ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Носатов Виктор Иванович
Не судьба

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 9.33*9  Ваша оценка:

Не судьба

   Азиатский аэропорт живет своей крикливой и импульсивной жизнью. Толпы людей мощным потоком вливаются в его просторные залы, вскипают нетерпе­нием, а иногда и недовольством у стоек регистрации билетов и, раздробившись там на множество мелких рукавов, исчезают в прожорливых, узких и сумрачных коридорах, ведущих к самолетам. Только в зале ожида­ния, насквозь пропитанном потом и кислым духом не­свежего исподнего белья, царствует лень и дрема. Мо­лоденькие милиционеры, видимо, еще не совсем привык­шие к своему делу, вежливо просят пассажиров не спать на грязном полу, впрочем, ничего не предлагай взамен. Когда патруль теряется в другом конце зала, встревоженные милиционерами люди, поминая слова Аллаха и Иисуса, снова валятся на пол, закрывают по­красневшие от недосыпания глаза. Осень -- пора тума­нов, и потому в зале ожидания тесно так, что яблоку негде упасть.
   Осень -- пора окончания солдатской службы, и пото­му в аэропорту много военных.
   Их можно разделить на две категории. Тех, кто от­служил и едет домой, и тех, кому только предстоит хлебнуть солдатской каши со свинцом. Небольшие группы молодых солдат с трепетом и страхом озираются по сторонам ожидая авиарейса в Афганистан. Они, словно бессловесные телята у ворот бойни, стоят, лежат, сидят, притихшие и покорные, готовые ко всему, даже к самому худшему.
   Увольняемых в запас из Афганистана здесь не встретишь, вырвавшись на волю, они ожидают запаздывающие с от­правкой самолеты в более комфортных условиях.
   Только изредка кто-то из них в своих выгоревшем на солнце обмундировании, с загоревшими не по се­зону лицами, мелькнет среди толпы и тут же исчезнет.
   Неожиданно сонную тишину зала ожидания преры­вают захлебывающиеся крики вперемежку с ядреным матом. В проходе, в окружении возмущенной толпы, появляются вес те же молоденькие, но довольно крепкие милиционеры, которые, зажав с двух сторон среднего роста сухонького, черноволосого парня, тащат его за собой. Парень упирается, в его красных от бешенства глазах застыла ненависть и отчаянная решимость выс­вободиться из рук стражей правопорядка.
   -- Менты поганые,-- кричит он и, вырвав из цепкого объятья правую руку, ухитряется врезать одному из милиционеров в ухо.
   Те зло кидаются на него, заламывают за спину руки и ведут его, горбящегося, к себе в отделение.
   Кто-то из любопытных, задетый кулаком в пылу борьбы с нарушителем порядка, верещит от боли. Видя это, толпа скоренько рассасывается. Никто не хочет быть битым.
   Черноволосый парень, лишенный возможности со­противляться, кричит в бессильной злобе:
   -- Окопались здесь, фашисты поганые, только и знаете что над людьми измываться...
   Получив удар сбоку от одного из милиционеров, рас­паляется еще больше:
   -- Я таких, как вы, в Афганистане пачками расстреливал, душил, давил, резал. - Голос парня начал срываться, переходить на истерический крик.
  -- Нализался, подонок, а туда же, норовит "афганом"
прикрыться,-- зло говорит один из милиционеров. Только слишком много сейчас таких "героев", - поддержал его второй. -- Кто хочет, тот и спекулирует, даже на самом святом. За решетчатой перегородкой, разделяющей комнату дежурного на две части, пусто и парня быстро туда втолкнули. Железная дверца с грохотом захлопнулась
   Металлический звук закрывающейся двери, по всей видимости, немного отрезвил парня. Он схватился за толстые прутья решетки, тщетно пытаясь их выломать
   Заметив ухмылку на лице толстомордого старшины милиции, который, выслушав доклад патруля, с интере­сом рассматривал своего пленника, тот, в который уже раз, грязно выругался, растянувшись на бетонном полу "кутузки", уставился в серый, покрытый паутиной потолок.
   -- Может быть, зайти, врезать ему хорошенько за "ментов", -- предложил молодой милиционер, которого черноволосый зацепил кулаком.
   -- Проучить не мешало,-- сказал задумчиво старшина,-- но что-то в этой истории мне кажется странным,-- он отложил в сторону рапорт патрульных, и, не обращая
внимания на демонстративно, равнодушно разлегшегося парня, попросил старшего из милиционеров: -- Расскажи-ка мне, хлопчик, поподробнее, что случилось, с самого начала.
   -- Ну, услышали мы шум, крики, нецензурную брань,
с трудом добрались сквозь толпу до него,-- милиционер
показал на лежащего парня, -- видим -- этот парень
схватил за грудки майора и материт его, на чем свет стоит. Мы еле оттащили парня от офицера. Пока мы его усмиряли, майор спросил, куда мы этого
парня поведем. Я сказал, что в отделение, там во всем разберемся. Попросил, чтобы офицер прошел следом за нами, чтобы в отделении заявление написал. Пока сюда дошли, майор куда-то исчез.
   - Да, интересное дело. Пострадал от хулигана, а заявление писать не хочет. Может быть, хлопчик, ты еще что-нибудь интересное заметил да не сказал?
   - По-моему, я все доложил, как было. Вот только не стал писать нецензурщину, которую задержанный кричал в адрес майора.
   - Ну-ну,-- нетерпеливо потребовал старшина.-- Вос­произведи дословно.
   - Он хлестал майора по щекам, и приговаривал: -...мудак, это тебе за Игоря. А это, дерьмо ты воню­чее за меня... Примерно это на разные лады он и повто­рял.
  -- Значит, они знакомы?
  -- Майор сказал, что этого парня видит в первый раз.
  -- Врет твой майор.
   -- Вот что хлопцы, вы идите за порядком смотрите, а я здесь сам, до прихода начальства разберусь. Потом и решим окончательно, что с ним делать.
   Парень, видя, что на пего никто не обращает внимания, встал, подошел к решетке, долго и пристально смотрел в лицо сидящего за столом старшины.
