ArtOfWar. Мещеряков Юрий Альбертович. Истина где-то рядом...

Истина где-то рядом

Предчувствие. Оно его сжигало, как на медленном огне, оно давило на сознание, оно мучило и терзало, выворачивало наизнанку, и в этом был страх. Он боялся и сам не знал, чего именно. Что-то должно произойти, что-то... На войне это что-то почти всегда смерть.

Первый раз так случилось больше года назад, когда несколько часов к ряду ощущение тревоги тяжелой гирей лежало на сердце, мешало думать, рассчитывать свои действия, мешало управлять людьми. Его рота медленно поднималась по тропе, вьющейся к перевалу, саперы острыми жалами щупов и своими ногами искали мины. Прекрасная видимость позволяла наблюдать горные кряжи на двадцать и более километров вокруг, воздух благоухал прохладой, ослепительно синее весеннее небо внушало надежду. И только эта тревога... В нескольких километрах западнее по другому хребту поднималась другая такая же рота, люди, похожие на муравьев, казались медлительными и смешными. Когда появилась пара боевых вертушек, на нее никто не обратил внимания, армейская авиация всегда обеспечивала их операции, когда они далеко уходили от своей артиллерии, и наносила удары по плановым целям. В этот раз все случилось иначе. Ведущая машина легла на боевой курс, и несколько секунд спустя, две ракеты с шипением ушли к цели. Одна из них прямым попаданием накрыла ту самую другую роту. Какая нелепая, какая страшная ошибка! Но она случилась: все сделано, и там погибли люди. Жуткое и будничное зрелище разворачивалось перед его глазами, но что-то особенное, необъяснимое происходило с ним самим. Не стало тревоги, постыдное облегчение блаженно проникло в каждую клетку сердца, и он отчетливо расслышал уверенный внутренний голос: в этой операции больше ничего не произойдет. И не произошло.

Предчувствие, оно не подводило никогда. Оно стояло на страже его жизни, оно охраняло роту, которой он командовал, и вот уже многие месяцы в ней не было безвозвратных потерь. Но никто в роте не знал, чего это стоило их командиру, почему иногда без видимой причины он начинал через мать-перемать, через затрещины гнать своих солдат по расщелинам, камням, заставлял надрываться и страдать от жуткой, запредельной усталости. За глаза его звали психом, в лучшем случае - рыжим чертом, и не очень-то любили, каждый, конечно, судил по-своему, но главное заключалось в другом: с ним не боялись идти на операцию. А когда солдаты доверяют своему командиру, успех обеспечен - это и есть кредо. Ему он следовал неотступно, а поэтому натягивал свои нервы, как струны, и рвал их нещадно. Его тактические ходы со временем стали изобретательны, а накопленный опыт перерос в собственную теорию ведения войны. Какую? Тут все просто: разумное применение боевого устава плюс интуиция. С уставом все ясно, а вот интуиция в его теории шла с грифом совершенно секретно, потому что ей требовался избыток адреналина в крови. Этот гормон стимулировал рефлексы и работу мысли, но главное, он заставлял среди обманчивого благоденствия видеть опасность. Он делал его стопроцентным командиром.

Вот и теперь на медленном огне горела его душа. Как и более года назад воздух благоухал прохладой, ослепительно синее небо внушало надежду, а еще зеленая трава мягко стелилась под ногами, невдалеке негромко, умиротворенно вздыхал Панджшер, и выше по ущелью виднелись несравненно белые шапки ледников. Чем не Австрийские Альпы? Чем не рай на Земле? Наверное, таким и должно быть счастье... И ни одного выстрела с самого утра.

Почему ни одного выстрела? Мы уже вошли на территорию духов, почему они не стреляют? Как вам вопрос для райского местечка? Вопрос был нормальным, потому что его уже несколько раз задавал себе лейтенант Григорий Маркелов, командир мотострелковой роты, воевавший в этих горах уже полтора года. Когда-то давно его головной взвод напоролся на засаду и лег там почти полностью в чужую землю. Не мог он себя в этом винить, но и забыть тоже не мог. С тех пор в роте не погиб ни один солдат, и Маркелов этим гордился.

Сегодня рота находится в передовом отряде полка, обеспечивает работу саперов, и если душманы что-то задумали, то достанется именно тем, кто впереди. Операция обещает быть долгой, весь район надо очистить, а группировка у них здесь приличная, несколько бандформирований и обученных в Пакистане подразделений. А пока саперы снимают минное поле, один из его взводов прикрывает их, у остальных же есть возможность для привала.

