ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Некрасов Игорь Петрович Inek
Уходим.

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
   Что есть память? Она нам возвращает из прошлого нашу жизнь. Порой мы помним фразы, оброненные кем-то в те прошлые мгновения, которые мы вспоминаем сейчас. Чаще прошлое мы ассоциируем через нечто происходящее с нами, на этом опыте порой строим обобщение, хотя то, о чем мы помним четче и ярче, может быть лишь исключением из правила, и в самом деле всё было иначе, чем помнится нам...
   Когда же вдруг вам доведется вспомнить себя в тот момент, вы, к своему удивлению обнаружите, что одна лишь попытка этого воспоминания ввергает вас целиком - и телом, и разумом - в состояние сладкой загадочной интриги, откуда вам не сразу хочется вернуться, а скорее, вы пожелаете там остаться, или вернуться туда. Чтобы не захотеть вернуться оттуда. Размышляя далее, вы, возможно, впадете в ужас. Ведь "не захотеть вернуться" это почти что "захотеть не вернуться", то есть остаться на территории вне жизни? Но что значит эта "территория вне жизни"? Смерть или нечто, чему стараются дать объяснение все религии мира - иная жизнь.
   Не найдя ответа сразу, вы, несомненно, тут же или по истечении какого-то срока вернетесь к тем воспоминаниям. Вы попытаетесь еще раз вспомнить себя. И опять не сможете. Лишь некий призрак ваших ощущений в тот момент - промелькнет легкой неосязаемой тенью, словно эта тень выстрела, через воспоминания, не двадцать пятым кадром, а кажущимся негативом одного кадра из миллиарда кадров, составивших кино жизни.
   Мозг не сможет его идентифицировать, распознать, остановить, объяснить его содержание. Но ощущение существования этого кадра неминуемо и навязчиво. Словно укол иглы, который поражает даже не точку вашего тела, а некоторое "полуточие". Проходит день или несколько, и уже ни вы, ни кто-то другой не могут обнаружить места укола на коже. Но стоит лишь вспомнить, как снова пронзает та самая боль. Она нестерпима, она вероломна. Вы не успеваете, организм, сознание не желают знать причину этой боли, боль такова, что приходят на помощь рефлексы. Не приобретенные в жизни, а безусловно заложенные жизнями предыдущих поколений.
   Срабатывают нейроны, проводя сигнал к гипофизу, а от него к мышцам. Всему виной та неуловимая разность потенциалов, возникшая в той самой "полуточке". И вот уже весь организм, все его клетки, мышцы мобилизованы на ответ. Надо просто отдернуть руку, подпрыгнуть, упасть, разжать пальцы...сделать еще что-то, чтобы избавить организм от воздействия острия той самой иглы. Чтобы избавить его от боли.
   Не в том ли причина того, что мы ощущаем при попытке воспоминания своего обморока, потери сознания? Ведь мы вспоминаем нечто свое: кто-то слышит музыку, кто-то голоса, кто-то признается, что видел себя и все, что происходило вокруг да около. Очень многое способен вместить тот самый кадр. И лишь одного ощущения в тот момент не вспомнил никто из моих собеседников. Ощущения боли.
  
  
   Быть симбиозом души и тела
   Трудно,- скажу вам - однажды умерший...
   Пахла земля вся багульником прелым,
   А в небесах плыли белые стерхи...
  
  
   Я не успел даже вытерпеть боли...
  Вдруг наступило блаженство мгновенно:
  Звон жаворонка, бескрайнее поле...
  Легкость безнервна, бесплотна, безвенна...
  
  
  Боль не успела. Успел только взглядом...
  Был удивлен: чем встревожены люди?
  Где же все то, что мгновенно и рядом,
  Где ж то блаженство, неужто не будет...
  
  
  "Жив,"- говорят мне склоненные. Сверху
  Свет ослепляет немым "Неужели?"...
  Снова земля, и багульник, и стерхи...
  Только душа - не на небе, а в теле...
