Чем ближе срок, тем чаще думала Александра о правильности сделанного выбора. Иногда ей казалось, лучше бы она оставалась в полку, особенно когда тоска по Павлу просто душила. Её не пугал ни фронтовой быт, ни возможные налёты или другие угрозы. Только бы была возможность хоть раз в день, хоть издалека увидеть его и успокоиться. С другой стороны, истребительный авиационный полк - не лучшее место для сохранения. А беременная женщина рядом с командиром полка - не лучшее средство для укрепления дисциплины и поддержания высокого боевого духа. Бог знает, как лучше... А Иван! Тут и сад, и друзья, и самодеятельность. Стал приходить домой с замасленными руками. Оказалось, с Вовкой ходят помогать Косых. Что эта мелочь может помочь?! Патрон недавно нашла в кармане. Говорит, что не крал... Был бы Павел, объяснил бы... Опять?!
Александра не дотянула один день до срока, определённого врачом. Прямо с рабочего места скорая увезла её в городской роддом.
- Ваньку забери из сада и отведи к Петровне, - просила Курочкина, который крутился рядом с каретой.
- Сделаю, Александра Васильевна, не переживайте.
- Панамку на солнце пусть не снимает... Ой!!!
- Да езжайте вы уже! - крикнул Птаха водителю и захлопнул дверь.
Как оказалось очень вовремя. Не успела машина скрыться за поворотом как взвыли сирены воздушной тревоги. Рожала Александра уже под близкие разрывы бомб. Первый крик дочери был под аккомпанемент гула самолётов, воя бомб и дрожащих стёкол.
В тот час Саратовский авиационной завод принял на себя самый страшный за все годы войны авианалёт. Видать сильно допекли Яки Гитлера! Было разрушено две трети производственных площадей, погибли десятки рабочих. Множество раненных. В Кремле встал вопрос об эвакуации завода на восток. Директор Левин поставил на карту свой авторитет и убедил не делать этого, заверив, что через три месяца восстановит производство. Это было сродни самоубийству. Однако трудовой коллектив поддержал своего директора. Звучит казённо, но это было правдой. От пацанов - подсобных рабочих - до самого директора, все встали на борьбу за родной завод. Для них это был свой Сталинград. Уже через неделю завод возобновил работу под открытым небом, а через 80 дней выпуск самолётов достиг прежнего уровня. Не раз в эти самые напряжённые дни Израиль Соломонович вспоминал Беса и то, как он один раз защитил завод от подобного налёта.
Бессонов же, узнав о налёте из сводки "Совинформбюро", сходил с ума от волнения... Умница-Саша сумела дозвониться из роддома и сообщила о рождении дочери. У Беса моментально выступила испарина и, как всякий мужик в такой ситуации, задал умный вопрос:
- Как зовут?!
- Прилетай и сам спроси! - и даже сквозь треск помех было слышно, как смеялась молодая мама и с ней полдюжины телефонисток, - Представил, что она тебе ответит?
- Представил...
- Ну и решай сам, папаша!
- Тогда - Верочка! Вера Павловна!!! Согласна, любимая?
- Как скажешь, дорогой... Люблю тебя!!!
- Сам такой!!!
***
Столько Беса женщины не целовали никогда. Он сидел обалдевший и абсолютно счастливый, пытался обедать, а они сначала по одной подходили сзади сбоку обхватывали за шею и целовали. Почему-то они были уверены, что рождение Веры Павловны Бессоновой не обошлось и без их личного участия и помощи. Значит, не чужие, имеют право. А Шура являлась, если не сестра каждой, то лучшей подругой без всякого сомнения. Офицеры планировали поздравить вечером за ужином, но поварихи, официантки, медсёстры и укладчицы решили всё по-своему. Пришлось встать. Господи, сколько вас?!
Павла растрогала их искренность. У каждой второй глаза на мокром месте, но слёзы радостные, счастливые... Улыбаются, трещат и суют для дочери какие-то подарки. Перекрикивая остальных итог подвела Любовь Яковлевна:
- Девочки, заканчивайте... Теперь нашему командиру надо меньше волноваться и хорошо питаться... Чтобы молоко не пропало...
