.
- Да потому, парни, что мы с вами самые лучшие. Что никто другой не может сделать то, что можем сделать мы, - устало вздыхая, проникновенно выговорил Штайнер.
- И потому нас постоянно гонят на убой? Занятное поощрение, - не унимался его земляк.
- Ладно, - махнул рукой капитан. - Не буду вас мучить. Задание чрезвычайно опасное, поэтому идут только добровольцы. Кто не хочет, может оставаться в лагере, никого силой я с собой не тащу...
- Добровольцы? Слава тебе Господи! - облегченно выдохнул здоровенный француз Леон, бывший офицер Иностранного Легиона, в связи с какой-то темной полукриминальной историей дезертировавший из части расположенной во Французском Конго. - Слава тебе Господи! Я - пас! Жизнь дороже денег! Можете так и записать, капитан!
- Scheisse! - презрительно искривив губы, бросил ему в ответ капитан. - Вы, лягушатники, никогда не были настоящими солдатами!
- Пусть так, - равнодушно пожал могучими плечами Леон. - Зато я приду помочиться на твою могилу. Если она у тебя конечно будет.
- Трусливый ублюдок! - сплюнул в сторону Штайнер. - А что молчат остальные? Может кто-то еще хочет остаться?
- Я бы тоже остался, капитан, извини, - невысокий, но мускулистый и широкоплечий африканер Канада-Пьер, склонил голову к столу, пряча покрасневшие от стыда щеки. - У меня семья, дочки, им надо на что-то жить. Кто даст им денег, если меня продырявят в джунглях?
- Я знаю, Пьер, - положил ему ладонь на плечо Штайнер. - Семья это святое, я и сам хотел предложить тебе на этот раз остаться в лагере. Так что не переживай, мы все понимаем и не будем считать тебя трусом.
Африканер благодарно кивнул в ответ.
- Ну, а ты, русский? Тоже спразднуешь труса? Твои земляки всегда были лихими вояками, не боявшимися ни бога, ни черта... Я их хорошо помню...
Только что тоже хотевший отказаться от слишком рискованной даже по меркам этой странной полупартизанской войны операции Серж почувствовал, как от сказанных нарочито саркастическим тоном слов бывшего эсэсовца кровь бросилась ему в голову, а сердце учащенно забилось в груди.
- Даст бог, запомнишь и русского, который будет сражаться с тобой рядом, а не только пинать тебя по заднице! - дерзко глянув в довольно смеющиеся глаза Штайнера, бросил ему в лицо Серж, тут же пожалев о своей горячности.
Однако отступить после таких слов уже было невозможно, юношеская гордость ни за что бы не позволила. Уже много позже, повзрослев и набравшись опыта, он осознал, что старый немец в тот раз его элементарно развел, умело надавив на мальчишеское самолюбие, и заставив плясать под свою дудку.
- Я тоже с вами, капитан, - приподнял вверх два сложенных пальца Бурбон. - Нельзя позволять черномазым валять белых баб не поплатившись за это, так что я тоже готов рискнуть.
- Ну вот и отлично, вчетвером мы вполне справимся, - подвел итог опроса Штайнер.
- Ты забыл спросить у меня, - звенящим, как натянутая струна голосом, напомнил, сидящий в углу Гюнтер.
- В тебе я уверен, малыш, ты же немец и к тому же парашютист, пусть и служил не в нормальной армии, а в вонючем бундесвере. Но не могли же они тебя так сильно испортить. Или я ошибаюсь?
- Может быть ошибаешься, а может быть и нет... - неопределенно качнул головой Гюнтер. - Скажи мне, как мы будем действовать, чтобы попасть в засаду? У тебя уже есть план?
- План есть у каждого, до тех пор, пока ему не врезали... - недовольно проворчал Штайнер. - Какой тут может быть план. Жандармы пойдут полным составом, кроме больных, хромых, косых и тех, кто в ночь перед выходом сбежит в джунгли или напьется и не прибудет к сроку. Итого нас будет примерно пятьдесят человек. До Кабванга нас довезут на грузовиках, а там пойдем через лес по кратчайшему пути к миссии. Черномазые будут знать наш маршрут и приготовят засаду. Мы будем идти до тех пор, пока в нее не попадем, потом с боем отступим обратно к Кабвангу, где будут ждать наши грузовики. Они доставят нас обратно в Элизабетвилль, тех, кто уцелеет.
- У нас много хороших охотников и следопытов, - медленно обдумывая каждое слово, сказал Гюнтер. - Мы сможем первыми обнаружить засаду, пустить им кровь и уйти...
- Извини, старина, - холодно улыбнулся Штайнер. - Так не пойдет. По сценарию кровь должны пустить нам и никак иначе. Вряд ли нам удастся убедить господина министра, если мы возьмем и замолотим его людей... Могу обещать лишь одно, что не буду под огнем упираться насмерть и постараюсь сразу отступить...
- Они будут гнать нас по джунглям несколько десятков километров, до тех пор, пока мы не подойдем вплотную к Кабвангу... Наверняка, попытаются нас окружить... Может быть у них даже получится...
- Жалование за три месяца, парень, подумай об этом! - настаивал Штайнер, с тревогой вглядываясь в отражавшую напряженную работу мысли лицо лейтенанта.
- Мертвому они ни к чему! - отрезал Гюнтер. -Извини, старик... В этот раз нам не по пути... Я приехал сюда честно воевать, а не играть в поддавки!
Старый немец отшатнулся, как от удара, но быстро овладел собой и издевательски приторно улыбаясь, заявил:
- Что же, я не думал, конечно, что ариец спасует там, где сдюжили русский с бельгийцем, но ничего не поделаешь, видно такие арийцы пошли в наше время...
Гюнтер поднялся на ноги и с высоты своего роста, покачиваясь на каблуках, презрительно оглядел капитана.
