Аннотация: Гражданская жизнь подполковника в отставке Иванова А.Н. оказалась совсем не спокойной. Стояла вторая половина 90-х...
Олег Бажанов
ИВАНОВ. RU.
... Следующий удар был очень сильным. Перед глазами поплыли жёлто-розовые круги, во рту появился солоноватый привкус крови. Иванов качнулся и потерял равновесие. Через мгновение ещё один удар - в челюсть, от которого Иванов не смог увернуться, сбил его с ног. В драке Иванов мог постоять за себя, и четыре предыдущих удара он держал, но сегодня реакция была не та - подвела выпитая за вечер водка. "Будут убивать", - понял Иванов, когда почувствовал затылком твёрдую неровность мёрзлого асфальта. Его били ногами. Больно и жестоко. Иванову ничего не оставалось, как сгруппироваться, вспоминая пройденную когда-то школу выживания: прикрыть коленями живот, локтями - грудь, руками - голову. Но спина оставалась открытой, поэтому Иванов, катаясь по земле, делал всё, чтобы убрать из - под ударов почки. Если бы ему противостоял один противник, то Иванов, раскрывшись, попытался бы вскочить на ноги, и тогда ещё не известно, как бы закончилась драка. Но врагов было трое. Трое крепких, хорошо тренированных, спортивных парней. Оставались только обида за свою беспомощность и задача - не дать себя изувечить. И только бы не отключилось сознание! С каждой секундой Иванов всё яснее чувствовал приближение рубежа, за которым уже не будет ничего - ни света, ни боли. Он уже почти не сопротивлялся трём парам ног, обутым в жёсткие ботинки, когда, вдруг, что-то изменилось.
- Хватит с него! - неожиданно прозвучал властный голос, и град сыпавшихся ударов прекратился.
"Сволочи! Сволочи!" - в ритм ударов сердца глухо стучало в голове Иванова, но он не произнёс ни звука, всё ещё не до конца понимая, что происходит.
Превозмогая боль во всём теле, Иванов попытался сесть. Рядом оказалось машина, на которой приехали нападавшие, и Иванов припал спиной к заднему колесу. Над ним нависли четверо верзил. "За что?" - возник в затуманенном сознании вопрос...
Иванов пришёл на тёмную безлюдную остановку, чтобы поймать такси. Эти четверо вышли из остановившейся иномарки, молча оттеснили его от остановки и неожиданно стали бить. Бить слишком жестоко...
- Сами справитесь или помочь? - издалека дошёл до сознания Иванова вопрос, адресованный троим верзилам.- Только не нужно никакого оружия, пацаны. С ним должен произойти случай справедливой мести. Это не мы - это "наци" его так отделали и грохнули. Ясно? На заборе там накалякайте что-нибудь в их духе: свастику, кресты, пару воззваний типа: "Хайль Гитлер!" и листовочку их ему в пасть не забудьте запихать!
Иванов поднял глаза. Голос, остановивший драку, принадлежал четвёртому верзиле, - не участвовавшему в ней. Этот голос Иванов уже где-то слышал.
- Ехай, Хасан! Всё будет в масть, - заверил один из парней и пнул сидящего Иванова в грудь. Удар был не очень сильным, но сбил дыхание, и Иванов закашлялся, выплюнув кровь в грязный снег. Тот, кого звали Хасаном, нагнулся и, заглядывая в лицо Иванову, злобно проронил:
- Слышь, ты, стукач, а тебе, считай, не повезло...
Эти глаза! Иванов вспомнил, где он их видел. Хасан не успел закончить фразу, когда Иванов схватил его за грудки, пытаясь дотянуться головой до ненавистного рта врага, но в этот момент сильный удар в висок отключил сознание...
...Группа вертолётов, разбившись на две пары, шла на высоте шестисот метров над пересечённым рельефом местности. Иванов держал максимальную скорость, так как на хвосте висели бронированные "двадцатьчетвёрки", имевшие по скорости больший запас. Справа и выше, обгоняя группу, в сторону гор проплыла пара штурмовиков "Су-25". Поднимавшееся в зенит чеченское солнце уже нагревало кабину, мешая Иванову осматривать левый сектор. Вертолёты держали правый пеленг.
Вызвав по радио ведомые экипажи, Иванов дал команду перестроиться левым пеленгом. Через минуту он уже сам наблюдал растянувшийся строй вертолётов по левому борту.
День выдался тёплым и солнечным. Даже на вершинах далёких гор не висели привычные облака. Видимость по горизонту составляла километров сто. "Сейчас бы оказаться на берегу моря!", - с улыбкой размечтался Иванов и представил себя на пляже с девушкой.
Когда правый лётчик дал отсчёт - пять минут расчётного времени полёта до цели, - Иванов уменьшил скорость по прибору и снова вышел в эфир:
- "284-й", я "282-й". Выполняйте задание.
- Понял, - отозвался в наушниках изменённый эфиром спокойный голос ведущего пары "двадцатьчетвёрок".
Увеличив скорость, вертолеты-штурмовики ушли вперёд. Пара транспортников шла за ними, не меняя скорость.
С высоты полёта у края леса уже хорошо просматривалась ферма - цель их задания. Иванов, включив блок вооружения, привел в готовность ракеты и пулемёт.
- Виктор! Быстров! - крикнул он в грузовую кабину, где разместились десантники..
- Цель вижу, - в проёме грузовой кабины появился командир спецназовцев в пятнистом камуфляже и стал всматриваться через лобовое остекление кабины вдаль.
Каких- либо передвижений у фермы они не заметили. Но Иванов знал, что видимое спокойствие на войне очень обманчиво.
- Внимательнее! Пулемёт к бою! - не отвлекаясь от управления винтокрылой машиной, скомандовал он борттехнику.
Ушедшая вперёд пара "двадцатьчетвёрок", уменьшив интервал между вертолётами, зашла в крутое пикирование, имитируя атаку. На высоте около двухсот метров, перед самой фермой, "двадцатьчетвёрки" стали выходить из пикирования, поднимая острые носы к небу. "Низковато", - подумал Иванов, хотя ферма и не подавала признаков жизни.
- "282-й", я "284-й", - в наушниках прозвучал голос ведущего вертолётов-штурмовиков,- над целью чисто. Захожу на повторный.
- Ветер встречный, три - пять метров в секунду, - доложил правый лётчик.
Иванов посмотрел на командира десантников:
- Садимся?
- Давай! - коротко взмахнул рукой тот и вышел в грузовой отсек.
- "283-й", я "282-й", - вызвал Иванов командира ведомого транспортного вертолёта.- Заходим парой. Ветер встречный, три - пять метров. Быть внимательными.
- Понял, - отозвался ведомый.
- Ну, с Богом! - Иванов перевел вертолёт в режим гашения скорости до скорости планирования.
В это время в грузовой кабине разведчики приготовили личное оружие и, открыв дверь грузовой кабины, выставили пулемёт на шкворневую установку. В пилотской кабине снова появился Быстров.