У кого оно не должно пропасть... Что она хотела сказать дальше уже было не важно. Договорить не дали... От хохота чуть не вылетели стёкла из окон, а фраза взмахнула крылами и улетела в народ. Первым, как водится, высказался Хренов:
- Товарищ командир, заменил фильтр, не волнуйтесь, главное, чтобы молоко не пропало?
- Михалыч, дошутишься у меня.
- Я ж не за себя... За Веру Павловну волнуюсь...
Это бы Бес пережил. Но прилетел комдив и тоже про молоко. Ну, что ты будешь делать?!
Но прежде был разговор о предстоящей битве. То, что под Курском состоится нечто небывалое витало в воздухе. До этого года лето - это было время наступления фрицев и наших грандиозных потерь. Однако Красная Армия после Сталинграда и освобождения Кавказа и Кубани на такой расклад уже была не согласна. Ни на земле, ни в воздухе. Гитлеру по тем же причинам нужен был реванш. Две колоссальные военные машины концентрировали силы и готовились к решающему броску.
- Пал Григорьевич, Геринг тащит к нам полки со всего Восточного фронта и Западной Европы. Вчера доложили о появлении полка даже из Африки. Ставка тоже перебросила две воздушные армии. Хорошо, но одна только сформирована, вторая - с Дальнего востока. Опыта реального - ноль. Надежда на вас - стариков.
- Мы готовы, но при таком раскладе, пока не началось, создать бы резерв...
- Ты про Саратов слышал?! Какой, на хрен, резерв. Эти суки там всё с землёй сровняли! Никаких поставок на ближайший месяц! Восстанавливай срочно, что есть. И береги людей! Хотя, кому я это говорю?
***
Неожиданно в воздухе наступило затишье...
Когда в полку нет боевых вылетов, кажется, что и у остальных война взяла паузу. Далёкая и редкая канонада, напрочь забиваемая щебетом птиц, трещанием сверчков. В воздухе запах свежескошенного сена. "Совинформбюро" - убаюкивающие новости только про бои местного значения. Лето, теплынь, кругом зелень, на столах редиска и зелёный лук, в садах созревает папировка. Кроме окрошки ничего не лезет. По форме на аэродроме только дежурная эскадрилья. Остальные даже на занятиях пытаются оголиться и подставиться солнышку. Только перерыв все скорее в воду, кто под душ, кто прямо из ведра, а самые шустрые в местную речку-переплюйку. Чем не курорт?! Учебные бои в воздухе и те выглядят лениво, как бы понарошку.
Однако день ото дня напряжение нарастало и это чувствовали все, от рядового бойца до командира полка. Бессонов читал оперативные сводки и секретные приказы, а у бойцов было своё радио, и оно нередко опережало официальное по оперативности и, главное, точности. Наконец, совпало. Бессонов получил приказ, а Хренов информацию от механиков: завтра!
Не успели толком заснуть грохнула артиллерия, завыли "Катюши"... Полтора часа не прерываясь ни на секунду! Началось!!! Напрягло, что ждали наступление немцев, а ударили наши!
Бессонов перед строем довёл приказ и через тридцать минут первая уже была в воздухе. Гамлет вернулся мокрый:
- Охренеть! Фрицы как с цепи сорвались! Причём на каждый наш по три "Мессера". Еле отвертелись. Внизу сплошной дым, столбы пыли и вал огня! Убей, не пойму, по чём горбатые работали...
- Уберегли их?
- Не уверен... Говорю, пока одного отгоняешь, там ещё пара выскакивает.
- То-то никто спасибо не сказал...
- Командир, так одной эскадрильей делать нечего. Говорю, там "худых" в нашем квадрате штук пятьдесят...
- Будет приказ, пойдём полком, - ответил Бес.
Гамлет видел, что у Бати сжаты кулаки и это явный признак, что сложившаяся обстановка бесит командира и он с трудом себя сдерживает. А что сделаешь, если на столе приказ под угрозой расстрела ни одного вылета без команды!
Затрещал телефон... Бес схватил трубку. Комдив требовал одну эскадрилью в район Смородино.
- "Юнкерсы" пехоте не дают голову из окопа поднять, всю артиллерию расхреначили...
- Гамлет докладывает, там "худых" как собак нерезаных... Может, две эскадрильи?
- Я сказал одну, - отрезал комдив и бросил трубку.