- Извини, меня ты на свои дешевые подначки не купишь, пудри мозги желторотым птенцам! Счастливо оставаться!
Хлопнула, закрываясь за его спиной тонкая фанерная дверь, и Серж лишь усилием воли заставил себя продолжать с независимым видом грызть травинку сидя на месте, так ему хотелось броситься вслед за немцем, прочь из этой комнаты, где трое психически здоровых мужиков сознательно обрекали себя на смерть. Причем делалось это вовсе не ради бельгийских франков, которые столь щедро обещало отвалить им в случае успеха командование. Каждым двигали свои, особые, далекие от меркантильных, соображения. Вот только надолго ли хватит такой мотивации? Лично в себе Серж весьма сомневался...
И, похоже, сомнения те были вполне оправданы, все то время пока они тряслись в завывающем мотором грузовике по ведущей к Кабвангу узкой ленте покрытого выщербленным асфальтом шоссе, пока продирались сквозь влажные, пропитавшиеся гнилью джунгли, он подспудно надеялся, что ничего плохого в итоге с ними не произойдет. Ну мало ли случайностей на войне? Кто сказал, что конголезцы непременно решат устроить на их отряд засаду? Да может быть этому черномазому министру так сперма ударит в голову, что он и думать забудет о каких-то военных планах! А даже если их и решат подстеречь на подходе, кто сказал, что засада окажется именно на пути их движения? В этих чертовых джунглях уже в пяти метрах ничего не видно за густым переплетением лиан, кустарника и древесных ветвей. А на расстоянии пятидесяти метров от тебя может пройти целый батальон, в жизни ничего не заметишь. Так что вероятность реального боестолкновения с солдатами Касавубу казалась издалека более чем призрачной, зато обещанные за эту операцию деньги были вполне реальными. Тройное месячное жалование офицера Катанги открывало просто сказочные перспективы в жадном до денег, полном продажной любви мире ночного Элизабетвилля. Но вот монета все же выпала решкой, и теперь приходилось платить за гордыню и жадность, платить, скорее всего, своей собственной кровью. Другой валюты джунгли не признавали...
- Значит так, парни, - долетел до него хриплый шепот немца. - Кого-то из жандармов им все же придется отдать. Мы качественно должны изобразить попадание в засаду. Где ты их засек, Бурбон?
- Отсюда метров двести, прямо по руслу, справа от тропы. Не знаю, сколько их там всего, но троих мы определенно видели, - нервно облизывая губы, скороговоркой выпалил бельгиец. - Они в форме и со знаками различия, наверняка, регулярная армия. Причем, похоже, что сидят уже давно. Нет того напряжения что ли... Видно, что пообвыклись, устроились... Ну вы понимаете...
- Понимаем, - Штайнер задумчиво кивнул. - Ловушки на тропе? Ничего подозрительного не заметил?
- Ничего, - отрицательно мотнул головой Бурбон. - Мы близко не подходили, а их дьявольские примочки только в упор и обнаружишь. Еще спасибо если удастся распознать мышеловку раньше, чем захлопнется дверца.
- Это точно. Ловушки должны быть, если давно нас ждут, значит, успели подготовиться, а этих дикарей хлебом не корми, дай только устроить какую-нибудь пакость.
- Если так и пойдем вдоль русла, ничего у них не выйдет, - вставил Серж. - Свои петли, ямы и колья они могут маскировать только в джунглях, а если мы будем идти только по руслу, сразу заметим любую дрянь.
- Справедливо, - согласился, потирая лоб Штайнер. - Только это лишит нас маневра, в русле они будут расстреливать нас как в тире.
- За все надо платить, - пожал плечами Бурбон. - Лучше честная пуля в грудь, чем отравленная колючка в задницу. Меньше придется мучиться...
- Не каркай! - грубо оборвал бельгийца Штайнер. - Делаем так. Сейчас собираем ударную группу из десяти самых бестолковых жандармов и отправляем их в головной дозор. Я сам выберу тех, кто в нее войдет. Еще десяток останется здесь, это будет наш резерв, и прикрытие на всякий случай. Остальных делим на две группы и с небольшим интервалом после ухода ударников отправляем по обе стороны русла на расстоянии метров в пятьдесят от него. Когда черномазые ударят по нашей передовой группе, они решат, что это все наши силы и будут увлеченно расстреливать этих растяп. Таким образом, мы сможем точно засечь их позиции и ударить с двух сторон от дороги. Постараемся, используя эффект неожиданности, смять их и заставить отступить в джунгли. Потом быстро отходим сами. Пока они оправятся от нашей атаки, пока сообразят где мы и сколько нас, пока перегруппируются у нас будет солидный шанс оторваться от них на значительное расстояние... Они, конечно, будут нас преследовать, но с такой форой мы вполне сможем раньше них доскакать до Касавубу, ну а в город-то они вслед за нами не сунутся...
- А если окажется, что засада только справа от дороги, что будет делать вторая группа? - напряженно поинтересовался Бурбон, внимательно слушавший капитана, что-то прикидывая в уме и даже шевеля от усердия губами.
- Если с одной стороны? Тогда вторая группа атакует их в лоб, с той стороны русла, попробует задавить огнем и если удастся спасти остатки растяп из передового дозора. Но я все-таки думаю, что сидят они с двух сторон, там по карте слева получается небольшое возвышение. Очень удобно, они могут атаковать с разных уровней с двух сторон одновременно, при этом, не рискуя попасть друг в друга, вряд ли они не воспользуются таким преимуществом.
- Кто поведет группы? - дрогнувшим от волнения голосом спросил Серж.
Штайнер внимательно оглядел его и криво усмехнулся.
- Тех, что пойдут вперед поведет сержант Джозеф, это практически верная смерть и белых посылать туда я не хочу. Я бы и его не отправил, но если никто не будет периодически пинать по заднице этих ленивых ослов, они могут вообще не дойти до засады и тогда все усилия насмарку.
