ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева

Олейник Станислав Александрович
Те, о которых хотят забыть...

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:


  
   ТЕ, О КОТОРЫХ ХОТЯТ ЗАБЫТЬ...
  
   ...Вот уже почти семь месяцев подполковник Калинник Павел Александрович в этом удивительном, наполненном экзотикой и довольно частыми минометными и ракетными обстрелами, городе, название которому Кабул.
   До прибытия в Афганистан, Павел около года проходил специальную подготовку на Лубянке - центральном аппарате КГБ, и на специальной базе в подмосковных лесах В разное время, там проходили подготовку и другие сотрудники спецгруппы, заместителем руководителя которой он был. Спецгруппа имела прямое подчинение руководителю службы ВКР (внешней контрразведки) Кабульской резидентуры КГБ и, естественно, резиденту.
   Это мартовское утро, как и все предыдущие, было обыденным. И молитва муэдзина, падающая из ретрансляторов громкоговорителей на спящие еще кварталы города, призывающая правоверных свершению утреннего намаза, тоже была уже обыденной. По ней можно было даже проверять часы - она начиналась ровно в 5.00.
   Но мир устроен так, что человек к чему-то привыкает сразу, к чему-то с большим трудом, а к чему-то особенному, порой, вообще не может привыкнуть.
   И вот этим особенным, как это было ни странным, для Павла были горы.... Нависая тяжелой свинцовой тяжестью над Кабулом, они казались рядом. Протяни руку и дотронешься. Но это была лишь оптическая иллюзия. Горы были, все же, достаточно далеко.
   Вот и в это, праздничное утро, 1 мая 1985 года, Павел вышел на балкон, чтобы наблюдать, как эти мрачные, отливающие холодной синевой горы, превращаются во что-то, трудно объяснимое...
   Вбирая в себя лучи восходящего солнца, они словно преображались. Ослепительно белые, похожие на тюрбаны шапки никогда не тающих снегов, словно оживали и, зажигаясь, отражали всю эту живительную, полученную от щедрого небесного светила силу, просыпающемуся древнему городу.
   Сочетание солнечных лучей с этим неповторимым творением природы - покрытыми вечными снегами скалами и каменными выступами, создавало иллюзию какого-то многоцветного контрастного волшебства.
   Но Павел спешил. Он не мог до конца любоваться красотой, которая вот-вот должна померкнуть, а горы вновь превратятся в мрачных, давящих холодом монстров. Он спешил на доклад к резиденту с важной информацией, которую получил вчера вечером...
  
   ...Ежедневно, рано утром и поздно вечером, он проходил мимо одного и того же осветительного столба на автостоянке рядом с домом. Там Павел, проверял возможное появление специальной метки, которую мог оставить агент-связник, находящийся уже длительное время в Пакистане.
   Вот и вчера, в предпраздничный день 30 апреля 1985 года, он шел по автостоянке к свой "пятерке" и, как всегда, посмотрел на этот столб.
   Он не поверил своим глазам. На уровне одного метра от его основания, мелом была нанесена арабская цифра "три". С трудом сдерживая спокойствие, прошел мимо, поприветствовал кивком головы возящегося у своей "тойеты" соседа по подъезду Равиля - подполковника ВВС ДРА, и подошел к своей машине.
   Ошибки быть не могло. Там стояла метка, которую мог нанести только агент-связник "Сафар". Он уже длительное время находится в Пакистане, и работает там, в фирме, поставляющей мясные продукты воинским частям, дислоцированных в северо-западном округе Пакистана. Совладельцем этой фирмы, был тоже агент Павла, "Джек".
   Павел связался по рации со своим начальником Горчаковым, и сообщил, что вечером, в 18.00, ждет в гости.
   Эта, заранее обусловленная фраза означала, что по истечении двух часов после указанного им времени, у него состоится встреча с агентом, для которой нужно прикрытие.
   В 20.00, когда уже практически стемнело, Павел свернул в узкую улочку в районе центрального военного госпиталя ДРА. Сбавив скорость, он скорее почувствовал, чем услышал, как неслышно открылась и закрылась задняя дверца. В зеркало заднего вида увидел, как темная фигура скользнула по сидению, и замерла.
   Не повышая скорости, Павел проехал до конца улочки, и выехал на автостраду, ведущую в аэропорт.
   Встреча с агентом прошла нормально. "Хвоста", прикрывающие Павла сотрудники спецгруппы, не обнаружили. Свидетельством тому было молчание постоянно включенной на прием японской "уоки-токи", которая лежала рядом, на правом сидении.
   Только высадил из своей "пятерки" агента, следующая за ним машина, мигнув два раза фарами, исчезла.
   Раньше такое прикрытие применяли довольно редко. Но не так давно, из подразделения внешней контрразведки Представительства КГБ в Афганистане, поступили данные, что ХАД (служба государственной безопасности ДРА), проводит активную работу по выявлению из числа местных граждан лиц, сотрудничающих со спецслужбами СССР.
   Действительно все прошло нормально, если бы не одно "но", воспоминание о котором, заставило Павла вновь содрогнуться...
   Вернуться домой до наступления комендантского часа, который наступает в 22.00, он не успел. В принципе Павел и не думал об этом. Все мысли его были о полученной только что информации.
   Он медленно вел "пятерку" по пустынной темной улице, окружающую тишину которой нарушали лишь ухавшие где-то за городом тяжелые гаубицы, а темное, высвеченное огромными яркими звездами небо, то тут - то там, прочерчивали огромные трассеры реактивной артиллерии.
   Слева показалось американское посольство, особняк которого тускло, светился в глубине небольшого парка, отгороженного от проезжей части улицы довольно высоким решетчатым металлическим забором.
   До дома, в котором проживал Павел, оставалось около полутора километров широкого и совершенно пустынного проспекта... Мысли все были в информации, содержание которой потрясло его. О подобном он читал разве только в книгах о Великой Отечественной войне.... Он думал о героизме этих ребят, их героической смерти...
   И вдруг ... Одновременно с яркой, ударившей по глазам вспышкой и клацаньем затвора автомата, тишину прорезает истошный пронзительный вопль: "Дрр - ыы - шш!!! (Стой!)".
   Не успев ничего понять, Павел зажмуривает глаза, автоматически ударяет по тормозам, выключает скорость и тушит фары. Сомнений не было - он попал под комендантский патруль, о сосуществовании которого, к сожалению, забыл.
   К машине медленно приближались две человеческие фигуры. Когда они подошли, Павел рассмотрел на них форму военнослужащих Царандоя. (Внутренние войска ДРА). Первый, наставив автомат на Павла, остановился несколько в стороне. Второй, отведя слепящий луч фонаря в сторону, жестом приказал Павлу выйти из автомобиля.
   Павел медленно вышел, одернул пиджак, под которым за поясом была "берета" и остановился у приоткрытой дверцы.
   -Слава Богу, - мелькнуло у него, - что успел диктофон с информацией сунуть в тайничок под сидением. А "беретту" и гранату, что лежит в "бардачке", хрен с ним, пусть забирают. В конце концов, вернут, если, конечно, все закончится нормально. Номера на машине принадлежат советскому торговому представительству, под прикрытием которого и работает спецгруппа. Одет он в гражданскую одежду.... Правда, вот документов при себе, ни каких. Жалко, что до утра, вряд ли разберутся. Дай Бог, чтобы все закончилось благополучно.
   И действительно, Бог видимо услышал его. Все закончилось благополучно.
   Патрульный, Павел успел рассмотреть на его погонах сержантские звезды, неожиданно направив в его лицо луч фонаря, резко спросил:
   -Американо?
   -Нист, шурави. (Нет, русский), - автоматически ответил Павел, прикрывая глаза рукой. И не дожидаясь дополнительных вопросов, а возможно и непредсказуемых действий со стороны патрульных, назвал пароль, который действовал сегодня на период комендантского часа. Он даже не мог объяснить себе, почему забыл про пароль. Возможно, сыграл фактор неожиданности? Вполне возможно.
   Узнав, что перед ним русский, который еще и назвал правильный пароль, патрульные облегченно вздохнули. Стоявший чуть в стороне солдат, щелкнув предохранителем, опустил автомат, а повеселевший сержант, вытерев со лба выступивший пот, попросил закурить.
   Я могу ехать? - Павел вопросительно посмотрел на затягивающегося сигаретой сержанта.
   -Бале, бале! ( Да, да!), - утвердительно кивнул тот и, протягивая для рукопожатия руку, добавил:
   "Ташакор, рафик. Мамона хода! (Спасибо, товарищ. Счастливого пути!)".
   Павел на большой скорости сорвался с места. Он только сейчас ощутил, как по его спине стекает струйка холодного пота.
   Замешкайся он хотя бы на мгновение, или патрульные оказались бы очень нервными - максимум, через двое суток, на родину ему пришлось бы возвращаться в комфортабельном цинковом гробу, на печально известном "Черном тюльпане". А в сопроводительном документе было бы написано: "... погиб при выполнении интернационального долга".
   И все было бы верно. Комендантский патруль имеет право применения оружия на поражение, даже при малейшем не выполнении его требований.
   Дома Павел принял душ, выпил полный стакан водки, и упал в постель...
  
   Он спешил. До 9.00 нужно успеть расшифровать запись диктофона, составить по информации справку, и доложить резиденту. Обжигаясь, допил кофе, кинул сигарету в рот и выскочил за дверь квартиры. Кивком, поприветствовав охраняющего подъезд сорбоза, быстрым шагом направился к автомобилю.
   Кабул просыпался. Он прямо на глазах наполнялся восточной суетливостью, автомобильными гудками, воплями ишаков. В бурлящем потоке жизнь текла как много веков назад.
   Отправляясь в командировки на самолете или вертолете, Павел всегда с интересом рассматривает через иллюминатор этот древний город. С высоты птичьего полета он напоминает чашу, обрамленную горными хребтами, подступающими местами к самим его окраинам. На выжженных солнцем склонах виднеются остатки древней глинобитной стены с круглыми, на отдельных ее участках, башнями. Одноименная река, полноводная весной и превращающаяся в сточный арык летом, рассекает город на две части.
   Старый город имеет типично восточный облик. Через лабиринты его узких извилистых улиц, порой невозможно разъехаться автомобилям. Дома построены из обожженного на солнце кирпича, глины и дерева. Эти дома, с плоскими крышами, выходят на улицы лишенные какого-либо освещения не окнами, как это принято везде, а глухими стенами - дувалами. Его северная часть, как и многие века, назад, заполнена многочисленными торговыми рядами, которыми занята и почти вся набережная.
   Левобережная часть города сравнительно молодая и благоустроенная, включает в себя в основном административные кварталы. В центре ее находится президентский дворец, а вблизи него ряд министерств. На автомагистрали, которая подходит к дворцу с востока, издалека видна колонна независимости, воздвигнутая еще в 1919 году, в честь завоевания независимости Афганистана в результате победы в третьей англо - афганской войне...
   ... Расположенная перед домом автостоянка, была уже полупустой. Не успел Павел подойти к своей "пятерке", как перед ним неожиданно вырос босоногий, лет десяти, мальчишка. Заскорузлые от грязи рубашка и короткие штанишки, лохмотьями висели на его давно не мытом худеньком теле. На чумазом лице озорным блеском светились черные угольки глаз. Доверчиво улыбаясь, он протянул покрытую цыпками руку и на довольно приличном русском языке, звонко прокричал:
   -Инджинер! Инджинер! Дай афгани!
   -Ну, точно, как по Ильфу и Петрову, - захохотал Павел, и, щелкнув, шутя пальцем мальчугана по носу, сунул ему в руку купюру достоинством в двадцать афгани.
   Мальчишка показал язык, и с криком: "Ташакор, инджинер! - также быстро исчез, как и появился.
   От этой автостоянки, расположенной в Новом микрорайоне Кабула, до советского посольства, где находилась резидентура КГБ, ехать около получаса.
   Посольство СССР, в отличие от других дипломатических представительств иностранных государств, находящихся в престижном районе центра столицы, стояло на самой окраине города, слева от автострады Дар-уль-Аман, ведущей к одноименной крепости, в которой располагалось министерство обороны ДРА. А чуть далее, автострада уже шла к дворцу Тадж-Бек, известному, как дворец Амина, в котором располагался штаб 40 Армии.
   Загнав пятерку на территорию гаража посольства, Павел прошел через жилой городок, поприветствовал рукой стоявших у проходной у входа на служебную территорию пограничников, и направился в служебное здание. Поднялся в резидентуру, поздоровался с секретарем Валей, поздравил ее с праздником, спросил, на месте ли зам, и, услышав положительный ответ, сразу направился в кабинет технической службы, чтобы приступить к расшифровке записи диктофона.
   Информация, с которой ознакомился заместитель резидента по внешней контрразведке Ярыгин, просмотрев содержание, поднял широко открытые глаза на Павла.
   - Кто еще знаком с ней?
   -Никто, вы первый.
   -Хорошо.... Побудь здесь, ты возможно понадобишься. Я к резиденту, - он подхватил рукой справку и выскочил за дверь.
   Оставшись один, Павел, еще раз мысленно пробежал содержание справки, речь в которой шла о восстании советских военнопленных в учебном центре моджахедов в местечке Бадабера, на территории Пакистана. По непроверенным данным все они погибли. В живых остались только двое, которые почти за месяц до трагических событий, выехали в США.... Казалось бы, там он все четко изложил, но понимал, вопросы к нему обязательно возникнут. И он оказался прав: в двери заглянула Валя и сказала, что его требует резидент.
   Поздоровавшись с Павлом, Резидент показал на один из стульев у стола совещаний.
   -Информация, что тебе доставил "Джек", действительно важная. Я не буду говорить о политической ее подоплеке, пусть этим вопросом занимаются там, в Центре. Мы с Виктором связывались с ребятами из ГРУ. У них пока о событиях в Бадабера ничего не известно. Так что, ты молодец! Шифровка в Центр уйдет уже сегодня. Виктор, отдай справку Вале, пусть она готовит, - резидент посмотрел на своего зама.
   Взяв со стола справку, Ярыгин выскочил за дверь. Через пару минут вернулся.
   -Вот что, Павел, - Резидент внимательно посмотрел, на своего сотрудника, - в Центре к нам появится куча вопросов, таких как, фамилии восставших,... Знаю, знаю, - остановил он жестом пытавшегося что-то сказать своего зама. - Всем пленным дают афганские имена.... Ты это хотел сказать? Ладно, знаю, что узнать их подлинные фамилии, и даже имена, практически невозможно, но узнать хоть какие-то подробности, нужно все же попробовать. Ты, Павел, готовься сегодня улететь на границу с Пакистаном, Там, в двенадцати километрах от Бадабера стоит афганская бригада "коммандос". Ты там был полгода назад, и должен знать там советников и командира бригады, и начальника военной контрразведки. У них должна быть в районе Бадабера своя агентура.
   -Да, знаю, Алексей Федорович. Советником командира бригады там подполковник Дода, а советником начальника военной контрразведки там, капитан Мусиенко...
   -Хорошо, хорошо, - остановил его взмахом руки резидент, - теперь идите в кабинет к Виктору, - он кивнул на своего заместителя, - и тщательно проработайте все вопросы, которые там необходимо будет выяснить, и решите, каким транспортом ты будешь туда добираться. А я сейчас свяжусь с Представителем КГБ, и все с ним согласую.
  
   Весна 1985 года была для афганской армии периодом и удач, и неудач. Была она такой и для отдельной бригады коммандос, которая закрывала границу по направлению на Пешевар. Сначала бои были успешными. Бригада рагромила три крупных отряда моджахедов и захватила два склада с оружием, боеприпасами и медикаментами. Но у одного из захваченных складов, бригада сама попадает в окружение. И только благодаря пришедшему на помощь батальону советских десантников, положение выправилось.
   МИ - 8 приземлился на площадке окруженной тропической зеленью. Стояла удушающая духота.
   Павел подошел к группе афганских офицеров, которые выжидающе смотрели, на тех, кто прилетел на вертушке.
   -О какие люди! - бородатый офицер без знаков различия на погонах, с распростертыми объятьями бросился к Павлу. Ваня!- крикнул он в сторону невысого худенького, также спешащего навстречу офицера. - Посмотри, кто к нам снова прикатил!
   -Здорово, Володя! Здорово! - Павел обнял бородатого человека, который и был советником командира бригады подполковником Додой, и тепло поздоровался с подошедшим советником начальника военной контрразведки Иваном Мусиенко.
   -Все есть! Все есть! - успокоил Павел бросавших торопливые взгляды на его парашютную сумку встретивших его советников. - Вот, что ребята, с гостинцами разберемся попозже, а сейчас давайте, приглашайте к себе своих подсоветных. Володя, - бросил он взгляд на Доду, - командир бригады все тот же, Мамед-Хан?
   -Он. Все никак подполковника не присвоят. И я писал ходатайство, но пока ничего нет...
   Оставив одного в землянке Доды, оба вышли за подсоветными.
   Через пятнадцать минут появились все четверо.
   Только успели разместиться вокруг сколоченного из снарядных ящиков стола на служившие табуретами пустые патронные ящики, как в землянку опустился пожилой сарбоз в ботинках и почему-то желтых крагах. Он поставил на стол полуторалитровый медный, вмятинах чайник с уже заваренным чаем и наколотый в алюминиевую солдатскую миску комковой сахар. Отдельно поставил три эмалированные кружки.
   Отпустив солдата, который по объяснению Доды был его новым ординарцем, он сам разлил по кружкам горячий ароматный чай. Пили по афгански молча, маленькими глотками, вприкуску.
   Когда чаепитие закончили, Дода, посмотрел на повеселевших гостей, улыбнулся:
   -Ну вот, немного взбодрились, теперь можно и приступать к делу...
   Убрав все со стола, он, поймав кивок головы Павла, расстелил на столе карту, и дал тому слово. Проблем с русским языком со стороны обоих афганских майоров не было, они оба его прекрасно знали, поэтому совещание шло без переводчика.
   Павел попросил Доду показать на карте, где стоит бригада, внимательно просмотрел этот участок, затем перевел взгляд на Пакистанскую территорию. Найдя точку с английской надписью "Badabera", обвел ее красным карандашом и бросил взгляд на присутствующих.
   -Вы наверно слышали, что произошло здесь, - постучал он карандашом по карте. Наступила мертвая тишина.
   -Здесь, 26 апреля, восстали советские и афганские военнопленные. Я хотел бы знать, что вам об этом известно. Только, пожалуйста, если знаете, давайте говорить подробно. Это очень важно.
   Все сидевшие за столом переглянулись. Первым заговорил начальник контрразведки бригады майор Зариф. Взглянув на Мамед-Хана, затем на своего советника Мусиенко, он повернулся к Павлу.
   -Да, нам известно, что там находится лагерь беженцев, а рядом склады с оружием и боеприпасами. Но что там находятся военнопленные, слышим впервые. Один из моих источников, который иногда посещает лагерь беженцев, придет сегодня ночью. Надеюсь, он нам расскажет все подробно...
   -Там, Павел Александрович, - вклинился в разговор Мусиенко, - действительно есть лица с европейской внешностью, но все они одеты как афганцы, и носят афганские имена.... Но никто не думал, что это могут быть пленные.... У нуристанцев, тоже европейская внешность.
   -Понятно, - недовольно пробурчал Павел, - что пока ничего не понятно. Если это вся информация, то очень хреново. У вас что, даже взрывов никто не слышал? - Павел обвел всех хмурым взглядом. Надежда, что в бригаде, можно получить какую-то информацию, медленно улетучивалась.
   -Слышали, товарищ Павел, подал свой голос Мамед-Хан, и решили, что там взлетел в воздух какой-то склад с боеприпасами...
   Павел перевел хмурый взгляд на Доду.
   -Ну что тут можно сказать, - пожал плечами тот, - понимаешь, не до разведки тут было. Постоянно бои...
   -Зариф, когда у тебя встреча с источником оттуда, - перебил Доду Павел, обращаясь к начальнику контрразведки. Ночью? Так вот, мы с твоим советником, - посмотрел он на Мусиенко, - желаешь ты этого, или нет, будем на встрече присутствовать.
   Передав все гостинцы, - две бутылки коньяка, буханку хлеба, пару банок говяжьей тушенки, и пару пачек ТУ-154, Павел, отказавшись от выпивки, лег на топчан. Страшно болела голова, и чтобы привести себя в норну, нужно было немного отдохнуть...
   24.00 местного времени. Погода благоприятствовала. Яркие всполохи молнии вспарывали сплошную темноту ночи. Накрапывал мелкий дождь.
   Проверив еще раз оружие, майор Зариф, Мусиенко и Павел, словно растворились в душной предгрозовой ночи. Зариф шел тихим размеренным шагом, делая внезапные остановки, внимательно вслушиваясь в шелестящий шорох начинающегося дождя. Прошли уже более километра.
   Неожиданно над головой ослепительно сверкнуло, глухим раскатом прокатился гром. Но и этого хватило, чтобы увидеть в нескольких шагах крадущегося навстречу человека.
   Остановившийся Зариф пропищал пищуком. В ответ раздался такой же короткий свист.
   Встреча происходила в нише небольшого грота, который сотворила много лет, а может и столетий сама природа. Вход, через который пришлось пробираться едва ли не ползком, закрыли плащ-палаткой, которую поддерживал Мусиенко. Зариф, зажег и поставил на валун заранее припасенную парафиновую свечу, и выключил фонарик. Только сейчас Павлу удалось, как-то рассмотреть афганца, который пришел оттуда, с сопредельной территории, именуемой Пакистаном.
   Источником оказался среднего возраста невысокий афганец. Лицо его заросшее густой черной бородой и спрятанное в темноте пещеры, разглядеть было невозможно. На голове его была шапочка - нуристанка, на плечах, промокший от дождя, чадар. На грязных ногах, старые калоши. Покосившись на Павла и Мусиенко, афганец что-то спросил майора. Тот рассмеялся, и, посмотрев на своих сопровождающих, что-то ответил тому. Павел понял, что разговор ведется на пушту, который ни он, и наверняка, ни Мусиенко, не знают. Оба знали, только дари-фарси....
   Но им повезло. Зариф, хорошо знавший русский, сразу перевел, чем взволнован его источник. Оказалось, тот переживает, что на встрече посторонние люди, о которых он ничего не знает. Вот Зариф и объяснил все тому. Когда беженец удовлетворенно кивнул, и что-то снова сказал Зарифу, тот глубоко вздохнув, посмотрел на Павла. Он попросил задать беженцу конкретные вопросы. После того, как Павел закончил, Зариф медленно их перевел на пушту.
   Ответ, который дал афганский беженец, подтвердил лишь всю трагичность случившегося и, пожалуй, больше ничего...
   Все произошло вечером 26 апреля во время вечерней молитвы. Лагерь беженцев находился рядом с военным городком, и молитву в нем начинали одновременно с молитвой, которую проводил мулла в городке. Он не помнит, сколько прошло времени, но стрельба началась, кажется после молитвы. Через какое-то время, к военному городку прибыл полк самого Раббани и регулярные подразделения пакистанской армии. Всех беженцев загнали в свои палатки и запретили их покидать. А потом началось, что-то невероятное. Поднялась стрельба, ухали взрывы гранат. А потом, потом, словно тысячеголовый джин вырвался из под земли. Все влетело на воздух. Почти весь лагерь беженцев был разрушен и снесен. Есть и погибшие. Ему, и к счастью, его жене удалось уцелеть. От военного городка ничего не осталось. Он полностью был разрушен. Все восставшие погибли. Один из знакомых сорбозов полка Валеда ибн Халеда, рассказал, что восстание подняли 12 пленных шурави и 20 бабраковцев. Якобы Раббани лично к ним обращался, чтобы они сдавались, обещал сохранение всем жизни. Но шурави не послушались и подорвали себя и склады с боеприпасами. Как? Никто не знает. Все винят Раббани, который не дал пленным встретиться с сотрудниками своего посольство. А кто обвиняет охрану, которая издевалась над пленными.... Нет, фамилий пленных никто назвать не может. У них у всех были афганские имена.... И одеты все были в афганскую национальную одежду. Даже беженцы, лагерь которых был рядом с военным городком, не догадывались, что там есть пленные шурави.
   Вот, пожалуй, и вся информация, больше объема которой, как ни бился Павел, какие бы вопросы не задавал, получить не удалось...
   Весь разговор с источником Зарифа, Павлом был записан на диктофон...
   Он чувствовал, что ничего нового из этой поездки не получит. Откуда у агентуры Зарифа мог быть выход на руководство лагеря. Только лагерному начальству могли быть известны все подробности восстания. Да и они наверняка все погибли. Но он должен был выполнить задание руководства резидентуры. А как? Настроение сразу пропало. Он молча махнул рукой Зарифу, давая знать, что все, что нужно выяснил, и кивнул Доде и Мусиенко на выход...
   Утром его разбудили автоматные и пулеметные очереди. Раздавались сухие разрывы снарядов базук. Павел сразу понял, - бригада ведет бой с моджахедами. В землянке никого не было.
   -Твою мать, сволочи, - выругал он Доду и Мусиенко, - даже не разбудили. Только вскочил с топчана, в землянку заскочил Дода. В руке он держал автомат.
   -Александрыч, - выдохнул он грудью, - извини, не хотели тебя тревожить.... Кто знал, что так все серьезно. Давай бери автомат и за мной. Нужно прорываться. - Он набил вещмешок продуктами, сунул туда оставшуюся бутылку коньяка и забросил его на плечи.
   Нащупав потайной карман, где лежал диктофон, Павел, схватил автомат, парашютную сумку и вслед за Додой выскочил из землянки. Их ждал, как объяснил Дода, сержант Хасан, он же проводник бригады.
   -Слушай, Володя, - тронул за рукав Доду Павел, - а где Мусиенко?
   -А он ушел с основными силами бригады. За него не беспокойся. С виду он скромный, а на самом деле боевой парень...
   Шли под грозовым небом. Прямо над головой ослепительно сверкнуло. Загремел гром. Хотя и был потерян счет времени, Павлу казалось, что прошло часа два, не менее, пока они пробирались, черт знает куда. Перестрелка стихала. Только изредка автоматные и пулеметные трассеры взмывали вверх и пропадали в темных грозовых облаках.
   -Черт побери, - выругался Павел, - а как же мне выбираться-то отсюда? В Кабуле же ждут информацию...
   -Не переживай, Паша, - усмехнулся Дода, - как говорят авиаторы, погода один хрен нелетная. Посмотри, что вокруг-то творится.... Так что когда выберемся, сразу вызовем для тебя вертушку. Что, твое начальство не знало, куда тебя отправляет? Это же Джелалабадская долина. Тут все не так, как там у вас. Тут и климат, и природа, все другое.... Тут даже мартышки в лесах живут...
   Павел вздохнул. Он совсем выпустил из виду, что тут совсем другая погода. Небо было затянуто тучами, и сверкало сполохами молний. Перемеживаясь с автоматной и пулеметной трескотней, гремел гром.
   Вдруг Хасан резко остановился и, схватив руками обоих своих спутников, потянул их к земле. Впереди послышались приглушенные шумом дождя неясные голоса. Буквально в нескольких шагах от них, прошли, словно растворенные дождем еле различимые, закутанные в чадары, три человеческие фигуры.
   Выждав несколько минут, Хасан, прикосновением руки дал сигнал Доде и Павлу продолжать путь. Минут через двадцать он остановился и, пождав, когда те приблизятся, тихо сказал:
   -Cейчас пойдем по руслу арыка. Если повезет, через час будем на основной базе бригады. Держите оружие наготове.
   Выслушав Хасана, который говорил с ними на дари, Павел доброжелательно посмотрел него, - хотя тут повезло с проводником. Слава Богу, говорит с ними на дари. А если бы на пушту? - Павел не хотел даже думать об этом.
   Дождь перестал. Начало светлеть небо. Было такое впечатление, что и перестрелка закончилась. Но, не тут-то было. Впереди загремели автоматные очереди. Выбрались на берег арыка, сразу залегли на влажную от дождя землю.
   -Кажется впереди позиция бригады, - прохрипел Дода, поворачивая голову в сторону лежавшего рядом Павла, у которого горбом топорщилась на спине оборудованная под вещмешок, парашютная сумка.
   -Я уже понял, - ответил тот, - но как преодолеть эти полсотни метров. Сзади и рядом духи, впереди сорбозы бригады. И те, и те шмаляют друг в друга, а мы между ними...
   -Ничего. Хасан что-то сейчас придумает, - кивнул он на лежавшего впереди проводника...
   Павел не успел ответить. Стрелы трассирующих пуль пронеслись над ними со стороны позиций бригады и звонко, как кнуты пастухов, защелкали над самыми их головами. Вторая очередь вспорола прямо перед лежащим впереди Хасаном землю, обдав всех земляным крошевом.
   -Вот влипли.... Твою дивизию, - негромко выругался Дода, стряхивая с головы землю. - Хасан, - приглушенно крикнул он на дари проводнику, - долго мы будем еще торчать здесь под огнем своих?
   -Лежащее за ними предгорье неожиданно заплясало фонтанами разрывов снарядов. По звуку разрывов, было ясно, - бьют гаубицы. А гаубицы были только в бригаде. Всего две. И они обе были на основное базе.... Вот сейчас и пришли на помощь.
   Хасан вскочил на ноги, и призывающее махнув им рукой, пригнувшись, зигзагами, побежал вперед....
   Их встретил, измазанный глиной, Иван Мусиенко. На груди его висел бинокль, в руке был автомат.
   -А мы видели вас с Мамед-Хном, и все думали, как оттуда вытащить, - возбужденно говорил он, наблюдая, как сидящие на земле Дода и Павел, стягивают с ног промокшие ботинки.
   -А потом придумали открыть огонь из гаубиц...- перебил его Дода, отжимая мокрые носки. - Ну, что, замолчал, - улыбнулся он широкой улыбкой Ивану, - Молодцы вы с Мамед-Хном! Похоже, оградили нас с подполковником от возвращения на родину в "Черном тюльпане". И подмигнув Павлу, добавил, - походатайствуй там, в Кабуле, чтобы этого парня представили к "Красной Звездочке".... Да майора ему пора бы уже присвоить.
   А шум боя не стихал. Невооруженным взглядом было видно, как на окраине кишлака, из подбитого БТР, вслед за клубами черного дыма прорываются языки яркого пламени. А рядом, будто в каком-то фильме, суетливо бегают, падают, и не всегда подымаются, фигурки сорбозов.
   Так продолжалось около часа. Постепенно шум боя стал удаляться. А еще через час на горизонте показалась, увеличиваясь прямо на глазах, точка, которая через некоторое время приобретает очертания МИ-8. Приземлился рядом с КП бригады. Движки не останавливались, только лопасти слегка сбавили скорость вращения.
   Открылась дверца. Борттехник спустил откидной трап и, спрыгнув на землю, что-то прокричал. Крика не было слышно. Но по жесту можно было догадаться, что он просил, а вернее, требовал быстро начать посадку.
   Сначала занесли трое носилок с тяжелоранеными, следом за ними влез медбрат, а за ним в салон забрался и Павел.
   Борттехник закрыл дверцу, и прильнул к пулемету, смотревшему стволом в открытый иллюминатор. Двигатели взревели и машина, оторвавшись от земли, слегка зависла, затем снова коснулась железки посадочной площадки и, приподняв хвост, устремилась ввысь.
   В Джелалабаде их ждал АН-26. До Кабула долетели без приключений. Рядом со стоянкой, куда зарулил самолет, стояли несколько машин. Две санитарных, одна зеленая "пятерка". Рядом с ней стоял сотрудник их спецгруппы майор Геннадий Сенин, который был прислан явно за ним.
   Поздоровавшись с Геннадием, и забравший на сидение рядом с ним, Павел спросил:
   -Ну, Гена, как дела, что нового?
   -Ну, как.... Все вроде бы нормально...
   -А не вроде бы?
   -А не вроде бы.... Зам по "КР" приказал вас доставить к нему, как появитесь...
   -А еще, что?
   -Да, как вам сказать.... В дукане, в районе Шахре - Нау на глазах жены подорвался советник из Джелалабадской дивизии. Сегодня должны были с женой улететь в Союз, в отпуск. А завтра жене придется сопровождать его домой в "Черном тюльпане", - вздохнул Геннадий, вырываясь с аэродрома мимо часового открывшего шлагбаум, на автостраду.
   -Как все произошло?
   -По показаниям дуканщика, перед тем, как зайти к нему советнику и его жене, дукан посетили две девушки. Одеты они были в черные одежды лицеисток. Зашли, взяли какую-то кофту и, в примерочную. Побыли там какое-то время, потом вышли, вернули кофту и ушли.
   -Да.... Это они, - глухо проговорил Павел, доставая из кармана помятую пачку сигарет.- Помнишь, я неделю назад доводил до вас информацию о террористках? Вот они и появились...
   Он утопил прикуриватель и, подождав, пока тот выскочит, прикурил сигарету.
   -Оно и видно, что все было не случайно. - Геннадий покосился на Павла. - Видимо ходили по рынку в свободном поиске. Увидели супружескую пару шурави, без охраны и сделали свое дело.
   -А если поподробнее...- Павел затянулся сигаретой.
   -А если поподробнее, Пал Саныч, - обгоняя раскрашенную бурбухайку, - продолжил тот, - они, я имею ввиду советника и его жену, взяли у дуканщика юбку и зашли в примерочную. Юбка не подошла. Жена пошла менять, а муж остался в примерочной. Дуканщик говорил, что они даже поругались, что муж не захотел идти, чтобы помочь жене выбрать замену.... Только жена взяла новую юбку и направилась в примерочную, тут и рвануло. Советнику вывернуло все внутренности и выдавило взрывной волной глаза. Умер сразу. Эксперты установили, что был использован чехословацкий пластид. Он был заложен за зеркалом на уровне пояса.
   Павел ничего не ответил. Он ушел в себя, думая о судьбах тех, которые оказались здесь, в Афганистане, не по своей воле, и не знают, что их ждет впереди...
  
   В резидентуре Павел доложил полученную информацию о восстании в Бадабера. Он не удивился, что заместитель резидента по "КР", довольно спокойно отнесся к ее "поверхностному" содержанию, поскольку был уверен, что Центр, получив информацию о восстании, включит все свои возможности в этом регионе, чтобы добыть наиболее достоверные данные. И он догадывался, нет, скорее был уверен, что резидентура уже получила более подробную информацию об этой трагедии, через другие свои возможности...
   Через час Павла отпустили. Геннадий доставил его прямо к дому и, попрощавшись, уехал.
   Павел долго не мог заснуть. Все думал о судьбе пленных, попавших не по своей воле в плен.
   Еще, будучи слушателем высшей школы КГБ, где наряду с другими дисциплинами изучали и оперативную психологию, Павел часто задумывался над отдельными возникающими у него вопросами, и порой не находил на них ответа.
   Например, он никак не мог понять, как, в начальный период Великой Отечественной войны, сотни, а то и тысячи советских военнопленных брели по дорогам попранной захватчиками их земли. Шли покорно, словно стадо тупых баранов, шли под охраной всего десятка, ну, может быть, двух десятков конвоиров. Шли и не предпринимали абсолютно? Возможно.... Возможно именно поэтому и подавляется оптимизм у стоящих на краю могилы.... Возможно тогда и возникает тупое ко всему безразличие. Видимо это и есть тот невидимый барьер, перейдя который, человек, представ перед суровой безнадежностью, выбирает из двух, что-то одно: или яростное сопротивление, - стремление выжить любым путем, либо неведомое нормальному человеку, - стремление быть подвергнутым казни. Поэтому становятся и неудивительными известные истории факты, когда обреченные начинают ссориться, из-за очереди к кровавому рву...
   Откуда такая покорность? Оттого, что человек до конца так и не верит, что все равно будет уничтожен, достал из пачки сигарету и закурил. Он потрясенно смотрел на черный квадрат окна, поймав себя на очередной, ищущей ответа мысли:
   -Видимо покорность рождает в равной степени, и безнадежность, и надежду. И каждый останавливается на чем-то одном, что движет его в силу своего характера и возникших обстоятельств к конечному пути...
   Так думал он и тех, кто в силу этих обстоятельств, подняли восстание в Бадабера и погибли...
  