   Тот что-то писал, словно не замечая взгляда задержанного.
   Старшина из своего многолетнего опыта милицейской службы знал, что до истины докопается быстрее лишь в том случае, если инициатором доверительного разговора будет не он, а этот черноволосый.
   -- За что вы меня сюда посадили? -- зло, истерично крикнул парень.
   Старшина молчал.
  -- Товарищ старшина, выпустите меня отсюда, ведь я же ничего такого не сделал.
  -- Неужели? -- притворно удивился старшина. -- А руку на офицера поднял, это тебе что, детская шалость?
  -- Это нервы, нервы не выдержали, -- простонал он.
  -- Нервы? -- удивился милиционер. -- Ну, хлопец, ты брось болтать, что ни поподя. В твоем-то возрасте да еще на нервы наговаривать, ври, да не завирайся.
   и
   а
   Старшина, уже настроившийся на откровенный говор, видя, что парень юлит перед ним, ссылаясь нервы, сухо сказал:
  -- Я здесь с тобой не в бирюльки собрался играть, а обязанности свои исполняю. Будешь врать мне, придет следователь с тобой разбираться, а с ним не очень-то
пошутишь, впаяют года три-четыре за хулиганство, вот тогда узнаешь что к чему.
  -- Но я ведь правду говорю, - в словах пария было
столько боли и искреннего желания, чтобы ему поверили,
что старшина засомневался в своем поспешном выводе
о том, что тот откровенно лжет, чтобы любыми путями выкрутиться из неприятной истории.
  -- Где ж ты нервишки свои поистрепал?
  -- В Афганистане.
   -- Много вас таких, кто теперь Афганистаном прикрывается. Вчера вот только с одним таким, как ты, "афганцем" разбирались. Молодой парень нажрался в ресторане до зеленых соплей, и начал к женщинам при­ставать, угрожать им, потом разошелся, и до прихода наряда успел стекла да зеркала в зале разбить. Когда привели его сюда же, где ты сейчас, парень начал рубашку на груди рвать, тельняшку показывать, на все лады кричать, что "десантник" он, только из "афгана" прилетел. Проверили документы, оказалось, что он и в армии-то никогда не служил, за маминой да за папиной спиной с бутылками да бабами воевал. Вот так-то, хлопец. Так что не старайся меня обмануть и говори правду.
   Старшина вытащил из папки разграфленный лист и начал неторопливо заполнять протокол.
  -- Документы есть, какие?
  -- Есть. Паспорт, вот.
   - Давай сюда, -- старшина подошел к решетке, взял протянутый задержанным паспорт. Раскрыл его, сличил фотографию с оригиналом.
   - Ну, что ж, похож. Положив красную книжечку на стол, он начал медленно, каллиграфическим подчерком записывать нужные ему данные.
   - Удостоверение, что был в Афганистане, есть? -- скорее для успокоения совести, чем веря словам парня, спросил старшина.
   - Здесь нет, с собой не ношу, -- ответил он.
   - Ну, вот видишь. Я прав оказался. Нет у тебя такого удостоверения, и не было. Так что, -- старшина поднес паспорт на уровень глаз, -- Марат Низамиевич, расска­жи мне, только честно, за что ты майора по физиономии смазал.
  -- По вине этого майора погиб прекрасный парень, а я в течение года валялся в госпиталях.
  -- Ну-ну, давай, рассказывай дальше, -- все еще не доверяя словам Марата, заинтригованно подзадорил парня старшина.
  -- Хотите верь, хотите нет, но я расскажу вам все, как было. О том, по чьей вине я оказался в госпитале, а мой друг Игорь погиб, мне рассказали сослуживцы, которые навестили меня в госпитале. Они поведали мне, что ротный, уже на марше, когда колонна была уже в нескольких десятках километров от места проведения операции, узнав о том, что один из его боевых расчетов остался на дальней позиции на марше, решил ничего не предпринимать. Хотя было еще не поздно было послать несколько машин за нами, но он побоялся докладывать о происшествии командиру, знал, что получит за это взбучку и от комбата, и от проверяющих, прибывших накануне из Кабула, что, вполне естественно, могло отрицательно отразиться на его карьере. Все знали, что ротный ждет, не дождется момента, когда комбат в академию уедет. Он готовился сменить его, не за горами было и очередное воинское звание. В общем, когда батальон прибыл на базу, ротный написал рапорт о том, что я и Игорь дезертировали...
  -- Складно все у тебя получается, -- все еще не доверяя парню, сказал старшина, - Но как ты все это докажешь?
   -- Как докажу? -- неуверенно переспросил парень. - А вот так, -- в глазах его вспыхнул нездоровый блеск. В следующее мгновение лицо его перекосилось от нервной судороги, руки лихорадочно работали, вырывая непослушные пуговицы пиджака и рубашки с корнем. Сорвав одежду, он повернулся к милиционеру сначала спиной, потом левым боком, затем грудью. На смуглом, худощавом теле парня, словно рваные заплатки, белели несколько длинных и множество коротких рубцов.
   -- Ты что, парень, ты что, не надо, -- залепетал пораженный увиденным старшина.
   Под впечатлением увиденного он подскочил к двери "кутузки", торопливо, дрожащими руками, открыл ее.
   -- Иди отсюда, садись, -- виновато говорил он, указывая на стул, стоящий с противоположной стороны стола.
   Он помог парню одеться, и почти насильно усадил его. Налил из графина воды. Подождав, пока тот придет в себя, успокоится, попросил:
   -- А ты расскажи, хлопчик, расскажи все, как было, не держи страшный груз на сердце...