Оба офицера вымученно улыбнулись, они прекрасно понимали, что без старшего передовую группу посылать нельзя, и внутренне каждый со страхом ожидал, что капитан выберет на эту роль именно его.
- Тех, кто пойдет справа от русла, поведу я сам. С этой стороны по крайней мере точно есть противник и драка будет неизбежно. Вторую группу поведет... - он задумался, переводя испытующий взгляд с одного на другого. - Поведет... Ты, Бурбон, поведешь. Русский останется здесь с резервом и вытащит наши задницы из пекла, если станет слишком горячо. Правда, Снежок, ты же не бросишь своих друзей в беде?
Серж только молча кивнул с облегчением вздохнув, все-таки командовать группой прикрытия гораздо безопаснее, чем идти в атаку на заранее оборудованные позиции конголезцев. Штайнер заговорщицки ему подмигнул и затопал назад к замершей цепочке жандармов, чтобы, как и обещал, лично отобрать смертников, которым предстояло через несколько минут отдать свои жизни ради того, чтобы господин Нгембу окончательно убедился в искренности своего полового партнера. Что ж такова жизнь: кому-то постельные утехи, а кому-то умирать с вырванными потрохами давясь криками боли и харкая кровью посреди тропического леса. У каждого свой фронт и своя война, каждый воюет, как может...
Ничего не подозревающая десятка, чем-то не понравившихся рыжему немцу жандармов растворилась в зеленом мареве джунглей. Одетые в пятнистую форму фигуры двинулись дальше по пересохшему руслу, тем же маршрутом, по которому шел бы весь отряд, если бы дозорные Бурбона вовремя не обнаружили засаду. Вскоре смолкли и звуки шагов, и легкие всплески, вызванные тяжелым десантным ботинком, неосторожно наступившим в обильно усеявшие бывшее песчаное дно ручья лужи полные мутно-желтой застоявшейся гниющей воды. Десятка обреченных бесследно исчезла в экваториальных джунглях, будто ее никогда и не было.
- Ну что ж, пора и нам выдвигаться, - поплевав на ладони и поудобнее перехватив винтовку, произнес Штайнер. - Удачи, русский! Постарайся хорошенько прикрывать наши задницы. Вперед, Луи! Черномазые уже нас заждались!
Маленький бельгиец украдкой перекрестился и махнул рукой своей группе жандармов, призывая их следовать за собой. Громадный немец, бывший на целую голову выше любого из своих бойцов, уже скользнул бесшумной тенью в подступавшие вплотную к песчаной канаве пересохшего русла заросли. Потревоженные ветви темно-зеленого кустарника, качнувшись из стороны в сторону, сомкнулись за ним, вновь замерев неподвижной и непроницаемой для глаза завесой. Еще минута и рядом с Сержем остался лишь его десяток. Нешуточным усилием воли стряхнув с себя накатившее вдруг вперемешку с дурными предчувствиями оцепенение, молодой лейтенант заставил себя прекратить вглядываться вслед ушедшим и заняться более насущными сейчас делами.
- Эй, парни, - прокричал он жандармам. Эти дикие обезьяны устроили на нас засаду. Там впереди... Наши сейчас порвут их жирные задницы, но если врагов окажется слишком много, то им придется отступать, а мы должны будем прикрыть их отход огнем. Отходить они будут вдоль русла, значит и конголезцы, которые будут их преследовать тоже попрутся этой дорогой. Тут-то мы их и встретим! Я сам покажу, кому где находиться и определю куда стрелять. Запомните главное: мы должны продержаться до тех пор, пока все наши не отступят, от нашей стойкости зависят их жизни. Поэтому я лично пристрелю любого, кто побежит назад без приказа. Так и знайте, я не шучу. Стрелять начнете по моей команде, не раньше. Я дам два длинных свистка, тогда можно начинать стрельбу. Сигналом к отходу тоже будут два длинных свистка. Раньше бросить позицию даже не думайте, это верная смерть!
Для пущей убедительности он вначале продемонстрировал настороженно притихшим жандармам свой револьвер, а затем висевший на шнурке тяжелый металлический свисток.
- Сначала два длинных свистка, потом отход! Иначе... - он вновь выразительно покрутил перед их лицами револьвером. - А теперь все за мной.
Он расположил их по пять человек с каждой стороны русла, широким веером, так чтобы те, кто скоро нарвутся на их огонь, не смогли бы с ходу сбить заслон, обойдя его сбоку по джунглям и ударив во фланг и тыл. Сам лейтенант присмотрел себе довольно глубокую вымоину, надежно защищенную свисающими корнями огромного дерева. Позиция находилась на небольшом возвышении и позволяла охватить глазом практически всех стрелков за исключением самых крайних. Это конечно было не слишком надежно, но в сложившихся условиях можно было радоваться и этому, для общего представления о ходе боя в принципе многого не требовалось. Для тренированного уха почти все будет ясно уже по одним звукам перестрелки, а если удастся кое-что еще увидеть глазами, то выйдет и вовсе замечательно.
Теперь оставалось только терпеливо ждать. По всем расчетам десятка смертников уже должна была поравняться с засадой, значит, все начнется с минуты на минуту и скоро уже станет ясно, сработал ли план немца. Если все получится так, как задумал капитан, у них будет довольно приличный шанс остаться в живых, возможно даже конголезские солдаты не решатся преследовать столь сильно потрепавшую их группу, или хотя бы не будут проявлять к погоне излишнего рвения.
Он еще раз тщательно осмотрел свою винтовку, мощная и безотказная бельгийская ФАЛ была не раз уже проверена, любовно вычищена и полностью готова к бою. Все же лишний раз приласкать оружие, проявить к нему заботу и внимание не мешало, и он нежно, будто женское тело погладил винтовку самыми кончиками пальцев, следуя всем изгибам ее хищного корпуса. "Только не подведи, родная... Только не подведи..." Подумав немного вытащил из ножен на поясе и прищелкнул к стволу плоский тускло блеснувший заточенной сталью штык. Мало ли как оно сложится, может, придется отбивать их врукопашную...