   Нью-Йорк. Январь 1985 год.
   Сырое апрельское утро неприятным нудным дождем барабанило в оконные стекла рабочего кабинета. Серый туман широким крылом навис над огромным мегаполисом, окутав его своей промозглой пеленой. Филипп Бакстон, аналитик неправительственной организации "Дом свободы", ровно в девять позвонил секретарю шефа, сообщил, что уже у себя, и ждет указаний. Затем заварил крепкого черного кофе, выпил чашку, выкурил сигарету и задумался. Думы не были ни приятными, ни продуктивными, и, как все думы недавнего времени, не имели определенных и решительных выводов о проделанной работе. Он посмотрел в окно на проступающие сквозь туманную морось пятна, словно обрубленных небоскребов и перевел взгляд на лежащую перед ним папку. Там лежали бумаги с результатами беседы с русскими парнями, попавшими в плен к афганским моджахедам около полугода назад. Позднее они были переведены в учебный центр моджахедов на территории Пакистана, а потом, после встречи с представителями американской неправительственной организации "Дом свободы", изъявили согласие выехать в США.
   Ему вспомнились лица этих, совсем еще мальчишек, судьбы которых уже успела поломать афганская война. На первый взгляд обыкновенные парни, с одинаковым прошлым: школа, армия, Афганистан, плен... Но это только на первый взгляд...
   Первый - худенький мальчишка, произвел впечатление запуганного, задерганного зверька. Он из оружия-то не разу не выстрелил, разве что по мишени, перед принятием присяги. Прибыв в одно из подразделений дислоцированных под Джелалабадом, сразу был определен подсобным рабочим в солдатскую столовую. После двухнедельного "вхождения в строй", в один из вечеров "деды" отправляют его на встречу с местным жителем, чтобы поменять у того килограмм риса на меру чарса - широко распространенного среди советских солдат в Афганистане наркотика... Только перебрался по ту сторону заграждения - мешок на голове. Ну а дальше - дальше известный для всех советских военнопленных путь- лагерь моджахедов. А там всего три пути: первый - "ислам" и участие на стороне моджахедов в боевых действиях против своих соотечественников; второй - согласие выехать в одну из стран "свободного мира". Третий же путь был в "никуда"... Поэтому Фил считал, что парню просто повезло.
   Закурив сигарету, он усмехнулся, вспомнив выражение лица этого мальчишки. Тот, похоже, так и не понял, что с ним произошло. А в заключение беседы вдруг наивно, явно "купившись" на чистейший "русский" беседовавшего с ним американца, спросил, как давно тот в Америке. Язык этот Бакстон изучил благодаря своей бабушке, эмигрантке из России во втором поколении. Однако чтобы не разочаровывать мальчишку, он просто оставил вопрос без ответа.
   Второй парень оказался полной противоположностью. Он сразу заявил, что ушел к моджахедам добровольно. Однако судьба, выпавшая на его долю, действительно оказалась страшной.
   Игорь Мовчан. Так он представился в начале беседы. Интеллигентное, изможденное лицо хотя и было бесстрастным, но волнение нет-нет, да и пробегало в его настороженном взгляде. Он молча курил одну за другой предложенные сигареты. Тревожный взгляд нервно пробегал по бесстрастному лицу собеседника. На мгновение в кабинете становилось так тихо, что казалось, будто слышен стук его сердца. На лице были написаны все муки, с которыми ему снова приходилось возвращаться туда, откуда не так давно вырвался.
   -Я из Казахстана,- с трудом выдавил он из себя улыбку, и сразу, словно чего-то, испугавшись, тут же ее спрятал,- родился в шестьдесят четвертом. Был, как и все мои друзья. Любил спорт, из школьных предметов историю, и ... конечно, девушек.
   Улыбка мелькнула на его лице, в глазах вспыхнул и тут же пропал огонек. Возникла пауза. Фил молчал. Он по опыту знал, что собеседник уже подошел к тому состоянию души, которая готова выплеснуть всю накопившуюся боль наружу.
   Так оно и случилось. Молодой человек вздохнул, прикурил от окурка новую сигарету, и судорожно кашлянув, продолжил:
   -В восемьдесят первом окончил школу, а в июле сдал экзамены в политех. Казалось бы, все шло как надо. Однако, новые друзья, девушки... Появились прогулы, задолженности по учебе... Короче говоря, был отчислен. Затем завод, где трудился электриком. А потом обо мне вспомнила родная армия. Через два с половиной месяца я принял присягу, а еще через месяц на построении учебки объявили, что всем нам выпала большая честь - Родина доверила выполнение интернационального долга в Афганистане, который мы должны защитить от кровожадного империализма. И уже через полтора месяца, после еще одной учебки под Ташкентом, я был в Афганистане. Попал в Шиндант, в разведдесантное подразделение. Бои за боями... Сначала потерял друга Кольку, потом был Мишка... И теперь мне кажется, будто я всегда вижу перед собой их глаза, обвиняющие за то, что остался жив...
   Мовчан замолчал. Веки его были прикрыты. И вдруг, в какое-то мгновение, лицо его стало жестким и злым. Фил увидел перед собой широко открытые и ничего не выражающие глаза убийцы.
   И словно в подтверждение этому, тот со злостью прохрипел:
   -Не поверите, сам, не замечая того, как и все другие, я превратился в настоящего зверя. Накурившись анаши, мне было на все плевать. В ходе боевой операции я просто терял над собой контроль. Видя перед собой выпотрошенные внутренности своих боевых товарищей, их обезглавленные тела, а в лучшем случае отрезанные носы и уши, я сквозь слезы орал благим матом, расстреливая все живое и шевелящееся без разбору. Это стало для меня обыденной жизнью. Я спокойно смотрел на убитых, без сострадания на раненых и запах крови не выворачивал уже мои внутренности. И вот тут, я все чаще стал ловить себя на том, что стал профессиональным убийцей, и, вернувшись, домой, могу им и остаться. Не верите, но ночами я выл от безысходности, а утром, как ни в чем не бывало, обо всем забывал, и смеялся.
   Мовчан смахнул медленно сбегавшие от висков к щекам капельки пота, немного помолчал, и только потом поднял на Бакстона тяжелый взгляд. Когда их взгляды пересеклись, он усмехнулся и тихо спросил:
   -Ждете, когда расскажу, как оказался в плену, а потом здесь, перед вами? Хорошо. Сейчас... Как-то мы ехали на БМП через один кишлак. На обочине стояли и глазели на нас детишки. Как сейчас вижу - в лохмотьях, чумазых, босых... Двое мальчишек и девочка... Я и сейчас не могу сказать, что тогда произошло, но машина вдруг юзонула. Теперь каждую ночь эта девчонка стоит передо мной... Ее широко открытые от ужаса глаза и раскрытый в предсмертном крике рот. И все то, что от нее осталось - измотанный гусеницами окровавленный касок мяса... Водитель потом мне клялся, что сам не знает, как все случилось... Его, говорит, словно дернул кто-то за руку ... Я ему поверил. Мы тогда все зверски устали. Не спали и не выходили из боев трое суток... Не знаю. Возможно, этот случай и привел меня к тому, что я сломался... не знаю... Возможно... А может, все произошло раньше, а?.. Мовчан вопросительно посмотрел на Бакстона, но, встретив ничего не выражающий взгляд, опустив голову и, словно на исповеди, тихо продолжил:
   -Вы понимаете? Я почти два года выполнял приказы, убивая людей. Порой мне казалось, что я схожу с ума. Я начинал себя видеть уже как-бы, со стороны. Я пытался все заливать водкой, глушить наркотой, но ничего не выходило. И вдруг понял, что все... дальше продолжать эту жизнь, у меня уже нет сил... Все, что я пережил, навсегда останется со мной. Я уже не мог спать по ночам... Все перед глазами...
   Мовчан поднял на Бакстона полные слез глаза. Губы его дрожали в нервной улыбке, и с трудом сдерживая себя, чтобы не сорваться в крик, продолжал:
   - Вот тогда я и решил остановиться. А чтобы остановиться, нужно было плюнуть на все к чертовой матери, и уходить... Куда? Конечно же, к тем, в кого только вчера стрелял... И я ушел, хотя до дембеля оставался только месяц.
   Все происходило словно в тумане. Мне будто кто-то шептал: "Делай то... делай это". И я делал: Аккуратно сложил дембельскую гимнастерку с медалью "За отвагу" и спрятал ее в сумку, которую сунул под кровать, написал прощальное письмо родителям, ребятам, чтобы простили меня, и ушел... Потом моджахеды Ахмад Шаха.... Не знаю почему, но он относился ко мне хорошо. С пониманием принял мое объяснение своего ухода к ним. Воевать против своих не заставлял.... У моджахедов были и другие пленные. Правда, в основном это были ребята из Среднеазиатских республик. А вот начальником его личной охраны был наш бывший офицер, перебежавший к моджахедам еще в начале восьмидесятого...
   Возникла пауза, которую Мовчан, почувствовав на себе пристальный взгляд Бакстона, поторопился прервать.
   - Я был уверен, - поспешно, словно оправдываясь, пробормотал он, - что не смогу смотреть в глаза матерям погибших ребят...
  
   Размышления Бакстона прервал телефонный звонок. Его вызывал к себе шеф.
   Шеф - Фредерик Джонсон, бывший кадровый сотрудник ЦРУ, который, выйдя на пенсию, пристроился начальником одного из отделов "Дома свободы" (неправительственная организация по работе в развивающихся странах под патронажем ЦРУ), был не один. В одном из кресел сидел старый знакомый Фила по Лэнгли (штаб-квартира ЦРУ), Сидней Браун.
   -Присаживайся, Фил, - Джонсон кивнул на одно из коричневых кожаных кресел. Бакстон опустился, положил папку на колени, и выжидающе посмотрел сначала на шефа, потом на Брауна.
   Возникшую паузу нарушил Браун. Грузно повернувшись в кресле в сторону своего недавнего коллеги, он посмотрел на него в упор и глухо кашлянул в кулак.
   -Вот что, Фил, - сказал он,- ты сегодня летишь в Пакистан.
   Бакстон от неожиданного известия едва не поперхнулся. С трудом, проглотив неизвестно откуда появившийся кромок в горле, он недоуменно уставился на шефа.
   Тот пожал плечами, и, кивнув на Брауна, показывая, что все, о чем пойдет речь, исходит не от него, пробормотал: " Я знаю, Фил, ты хочешь сказать, что это не твой регион, а Пола. Ты же знаешь, что в недавней поездке по лагерям афганских моджахедов в Пакистане, тот прихватил гепатит и сейчас в госпитале. Ты уже работаешь за него... Беседуешь с русскими парнями ...".
   -Не держи зла на Фреда, Фил. Это моя инициатива. Ты тот парень, на которого можно положиться, - Браун снова кашлянул в кулак. - Буквально, только вчера в одном из лагерей русские пленные парни взорвали склад с боеприпасами, а с ним себя и еще кучу людей с собой прихватили. На складе было много "Стингеров", а ты знаешь, что это такое... Самолет через пару часов... Резидент в Пешеваре уже предупрежден. Летишь под прикрытием фирмы, делающей эти чертовы стингеры. От тебя требуется объективная информация.
  
   Пакистан. Бадабера. Декабрь, 1985 год.
   Пешавар - центр Западного Пакистана. Вокруг выжженная солнцем пустыня. Примерно в пятнадцати километрах от города, знаменитый Хайберский перевал, через который извилистая, вьющаяся между известняковыми скалами тропа ведет к покрытым снегом вершинам величественного Гиндукуша.... Это уже Афганистан. А рядом с символической границей, в одиннадцати километрах от Пешавара, в местечке Бадабера - лагерь афганских беженцев. Один из многих, разбросанных в пустынях Пакистана. Лагерь представляет собой месиво хлипких палаток, сооруженных, из одеял и поставленных тесно друг к другу так, что протиснуться между ними можно только с большим трудом. Костры горели в специально отведенных местах, где готовили еду и грели воду. Рядом цистерны Красного Креста, к которым тянется нескончаемая очередь беженцев, чтобы наполнить водой бензиновые канистры. Чуть в стороне, такая же цепочка, но уже с разломанными плетеными корзинами и мешочками. Это очередь к кучкам зерна, пожертвованного Западом. А метрах в двухстах от него, за строящейся глинобитной стеной, другой лагерь. В отличие от первого, не имеющего ограждения, этот окружен двумя рядами колючей проволоки. Охрану лагеря осуществляют двое часовых: Один у ворот, второй у пулемета на крыше складского помещения. Помимо десятка глинобитных бараков и палаток, там расположены шесть складских помещений с оружием и боеприпасами, и три тюрьмы. В одной из них содержатся пленные военнослужащие вооруженных сил Демократической Республики Афганистан, в другой советские солдаты, захваченные в плен в период с 1982 по 1983 год. Охрану их осуществляли моджахеды из обслуживающего персонала. А в третьей тюрьме, попросту, гауптвахте - провинившиеся моджахеды. Немного в стороне от палаток и строений большая площадка, где периодически собираются организованные группы людей. Рядом небольшая мечеть. Изредка появляются автомобили, как легковые, так и крытые тентом, грузовые.
   В целом, это, конечно же, был один из учебных центров афганских моджахедов, со своими классами, казармами и плацем, где помимо мероприятий присущих всем воинским подразделениям, осуществляются и молитвы. Занятия с курсантами проводят 65 инструкторов и три американских военных советника, старшим у которых является майор Робертсон. Комендант лагеря майор пакистанской армии Мушарраф, его заместитель - представитель штаб-квартиры ИОА в Пакистане Рахматулло. Контрразведывательная работа осуществляется полковником пакистанской контрразведки Акахмедом, через начальника охраны лагеря Абдурахмона. ( Все фамилии подлинные).
  
   Полевой командир учебного центра афганских моджахедов, он же заместитель коменданта лагеря майора Мушаррафа Рахматулло, огладив рукой окладистую с проседью бороду, покосился на лежащие перед ним на столе бумаги.
   Уже чуть более года, как его, по распоряжению непосредственного руководителя, председателя ИОА (Исламское Общество Афганистана) Раббани, направили сюда, в местечко Бадабера, полевым командиром подготовительных курсов для прибывающих из Афганистана моджахедов. Лагерь получил это название благодаря тому, что в пяти километрах от него стоит населенный пункт Бадабера, рядом с которым крупный военный аэродром и военный городок.
   Направили Рахматулло в лагерь сразу после выписки из госпиталя в Пешаваре, где он находился после тяжелого ранения, полученного в одном из боев с шурави. Официально учебный центр нигде не значится. По всем бумагам он проходит, как лагерь афганских беженцев.
   Отпив из стоящей на столе пиалы глоток уже остывшего зеленого чая, он вдруг услышал чьи-то вопли. Бросив взгляд в окно, увидел начальника охраны лагеря Абдурахмона, избивавшего своей знаменитой плетью, в которую были вплетены кусочки свинца, какого-то пленного шурави. Рахматулло выругался и по переговорному устройству вызвал дежурного. Кивнув в сторону окна, приказал немедленно позвать Абдурахмона.
   Вопли прекратились, и через какое-то время появился начальник охраны. Рахматулло с неприязнью посмотрел на здоровенного, заплывшего жиром таджика, и с трудом сдерживая ярость, прохрипел:
   - я запретил тебе и твоим головорезам калечить шурави. Ты только за прошлый месяц отправил к всевышнему двух человек. - И переходя на крик, добавил, - ты подумал, кто будет строить эту чертову стену?! Так я заставлю это делать тебя и твоих зажравшихся бездельников! Ты понял меня?!
   -Да, господин, - пробормотал Абдурахмон, и, окинув злобным взглядом своего начальника, попросил разрешения выйти.
   Рахматулло было известно, что Абдурахмон регулярно докладывает обо всем, что происходит в лагере, начальнику отдела контрразведки северо-восточного округа Пакистана полковнику Акахмеду. По его приказу он занимается контрразведывательной работой среди пленных и, конечно же, внимательно наблюдает и за жизнью всех моджахедов. Акахмед этого не скрывал, а как-то, при очередном посещении лагеря, прямо спросил, как Рахматулло считает, сможет ли учебным центром руководить Абдурахмон, если его, Рахматулло, заберет в свою штаб-квартиру Раббани. Такие слухи действительно имели место, но с ним на эту тему пока еще никто не говорил. Рахматулло тогда дипломатично посоветовал обратиться с этим вопросом к американским советникам, в частности к майору Робертсону. Акахмед пристально посмотрел на Рахматулло, резко перевел разговор на другую тему, и при очередных, с ним встречах к этому вопросу больше не возвращался. Единственно, на что он посетовал, то, что Рахматулло чрезмерно лоялен к режиму содержания пленных, особенно шурави, их, хотя и избирательно, свободному перемещению по территории лагеря в дневное время. Посоветовал в качестве обмена опытом, побывать в лагерях подконтрольных его оппоненту по альянсу, Хекматиару. Рахматулло слышал о зверствах, которые чинят там над пленными шурави головорезы Хекматиара, но, благоразумно промолчав, только пожал плечами, и снова сослался на американца - майора Робертсона - старшего военного советника.
   Еще совсем недавно у него была относительно спокойная жизнь. Но лагерь вдруг решили окружить глинобитной стеной, а для строительства ее, необходимой рабочей силы не было. Вот именно тогда какой-то умник из пакистанского начальства и предложил использовать для этой цели пленных, как шурави, так и военнослужащих афганских правительственных войск. Военнопленные стали прибывать около года назад. И все было бы ничего, но лагерь вдруг "облюбовали" американцы из какой-то неправительственной организации и стали проводить с пленными шурави беседы, уговаривая тех выехать в любую из свободных стран. Но кто-кто, а Рахматулло прекрасно знал, что этих парней уже никто не сможет уговорить. Кто захотел, тот уже давно где-то там... в Америке. А эти... Эти фанатики. На них уже ничем нельзя было воздействовать. За их плечами были все муки ада, которые они испытали, пребывая в плену, и терять им было уже абсолютно нечего... Но это еще ничего. Главное было в том, что после контакта с этими американцами, они словно проснулись от длительной спячки. Стали обращаться к администрации лагеря, чтобы о них поставили в известность посольства СССР и ДРА, требовали встречи с их представителями и представителями Красного Креста.
   Звонок телефона прервал размышления Рахматулло. Он недовольно вздохнул и снял трубку:
   - Да?
   Это был его непосредственный начальник, комендант лагеря майор Мушарраф.
   - Рахматулло, даю час времени. Просмотри все бумаги на пленных шурави и приезжай в штаб-квартиру полковника Акахмеда.
   Рахматулло поежился. Он неоднократно встречался с полковником Акахмедом, и ничего кроме неприятностей от этого не имел. Он знал, что источником всех этих неприятностей является Абдурахмон, но поделать с этим ничего не мог. И все случалось именно тогда, когда "его" шурави выходили с очередным требованием встречи с сотрудниками Советского посольства в Пакистане и представителями Международного Красного Креста. Однако на этот раз шурави подобные требования не выдвигали... Тогда что?..
  
   - Ну конечно,- он вдруг все вспомнил и нервным движением потянулся к пиале с чаем. - Как он мог позабыть этого американскую бабу, кажется, ее звали Людмила Торн (фамилия подлинная), которая не так давно беседовала с пленными шурави и даже сфотографировалась с ними. А Акахмеда как назло тогда не было. А этот линялый ишак Мушарраф, его просто подставил... Когда он, Рахматулло, доложил, что американка просит встречи с шурави, тот, сославшись на занятость, сказал, чтобы он, Рахматулло, решал этот вопрос сам... И он взял и разрешил встречу. А сейчас... Рахматулло со злостью кинул пиалу с остывшими остатками чая в дверь и крикнул дежурного. Немного успокоившись, приказал убрать осколки чашки, разбросанные под дверью, и, показав на стол, где стоял фарфоровый чайник с остывшим чаем, попросил заменить его.
   Дежурный принес свежий чай и предупредительно налив его в новую пиалу, осторожно поставил на стол перед Рахматулло. Рахматулло поблагодарил его кивком головы, и глазами показал на дверь. Дежурный вежливо склонил бородатую голову, и молча удалился.
   Сделав пару глотков и окончательно успокоившись, Рахматулло повел взглядом по кабинету.
   В отличие от роскошно обставленного кабинета Мушаррафа, где периодически трудился и американец Робертсон, обучавший моджахедов минно-подрывному делу, а в последнее время, с поступлением на склады "Стингеров", проводивший с ними теоретические занятия по использованию этих реактивных комплексов по воздушным целям, кабинет Рахматулло выглядел спартанским. Грубо сколоченный деревянный стол с двумя телефонами. Один внутренний, другой для связи с Пешеварским начальством. Два табурета, один из которых был под ним, а другой стоял у двери. В углу, на отдельном столике, радиостанция. Слева от стола сейф с бумагами. У противоположной стены простенький топчан для отдыха. Вот и вся обстановка.
   Остановив взгляд на бумагах, где были сведения о пленных шурави, Рахматулло с трудом подавляя вновь просыпающееся в нем раздражение, вспомнив, как лично его инструктировал полковник Акахмед о допуске американцев для бесед с пленными, сделал вывод, что действовал согласно инструкции, и не более. А в том, если что-то поведали шурави американцу, в том вины его нет. И вообще, его дело командовать учебным подразделением моджахедов, а пленными должен заниматься комендант лагеря майор Мушарраф.
   Придвинув папку, Рахматулло открыл ее.
   Первым в списке значился шурави под именем Мустафа. Подлинная фамилия этого парня и других шурави, в списке указаны не были. Мусульманские имена давались всем попавшим в плен неверным. Подлинные же фамилии и другие сведения о них были только у коменданта лагеря и, конечно, у полковника Акахмеда.
   Рахматулло отодвинул в сторону бумаги, закинул руки за голову, прикрыл глаза. Он почувствовал, что в душе его, где-то там, далеко, далеко, просыпается сострадание к этим шурави. И он уже знал, что это такое. Первый раз все случилось в начале 1980 года, после боя с шурави в районе перевала Саланг. Тогда его моджахеды разбили небольшую автоколонну с боеприпасами. Бой был жестокий. Противниками у них были не такие, как большинство этих необстрелянных мальчишек, а где-то уже успевшие повоевать солдаты. Хотя моджахеды и победили, но потери понесли большие. Разгоряченные боем они не пощадили тогда ни одного раненного шурави... Особенно отличались своей жестокостью бывшие в его отряде хазарейцы. Вот тогда он впервые и почувствовал, что-то щемящее в своей груди. Позднее он понял, в чем причина. Это стучалась в душу кровь его предков...
   Дед Рахматулло, богатый казачий урядник Рахманов из Семиреченского форпоста Российской империи в Туркестане, примкнул к белому движению в начале 20-х, когда советская власть начала свое продвижение по Средней Азии. Так он оказался в личном конвое атамана Анненкова, части которого вели активные боевые действия против советских войск в Туркестане.
   1921 год. Окончательно разбитые отряды Анненкова отступали в стык границ бывшей Российской империи с Китаем и Афганистаном. С атаманом остались наиболее преданные ему остатки когда-то боевых частей. Это был его личный конвой и три волонтерских батальона - сербский, китайский и афганский. Многие казаки отступали с семьями, которые следовали за ними в обозе. Тогда, при переходе через пустынные степи, у Рахманова от тифа умирает жена. За оставшимся десятилетним сыном Мишкой стали присматривать семьи однополчан.
   В повседневной походной жизни Рахманов наиболее сблизился с афганцами. Почему? Он не знал и сам. Возможно, сыграло в этом роль то, что он, родившийся в Туркестане, хорошо знал не только язык, но обычаи и нравы мусульман.
   Попрощавшись на стыке границ с боевыми товарищами, решившими уходить в Китай, он, с волонтерами из афганского батальона и десятью казачьими семьями, которые были все из одной с ним станицы, оказался в Афганистане.
   Обосновались все в Файзабаде. Имевшийся при себе капитал, знание языка и природная сметка, быстро помогли бывшему казачьему уряднику встать на ноги. Он стал заниматься торговлей. Конечно же, не все было гладко. Ему и сыну Мишке пришлось расстаться с православной верой и принять ислам. Он превратился в Рахматулло, а сын Мишка в Махмуда. Жениться не стал, хотя вокруг было довольно много богатых невест. Так и жил все время бобылем. А вот Мишку женил. В 1940 году просватал дочку богатого пуштунского торговца. А в 1941 году у молодых родился сын, которому дали имя Рахмат, а немного позднее еще две дочки.
   Много лет спустя Рахмат, он же Рахматулло, узнал, откуда у деда появился "первичный" капитал. Умирая тот, исповедовался перед сыном и внуком по православному обычаю. Больше было не перед кем. Он уже давно был правоверным, да и если бы захотел, ничего бы не получилось. Православного священника не только в Файзабаде, но и во всем Афганистане, не было и не могло быть.
   Вот что рассказал тогда дед:
   Личный конвой атамана, когда с боями отбивали у красных населенные пункты, первым начинал экспроприацию ценностей у населения. У зажиточных брали под предлогом сбора средств на борьбу с большевиками.
   Все захваченное передавались в атаманскую казну. Естественно конвой себя не "обижал". Не "обижал" себя и урядник Рахманов. Анненков конечно знал об этом, но благоразумно закрывал на все глаза... А там... там пришлось бежать, в прямом смысле этого слова. Красные не давали покоя, преследовали казаков буквально по пятам. Оторвались только перед самым приграничным стыком. Перед казаками выросли каменные ворота Джунгара, за которыми была дорога, кому в Китай, а кому в Афганистан. Граница разделила остатки Анненковской армии на три части: первая, с атаманом, решила идти в Китай; вторая, в которой был и урядник Рахманов, уходила в Афганистан. Ну, а третья, третья, которую по приказу атамана разоружили, повернула назад, к родным станицам. Но не суждено им было вернуться домой, и просить у красных помилования. Все, 3800 человек, были расстреляны и зарублены, теми, кто уходил за границу... И об этом исповедовался тогда дед Рахмата...
   Однако исповедование деда не задело душу внука. Он не знал своей исторической родины, да и, по правде говоря, не стремился к этому. В Кабульском университете, куда он успешно сдает вступительные экзамены, изучает историю богословия. Он видит в исламе то, чего нет в христианстве. Он видит, как христианские страны разъедает расовая ненависть, национализм, что в итоге не объединяет их, а наоборот отталкивает друг от друга. И наоборот, ислам объединяет страны его исповедующие. В этих странах нет национальных предрассудков, и не может никогда быть.
   Итак, казалось бы, все идет, как надо. Но отрицательную роль в его последующей, казалось бы, успешной, карьере, сыграло продолжение учебы в Англии. По возвращении в Афганистан, начинает работать в МИДе правительства принца Дауда... А дальше, переворот за переворотом. В итоге он остается не удел. Новое правительство Афганистана почему-то считало его английским шпионом, в связи, с чем он неоднократно вызывался в службу безопасности. А так, как там никаких доказательств не было, его отпускали. И вдруг, новый переворот. Амина убивают. К власти приходит Бабрак Кармаль, и почти сразу, в стране появляются русские войска.
   .Рахматулло никогда не испытывал вражды к русским. Возможно потому, что его предки по отцовской линии русские? Вполне возможно, но и то вряд ли. К русским никогда не испытывал
   вражды и его тесть, да и другие афганцы, которых он знал. О России они отзывалась всегда с большим уважением. Они помнили, как эта страна, стоявшая на грани порабощения, не только защитила себя, но и освободила от рабства другие народы Кто-кто, а афганцы знали, что такое борьба за независимость. Об этом им не нужно рассказывать. Это у них в крови. И вот эта страна, к которой, как великому соседу, афганцы относились с уважением, вдруг пришла на их землю. Пришла, чтобы защитить новый режим, который, как только пришел к власти, уже пытается разрушить счастье и благополучие уже его, Рахматулло, семьи. Став полевым командиром, он с такой же ожесточенностью, как в свое время его дед воевал с большевиками, дрался с новой властью, и с теми, кто пришел к ней с поддержкой. Воевал умело. Из боев всегда выходил победителем. Был замечен лидером группировки ИОА (Исламское Общество Афганистана) Раббани, в лице которого всегда имел по отношению к себе поддержку. И только благодаря нему, оказался после лечения в госпитале в Пешеваре, здесь, в лагере Бадабера.
   Рахматулло вздохнул, взял в руки список пленных шурави, и пробежал по нему взглядом. Список заметно поредел. Четверых уже нет. Двоих забил досмерти начальник охраны Абдурахмон. Один умер от гепатита, а последний выехал не так давно в США. Таким образом, остается двенадцать. А вот, что докладывать по ним полковнику Акахмеду, который его уже ждет, Рахматулло не знал. То, что их осталось двенадцать? Так об этом полковника он уже поставил в известность.
   Рахматулло бросил список в папку, вызвал дежурного, и, сообщив, что выезжает в Пешавар к начальству, вышел во двор к ожидавшей его там старенькой тойоте.
  
  
   Он уже привык ранним утром встречать воровато заглядывающий через щель под потолком тонкий лучик восходящего солнца. Вот и сейчас, с большим трудом, повернувшись спиной к соседу, и чувствуя, как кровь ударяет в виски, он открыл свой единственный глаз и попробовал поймать его взглядом. Будто зная это желание, луч ласково пробежал по его давно небритым щекам, мелькнул на лицах товарищей и исчез. А они, двенадцать, почти все искалеченные человеческие подобия, как лежали, так и оставались лежать на покрытом полуистлевшей соломой, глиняном полу. Рваные одеяла, кувшин с ржавой водой. Десять шагов в длину, четыре в ширину - таково жизненное пространство этой камеры. Он с трудом заставляет себя встать. Вытянув вперед руки, стиснув от боли зубы, попытался делать под собственную команду что-то похожее на утреннюю гимнастику.
   -Раз, два, три! Раз, два, три!
   От усердия выступил пот на широком лбу, загорелись заросшие густой щетиной впалые щеки.
   Худой, длинный как жердь, он то опускается на корточки, то тянется к потолку.
   - Надо жить.... Надо жить,- шептал он запекшимися губами, удивляясь, как вообще остался жив после вчерашнего "разговора" с охранниками...
   ...Били его молча, и остервенело. Кулаками, кованными американскими ботинками, камчой, с вплетенными в ее "косички" свинцовыми пулями, по голове и спине. Били, пока он не потерял сознание. Били за то, что во время работы разговаривал с пленным афганским лейтенантом. Может, и обошлось бы, но как назло рядом оказался начальник охраны Абдурахмон, со своей знаменитой плетью. В прошлом месяце он имел неосторожность послать Абдурахмона на три буквы. Тот, к несчастью, зная русский язык, все понял и прямо превратился в зверя.... Тогда его ребята с трудом вернули " с того света". Особенно благодарен он Николаю Семченко, который почти неделю ходил за ним, как за ребенком ... Он тогда не видел, как подбежал Коля, как отбросил в сторону начальника охраны с подручным, и подхватил его на руки. Ему казалось, что тело его стало вдруг легким, как пушинка. На смену дикой, опоясывающей боли, пришло настоящее блаженство. Ему казалось, что он ушел от этого жестокого, так и не понятого им мира. Потом почувствовал, как дернулась его голова, за пустоту стали цепляться пальцы. И снова боль, невыносимая, мучительненая.... А потом, словно через пелену, проступили склоненные над ним лица Коли и товарищей...
   Пульсирующая боль в затылке заставила опуститься на колени и снова лечь на свое место. Камера постепенно просыпалась. То тут, то там раздавался надрывный кашель, хрип, сопровождаемый стонами и тяжелым сиплым дыханием.
   Закрыв глаз, он, стараясь не шевелиться, чтобы вновь не всколыхнуть затихающую боль, попытался забыться. Ничего не получалось. Не зная, почему, он вдруг стал возвращаться в свое недавнее прошлое.
   "ОН"... А кто он в действительности? Витька Богданов? Или Файзулло? Этим именем нарекли его еще тогда "духи". "Тогда...". "Тогда"..., это когда?.. В ноябре прошлого года?.. Точно...
   Со стоном вздохнув, он судорожно подавил прорывающиеся наружу рыдания и, помимо своей воли, в который раз, провалился в воспоминания.
   Он, сержант Витька Богданов, заместитель командира разведвзвода десантно-штурмовой роты не мог простить себе, что с ним произошло. Изо дня в день он терзает свою душу за все, что случилось.... Как он, тренированный верзила, мастер спорта, совершивший более ста прыжков с парашютом, вдруг превратился в высокий, обтянутый кожей скелет, с изъеденными язвами босыми ногами, на которые он с трудом надевал рваные резиновые калоши?
   ...Да, так оно и было.... В ноябре прошлого....
   Тогда был вечер. По разведданным их должны были атаковать духи. Он сидел под маскировочной сетью и курил, бог знает, какую сигарету. Во рту было противно как после тяжелой пьянки. Он давно хотел плюнуть на всех духов и завалиться спать. Но командира взвода вызвали в роту, и теперь он должен был за все отдуваться за весь взвод, в котором было - то, всего-навсего, пара отделений. О некомплекте знали все, а мер никаких не принимали. Обещания о пополнении, оставались обещаниями.
   -Ну, где твои хреновы духи? - со злобой спросил Виктор сидевшего рядом телефониста Васькова.
   Тот лишь неопределенно пожал плечами, явно показывая, что он здесь не при чем. Команда поступила из роты, от командира взвода, который сказал, что скоро прибудет. Виктор недобро усмехнулся, и в этот момент послышался протяжный, напоминавший тяжелый вздох, шелест, а затем громкий хлопок взрыва. Виктор обернулся в сторону взрыва - примерно на полпути от окопа до блиндажа дымилась небольшая воронка. В окопе кроме него и телефониста, никого не было.
   Выглянув из окопа, он осмотрелся, потом резко выскочил на бруствер и бросился к блиндажу.
   В блиндаже большинство солдат лежало на койках. Четверо, в числе которых были два командира отделений, резались в карты.
   -Какого хрена, .... твою мать! - Только и успел крикнуть Виктор, как серия разрывов прокатилась по позиции.
   -Кажется, полезли! - вскочил из-за стола младший сержант Севка Котов, и с криком, - По местам! - схватив автомат, вслед за Виктором выскочил из блиндажа.
   Взрывы раздавались теперь почти беспрерывно. Резкой трелью зазвонил телефон. Виктор вырвал из руки телефониста трубку, послушал, бросил "принято!", и через бинокль стал осматривать лежащую перед окопом степь, по которой словно шарики саксаула, катились фигурки духов.
   -Котов! - крикнул он внезапно охрипшим голосом. - Бери свое отделение и дуй на левый фланг!
   Котов и шестеро его подчиненных почти мгновенно собрались и ушли. Снова позвонил телефон.
   -Товарищ сержант, прут на правый фланг Митина, - сообщил телефонист, выслушав доклад. - Просит подкрепления. Двоих, убили, и еще один тяжело ранен.
   -Кравченко! - Крикнул Виктор выглядывающему из-за бруствера ефрейтору. - Бери пулемет и дуй к Митину на правый фланг! Доложишь обстановку сам!
   Кравченко позвонил минут через пять. Виктор сам взял трубку
   -Они лезут из-за гребня! - захлебываясь от возбуждения орал Кравченко в трубку. - Митина эрэсом разнесло в куски! Одному мне не справиться! И гранат больше нет ни хрена! Я уже все побросал!
   Напоследок Кравченко выругался многоэтажным матом и бросил трубку.
   Мамедов! - Виктор крикнул лежащему на бруствере солдату. - Возьми пару человек и ящик гранат, и вперед на правый фланг! - Затем какое-то мгновение подумав, сказал: "Вот что, Мамедов, оставайся здесь. Я пойду сам. За меня остается Васьков,- кивнул он на телефониста с ефрейторскими лычками на погонах.
   В окопе, на правом фланге, их встретил Кравченко. Трое уцелевших бойцов лежали на бруствере и стреляли короткими очередями. И вдруг все затихло. Виктору стало, как-то не по себе.
   Он взглянул на часы и удивился: два часа боя пролетели как пара минут.
   Слева снова застучал пулемет. Виктор дернулся, подхватил автомат, поправил на голове каску и бросился к брустверу, где уже лежал за пулеметом Кравченко. Подняв к глазам бинокль, он жадно стал вглядываться в лежащую перед ним местн6ость. Сосчитав несколько трупов, он вдруг увидел, как из лощинки выскочило до десятка духов. Все как на подбор были маленького роста.
   Кравченко дал по ним длинную очередь. Трое коротышек остались лежать, остальные скатились в лощину.
   -Ни хрена не пойму, чего они все такие низкорослые? - удивленно спросил Виктор.
   -Кравченко злобно хмыкнул.
   -Это пацаны...
   -Как пацаны!? - еще больше удивился Виктор
   -А так, пацаны. Лет по двенадцать - пятнадцать, не больше, - медленно проговорил Кравченко и злобно ощерился. - Сегодня, товарищ сержант, оказывая братскую помощь афганскому народу, я укокошил уже около десятка пацанов.- И немного помолчав, с сарказмом спросил: "Как ты считаешь, Витя, те, кто родил, вырастил меня, будут гордиться мной?"
   -Да пошел ты ...! - выругался в ответ Виктор и потрясенно замолчал.
   Атака моджахедов возобновилась. Виктор пристроил автомат на бруствере, выбрал цель и открыл огонь. Бил расчетливо и хладнокровно, не обращая внимания на противный визг и разрывы эрэсов.
   Расстреляв спаренный магазин, поспешно заменив его новым, и теперь уже без азарта, а с каким-то злобным упорством, стал искать цель.
   Снова завизжали эрэсы. Виктор тяжело поднялся, отодвинул в сторону раненого Кравченко и взялся за пулемет, готовясь к стрельбе.
   -Ну, началось ... - в сердцах выругался он, и в тот же миг рядом с ним со страшным грохотом вспыхнула ослепительная вспышка. Виктора бросило на Кравченко, и они оба скатились на дно окопа. Он безуспешно пытался подняться, ничего не видя из-за оранжевой пелены в глазах. В ушах стоял какой-то немыслимый звон, во рту ощущался привкус чего-то горько - кислого. Затем снова вспышка и снова взрыв, потом что-то тяжелое на него рухнуло, и все.... Темнота.
   Очнулся, когда духи вытаскивали его из под обрушившегося бруствера. Тяжелая контузия, которую он тогда получил, так его и не отпустила.... Периодические страшные головные боли и заикание. А глаз ему выбили "духи" уже позднее.
   Тогда, в одном из переходов, молоденький солдатик, попавший в плен на неделю позднее Виктора, оступился и уронил с плеч поклажу. Подбежавший моджахед, сбил его с ног и стал пинать ногами. Оказавшийся рядом Богданов, отбросил душмана от мальчишки, и попытался оказать тому помощь. На него сразу же набросились несколько человек. Сбив с ног, стали жестоко избивать. Били тупыми носками тяжелых солдатских ботинок по ребрам, в пах, по голове. Тогда от удара кованым ботинком и был выбит его левый глаз. Солдатика пристрелили, а он, еле державшийся на ногах, вынужден был нести теперь уже две поклажи.
   Моджахеды невзлюбили его сразу. Они чувствовали силу духа этого человека, его свободолюбивый гордый нрав, непримиримость создавшемуся положению, и готовность в любое время совершить экстремальные действия. И чтобы сломать этого сильного человека, подавить в нем все человеческие инстинкты, он подвергался ежедневным истязаниям, и физическим, и моральным. Его даже, как-то расстреляли с другими пленными. Вывели их тогда троих из ямы, где они находились, поставили в нишу под скалой. Двое "духов", которые их привели, отступили метров на десять, и взяли автоматы на изготовку. Полевой командир, на довольно приличном русском заявил, если они хотят остаться жить, у них есть только один шанс - принять "ислам". Тогда с пленными еще не встречались американцы, не предлагали "свободу западного мира"... А тогда.... тогда они, как один, отказались от предложения, ибо каждый знал, приняв "ислам", он должен будет воевать против своих соотечественников.... Ну, а потом.... Потом взмах руки полевого командира, и грохот автоматных очередей. Очнулся от громких выкриков и хохота, стоявших вокруг "душманов". Изрешеченные пулями тела ребят лежали у его ног. Позднее он узнал, что его и не хотели расстреливать. Это была придуманная полевым командиром акция устрашения, цель которой была сломать его, Витьки Богданова, волю. Что бы его ожидало далее, трудно сказать, но моджахедам был нужен такой сильный, как он, человек, способный переносить грузы и снаряжение там, где не может пройти ишак. А потом.... Потом он оказался здесь, в этом лагере, на строительстве сооружаемой вокруг него, глинобитной стены.
  