- Ну, как там, тихо? - поинтересовался он, внимательно вглядываясь в приближающуюся ферму.
- Пока тихо, - ответил Иванов, плавным движением вниз рычага "шаг-газа" уменьшая мощность двигателей и переводя вертолёт на снижение.
- Подходи ближе и садись справа, - приказал спецназовец.
- Сделаем, - ответил Иванов, подбирая место для посадки.
Прямо по курсу "двадцатьчетвёрки" правым крутым разворотом перешли в набор высоты. До места посадки "восьмёркам" оставалось меньше трёх километров. Вертолёт Иванова шёл по пологой траектории.
"Что-то не нравится мне эта ферма - слишком тихо. И скот тут точно не держат - очень чисто", - с усиливающимся чувством тревоги думал Иванов, вглядываясь в приближающиеся аккуратные одноэтажные строения барачного типа.
Правый лётчик ещё раз уточнил направление и силу ветра у земли. Голос "правака" заставил командира отвлечься от фермы и поймать себя на мысли, что он сам слишком напряжён, что слишком сильно сжимает рычаги управления, что ставшие будто каменными ноги почти не чувствуют педалей. "Всё нормально. Расслабься!" - приказал себе Иванов и мысленно проконтролировал расслабление мышц рук, ног и спины. Краем глаза он наблюдал, как с постоянной периодичностью усаживается поудобнее в пилотском кресле "правак", как мёртвой хваткой до белых кончиков пальцев вцепился в ручки пулемёта бортовой техник. Иванов понимал их. Ферма вполне могла оказаться с "сюрпризом".
- Держи её на прицеле, - напомнил он припавшему к пулемёту борттехнику, затем обратился к правому лётчику:
- Андрей, спокойнее. Всё нормально.
- Нормально.., - механически повторил "правак", вглядываясь в приближающиеся строения.
Всё шло по плану. Иванов уже выбрал место для посадки и, уточнив расчёт, стал уменьшать мощность двигателей, приподнимая нос вертолёта и гася скорость.
В этот момент на ближайшей крыше мелькнула яркая вспышка, как будто там заработал сварочный аппарат. Как не ждал Иванов "сюрпризов", неожиданно яркая вспышка молнии заставила весь его организм сжаться и на секунду, даже на мгновение перечеркнуть всё происходящее невозможно сильным желанием жить! Через секунду Иванов взял себя в руки. Ещё по Афганистану он знал, как работает крупнокалиберный пулемёт ДШК - страшное оружие против вертолётов и легко бронированной техники. Без сомнения, с крыши фермы стрелял ДШК.
- Пулемёт на крыше! - резко крикнул Иванов в эфир, прерывая заход на посадку и энергично давая двигателям дополнительную мощность.
- Всем на пол! - в следующую секунду крикнул он в грузовую кабину и успел заметить, как через растерявшегося борттеника к ручкам носового пулемёта потянулся Быстров.
Чеченский пулемётчик пытался достать в хвост "двадцатьчетвёрки", видимо, зная, что эти вертолёты, при всей их мощи вооружения, с заднего сектора не защищены ни оружием, ни бронёй. Но пара вертолётов-штурмовиков, получив информацию об ожившей огневой точке, резко увеличила крен и с максимальным набором высоты уже уходила из - под обстрела крутым боевым разворотом. Пилоты-штурмовики пока не могли видеть пулемётную точку, и Иванов прикинул в уме, что им потребуется ещё не меньше минуты, чтобы выйти на боевой курс для повторной атаки. А вот положение "восьмёрок" с каждой секундой становилось критическим: в этот момент расстояние от фермы до вертолёта Иванова составляло чуть больше километра, до ведомого вертолёта - около двух, и оно уменьшалось. С такой дистанции ДШК легко доставал обе цели.
За секунду в голове Иванова промелькнули несколько вариантов возможного противозенитного маневра, но в данной ситуации мог подойти только один, хотя и крайне опасный - боевой разворот с энергичным набором высоты. Иванов уже начал прибавлять мощность двигателям, и вдруг он понял, что сделает в следующую секунду. Вместо крутого боевого разворота, он направил нос вертолёта прямо на ферму.
- Атакую! - коротко бросил в эфир Иванов.
Сразу же после принятия единственно верного решения какое-то наркотическое состояние спокойствия и тупого упорства завладело Ивановым. В эту минуту для него перестало существовать всё, кроме ярких вспышек на крыше строения. "Убить!" - стучало в мозгу. "Убить!" - подчинённый только этому приказу, оставив страх и страстное желание жить за какой-то уже пройденной чертой, Иванов выводил, казалось, очень медленно набирающую высоту машину для атаки.
- Обороты! - истошно закричал "правак".
Но Иванов видел только прицел. Он не боялся, что тяжёло загруженная машина на пределе возможности, сорвавшись от напряжения, свалится, упадёт, потеряв обороты перетяжелённого несущего винта, так как в этот миг он и она слились в один организм, жизнь которого зависела теперь от них обоих. За долгие годы полётов на вертолётах Иванов научился всем телом чувствовать жизненные ритмы винтокрылого друга, и был уверен, что вертолёт не подведёт его в решающий момент.
Оба двигателя натужно выли на самой высокой ноте, выдавая мощность, необходимую для маневра.
- Высота 250 метров, - отрывисто сообщил правый лётчик.
"Теперь пора!" - подумал Иванов и плавным движением ручки управления вогнал ферму в сетку прицела. Понимая, что промахнуться никак нельзя, - пулемётчик уже перенёс огонь на атакующий транспортный вертолёт,- Иванов действовал, как на тренажёре. "Не спеши",- повинуясь внутреннему голосу, Иванов аккуратно подводил перекрестье сетки прицела на крышу фермы, откуда в глаза продолжала бить нестерпимо яркими вспышками молнии огневая точка противника.
- Держите, суки! - произнёс Иванов, нажимая кнопку пуска ракет, и почувствовал характерный рывок. Из каждого из четырёх подвесных универсальных блоков с обоих бортов вертолёта, оставляя дымные хвосты, вспыхнувшими стрелами вырвались по восемь ракет и двумя стайками, сливаясь впереди в одну большую стаю, пошли к цели. Ракеты первого пуска ещё не достигли земли, как за ними последовали тридцать две ракеты второго залпа. Успев заметить, как первые разрывы стали плотно ложиться перед строением, на крыше которого работал пулемёт, и как, захватывая всё большую площадь, фонтаны взрывов накрывают всю ферму, Иванов глубоким левым креном увёл вертолёт с боевого курса...
... Они с Наташей идут по вечернему парку. Девушка заходит вперёд, останавливается и смотрит ему в глаза:
- Знаешь, что я ответила вашему замполиту? - Наташа обнимает Иванова за талию обеими руками. Он чувствует тепло её рук. Она прижимается к нему всем телом и, глядя снизу вверх околдовывающим взглядом серо-голубых глаз, задаёт вопрос:
- А что бы ты ответил на моём месте?