Командир третьей эскадрильи выскочил с КП. Подошёл Павлов:
- Не нравится мне, командир, расклад. Такое впечатление, что растопыренными пальцами бьём!
- Сам такой! Одна надежда, Сергей Дмитриевич, что они там на верху больше видят и больше знают. Хотя по тону комдива догадываюсь, что и его держат в шорах. Столько целей, а мы сидим!
- Дай бог, разберутся, - не очень уверенно понадеялся полковой штурман.
***
Курск в воздухе - это небывалое сражение по своей ожесточенности, интенсивности и важности. К нему готовились обе стороны. Гитлер сосредоточил кулак по мощи не имевшем аналогов в этой войне. Лучшая техника, лучшие асы, лучшие командиры. И это было правдой. Как было правдой и то, что для этого пришлось мобилизовать все авиационные ресурсы Германии.
Сталин сосредоточил на этом участке фронта ещё более мощную группировку. Пока только количественно. Только по истребителям ВВС Советского Союза имели четырёхкратное преимущество перед Люфтваффе. Поэтому Верховный главнокомандующий был вправе надеяться на соответствующие результаты и задавал к исходу 6 июля очень неудобные вопросы руководству Военно-воздушными силами:
- Почему сухопутные войска жалуются на подавляющее превосходство немецкой авиации? Ви можете мне ответить?
Маршал авиации Новиков мог многое рассказать Сталину, но прекрасно понимал, что не рассказы о причинах уместны здесь и сейчас, а безотлагательные меры по перелому ситуации. Александра Александровича самого мучил вопрос: "Как имея двойное преимущество в количестве мы вдвое проиграли по числу самолётовылетов?! Где это пресловутое слабое звено - лётчики, техники или всё же организаторы-командиры?"
- Разрешите, товарищ Сталин, вылететь на фронт и лично разобраться.
- Харашё... Ви правильно понимаете вашу личную ответственность.
Уже утром следующего дня авиа командармы и комдивы двух фронтов держали ответ перед маршалом авиации. Вступительная речь главкома на бумагу не ложится. Выбор Новиков сформулировал так:
- Дилемма проста до безобразия: либо наше безоговорочное превосходство в воздухе, либо в полном составе во главе со мной формируем штрафбат и отправляемся на помощь пехоте! Понятно?
- Так точно...
- Хочу понять, почему этого превосходства нет сегодня? Почему на земле нас больше, а в воздухе меньше?
- За счёт интенсивности...
- Молодец, Прохор. Я бы сам не догадался.
- Пока общая инициатива у них, мы вынуждены реагировать. А вот с реакцией не очень. У меня три эскадрильи слетали вхолостую. Пока команда до полка дошла, гансы уже отбомбились. Потом по инструкции...
- К чёрту инструкции!
- В холостую или нет пилот должен отдохнуть...
- В гробу отдохнёт!!
- Положено...
- Забудьте!!! Сегодня забудьте, а сделайте так, чтобы ваши не два-три раза в день вылетали, а шесть-восемь! Чем они хуже фрицев?
- Те на первитине сидят..., - высказал догадку командующий воздушной армии генерал Непряев. - Жрут горстями, ни еды, ни отдыха не требуют.
- Сколько так можно протянуть?
- Я что, испытывал? Пленные говорили, что дней пять подряд можно...
- А больше может не потребоваться.
Новиков почувствовал, что обсуждение уходит не туда. Можно подумать Гитлер под Курском впервые применил своё самое секретное и действенное оружие. Таблетки и специальный шоколад давно и надёжно вошёл в рацион Вермахта. Особенно он полюбился эсэсовцам и пилотам Люфтваффе.
- Стоп! Нет и меня наркотиков. И не будет! Есть молодые, выносливые и смелые соколы...
- Вы забыли, товарищ маршал, добавить, что зелёные.
- Это твоя проблема, Прохор. Я пока не про сбитые, а только по вылетам...
- А я про что? Сколько было задач, столько сделали. Кто лучше, кто хуже, но ни разу не сказали, что устали... И не скажем...
- У нас "Костыли" останавливают выдвижение целого танкового корпуса, а у вас задач нет!
