Замполит батальона Токарев по пятницам проводил политзанятия, доводил до курсантов информацию по обстановке в стране и в мире. То, как он это делал, всегда было утомительно и скучно, хотя бы потому, что историю и современную линию партии в лицах и в фактах они и так изучали на кафедре, их головы были крепко забиты выкладками из ленинских работ, материалами последних съездов и мировых событий. Подготовка курсантов была выше, чем у замполита. Токарев же, расхаживая между рядов, продолжал повторять прописные истины, внезапно заглядывал в глаза, как будто проверяя их политическую зрелость и преданность партийной идее. Это коробило, вызывало насмешки, но замполиту все было нипочем, он упрямо гнул своё, просвечивал души будущих офицеров, как будто хотел вычислить еще несостоявшегося предателя.
Сегодня он рассказывал курсантам о лейтенанте Стовбе, героически погибшем в Афганистане, в его изложении поступок офицера, как и вся его короткая жизнь, скатился до уровня рекламной листовки. Для замполита что Карацупа в далеком 1936 году, что Стовба в 1980-м - герои одной обоймы. Легендарный пограничник жив-здоров и благополучен, а их ровесника, мальчишки, уже два года, как нет в живых... Не так проста эта современная история и политика партии, когда гибнут люди, когда не знаешь, каким будет твой собственный завтрашний день. Они слушали, как слушают тишину, пытаясь даже в косноязычной речи Токарева уловить что-то крайне важное, тот лейтенант был такой же породы, что и курсанты, и сейчас они шли его следами, его горной тропой навстречу бандитам, чтобы вместе с ним стать перед выбором: жить или умереть, сжать до скрежета зубы и сделать выбор... не в пользу жизни. Токарев, наклонив голову с лоснящимися залысинами и вывернув кисть руки, высматривал на часах время до окончания занятия
-...будучи членом партии и понимая свою ответственность за выполнение боевой задачи, за жизнь своих солдат, лейтенант Стовба остался прикрывать отход подразделения, он принял решение...
-Слышь, Купер, там что-то непонятное происходит. Днем в кишлаках народная власть, ночью - душманская. Непростой народец эти афганцы, и нашим и вашим.
-А ты думал, душманы - то же самое, что басмачи, люди их боятся, они головы отрезают, животы вспарывают, землю в кишки насыпают.
-Дикое средневековье. Зачем, в чем смысл?
-Как в чем? Как и раньше - запугать. Вот Стовба и не сдался, при любом раскладе офицеру в плен нельзя, - Куприн на секунду ушел в себя, он тоже думал об этом.
-Так он и душманов подорвал, не всё они просчитали.
-Все - не все, какая теперь разница, парня нет.
-Ведомая партией и правительством, - продолжал замполит, - исполняя свой интернациональный долг, наша армия самоотверженно решает поставленные перед ней задачи. Решает их в сложных условиях горно-пустынной местности, как это происходит сейчас в Афганистане. Конечно, мы там не только дома строим, муку и керосин местным беднякам раздаем, как это пишут в газетах... Совместно с афганской армией мы ведем боевые действия по поимке и уничтожению местных банд, которые терроризируют население и убивают дехкан, перешедших на сторону законного правительства. Мы сопровождаем грузы, охраняем электростанции...
Афганская тема медленно вползает в курсантскую жизнь, странно, что никто не связывает это напрямую с собой. Они - военные, а разгоревшаяся война по-прежнему остается далекой. Какие-то сады там сажают, дома строят, разве для этого вводили контингент? И вот громом среди ясного неба рассказ о Стовбе, замполите роты, герое. Что там случилось, если ему пришлось так поступить? Как в Великую Отечественную. Прикрывал своих, а чтобы не взяли в плен, подорвал себя. Пацан совсем, на три года старше курсантов. Стихи писал. Теперь он тоже будет легендой.