   Солнце, достигнув наивысшей точки, нещадно палило, обжигая своим иссушающим жаром двух бойцов, ведущих наблюдение за долиной из довольно просторного окопчика. Тот, кто был постарше, с ефрейторскими лычками на погонах, сдвинув на затылок выгоревшую, видавшую виды панаму, что-то сосредоточенно рассматривал в би­нокль. Пот грязными ручейками стекал по его загорев­шему до черноты, обветренному лицу. Но он не обращал на это внимания, лишь иногда смахивал его рукавом с бровей, чтобы не заливал окуляры. Второй боец сосредо­точенно всматривался вдаль. По напряженно-восторжен­ному блеску его черных, как угольки, глаз можно было понять, что это его первая операция, его первое знаком­ство с неведомой и от этого еще более интересной афган­ской землей. Его цепкий взгляд фиксировал и разноцвет­ные квадратики пашен, разбросанные латанным - перелатлатанным ковром по окрестным горам и предгорьям, и изум­рудно-зеленые островки топольков, растущих на берегах петляющей по дну долины речушке, и, словно пчелиные соты, прилепившиеся к довольно крутым склонам гор, многолюдные кишлаки. Его юношеское воображение особенно поражала рациональность в деятельности селян. Ни одного пустующего клочка земли, ни в долине, ни на близлежащих склонах гор. Даже дома в предгорьях лепились один к другому, чтобы было больше места для пашни. Поражало трудолюбие крестьян и их нищета. С самого раннего утра ведут они наблюдение за местностью из этого окопа, а не видели, чтобы кто-то из дехкан, копошащихся на противоположном склоне долины, хоть на минуту присел. Понятно, что пора страдная, но не изнурять же себя трудом. Солдат вспом­нил, как их девятый класс тоже трудился на уборке пшеницы. Мальчики -- помощниками комбайнеров, девоч­ки--на току. Так эта работа была всем им в радость. Полдня на поле, полдня у речки. Лучше, чем в лагере. Он вдруг отчетливо вспомнил те веселые денечки, тихоню и скромницу Аллу из параллельного класса и взгрустнул. Раньше он ее почти не замечал, в классе были девочки и красивее, и общительней, чем она. С ними было весело в одной компании, но и только. Той, что смогла бы зано­зить его вздрагивающее по ночам в предчувствии люб­ви сердце, он еще не нашел. Хотя она была постоянно рядом. Иногда он ловил на себе се мимолетный взгляд, но не обращал на это внимания. Привык считать соседскую девчонку тихоней и особо к ней не пригляды­вался. Лишь однажды, уже в конце жатвы, в обеденный зной, он с ребятами шел купаться. Из-за песчаной косы раздался отчаянный крик. Он отчетливо услышал, что зовут его. На мелководье какой-то незнакомый парень пытался поцеловать Аллу.
   С этого момента его жизнь наполнилась новым со­держанием. Там было все, и разбитые в кровь губы, и большой синяк под глазом, и, самое главное, благодарный взгляд из-под опущенных ресниц. Алла стояла в облегаю­щем тело купальнике, и тогда он увидел ее словно в первый раз. Перед ним была уже не та угловатая и писклявая девчонка, которую он по давней привычке дергал за косы по дороге в школу а стройная, отливающая шоколадным загаром девица, прекрасная лицом и телом. Чем больше он смотрел на нее тогда, тем замкнутей она становилась. Исчезла улыбка, глаза стали смотреть настороженно. Она повернулась к нему спиной и, плавно покачивая бедрами, пошла в глубь реки, а потом медленно поплыла на другой берег. Тогда он не стал ее догонять. Какое-то внутреннее чувство подсказывала ему: "Не трогай, оставь ее в покое".
   Первой поцеловала она его в десятом классе. После вечеринки они шли домой вместе. Этот поцелуй, сладкий и душистый, как парное молоко, он помнит до сих пор, -- Слушай, Марат, -- прервал его думы ефрейтор,-- хочешь посмотреть на афганских женщин без паранджи? Он, обтерев окуляры о край гимнастерки, подал би­нокль напарнику. Марат нехотя взял его в руки и напра­вил в то место, куда показал ефрейтор. Сначала он уви­дел какие-то расплывчатые контуры, которые медленно перемещались в пределах прямоугольника внутреннего двора. Он осторожно, чтобы не сбить бинокль, навел рез­кость. Отчетливо увидел женщин в окружении ребятни.
   -- Это женская половина, -- начал назидательно по­яснять ефрейтор. -- Самое запретное место в любом до­ме. Видишь, рядом с голубым куполом мечети минарет возвышается? Так вот, с этого минарета муэдзины на молитву раньше созывали и, чтобы те не смогли загля­нуть к кому-то во двор, им выкалывали глаза. Правда, сейчас такого нет, муллы обзавелись хорошей японской аппаратурой. А что, вставил кассету, и все. Не надо на верхотуру лезть и тем более глаза выкалывать. Слушай и запоминай, пока я рядом, -- благодушно добавил он.
  -- Знаешь, Игорь, я не вижу там ничего интересного. Женщины как женщины, хлопочут по хозяйству. И что здесь такого?
  -- Послужишь с мое, узнаешь, -- недовольно пробубнил ефрейтор и забрал бинокль. -- Тебе полезнее изучать местность визуально.
   Марат промолчал. Не хотелось ухудшать отношения, еще на базе, когда он только коснулся афганской земли, спрыгнув с вертолета, первым, кого встретил, был Игорь.
   -- Ну что, салага, с приземлением тебя,-- грубовато, но дружелюбно встретил он его. В первый момент Марат его просто не заметил. Вокруг было все такое незнакомое и волнующее, что ефрейтор в выгоревшей гимнас­терке и стоптанных сапогах показался ему самым дорогим и близким человеком. После распределения по взводам Марат попал в расчет к Игорю. Тот сразу же повел его знакомить с автоматическим гранатометом. Несмотря на то, что пирамида, в которой он стоял, была плотно закрыта, вороненый ствол и коробка были покрыты слоем пыли.
   -- Вот тебе первое боевое задание, -- сказал, усмехаясь, Игорь, -- выдраишь оружие до блеска, - и, насвистывая веселую мелодию, ушел по своим делам.