Грохот автоматных очередей заставил его судорожно сжаться, хоть и ждал он этого и знал, что вот-вот начнется, все равно как всегда бой застал его врасплох. Видимо невозможно все-таки привыкнуть к этому мгновенному переходу, властно вышвыривающему тебя из нормального мира в то пропитанное багровыми вспышками и кислым запахом пороховой гари аномальное измерение, в котором человеку приходится убивать себе подобных. До него еще не скоро докатится эта волна полная грома стрельбы, истошных воплей ужаса и боли и торжествующего рева победителей. Еще не сейчас, у него в запасе еще есть несколько минут, но он уже не был прежним девятнадцатилетним мальчишкой, не жил обычной жизнью и привычными чувствами... Теперь он стал совсем другим человеком, незнакомым большинству его друзей и однополчан. Он превратился в сжатый пружиной сгусток энергии и воли, мозг работал в тысячу раз быстрее, чем обычно, непрерывно просчитывая варианты возможных действий, мысли были кристально ясными и четкими, уши слышали мириады обычно неразличимых звуков, зрение обострилось, и он легко различал колыхание отдельных травинок на покрытой лужами поверхности русла ручья, ноздри раздувались, безошибочно узнавая и впитывая тысячи ранее недоступных запахов... Мышцы чудовищно напряженные, распирающие ткань мешковатого комбинезона, сладко заныли в предвкушении предстоящей работы...
Ураганная стрельба впереди постепенно шла на убыль, он легко различал голоса автоматических винтовок жандармов все реже и реже вплетающиеся в скороговорку китайских калашей, которыми преимущественно были вооружены конголезцы. Похоже, практически весь головной дозор уничтожен, только один или два человека еще продолжают экономно огрызаться злыми короткими очередями. Он необычно ярко представил себе, что происходит сейчас там, впереди... Как наяву увидел беспорядочно разбросанные трупы в пятнистых комбинезонах Катанги, ярко-алую кровь стекающую в желтые гнилостные лужи, перемешивающуюся с протухшей водой, посеревшего от ужаса, укрывающегося за бруствером из повалившихся друг на друга мертвых тел, жандарма, оскалившись бьющего и бьющего очередями в подступившую практически вплотную зеленую стену. Увидел, как летят из чащи ответные пули, с визгом взрыхляя красно-коричневый песок, как вскипает пенными бурунами при попаданиях болотная гниль, как падают срезанные ветки и куски лиан... На миг он представил, что должно творится в голове у оставшегося в живых жандарма, как он должен в яростном недоумении проклинать бросивших его товарищей, что только что были в какой-то сотне метров от него, а теперь все не идут и не идут на помощь гибнущему дозору... Острая игла жалости и вины пронзила сердце, и Серж встряхнув головой поспешил избавиться от навязчивого видения... Сейчас не до этого, сейчас нужно как можно точнее выполнить поставленную задачу, остальное неважно, терзаться муками совести будем потом, если останемся живы, конечно.
Где-то в джунглях свирепо и страшно прозвучал боевой клич Катанги и подхваченный двумя десятками глоток рванулся к заслоненному могучими кронами деревьев небу. Часто ударили длинными очередями винтовки. И тут же до чрезвычайно обострившегося слуха Сержа донеслись звенящие страхом крики конголезцев, наполненные болью стоны раненых и торжествующий вой атакующих. Минуту спустя такая же какофония долетела с левой стороны русла. Выходит прав был Штайнер, засада организована с двух сторон тропы и жандармы Бурбона тоже не остались без дела.
Однако конголезцы на удивление быстро оправились от неожиданного удара, видимо перед ними оказался опытный, хорошо обученный противник. Вскоре в разрозненной музыке боя стали ощутимо преобладать мелодии исполняемые автоматами Калашникова, а бельгийские винтовки лишь время от времени огрызались, а чуть позже, когда мощно и басовито рокотнул пулемет и вовсе почти замолчали. Серж явственно слышал, что звуковой вал все ближе придвигается к ним, накатываясь на позиции его десятка будто набирающий обороты паровой каток.
Вот уже в кустарнике, окаймляющем русло, мелькнули первые фигуры в гротескном тигровом камуфляже. Покачиваясь от усталости, изодранные колючками, растерявшие головные уборы, жандармы бежали вдоль русла, в глазах их светился страх. Сейчас они ничем не напоминали тех бравых вояк, что всего лишь полчаса назад сторожкими волчьими цепочками втягивались в джунгли. Время от времени кто-нибудь из бегущих останавливался и, развернувшись назад, веером пускал в заросли длинную неприцельную очередь, надеясь хотя бы случайно зацепить кого-нибудь из преследователей. Как ясно видел со своей лежки Серж в большинстве случаев пули проходили слишком высоко безобидно выкашивая пушистые верхушки молодого подлеска.
Мимо промчались первые жандармы, в нос ударило резким запахом пота и крови, видимо кто-то из бегущих был ранен, их хриплое на пределе сил дыхание громом отдалось в напряженно вслушивающихся в звуки боя ушах Сержа. Потом звук чавкающих по грязи ботинок стал постепенно удаляться и вскоре совершенно затих. "Черт, неужели это все кто успел выскочить?! - молнией мелькнула в голове мысль. - А где же Штайнер? Где Бурбон?"
