ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Носков Виталий Николаевич
Штурм Грозного-2 Мы вас будем сметать огнем

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 5.89*102  Ваша оценка:

МЫ ВАС БУДЕМ СМЕТАТЬ ОГНЕМ

   С полковником Кукариным Евгением Викторовичем судьба свела меня весной 1999 года под Кизляром. В ту пору он, офицер Главкомата внутренних войск МВД России, был командирован в Дагестан, где по всей линии административной границы с Чечней нарастало напряже­ние: боевые столкновения следовали одно за другим. Я, обозреватель газеты "Щит и меч", освещая эти события, бывал на заставах и в под­разделениях, отбивавших дерзкие вылазки боевиков.
   Особенно часто чеченцы устраивали провокации на окраине Кизля­ра, в районе Копайского гидроузла. За сутки до того, как я появил­ся на заставе, прикрывавшей гидроузел, она была подвергнута масси­рованному минометному удару. Ответ был адекватным. По чеченцам, помимо артиллерии, отработала российская вертушка. И выпускники диверсионных школ Хаттаба, сдававшие экзамены на границе Чечни и Дагестана, откатились в глубь своей территории зализывать раны.
   На заставе, где держали оборону офицеры и бойцы внутренних войск, не было паники. Отразившая нападение военная молодежь была полна спокойствия и достоинства, которые появляются в человеке, добыв­шем победу в бою.
   На заставе "Копайский гидроузел" я сразу обратил внимание на полковника с дерзкой смешинкой в умных, голубых глазах, легкого в движениях, плечистого, среднего роста. Он неторопливо, по-коман­дирски дотошно беседовал с офицерами, солдатами, ничего не записы­вая, все запоминая. Говорил просто, вопросы задавал со знанием де­ла. Вел себя доступно, как старший товарищ, командир-батя, к кото­рому всегда можно обратиться за советом, помощью и получить её без задержки и нареканий.
   Тогда я ещё не знал, что там, где появлялся этот старший офи­цер-москвич, всегда разворачивались серьезные боевые действия.
   Вот так, далеко от Москвы, на заставе, понесшей потери ранеными, я познакомился с человеком, который во второй чеченской кампании будет штурмовать Грозный, командуя группировкой "Восток", и поднимет российский флаг над многострадальной площадью "Минутка". За умелое, высокопрофессиональное руководство подразделениями и проявленное при этом мужество и героизм полковник Кукарин Евгений Викторович будет удостоен звания Героя Российской Федерации. Звезду Героя ему вручит в Кремле Верховный Главнокомандующий, Президент Российской Федерации Путин Владимир Владимирович.
   В другой раз мы встретились, когда полковник Кукарин Е. В. уже был на должности заместителя командира Отряда милиции специально­го назначения "Рысь" ГУБОП СКМ МВД РФ. Его наработанный в годы ар­мейской службы и во внутренних войсках опыт понадобился на новом направлении - в точечных ударах по организованной преступности и терроризму.
   Этот старший офицер умеет хранить государственные тайны. Только через семь лет после нашей первой встречи на окраине Кизляра я уз­нал, что появление Евгения Кукарина на заставе у Копайского гидро­узла было подготовкой к операции, которая нанесла чеченским боеви­кам серьезный урон.
   Это Евгений Викторович спланировал операцию по уничтожению чеченского таможенного поста в районе дагестанского села Первомай­ское. Пост этот был логовом террористов, совершавших диверсионные выходы в сопредельный Дагестан,
   Полковник Кукарин Е. В. начал воевать в 1999 году на севере Дагестана, участвовал в отражении отрядов Басаева в Рахате, Ансалте и Ботлихе. Вершиной его командирского успеха был победный штурм Грозного.
   Когда по Центральному телевидению я увидел, как этот плотный, суворовского духа и роста полковник поднимает российский флаг над освобожденным Грозным, я разволновался, гордый за этого человека, любящего жизнь, победителя врагов Отечества, а по чувству юмора - Василия Теркина.
   При нашей крайней встрече мне показалось, что Звезда Героя Рос­сии сделала Кукарина ещё проще, доступнее, расковала его, как лич­ность, обострив впечатления от войны и жизни.
   В праздничные дни, когда Россия веселится, отдыхает, силовые структуры страны находятся на усилении, особенно спецподразделения ФСБ, МВД и армии.
   В один из таких дней, после утреннего развода, мы с полковником Кукариным Евгением Викторовичем встретились в его рабочем помеще­нии заместителя командира ОМСН "Рысь". На стенах висели фотографии, в неполной мере отражавшие боевой путь хозяина кабинета. Вот фото двух российских танков, подбитых на горной чеченской дороге. Собровцы Норильска - сурового вида офицеры в спецснаряжении, с автоматами и снайперскими винтовками были сфотографированы на фоне развалин Грозного, а по низу фотографии легко читалось их уважительное обраще­ние к командиру группировки "Восток".
   На письменном столе полковника милицейского спецподразделения стояла модель танка Т-80 - воспоминание о том, что выпускник Благовещенского высшего командного танкового училища Кукарин дол­гие годы жизни отдал бронетанковым войскам. Всё, что было в военной жизни полковника Кукарина Е. В., когда он стал заместителем команди­ра ОМСН "Рысь", теперь принадлежало не только ему, но и новому в его биографии боевому подразделению, с которым Евгений Викторович срод­нился заслуженно быстро. История - дело тонкое, великодержавное. Дета­ли истории быстро утрачиваются, растворяются в повседневности. Что­бы сохранить эти подробности в памяти, людям надо почаще встречать­ся, раз за разом вспоминать пройденное на дорогах войны.
   Время, выбранное нами, располагало к разговору в подробностях. Дежурные отделения ОМСН отдыхали, а мы с полковником Кукариным гово­рили об его участии в штурме Грозного...
   Сначала подразделения под командой полковника Кукарина шли через Старую Сунжу, потом их перебросили на восточное направление, перенацелив кукаринскую группировку в направлении площади "Минутка".
   Магическое, кровавое слово "Минутка"... Что такое "Минутка" - хорошо знают, воевавшие в Чечне. Так до первой войны называлось кафе на площади, трагически известной по количеству потерь в живой силе, которые понесли здесь российские войска. Площадь "Минутка"- народ­ное название, рожденное обстоятельствами войны. В конце марта 1996 года я вылетел из Грозного в Центр погибших "Черным тюльпаном", сопровождая двух убитых собровцев - земляков. Печальный груз "200" я привез в 124-ю лабораторию, где меня встретил полковник медицин­ской службы, командированный в Ростов-на-Дону из Военно-Медицинской Академии г. Санкт-Петербурга. Приняв от меня документы, он, сверхутом­ленный, спросил, где люди погибли? Я ответил: "На Минутке". И полков­ник с невыносимой болью сказал: "Ну, сколько вы будете с этой Минут­ки убитых возить?!"
   "Минутка" всегда была важна в стратегическом смысле. Поэтому в первую и во вторую войну за неё сражались с особым ожесточением.
   В первую чеченскую кампанию СОБР ГУОП участвовал в штурме Гроз­ного. Начальник СОБРа Крестьянинов Андрей Владимирович, в ту пору командир отделения, в январе 1995 года вместе с офицерами 45-го полка ВДВ, спецназа ГРУ и собровцами сводного отряда отбивал у врага "Кукурузу"- злосчастный семнадцатиэтажный дом, нависавший над рекой Сунжа, дворцом Дудаева, Совмином, Нефтяным институтом. С "Кукурузы" просматривался весь проспект Ленина, ведущий к "Минутке".
   Во вторую войну с востока на Грозный наступал Кукарин Е.В., фронтовой опыт которого теперь был составной частью боевого опыта ОМСН "Рысь".
   В нашем неторопливом разговоре я сразу обратил внимание, что он редко говорит "я", больше "мы", имея в виду своих боевых друзей, с которыми освобождал город. Он был честен в перечне проблем, отдавал должное не только мужеству своих солдат, но и реально оценивал силу противника. Его обыкновенно фонтанирующее чувство юмора и самоиро­ния затихали при воспоминаниях о сложностях боевых будней. В рас­сказах о погибших преобладала скрытая горечь. Сидевший передо мной боевой офицер в своей любви к артиллерии, минометам, в искусстве их применения, в суворовском уважении к российскому солдату был для меня легендарным капитаном Тушиным из романа "Война и мир"- только уже полковником, с академическим образованием, познавшим чудовищную криминально-террористическую войну.
   Кукарин Евгений Викторович курил сигарету за сигаретой, и я его глазами видел Грозный, профессионально подготовленный чеченцем Масхадовым к обороне.
   Во время нашего разговора в расположении Отряда милиции специального назначения телефон в рабочем кабинете Евгения Викторовича на мою удачу молчал.
   Диктофон позволил сохранить подлинность интонации Кукарина. В своем рассказе о штурме Грозного он был по-солдатски щедр в подробностях. На такое способны только бывалые люди, которые даже не догадываются что их участие в войне, то есть в защите жизни, останется в истории.
   Седьмого ноября 2006 года полковник Кукарин Евгений Викторович рассказал:
  