   Тяжело вздохнув, с трудом повернулся на правый бок и попытался забыться. Давящая духота и дышащая смрадом мерзкая теплая сырость давно уже казалась для него чуть ли не раем и совсем не мешала. Однако, как он не пытался, мысли не отпускали, а спутанным комком шевелились в его воспаленном мозгу. Сердце в груди вдруг забилось часто и гулко - он увидел перед собой родное село на Орловщине, именно такое, каким оно запомнилось, когда он уходил в армию: позолоченные осенью сады, утренняя туманная дымка над ставком, переливчатое пение петухов.... Вот появились отец с матерью и младшая сестренка. Все почему-то в праздничных одеждах и плачут. Вот мелькнула любимая Аксютка .... и, словно приведение, пропала. Казалось, он и не думал. Мысли сами по себе перекатывались с места на место. То вспыхивали, то пропадали. Вот снова мама..... И он, совсем маленький, босоногий мальчонка, тянет к ней свои ручонки, и никак не может дотянуться. И явственно вдруг услышав: "...сыночек, мой родненький!", он вскинулся, и окончательно придя в себя, снова оказался в этом страшном, реальном мире. Слезы медленно катились по его давно не бритым щекам и пропадали в густой щетине рано поседевших волос.
   Николая Семченко подняли ночью.
   - Вставай, Абдурахмон,- склонившись над ним, лежащим в углу камеры на старом дырявом матрасе, охранник тряс его за плечо.
   -А? Что? - вскинулся Николай, - зажмуриваясь от яркого луча электрического фонаря.
   По голосу он узнал подручного начальника охраны лагеря, Саида, такого же, как тот, садиста.
   -Что тебе нужно, Саид? - недовольно спросил Николай, закрываясь рукой от бьющего по глазам луча.
   Саид не привык к таким дерзким ответам, и с трудом сдерживаясь, задрожал от ярости. С какой охотой он схватил бы сейчас этого жесткого, крепкого, как воловий бич, пленного за горло, и бил бы его до тех пор, пока тот не превратился бы в блеющего ягненка.
   Но сделать этого не мог. Ночью прошел с ветром ливень и где-то повредил электрическую линию. А аварийный дизель-генератор, который находился в подсобном помещении мечети, охранники запустить не смогли. Электрик, тоже из пленных шурави, Абдулло, был очень болен, и лежал тут же в камере с высокой температурой. А поскольку Николай неоднократно помогал Абдулло ремонтировать этот дизель, о нем и вспомнил его тезка, начальник охраны лагеря Абдурахмон.
   Уже более полугода, как он, Николай Семченко в этом лагере, и почти полтора года, как в плену.... Да.... плен. Прошло с того памятного дня времени, и мало, и много...
   Нет-нет, да и возвращается он в тот, не так уже далекий день...
   ... Николай не первый раз шел по этой трассе и знал, как только появится седловина, колонна провалится в густой туман. И точно, через какое-то время их поглотила клубящаяся белесая мгла. И, только несведущий мог думать, что это туман. На самом деле это были припавшие к земле самые обыкновенные облака. Именно те, которые все привыкли видеть высоко в небе.
   Машины шли медленно, включив все габариты. Под колесами грязью струилась слякоть. Мгла рассеялась внезапно, как и появилась. Вдоль дороги мелькали припорошенные снегом кусты можжевельника, а кое-где, что казалось абсолютно невероятным для суровых горных условий, нет-нет, да попадали самые настоящие цветы. Николай уже знал про этот феномен природы - это были первоцветы местных крокусов...
   ...Колонну духи в клещи взяли классически. Ударили почти одновременно по головному и замыкающему колонну бронетранспортерам, а потом по всей колонне.
   Николай выскочил из горящей кабины и, прокатившись по земле, туша, загоревшую на спине афганку, опустошил на звук стрельбы половину обоймы пистолета. Автомат остался в кабине "КамАЗа". Осмотрелся. Вокруг творилось, что-то невообразимое. Он еще не знал в тот миг, что в бэтээре, за которым шла его машина, все погибли. Вот метнулся от своей горящей машины Олег, водитель следовавшей за ним, машины. Не успел ему крикнуть, как афганку того в двух местах вспороло, вывернув нательное белье - точно два белых клочка ваты вывернуло, а Олег даже не шелохнулся. Точнее его рука два раза покорно дрогнула от ударов пуль, вот и все.
   Николая припекало пламя горевшего впереди БТРа. От стоявших сзади машин доносились крики, стрельба. Он поднялся на ноги и, пригнувшись, вышел из-за своей горевшей машины, держа палец на спусковом крючке "ТТ". И вдруг столкнулся с тем, кто убил Олега. Цель была так близко от него, и враг был так не похож на врага, что он непроизвольно отвел пистолет в сторону.
   Перед ним стоял мальчишка лет двенадцати с выпученными от страха, ничего, кроме страха, смертельного животного страха не выражавшими черными глазами.
   Рот у мальчишки был открыт, а глаза, глаза были, как два ружейных ствола. Он был в цветастом халате, а в руках держал хорошо знакомый Николаю наш автомат Калашникова.
   -Ты что! - крикнул ему Николай, хотя это было совершенно бессмысленно, тот вряд ли что понимал. - Брось оружие, пацан! Брось, кому говорят!
   Он кричал на этого ничего не понимающего мальчишку, зная, что крик его не имеет смысла, но не стрелял.
   И тогда в глазах мальчишки мелькнула осмысленность. Может быть, ему показалось, что он выиграл. Он повел стволом своего автомата и ударил в Николая смертельной струей.
   На этом для него тогда все и закончилось.
   Сознание возвращалось постепенно. Сначала он ощутил жуткую боль в левом плече, потом в левом бедре. Автоматная очередь прошлась, по всей вероятности, от самого плеча, до ноги. Неожиданно услышав шум двигателя, он решил, что находится у своих, в бэтээре. С трудом, подняв тяжелые веки, сквозь полумрак увидел над собой бородатое лицо.
   -Ну, как, шурави, очухался? - бородач скалил в улыбке зубы. Николай не ответил. Он повел глазами и увидел еще несколько бородачей. Гадать, где находится, не было смысла. И ежу понятно, что вокруг его духи, и бронетранспортер, в котором он лежит, скорее всего, из колонны, в составе которой он совсем недавно следовал на своем КамАЗе.
   Вскоре бронетранспортер остановился. Бородач, который обратился к нему на чистом русском языке, помог выбраться из бронированной машины, остановившейся во дворе небольшого глинобитного дома, окруженного такой же глинобитной стеной. Возле нее на корточках сидели около десятка людей с автоматами и винтовками. Увидев Николая, они вскочили и, размахивая оружием, со злобной радостью загалдели.
   Придерживая Николая, бородач помог ему пройти в дом. Перевязку, которую ему наложили там, на поле боя, была сделана наспех, и поэтому бородач ее обновил. За это время Николай успел оглядеться. Комната, в которой он оказался, имела довольно неприглядный вид. Мебель отсутствовала. Только на замусоренном полу валялись несколько матрасов, прикрытых темно-серыми армейскими байковыми одеялами, на одном из которых, теперь лежал он, Николай. Посреди комнаты стояли две сдвинутые вместе табуретки. Покрытые грязной тряпкой, они явно заменяли собою стол. Подтверждением этому были лежавшие на нем алюминиевые миски.
   Потеря крови давала о себе знать. Сознание его начало куда-то проваливаться. Словно через туман он наблюдал, как бородач зажег керосиновую лампу, поставил ее на импровизированный стол, с которого уже исчезли алюминиевые миски.
   Очнулся от крика петуха. Первая мысль была, "где он?". Посмотрев в единственное окно, откуда били прямо в лицо яркие лучи восходящего солнца, он отвернулся и, увидев стоявшую на табуретках лампу, все вспомнил. И разгром колонны, и парнишку с автоматом, и то, как попал в этот кишлак, и в эту хижину.
   Скрипнула дверь. Бородач принес завтрак.
   - Попробуй местную еду, Абдурахмон, - дружелюбно, предложил он.
   - Почему, Абдурахмон? - Николай повернул голову в сторону бородача.
   - Так решил старейшина кишлака. Отныне ты Абдурахмон. А меня зовут Рашид.
   Николай закрыл глаза. - Ну что ж, Абдурахмон, так Абдурахмон,- мысленно согласился он на свое новое имя, раздумывая, отказаться, или нет от предлагаемой еды. Но, поняв, что в его нынешнем неопределенном положении глупо отказываться - больше могут и не предложить, с трудом сел и, придвинувшись к импровизированному столику, взял из миски лепешку и принялся медленно жевать.
   - У тебя, наверное, есть масса вопросов, - сказал Рашид. - Спрашивай.
   Николай молча попытался пожать плечами, но, приподняв левое плечо, скривился от боли. Больше всего интересовала, конечно же, собственная судьба, но ему казалось, что спрашивать об этом, - значит показать свой страх. И все же он решился ...
   - Почему меня не пристрели там, а взяли раненного, и теперь возитесь со мной?
   -Скажи спасибо Махмуду. Это он встал на твою защиту, когда тебя хотели пристрелить моджахеды.
   - А кто такой, Махмуд? - Николай вопросительно посмотрел на Рашида.
   - Махмуд, это внук старейшины кишлака. Он рассказал, что ты мог его убить, но не сделал этого.
   Теперь Николай вспомнил этого мальчишку, и внутренне содрогнулся, вспомнив детали этой встречи.
   -Теперь все мне понятно, - кивнул он головой и, посмотрев внимательно на собеседника, спросил:
   - Рашид, откуда ты так хорошо знаешь русский язык? Ты что, учился в Советском Союзе?
   -И не просто учился, а и родился, и жил там всю жизнь. - Рашид весело рассмеялся.- Тебе, наверное, интересно знать, как я оказался здесь? Хорошо, попробую рассказать...
   Он отрезал кусок мяса, неспеша отправил его в рот, затем вытер его рукавом халата и неторопливо продолжил:
   -Я незаконнорожденный сын советского офицера. Родился в Таджикистане, в приграничном с Афганистаном кишлаке. Рядом была погранзастава, где и проходил службу мой отец. Там он и соблазнил мою мать. А когда узнал, что она беременна, трусливо сбежал, попросив у начальства перевода. Отец матери, мой дед, узнав о позоре дочери, хотел ее убить, но, пожалел и выдал замуж за нищего слабоумного Акбара. Ему тогда было немногим более сорока, а маме всего семнадцать. А когда я родился, все были удивлены - как у такого никчемного юродивого, может родиться такой здоровый мальчик. Но, посчитав, что это воля Аллаха, все пересуды закончили.
   Видимо отец у меня был умным, и я унаследовал его гены. Школу я закончил в Душанбе, куда переехала моя мать после смерти отчима, с золотой медалью. Потом учеба в университете на филологическом факультете. А потом советские войска вошли в Афганистан. И я, как лейтенант запаса, был призван на два года, и отправлен на эту войну. Прошло какое-то время, и я понял, что героем на этой войне быть нельзя. Задача была дожить до дембеля. Через полгода у меня заканчивался двухгодичный срок службы. Но очередной бой с моджахедами все перечеркнул. Когда во взводе в живых кроме меня остался только один тяжелораненый сержант, я решил, что все. ... Амба. ... Вот так я и оказался у моджахедов. Заранее я к этому не готовился, как-то само получилось. Умирать уж очень не хотелось ...
   -А теперь, ты бессмертным стал, что ли? - усмехнулся Николай
   -Нет, конечно, - качнул головой Рашид, - но если это случится, то меня будут считать настоящим интернационалистом, который бескорыстно сражался за чужую свободу, а не за великодержавные интересы.
   -И что же ты совершил, чтобы тебя моджахеды посчитали героем? - язвительно поинтересовался Николай.
   -Видишь ли, я уже давно полевой командир, и у меня в подчинении, по нашим меркам около взвода моджахедов. Например, недавно мы разгромили два советских поста на дорогах. А сейчас вот, автоколонну ....
   -И тебе никого не было жалко? - тихо спросил Николай. - Их ведь тоже призывали, как тебя, куда ж им было деваться - то?
   -В Америке, те, кто не желал идти на войну во Вьетнаме, сжигали повестки, - глухо ответил Рашид, и, пряча глаза, отрезал и отправил в рот очередной кусочек мяса.
   -Ты, наверное, и мне решил предложить стать настоящим интернационалистом? - задумчиво жуя лепешку, осторожно поинтересовался Николай.
   -А это уж тебе решать, да и подлечиться сначала надо, - Рашид усмехнулся, продолжая жевать мясо.
   - А если откажусь ...
   - Отправим за кордон, - невозмутимо ответил Рашид. - А если нет, шариатский суд решит, что делать с поджигателем кишлаков и убийцей детей и стариков...
   ...Тогда у него не было с собой никаких документов. Одет он был в афганку, на погончиках которой не было никаких знаков различия. Мустафа, местный контрразведчик, который его допрашивал после памятного разговора с Рашидом, все допытывался, кто он по воинскому званию. На тот период Николаю уже исполнилось двадцать шесть лет, и контрразведчик никак не мог поверить, что этот высокий, крепкий, спортивного вида человек не офицер, и даже не прапорщик, а простой гражданский водитель.
   - Ты уже больше месяца с нами, Абдурахмон, сказал ему однажды Мустафа, - я видел, что ты изучаешь нас, но и мы изучали тебя. Мы проверили через своих людей, ту часть, к которой, как ты говоришь, был приписан. Но там никаких сведений о тебе нет. Может ты разведчик, и у тебя офицерское звание. Кто ты? Старший лейтенант? Капитан? Может и имя у тебя другое?
   - Нет, Мустафа, - ответил тогда Николай, - то, что я рассказал тебе о себе, правда.
   Позднее, когда он оказался высоко в горах, в семейном лагере моджахедов, с ним пожелал переговорить даже сам Ахмад Шах. По русски он говорил безукоризненно. Спросив откуда родом, чем занимался в Афганистане, он, окинув его фигуру оценивающим взглядом, поинтересовался, какими видами спорта тот занимался. Николай честно ответил, что увлекается восточным единоборством. Ахмат Шах понимающе кивнул головой и без предисловий предложил Николаю пойти к нему в личную охрану. Тот отказался, и уже месяц спустя, оказался здесь, в этом лагере.
   Жалеет ли он, что отказался от предложения самого Ахмад Шаха. Конечно, нет. И
   хотя он жил в семейном лагере моджахедов около полугода и имел возможность свободного перемещения, всегда чувствовал, что за ним ведется негласное наблюдение. Возникали ли у него мысли о побеге. Да, возникали и довольно часто. Но он был реалистом и видел, что одному это не под силу, тем более, что лагерь находился высоко в горах, и дойти до него и выйти из него, можно было только по одной горной тропе, которая всегда была под усиленной охраной моджахедов.
   Николай оказался способным к изучению афганского языка, в основном это были, дари и фарси, и уже через пару месяцев довольно бегло говорил на том и другом. А старейшина лагеря, мулла Саттикула, взялся его учить основным принципам шариата. Отказаться Николай не мог. Это вызвало бы у окружающих подозрение. Он отпустил бороду и усы, одет был в афганскую одежду, и практически ничем не отличался от обыкновенного афганца.
   Читая, теперь уже самостоятельно, Коран, он стал ловить себя на том, что больше и больше начинает верить истинам этой полуторатысячелетней мудрости. Но заложенное в нем советское воспитание, пионерское, а потом и комсомольское прошлое, помимо его воли, останавливало его.
   Дни тянулись томительно. Имея возможность свободного перемещения по лагерю, он постепенно познакомился со стариками, живущими здесь со своими семьями и детьми, с молодыми моджахедами, периодически появляющимися в лагере, чтобы повидаться со своими близкими. Часто виделся он и со своим "крестником" Махмудом.
   Общаясь с этими людьми, Николай все больше погружался в их житейский быт, узнавал их нравы и обычаи, и постепенно начал осознавать, какой страшной трагедией обернулась война для афганцев. Ему становились известными факты, когда старший брат был командиром роты правительственных войск, а младший - полевым командиром моджахедов, когда дети воевали против отца. Много он узнал и о героическом прошлом афганского народа, о котором не найдешь и слова ни в одном учебнике по истории.... Например, все, даже дети, с гордостью говорят о победах афганского народа над английскими колонизаторами в ХІХ и начале ХХ веках. В 1839-1842 годах был разбит 16-титысячный отряд колонизаторов. По преданиям корпус был вырезан в ночное время. Спасся тогда только один человек. В 1880 году у местечка Майванд, в Кабуле, англичане снова потерпели поражение. Тогда была уничтожена бригада колонизаторов. И самая жестокая битва произошла в 1919 году, когда 60-титысячная афганская армия, разбила наголову 160 - тысячную армию англичан.
   И чем больше Николай узнавал об Афганистане, его народе, тем чаще стал задумываться, зачем, такая великая держава, как СССР, находится здесь.
   Однажды с ним снова пожелал встретиться мулла.
   - Ты уже довольно долго живешь в нашем лагере, Абдурахмон, и рана твоя уже зажила, и я хотел бы испытать тебя - примешь ли ты Ислам? Николай от неожиданности растерялся. Сразу на память пришла мать, которая перекрестила его перед самым отъездом, и подарила крестик. Он и сейчас был на его груди. Моджахеды, к его удивлению, проявили благородство и оставили его. Николай не знал, что и ответить. С одной стороны он был христианин, а если посмотреть с другой стороны - атеист...
   - Можешь подумать, Абдурахмон, - понимающе качнул седой бородой мулла.
   Но Николай уже решил. Он твердо сказал "нет".
   Отказ принять мусульманскую веру и отказ идти в телохранители к Ахмад Шаху, и предопределило его дальнейшую судьбу. Вскоре он был переправлен в Пакистан, и доставлен в учебно-тренировочный лагерь моджахедов.
   По прибытии в лагерь, в котором было уже около десятка советских военнопленных, администрация, в лице Рахматулло и его заместителя Абдурахмона, к Николаю отнеслись довольно настороженно. Видимо сыграло свою роль его знакомство с самим Ахмад Шахом, о чем вероятно рассказали и доставившие его в лагерь моджахеды. Рахматулло лично побеседовал с Николаем, посетовал, что тот отказался принять Ислам, и был очень удивлен его отказом от очень выгодного предложения, о котором мечтает большинство моджахедов - стать личным телохранителем самого Ахмад шаха Масуда. В заключении высказал надежду, что Абдурахмон пересмотрит свои взгляды на Ислам, и станет правоверным мусульманином.
   Его заместитель Абдурахмон, возненавидел его сразу. Сначала он возмутился, что у пленного такое же имя, как у него.
   -Хотел бы я знать, какой ишак наградил тебя таким благородным именем, - прохрипел он с яростью, бросая оценивающий взгляд на атлетическую фигуру своего тезки - шурави.
   - А ты спроси у своего начальника Рахматулло, - нагло улыбаясь, ответил Николай, - и незабудь в точности повторить свой вопрос.
   От неожиданности Абдурахмон не нашелся что ответить. Он привык, что его имя наводит страх на всех пленных, а тут такой наглый ответ. Поняв, что, назвав ишаком того, кто дал такое же имя, как у него, пленному, он совершил ошибку, Абдурахмон, чтобы как-то скрыть свое замешательство, резко перевел разговор на порядки в лагере и ответственности за их нарушение. Отпуская Николая, он мысленно дал себе слово поставить на место этого наглого шурави, и сделать его послушным, как овечку. Абдурахмон и представить себе не мог, что он не только не исполнит задуманного, но и потерпит вскоре от этого пленного шурави, довольно впечатлительное и унизительное поражение...
  
   Неисправность, хотя и работали при одной керосиновой лампе, устранили быстро. Помогал ему пленный афганский лейтенант Голь Мохаммад, или просто, Моммад. Генератор несколько раз чихнул, затарахтел с перебоями, снова чихнул и, наконец, заработал в густом ровном режиме. Николай включил рубильник, и тусклый свет идущий от привязанной к потолку небольшой покрытой густой пылью лампочки, осветил помещение.
   Выждав какое-то мгновение, он с наглой ухмылкой подошел к Саиду и попросил две сигареты:
   - За работу, - коротко бросил он, и нагло уставился в пышущую ненавистью багровую рожу охранника.
   Саид в растерянности посмотрел на своего начальника, явно не зная, что предпринять. Абдурахмон скривился, и в знак согласия кивнул головой.
   Николай, подмигнув Моммаду, который, зная, что его друг не курит, с удивлением смотрел за его действиями, спрятал сигареты в карман шаровар, и, убрав улыбку, вопросительно посмотрел на Абдурахмона.
   Абдурахмон подошел к работающему генератору, и с важным, ничего не понимающим, видом, осмотрел его со всех сторон, затем, переведя взгляд на Николая, процедил сквозь зубы:
   -Оба до утра останетесь здесь. Будете дежурить. И Аллах свидетель, - Абдурахмон закатил глаза к потолку,- если эта машина снова остановится, я живьем сдеру с вас ваши вшивые шкуры.
   - А ты не боишься, что мы сбежим, оставляя нас одних? - бросил вслед уходящим Николай, явно желая проверить, оставит Абдурахмон с ними охранника, или нет.
   - Не боюсь,- не оборачиваясь, со злобой ответил тот.- Охранник будет снаружи, и если что-то будет не так, пристрелит вас, как паршивых баранов.
   Зная Абдурахмона, Николай понял, тот не шутит.
   Покосившись на закрывшуюся за моджахедами дверь, он подошел к Моммаду, и полуобняв за плечи, протянул тому доставшиеся от Саида, сигареты.
   - Вот, дружище, забирай. Я их попросил только ради тебя.
   Моммад растроганно улыбнулся, дрожащей рукой взял сигареты. Одну аккуратно заложил за отворот нуристанки, вторую прикурил от непотушенной еще керосиновой лампы. С наслаждением затянувшись, он устало опустился на корточки около стены, и прикрыл глаза. Рядом примостился Николай. Он вытянул уставшие ноги, и прислонился спиной к прохладной стене. Оба молчали. Каждый думал о чем-то своем.
  
   Голь Мохаммад хорошо помнит свое знакомство с этим шурави. Тогда в камеру, в которой он находился, привели новичка. Перед пленными предстал высокий, физически крепкий, с прямым взглядом, довольно симпатичный человек. Короткая черная бородка делала его похожим на Мефистополя. Подождав, пока закроется за охранником дверь, он улыбнулся широкой располагающей к себе улыбкой и, поздоровавшись, пожелал всем здоровья. Все слова приветствия и пожелания прозвучали сначала на фарси, потом на дари. И никто тогда и подумать не мог, что этот человек, шурави. Содержались в тюрьмах и тогда, да и сейчас, практически все вместе. И шурави, и афганцы. А поскольку все были одеты в афганскую национальную одежду, и у всех советских пленных были мусульманские имена, а многие из них знали в совершенстве, и фарси и дари, отличить их от пуштуна, или нуристанца, было практически невозможно. О выходцах же среднеазиатских республик, и говорить было нечего. Их этнических земляков в Афганистане было довольно много.
   Никто никогда не слышал настоящего имени этого человека. Позднее, когда Моммад познакомился с ним ближе, тот представился Николаем. А тогда, когда он назвался Абдурахмоном, все были в шоке. В лагере был только один Абдурахмон-начальник охраны лагеря, и поэтому восприняли это представление за неудачную шутку. Поверили только утром, когда новичка охранник назвал Абдурахмоном.
   А вскоре о нем заговорили все. И пленные, и моджахеды. Он скрывал от всех, что владеет приемами восточных единоборств. Но, поскольку умение это требует ежедневных тренировок, он и решил легализоваться. В целом же преследовалась и другая цель. Но об этом знали всего несколько человек, и среди них он, Моммад.
   Все произошло на одном из складов стрелкового оружия. Тогда убирали смазку с поступивших на склад автоматов "Калашникова" китайского производства. Проходя мимо одного из охранников, он неожиданно предложил тому разбить ногой на потолке электрическую лампочку. Или, хотя бы, просто достать ее рукой. Тот, как ни старался, ничего сделать не мог. И не удивительно - лампочка висела на высоте двух с половиной метров.
   Тогда Николай присел на корточки, сжался, словно пружина, и вдруг, резко выпрямившись, в мощном прыжке сшиб ногой лампочку. Со всего лагеря сбежались моджахеды. Пришел и начальник охраны Абдурахмон. По просьбе моджахедов Николай повторил трюк с лампочкой.
   Пленные аплодировали, а моджахеды угрюмо молчали. Вот тогда Абдурахмон, испугавшись, что этот опасный шурави может сбежать, или, принести другие неприятности, приказал заковать его в кандалы. Не даваясь, Николай дрался профессионально. Он раскидывал охранников, как котят. Ухитрялся дать сдачи даже тогда, когда ему заковали в кандалы и руки и ноги. Пять охранников с трудом скрутили взбунтовавшегося Николая и бросили его в карцер. И только по истечении двух дней Абдурахмон освободил своего тезку, а еще через день, вынужден был снять с него кандалы.
   Все случилось тогда для всех довольно неожиданно. В результате словесной перепалки между двумя Абдурахмонами, в которой начальник охраны обозвал Николая дохлым ишаком, тот неожиданно предложил обидчику померяться силами, с условием, если он победит, то шурави получат право сыграть с моджахедами в футбол. Если нет, то он готов носить кандалы и далее.
   Разговор слышали, как моджахеды, так и пленные, поэтому Абдурахмон вынужден был согласиться.
   Схватка была короткой. Николай бросил начальника охраны через себя с такой силой, что тот даже заплакал, не столько от боли, сколько от стыда. Все пленные, и шурави и афганцы свистели и прыгали от восторга, как дети.
   Абдурахмон оттолкнулся от песка, поднялся на ноги и, вытирая кровь и слезы с лица, спросил с ненавистью:
   -А кто мне даст слово, что вы не разбежитесь во время матча?
   -Сами не разбежитесь, - по-русски ответил Николай, и нагло улыбаясь, добавил на фарси, что это в их планы пока не входит.
   Футбольный матч состоялся в воскресенье, ровно через две недели после состоявшегося уговора. Болеть за свою команду собрались почти все моджахеды: и постоянный состав, и курсанты. За пленных болеть было не кому, кроме узбека Азида, которого не взяли в команду (он не умел играть в футбол), и Исломуттдина, уроженца одной из закавказских республик, который не захотел выступать против моджахедов.
   Перед матчем Николай собрал команду. Обступив его кружком, все с напряжением ждали, что он им скажет. Николай обвел всех тяжелым взглядом и тихо произнес: "Ребята, надо сделать все, чтобы победить духов. - Затем, немного помолчав, добавил. - В 41-м футболисты киевского "Динамо" победили футбольную команду фашистов. И мы должны доказать, что достойны памяти этих героев. Может быть и про нас, когда-нибудь также вспомнят".
   И вдруг, широко улыбнулся. - Чего носы повесили, хлопцы?! Живы будем, не помрем! Веселее, веселее смотреть! Вот так! - обнял он за плечи улыбающихся Виктора и Кольку Федорова, и, обведя всех веселым взглядом, спросил: "Победим?".
   -Конечно, победим! - засветились уверенными улыбками ребята и, построившись, побежали на свисток судьи к центру футбольного поля.
   И хотя могло показаться, что произнесенные им перед командой слова наполнены пафосом, Николай произнес их совершенно искренне. Да иначе быть и не могло - все они были точно в таком же положении, как те герои, и это обращение к ним, было, как никогда, кстати.
   И они победили. Победили, не смотря на то, что в отличие от пышущих здоровьем моджахедов, были измождены. Не смотря на то, что не имели возможности тренироваться, как их противники, которые играли в футбол почти каждый вечер. Они победили с разгромным счетом 7:2! Четыре мяча в ворота моджахедов забил Николай, он же Абдурахмон.
   Победители радовались как дети. Со слезами на глазах они поздравляли друг друга с
   победой.
   Выслушав Абдурахмона, выдавшего идею футбольного матча с пленными шурави, как свою, Раббани дал разрешение на его проведение. Он был уверен, что победа моджахедов, в которой он не сомневался, поднимет их моральный дух в борьбе с неверными. Когда же стало известно о поражении их команды, он пообещал отправить Абдурахмона рядовым моджахедом в Афганистан.
   После этого случая, условия содержания советских пленных были резко ужесточены. За малейший проступок было одно наказание - ночь в глубокой яме - зиндане, в которой было поколено жидкой грязи. Создавалось такое впечатление, что Абдурахмон боится, что пленные договорятся между собой, и совершат побег. А вот тогда его точно отправят в Афганистан. И он делал все, чтобы не допустить этого...
  
   Николаю было известно, что его друг занимается уборкой служебных помещений коменданта лагеря Мушаррафа и его заместителя Рахматулло. И как только появлялась возможность, Моммад всегда делился с ним полученной там информацией.
   Выкурив половину сигареты, Моммад осторожно положил окурок за отворот нуристанки, туда, где уже лежала одна из подаренных ему сигарет, и посмотрел на впавшего в дрему друга.
   В это состояние Николай впал сразу, как только оказался сидящим на полу рядом с Моммадом. Давали знать тревоги последних дней, и, практически, бессонные ночи. Усталость свинцовой тяжестью наполнила тело, и тянуло в сон. Это случалось всегда, как только он начинал расслабляться. Почувствовав на себе взгляд, он собрал всю свою волю, встряхнул головой и, как ни в чем, ни бывало, улыбнулся Моммаду
   -Вот что, Николай,- без предисловий начал тот. - Вчера слышал разговор Рахматулло с Абдурахмоном. Речь шла о патронах к "Кашниковым", которые должны поступить на склад. Помнишь, протирали автоматы? Вот как раз к ним.
   -Значит все-таки скоро выпуск - Николай знал, что после выпуска моджахеды получали вооружение, и только потом осуществлялась их отправка в Афганистан.- Как твои ребята, не подведут?- Он положил руку на плечо товарища.
   -Нет,- Моммад посмотрел в глаза Николаю. - Хотя тем, кому я доверяю как себе, не так уж много. Ты бы лучше к своим шурави присмотрелся. Не нравится кое-кто из них. Я тебе уже говорил об этом.
   -Да, ты прав, дружище, - вздохнул Николай, - думаешь, я не понимаю, почему нас на ночлег определяют каждый вечер по новым тюрьмам? - Все понимаю, дорогой мой рафик Моммад, все понимаю.... Я знаю, кто стучит Абдурахмону, но пока трогать их нельзя. Пусть стучит....Уберешь, найдут другого. Потом снова вычисляй. Ты думаешь, я всем доверяю? Нет. Верю, как себе, только троим.
   -Ты мне вот, что скажи. Когда Мушарраф бывает в лагере? Я за все время, что здесь, видел его лишь пару раз. Насколько мне известно, комендант лагеря он.
   Моммад бросив на Николая пристальный взгляд, задумался.
   -Чего молчишь? Думаешь, хочу шлепнуть его? - усмехнулся Николай.
   -Нет, не думаю, Коля. Ты же не самоубийца. Тем более майор всего лишь маленькая пешка. Думаю, когда удобнее тебе его перехватить. Ты хочешь выдвинуть ему наши требования? Так?
   -Да именно так. Эта Торн, когда была здесь, обещала сообщить о нас Красному Кресту. Но видишь, время прошло, а вокруг нас как была тишина, так и есть. Я один раз прорвался к Рахматулло, да ты же знаешь, - Николай покосился на друга, - все ему выложил. Тот обещал передать своему начальству, и все. Тишина. Единственно, чем он меня успокоил, - сказал, чтобы я молил аллаха, что оказался в этом лагере, а не в лагере Хекматиара.
   -Что верно, то верно, - горько усмехнулся Моммад. - В лагерях Хекматиара пленные долго не задерживаются. У них там два пути: или с моджахедами против неверных, или к всевышнему, - он поднял глаза к потолку. - А насчет Мушаррафа... - как только он появится в лагере, сразу дам тебе знать.
  
   Рано утром, когда стало известно, что неисправность на линии устранена, они заглушили дизель, и их увели. И что было удивительно - Абдурахмон разрешил им до обеда отдохнуть, правда, в разных камерах.
   Моммад в камере был один. Всех пленных уже давно увели на строительство стены.
   Он долго ворочался на лежанке, и никак не мог заснуть. Мысли роились в его уставшем мозгу, унося его в не так уже далекое прошлое...
   В плен он попал под Шиндантом, хотя и контуженным, но довольно глупо. Сдали его моджахедам его же подчиненные, которые перебежали на их сторону. Пять человек. Ударили чем-то тяжелым по голове, и все.... Очнулся уже в лагере Аманулло Шаха, одного из полевых командиров Ахмад шаха Масуда. На удивление, его не били. Предложили воевать против неверных. Он отказался. Тогда его просто отправили в этот лагерь.
   А ведь так все хорошо тогда начиналось.... Он в тот день помогал отцу в автомастерской. Хотя город только просыпался, они уже закатывали под навес очередную, пригнанную для ремонта, автомашину. И вдруг сигнал грузовика, протяжный, басовитый. Это друг Моммада, Салех, уже год, работавший кучи (шофером) на богатого автовладельца Фатеха.
   -Случилось! Случилось!- Кричит он, высунувшись из кабины.- Революция!
   ... Было обычное утро трудового Кабула. Толкали впереди себя тяжелые, груженые тележки хазарейцы, прибивали пыль водой из чайников около своих мастерских портные и сапожники, женщины, спрятавшие свои лица под паранджу, замачивали ковры в мутной воде одноименной реки Кабул.
   -Ты что, пошутил насчет революции? - Моммад подбежал к Салеху.
   -Нет, Моммад, сейчас не до шуток.... Поехали к танкистам...
   Моммад знал, что старший брат Салеха танкист, большой начальник и ему льстило, что он сейчас увидит его.
   -Постой, постой, ты куда, Моммад? ... А машина? - Отец в растерянности смотрел на убегающего сына.
   -Дочиним после революции! - вместо Моммада со смехом ответил Салех, отпуская сцепление.
   Они приехали в танковую бригаду, которая дислоцировалась в Пули - Чурхи, вовремя. Салеха тут знали, и пропустили обоих беспрепятственно. Митинг начался в 9 часов утра. Перед танкистами выступал рафик Аслан Ватанджар, один из лидеров революции. Его сообщение о начале революции танкистами было встречено с ликованием.
   Оба остались в бригаде. Брат Салеха, начальник штаба бригады, определил обоих подвозить к танкам со склада боеприпасы. И уже, через час, бригада вышла за пределы городка и маршем пошла в сторону Кабула. Над городом кружатся самолеты и вертолеты...
   Моммад сел, прислонившись к холодной стене камеры. Ему вдруг показалось, что он явственно слышит сообщение "Радио Афганистана"...
   "Радио Афганистан", находящееся пол полным контролем революции, сообщает: "Время - 18 ч.00 м. Восставшими взят президентский дворец. Дауд пытался оказать отчаянное сопротивление и тяжело ранил офицера, который предложил Дауду сдаться в плен. Разгневанные революционные солдаты расстреляли врага народа Мохаммеда Дауда" ... "Время - 19 ч.00 м. Ура! "Радио Афганистан" сообщает своему народу, всему миру, о победе революции!"... Этот день 7 саура 1357 года(27 апреля 1978 года) запомнился ему на всю жизнь...
   Моммад зажал уши, и снова откинулся на лежанку. Сон не шел. Всплывали новые и новые воспоминания...
   ... Вот он курсант Ташкентского военного училища, где проходит учебу с такими же, как он, молодыми афганцами. Он с удивлением узнает, что в этой советской республике, простой мусульманин имеет право на бесплатное образование, медицинское обеспечение, получение жилья. Для детей бесплатные детские садики. Здесь нет бездомных, нищих, безработных. Нет беспризорных детей, как у них, в Афганистане.
   И вот, когда Афганистан решил построить такое же свободное общество, как в соседней стране, началась война.
   В 1979 году, как и все простые афганцы, он с благодарностью воспринял приход советских войск, чтобы помочь им защитить Апрельскую революцию, открывшую простым людям путь в счастливое будущее...
   Разве мог он, сын простого ремесленника, что будет офицером такого элитного подразделения, как "коммандос"? Конечно, нет.
   Дом отца стоял у подножия выжженной, мрачной вершины. С его плоской крыши хорошо, как на ладони, был виден Кабул. Моммад и сейчас, с закрытыми глазами видит эту панораму - широкий проспект Майванд, площадь Спинзар, утопающие в зелени белоснежные виллы богатых людей. Усмехается, и снова перед ним эта гора, у подножия которой один к одному лепятся обыкновенные глиняные дома... Скорее гнезда, а не дома, в которых ютится многосемейная кабульская беднота. А рядом, даже трудно в это поверить, обыкновенные, выдолбленные в горе киркой и лопатой норы, где и живут люди вместе со скорпионами, блохами и змеями. Это уже потом, после революции, многие семьи этого Гарлема получили квартиры в Новом микрорайоне города. Получила квартиру тогда и семья отца.
   И, кажется, еще совсем недавно у него, босоного, в грязной порванной одежде, мальчишки, была несбыточная мечта стать шофером - кучи.
   Моммад помогал тогда отцу, работавшему на одного очень богатого автовладельца. Из индустриально развитых стран в Афганистан всегда поступают автомобили. Легковые автомобили иногда перекрашивали в желтый цвет под такси, а грузовики хозяин требовал переоборудовать на сугубо афганский лад.
   Универсальным транспортным средством в Афганистане всегда был и остается верблюд. Это животное издревле считается не только транспортным средством. Он еще и друг, и не просто друг, а надежная опора, да и вообще, как известно - живое существо.
   И вот, когда в стране появился автотранспорт, суеверные афганцы посчитали, что и машина, которая в какой-то степени заменила верблюда, тоже имеет душу. А раз так, то и она является другом, и поэтому ее нужно оживить.
   Машина обрастает огромным кузовом, на стенках которого появляются живописные виды Мекки, водные пейзажи, крылатые кони, фантастические птицы. В кабине, где только можно, развешиваются разные бляшки, мониста, флажки с изречениями из Корана, и точно такие же кисточки, какими украшаются верблюды. А над ветровым стеклом, с внешней стороны, рисуются от сглаза два больших ока.
   И чтобы стать водителем именно такой машины, Моммад, за определенную плату, становится учеником. Обучение было два года. И не простых два года. Без преувеличения можно сказать - опасных два года.
   Дело все в том, что ученик сидит не в кабине, как это принято в других странах. Он висит, в прямом смысле этого слова, на заднем бампере. Только так, по мнению шоферов-кучи можно научиться смотреть в глаза опасности, без страха заглядывать в глубокие пропасти, стойко переносить и жару, и холод, а если нужно, то и спасть машину...
   Учебу Моммад не успел закончить. Произошла революция. Он вступает в демократический союз молодежи Афганистана.
   Ему тогда повезло - он был грамотным. Отец отдавал часть заработанных денег мулле, и тот учил мальчишку грамоте. А когда пришла новая власть, правительство начало борьбу с безграмотностью. И Моммад, владевший уже письмом, чтением и азами математики, придя в ликбез, сразу сдал экзамен на аттестат зрелости.
   От демократического союза молодежи Афганистана его, как активиста, посылают на учебу в военное училище в СССР, в город Ташкент. А после завершения учебы и возвращения на родину, он получает назначение на должность командира взвода бригады "коммандос"...
   ...Самым ярким днем в своей жизни Моммад считает день празднования первой годовщины Апрельской революции.... Когда ему становится очень тяжело, он всегда вспоминает этот день. Вот и сейчас.... Закроет глаза и видит площадь Чаман.... Трибуны заполнены праздничным народом. На центральной трибуне Бабрак Кармаль.... Кругом красный кумач, цветы, счастливые улыбающиеся лица. По площади проходят парадные расчеты войск, техника, проносятся истребители. А затем народные гуляния. Особенно красиво было в тот самый вечер.... Мириады разноцветных лампочек горят на фасадах зданий, над тротуарами, в кронах деревьев. В воздухе зажигались и гасли гейзеры фейверков, громыхал артиллерийский салют. По небу метались яркие лучи прожекторов. А на следующий день - снова бой...
   Почему-то на память приходит знаменитый кабульский базар. Настоящее людское море, пестрое, шумное. И никто там не молчит, все говорят разом, друг друга перебивают, торгуются, ругаются, зазывают к себе в лавку. Женщин здесь не услышишь. Не их дело вести серьезные сделки, шататься по базарам. А вот мальчуганов - грязных, сопливых, ноги в цыпках, на теле лохмотья, в компании которых частенько приходилось бывать и Моммаду - много. Случалось, что и он с чайником или кувшином предлагал прохожим за одну афгани кружку холодной воды. Сколько раз приходилось с лотком на шее вертеться чуть ли не юлой в этой разноголосой толпе, предлагая, где сигареты, а где спички, а если попадаются европейцы - то и презервативы. Он с улыбкой вспомнил, как они толпой цеплялись к прохожим, хватали за полы халатов, толкали в нос всякую рухлядь, умоляя взять во имя аллаха, чтобы спасти от смерти голодного сироту...
   Семья Моммада была одной из сотен, которую государство обеспечило благоустроенным, нормальным человеческим жильем. Он вспомнил, каким счастьем светились лица его близких, соседей, которые из землянок, сараев, будок попадали в собственные квартиры. С деревянным полом под ногами, с надежной крышей от дождя и палящего солнца, с электричеством, газом, кухней, ванной и уборной. Было ли что-то подобное при короле Махуммаде Захир-шахе или принце Мухаммеде Дауде? Может ли кто сейчас из лидеров мятежников - тот же Раббани, или Хекматиар, обещать такие квартиры простым людям? А вот новая власть сумела это сделать....
   Он снова, будто на экране, видит горы Кухе Асман и Шер Дарваза, разделяющие Кабул на две части, и взбирающиеся по их склонам глинобитные, лепящиеся друг над другом домики, которые ночью кажутся светящимися небоскребами.... И, незаметно для себя, проваливается в тяжелый сон.
  