- Представьте себе! У меня командиры полков воют от бессилия. Им комэски докладывают обстановку, а они ничего не могут сделать, ждут моего приказа. А я приказа командарма. Пока родим, там уже совсем другая обстановка!
- Что надо?
- Единое оперативное командование и развязанные руки командиров на местах.
- А у нас что?
- У нас командная вертикаль: ставка - ГШ - фронт - армия - дивизия - полк... Шесть звеньев!!! Каждый ждёт, что скажет начальство. Такое впечатление, что верховный даёт команду на вылет каждому самолёту. А решения надо принимать здесь и сейчас!
- Как?
- Разбить по секторам. Там ПАНы и командующий Авиации фронта на одной волне. Их слышат полки! Реагируют моментально.
- Надо ПАНов во все части не только на передовой, но и дивизии второго эшелона. Потом, мы не должны узнавать, что выдвигающийся танковый корпус "Юнкерсы" мочат, а заранее получать задачу на прикрытие выдвижения. Им там недосуг организовать взаимодействие заранее. Или секретничают до последнего, а мы крайние!
- Ещё что?
- Отпустите лучших на свободную охоту.
- Как?
- Не ждать приказ, а есть окно, вперёд на очистку неба по своему выбору. Не для личного счёта, а для пользы дела. Мои сегодня видят стервятников, а руки коротки: приказ прикрывать бомбёров и ни шагу в сторону.
- По сколько?
- От пары. Таких, что своего не упустят и отвертятся, случай чего.
Маршал встал. Кто-то тоже попытался подорваться, но он жестом остановил.
- Товарищи командиры. Я вас услышал. Приказа на бумаге не будет. За воздух вся ответственность на мне, поэтому работать будем так...
Уже на следующий день пехота почувствовала изменения и облегчение, пока наших в воздухе стало не меньше фрицев. Безнаказанно бомбить для них стало проблематично. С неба посыпались кавалеры Рыцарского креста Курт-Альберт Папе, Густав Штрассел, Карл Фицнер и многие другие немецкие асы калибром поменьше. В основном все стали жертвами именно свободных охотников. Такие потери люфтваффе Герингу заместить было некем. Ещё через день интенсивность вылетов фашистов упала вдвое. Как, впрочем, и качество. Когда же новая система заработала в полной мере, в воздухе произошёл коренной перелом, что характерно, за несколько дней до такого же перелома на земле. Теперь уже наши самолёты ходили волнами над позициями немцев и уничтожали их бомбардировщиков задолго до подхода к нашим войскам.
Сталину не потребовался доклад Новикова. За него доложили руководившие сражением командующие фронтами Рокоссовский и Ватутин. Но первых провальных дней Курской битвы Верховный не забыл. Это минус. Наград у маршала за эту битву не было. А вот умение оперативно исправить обстановку Коба оценил высоко. Это плюс. Сталин оставил маршала на должности и с наградами в итоге не обидел.
А Бессонов просто физически ощутил, как с его ног сняли путы. Он получал задачу и сам решал, какими силами и средствами её выполнять. Мог и вносил коррективы в зависимости от обстановки. Его пилоты - особенно молодёжь - матерели на глазах. Если вначале битвы у некоторых молодых по возвращению в глазах читалась растерянность, то теперь только злость и желание побыстрее вылететь вновь.
- Отвертелся, падло... Ничего, в другой раз не уйдёт! - говорил совсем не для бравады вчерашний курсант Мезенцев, большими ложками черпая из котелка окрошку и кося взгляд на свой самолёт, скоро ли заправят и загрузят.
Лопатин снисходительно улыбнулся:
- Я бы на месте ганса уже повесился...
- Увидите, я его повешу... на стропах!
- Мажь меньше, истребитель, и "гоп" говори после боя. Понял?
- Да я попал в него... То-то он сразу домой оглобли развернул...
- Так, Сажень, не трещи... Дай минуту соснуть...
Лопатин лежал в тени, положив руки под голову и закрыв глаза. Его ведомый, длинный и худой, за что и получил свой позывной, всё не мог отойти от предыдущего вылета. Ещё не научился не только сбивать, но и ценить минуты отдыха в моменты наивысшего напряжения боёв. Останется живым, научится...
