ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Осипенко Владимир Васильевич
Комбат

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.59*23  Ваша оценка:

Комбат

В армии всё точь-в-точь

как у бойскаутов, но скауты

находятся под присмотром взрослых.

Блейк Кларк

      ВДВ - узкая улица. Лет через пять службы в этих войсках большинство друг друга знают. Нет, я, конечно, могу не знать кого-то из офицеров. И даже не слышать о нём. Ну, не пересекался! Ты из другой дивизии, но тоже, случается, именно с этим не довелось встретиться. Бывает, но настораживает. Но, чтобы подошёл кто-то третий и тоже ничего об этом человеке не слышал, такого не бывает! Войска, как огромный котёл, варят нас в общем соку в училище и академии, на бесчисленных сборах и соревнованиях, учениях и совместных десантированиях, горячих командировках и на стыдливо переименованных войнах, а командующие с управлением кадров тщательно перемешивают, чтобы не прилипало и не пригорало. Успешно, надо сказать, перемешивают. Редким "блатным", удавалось отсидеть всю службу в тёплом месте, за чьей-то спиной.
      Моего нового комбата знали многие, а слышали о нём, практически все. Стоило только назвать фамилию, сразу "А, этот тот Очеретяный!" и начинали пересказывать про его дебют на училищном полигоне. И я не буду изменять традиции и начну с того же.
      В РКПУ закончилась абитура, и началось "счастливейшее" время всех солдат - курс молодого бойца. Первые шаги на пути воина. Изощрённое непрерывное издевательство над растущими организмами, оторванными от маминой юбки и привыкающими к запаху портянки. Незабываемая серия впечатлений. Одно из них - подготовительное упражнение из автомата. Ну, все же помнят: три патрона, грудная с кругами на сто метров, отстрелялся одиночными, доложил: "Курсант Петровивановсидоров стрельбу закончил!" "Элементарно, Ватсон", если бы не фамилия стрелка и не профессиональная глуховатость начальника кафедры огневой подготовки.
      Сельцы, лето, утро, стрельбище, птички поют. На фоне этой идиллии в воздухе витает угроза: заготовкам под будущих защитников Родины дадут в руки патроны. Как на первом прыжке с именинников разве что пыль не сдувают. Чтобы не намочили в росе ХэБэ даже постелили плащ палатки. Сигналист, наблюдатель, раздатчик боеприпасов. Всё, как в наставлении по огневой подготовке. Вот только на картинках там военные покрасивше. А тут зелёные курсачи в полевой форме на вырост. Эдакий строй филиппков-переростков. На ушах пилотки, ноги в голенищах сапог, как карандаши в стакане. Вооружены и заинструктированы до потери сознания. Дышат по команде сержантов. Умения ноль, но желание прёт через край. Живая угроза не только империализму! За ними глаз да глаз! Поэтому путёвку в огневую жизнь даёт не рядовой преподаватель огневой подготовки, а сам полковник Кудайбергенов, для удобства злыми на язык курсантами (не из нашего батальона) прозванный "Кудабежиш".
      Отстрелялись. Все по очереди пискляво доложили. Доходит черёд до моего будущего комбата, тот бодро:
      - Курсант Очеретяный стрельбу закончил!
      Полковник Кудайбергенов, поморщился. Сам вольный сын степей он никаких вольностей на стрельбе не терпел. Ни в чём. В том числе и в докладах.
      - Товарыс курсант, доложите, как положено!
      Так он и докладывает, как положено:
      - Курсант Очеретяный стрельбу закончил!!
      По строю лежащих на огневом рубеже будущих десантных командиров прокатился ехидный смешок. Практически святотатство на первой стрельбе! Как назло все свои офицеры задействованы в тылу на других точках. На широком лице лучшего методиста кафедры и так бронзовом от загара, добавилось ещё что-то бордовое. Даже белки узких глаз покраснели. Ему, способному выполнить это упражнение стоя и с одной руки, прослужившему в ВДВ в два раза больше, чем эта сопля живёт на свете, пытаются хамить. Кудайбергенов подступает ближе и, сцепив зубы и пришепётывая от злости больше обычного, цедит:
      - Ессё раз...
      - Курсант Очеретяный стрельбу закончил!!!
      Какая-то собака уже начала ржать в голос. Полковнику не просто показали красную тряпку. Его этой грязной тряпкой прилюдно отхлестали по морде. Кудайбергенов на своих кривых ногах довольно шустро рванул к лежащему курсанту, спотыкаясь о конечности и тела его товарищей, и проорал, наклонившись над самым ухом:
      - Слусай, сынок. Я не спрасиваю, как ты стрелял, одиночными или осередями! Доложись ессё раз не по форме, я тебе...
      Ну что, скажите, бедному курсанту с такой фамилией делать? Тем более, когда лежишь на рубеже, раскорячившись: правая нога - продолжение корпуса, а левая отброшена под углом тридцать градусов. Сапог же полковника Кудайбергенова - в обычной жизни душевного и безобидного старикана - вот он рядом с твоим "колокольцами"?
      Одновременно с резким сдвиганием ног в коленках последовал не доклад, а вопль души:
      -Курсанточеретяныйстрельбузакончилфамилиятакая!!!
      Сапог полковника замер, как на скульптуре футболиста, который вот-вот пнёт бронзовый мяч. Рот открыт:
      - Сто?!!!
      Народ прорвало.
      - У него фамилия ОчеретЯный!!!
      Почти хором, хрюкая, повизгивая и вытирая слёзы, орут остальные стрелки. Некоторые начинают совсем не по наставлению хвататься за живот. До Кудайбергенова медленно доходит. Смачно плюёт на землю и сам начинает ржать. Луноликая физиономия буквально искрится весельем, глаз совсем не видно.
      - Так бы сразу и сказал! Смисная фамилия!
      Ага, нашёл причину смеха! Весельчак, блин, у самого, можно подумать, фамилия Иванов!
      Вот так ненавязчиво, с лёгкой руки "Кудабежиш", юный Очеретяный стал достоянием курсантского фольклора.
      Но тут комбат, был скорее жертва. Гораздо больше его характеризует дебют в кухонном наряде. Там все горазды зелёным курсантам задачи с подковыркой ставить. Не тупо: ты туда, а ты сюда, и разговорчики в строю! Спрашивают про умение крутить пластинки да играть в шахматы, а потом торжественно подводят к горе немытой посуды или вручают перед строем самую здоровую швабру. Поэтому про свои таланты гораздо полезней помалкивать в тряпочку. Но тут один оригинал из батальона обеспечения, прапорщик гренадёрского роста и лицом отставного боксёра, перед строем первокурсников, ещё не обремененных присягой, задаёт вопрос:
      - Кто на трубе играет? У кого лёгкие крепкие?
      Курсант Очеретяный спокойно так:
      - У меня, крепкие легкие, пять литров выдуваю...
      - Ну, тогда пойдёшь макароны продувать!!!
      Ха-ха-ха!!! Хи-хи-хи!!! Го-го-го!!! В общем дружная ржачка. Всеобщая тихая радость - у соседа корова сдохла! Больше всех сам прапор угорает. Очеретяный, перекрывая общий психоз, отвечает:
      - Есть!
      Прапор, раскручивая вторую часть марлезонского балета, отводит его в кладовку, где в огромном чане насыпаны макароны. Подсовывает такой же и ставит задачу продуть. Опять спокойное "есть". Дежурный невзначай оставил приоткрытую дверь и удалился нарезать задачи остальным. Очеретяный поставил стульчик, сел и стал брать по одной макаронине и после продувки бросать в пустой чан. К щели в двери, как к Моне Лизе в Лувре, потянулись зрители. Сначала свои из наряда по столовой, потом и чужие... За дверью слышалось постоянное шушукание, иногда сдержанный смех, случалось и конское ржание, перерастающее прямо поросячий визг. Очеретяный, с олимпийским спокойствием, как будто ничего не слышал, сидел и дул.