Будто отвечая на этот вопрос, впереди ухнули несколько разрывов гранат и вслед за ними полоснули длинные очереди винтовок, донеслось торжествующее улюлюканье жандармов, и вновь слаженно грохнул боевой клич Катанги. Захлебываясь яростью, забасил пулемет. Наконец Серж их увидел. Сбившись плотной группой вокруг двоих белых, десяток жандармов бежал вдоль русла. Эти выглядели совсем не так, как первые проскочившие мимо его укрытия, никакой паники в их движении не ощущалось, это было организованное отступление, а отнюдь не беспорядочное бегство. Пробежав метров двадцать, жандармы остановились и, развернувшись назад, грохнули в заросли очередями, расстреляв примерно по полмагазина, потом двинулись дальше.
Но стрельба вслепую не могла серьезно задержать преследователей, со своего места Серж явственно видел, как в русле появились одетые в темно-зеленую униформу фигурки конголезцев. На таком расстоянии бойцы противника казались маленькими и совсем не страшными, чем-то напоминая вдруг оживших оловянных солдатиков, какими он играл в детстве. Вот только стреляли эти солдатики настоящими пулями, несшими с собой вполне реальную смерть. Пулеметная очередь огненной струей трассирующих пуль рубанула прямо по замешкавшимся жандармам. Серж с ужасом заметил, как покачнулся, привалившись всем телом к оказавшемуся рядом жандарму капитан, разглядел темную кляксу, расплывающуюся у него на груди, пятная ярко-оранжевую полосу камуфляжа. Крутнулся волчком, заваливаясь в высокую по пояс траву получивший пулю прямо в голову Бурбон. Жандармы бросились врассыпную, лишь двое подхватив под мышки обмякшее тело капитана, поволокли его, отчаянно ругаясь на своем языке. Еще один медленно отступал спиной вперед, практически не целясь, молотя перед собой из винтовки и крича что-то неразборчивое в адрес острожными перебежками приближавшихся конголезцев. Тем временем в русло спрыгивали все новые и новые фигуры, на глаз Серж оценил их численность примерно в пять десятков бойцов.
Он оглядел позиции своих жандармов, надежно скрытые от глаз нападающих те были отлично ему видны, и уже давно с нетерпением и страхом поглядывали в его сторону, ожидая сигнала к вступлению в бой. Сержу хотелось, чтобы в зоне видимости оказалось как можно больше преследователей, тогда неожиданный удар из засады оказался бы более эффективным и, возможно, понесенные потери изрядно охладили бы пыл правительственных солдат. Но, похоже, дальнейшее промедление грозило гибелью Штайнеру, грузное тело которого жандармы напрягая последние силы, все никак не могли выволочь из зоны огня. К тому же он ясно почувствовал вдруг, что еще минута вот такой пытки ожиданием, и его жандармы просто побегут, наплевав и на приказ, и на здравый смысл, и на угрозу расстрела...
Он поднес к губам свисток в тот самый момент, когда меткая пуля конголезца все же ударила прямо в грудь одного из тащивших капитана жандармов, и тот безвольным мешком осел под ноги своему товарищу. Второй жандарм, дико вращая глазами, глянул на труп и, разжав руки, позволил Штайнеру упасть на него сверху. Немец болезненно застонал и завозился в траве пытаясь оттолкнуть мертвеца и подняться на ноги, получалось у него плохо. Жандарм еще раз огляделся вокруг и вдруг, тонко по-заячьи вскрикнув, бросился бежать со всех ног, отшвырнув мешающуюся винтовку и бестолково размахивая руками. Пуля кого-то из конголезцев догнала его на четвертом шаге, железным жалом клюнув прямо в позвоночник между лопатками, придав бегущему телу дополнительное ускорение и с маху бросив его прямо в узловатый древесный ствол. Жандарм сполз по нему вниз, в агонии царапая ногтями неподатливую кору, изо рта медленными толчками плеснула кровь.
Серж, набрав в грудь побольше воздуха, что было сил, дунул в свисток. Резкая переливчатая трель на миг перекрыла шум боя, отчаянно завибрировала в воздухе, впиваясь в мозг дребезжащей тревожной нотой. Он тут же подул в свисток еще раз, и звук еще не успел растаять в насыщенном влагой воздухе, как на атакующих конголезцев обрушился шквал огня. Жандармы били длинными очередями, интуитивно находя цели в расцвеченном яркими бликами зеленом мареве джунглей. Били вымещая на ненавистных врагах только что испытанный липкий парализующий волю и разум страх, мстя за бушевавшую в мозгах панику, за убитых товарищей, за тяготы этого рейда, за всю несправедливость свой тяжелой крестьянской жизни... За все! На, сволочь! Получай!
Первые ряды преследователей буквально были выкошены невиданной плотностью автоматного огня. Они даже не успели сообразить, откуда их убивают, не сделали ни одного ответного выстрела. Торжествующим громом разнесся над джунглями боевой клич Катанги. Жандарм до последнего прикрывавший отход тех, кто тащил раненого Штайнера, устало уронил вниз сжимающие винтовку руки и, покачиваясь, побрел куда-то в сторону, на его мясистых, по-африкански вывернутых губах, играла сумасшедшая улыбка, глаза были полузакрыты.
Поддавшись общему порыву, Серж тоже что-то выкрикивал, перебрасывая прицел с одной темно-зеленой фигуры на другую. Вот кубарем покатился заросший курчавыми кудрями здоровяк, отчаянно выгибая спину, будто пытаясь сам себя укусить за лопатку, вот рухнул в траву как подкошенный юркий худощавый конголезец, вот еще один получив пулю в живот с воем осел гущу кустарника, пытаясь запихнуть обратно в разорванное брюхо вываливающиеся наружу, перемешанные с кусками формы кишки...
- Смерть! Смерть! - завывали жандармы.
Винтовочный огонь грохотал, не ослабевая ни на миг, придавая еще недавно запуганным неуверенным в себе людям сил, наглядно доказывая им, что здесь и сейчас они сильнее своих врагов, что они могут побеждать, делая их практически бессмертными. И они свято верили в это... Вот только даже искренняя вера не спасает от пуль.