   Скверно было тогда на душе, так скверно, что хоть кричи. Все ребята, что с ним прибыли, с лагерем знако­мятся, а ему здесь, в комнатушке, с подслеповатым окон­цем, оружие чистить. Но ничего, скрепя сердце драил ствол и коробку, пока не заблестели. Заодно прочистил и коробки, из которых выглядывали белые рыльца боевых гранат. С ефрейтором решил не разговаривать. Пришел в спальное помещение, молча сел на свою кровать. За­думался. Из задумчивости его вывел Игорь:
   -- Что, солдат, пригорюнился?---весело спросил он. Марат молчал, крепко сжав губы, готовый наброситься па обидчика.
   Рассмотрев в его взгляде какой-то нехороший, злой огонек, ефрейтор уже серьезно добавил:
   -- Не хочешь говорить, и не надо, только вот что я тебе скажу. Мы теперь боевой расчет, и многое теперь зависит от каждого из нас. Мне скоро домой, я хочу, чтобы и ты года через полтора домой вернулся. Без особой скромности скажу, что тебе есть чему у меня поучиться.
   Марат понимал: у ефрейтора опыт, знания, но простить eму тот, надолго запомнившийся случай не мог. Не нравился ему он, и все тут. Не нравился потому, что был выше ростом и крепче его сложением, не нравилась его грубоватая, вперемежку с матом речь, его залихватское "Не судьба", которое он щедро разбрасывал и к месту, и невпопад, не по душе были его виртуозность в обращении с оружием, и способность обживаться в любом месте, будь то в окопе или в бронетранспортере.
   Может быть, Марат просто завидовал ему? "Да нет же, -- отгонял он от себя эту назойливую мысль, -- не­чему завидовать. Ну, кем Игорь будет, когда вернется к себе домой в деревню, -- ну, трактористом или дояром -- это сейчас модно, простым, ничем не примечательным че­ловеком". О себе Марат был большего мнения. Он спал и видел себя человеком городским. Поедет в столицу учиться. Ведь не зря он школу с отличием окончил. В том, что поступит в университет, он нисколько не сомне­вался. И будет ученым или писателем. Все его будут уз­навать...
   Внезапно это вдохновенное парение мыслей прервало восклицание напарника:
  -- Вот гады, прут себе как на базар. И что там наши молчат?
  -- Видишь пыль над дорогой? -- указал он Марату в сторону долины.
   Марат присмотрелся в указанном направлении.
  -- И в самом деле, пылища, словно табун лошадей гонят, -- удивленно сказал он.
  -- Какой тебе табун, "духи" на конях гарцуют, словно на параде.
  -- Тебе не кажется, что вокруг, на удивление тихо? Никто не стреляет, словно и нет никого. Их же гаубицами можно накрыть. Наверное, выжидают, чтобы наверняка
бить.
   Но шли минуты, моджахеды на всем скаку залетели кишлак и вскоре растворились в нем.
   __ Человек сто, не меньше,-- быстро определил Игорь. - Давай-ка сбегай наверх, посмотри, чего там наши молчат, -- приказал ефрейтор.
   Марат, забросив за спину автомат, по небольшому овражку направился на макушку сопки. В груди то ли от бега, то ли от предчувствия чего-то тревожного, неведо­мого, учащенно билось сердце. Вскоре он уже с тоской обозревал место, где еще недавно в строгом боевом порядке стояли их боевые машины, уперлись стволами гаубицы, рыли на склонах гор укрытия личный состав боевых постов и рас­четов. Виднелись только следы недавнего пребывания войск: полузасыпанные капониры и окопы, да разбросан­ные там и сям ящики из-под боеприпасов.
   Солнце, проделав половину пути до горизонта, жгло еще сильнее, а Марат чувствовал, что его пробивает дрожь. Ведь они теперь одни во всем этом знойном, чу­жом и опасном мире. В мгновение ока все разделилось на то, что было, и то, что есть сейчас -- непонятное и пугающее своей неизвестностью. То, что было: и дом, и яблони в саду, и мать с отцом, и Алла -- все это стало таким далеким и нереальным, что у него слезы на глазах навернулись. Думая так, он по привычке вел наблюдение и вскоре заметил, что по дороге, по которой ушел бата­льон, движется толпа моджахедов. Внезапно до него до­неслось поочередно три выстрела и, словно эхом, отклик­нулись три выстрела из кишлака. "И там "духи",-- уд­рученно подумал Марат, стараясь вжаться в землю так, чтобы его никто не смог увидеть. Ползком пробрался к оврагу и, разбивая в кровь руки при падении, бросился вниз, быстрее к Игорю, спеша сообщить страшную весть.
  -- Там никого, кроме "духов", нет, -- почему-то шепотом прохрипел Марат.
  -- Как так нет? -- в свою очередь спросил недоуменно Игорь, - вопросительно уставившись на Марата.
  -- Ушел батальон, -- с трудом выдавил из себя Марат, избегая
взгляда ефрейтора.
  -- Ты хочешь сказать, что нас оставили здесь одних, позабыли? Ты, наверное, шутишь... Я знаю, что недолюбливаешь ты меня, но я всегда хотел как лучше. Хотел смену достойную после себя оставить... Ну скажи, что ты просто
решил меня попугать. Ведь не может такого быть, чтобы
нас вот так, за здорово живешь, оставили один на один
с "духами". Ну, скажи, что все это вранье, и я тебя не
трону. Пальцем больше не трону, -- Игорь схватил Марата за грудки и начал его трясти, словно грушу с неспелыми плодами.
  -- Отпусти, что ты делаешь, ведь из кишлака нас могут засечь, -- громко, испуганно прошептал Марат.
   Эти слова сразу же отрезвили ефрейтора.
   -- Ну, что ж, если мы попали с тобой в такой оборот, значит "Не судьба", - задумчиво сказал Игорь и отпустил куртку Марата.
   Они сели на дно окопа и долго-долго молчали. Каж­дый думал о чем-то своем, сокровенном.
   Еще недавно такое яркое, искрящееся золотом солнце вдруг померкло, словно перед затмением. На округу опус­тилась тяжелая, душераздирающая неизвестностью ти­шина. Даже ветерок, еще недавно с тихим трепетом вы­рывающийся из прохладного горного ущелья, спрятался, затих, словно не было его вовсе.
