Николай II с 23 февраля находился в Могилеве в ставке. Получив 27 февраля известие о беспорядках в столице, он предпринял попытку вернуться в Царское село. Однако восставшие солдаты не пропустили царский поезд, и 1 марта он вынужден был остановиться в Пскове. Ночью 2 марта состоялся 4-х часовой разговор по прямому проводу (от 3 часов 30 минут до 7 часов 30 минут) председателя Государственной Думы М.В. Родзянко и генерал-адъютанта Рузского, в ходе которого Родзянко заявил, что не видит иного выхода из сложившегося положения кроме отречения Николая в пользу его несовершеннолетнего сына Алексея при регентстве брата царя великого князя Михаила. Николай медлил, но получив телеграммы от всех командующих фронтов о необходимость его отречения, наконец, согласился передать трон сыну. Однако в последний момент он передумал и отрекся за себя и за Алексея, который в этот момент находился в Царском селе, в пользу Михаила.

Встреченная с энтузиазмом Февральская революция 1917 года хоть и покончила в России с абсолютной монархией, очень скоро разочаровала революционно настроенные "низовые слои" - армию, рабочих и крестьян, которые ожидали от неё завершения войны, передачи земли крестьянам, облегчения условий труда для рабочих и демократического устройства власти. Вместо этого Временное правительство продолжило войну, заверив западных союзников в верности своим обязательствам; летом 1917 года по его приказу началось масштабное наступление, закончившееся катастрофой из-за падения дисциплины в армии. Попытки провести земельную реформу и ввести 8-часовой рабочий день на фабриках блокировались большинством во Временном правительстве. Самодержавие не было окончательно отменено - вопрос, быть России монархией или республикой, Временное правительство отложило до созыва Учредительного собрания. Усугубляла положение и нарастающая анархия в стране: дезертирство из армии приняло гигантские масштабы, в сёлах начались самовольные "переделы" земли, были сожжены тысячи усадеб помещиков. Польша и Финляндия провозгласили независимость, в Киеве на власть претендовали национально настроенные сепаратисты, а в Сибири было создано собственное автономное правительство.

Одновременно с этим в стране сложилась мощная система Советов рабочих и солдатских депутатов, ставшая альтернативой органам Временного правительства. Советы начали формироваться ещё во время революции 1905 года. Их поддерживали многочисленные фабричные и крестьянские комитеты, милиция и солдатские советы. В отличие от Временного правительства, они требовали немедленного прекращения войны и реформ, что находило всё большую поддержку среди озлобленных масс. Двоевластие в стране становится очевидным - генералы в лице Алексея Каледина и Лавра Корнилова требуют разгона Советов, и Временное правительство в июле 1917 года проводит массовые аресты депутатов Петроградского Совета, и в это же время в Петрограде проходят демонстрации под лозунгом "Вся власть - Советам!" Вот тогда и был арестован Меер Трилиссер...

Большевики взяли курс на вооружённое восстание в августе 1917 года. 16 октября ЦК большевиков принял решение о подготовке восстания, через два дня после этого Петроградский гарнизон заявил о неподчинении Временному правительству, а 21 октября совещание представителей полков признало Петроградский совет единственной законной властью. С 24 октября отряды Военно-революционного комитета заняли ключевые пункты Петрограда: вокзалы, мосты, банки, телеграфы, типографии и электростанции.

Временное правительство готовилось к этому восстанию, но произошедший в ночь на 25 октября переворот явился полной неожиданностью для него. Вместо ожидаемых массовых демонстраций полков гарнизона отряды рабочей красной гвардии и матросов Балтийского флота просто взяли под свой контроль ключевые объекты - без единого выстрела поставив точку в двоевластии в России. Утром 25 октября под контролем Временного правительства оставался лишь Зимний дворец, окружённый отрядами красной гвардии.

В 10 часов утра 25 октября Военно-революционный комитет выпустил воззвание, в котором сообщал, что вся "государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов". В 21:00 холостой выстрел орудия крейсера Балтийского флота "Аврора" подал сигнал к началу штурма Зимнего дворца, и в 2 часа ночи 26 октября Временное правительство было арестовано.

