ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Осипенко Владимир Васильевич
Уникум с позывным Бес 6

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 4.00*2  Ваша оценка:
   Так Бес оказался в Мурманске. Лётная молва по скорости опережает базарную, поэтому на северах о нём уже слышали. Присмотрелись. Ну чернявый, ну седой, немного старый старший лейтенант на фоне двадцатипятилетних майоров, выглядел не очень выигрышно. Проставляться за знакомство не стал. От "шила" отказался. Подозрительно, но не трагично. Посмотрим, что в небе покажет.
   Не успел Бессонов обкатать новую партию вокруг аэродрома, как узнал, что местные завтра вылетают на встречу союзническому конвою. Бросился к командиру - "Разрешите!" Какой командир когда отказывался загрузить чужого коня?
  - Над морем летали?
  - Нет.
  - Тогда в хвост за моими и ни шагу в сторону. Иначе заблудитесь, как два пальца...
   - Постараюсь.
  - Уж постарайтесь...
  Такой же лаконичный инструктаж получил Бес от командира звена, молодого старлея в меховой куртке и унтах. Тот только добавил, что миссия скорей психологическая, чем боевая. Встретить, поприветствовать союзников, сказать, что они уже под нашей защитой. А то очень нервничают после PQ-17.
   Ни такой куртки, ни унтов у Беса не было. Он об этом подумал, когда набрали высоту и потеряли из вида берег, передёрнул плечами от озноба и инстинктивно прижался ближе к ведущему. На земле, точнее на море взгляду, действительно, не было за что зацепиться. Через час полёта на горизонте появились дымы. Один, второй, третий..., двадцатый. Спустились ниже, покачали крыльями, прошли вдоль строя кораблей. Бес с удовлетворением отметил, что успел выпить топливо только из подвесного бака.
  - Ви а глэд ту си ю, - раздалось в эфире.
  - А уж мы-то как рады! Разворот. Идём домой, - приказал командир звена.
   Неожиданно эфир взорвался:
  - Аларм! Аларм!! Эа этек!!! Эа этек!!!
   Бес инстинктивно глянул на юг и хорошо различил на горизонте множество силуэтов.
  - Справа группа "Хенкелей". Торпедоносцы! - прокричал он в эфир.
  - У нас топлива едва до дому, - ответил командир. Уходим!!!
  - Я, Бес, у меня полный бак. Остаюсь!
  - Уходим! Это приказ!!!
  - Не могу, командир, прости.
  Бес с набором высоты направил свой истребитель на юг. Как "Хенкели" безнаказанно топили корабли конвоя PQ-17 в войсках до лётного состава довели. Боль и горечь душила каждого, кто слышал этот приказ. Новый конвой и снова они тут как тут. На этот раз не учли Беса. Он здесь! И отнюдь не для того, чтобы быть безучастным наблюдателем. Что он творил описал потом штатный корреспондент "Нью Йорк таймс", находившийся на борту одного из атакованных кораблей Генри Салеван.
  ... Горечь, проклятия и обида нахлынули на экипажи кораблей, когда русские самолёты ушли на восток. Они что, испугались? Нам говорили другое, что они бесстрашно сражаются. Но что это? Одинокий истребитель, отвалив от группы, устремился на встречу вражеской армаде. Занимая свои места согласно боевому расчету, экипаж с изумлением наблюдал, как одинокий краснозвёздный самолёт пронзал армаду торпедоносцев и те один за другим валились в море. Несколько вышли на дистанцию атаки, но и здесь русский своим огнём преграждал им путь. Последний из торпедоносцев упал в море, чуть не врезавшись в борт нашего корабля. Когда горизонт очистился от дыма расчёты эрликонов с изумлением увидели, что остальные торпедоносцы отвернули и пошли на юг. Многоголосое и разноязычное "ура!!!" взорвалось над палубами кораблей. Русский сделал круг и неожиданно заглох. Он сжёг всё топливо и уже не мог вернуться на базу. Спланировал и приводнился чуть не коснувшись крылом борта. К сожалению, экипажу не удалось быстро поднять героя на борт. Он получил переохлаждение и травмировал голову о приборную доску при ударе об воду. Документов при нём не оказалось. Но мы обязательно узнаем имя бесстрашного аса и познакомим с ним читателей...