   Игорь пошарил биноклем по полям да рощицам, но нигде так и не увидел ни одного человека. Долина словно вымерла, затаилась, глядя на кишлак, в котором угнездились насилие и смерть. Видно, не первый раз шерстили отдаленную "зеленку" моджахеды.
   Черная туча страха и ужаса заполнила все жизненное пространство жителей долины, от горизонта до горизонта, и теперь не торопясь, неотвратимо, приближалась к сойке с двумя кинутыми на произвол судьбы солдатами.
   - Вот так влипли, - задумчиво произнес Игорь, - здесь нам оставаться опасно, "духи" могут зайти с тыла. Давай-ка выбираться на соседнюю сопку, она повыше, да и от чужих глаз подальше.
   Разрядив и сняв со станка гранатомет, Игорь взял его вместе с автоматом в охапку и, прихватив одну из коробок с гранатами, начал спускаться к подножию холма. Марат, собрав оставшиеся коробки и станок, торопливо зашагал следом.
   Вершина соседнего холма была плоская, позволяя незаметно для противника оборудовать не только позицию для гранатомета, по и отрыть не­которые элементы круговой обороны. Работали молча. Верхний слой, иссушенный зноем, поддавался с трудом. Привстать и всем телом надавить па лопату было невоз­можно, зачем раньше времени обнаруживать себя? Поэ­тому приходилось, набивая кровавые мозоли, долбить глиняный монолит лежа. Только сняв на полметра кор­ку, они облегченно вздохнули. Земли была чуть влажной и поддавалась намного легче.
   Первый перекур сделали лишь после оборудования позиции для гранатомета, Стол для станка немного углубили, чтобы оружие на фоне неба резко не выделялось. Гранатомет быстро собра­ли, зарядили и накрыли сверху выгоревшей под цвет местности плащ-палаткой. Курили молча. И вообще с того момента, как Игорь сообщил о своем решении пере­менить позицию, они не проронили ни слова. Марат, сидя бок о бок с Игорем на дне укрытия, вдруг неожиданно для себя понял, что, несмотря на всю его неприязнь к это­му сильному, уверенному в себе, по-мужицки грубовато­му парню, он в глубине души уважал его всегда, хоть и не признавался себе в этом.
   -- Ну что, отдохнул? -- прервал звенящую тишину Игорь.-- Давай дальше рыть, работы еще немало.
   Он первым выполз из окопа, неторопливо разметил еще три окопчика по периметру плоской макушки.
   -- Потом соединим их неглубокой траншеей, и тогда черта с два они нас возьмут. -- В его голосе слышалось столько уверенности и спокойствия, что Марат немного успокоился, умерил невольную дрожь в руках. И вскоре, поглощенный рытьем укрытия, уже не думал о том, что они здесь одни среди полуденного безмолвия. В глубине сознания все больше и больше пробивалась надежда, которая переходила в уверенность, что здесь они смогут продержаться достаточно долго. А в части скоро спохватятся и начнут их искать.
   "С таким парнем, как Игорь, не пропадешь", -- удовлетворенно думал он, все глубже и глубже вгрызаясь в землю.
   Чтобы душманы не заметили до времени их приготовле­ния, Игорь посоветовал напарнику далеко не разбрасы­вать ссохшиеся комья, а складывать их по внешнему пе­риметру будущего бруствера, чтобы более темная влажная земля не демаскировала окоп.
   Вскоре вершину сопки невозможно было узнать, хоть она и сохраняла свои прежние контуры. Она стала на­стоящей крепостью, где при грамотном ведении боя можно было обороняться довольно долго.
   Солнце уже приближалось к закату, когда ребята, отдыхая после тяжелой работы, вдруг явственно услы­шали какой-то непонятный шум, долетающий из кишла­ка, разрозненные выстрелы. Вскоре из дома, стоящего на окраине селения, повалил густой черный дым. Белые его стены, чернели на глазах, покрываясь копотью. Через несколько минут, обвалившаяся кровля, дав новую силу огню, погребла под собой все то, что еще недавно было, по всей видимости, школой. Вокруг пылающих развалин, размахивая руками, бегали люди, пытаясь хоть что-то спасти из разбушевавшегося пламени, но их оттесняли всадники с винтовками за плечами.
   -- Вот фашисты, школу жгут, -- взволнованно сказал Игорь, в бессилии играя желваками.
   Огонь догорал, когда они увидели, что от огнища в сторону сопки движется толпа. Впереди шли два афганца в белых одеждах, со связанными сзади руками. За ними, то и дело наскакивая на пленников, горячили коней всадники. Замыкали эту мрачную процессию пешие воины. Спешившись у подножия холма, один из них развязал пленникам руки и сунул каждому по лопате. Вскоре те уже долбили ссохшуюся от зноя землю. Наблюдая за всем этим, Марат никак не мог уяснить для себя, что перед ним не на экране кинотеатра или телевизора, а наяву пред­стоит самая настоящая средневековая экзекуция, и что плененные душманами афганцы роют себе самые настоящие могилы. Все увиденное вызвало у него невольное чувство страха и отвращения. Почувствовав, как пальцы Игоря до боли сдавили пле­чо, он пришел в себя. Увидев поднесенный к его губам палеи, виновато закивал головой.
   А у подножья сопки трагическое действо продолжало стремительно разворачиваться. Старик и молодой мужчина, закончив свою скорбную работу, став на колени, совершили последний намаз. Встали, стряхнули прилипшие к шароварам комочки земли, не показывая всем своим видом ни страха, ни ненависти к врагам, они за­мерли в ожидании смерти. Боевики не торопились, они, словно наслаждались состоянием жертв. Вскоре от тол­пы отделился большого роста, широкоплечий афганец, покрытый черной шерстью почти до самых броней. Он схватил в охапку старика и силой поставил перед ямой на колени. Одной рукой схватил за ноздри, приподнял голову и в то же мгнове­ние, выхватив широкий, холодно блеснувший нож, полос­нул им по горлу. Старик захрипел и упал в уготованную себе могилу. Настала очередь второго пленника.