- Не знаю, - говорит Иванов.
- А ты подумай.
- Не знаю, - пожимает он плечами.
- Я ему сказала: "Что в вас есть такого, чего нет у Саши?"
Она уже не смеётся, а доверчиво, как ребёнок, припадает к его плечу. Иванов чувствует себя самым счастливым человеком на свете...
...- Саня! - раздаётся предостерегающий крик Андрея Ващенки. Иванов резко разворачивается и принимает боевую стойку, ожидая удара, но видит другое: офицер в окровавленном камуфляже стоит на ногах и держит в запачканной кровью руке направленный на Иванова пистолет. Оцепенение проходит быстро. Страха Иванов не испытывает, он напрягается, готовый действовать по первому приказу внутреннего голоса. Откуда-то изнутри снова накатывается ярость. В голове стучит одна мысль: "Убить! Не ты его, он - тебя!" Противник резко передёргивает затвор, загоняя в ствол патрон. Иванову необходимо срочно что-то предпринять. Но что? Если этот бугай решил стрелять, то достать из кармана свой пистолет Иванову не успеть, а противник стоит слишком близко, чтобы пытаться бежать, и слишком далеко, чтобы успеть напасть до того, как он выстрелит, даже если использовать подкат. Остаётся только одна надежда - на Андрея Ващенку. Тот стоит неподалёку.
- Что, ссышь, летун? - тяжело говорит уверенный в своей победе окровавленный противник.
- Убери "игрушку", - как можно спокойнее, произносит Иванов. - Здесь детей нет, чтобы пугать!
Но голос всё же выдаёт волнение.
В этот момент, потирая затылок, приходит себя лежащий на земле офицер.
- Валерка! Ты что, ох..л?! - кричит он и, поднявшись с земли, делает попытку подойти к своему окровавленному товарищу.
- Б..дь, всем стоять! Никому не шевелиться! - в припадке истерики тот быстро переводит пистолет на Ващенку, потом снова на Иванова. - Я с этим падлом сам буду разбираться!
Глядя на испачканный кровью толстый короткий палец на спусковом крючке, Иванов ожидает выстрела. Ващенка стоит справа, метрах в четырёх от противника. Краем глаза Иванов видит, как Андрей, оставаясь вне поля зрения психа, медленно вытаскивает из кармана куртки пистолет, затем резко вскидывает руку, досылая в ствол патрон, и падает на одно колено:
- Брось пистолет, гад, яйца отстрелю! - Для большей убедительности Ващенка стреляет в воздух. В вечерней тишине одинокий пистолетный выстрел звучит, как гром...
...Боль в голову, а затем и во всё тело возвращается по частям, вместе с коротким и отрывочным восприятием происходящего. Сознание медленно приходит откуда-то из глубины тёмной вязкой бездны прошлого, перемешивая его с настоящим. Постепенно стал заново выстраиваться мир звуков и ощущений. Иванов, почувствовав тело, понял, что нужно открывать глаза. Зачем? Сколько он здесь пролежал? Видимо, достаточно долго, чтобы успеть вспомнить свою жизнь. Его больше не били, и в тяжёлой гудящей медленно соображающей голове появилась первая мысль о спасении. Иванов разомкнул веки и, осторожно повернув голову, осмотрелся. Место показалось незнакомым: в отражённом от снега рассеянном свете одинокого прожектора в полумраке совсем близко виднелся забор из бетонных плит и слева от него - освещённая прожектором часть какой-то незавершённой стройки. На фоне светло-серого забора чётко вырисовывались три тёмных силуэта и время от времени там вспыхивали красные огоньки сигарет. После раската короткого смеха до Иванова долетел приглушённый обрывок фразы: "Сейчас кончим этого недоноска и - в сауну - грехи смывать!". Иванов понял, что говорят о нём. Эти трое уже списали его со счетов ещё живого.
Иванов пожалел о пистолете, оставленном дома в шкафу на полке с бельём. Сейчас бы он очень пригодился. От мысли - "Бежать!" Иванов отказался сразу. Если судить по тому, как дерутся эти тренированные парни, то далеко ему не уйти. А нужно выжить. И не просто выжить, а рассчитаться с теми, кто напал на него, кто так грубо и жестоко вторгся в его жизнь.
Имея возможность наблюдать за врагами, Иванов стал прикидывать свои шансы на успех. Сейчас в нём работал природный инстинкт, тот, что живёт глубоко в подсознании каждого человека - инстинкт самосохранения. И этот инстинкт говорил Иванову, что, несмотря ни на что, нужно вставать и действовать. Тёплое финское пальто, благодаря которому Иванов, наверное, был всё ещё жив, уже не грело - холод от промёрзшей земли проник сквозь лебяжий пух настолько, что спина совсем онемела и не чувствовала даже боли. Надо было подниматься.
Враги, казалось, никуда не спешили, продолжая курить, делая надписи на бетонном заборе и спокойно беседуя. Иванов даже смог разобрать часть слов и понял, что уже не о нём. "Хайль, Гитлер!", - ещё напиши, донеслось до Иванова сквозь дружное мужское ржание. "Сволочи!" - ещё раз прикидывая свои малые шансы, мысленно выругался Иванов. И вдруг он почувствовал, как преодолевая обиду и безысходность, в его груди закипает злоба. "Гады!" - Иванов сел на земле и с ненавистью посмотрел на веселящихся верзил. "Всего трое!" - теперь Иванову стало безразлично, какой перед ним противник. Иванов почувствовал, что теряет контроль над собой. "Убить!" - пришла одна холодная мысль. "Убить! Убить! Убить!" - эта мысль всё больше и больше захватывала Иванова, отключая сознание от всего постороннего. "Убить!" - уже знакомо пульсировало в висках, точно также, когда он вёл боевой вертолёт на чеченский пулемёт, изрыгающий навстречу смертоносное пламя и металл. "Убить!" - когда Иванов смотрел прямо в ствол направленного в лицо пистолета. "Убить!" - и теперь уже больше ничего не связывало его с настоящим и будущим. И это был уже не Иванов, а тот другой, кого Иванов боялся всегда, потому что это был не человек: ломая все запреты и заглушая боль, из тёмной бездны подсознания на свободу выходил зверь - жестокий и безжалостный. И теперь этот зверь с неумолимой беспощадностью подчинял себе тело и душу, придавая мыслям ясность, а мышцам силу.
"Убить!" - почти не чувствуя боли, Иванов поднялся на ноги. "Убить!" - в правом потайном кармане финского пальто пальцы нащупали твёрдую рукоять ножа. "Убить!". Этот настоящий горский нож с удобной роговой ручкой и с не очень длинным, но очень острым лезвием - подарок однополчан - всегда находился с хозяином, как талисман и как защита от возможных неприятностей. И хотя Иванову ещё ни разу не приходилось убивать человека ножом, обращению с этим видом оружия он был обучен. Ещё с офицерских времён Иванов знал, что когда-нибудь эта наука ему пригодится. Теперь оставалось только положиться на природу и инстинкт.
