Аннотация: Сказки читают детям перед сном, чтобы они умели защищать правду и не боялись жить. Взрослые не должны бояться умирать...
Время мужчин
Страна погрузилась в хаос. Это присутствовало во всем, в каждой мелочи, как будто с некоторых пор он заменил собой привычную внешнюю среду. В мире не стало порядка, не стало ценностей, но что хуже, не стало будущего, потому что с ним всегда связывали надежды на лучшее. На что надеяться теперь? Осталось только с грустью мечтать, листая старые пожелтевшие газеты, о времени западных лжедемократов, разбомбивших Югославию, Ливию, об арабских тиранах, подобно сфинксам сидевших на нефтяных залежах. Даже рухнувшие башни-близнецы в Нью-Йорке, даже афганские талибы казались теперь не такими страшными, как этот хаос, который кто-то не слишком умный назвал цветной революцией. Да, эти безумства всегда были цветными, цвета алой крови патриотов и террористов.
В ночном воздухе, в плотном холодном тумане висела гарь, она ощущалась ноздрями и еще с вечера скрипела на зубах. Пожары. Их много. Выгорают остатки нефти в прибрежных терминалах, разрушенные неделю назад прямым попаданием крылатых ракет. Горят, а больше едко дымят корпуса и хранилища завода химических материалов, их поганый сернистый запах вызывает тошноту и резь в глазах, когда со стороны завода тянет низовой ветер. Горят городские постройки, жителей там давно нет, им пришлось бросить все и уйти вглубь страны, подальше от эпицентра цивилизации, спасая и детей и себя.
Я не ушел. Время разбрасывать камни - это время мужчин. Да и возраст не тот, чтобы ожидать прощения за прожитую жизнь, надеяться на чудо, на сказку. Сказки читают детям перед сном, чтобы они умели защищать правду и не боялись жить. Взрослые не должны бояться умирать, а для этого нет нужды в сказках. Для этого нужно взять в руки оружие и почувствовать себя сильным. Потом за мной пришли люди.
Когда-то я был полковником, командовал пехотным батальоном. Но это в другой жизни. Жил по чужим уставам, не допускал мысли их нарушить, требовал высокой исполнительности от своих офицеров и солдат, и они беспрекословно подчинялись. К тому времени уже запретили дуэли. И вот когда тебе с твоим батальоном приказывают идти в западню, на бойню, грозят трибуналом, что ты ответишь? А ты отвечаешь "есть", вытягиваясь в струну, и чувствуешь как растет, набухает на ресницах левого глаза слеза, это значит, что тебя уже списали в расход. Это была слеза готовности к мучительной судьбе. Батальона не стало. Все легли в ряд, как будто согласно замылу старшего начальника. И я пулям не кланялся, не пришлось, но в тот день ни одна меня не взяла, хотя толком и не помню, что меня тогда спасло. Потом судили немногих выживших, потому что они не оказали достойного сопротивления в бою, и меня - за потерю управления. Жаль, что к тому времени отменили дуэли. После выполнения приказа я имел бы право на сатисфакцию. Но когда за мной пришли люди, первое, что они пообещали - вернуть это отнятое право. И не тогда, когда они возьмут власть, а сразу после подписания контракта. Они хотели, чтобы я возглавил батальон повстанческой армии. Я пошел с ними, но снова командовать людьми отказался. В качестве оружия для дуэли я выбрал гранатомет, и еще я попросил звание сержанта.
Вчера весь день шли бомбардировки с обеих сторон. Правительственные войска имеют больше оружия, больше и применяют. Их авиация бомбит и расстреливает все, до чего может дотянуться, обеспечивает мнимую безопасность сухопутным силам. Повстанцам остается скрываться в убежищах, в норах, и это у них неплохо получается. Их тактика простая и эффективная, такая же, как и в прошлом веке. Действия из засад, стремительные рейды по тылам, налет, быстрый отход и маневр по-прежнему дают отличный результат. Сегодня после массированной бомбардировки на повстанцев пошли танки. Вот их и надо встретить. И остановить. Нас много, и каждая засада должна выбить по одному танку или бронемашине, пока они не повернут обратно. Можно выбить сразу два, но тогда расчет наверняка погибнет, а этого допускать нельзя, война может быть долгой.
К полуночи пожаров стало меньше, местами по горизонту прошел мелкий дождь, но отдельные сполохи огня, зарницы подсвечивают местность, создают контуры предметов. Темно. Мы идем по черной земле к развалинам окраинного строения, лучшего места для засады не придумать. Что это было раньше, не разглядеть, но теперь старая полуразрушенная кирпичная кладка стала высоким бруствером с проемами, трещинами, коридрами, почти траншеями. Пути отхода разведаны еще в вечерних сумерках, дай бог, чтобы они нас спасли.
Напарник со мной недавно, после гибели предыдущего. Он молчалив, это хорошо, не мешает думать. Его зовут Резо, лицом смуглый, нос горбинкой, мне кажется, что он грузин. Собственно, это не важно, главное, что он знает свою работу, сосредоточен на ней. У него своя беда и он не хочет с нею поделиться. Во сне он иногда стонет, скрежещет зубами, хочет убить какого-то президента. Какого? Я не спрашивал, зачем мне это. Но если я правильно понимаю его вскрики - того, кто развязал эту затянувшуюся войну. Жаль, у него ничего не выйдет, того, кто вверг мир в хаос, в очередную "цветную" провокацию, еще в прошлом году разорвала противорадарная ракета. Напарник идет чуть сзади и справа, я его не вижу, а только слышу его ровное дыхание, он мой ведомый как у истребителей. Он прикрывает мне спину и я уверен в нем.