   Если бы мог, Бес эту ситуацию описал бы по-другому. Торпедоносцы со своим страшным грузом под брюхом особой маневренностью не отличались, хотя прикрывались собственным огнём достаточно надёжно. Риск каждой атаки был большой, но он раз за разом прошивал своим огнём впереди идущих и проскакивал между потоков ответного огня. Он не запомнил ни количество атак, ни число сбитых, он только хлестал огнём, словно бичом стадо баранов, и отворачивал их от каравана. Когда, наконец, удалось и они отвернули, он обратил внимание, что подозрительно быстро сжёг почти всё топливо. Оглянулся назад, увидел за собой тонкий шлейф. О возврате домой не могло быть и речи. Выбрал корабль покрупнее, заранее сдвинул фонарь, надул спасательный жилет и отстегнул парашют. Удар о волны был сравним с ударом в бетонную стену. Жгучая, пронизывающая боль и... темнота.
   Англичане - моряки достойные, многовековые традиции ко многому обязывают, но и они не смогли вытащить из воды неожиданно севшего лётчика за критические пятнадцать минут. Пока отыграли "Человек за бортом!" "Стоп машины!" "Полный назад!" "Спасательный шлюп за борт!", пока вытащили ушли все тридцать. Корабельный доктор был в полном изумлении, когда у лётчика обнаружился пульс.
  - Мой бог! На такое способны разве что русские...
   Переодели, оттёрли, отогрели, но в сознание привести не удалось. Док зашил рваную рану на лице, приказал побрить и перебинтовать голову.
   В Мурманск караван, изрядно потрёпанный бомбёжками и штормами, прибыл через неделю. Всё это время с температурой под сорок русский бредил, не понимая, где он и кто он. Больных и раненых с кораблей матросы сгружали в санитарные машины или просто в кузова грузовиков, многих прямо на носилках и развозили по госпиталям. Никаких сопровождающих. Кто куда попал установить было проблематично. Попытка Салевана проследить судьбу русского аса завершилась ожидаемым фиаско. Найди неизвестного солдата, увезенного в неизвестно какой госпиталь в прифронтовом городе - задача не из простых. Тем более, что многих везли прямо на вокзал, где на путях стояли госпитальные эшелоны и отправляли вглубь страны.
   В это время по разным линиям - командирской, госбезопасности и партийной - пошли противоречивые доклады: от "погиб при исполнении боевого задания" до "ослушался приказа, оторвался от группы и исчез в неизвестном направлении". Самым нейтральным было для заводчан - "не вернулся из испытательного полёта".
   Всё бы мало-помалу прояснилось. Потом, как-нибудь, наверное... Но Салеван оказался парень не промах, он продал свой репортаж во все ведущие издания мира, а на пресс конференции, посвящённой успешной проводке каравана PQ-18, в присутствии Микояна ещё раз поднял вопрос о неизвестном герое, спасшим, по сути дела караван, от страшных потерь. Тот позвонил Берии.
  ***
   До полка уже дошли слухи о пропаже Бессонова... Политрук попытался даже помянуть его среди лётчиков, но нарвался на скандал. Шурка смела со стола стакан с водкой и куском хлеба сверху прямо на пол:
  - Его мёртвым кто-то видел? - с глазами, полными слёз она подступилась к командиру, - Он жив! Он мне обещал!!!
  - Северяне говорят: не вернулся с вылета над морем, считай погиб. Там смерть от переохлаждения наступает через пятнадцать минут, - попытался оправдаться политрук.
  - Он мне обещал!!!