В это время Бес готовил для второй новую задачу. Для него стал понятен до конца масштаб и значение происходящей битвы. Бессонов прекрасно понимал, что главное происходит на земле, где на курском выступе сошлись две величайшие армии мира. Немцы собрали в кулак и бросили в сражение отборные дивизии. На вершине двух сходящихся клиньев шли новейшие "Пантеры" и "Тигры", последнее слово немецкого танкостроения, на которые Гитлер и делал основную ставку. Однако и советское командование, и рядовые бойцы за первые два годы войны многому научилось. Встретили новое летнее наступление во всеоружии. Теперь исход сражения решало не техническое преимущество одной из сторон, а выучка, мужество и стремление победить. Горели "Тигры" и "Фердинанды", валялись на боку с оторванными башнями "Пантеры", но фашисты километр за километром упорно проламывали нашу оборону. Немало горело и наших Т-34... Пехота, артиллерия, танкисты и сапёры делали своё дело на земле, Ильюшины и Петляковы почти непрерывно наносили свои смертоносные удары с воздуха. Неплохо работали, поражало как они в сплошном дыму умудрялись находить и уничтожать танки противника. А истребители методично выбивали асов-ветеранов Люфтваффе, иногда ценой собственной жизни прикрывали штурмовиков и бомбардировщиков. Казалось всё, воздух наш, но 12 июля впервые в эфире прозвучало слово "Прохоровка". Задачи посыпались как из рога изобилия.
***
Полк Бессонова сегодня взлетал в четвёртый раз. Отработали, вернулись никакие. Пока заправлялись и приходили в себя, пришёл сигнал: в квадрате 48-23 замечен Рудель. Это дежурный счёл нужным предупредить командира, пока он умывался в капонире после приземления. Бес бросил Хренову полотенце и крикнул пробегающему мимо Смыслову:
- По коням!
Вылетели на охоту вдвоём. Смыслов пошёл собакой.
- Найди, Бес, этого Руделя, - попросил вчера командарм.
- Попробую... Пусть только ПАНы предупредят, когда появится.
Предупредили... Редкий случай, когда желание высокого начальства и лично командира истребительного полка совпали. Только, как его - змея - вычислить из этой огромной толпы "Лаптёжников"? Пришли в квадрат. Внизу сплошная стена из дыма, пыли и огня.
"Я милого узнаю по походке", - пришли в голову слова известного шлягера. Потом вспомнилась ориентировка - полтысячи уничтоженных наших танков, если Геббельс не врёт! Вместе с ней уже не злость, а лютая ненависть закипела в жилах. Ну, где ты, мразь?! Вот новая волна "Юнкерсов" наплывает на наш передний край. Соседи крутят с прикрытием, одиночные прорываются и долбят по немецким пикировщикам. Буквально душил в себе желание ввязаться в свару.
И вот на его глазах один из фашистских "Юнкерсов" почти в вертикальном пике всадил серию снарядов в укрытый в окопе танк. Ни одного снаряда в сторону! Тут же сдетонировал боевой комплект, и башня улетела далеко в сторону. Он!!! Бес изо всех сил пытался не потерять из виду врага и выводил свой истребитель на траекторию атаки и стремительно сокращал расстояние. Проскакивал мимо других "Лаптей", даже не замечая шквального огня бортовых стрелков. Вышел... Отработал почти в упор из всего вооружения на борту. Попал... Слишком хорошо попал... Прогремел взрыв... Что там могло сдетонировать?! Огромные, средние и мелкие куски обломков образовали целое облако, столкновения с котором было не избежать... За мгновение успел наклонить голову, но кусок дюраля пробил блистер и как топором врезался в плечо. Инстинктивно схватился левой, чтобы рука не отвалилась. От сумасшедшей боли, чуть не потерял сознание. Зажимать рану на правой руке и управлять самолётом было невозможно... Ручку управления фиксировал коленями. Блистер разбит... С трудом выровнял, сбросил скорость и пошёл в сторону своего аэродрома, когда понял, что теряет сознание стал моститься на вынужденную... Вокруг него кругами ходил Смыслов, не подпуская и близко желающих добить... Сотрясения от удара колёсами об землю хватило, чтобы потерять сознание... Очнулся, когда пехотинцы тащили куда-то на носилках... Второй раз, когда гранатой в мозгу взорвалось слово "ампутация" ... Ноздри напряглись от запаха хлорами, формалина и прочих специфических ароматов больницы... Вспомнил Детское село... Увидел уставшее лицо доктора в окровавленном халате:
- Плохо, батенька, кость раздроблена, сосуда перебиты, - потом повернулся к санитару, - Готовьте к ампутации.