   Марат с ужасом наблюдал за этой картиной, кусая губы в кровь, он старался успокоить себя, держа указательный палец на спусковом крючке ав­томата. Но чувства, переполнявшие его пересилили инстинкт самосохранения, и в следующее мгновение Марат, снял оружие с предохранителя, и хотел передернуть затвор, но снова ощутил на своем плече мертвую хватку пальцев напарника.
   -- Ты что делаешь, ведь их больше сотни, они нас не днем, так ночью перебьют.
   -- Ну не могу я смотреть на это зверство, душу рвет. Видишь, палач идет ко второму? Если мы не вмешаемся, то и на нас ляжет кровь невинного человека. Как же потом нам жить дальше?
   Марат смотрел в глаза командира и ожидал его окончательного решения.
   Игорь молчал. Он еще раз оценивающе осмотру скопившихся возле могилы старика душманов. Молча сдернул с гранатомета плащ-палатку и, направив ствол на толпу, приказал:
   -- Целься палачу в ноги. Огонь открываем одновременно.
   Марата медленно навел автомат на бандита. Тот, ничего не подозревая, гаркнув что-то в толпу, развалистой поход­кой направился к своей новой жертве.
   Тщательно прицелившись, чтобы свалить здоровяка первым выстрелом, Марат дал короткую очередь. Афга­нец упал как подкошенный и вскоре начал медленно осе­дать в яму, где лежал убитый им старик. В толпе прои­зошло замешательство, и в это время открыл огонь Игорь. С глухим звуком рвались гранаты, круша оскол­ками все на своем пути.
   Марат заметил, что второй пленник, воспользовав­шись паникой врагов, спрыгнул в свою несостоявшуюся могилу и замер там. "Теперь можно поливать бандитов свинцом без опаски за пленника, -- подумал Марат, стараясь бить прицельно в самую гущу толпы.
   Вскоре душманы пришли в себя и кинулись врассыпную, оставив у подножия холма с десяток убитых и множество ра­неных.
   -- Ну, теперь держись, брат Марат. Сейчас они очухаются и полезут к нам. Они люди настырные.
   Пользуясь недолгим затишьем, солдаты занялись снаряжением магазинов и коробок боеприпасами.
   Боевики не заставили себя долго ждать. Прячась за дувалами, которые ограждали поля, они откры­ли по сопке плотный огонь.
   - Снимай гранатомет со стола и прячься на дно окопа, Я по­наблюдаю за ними.
   Над головой с шорохом прорезали воздух пули, некоторые из них тюкались в ссохшуюся глиняную корку, обдавая бойцов комочками земли и пылью. Марат неуклюже полез за оружием, в это время по каске чиркнула пуля. В голове зазвенело, словно колокол рядом грохнул. Очухавшись, он, не поднимаясь, схватил­ся руками за станок и опрокинул гранатомет в окоп.
   Солнце уже наполовину скрылось за высокогорным хребтом. Остав­шийся полукруг его смотрел на долину кроваво-красным взглядом, словно предупреждая всех, что прольется еще много крови, прежде чем настанет новый день. Каждый должен был получить по заслугам. Жаждущие крови душманы свое, а Игорь с Маратом свое. Все зависело от того, кто сильнее, выдержаннее, искусней проведет этот смертный бой.
   Видя, что обороняющиеся молчат, моджахеды осмелели. Встав во весь рост, они ринулись на приступ, но, не дойдя до подно­жия и сотни метров, наткнулись на стену огня, и, понеся большие потери, отхлынули прочь. Залегли за дувалами и снова начали методический обстрел сопки.
   Лишь только солнце скрылось, с гор в долину хлынул поток прохладного воздуха. Дышать стало легче, да и пот уже не разъедал глаза. Подавив внутри себя трусливое желание сжаться в комочек и лежать на дне окопа, Марат выглянул на мгновение из-за бруствера. Над долиной быстро опускались сумерки. Улицы и дома кишлака уже успели слиться в единую серо-коричневую массу, только деревья, подсвеченные закатом, еще сохраняли свой изумрудно-зеленый цвет.
   Внезапно душманы огонь прекратили. Игорь, пользу­ясь этим, приполз в окоп Марата и, щелкнув по каске, недовольно сказал:
   -- Ты что ж это без нужды голову под пули подставляешь?
Так ее ненадолго хватит.
   Марат, ни слова не говоря, просто подсел к Игори, прижался к нему. Так ему было спокойней. Разговаривать не хотелось, курить тоже. Они отдыхали, как после большого и трудного дела.
   -- Что-то подозрительно тихо, -- прервал молчание Игорь, -- пойду посмотрю, что они там затевают.
   Он пополз к крайнему, со стороны гор окопчику, и вскоре затих там. Снова воцарилась звенящая в ушах, давящая тишина.
   Марат, пробив прикладом в бруствере небольшую амбразуру, наблюдал за окрестностями кишлака. Внезапно он услышал шорох. Взглянув вниз, уви­дел, что спасенный от казни афганец, что-то крикнув а их сторону, схватил у одного из убитых бандитов винтов­ку и был таков. Только пятки засверкали. "Вот гад, - подумал Марат, -- мы его спасли, а он вместо того, чтобы с нами отбиваться, трусливо улепетывает".
   Вскоре белая фигурка афганца скрылась на окраине кишлака. Прошло десять томительных минут, ничто в окрестностях долины не напоминало о бандитах, они словно вымерли.
   Марат, приподнявшись над окопом, спросил нетерпе­ливо:
  -- Ну что там, Игорь? Видно что-нибудь?
  -- Да пока ничего не видно, не слышно. Что они там затевают?
   Марат впервые услышал в его голосе колебание и невольный страх. Нет ничего хуже неизвестности, думал он, чувствуя, что вместе с горным холодком и в его сердце прокрадывается боязнь неведомой, но реальной и страшной опасности.