Вечером 25 октября в Смольном открылся II Всероссийский съезд Советов, провозгласивший переход всей власти к Советам.

26 октября съезд принял Декрет о мире, предлагавший всем воюющим странам приступить к переговорам о заключении всеобщего демократического мира, и Декрет о земле, согласно которому, помещичья земля подлежала передаче крестьянам, а все недра, леса и воды национализировались.

Съезд также сформировал правительство, Совет народных комиссаров во главе с Владимиром Лениным - первый высший орган государственной власти Советской России.

29 октября Совнарком принял Декрет о восьмичасовом рабочем дне, а 2 ноября - Декларацию прав народов России, которая провозгласила равенство и суверенность всех народов страны, отмену национальных и религиозных привилегий и ограничений.

23 ноября был издан декрет "Об уничтожении сословий и гражданских чинов", провозгласивший юридическое равенство всех граждан Росси

Одновременно с восстанием в Петрограде 25 октября Военно-революционный комитет Московского Совета тоже взял под свой контроль все важные стратегические объекты Москвы: арсенал, телеграф, Государственный банк и т. д. Однако 28 октября Комитет общественной безопасности, возглавляемый председателем городской думы Вадимом Рудневым, при поддержке юнкеров и казаков начал военные действия против Совета.

Бои в Москве продолжались до 3 ноября, когда Комитет общественной безопасности согласился сложить оружие. Октябрьская революция была сразу поддержана в Центральном промышленном районе, где местные Советы рабочих депутатов уже фактически установили свою власть, в Прибалтике и Белоруссии Советская власть утвердилась в октябре - ноябре 1917 года, а в Центрально-Чернозёмном районе, Поволжье и Сибири процесс признания Советской власти затянулся до конца января 1918 года.

До Февральской революции Брусилов не был "добрым дедушкой", а скорее наоборот, он был ревностным служакой, не останавливавшимся перед самыми крайними методами для наведения порядка в своих войсках. Не случайно он был награждён орденами Святого Георгия 4-й (ВП 23.08.1914) и 3-й (ВП 18.09.1914) степени, да и генерал-адьютантские вензеля на погоны были тогда высочайшей наградой в Российской империи для военного человека.

Надо отдать должное А.А. Брусилову. Он умел быть популярным в войсках, это отмечали и его друзья и его недоброжелатели, коих тоже хватало.

Его военный талант не подлежит сомнению. Русская армия была обязана ему рядом блестящих побед, одержанных в Великую войну над австрийцами. Два георгиевских креста, звание генерал-адъютанта и пост Главнокомандующего были достойными наградами для этого выдающегося генерала.

Но Брусилов оказался несравненно талантливее в чисто военном деле, чем вообще в жизни и особенно в области нравственных качеств. Тут некоторые его поступки вызывали справедливое негодование и даже возмущение. Еще до революции замечалась за ним склонность к угодничеству.

Когда великий князь Николай Николаевич, только что на маневрах разнесший Брусилова, тогда начальника 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии, за завтраком обратился к нему с ласковым словом, - Брусилов, - схватил руку великого рассказывали мне очевидцы, - князя и поцеловал ее.

То же проделал он, когда в апреле 1916 г. под Перемышлем когда Государь поздравил его генерал-адъютантом.

Это, однако, не помешало царскому генерал-адъютанту заявлять в начале революции, что он давно стал социал-революционером. Зато, как он низкопоклонничал перед высочайшими особами, так он стал теперь низкопоклонничать перед новыми правителями. Будучи Верховным Главнокомандующим, он всячески заискивал и лебезил перед Керенским и даже перед солдатами.

У меня и теперь еще стоит в глазах встреча на Могилевском вокзале прибывшего в Ставку нового Верховного - генерала Брусилова. Выстроен почетный караул, тут же выстроились чины Штаба, среди которых много генералов. Вышел из вагона Верховный, проходит мимо чинов Штаба, лишь кивком головы отвечая на их приветствия.