      Для непосвящённых, доведу особенность суточного наряда по столовой. Работа, там, мягко говоря, не очень лёгкая и очень не чистая. Тонну овощей не самых свежих, чтобы не сказать гнилых, почистить, с пару-тройку тысяч тарелок, ложек, кружек перемыть (это на жаргоне недоделанных Петросянов "пластинки крутить"), ну и гектар кафеля десять раз на дню вытереть от прилипущей смеси из грязи, воды и жира (в шахматы поиграть), вынести на себе пару центнеров помоев (на паровозике покататься). Самые чистоплотные к концу наряда выглядят так, словно, их с головой пару раз курнули в эти самые помои.
      Когда отсмеялись все, началась послеужинная запара и каждая пара рук стала "кранты, не успеваем!" к Очеретяному, вроде как из жалости, подошёл помощник дежурного и "открыл ему глаза", типа, шутка это, "кончай валять дурака, пошли посуду мыть, а то парашу некому выносить"! Тут веселивший всех лопух и выдал:
      - Зови дежурного, пусть он скажет.
      Когда всё ещё улыбающийся дежурный по столовой появился в кладовке, курсант Очеретяный заявил:
      - Товарищ прапорщик, мне сержант говорит, что продувка макарон - это была такая шутка, с вашей стороны, это правда?
      Прапор служил не первый день, жабрами почувствовал подвох, поэтому погасил улыбку и ответил уклончиво:
      - Почему?
      - Потому что, если это шутка, значит, вы соизволили издеваться надо мной, будущим офицером советских воздушно-десантных войск при исполнении служебных обязанностей и ещё перед строем товарищей. Если это так, я немедленно доложу об этом начальнику политотдела и попрошу защитить мою честь и достоинство.
      Прапор посмотрел на это чудо, как смотрит солдат на вошь, потом живо представил себе, что ему скажет начпо, которому выпала счастливая возможность защитить несчастного курсанта первого курса, будущую грозу зелёных беретов, взбледнул лицом и резко посмурнел:
      - Нет, ты что? Никаких шуток, надо продуть. Мало, что туда заползло на складе. Дуй дальше.
      С этими словами выволок из кладовки за собой помощника, плотно закрыл дверь, поднёс под нос пудовый кулак и пообещал убить того, кто припашет этого ... клоуна.
      - Так он всю ночь дуть будет!
      - Хер с ним, хоть до завтрашнего вечера. Ты ему время определил? Нет, я тоже. Видишь, дует аккуратно, какие претензии? Макароны как раз на завтрашний ужин!
      Умело рассчитав время, практически до смены, курсант Очеретяный в позе не бей лежачего и даже с перекурами, как у людей, выполнял поставленную задачу, а дежурный зорко следил, чтобы его при этом никто не отвлекал.
      Когда грязные и замученные вдрызг однокашники еле приползли в роту и в умывальнике холодной водой тщетно пытались отделаться от грязи и запаха, туда с радостной улыбкой хорошо отдохнувшего человека заглянул чистенький и практически счастливый продуватель макарон.
      - Ну, что, дятлы, повеселились? Вы думали, я три года в кадетке проучился и не знал этого дешёвого прикола? Поржали всласть? Я не в обиде. Готов напостоянку забить должность продувателя...
      - Хрен тебе!!!
      - Сейчас!!!
      - Умный, блин, нашёлся!!!
      - В следующий раз...
      - В следующий раз и прапор, и вы не будете курсанта Очеретяного за убогого держать! Фу, как от вас смердит!
      ...Вот такой мне достался комбат. Подобных подвигов за ним числилось немало. Странно, но бойцы, которые почему-то про офицеров знают гораздо больше нас самих, ещё до его появления на заставе уже обожали нового командира. По каким-то непостижимым для меня признакам он уже был для них в доску свой. Правда, ко времени своего назначения к нам он откомандовал взводом, ротой и немного батальоном в Союзе, оттрубил два года в Афгане, заработал орден Красной Звезды и закончил академию Фрунзе. Это объективно. А субъективная молва же приговорила конкретно: стоящий мужик, повезло вам, придурки!!
      Повезло-то повезло, но я напрягся. От такого можно чего угодно ждать! И точно.