Он оглянулся по сторонам. Четыре боевые машины пехоты, направив орудия на горные хребты, стоят с заглушенными двигателями на каменистой панджшерской дороге. Их экипажи через оптику ведут наблюдение за отрогами, скалами, ищут пещеры и возможные огневые позиции духов, а поискать здесь есть что. Когда же он перевел взгляд на свою пехоту, расположившуюся за камнями и полуразрушенными дувалами, его что-то кольнуло в груди. Он вдруг представил, как они выглядят сверху, как их видят духи через оптические прицелы, и его словно прорвало. Говоря простым и вполне цензурным языком, он дал приличную взбучку всем, чьи головы, спины, плечи выглядывали из-за укрытий. Несколько обиженных взглядов скользнули по нему, на что он не обратил никакого внимания, но наоборот, удовлетворенно наблюдал, как солдаты выполняли указанный им "маневр". Ни благодарности, ни понимания он ни от кого не ждал - пусть мамы "спасибо" скажут, когда их дети домой живыми вернутся, это и будут мои медали и за службу, и за верность, и за отвагу. Он еще раз огляделся. Вот теперь порядок, ни одна задница не торчит, все мыши - по норам.

Дальше случилось то, что он будет помнить всю свою оставшуюся жизнь, сколько бы ни было в ней дней и лет... Ему вдруг показалось, что Время остановилось, либо текло так медленно, как, как... как что? Как густой кисель, и среди этого вселенского торможения заботливо, мягко, но настойчиво прозвучал молодой голос:

-Товарищ лейтенант, укройтесь. - Маркелов медленно повернул голову, но рядом с ним никого не было. Что за наваждение? Кто это? Кто беспокоится за его жизнь?

-Товарищ лейтенант, укройтесь, - голос оставался мягок и настойчив. В самом деле, всех разогнал, а сам стою, как столб. - Так же медленно Маркелов стал сползать спиной по стволу старой чинары. Мимо его лица неторопливо опускался парашют зеленых листьев, он приподнял глаза - там, где только что находился его лоб, колебалась ветка со свежим белым срезом. Подумать о том, что это значит, он не успел.

Два резких хлопка, пронзительный свист пуль вернули Время из оцепенения, оно мгновенно стартовало и понеслось неудержимой лавиной. В двадцати метрах слева от командира роты с пулей в затылке рухнул сержант Хорошев (откуда он взялся?). Саперы, еще не закончив снимать мины, скатывались с дороги в рытвины, за камни. Взвод прикрытия течение нескольких секунд искромсал в труху все прибрежные и придорожные кусты и, перенеся огонь на сто-двести метров дальше, вгонял раскаленные струи свинца во чрево бокового ущелья. Четыре орудия боевых машин короткими и длинными очередями 30-миллиметорвых снарядов дробили тысячелетние камни гор... Тот, кто это сделал с Хорошевым, не должен был и не мог остаться живым.

Четыре солдата, еще на что-то надеясь, выносили сержанта в безопасное место, из его затылка текла багровая кровь, тело била агония. Это конец. Жаль парня, из него получился бы толковый командир. Но как странно: две пули - две цели. Если стреляли из автомата, то в кого из нас целились? Если стреляли два снайпера, то почему одновременно? Чей это был голос, кто предупредил меня? Ну, не ангел же? Нет, нет, и разве может быть у меня ангел-хранитель, если я не верю в Бога? Откуда же эти спасительные слова? Мысли наталкивались одна на другую, но ответа он так и не нашел. Опять, как много раз раньше, как всегда, холодная ясность ума овладела его сознанием, в его действия вернулся осознанный расчет, и совершенно не стало эмоций. Больше ничего не произойдет - вот, что он знал точно.

Операция длилась еще целый месяц. Уже через сутки полк забрался куда-то на высоту свыше четырех тысяч метров, потом он разделился на батальоны и роты. Моджахеды покидали этот район, но их настигала дальнобойная артиллерия и авиация, и многие из них навсегда остались на горных склонах Панджшера. Вместе со своими кишлаками были разгромлены две или три так называемые банды.

К себе домой, в расположение, рота вернулась в конце июля. После бани и торжественного ужина да еще с самогоном, Маркелов проспал без тревог и сновидений часов двенадцать и проснулся свежим. В молодом организме силы восстанавливаются быстро, тем более, что и старшина татарин позаботился о своих офицерах на славу, уж постарался. Белоснежные простыни после камней и песчаника казались верхом роскоши, а рагу из свежего мяса и манты - шедевром кулинарного искусства, кстати, где взял мясо, старшина так и не признался. В далеком далеке остался и мгновенный росчерк душманской пули и белый срез качающейся ветки: сколько всего случилось в этой войне, разве сочтешь, и разве можно в ней выжить, если помнить все события ожогами нервных окончаний. Душа черствела и становилась невосприимчивой, этим и спасалась от разрушения.