   Едва успели проглотить свой завтрак - ячменные лепешки и оставшийся от моджахедов вчерашний чай, в камере появился охранник Саид.
   -Выходи на работу!
   В защитной куртке подпоясанной офицерским ремнем, сытый, самодовольный, он медленно прошелся вдоль строя. В правой руке сжимал толстый, из воловьих жил, хлыст. Из расстегнутой кобуры угрожающе темнела рукоятка пистолета. Поймав взгляд, который бросил на нее один из пленных, Саид резко остановился и, ощерившись, замахнулся плетью.
   -Саид, - напряженная тишина была нарушена глуховатым голосом Николая, который также перехватил взгляд своего соседа, - Изобьешь Ахмата, кто будет кирпичи для стены лепить? Ты?
   Саид от неожиданности замер. Не привыкший к таким выпадам, он с трудом сдержался, чтобы не броситься на Николая. С полминуты он смотрел в холодные глаза пленного, который победил самого Абдурахмона, и только потом, медленно опустив хлыст, дал команду двигаться на работу.
   -Ты с ума сошел, Мишка, - тихо пробормотал Николай, толкнув в бок идущего рядом с ним пленного. - Хочешь, чтобы он тебя, как Витьку покалечил? Ты мне здоровый нужен...
   -Пробач, Микола, - вже нема терпиння...
   -Надо, Миша, надо. Скоро все закончится....
   Дальше шли молча. Кто-то скрипнул зубами, кто-то тяжело вздохнул. Михаил, нагнув голову, тупо смотрел на мелькавшие перед ним рваные американские ботинки, в которые был обут бредущий перед ним узбек Азид. Он даже не знал, настоящее это имя, или нет. Хотя, в принципе, ему давно уже было все равно.
   Солнце припекало. Начинался жаркий весенний день. Вот так всегда. Ночью колотун, а днем - жара. Он тяжело вздохнул. На душе было холодно и до слез обидно. Обидно за себя, за своих товарищей. Стыдно было смотреть на свое недавнее прошлое, и на горькую действительность плена. Он шел, презирая себя, презирая идущих рядом с ним, таких же, как он, пленных.
   Неожиданно вспомнилось детство. С каким восхищением смотрел он в день Победы на ветеранов Великой Отечественной. А сколько было радости, когда ему, вместе с такими же мальчуганами удавалось прошагать с ними в праздничной колонне!
   И вот он сам солдат, но пленный солдат.... Эх, если бы не тот последний бой...
   Над Недавибабой, такая была фамилия у Мишки, посмеивались не только во взводе, но и в роте. Конечно, не последнюю роль в этом играла и его фамилия, доставшаяся от своих предков - запорожских казаков, по воле судьбы и императрицы, оказавшихся на плодородных землях Кубани. Посмеивались в основном над его нескладностью и чудаковатостью. Добродушный и отзывчивый, он никогда не обижался на шутки сослуживцев. А когда все же кто-то становился на его защиту, улыбаясь, басил:
   -Та хай пожартують хлопцы,- и принимался в который раз проверять содержимое своей медицинской сумки.... Недавибаба был санитаром.
   Михаил вспомнил, как ротный, когда он прибыл в батальон с молодым пополнением, критически, но все же с уважением окинув его нескладную, источающую немалую силу, фигуру, сразу решил его судьбу:
   - В первый взвод санитаром.
   Это решение командира роты было воспринято им, как само собой разумеющееся, без обиды. Недельку подучился в медсанбате, и уже через пару дней получил боевое крещение. В том бою он спас жизни четверым раненым солдатам, притащив их с поля боя прямо к эвакуационной вертушке.
   Приходилось участвовать и в рукопашной.... В бою его нельзя было узнать. Прямо на глазах он превращался в крушащего все на своем пути, разъяренного зверя. А после боя, это снова был добродушный и нескладный увалень.
   Последний бой перевернул всю его судьбу.... Вот он бежит, подхватив под руки двух раненых ребят. Добежав за валун, падает с ними на землю. Быстро перевязывает, и снова бросается в огнедышащий ад. Вот он лежит и никак не может поймать в прорезь прицела мечущуюся фигуру душмана - то ли рука дрожала, то ли земля. Моджахеды били по ним из базуки. Ударил неподалеку снаряд, пришлось вжаться в землю. Только приподнялся, другой хлестнул левее. Не успел выпрямиться, прямо над головой просвистела автоматная очередь, а потом, где-то рядом, новый разрыв снаряда. И, все.... Очнулся от боли в правом боку. Словно из тумана выплыла фигура бородатого человека, который был почему-то в чалме. Бородач пинал его кованым ботинком в правый бок. Окончательно придя в себя, и поняв, что перед ним душман, он попытался вскочить на ноги, но тут же от сильной боли в затылке, упал. С большим трудом сел. Голова гудела. Левая ее сторона кровоточила. Перед глазами плясали красные мухи. Как узнал позднее, осколок снаряда по касательной прошелся по левой стороне затылка. Еще немного, и он лишился бы половины своей головы.
   Подошел еще один моджахед. Подняв с земли лежащую рядом с шурави санитарную сумку, раскрыл ее и, показав содержимое своему товарищу, что-то сказал. Затем перевел взгляд на Недавибабу, и с интересом посмотрев на него, на довольно приличном русском спросил: - ты доктор?
   Недавибаба сразу не понял, что обращаются к нему. И только когда моджахед повторил свой вопрос, он, с большим трудом ворочая языком, глухо пробормотал: - санитар я...
   Моджахед удовлетворенно кивнул, достал из сумки бинт и, перевязав Недавибабе голову, помог подняться на ноги. Затем, что-то сказав своему товарищу, протянул шурави его санитарную сумку и, подталкивая в спину стволом автомата, привел в лощину, где лежали около десятка раненых моджахедов.
   Будучи по натуре человеколюбом, он оказал раненым посильную медицинскую помощь. Он делал перевязки, промывал раны, давал лекарства, которые были в скудной походной аптечке, но от постоянного оказания этой помощи моджахедам, категорически отказался. Это и предопределило его дальнейшую судьбу. Получив вместо "афганки" рваную национальную одежду и новое имя - Ахмат, он из санитара превратился в ишака на двух ногах, - его стали использовать в переноске грузов. Тяжелая работа, истощение от недоедания и терзания малярией, быстро превратили его, девяностокилограммового гиганта в семидесятикилограммового дистрофика.
   С ним поступили еще гуманно, не расстреляли, а отправили в Пакистан, в лагерь Бадабера, где требовалась рабочая сила, для какого-то строительства...
  
   Подошли к котловану с жидкой глиной, рядом ворох соломы - это и было их рабочее место, где они лепили саманные кирпичи для строящейся вокруг лагеря стены. Солнечные лучи, прорвав пелену утреннего тумана, яркими лучами стелились по песчаной долине. Туман медленно скользил по ее поверхности в сторону виднеющейся вдали горной гряды.
   Шагая рядом с Михаилом, Семченко бросил внимательный взгляд в сторону оружейных складов, около которых стояли четыре крытых брезентовыми тентами грузовика, с которых пленные афганцы выгружали какие-то ящики.
   -Ну вот, - оживился Николай, наконец-то привезли патроны. Кто-то, а уж он ошибиться не мог. Сколько их ему пришлось перевезти ...
   Около двух месяцев назад в лагерь уже завозили большое количество оружия: в основном это были ракеты для реактивных минометов и выстрелы для гранатометов, а также автоматы Калашникова, пулеметы, пистолеты "ТТ", также как и автоматы, китайского производства.
   Тогда грузовики разгружали вместе с афганскими пленными и они, шурави. Только автоматов было выгружено на целый полк. - Автоматов-то до хрена, а стрелять нечем, - шутил тогда Николай, поставляя свое плечо под очередной ящик, - ну ничего, люди мы не гордые, и подождать можем...
   А сейчас, смотря на разгружаемые грузовики, он вдруг почувствовал, как гулко забилось сердце. Мысль о побеге ни на минуту не оставляла его.
   Бывая в районе КПП, он всегда внимательно смотрел на стоящие там, на стоянке, грузовики, джипы. Мысленно захватывал их со своими товарищами и сорбозами Моммада, прорывался через КПП и уходил с ними по автостраде в сторону гор. И хотя он знал, что все это не реально, и все же думал об этом. Думал потому, что это одна из тех, немногих возможностей, дать знать мировой общественности, что на территории Пакистана есть советские и афганские военнопленные. При этом, он всегда задавал себе один и тот же вопрос: Как, такая великая страна, как его Родина, с лучшей в мире разведкой, и не знает, что ее солдаты находятся в плену, здесь в Пакистане, не воюющей стране? И не находя ответа, успокаивал себя, что Родина о них знает и принимает все меры к их освобождению.... Нужно только быть терпеливым...
  
   Прорваться "на прием" к Мушаррафу Николаю удалось через два дня. Тогда ему просто повезло. Коменданту лагеря завезли новую мебель. Разгружать машину Абдурахмон заставил самых крепких шурави. Это были Николай, Виктор и Миша Недавибаба. Расстановкой мебели руководил сам Мушарраф. Был он, как всегда в национальной одежде, важно ходил по кабинету и показывал, куда поставить стол, куда диван, а куда, сверкающие кожаными покрытиями, кресла.
   Когда работа была закончена, Николай выбрал момент, подошел к Мушаррафу и попросил его выслушать требования находящихся в лагере советских и афганских пленных.
   Мушарраф слушал спокойно, не перебивая. Когда Николай закончил, он некоторое время молчал, бросая оценивающие взгляды на собеседника, и только потом заговорил неприятно скрипучим голосом.
   -Как твое имя? - спросил он, сверля взглядом Николая.
   -Абдурахмон, - ответил Николай, и только хотел назвать свое настоящее имя и фамилию, как Мушарраф его перебил.
   -Вот видишь, Абдурахмон, у меня в лагере нет советских пленных. И ты... Чем ты докажешь, что ты русский. Я не знаю ни одного человека, который бы носил имя русского, и был русским. По документам и ты, и твои товарищи значатся как обслуживающий персонал, набранный из лагеря афганских беженцев. Я верю документам, а не домыслам какого-то сумасшедшего. Все. Разговор закончен. Эй, часовой! - крикнул в сторону двери майор Мушарраф...
   А вечером снова тюрьма.... Н этот раз все шурави были все вместе.
   Легкий толчок в бок, вернул Михаила в действительность. Рядом в беспамятстве метался алтаец Ванька Завьялов, которому, к сожалению, он уже ничем не мог помочь.
   В помещении стояла кромешная темнота. Михаил оторвал от длинной, доходящей почти до колен афганской рубахи лоскут, и осторожно, на четвереньках, пробрался к двери. На дне ведра оставались остатки воды. Смочил лоскут, и также осторожно, чтобы никого не потревожить, вернулся на свое место, и приложил его к пылающему жаром Ванькиному лбу.
   - Как он, Миша? - послышался едва уловимый шепот Николая.
   - Дуже плохо, командир. Горить весь и в груди клекот.... Мабуть до утра и не протянет.
  
   ...Он подсознательно почувствовал, как что-то прохладное коснулось его лба. Запекшиеся губы беззвучно прошептали: "Мама, мамочка...", и две слезинки медленно скатились по его впалым, заросшим юношеским пухом, щекам. Пульсирующая боль, тисками давившая голову, понемногу отпускала, и с нею уходила, все время мешавшая ему, Ваньке Завьялову, вырваться из этого страшного небытия, черная давящая туча. Неожиданно туча куда-то удаляется и он словно проваливается в свое, не так уже далекое, прошлое.... Вот он видит себя на выпускном вечере. Вот призывной пункт.... Команда 80 особого назначения. Через две недели утомительного путешествия он, в числе других новобранцев, оказывается в Туркмении, в воинской части, расположенной на окраине какого-то грязного городишка. А через два месяца вместе с двенадцатью сослуживцами, оказывается в расположении разведдесантного подразделения, в двадцати километрах к востоку от Шинданта. Вот перед его глазами появляется командир роты. Вот он дает команду выйти из строя всем новобранцам. И снова в мозг Ивана будто вкручиваются когда-то уже услышанные им слова напутствия: " Запомните. Вы должны стать волками, или вас всех сожрут шакалы...". И уже через месяц, он и его товарищи превращаются в настоящих волков, которых уже не пугает запах и вид человеческой крови. Он снова ощутил те чувства, которые пришли к нему, когда его засосал кровавый водоворот. В этом водовороте, никогда небыло места мыслям, а было только умение работать штыком и прицелом. Он уже спокойно воспринимал потерю боевых друзей, курит анашу, и уже давно не закрывает глаза, когда в упор расстреливает душманов, а порой и мирных жителей. Вот он снова видит себя на плацу, где ему вручают медаль "За отвагу"... И, все. Невероятное блаженство и тишина окутали вдруг всю его сущность. Он чувствовал, как медленно проваливается в обволакивающую его темноту. Темноту мягкую, отринувшую весь окружающий мир, с его запахами, шумами.... Он как-бы
растворяется в этой темноте, и неожиданно видит нечто, крутящее перед его сознанием всю короткую, прожитую им жизнь, со всеми ее радостями и горестями. На какое-то мгновение все озаряется ослепительным светом. Нечто исчезает, и вдруг явственно, словно со стороны, он видит спящих друзей, и себя, лежащего на спине с умиротворенной на устах улыбкой. Потом снова появляется нечто, и зовет Ивана за собой...
  
   ...Сознание в который раз вернуло Сашку в тот, не так уже далекий, день.... Грохот автоматов и пулеметов обрушился на разведвзвод внезапно. Не помогло тогда и боевое охранение. Бээмпэшку от подрыва на противотанкой мине, развернуло поперек дороги. Из сорванного взрывом люка, валил густой черный дым. Колонна, авангардом которой был разведвзвод, безнадежно отстала. "Вертушка" же, в это сжатое скалами ущелье, где они попали в засаду, вряд ли может пробраться. А потому ждать немедленной помощи, неоткуда. Да и рация, которая была в БМП, вряд ли уцелела.... Сашка, словно в кино видит темнеющие в жидком кустарнике фигурки своих товарищей. Горящая бээмпэшка, казалась хорошим укрытием, и только он приподнялся, чтобы перебежать к ней, как сразу перед глазами пробежали фонтанчики от пуль. Страха не было, а был ужас. Ужас от безысходности, что не видишь врага, а он тебя видит, сковал все его тело.... И все-таки он вскочил. Вскочил и, стреляя короткими очередями на звуки выстрелов, доносившихся откуда-то сверху, бросился к БМП. Не успел пробежать и пару метров, как сильный удар ниже колена, сбил на землю. Теряя сознание, чувствовал, что бой затихает. Словно издалека доносились одиночные выстрелы, да короткие автоматные очереди. Попытался подняться, но перед глазами поплыли круги, и он, прямо лицом, ткнулся в землю.
   Очнулся оттого, что кто-то пытается перевернуть его на спину. Приоткрыл глаза, и прямо перед собой увидел покрытые толстым слоем пыли, высокие армейские ботинки. Словно сквозь вату доносились какие-то голоса. Ботинки отошли в сторону, и он увидел около дымящегося БМП несколько душманов, а перед ними, в разорванной гимнастерке и окровавленным лицом, пулеметчика Кольку Федорова.
   Он видел, как один из душманов передал Кольке какой-то пакет, и что-то сказав, показал рукой в его, Сашкину, сторону. Обезбаливающий укол и тугая повязка, наложенная на голень Колькой, принесли ему большое облегчение.
   Так ефрейтор Александр Трукшин, и рядовой Николай Федоров оказались в плену у полевого командира Аманулло. А через десять дней оба уже были в Пакистане...
  
   Юрка Фомин, он же Абдулло, никак не мог заглушить давно надоевший и ему, и соседям по камере, свой надрывный кашель. С трудом, успокоившись и боясь нового срыва, он старался дышать медленно и очень осторожно.
   Слегка отодвинувшись от беспокойного соседа, который, бормоча и вскрикивая, махал руками, он попытался, если не заснуть, то хотя-бы забыться. Но ничего не получалось. Словно из тумана шли воспоминания. Вот он видит растерзанную женщину, старика с прострелянной головой, и мертвых, с раскинутыми в разные стороны ручонками, детишек...
   Пытаясь отбросить наваждение, он снова зашелся кашлем.
   Как все тогда случилось и почему, он так и не смог найти ни объяснения, ни, тем более, оправдания....
  
   Север Афганистана. Мозари - Шариф. Мотострелковый взвод, шестая рота. Три друга, которые в ближайшее время должны уйти на "дембель". Один из них по фамилии был Панченко, фамилии других вспомнить он уже не мог. Первый был, кажется, киевлянин, другой откуда-то с Алтая, а третий - москвич.
   Юрка тогда прибыл с новым пополнением, и почему, он и сейчас не может себе объяснить, чем-то понравился этой "троице", которая взяла его под свою опеку. И был он тогда по-своему счастлив.... Как же, иметь таких покровителей!.. Заслуженных, с орденами и медалями солдат!
   Нет, это была не "дедовщина". В Афганистане это явление было большой редкостью, ибо, любой "дед" от униженного им "молодого", в первом же бою мог получить пулю. И такие случаи были...
   В тот день его "опекуны" здорово надрались браги, которую регулярно "квасили" в двухлитровом трофейном чайнике. Когда он проходил мимо курилки, где они отдыхали, его подозвали и пригласили сходить с ними в соседний кишлак за "гашем" и "шашлычком". А если перевести на простой язык - гашишем и бараном.
   -Пойдем за гашем и шашлычком,- так и сказал тогда ему Панченко, - а то видишь, жрать нечего, да и "травки" покурить тоже не помешает.... Капитану надо, чтобы мы воевали и убивали, а как жрать, так добывай себе сам, да еще не забудь лучший кусок ему отдать...
   Разве мог тогда Юрка подумать, что все закончится ужасом, страшным сном...
   На окраине кишлака встретили бредущего навстречу старика. От мощного удара по голове у автомата аж цевье отскочило. Деда затащили в кусты. В кишлаке зашли в первый попавший дом. Увидели женщину. Стали по очереди насиловать. Юрка в ужасе выскочил во двор. Догнал его пьяный москвич. Юрка. Он и сейчас слышит его сипящий крик:
   -Ты, что, сука,- воткнув Юрке в живот, ствол автомата, сипел тот, - заложить хочешь!? Пристрелю, гад! - И посмотрев в широко открытые от ужаса Юркины глаза, усмехаясь, добавил, - привыкай, сынок. - И не отходил от своего "протеже", пока его не сменил киевлянин Панченко.
   На крик женщины, которую насиловали, в комнату заскочила еще одна... Штык-ножом, закололи обеих.
   В соседнем доме, где забирали барана, из автомата положили троих пацанов. В дукане прихватили мешок с гашишем. Выходя из кишлака, увидели выползавшего из кустов старика. Добили...
   Рано утром сержант послал Юрку к полевой кухне за завтраком. Возвращаясь, увидел построенную роту, а перед строем Панченко, москвича, и того, что с Алтая. Рядом, размазывая по лицу слезы, что-то кричал и показывал руками на них, лет десяти чумазый, босоногий мальчишка...
   Юрка и сейчас не мог сказать, повезло ему тогда, или нет. Если бы он в тот момент стоял в строю, мальчишка наверняка указал бы и на него. И хотя он никого не убивал и не насиловал, его все равно бы судили. А может, и нет.... Но тогда он пришел в себя только километрах в пятнадцати от расположения части. Он брел по пересохшему руслу какой-то реки. А потом "духи". На допросе сказал, что убежал, не желая никого убивать. От принятия ислама отказался, так как снова нужно было бы брать в руки оружие. На Запад отговорили ехать уже здесь, в лагере. Что делать, он не знал. В голове у него все перемешалось...
  
   Жизнь в лагере с каждым днем становилась все напряженнее. Курсанты, которые привыкли к мирной жизни, в ближайшие дни должны уходить в Афганистан. И вряд ли кто из них хотел, даже во имя Аллаха, снова идти под пули. Они дерзили полевым командирам, беспричинно придирались к пленным, оскорбляли их. И в первую очередь, объектами их оскорблений, конечно же, были шурави. А больше всех доставалось электрику Абдулло. Беда была в том, что парень очень походил на девушку. Он был невысок ростом, красив лицом. И при встречах с ним обкуренные анашой курсанты, всегда старались ущипнуть его за мягкие места. Абдулло все это очень переживал и по ночам, со стороны его лежанки, часто доносились всхлипывания. В этих случаях Семченко перебирался к нему поближе и, положив руку на его вздрагивающее плечо, успокаивая, шептал: "Ты уж будь, как-то поосторожнее, малыш. Держись от этих стоялых жеребцов подальше. Ты же знаешь, они все извращенцы.... Потерпи еще не много. Скоро мы с них за все спросим. Держись, Юрок и помни, о чем я тебе говорю..."
  
   Следующий день нового ничего не принес. Тот же кирпич. Та же, возводимая пленными, стена. В лагере беженцев разноголосо лаяли собаки. К вечеру дневной жар сменился легкой прохладою. Над видневшейся вдали горной грядой повис невесомый прозрачный туманный полог. В лощине, где располагался лагерь беженцев, ярко пылал костер, пожирая узластые ветви карагача, запах дыма, которого Азид узнал бы везде и всегда. Это был запах его родного кишлака в Узбекистане. Он почувствовал, как что-то стронулось в нем внутри и поползло горячим набухшим комом к горлу. Во рту стало солоно. Вспомнив отца, которому еще мальчишкой обещал, что никогда ни за что не заплачет, как бы ему не было больно и плохо, Азид взял себя в руки. Встряхнулся. Однако память, не так уж давних событий, не отпускала его...
   Азид оказался в плену на восьмой день службы в Афганистане. В октябре 1984 года, их мотострелковый полк был на боевом выходе. Отделение, в котором был Азид, заняло блокпост у кишлака Чорду, чтобы перекрыть горные тропы, ведущие к аэродрому. Той же ночью их атаковали более тридцати моджахедов. Это тогда был для него первый и последний бой. Из девяти бойцов, в живых остались трое. Он, Азид, и еще двое азербайджанцев. На рассвете их привели в лагерь полевого командира Парвона Маруха, заставили раздеться, чтобы проверить, кто из них мусульманин, а кто нет.
   Азербайджанцев Азид больше не видел. Сам он оказался в пакистанском городе Пешеваре. Потом этот лагерь. В камере, где его содержали, были еще двое пленных. Оба офицеры армии ДРА. И оба, как и он, узбеки. Азид и сейчас не может сказать, случайно это было или нет. На третий день ему пришлось познакомиться с начальником охраны лагеря Абдурахмоном. Тот приказал привести Азида в караульное помещение, где он занимал отдельную небольшую комнату, и сразу потребовал рассказать, о чем говорят между собой пленные офицеры. Азид сначала не понял, что хочет от него этот здоровенный таджик. А когда тот повторил, ответил, что к разговорам их он не прислушивался. Абдурахмон промолчал, окинул Азида злобным взглядом, и приказал увести его в общую камеру к афганским военнопленным.
   От воспоминаний его отвлекли какие-то крики. Метрах в ста от работавших пленных стоял мулла и громким голосом, что-то доказывал охраннику Саиду. Чуть в стороне стоял пленный шурави Исломутдин. Бросая взгляды в их сторону, Азиду вдруг вспомнилась первая встреча с этим, уже немолодым, посланцем Аллаха в их лагере.
   Случилось это в конце прошлого года. Тогда всех пленных мусульман - шурави и афганцев, рано утром собрали перед мечетью. Неожиданно появившийся перед ними мулла, неторопливо вышел на середину плаца, и ласково окинул всех своим взором.
   -Ассалам алейкум, правоверные, - громко поздоровался он и, воздев руки к небу, пропел стихи из Корана. Затем, покачивая бородой, стал покровительственно журить пленных за то, что они нарушили шариат и пошли за неверными, за отступниками, и этот неправильный путь привел их в страшный лагерь грешников.
   - Но ваше положение не безнадежное, - мулла снова окинул всех ласковым взглядом, - Аллах милостив и всепрощающ и он принес вам избавление. У вас есть выход! Есть светлая дорога, указанная самим всевышним! Клянусь Меккой, по священным местам которой ступали копыта крылатого коня аллаха, вы заслужили прощение. Ваш тяжкий грех сполна искупился слезами ваших родителей и жен. Правоверные, обратите свой взор в сторону солнечного восхода. Вспомните своих близких, которые ежедневно думают о вас. Аллах могучий и всевидящий, снизошел до вас и сохранил вам жизни. И не только даровал жизни, а еще шлет вам, грешникам, свое прощение. Он дает возможность исправить ошибку молодости, и стать на защиту истинной веры. Вознесите всевышнему покровителю и вершителю судеб наших, должную славу.- Мулла, подняв глаза к небу, провел пухлыми ладонями по лицу и бороде.
   -Аминь! - ответили некоторые пленные, проводя ладонями по изможденным лицам. Согласились тогда встать под святое знамя ислама из двадцати трех человек всего трое. Все трое уроженцы Хазараджата, одного из районов Афганистана, преобладающее население которого - хазарейцы. Через час их увезли куда-то на машине.
   Азид вспомнил, как в тот день лютовала охрана. Ее начальник Абдурахмон прошелся своей страшной плеткой по спине каждого из пленных, которые были тогда на плацу. Не обошла стороной плетка и Азида. После этого он долгое время не мог спать на спине. Вот тогда он и познакомился с пленным шурави Исломутдином. Появился тот в камере со своим матрасом. Пристроившись рядом с Азидом, он, блеснув хитрыми глазами, шепнул, что ему поручено обучать непокорного узника Корану, персидскому и арабскому языкам. Общались они на фарси, который Азид знал уже довольно хорошо.
   -Что-то тут не так, - с недоверием покосился он тогда на нового сокамерника.- Неверный и будет учить его, мусульманина, Корану.- И оказался прав. Исломутдин и не думал его чему-то учить. Он надоедливо расспрашивал Азида о родственниках, в какой части служил в Афганистане. С кем из пленных шурави хорошо знаком. Много Исломутдин говорил и о том, что если они будут возвращены на родину, их всех, как предателей, будут судить, и предлагал Азиду подумать о своей дальнейшей судьбе. А как-то в один из вечеров, прямо предложил тому перебраться в камеру к шурави.
   -Они давно приняли ислам и теперь готовятся к джихаду,- беззастенчиво врал он, шепча в ухо Азиду, - а поэтому и ты вместе с ними можешь стать моджахедом.
   Азид, конечно, не поверил ни одному его слову. Он понял, кто перед ним. И чтобы отвязаться от этого назойливого человека, он, сославшись, что очень плохо знает русский язык, мягко отказался. На следующий вечер, когда вернулся после работы в камеру, ни матраса, ни его владельца Исломуттдина, там уже не было.
   Оторванному от родного очага, и почти не понимавшему языка, на котором разговаривали пленные шурави, его тянуло к своим соплеменникам - моджахедам. Но какой-то невидимый барьер его останавливал. Он все чаще стал задумываться, почему он оказался в Афганистане. Почему он, по приказу русского командира, должен был стрелять по своим соплеменникам - узбекам? И был в какой-то степени рад, что аллах остановил его, сделав пленным. Не хотел воевать он и против шурави, среди которых было достаточно много, не только его соплеменников, но и других единоверцев - туркмен, таджиков. А если быть точнее - он не хотел убивать никого.
  
   Тойота с трудом пробирался по узким улочкам Пешавара. Каждый раз, когда Рахматулло появляется в этом городе, он всегда вспоминает Майванд, один из крупнейших торговых центров Кабула. Та же пестрая толчея в лавках на базаре, в дорогих, и подешевле, магазинах и в маленьких лавчонках, торгующих всем, что требуется гражданину среднего достатка.
   На улицах и площадях стоит тот же гам, звон и крик. Те же причудливо раскрашенные автомобили всех марок, поминутно останавливаемые толпой, неистово гудят, стараясь преодолеть заторы. Кругом стоит тот же стон от самых различных возгласов, выкрикиваний газетчиков, гортанных зазываний лавочников, расхваливающих свой товар, продавцов воды, сладостей, фруктов.
   Густая толпа то облепляет тротуары, то втекает в лавки, то заполняет площади, обрамленные равнодушными ко всему окружающему, пирамидальными тополями, акациями и пальмами.
   Часовой проверил пропуск, внимательно посмотрел на Рахматулло, небрежным взглядом прошелся по водителю, и только после этого махнул рукой в сторону КПП. Ворота бесшумно раскрылись, и тойота со скрипом проскользнула на территорию небольшого аккуратного особняка.
   Сверкающий неестественной белизной одноэтажный особняк поражал необычной архитектурой. Восточный орнамент смело переплетался с западным замыслом. Рахматулло, каждый раз, когда приходилось бывать в этом особняке, приходил в восхищение от его необычного вида.
   Полковник Акахмед в кабинете был один. Кивком головы, ответив на приветствие Рахматулло, жестом указал ему на одно из трех, стоящих около небольшого инкрустированного столика кресел. Сам он сидел на диване.
   Опустившись в кресло и положив перед собой на столик папку с документами, Рахматулло осмотрелся. За месяц, что он здесь не был, никаких изменений.
   В решетчатых дверях, как и в прошлый раз, возникали и таяли солнечные искорки. Хотя и был апрель, духота сочилась, казалось, отовсюду: из дивана, на котором развалился хозяин кабинета, и из всех швов старой черной кожи, которою была обшита мебель.
   Рахматулло промокнул платком вспотевший лоб и покосился на явно чем-то озабоченного полковника.
   Отбросив в сторону присущий всем мусульманам традиционный восточный этикет, который предусмотрен и на деловых встречах, Акахмед сразу приступил к делу.
   -Давно мы не виделись, уважаемый Рахматулло,- сухо проговорил он, играя вычурными замками лежащего на его коленях кейса.- Не знаю, как там ваш Раббани, с ним будет говорить мое начальство. А если говорить конкретно о вас, - Акахмед положил кейс рядом с собой на диване, - вы, уважаемый, подставили Пакистанское правительство.
   Поймав недоуменный взгляд гостя, разражено добавил: - Факты таковы, что теперь весь мир знает то, о чем мы не ставили в известность даже наше правительство. Речь идет о якобы существующих на территории Пакистана лагерей для пленных советских солдат. Как вам это? А? Рахматулло? Не ваш ли Раббани заверял нас, что все пленные советские солдаты носят мусульманские имена, и все они проходят у вас, как афганские беженцы...
   -Да, как же,- с сарказмом думал Рахматулло, поглядывая из подлобья на полковника, - что он меня за идиота считает? Какая чушь: "не знало наше правительство". О пленных знают все, только делают вид, что ничего не знают. Что он мне тут пытается доказать? Не он ли мне не так давно говорил, что с пленными их могут подставить американцы, которые и предложили переправлять их из Афганистана в Пакистан.
   Акахмед снова положил кейс на колени, щелкнул замками, и достал из него небольшую брошюру.
   -Прочитайте, - перейдя с пакистанского урду на английский язык, он протянул брошюру собеседнику, - а шестую страницу попрошу вслух. Декламируйте, читайте, вы же английский знаете в совершенстве...
   Бросив взгляд на обложку брошюры, с которой затравленно смотрел, одетый в рваную афганскую национальную одежду, истощенный, лет девятнадцати, парнишка, Рахматулло прочитал: "Дом Свободы" Нью- Йорк. "Советские пленники войны в Афганистане". Затем, найдя шестую страницу, продолжил: "Советские пленники существуют в лагерях на территории Пакистана в ужасных условиях. Без какой- либо медицинской помощи они страдают от гепатита, малярии и множества иных болезней. В лагерях повстанцев под предводительством исламских фундаменталистов Хекматиара и Раббани советских пленников содержат в круглосуточной тьме внутри подземных нор..."
   -Достаточно,- прервал его Акахмед и, неприязненно посмотрев на вспотевшую лысину Рахматулло, спросил: "Ну и как вам, вся эта писанина?"
   -У нас нет подземных нор, - начал было тот, но сразу был перебит полковником.
   -Речь идет не про эти норы, а про факт нахождения у нас советских пленных, - и, схватив протянутую ему через столик брошюру, раскрыл на предпоследней странице и, тыкая почти в лицо собеседнику, прорычал: " Сюда смотрите, уважаемый, сюда!"
   С фотографии на Рахматулло смотрели трое пленных шурави. Все трое из его лагеря - Абдурахмон, Исломутдин и Абдулло. Между ними, находилась американка Людмила Торн, которая в составе американской делегации из трех человек, была в лагере в январе этого года. Внизу подпись: "Январь 1985 год. Пакистан. Бадабера. Лагерь беженцев из Афганистана. Бывшие советские солдаты".
   -Ну и что? - невозмутимо проговорил Рахматулло.- Тут же имена не указаны...
   -А вы уверены, что эта шлюха, - Акахмед кивнул на фотографию,- еще что- нибудь не напишет?
   Рахматулло пожал плечами.
   -Вот и я не уверен, - постепенно успокаиваясь, вздохнул полковник. Бросив брошюру перед собой на столик, он вызвал молодого лейтенанта, и приказал принести чаю и все, что к нему прилагается.
   В ходе чаепития он сообщил, что в начале мая лагерь Бадабера посетят представители "Красного креста". Все началось,- сказал он,- после появления в свет этой брошюры. Американцы делают вид, что это не их проблемы, и от обсуждения этой щекотливой темы уходят. Правда, они дали понять, что было бы спокойнее, если бы советских пленных в лагере не было. Он уже предложил своему начальству, чтобы их переправили в горы Кашмира. Если согласия не будет, Рахматулло с Абдурахмоном должны к первому мая представить свои предложения.
   -Не думайте, что хотят посетить только ваш лагерь. У них намерение побывать во всех, которые размещены на территории Пакистана,- подвел черту всему сказанному Акахмед. ЦРУ уже сделало для себя определенный вывод. Теперь они не рекомендуют сотрудникам "Дома свободы" посещать подобные лагеря. А прибывающих из Афганистана советских пленных, теперь доставляют для беседы с американцами, к нам, сюда. Так что, Рахматулло, теперь-то вы наверняка не плюхнитесь со своими пленными, в лужу.
   Рахматулло хотел, было возмутиться - комендант лагеря майор Мушарраф, а за все приходится отдуваться ему, его заместителю. Но благоразумно промолчал. Мушарраф пакистанский майор и является комендантом лагеря беженцев, а за всю жизнь учебного центра отвечает он - Рахматулло.
   И поступил правильно. Не только разноса, но и простого упрека в свой адрес по поводу, якобы, несанкционированного появления в лагере беженцев, американцев из "Дома Свободы", со стороны Акахмеда он больше не услышал. О предстоящем выпуске моджахедов, и последующей их отправке в Афганистан, вопросы не поднимались. Полковник благоразумно дал понять, что проблемы эти его ни в коей мере не волнуют. Расстались они, если и не друзьями, то, по крайней мере, хорошими деловыми партнерами.
  
   Низкое глинобитное здание, темные глазницы трех небольших окон. Около дверей, вооруженный автоматом моджахед. Автомат висит на левом плече. Моджахед лениво курит сигарету, прислоняясь к дверям. Зрачки его неестественно расширены. Солнечные блики пробегают по его добродушному, заросшему рыжей щетиной, переходящей уже в курчавую бородку, лицу. Неестественно расширенные зрачки, говорят о том, что сигарета его "заряжена" анашой.
   -Наверное, нуристанец, - подумал Моммад, скользнув взглядом по добродушному и совсем незнакомому лицу часового. - Похоже, только недавно прибыл.
   Но стоило подойти к дверям, как моджахед словно преобразился. От добродушия на лице не осталось и следа.
   -Давно пора приступить к уборке, а ты, ленивый ишак, болтаешься непонятно где. - И вынув изо рта сигарету, резким движением попытался ткнуть ею в лицо Моммаду, но промахнулся и уронил на землю. Выругавшись, растоптал ее ботинком, и, качнувшись, пропустил Моммада в дверь.
   Уборку Моммад начал с полутемного коридора, из которого шли три двери. Одна в кабинет коменданта лагеря Мушаррафа, другая в кабинет его заместителя Рахматулло, и третья, самая большая, была рабочим кабинетом американских мошаверов (учителей), которые обучали моджахедов военным дисциплинам.
   Кабинеты мошаверов и Мушаррафа были закрыты. Поскольку "учебный семестр" был закончен, и курсанты ожидали так называемого выпуска, мошаверы в лагере практически не появлялись, и были, по всей вероятности, в Пешаваре. В Пешаваре находился и Мушарраф, который давно переложил все свои дела на своего заместителя, Именно из приоткрытой двери кабинета его заместителя Рахматулло, Моммад и получил ту информацию, которая и решила дальнейшую судьбу лагеря и всех его обитателей.
   Он взял из подсобки веник, и направился в дальний конец коридора, откуда всегда и начинал подметать глинобитный пол. Из-за двери кабинета Рахматулло доносились громкие голоса. Один принадлежал Рахматулло, другой, его заместителю Абдурахмону. Говорил сам Рахматулло.
   - Ты все время пытаешься мне доказать, что нет смысла перевозить шурави в горы Кашмира, с угрозой говорил Рахматулло, - ты пытаешься убедить меня, что легче от них избавиться здесь. А ты уверен, что информация об этом не выйдет за пределы лагеря, и снова не станет достоянием какой-нибудь другой американской шлюхи, и не приведи Аллах, Красного Креста!? Кто виноват, когда американцы были в лагере, эта шлюха фотографировалась с шурави? Ты Абдурахмон! Не я ли говорил, что ты делаешь глупость, разрешая шурави встречаться с американцами? А сейчас думаешь во всем обвинить меня! Не выйдет, Абдурахмон!
   - Вы не поняли меня, уважаемый Рахматулло, - Абдурахмон говорил глухо, с каким-то непонятным хрипом, - я предлагаю вывезти их в полк Халеда ибн Валеда. Наступило молчание.
   -Хорошо, - голос Рахматулло звучал уже без раздражения. - Я согласую этот вопрос с господином Раббани завтра же. И помни, до первого мая, какое-бы решение не принял Раббани, шурави не должно быть в лагере. Все, Абдурахмон. Разговор закончен. Или у тебя есть еще какие- то предложения?
   -Нет,- ответил Абдурахмон, и глухо кашлянул, прочищая голос, - просто борьба с неверными мой долг и моя обязанность перед самим Аллахом.
   -Не надо мне доказывать свою преданность перед Аллахом, уважаемый Абдурахмон, - донеслось до Моммада, и он явственно услышал, как заскрипел стул, с которого поднимался Рахматулло.
  
   Начавшийся поздно вечером дождь постепенно стихал. Стекло небольшого тюремного окошка, по которому еще совсем недавно бежали тяжелые дождевые капли, постепенно наполнялось россыпью огромных сверкающих звезд.
   В призрачном свете из черноты камеры проступали пять человеческих силуэтов. Это был Семченко и четверо его товарищей. Они сидели в дальнем углу и тихо о чем-то говорили.
   Из двенадцати находящихся в лагере советских пленных, в камере было только семеро. Абдулло был на территории лагеря и занимался своими делами электрика. В дальнем углу лежит чудом выживший и теперь идущий на поправку Ванька Завьялов. Исломутдин, Азид и еще трое недавно прибывших из Афганистана ребят - в тюрьме, где содержатся пленные афганцы. И хотя в лагере те находятся уже три дня, никто из "стариков"- пленных шурави, их практически не видел. Утром ребят увозили куда-то за пределы лагеря. По возвращении, сразу отправляли в тюрьму. Рассказать о них могли только Азид и Исломутдин. Но и это было нереально. Азид чурался русских, а Исломутдину давно уже никто не доверял.
   Информация, которую, сославшись на афганского друга, довел до них Семченко, сначала всех порадовала. Оказывается, в начале мая в лагере ждут представителей Красного Креста. Всех присутствующих охватило радостное возбуждение. Они так давно добивались этой встречи, и наконец-то были услышаны. Однако радость их была преждевременной.
   Окинув взглядом размытые темнотой лица товарищей, Николай неожиданно произнес слова, которые, в прямом смысле этого слова, всех шокировали:
   - Мне известно, что Красный Крест, с которым мы так давно добивались встречи, знает про нас. И узнал об этом, по всей вероятности, от тех американцев, которые были здесь в январе. Но дело не в этом, - Николай сделал небольшую паузу, - а в том, что администрация лагеря и ее пакистанские покровители хотят убедить этот Красный Крест, что информация, которой они располагают - ошибочна. Они хотят скрыть факт нашего здесь нахождения, и сейчас решают, что предпринять. Или на время переправить куда-нибудь, или просто ликвидировать. Второй вариант для них, конечно же, более приемлем. Помните, как говорил Иосиф Виссарионович? "... нет человека - нет и проблемы". Вот такие дела, мужики. И поверьте, информация точная...
   Повисло гнетущее молчание. Нарушил его одноглазый Крамаренко, такой же высокий и плечистый, как Семченко, но очень худой, еще не совсем оправившийся после недавней "встречи" с Абдурахмоном.
   -Мужики,- произнес он дрожащим от волнения голосом, - мы же еще не покойники. Что вы все сразу скисли? Давайте думать, что нам нужно делать. Так же нельзя, сидеть и ждать, когда тебе будут делать харакири...
   -Может все-таки, нас куда-то переведут в новое место? А? - Прозвучал неуверенный голос Кольки Федорова, невысокого, щуплого, похожего на подростка, с багровыми ожогами на лице, пленного.
   -Как же, перевели, - хмыкнул его сослуживец по Афганистану, Трукшин. - Переведут, только на тот свет.
   -Николай, - посмотрел он на темнеющий в самом углу силуэт Семченко,- ты у нас главный, давай предлагай, что делать. Нам терять нечего. Неужели не ясно, что всех нас ждет капут...
   -Все высказались? - выждав паузу, спросил Николай.- Или еще кто-то желает? Нет?- Тогда у меня к вам один вопрос: " Все читали книги, или смотрели фильмы о войне? Я имею ввиду Великую Отечественную..."
   - Наверное, все, - негромко пробормотал Трукшин.
   - А про советских военнопленных, что-нибудь читали?
   -Конечно. И книги читали и кино смотрели, - послышался довольно уверенный голос Крамаренко.
   Николай молча обвел взглядом темнеющие силуэты товарищей, глубоко вздохнул, и, положив руку на плечо сидевшего рядом Богданова, сказал: "Спросите вот у Виктора, что он чувствовал, когда стоял перед расстрельной командой..."
   Эти слова Николая, а если точнее, его размышления вслух, встречены были всеми глубоким молчанием. Было слышно, как постанывает в тяжелом сне Ванька Завьялов.
   - Знаете, ребята, наверное, это и есть тот барьер, - Николай убрал руку с плеча Крамаренко, - человек оказавшийся перед смертью, выбирает одно из двух, нет, скорее, из трех. Либо он дерется за свою свободу, либо идет на предательство, чтобы выжить любым путем, либо ему по "барабану", что с ним будет, в том числе и с его жизнью. Лично я выбираю первое. Если кто поддерживает меня, пусть останется. Если нет - марш на "боковую".... Однако на "боковую" никто не пошел.
   Уверенность Николая в себе, уверенность его в том, что они все равно вырвутся на свободу, отзывалась в сердце каждого пленника, разжигала искорку надежды.
   Начинающийся рассвет упорно пробивался в меленькое тюремное окошко. Бесформенные фигуры в дальнем углу камеры, незаметно превращались в четкие человеческие силуэты.
   Николай обвел всех усталым взглядом. - Ну вот, теперь все,- подвел он черту всему, о чем так долго говорил. - Помните, на карту поставлена наша жизнь и наша свобода. Пока нам все благоприятствует: Курсантов в лагере всего пару сотен, а после выпуска, лагерь вообще будет почти пуст. С охраной справимся без проблем. С оружием и боеприпасами, думаю, тоже проблем не будет. Грузовая автомашина, на которой будем прорываться из лагеря, всегда на месте. О ней думать не надо. Ее поведет свой, очень надежный человек. Кто? Придет время, узнаете. Команда выступать, будет дана скоро.... Все. А теперь спать. Попробуйте заснуть. До подъема остался час.
   Заложив руки за голову, Николай лежал в своем углу и в который раз прокручивал все, о чем говорил ребятам. Кажется ничего лишнего. Даже, если и уйдет от кого-то информация, конкретного ничего нет. Да, говорили о возможном побеге. Ну и что. Об этом он говорил и самому Абдурахмону. Но про планируемый захват склада с оружием и боеприпасами, и об афганских товарищах, которые будут участвовать в восстании, речи не велось. Знобящее томила тревога, томило напряженное ожидание.... И неотступно преследовал вопрос: " Как случилось, что родина - великая держава, с мощной армией, и лучшей в мире разведкой, не знает о них, и других, таких же, как они, томящихся в лагерях на территории Пакистана? А может быть, просто не хотят знать?.. С такими мыслями Николай и попытался забыться. Хотя бы, на несколько минут.
   Но отдохнуть, даже эту маленькую толику времени, никому не удалось. Рассветную тишину неожиданно прорезал вой сирены. Со двора донеслись громкие крики, ругань. Осветительные ракеты резали еще неуспевшее просветлеть небо. С лязгом раскрывается дверь, и в камеру, с перекошенным от ярости лицом, врывается охранник Саид.
   - Подъем, шакалы! Выходи строиться! - Плетка с остервенением запрыгала по спинам и головам заключенных.
   Проклиная все на свете, ребята вскакивали со своих мест, и бежали на плац строиться. Тут же суетилась охрана, которую охаживал своей знаменитой плетью Абдурахмон. Отдельно стояли афганские пленные. Неожиданно из их строя Саид выхватил Исломуттдина, Азида, и еще двоих, недавно прибывших из Афганистана шурави, и плеткой загнал их в шеренгу советских пленных. Лица всех были в кровоподтеках, Исломутдин сильно прихрамывал.
   Странно, - мелькнуло в голове Николая, - а где же третий парнишка? Он вопросительно прошелся по опухшим лицам прибывшего пополнения, но ничего кроме страха в их глазах не увидел.
   Только успел об этом подумать, как перед шеренгой вырос Абдурахмон. Достав из кармана защитной армейской куртки грязный листок бумаги, он развернул его, и проверил всех стоящих перед ним пленных по списку. Затем, подошел вплотную к Николаю, и, ощупывая его налитыми кровью глазами, просипел сквозь зубы: " Теперь все шурави будут с тобой в одной камере. И за всех ты будешь отвечать лично. Если, да не допустит этого Аллах, кто-то из них убежит, я тебя лично расстреляю".
   После такого заявления Абдурахмона, все становилось на свои места - парнишка похоже "дал ходу". Но как? Вот это для Николая было загадкой, которая, правда, разрешилась в этот же день.
  