Дойдя же до почетного караула, он начинает протягивать каждому солдату руку. Солдаты, с винтовками на плечах, смущены, - не знают, как подавать руку. Это была отвратительная картина.

И всё это совмещалось у него с, по-видимому, глубокою религиозностью. И во дни революции он продолжал аккуратно посещать церковь, выстаивая службу на коленях и усердно отбивая поклоны.

Не буду говорить об его революционных поездках по фронту, когда он, пытаясь оправдать свою теорию, - что на войско надо действовать только словом, - говорил до потери голоса с автомобиля, с балконов и даже с деревьев, на которые залезал.

Отошедши от своих, он не пристал к чужим. Большинство своих прониклось к нему презрением, чужие едва ли оценили его. Увольнение его (21 июля 1917 г.) от должности Верховного вызвало в Ставке не просто радость, а злорадство".

Был ли ошибкой отказ от наступления на Юго-Западном фронте? Мне кажется, что это была целенаправленная акция по подрыву боеспособности армии. Успешное продолжение наступления могло принести победу над Германией, но вместе с этим и укрепление царской власти. В этом случае никакой политический переворот в Российской империи был бы невозможен.

А ведь нараставшее политическое напряжение постепенно превращало высших военачальников в вершителей судеб России. По крайней мере, так думалось многим из них. Принадлежал к этим "многим" и Брусилов. Впрочем, история показала, что, как и его единомышленники-генералы, он жестоко просчитался. Но в тот момент, в канун "Февраля 1917 г.", Алексей Алексеевич более всего был недоволен тем, что летом 1916 г. у него была отнята слава победителя австро-германского блока. Нетрудно предположить, что прежде весьма аполитичный, теперь Брусилов едва ли мог оказаться среди ярых защитников старого строя.

А. А. Брусилова, как и многих других патриотов, искренне любящих свою Родину, рождение Советской России застало врасплох. Осенью 1917 г. Брусилов находился в Москве. Дом Брусиловых неподалеку от здания Московского военного округа в дни "кровавой недели" (26 октября - 2 ноября 1917 г.) оказался в самом центре боев. В эти "жуткие октябрьские дни" генерал никуда не выходил из своего кабинета. Но беда настигла его и в стенах собственного дома. В 6 часов вечера 2 ноября, когда сражение за Москву между сторонниками и противниками власти Советов уже практически завершилось, а на улицах происходили лишь отдельные стычки, мортирный снаряд попал в дом Брусиловых и разорвался в коридоре. Осколки в нескольких местах перебили правую ногу генерала. Заботы по лечению взял на себя крупный хирург С. М. Руднев, у которого в лечебнице Брусилов и пролежал восемь месяцев. Во время болезни его посетило множество самых разных лиц всех рангов - русских и иностранцев.

Приходили к нему вести и от генерала М. В. Алексеева, одного из "отцов" Белого движения на юге России. Брусилов сочувствовал начавшейся борьбе "белой гвардии" против большевистской власти и охотно передавал людям, которые представлялись ему участниками этой борьбы, немалые денежные суммы. Эти деньги поступали к Брусилову от огромного числа жертвователей всех званий и состояний, полагавших, что прославленный генерал найдет им достойное применение. Но вскоре Алексей Алексеевич заподозрил неладное. Борцов против большевизма за "русское дело", выполнявших "поручения" своих военных вождей, или просто "неведомых людей", выдававших себя за таковых, нашлось слишком много. Брусилов рассказывал: "Мне привозили деньги, которые я поручал доставлять на юг генералу Алексееву. Ко мне приезжали без конца офицеры с рассказами и поручениями от Алексеева и других генералов. Но все это было настолько бестолково, хаотично и иногда смахивало на шантаж и легкое вымогательство, что очень скоро я стал задумываться, прав ли я, отдавая неведомым людям множество денег, мне поручаемых для русского дела?"