   - В Чечню я, тогда начальник оперативного отдела штаба Группи­ровки Внутренних войск, и со мной десять офицеров прибыли в де­кабре 1999 года. Дорога на войну была короткой: от Моздока до Терс­кого хребта, где, помимо нас, разворачивался армейский командный пункт. Грозный визуально не наблюдался. Погода была паршивая: то туман, то низкие облака. Да он нам зримо, как на картине, и не нужен был. Мы были операторами командного пункта ВВ, и в нашу задачу не входил самостоятельный поиск огневых точек противника. Нормальный оператор, он, когда читает сводку, смотрит на карту, слушает, что ему докладывают по телефону, обязан зримо представлять перед собой всю обстановку, анализировать, выдавать свои предложения - куда перебросить войска, какое направление усилить, где обойти противни­ка. Операторы - это мозг командного пункта, который собирает ин­формацию, обобщает, докладывает, вырабатывает предложения для при­нятия решения начальника штаба. Потом тот докладывает эти предло­жения командующему. Операторы ведут обстановку, постоянно осущест­вляя сбор информации. Я был начальником оперативного отдела: помимо сбора, анализа, подготовки предложений, мы постоянно оформля­ли карты для доклада начальника штаба - командующему.
   Стандартные доклады утром, в обед и вечером при осложнении обста­новки отметались. Доклад немедленно: просто стучишься, заходишь. Карты велись круглосуточно: где войска, их положение, кто куда вы­шел, кто с кем взаимодействует. В этом кропотливом отслеживании бы­ла главная сложность нашей работы. Сложность была и в том, что офи­церы в оперативный отдел были назначены с разных округов, и по уров­ню своего образования на первом этапе их вживания в дело не могли работать в полную силу. Порой у человека отсутствовала необходимая система знаний. Были такие ребята, с которыми мы в оперативном от­деле проводили занятия. Оставались после дежурств, собирались воз­ле карты, учили их, как правильно доложить информацию, чтобы не распыляться. Учили избегать лишнего. Командующему не надо расска­зывать, что водовозка проехала десять километров, доехала до куста, из-за которого вышли боевики. Мы должны докладывать - почему это произошло на этой дороге, когда случилось. В своих докладах мы обязаны были давать выжимки.
   Когда мы приступили к работе на Хребте, чеченская группировка, ещё целехонькая, обладала большими силами и средствами. Мы её просто обжимали. Наши войска по хребтам двигались к Грозному. Шло планомерное отрезание города от предгорий. Главной задачей было окружить его, прекратить подпитку людьми, продуктами, боеприпасами. Разведчики оценивали количество защищающих Грозный боевиков цифрой свыше пяти тысяч подготовленных, умеющих воевать людей. Арабы и другие наемники держались отдельно. Даже чеченцам они особо не доверяли. Но в каждом чеченском отряде были эмиссары Хаттаба или группы арабов, выполнявшие контрольные функции. Через них поступали денежные средства. Арабы в чеченских отрядах работа­ли, как идеологи. Внедряли идеологию по созданию Всемирного ислам­ского Халифата, где предполагалось только две нации: мусульмане и их рабы.
   Арабы-эмиссары контролировали своевременность докладов руководству чеченской группировки.
   Существовала и система управления: повоевали, вывели боевиков, свежих ввели. Состояние подразделений внимательно отслеживалось
   Российские войска обжимали чеченскую группировку, стратегическое положение и состояние духа которой, естественно, менялось в худшую сторону. Чеченцам тяжело было видеть себя окруженными, пусть даже и в городе, когда ты не можешь осуществить маневр силами, осуществить их переброску.
   Неделю мы готовили командный пункт. Я уже доложил, что он готов к приему оперативного состава, к работе, как мне поступила команда спуститься "с бугра", найти группировку "Восток", что стояла под Сунжей и возглавить её. Сказали: "Прибыть, возглавить, организовать" ...Ответ один: "Есть".
   Шел процесс слаживания подразделений. В группировке "Восток" помимо внутренних войск, была большая группа ОМОН, СОБР. Предстояло действовать совместно. На первом этапе, когда входили в пригород Сунжа, предвиделось, что будет какое-то сопротивление, и в то время стояла задача - зачистить территорию без напрасных жертв с обеих сторон. В каждой наступающей группе планировались проводник; представители чеченской администрации для разъяснения местным жи­телям происходящего.
   Зачистка, идем по улице. С нами представитель - чеченец. Он обращается к жителям:
   - Предъявите дом к осмотру.
   На первом этапе боевых действий в Грозном так и было.
   Начальную часть Старой Сунжы, пригорода Грозного, мы практи­чески прошли без выстрелов, пока не подошли к третьему и четверто­му микрорайонам, Как только мы вышли на улицу Лермонтова, и до высотных домов осталось метров четыреста, тут во второй половине дня все и началось...
   В составе группировки "Восток" была 33-я бригада ВВ Паши Тишкова, 101-я бригада ВВ Евгения Зубарева - тогда они были полковники - сейчас генералы. Много было подразделений милиции - порядка 800 человек. Передо мной стояла задача - состыковать штурмовые группы внутренних войск со штурмгруппами органов внутренних дел: собровца­ми, омоновцами, чтобы все работали слаженно. Сложности были разного порядка, в том числе психологического. Люди не знали друг - друга, а идут на такую задачу - штурм Грозного. Надо было пройти определен­ные стадии взаимодействия, тренировок, чтобы лучше узнать друг - друга. Таким образом, повышался уровень доверия. СОБР и ОМОН видят - с кем имеют дело, мы, внутренние войска, тоже понимаем с кем имеем дело. Определились: какой настрой у личного состава. А настрой на штурм у народа был серьезный. Мы выложили макет населенного пункта, под­готовили карты, организовали взаимодействие, отработали сигналы: как, в каких случаях действовать, как поступать при осложнении обстановки, были назначены старшие штурмовых групп от милиции, внутренних войск, их заместители. Все мы отработали на макете. Вы­езжали на рекогносцировку поближе к Сунже: кто, как пойдет, где раз­местить для огневой поддержки минометные батареи. В это время Грозный был уже заблокирован, по узлам обороны противника велся обстрел, подавлялись выявленные огневые точки.
   Макет, сослуживший нам великую службу, готовили командиры бри­гад, офицеры управления, начальники штабов. Как готовился макет населенного пункта, назначенного для штурма? Распилили на чурочки березку. Вот это домик, это улочка... Вся география Старой Сунжи была выложена из подручных средств. Постарались солдаты. Это была наша обычная жизнь. Мы все привели к нормальному бою. Мы пошли в атаку не на "ура". Дескать, шапками закидаем. Были проведены заня­тия. ОМОН Питера провел учебные стрельбы из подствольных гранатоме­тов.
   Если говорить о возможности командному составу отдохнуть, то я исходил из понятия: не имеющий времени на сон командир - это ЧП.
   Во время боя он может рухнуть без сил в любой момент. А к войне на­до относиться философически. Конечно, мы спали мало, но... спали. В период подготовки к штурму людям давали отдохнуть, даже бани орга­низовывали. Во всех бригадах создали запасы нательного белья. Во время интенсивного огневого воздействия перед Новым 2000-м Годом тоже организовали баню - все в группировке вымылись. Война войной, но солдат и офицер должны иметь человеческий облик.
   Мы находились не на Великой Отечественной войне, где требовали: "Ни шагу назад!" Никто нам на этот раз не говорил". Взять Грозный к такому-то числу!". Но давление сверху чувствовалось. Рекомендова­ли поспешать. Да и понятно почему... Штурм Грозного был единым за­мыслом войны. Мы, участники его реализации, не могли действовать каждый со своей колокольни, и кто-то на севере, я на востоке оцени­вать все происходящее самостоятельно. Во-первых, информация доводи­лась до меня только в части меня касающейся. Общий замысел всей операции нам не раскрывался.
  