- Гляди, он ещё живой! - раздался удивлённый возглас, и голоса у забора смолкли.
От группы противников отделился один и стал медленно приближаться к Иванову:
- Щас мы это поправим...
У Иванова немного кружилась голова, во рту ощущался привкус крови, но он чувствовал себя уверенно и твёрдо стоял на широко расставленных ногах, держа руку, крепко сжимавшую нож, в правом кармане пальто. Сладостное предвкушение мести скрывало за внешним спокойствием готовую разжаться в любой момент пружину. И это видимое спокойствие обмануло противника - тот подошёл слишком близко. Со словами: "Тебе мало!" - враг нанёс удар кулаком с правой в челюсть, от которого Иванов даже не пытался увернуться. Молниеносным движением он с коротким замахом направил холодное лезвие в живот врага. По инерции тот ударил с левой в лицо Иванова, но этот удар уже был не таким сильным. Теперь, не таясь, Иванов отвёл руку по большой дуге и с размахом вогнал лезвие на всю длину в солнечное сплетение врага. "Не убивай!" - запоздало откуда-то изнутри дошёл до сознания Иванова слабо различимый приказ. Но было поздно. Противник, удивлённо глядя себе на живот, осел на колени, прикрывая ладонями место, из которого секунду назад вышло холодное лезвие, затем, не издав ни звука, повалился на бок, подтянув колени к груди и скручиваясь в калач. Не пряча нож, Иванов открыто двинулся на двоих оставшихся.
- У него "перо"! - с удивлённым криком один из стоявших парней запоздало кинулся к ближайшему дереву и стал обламывать толстую ветку.
Другой, самый крепкий на вид, смело пошёл навстречу Иванову. В отведённой вниз и в сторону правой руке он держал зажатый в кулаке кастет. Его металлический блеск на секунду привлёк внимание Иванова. Но только на секунду. Глазами Иванов нашёл место, куда будет бить. Под расстёгнутой курткой на широкой груди противника просматривался витиеватый рисунок свитера, и на этом рисунке Иванов наметил точку, куда следует ударить, чтобы попасть в сердце. В какой-то миг противники встретились взглядами - холодными и спокойными. Двое мужчин на мгновение остановились, оценивая друг друга. Два бойца по жизни велением судьбы оказались врагами. И выжить сейчас мог только один. И Иванов знал - кто!
Как разжатую пружину Иванов бросил своё тело на врага, сбил того с ног и, почти обняв одной рукой, повалил на спину. Оказавшись сверху, Иванов не почувствовал момента, когда стальное лезвие сделало своё дело. Он лишь ощутил, что пальцы, сжимающие рукоять ножа, упёрлись в колючую шерсть свитера. Так и не ударив ни разу и лишь удивлённо глядя на Иванова широко раскрытыми глазами, лежащий на спине громила дёрнулся, как бы порываясь встать, потом, издав горлом стон, похожий на хрип, обеими руками, с висящим на пальцах кастетом, ухватил руку Иванова, сжимающую нож, будто хотел вытащить его из себя. Но не смог этого сделать. И лишь глухо застонал, когда Иванов, с усилием преодолевая сопротивление рук противника, выдернул лезвие из его груди. В "горячке" Иванов не попал в намеченную на свитере точку. Нож вошёл чуть ниже сердца, поэтому верзила был ещё жив.
Не испытывая никаких эмоций и не чувствуя почти ничего, кроме запаха крови, Иванов стоял на коленях возле поверженного противника. Всё происходящее казалось виртуальным, будто прозрачный толстый бронированный экран отделял сознание от действительности, и будто кто-то другой сейчас умело и расчётливо убивал врагов. Лежащий человек поочерёдно сгибал и разгибал ноги, держась обеими руками за окровавленную грудь. Этот факт тоже не вызвал в Иванове никаких эмоций, он лишь отметил про себя, что тот ещё жив.
Иванов медленно огляделся. Оставался ещё один. Тот всё ещё ломал ветку дерева, которая гнулась и должна была вот-вот податься. Иванов вытер окровавленное лезвие о свитер лежащего верзилы и поднялся во весь рост.
Их разделяли метров двадцать, которые Иванову нужно было преодолеть как можно скорее, потому что гнущаяся под весом тела рослого мужика ветка трещала и вот-вот готова была сломаться. Оставшийся в одиночестве противник нервно озирался на приближающегося Иванова и мог бы ещё спастись бегством, но почему-то ветку не отпускал. И когда между ними оставалось метров пять, сучковатая ветка, наконец, подалась и оказалась в руках парня. Но было поздно. Нож Иванова достиг цели - тот в "подкате" всё-таки достал противника, поднырнув под наставленную ему навстречу ветку. Первый удар ножом он нанёс в правую ногу между бедром и коленом. И когда враг, не отпуская только что добытого орудия, с диким криком навалился на него сверху, Иванов нанёс короткий удар в другую ногу.
- А-а-а! - дико взвыл раненый противник и разжал руки, пытаясь ухватить Иванова за шею. Но Иванов нанёс ещё один короткий удар в пах. Не прекращая орать, поверженный враг упал на землю. Иванов в припадке ярости бил и бил ножом в ускользающий орущий рот. Наконец, крик захлебнулся и смолк.
"Убить!" - ещё давило внутри, когда Иванов отпустил издающее хрипяще-булькающие звуки дергающееся тело.
Радости или облегчения от содеянного Иванов не испытывал. Ему было всё равно. Он защищался! Иванов огляделся - все трое лежали на снегу. "Кровь... Как много крови!", - отстранённо подумал Иванов. Эта мысль потянула за собой другую, заставившую начать оценивать произошедшее: "Надо быстрее уходить отсюда! И как можно быстрее!"
И тут Иванов почувствовал, что силы предательски покидают его, руки и ноги слабеют. От сладковатого запаха свежей крови начинает тошнить. Опасаясь потерять сознание, Иванов попытался сориентироваться, в какую сторону идти. Вдруг боковым зрением он уловил движение: к своему удивлению Иванов обнаружил, что самый большой из противников пытается, встав на колени, подняться на ноги. Но это ему никак не удаётся. Иванов повернулся и стал смотреть на него. "Свидетель, - подсказал кто-то внутри Иванова.- Свидетель не нужен". Не оставляя тщетных попыток подняться, раненый верзила каждые несколько секунд бросал затравленные взгляды на своего палача. Иванов медленно двинулся к нему.
Понимая, что его ожидает, здоровяк, не сумев встать, попытался отползти. Окровавленные ладони он не отрывал от груди, поэтому ползти быстро не мог, и только судорожно сучил ногами по грязному снегу. "Не убивай!" - услышал Иванов то ли тихую мольбу, то ли стон раненого, но уже точно знал, что сделает в следующую секунду...