  
  
   Словно гигантская промокашка, тампон накрывает в тот момент и мгновенно впитывает в себя всю нашу боль, скопившуюся на тот момент. Ни капли не пролив, впитывает и уносит прочь. Изможденный этой болью организм, находившийся за секунду до обморока в критическом состоянии, на грани самоуничтожения из-за той самой боли, получает передышку. Накапливает энергию, расслабляет мышцы, выключает нервные системы, обесточивает нейроны - провода той самой разницы потенциалов из той "полуточки". Не есть ли та "разница", если абстрагироваться от ее физической и физиологической составляющих, - итог вычитания жизни из бытия? Или она та самая "лямбда", корректирующая и определяющая конечный результат?
   Так повелось, многие думают, что "афганцы" - это только закаленные участием в боевых действиях профессионалы, этакие идеальные солдаты. Кроме того, что они еще и все как один новоявленные мудрецы, познавшие секреты жизни и смерти.
   Возможно, память и есть цепочка пресловутых "двадцать пятых" кадров, которые мы не усвоили в прошлом, и с той поры они хранились в нас, ожидая момента, когда нечто сработает проявителем. И мы вдруг вспомним всё.
   А до той поры возможны многие варианты искажений, подтасовок и прочих фокусов-афер с памятью...
   Так повелось, что среди "афганцев" с годами растет число "причастных" к спецам, особенно популярно словосочетание "был в разведке". Скорей всего, это нормально. Тем более, что настоящие разведчики к такому "расширению" своих рядов относятся спокойно с присущей этим людям ироничной мудростью.
   Так повелось, что большинство людей, побывавших на войне, стремятся как можно скорее забыть настоящие подробности событий, случившихся с ними. При этом они в подавляющем большинстве стремятся всячески избегать возможностей нового участия в войне. Бегут даже от самого упоминания о войне и жестокости. И это понятно и оправданно, ведь не секрет, что в моменты боя или иные мгновения войны не приятны взгляду очевидца, от них разит неприятным, их неприятно осязать. Поэтому очевидно желание организма поскорее очиститься, защититься от влияния этих неприятностей, ведь они не доставляют удовольствия воспоминаниями о себе.
   На первый взгляд, не понятно, почему и зачем растет число людей, не бывавших на войне, которые заявляют о своем участии в ней. При этом они так ловко оперируют терминами и жестами, что при сборище сотни людей, обыватель скорее обращает на них внимание и больше верит их словам, чем молчанию рядового афганца, проведшего свой срок в той стране пехотинцем. Их слова более понятны обывателю. В этих словах обыватель находит больше схожего с его собственным представлением о войне. И это нормально, если понять, что удовольствие эти индивидуумы получают именно от реакции окружающих, зрителей и слушателей на свои слова. Не ощутив отвратительности первородства этих слов, они возбуждают у аудитории чувства в ответ на тропность этих понятий. Воображение аудитории работает над этой тропностью, помещая в эпицентр рассказчика. Поскольку он ведет рассказ от первого лица, то аудитория вправе восхититься им, представив его в качестве очевидца, испытавшего на собственной шкуре, а не методом художественного воображения все те неприятности. Вот уже и готов "герой нашего времени".
   Так повелось, что некоторые из людей вдруг обнаруживают в себе потребность поведать другим о войне при помощи проявившихся творческих задатков. Вот только беда в том, что творческое ремесло со стороны выглядит простым и возможным, а попытайся создать нечто интересное и правдивое - и не получается. Есть и такие, кто ищет свое мировоззрение в творчестве других. Версификаторы порой ловко скрывают первоисточник, который они "отверсифицировали". И обыватель хавает. Но проходит время, и тот же обыватель вдруг открывает для себя, что это уже было, к примеру, у Рождественского, а версия олуха достойна лишь урны под столом автора первоисточника. Наверное, надо аккуратнее спешить восторгаться, хотя, надо признаться, что все сильнее желание, называемое "обманываться рад". Ну, значит, имеем тех талантов, которых достойны.