  С этими словами Александра вышла из столовой. Никто не видел её плачущей или в трауре. Только складка появилась между бровей и бабы заметили несколько седых волос. Вечером к ней приехал Васильев. Ему сегодня впервые в жизни довелось лично поговорить с Лаврентий Павловичем. Тот откликнулся на просьбу Микояна и затребовал расследование. Посмотрел ориентировку, написанную Васильевым, и спросил его мнение.
  - Кто это, по-вашему, мог быть, товарищ Васильев?
  - Считаю, что это Бессонов.
  - Почему?
  - Во-первых, он пропал там в этот же день при испытательном полёте. Во-вторых, это в его характере - бесшабашность, жгучая ненависть к фашистам и готовность к самопожертвованию. В-третьих, у нас мало асов, способных в одиночку остановить целый полк. Бессонов, а точнее Оболенский такое может.
  - Разведка в Норвегии подтвердила потерю у немцев в этот день двенадцати торпедоносцев. В Берлине в бешенстве.
  - Будут искать. Хотя для Бессонова это не впервой.
  - Найдите вы его. Тихо, на мягких лапах. Сколько вам надо времени?
  - Неделю.
  - Хорошо, через неделю жду доклад. У вас самые широкие полномочия.
   Что следует за невыполнением приказа наркома госбезопасности Васильев знал очень хорошо. Его житейский и оперативный опыт говорил, что ординарными методами Беса не найти. Иначе давно бы уже мурманские коллеги доставили его в первопрестольную в лучшем виде. Значит, что-то не так. Кем он назвался на этот раз? Почему не Оболенским - понятно, но почему бы не Бессоновым. За ним ничего же нет! Хотя почему нет. А Абвер! Допустим... Тогда что? Чужие документы? Вполне. Начинать с ними всё сначала? На него не похоже. Тогда появился бы на заводе. Что там американец писал? Без сознания или без памяти?
  От размышлений оторвал звонок. Мыртов доложил о текущих делах и заодно о скандале в офицерской столовой. Идея пришла сама собой. Лучшие попутчики в поисках - любовь и ненависть. Ненависть помогает Абверу, а мы возьмём любовью. Поэтому Васильев и здесь. Он начал без предисловий:
  - Александра Васильевна, нужна ваша помощь.
  - Чем я могу помочь вам?
  - Вы можете помочь мне и себе. Найдите Пал Григорьевича!
  - Он жив!?
  - Думаю, да. Приблизительно представляю, где находится. Догадываюсь о состоянии.
  - Спасибо... Я знала... Я готова... Что угодно... Где он?
  -Как говорит товарищ Иисус: "Ищите и обрящете"... Моё "приблизительно" побольше Франции будет, но давайте рассуждать...
  Склонившись над картой, голова к голове они просидели до полуночи. Отказались от еды и даже от чая. В результате остановились на двенадцати эшелонах. Получалось, два в сутки. Утром Шурку ждал ПО-2, на узловые станции и аэродромы подскока ушли шифрограммы с грифом "Воздух". Не успел кукурузник скрыться за горизонтом такую же шифрограмму получил Васильев от Берии: "Доложено верховному. Срок - трое суток."
   "Ставки повышаются, а шансы наоборот" подумал Васильев. Менять что-либо уже поздно. Осталось уповать на удачу и женскую интуицию.
  ***
   За прошедшие два дня Александра не прилегла ни на минуту. Проваливалась в беспокойный и чуткий сон только во время перелётов и переездов машиной. На сегодня это был третий эшелон. Столько боли и страданий ей не приходилось видеть никогда. Они проникали в душу, рвали сердце. Кровь, гной, стоны, бессознательный бред и постоянные просьбы: "Сестричка, дай воды... позови врача... переверни меня... скоро приедем... где старшина... я - "берег", "стойкий" отзовись..." Шура подходила и заглядывала в глаза каждому с ранением в голову. С некоторых приходилось снимать бинты.
  Первый на сегодня начальник госпиталя доложил о снятом с эшелона умершем от раны в голову лётчике без документов. Вернулась на эту станцию. Успели похоронить. Братская могила. Мат перемат с местным начальством. Вызванный оперуполномоченный старался. Эксгумация. Что пережила Александра, пока вытаскивали гроб за гробом, пока не нашли нужный и снимали крышки не передать. Тяжёлый как стон вздох облегчения прервал эту муку.