   На небе появились первые звезды, яркие и колючие, как льдинки. Марат остановил взгляд на наиболее яркой из них и вдруг с удивлением обнаружил, что она медленно, но двигается. "Ведь это, наверное, спутник", - подумал.
   Контрасты длинного, как жизнь, дня с огромной скоростью проносились в его мыслях. Запечатлелись лишь самые главные из них: средневековая экзекуция, окро­вавленный нож и этот спутник -- дитя далекой цивилизации. И таким огромным было сейчас расстояние между прошлым и настоящим, что в голове это не укла­дывалось.
   В кишлаке послышались крики, одиночные выстрелы, и вскоре Марат увидел, как по дороге к перевалу скачет какой-то всадник. Белая одежда его развевалась, словно флаги, рвущие черный саван надвигающейся ночи.
   -- Игорь, слышишь стрельбу, это, по-моему, "духи" палят вслед тому афганцу, которого мы спасли. Он наверняка скачет к перевалу, чтобы сообщить о нас, -- радостно сообщил он.
   -- Это меняет дело, - уже бодрее произнес ефрейтор.
   И в этот момент у подножия холма раздался первый взрыв, через несколько минут второй, уже ближе к соп­ке, третий громыхнулся за ними.
   -- С миномета, гады, садят, -- услышал Марат злой голос Игоря. -- Перелазь в противоположный окопчик, -- приказал он. -- Ложись на самое дно и не высовывайся, атаковать они не будут, пока обстрел не закончат.
   Мины со свистом впивались в окаменевшую глину и с грохотом рвали ее на части. Иногда снаряды ложились совсем рядом, и тогда град комков и комочков окатывал бойцов, заставляя плотнее прижиматься к земле, но, видно, мастерства минометчику не хватало. Уж слишком большим был разброс мин.
   -- Они, наверное, без прицела смолят, -- радостно сообщил Игорь, -- так что есть шанс пережить обстрел.
   Через несколько минут после того, как упала послед­няя мина, со стороны кишлака и от предгорий пошли моджахеды. В сгущающейся темени были видны лишь их силуэты да белые тюрбаны.
   Игорь полез за гранатометом, чтобы стукнуть по ним еще на дальних подступах, но в это время моджахеды открыли огонь с третьей стороны, из-за дувалов. Марат вдруг увидел, что Игорь замер, не успев доползти до окопа и начал медленно оседать. Сделав несколько длинных очередей в сторону обнаглевших врагов, он выскочил из укрытия и быстро, пере­катившись всем телом, шмякнулся на гранатомет. Скуля от боли, он поднялся и, схватив Игоря за вытянутую вперед руку, втащил в окоп. Осмотрел его. Ощупывая штанину, наткнулся па что-то горячее и липкое. Преодо­левая тошноту -- его всегда мутило от крови,-- Марат разорвал брюки. Медленно, как на учениях, наложил жгут, марлевую повязку, сделал противошоковый укол. Игорь очнулся, дернулся и, матерно ругаясь, застонал:
   -- Лезь в мой окоп, сколько сможешь, отбивайся от тех, что со стороны гор идут. Остальными я сам займусь.
   Снова дав длинную очередь по наступающим в полный рост врагам, Марат ползком пробрался к оставленному Игорем окопчику.
   Пока он занимался перевязкой, моджахеды подошли почти к подножию сопки. Где-то на середине ее взорва­лась граната, потом другая.
   -- Ах, так, -- процедил он сквозь зубы, -- ну, получайте.
   Не ожидая отсюда огня, боевики в замешательстве топтались на месте, некоторые из них, в запале, еще пытались забросать окоп гранатами, по тут же рухнули, словно подкошенные. Гранаты покатились вниз по склону и с грохотом разорвались в толпе, внося в ряды врагов панику. Первая волна атакующих откатилась и, спрятавшись в овраге, открыла огонь по сопке. Марат, наученный горьким опытом, присел в окопе, ожидая, пока стихнет огонь.
   Рядом дробно стучал автоматический гранатомет. Марат, выкроив минуту затишья, наблюдал сполохи раз­рывов за дувалами и на дороге, ведущей из кишлака.
   Душманы ослабили огонь, а затем и вовсе прекратили. Над долиной вновь воцарила тревожная тишина.
   - Снова минами выковыривать будут, -- сквозь зу­бы процедил Игорь. -- Помоги мне выбраться отсюда, уж очень позиция приметная, налет надо переждать по­дальше отсюда.
   Спрыгнув в окоп, Марат, зажигая спички, осмотрел напарника. Кровотечение остановилась и кровь уже не сочилась через бинт. Марат сменил повязку и развязал жгут.
   - Теперь немного легче, -- облегченно сказал Игорь, растирая онемевшую ногу. -- А теперь вперед, нам здесь вдвоем оставаться нельзя.
   Марат помог ему добраться до дальнего окопчика, а сам спрыгнул в свой. Голова гудела как чугунный котел, в ушах от непривычной тишины звенело. Марат облизал сухие, отдающие горечью и солью губы. "Долго нам так не продержаться, -- лихорадочно работала мысль, -- куда-то отсюда надо бежать, так Игорь теперь не ходок. Мы могли бы раствориться в чернильной темноте горной ночи, но... Как некстати Игоря ранило".
   Марат разложил перед собой магазины. Два были пусты, один расстрелян наполовину. Потянулся за цин­ком, нашарил там несколько последних пачек и снарядил пустые магазины. "Хватит еще на одну такую атаку, -- с горечью подумал он. -- А потом что делать? Ведь голыми руками возьмут".
   Марат нащупал в боковом карманчике гимнастерки гранату. "Так просто я им не дамся", -- заключил он, приготовившись ко всему, даже самому худшему.
   -- Игорь! -- крикнул он, -- у тебя сколько патронов осталось?
   В соседнем окопе загрохотал цинк, зашуршала бу­мага.
  -- Да еще с четверть цинка наберется, а у тебя как? -- в свою очередь спросил он.
  -- У меня в магазинах последние.
   -- Тогда лови.