   Тут автор-участник вынужден бороться в первую очередь с той самой памятью, с теми самыми "двадцать пятыми" кадрами, которые доставили ему тогда множество неприятного, его нутро противится назвать вещи своими именами, понятно желание сгладить, уменьшить те неприятные ассоциации, уйти в полутона. Иной же — напротив густо мажет гуашью, в кою врюхивает каждого из аудитории.
   Есть мнение, что для души участника войны полезно как можно чаще встречаться с сослуживцами. Возможно.
   Я не очень представляю себе, как это происходит у иностранцев там в их инострании. Хотя я не единожды бывал в европах и азиях. Ну, в азиях-то точно это случается не так, как у нас. Но в моей любимой России при встрече люди, даже если они не друзья закадычные, но без выпивки - никак. Обойтись, оно, конечно, можно, но это будет не то. Это как кувшин без молока - посуда без души. Кстати, не оттуда ли это выражение "закадычные друзья"?
   Само собой, когда мы встретились с Андрюхой, мы не обошлись без выпивки. Хотя каждый из нас накануне менее всего желал, чтобы встреча после многих лет разлуки превратилась в обычную пьянку. Вот и начали мы, не спеша, даже нехотя.
   Но для почину выпить по чину. Мы и выпили. Коротко сказано. На самом деле каждый из нас произнес несколько заготовленных специально для этого мгновения фраз. Слова были выверены и выстояны долгими днями и ночами там, в Афгане, где мы тайно - чтобы не спугнуть - надеялись на эту встречу. Но тогда никто из нас не знал, сможем ли мы дожить, не убьют ли нас духи.
   Кстати, тогда нам молодым хряпнуть кружку другую бражки - это как полить на каменку, хорошо шла зараза сладко-горькая. Теперь уж так не пить, теперь и не пьем так, а с добрыми людьми знаемся. Андрюха мне был добрым человеком. А подобрел он в моем восприятии точно в тот миг, когда очнулся от обморока. Это после того, как фугас под бмп-шкой рванул, и взрывом Андрюху подкинуло над рифленым капотом и ударило головой о ствол пушки. Кость такой удар выдержать не в состоянии. Но мы же были советские солдаты, нас учили военному делу настоящим образом, как завещал великий Суворов. И Андрюха был настоящим советским солдатом. Поэтому солдат не жизнь, а сознание, только сознание-то потерял от контузии. А я-то не знал, поскольку выглядело все так, что должно бы плохим кончиться. Но друг выручил меня, неумелого санинструктора. Что я мог сделать для него? Уложил на том же рифленом капоте, вот забыл уже, как этот капот механики величали, а название было метким, но вылетело из головы.
   Само собой голову вбок, да язык наружу, ну и там нашатырь, вдох-выдох...
   А он жизни не кажет. И растерянность меня все больше переполняет. Ну, чего еще можно предпринять-то? Сами собой слова какие-то домашние с губ срываются:
   - Андрюшка, Андрюха, не смей, услышь меня, пожалуйста, надо...ну, что же ты ...блин... ну, прошу тебя, вернись...- а он молча, бессловесно возьми да вдохни всей грудью...как-то вдруг, я аж шуганулся не на шутку...а он еще...и еще...вдох...выдох... вдох... выдох...
   Глаза открывает... и как заорет:
   - у-у-у... как больно...- а потом вдруг заплакал...
   Пацаны, понимая, отворачиваются. Я бы тоже отошел в сторону. Но мне нельзя. Я для того и нужен роте, чтобы вот в такие моменты быть рядом с ранеными. Я и не отхожу. Вдруг фильм какой-то старый вспомнился, ну, там про Маресьева... сцена в госпитале на память пришла, как этот летчик-истребитель, выжив, пройдя, казалось бы предел, рыдал на койке, уткнувшись носом в подушку...
   Дождался я, пока Андрюха всхлипывать стал реже, и спрашиваю, чтоб отвлечь от боли:
   - Ты чего?