В июле 1918 г. Брусилов покинул клинику, а уже в начале сентября был арестован. После покушения на В. И. Ленина в стране начался "красный террор". В качестве заложников в Москве и Петрограде было арестовано немало бывших военных, чиновников и православных священников.

Арестованного Брусилова никто ни в чем не обвинял. Сам арест был произведен из-за письма военного английского агента Локкарта, который в этом письме писал своему правительству о том, что он надеется произвести переворот в Москве и захватить все советское правительство, для чего нужно было подкупить командира одного из латышских полков, согласившегося на это дело. А после устранения большевиков Локкарт предлагал провозгласить диктатором генерала Брусилова, считая его очень популярным в народе. Советские газеты запестрили заголовками о принадлежности Брусилова к офицерской организации, которая собиралась в Москве.

Узнав все это, Брусилов написал Ф. Э. Дзержинскому, как народному комиссару по внутренним делам, обращаясь к наркому с просьбой объяснить причину собственного ареста. В ответ на это Дзержинский сам приехал на следующий день к генералу. Во время встречи Брусилов сказал Дзержинскому о своей непричастности к "заговору Локкарта". Тем не менее, Дзержинский отказался выпустить генерала на свободу, аргументируя это тем, что он все равно опасен для советской власти, потому как при его популярности Алексей Алексеевич может единолично совершить переворот. И поэтому, не имея оснований в чем-либо подозревать Брусилова, арест с него не сняли. Через две недели после этой беседы узника перевели в подвальное помещение Судебных установлений в Кремле. Всех находившихся там ранее министров Временного правительства расстреляли в ответ на покушение на Ленина. Помещение было тесное, темное. Здесь состояние здоровья генерала ухудшилось.

В то время жена Брусилова Надежда Константиновна обивала пороги кабинетов, хлопоча об освобождении мужа. Виделась она и с Дзержинским, писала ему письма-прошения об освобождении мужа. Все эти хлопоты оказались не напрасны, и генерал был освобожден. С конвоиром-латышом, в автомобиле его доставили домой. Но надзор с Брусилова не сняли, в последующие два месяца генерал находился под домашним арестом, при нем постоянно состояли два дежурных чекиста. Тем временем, следствие по делу "заговора Локкарта" продолжалось. В ходе следствия причастность Брусилова к контрреволюционному подполью обнаружена не была, и потому 25 октября 1918 г. Брусилов был оправдан, с него сняли и домашний арест.

Зима 1918-1919 гг. стала для семьи Брусиловых настоящим бедствием. Бывший полководец и его супруга голодали, отопление в их доме отсутствовало. Спасала помощь многих, зачастую совсем незнакомых людей, помнивших славное имя.

Впрочем, на протяжении всего 1919 г. имя генерала Брусилова продолжало постоянно присутствовать и в различных политических расчетах и комбинациях, привлекая к себе внимание и красных, и белых. Сам Алексей Алексеевич был не в силах скрыть своих симпатий к Белому движению. Об этом знали, или, во всяком случае, это предполагали многие москвичи. Они воспринимали Брусилова как этакого неофициального посланника белых в "Красной Москве". Когда армии А. В. Колчака, А. И. Деникина и Н. Н. Юденича добивались побед, популярность Брусилова резко возрастала. Напротив, внимание общества к герою Луцкого прорыва угасало по мере отступления белогвардейцев. Позднее Брусилов писал: "Я лично наблюдал на себе и на своей семье, как отражались успехи белых наступлений на настроении москвичей. То прилив их, целыми отрядами, на мою квартиру, с милыми улыбками и любезностями, то вдруг отлив, даже на улице бегут в сторону, будто боясь себя скомпрометировать перед Красной Москвой знакомством со мной. Ох, люди, люди, ничтожество вам имя, в большинстве!.. То восторг и каждения "Александру Васильевичу" (Колчак), то "Антону Ивановичу" (Деникин), воспоминания о знакомствах и встречах, даже иногда о родстве с ними, то ликование и бесконечные звонки в мою квартиру, то вдруг все исчезнут, никого нет... все забыли, кто это такие "Александр Васильевич" или "Антон Иванович" .

