Костер встрепенулся от подброшенной внушительной охапки сухостоя и, жадно захрустев ветками, благодарно загудел, весело салютуя искрами заходящему солнцу. Наступало его законное, костровое время и, чувствуя это, он начинал теплом приманивать к себе людей, пока еще занятых своими человеческими суетными делами, наперед обещая, что стоит им сесть рядом, вглядеться в его переливчатые сокровища, и он тут же переключит настроение на особый лирический лад, уводя от хлопот и забот дневных к неспешным разговорам в сумерках.

И люди торопились, предвкушая отдых.

Вот коренастый, с седой, косматой шевелюрой, мужик, похожий то ли на деревенского деда, то ли на медведя, глянув, как за горизонт скользнул последний луч солнца, сноровисто перехватил топор и ловко разрубил последнюю чурку. Осмотрел наколотые дрова и остался доволен.

"Хорош. Хватит", - сам себе пробормотал он, отерев пот с лица.

Вот второй - молодой, с улыбчиво-веснушчатым лицом рязанского парня, окинул взглядом темнеющее небо, в котором местами стали поблескивать проявляющиеся звезды. Проверил на прочность сколоченные из подручного, тут же у костра, стол и скамейки. Затем снял с поперечины, прихватив перчаткой, закоптелые котлы. В один, с кипятком, сыпанул добрую горсть чая. Из другого, с картошкой в мундире, слил воду.

По крутоватой тропке от небольшой речушки поднялась женщина. В одной руке она несла ведро, в другой - полотенце. Наконец-то после долгого дня ей удалось ополоснуться, и на миловидном, уставшем лице играл румянец от холодной воды. Она не торопясь оглядела поставленный палаточный лагерь, погружающийся в сумерки лес, дорогу, и устремилась к костру.

- Матвеич, судя по дровам, ты здесь на зимовку наметил оставаться, - улыбнулась женщина.

- Елена Васильевна, ты и без меня знаешь - запас карман не тянет. Да и осенние ночи зябкие. Денис, ну что, отужинаем?

- Так готово все! Но чай надо будет немного подождать, - Денис гостеприимно пригласил к самодельному столу, где горкой лежал нарезанный хлеб и дымилась остывающая картошка.

- Добре. Нам торопиться некуда. Вся ночь впереди, - скамья под Матвеичем жалобно скрипнула, но выдержала.

Расселись. Каждый взял по картофелине и, перекатывая горячие клубни по ладоням, начали чистить. Матвеич густо присыпал белую мякоть солью и, откусив, довольно крякнул:

- Хороша!

- Да уж! - всем своим видом поддержал утверждение Денис.

Дальше ужинали в тишине. Каждый думал о чем-то своем. Елена, судя по залегшим глубоким морщинам, которые к ее сорока пяти годам добавили пяток, видимо, о заботах.

Денис подолгу вглядывался в переливы костра, неслышно шевелил губами, наверно, складывая строчки нового, еще не рожденного стихотворения. Затем словно спохватывался, откусывал от картошки и, пока жевал, вновь проваливался в творческий процесс.

Матвеич же, удобно расположившись, ел не спеша, то и дело хозяйственно поглядывая по сторонам, очевидно, размышляя, всё ли за этот день сделано как надо.

Сумерки сгустились, высветив пятак вокруг костра. Денис разлил чай и только хотел передать кружки, как из темноты леса послышался равномерный, размеренный стук. Словно кто-то палкой о ствол дерева ударяет, но без азарта, а так, с расстановкой: тюк... тишина... тюк... снова тихо... и опять... тюк. И вроде рядом совсем, а в тоже время из зачерненной чащи.

Денис чуть кипятком не облился, вздрогнув от неожиданности.

- Что это? Ветер?

Да только как назло - тихо, ни одна ветка не шелохнется. Костер притухать стал. И хотя тепло дневное еще задержалось, а всех озноб колкий пробил. Матвеич поежился:

- Плохо дело...

Денис аж на шепот перешел:

- Матвеич, это что? Зверь, да?

Но тот вдруг резко одернул:

- Тихо. В костер смотри! Не оборачивайся! - и сам взгляд в землю потупил.

Денис чуть не взвыл от непонятной навалившейся жути и от запрета обернуться. Заёрзал, но перечить поостерегся, да и Елена Васильевна на него шикнула, а сама так же, как велел Матвеич, в костер уставилась. У Дениса, словно у пса, загривок вздыбило, когда он почувствовал, что словно стоит кто за спиной. Стоит, смотрит, но не дышит! И это "не-дыхание" было настолько ужасным, что по телу волной холод прокатил да в ноги опустился, и они словно заледенели, отяжелев и обездвижев.