Первая пулеметная очередь, прогремевшая из темноты густых зарослей, прошла поверху, обрушив на увлекшихся стрельбой жандармов целый ворох листвы, мелких веток, кусков лиан и срубленных верхушек деревьев. Пока пулеметчик правительственных войск еще только пристреливался, просто нащупывал в зеленом море тропического леса огневые точки жандармов, примеривался к ним. Но вскоре он начнет бить прицельно, экономно отсекая очереди по десятку патронов, вбивая в землю любое сопротивление, не давая поднять головы, не позволяя стрелять... Пулемет, очень серьезное оружие в лесном бою, даже толстые стволы деревьев не могут дать надежного укрытия от его мощных, достающих противника везде, пуль. А под прикрытием его огня, вперед, приготовив гранаты, рванутся штурмовые группы, подойдя вплотную к позициям засадников, они гранатами пробьют себе дорогу, вклиняться в образовавшуюся брешь, схватятся с жандармами в коротком и заведомо проигрышном для них рукопашном бою. А потом можно будет спокойно собирать трофеи: резать уши и носы, отрубать кисти рук... Уж слишком мало бойцов стоит в заслоне, не сдержать им наступательного порыва правительственных войск, ни за что не сдержать... И хуже всего, что сами конголезцы это прекрасно знают, наверняка, по звуку огня уже успели определить приблизительное количество противостоящих им стрелков.
Следовало немедленно отходить, пока такая возможность еще была, пока ошарашенные неожиданным огневым налетом солдаты еще только приходят в себя, пока они не осознали до конца, что им противостоит всего лишь горстка жандармов... Серж поднес к губам свисток, две резкие трели пронзили воздух, он еще успел увидеть как зашевелились лианы и ветви кустарников, услышать топот тяжелых ботинок жандармов. Лишь где-то справа, невидимый в густых зарослях боец, увлекшись стрельбой, продолжал рубить зеленую стену джунглей бестолковыми длинными очередями. Серж осторожно приподнялся на получетвереньках, высунувшись по пояс из давшей ему приют вымоины, аккуратно выглянув из-за толстого корня, огляделся вокруг, выбирая наиболее безопасный маршрут для отхода. Тут его взгляд неожиданно натолкнулся на в каких-нибудь двух десятках метров от него, ворочавшегося Штайнера. В горячке боя Серж совершенно забыл о раненом капитане, брошенном жандармами и теперь даже удивился когда увидел, как тот поминутно замирая и морщась от боли старается приготовиться к последнему бою: вынимает из подсумков и раскладывает рядом на траве гранаты, меняет магазин в винтовке... Судя по всему старый эсэсовец собирался дорого продать свою жизнь, достойно приняв смерть в бою с превосходящим его противником, захватив с собой пару-тройку врагов. На груди все сильнее плыло вширь темное кровяное пятно, лицо немца стало ненормального синюшно-бледного цвета, а руки двигались неуверенно, будто преодолевая чудовищное сопротивление. Рана явно была тяжелой и отбирала все силы капитана, до сих пор не потерявшего сознание лишь благодаря железной воле. Серж удивленно покачал головой, наблюдая за приготовлениями старого вояки и вдруг даже раньше, чем сам успел толком сообразить, что же собирается делать, одним змеино-гибким движением скользнул между корнями, покидая укрытие в вымоине. В следующую секунду он уже стремглав летел вниз по склону, время от времени закладывая на бегу хитрые зигзаги, с помощью которых надеялся сбить прицел вражеским снайперам. Пули и вправду вскоре засвистели вокруг рассерженными шершнями, с хрустом срубая ветки, сочно чмакая в древесные стволы. Однако стрелки конголезцев безнадежно опоздали, слишком неожиданным оказалось для них появление несущегося в полный рост европейца, да и бежать было не слишком далеко. Вскоре Серж с разбегу рухнул в траву, перекатился в сторону и оказался у самых ног привалившегося спиной к пальмовому стволу капитана. Тот пристально смотрел на него налитыми кровью глазами, губы беззвучно шевелились, силясь что-то произнести.
- Здорово, правда! - нарочито бодро выкрикнул Серж. - Круче, чем в парижском Диснейленде!
В тяжело вздымавшейся груди немца что-то шипело и булькало, а когда он попытался податься всем телом навстречу Сержу прямо из черного схваченного подсохшей сукровицей отверстия в середине грудины, плеснул фонтанчик темной густо-вишневой крови.
- Ого, какой хороший у вас гемоглобин! - продолжал балагурить Серж, резкими точными движениями ножа вспарывая тигровый комбинезон вокруг раны, обнажая обильно поросшую рыжим волосом грудь капитана. - Кровь прямо черная! Как вам только удается? Небось, красное вино постоянно пьете?
От его неосторожного движения немец в голос вскрикнул и страдальчески закатил глаза, лоб его покрылся крупными каплями пота.
- Больно, конечно, больно, - успокаивающе забормотал Серж. - Но надо терпеть, надо терпеть... Нужно осмотреть и перевязать вашу рану...
Штайнер ничего не ответил, лишь сильнее закусил зубами губу, так что по небритому подбородку поползла капля крови, он не кричал и не вздрагивал, порой Сержу казалось, что он выковыривает обгоревшие куски ткани не из раны живого человека, а из учебного манекена, предназначенного для студентов-медиков. Лишь по сузившимся в две черные точки зрачкам, да градом катившемуся по лицу поту можно было судить о том, какие нечеловеческие страдания испытывает сейчас немец.