Осенью 1919 г. погиб единственный сын генерала - Алексей Алексеевич Брусилов-младший. Он поступил на службу в Красную армию, где командовал кавалерийским полком но под Орлом оказался в плену у Добровольческой армии А. А. Деникина, и, как потом выяснилось, был расстрелян. Старый генерал долгое время не верил в то, что Деникин мог решиться на такое, и склонился в пользу данной версии исчезновения сына лишь через несколько лет - при написании мемуаров . А в то решающее время (октябрь-ноябрь 1919 г.), когда потерпел крах поход Деникина на Москву, Брусилов не разочаровался в Белом деле, но, как реалист, предпочел о нем забыть, как о несбывшейся мечте. "Когда Деникин покатился от Орла назад, а у Юденича тоже ничего не вышло, я сразу поставил крест; надежда рухнула окончательно", - признавался Алексей Алексеевич. К весне 1920 г. большинство внутренних врагов советской власти оказалось повержено, лишь в Крыму оставалась "Русская армия" барона П. Н. Врангеля. Примечательно, что до того момента Брусилов так и не примкнул ни к одной из сторон. Свое бездействие и вступление в Красную армию сына он объяснял тем, что все эти долгие месяцы находился "в плену у красных".

Весной 1920 г. "плен" закончился, и Брусилов выразил желание поступить на службу в Красную армию. Гражданская война близилась к завершению, и старый генерал не очень переживал, что верх брала не та сторона, на торжество которой он надеялся в 1918-1919 гг. Брусилов вновь был полон оптимизма: "Что такое большевизм? Пустяки, тяжелая форма кори. Пусть только кончится Гражданская война, в которой Европа только вредит своей безалаберной помощью, сегодня нашим, завтра вашим, и мы в два счета справимся с этой бедой". Итак, Алексей Алексеевич, вернувшийся на службу, был убежден в скором преодолении братоубийственной смуты, а также в грядущем постепенном изживании "большевизма", подобно "тяжелой формы кори". Он снова верил в Россию.

В Советской России существовало несколько форм использования "старорежимных" "военных специалистов". В одних случаях их направляли на командно-штабные должности, в других - назначали в учреждения снабжения и тыла, в третьих - привлекали к военно-научной работе. Поначалу Брусилов выбрал именно научную работу, но вскоре отказался от нее из-за недостатка времени. А его отказ от военно-научной деятельности был вызван началом советско-польской войны: 25 апреля 1920 г. польская армия развернула наступление против Советской России, и уже 7 мая поляки взяли Киев.

Брусилов следил за происходящим с тревогой. Наряду с польским вторжением, его взволновало то обстоятельство, что русские белогвардейцы, сражавшиеся против советской власти (в частности, на юге), теперь воевали фактически совместно с поляками. "Для меня было непостижимо, - писал Брусилов, - как русские, белые генералы ведут свои войска заодно с поляками, как они не понимали, что поляки, завладев нашими западными губерниями, не отдадут их обратно без новой войны и кровопролития. Как они недопонимают, что большевизм пройдет, что это временная, тяжелая болезнь, наносная муть. А поляки, желающие устроить свое царство по-своему, не задумаются обкромсать наши границы. Я думал, что пока большевики стерегут наши бывшие границы, пока Красная армия не пускает в бывшую Россию поляков, мне с ними по пути. Они сгинут, а Россия останется. Я думал, что меня поймут там, на юге. Но нет, не поняли!..". Последняя фраза относилась, конечно, к врангелевцам.

1 мая 1920 г. начальник Всероссийского Главного штаба Красной армии Н. И. Раттель получил письмо А. А. Брусилова:

"Милостивый Государь, Николай Иосифович!