  Опять машина, самолёт и всё по-новому.
  ***
  А что же Бес? Совсем ничего и никак? Нет, он просто находился на другом уровне, другом измерении и другом пространстве. Реальные воспоминания чередовались со сновидениями и бредом. При чём всё это проносилось в мозгу с космической скоростью, где секунды и даже доли превращались в вечность.
  Из картин детства почему-то всё время вспоминалась станица Полтавская. Дядя-атаман, чем-то похож на Тараса Бульбу и внешне, и повадками, швырял его как котёнка в водоворот и с интересом наблюдал, выплывет ли. Так первый раз посадив на коня, вжарил тому плёткой и потом внимательно смотревший в глаза племяша, свалившегося с коня, не заревел ли. Через месяц Павлушу и бревном было невозможно выбить из седла.
   Потом отдал в обучение старшинам с казачатами старше его на три года. Приходил тот, с мозолями и ссадинами всегда, а когда и с фингалом или со следами нагайки поперёк спины. Никогда и никаких жалоб. Только раз спросил:
  - Дядь, а чего они смеются, когда я говорю?
  - А куда ты со своими "мерсями" лезешь. У каждой казачки своя балачка, а у казака больше сорока.
  - Как это? - удивился Павел.
  - Да просто. У нас в каждой станице свой говор. Казак знает и умеет выбирать слова и выражения, иначе и головы можно не сносить. Ты с матерью и с друзьями-гимназистами на одном языке изъясняешься? С младшей сестрой и уличной шпаной одинаково? Запомни, только дурак со всеми одинаково. Видишь людей - говори на им понятном языке.
  Обожал Павел эти разговоры с дядей, когда он с трубкой в зубах втолковывал, казалось, прописные, но такие важные для жизни истины, о которых почему-то молчали в гимназии.
   Через два месяца графский отпрыск ничем не отличался от казачков, ни повадками, ни говором, разве что босяком не ходил. В конце лета атаман и уважаемые казаки принимали у молодёжи экзамен. Молодой граф почти ни в чём не уступал своим старшим товарищам, а в стрельбе из револьвера вызвал восторг даже у ветеранов. На полном скаку всаживал в подброшенную папаху три пули!!! А места мог не бутылку, а горлышко подброшенное вверх разнести вдребезги. Дядя очень гордился племянником и на следующее лето звал снова. Не получилось. Ударила первая мировая. А потом погиб дядя в лихое время гражданской войны, когда вся станица встала на защиту своих куреней. И полегли все до единого, даже те, кто не могли ещё держать в руках оружие...
  ... Отец - человек слова и чести - сегодня хмурый, спокойный и оттого ещё более страшный спрашивает, почему бросил гимназию? Что за аэропланы вскружили тебе - наследнику великой фамилии - голову? Что значит добровольцем? Я, Павел, ждал от тебя другого...
  ...Так же часто приходила в голову Гатчина. Ощущение непередаваемого волнения и счастья. Одна великая цель и мечта! Неужели, и я полечу! Но до полётов путь был нелёгок и тернист. Полёт как награда, а пока разбираем, промываем, собираем двигатель. Наставники такие же, как и они молодые, бесшабашные, но требовательные пилоты.
  - Господин Оболенский, будете считать ворон, пойдёте чистить конюшню. Я доходчиво объяснил?
  - Да, господин Нестеров.
  - Извольте отвечать по уставу.
  - Так точно, господин поручик...
  ... Её крыло надломилось в воздухе, как у раненой птицы, и аэроплан по большой спирали устремился к земле. Удар, глухой взрыв и облако дыма и пыли. Пока добежали огонь сожрал всё. Хоронили в закрытом гробу с лаконичной надписью на обелиске - "Первой пилотессе России". Он так и не успел признаться в своих чувствах, собирался после своего полёта...