- Не надо ампутации, доктор. Прошу...
- Пойдёт гангрена, поздно будет... На такой жаре - вопрос нескольких часов...
- Два часа давайте подождём...
ПО-2 сел прямо рядом с медбатом через полчаса. Павлов поднял на ноги всё командование ВВС фронта. Через час - госпиталь. Новый консилиум, приговор тот же! Вмешалась командарм, дал борт, отправили в Москву к какому-то Бакулеву. Трёхчасовая операция... Наконец, палата, койка и тишина. Полусон, полузабытье... Опять врачи, опять каталка, опять операционный стол... Два дня почти без перерыва. Рука держится на блестящей металлической конструкции со множеством тонких болтов, которая в свою очередь зафиксирована на жёстком бандаже. Малейшее сотрясение - жуткая боль на грани потери сознания. Забывался только после обезболивающего. Не на долго. Опять обход. Смотрели, трогали, принюхивались...Лишь на третий день дали поспать, когда проснулся, не поверил глазам - перед ним сидела Александра.
- Как? Откуда?
- Молчи. Всё потом. Сейчас только о руке. Пальцы чувствуешь?
По лицу Бессонова промелькнула гримаса растерянности и страха.
- Нет...
- Плохо. Забудь о боли. Делай всё правой... Хотя бы мысленно...
- Хорошо... Где Вера, Иван?
- Всё потом, Паша. Не для меня. Сам себя потом не простишь... Сейчас нервы, сосуды, волокна либо атрофируются, либо найдут возможность и оживут... Хочешь дочь взять в две руки? Старайся... Я знаю, ты можешь...
- Буду стараться...
- Не получится, тогда ампутация. Третьего не дано!
***
Через месяц в Москву прилетел замполит. Загоревший и запылённый. Примчался в кузове какого-то грузовика прямо с аэродрома. От него пахло бензином и полынью. Накануне в Москве прогремел первый победный салют. Освободили Орёл и Белгород. Бес чувствовал себя дезертиром. Когда увидел многочисленные гостинцы, ком подкатил к горлу:
- Зачем? У меня всё есть...
- Тут всё казённое, а наше, считай, домашнее. И не спорьте, командир. Люба сказала, что холодец очень полезен для костей. Еле довёз... Ешьте, а я буду рассказывать. - Замполит обвёл взглядом палату, показал Павлу краешек фляги. - А то может для укрепления здоровья того...
- Я вам дам "того", - сказала неожиданно появившаяся из-за спины Александра.
- Шура! Как я рад видеть тебя, - искренне выпалил замполит и сгрёб её в объятья.
- Я тоже рада видеть вас, товарищ комиссар...
Бессонов улыбался, но счёл нужным вмешаться:
- Я раненный, но не слепой... Хватит обниматься, Андрей Семёнович, рассказывайте.
- Слова не скажу... Меня Люба из столовой выгонит, если не доложу, что лично видел, как вы холодец того...
- Ладно, где моя ложка?
Павел делал вид, что ел, но целиком и полностью был погружён в полковые новости.
- Завалили вы не Руделя, а Бернгарда Вутка, тоже стервятник ещё тот! Ваш борт на месте разобрали и отвезли в полк. Там только левое шасси сломано. Хренов сказал: "Сделаем!" Наших за месяц сбитых трое...
- Кто?!
- Молодые, последняя партия, вы их не знаете.
- Без школы?
- Какое? По пять вылетов за день, как минимум! Их-то и брали, чтобы обкатать, мол, сидите на хвосте и не рыпайтесь. Куда там! Их удержишь!
- Что ещё?
- Полк три раза в приказе Верховного! Перебазировались в Гнилицу под Харьковом. Пехота давит по всему фронту. Скажу прикрывать наступление, совсем не то, что обеспечивать отход. Настроение совсем другое, никаких собраний не надо, - замполит замолк и выдал сокровенное. - Только возвращайтесь быстрее, командир. Сейчас отошли, а первые дни хлопцы как в воду опущенные были...