   На строительство стены их не повели. После завтрака, на который, как всегда, были ячменные лепешки и простая вода, Саид привел их на склад боеприпасов.
   Каждую пятницу моджахеды заставляли их чистить завезенное в лагерь оружие, хотя особой необходимости в этом и не было - переложенное вощеной промасленной бумагой, оно могло храниться здесь вечно. Однако их недоумение развеял тогда Моммад. Он сказал, что чистят оружие для курсантов, которые после выпуска уйдут с ним в Афганистан. А Богданов, на вопрос белоруса Сашки Трукшина, почему их заставляют работать на складах только в пятницу, ответил, что пятница для мусульман святой день, и они все на молитве около мечети. Поэтому и используют пленных вместо себя.
   Вот и в эту пятницу их снова привели на склад. Моммад оказался прав - тогда действительно привезли патроны. А сейчас их заставили снаряжать ими магазины к "АК", которые предварительно нужно было протирать ветошью.
   Набивая патронами очередной магазин, он мысленно проклинал "духов", которые хранят патроны отдельно от автоматов, что в целом может осложнить осуществление плана восстания. Думая об этом, Николай не забывал и другой, очень важный для себя вопрос. Он хотел узнать подробности побега пленного, но ребята, которые были переведены в его команду утром, что-либо внятно, пояснить не смогли. Они либо просто были запуганы, либо действительно ничего не знали. Единственный, кто мог что-то пояснить, был Исломутдин. Но тот, шепелявя разбитым ртом, с трудом пробормотал, что пленный сбежал, а о подробностях ему ничего не известно. Теперь было понятно, почему он избит сильнее, чем его товарищи - он не предотвратил побег пленного.
   Николай, которому хотелось узнать все подробности этого побега, решил спросить об этом Ахмата, который был заведующим складом оружия и боеприпасов, и сейчас контролировал их работу.
   Этот пятидесятилетний моджахед не скрывал своей симпатии к человеку, победившему самого Абдурахмона. В прошлый раз, когда шурави протирали на складе автоматы, он уловил момент, и даже выразил Николаю восхищение этой победой. И Николай решил рискнуть.
   Подойдя к столу, за которым Ахмат просматривал какие-то бумаги, Николай вежливо задал ничего не значащий вопрос, и недвусмысленно дал понять, что нужно переговорить. Ахмат приветливо улыбнулся, снял с головы нуристанку и куском чистой ветоши, что лежала на столе, вытер вспотевшую лысину. Затем, не задавая лишних вопросов, в грубой форме, чтобы слышала охрана, сказал, что нужно принести ящик с патронами ДШК, и предложил Николаю взять помощника. Тот позвал Недавибабу. Намеревавшегося пойти с ними охранника, Ахмат остановил жестом.
   В дальнем углу склада, где лежали нужные ящики, Николай прямо спросил Ахмата о беглеце. Тот внимательно посмотрел ему в глаза, усмехнулся и покачал головой.
   -Если ты надумал бежать, Абдурахмон, - Ахмат покосился на возившегося с ящиком Недавибабу, - тебе будет очень нелегко. Тем более, что вокруг лагеря постоянно патрулируют головорезы полка Халеда ибн Валида - личной гвардии Раббани. Так что сбежавшего бачу (мальчишку) или поймают, или просто пристрелят...
   - Ты не рассказал, Ахмат, как баче удалось сбежать, - перебил его Николай
   - А ты нетерпелив, Абдурахмон, - укоризненно покачал головой Ахмат,- и восславь Аллаха, что он заставил меня относиться к тебе благосклонно, и разрешил рассказать о том, что просишь.... Так вот, он сбежал на водовозке.... Вечером нужно было ехать за водой. Кучи, вместе с шурави, который помогал промывать тому цистерну, обнаружили течь. Сварщика своего нет. Шурави предложил помощь. Пока приносили аппарат, проверяли, какой из шурави специалист, потом приваривали латку, совсем стемнело. Кучи отослал шурави в тюрьму, а сам немного погодя, поехал за водой. Заправляется он со скважины, которая пробита в военном городке, где стоит полк Халеда ибн Валида, это в пяти километрах отсюда. Вот так и сбежал. Как показало расследование, охрана тюрьмы о нем просто забыла. А тот забрался в цистерну, и был таков. Шум поднял кучи. Он хорошо помнил, как тщательно закрывал перед отъездом люк. А когда стал заправляться, обнаружил его открытым. Он и позвонил оттуда в лагерь. Здесь проверили, а шурави нигде нет...
   - Ты вот, что, Абдурахмон, - Ахмат снова посмотрел Николаю в глаза - среди вас есть шакал, который обо всем докладывает начальнику охраны.... Будь осторожен. И запомни, этого разговора между нами не было.
   - Спасибо, Ахмат, - с чувством ответил Николай, - я знаю. Но все равно, огромное спасибо.
   Поздно вечером, когда все снова оказались в тюрьме, Николай подошел к новичкам, которые сидели на своих лежанках и о чем-то тихо переговаривались. Опустившись рядом, он с минуту вглядывался в их затемненные сумерками лица, и только потом, тихо произнес: "Ну, ребята, давайте знакомиться ближе".
   Опешив от неожиданности, те не могли и произнести и слова. Они уже слышали об этом человеке, которого побаивались все, и моджахеды, и даже самый главный охранник, Абдурахмон. И вот, этот человек, которым они восхищались, и в то же время почему-то опасались, теперь говорит с ними.
   - Обо мне вы наверняка слышали от Исломуттдина, - Николай кивнул на их давнего сокамерника, который крутился на своей лежанке, и никак не мог заснуть. - Что он говорил вам про меня и других моих товарищах, неважно. Важно то, будете ли вы нашими друзьями, на которых можно положиться, как на себя. Афганские ваши имена все мы слышали на утренней и вечерней поверке, а вот имена, наши, русские, которыми вы представились сегодня на складе, они как, настоящие? Только не врите, - Николай усмехнулся, увидев, как ребята переглянулись, - мне и моим друзьям все равно. Просто хотелось бы знать...
   Оба, как и днем, представились Игорем Волошиным и Василием Петровым.
   -Ну что ж, так и запишем, - пошутил Николай, и добавил: "Как вы оказались здесь, вместе с нами, никого не интересует, можете не рассказывать".
   -Да что там говорить, - с горечью вздохнул один из них, назвавшийся Василием Петровым, - я во всем виноват. В Афганистане мы с Игорьком чуть больше месяца. Сразу после учебки и прибыли в Шиндант. Через неделю нас на БТРе привезли на дальний блокпост по охране аэродрома. А сбежавший, сержант Семен Кулагин, и был командиром этого поста. Духи взяли нас ночью.... Я дежурил у пулемета, и даже не знаю, как получилось, что заснул....
   - Да-а-а, - протянул неопределенно Николай, - но что получилось, то получилось. Важно то, Вася, что ты понимаешь свою вину, и наверняка желаешь хоть как-то ее искупить...
   - Да я,... да мы с Игорьком,...только скажите нам...
   -А ну тихо, Вася, тихо, не шуми, разбудишь мужиков, - кивнул он в сторону спящих ребят, - вижу, что на вас можно положиться. Придет время, все узнаете.... Вы мне вот что скажите, зачем и куда, вас так часто из лагеря увозили?
   -А в Пешавар, - нагнувшись почти к самому лицу Николая, прошептал тот, что назвался Игорем Волошиным. Привозили в какой-то огороженный высокой стеной дом. Там с нами, по очереди, и говорил какой- то американец.
   -Почему ты решил, что он американец?
   -А потому что он по-английски говорил с каким- то пакистанцем в военной форме. Тот часто появлялся в комнате, где с нами беседовали, - бросил реплику Петров.
   -Да подожди ты, - цыкнул на него Волошин, - не перебивай. Так вот, этот американец нас расспрашивал, откуда мы родом, где служили, кто командир части, его заместители. Мы отвечали, что в части недавно, и поэтому ничего не знаем. А что Семен рассказывал ему, нам не известно. Он вообще с нами мало общался. Видимо не может простить, что из-за нас, молодых, оказался в плену.... А американец этот, каждый раз обещал помочь нам найти себя в новых для нас условиях...
   - Понятно, ребята, - прервал их повествования Николай, - а как вы на это реагировали?
   - Как реагировали? Ну, я, например, просил, чтобы о нас узнали в Советском посольстве, - да и Васька с Семеном тоже об этом ему говорили, - Волошин кивнул в сторону Петрова. И еще, - несколько поспешно добавил он, словно оправдываясь: "Нам предлагали выехать в Америку или в Канаду, но мы с Васькой отказались. А за Семена ничего сказать не можем".
   - Все понятно, ребята, - снова остановил их Николай, - и глубоко вздохнув, сказал, поднимаясь на ноги, - рад был с вами познакомиться. Только не будьте такими доверчивыми и откровенными со всеми. Вы действительно сейчас в других условиях. Правильно это подметил ваш американец...
   - Он не наш, - обиделся Петров.
   - Ладно, ладно, не обижайся, - Николай коснулся рукой его плеча, - это я так, к слову. Но вы действительно еще до конца не поняли, где вы находитесь, и что вас ожидает.... Да, кстати, а сержант вам говорил, что думает сбежать?
   Оба ответили отрицательно.
   Николай заметил, что разговор еще не закончен, и, пожелав спокойной ночи, отправил обоих отдыхать.
   Он долго лежал с закрытыми глазами и думал о том парнишке, который набрался мужества, и совершил побег. Было и радостно и тревожно. Радостно оттого, что люди не сломлены, и готовы пойти на все, чтобы получить свободу. Примером этому, и послужил побег их соотечественника. И в то же время, именно от понимания опасности, которая подстерегает всех, а большей степени его, взявшего на себя ответственность за жизни товарищей, Николая охватывало волнение, которое неприятной ледышкой возникало где-то внутри. Это волнение было особенное - от него веяло реальной могильной прохладой. И не потому, что Николай трусил и боялся неизвестности, которая ожидает их всех. Нет. Он не трусил и не боялся. Он взвесил все. Терять было нечего. Реальность бросила им вызов - они его приняли...
  
   На следующий день команда Николая, в которую вошли и двое новичков, снова была на строительстве стены. Исломуттдина и Азида куда-то увели сразу после подъема. А поскольку такие "исчезновения" были довольно часты, и это всеми было воспринято довольно спокойно.
   День был тяжелый. Глину на носилках доставляли в яму, заливали водой, и месили босыми ногами. И все это под охраной стоящих поблизости, и попыхивающих сигаретами, охранников. Сладкий запах анаши щекотал ноздри пленников.
   К вечеру, когда лучи солнца, стали ослеплять глаза, все были измотаны до предела. Носилки, весившие несколько десятков килограмм, тянули на тонну. Ребята сбивались с ноги, спотыкались, падали. Но вездесущий Саид, со своей плеткой, всегда был рядом.
   Солнце слепило глаза, соленый пот заливал лицо. Николай возненавидел и это солнце. Чужое, оно казалось, все целиком стояло на службе духов. И все, что происходит с ним, его товарищами, казалось уже чем-то обыденным, неизменным. Николай все чаще ловил себя на том, что уже ждет очередное утро, когда из тюрьмы их погонят сюда, к этой чертовой яме, с ее ненавистной глиной.
   Но главным испытанием для Николая и его товарищей, был голод. Здоровый и крепкий организм молодых парней, упорно сопротивлялся насилию и властно требовал одного - еды, еды.... А ее, кроме нескольких черствых лепешек, да глотка затхлой воды, не было. Уже к обеду появлялось обессиливающее головокружение. А при виде сытых, красномордых духов, тошнота поступала к самому горлу.
  
   После ослепительного света ракет, он ничего не видел. Протерев глаза, вскочил с земли и пробежал метров двадцать. Куда идти дальше, не знал. То там, то где-то, в противоположной стороне, раздавались голоса. Он был уверен - ищут его, Семена Калугина...
   Мысль сбежать возникла спонтанно, когда приваривал латку на цистерне водовозки. Заканчивая работу, ему почему-то вдруг вспомнилась кинокомедия, которую он смотрел перед самым уходом в армию. Он с большим трудом вспомнил, что фильм называется "Джентльмены удачи". Там играли его любимые артисты - Леонов, Вицин, Крамаров, и еще один, нерусский, фамилию которого он вспомнить не смог. Герои фильма бежали тогда из лагеря, где отбывали свой срок, и довольно успешно. И бежали в такой же цистерне, как эта.
   Он даже не знает, как все произошло. Моджахед, водитель водовозки, отправил его в тюрьму, а сам пошел в сторону караульного помещения. Подождав, когда тот зайдет в помещение, Семен взобрался на цистерну, открыл люк и залез внутрь. Он знал, что водовозка сейчас пойдет за водой в военный городок, который находится в пяти километрах от лагеря. Когда машина выехала за пределы лагеря, он, выждав какое-то время, вылез из цистерны...
   С момента побега прошло часа два. Он посмотрел в сторону светящегося дежурными огнями лагеря, откуда продолжались доноситься крики. Потом все стихло. Появившаяся на небе луна, была совсем некстати. Постояв какое-то время в нерешительности, он направился, как ему казалось, в сторону горной гряды. Если бы он знал, а какую сторону идет...
   Шел, как в забытьи. Колючий кустарник, который возник на его пути, показался ему тем прибежищем, около которого можно было немного передохнуть. В изнеможении, опустившись на землю, он лег на бок и чтобы чуточку согреться, подтянул колени к самому подбородку. Мысли спутанным роем крутились в голове. То возникало родное село, из которого он призывался в армию, но чаще появлялся американец, который на чистом русском языке уговаривал его выехать в любую из стран, как он говорил - "Свободного мира".
   Вот и сейчас, словно откуда-то издалека, появился этот американец. Мозг снова стал прокручивать ту последнюю встречу, на которой он, Семка, как его называли все друзья в родном селе, послал этого американца на три огромные буквы.... А вспомнив слова, сказанные ему американцем: " ...ты же предатель Родины!", он снова испытал чувство негодования, и снова возмущенно, хотя и мысленно, прокричал: "Что - о?!
   - Ты не кипятись, - вспомнились слова американца: - Так считают у вас на Родине. Все кто попал в плен - тот предатель. А разве, не так? Ты нарушил устав. Ты ночью не проверил своих подчиненных, и они уснули. А вместо этого, накурившись анаши, ты тоже спал.... Неужели ты не понимаешь, что нарушил присягу. Вот ты рвешься домой, а дома тебя ждет суд, и это факт! Ты самый настоящий изменник! Изменник,... изменник....". Вот тогда Семен не выдержал, и послал американца на три буквы. И сейчас это слова: "...да пошел ты,...да пошел ты,...да пошел ты...", продолжали сверлить его мозг.
   Полубредовое состояние возвращает его в родное село. Перед глазами проводы в армию. Он явственно слышит, как играет на гармошке пьяный гармонист Гришка.
   Вот он прощается со своей девушкой Наташей. Последний поцелуй. Вот все они - он, и семеро его товарищей заходят в военкоматский автобус...
   Что помнит Семен о своем детстве? Родился и вырос в большом русском селе, что раскинулось на берегу реки Камы.
   Небольшой, приземистый дом Кулагиных располагался в красивом месте на берегу залива. В дни весенних паводков, когда Кама разливалась, вода подходила почти к самому дому. Потом было много забот. Но зато, сколько радости и веселья было летом! Купание, рыбалка, катание на лодках. А зимой, когда залив одевался в твердый голубой панцирь льда! На коньках мчится ватага орущих ребят. Летят снежки, повизгивают девчонки... Здорово! Девятнадцать лет прожил Семен в селе, на берегу Камы, и навсегда полюбил это место.
   Но память о лучших годах, оставила, все-таки, школа. Школа имела свой приусадебный участок. С каким детским задором и старательностью стремился каждый ученик обработать отведенную ему грядку, прополоть свой участок. При школе имелась и своя столярная мастерская. В зимнее время школьники пилили, строгали, клеили, сбивали...
   И, конечно же, был свой спортивный городок. Кольца и подвесной канат, лестница и турник, футбольное поле и ямы для прыжков.... А какие жаркие состязания были там летом! А что творилось на футбольном поле!
   После успешного окончания десяти классов, перед семнадцатилетним юношей встал вопрос: что же делать дальше? Поехал поступать в Челябинское высшее военное танковое училище. Не прошел по конкурсу. Лейтенант, который командовал группой абитуриентов, успокоил: " Если действительно хочешь учиться, поступай из армии. Пройдешь вне всякого конкурса". Вернулся домой. Поступил на курсы электросварщика, а потом работа в СМУ. Но мечту, стать офицером - танкистом, не оставлял. Потом армия. И вот он в Афганистане.... Когда память стала возвращать его в тот день, когда их, словно кутят, ночью взяли духи, Семен до боли стиснул зубы, и вскочил на ноги. Он не мог простить себе, что с ними произошло. Но он не изменник! Нет! ...
   ...И вдруг он увидел их. Они стояли метрах в двадцати от него, одетые в новенькую полувоенную форму. На головах, у кого чалма, у кого нуристанка. Стояли сытые, веселые. Они смотрели на него и улыбались. И он пошел. Пошел прямо на них, стиснув кулаки. Слезы отчаяния застилали его лицо. Он шел по растрескавшейся земле, не думая ни о жизни, ни о смерти. Он не видел, как один из моджахедов вскинул автомат, не слышал, как прогремела короткая очередь, и не почувствовал, как пули ударили в его широкую, открытую грудь...
  
   Прошла ночь. Начинался новый день - 26 апреля 1985 года. Для моджахедов - курсантов, это был последний день их пребывания в лагере. Уже завтра все 200 новоиспеченных сорбозов Ислама, отправятся в Афганистан убивать неверных.
   Для советских пленных, этот день был объявлен выходным. Им запрещалось покидать тюрьму. Исключение сделано было только для электрика Абдулло, которому всегда в лагере находилась работа, да и моджахедам, которые давно его считали своим, нечего было ждать от него каких - либо неприятностей.
   Люди, ежедневно занятые тяжелой работой, в прямом смысле этого слова, мучались от непривычного безделья. Кто-то валялся на лежанке, кто-то стоял у окошка и смотрел во двор. Кто-то монотонно ходил из угла в угол. Николай, Богданов и Исломутдин, у которого неизвестно откуда появилась колода старых засаленных карт, резались в "дурака".
   Уже ближе к вечеру, в камеру донеслись вопли муллы, который одновременно был и за муэдзина. Все правоверные мусульмане приглашались на вечерний намаз. Освобождались от него только тюремщики, да часовые у складов. Но и от них мулла настоятельно требовал совершение намаза, там, где он их застанет.
   Неожиданно все повернулись к двери. Явственно доносился какой-то шум и чей-то тяжелый стон. Вот загремел засов, с металлическим лязгом отворилась дверь, и все увидели, как двое моджахедов, втащили бесчувственного Абдулло. Бросив его прямо на пол, быстро ретировались. Дверь закрылась. Было слышно, как моджахеды о чем-то переговорили с охранником. Потом снова донесся пронзительный вой муллы, призывавшего правоверных к священной войне против врагов Ислама.
   Обитатели камеры обступили лежащего Юрку Фомина, который тщетно пытался сесть. Рот его беззвучно раскрывался и закрывался, по искривленному от ужаса лицу, непрерывно текли слезы. Грязно-серые полотняные штаны его, были мокрые от крови. Даже круглый идиот мог догадаться, что Юрка был жестоко изнасилован. И не нужно было искать виновных. Они были среди тех, кто стоял сейчас на плацу и совершал вечерний намаз.
   Эх, Юрка, Юрка, - с горечью выдавил из себя Николай, наклоняясь над стонущим товарищем, - а ведь я тебя предупреждал...
   Он, как перышко подхватил Юрку, и осторожно положил на свой матрас. Повисла тягостная тишина. Все вопросительно смотрели на Николая, глаза которого были сумрачны, а лицо пылало красными пятнами. На скулах катались желваки.
   Никто из этих ребят никогда и не задумывался, есть у них лидер, или нет. Этот вопрос решился как-то сам по себе, самой лагерной жизнью, которая и выдвинула одного из них этим лидером. Им стал Николай Семченко. Все восприняли этот факт давно, как само разумеющееся, и теперь напряженно, с тревогой, вглядываясь в искаженное ненавистью и злобой лицо своего лидера.
   -Миша, - Николай поднял тяжелый взгляд на Недавибабу, - ты был санитаром, окажи Юрке посильную помощь. А вы, - он со злобой посмотрел на стоящих рядом товарищей, - чего рты раскрывали, отойдите, не мешайте.
   Все безропотно разошлись по своим углам.
  
   Николай подошел к оконцу, и невидяще уставился на грязно серую стену стоящего рядом с тюрьмой склада. Он думал о себе, своих сокамерниках, о моджахедах, которые надругались над их товарищем. Он думал о том, как, попав в плен, меняются люди. Он думал о том, какое жесточайшее испытание проходят их нервы, их воля. О том, как трудно оставаться спокойным, когда в лицо дует холодный смрад могилы. Что делать - жизнь такая штука, с которой расстаться не так легко. И люди, каждый по-своему, стараются выжить. Одни, вольно или не вольно, стали угодливо прислуживать моджахедам, и были готовы в любую минуту предать своих товарищей. К таким он безошибочно относил Исломуттдина. Другие, вроде узбека Азида, уходят в себя, в свою скорлупу, и всячески дают понять окружающим, что он живут по принципу "моя хата с краю ...". Третьи, как Юрка Фомин, просто потеряли себя, и превратились, по сути, в пустое место. Были и такие, которые, поддавшись на уговоры американской бабы, уехали в США. На этих ребят - Мовчана, и второго, настоящую фамилию которого он уже и не помнит, - зла не держит. Они сами выбрали свою судьбу.... Ну а четвертые, которых большинство, и к которым он относит и себя, готовы к борьбе...
   -Микола, - Недавибаба отвлек Николая от своих мыслей, - Эти сволочи хлопцу задний проход весь порвали. Кровь я остановил, теперь ему нужно спокойно лежать. Надо бы ему наложить швы ... Я бы мог попробовать, но у меня нема ни ниток, ни иголки.
   -Да, конечно, Миша, нужно парню спокойствие, и швы, - невнятно пробормотал Николай, думая о необходимости немедленного принятия какого-то решения, которого с нетерпением ждут его товарищи. И вдруг он словно очнулся. Осторожно перешагнув лежащего на матрасе Юрку, он решительно подошел к дверям и стал, что есть силы стучать по ней кулаками.
   -Что надо? - Донесся ленивый голос охранника Сайфуллы.
   -Открой! Абдулло умирает! - Кричал Николай, непереставая стучать в дверь.
   -Ну и пусть подыхает, - равнодушно хохотнул охранник, - можете и вы попользоваться этой шлюхой.
   -Открой! Ты, наверное, не знаешь, шакал, что Абдулло любимец самого Абдурахмона! Подумай, что с тобой будет, если Абдулло умрет! - Не унимался Николай, продолжая с яростью барабанить в дверь.
   Какое-то мгновение за дверью воцарилась тишина. Сайфулла явно переваривал услышанное. Затем раздался лязг отодвигаемого засова, и в приоткрытую дверь, просунулось недовольное лицо охранника.
   Все произошло так неожиданно и молниеносно, что большинство пленных так ничего и не поняли. Они с ужасом наблюдали, как Богданов и Недавибаба помогли Николаю втащить в камеру бездыханное тело охранника, как Николай надел снятую с моджахеда полувоенную куртку, опоясал ее ремнем с запасными дисками к автомату, который уже висел у него на левом плече, и передал Богданову снятый с ремня нож. Повертел часы, снятые с руки моджахеда, посмотрел на циферблат и только потом, коротко бросив: " 20 часов сорок минут", сунул их в карман куртки. Из того же кармана вытащил початую пачку сигарет "Кемэл", понюхал, смял в кулаке, и снова сунул в карман. Увидев, с какой жадностью блеснули глаза большинства его товарищей, он усмехнулся, и коротко пояснил, - они заряжены анашой. Если вы сделаете, хотя бы одну затяжку, сразу будете в отключке. А этот, - он пнул в бок лежащего моджахеда, - с ним ничего страшного. Через часик очухается. Миша, - посмотрел он на Недавибабу, - оттащи его в угол, и свяжи ноги и руки. Веревку возьми из его шаровар.
   Повисло тягостное молчание. Но не потому, что произошло с охранником, а потому, как Николай поступил с сигаретами. Некоторые из пленных, которые уже давно не видели настоящих сигарет и по возможности собирали окурки, или клянчили "докурить" у моджахедов, бросали на Николая осуждающие взгляды.
   - Ну, что притихли, бойцы! Что, ничего не поняли?! - Лицо Николая светилось какой-то страшной веселостью.- Начинаем то, что планировали. Правда, на несколько дней раньше. К этому, они нас сами и подтолкнули. И мы не будем ждать, когда нас всех перетрахают, как и Юрку!
   Очнувшись словно от страшного сна, все вскочили и с шумом и гамом обступили Николая. Оставался сидеть на своем матрасе только Азид. Он с такой мольбой и ужасом смотрел на шурави, который так жестоко расправился с охранником, а в глазах его было столько страха, что Николай не выдержал и улыбнулся: " Ты, Азид, останешься с Абдулло, и посмотришь за ним. А этого не бойся, он придет в себе не скоро. Как только управимся, придем и заберем вас".
   -Ты что, Николай, он же сразу развяжет охранника и вместе с ним побежит к моджахедам, - толкнул его в бок Богданов.
   -Не развяжет и не побежит, - усмехнулся Николай, - ты же видишь, у него уже полные штаны, а если и надумает, то не сможет, камеру мы закроем ...
   -Давай, Коля, говори, что делать, - нетерпеливо суетился рядом Исломутдин, щека которого дергалась, словно в нервном тике.
   -Пойдешь со мной, я тебе скажу, что делать, - с неприязнью ответил Николай.- А если задумал какую-то пакость, пристрелю на месте, как собаку.
   -Что ты, Коля, - как ты мог подумать такое, да я ...
   -Помолчи! - прикрикнул на него Николай, и, посмотрев на Богданова, сказал: "Ты, Витя, на крышу склада. Пойдешь с Колей, повел он глазами на Федорова. Без шума с пулеметчиком справитесь?"
   -Обижаешь, Коля, - усмехнулся одним глазом Виктор, осматривая взглядом профессионала нож, - все будет сделано, как надо.
   -Хорошо. Плац держи под прицелом. Как только поднимется тревога, сразу стреляй. А так, жди моей команды. Патронов мы тебе подбросим.
   -Ты, Миша, - повернулся он к Недавибабе, - беги к тюрьме с афганцами. Выпусти Моммада, а он пусть берет всех, кого посчитает нужным. Остальных закроете. Если оставить открытой тюрьму, все побежат неизвестно куда. А это ненужные никому жертвы. Ну, а вы, кого не назвал, все со мной на склад. И вот, что, ребята, - он обвел каждого горящим взглядом. - Наша цель - немедленная встреча с представителями Красного Креста и сотрудниками Советского и Афганских посольств в Пакистане. Если нет, драться будем до последнего. Мы должны показать всему миру, что делают с нашими пленными, - кивнул он в сторону Фомина. - И о том, как нас, с молчаливого согласия пакистанских властей, хотят всех уничтожить.- Николай посмотрел на вытянувшиеся лица своих товарищей, и подвел тому, что сказал, черту. - Кто не желает, может остаться здесь, вместе с Юркой и Азидом, - затем, выждав какое то мгновение, улыбнулся: " Значит, желающих остаться нет. Тогда вперед", - и решительно шагнул к дверям.
   Четверо часовых, которые должны были охранять склад оружия и боеприпасов, молились. Автоматы лежали в стороне, а они, собравшись, в одну кучу, стояли на коленях на ковриках. Сопротивления не оказали. Их доставили, в пустую камеру тюрьмы, и там закрыли. Часового на вышке, к счастью не оказалось. Не оказалось там и пулемета.
   Пока Николаю и его товарищам везло. Замок на дверях оружейного склада не выдержал и пары сильных ударов приклада автомата. Запустив всех в помещение склада, он закрыл дверь на засов и заставил всех разбирать ящики со стрелковым оружием и патронами. Раздался осторожный стук в двери. Это был Недавибаба с афганскими пленными. С Голь Мохаммадом прибыло десять человек. Вопросов у него к Николаю не было. Все заранее было обусловлено. Обменявшись рукопожатиями, Николай, скользнув взглядом в сторону Недавибабы, разбивающего ящик с выстрелами к гранатометам, четыре гранатомета уже лежали наготове, лишь коротко бросил афганскому другу: " Ты знаешь, что делать. Со своими парнями берешь КПП и административное здание. С собой возьмите пулемет, пару гранатометов, боезапаса побольше, чтобы потом не пришлось бегать. Открывать огонь только при явном нападении. Я приду сразу же, как только расставлю своих бойцов по местам. Ты знаешь, где там телефон, по которому можно связаться с Пешаваром. Будем требовать немедленной встречи с представителями Красного Креста и представителями Советского и вашего посольств, - затем, посмотрев в глаза Моммада, кивнул в сторону его сорбозов, - твои не подведут? В случае чего будем стоять насмерть.
   -Не подведут, Коля. Я им верю, как себе...
   -Ну, тогда с богом, - и улыбнувшись, добавил, - да поможет вам аллах...
   -Ты Саня, - Николай окинул взглядом крепкую фигуру Трукшина, в руках которого автомат выглядел детской игрушкой,- с Исломутдином берите ящик с патронами, гранатомет, и на крышу к Богданову с Федоровым. Останешься с ними. Это самый серьезный участок.
   Увидев, с какой опаской, вертит в руках автомат Исломутдин, стоящий рядом с Николаем Недавибаба, толкнул его в бок - Глянь Микола, сразу видно, что хлопец никогда автомата не держал в руках. Да и не надежный он. Как бы не сбег. - Исломутдин как-то рассказывал, что он вольнонаемный заведующий солдатской столовой, и захвачен был моджахедами, когда сопровождал два грузовика с продуктами для своей части дислоцируемой под Мозари - Шарифом. Кто знает, возможно, он сам сдал продукты духам?
   Николай нахмурился. - Исломутдин, автомат сразу передашь Федорову. А то, не дай бог, покалечишь себя или кого нибудь из нас. А ты Миша, помоги им отнести гранатометы, выстрелы и еще один автомат для Виктора. Затем, посмотрев еще раз в сторону Исломуттдина, который с Трукшиным поднимали ящик с патронами, очень тихо добавил, - когда все сделаете, отведи его в нашу тюрьму и закрой. А будет взбухать, сверни шею .... И уже громко, что бы слышали все, сказал: "Вернешься, забирай ребят, - кивнул он на друзей по несчастью Петрова и Волошина, ДШК, и блокируйте вход на склад. Да, возьми еще и Завьялова с собой, - он критически окинул еще не окрепшую после болезни тощую фигуру Ивана, - стрелять-то не разучился?" - улыбнулся он ему.
   -Ну что ты, Николай, конечно, нет, - смутился тот. Даже в полутемном помещении было видно, как краснеет его бледное лицо.
  
   Надвигающиеся сумерки помогли. Осторожно прикрыв за собой дверь тюрьмы, они, быстро перебежали открытый участок между тюрьмой и складским помещением, на крыше которого и дежурил у пулемета моджахед. Пробравшись вдоль стены к задней части склада, Виктор облегченно вздохнул - лестница стояла на месте. Шепнув Федорову, чтобы тот подстраховал его внизу, он, поправив нож, засунутый вместе с ножнами за веревочный пояс шаровар, осторожно ступая на перекладины, полез вверх. Приподняв голову над невысоким, идущим по краю периметра крыши глиняным бортиком, осмотрелся. Похоже, им везло. Моджахед стоял на коленях на коврике, и молился. На Виктора смотрел только его зад. Пулеметная ячейка, обвалованная мешками с песком, находилась чуть правее.
   Виктор решил рискнуть и убрать моджахеда, не применяя нож. Нет, он не боялся крови, ни своей, ни чужой, он просто решил обойтись без нее. Ужом перемахнув бортик, он резким броском устремился к моджахеду. Услышав за спиной, неясный шум, тот только успел приподняться, как шейные позвонки его хрустнули, и он мешком повалился на коврик.
   Виктор, трясущимися от нервного перенапряжения руками перетянул тело моджахеда к краю крыши, и тихо свистнул.
   Со стороны лестницы показалась голова Федорова. Виктор нетерпеливо махнул рукой. Опасливо покосившись на лежащее тело моджахеда, он помог спустить его на землю. И только после этого оба вернулись на крышу и залегли у пулемета. Пулемет был готов к стрельбе. Запасная коробка с патронами, и автомат моджахеда, лежали чуть в стороне. Подтянув коробку к себе, Федоров открыл крышку
   . -Маловато, - заглянув в коробку, покачал головой Виктор, и посмотрел в бойницу, определяя сектор обстрела, который нужно было срочно менять. Пулемет был подготовлен для стрельбы почему-то в сторону лагеря беженцев.
   - Наверно думали, что пленные побегут в лагерь беженцев. Не думаю, чтобы духи ждали нападения именно с этой стороны, - пробурчал Виктор, устанавливая пулемет стволом в сторону плаца, где продолжался вечерний намаз, сопровождаемый воплями муллы. - Грехи суки отмаливают, ну да ладно, мы вам сейчас все простим, - усмехнулся он, укладываясь у пулемета поудобнее. Я вам покажу, как трахать наших ребят, суки...
   Вот сейчас другое дело, - удовлетворенно хмыкнул он, рассматривая плац через прицельную планку. - Косить можно за милую душу.- И повернув голову, к Федорову, спросил: " Слушай, Коля, ты же говорил, что заканчивал учебку. А чего ж, рядовой. Или ты темнил тогда, рассказывая о себе?"
   -Да нет, не темнил, - Федоров согнув указательный палец, убрал с глаза набежавшую слезу.- Просто у меня репутация хреновая была. Имел несколько взысканий от самого командира батальона. В часть - то я прибыл сержантом. А вот в плен попал уже рядовым ...
   -Разжаловали? За что? - покосился на Федорова Виктор.
   -За неправильное отдание чести старшему по званию, - ухмыльнулся Федоров.
   -А если честно?
   -А если честно? За употребление спиртных напитков...
   Со стороны лестницы послышалась возня.
   Виктор выхватил нож и молнией бросился туда, а уже через мгновение, облегченно вздохнул. Показалась голова Недавибабы, и лежащий на левом плече, поддерживаемый рукой, патронный ящик. За ним сразу появился Исломутдин, на одном плече, которого висел автомат, на другом гранатомет и нагрудник с магазинами для автомата. Троицу замыкал Трукшин, который нес автомат, гранатомет и несколько к нему выстрелов.
   -Ну вот, довольно улыбнулся Федоров, - помогая Недавибабе снять с плеча ящик с патронами, - а мы с Виктором переживали, что воевать нечем.
   -Это уж точно, - согласился тот, принимая от Исломуттдина автомат с гранатометом, и пояс с магазинами.
   -Ой, ребята, - вдруг схватился за живот Исломутдин, - живот,...- и, согнувшись, устремился к лестнице.
   -Медвежья болезнь, - хохотнул Трукшин, укладывая рядом с ящиком с патронами гранатомет и несколько к нему выстрелов.
   С невразумительным возгласом, из которого остолбеневшие друзья поняли лишь: "Ах ты, сука!" - Недавибаба бросился к лестнице, и резко у самого края крыши, остановился, смотря вниз.
   -Перехитрил, гад. - Расстроено произнес он, и со злобой добавил: " Ушел таки, сука..."
   -Ну, Витя, готовься к бою, - посмотрел он на Богданова. - Исломутдин убежал к духам. - И бросившись к лестнице, крикнул Трукшину: " Саня, оставайся здесь. А я на склад, нужно срочно предупредить Николая!"
  