Почти без сил Иванов вернулся на остановку, где начался весь этот кошмар. На снегу он увидел свою меховую шапку, лежавшую с краю тротуара. Болезненно морщась, он нагнулся, поднял и осторожно натянул шапку на свою разбитую голову. Потом огляделся по сторонам. Ночная пустынная улица удивляла тишиной и спокойствием. Эта повисшая плотная тишина потрясла Иванова. Окружающему миру как будто не было никакого дела до разыгравшейся несколько минут назад трагедии. Лишь немые свидетели - фонари равнодушно лили в морозный воздух свой безразличный свет. Тёмные окна домов, спящих по другую сторону дороги, казались безжизненными, но это не означало, что оттуда не могли видеть драку. "Быстрее!" - подгонял себя Иванов, уходя всё дальше от страшного места.
Озираясь, Иванов прошёл два квартала. Его никто не остановил и не преследовал. На перекрёстке он перешёл на другую улицу и, завидев приближающийся свет фар, поднял руку.
Желающий подзаработать частник сам услужливо распахнул заднюю дверцу стареньких "Жигулей". Иванов, изображая подвыпившего гуляку, заплетающимся языком произнёс название улицы, куда ему надо доехать. В цене сошлись быстро.
В машине Иванов устроился на заднем сиденье и всю дорогу прикидывался спящим.
От тепла салона и звука мирно урчащего мотора нервное напряжение стало спадать. Насытившийся кровью зверь, так страшно вызванный к жизни, уходил в тёмноту подсознания. Вместе с ним уходили и остатки сил. И возвращалась боль...
Не доехав до нужного адреса пары улиц, Иванов расплатился и, стараясь не застонать, кое-как выбрался из машины. Он сделал вид, что собирается идти в обратную сторону. И только когда "Жигули" скрылись из виду, повернул к нужному дому.
Держась за стены, Иванов скорее полз, чем шёл. И любой встречный прохожий мог бы решить, что человек очень сильно пьян. На счастье Иванова, ему никто не встретился. Он двигался, превозмогая жуткую боль во всём теле, двигался, заставляя себя делать шаг за шагом на грани потери сознания. Тошнило. Кружилась голова. Там, куда так стремился сейчас Иванов, его ждали. Но в сложившейся ситуации эта квартира становилась опасным местом для всех её обитателей.
Ему не сразу удалось открыть кодовую дверь подъезда - не хотели слушаться дрожащие пальцы. По лестнице, опираясь на старые толстые перила, он медленно поднялся на третий этаж. Вот, наконец, и квартира! Он всё-таки дошёл. Искать и доставать ключи - на это не было сил. После двух длинных и нескольких коротких звонков Иванову ещё пришлось постоять у железной двери. Секунды ожидания казались вечностью. Иванов ещё раз успел нажать на кнопку звонка прежде, чем послышались мягкие шаги и, хотя в двери имелся глазок, знакомый и родной голос спросил:
- Кто?
- Лена, это я, Саша... Открой...- прохрипел Иванов.
- Саша? Что с тобой? - в голосе за дверью послышались нотки тревоги. - Ты пьян?
- Да нет же. Посмотри в глазок! - Силы и терпение были на исходе. Иванов чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он прислонился спиной к двери, стараясь не упасть. Снова подкатывался к горлу приступ тошноты.
- Одну минутку, - отозвалась женщина, и послышался звук открываемых замков.
- Ох, Господи! Ты весь в крови! - Открывшая дверь молодая женщина явно испугалась вида представшего перед ней ночного гостя, которого качало из стороны в сторону.
- Попал в аварию, - Иванов пробурчал первое, что пришло в голову.
- Входи, входи.- Пропустив ввалившегося Иванова, Лена стала суетливо закрывать дверь на все замки.
- Ты извини, что так поздно...- начал было оправдываться Иванов.- Задержался... Не предупредил...
- Саша, тише, дочка спит, - смутившись, прервала его хозяйка.- Ты всё-таки пьян. Пойдём на кухню.
Только теперь, сконцентрировав расплывающееся внимание, Иванов разглядел, что дверь, ведущая в спальню, не плотно прикрыта, и через образовавшуюся щель голубой лентой выливается неяркий свет ночника. Иванову вдруг стало очень тоскливо - всё, что он создавал с таким трудом: весь этот уют, дом, семья, - всё это теперь может разрушиться, исчезнуть, пойти прахом! И виноват в этом только он сам, потому что ошибся! А ошибаться ему было нельзя! И теперь ему самому нужна была помощь. Но вызов "скорой" или поездка в больницу - исключались.
- Нам срочно нужно уезжать! Я только немного отлежусь...Лена, никаких больниц, ты слышишь?...- попытался предупредить он.
Но супруга остановила его протестующим жестом:
- Всё нормально, Саша. Идём! - И бесцеремонно схватив за рукав, потянула Иванова на кухню. На возражения не оставалось сил. Снимать пальто и ботинки он не стал. Сев на табурет возле стола, Иванов осторожно стянул с разбитой головы окровавленную шапку. Лена в ужасе запричитала:
- Господи! Да, Боже ж ты мой! Что с тобой сделали! Живого места нет!..
- Молчи и слушай! - перебил Иванов, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.- Наташку завтра в садик не води... Из дома - ни ногой! Никому не открывай...
- Что случилось? - в глазах жены стояли слёзы.
- Дай воды, - попросил Иванов. Но выпить из протянутого стакана не смог - на втором глотке его вывернуло прямо на пол. Дальше он уже ничего не помнил...
Очнувшись, как будто на мгновение освободившись из цепких объятий небытия, Иванов почувствовал тяжёлую тупую боль в стянутой бинтами гудящей голове и слабость в руках и ногах. Кружилось всё вокруг. И кроме головной боли в мире не существовало ничего. Не в силах вытерпеть такие муки, Иванов застонал и закрыл глаза. Сознание снова покинуло его...
В следующий раз, медленно приходя в себя, Иванов отметил, что боль в голове стала терпимее, приступов тошноты не было, но тело отзывается режущей болью при каждом движении. Особенно она, тупая и ноющая боль, казалась невыносимой в груди в области сердца. Она не отпускала ни на минуту и не давала глубоко дышать, предоставляя возможность лежать только на спине. Иванов попытался приподняться, но с первой попытки на это не хватило сил. Он решил отдышаться.