Рана ему не понравилась. Судя по всему, было задето легкое, воздух при каждом вдохе и выдохе раненного со свистом вылетал из черной с покрасневшими вспухшими краями дыры, пузыря вяло сочившуюся кровь. В первую очередь следовало как-то закрыть рану, прекратив эту ненужную вентиляцию. Вырвав из нагрудного кармана медицинский пакет, Серж зубами разорвал прорезиненную упаковку и, вывернув ее внутренней стерильной стороной вверх, наложил на рану, теперь доступ воздуха в грудную полость был перекрыт и лейтенант, облегченно вздохнув, принялся сноровисто приматывать серый лоскут упаковки бинтами.
- Ну вот и все, - проворчал он себе под нос накрепко затянув последний узел.
- Что дальше, русский? Попрешь меня на себе?
Серж лишь согласно кивнул, прикидывая как бы поудобнее ухватить грузное тело капитана, чтобы не потревожить рану и иметь хотя бы одну свободную руку для винтовки.
- Дурак! Вдвоем не уйдем! Спасибо за помощь, а теперь беги отсюда, я прикрою, - прохрипел немец, делая попытку дотянуться до своей винтовки.
Серж отрицательно мотнул головой и, ухватив Штайнера за плечо, принялся пристраивать его себе на закорки.
- Уходи, идиот! Все равно меня не вытащишь. Уходи! Это приказ, лейтенант!
- Заткнись и не мешай! - оборвал его Серж, кряхтя от натуги взвалив немца на спину.
Пошатываясь, он сделал первый пробный шаг, потом еще один, девяностокилограммовая туша немца давила на плечи, ноги его постоянно съезжали.
- Держись крепче, фриц! Будем играть в лошадки!
- Я не Фриц, - удивленно выговорил Штайнер, вцепляясь ему в плечи.
- Фриц, не фриц, один хер, - натужно просипел Серж, пытаясь перейти на бег.
Ничего путного из этого конечно не вышло, слишком тяжел, оказался немец, Серж еле-еле ковылял под таким грузом, но упорно не бросал свою ношу, шаг за шагом продвигаясь вперед. Шел он не обратно вдоль по руслу, а круто забирал в непролазный бурелом джунглей, справедливо полагая, что при таком темпе передвижения конголезцам ничего не будет стоить его нагнать, и единственный шанс спастись для них, это укрыться глубоко в лесу в стороне от места боя. Теперь выстрелы слышались все реже, а когда все же доносились, то звучали уже не сзади них, а где-то впереди и сбоку, похоже преследователи проскочили то место, где они покинули русло и теперь увлеченно добивают удравших вперед жандармов. Однако успокаиваться и поздравлять себя со спасением, было еще слишком рано, требовалось как можно дальше углубиться в лес, оставив между собой и преследователями хотя бы пару-тройку километров. Потом можно будет остановиться, передохнуть и решить, как же действовать дальше.
Молодой и выносливый организм Сержа продержался почти полтора часа, после лейтенант понял, что идти дальше без отдыха уже не в состоянии. Несколько раз он падал, и лишь неимоверными усилиями ему удавалось подняться. Штайнер наверняка испытывал жуткую боль, но, ни словом, ни жестом, ни разу не показал этого, лишь изодранные в кровь искусанные губы свидетельствовали о его муках. Наконец, в очередной раз, споткнувшись о вылезший из земли корень и с размаху сунувшись лицом прямо в нестерпимо воняющую гнилью жидкую грязь, Серж так и не смог подняться. Взвыв от бессильной злости, он сбросил с себя тело немца и тяжело перевалился на спину, хрипло и загнанно дыша, жадно хватая ртом влажный воздух.
- Оставь меня, русский, оставь меня здесь... Все равно ты меня не дотащишь... - чуть-чуть отдышавшись прохрипел Штайнер.
Серж молча мотнул головой, сил отвечать уже не было.
До наступления темноты они сумели пройти еще около двух километров и Серж, поняв, что им все же удалось оторваться от преследования, рискнул развести костер. Спрятанный в на скорую руку вырытой яме костерок весело зашипел, вскидывая к потемневшему небу искры, даря тепло и уют измученным людям. Осмотрев все свои карманы, Серж отыскал лишь два квадратных армейских сухаря, у капитана нашлась пачка галет.
- Да ужин сегодня не богат, но медики говорят это даже полезно, - балагурил Серж, чувствуя, как ноет от усталости все тело, понимая, что завтра любое движение будет вызывать невыносимую боль в перетруженных мышцах. Сможет ли он и дальше тащить на себе капитана?
- Оставил бы ты меня здесь, Снежок, - будто читая его мысли, выдохнул Штайнер. - Если уж тебе так хочется спасти мою шкуру, то можешь просто вернуться за мной из Кабванга, с носилками и доктором.
Серж отрицательно мотнул головой.
- Так будет даже лучше... - настаивал немец. - Ты только напрасно мучаешь меня, волоча на спине. Я спокойно дождусь тебя здесь. Тут всего каких-нибудь десять миль по прямой. Если выйдешь с утра налегке, то к ночи уже сможешь за мной вернуться. А будешь и дальше переть на себе эту жирную задницу, - он с кривой ухмылкой хлопнул себя по ляжке. - Так и за несколько дней не доберемся.
В словах старого немца был определенный резон, и Серж невольно с ним согласился, к тому же подсознательно он и сам понимал, что вряд ли даже чисто физически выдержит десятимильный переход по джунглям с капитанской тушей на закорках.
- Ладно, утром подумаем, - неопределенно кивнул он Штайнеру. - Может быть, так и сделаем.
Немец разом приободрился и принялся рассуждать о том, как вернее и короче будет добраться отсюда до города. За этим разговором они, сжевав сухари, и уснули, вымотанные до предела выпавшими на их долю за этот день испытаниями.
Ночью Серж проснулся от громкой брани на немецком языке. Штайнер метался в бреду, тускло мерцающие угли костра освещали его искаженное яростью, покрытое мелкими бисеринками пота лицо.