   ...Как только мы вышли на улицу Лермонтова, резко возросло сопротив­ление боевиков: пошел обстрел минометами, заработали чеченские снай­пера, гранатометчики, пулеметчики. Наше положение осложняло то, что в этом микрорайоне улицы были непараллельны. По параллельным улицам возможно скрытное продвижение. Эти улицы в пригороде Грозного мы прошли нормально. Когда вышли на продольные, то сразу понесли по­тери. Ранило исполняющего обязанности командира 33-й бригады пол­ковника Никольского. Его эвакуировали.
   Пришлось занять этот рубеж, рассредоточиться, закрыть всю линию с поля от парников. Стали готовить огневые точки, оседлав все клю­чевые, выгодные угловые дома. Мы рассредоточились от реки Сунжа до парников. Получилась дуга.
   Сто первую бригаду по ровному полю не стали пускать. Она зарылась в землю. В радиоэфире чечены вели себя, как обычно. Прослушивали нас, но это был не 1995 год. В эту кампанию ничего секретного им не обломалось. Какие-то обычные разговоры без кодировки, без скрытого управления они могли послушать и все. Кодировочку мы меняли перио­дически.
   Против нас стоял какой-то Джамаат, 2-й Ингушский полк, группа "Кандагар", подразделения арабов. Солидные силы.
   Были сведения, что боевики хотят вырваться из города через Сунжу. Вариант для отхода в горы обычный: и ближе, и местность поз­воляет, далее на Аргун, Джалку, Гудермес, а потом раствориться в ле­сах. Данные об отходе поступали серьезные. Несколько попыток проры­ва через Сунжу чеченцы сделали. Зондировали, как мы себя чувствуем. Конечно, не было у меня никаких беспилотных самолетов. Разведдан­ные по нашему направлению мы получали от генерал-лейтенанта Булга­кова, командующего Особой группировкой района Грозный. Он от Минис­терства обороны непосредственно руководил всеми, кто штурмовал Гроз­ный. За солидное, узнаваемое по радиостанции рычание Булгакова в офицерской среде уважительно называли Ширханом. Голос у него специ­фический, с замечательной командирской интонацией. Заслушаешься.
   Булгакову надо отдать должное. У него огромный опыт. Прошел Афганистан, первую чеченскую войну. Он реально представлял, с чем нам придется столкнуться. Это очень подготовленный командир. С ним приятно было общаться. Он все понимал. Мы приезжали к нему на Ханкалу, говорили: "Товарищ генерал, у меня вот так обстановка скла­дывается... "Все, давай, наращивай, - говорил в ответ, - продавли­вай". Не было такого: "Штыки примкнуть и в психическую атаку!" Старался помогать всем, что у него из средств и сил было.
   Нам принесли данные, что за третьим, четвертым микрорайонами парковая зона и в ней скопление арабов, которые разбили там свой лагерь. Я доложил генералу, что у меня нет адекватных средств воз­действия - не достаю до арабов минометным огнем. Через десять - пятнадцать минут пошло воздействие на противника. Булгаков нанес удар Градами. У него были тяжелые батареи "Мста", реактивные дивизионы. Его реакция на нашу просьбу была мгновенной. На севере Груднов столкнулся с трудностями и попросил поддержку. Булгаков помог. Не было такого, как в первую чеченскую войну: дескать, вы с одного ведомства, мы с другого, станьте в очередь, ковыряйтесь сами. Министерство обороны и МВД в 1999 - 2000 г. г. работали вмес­те, выполняя одну задачу. В этом и есть новая главная особенность второй кампании. Не было разногласий между офицерами армии, МВД и внутренних войск. Трудились на один результат, от которого зависело выполнение задачи. Кому-то тяжелее приходилось, другим чуть легче. В общем, кому как на роду написано. В Бога я не верю, а крес­тик ношу. Верно, есть что-то. Как оно называется - не знаю. Но над каждым человеком это неизвестное, властное, судьбоносное есть. И ведет человека по жизни. Руководит твоими действиями.
   Когда мы непосредственно встали на Лермонтова - этой огненной улице, первое время спать пришлось по часу, два в сутки, потому что ночные вылазки боевиков стали постоянными. Это были их провер­ки, как мы себя чувствуем, как закрепились. Их попытки проскочить, просочиться ночью лишили нас, командиров, сна.
   Надо отдать должное службе тыла: мы не испытывали недостатка в боеприпасах, специальных средствах. А по боеприпасам к миноме­там у нас был большой расход. У меня было две батареи 120 мм минометов и одна 82 мм. Они день и ночь работали по выявленным и разведанным целям, по данным, которые давали перебежчики. Сдавши­еся в плен боевики говорили: "Здесь и там они сидят". Мы засекали, наносили на карты и старательно отрабатывали по целям. Так работа­ли минометчики 101-й и 33-й бригад ВВ. Некоторые из них должны были уволиться в запас непосредственно перед штурмом Грозного. Жизнь не остановишь. Но надо отдать должное офицерам, которые про­вели с пацанами работу: Больше других командиру дивизиона, который потом погиб в селе Комсомольское. Дембеля остались не только на на­чало штурма. Они воевали до последнего дня, пока мы не вышли из взятого города. Я бывал на батареях. Как не побывать у бойцов тем, кто войной руководит. Геройские ребята: замызганные, грязные - одни зубы белые, но минометы чистые. Позиции подготовленные. Что ещё надо? Двадцати - девятнадцатилетние мальчишки, а работали очень хо­рошо. Я не помню ни одного накрытия, удара по своим. Чтобы они стрельнули, как попало - лишь бы выстрелить. Все, как в копейку. Про­сишь минометчиков: "Вот сюда надо" - и настолько четкое попадание. Конечно, это заслуга офицеров. Ведь стреляет офицер, а не ми­номет.
   У чеченцев тоже работали минометы, осколки 82-х мм мин пада­ли рядом с нами. Боевики вели обстрелы наших позиций. В первый день штурма нас накрыли с 82-х миллиметровых. Видимо эти места были пристреляны заранее, просто ждали, когда мы выйдем на рубежи. Мы по­нимали, что столкнемся с боевиками лоб в лоб. Если в начале Старой Сунжи люди находились в домах, то по мере приближения к городской черте, к первым высоткам, жителей в домах практически не было. Это был первый знак, что здесь что-то произойдет, надо ждать. И когда мы продвинулись в глубину, приблизились к боевикам непосредствен­но, они получили возможность применить минометы. Своих чеченцев в частном секторе они теперь зацепить не могли. А по нам с полным удовольствием могли отработать.
   Чеченские снайперы вели огонь постоянно. Это были снайпера без всякой натяжки. Стреляли очень неплохо. Был случай, когда мы попыта­лись вытащить нашего снайпера, убитого на нейтралке. Боевая машина пехоты вышла из частного сектора, где-то за двести метров до высо­ток, буквально через пять минут у БМП-2 ни одного целого прибора не осталось: ни одной фары, ни одного подфарника. Даже башню зак­линили - пуля попала под погон. Настолько боевики плотный, точный огонь вели, что эта БМП просто пришла в негодность. В тот раз тело своего снайпера мы не забрали. Потом мы все равно его вытащили - парня с 33-й бригады внутренних войск. Его смерть была разгильдяйством... Два контрактника решили проверить в деле снайперскую винтов­ку. Поскольку в частном секторе сильно не развернешься, они вдво­ем, наивно посчитав, что война как бы спокойная, решили выдвинуть­ся на окраину микрорайона, чтобы пострелять по высоткам. В результа­те, как только контрактники вышли на ровное место, классически прошло первое поражение - по ногам. Один начинает кричать, вто­рой стал метаться. Он не имел разгрузки, поэтому набил патроны в карманы ХБ. Ему тоже стреляли в ноги, но попали в карман, где лежали патроны. Пуля срикошетила - это и спасло парня. Слабость экипировки сберегла ему жизнь. И с криком: "Надо друга вытаскивать!" - он вер­нулся в расположение. Вытащить штатного снайпера не получилось. Огонь был настолько плотный. А лежал он очень близко к противнику.
   Мы с улицы Лермонтова так дальше и не продвинулись. Если бы мы разбились на штурмовые группы и пошли продольными улицами в направлении высоток, то стали бы лакомым куском для боевиков. Наши группы по пятнадцать-двадцать человек просто уничтожались бы. Исходя из обстановки, при поступлении данных о планируемом проры­ве чеченцев, мы были вынуждены закрепиться, создать жесткий ру­беж обороны, который потом по приказу генерала Булгакова переда­ли армейцам, обладающим большими силами и средствами. Нас, груп­пировку МВД, отвели на день отдыха.
  