А Матвеич, по-прежнему не отрывая взгляд от костра, что-то негромко приговаривая, взял ломоть хлеба, разломил пополам, одну часть кинул через левое плечо, а другую - в костёр. Затем ухватил по доброй щепотке соли и повторил - одну за спину сыпанул, другую в костер отправил. После чего вытянул из кармана платок и быстрым движением разорвал посередине и повторил то, что сделал с хлебом и солью. Костер жадно подхватил подношение, встрепенувшись пламенем, и словно все вокруг отмерло, зашевелилось. Ветерок легко проскользнул. Деревья зашумели, зашелестели листвой. Птица запоздало где-то вскрикнула. И навалившееся оторопь вмиг прошла, словно и не было ничего. Как и не стало пугающего стука. Денис, почувствовав изменение вокруг, вопросительно, исподлобья, глянул на женщину, которая быстро, украдкой перекрестилась, затем на мужчину:

- Матвеич, это что? У меня чуть мотор не встал!

Тот подумал минуту, словно взвешивая, рассказывать или нет, и решившись начал:

- Бабка моя, Клавдия, давно покойница, рассказывала, что иногда, в лесу, между вечером и ночью, к костру может выйти... некое существо, имя которому Палсмурт. Хоть и относится он к низшим духам, но выглядит как человек. А вернее, как полчеловека. С одной ногой, с одной рукой и одним глазом. Предвестник его появления - вот такой размеренный стук. А потом раз - и уже за спиной стоит. Ждет. И, как бабка говорила, кто в этот момент обернётся, со взглядом его рыбьим встретится, тот против воли вопрос ему задаст: "К добру или к худу?" И Палсмурт, словно в насмешку, смрадно прошелестит: "К худу!" Потому как злой он и добра по определению никому не делает. Ну а несчастливец, кому худого пожелает, у того либо из домашних кто в ближайшее время помрет, либо сам преставится. Поэтому предки мои вокруг костра каленым ножом большой круг очерчивали и подношение духам у опушки леса оставляли. Вот такая нежить...

- А ты что пришептывал? Заговор какой-то специальный знаешь против... этого... как ты его назвал?

- Палсмурт. Нет. Не знаю. Бабка что-то говорила мне, мальку, да только давно это было. Запамятовал. А тут такая оторопь на меня напала, что кроме как "Господи помилуй!" вообще ничего выговорить не смог, хотя верующим себя особо никогда не считал.

- Ой уж, оторопь на тебя напала, я вот чуть сознание от страха не потеряла! - попыталась улыбнуться женщина. - Прям ведь натуральное такое ощущение возникло, что стоит нечто у меня за спиной и затылок взглядом жгет. Если бы ты шаманский свой ритуал не провел, я бы не выдержала и, честное слово, обернулась! А сейчас-то можно оглядеться?

Мужчина кивнул. Все трое осторожно осмотрелись, не увидели ничего ужасного или подозрительного, и облегченно выдохнули. Денис передал всем чай. Елена, обхватив закоченевшими пальцами горячую кружку, вдруг вспомнила:

- А моя бабуля, царствие ей небесное, когда мы у нее в деревне летом гостили, остерегала нас, детей, по одному в лес за кладбищем ходить. А он там действительно какой-то странный был, темный. Сосновый. Но деревья все кривые, низкорослые, разлапистые. Правда, грибов белых там, на удивление, полно росло. Так вот бабуля нам, внукам, говаривала: "В лес за погостом не шастайте, а если уж понесет вас лешак туда за грибами, то друг к другу чтоб близко шли, и старшие за младшими впригляд!" Мы ей: "А почему, баба?" А она нам тогда про белую женщину без ног напоминала. Вроде как парит она в воздухе, платье болтается, а под ним ничего, пустота, но зато руки длинные, пальцы крючковатые, ногти желтые. Зовут ее вроде... Зайан. И вся жуть в том, что пойдет так человек по какой надобности в лес один. Идет себе, грибы-ягоды собирает или веники режет, вяжет. Вокруг ни души. Обернется, а перед ним уже Зайан. Висит безмолвно, лицо-то сплошь белыми длинными волосами завешено, и если ей человек этот приглянется, то цап его ногтями за лицо - и утащит. И нет никакой возможности у человека ее силе противиться. Потом, правда, таких потеряшек находили повешенными в гуще леса. Ноги над землей болтаются, а рядом ни пенька, ни уступочка... Вот такая история. Одно слово - нечисть.

Денис поежился. Встал, подкинул в костер дров и долил себе в кружку чая.

- У меня бабушек не было. Умерли еще до моего рождения. Но однажды отправили меня родители в лагерь, на летний отдых. Компания нас, подростков, подобралась что надо. Сдружились с Васькой, Егором и Серегой накрепко. За нами, двенадцатилетками, поставили воспиткой деваху молодую. Так у нее там своя любовь-морковь случилась с охранником, поэтому она особо за нами не шпионила. Лагерь наш, "Мечта", в лесочке находился, недалеко речка была. Ну, мы потихоньку то на рыбалку смоемся, то по леску шаримся, в войнушку играем. А однажды Васька, весь такой деловой, прибегает и говорит, что воспитка ночью, после отбоя, на свиданку с хахалем своим сговорилась. Ну и предложил нам вроде как спать лечь, а потом по-тихому, чтобы девки не сдали, на речку смыться, костер развести, хлеба пожарить, рыбу половить. Так сказать, посидеть по-мужски. Мы от такого предложения в восторг. Днем сходили место присмотрели, дров, валежника натаскали. За ужином полные карманы хлеба насовали. В общем, подготовились. Ну, и все у нас как по маслу прошло. Воспитка только за двери, мы со своей комнаты в окно. Пробрались до места, как спецназовцы, кустами да оврагами. Костер развели. Сидим, треплемся. О девках, конечно, разговоры все: кто дура, кто красотка, но тоже дура. Кто кого на дискотеке пригласить хочет, чтоб, значит, между нами какой неудобняк не вышел. Друзья же все-таки. Мужики.