   - Стыдно, бляха муха...
   - Стыдно? Да ты опупел что ли?
   - Обоссался я ...
   Я не смог удержаться и расхохотался.
   - Уйди, блин, уйди...- злобно в мой адрес.
   - Андрюха, да ты дурак!- ржу не могу,- ты на том свете, считай, побывал и назад выпрыгнул, а по такой чушне слезы льешь... Давай-ка штаны помогу снять, потом новые получишь, когда вернешься. А в вертушку тебя и без штанов возьмут,- сварганили мы ему из плащ-палатки нечто похожее на шотландскую юбку, - так в той юбке я его в вертушку и усадил. И всего доброго пожелал ему. Так вот и добрЕли мои дружки-сослуживцы. Кто через рану в мякоть, кто и похлеще - через культю...
   Но вот что я скажу, водка так язык не развязывает, как ранение. Вот и Андрюха тогда мне тайну свою поведал до того момента, как я его в вертолет втащил. И той тайной своей повязал меня словом, что я исполню так, как он завещал...
   - Дохтур, мне, похоже, уже всё равно, в какой парадке домой улетать...- щуплый на вид, Андрюха, вдруг проявил себя в тот момент не типично для сложившихся обстоятельств; голос не дрожал, звучал размеренно, не срываясь на фальцет; губы не выглядели пересохшими и бледными, напротив, смотрелись так, словно их хозяин осушил несколько минут назад хорошую кружку браги; лишь прищуренные глаза постреливали искорками, ну, так это за Андрюхой водилось всегда, ведь он был заводилой-балагуром, здорово играл на гитаре и пел,- а вот тебе и пацанам пригодится, ну, и еще...- тут Андрюха вдруг смолк, а я, оглянувшись, понял, что у меня за спиной появился никто иной, как приданный нам на этот этап пропагандист полка капитан Ушкин...
   - Товарищ капитан,- вдруг расплылся в улыбке Андрюха,- никак опять вы... Без вас и умереть мне не удастся спокойно, видать...
   Тут я встретился взглядом с капитаном. Тот сверлил меня своими голубенькими глазками. Но я выдержал этот взгляд и не отвел глаз...
   - Товарищ капитан, я Дохтуру тут завещание диктую, а вы тут как тут... Понимаю, работа, но уйди прочь, капитан...- я не ожидал такого поворота, даже растерялся. Ведь я не знал причины такого словесного хука со стороны Андрюхи в лицо офицеру из управления полка... Видимо, не ожидал этого и капитан, потому что нехотя, но ретировался в сторону группы наших бойцов.
   - Дохтур, - зачастил словами Андрей,- знаешь пустырь между нами и спецназом? Ну, там - за спортплощадкой? Там есть сухое русло. Влево от тропы пятнадцать шагов, в песке, на штык глубины...- тут Андрей снова осекся,- капитан, ну, ты, и козел...- тот, видимо, справившись с растерянностью от реплик Андрея, вернулся к нам...- ну, ничего, все мы под Богом ходим...- я слегка опешил от этих слов. И не отвечу сразу, чему больше я удивился: тому ли, что отвесил раненый в адрес особиста - наживать врагов среди этих особей, себе хуже,- или упоминания Бога. И по тону, вызвавшему у меня мурашки , это упоминание было отнюдь не в суе...
   А ведь Андрей был комсоргом роты, самозабвенно штудировал Устав, говорил, что готовится к чему-то важному. Однажды я попросил его тот сборник Уставов ВС СССР, просто захотелось полистать из любопытства, и неожиданно получил отказ, мол, хочешь по-настоящему понять, найди себе свою Книгу, а из любопытства - поди возьми в библиотеке и любопытствуй на здоровье...
   - Сержант,- обратился ко мне официальным тоном особист, - что тут происходит, почему задерживаете отправку вертолета?