      Заходит такой небольшой, но весь из себя аккуратный майор, симпатичное славянское лицо, плотный, не атлет, но и не рохля, размеренный в словах и движениях, а в глазах бесенята играют. Так и ждут подставы. Но я - начальник штаба батальона - кремень, только "Здравия желаю", "Так точно" и "Никак нет". Ем глазами начальство. Разгребает неторопливо комбат свой скарб и достаёт из чемодана не водку с закуской, как обычно, а ящички, коробочки, пакетики, свёрточки сплошь с инструментом, клеями, эпоксидкой и прочей мелочёвкой, без которой в доме не обходится ни один нормальный мужик. Плюс фурнитура, метизы, бижутерия и разные заготовочки. На мой удивлённый взгляд говорит:
      - Люблю на досуге всякую мелочёвку мастерить. Великолепное средство от тоски!
      При этом небрежно берёт в руки не ножик, а какое-то чудо с инкрустированной стразами ручкой, и небрежно кладёт на стол.
      - Это ваше?!
      Глотаю слюну и, преодолевая столбняк, беру в руки ножик.
      - Осторожно, острый, - бросает через плечо комбат и продолжает ковыряться в своём скарбе, - бумагу режет навису.
      Вынимаю из кожаных ножен и тут же проверяю. От лёгкого прикосновения отполированным клинком газета на столе и клеёнка под ней, действительно, начинают расползаться. Волосы на запястье сбрились как станком с новым лезвием, зарубка на ногте появилась, словно её оставил лазер. Ручка маленькая, но ухватистая, такая вся из себя, что выпускать не хочется. Изящная гарда блестит, как золотая и оберегает пальцы, не столько от чужого оружия, сколько от случайного соприкосновения с лезвием. От небольшого усилия карандаш был перерезан пополам под геометрически правильным углом, как бревно циркуляркой.
      - Вот это да!
      Даже не заметил, что произнёс фразу вслух. Эта небольшая игрушка не восхитила, она околдовала. Я раньше думал, что не завистливый по жизни, но этот ножик сразил меня в самое сердце. Выпросить, купить, украсть - вот мысли, которые родились после прикосновения к нему. Комбат, похоже, умел и мысли читать:
      - Не продаётся. Оберег! Он со мной с первого Афгана. Могу научить сделать!
      - Разве такое можно сделать самому?
      - В цирке медведей учат курить... Если руки не из самой жо... растут, то можно.
      Я даже не заметил, что меня уже "побрили". Передо мной стоял Мастер и его авторитет на первой космической уносился куда-то ввысь. Пусть говорит, что хочет, только бы научил!
      Комбат для начала допустил к своему инструменту.
      Опять для непосвященных - инструмент пусть самый элементарный на забытых начальством и богом заставах Афганистана на вес золота. Без сильного преувеличения. Эпоксидка, наждачка, толковый металл - вещи вообще из другого мира! Отношение - трепетное. Допуск какого-нибудь "дембеля" к комбатовскому инструменту на час приравнивался представлению к правительственной награде. Да что "дембеля"! Замы терпеливо дожидались удобного момента. На зампотеха - Лазаренко - самого мастера на все руки, было жалко смотреть, когда он проходил мимо комбатовского сокровища.
      Долгими вечерами при тусклой переноске я оккупировал освободившиеся, наконец, тиски, зажимал заготовку и упорно шкрябал напильником. Сталь была хорошая, поэтому поддавалась плохо, чего нельзя сказать о нервах "сокамерников". Уже через пять минут дружным матом они пресекали на корню мой творческо-трудовой порыв, но когда в этом хоре не доставало голоса комбата, я отбрыкивался и продолжал своё, смело игнорируя обещания других замов придушить меня-гада ночью. Сколько и чего я напортил, опустим. Комбат морщился, но терпел. Подсказывал, показывал. Он оказался добрейшим человеком, умным, основательным и тщательным во всём, что делал, с удивительным чувством юмора и ...острым на язык. Чем-то похожим на свой нож.
      Через полгода я сделал свой. Комбат, практически, не стал язвить:
      - Годится для сельской местности. Можно пользоваться. Ночью. Под одеялом. Береги.
      - Само собой...
      Тем более что достался он мне совсем не просто. Особенно рукоятка. Её я смастерил из приклада доисторического мультука, найденного в кяризе у одной из наших застав. Не по доброй воле и праздного любопытства лазил. Искал труп сержанта. Того перевели к нам из полковых писарей, он провёл на заставе первую ночь и пропал. Политначальство, очевидно лучше нашего знавшего его душевные качества, решило, что заставные бойцы именно за них грохнули чадо и выбросили от греха в кяриз, благо их вокруг заставы как дырок в швейцарском сыре. Пока комбат отбивался в штабе, от многочисленных "как допустили" и "почему", я полез проверять. Жути натерпелся, но трупа не нашёл - этот сука через три недели объявился у духов - зато обнаружил пещеру и в ней: циновка, закорузлые штиблеты тридцать второго размера, разная полуистлевшая одежда и мультук кремневый, с которым, наверное, древние афганцы азартно грабили караваны не в меру смелых купцов. Металл проржавел, а деревянный приклад и ложе стало твёрдым, как камень, только ножовкой по металлу и можно взять. Намучился с ним, но сделал. Рукоять получилась гладкая, удобная, ухватистая, но красоты маловато будет. Выклянчил у комбата пару стекляшек, типа, брильянтов-изумрудов и в эту рукоятку вклеил. Красота!
      Если быть до конца честным, то мой местами острый нож был жалкой пародией на комбатовский. Но сказать это могли только те, кто видел их вместе. Таких было не очень много. Остальные так же, как я когда-то, цокали языком, восхищались и заваливали выгодными предложениями. Были, конечно, и сомневающиеся в качестве металла, древности дерева и подлинности огромного "изумруда" в рукоятке, но таких было жалкое меньшинство. Типичные завистники! Они представить не могли, что один раз за него в полку предложили даже бутылку настоящей водки, донецкого разлива. Ха!!! Две!! Я смеялся им в лицо. Как же в этот момент гордился своим ножом! Носил на ремне всегда, извлекал на свет божий по нужде и без таковой. Мне доставляло удовольствие просто держать его в руках. Распирало, чтобы кто-то ещё сказал: "А что это у тебя? Дай глянуть". Давал, но, памятуя свою реакцию на комбатовский нож, от прилипущих лап берёг зорко. Я его, а он меня.
      Вот тут наступил момент, когда по закону жанра, нужно сказать: "И вот однажды..." и рассказать, как этим самым ножом я зарезал хотя бы мышь. Штанга! Нож есть, а крови, за исключением моей собственной, и то по неосторожности, нет. От этого он не стал мне менее дорог.
      Тем более что речь не о нём, а о моём командире. Нож лишь зримое воспоминание о Геннадии Васильевиче Очеретяном - моём счастливом билете в Афгане, спокойствие и мудрость которого уберегли меня от многих глупостей, которые на войне наказываются очень строго. Часто окончательно. Речь об Офицере, Мастере и Человеке, настоящем комбате-батяне, которого боготворили бойцы, уважали офицеры и которому матери солдат до сих пор пишут письма и просят прощения за то, что не сберегли в Союзе своих сыновей, которых он вернул живыми с войны.
      Если отбросить грязь этой самой войны, климатические и бытовые особенности "Афганщины", то служба с Очеретяным это ...песня. Пусть не всегда с радостными куплетами, но без фальши! Как же прав оказался замполит полка, когда на парткоме, где нас "заслушивали" по поводу найденной бражки, после тщетных попыток развести по разные стороны баррикад и обвинить в пьянстве и антисоветчине заявил: "Да они там спелись в батальоне! Даже форму одежды одинаково нарушают!" Это он про наши неуставные ножи в одинаковых чехлах на ремнях.
      Мы, действительно, спелись за полтора года и в прямом, и переносном смысле. В прямом, любили иногда под особое настроение голосить после третьей белогвардейское:

Ой, ты, синее небо России.

Ухожу, очарован тобой.

И берёзки, как девки босые,

На прощанье мне машут рукой...

      Ни до Афгана, ни после, никогда эта песня не звучала так душевно. Даже не слышал я её после. Попробовали с комбатом спеть после замены в Каунасе в ресторане - не то! Да и кислые физиономии аборигенов не вдохновляли.
      Кстати, о пении. Бойцы запомнили другую песню комбата. С восхищением рассказывали, когда ночью реактивный снаряд, разворотив крышу, прилетел к нам в штаб, и вокруг царила огненная вакханалия, комбат, зажав в руке заветный нож и прыгая в трусах босиком по снегу, запел ещё один шлягер: "Враги сожгли родную хату!" Я в это время отлучился по важному делу и не услышал, а хотелось. Картина того стоила! Жалел только, что песни не услышал, а в остальном очень даже обрадовался. Снаряд-то угодил в мою ещё тёплую кровать! Но это другая история.
      Я про спелись... В переносном смысле, просто было редкое понимание друг друга. Не знаю, как объяснить. Вот, кажется, день изо дня делаю, что положено, а ощущение, будто делаю, что хочу. Умел комбат поставить задачу, даже самую геморройную так, что идёшь выполнять с удовольствием. То же самое видел и у бойцов. Верили, берегли и любили они его, действительно, как отца. Есть субординация, есть дистанция, но нет стены. Есть понимание, о котором сказал "доживший до понедельника" киногерой: "Счастье - это когда тебя понимают". Счастье - не счастье, а настоящее удовлетворение от того, что делаешь, уверенность, что тебя не подставят и, более того, в случае необходимости прикроют, дорого стоит и в обыденной жизни, а уж на войне втройне!
      Занесла меня нелёгкая в штаб дивизии и там, в оперативном отделе, нарвался на подполковника, которого на последнем выходе по крайней необходимости послал на три буквы. Я ещё не успел вопрос сформулировать, как он буквально заверещал:
      - Это тот самый капитан, который по радио меня на куй послал!!!
      Нашёл, блин, чем перед людьми хвалиться! Замер я у двери с открытым ртом, соотношение сил прикидываю. Их пятеро, самый младший майор, смотрят как на диковинку, заранее жалеют. Сожрать, вряд ли, но покусают, к гадалке не ходи! Комбат визг в коридоре услышал. Меня плечиком к двери оттёр и говорит:
      - Разве это послал? Вот я вас, крысы штабные, сейчас пошлю, так пошлю. Зажрались тут, мля, слово в эфире сказать не дают! С кого начать?
      Желающих не нашлось, поверили на слово.
      Потом, когда комбат вышел, разговорились, они, мол, там - в Дехсабзе - одичали совсем, никакой штабной культуры не понимают!
      - Не бери в голову, - сказал комбат, когда вышли к броне, - тронут представление, я им глотки перегрызу. Из принципа, брошу батальон и пойду замом начальника оперативного отдела, сгною всех...
      Помню, тогда сказал и сейчас говорю:
      - Спасибо.
      От души спасибо, Комбат! За службу, за школу, за дружбу.
      Отдельное - за нож-оберег. Берегу. Проверено, работает!!!
     
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
Оценка: 8.59*23  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023