За последние дни пришлось мне читать ежедневно в газетах про быстрое и широкое наступление поляков, которые, по-видимому, желают захватить все земли, входившие в состав Королевства Польского до 1772 года, а может быть и этим не ограничатся. Если эти предположения верны, то опасения правительства, сквозящие в газетах, понятны и естественны. Казалось, что при такой обстановке было бы желательно собрать совещание из людей боевого и жизненного опыта для подробного обсуждения настоящего положения России и наиболее целесообразных мер для избавления от иностранного нашествия. Мне, казалось бы, что первою мерою должно быть возбуждение народного патриотизма, без которого крепкой боеспособной армии не будет. Пора нашему народу понять, что старое павшее правительство было не право, держа часть польского братского народа в течении более столетия насильственно под своим владычеством. Свободная Россия правильно сделала, немедленно сняв цепи со всех бывших подвластных народов, но освободив поляков и дав им возможность самоопределится и устроится по своему желанию, вправе требовать того же самого от них, и польское нашествие на искони принадлежавшие русскому православному народу земли необходимо отразить силою. Как мне кажется, это совещание должно состоять при главнокомандующих, чтобы обсуждать дело снабжения войск провиантом, огнестрельными припасами и обмундированием. Что же касается до оперативных распоряжений и плана войны в особенности, то в эту область совещание ни в каком случае вмешиваться не может. Как личный мой опыт, так и военная история всех веков твердо указывает, что никакой план, составленный каким бы то ни было совещанием, не может выполняться посторонним лицом...".

Ответ не заставил себя ждать: "Глубокоуважаемый Алексей Алексеевич, сообщаю, что сего числа подписан приказ РВСР об образовании при Главном командовании Особого совещания под вашим руководством" . Вышел этот приказ 5 мая 1920 г. Тут же сообщался и состав совещания: А. А. Брусилов (председатель), А. А. Поливанов, А. М. Зайончковский, В. Н. Клембовский, А. И. Верховский, Д. П. Парский, П. С. Балуев, А. Е. Гутор, А. А. Цуриков, М. В. Акимов, А. К. Александров, И. И. Скворцов, К. Х. Данишевский, Л. П. Серебряков (9).

Само обращение Брусилова вышло в "Правде", главной партийной газете РКП(б), 5 мая 1920 г. Все это очень взволновало общество. По этому поводу Брусилов писал: "Один из моих друзей слышал от одного еврея, близкого "сферам", странную фразу при разговоре обо мне:

- Вы понимаете, нам это нужно для радио!

-Вот архаровцы! У меня душа разрывается за Россию, а они жонглируют моим именем на весь мир!" .

Создание Особого совещания и вправду, сразу приобрело номинальный и пропагандистский характер. Имена известных в прошлом генералов призваны были стать иллюстрацией широкого признания советской власти. (Правда, в ближайшее же время после открытия Особого совещания участников его стали арестовывать. Зайончковский и Гутор были первыми, далее шел Клембовский и близкие к нему генералы.)

Вся работа совещания заключалась в призыве к бывшим офицерам, оставшимся не у дел, пополнить ряды Красной армии. Но в условиях серьезной внешней опасности патриотический призыв военачальников царской армии возвещал о прекращении внутренней смуты. На одном из первых заседаний Брусилов поставил вопрос о том, чтобы от имени совещания обратиться с соответствующим воззванием. "Воззвание ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились" было написано Брусиловым и помещено 30 мая 1920 г. в "Правде" и в других советских газетах за подписями председателя и почти всех членов совещания - бывших царских генералов (фамилий большевиков Л. П. Серебрякова, И. И. Скворцова и К. Х. Данишевского там поставлено не было). Призвав воспрепятствовать попыткам Польши "отторгнуть от нас земли с искони русским православным населением" (в чрезвычайных обстоятельствах тех дней советская цензура была вынуждена пропустить даже слово "православным"), совещание обратилось к офицерам бывшей царской армии с призывом вступить в ряды Красной армии ради борьбы с внешним врагом. "В этот критический исторический момент, - говорилось в воззвании, - мы, ваши старшие товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к Родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их вам ни нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную армию, на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской Рабоче-Крестьянской России вас ни назначило, и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку-Россию".