   На склад ворвался запыхавшийся Недавибаба.
   -Сбег, сука! - прохрипел он, с трудом переводя дыхание.
   -Кто?! Исломутдин?! - Николай смотрел с перекошенным от ярости лицом.
   -Он, курва. Только влезли на крышу, сразу за живот схватился: "Болит, - говорит, - не могу", и скатился вниз по лестнице. Пока я опомнился, его уже след простыл.
   -Вот, черт,- скрипнул зубами Николай. - Надо было этого гада давно прикончить. Ну, а теперь надо ждать, какие действия будут предпринимать духи - или пойдут на переговоры, или сразу полезут в атаку.
   -У них оружия-то нет ни хрена, - бросил реплику Недавибаба, - досылая патрон в патронник автомата, - оно все здесь, на складе...
   -Они вызовут свою гвардию. Моммад говорил, что полк этот дислоцируется всего в пяти километрах от нас. А для бэтээров и грузовиков, это не расстояние.
   -Ну, все, - Николай обвел всей взглядом. Как бы не было хреново, но обстановка немного поменялась и в нашу пользу.- Поймав, недоуменный взгляд Михаила, - пояснил: " На крышу есть лаз изнутри. Он там, в углу, сразу за стеллажами со стингерами. Там мы обнаружили еще и ящики с пластидом".
   - А теперь, ребята, за работу, - поторопил он всех. - Ты, Миша, закрой двери склада изнутри, а потом все полезем на крышу, оборудовать позицию. Скоро они начнут. Сейчас, главное успеть побольше оружия и боеприпасов вынести на верх, да и электроэнергию, хотя бы не вырубили. - Он поднял голову к потолку, на котором висела, тускло светящая электрическая лампочка.
   В дальнем углу склада, сразу за ящиками с пластидом, к потолку шла металлическая лестница. Лестница упиралась в небольшой люк, закрытый на амбарный замок. Николай взял в руки монтировку, которая применялась для открытия ящиков, и полез наверх. Скрежет металла, и замок, стукаясь о ящики, полетел вниз. Только приподнял крышку и высунулся из люка, сразу увидел перед собой два автоматных зрачка и изумленные лица Федорова и Трукшина.
   Оказывается, услышав в дальнем углу крыши неясные звуки, Виктор послал туда своих помощников. И только теперь, придя в себя от короткого замешательства, они радостно помогали выбираться из люка своим товарищам.
   Николай сразу устремился к боевой позиции Виктора. Обняв друга, тот тоже не скрывал своего изумления. Хотел, было что-то сказать, но Николай остановил его жестом и, показав на пополнение, сказал: " Давай командуй, готовь круговую оборону. Духи в любое время могут полезть. И, посмотрев на пулемет и лежащие рядом гранатометы, добавил, - пока еще не совсем стемнело, поднимите к себе как можно больше боеприпасов. А я на КПП, к Моммаду. В случае чего, звони по телефону. Связь прямая без коммутатора. Телефон там, на столе. ... Да ты знаешь, где. Сам мне тогда показывал, когда протирали автоматы. И еще вот что - за телефон посади Юрку с Азидом. Нечего им в тюрьме сидеть. На складе будет безопаснее.
  
   Проводив до лестницы Николая, вручив ему еще пару гранат, Виктор окликнул Недавибабу: "Нужно привести сюда из тюрьмы ребят. Сходи сам".
   Михаил понимающе кивнул, повесил автомат на грудь, и быстрым шагом направился к лестнице, по которой только что спустился Николай.
   Несколько автоматных очередей раздавшихся со стороны тюрьмы, заставили всех рассыпаться по крыше и занять боевые позиции. Виктор, взяв автомат на изготовку, метнулся к самому краю. Около дверей тюрьмы стоял Недавибаба и стрелял короткими очередями по удаляющимся в сторону мечети четырем человеческим фигурам. Две, в которых он узнал Абдулло и Азида, бежали впереди. За ними, подталкивая стволами автоматов в их спины, бежали моджахеды. Неожиданно один из моджахедов, словно споткнувшись, упал, так и не успев, добежать до спасительного угла мечети.
   Виктор оттолкнул в сторону лежащего за пулеметом Федорова, и сделал несколько длинных очередей в сторону плаца, по которому разбегались в разные стороны моджахеды. Оторвавшись от пулемета, он, словно опомнившись, приподнялся и крикнул: "Не стрелять!" Затем, смахнув рукавом выступивший на лбу пот, покосился на лежавшего рядом Федорова и хмыкнул: " Вот тебе и не вооружены духи, ... ты видел, оба были с автоматами, и почему-то не стреляли. И Юрка им зачем-то понадобился. Как ты считаешь?"
   -А хрен его знает, - выдохнул тот, продолжая пристально всматриваться в сторону плаца, на котором уже не было видно ни одного моджахеда. Он с трудом убрал подрагивающий палец со спускового крючка автомата.
   -А я, кажется, знаю почему, - задумчиво протянул Виктор. - Юрка им понадобился, чтобы скрыть то, что они с ним сделали...
   -Так они могли бы ему перерезать шею сразу. Чего тащить куда-то?
   -А вот это вопрос. ... А не стреляли? Наверное, не было команды. Ребята им нужны живые. Наверное, хотят перепроверить то, что им рассказал этот хрен Яшка ...
   -Какой Яшка?
   -А Исломутдин. Его имя, если он не соврал - Яшка.
   -Понятно, - неопределенно протянул Федоров, и замолчал.
   -Ты вот что, Коля, - повернулся к нему Виктор, - возьми кого-нибудь и спустись на склад. Позвони на КПП. Сейчас Николай, услышав стрельбу, наверняка икру мечет. Расскажи ему все, что произошло. Потом разговор передашь мне.
   -Понятно, - протянул Федоров. А вот кого взять с собой? Конечно, Сашку. Может что принести? Гранат? Или пулемет? А когда звонить буду, вдруг попаду на духов?
   -Не попадешь. Линия прямая. Склад - КПП. Если трубку возьмет кто-то из сорбозов, проси Абдурахмона или Голь Моммада.
   -Почему Абдурахмона?
   -Ты же знаешь, Коля им известен, как Абдурахмон.
   -А что принести? - Виктор снова покосился на Федорова, - можно и гранаты, можно и пулемет. Все пригодится. Главное, поищите бинокли и приборы ночного видения. Они должны быть там, где противогазы. А то стемнеет скоро...
   -Ну, ладно, мы пошли, - Федоров поднялся и, окликнув Трукшина, забросил автомат на плечо.
   -Куда, - недовольно откликнулся тот, поднимаясь на ноги.
   -Потом узнаешь. Пошли быстрее, и не забудь автомат.
   -Да вот еще что, - Федоров остановился и посмотрел на Виктора.- Знаешь, Витя, В животе, как на балалайке играют. Терпения нет, как жрать хочется. Тут рядом продовольственный склад, может заскочить?
   -Мысль правильная, Коля. - Виктор задумчиво посмотрел на Федорова. - Я подумаю, как все добыть. Но вы не лезьте. Делайте то, что решили, и мухой назад.
  
   У Моммада все было подготовлено к бою. Два сорбоза были у пулемета на крыше, Двое установили боевую позицию в стоящем рядом административном здании, остальные, заняв круговую оборону, расположились за мешками с песком, положив перед собой ДШК, автоматы и гранатометы.
   Николай с Моммадом находились в кабинете Мушаррафа, когда со стороны оружейного склада донеслись сначала автоматные, потом и пулеметные очереди. Услышав выстрелы, Николай подскочил к окну, у которого с пулеметом сидел сорбоз. Стрельба прекратилась также неожиданно, как и началась.
   -Моммад, я на КПП. Сейчас должен позвонить Виктор, - Николай, бросив взволнованный взгляд на Моммада, бросился к выходу.
   Николай не находил себе места. Бросая взгляд на упорно молчавший телефон, он несколько раз порывался бежать на склад, где остались его друзья, но его удерживал Моммад.
   Ожидаемый звонок, грянул неожиданно. Николай схватил трубку.
   -Кто это? - Крикнул он в трубку. - Говори медленнее и не кричи. Кого? Абдурахмона? Да, это я, Николай... Понятно. Передай Виктору, если будут парламентеры, требуйте возвращения Фомина, тьфу ты, я хотел сказать, Абдулло. Что?! Жрать ребята хотят? Какой склад? Продуктовый? Согласен. Скоро буду, вот тогда и решим. И вот еще что. Возьмите еще ракетницы, и ящик ракет.... Да, да.... Пригодятся. Передайте Виктору, что скоро буду.
   Николай медленно положил трубку, и задумчиво посмотрел на Моммада.
   -Надо опередить духов, - тихо сказал он. - С мечетью можно связаться?
   -Можно, но только из кабинетов Мушаррафа, или Рахматулло. А что произошло, Коля, что за стрельба была?
   Николай подробно рассказал о сути телефонного разговора своему афганскому другу и в конце добавил:
   -Нам нужно срочно изложить администрации свои требования.... Можно представить, что рассказал духам этот выродок Исломутдин., и что рассказали навалившие полные штаны от страха Абдулло с Азидом.
   Мечеть ответила сразу, как будто-то там ждали этого звонка и спросили, кто говорит.
   -Говорит Абдурахмон, спокойным тоном ответил Николай. А я с кем говорю?
   Трубка замолчала в затяжной паузе. Николай, решив, что его не слышат, повторил свой вопрос. Пошло какое-то мгновение, и трубка словно взорвалась. По ругани, которая неслась оттуда, Николай понял, что говорит с начальником охраны Абдурахмоном. Подождав, когда иссякнет запас оскорблений, Николай потребовал к телефону Рахматулло. В ответ снова поток, теперь уже угроз. Не выдержав, Николай прервал Абдурахмона, сказав, что если тот не позовет Рахматулло, мечеть и казарма, где прячутся моджахеды, будет подвергнута ракетно - минометному обстрелу. Николай, конечно, блефовал, но блеф этот возымел действие. Через пару минут он уже говорил с Рахматулло.
   Требования, которые тому пришлось выслушать, были жесткими. Они сводились к немедленной встрече с представителями Красного Креста, советского и афганских посольств, в возвращении похищенного Абдулло, изнасилованного курсантами. Кроме того, Рахматулло пришлось выслушать обвинения и в свой адрес, по поводу его санкции на физическое уничтожение пленных шурави, а также прямую угрозу, которая его просто шокировала - если требования не будут выполнены - склад с оружием и боеприпасами, будет взорван.
   Пообещав передать все требования своему Пешеварскому начальству, Рахматулло сообщил, что ответ шурави получат через час. А до этого времени просил не предпринимать никаких радикальных мер. Николай согласился, но предупредил, что если кто из моджахедов будет приближаться к захваченным объектам, будет открыт огонь на поражение.
   -Жирный курдюк! - прорычал Рахматулло, выхватывая из кобуры пистолет и тыкая им прямо в лицо Абдурахмона. - Это ты линялый ишак допустил, что твои недоумки - извращенцы изнасиловали Абдулло, а сейчас мне расхлебывать все это?! - И собрав всю ненависть и презрение к стоящему перед ним человеку, скрежеща от ярости зубами, с силой ударил того в зубы.
   -Уведите этого шакала в подвал и закройте. Пусть ждет решения Раббани. Что он скажет, то и будет. И немедленно освободите Абдулло. Пусть идет к шурави.- Бросил Рахматулло стоящим рядом моджахедам, и, не оглядываясь, вышел из мечети.
   Постояв какое-то время в раздумье, он подошел к "тойоте" и попросил ожидавшего там водителя, передать ему лежащую в "бардачке" портативную рацию "уоки-токи".
   Раббани ответил сразу. Не дожидаясь, что доложит ему Рахматулло, он сразу поинтересовался, что за стрельба была в лагере, о которой ему только что сообщили из полка Халеда ибн Валеда.
  
   26 апреля 1985 года. 21.05. Пешевар. Штаб квартира ИОА.
   Барнахуддин Раббани, лидер ИОА. Родился в 1940 году в г. Файзабаде, провинция Бадахшан. Таджик. С 1963 года профессор теологии Кабульского университета. Обучался исламской философии в Египте в университете Аль - Азхар. Вернулся в Афганистан в 1968 году. После переворота принца Дауда в 1973 году, эмигрировал в Пакистан, в г. Пешавар. Учувствовал в боевых действиях в Афганской войне 1979 - 1989 г.г. Был один из командующих афганскими моджахедами. Весной 1985 года лично руководил подавлением восстания в лагере Бадабера...
  
   Рахматулло пришлось все подробно доложить. Сообщил он и о предполагаемой причине восстания - изнасиловании моджахедами одного из шурави, возложив всю вину происшедшего, на начальника охраны Абдурахмона. Однако благоразумно умолчал, что к восстанию пленных могли подтолкнуть и ставшие им известными планы администрации лагеря о возможности их физического устранения. В утечке этой информации могли обвинить только его. Не забыл он спросить и о дальнейшей судьбе Абдурахмона, напомнив при этом, что причиной всего случившегося, могла стать безмозглая работа начальника охраны по контрразведывательному обеспечению лагеря.
   Раббани был взбешен. Он приказал потребовать от шурави немедленного прекращения сопротивления, без всяких обещаний по выполнению их требований. В случае отказа приказал всех уничтожить. Но, узнав, что в распоряжении Рахматулло всего трое вооруженных моджахедов, он задумался, и через какое-то время сказал, что максимум через тридцать минут, к нему на помощь придет полк Халеда ибн Валеда.
   -Нужно немедленно нейтрализовать восставших. Ты понимаешь, Рахматулло, что может быть, когда мировая общественность узнает, что под прикрытием лагерей беженцев в Пакистане, мы создали концлагеря для пленных шурави? Этого нельзя допустить! А Абдурахмон пусть искупает свою вину. Как? Это уж ты решай сам. Все. - Подвел черту Раббани.- Я немедленно выезжаю в полк Халеда ибн Валеда.
   Рабанни не находил себе места. Такая пощечина, что нанесли ему шурави, подняв восстание, была впервые. Но, будучи человеком умным и дальновидным, он, как только появился в штабе полка, решил действовать разумно. Решил сначала провести переговоры с шурави, выяснить все их требования, а потом уже принять решение. Когда командир полка доложил, какое вооружение и боеприпасы находятся на складах лагеря, порой можно было схватиться за голову. Его было там на многие миллионы долларов. Одни зенитные комплексы "Стингеры" чего стоили.... Посоветовавшись с полковым командиром, Раббани, под страхом казни, запретил использование против восставших артиллерии и авиации...
   Прежде чем вести переговоры с шурави, он решил заслушать Рахматулло. Беседа шла около получаса. Рахматулло дал характеристику каждому шурави, особое место уделили их лидеру, Абдурахмону.
   Пока докладывал Рахматулло, Раббани подозвал командира полка и приказал пригласить полевого командира Абдуллу.
   Ему нравился этот полевой командир. Бывший шурави, сержант десантно-штурмовой роты, он добровольно перешел на сторону моджахедов еще в начале 1981 года. Воевал, как за свою родину. Не знал пощады к своим бывшим сослуживцам. В плен не брал. Расстреливал на месте. Подобрал к себе в подразделение всех бывших шурави. Проверял их на крови. Заставлял расстреливать своих сослуживцев под видеокамерой...
   Когда пришел Абдулла, Раббани, попросил удалиться и командира полка, и Рахматулло. Посадив за стол напротив, он с улыбкой посмотрел на своего выдвиженца.
   -Хотел бы услышать от тебя, Абдулла, совета, как действовать нам дальше. Как обезвредить этих шурави, и сохранить склады. Ты же сам шурави, и должен знать, на чем их можно взять...
   Абдулло несколько мгновений молчал, - потом резко тряхнул головой:
   -Понимаете, уважаемый Барнахуддин, - Абдулла посмотрел в глаза Раббани, - как можно советовать такому лицу, как вы? Но, зная шурави, я скажу одно, - на уговоры эти неверные не пойдут. Им терять нечего. Они знают, что их все равно уничтожат.... Я предлагаю создать временную разведывательно - диверсионную группу, я ее возглавлю и обезврежу этих парней.
   -Нет, и еще раз нет, Абдулла, - Раббани поднялся из - за стола. Огладил руками седеющую бороду и остановился рядом. - Эти неверные знают в лагере всех в лицо и чужого увидят сразу. Нет. Я не хочу рисковать твоей и жизнью твоих сорбозов. Даю тебе десять минут на сборы. Переговоры проведи вот с этим человеком. Он лидер восставших. Имя ему Абдурахмон, Раббани ткнул в списке заключенных, в подчеркнутое красных карандашом имя. Когда закончишь, сразу ко мне...
   Абдулла быстрым шагом подошел к БТРу. На броне сидел водитель, Мустафа, он же, бывший ефрейтор из Джелалабадской бригады, Николай Капустин.
   Бросая недокуренную сигарету, он поднялся и выжидающе посмотрел на своего командира.
   -Цепляй на антенну вот эту белую тряпку, - Абдулла подал небольшое, вырезанное из простыни, полотнище, - и подал его Мустафе. - Где экипаж?
   -Там, спят, - кивнул тот на броню.
   -Буди, сейчас выдвигаемся к КПП. Я с этими выродками буду вести переговоры...
  
   ...Кажется, прошла вечность с той поры, когда он, Сергей Махонин ушел из той, советской жизни. Как будто ее и не было. По крайней мере, он все для этого делал, чтобы так казалось. Но иногда вспоминал, ту, советскую жизнь. Жил он тогда в Одессе, и занимался фарцовкой. Каждое утро для него тогда начиналось одинаково: звонил телефон, Сергей тогда нажимал кнопку, и пикал сигнал, означающий включение громкой связи. А он лежал на диване, и по-барски недовольно бурчал:
   -Утро еще не наступило, а в стране дураков уже закипела работа.... Ну?
   В ответ хихиканье, а потом сразу шли деловые переговоры с посредником...
   -С привоза, - сообщал тот, - дека "Иваси", с примочками, навороченная. Только что из-за границы.... Семь тыщ...
   ... Но это было немного позже.
   А до этого, жил тогда Сергей, рожденный в шестидесятые годы века двадцатого в семье добропорядочной в высшей степени. Дед, отец папы, большевик с восемнадцатого революционного года, в прошлом директор военного завода. Папа - секретарь райкома партии коммунистов - достойно продолжал традиции деда. Мама растила детей, - его, Сергея, и Марию, младшую. В семье мир, согласие и достаток. Два пайка, дедовский и папин, персональная машина, на которой папа ездил на работу, а мама по магазинам. Квартира из четырех комнат, ведомственные санатории на морском берегу под Одессой...
   Радостно жили, радостно трудились. Смело смотрели в будущее, - вплоть до трагических восьмидесятых. Сергей в ту пору в Институте международных отношений учился, Мария готовилась в Институт иностранных языков.... И вдруг, все полетело к чертовой матери...
   Арестовали папу. За взятки. И началось.... Обыски, конфискация...
   Сергей запомнил отца на последнем свидании, уже в тюрьме.
   -Брезгуешь мной, сынок? - произнес он тогда тихо. - Ладно, ладно, вижу стесняешься.... И оправдываться не стану, виноват. Понимаю. Знаешь, сынок, как бывает подстава? Вот со мной так и поступили.... Убрать нужно было. Мешал я кое-кому. Приходит ко мне в кабинет начальник строительного управления и тридцать тысяч в конверте - на стол. Это, говорит, за твои положительные резолюции. Хочешь, бери, а хочешь, не бери. Можешь, конечно, ОБХСС вызвать, только не районный, он у меня в кармане. Вызовешь городской, посадить не посадят, но низвергнут. Там тоже сидят мои люди. А белых ворон нигде не любят. Потому их и нет, как я понимаю...
   Сергей часто вспоминал эти слова отца. Кто был виноват? Отец? Или система? Сергей полагал, что система...
   Едва арестовали отца, сразу неважно стало с успеваемостью в институте. А ведь и не папиным авторитетом жил. Знал предметы все досконально. Не даром был отличником. Уж, какие вопросы на последней сессии ему задавали - таких и в программе не найдешь. А он все выдержал. А все равно, без академотпуска, его взяли и отчислили. Мария стала путаться в ресторанах с иностранцами.... В месяц сгорела от рака мать. Дед одряхлел окончательно, помутнел разумом. Отцовское падение, конечно, переживал, но держался. Денег не было, а потребности были большие. Вот и пустился Сергей во все мыслимые и немыслимые тяжкие с валютчиками, фарцой и проститутками.... Освоился он в новой среде легко. Начал с сигарет и со шмоток. Обрел новые влиятельные связи, в том числе и милицейской среде. Долго с противниками не спорил. Чуть что, сразу удар кулаком. А кулак-то у него был крепкий, дедовский. Но, как ни крутилась фортуна, его все же повязали, и он очутился в камере.... Пришлось напрячь мозги и подключить старые и новые связи, и скоренько из тюремных стен он вышел.
   Шло время. Сергей уже занимал неплохой пост в иерархии наркоторговцев. И тут вдруг сбой. Участковый, который был у него на подкормке, предупредил, что через недельку их компанию наркоторговцев будут брать. А все началось с того, что одного из посредников пришлось убрать. Заворовался.... И поручили это сделать Сергею. Милиция стала копать и вышла на их синдикат. Сейчас изучают все вопросы, потом всех сразу и возьмут.... Участковый сделал предположение, что у них в компании завелась крыса. Посоветовал быстрее сваливать, и лучше в армию, в Афганистан, где в полном разгаре шла война. Там его никто искать не будет.
   И вот вечером Сергей с дипломатом, где лежала солидная пачка "зеленых", ждал хорошего знакомого отца, районного военкома, полковника Палкинова. Договорились встретиться в городском парке. Палкинов был одет в простенький гражданский костюм.
   Разговор начался без охов и ахов. Сразу, без предисловий. Не торговались. Выгода была обоюдная. Спрятав пачку "зеленых" во внутренний карман костюма, военком вручил Сергею повестку, которую заполнил тут же, на дипломате.
   И уже на следующий день, тот, с командой из десяти человек, был на железнодорожном вокзале. Три месяца учебки в Узбекистане, по две лычки младшего сержанта на каждом плече, и, вот он уже командир отделения взвода разведки десантно-штурмовой роты в Чарикаре. Поднялся по служебной лестнице быстро. Стал правой рукой взводного. Замкомвзводом. Бойцы ходили у него "по струночке". Чуть что-то не так.... Разбирался он коротко, кулаком. Как человек опытный, бил так, чтобы не было следов. Когда брали караваны, все лучшее отдавал своим командирам. Не забывал, конечно, и себя.
   И вдруг.... Где - то, к вечеру, его находит испуганный командир взвода.
   -Сергей, - начал он, - приехал сотрудник военной прокуратуры, майор, спрашивал про тебя. Сказал, что из Союза пришла бумага. Там написано, что за тобой тянется какое - то убийство.... Меня прислали за тобой. А? Что делать-то? Это же "выщка"! - испуганно залепетал лейтенант.
   -А ничего, - с презрительной усмешкой посмотрел на него Сергей. Через полчаса вернешься к майору, и скажешь, что меня не нашел....
   Повесив автомат на плечо, он направился к пулеметной позиции на южном склоне. Там лежал молоденький подвижной азербайджанец, Кулиев.
   -Здравия желаю, товарищ старший сержант! - точно по уставу приветствовал он Махонина. Махонин знал, что на этой не напряженной пулеметной точке, только один человек, и поэтому пришел именно сюда.
   -Здравствуй, здравствуй, - ответил Сергей, спрыгнув в окоп. Он прилег рядом с Кулиевым, и стал расспрашивать его о находящихся впереди духах. Алиев отвечал подробно и довольно толково, хотя иногда не сразу понятно из-за акцента.
   -А это как называется? - Сергей показал на темнеющие впереди зеленые заросли.
   -Арча? - воодушевленно - радостно, как и на все вопросы, отвечал Кулиев. - Очинь хароший дерево! Пастухи ложить мясо туда, совсем не тухнет!
   -Ну-ка дай сюда бинокль, - Сергей взял у солдата бинокль и стал всматриваться в показавшихся у зарослей арчи цепочку людей и животных. Было ясно, это духи. Можно было идти.... Но что делать с Кулиевым, он не знал. Убивать этого словоохотливого парнишку было жалко. Оставлять тоже нельзя. Сразу поднимет кипиш. Какое-то мгновение он рассматривал Кулиева и, наконец, решился:
   -Вот что Кулиев, ты наверняка проголодался...
   -Да, мал-мала есть немного, - охотно согласился тот.
   -Вот пойди и перекуси в пищеблок. Полчаса хватит? А я за тебя подежурю.
   -Хватит!- товарищ сержант, - заулыбался Кулиев.
   -Но никому не говори, что я остался вместо тебя. На "губу" обоих посадят!..
  
   Сознание возвращалось медленно. Сначала ощутил жуткую боль в затылке. Потом услышал шум двигателя и понял, что его поймали и везут в бэтээре.... И вдруг все вспомнил. Вспомнил, как проводил взглядом Кулиева, и, перекинувшись за бруствер окопа, пригнувшись, потрусил в сторону арчи, где совсем недавно в бинокль видел духов. Вспомнил, как словно ножом полоснул его раздавшийся сзади крик:
   - Cтой, Махонин! Стой, сука! Ты куда?! Стрелять буду! - это кричал его командир взвода лейтенант Куницын.
   Выстрелов он не слышал. Но по взлетающим фонтанчикам пыли, то справа, то слева, понял, - по нему стреляют, и наверняка попадут. Только подбежал к зарослям арчи, взрыв.
   -Похоже, из гранатомета саданули, - коротко мелькнуло у него в голове, и все. Больше ничего не помнит.
   С трудом поднял тяжелые веки, сквозь полумрак увидел несколько человек в советской форме, но явно местного происхождения. Почти все заросшие бородами.
   -Ушел.... Ушел.... Хрен вам товарищи следователи! - радостно мелькнуло у него в голове, и он снова забылся.
   Сколько времени ехали, Махонин не знает. Очнулся в какой-то хибарке, на топчане. Рядом находился старик. На столике в глиняной посуде травяной отвар, которым и смачивали ему раненную голову.
   Как позднее рассказывали очевидцы ранения, осколок прошелся по касательной затылка, нанеся контузию, и глубоко содрав кожу. Если бы он тогда остановился, то половина черепа была бы ему снесена...
   Комната, где он находился, имела довольно неприглядный вид. Никакой мебели, только на замусоренном полу валялось несколько матрасов, да кучка синих армейских одеял. Позднее узнал Сергей, эта хибара служила для моджахедов, чем-то вроде армейской санчасти. В ней периодически пребывали раненные моджахеды.
   На следующее утро, около топчана появились два моджахеда. Один лет за сорок, одетый в полувоенную форму. Черная борода аккуратно подстрижена, лицо поражало мужественной красотой. Второй был намного моложе и значительно ниже ростом. Если бы с него снять армейскую "афганку", то можно было смело признать школьником старшего класса. Даже растительность на его лице еще не завязалась.
   Как и подумал Сергей, моджахед похожий на школьника, оказался, как и он, перебежчиком. Но об этом ему станет известно немногим позднее.
   Вопросы задавал молоденький солдатик. Увидев кивок бородача, он, подождал, когда тот разместится на стоявшем у топчана табурете, подошел ближе.
   Спросил, откуда Сергей родом, кто родственники, сколько прослужил в армии, почему решил бежать к моджахедам.
   Отвечал Сергей медленно. Сказывалась контузия. Подробно рассказал о семье, отце сидящем в тюрьме. Хотел утаить истинную причину побега, но передумал, и решил все рассказать, как оно было на самом деле. Чернобородый с невозмутимым лицом внимательно слушал перевод солдатика, так про себя назвал переводчика Сергей. Выслушав, и не задав никаких уточняющих вопросов, бородач молча поднялся с табурета, махнув рукой солдатику, и направился к выходу.
   К вечеру пришел старик, поменял на голове повязку, и жестом показал на табурет, где в глиняной миске лежало несколько лепешек, и кружка с водой.
   Вот так и потекла его жизнь в этом небольшом горном кишлаке. Гостями его в последние дни, были старик, который приносил Сергею еду, да менял на голове повязку, и солдатик, с которым он поневоле сдружился.
   Солдатика звали Михаил, который, приняв ислам, стал называться Махмудом. И оказался Махмуд не таким уж простым человеком, каким он казался Сергею при первом их знакомстве.
   Как-то вечером, Махмуд пришел в хибару с муллой. К этому времени Сергей уже довольно бегло говорил на дари-фарси, и сказал, что с ним хочет говорить мулла Аслам, в отношении будущего Сергея.
   Мулла с одобрением посмотрел на старенький Коран, который лежал рядом с Сергеем, поинтересовался его самочувствием, и только потом, бросив на него суровый взгляд, спросил о его планах на будущее.
   Сергей уже понял, о чем будет идти речь. Его будут склонять к принятию ислама. И, хотя, он внутренне был к этому готов, но все-таки, как подумает о процессе обрезания, ему становилось явно не по себе.
   ...Еще вчера, когда разговор на эту тему у него состоялся с Махмудом, он ответил, что ему отступать некуда, и он согласен. Ответил он согласием и на предложение муллы Аслама...
   Прошло две недели, рана на причинном месте зажила, и вот, перед чернобородым полевым командиром Асадуллой, появился новый сорбоз его отряда, Абдулла.... Шло время, Абдулла женился на красавице Мадине, дочери богатого пуштуна, которая родила ему двух сыновей. Слухи о его жестокости к своим соотечественникам, которые попадали в плен, дошли даже до Раббани...
   ...В одном из боев под Чарикаром, был захвачен в плен раненный сержант, который при допросе послал Абдуллу матом, назвал предателем, и плюнул в лицо. Рассвирепевший Абдулла, ударил сержанта тяжелым кулаком в челюсть, схватил автомат и тут же выпустил в него весь рожок. Затем взял нож, отрезал тому голову, схватил за волосы и бросил стоявшему рядом Махмуду.
   -Это тебе. Я знаю, что ты собираешь коллекцию. Вот еще один коллекционный материал...
   ... Раббани приказал доставить Абдуллу к нему в Пакистан. В ходе беседы, которая продолжалась около часа, моджахед произвел на него положительное впечатление. В итоге, Абдулла был оставлен полевым командиром в личной гвардии лидера ИОА, - полку Халеда ибн Валида...
  
   Над лагерем повисла тишина. Николай, который сразу после телефонного разговора с Рахматулло, перебрался на крышу склада, находился рядом с Виктором, и осматривал через бинокль, окружающую местность. Федоров с Трукшиным принесли со склада два бинокля и два прибора ночного видения. Принесли они и набитый галетами вещмешок, обнаруженный ими в подсобном помещении заведующего складом Ахмата и которые сейчас с хрустом поглощались ребятами.
   Николай уже рассказал другу о состоявшемся разговоре с заместителем коменданта лагеря, и теперь, время от времени, доставая из кармана доставшиеся ему от душмана часы, смотрел, когда наступит обещанное время, и Рахматулло сообщит о принятом решении. Однако прошел час, пошел второй, но со стороны моджахедов не наблюдалось никакого движения.
   Вдруг он оживился.
   -Витя, - толкнул он друга в бок, - смотри, кто-то бежит в нашу сторону.
   Виктор поднес к глазам висевший на груди бинокль. Какое-то время вглядывался, затем с радостным криком: "Да это, Юрка! Отпустили таки его духи!" - бросился к краю крыши.
   -Юрка! - крикнул он. - Быстрее на ту сторону склада. Там лестница. - И поймав взгляд Федорова, попросил: "Помоги Юрке подняться".
   Уединившись с Юркой, Николай с Виктором дотошно расспросили его, что с теми, кто оставался в тюрьме, произошло. Сбиваясь от волнения, которое пришлось пережить, Юрка рассказал, что их с Азидом, включая пришедшего в себя охранника, освободили моджахеды. Когда началась стрельба, один моджахед был убит. О том, что они в тюрьме, а остальные, захватив склад, КПП и административное здание, готовятся к обороне, моджахедам сообщил Исломутдин. Из начальства там Рахматулло и Абдурахмон. С ними еще трое моджахедов из постоянного состава. Все пятеро вооружены. Вооружены ли моджахеды - курсанты, ему не известно. Он слышал разговор охранников, которые называли курсантов трусливыми ишаками, спрятавшимися по норам. Больше ничего он сообщить не может. Он до того, как его отпустили, сидел в яме вместе с Азидом и Исломутдином. Исломутдин был избит и, похоже, сошел с ума. Он все время, то хохочет, то плачет. Нет, их с Азидом, не трогали.
   Определив Юрку помогать ребятам, набивать патронами магазины для автоматов, Николай с Виктором снова приступили к осмотру местности, выдвигая предположения, откуда полезут на них моджахеды. В том, что они скоро полезут, сомнения не было. Тот час, по истечении которого Рахматулло обещал сообщить решение, давно прошел. Было предельно ясно, что требования их проигнорированы, и нужно ждать кровавой развязки.
   -Полезут они наверняка со стороны лощины, той, которая тянется сразу за лагерем беженцев, - с уверенностью определил Николай.
   -С чего ты взял? - с недоверием спросил Виктор. - А что, со стороны плаца не полезут? Полезут и оттуда. Но им, я имею в виду, моджахедов полка Халеда ибн Валида, чтобы пройти к плацу, нужно преодолеть минные поля, которые накиданы вокруг лагеря. К нам, Витя, безопасны для них только два пути: первый - дорога идущая к КПП, которая заблокирована Моммадом и его сорбозами, и второй - со стороны лагеря беженцев, который перекроем мы.
   -Да-а, - протянул неопределенно Виктор, похоже, духи были правы, устанавливая пулемет в эту сторону.
   -Слушай, Коля, - неожиданно спросил он. - Может это для нас последний вечер, последняя ночь. Ты, наконец-то можешь сказать кто ты на самом деле? Неужели ты думаешь, я поверю, что простой вольняга - шофер, так хорошо знает все премудрости военного дела?
   -Надо же, - хохотнул Николай, - поймал таки, ну прямо на мякине. Бывший я, Витя, прапор. Спецназовец. И в Афгане уже второй раз. Первый раз был здесь с декабря 79-го по февраль 80 -го...
   -Начинал, значит...
   -Точно. Начинал.... Ну, а потом, влип в большую неприятность. Избил своего командира, который без разведки повел нас в кишлак. Хотя я его и останавливал, не послушал. Упертой был, сволочью. Нет и все.... Там всех и положили. Остались в живых я, он, да еще один боец. А потом военный трибунал. Меня судили за то, что избил старлея. Его за то, что погубил десантно-шрурмовой взвод. За меня заступился контрик, хороший мужик, - улыбнулся Николай, - а то был бы сейчас где - нибудь на лесоповале. А так просто разжаловали и уволили. Спасибо орден Красной Звезды, не отобрали. Приехав, домой, не мог найти себе места. Все снился Афган, и ребята, которых там потерял. Я в военкомате всем надоел. Не можем призвать и все. Ты уволен по статье.... Потом, все-таки, пошли навстречу. Облвоенком, бывший афганец, предложил завербоваться вольнонаемным водителем, благо имею права первого класса.... Вот так, Витя, рядовой запаса и оказался снова в Афгане.... А судьба этого гада меня не волновала и не волнует. Правда, слышал, что не засудили его, а просто перевели в Союз. Кто-то, говорили, за него заступился.
   - Понятно, - коротко ответил Виктор, и замолчал.
   Замолчал и Николай. Он грустно улыбнулся, вспомнив свою беседу с тем сотрудником особого отдела.
   Тогда Николай лежал на кровати в казарме комендантского взвода, в ожидании решения своей судьбы. Их тогда всех троих на вертушке доставили в Ташкент. Он уже был у следователей военной прокуратуры, которым по нескольку раз давал одни и те же показания. На него и кричали, и угрожали.... Спасибо сержанту Федьке Болдыреву, единственному оставшемуся в живых свидетелю, который, к счастью слышал, сначала, разговор, а потом видел и его потасовку с командиром взвода.
   Николай все чаще стал задумываться о том, как устроен мир: Человек рождается, растет, к чему стремится. Наживает друзей, а больше врагов. Кто-то для кажущейся выгоды ловчит, кто-то кого-то предает.... И вдруг, все исчезает.... И не понятно, для чего, все-таки живет человек. Разве для того, чтобы творить зло, убивать себе подобных, причинять им боль обиды? И он не соглашался с этим.
   Его поднял с кровати дневальный.
   -Старший прапорщик Семченко есть?
   -Есть, - отозвался Николай, садясь. - А в чем дело?
   - К майору Хромову! - сказал солдат и повернулся к выходу.
   -Эй! Подожди! - торопливо остановил его Николай, спрыгнув на пол. - Где мне искать его?
   -Где, где.... В штабе, естественно.
   -А кто он? Я тут недавно... - извиняющимся тоном спросил Николай.
   -Сотрудник Особого отдела. - Ответил солдат с усмешкой. - Как войдете, прямо по коридору последняя дверь с левой стороны.
   Николай торопливо натянул сапоги, надел бушлат, шапку, также торопливо вынырнул из палатки и зашагал в сторону комендатуры. Перед входом остановился, чтобы вытереть с лица выступивший пот.
   Узнав к кому, он идет, часовой попросил подождать, и связался с кем-то по телефону. Затем, критически окинув взглядом не первой свежести форму Николая, разрешил пройти.
   Найдя нужную дверь, Николай постучал.
   -Входите, Николай Степанович, - отозвался голос из-за двери.
   Николай, удивленный обращением к нему по имени отчеству, чего не было в военной прокуратуре, на мгновение замешкался, и только потом вошел в кабинет.
   -Товарищ майор, старший прапорщик Семченко по вашему приказанию прибыл, отрапортовал Николай сидевшему за столом майору лет сорока, с живым и приветливым лицом.
   -Здравствуйте, здравствуйте, Николай Степанович, - дружелюбно ответил тот.
   -Пожалуйста, присаживайтесь. К сожалению, я не мог с вами раньше познакомиться, только вчера вернулся из командировки.
   -Как вы устроились? - заботливо поинтересовался особист.
   -Нормально, - машинально ответил Николай, не понимая, к чему такое предисловие.
   -Раньше не приходилось иметь дела с Особым отделом?
   -Да нет, - Николай пожал плечами.
   -Так, так...- удовлетворенно кивнул особист, и незаметно перешел к разговору о его родителях, других родственниках, службе в армии, а потом и к трагедии последнего боя.
   -Николай, удивляясь, что его никто не прерывает, не кричит и не угрожает, как это было в военной прокуратуре, теперь уже спокойно, все рассказал, и о споре со своим командиром, которому безуспешно пытался доказать, что нужно сначала в кишлак направить разведку. О трагедии, которая постигла взвод, который попал под кинжальный огонь засады моджахедов. О том, как набил морду старлею, из-за упрямства и самоуверенности которого погиб взвод...
   Майор также дружелюбно попросил Николая, все что рассказал, изложить письменно, в форме объяснительной. Потом, пристально посмотрев в его глаза, задумчиво произнес:
   -Удивляюсь тебе, прапорщик, как ты, мастер спорта по восточным единоборствам, обошелся с этим подонком, ну, как бы это сказать,...деликатно, что ли. Ну ладно, я все доложу своему начальнику, а он уже командующему. Но не надейся, что все с тобой может гладко пройти. У твоего старлея, оказывается родной дядя большой начальник в Генштабе...
  
   Очнулся от толчка в бок.
   -Слышишь? - Виктор показал в сторону идущей километрах в трех от лагеря автотрассы. Оттуда доносился гул моторов. - Колонна идет, - прокомментировал он, протягивая бинокль Николаю. - Бэтээры и грузовики...
   - Личная гвардия самого Раббани, - уточнил Николай. Давай готовься к встрече. Я на КПП к Моммаду. Колонна идет прямо на него. Завьялов!- крикнул он, оборачиваясь, - иди сюда.
   -Вот что, Ваня. Спустишься с Колей на склад,- кивнул он на стоящего рядом Федорова. Он проведет тебя к телефону. Будешь сидеть за столом, и ждать моего звонка. Понял?
   -Понял, - кивнул тот и покосился на Федорова, который закидывал за спину автомат.
   -А мне автомат брать? - спросил он Николая.
   -А ты, как думал, - ответил за Николая Виктор.- Забыл, что снова на войне?
  