   - Никто ничего не задерживает,- огрызнулся я ,- раненому надо оказать первую помощь, да и вертолетчики ничего не говорят о спешке...- и тут как накаркал, раскрылась дверь кабины, и пилот прокричал коротко:
   - Ну?
   Я кивнул.
   - Уходим!- крикнул пилот, я кивнул еще раз и выскочил из вертушки, сразу ощутил как песчинки, поднятые вихрем от вращения винтов, ринулись сечь меня; отбежав вперед и в сторону несколько шагов, я оглянулся, в этот момент вертушка уже оторвалась от земли... Я еще смотрел несколько секунд ей вслед, она уносила моего друга. Мысленно я пожелал ему удачи. Я не знал тогда, что мы больше не увидимся с ним в Афгане, а встретимся лишь через двадцать лет...
   Долго ли коротко ли пьянка длится, а вторая-то мне как-то не очень пошла. Могла бы и степеннее, да и понежнее. А то аж крякнуть захотелось. Ну, так обычай дорогой, что выпить по другой - хошь не хошь, а выпить надо.
   Андрюха уже разрумянился чуть. Ну, и зарядил здравицу в мой адрес, стал растекаться мысью по древу нашей совместной службы.
   А я сижу, да припоминаю, что же случилось с тайной той мрачной...
  
   Недельки через две вернулись мы в полк с операции. Любо дело, казалось бы, да вот не всегда это в настроение было - из войны возвращаться к повседневной рутине. По мне, так было легче для души по горам лазать, или кишлаки шмонать, чем участвовать во всей этой блевотной рутине из пхд-разводов-нарядов-построений и прочей около военной житухи пункта постоянной дислокации.
   Но день-другой ломки и вот уже организм перестроился на размеренный ритм распорядка дня. И реагирует мгновенно и соответственно обстановке. Никогда в жизни я не просыпался так быстро и никогда не засыпал так мгновенно, как это удавалось мне на койке, что стояла в брезентовой палатке. Палатка - во втором ряду, если считать от плаца, и третья по счету от модуля офицерской столовой. В брезенте палатки отражалось газнийское небо. Видимо, ночью окрас был нанесен более стойкой краской, поэтому отражение неба было серым и днем , и ночью. Возможно, этот серый ил нанесен на мою память годами, или снимки тех дней - черно-белые по определению - так влияют на мое теперешнее восприятие воспоминаний о тех днях и ночах.
   *
   Именно в ту ночь луны не было. А у меня выдался случай выполнить поручение моего дружка. Ведь в эту ночь я заступил дежурным по роте. И можно было беспрепятственно под покровом тьмы пройти на то место, которое было указано тайником. Однако не всё случается так, как мы это себе представляем заранее.
   Словно в помощь моим замыслам, дежурный по полку приказал всем дежурным после отбоя каждые два часа являться к нему на доклад в штаб. Было ли это самодурством или хорошей методикой предотвращения сна дежурных, не мне судить. Я воспринял этот приказ с воодушевлением. Наконец-то, думалось мне, есть возможность под благовидным предлогом пройти к пересохшему руслу речушки, которое протянулось поперек песчаного участка, отделявшего визуально территорию расположения нашего полка и дислокацию батальона спецназовцев...
   Наступившая ночь выдалась темной, несмотря на то, что накануне было полнолуние. Небо затянуло тучами, и они хранили темень.
   Легкий ветерок почти не ощущался.
   - Эй, братуха,- окликнули меня от грибка шестой роты, мимо палатки которой я как раз шагал к штабу,- ты на доклад?- в тусклом свете лампочки, мигающей на столбе, я разглядел знакомого сержанта, который тоже дежурил в эту ночь.
   - Да,- буркнул я, про себя подумав, что некстати мне сейчас попутчики...
   - Подожди, вместе пойдем, покурим...- парень был явно обрадован мне в качестве попутчика, все же вместе веселее прохаживаться на эти дебильные доклады.
   - Вообще-то я не курю...