Какой сейчас день? Иванов утратил чувство времени. Он всё ясно помнил до того момента, как пришёл домой. И сейчас он узнавал знакомую обстановку. Значит, он у себя в квартире. А как раз это нужно срочно исправить! Он подвергает жену и дочку смертельной опасности. Сколько же времени он здесь находится? И что сейчас - день или ночь, рассвет или сумерки? Плотно занавешенное тяжёлыми шторами окно почти совсем не пропускало света. Его хватало только на то, чтобы различать очертания предметов в комнате. Очень хотелось пить. Иванов медленно повернул забинтованную голову: возле кровати на стуле стоял наполовину полный стакан с водой. "Пожалуй, скорее наполовину пустой", - усмехнулся про себя Иванов, и, негромко постанывая, потянулся за стаканом правой рукой. Боль в груди от этого движения стала расти и множиться, но Иванов усилием воли всё же дотянулся до цели и, не обращая внимания на режущую боль, стал жадно пить прохладную воду. Утолив жажду, он другой рукой, не спеша, поставил пустой стакан на место и расслабился. Эта операция стоила больших усилий. Через несколько минут боль в груди стала медленно отступать. Полежав спокойно ещё немного, Иванов осторожно ощупал себя: руки целы, ноги на месте, голова, хоть и перебинтована, но похоже, что цела, а вот с левой стороны груди на уровне сердца, ближе к солнечному сплетению он обнаружил две выпирающие шишки. "Сломаны рёбра, - сразу поставил себе диагноз Иванов. - А могло быть и хуже - пуховик спас, спасибо ему!" Сейчас он без эмоций уже не мог думать о произошедшем на остановке и о себе самом, оказавшемся в таком не завидном положении. Надо было подниматься и действовать! Надо спасать семью! Но на это нужны силы... Силы...
Веки опустились сами собой...
Иванов лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок, уже минут десять. Вставать не хотелось. Слабость во всём теле не прошла, а воспоминания о возможной боли пугали больше, чем сама боль. Хотя с постоянным её присутствием Иванов почти уже свыкся. Голова казалась налитой чугуном. " Встать!",- приказал он себе так, как приказывал когда-то на войне, когда, казалось, что уже совсем не осталось сил, но нужно было вставать и действовать. Опираясь на руки, он осторожно поднялся. Затем сел. Выровняв сбившееся дыхание, Иванов сделал над собой усилие, вцепившись в спинку стула, медленно поднялся на ноги, кое-как натянул на плечи висевший на стуле халат, и, засунув ноги в предусмотрительно приготовленные женой тапочки, направился в гостиную.
Лена, не видя мужа, в домашнем халатике сидела на диване, поджав ноги, и, придерживая рукой лежащую на коленях раскрытую книгу. В дальнем углу напротив, наполняя комнату тихим приглушённым звуком, разноцветным экраном мелькал телевизор. Иванов постоял у дверного косяка, рассматривая знакомый профиль жены. Вливающееся в комнату через расшторенное окно вместе с ласковыми солнечными лучами яркое зимнее утро и присутствие близкой женщины, добавляли к давно позабытому в силу привычки ощущению тепла и уюта, чувство нереальности происходящего.
- Привет, - тихо произнёс Иванов, позволивший себе несколько секунд насладиться сказочной нереальностью и домашним видом любимой женщины. Такой он её не видел давно. В лёгком цветном халатике без косметики на лице Лена казалась настолько родной, что Иванов до боли ощутил невосполнимость потери времени, проведённого вне дома! А ведь у него есть семья! И вот теперь вдруг он понял, как ему нужны, необходимы в этой жизни жена и дочь! И что он не должен потерять их!
- Привет, - взглянув на Иванова поверх очков, чуть повернув и склонив голову в его сторону, улыбнулась Лена. По тому, как она это сказала, по её взгляду Иванов понял, что жена рада его быстрому выздоровлению.
- Спасибо, что оказала мне профессиональную помощь! - Иванов стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и глупо улыбался. В его положении, с перевязанной головой это действительно со стороны выглядело глупо. Но только не для Лены.
- Не зря же я учусь в медицинском. Как ты себя чувствуешь? - Её улыбка и голос были так необходимы ему сейчас.
- Пока жив, но мало работоспособен, - перестал улыбаться Иванов и показал на бинты на голове. - Спасибо тебе за всё, Ленка!
- Саша-Саша! - с укором в голосе произнесла жена и, будто спохватившись, став серьёзной, изменила тон. - Ты, наверное, проголодался?
- Чуть-чуть, - не соврал он.
- Дай мне две минуты. - Отложив книгу, она вскочила с дивана и, сверкнув стройными ногами из-под развивающегося в разные стороны краёв халатика, пробежала на кухню.
Через пять минут вслед за ней на кухне появился умытый Иванов. Накрытый стол уже ждал его.
- Дочка где? - поинтересовался Иванов, усаживаясь на своё обычное место во главе стола.
- Спит. Я не стала её рано будить. Вчера она потребовала отвести её к тебе, а потом долго не могла заснуть. - Лена устроилась напротив и вопросительно стала смотреть на мужа. Глядя в её глаза, он понимал, что должен всё рассказать. Но с чего начать - не знал.
- Сколько я провалялся? - Иванов старался избегать взгляда жены.
- Сутки, - после короткой паузы тихо ответила Лена.
- Сутки, - повторил задумчиво Иванов. - Сегодня, как стемнеет, нам надо уехать из этой квартиры!
- Сначала расскажи, что с тобой случилось? - встревожено потребовала Лена.
- Можно, я сначала поем?
- Поешь, - миролюбиво согласилась жена. Завтракая, Иванов старался не торопиться, оттягивая момент покаяния.
- Может, уже расскажешь? - нетерпеливо напомнила жена, когда Иванов уже почти заканчивал затянувшийся завтрак. Аппетит его не подвёл: он съел две вкусные домашние котлеты с рисовым гарниром, два солёных огурца и один помидор из банки. Оставалось разделаться с чаем под сдобную булочку. Но булочка казалась очень большой и уже лишней. Лена, глядя перед собой и думая о чём-то, молча пила чай без сахара и, как ни уговаривал Иванов составить ему компанию по уничтожению булочки, не поддавалась на уговоры, - она на диете!
- Я слушаю! - Лена решительно перевела взгляд на мужа.
- Да так, немного пришлось подраться,- обречённо глядя на сдобную булочку и стараясь говорить как можно спокойнее, произнёс Иванов.
- Немного? - голос супруги зазвучал громче. - Да ты сутки провалялся без сознания! У тебя всё пальто в крови! А в кармане я нашла нож! После твоего появления я две ночи не могу глаз сомкнуть! Вчера и сегодня лекции в институте пропустила. Сашка, говори, что случилось!
При слове "нож" Иванов весь напрягся, ожидая дальше того страшного прямого вопроса, за которым должен последовать страшный ответ. Но Лена замолчала.
- Спасибо! - Иванов понял, что булочку всё-таки не осилит, и положил её обратно на тарелку. Завтрак закончился.
И что он мог рассказать супруге? Что по уши увяз в криминале, что поэтому теперь имеет дело с преступниками, рэкетирами, бандитами и прочей нечистью? Что в течение последнего года постоянно рискует своей жизнью, а теперь ещё и жизнями близких и дорогих ему людей? А о том, что произошло на остановке вообще нельзя никому говорить. И нужна ли Лене такая правда? Нет, всего этого жене знать не стоило!