На самоподготовке Платов часто оказывался рядом с Китаевым. Общих интересов у них было меньше, чем противоречий, но, как известно, противоположности притягиваются. Они постоянно спорили друг с другом, хотя редко докапывались до истины, наверное, этот странный тандем связывали и симпатии.
-Помнишь, что Токарев про Стовбу сказал: он принял решение... Я чуть не поперхнулся. - Китаев задрал на лоб свои брежневские брови, - да какое, к черту, решение? Стовба уже ничего не мог изменить.
-Шура, ты бы смог вот так?
-Что смог? - Не понял или не захотел понять вопрос Китаев.
-Ну так, как этот парень... Вот ты живой, вот враги, вот граната - и вдруг все, тебя уже нет...
-Э-э, не разгоняйся, тормозни маленько, - Китаев приготовился долго и убедительно рассуждать. - В бою надо быть хитрее, расчетливее. А тут что? Сначала завести ситуацию в тупик, когда уже нет никакого выхода, потом играть в Гамлета. В этом что ли героизм? Потом, в финальной сцене, рвануть себя и вписать свое имя в анналы.
-Ты циничный.
-Я не отрицаю. Циник - что трезвенник. Я трезво размышляю, готовлюсь действовать в возможных обстоятельствах, а быть дураком и жертвенной овцой не собираюсь. Наоборот, хочу понять, зачем мне это надо, в чем мой интерес?
-Может, ты заранее готовишься к предательству?
-Ты поосторожнее, а то в рог получишь.
-По какому поводу?
-А не нравишься ты мне.
-Взаимно, - Платов набычился. - Ты не просто циник, ты - сволочь, будет выгода - мать родную продашь.
-Приятно слышать высокие слова от просвещенного Вольтера, - по лицу Китаева расплывалась ядовитая саркастическая усмешка. Не в первый раз.
Через секунду каким-то непостижимым образом в эту оскорбительную усмешку впечатался кулак Платова. Голова Китаева отшатнулась назад, он бы слетел со стула, но успел ухватился за угол столешницы, выражение лица исказилось, сменилось недоумением, он не пытался спросить "за что" и только взялся за нос, удерживая кровь. Платов, чтобы не оставалось непонимания четко произнес:
-За Стовбу.
Голова Китаева вернулась в исходное положение, на лице снова обозначилась полуулыбка, он сдержался и не пытался ответить на выпад противника.
-А вот здесь ты не прав, дорогой Вольтер, тебе не хватает выдержки и... Чего? Правильно, аргументов. Вместо них - что? Правильно, заурядная грубая сила, - он втянул разбитым носом воздух. - Так вот, продолжаю, когда дело доходит до лейтенантского героизма, ищи в предпосылках тупого начальника, кретина, который не разобрался в обстановке. Который не способен командовать. Который его подставил, чтобы не подставляться самому. Этот же командир сделает из него героя, но не в виде реверанса, а потому что аура героизма прикрывает грубые просчеты.
-Извини, Шура, я погорячился, - вдруг стало неловко, такая очевидная, такая высокая правда оказалась тонкой материей, отчего Платов не смог ею распорядиться. Понимая, что сказал не все, он добавил, - удар за тобой.
-Само собой. Обязательно воспользуюсь, - по узким губам Китаева снова ползла неприличная улыбка.
Следующим вечером, когда прошло больше суток, перед отбоем Китаев буквально подловил Платова, окликнув его из-за спины. Когда Платов обернулся, сильный удар в лицо сбил его с ног, отбросил его на спинку кровати.
-Ну ты... - Он хотел добавить "козел" и осекся, вспомнив вчерашний разговор и свои последние слова, больше похожие на сдачу, чем на рыцарское благородство. - Ладно, проехали.
-Теперь мы в расчете, любезный Вольтер.
Платов терпел наказание, которое сам себе и назначил, и только всплеск эмоций мешал ему почувствовать, как с каждой толикой испытаний становилась надежнее и прочнее тонкая материя его правды.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023