   Нас отвели и тут произошли трагические события в городе Аргун. Шла передислокация армейцев и подразделений внутренних войск. Нара­щивалась группировка: подтягивались силы из Гудермеса. На Аргун шла колонна. Перевозились тылы. Из засады напали боевики. Под огонь попал "Урал" 33-й бригады ВВ. В эфире была запрошена помощь. Мы сразу выделили туда усиленный взвод: три БМП - пятнадцать человек десанта. На каждую БМП посадили по офицеру. Мы точно не знали, где "Урал", но нам сказали, что он обстрелян и его с людьми надо вытаскивать. Я туда отправил людей. На броне пошел заместитель командира батальона Никита Геннадьевич Кульков. Он получил Героя России посмертно.
   Я ему категорически запретил входить в город! Ну на трех БМП - куда? По данным разведки в Аргуне в этот момент находилось 200-300 чеченских боевиков. Ведя атаку, они сковали действия местной чеченской милиции, заблокировали пункты дислокации приданных сил. Хозяйничали в городе, к вокзалу пошли. Когда наши парни из 33-й бригады подошли к мосту на въезде в Аргун, к ним навстречу выехал военный комендант, сказал: "Ребята, надо помогать! Там наши гибнут!" И Кульков принял решение: "Вперед!" Но как он принимал решение? Ему военный комендант, старший по званию и должности, при­казал своей властью: "Вперед!" И, кто на этих трех БМП вошли в го­род, практически погибли все. Из пятнадцати военнослужащих - вышло только двое. Выскочили на одной БМП. Пришла машина. Пустой конвейер. Пустые пулеметные коробки. Расстреляли все. Механик-водитель рас­сказал: "Все погибли на выезде из Аргуна. Это в сторону Гудермеса - возле крайних пятиэтажек и элеватора".
  

II.

   Через два дня мы получили задачу от Ханкалы - действовать в сторону Минутки. Сначала моя группировка прошла Ханкалу, потом мы ушли в сторону - в район дачи Доки Завгаева. Там занимал оборону штурмовой отряд 504-го армейского полка. Мы выдвинулись к ним, а потом вместе, двумя отрядами, пошли в сторону площади Минутка. Чуть попозже армейцев тоже передали мне.
   Первое время нашей задачей было, продвигаясь за боевыми поряд­ками армейцев: осваивать и зачищать тыл, чтобы боевики не занимали эту территорию вновь. В принципе главной нашей задачей было выставлять блокпосты, нарезанные на карте. Потом в связи с измене­нием обстановки и потерями в армейском штурмовом отряде эта зада­ча изменилась. Мы получили приказ действовать в Грозном, как штур­мовой отряд и пошли планомерно - квартал за кварталом: потихонеч­ку, без лишнего фанатизма, вгрызаясь в чеченскую оборону.
   Против нас по разведданным оказались те же силы, с кем мы бились на Старой Сунже. Чеченцы активно маневрировали по городу. Где их начинали прижимать, туда они перебрасывали лучших.
   Чеченцы грамотно выстроили оборону. Создали единые системы траншей. Перекопали улицы на ключевых, просматриваемых точках: площадях, площадках. Все было под перекрестным огнем. Фундаменты до­мов с проломанными бойницами стали дотами. Боевики могли перемещать­ся скрытно. Внешне их не было видно. Малыми силами чеченцы были способны удерживать большие "ключи". В капитальных многоэтажных домах они проломили межкомнатные стены - для активного перемещения. В отдельных квартирах даже потолки пробили, чтобы на веревке покинуть опасное место, Инструкторы у противника были в этом плане грамотные. Иногда спрашивают: "А что тактически нового придумали чеченские боевики при защите своего города, какую новую изюминку?" "А ниче­го, - отвечаю, - Мы им изюминку сделали". Боевики ожидали, что мы, как в 1994 - 1995 гг. введем технику на улицы Грозного. Под прик­рытием личного состава, как написано в учебниках, пойдем стройны­ми рядами. Построим елочкой огонь: правая колонна по левой сторо­не смотрит, левая по правой, а чеченцы нас будут планомерно расстре­ливать. Этого не произошло. Мы не стали использовать старую так­тику. Мы выбрали другую. Впереди шел личный состав. Артиллерий­ские наводчики и авианаводчики действовали непосредственно в бое­вых порядках. Как только откуда-то начиналось сопротивление, груп­пировка немедленно останавливалась, сообщала свое местоположение и противнику наносилось огневое поражение. После подавления сопро­тивления огнем, мы начинали продвигаться дальше. В этом и состояла планомерность нашего движения.
   Когда к нам на переговоры приходил "товарищ" с той стороны: дескать, давайте обсудим то, да се, боеприпасы не продадите ли, я отвечал: "Ты видишь, мы в эту войну даже погоны не снимаем. Видишь, у меня звездочки, знаки различия налицо. Видишь? Мы не прячемся от вас". Я ему говорил: "Дорогой, эта война немножко дру­гая. То, что вы рассчитывали увидеть, вы не увидите. Мы вас будем сметать огнем, а потом потихонечку занимать ваши рубежи". Вот так мы действовали в направлении Минутки - планомерно и каждый день. Сопротивление было постоянное.
   Минутку оборонял Басаев. У него была артиллерия, минометы, в том числе самодельные, зенитные орудия. Когда заходила на обработ­ку наша авиация, по самолетам в открытую вели огонь басаевские ДШК. Для городских условий подразделения Басаева были довольно хорошо вооружены: гранатометы, огнеметы, снайперское оружие. К обо­роне Грозного чеченские боевики подготовились очень хорошо. Но они думали, что тактика второго штурма будет аналогична тактике перво­го, 1995 года, штурма. Рассчитывали на косность мышления, армей­ское дуболомство. Ура! Ура! Лишь бы доложить к празднику, к юби­лею, выборам, как это было раньше, а мы шапкозакидательский вариант исключили. Основой тактики по освобождению Грозного стало: надеж­но давить огневые точки противника артиллерией, минометами, авиа­цией, а потом уже идти и щупать людей.
   Мы действовали планомерно, не ставя себе никаких сверхзадач: "Взять Минутку к 1-ому января". Мы шли, как шлось.
   Надо отдать должное армейским начальникам, с которыми мы, внутренние войска, работали... Генералу Булгакову, Казанцеву - это мудрые, вдумчивые люди. Булгаков, волчара военный, вот такой: "Я сказал. Сделай!" "Товарищ генерал, может вот так лучше будет?" - скажу. Задумается: "Да, ты думаешь, так лучше будет?" "Да". "Ну, давай". Зубр. За штурм Грозного отвечал Булгаков. А объединенной группировкой командовал генерал Казанцев.
   Стратегически все решал Булгаков. Постановка задач от него была ежедневно. Он постоянно объезжал всех. Сядет в какой-нибудь УАЗик и мотанет, куда нужно. Раз его чуть БМП не раздавила: он даже травму серьезную получил. Булгаков плотного телосложения, голосина - труба. Как рявкнет, пчелы мед роняют. Как начнет рычать: "Дети мои, вперед!"
   На своем направлении мы более удачно использовали имеющиеся силы и средства. И, наверное, имели наибольший успех из всех под­разделений, охватывающих Грозный. Чем важна Минутка? При её взятии, она сразу отрезает северную, восточную часть города - режет их, рассекает и деваться боевикам некуда. Но большая часть боевиков все-таки отошла из города на другом направлении. Чеченцы обстанов­кой владели, внимательно слушали эфир, анализировали. У боевиков традиционно были серьезные средства связи, в том числе и со скане­рами. Сканер ловит волну, на которой работает противник, потом включаешься и слушаешь.
   Мы тоже хорошо знали противника, который, порой, откровенно саморазоблачался. У меня сохранился радиоперехват:
   "Если русская броня подойдет к дому, вызывай артогонь, не дожидайся связи.
   - Там гражданские.
   - Все жертвы во имя Джихада. В раю разберемся.
   - Русские начинают проческу и могут найти наших раненных.
   - Закладка в доме есть? (имеется в виду фугас)
   - Да.
   - Тогда действуй при обнаружении. (Отдан приказ на уничтожение
дома вместе с ранеными боевиками)"
   Когда мы шли к Минутке, то всегда наверх, на крыши домов под­нимали батареи СПГ-9. У нас они, как рапиры, как снайперские вин­товки стреляли. За нашими артиллеристами чеченские снайпера осо­бенно охотились. Многие из артиллеристов получили ранения. Расчеты СПГ-9 огонь вели, конечно, губительный. На прямой наводке исключительно точный.
   - Видишь? - говорю командиру расчета. - Надо попасть в балкон­ное окно.
   Не вопрос, - отвечает.
   Нижегородский армейский 245-й полк шел с нами на Минутку. То­же настолько подготовленные ребята! Когда они на Минутке прорва­лись к высоткам, боевики начали сразу сдаваться.
   Наши парни, 674-й полк ВВ, смотрят на армейцев, говорят:
   - Красавчики! На едином порыве ворвались. Молодцы!
   В эту войну все воевали локоть к локтю. Если что-то у армей­цев не получалось - мы помогали, если у нас не шло - армейцы спе­шили на помощь. Из 504-го полка, приданного нам в боях на Сунже, начальник штаба их батальона прибыл к нам измученный насмерть чеченским огневым воздействием, постоянной бессонницей. Я ему го­ворю:
   - Садись, рассказывай. В чем дело? Какая обстановка?
   - Мы идем вдоль железной дороги, - говорит, - Боевики по каким-то продольным канавам ночью подбираются и постоянно обстреливают. Житья не дают. Простреливают все во фланг.
   Мы ему дали свою кодировку карты, радиостанцию, накормили его, сказали:
   - Езжай в батальон, сегодня ты будешь спать спокойно.
   И по его заявкам с наших минометов все огневое воздействие боевиков исключили полностью. И это, несмотря на то, что он был в другом штурмовом отряде, у него был свой командир полка, свои артиллерийские и минометные батареи. Но он обратился к нам, потому что знал, как мы результативно работали на Старой Сунже.
   Мы ему сказали:
   - Езжай с миром. Будет тебе спокойствие.
   Выполнили свое слово, но прощались так:
   - Скажи своим начальникам - пусть нам подарят машину мин.
   К тому времени они были в большом дефиците. Так мы, внутренние войска и армия, взаимодействовали при штурме Грозного.
   Чеченцы под таким мощным огневым напором стали проявлять не­кую парламентскую активность.
   Сначала к нам приехал представитель ФСБ и сказал, что к вам со стороны боевиков выйдет некий субъект, дал приметы. И тот действительно вышел, при нем радиостанция, нож и все. Представил­ся Зелимханом, что он начальник службы безопасности Абдул-Малика.
   - Я, - говорит, - прибыл к вам для переговоров.
   Его притащили ко мне на командный пункт с завязанными глаза­ми. Развязали ему глаза и начали вести беседу - чего он хочет? Был поставлен вопрос об обмене пленных, но на моем направлении с нашей стороны пленных не было. У нас в тылу был развернут госпи­таль Красного Креста. Зелимхан попросил разрешения на вынос сво­их раненых в этот госпиталь. У них, у боевиков, дескать, заканчи­ваются медицинские средства. Я ответил:
   - Не вопрос. Выносите. Один ваш раненый на носилках, а четверо наших пленных его несут. Вашим раненым окажут медицинскую помощь, а наши парни, плененные вами, останутся у нас. Зелимхан ответил:
   - Я подумаю. Передам информацию на решение Абдул-Малика.
   Мы тогда жестко закрыли Сунжу. Исключили проход в этот район всех. Им, боевикам, не нравилось, что все так жестко закрыто. Если в начале боевых действий на улице Лермонтова было еще какое-то движение людей, то мы это прекратили. Потому что это же утечка ин­формации, вынос врагу каких-то сведений. Мы не раз вылавливали и сдавали нашим органам чеченских разведчиков. Однажды поймали вете­рана первой чеченской войны. Он имел удостоверение о льготах. До­кументы были зашиты в подкладку. Один из лучших чеченских разведчи­ков... Мы держали под контролем эфир. Боевики проговорились: "Дед пойдет утром"... Мы тоже в тетрадочку записываем: "Дед пойдет утром". Понятно, дедушку надо встречать. Вычислили деда. Привели ко мне старого, злобного волка. Глаза от ненависти к нам были у него где-то в районе затылка. Налитый злобой хищник. Может, были у него агентурные способности, но их ему не удалось проявить. Если бы у нас не было информации, что пойдет дед - хромой, с палкой, он, мате­рый враг, может и прошел. Но у 20-го отряда был сканер и мы орга­низовали пост прослушки.
   Когда официальная часть переговоров с Зелимханом закончилась, я ему говорю:
   - Зелимхан, ты что не понимаешь, что война переходит в дру­гое русло. Заканчивайте сопротивление. Людей, атакующих толпами, как это было в первую войну, вы больше не увидите. Бронетехнику не увидите. Мы просто будем уничтожать вас артиллерийским, миномет­ным огнем и авиацией. Больше вам людей никто не подставит, чтобы вы настрелялись в свое удовольствие. Война перешла в другое ка­чество. Каков смысл вашего сопротивления? Мы вас просто перемелем. Давай вести другой разговор.
   Наш разговор потом шел о том, что боевики будут сдаваться: выходить по одному, с дистанции 50 метров складывать оружие пе­ред постом и проходить в накопитель...
   Вопрос о сдаче стоял, но что-то не получилось. Абдул-Малик, полевой командир, был идейным арабом. Поэтому чеченские боевики, не решившись на сдачу, жестоко пострадали, понесли невосполнимые потери.
   В завершении разговора Зелимхан попросил продать боеприпасы. От такой наглости я поперхнулся.
   - Э нет, дорогой, - сказал я. - Ты что не видишь, здесь все люди нормальные. Мы тебе даже использованную укупорку не подарим, чтобы вы в неё по-большому не сходили.
   Зелимхан ушел от нас в горе.
  