- Встречное предложение. - Иванов взял тёплую податливую руку супруги в свою и мягко пожал. - Расскажи мне о своём институте. Давно мы с тобой не беседовали так - по душам. Как идёт твоя учёба?
От него не ускользнул вспыхнувший взгляд жены. Но она ответила спокойно, хотя в её тоне Иванов уловил упрёк:
- Всё твоя дурацкая работа - на нас с Наташкой не остаётся времени! - Но тут же в её голосе зазвучали тёплые заботливые нотки.- Саша, не скрывай от меня ничего. Ты же знаешь, я всегда с тобой и за тебя!
Иванов молчал. Она была права: человека ближе, чем Лена, у него на Свете не было.
- Знаю, - после короткого молчания сказал Иванов. - Ты вытащила меня с того Света после Чечни. Ты родила мне дочь. Я благодарен тебе за всё, и я тебя люблю, Ленка! - Он поднял глаза и посмотрел в близкие глаза супруги.- Ты уж прости меня...
- За что? - она не понимала, и это непонимание пугало её.
- Я принёс в наш дом беду, - тихо и обречённо выдавил Иванов, не смея больше смотреть в чистые и ясные глаза.
- Какую беду? Что произошло, Саша? - Она старалась поймать его ускользающий взгляд.
Иванов не хотел перекладывать на хрупкие плечи молодой женщины страшный груз случившегося, но и врать ей он тоже не хотел. Не мог. Он снова поднял взгляд:
- На остановке на меня напали четверо. Похоже, местная братва. Троих я убил...
- Убил?!..- в этом восклицании прозвучал весь ужас случившегося.
- Пойми, у меня не оставалось выбора. Они бы убили меня, - ровным голосом тихо произнёс Иванов, глядя в широко раскрытые глаза жены.- А теперь нам надо где-то спрятаться, отсидеться какое-то время. Если ещё не поздно...
- Поздно..?
- Те, кто послал убийц, меня в этом городе найдут. Будет лучше, если вы с дочкой на время уедите к бабушке.
- А ты? - В голосе жены звучала тревога.
- Пока дела не отпускают, - пожал здоровым плечом Иванов.- Кое-что надо закончить. Закончу - приеду к вам.
- Саша, мы тебя, не бросим! - решительно произнесла Лена.- Тем более в таком состоянии.
- Спасибо. Твоими заботами я скоро поправлюсь. - Иванов с немым укором и благодарностью смотрел на супругу. Он знал, что спорить с ней бесполезно.- А где мои вещи?
- Я их в коридоре сложила.
- Можно мне посмотреть?
- Конечно. Давай помогу.
Лена поднялась и направилась из кухни, но Иванов удержал её на выхде, поймав за руку:
- Я сам.
В коридоре, глядя в зеркало на стене, Иванов себя не узнавал: разбитое лицо опухло, кожа местами свезена, на весь лоб - бинты. Но глаза и нос целы. А вот красивому финскому пальто по-везло меньше - оно было порвано в нескольких местах и испачкано так, что даже после химчистки в нём на люди уже не выйти. Особенно сильно выделялись запачканные кровью рукава. Осмотрев одежду, Иванов решил, что нужно срочно расставаться с этим удобным пуховиком как с возможной уликой.
Он достал из кармана пальто нож. Блестящую сталь острого как бритва лезвия до половины длины покрывала коричневая корка - успевшая засохнуть кровь. Брезгливо поморщившись и кинув пальто в коридоре на пол, Иванов прошел в ванную и, пустив из крана теплую воду, с помощью мыла и губки с нескрываемым отвращением, будто это была какая-то грязь, стал тщательно смывать чужую кровь с лезвия. Потом, вытерев металл насухо полотенцем, Иванов еще некоторое время рассматривал смертоносное оружие, любуясь его формами и красотой линий без излишеств. Видимо, этот нож был изготовлен настоящим масте-ром: само движение застыло в металле, казалось, что Иванов держит на ладони небольшой стремительный кусочек молнии. И он смотрел на холодное оружие с трепетным чув-ством страха, восхищения и благодарности. Иванов убивал врагов, но это было на войне, и там он выполнял свой долг. А вот теперь он впервые в мирной жизни был вынужден воспользовался холодным оружием, чтобы защитить себя. Но чувства раскаяния Иванов не испытывал - напали на него, а этот кусочек стали спас жизнь.
"Спасибо тебе!" - обращаясь к оружию, как к человеку, мысленно произнёс Иванов.
Он вынес нож в комнату, вложил в кожаный чехол и, открыв дверь шкафа, засунул его глубоко за сложенное на полке аккуратными стопками постельное бельё. Затем оттуда же он достал пистолет в армейской кобуре, повертел его в руках, проверил патроны, запасную обойму, глушитель и хотел уже вернуть пистолет на место. Но в этот момент в комнате появилась Лена.
- Может, обратимся в милицию? - увидев оружие в руке Иванова, она пыталась скрыть вспыхнувшее волнение, но у неё это плохо получилось.- К нам же приезжал этот офицер... из Москвы... Алексей.
- Пока сам не разберусь - никакой милиции, - ответил Иванов, решительно пряча пистолет обратно в шкаф.
- Надеюсь, он тебе не понадобится, - услышал Иванов у себя за спиной почти шёпот.
- И я на это надеюсь.- Повернувшись, он посмотрел на жену:
- Поверь, малыш, всё скоро наладится. А пока будет лучше, если мы уедем подальше отсюда. Начнём новую жизнь. А я постараюсь больше не доставлять вам с Наташкой хло-пот. Вот только отлежусь немного и всё.
- Новую жизнь? А ты сам в это веришь? - Лена смотрела на мужа взглядом мудрой, знающей жизнь женщины. Иванов не стал возражать, лишь, понимающе посмотрев на жену, вздохнул:
- Не повезло тебе с мужем. Но об этом после, в более подходящее время. Давай сейчас соберём самое необходимое. Вечером, как стемнеет, я подгоню машину к подъезду.
- Куда мы поедем? - тихо спросила супруга.
- Сейчас решим, - глядя в глаза и стараясь показать уверенность, улыбнулся Иванов и взял Лену за руку.
Она грустно улыбнулась в ответ, видимо, что-то хотела сказать, но передумала, осторожно высвободила свою руку и произнесла уставшим голосом:
- Ладно, Саша. Я пошла готовить тебе ванну. Как только помоешься, поработаю доктором - нужно поменять бинты. А если будешь себя хорошо вести, сделаю массаж.
- Какой массаж, Ленка?! - запротестовал Иванов. - Я еле дышу. До меня пальцем притрагиваться нельзя - всё болит.
- А я говорю, что массаж тебе будет полезен!