  ... Первая встреча с "мессерами" в Испании. Первый сбитый Фриц... Как зовут? Хартинг? Не знаю...
   ... Темень зиндана. Жажда и голод... Распухший язык и потрескавшиеся губы... Лёгкая поступь, шуршание платья и вниз по верёвке спускается кувшин с водой и на дно падает лепёшка... Он утоляет жажду, и кувшин исчезает наверху. Лепёшка остаётся с ним. Её запах и вкус он не забудет никогда...
  И опять родное и строгое лицо Александры:
  - Только попробуй мне погибнуть!
   И такие желанные глаза, губы, руки... Кажется, он ощутил её прикосновение и превозмогая жгучую боль в висках открыл глаза.
   Он лежал в углу теплушки на носилках. Что-то толкнуло её направиться прямо туда.
  - Морячок из Мурманска, переохлаждение и тяжёлая травма головы, - заглядывая в журнал, сказала зам начальника эшелона. - Документов нет. Себя не помнит.
   Голова забинтована, остались лишь большие прорези для рта и глаз и две маленькие в районе носа. Одна рука лежала вдоль тела на носилках, вторая безвольно опущена на пол, в глазах поволока. Вместо того, чтобы положить вторую руку на носилки, Александра взяла её в ладони и прижала к груди. По телу больного пробежала судорога, он дёрнул второй рукой. Как будто кто-то всемогущий провел рукой и взгляд прояснился. Открылись два бездонных голубых озера, в которых совсем недавно утонула Шурка. Даже под повязкой было видно, как эти глаза округлились.
  - Тыыыы?
  - Я, милый, я. Молчи... Как же ты похудел! Теперь всё будет хорошо...
  - Ггггде я? - с трудом выдавил Бессонов.
  - Мы едем домой, Паша...
  - Не может быть, - прошептала санитарка, - он за всю неделю слова не сказал.
   К ней повернулась, Александра:
  - Мне срочно нужна закрытая связь.
  - Узловая через полтора часа.
   Шурка глянула на часы. До исхода последних, отведенных для Васильева суток, осталось четыре часа. Она повернулась к Бессонову:
  - Ничего не говори, только слушай. Я облетела полстраны, чтобы найти тебя и сказать - люблю тебя, Бес. Молодец, что слово сдержал, но приедем домой всё равно получишь. Моду взял - прятаться...
   Его взгляд потеплел, а рука стала наливаться силой, и Шура почувствовала его прежнюю хватку, не удержалась и чмокнула в губы прямо через повязку.
  ***
   На аэродроме подскока ждал Васильев. Горячо пожал руку Александре. Подошёл к носилкам, положил руку на плечо:
  - Не представляете, Павел Григорьевич, как я рад видеть вас.
  - Взаимно, уважаемый Николай Ульянович.
  Александра стояла чуть сбоку, словно в изготовке в любую секунду броситься на защиту любимого. Для себя-то она его нашла, а зачем он Васильеву, до конца не совсем понятно.
   Погрузка прошла организованно. На борту кроме них никого не было. "Дуглас" коротко разбежался и взлетел. Васильев не стал томить и коротко обрисовал ситуацию:
  - Летим в Москву. Там лечение и встреча с руководством.
  - Вашим? - поинтересовалась Шура.
  - Берите выше, Александра Васильевна. Ваш Павел - звезда мирового уровня.
  - Этого ещё не хватало, - заёрзал на носилках Бессонов. - Можно я встану.
  Повязку с головы сняли, но через всю правую часть лица остался ещё не заживший рубец. Он мог сидеть, но недолго, начинала кружиться голова. Лысая блестящая голова просто очаровала Шурку, для неё открылся новый простор для поцелуев.
  - Врач сказал постельный, значит постельный, - включила мегеру Александра. - Ещё побегаешь, не спеши.
  - Вы попались одному американскому писаке, он и раструбил по всем газетам, поэтому на меня можете не думать. Он видел всё своими глазами не знает только имя героя. Вы как предпочитаете представиться?
  - Бессонов...