   Сумерки мягко переходили, в светлую ночь. Неизвестно откуда выплывшая луна ярким диском повисла над лагерем. Разбросанные вокруг нее огромные звезды нависали над землей так низко, что казалось, подними руку, и ты дотронешься до них.
   Николая раньше, когда он только прибыл в Афганистан, сначала удивляла такая близость небесных светил, но потом привык. И теперь, когда, пригнувшись, бежал в сторону КПП, он радовался этим светилам, которые помогали им, предупреждая от внезапного нападения духов.
   А я рискнул тебе позвонить на склад, - напряженной улыбкой встретил его Моммад. - Ответили, что ты уже побежал ко мне.
   -Да, как увидели колонну, так сразу рванул к тебе. Мы с Виктором так и предполагали, что они пойдут на тебя.- Он поднял бинокль и посмотрел на дорогу, откуда доносился гул. Если колонна была видна хорошо с крыши склада, то отсюда ее не было пока видно, хотя благодаря небесным светилам дорога и окружающая местность бала, как на ладони. Виден был только колючий кустарник, тянущийся вдоль дороги.
   -Я давно хотел тебя спросить, что это за колючки растут вдоль дороги? Я еще по Афгану их помню, но вот названия так и не узнал, - спросил он, не отрывая от глаз бинокля.
   -Арча, они называются. Хороший, кстати, кустарник. Если положишь туда мясо, не протухнет. У нас, в Афганистане, пастухи так и делают. И мясо сохраняется, не нужен холодильник, и шакал не залезет - колючки очень острые...
   -Вот я это и хотел услышать. Значит, духи через них не пролезут?
   -Почему не пролезут? Могут и пролезти, только сначала нужно его напалмом спалить. А пока он защищает нас.
   - А вот и наша колонна, - усмехнулся Николай, протягивая бинокль Моммаду. - Из-за бугра выплыла...
   -Коля, смотри, бэтээр остановился.
   -Вижу, - Николай и без бинокля видел, как метрах в двухстах, передний бэтээр остановился. Из верхнего люка вылез моджахед и спрыгнул на землю. Он поднял над головой белую тряпку и, размахивая ею, медленно зашагал в сторону КПП.
   -Парламентер, - выдохнул Николай, поднимаясь на ноги, - и передовая автомат Моммаду, сказал: "Нужно идти. В случае чего, прикрой. - И бросив взгляд на кустарник, с сожалением произнес, - если бы не колючки, какая бы засада была...".
   -Обижаешь, Коля, - именно там и главная наша засада. Колонна стоит как раз напротив ее.
   -Ну, Моммад, - восхищенно покачал головой Николай, ну хитрец, А говорил колючки, шакал не пролезет.
   -Духи думают, как и ты, поэтому и не боятся засады, - засмеялся в ответ Моммад, и мысленно добавил вслед выходящему на дорогу другу, - да поможет тебе аллах....
   Николай остановился метрах в пяти от парламентера. Перед ним стоял в типичной полувоенной одежде моджахеда, молодой, примерно его возраста и довольно крепкого телосложения, человек. Симпатичное заросшее курчавой русой бородой лицо, под ярким лунным светом, было блеклым и напоминало лицо покойника.
   -Мне нужен Абдурахмон, - произнес парламентер.
   Говорил он на дари безукоризненно, но все же в этих трех произнесенных им словах, Николай уловил легкий акцент.
   -Интересно, кто он? Нуристанец? Нет. У нуристанца не может быть акцента. Американский советник? Вряд ли.... Духи не посмеют рисковать жизнями своих покровителей. Тогда значит наш.... Сукин сын, - подумал Николай, а вслух произнес:
   -В лагере два Абдурахмона, какой нужен.
   - Шурави....
   -Понятно. Абдурахмон, он же шурави, это я. А ты, по всей вероятности, представляешь личную гвардию самого Раббани? Я не ошибся?
   -Нет, не ошибся.... Да, я полевой командир из полка святого Халеда ибн Валида, и уполномочен вести переговоры с тобой самим Раббани.
   -Мы свои требования изложили Рахматулло, и я уверен, он их давно передал Раббани. Мы ждем их выполнения, - сухо изложил свою позицию Николай.
   -Вот, что, Абдурахмон, - также сухо ответил парламентер. - Мне приказано передать то, что приказал передать Раббани. И ни слова больше, и ни слова меньше. Раббани требует немедленно сложить оружие и, подняв руки, выйти всем на плац. Он обещает сохранить ваши жизни. Моджахеды, которые надругались над вашим товарищем, будут наказаны по законам шариата. В случае отказа выполнить эти требования, вы все будете уничтожены. А кто уцелеет, тот горько об этом будет жалеть...
   -Мы от своих требований не отступим. И пугать нас не нужно. Мы воевать умеем. И не забывайте, склад под завязку набит боеприпасами, в том числе зенитными комплексами, минами, гранатами. Я не говорю уже о ящиках с пластидом. Пусть Раббани подумает, что останется от его личной гвардии, когда все это взлетит на воздух. А за нас беспокоиться не надо. Терять нам нечего. Ваш Раббани уже давно решил избавиться от шурави. Так что пусть не врет, что обещает сохранить нам жизни. - Довольно жестким и резким тоном, подвел черту переговорам Николай.
   -Понятно, - коротко ответил моджахед, и круто повернувшись быстрым шагом, зашагал к бэтээру.
   -Кем ты был в советской армии!? - крикнул ему вдогонку по- русски Николай.
   -Какое это имеет значение для покойника - также по- русски не оборачиваясь, ответил тот, убыстряя шаг.
   -Подлюка, - в сердцах выругался Николай, и почти бегом, устремился к КПП, где его ждал Моммад.
   Он коротко пересказал другу о переговорах, и попросил быть готовым к бою.
   Откуда ему было знать, что этот парламентер, служивший когда-то сержантом в одной из советских частей под Чарикаром, и носил фамилию Махонин. Он был одним из тех, кто добровольно перешел на сторону моджахедов, принял ислам и, взяв снова в руки оружие, активно участвовал в боевых действиях теперь уже против вчерашних своих товарищей.
   Их жестокость по отношению к своим соотечественникам, поражала порой даже откровенных садистов из числа моджахедов. Многие из них благодаря этому, становились полевыми командирами, обзаводились даже семьями...
   Абдулла, был взбешен. Еще сержантом в советской армии, он привык, чтобы его команды выполнялись беспрекословно. А тут, - осечка.
   -Сволочь, - ругался он, идя к БТРу. С каким наслаждением перерезал бы автоматной очередью этого зачуханного пленного. Но нельзя.... Сам Раббани запретил стрелять на переговорах...
  
   -Мы готовы, Николай, - ответил Моммад, внимательно наблюдая, как бэтээр, пятился назад, а ствол его скорострельной пушки поворачивался в их сторону.
   -Бегом в укрытие! - только успел крикнуть он, как загрохотали выстрелы, и разрывы 23 миллиметровых снарядов пробежали перед самыми воротами, и ударили в здание.
   Почти одновременно с разрывами снарядов, яркая вспышка осветила придорожный кустарник, и хвостастая комета, словно молния, с грохотом впилась в борт бэтээра. По выскочившему из горящей машины экипажу и пассажирам, ударили автоматы и пулеметы сорбозов. Взметнувшееся над бэтээром пламя осветило окружающую местность, и не успевших убежать моджахедов. Николай насчитал три неподвижных тела. Парламентера среди них не было.
   -Теперь уж точно, отступать некуда, - словно про себя пробормотал он и, повернувшись к Моммаду, сказал. - Я к своим ребятам, дружище. Давай сорбоза. Пусть возьмет на складе побольше выстрелов к гранатометам. Сейчас будет очень жарко.... Будет не вмоготу, сразу давайте к нам. И держи связь.
   Только поднялся на крышу, стрелы трассирующих пронеслись над головой звонко, будто хлысты деревенских пастухов щелкнули над самым ухом.
   -Что-то не лезут духи, и стреляют так, похоже для острастки, - глядя на редкие, лениво взлетающие над территорией лагеря осветительные ракеты и пулеметные трассы, - словно про себя проговорил Виктор, уступая Николаю место рядом с собой.
   - Решают, что с нами делать. Соображают, применять или нет, тяжелую артиллерию, и авиацию. Как-никак, жалко терять то, что стоит большие деньги. Одни стингеры, что стоят, - ответил, поднимая бинокль к глазам, Николай.
   -Тихо. И никакого движения. Наверное, решили ждать до утра, - он покосился на заснувшего Федорова, и дремлющего Тарутина.
   -Может и так, - ответил Виктор и, отломив кусочек галеты, протянул Виктору.
   Тот молча взял и засунул его в рот
   . -Я вот что думаю, - сказал он, глотая пахнувшую пригоревшим хлебом кашицу. - Ты когда - нибудь загадывал, когда звезда падала с неба.
   -Загадывал, - утвердительно ответил Виктор, устремив свой единственный глаз в небо. Правда, сейчас что-то не видно, чтобы они падали.... Разве что ракеты? Да и те летают в стороне.
   -Это точно, - усмехнулся Николай, провожая взглядом очередную взлетевшую в небо ракету. - Остается только на них и загадывать.
   -А о чем? - Виктор настороженно покосился на Николая.
   -Поймав его взгляд, - Николай тихо рассмеялся. - Думаешь, крыша поехала. Нет, не поехала.... Это я просто так, чтобы не заснуть. - И вдруг оживился:
   -О чем, говоришь? Да ни о чем. И так все ясно. Просто очень хотелось бы, чтобы о нас узнали на родине. Чтобы когда-нибудь вспомнили добрым словом. Были, мол, такие и сякие, и пали смертью храбрых. Чтобы не считали без вести пропавшими.... А? Как думаешь? - и снова, посмотрев на друга, теперь уже громко рассмеялся. - Точно. Решил, что Николай тронулся.
   Неожиданно, где-то, совсем рядом, в районе плаца отчетливо щелкнула ракетница. Шурша, ракета понеслась вверх и с легким хлопком раскрылась в огромный яркий световой зонт, осветивший всю близлежащую местность. Все замерли, ожидая обстрела. Но вот, ракета сгорела. На мгновение вокруг стало черно. Потом глаза привыкли, и Николай снова увидел перед собой напряженные лица товарищей сжимающих в руках оружие.
   -Николай! - донеся из открытого люка в углу крыши голос Завьялова. - Моммад зовет тебя к телефону.
   -Передай, сейчас буду! - ответил Николай.- И положив руку на плечо Виктора, тихо сказал: " Не дайте духам взять нас врасплох. Я быстро...".
   Николай сразу почувствовал, что Моммад очень взволнован.
   -Коля, - прерывающимся голосом сказал он, - у меня четверо убиты, и один ранен. Я вынужден был обратиться к тем, кого оставили в тюрьме. Все изъявили желание взять в руки оружие и защищаться. Нужно оружие! - закричала трубка так громко, что Николаю резко пришлось отдернуть ее от уха.
   -Без проблем, дружище. Приходите и берите, сколько надо, и что надо...
   Минут через пять, Моммад с сорбозами были на складе. Пока разбирали оружие и боеприпасы, он рассказал, что все его сорбозы погибли все от артобстрела.
   -Отвыкли воевать, и потеряли чувство самосохранения, - печально улыбнулся он. А это, - он покосился на прибывших с ним сорбозов, - пополнение. Я говорил с каждым. Предупредил, если кто струсит, будет расстрелян без предупреждения. Все согласились.
  
   Наблюдая за очередной взлетающей ракетой, Виктор, незаметно для себя, забылся. Нечеловеческое напряжение, которое свалилось на него с товарищами, и установившаяся какая-то умиротворенная тишина, сделали свое дело. Он вдруг почувствовал, как какой-то сгусток темноты, свалил его в какую-то яму, и на жестком ее дне, задыхаясь от сырости могильного запаха, с замороженным от ужаса сердцем, услышал, как заскрежетали лопаты, и летящая сверху земля стала сыпаться ему в лицо, глаза, сковывать своей тяжестью грудь. И он, собрав последние силы, очнулся. Вокруг была ночь, тишина, нависали яркие звезды, изредка взлетали осветительные ракеты. Окончательно придя в себя увидел бодрствующего за пулеметом Кольку Федорова. Хотел посмотреть в сторону Николая, но вспомнил, что тот спустился на склад по просьбе Ваньки Завьялова.
   С востока жидковато разбавленной словно кровью, наплывал рассвет. Кому-то он был нежеланным, а кому-то, желанным. Но солнце и луна жили по своим, не зависящим от людей законам. Им не было дела до того, что где-то идет война и льется кровь. Они служили не маленькой кучке людей, ведущих между собой бессмысленную войну, а всему человечеству...
  
   Этот же нежеланный рассвет, надолго ввергнет в состояние растерянности, ярости, боязни ответа перед мировой общественностью, президента Пакистана, Зия-уль-Хака.
   В 6.00 ему сообщили о восстании советских и афганских военнопленных в учебном центре моджахедов Бадабера, который расположен в пяти километрах от одноименной военной базы и одиннадцати километрах от Пешавара...
   Раббани, его американские и пакистанские покровители заседали всю ночь. Придя к единому выводу, что своими силами моджахеды с восставшими не справятся, было принято решение обратиться за помощью к министру обороны Пакистана. Для усиления опасности, численность восставших была увеличена почти до полусотни человек, и была высказана обеспокоенность по поводу безопасности дислоцированной в пяти километрах военной базы, с аэродрома которой, еще в 1961 году взлетал самолет У - 2, пилотируемый американским шпионом Пауэрсом. О том, что захваченный восставшими
   арсенал полон оружия и боеприпасов, в том числе и дорогостоящих ракет стингер, президента умышленно не информировали.
   Таким образом, добросовестно введенный в заблуждение своими подчиненными, напуганный возможностью международного скандала, Зия - уль - Хак дал распоряжение немедленно, любыми мерами, локализовать восстание. Администрация президента наложила строгий запрет на все попытки осветить этот инцидент всеми средствами массовой информации.
   И так, приказ получен. Территория учебного центра немедленно была блокирована моджахедами полка Халеда ибн Валида, танковыми и артиллерийскими подразделениями 11 армейского корпуса вооруженных сил Пакистана. В распоряжение указанных войсковых соединений были выделены две установки "Град" и звено армейских вертолетов "Белл".
   Над учебным центром повисла зловещая тишина, которая неожиданно была нарушена гулом моторов.
   Со стороны лагеря беженцев показались два танка. Резко притормозив перед недостроенной стеной, они, окутавшись, налетевшей ими же поднятой плотной тучей пыли, на какое-то мгновение исчезли из поля зрения восставших. И это, уже нагретое, утренним солнцем облако, медленно двинулось прямо на здание арсенала. Набив его защитникам глотки, ноздри и уши горячей пылью, оно поредело и вскоре рассеялось. Фырча приглушенными моторами, танки стояли, готовые сорваться с места в любую секунду.
   Восставшие, приготовив гранатометы и все стрелковое оружие к бою, замерли в ожидании атаки. Крики атакующих они услышали еще до того, как земля содрогнулась от первых взрывов ракет и снарядов. Моджахеды шли в наступление, зная, что лагерь пуст, что восставшие засели в арсенале, держат оборону на КПП, административном здании, и уже предвкушали радость расправы над ними.
   Николай посмотрел на часы. Стрелки показывали ровно 8.00.
   Моджахеды наступали со стороны лагеря беженцев и со стороны плаца. Первый строй атакующих смешался. Тяжелые пулеметы били в упор, и почти каждая выпущенная пуля, достигала своей цели. Понадобилось минут пять, чтобы моджахеды поняли, что нужно менять тактику, иначе четыре пулемета восставших, выкосят их как траву. Они начали в спешке обходить арсенал со стороны мастерских, учебных классов, пытались прорваться к административному зданию и КПП, с тыла.
   Однако вскоре, к своему ужасу, они поняли, что пулеметы восставших имели хороший круговой обзор, а лежащие рядом с пулеметами автоматчики, не подпуская к занятой позиции никого, давали возможность пулеметчикам быстро переносить огонь на наступавших с тыла. А оборону держат не линялые ишаки и дохлые бараны, какими атакующие представляли себе пленных, а искушенные в боевых действиях люди.
   Бой шел уже около часа, и моджахеды потеряли убитыми и ранеными около пятидесяти человек. Командир полка Халеда ибн Валида Акбар, принял решение отказаться наступать в лоб. Установив сразу несколько минометов, моджахеды начали методический обстрел позиций восставших. Но было уже поздно. По их скоплениям ударили сразу же несколько гранатометов. Две установки "Град" были выведены из строя мгновенно. Танки огонь не открывали. Наступавшие знали - один удачный выстрел, и арсенал вместе с его защитниками и атакующими взлетят на воздух.
   Снова возникла пауза. Моджахеды, наступавшие со стороны лагеря беженцев, отступившие туда на перегруппировку, вели себя развязно, не видевшие куска хлеба уже более полусуток, они попытались найти хоть какую-то пищу у своих соотечественников. Поднялся шум, крики. Из палаток беженцев стали выскакивать вооруженные автоматами и винтовками люди. Моджахеды растерялись. Вести бой, да еще с беженцами, это совсем не входило в их планы, тем более что последствия могли быть непредсказуемы. Гордые пуштуны, населявшие лагерь беженцев, традиционно не доверявшие таджикам и узбекам, из которых был сформирован полк Халеда ибн Валида, по-хорошему попросили моджахедов покинуть лагерь. Крики продолжались еще минут десять, пока мародеры не ушли. А вскоре поступила новая команда начать штурм учебного центра.
   В небе, со стороны северо-востока росли, быстро увеличиваясь несколько точек. Виктор быстро поднял к глазам бинокль. Посмотрев в сторону точек, на глазах превратившихся в два десантных и один тактический вертолета, недобро усмехнулся. Он уже понял, что бой вступают регулярные пакистанские войска.
   Вертолеты приземлились метрах в двухстах от лагеря. И уже невооруженным взглядом было видно, как из них высыпали до полуроты краповых беретов.
   -Похоже, спецназ, - прокомментировал находящийся рядом с Виктором Трукшин, и полушутливо добавил, - ничего мы и с ним воевать могем.
   Внезапно раздавшийся невдалеке орудийный выстрел, и почти сразу разрыв снаряда рядом с мастерскими, где оборону держали Недавибаба Петров и Волошин. К ним, с гранатометом и выстрелами недавно перебрался и Николай.
   -Базука бьет, - подал голос Федоров, услышав, знакомый, как будто усиленный в несколько раз, похожий на треск сухого дерева, выстрел.
   -Готовьтесь, мужики. Сейчас снова пойдут. - И подтолкнув в бок лежащего за пулеметом Трукшина, прохрипел внезапно осипшим голосом: " У лагеря беженцев группируются, видишь?".
   -Вижу, Витя, вижу, ответил тот, деловито поправляя пулеметную ленту.
   -Они лезут со стороны мечети! - захлебываясь словами прокричал Федоров, - патронов ни хрена не хватит, твою мать...
   Атакующие были уже метрах в ста, когда Виктор крикнул: "Давай!".
   Пулемет будто заплясал в руках Федорова. Он что-то кричал. Из перекошенного яростью рта прорывались потоки отборнейшего русского мата. Чуть левее из пулемета бил Виктор. Он прикрывал от наступавших моджахедов левый фланг. Рядом стрелял из автомата Федоров.
   -Твою мать! Пулемет быстро греется! - прокричал Трукшин, берясь за автомат.
   Эрэсы и мины рвались повсюду. Со стороны обороны афганских братьев доносились разрывы орудийных снарядов.
   Частая пулеметная и автоматная стрельба в вперемежку с криками, неслась со стороны мастерских, обороняемых Недавибабой, Николаем, Петровым и Волошиным.
  
   Снова завизжали эрэсы. Ну, началось...- пробормотал Николай, покосившись на Недавибабу, деловито устанавливающего пулемет на подоконнике. Только успел произнести эту фразу, как перед дверями, в проеме которых он лежал с пулеметом, со страшным грохотом вспыхнула ослепительная вспышка. Николая отбросило на лежащего чуть в стороне, Петрова.
   - Кажется, цел, - Николай ощупал себя руками, и посмотрел на Петрова.
   Очумевший Петров безуспешно пытался подняться, ничего не видя из-за оранжевой пелены в глазах и не слыша из-за звона в ушах. Он принялся яростно трясти головой, и протирать глаза. Взрывная волна почему-то прошлась в основном по нему. Придя в себя, он деловито перевернул сдвоенный магазин, и, пристроившись рядом с Николаем, который уже стрелял короткими очередями из пулемета, стал ловить в прицел мечущиеся фигуры моджахедов.
   Они - это четверо советских солдат, по воле злого рока, попавшие в плен, так же, как и их друзья, защищавшие арсенал, так же, как и их афганские побратимы, - стояли насмерть. Они стреляли, швыряли гранаты, снова стреляли, сосредоточившись только на одном - доказать моджахедам, что воюют они за свою свободу, за свою жизнь, и требования их должны быть выполнены. Ни у кого из них не возникало и мысли сдаться. Близкая реальность смерти давно уже никого не волновала.
   Взрыв мины ударил в самый козырек крыши. Со страшным визгом пролетели осколки.
   Полулежа, зажмурившись, на грани потери сознания, сквозь непрерывный звон Виктор услышал какой-то неприятный вой. С трудом, открыв глаза, он понял - воет Трукшин, который сидел, и медленно раскачиваясь из стороны в сторону, смотрел диким взглядом на свою левую руку. Увидев ее, Виктор зажмурился. Рука Сашки Трукшина вместо кисти оканчивалась красно - бело - черным месивом. Испытывая огромное желание снова зажмуриться и заткнуть уши, Виктор приподнялся и, нащупав рукой в вещмешке, принесенном еще вчера со склада, медпакет, разорвал рукав и воткнул укол в предплечье Трукшина. При мысли о том, что придется перевязывать то, что раньше было кистью, Виктору стало не посебе. Но поборов себя, он сообразил, что руку Сашки надо лишь туго перетянуть жгутом, предварительно забинтовав культю.
   -Спускайся на склад, Саша, - пробормотал едва слышно Виктор. - Пошли сюда Завьялова. Не хрен сидеть ему у телефона. Пусть тащит сюда пулемет, для Кольки, - кивнул он на беспрерывно стрелявшего из автомата Федорова, - у него пулемет накрылся. И патронов к автоматам. Мало уже их осталось, - сказал он, заглядывая в цинковую коробку.
   Уже лежа за пулеметом, он повернулся назад. Трукшин, поддерживая левую руку, с трудом, на правом боку, перемещался в сторону люка.
   Духи полезли снова. Краповых беретов среди них не было. - Атакуют Моммада, - решил Виктор. Со стороны КПП и административного здания, обзор которых был закрыт зданием продуктового склада, доносились яростные крики, взрывы гранат и треск автоматического оружия.
   -Держатся, братья - афганцы, с каким-то безразличием подумал Виктор, ловя в прицел очередного духа.
   Он бил короткими очередями, время, от времени оглядываясь в сторону люка, из которого должен появиться Ванька Завьялов. Наконец тот появился. Увидев, как тот семенит согнувший под тяжестью пулемета и коробкой с патронами, Виктор, чертыхнувшись, закричал что есть мочи: " Ползком, дурак! Ползком!"
   -Какого хрена! Тебе что, жить надоело! - прикрикнул он на упавшего рядом Завьялова. Пристрелят как куропатку.... Колька, - окликнул он Федорова, - бери пулемет, патроны, а автомат отдай Завьялову.
   -Вот это дело, - любовно оглаживая пахнувший смазкой ствол пулемета, - улыбнулся Федоров, подмигивая Завьялову, - теперь повоюем.
  
   Николай с гулким сердцем бежал в сторону арсенала, и невольно ждал знакомого уже не раз, тяжелого удара пули или осколка. За ним бежал Волошин. Моджахеды их сразу заметили, и перенесли огонь на них. Они бежали на арсенал за патронами, которых на позиции Недавибабы почти не осталось. Вот и в магазине автомата, который был в его правой руке, осталось их не более десятка. Столько же и в автомате Волошина. А что эти двадцать патронов на двоих, когда духов, сколько их не бей, кажется, сколько было, столько и есть.
   Оглянувшись, увидел, что Волошин лежит, в какой-то неестественной позе. Автомат валяется далеко в стороне. Пригнувшись, зигзагами побежал в его сторону.
   -Ты что, Игорек? Куда тебя? - он упал рядом с Волошиным.
   -Да вот, Коля, - виновато улыбнулся тот, - не повезло.... А ребята там ждут патроны. - Он попытался снова улыбнуться, но только дернулся и затих. В уголках его глаз, поблескивали слезинки. Только теперь Николай обратил внимание, что из развороченного осколком живота Волошина, дымящимся клубком, вываливаются внутренности. Он перетянул его тело под стену склада, закинул его автомат за спину. До стены Волошин не добежал всего два метра.
   Николай пробежал взглядом лестницу. Мысленно похвалил ребят, которые развесили на ней найденные, на складе жестянки. Какая ни есть, но сигнализация. Как ни старайся аккуратно взбираться - обязательно заденешь. А задел, жди сверху автоматную очередь или гранату. Решив не искушать судьбу, несколько раз свистнул.
   Как удалось услышать Федорову свист, сквозь такой грохот автоматных и пулеметных очередей, он едва ли мог объяснить. Возможно звуковая тональность другая. Тем не менее, свист он услышал. Он оглянулся на Виктора, но тот сосредоточенно стрелял из автомата, куда-то в сторону плаца. Замахаев бил короткими очередями по проходу между тюрьмой и продуктовым складом. Свист донесся снова, теперь уже более явственно. Он подполз к бордюру крыши, сжимая в руке гранату. Ожидая увидеть там притаившихся духов, осторожно посмотрел вниз. У лестницы никого не было. Повел глазами в сторону, увидел сидевшего на корточках и смотревшего вверх Николая.
   -Свои! - крикнул тот, увидев торчащую из-за бордюра лохматую голову Федорова. - Прикрой, пока буду подниматься!
   Перевалив через бордюр, Николай сразу пополз к Виктору. Тот не удивился, увидев друга.
   -Патроны кончаются, - вытирая пот с лица, выдохнул Николай. - Возьму сколько могу, и снова назад, а потом сюда. Там уже невмоготу держаться.
   -Один много не унесешь, возьми с собой Юрку Фомина. Он там внизу, снаряжает магазины.
   -Да нет. С него толку, как с козла молока. Только мешать будет. Лучше будет, если выпустит меня со склада через двери. А был я не один, - Николай сплюнул набившуюся в рот пыль. - Волошин там, внизу под стеной. Осколком живот разворотило...
   -А у нас Сашку тяжело ранило. Левую кисть, как топором....
   -Я и то смотрю, что-то Трукшина не видно ... Жалко парня... Немного помолчав, он тяжело вздохнул, провел рукой Виктора по плечу и, придерживая автомат, ужом пополз к люку. Автомат Волошина остался лежать рядом с Виктором.
  
   Начиналась вторая половина дня. С выцветшего от жары неба ярко и безмятежно светило солнце. А на душе у Виктора темно. Будто меч из дурного сна, жестоко отсек прошлое, и грубо откинул его куда-то в небытие. Одно только сегодняшнее утро и продолжение его - знойный, пропахший пороховой гарью, день. Он каждой клеточкой ощущал трагичность положения, в котором они все оказались. А где-то там, далеко-далеко, виднелся недосягаемый вчерашний день с его несбывшимися надеждами и желаниями.
   Неожиданно появившаяся пара вертолетов, сделала круг над плацем и пошла, штурмовать обороняемые Моммадом и его сорбозами КПП и административное здание.
   -Похоже, спецназ с братьями - афганцами ни хрена справиться не может. Ай да, Моммад, - очнувшись, словно ото сна, мысленно похвалил Виктор афганских друзей, провожая взглядом вертолеты. - А нас боятся бомбить. Знают, суки, что могут взлететь и они на воздух...
   Вскоре все пространство над позицией Моммада заволокло черно-серыми клубами дыма и пыли. Сделав еще пару заходов, вертолеты улетели. В наступление снова пошел пакистанский спецназ.
   Атакующие были уже метрах в ста, когда Моммад дал команду открыть огонь. Спецназ залег, И сразу же ударили безоткатные орудия. Перед самым бруствером, которым служили мешки с песком, и за которыми лежали оставшиеся в живых сорбозы, строчкой пробежали фонтанчики вздыбленной пулями земли и всплески огня и дыма от разрывающихся снарядов. Повсюду порхала смерть летающих вокруг пуль и осколков. Вот поник головой один сорбоз, вот дернулся и затих другой. Вот третий, стоит на коленях, и, поводя вокруг бессмысленными глазами, пытается затолкнуть назад вываливающиеся из развороченного живота кишки. Это последнее что, наверное, и запомнил в своей жизни Моммад.... Потом яркая вспышка.... И.... Все...
   Стрельба в стороне КПП прекратилась. Доносились только одиночные выстрелы.
   -Добивают! - подумал Виктор, ловя себя на мысли, что у него уже нет никакого ни к кому сострадания....
   -Как бы Мишка меня за духа не принял, - лихорадочно думал Николай, чувствуя, как больно бьет по спине, набитый патронами и гранатами вещмешок. Он бежал зигзагами, пригнувшись к земле, не думая, что единственное попадание пули в мешок, и он превратится в кровавый бифштекс.
   Едва не споткнувшись о тело душмана, он перескочил через труп другого и, наконец, оказался прямо перед Мишкой. Сняв вещмешок, он только успел показать на него, как автоматные очереди ударили из-за угла здания напротив. Пули бились в глиняную стену, поднимая сухую, колючую пыль.
   Достав из вещмешка гранату, Николай, выглянув на мгновение в проем двери, метнул ее в сторону стреляющего из-за угла духа. Грохнул взрыв. Послышались крики, и все стихло.
   -Чего один, где Волошин? Там остался? - спросил Михаил, доставая из вещмешка спаренные изолентой магазины и гранаты.
   -Нет, - нахмурился Николай, - вставляя новый магазин в автомат. - Осколком в живот...
   -Ранило?
   -Нет, совсем.... А Васька где?
   -Вон там, под стеной лежит, - хмуро кивнул Михаил в угол помещения, где за токарным станком, у стены, лежало тело Петрова.
   -Да-а, - Николай тяжело вздохнул. Значит, судьба. Вместе в плен.... Вместе и погибли. Похоже, что и Моммада с сорбозами разбили. Когда бежал сюда, видел, как пара вертолетов утюжила нурсами его позицию. Пора перебираться к Виктору. Там ему тоже тяжко.... Здесь нам делать уже нечего.
   -Как скажешь, - безразлично кивнул Михаил, протягивая пару гранат Николаю. Затем,
   забросив вещмешок с оставшимися магазинами и гранатами за спину, добавил: " Я готов".
  
   Совещание проходило на окраине военной базы Бадабера, в довольно скромном кабинете командира полка святого Халеда ибн Валида, Акбара, который в настоящее время со своим полком осаждал учебный центр. На совещании присутствовали Раббани, руководитель северо-восточного управления службы безопасности Пакистана полковник Акахмед, представитель иностранных дел Пакистана Али Хан, и представитель посольства США в Пакистане, представившийся Джексоном.
   Совещание открыл Али Хан. Зная закулисные связи Раббани с нынешним режимом Ирана, Али Хан, не скрывая своего неприязненного отношения к нему, прямо обвинил того в злоупотреблении доверием правительства Пакистана, которое, пойдя на его просьбы, разрешило на своей территории организовать учебные центры моджахедов. Он в жесткой форме обвинил Раббани, что тот, в тайне от властей, допустил пребывание в этих лагерях русских пленных, издевательства над которыми, со стороны моджахедов и послужили причиной восстания. Он призвал Раббани принять незамедлительные меры, по локализации восстания, ибо дальнейшее сопротивление русских, может стать известным мировой общественности.
   -Я думаю, господин богослов, - подвел черту Али Хан, с издевкой подчеркивая богословское образование Раббани, - что вы сделаете правильный вывод, и молите аллаха, чтобы этот инцидент не стал известен мировой общественности.
   Али Хан, который являлся ярым приверженцем другого лидера альянса - Хекматиара, хотел высказать Раббани много неприятных слов, но, помня инструктаж своего руководства, что американцы не заинтересованы терять Раббани, как перспективного союзника, промолчал.
   Ему было хорошо известно, что Раббани бывший профессор богословия Кабульского университета, а возглавляемая им ИОА - Исламское Общество Афганистана - одна из наиболее влиятельных партий альянса, представляющего интересы северных провинций Афганистана. Ему также было известно мнение американцев, что Раббани, хотя и фундаменталист, но фундаменталист гораздо умереннее, чем пользующийся его покровительством 34-летний Хекматиар - лидер ИПА (Исламская Партия Афганистана), о зверствах моджахедах которого на территории Афганистана, к сожалению, довольно часто пишут средства массовой информации. Поэтому определенные круги США и считают, что Раббани наиболее компромиссная фигура в предстоящих переговорах с действующим режимом Афганистана, и вполне мог бы стать лидером всей оппозиции. Министерство иностранных дел Пакистана и, конечно же, руководитель департамента по делам беженцев Афганистана Али Хан, не могли не знать, что кандидатура Раббани, по мнению американцев, в той или иной степени может устроить и оба крыла альянса и его западных союзников. Но было одно "но", о котором Али Хан прекрасно знал: Раббани - таджик, представитель этнического меньшинства. Поэтому у него оставалась, хотя и маленькая, но надежда, что лидеры пуштунских племен, составляющих более половины населения Афганистана, едва ли с этим согласятся. Но надежда к его глубокому сожалению, не оправдалась. Пройдет совсем немного времени и Раббани станет не только лидером оппозиции, но и президентом Афганистана...
   -У меня есть для вас совет, мистер Раббани. Можете прислушаться к нему, или просто проигнорировать, - поднялся со стула представитель американского посольства Джексон.
   -Вы должны лично пойти на переговоры с русскими. Пообещайте им, наконец, встречу с представителями Красного Креста....
   -Но тогда вся мировая общественность узнает....
   -Не беспокойтесь, господин Раббани, - перебил его Джексон, - скажете, что через тридцать минут эти представители будут. У этих людей будут и соответствующие документы, в подлинности которых не усомнится ни один эксперт.
   -Но я уже дал команду, - Раббани посмотрел на командира полка личной гвардии Акбара, - начать завершающий этап операции с применением тяжелой артиллерии.
   -Операцию нужно немедленно приостановить, - подал голос полковник Акахмед. - А в отношении использования артиллерии...- то вы, господин Раббани, погорячились. Вы, вероятно, забыли, что мы уже м вами обсуждали этот вопрос. Вы же прекрасно знаете, что находится на складе. Там, наряду с оружием, масса боеприпасов. А о складе, который находится рядом, где хранятся противотанковые и противопехотные мины? О них забыли? Достаточно одного разрыва на складе артиллерийского снаряда, как боеприпасы детонируют и последующий взрыв, вызывает детонацию склада с минами. Вы подумали о катастрофе, которая последует за этим? Но, слава всевышнему, - Акахмед, закатил глаза ко лбу, - использование артиллерии, в том числе танковых орудий, мы запретили.
   Акахмед многое знал о прошлой и настоящей жизни это "богослова", в кавычках. Ему было давно известно, что в моральном отношении этот человек далеко не идеал, прячущий свои порочные дела за личиной "защитника ислама". Его растленность берет начало еще с юношеских лет, когда он сошелся с семьей, богатого куца Керим Бая, известного своей растленностью всему Кабулу. В доме Керим Бая устраивались оргии, которые завершались насилием над малолетними девочками.
   Известно Акахмеду было и то, что, обосновавшись в Пакистане в роли лидера ИОА, Раббани занялся торговлей наркотиками и является одним из крупнейших поставщиков опиума и героина в мусульманские страны. Прекрасно Акахмеду было известно, что этот "богослов", для функционирования своего тайного синдиката используя фонды и организационную структуру ИОА, беззастенчиво присваивает крупные суммы, предназначенные для оказания помощи афганским беженцам. В районах Дара - Адам - Хель и Черат в Пакистане действуют подпольные лаборатории по переработке опиума. Им создана сеть агентов для контрабанды наркотиков за рубеж, и что основными перевалочными пунктами являются Карачи и Кветта. Для пакистанских жителей, где расположены лагеря афганских беженцев, не является секретом, что более трети засылаемых в Афганистан боевиков Раббани - хронические наркоманы, которым поручаются самые изуверские задания.
   Зная "потустороннюю" жизнь этого "богослова", Акахмед давно мог бы мог его уничтожить. Но было большое "Но"...- он был с ним в доле...
   -Извините, мистер Акахмед, что я перебиваю вас. Я просто хотел бы напомнить мистеру Раббани о тех, кто занимается поставкой вам этого оружия и боеприпасов. И какая будет их реакция, если все это взлетит на воздух, - Джексон с усмешкой посмотрел на Раббани, бледное лицо которого наливалось бурым цветом.
   -Не вы ли, мистер Раббани, три месяца назад изучали каталог фирмы "Интерамс", оружие которой находится на ваших складах, - с издевкой продолжал Джексон.
   -Но шурави пообещали сами взорвать склады, если не будут выполнены их требования, - попытался защищаться Раббани.
   -Если бы вы сразу сообщили о том, что случилось, давно все было бы локализовано. А теперь одна надежда, что русские блефуют. И не теряйте времени, Раббани, - посмотрел на того Джексон.- Действуйте!
   Однако Раббани опоздал. Когда он, Акбар и Рахматулло еще только подъезжали к лагерю, он понял - поздно. Взрывы, автоматные и пулеметные очереди - все слилось в один оглушительный рев. Здание арсенала было окутано смрадом и дымом. Нечего было и думать, чтобы остановить моджахедов, которые были под самыми его стенами. И теперь, чтобы арсенал не взлетел на воздух, оставалось уповать только на одного аллаха.
  
   Их осталось трое. Виктор с перебитыми ногами, Недавибаба с пробитой осколком левой ключицей, и контуженный взрывом гранаты Николай.
   Тяжелое облако пыли, гари, повисло над арсеналом. Солнце было в зените, но и оно не могло пробиться через эту плотную завесу.
   Стояла предательская тишина. Казалось, что весь лагерь дышит этой тишиной. И нет рядом погибших товарищей, и нет моджахедов, которые застыли перед решающей схваткой.
   Николай лежал за пулеметом, и с усилием всматривался в сторону плаца, откуда должны идти моджахеды. Фланг со стороны лагеря беженцев прикрывал Михаил, чуть в стороне, с гранатой в руке лежал Виктор. Прошло около десятка минут, как они отбились от прорвавшихся к самым стенам арсенала моджахедам. И теперь была передышка. Было ясно, что моджахеды делают перегруппировку, чтобы, в конце, концов, поставить над восставшими крест. Он невидяще уставился на висевшее над плацем марево. Минутами утомленные чувства отказывались воспринимать действительность. Порой, словно куда-то проваливаясь, он с трудом пытался осознать, почему лежит здесь, за этим пулеметом, почему он должен в кого-то стрелять.... Но это было лишь мгновение. Встряхнул головой, и все сразу стало на место. Видения исчезли, мысли снова стали острыми и четкими. Перед ним снова была война...
   Стон, свист, скрежет, хотя и ожидали его в любое мгновение, обрушился на них внезапно. Со стороны плаца появились движущиеся серые пятна. Они расплывались живым, суетливым муравейником. Пятна росли и превращались в обыкновенные человеческие фигуры.
   Вот уже донесся и глухой шум, отдельные слова, крики. И словно по команде - треск автоматных очередей. Редкими волнистыми цепочками, моджахеды, то бежали вперед, то падали на землю. Вскакивали, прятались за стенами близлежащих зданий, и снова бежали вперед.
   Уже бил короткими очередями Михаил. Моджахеды шли и со стороны лагеря беженцев.
   Николай выдерживает еще какую-то минуту, пока моджахеды собьются в одну кучу и устремятся к арсеналу и, наконец, острая пулеметная очередь, словно нож, в упор врезается в толпу наступающих. Горячий пот струится по его лицу. Глаза слезятся от пороховых газов.
   Мельком бросив взгляд на крышу продуктового склада, он увидел, как моджахед устанавливает там пулемет. Перенести огонь на крышу, допуская свободный проход моджахедов со стороны плаца, Николай не мог. Теперь они были под кинжальным огнем. Пули уже впивались в глиняное покрытие крыши, где-то тут, совсем близко, перед самым лицом. И невольно у него проскальзывала незваная мысль: куда попадет первая? В висок? В плечо? В лицо?
   Бой был настолько тяжелый, что настал момент, когда Николай перестал замечать эти пули, сосредоточив все внимание на наступающих моджахедах. И все же он не выдержал. Резко поднявшись с пулеметом, оскалив худое, заросшее, черное от копоти и пыли лицо, он выпустил по пулеметчику длинную очередь, и не убирал палец со спускового крючка, пока моджахед не сунулся лицом в свой пулемет.
   Кончились патроны. Поднести уже не кому. Юрка Фомин с простреленной грудью лежал около люка. Николай схватил лежащий рядом автомат. В стороне, где были, Михаил с Виктором взорвалась граната. Не обратив на это внимания, он выпустил одну очередь, другую, пока не почувствовал, что, и пулемет Недавибабы молчит.
   -Мишка! Слышишь, Мишка? Ты живой? - бросил он взгляд влево, как только стрельба на мгновение стихла.
   Ответа не последовало.
   Николай, придерживая автомат, пополз в ту сторону.
   -Миша... Миш... ты ранен? - с надеждой, что друг жив, - едва слышно прошептал Николай. Но тот молчал. Николай повел рукой и наткнулся на что-то липкое и теплое. Михаил лежал с размозженной головой. Пулемет, на котором покоилась его голова, был разбит. Чуть в стороне, с зажатой в руке гранатой, с пробитой осколком головой, лежал Виктор.
   Николай остался один.... Надежды, что оставшийся на складе тяжелораненый Сашка Трукшин живой, не было. Он, наверное, давно истек кровью.
   Снова взрыв гранаты. Контуженный взрывной волной, исколотый мельчайшими осколками, Николай с трудом приходил в себя. Отбросив, теперь уже ненужный автомат, подполз к Виктору. С трудом разжал его закостенелую руку, взял гранату, поднялся на ноги и, раскачиваясь от нечеловеческой усталости, пошагал в сторону люка. Он даже не заметил, что моджахеды прекратили стрельбу. Это его уже не волновало. Все, как и раньше, воспринималось ясно и отчетливо. Теперь его занимала только одна мысль - отомстить за себя и товарищей.
   Николай медленно приближался к люку. Страха никакого не было, и не могло быть. И не потому, что он приготовился умереть и о спасении не думал. Мысль о смерти была четкой и глубоко осознанной, и рождала она такое же глубокое и полное успокоение. Он шел с уверенностью, что жизнь его и товарищей будет продана очень и очень дорого. Он шел с большой надеждой, что родина все же узнает о них ...
   Не видя ничего вокруг, он шел, как автомат. Спустился на склад, подошел к ящикам с пластидом, вскрыл коробку с детонаторами, вставил один из них в пластид. Закрыл глаза. Было такое ощущение, что череп открывается и закрывается, обнажая мозг, который будто сжимается от окружающей его непонятной гнетущей тишины. Вот он уже слышит спешащие шаги по бетонному полу склада. И каждый этот шаг, отдавался внутри его головы, ударом тяжелого молота. Каким-то неведомым усилием, он заставил вернуть себя, в эту страшную действительность. Вот он уже различает силуэты приближающихся моджахедов, в одном из которых узнает Абдурахмона. Вот он снова берет гранату, спокойно срывает чеку и аккуратно кладет гранату в ящик с пластидом. Проходит секунда, вторая, и ....
   Какой-то неведомый тысячеголовый рев вырывается из стен склада. Стоявшие вокруг моджахеды, так ничего и не успели понять. Будто внеземная сила, словно в замедленном кино, подхватывает их, словно пушинок, и несет куда-то в черную страшную неизвестность. Они так и не успеют понять, что это последнее, что они видят и ощущают в этой жизни.
  