   Марат почувствовал, как одна за другой десяток пачек шлепнулись в его окоп. Одна от удара по каске порвалась, и патроны попадали в пыль. Марат, осторожно ощупывая дно окопа, подобрал их, протер носовым платком и положил в карман. "На всякий случай",-- подумал он. Душманы начали обстрел снова. Мины, как и прежде ложились где попало. Марат напряженно считал каждый взрыв, когда он дошел до двенадцатого, ухнувшего сов­сем рядом, обдав его теплом и гарью, услышал вскрик Игоря. Вскочил и, не прячась, метнулся к его окопу. Око­па не было, рядом с ним зияла средних размеров ворон­ка. От взрывной волны стенки окопа разрушились, погребя под собой Игоря. Виднелась только его рука, ко­торая, судорожно цепляясь за комья, отгребала их от головы. Марат, положив рядом автомат, встал на коле­ни и, ломая ногти об окаменевший грунт, начал разгре­бать землю руками. Очищая землю с груди, он почувст­вовал кровь.
   "Опять ранило", -- с содроганием подумал он и при­нялся за работу еще быстрее.
   Откопав Игоря наполовину, с трудом приподнял его и медленно потащил в свой окопчик. Найдя ровное мес­то, не обращая внимания на участившиеся разрывы, расстегнул его гимнастерку. Осколок пропорол грудь, правда, неглубоко, кровь из раны сочилась толчками. Вскрыв уже свой пакет, Марат наложил тугую повязку и, застегнув гимнастерку, уложил Игоря на дно окопа.
   -- Игорь, Игорь, ты меня слышишь? -- кричал в самое ухо Марат.
   Игорь открыл глаза и тут же весь сморщился от боли.
   -- Игорь, -- опять позвал Марат, но тот, глядя в одну точку, молчал.
   Приподняв его голову, Марат увидел, что кровь со­чится и из ушей. "Контузия, этого еще не хватало", -- обреченно подумал он, всем своим существом боясь остаться в одиночестве.
   В это время минометный обстрел прекратился и с вой силон вспыхнул оружейный огонь. Оставив Игоря в окопе, Марат кинулся к гранатомету, но тот лежал ис­черканный. "И патронов осталось на несколько минут боя" -- удрученно думал он, переползая в уцелевший окопчик. Не успел он добраться до цели, как почувствовал жгучую боль в предплечье. Глухо застонал, пытаясь разорвать рукав. Пошевелил пальцами. "Кость не задета", -- удовлетворенно поду­мал он, и в это время словно лезвием бритвы его полосануло по ногам.
   Игорь, Игорь! - только и успел он крикнуть, теряя сознание.
   Очнулся через несколько минут почему-то на дне окопа. Стрельба не прекращалась. Рядом не было ни автомата, ни лопатки, а сдвинуться с места он не мог. "Наверное, ноги перебило", -- мелькнула мысль, и го­лова закружилась снова. Борясь со слабостью, Марат вытащил из гимнастерки гранату и, выдернув чеку, креп­ко зажал в руке. "Живым я вам не дамся", -- была его последняя мысль, прежде чем он снова впал в забытье.
   Марата спасла от плена чистая случайность. Об этом он тоже узнал в госпитале -- в ту ночь на моджахедов, которые прибыли в свой родовой кишлак, чтобы попол­нить отряд за счет дехкан, напало пуштунское племя. Горцы объявили кровную войну воинам ислама за то, что те вырезали одно из горных кочевий.
   Утром, когда в долину вошел батальон специального назначения для пресечения резни между узбеками и пуштунами, перед людьми предстала страшная карти­на. Несколько десятков трупов лежало вокруг неприс­тупной крепости, кругом воронки от мин, вздыбленная земля и над всем этим скорбным хаосом два неподвиж­ных тела. Один, бездыханный, в последнее перед смертью мгновение успел накрыть своим телом товарищ тяжело раненного, но еще боровшегося за жизнь.
   Позже, делая перевязку чуть дышащему бойцу, капитан медицинской службы обнаружил, что у того в руке с нечеловеческой силой зажата граната. Лишь с большим трудом разжав посиневшие пальцы, он бросил ее в безопасное место. Грохнул последний в это утро взрыв.
   Потом был госпиталь в Кабуле. Только через месяц Марат попал в Союз. Столько в госпиталях перевидел и перетерпел, что нервы теперь никудышными стали. С пол оборота стал заводиться..."
   Марат увидев, как в комнату вошли милиционеры, которые тащили его в эту "кутузку", замолчал.
  -- Ну что, хлопцы, делать будем? -- обращаясь к ним, спросил старшина.
  -- Как скажешь, батя, так и будет, -- ответил старший патруля.
  -- Ну, раз потерпевший не явился, значит, основания для возбуждения дела нет.
  -- Нет, так нет,-- в один голос сказали милиционеры.
  -- Ты не обижайся на нас, -- сказал старший.-- Служба ведь, всякие попадают, попробуй отличить подонка от человека.
  -- Да вы что, ведь я все понимаю, -- у Марата выступили па глазах слезы. Он отвернулся к стенке, смахнул соленую влагу ладонью.
  -- Прощай, хлопец, не поминай лихом, -- сжал его руку старшина.
  -- Может, тебе помочь чем надо, с билетами, или еще
чем, так мы быстро, -- предложили милиционеры.
  -- Нет, спасибо.
  -- Ты прости нас, что помяли тебя немного, - сказал, прощаясь, один из патрульных.
  -- Не судьба! - неопределенно, то ли прощая своих обидчиков, то ли нет, сказал в ответ Марат и, еще раз окинув взглядом место своего временного пристанища, неторопливо, прихрамывая, зашагал к выходу.
   * * *
   На войне, как на войне! Мужество и подлость не толь­ко уживаются рядом, но и чем-то дополняют друг друга. На фоне подлости мужество становится самым настоя­щим героизмом, а подлость на фоне мужества выглядит самой отъявленной гнусностью. На войне просто не­возможно спрятать, затаить свое настоящее лицо, ибо во время боя, в самой экстремальной ситуации, оно бывает только одно -- истинное.
  
Оценка: 9.33*9  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023