- Атака! - в полный голос ревел капитан. - Поднимайтесь трусливые свиньи, всыпем Иванам, чтобы помнили, с кем связались. А потом будем драть ихних Машек! Подъем, ублюдки! Вытряхните из штанов дерьмо и вперед! До Волги всего сотня метров! Вперед!
Он яростно скрежетал зубами, раздавая команды, кого-то нещадно матеря, пытался вскочить на ноги, но каждый раз лишь бессильно откидывался обратно на траву. Лоб Штайнера просто пылал жаром, повязка закрывавшая рану сбилась и из-под нее вновь начала сочиться сукровица. Не зная, чем помочь раненому, Серж наугад скормил ему несколько таблеток из аптечки, силой влил в глотку немного воды из фляги, стер с лица выступившую испарину. Больше ничего сделать он не мог. Лишь под утро немец забылся тяжелым сном, и то постоянно вздрагивал всем телом и жутко скрипел зубами. Теперь, о том, чтобы оставить его в джунглях одного дожидаться помощи не могло быть и речи, впавший в беспамятство капитан стал бы легкой добычей для любого хищного зверя, а мог и попасть в руки патрулей конголезцев или дикарей. Как ни тяжело было, но пришлось вновь тащить немца на своей многострадальной спине. Теперь это выходило гораздо хуже, так как выпавший из реальности Штайнер, совершенно не мог самостоятельно держаться, а порой даже порывался напасть на своего спасителя.
Серж шел, отупев от усталости, практически ничего вокруг не замечая, раскачиваясь из стороны в сторону будто пьяный, падал и снова поднимался.
- Чертов ублюдок, - хрипел он, взваливая на спину отяжелевшее горящее жаром тело. - Какого хрена ты до сих пор не умер?! Какого хрена я должен тебя тащить?! Сука! Сволочь! Долбанный фашист!
Немец не отвечал, лишь изредка тихо постанывал, беспомощно перекатывая в такт шагам упиравшуюся Сержу в плечо голову. На одном из привалов он все же пришел в себя, удивительно ясным взглядом посмотрел в лицо Сержу и четко произнес:
- Там, в кармане фляга. Достань.
Обессилено лежащий рядом Серж потянулся к набедренному карману капитана и, отстегнув закрывающий его клапан, извлек плоскую серебряную фляжку с выгравированным у самого горлышка германским орлом. Вокруг распростертых крыльев вилась надпись на немецком: "Обершарфюреру Штайнеру, самому храброму солдату нашего батальона, в день именин с наилучшими пожеланиями от штурмбанфюрера Кирхена".
- Дай мне глотнуть разок напоследок.
Серж молча протянул флягу немцу, и тот припал к горлышку долгим затяжным глотком. Шумно выдохнув, он отдал флягу обратно.
- Возьми ее себе, русский. Возьми на память о старом Зеппе, который отходил свое по этой земле. Возьми и уходи, оставь меня здесь. Дай спокойно умереть.
- Заткнись, без тебя тошно, - проворчал Серж, запихивая флягу в карман.
Немец хотел сказать что-то еще, но Серж демонстративно повернулся к нему спиной и тот умолк. А спустя несколько минут, когда отдышавшийся лейтенант с трудом поднялся на ноги, чтобы продолжать путь, в глазах Штайнера вновь плескалось безумие горячечного бреда. Тяжело вздохнув Серж взвалил его себе на спину и сделал шаг, потом еще один и еще... Еще несколько шагов из тех многих тысяч, что ему предстояло пройти.
Джунгли кончились внезапно. Сквозь плывший перед глазами багровый туман вдруг проступили залитые заходящим солнцем и оттого окрашенные в нереальные розовые тона очертания окраинных построек Кабванга. Серж сначала даже не поверил себе, по-лошадиному мотнув из стороны в сторону головой, прогоняя столь соблазнительный мираж. Но видение не пропадало, больше того в их сторону от крайних домов уже бежали несколько человек в тигровых комбинезонах жандармов Катанги.
- Дошли... - хрипло выдохнул Серж. - Слышишь, фриц? Мы все же сделали их всех... Мы дошли, слышишь?
Подкосившиеся колени внезапно отказались держать усталое тело, и он грузно осел в высокую по пояс траву. Штайнер безвольно соскользнул с его плеча и, не издав ни звука, распростерся на земле. Серж с тревогой обернулся к нему.
- Эй, фриц, ты чего это выдумал? Что с тобой? Не молчи! Эй!
Штайнер был мертв, тело его уже остыло и постепенно начинало коченеть, он умер еще несколько часов назад, а смертельно усталый наемник даже не заметил этого и продолжал тащить на себе давно мертвое тело.
- Ты что, капитан?! Ты что, издеваешься?! Давай, дыши! Ты не должен умирать! Ведь я тебя вытащил! Дыши, гад! Дыши! Ну что же ты?!
Он в приступе бешенства колотил кулаками по груди отзывавшееся гулким стуком окоченевшее тело, сведенное судорогой агонии лицо немца криво ухмылялось, мотаясь под его ударами из стороны в сторону. Так их и нашли подбежавшие жандармы. Они еще долго не могли оторвать Сержа от тела немца не решаясь подступиться к этому обезумевшему, перемазанному с ног до головы грязью и кровью лейтенанту в изодранной форме. Наконец Серж позволил им себя увести, он шел поддерживаемый под руки двумя здоровенными сержантами, а по щекам его текли мелкие злые слезы, он не чувствовал их...
Из всего их отряда до Кабванга добрался он один, остальные навечно остались в диких тропических джунглях. А спустя еще два дня войска Катанги штурмом взяли миссию святого Августина, в подвале одного из домов солдаты обнаружили труп белой женщины зверски изнасилованной с вырванными грудями и следами многочисленных ожогов. Из разодранного заднего прохода торчало горлышко забитой в прямую кишку бутылки. Агент разведки Катанги все же не смогла заслужить доверия конголезского министра. Жертва отряда Штайнера оказалась напрасной.