   Как-то иностранных корреспондентов на моем направлении выя­вили. Мы их, как положено, обласкали. Аккредитация у них была по Москве, а журналисты оказались в городской черте Грозного. На их ли­цах было неподдельное удивление - за что задержаны? Но когда я поп­росил российскую аккредитацию, разрешающую находиться в зоне бо­евых действий, тут они успокоились. Я их спросил:
   - Где вы должны работать?
   И сам же с улыбкой за них ответил:
   - Город Москва. А вы где находитесь? Вас же здесь нет... Вы тут
можете потеряться. Здесь такие места. Да мы вам жизнь спасаем, задерживая.
   Мы доложили наверх. Говорят:
   - Ждите. Пришлем за журналистами вертолет.
   Их человек пять, шесть было. Все мужского пола. Американец, англичанин, испанцы, чех, поляк. Они на волгах довольно нагло въехали в район, подконтрольный нам. В сопровождении чеченцев передвига­лись. А у меня бойцы-то внутренних войск, обучены особой бдитель­ности, докладывают:
   - Товарищ полковник, по деревне шарятся непонятные люди с видео­
камерами. Вроде как не по-русски говорят.
   Я приказываю:
   - Всех собрать и ко мне на беседу.
   - Есть.
   Приводят. Спрашиваю:
   - Кто такие?
   - Да мы журналисты.
   - Я вижу. Дальше что?
   - Нам разрешили. Мы в командировке. Все снимаем.
   - А кто разрешил?
   - Да мы тут везде проехали, нам слова никто не сказал. Мы все сняли.
   - На моем направлении другие порядки, - говорю. А у меня собры в подчинении. Командую:
   - Видеоаппаратуру сдать на проверку. Ребята, проверьте. Есть специалисты?
   - Есть, - отвечают собровцы.
   - Фотоаппараты сдать.
   И тут началось. Они мне:
   - Может, вам шампанского? Хотите? Скоро Новый Год.
   - Спасибо, не употребляю.
   - Может, есть желание домой позвонить? (журналисты имели в виду свою космическую связь)
   - Жена на работе, сын на службе. Звонить некому.
   Я потом говорю:
   - А вот бойцы-то, наверное, позвонят. А ну-ка, боец, иди сюда. Мама где у тебя?
   - В Сибири,
   - Маме хочешь позвонить?
   - Ну, что? - Обращаюсь к журналистам. - Пусть мальчик позвонит.
   Поставили телефон. И мальчики по одному как пошли из окопов звонить. Но журналисты это почему-то не снимали.
   - Вы, наверное, голодные? - спрашиваю корреспондентов.
   - Да так, - не знают, что отвечать,
   Сейчас накормим. - А у нас самих есть толком нечего было.
   - Обед пока не готов, - говорю. - А русскую экзотическую кашу будем есть?
   - Какую кашу?
   - Ну, елки зеленые! Сколько лет в России работаете и не зна­ете. Ну-ка откройте им несколько банок солдатской каши с тушенкой, - командую.
   Открыли им, разогрели.
   - А ложки, боец? - спрашиваю. Отвечает:
   - Ложек нет.
   - Сухари есть?- интересуюсь.
   - Есть.
   - Неси.
   Спрашиваю иностранцев:
   - Все умеют применять сухарь вместо ложки? Вот так, смотрите... Делай, как я. - Пришлось научить этой премудрости журналистов.
   - Ты что, мало зарабатываешь?- говорю корреспонденту. - Коллеги, снимите его за чашкой солдатской каши. И главный редактор за этот подвиг
ему зарплату в два раза увеличит - по прибытии.
   Американец-журналист, слушая все это, катался от смеха. Потом Коля Зайцев принес им чая в термосе.
   - Чай будете?
   - Будем.
   Достали наш чайник закопченный, кружки грязные. Боец такой счастливый - домой маме позвонил - тоже закопченный - одни зубы блестят, колдует возле плиты: чай в кружках подал, несет, палец в кипяток обмакивает, улыбается:
   - У меня ещё лимончик есть, - докладывает. В одной руке лимон, в другой ножичек. Порезал лимон грязными руками, подал.
   Говорю:
   - Сахара нет, но у нас есть новогодние подарки. Конфеты господам.
   Карамельки какие-то принесли. Журналисты окончательно поняли - куда попали. Называется - передний край. Я потом говорю англичанину:
   - В Москву вернешься, позвони моей жене, - даю телефон, - Скажи, за Моздоком на прогулке встретил вашего мужа. Он в штабе работает. С Новым Годом семью поздравляет. Понял?
   - Понял.
   И, молодец такой, позвонил. С войны приезжаю, жена говорит:
   - Звонил очень вежливый парень, говорит с акцентом, поздравил
с Новым Годом. Порядочный такой.
   Я говорю:
   - Он же джентльмен. Англичанин. Как он не выполнит, если слово
дал.
   Его звонок был как раз перед Новым Годом.
   Испанцу - журналисту говорю:
   - Ты-то сюда зачем приехал? У вас в Испании своих проблем
предостаточно.
   К американцу обращаюсь:
   - Он, наверное, думает. Сейчас какой-то Хулио идет по белоснеж­ному пляжу с белоснежкой, а потом на яхте в том же составе читает его материал о Чечне. А оно ему это надо там, в Испании? Или ты им стрессовыми ситуациями пищеварение улучшаешь?
   - А можно мы снимем, как ваши солдаты стреляют? - просят меня журналисты.
   - Да зачем вам эти игрушки?
   Пацаны говорят:
   - Товарищ полковник, а что? Можно поработать.
   Танк вылетает. Журналисты к нему вплотную. Танк как шарахнул. Все корреспонденты на задницу упали,
   - Сняли, - говорю. - Достаточно,
   Нормально, в общем, людей приняли. И отправили их в тыл для их же блага. По документам, они все в Москве были прописаны. Как они к нам попали?
   Они уехали очень довольные. Но на прощание опять пожаловались, что зарплата за эту командировку на войну у них будет маленькая - ничего не удалось снять. Прилетел вертолет и увез корреспондентов от греха подальше.
  