  - Я так и думал. Поэтому в Москве ждут именно его. И вас, Александра Васильевна, тоже. Лично Лаврентий Павлович хотел поблагодарить за блестящий поиск.
  - Я-то здесь при чём. Вы сказали, где искать...
  Сквозь сумрак грузовой кабины можно было разглядеть, как приятна похвала Александре, как зарделось её лицо. Васильев подвинулся ближе к носилкам.
  - Два слова, Павел Григорьевич, не для протокола. Вам шум винтов не мешает?
  - Наоборот, успокаивают...
  - Что говорить, решать вам, а вот, чего не стоит послушайте добрый совет...
  Васильев склонился над Бесом и их разговор для Шуры остался тайной.
  Сели в Тушино. У трапа ждали две машины - скорая и чёрный ЗИМ. Первая увезла Бессонова, а вторая Васильева с упирающейся Александрой.
  - Так надо, - тоном, исключающим возражения, заявил встречающий майор государственной безопасности.
  Большое здание в центре Москвы. Часовые на входе, у лестницы, у двери в кабинет. Безукоризненная чистота и тишина. Редкие офицеры молча проходили по коридору. Шура в этой обстановке чувствовала себя чужой. Огромный кабинет с массивной мебелью, за столом человек, хорошо знакомый по многочисленным портретам советских вождей.
  - Здравствуйте, товарищи. Присаживайтесь, - проговорил Берия, не отрываясь от каких-то бумаг в красной папке.
  Присели у огромного стола. Васильев сосредоточенно смотрел перед собой, Александра, не стесняясь крутила головой и осматривала всё вокруг.
  - Ну как, нравится, - наконец хозяин кабинета обратил на них внимание.
  - Сойдёт, - похвалила Шурка.
  - Андронова Александра Васильевна, - Берия встал из-за стола и подошёл вплотную. - От имени наркомата внутренних дел выражаю вам благодарность за неоценимую помощь. Вы будете награждены. Но пригласил я вас не для этого. Не хотите ли продолжить службу в органах госбезопасности?
  - Я?! Нет, спасибо. Я лучше в полку...
  - Я не тороплю. Подумайте. Товарищ Васильев вас характеризует с блестящей стороны. Мы такими кадрами не бросаемся. Ещё раз спасибо. Я вас не задерживаю. Мы пока с товарищем Васильевым потолкуем.
   Шура вышла в приёмную, села на один из стульев, стоящих вдоль стены. Рядом сидели два полковника с папками на коленях. Не заметила, как заснула. Проснулась от лёгкого прикосновения за плечо.
  - Пойдём, Александра Васильевна, - и только, когда сели в машину, Васильев продолжил, - у нас снова три дня.
  - Опять! Я ещё после тех не отоспалась.
  - Именно такая задача и стоит - отоспаться, помыться, пошиться, побриться и быть готовыми к вызову в Кремль. Вам и Павлу Григорьевичу.
  - Так у него ещё рана не затянулась...
  - Сейчас им занимаются лучшие медики столицы, а через два дня будут лучшие гримёры. Завтра прибудут специалисты, снимут мерки, за сутки сделают.
  - Что?
  - Форму, дорогая. Ваша задача - поднять на ноги. Главное вы уже сделали - вернули память. Кости целы, а атрофированные мышцы - дело нескольких дней. Сегодня отдыхаем, а завтра вперёд на штурм рекордов!
  - А вы?
  - А я к новому месту службы, дорогая Александра Васильевна, во многом, благодаря вам.
  - На повышение?
  - Да.
  - Нам с Павлом вас будет не хватать. Он тяжело сходится с людьми, а к вам проникся уважением сразу.
  - Берегите его, Шура. Он уникален и неповторим.
  - Я знаю.
  - Тогда давайте прощаться. - Васильев взял Шуру за руку, - Как говорит товарищ Иисус: "Мир спасёт любовь"... Со всеми вопросами к Василию - нашему водителю. Он знает, что надо...
Оценка: 4.00*2  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023