- А я говорю - нет! - попытался сопротивляться Иванов. Но Лена была уже в ванной и, похоже, не слышала. Иванов подошёл к окну и стал смотреть на заснеженную улицу.
- Саша, ты же знаешь, я умею делать массаж. Будь спокоен - тебе понравится,- заверила вышедшая из ванной комнаты раскрасневшаяся жена. - Теперь полезай, мойся, только защелку не закрывай - я принесу полотенце и халат.
Иванов снова попытался протестовать, но его возра-жения не принимались.
- Саша, может быть, мне приятно ухаживать за любимым мужчиной. Делай, что я говорю. Пожалуйста...
- Спорить с тобой - занятие неблагодарное. Ладно, обещаю не сопротивляться! - сдался Иванов.
- Голову не замочи! - услышал он напутствие.
Она вошла в ванную, когда размякший побитым телом Иванов, лежал в теплой воде полностью расслабившись.
- Поднимайся, Саша, будем мылиться! - Лена скинула халат и осталась в черном ажурном гарнитуре, который, слишком откровенно подчеркивал её формы. Иванову нравилась полуобнажённая жена. Особенно её стройные ноги. За три года замужества Лена похорошела, и уже не была той похожей на мальчика худой девчонкой, с которой Иванов весенней ночью девяносто пятого случайно повстречался на кухне армейского общежития. Теперь это была интересная стройная привлекательная женщина. После рождения дочери приятной женственностью налились и округлились все её формы, особенно ноги, живот и грудь, и эта небольшая полнота очень шла ей. Лена, беспокоясь о фигуре, даже решила сесть на диету. Но Иванов, зная её слабости, начисто руша все начинания жены, при любом удобном случае подкармливал Лену сладким.
- А ты красивая! - выдохнул он, не решаясь подняться из воды.
- Уже говорил. Вставай, боец, не стесняйся. Что я мужиков голых не видела? - Ленапо-хозяйски намыливала мочалку.
- И где это, интересно знать, ты их видела? - Иванов с наигранным подозрением прищурился на супругу.
- В морге! - парировала та. - Поднимайся!
- Ну, спасибо! Вот сравнила! - Иванов медленно встал в ванной. Что ему оставалось делать? Сейчас он был наполовину беспомощным, и материнская забота жены была очень своевременной.
Лена стала легко тереть ему спину мочалкой. В тех местах, где проступали синяки, она останавливалась и прикладывала ла-донь, и Иванов чувствовал, будто её нежная рука забирает часть боли. Когда она дошла до самого больного места на груди, Иванов перехватил руку жены и ласково сжал кончики пальцев. Она от-няла их не сразу. Потом спросила:
- Может надо потуже перевязать грудь?
- Нет. Такой перелом сам заживет,- заверил Иванов, глядя супруге в глаза. - Хорошая ты у меня.
- Все-таки я думаю, что тебе нужно показаться специалисту, - серьёзно произнесла Лена.
- Ленка, если я еще жив, значит, все в порядке,- возразил Иванов, укладываясь обратно в ванну по самую шею. - Спасибо, что ты рядом. Я быстро поправлюсь.
После ванны Иванову в постель был подан чай. Потом - перевязка и обещанный массаж. Супруга, действительно, умела его делать.
После ванной и массажа Иванов почувст-вовал себя гораздо лучше. Он лежал и млел в гостиной на разложенном диване и, глядя на сидевшую радом в распахнутом халате разгоряченную после массажа жену, ощущал прилив страстной благодарности ей за всё. Иванов взял её красивые пальцы и ласково поцеловал их кончики.
- Спасибо тебе, - тихо произнёс Иванов.- За всё.
- Выздоравливай, - Лена по-матерински погладила его по голове.
Когда после выписки Иванова из госпиталя три года назад Лена неожиданно появилась в его жизни, Иванов, разуверившийся в своей нужности на этой Земле, снова обрёл смысл своего существования. И с тех пор всегда, когда Лена была рядом, она притягивала его ощущением чего-то светлого, чис-того и надёжного, веры в то, что в будущем всё будет хорошо. Рядом с ней Иванов обретал веру в это хорошее.
Послышалось лёгкое шлёпанье босых ног по полу, и на пороге спальни неожиданно появилось пухленькое двухгодовалое создание в пижаме и с распущенными русыми волосами.
- Привет, Натали! - Иванов почувствовал прилив радости, который он всегда испытывал при виде дочурки.- Долго же ты позволяешь себе спать!
- Пливет, - протирая кулачком заспанные глаза, проворчало милое создание в пижаме, совсем не выговаривавшее букву "р".- Пап, у тебя головка болит?
- Да, понимаешь, ударился вот,.. - стал оправдываться Иванов.
- Ты чего там босяком?! - прикрикнула на дочку жена.- Полы холодные. Давай быстро к нам!
Ребёнок с радостью кинулся на кровать к родителям, и Иванов предусмотрительно посторонился, опасаясь за свою грудь. Наташка, устроившись между папой и мамой, потрогала пальчиками свежие бинты на голове отца и заботливо поинтересовалась:
- Болит?
- Уже нет, - улыбнулся Иванов и поцеловал дочку в пухленькую щеку.
- Колючий! - скукожилась Наташка.
- А хочешь, я тебе "козу" сделаю? - Иванов нацелил на Наташкин голый пупок два расставленных пальца. - Коза, коза...
Дочь залилась в счастливом смехе.
- Иванов, ты мне друг? - через несколько минут прервала их идиллию Лена.
- Друг, - занимаясь с ребёнком, ответил Иванов, не глядя на жену.
- Тогда скажи, я тебе нужна?
- Ты мне нужна,- растягивая слова, подтвердил Иванов и весело посмотрел на Лену.
Уловив в её взгляде лёгкое недоверие, он пов-торил громче:
- Ты мне очень нужна, Ленка!
- Скажи, что ты меня любишь?
- Люблю, - Иванов старался казаться серьёзным.
- С выражением скажи!
Иванов перевёл взгляд на дочь:
- Наташа, маме от нас нужно, чтобы мы о ней никогда не забывали. Давай скажем маме, что мы её любим.
- Давай, - согласилась дочка.
- Ма-ама, мы тебя лю-юбим! - нараспев протянул Иванов. Наташка не успела сложить все слова в предложение, и у неё получилось только "Мама" и "любим".
- Скажи так, чтобы я поверила! - настаивала жена, упрямо глядя на Иванова.
- Ленка, я тебя очень люблю!- закричал Иванов почти во весь голос.
- И я люблю! - постаралась не отстать на этот раз Наташка. Но у неё получилось запоздалое присоединение.
- И я вас очень люблю! - засмеялась Лена и стала целовать дочь.
- Так, я не понял, что тебе было нужно-то? - Иванов изобразив на лице возмущение, обнял жену здоровой рукой за талию и стал оттаскивать от Наташки.- Отдай дочь. Я её давно не видел.