   Уже три года, как Хабибулла обосновался в Пешаваре, у своего богатого родственника Муртазы. Торговец мясом Муртаза, был монополистом поставок мяса воинским частям, дислоцированным на северо-востоке Пакистана. Не брезговал он подсовывать вместо баранины, иногда и кенгурятину, которая в последнее время поступала из Австралии. Но реализовал левую продукцию он только лагерям афганских беженцев, и учебным центрам афганских моджахедов. И, конечно же, главным менеджером по реализации и основной, а особенно левой продукции, у Муртазы был Хабибулла, его родной племянник.
   В этот день у Хабибуллы была назначена встреча с интендантом полка святого Халеда ибн Валида Сайяфом. Они должны были завершить переговоры о поставке очередной партии кенгурятины, которая по всем бумагам проходила, как баранина. Встреча была очень важной, поскольку рефрижераторы уже стояли под загрузкой в порту Карачи. Сайяф должен подтвердить незыблемость сделки соответствующим задатком, и только после этого Хабибулла даст соответствующую команду на отправку груза сюда, в Пешавар.
   Кебаб, где они всегда встречались, находился в малонаселенном районе на окраине Пешавара. Хабибулла обнаружил его случайно, когда возвращался в отель, где он проживал, после очередного свидания с женщиной, в предвкушении хорошего завтрака и крепкого кофе по-турецки, а вот мимо аппетитного, щекочущего ноздри запаха из открытых дверей кебаба, проехать не мог. Не то время было ранее, не то кебаб не пользовался достаточной популярностью, но посетителей почти не было. И вот именно поэтому, он и пришелся Хабибулле по душе. Чисто, опущены шторы хотя и от раннего, но уже палящего солнца. Бесшумный пропеллер на потолке приятно щекочет лицо прохладой. Не успел сесть за столик, как перед ним вырос опрятно одетый кебабщик. Такого люля-кебаба, салата и пива, как здесь, Хабибулла нигде не видел...
   Сайяф задерживался почти на тридцать минут. Кебабщик уже дважды подходил, чтобы получить заказ, и Хабибулла не выдержав, попросил принести только пива.
   Обеспокоенный задержкой своего партнера, он в очередной раз бросил взгляд на часы, и хотел, уже было, позвать кебабщик, чтобы получит счет, как увидел Сайяфа.
   Тот быстрым шагом подошел к столику и плюхнулся на стул. Хабибулла с тревогой заметил, что тот очень взволнован.
   Уж не попался ли Сайяф на этой чертовой австралийской кенгурятине, - Хабибулла почувствовал, как ему стало не по себе от этой мысли, и сразу же поинтересовался причиной его опоздания.
   Подождав, пока кебабщик поставит на стол заказ, и отойдет, Сайяф наклонившись в сторону Хабибуллы, взволнованно прошептал: "В учебном центре пленные шурави и сорбозы Кармаля подняли восстание.... Еще вчера вечером... Акбар с полком там. Уже почти сутки, как идет бой...".
   -А что случилось? Почему восстание? - Хабибулла удивленно уставился на Сайяфа, - Они что-то требуют?
   -Да, - кивнул Сайяф, - встречи с представителями Красного Креста и представителями Советского и Афганского посольств.
   -И много восставших?
   -Шурави двенадцать, а бабраковцев около двадцати...
   -Так надо было организовать встречу...
   -Вот в том то и дело, что нельзя. Никто, кроме Раббани не знал, что в лагере есть пленные.... А когда о восстании узнали пакистанцы и доложили президенту, поднялся большой шум. Сейчас сорбозам Акбара помогает пакистанский спецназ.... Все подъезды к этому району перекрыты патрулями. Всем корреспондентам газет, и в первую очередь иностранным строжайше запрещено посещение этого района.
   -Понятно, - задумчиво протянул Хабибулла, и криво усмехнувшись, посмотрел на Сайяфа.
   -Я думаю, ты не за тем приехал сюда, чтобы рассказать мне о восстании, - очень тихо произнес он.
   -Нет, нет, как ты мог подумать об этом? - Сайяф суетливо вытащил из кармана военной куртки конверт и протянул его Хабибулле. - Как договаривались. Но извини, тут только половина суммы...
   -Как ты мог? - вытаращив глаза, прошипел Хабибулла, - Да ты...
   -Извини, но сейчас в доле сам Акбар... Так получилось, что пришлось все ему рассказать.
   Повисло тягостное молчание.
   -Какой процент он попросил? - спросил Хабибулла, не думая о том, как узнал Акбар а, думая о выгоде, которую может принести это сотрудничество.
   -Двадцать процентов, - боясь взрыва негодования, осторожно произнес цифру Сайяф.
   Делая вид, что обстоятельства заставляют его согласиться, Хабибулла молча кивнул головой, а вслух сказал: " Но с условием: Чтобы ни о чем не догадался мой дядя Муртаза, мы должны с тобой снять с нашей доли по пять процентов...".
   -Согласен, - облегченно вздохнул Сайяф. Он никак не думал, что известный своей жадностью Хабибулла так быстро согласится.
   -И вот еще, что, Хабибулла пристальным взглядом уставился на Сайяфа, я должен сегодня посетить ваш полк, и лично убедиться, где будет храниться наша продукция....
   -Но тебе-то, не все ли равно? - удивился Сайяф.- раньше ты об этом не беспокоился...
   -А теперь беспокоюсь, потому что в деле сам Акбар. Я не хочу, чтобы вы в последствии обвинили меня в поставках недоброкачественной продукции. Тем более, что ее доставят завтра.
   -Но это не возможно..... Тебя не пропустят....
   -Пропустят, - усмехнулся Хабибулла, - ты забыл, что в присутствии Акбара, комендант военной базы Рашид, лично подписывал мне пропуск.
   -Но Акбара все равно там нет...- пытался сопротивляться Сайяф.
   -Но ведь со мной его интендант. Не так ли? - усмехнулся с издевкой Хабибулла.
  
   Расточая слова благодарности за щедрые чаевые, кебабщик кланяясь, проводил их до выхода. Выехали на джипе Хабибуллы. Грузовая тойота Сайяфа следовала за ними.
   При подъезде к военной базе, Хабибулла неожиданно уловил какой-то тягучий гул. Гул нарастал, и, казалось, шел откуда-то из самых глубин земли. Притормаживая перед КПП машину, он бросил вопросительный взгляд на Сайяфа. Тот сидел с перекошенным от страха лицом, и, раскрывая и закрывая рот, из которого доносилось какое-то мычание, показывал рукой в сторону здания КПП.
   Глинобитное здание тряслось, и казалось, вот-вот развалится. Вот треснуло и со звоном вылетело оконное стекло, из раскрытой настежь двери выбегали напуганные солдаты.
   -Землетрясение!- крикнул Хабибулла, пытаясь развернуть джип. Но стоявшая сзади тойота, водитель, которой лежал рядом на земле, прикрыв руками голову, не давала возможности.
   Хабибулла выскочил из машины и парализованный от страха, замер.
   -Нет, это не землетрясение, - подумал он, задрав голову кверху.
   Воздух наполнялся каким-то неестественным ревом, постепенно переходящим в оглушающие раскаты. Раскаты были такой силы, что казалось, будто видневшиеся на горизонте горы, раскалываются на мелкие части. В стороне, где располагался учебный лагерь, к небу медленно всплывало огромное, похожее на шляпу огромного гриба, облако черного дыма, которое с огромной скоростью прорезали десятки, а может и сотни светящихся бездымных трасс. И где-то там, а вот уже и на территории военной базы прогремели первые взрывы.
   -Склады на воздух взлетели, - хрипло подытожил происходящее, появившийся рядом с Хабибуллой Сайяф, провожая взглядом прочертившие небо очередные трассы, - не завидую тем, кто сейчас находится там, - кивнул он в сторону окутанного дымом и гремевшего канонадой, учебного лагеря...
  
   Разрывы разбросанных вокруг лагеря мин и ракет слышны были до утра. Прибывший еще вечером саперный батальон 11 корпуса пакистанских вооруженных сил, приступить к разборке завалов, смог только утром.
   Невдалеке от лагеря, вернее того, что от него осталось, стояло несколько бронетранспортеров и военных джипов. Рядом стояла группа высокопоставленных армейских чинов пакистанской армии и человек шесть гражданских лиц, среди которых представитель фирмы Интерамс Филипп Бакстон. Именно это вооружение, которое она совсем недавно поставила группировке Раббани, и взлетело вчера на воздух. Чуть в стороне стоял Раббани, командир его личной гвардии Акбар, интендант Сайяф, и новый деловой партнер Акбара, Хабибулла.
   Последствия взрыва были ужасны. Исчез не только учебный центр, но и пострадал находящийся рядом, лагерь афганских беженцев. Материальные потери, потери личного состава полка Халеда ибн Валида и пакистанских подразделений, принимавших участие в штурме учебного центра, а также беженцев, предстояло еще подсчитать. Из пленных русских уцелели только двое. Они прятались в глубоком котловане, на окраине лагеря, и участия в восстании не принимали. Один из них сошел с ума.
   Обо всем увиденном, материальных и людских потерях, а также причинах, которые побудили советских пленных поднять восстание, и доложил своему шефу Бакстон, когда через два дня вернулся в Нью - Йорк.
   Подробный отчет о советских военнопленных и их дальнейшей судьбе за последние два месяца, он подготовил позднее. В нем он показал, что из семнадцати советских парней, вывезенных из Пакистана в США, Англию и Канаду, только лишь трое отважились заручиться помощью советских посольств и вернуться домой. Здесь же, в этом отчете, со ссылкой на статью в газете "Вашингтон таймс", он показал, что существует реальная возможность утечки данных о советских пленных в прессу. Именно в этой статье были изложены факты, что доставленные на военную базу в Канаде, четырнадцать из семнадцати человек, были сильном наркотическом опьянении и приводить их в себя, пришлось специальной команде медиков. В заключении Бакстон высказал предположение, что утечка информации о советских пленных в газету, произошла по вине канадской стороны.
  
   Послесловие:
   Специально созданной комиссией министерства обороны Пакистана, в которой принимали участие, представители США было установлено: В ходе взрыва складов АВ., погибло 12 советских военнопленных, 40 бывших военнослужащих ВС Афганистана, более 120 афганских моджахедов и беженцев, 6 иностранных советников, 13 представителей пакистанских властей...
   В отчете комиссии ни слова, что было восстание, и против восставших велись боевые действия, что в них, кроме моджахедов, принимали участие и подразделения регулярных частей пакистанской армии. И также ни слова об их потерях.
   Представители США выказали серьезное недовольство и озабоченность лидерам афганской оппозиции в их безответственном отношении в организации хранения поставляемого им оружия и боеприпасов. По этому и другим вопросам состоялся нелицеприятный разговор между президентом Пакистана Зия-уль-Хаком и представителем Пентагона в этой стране Форстером.
   Правду о восстании советских и афганских военнопленных в учебном центре афганских моджахедов на территории Пакистана, властям этой страны скрыть не удалось. Буквально через неделю после этих трагических событий, ряд крупных телеграфных агентств, со ссылкой на своих официальных представителей в Исламабаде, сообщили истинную причину событий.
   И теперь уже и Советский Союз, всегда стыдливо умалчивавший проблему своих военнопленных, с непонятным упорством делая вид, что его войска в Афганистане не ведут активных боевых действий, и только недавно отменивший позорное указание хоронить погибших в этой стране солдат и офицеров, как погибших при исполнении служебных обязанностей, а не как погибших при исполнении интернационального долга, вынужден был предъявить Пакистану ноту протеста.
   11 мая 1985 года посол СССР в Исламабаде вручил президенту Пакистана решительный протест в связи с гибелью советских военнослужащих на территории этой страны. В протесте содержалось требование наказать виновных и указывалось, что советская сторона возлагает всю ответственность на правительство Пакистана и ожидает, что оно сделает надлежащие выводы по поводу последствий, которым чревато его соучастие в агрессии против Афганистана и действий против Советского Союза...
   ...И ни слова о немедленной выдаче Пакистаном еще продолжавшихся находиться в нечеловеческих условиях в лагерях на его территории более двухсот советских военнопленных. К этой проблеме Советский Союз вынужден был вернуться только после вывода своих войск из Афганистана.
   А тогда, спустя, несколько дней после освещения в печати этой ноты протеста, все центральные газеты публикуют сообщение ТАСС...
  
   " 15 мая 1985 года. Сообщение ТАСС: "Варварское преступление".
   " Это произошло недавно под Пешаваром, в одном из диверсионнно - террористических центров афганских контрреволюционеров на территории Пакистана. Здесь бандиты держали группу советских и афганских военнослужащих, захваченных в Демократической Республике Афганистан и скрытно переправленных в Пакистан. Они, очевидно, рассчитывали жестокими пытками, изощренными издевательствами вынудить их к измене Родине.
   Но это не удалось. Узники держались с достоинством и честью, настойчиво добивались встречи с представителями советского посольства в Исламабаде или передаче их правительству ДРА. Однако пакистанские власти отказались выполнить это законное требование. И тогда советские и афганские воины предприняли попытку освобождения с помощью оружия. Им удалось разоружить охрану и захватить в том же учебном центре склад оружия и боеприпасов, куда только что доставили очередную партию ракет, минометов, гранат и пулеметов иностранного производства. Они еще раз потребовали встречи с представителями властей. Однако вместо этого против них были брошены отряды афганских бандитов и подразделения регулярных войск Пакистана. При поддержке артиллерии они пытались сломить мужественных борцов. Завязался тяжелый и неравный бой. Горстка храбрецов, используя захваченное у бандитов оружие, уничтожила более сотни душманов и пакистанских солдат. По свидетельству одного из местных жителей, сражение носило столь ожесточенный характер, что осколки снарядов и реактивных ракет пробивали крыши деревенских домов в радиусе дл километра.
   Но силы были не равны. Советские и афганские воины пали смертью героев на поле боя. Они погибли, но не сдались".
  
   ...Тогда это была середина 80-х.... Афганистан был уже на грани катастрофы.
   Соответствующие меры были приняты но, увы, время было упущено. Что можно было говорить, если на словах признавались, а на деле не только не учитывались, а то и просто игнорировались традиции древних родоплеменных устоев, и в целом всей мусульманской религии. Выдвигались лозунги, призывающие к радикальным социалистическим преобразованиям, хотя условий к этому абсолютно никаких не было. О каком социализме можно было говорить, если страна находилась в глубоком средневековье. Попытки Наджибуллы и его советников что-то поправить, результатов не давали. Да и что можно было сделать, если многие государственные структуры имели в своем составе сотрудников, среди которых были и саботажники и вредители, которые параллельно работали и на власть, и на оппозицию. Тех, кто действительно верил в революцию, ее преобразования, идеалом для которых были советские среднеазиатские республики, порой охватывала не просто растерянность, а полнейшая апатия и безысходность. Один хорошо знакомый офицер афганских спецслужб как-то спросил автора: "...вот вы уйдете, а нам как быть? Хорошо, мы мужчины перейдем в нелегальное положение, а что будет с нашими семьями? Остается уходить вместе с вами..."
  
   Так оно и вышло. Когда из Афганистана были выведены советские войска и, а к власти пришла оппозиция, многие афганцы с семьями оказались на территории СССР. Некоторые и сейчас проживают на территории бывших советских республик. А кто остался, были казнены вместе с семьями. Этой участи не избежали и Наджибулла, и его родной брат. К счастью семьи свои они заблаговременно отправили за рубеж.
   Второй период 80-х был самым трагическим для Афганистана. Советские военные советники, которые находились в подразделениях правительственных войск, порой постоянно пребывавших в боевом контакте с отрядами вооруженной оппозиции, нередко сравнивали Афганистан с "Тихим Доном". Родные братья оказывались по разные стороны баррикад.
   Родственные хитросплетения неизбежно накладывали отпечаток, как на государственных чиновников, так и на командный состав вооруженных сил. Все это не могло не сказаться на моральном состоянии проправительственной прослойки населения, что было на руку оппозиции. Пожар войны все разрастался и разрастался. Против демократической власти восставали все новые и новые районы Афганистана. Советское руководство тогда делало все для того, чтобы в сложившихся условиях найти именно политическое, а не военное решение. Противники этой линии были и с советской и с афганской стороны. Они ратовали за крупномасштабные, совместные боевые действия против банд , но при этом абсолютно не учитывали, а если быть точнее, не хотели видеть, что подавляющее большинство этих моджахедов отнюдь не банды, а местное население, которое с оружием в руках отстаивает сугубо свои родоплеменные интересы. И среди этих вооруженных формирований было немало таких, которые не поддерживали ни центральное правительство, ни отряды оппозиции. Они не пускали на свои территории ни тех и ни других.
   Особенно это наглядно просматривалось в южных районах Афганистана, где проживают пуштуны, которые с незапамятных времен привыкли жить самостоятельно, не терпя над собой ничьей власти.
   Как уже отмечено выше, обстановка в стране все более и более становилась непредсказуемой, угрожающей. Кабул по сути своей находился в осаде и ночами подвергался ракетно-минометным обстрелам. Особенно доставалось "Новому" микрорайону Кабула, в котором проживал партийно-государственный аппарат центральной власти и семьи советских
   военных советников и гражданских специалистов.
   Итак, последствия политики Бабрака Кармаля давали о себе знать. Вот что говорил об этом накануне вывода Советских войск из Афганистана представитель Генерального штаба Вооруженных Сил СССР в этой стране генерал армии В.Варенников Кабульскому корреспонденту журнала "Огонек" Артему Боровику: "...он (Кармаль) всегда внимательно прислушивался к советским товарищам, много записывал и часто в конце беседы говорил: "Вот вы смотрите и, должно быть, думаете - пишет, пишет этот Кармаль, а ведь все равно делать ничего не будет..." На самом деле именно так и было. Кармаль не заслуживал доверия ни со стороны своих соратников, ни со стороны народа, ни со стороны наших советников. Был он демагогом высшего класса и искуснейшим фракционером, Мастерски умел прикрываться революционной фразой. Этот "талант" помог ему создать вокруг себя ореол лидера, Каждый раз после очередного просчета он всех убеждал: " Товарищи, вот теперь мне все ясно! Ошибок больше не будет!" Ему всякий раз верили и ждали. А он тем временем расшатывал партию, с народом не работал, да и не умел работать или не считал нужным это делать. Все это в итоге закончилось тем, что основная масса простого народа разочаровалась в революционных преобразованиях, а ислам, вместо того чтобы стать подспорьем партии, был отдан в руки оппозиции. И неудивительно, что многие муллы оказались в лагере вооруженной оппозиции. Зачастую получалось так, что именно религиозные деятели возглавляли вооруженные отряды непримеримых..."
   Читатель спросит: " А как же советники? Почему они замалчивали объективную обстановку?". Об этом трудно сейчас судить, на эти вопросы должны были бы ответить они сами. Однако, что касается "приятной" в то время для Москвы информации, то это имело место не только со стороны советников, но, к сожалению, и дипломатов. В те времена это была общая болезнь времен застоя - докладывать в Центр только то, что там могло понравиться, но отнюдь не то, что происходило на самом деле. Поэтому и неудивительно, что Москва порой принимала не лучшие решения.
   Москва упустила момент для диалога с лидерами вооруженной оппозиции - как внутри Афганистана, так и за его пределами. Кроме того, уже длительное время велись переговоры в Женеве, но, к сожалению безуспешно. Главная задача состояла в том, чтобы суметь переубедить противников мирного разрешения афганской проблемы и любыми путями втянуть оппозицию в процесс подписания документов. Но выдвигаемые оппозицией встречные предложения, к сожалению, загоняли переговоры в тупик. Правда при контроле ООН, которая согласна была содействовать предложениям СССР, все вопросы мирного урегулирования могли быть решены.
   Какие же были советские предложения? Такие, что они были абсолютно приемлемы для обеих сторон. Исторически сложилось так, что на территории Афганистана - к моменту вывода ограниченного контингента - функционировало 183 советских объектов (военные городки, базы, штабы, центры подготовки). То есть, примерно обе стороны имели по равному числу объектов. Поэтому при контроле ООН можно было бы действовать по схеме: уходит одна советская часть из Афганистана - через какое - то определенное время ликвидируется объект вооруженной оппозиции на территории Пакистана. Советская сторона тогда уже взяла на себя обязательство вывести все части и подразделения к 15 февраля 1989 года.
   Советский Союз добросовестно выполнял взятые на себя обязательства по выводу своих войск из Афганистана. Он происходил тремя основными этапами: осень 1986 -го, лето 1988-го и январь-февраль 1989 года.
   В октябре 1986 года было выведено шесть советских полков: один танковый, два мотострелковых, и три зенитных.
   Первый этап происходил до женевских соглашений, два других уже на основе договоренности. Особенно сложен был первый этап. Очевидцы должны помнить, каким мощным огневым налетам подвергались колонны, в составе которых они следовали, и какие потери при этом нес личный состав. В ходе ответных действий отряды моджахедов, неся большие потери, вынуждены были отступить. Советская сторона тогда незамедлительно предупредила "Альянс семи", что в случае повторения со стороны подконтрольных им вооруженных отрядов подобных, несовместимых с условиями договоренности, действий, будут применены все имеющиеся в распоряжении советских войск силы и средства.
   Изложенные события широко тогда освещали советские и зарубежные средства массовой информации. Все это видимо отрезвляюще подействовало и на оппозицию, и ее советников, которые также понесли в ходе изложенного вооруженного конфликта, довольно серьезные потери. По данным советских спецслужб, в формированиях афганской вооруженной оппозиции к концу 80-х, находилось свыше двух тысяч иностранных советников и специалистов. Самый большой контингент был у китайцев-850 человек, следом шли французы-623 человека. 292 американца, 278-пакистанцев, 25 англичан, 36 египтян, 10 бельгийцев, 10 турок, и 2 испанца.
   Полученный урок возымел свое действие. Второй и третий этапы вывода советских войск прошел исключительно организованно и без потерь личного состава и техники.
   Но как бы там ни было, Пакистан свои обязательства выполнять не спешил. Он не только не ликвидировал на своей территории все военные объекты афганской вооруженной оппозиции, но и не допустил контрольные органы ООН к этим объектам.
   Следует отметить, что огромную работу по вопросу национального примирения тогда проводило возглавляемое Наджибуллой афганское руководство и обновленный состав советников по линии ЦК КПСС. Так, уже 3 мая 1987 года на внеочередном заседании Революционного совета ДРА была принята декларация "О национальном примирении в Афганистане". В ней в частности говорилось, что с 15 января вооруженные силы прекращают огонь из всех видов оружия. Войска приостанавливают боевые действия против вооруженной оппозиции, в том числе, прекращают нанесение по ней артиллерийских и бомбовых ударов, и возвращаются в пункты своей постоянной дислокации. Далее в декларации отмечалось, что примирение будет продолжено до 15 июля 1987 года, если к нему присоединится противоположная сторона...
   Однако оппозиция не сделала ответный шаг доброй воли. Лидеры "альянса семи" не поддержали предложения Кабула о примирении. Они даже не приняли во внимание то, что в мае того же года декларацию поддержали пятьсот посланцев мусульманского духовенства, собравшиеся на вторую Всеафганскую джиргу улемов и священнослужителей, которые заявили, что она (декларация) "всецело соответствует принципам ислама и законам шариата".
   И, тем не менее, успехи нового руководства Афганистана набирали силу. Это признали тогда и лидеры оппозиции.
   Вот что сказал в Исламабаде на проходящем совещании руководителей Пакистана с лидерами афганской вооруженной оппозиции, "министр информации" "переходного правительства" мятежников Лафрей: "...успехи Наджибуллы и его партии имеют разрушительный эффект и сильно воздействуют на моральный дух оппозиции и афганских беженцев в Пакистане. Кровопролитие оценивается очень многими из них как бесполезное и не нужное. Сообщения иностранных информационных агенств об имевших место расстрелах оппозицией афганских военнослужащих и учиненных насилиях над женщинами под Джелалабадом вызывают широкое недовольство. Существуют серьезные опасения и за последствия, которые могут возникнуть в ближайшее время из-за территориальных притязаний Пакистана к Афганистану..."
   Данное совещание одобрило предложенный Лафреем план активизации психологической
   войны против Афганистана, который предусматривал идеологическую обработку населения по созданию впечатления о неминуемости падения существующего режима. План также предусматривал подрывную работу непосредственно в афганской армии, и убеждение афганской и в первую очередь мировой общественности, что именно "переходное правительство" может принести Афганистану и стабильность, и процветание...
   Итак, февраль 1989 год. Завершающая стадия вывода советских войск из Афганистана.
   Государственные деятели и правительства ведущих стран мира единодушно отмечали в эти дни добросовестность Советского Союза по выполнению взятых на себя обязательств, содержащихся в женевских соглашениях по Афганистану. Однако только этим пунктом соглашения не ограничивались. Еще предстояло их осуществление в полном объеме, всем подписавшим их правительствам, включая Пакистан и США. В число этих документов входили и афгано - пакистанские договоренности о невмешательстве во внутренние дела друг друга и о добровольном возвращении афганских беженцев из Пакистана; международные гарантии СССР и США о невмешательстве во внутренние дела в Афганистана, а также выполнении договоренности об учреждении под эгидой ООН механизма контроля и проверки соблюдения принятых сторонами обязательств.
   Что же оказалось в действительности. Когда последние соединения советских войск ушли из Афганистана, как в официальных кругах Вашингтона заговорили о свертывании до минимума мандата, в соответствии с которым был учрежден и стал уже функционировать механизм проверки и контроля под эгидой ООН. Сообщения западной прессы в тот период говорили, что в Пакистане активизировались силы, стремящиеся расширить масштабы вмешательства во внутренние дела Афганистана. Именно в этот период "Нью-Йорк таймс" поместила весьма настораживающее сообщение своего корреспондента. Ссылаясь на услышанное им от командующих группами вооруженной оппозиции, которые действовали тогда на подступах к Джелалабаду, журналист приводит такое их заявление: "Пакистанцы оказывают на нас давление, чтобы мы предприняли решительное наступление на Джелалабад..."
   Поэтому сразу возникает вопрос: "А как же тогда обязательства, взятые пакистанской стороной по женевским соглашениям?" Получается никак. В действие вступили пресловутые "двойные стандарты", но... только для Пакистана и опекаемой им вооруженной афганской оппозиции. А как Афганистан?.. Афганистан остается с собой "один на один".
   Обстановка становилась все более и более напряженной. 18 февраля по афганскому радио и телевидению был зачитан указ президента Афганистана Наджибуллы об объявлении чрезвычайного положения в стране. Правительство РА, говорилось в нем, в интересах урегулирования обстановки внутри и вокруг Афганистана, прекращения братоубийственной войны и обеспечения мира и стабильности в стране, два года назад, в соответствии с интересами народа, провозгласило курс на национальное примирение. Из тюрем было освобождено большинство заключенных. Обеспечены политические свободы и деятельность политических партий, одобрена конституция, проведены выборы в Национальный совет, сформировано коалиционное правительство с участием беспартийных деятелей. Было заявлено о всесторонней готовности к диалогу со всеми представителями оппозиции. Далее в указе подчеркивалось, что пакистанские власти сконцентрировали свои войска на границе с Афганистаном и пытаются навязать вооруженной оппозиции угодное им правительство. Указ отмечает, что оппозиция отвергла политику национального примирения и провозгласила лозунг продолжения войны и кровопролития. Далее говорится, что Исламабад и Вашингтон продолжают нагнетать напряженность внутри и вокруг Афганистана, чем ставится угроза политической независимости страны, ее территориальной целостности и суверенитета. Поэтому, говорится в документе, для отражения вооруженной агрессии извне, решительной защиты независимости, национального суверенитета, территориальной целостности, идеалов политики национального примирения, в целях обеспечения и спокойствия на земле афганцев, следуя положениям конституции, с 19 февраля с.г., на территории страны вводится режим чрезвычайного положения.
   Реакция мирового сообщества на события вокруг Афганистана в тот период была неоднозначна. Казалось все идет как нужно. Все приветствуют вывод советских войск из этой страны. Признательность советскому руководству в связи с этим выражают президент Пакистана Гулам Исхак Хан и премьер-министр Б. Бхутто. Приветствовал вывод из Афганистана контингента советских войск канцлер ФРГ Г. Коль. Однако вмешательство во внутренние дела страны продолжалось, как со стороны Пакистана, так и других государств поддерживавших вооруженную оппозицию.
   Советский комитет солидарности стран Азии и Африки выступил с решительным требованием прекратить вмешательство во внутренние дела Афганистана.
   На этом фоне явным диссонансом прозвучало тогда заявление министра иностранных дел Великобритании Дж. Хау, сделанное им в интервью Би-би-си. В нем он представил вывод советских войск из Афганистана, как признание СССР того факта, что советская военная помощь Афганистану, была катастрофой, которой следовало как можно быстрее положить конец. Президент США также приветствовал вывод советских войск из Афганистана на пресс-конференции в Белом доме. Однако, как передало тогда агентство Рейтер, он отказался принять советское предложение о прекращении поставок вооружений афганской оппозиции.
   Тем временем кровь продолжалась литься. Мятежникам продолжали поступать снаряды для обстрелов мирного населения, зенитные ракеты "Стингер", поражающие гражданские самолеты с людьми на борту. Подтверждением тому явилось сообщение ЮПИ, в котором говорилось, что в результате очередного обстрела Кабула семь человек были убиты. Четверо из них были дети, погибшие от взрыва снаряда.
   Советский Союз выступил с предложением о проведении международной конференции в целях урегулирования положения в Афганистане. Однако "президент" оппозиционного правительства Моджаддеди, отверг его, заявив, что "афганцы решили продолжать вооруженную борьбу против кабульского режима, что является единственным решением проблемы".
   20 мая в Кабуле проходит заседание Лоя джирги. Она одобрила деятельность правительства по отпору агрессии Пакистана и постановила продлить чрезвычайное положение в стране еще на шесть месяцев.
   5 июня в Пакистан прибывает делегация народного комитета "Надежда" по вопросу спасения советских военнослужащих, попавших в плен в ходе боевых действий на территории Афганистана, и находящихся, по непонятной причине, в Пакистане. В ходе встречи делегации с лидерами вооруженной оппозиции Моджаддеди и Хекматиаром, которая происходила в Пешеваре, была достигнута договоренность об обмене военнопленными. Советских военнопленных должны были обменять на моджахедов, находящихся в плену у афганского правительства.
   Всего, по данным МО СССР, пропавших без вести советских военнослужащих, было 315 человек. Правда, точная цифра, к сожалению, не известна и по сей день.
   Больно говорить о пропавших без вести солдатах, но еще больнее говорить о погибших в этой войне.
   Вот цифры погибших в Афганистане советских солдат и офицеров, которые опубликовал Генеральный штаб ВС СССР 17 августа 1989 года:
   В 1979 году - 86 человек, в 1980 году - 1484 человека, в 1981 году - 1298 человек, в 1982 году - 1948 человек, в 1983 году - 1446 человек, в 1984 году - 2343 человека, в 1985 году - 1868 человек, в1986 году - 1333 человека, в1987 году - 1215 человек, в 1988 году - 759 человек, в 1989 году - 53 человека. Всего боевые потери советских солдат и офицеров за весь период войны составили 13 833 человека. Правда, здесь почему-то не учтены те, кто скончался от ран и болезней в военных госпиталях...
  
   Впервые официальный представитель Исламабада признал факт гибели в Бадабере советских военнопленных в беседе с представителем российского посольства в декабре 1991 года. На вопрос российской стороны по поводу останков, пакистанец подчеркнул, что ни о каких останках не может быть и речи, поскольку "взрывом все живое было уничтожено". Это признание последовало лишь после того, как факт участия советских военнослужащих в вооруженном восстании в Бадабере, подтвердил на переговорах с российской стороной Б. Раббани в ноябре 1991 года.
   Российская сторона неоднократно обращалась к пакистанской стороне с просьбой разрешить посещение лагеря, но всегда получала отказ...
   Долгое время считалось, что участников и свидетелей этой трагедии нет. Они все погибли. Отсутствовали сведения не только о подлинных их фамилиях, но и их мусульманских именах, которые давались всем попавшим в плен советским военнослужащим.
   И только спустя семь лет, в начале 1992 года, заместитель министра иностранных дел Пакистана Шахтияр Хан официально передал имена участников восстания. Правда, только шести. Их фамилии и другие установочные данные будут опубликованы в газете "МК", спустя лишь тринадцать лет. (Очерк Юлии Калининой "Герои Бадабера" "МК" 4-11 мая 2005 года).
   А еще два года спустя, в очерке Евгения Кириченко "Восставшие в аду Бадабера" (Еженедельник "Труд" за 6,13 июня 2007 года), со ссылкой на пока единственного свидетеля этих событий Носиржона Рустамова, проживающего в настоящее время в Узбекистане, названы еще пять участников восстания.
   Из предполагаемых двенадцати участников трагедии, стало известно только об одиннадцати. Вот их имена:
   1.Рядовой Васьков Игорь Николаевич, 1963 г.р., Костромская область.
   2.Ефрейтор Дудкин Николай Иосифович, 1961 г.р., Алтайский Край.
   3.Младший сержант Коршенко Сергей Васильевич, Украина.
   4.Рядовой Левчишин Сергей Николаевич, 1964 г.р., Самарская область.
   5.Рядовой Саминь Николай Григорьевич,1964 г.р., Казахстан.
   6.Рядовой Зверкович Александр Николаевич, 1964 г.р., Беларусь.
   7.Рядовой Носиржон Рустамов, Узбекистан.
   8.Варварян Михаил.
   9.Шевченко Николай Иванович, Украина.
   10. Рядовой Шипеев Владимир, Россия.
   11. Сержант Боканов Сергей, Россия.
   Из первых шести официально установленных участников восстания, правительственными наградами (посмертно) награждены двое:
   В 2003 году Николай Саминь, Указом Президента Казахстана награжден орденом "Айбын" ("Доблесть").
   В 2003 году сержант Коршенко Сергей, Указом Президента Украины награжден орденом за "Мужество 3 степени".
  
   В последнее время вокруг событий в Бадабера развернулись довольно бурные дискуссии. Появлялись новые фамилии участников восстания, правда, почему-то без ссылок на источники. Никто не спорит, что эти, новые фамилии участников восстания могли быть в Бадабера. Но они могли быть там и ранее.... Хотелось бы напомнить всем вступившим в дискуссию, что есть живой свидетель тех кровавых событий, который в настоящее время проживает в Узбекистане, о ком никто почему-то не вспоминает. Имя ему Носиржон Рустамов. Наверняка с ним по этому поводу беседовали сотрудники спецслужб и России и Узбекистана. Им были названы только двенадцать участников из числа советских военнопленных, которые находились в Бадабера на тот период, что абсолютно соответствует официальным источникам. И автор этих строк, еще в конце апреля 1985 года получивший информацию о восстании, позднее перепроверенную через Пакистанскую резидентуру КГБ, также подтверждает слова Носиржона Рустамова. Хотелось бы знать, почему кто - то, упорно желая умалить героизм участников восстания, замалчивает этого живого свидетеля тех событий. Уже договорились до того, что взрыв складов произошел от выстрела пакистанской пушки. И якобы об этом сказал он, Носиржон Рустамов. Не говорил такого Рустамов. Да, он не принимал участия в восстании. Но он не был и предателем...
  
   Год за годом время отдаляет нас от войны в Афганистане. Все уже в прошлом. Это уже история, которая никогда не бывает обратимой. И эта история уже дала принципиальную оценку ввода советских войск в Афганистан. Он признан ошибкой. Ошибкой, которая унесла десятки тысяч жизней. Исковерканы судьбы сотням тысяч людей. Руководители СССР, принимая роковое решение, проигнорировали исторический опыт других стран в Афганистане, - стране особой специфики и контрастов. Они прекрасно знали, что Великобритания за годы существования империи проиграла три войны в Афганистане, чему способствовало нежелание знать того, что казалось бы, СССР должен был бы учесть в своей политике в этой стране.... А именно: "... НАРОД, ПРОЖИВАЮЩИЙ В СТРАНЕ ГОР, РАСПОЛОЖЕННЫХ В ГЛУБИННОЙ ЧАСТИ АЗИИ, ГДЕ КАМЕННЫЕ ПУСТЫНИ, СУХИЕ СТЕПИ, ВЫСОКИЕ ХРЕБТЫ ГИНДУКУША, С ЕГО ВЕЧНЫМИ СНЕГАМИ, И ЦАРСТВО СУБТРОПИКОВ ДЖЕЛАЛАБАДСКОЙ ДОЛИНЫ, ПЕРЕД ЛИЦОМ УГРОЗЫ ИНОСТРАННОГО ПОРАБОЩЕНИЯ, НЕСМОТРЯ НА ОСТРЫЕ МЕЖПЛЕМЕННЫЕ РАЗНОГЛАСИЯ И ВРАЖДУ, БЕЗ КОЛЕБАНИЙ, ПО ВЗАИМНОМУ СОГЛАСИЮ, ВРЕМЕННО ПРЕКРАЩАЮТ ВРАЖДОВАТЬ, ОБЪЕДИНЯЯ ВСЕ СВОИ СИЛЫ ПРОТИВ ОБЩЕГО ВРАГА И ВМЕСТЕ ВЕДУТ БОРЬБУ В ИНТЕРСАХ СВОЕЙ РОДИНЫ И СВОБОДЫ..."
   И можно было сразу понять, что основная масса населения Афганистана, стране, где из поколения в поколение передаются легенды и предания о мужественной борьбе своих предков за свободу и независимость, увидела во вводе советских войск, именно эту угрозу, - угрозу нового порабощения...
  
   1997 год.
  

Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2018