   Однажды была чеченская попыточка количеством человек в двад­цать подсесть к нам ближе - для последующего прорыва в ночное вре­мя. Все они скрытно сосредоточились в доме - в метрах 200-300 от нашей передовой. Разведчики засекли их, дали возможность сосредоточиться. Потом с двух направлений всю эту группу в доме уничто­жили огнеметами "Шмель", чем показали боевикам, что глаза у нас есть, уши тоже на месте. После этого новые попытки прорыва через Сунжу были исключены. Потому нас перебросили. Поступили твердые дан­ные, что боевики через Сунжу не пойдут. Это была основная причина нашего отвода.
   Ночами мы жестко гоняли чеченцев. Некоторые военные обозрева­тели, знающие бой со стороны, пишут в своих обзорах: "Российские штурмовые группы грешили однообразием мышления". Не знаю. Мы раз­мышляли творчески. Позывные у нас, конечно, были от кутюр - "Плэйбой", "НикитЮ", в 33-й бригаде "Прицел". Чечены переговарива­лись в эфире: "Что за отморозки против нас, урки что ли?"
   Я с минометчиками посидел, подумал:
   - Давайте разнообразим огонь. Я вам скажу: "Трубы врозь". Зна­чит, каждый миномет стреляет в свою зону.
   Мы взяли часть штурмуемой нами территории и поделили олим­пийскими кольцами радиусов поражений отдельно падающих мин. Полу­чалась довольно солидная площадь. Залп и каждый миномет бьет в свою точку. Команда идет открытым текстом. Её можно и пропустить. Какие-то "трубы врозь", а потом залп. И все у боевиков накрывалось. Они тоже нас внимательно слушали. Когда ночью говоришь: "Свет!", миномет стреляет, вешает "люстру". Потом команда: "Залп!" Идет нак­рытие. Если люстру увидел - чеченцы смекали - надо уходить в ук­рытие. Мы эти команды чередовали: "Свет! Залп!" Потом немножко покурим: "Залп! Свет!" А что нам оставалось? И это не только наши идеи. Наверное, кто-то невидимый подсказывал...
   Однажды ночью они нас жестко атаковали. Обстрел начался серь­езный. Мы даже понесли потери. Разведку накрыло прямо в здании - через крышу - они отдыхали там. Прилетела мина, потом гранатомет по разведчикам отработал. Пришлось разозлиться. И полночи мы чечен­цам давали шороху: "Залп! Свет! Трубы врозь! Свет! Залп!" А у них праздник был, когда они могут принимать пищу только до подъема солн­ца. Понятно, что на огневых позициях боевиков находятся дежурные силы. Остальные как бы на отдыхе - в подвалах. Мы продумываем - во сколько встает солнце? Во столько-то. Хорошо. Во сколько боеви­кам нужно встать, чтобы успеть покушать и выдвинуться на позиции? Рассчитываем период и накрываем всю площадь беспорядочным миномет­ным огнем. Вот так мы включались в их рабочий день. Мы делали все, чтобы максимально поразить врага, а не так как по-старинке: "По рубежам! Огонь!" Всю эту тупость мы оставили в прошлом. Чеченские потери мы оценивали так... Выходили беженцы. Мы им задавали вопросы:
   - Как обстановка там?
   Они говорили:
   - После новогодней ночи в этом доме весь подвал забит ранеными.
   Через некоторое время другие выходят. Спрашиваем:
   - Как там наши друзья себя чувствуют?
   - Очень много раненых. Кричат!
   У боевиков уже кончались обезболивающие. Конечно, они несли потери. И мы этому старательно способствовали.
   Кладбище там было. Боевики по ночам пытались хоронить своих. Разведка докладывает: "На кладбище шевеление".
   - Что за шевеление?
   - Очевидно, готовятся. Будут зарывать погибших.
   Мы накрывали этот квадрат минометной батареей. А что было де­лать? Война. Цель сосредоточенная. Простые люди на кладбище по но­чам не ходят.
   Мы не давали чеченским боевикам покоя ни днем, ни ночью. Поэтому на нашем направлении где-то после Нового года их сопротивление ослабло.
   Девочки-снайперы нам, конечно, обещали в эфире:
   - Мы вам, мальчики, все яйца поотстреливаем.
   И до последнего дня, пока мы оттуда не ушли, снайперский огонь со стороны чеченцев был изумительно точный.
   Нас пришла менять армейская мотострелковая рота. Мои сидят в дотах, подготовленных гнездах, налицо снайперские, пулеметные пози­ции - есть где скрытно перемещаться. А вновь прибывшие мотострелки встали в полный рост:
   - Да что вы, пацаны, здесь все ништяк. Что вы прячетесь?
Когда за полчаса у них срубили трех, четырех бойцов, смотрим - мотострелки уже пригнулись, на наши позиции уже стали обращать вни­мание. Мы им снова говорим:
   - Ребята, здесь другой вариант не проходит. Выщелкают всех. Что касается так называемой психологической войны в эфире, ну настолько ичкерийская гавкотня надоела. Он мог сидеть не перед нами, а где-нибудь в Ведено и тявкать на всю Чечню. Что нам обра­щать на него внимание?
   Иногда мы отвечали в эфире:
   - Уважаемый, выходи бороться! Мы тебя, брат, сейчас приголубим. Хватит впустую вякать.
   На угрозы мы никакого внимания не обращали. В дискуссии, рядовую ругань не втягивались. Старались дисциплинированно себя вести.
  