   - Да ладно, знаю я, просто у меня часы барахлят, боюсь залететь, если пропущу время, этот чмо комсомолец полка обязательно сдаст, ты ж видал, как он всех в журнал записывает...
   - Да ладно, не заметил в прошлый раз...
   - Ну, тебе повезло, а меня еще и заставил рассказывать обязанности дежурного по роте...
   - Во, мрачный тип,- изобразил я удивление, а в голове метались мысли, как бы мне избавиться от нечаянной компании в лице моего знакомого.
   - Да, мудак он конченный. А ты слыхал, говорят, скоро операция...- растяжно промямлил мой спутник, поправляя ремень, на котором болтался штык-нож.
   - Да ладно... Нет, не слышал.
   - Да, у меня земляк в штабе писарем, базарил, что приказы и карты уже готовят. На Хост пойдем...- придавая голосу загадочность, а заодно поправляя повязку на рукаве, обронил сержант.
   - На Хост? Мы же уже там были два раза...
   - Три, ты чего, в декабре не был?
   - Ну, да, три, я за год считаю...
   - Вообще-то, мы были не совсем на Хосте, а вот теперь, говорят, пойдем прямо туда. Там, гарнизон зеленых сидит, хавчик у них кончился, скулят, суки, кушать просят...- деланно усмехнулся братан.
   Сколько еще военных тайн поведал бы мне мой попутчик, я не успел узнать, поскольку мы уже оказались на крыльце модуля, в котором расположился пару месяцев назад штаб нашего полка. Этот модуль так и вошел в историю полка под названием "новый штаб".
   Вернувшись после доклада обратно в расположение своей роты, я спросил у дневального, который отмаивал свою смену под грибком, всё ли нормально. Получив утвердительный ответ, я нырнул в палатку и решил попить чаю.
   В наряд традиционно мы затарились на полковой пекарне парами булками горячего хлеба и сгущенкой со склада столовой. Заварка у нас имелась всегда, этот ценный трофей, который мы добывали во время выходов и шмона кишлаков, практически никогда не сдавался, разве что могли поделиться, например, с саперами или обменять мешок чая на три мешка карамели, которой нередко разживалась пехота с бурбухаек во время сопровождения колонн. Бражка из этой карамели выходила особо вкусной.
   А тем временем стояла ночь. Полк размеренно исполнял команду "Отбой!"- спать солдат заставлять не приходилось. По-прежнему было пасмурно, лишь ветерок приобрел редкие порывы, хотя это могло мне и показаться. Ведь выступившая после чая испарина могла усилить ощущения, вызываемые движением воздуха.
   После трапезы, я вышел из палатки и предложил дневальному тоже подкрепиться, тот не преминул воспользоваться моей любезностью, и шустро, тарахтя штык-ножом, автоматом и каской, шмыгнул из-под грибка к столу. Я остался на линии, дабы подстраховаться от появления проверяющего. Минут через пятнадцать дневальный, довольно посапывая, занял свое место. Я посмотрел на часы. До следующего доклада оставалось еще более часа... Должен успеть...
   - Славик, - обратился я к дневальному, - мне надо сгонять в санчасть, постараюсь быстро, если проверяющий заявится, скажи, что я в туалете...
   - Че, опять на спирт позвали, Дохтур?- оскалился Славик,- мне принесешь?
   - Постараюсь, хотя и самому мало...
   - Ладно, давай...
   Слегка попетляв по дорожкам между палаток, я огляделся. Ничего подозрительного. Палаточный городок был спокоен. Дневальные скучали, под грибками, отбывая свою смену. Планируя свой бросок к месту, указанному Андрюхой, я пытался подготовить серию надежных отмазок, если вдруг нарвусь на патруль или еще какую-нибудь хрень...
   Пока иду по направлению к штабу, тут всё предсказуемо - повязка дежурного по роте, и штык-нож, и противогаз... иду на доклад в штаб, тем более, что дежурный по полку во время развода приказал делать это.