А я, кто я сам? Какая разница, я человек без народа, я и есть народ. Я знаю что должен делать, вот это и важно, остальное детали. Еще важно, что у меня такой надежный напарник, второй номер расчета, который каждую ночь хочет убить президента. Этот разберется. И ему, и мне, и всем нашим соратникам нужно только одно - остановить эту нелепую войну.
Мы уже на позиции, мы готовы. Бить будем третью машину от головы. Там командир колонны, это уже известно. Гул колонны нарастает, но она еще далеко, есть время, и можно не гнать мысли. Во время первой засады потели руки, сказалось нервное напряжение, теперь нет, это работа, и ничего больше. Это раньше я думал, что будет дуэль, ошибался, больше похоже на расстрел, первый выстрел всегда за нами. Им никогда нас не вычислить и не упредить! Мозгами не вышли. Быки, куда им против сержанта-профессионала, который утратил и страх и рассудок. Да, пожалуй, и рассудок тоже. С какой стороны ни посмотри, мы же смертники. Ночью хорошо виден факел гранаты. Значит, однажды нас накроют. Сам себе противоречу? И черт с ним. Когда-нибудь это случится со всеми. Вопрос всегда в другом: с кем правда?
Перебирая гусеницами, из темноты развалин показался головной американский М-60. Где они добыли это старье? Кто-то перевооружался, но тем лучше для нас, заряжающий снаряд досылает вручную, от этого зависят интервалы в стрельбе, да и горят они хорошо. Вот он надвигается, неторопливо лязгают гусеницы, кивает на яме в грунте, задирает хобот, ползет, сбрасывает обороты. Подставил борт. Не-ет. Нам нужен третий. Ждем, ждем... Ждать всегда тяжело, но ожидание - тоже работа. А вот и наш... Выстрел! Граната воткнулась в корму, в двигатель, вспыхнуло дизтопливо. Выстрел! Вторая граната вошла под башню, в боеукладку. Уходим!
Темно, все окутала ночь. Куда-то пропали огни от пожаров, пропали и звезды. Наверное, усилился туман. Ноги бегут странно легко, как будто не касаясь земли. Где-то далеко на невидимой границе неба и земли, выстроившись в ряд, вспыхнули желтые как будто сигнальные точки. Там вражеская минометная батарея, значит, она открыла огонь. Черное поле бесконечно, как черное небо без звезд. Надо бежать, бежать, но уже горят легкие, дыхание становится тяжелым. Впереди овраги. Надо успеть. Далеко впереди первый разрыв. Это мина Бьют по площади или действительно засекли? Разрыв за спиной. Все-таки засекли, берут в вилку. Разрыв.....
От яркого света я пришел в себя. Свет, отраженный в плитках белого кафеля, разлил вокруг себя стерильную чистоту. Играют много солнц, слепят глаза. Меня режут. Больно, но терпимо, наверное, так действует местный наркоз. Хирург травит анекдоты, значит, ничего серьезного. Говорит, что моя спина похожа на друшлаг, вижу полный таз осколков, я что-то выдавливаю в ответ. Но когда спрашиваю его про напарника, умолкает. Какое гуманное, какое высокое слово "жертвенность". Особенно, если жертва, это кто-то другой. Вскрикиваю, это осколок, большой, с зазубринами, сволочь. И тут же мысль возвращается к Резо. Нет, он не жертва. Он - воин.
И вдруг я проснулся. Со стоном, с недоумением. О, черт, что это было?
Я проснулся в странном ожидании, что этот сон должен продлиться и некоторое время лежал, не открывая глаз. Потом сел на своем жестком диване. Надо убедиться, а сон ли это? Схватил со столика будильник, поднес поближе, пятый час. Понятно, почему там так темно. Бред, надо прийти в себя. Какой сегодня день? Пятница. Пятничные сны сбываются, они сбываются в тот же день. Ну, точно, бред, там же совсем другая пятница, там война идет больше года, и город в руинах. А какой сегодня год? Восемьдесят девятый. Нашел, что спросить. Да ладно, у себя можно спрашивать, что угодно.
Похоже, что я не слишком удивлен. Моя война давно закончилась, и из Афгана уже вывели войска. Так что, снова война? Где же на этот раз? Я всегда хорошо стрелял из гранатомета, есть, чем заработать на жизнь. Определить дальность до цели, поперечную скорость, взять упреждение... Нет, грязная работа, гранатометчик - это гладиатор, враг видит выстрел.... Главное правильно выбрать позицию, а отработал - сразу отходи, растворяйся. Ага, только во сне я не смог... Так, раз полезли здравые суждения, значит, проснулся. Надо включить лампу.
С острой резью в глазах пришел свет, обжег сетчатку, и я невольно закрылся рукой. Когда зрачки пришли в себя, по-новому осмотрел знакомую комнату. Для всех это гостинная, для меня - кабинет, уютно, практично, много книг, в основном о войне, наставления, карты, затертые блокноты. И вот этот старый, еще крепкий диван, на котором можно отключиться. Как спокойно работать, сидя за столом, когда за окном ночь, осень, холодный ветер, бьющий порывами в стекло. Где-то там в темноте бродит мое неприкаянное прошлое. Все спят.
Стоп. У меня же семья, почему я не думаю об этом? Но во сне об этом ничего и не было. Вот дерьмо, почему во сне не было моей семьи? Я поднялся и с какой-то странной душевной болью заглянул в соседнюю комнату, там под одеялками, разбросав во сне руки и ноги, спала моя семья, численностью в три человека, жена и двое детей. Все такие маленькие, беззащитные. Кто же их прикроет, если я уйду на войну? Мир еще не проснулся, ждал рассвета. Я тоже ждал, как будто он мог ответить и на самый главный вопрос, почему во сне не было моей семьи...
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023