   Продвигаясь к площади "Минутка", мы применяли тактику, опробо­ванную на Старой Сунже. Наши основные силы были: штурмовой отряд 504-го армейского полка, отряд 245-го армейского полка, отряд 674-го Моздокского полка ВВ и 33-я Питерская бригада ВВ. СОБРы, Питерский ОМОН были со мной до последней секунды. Зайцев Николай Андреевич был моим замом по милиции. Теперь он тотальный пенсионер. Хороший мужчина.
   Мы зашли на Минутку крыльями. Первый полк был у нас в оператив­ном подчинении. Он на левом фланге отрезал противника от крестооб­разной больницы - это наше левое крыло. Силами 33-й бригады, 674-м, 504-м и 245-м полками мы взяли Минутку как бы в подкову. Вошли, охватили с флангов и замкнули свои крылья на Минутке. Жестко встали, заняли оборону. Особенностью наших действий было: начинали огне­вой бой утром, заканчивали в обед.
   Каждая группировка: с севера, с запада в свое определенное время начинала давить. Чтобы боевики не могли понять, где главное направ­ление удара. Булгаков, например, говорил мне:
   - В семь часов ты вперед.
   Я отвечаю:
   - Товарищ генерал, в семь часов я ничего не вижу. Во-первых, у
нас плановый утренний огневой налет по всем точкам, - а сколько ни попросишь, Булгаков давал огня. - Пока осядет среди домов кирпич­ная пыль, сойдет туман. Давайте, - говорю командующему, - будем начи­нать, когда развиднеется. Я вижу, кто по мне стреляет - я его дав­лю. А в тумане носом к носу столкнулся... Хлоп. Хлоп. Всё. Опять раз­бежались. Никто никого не видел.
   Поэтому у нас, как у немцев было. Утренний кофе! Немцы, кстати, в тактическом смысле были очень молодцы.
   Утренний чай. Смотрим... Туман сел, пыль осела. Мы даем коман­ду:
   - Вперед!
   Мы видим свои подразделения. Я с ними все время находился: в зоне прямой видимости. Главное, когда солдат знает, что ты, командир, идешь непосредственно за ним. Он спокоен, когда командный пункт, а это несколько офицеров, которые тащат все на себе, идет за наступа­ющими бойцами. Солдаты всегда знали, что мы рядом. Мы их не бросали. Воевали не так, как написано в уставе: "НП - километр от переднего края, КМП - 2, 3 километра". Мы были с солдатами. В условиях города это надежнее, никто тогда не отрежет командный пункт, где только офицеры с картами и связисты. Так мы двигались на Минутку.
   Утром наносился удар всей группировкой по выявленным целям. Это был сигнал к началу действия. Но мы, как правило, не начина­ли, пока результаты артиллерийского удара не создадут нам условия для дальнейшего продвижения. Как только все оседало, появлялась видимость, мы начинали идти. Где встречали сопротивление, то сразу давили его минометами, артиллерией, бомберами - авиацией, Булгаков не скупился на боевые средства. Была создана группа офицеров по применению артиллерии, которая работала изумительно. К артиллерис­там мы испытывали максимальное уважение. Только благодаря им, у нас были минимальные потери и максимальное продвижение.
   Настолько точно вели огонь! И никто не гавкался: "Ты что? А ты что?!" Меня удивляло - насколько слаженно работали! Артиллерийскими наводчиками были офицеры от старшего лейтенанта до старших офице­ров - командиров батарей. Офицеры - умницы были!
   Если мы заходили в какой-то многоэтажный дом, я выделял себе комнату для командного пункта... Лежала моя единая карта, рядом командиры полков, у всех листочки с кодами. Мы даже улицы на нашем направлении переименовали, чем ввели в большое заблуждение боевиков. Мы все разговаривали на одном языке - в едином реальном масштабе времени. Обстановка собиралась сюда же: вся и немедленно. В сосед­ней комнате работала группа артиллеристов - вот они рядом. Происхо­дило буквально следующее:
   - Леша, срочно - цель!
   - Вопросов нет: сюда, так сюда. Удар!
   Единственное, чем был недоволен генерал Булгаков... Говорил мне:
   - Так. Я свой командный путь к тебе подтягиваю. Отвечаю:
   - Я тогда в соседний дом перейду. Он:
   - Ты что - со мной работать не хочешь?
   - Нет, мне просто неудобно будет вам мешать.
   Командный пункт генерала Булгакова тоже все время перемещался. Мы у него очень много почерпнули. Огромадного опыта человек.
   Самое первое достоинство в нем - целесообразное принятие реше­ний. Булгаков никогда не махал шашкой. Он выслушивал всех и принималось наиболее целесообразное решение, при воплощении которого он применял все силы и средства. Не метался: "Ах, я щас сюда! Ах, щас я туда! А вот туда нет". Булгаков действовал продуманно, планово, жестко. Требовал тоже жестко. Мог и нехорошее слово сказать, но если видел результат, то прощал. Во-вторых, всегда реагировал на неоправданные потери, на невыполнение какой-либо задачи: "В чем при­чина?! Докладывайте!" Он не выносил обмана - это когда некоторые командиры в угоду обстоятельств начинали выдавать желаемое за действительность. Или, наоборот, никаких мер не принимали, чтобы задачу выполнить, какой-то бред несли в эфире, типа: "Перегруппи­руюсь, накапливаюсь". А Булгаков: "Ты мне уже двое суток перегруппируешься и накапливаешься".
   О СОБРах в ходе штурма у меня остались самые лучшие впечатле­ния: никаких вопросов к ним, никаких трений. Командиры были хорошие. ОМОНы проявили себя с самой лучшей стороны: красноярцы, питерцы.
   Остались в памяти норильские собровцы. Снайперская пара выдви­гается на работу. Я говорю:
   - Так, поаккуратнее.
   - Есть.
   Ушли. Залегли. Ночью: бух, бух. Два выстрела. Приходят - две насечки на прикладах сделаны. Говорят:
   - Винтовочка СВД старовата, но хорошо работает.
   Хорошие, серьезные воины. Без всякой дури, гиков ветеранских. Пальцы веером никто не гнул. А их никто и не ставит, если в бо­евом коллективе складываются нормальные, рабочие отношения. Когда они понимают, что ты на войне ими правильно руководишь - тогда тебе верят. Не придумываешь там что-то невообразимое, типа: "Встаем - я первый. Вы за мной. И кричим "Ура". И в беспощадной атаке сносим всех, занимая высотку. А потом? Высота-то нам нужна? А х... его знает! Нужно только доложить об исполнении.
   Надо всегда трезво оценивать ситуацию. А потом у нас практичес­ки был сухой закон... Требование мое такое. Не было случаев, чтобы кто-то в моем поле зрения оказался в нетрезвом виде. Война должна идти на трезвую голову. Тогда никаких глюков не появится. Порывов на ежесекундный подвиг, на авантюры разные тоже не будет. Не было у нас стремления доложить, что что-то взято любой ценой. Нормаль­ная, спокойная работа. Но были, конечно, случаи интересные...
   Когда на Минутку шли, заняли мы школьный комплекс. Разместили на крыше батарею. Как обычно, стреляем. Офицеры работают. Мебель какую-то нашли, чтобы карту в моей комнате разложить. Стульчики поставили, дверь сняли - вот и стол появился. Создали минимальные удобства для работы. Начали, шлепаем. Заходит паренек - офицер, капитан, и особо не оглядевшись, говорит:
   Так. Ну-ка, закончили тут все - на хрен. Я тут со своей разведротой, блин, порядок наведу. Кто будет дергаться, всех к ногтю...
   - Ты кто, дорогой? - спрашиваю.
   - Я командир разведроты.
   - Очень приятно. Ты что так себя ведешь?
   А капитан это в дымину пьяненький.
   Я опять:
   - Ну ты будь поскромней. Ты, извини, мы уж тут начали без
тебя.
   А в 674-ом полку был командир роты с погонялом "Кирпич". Я ему говорю:
   - Кирпич, ну-ка поговори с джентльменом из разведки. Серега этого разведчика отвел в сторону, прояснил ему ситуацию. Надо сказать, парень сразу въехал, принес свои извинения и больше мы его не видели.
   Но вот почему-то остался в памяти этот пьяный парень "Ну так, закончили. Я тут сам войнушку организую". В общем, мы на команд­ном пункте попали под раздачу: войска идут, а нам нужно сворачиваться.
   Ещё один раз сидим. Все нормально, стреляем, войска идут. Настроение бодрое. Вдруг стрельба, бешенная в тылу - что такое? Стая боевиков, что ли прорвалась? Или вылезли из колодца? Притаски­вают экипаж БМП. Контрактники. Снова не наши, и в хлам пьяные. Я дал команду их разоружить. А те у меня на командном пункте стали права качать: "Ну что - с кем тут разобраться?"
   Я говорю:
   - О, ребята. Ну-ка, разведчики, объясните им ситуацию - куда
они попали и каковы здесь правила хорошего тона.
   Разведчики физическое воздействие к ним не применили, а уло­жили их на пол, руки за спину. Я вышел по рации на командира этих контрактников, говорю:
   - Тут БМП твоя заблудилась.
   Этот экипаж спьяну стрелял по домам - куда попало. Может, ку­ры какие по дворам ходили. В общем, устроили войну. Так обычно бывает с теми, кто стоит в тылу. У них, как правило, боевые дей­ствия возникают спонтанно, скоротечно и ведутся с высокой плотностью огня.
   Приехали офицеры, забрали своих контрактников. Ну, может, за счет и этого тоже с армейскими офицерами нормальные отношения выстра­ивались. Ведь не было никаких докладов наверх:
   - Товарищ генерал, пьяный экипаж номер такой-то, контрактники Вася, Петя - и дальше по существу вопроса.
   Нашу тамошнюю жизнь, если воспринимать без юмора, умрешь от заворота мозгов. На третью, вторую неделю скончаешься.
   К жизни надо относиться философически. Когда меня спрашивают - давно ли я вывел такую формулу личной жизни, я переспрашиваю:
   - Выгляжу нормально?
   - Нормально, - отвечают.
   - Значит, давно.
   Война - это война. А жизнь - это жизнь. На чеченской войне я злой бы­вал. Даже очень. На бестолковость. На отношение к людям, как мясу. Конечно, в начале второй компании случались попытки командовать: "Вперед и все!" Бывало, давили на меня: " Вперед туда - выполнить задачу!" Вопросов нет. Выполним. И задавал мучительные кое для кого вопросы: "А кто меня поддерживает? Кто прикрывает? Кто у меня сосед справа, кто слева? При следующем развороте событий, куда я должен отходить? И самое последнее говоришь: "Я вас попрошу - дайте мне, пожалуйста, дос­товерные сведения о противнике". Молчание... Сведений никаких нет.
   - Давай дуй! Наступай на север, - говорят мне, - у тебя все нормально будет. Надо переправиться.
   Ну, переправлюсь. А дальше что? Кто меня там ждет? Сведе­ний никаких нет. Что там будет? Как оно повернется?
   А это все исполнять солдатику. Живому человеку. Солдатик пошел... Хорошо, если в таком бою вместе с солдатом погибнешь, а если нет? Как дальше жить, если знать, что кто-то погиб по твоей вине? Тяжелая ноша. Командирская. Ответственность офицера в мою молодость воспитывала сама система его подготовки. Начиная с училища, она была глубокой, продуманной. Во-первых, воспитывали чувст­во ответственности за свои деяния. Во-вторых, мы учились побеждать врага.
   Солдат хорош, когда обучен. А СОБРы, ОМОНы, с ко­торыми мы шли на Минутку, прошли первый штурм Грозного, и теперь участвовали во втором. С биографией офицеры! Проверяли меня, спра­шивали перед штурмом:
   - А если вот так будет?
   - Будет вот так.
   - А если такой разворот событий.
   - Будет вот так.
   Когда шли на Минутку, на пути встретился какой-то хитрый школьный комплекс. ОМОНы решили залезть на него. И попали... Я минометчикам отдал приказ: "Прикройте!" Те отработали по боевикам окончательно. Мы никогда не бросали своих. До сих пор дружим. Пе­резваниваемся.
   СОБРы, ОМОНы пришли на войну без бронетехники. И мы находили выходы. Грызли и грызли чеченскую оборону. И ничего. Дошли. Как говорят французы: "Каждый должен внести свой лепет в общее дело". Ну, мы внесли.
  