Прилично посидели. Хлеб уже почти весь съели. А ночь теплющая, июльская. Кто-то из нас предложил искупаться. Подорвались, шорты, футболки скинули и вроде как рванули уже заныривать, смотрим - а Васька даже не шелохнулся, за коленки себя обхватил и сидит. Мы ему - погнали! А он вначале вроде ссылался на фигню какую-то, а потом говорит, мол, пацаны, не ходите купаться. Нехорошо это. После двенадцати.

Хотел я ему тогда, что-то про ссыкло ляпнуть, да только трусом он уж точно не был. Ну, после наших расспросов колонулся, рассказал нам чудное. Что, мол, в речках иногда прячется Анчутка. Бес такой, беспалый и беспятый, но быстрый. Так вот, если после полуночи в речную воду нырнуть и под водой глаза открыть, то Анчутку и увидишь. А как его многоглазую ухмыляющуюся морду узришь, то тут же потеряешь, где низ, где верх. Куда всплывать? Ну и, ясно дело, потонешь. Тут тебя Анчутка и приберет. Под корягу зацепит, и когда тело раздует, вместе с рыбами до костей обглодает. Очень любит глаза да язык выедать у утопленников.

Мне тогда вроде и жутковато сделалось, но захотелось себя совсем по-взрослому поставить. Фыркнул, что, мол, детские страшилки, и в речку полез. А там, скорей всего, рыба крупная на приманку приплыла и меня своим холодным хвостом по ногам погладила. Так я, чего таить, как ошпаренный с криком выскочил. Ну, мы после этого по-пионерски костер потушили, и по-бырому обратно. И такой чудесной, уютной кровать в ту ночь показалась, что описать сложно. А купаться я в то лето даже днем больше не лазил. Потом, конечно, забылось, отпустило. А вот сейчас вспомнилось...

Вдалеке коротко просигналила машина, и тут же затрещала рация, предупреждая, что едут свои. Но Денис все равно притянул к себе автомат и поднялся навстречу выехавшим по ухабистой лесной дороге двум автомобилям - "Ниве" и "Батону". Матвеич и Елена тоже встали, поприветствовав водителей и вышедшего из "Нивы" мужчину в полевой форме. Даже в темноте наступающей ночи в прибывшем чувствовался странный замес из внутренней вздыбленности и многодневной усталости. Он подошел, пожал всем руки, быстро, деловито окинул взглядом палатки и сел к костру, протянув к огню ладони.

- Хорошо у вас... Елена Васильевна, солнце наше, все у вас готово? Завтра-послезавтра ждите, раненых к вам повезут. "Батон" с Петровичем в подмогу оставлю. На днях эвакопоезд подойдет. Дальше - сами знаете, что делать, не мне вас учить. Матвеич, операционная готова?

- Так точно, товарищ полковник! - отчеканил тот.

- Ну а ты, боец, как себя чувствуешь? Зажила нога? - обратился он к Денису.

- Затягивается. Осколок вынули, зашили. Думаю, через неделю буду как новенький.

- Вот и славно. Приглядывай здесь. Чтоб ни одна чертова холера наших докторов не огорчила!

Елена протянула полковнику кружку с чаем, но тот отрицательно качнул головой и вытянул из карману фляжку, открутил крышку и, сделав несколько внушительных глотков, предложил присутствующим, но все отказались.

- Тимофей Павлович, что случилось? - спросила женщина. Она впервые видела этого всегда собранного, сильного, спокойного офицера в таких растрепанных чувствах.

И он, посмотрев ей прямо в глаза, помолчал, подыскивая слова, и кивнул в сторону машин.

- Там. Ребятишек мы вам привезли. Девочку пяти лет и мальчонку, четыре годика. Проверяли сейчас машины со знаком "беженцы". В "реношке" мужчина за рулем, с ним жена, ну и детишки эти на заднем сиденье сидят, глаза по полтиннику. Мужчина вышел, документы на проверку подал, вежливый такой. Жена в машине сидит, внимательно за всем наблюдает. А у сержанта нашего, который машину осматривал, дома такие же по возрасту ребятишки. Ну он возьми, спроси их: "Куда с родителями едете?" А девочка ему в ответ прошептала: "А это не наши родители..." - полковник еще отхлебнул из фляжки. - Представляете, они, бандеровские шкуры, и впрямь мужем с женой оказались. Родителей прямо на глазах у малышей убили и в канаву сбросили. А им сказали, что если те вякнут, то там же окажутся. В общем, решили под прикрытием детей из окружения выскочить.

Помолчал и добавил, словно выдохнул:

- Нелюди!