   Потом мне предстояло нырнуть мимо штаба в проход между палаток и оружеек, ведущий к спортгородку, и далее по довольно широкой тропе в сторону спецназа, где на половине пути меня и поджидал тайник, указанный Андрюхой. Тут, конечно, отмазываться будет труднее, но я припас сказочку о внезапно приключившемся поносе... Мол, приспичило... Ну, пообещаю убрать за собой, ну, на крайняк, если сдадут, снимут меня завтра утром с наряда, заступлю еще на сутки без отдыха, лиха ли беда...
   Худшим вариантом был тот, если меня повяжут уже с добычей. Вот тут у меня вариантов было мало. Причина их отсутствия была в том, что я не знал, что в тайнике.
   Почти каждый день, что прошли после нашего возвращения с операции, я гадал о содержимом клада.
   Оружие? Нет, это маловероятно, поскольку этого добра тут более, чем навалом. И отягощать себя схроном еще одной единицы - просто глупо. Тем более, что вывезти оружие в Союз представлялось маловероятным...
   Хотя на памяти был нашумевший случай, когда убывавшему в отпуск ротному друзья-товарищи во время вечеринки-проводов положили АКСУ в чемодан между шмоток. Дескать, наутро посмеемся. Но перепившись, забыли. Тот же обнаружил сюрприз только дома в Союзе. Вернулся ротный "умиленным" шуткой, поскольку провел весь отпуск в военкомате и прокуратуре, пытаясь объяснить чудо, произошедшее со штатной единицей оружия его роты... И дружков не хотелось закладывать, да он и не знал, кто именно это сделал. И объяснять здраво ситуацию тоже было сложно. Говорят, что сильней всего пострадала смена, работавшая в момент пересечения багажа с автоматом на таможне...
   Нет, оружие - маловероятно.
   Наркотики? Это возможно. На самом деле наркотики были доступны. Во время шмонов нарывались на целые сараи, заполненные пыльцой местной конопли, да и более серьезные виды наркоты не были недоступными. Тут я нарывался на собственный вопрос, что я буду делать с таким "кладом"? Раздать своим? Ведь сам я не употреблял эту гадость. Продать? Оптом никто не возьмет, а торговать - сдадут, и на кой мне это надо? Я сторонился в мыслях такого варианта. Но был готов к нему больше, чем к варианту с оружием. Хотя, можно так же, как и оружие, просто сдать особистам. Мол, случайно, опять же припер понос, ну, и нарвался на клад. Можно и очков заработать, а можно и на задницу ненужных вопросов навлечь... Лихо.
   Драгоценности? С этим почти так же, как с первыми вариантами - через границу не увезешь, а тут... Больше геморроя, чем выгоды... Но тут уж можно и привлечь чью-нибудь помощь из своих. Есть ведь и в нашей роте пройдохи, которые смогут пристроить ценности... Хотя, признаюсь, что лучше бы там были деньги...
   Вариант с деньгами казался мне самым вероятным. Поэтому я посвятил ему больше всего времени, потраченному на обдумывание полученной от Андрея информации о загадочном кладе... Судя по всему денег там должно быть немало, раз пришлось организовать целый тайник. Да, этот вид клада именно сейчас не помешает. Надо уже заниматься подготовкой к дембелю...
   Когда я свернул за угол модуля, в котором располагался штаб, меня встретил ретивый порыв ветерка. Видимо, я уже начал волноваться, поэтому вспотел еще сильнее, чем от кружки горячего крепкого чая.
   За штабом в нескольких метрах начинался спортгородок. Освещения там не было. Быстрым шагом я преодолел пространство спортплощадки, оказавшись на той самой, необходимой мне тропе, я оглянулся по сторонам. Все было тихо и спокойно. Убедив себя, что тьма надежно скрывает меня от тех, кто находится под освещением, да и далеко до них, я быстро метнулся в ту сторону, где находилось сухое русло.