На следующий день, когда ротный приступил к своим обычным обязанностям, к нему обратился солдат из отделения Хорошева и сбивчиво объяснил, что вот, мол, гроб и личные вещи отправили, а фотографии и записную книжку забыли, наверное, не нашли. Да, теперь это будет храниться у командира роты, он знает, как поступить с последней памятью. Оставшиеся документы своего сержанта Маркелов мог бы отправить и почтой, но по неясной причине делать этого не стал, а положил в свой чемодан на будущее.

Прошло несколько лет. Он вернулся домой почти без царапин, если не считать, что у него начинала "съезжать крыша", когда рядом творились предательство и хамство. По этой причине почти сразу уволился из армии, кроме того, его опыт оказался никому не нужен в мирной стране. И самая главная потеря заключалась в том, что у него не стало предчувствия, оно пропало без следа, как будто бы его не было и вовсе. Даже слова, некогда, спасшие ему жизнь стали казаться фантомом надломленной психики и мистификацией. Но как-то, пытаясь разобраться в своем архиве, он нашел давно забытые фотографии и не мог понять, чьи они. Юная женщина и грудной ребенок, изображенные на снимках, ему ни о чем не говорили. Пришлось поломать голову, и он вспомнил. Вот так-то, рыжий черт, а за тобой должок. Восемнадцатилетний Сережа Хорошев был женат, и у него рос сын, который никогда не видел и уже не увидит своего отца. Никакой почты. Надо решиться. И он решился. Решился на то, чтобы предстать перед глазами родителей и вдовы тем командиром, который не уберег своего солдата, их сына и мужа. Жизнь раскручивала новый виток, но война не хотела отпустить бывшего ротного, она требовала его душу на свой алтарь, как запоздавшую, как законную жертву.

Деревня Сабуровка с незапамятных времен потерялась где-то среди Воронежских степей, непосвященному найти ее непросто, и вот именно сюда он ехал, как на казнь. Колеса неторопливо постукивали на стыках рельс: что там, что там, что там... Еще не рассвело, когда он постучал в окошко скромного сельского домика, и на вопрос "Кто?", ответил бестолково: "Служили вместе". Уже потом, когда он увидел двух пожилых людей, вытянулся перед ними в строевую стойку и доложил по всей форме, кто он есть. Его сердце стучало, как перед самым главным экзаменом, он никак не мог расслабиться, и всем своим обликом говорил: я готов. Но то, чего он так боялся, не состоялось. Старушка мать горестно заплакала, а отец прижал его к себе дрожащими руками и сказал так, как способен сказать по-настоящему русский человек: "Спасибо тебе, Григорий, что ты приехал, что не забыл нашего сына."

Сначала они пили водку, потом самогон, потом у всех троих текли слезы, потом непрерывным потоком шли и соседи, да и вообще, все деревенские, потом они сходили на кладбище, а длинная повесть о войне все продолжалась и продолжалась. Назойливо, нескончаемо в душу проникали слова: "Товарищ лейтенант, укройтесь, товарищ лейтенант, укройтесь...", он им не верил, но следом за ними снова текли слезы. В этой деревне помнили и другую войну, которая терзала окрестности сорок пять лет назад. Все было. И вот теперь, в наше время, этот дом посетила смерть, без стука, как обычно и также жестоко. Но даже она оказалась бессильна перед огромной русской любовью. В этом доме его ни в чем не винили и смотрели на него, как на человека, которого не убили на войне. В его жизни это был момент, а может быть и целый день истины...

На железнодорожный полустанок он возвращался на колхозном тракторе, который то и дело увязал в глубокой мартовской грязи, в рыхлом снегу, и только одно, последнее, нелепое предчувствие саднило его душу: неужели ты никогда не вернешься сюда, рыжий черт, неужели никогда?.

Юрий Мещеряков

г. Тамбов

Комментарии: 10, последний от 01/06/2011. © Copyright Мещеряков Юрий Альбертович (mec2555@mail.ru) Размещен: 24/07/2012, изменен: 15/11/2012. 13k. Статистика. Рассказ: Афганистан, Проза Годы событий: 1985	Оценка: *9.4510** Ваша оценка:
Аннотация: Долги надо возвращать даже спустя годы...

Мещеряков Юрий Альбертович Истина где-то рядом...

Мещеряков Юрий Альбертович
Истина где-то рядом...