   По ходатайству генерала Булгакова я был представлен к званию Героя России. Вручали в Кремле. Когда вручали, подошел ко мне однокурсник моего сына по Рязанскому училищу ВДВ - тоже Героя получал. Подходит:
   - Дядя Женя, здравствуйте!
   А я им не раз в училище сумки продуктовые таскал - надо было подкармливать подрастающую российскую десантуру.
   - Как служится?- спрашиваю.
   - Нормально.
   - Возмужал...
   Вот такие в России ребята. А на фуршет после вручения Звезды я не попал. Надо было идти со всеми наградами. Ну что я поеду через всю Москву наряженный, как елка? Греметь там в метро!
   Начинал я в танковых войсках Министерства обороны. В 1996 го­ду уволился из армии за профнепригодностью и перешел во внутрен­ние войска. Не думал, что смогу в штабе функционировать. Но мне всегда нравилось работать с людьми.
   Ну а в истории с российским флагом, поднятым на Минутке, было так. У офицера пресс-службы УВД Алтайского края. Веры Кулаковой на Минутке в первую войну - в августе 1996 года - погиб муж. Когда Вера узнала, что нас перебрасывают на Минутку, она, в ту пору коман­дированная в Чечню, приехала, рассказала, как было дело. Офицеры, воевавшие с её мужем, сохранили российский флаг, снятый ими со здания Временного Управления МВД РФ в Чечне (ГУОШ), когда покида­ли его в августе, и передали Кулаковой Вере. Она попросила меня:
   - Когда на Минутку выйдите, сообщите мне по рации, я приеду. Она - человек активный. Как представитель пресс-службы МВД, все время металась по войскам. У неё государственные награды, в войне соображает. Я ей сообщил:
   - Мы вышли на Минутку. Можешь подъехать. Увидеть, где муж воевал
и погиб.
   Она приехала и говорит:
   - Вот у меня флаг. Я дала слово - поднять его на Минутке. Будет правильно, если флаг поднимете вы, Евгений Викторович.
   Вот я его и поднял. Не ожидал, что видеоматериал пройдет по Центральному телевидению, и его увидит моя жена, которой я в нача­ле штурма Грозного позвонил и сказал, а потом ещё пару раз под­тверждал, что сижу в Моздоке и карты рисую.
  

III.

   С большим трудом, чтобы сохранить в своей памяти навсегда, я нашел видеопленку, на которой полковник Кукарин поднимает над Минуткой российский флаг... Заснеженный, разбитый вдребезги укрепрайон чеченских боевиков. Множество их в камуфлированной экипиров­ке лежат в развалинах, настигнутые метким артиллерийским огнем. Двое российских военных пробираются через грозненские каменоломни на крышу высотного дома, у Кукарина в левой руке автомат, в пра­вой российский флаг. Боец силится пролезть в узкий, с острыми кра­ями, лаз и пулей взлетает наверх, подсаженный могучими руками полковника. На Минутке он поднял два флага. Поднятие первого, сохраненного Верой Кулаковой в память о погибшем здесь, на Минутке, муже, в эфире не показали. Вся Россия увидела, как полковник Кукарин Е.В., закрепив на заснеженной крыше высотки, государственный флаг, оборачивается и говорит:
   - А этот флаг поднят в честь победного штурма Грозного, - и, обращаясь к чеченским боевикам, продолжает: - И никакой Хаттаб вам не поможет его снять. Надо будет, мы повесим его в третий раз на другом флагштоке.
   Потом боевой полковник с мудрыми, невеселыми глазами сказал:
   - За погибших в этой и той войне, - и, салютуя, выпустил из
своего автомата в чистое, свободное небо Грозного длинную очередь.
  
Оценка: 5.89*102  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023