   Ошибиться было невозможно даже в темноте, вот оно. Песчаная коса, протянувшаяся с севера на юг, шириною в два десятка метров, с обеих сторон ограничена "берегами"- небольшими в половину метра высотой уступами, которые под тропой полого слизаны, а вне тропы хорошо различимы и окаймляли само русло.
   Тайник я нашел быстро. Андрей сделал его по принципу "знаешь - найдешь сразу, а не знаешь - не найдешь". Ни камешка, ни какой-то колючки или кустика. Зачем, эти предметы волей или неволей привлекают взгляд. А вот ровная песчаная поверхность без следов и отметин просто сливается с миром, вселенной...
   Но не прошло всё без тревог. Только я нащупал руками сверток, как со стороны спецназа послышались голоса. По тропе шли двое. Кто это был, мне не ведомо. Возможно, молодые шли зачем-то в полк, ну, спецназ ведь тоже любил теплый хлеб и сгущенку. А может, это возвращалась смена с КПП... Эти двое шли, не таясь, поэтому громко разговаривали и топали по суглинку своими ботинками. Я затаился, распластавшись на песке, и переждал, пока они пройдут.
   Выждав еще несколько минут и постоянно прислушиваясь, я достал сверток.
   Нет, это не оружие... и не наркотики...
   Я стал разворачивать полиэтиленовую упаковку. Любопытство взяло верх, и я решил узнать, что за клад мне завещан был Андреем...
   С собой я прихватил фонарик-жук, намереваясь им быстро осветить находку, чтобы понять, что в ней.
   Когда я снимал упаковку, вдруг подул ветер. Порывы были настолько сильны, что я ощутил, как в лицо стали впиваться песчинки. Еще через мгновение ветер стих, и в тот самый момент, когда я развернул сверток, тучи вдруг вытеснили сквозь себя полную луну. Эта желтая Селена глядела на меня, застывшего над моим кладом. Она, видимо, была так удивлена увиденным и так горела любопытством узнать вместе со мной, что же там такое я нашел, что стало очень светло.
   На моем левом запястье блестел браслет с часами. Вместе с ним блестели, отражая свет яркой луны буквы на обложке книги, которую я держал в руках, глупо сидя на песке высохшего русла в далекой азиатской глуши. Догадались, что за буквы? Да, те самые: "УСТАВЫ ВС СССР"...
   Я уже никого не боялся. Пусть меня сейчас возьмет патруль. Что им мне предъявить? Да, я сижу и читаю Устав, учу обязанности дежурного по роте...
   Вернувшись в расположение, я сорвался на Славике за то, что он вышел из-под грибка, оставив автомат.
   - Че, не дали спирта?- огрызнулся Славик.
   - Не, не дали... Дали вот книжку, сказали, читать от корки до корки.
   - А че за книга?
   - Во, показал я обложку...
   - Уставы? Ну, тебя мрачно обломали...понятно, почему ты такой злой вернулся...- засмеялся Славик.
   Пора было идти на доклад...
   Вернувшись, я снова затеял чаепитие. Я макал хлеб в сгущенку, отправлял лакомство в рот, жевал, запивая чаем, крепким и настоящим. При этом какое-то время смотрел, задумавшись на лампочку. Когда же я раскрыл ту самую Книгу на случайной странице, сразу я ничего не смог прочесть, глаза, устав от яркого света , не сразу адаптировались. Когда же прошла рябь, и я смог, наконец различать буквы и слова, стал читать... Смысл не сразу дошел до меня. Когда же дошел, я поразился еще более...
   А прочел я вот какой абзац:
   "Глава 4
   1 Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола,
   2 и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал.
   3 И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами.
   4 Он же сказал ему в ответ: написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих.
   5 Потом берет Его диавол в святой город и поставляет Его на крыле храма,
   6 и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею.
   7 Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего.
   8 Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их,
   9 и говорит Ему: всё это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне.
   10 Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи."...
   ...Не пришлось мне голову ломать, каким подарком встретить Андрея спустя четверть века после того мгновения, когда крикнул второй пилот вертушки: "Уходим!..."
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023