- Простите, Андрей Семёнович, подвёл.
- Разве тут угадаешь? Слава богу, что так... Что он, гад, там себе прицепил, что так бабахнуло? Вы, смотрю, правой рукой едите?
Бес покосился на жену.
- А то как же! Разрабатываю...
- Мы подождём, не спешите...
Бес покосился на жену и прошептал:
- Я бы давно смылся в полк, но я там никому не нужен с белым билетом. Здесь врач, второй после Бога по хирургии. Руку спас, теперь требует, чтобы стала ещё лучше, чем прежде. Кость срослась, теперь по мелочам: сосуды, связки... Я работаю, Шура контролирует.
- Вы не переживайте. Сейчас небо надёжно наше. У фрицев матёрых почти не осталось. Лопатин говорит, что летают, как вчерашние курсанты. Наш молодняк разбирается с ними на раз!
- Доберётесь, скажите мужикам, чтобы не расслаблялись...
- Вы, правы. Мне пора. Я тут пролётом. Напросился с командармом... Его Новиков вызвал... Не знаю, как назад на аэродром доберусь..., - Встал, пожал левую руку и уже подойдя к двери, не выдержал и съехидничал напоследок, - Люба интересовалась: молоко не пропало?!
- Саша, держи его! Сейчас я ему шваброй!!! - закричал Павел, однако его заместитель юркнул в дверь и загремел сапогами по гулкому коридору.
***
Ещё через две недели в палате появились Маршал авиации Новиков и комиссар госбезопасности Васильев. Бессонова застали сидящим на кровати и выполняющим упражнения под руководством Александры. Она, не скрывая радости обняла Васильева и чисто по-военному представилась маршалу:
- Сержант Бессонова.
Встал и Павел, но Новиков попросил сидеть. Взял стул, сел напротив:
- Давно хотел познакомиться с вами... Как вы, Пал Григорьевич?
- Отлично, товарищ маршал. Готов к полётам.
- Врачи тоже так считают? - повернулся главком к Бакулеву, который сопровождал его по госпиталю.
- Пока не совсем, но динамика положительная, - ответил тот. - Потребуется ещё недели две.
- Это хорошо. Я что хотел сказать? Во-первых, спасибо лично от меня за блестящее выполнение боевых задач, за полк, за Вутка, в конце концов. От имени Президиума Верховного Совета вы награждены орденом Боевого Красного Знамени. Поздравляю!
Достал из кармана коробку с орденом, вручил Бессонову и вопросительно посмотрел на его руку.
- Не бойтесь, уже не отломится, - сказал Бакулев.
Маршал осторожно пожал руку, а Бес осторожничать не стал.
- О-о-о! - Сказал главком, - вижу, пора в строй! Выздоравливайте, Пал Григорьевич. Мне ещё одного лётчика проведать надо.
В сопровождении главврача они покинули палату. Теперь напротив сел Васильев:
- Как говорил товарищ Иисус: "Моя добрая весть утучнит твои кости".
С этими словами он протянул Павлу конверт. Тот вопросительно посмотрел:
- Можно?
- Читайте, конечно, я пока с Александрой Васильевной, с вашего разрешения полюбезничаю.
Они отошли к окну, а Бессонов вскрыл конверт. Мама!!! Жива, здорова, волнуется... Всё как обычно. Хотя стоп! "Спасибо, милый сын, за деньги. Они нам с Софьей пришлись как никогда кстати..."
- Чем могу отблагодарить вас, Николай Ульянович? Я перед вами в неоплатном долгу...
- Во-первых, должны выздороветь и продолжить бить фашистов. У вас это получается на славу. Во-вторых, благодаря вам у нас проходит очень важная комбинация с Абвером. Деталей не скажу, но вы дали толчок. И, в-третьих, надеюсь с вас получить услугу. Не сейчас, но потом обязательно.
- Для вас, что угодно...
- А покатаете меня на спарке! Столько лет работаю с лётчиками, а сам считай ни разу по-настоящему не летал.
- Договорились, Николай Ульянович. Маме могу отписать?
- Нет, любезный Павел Григорьевич. Это лишнее. Она знает, что вы в полном порядке. Больше пока нельзя, извините.
***
Бессонов заканчивал лечение в госпитале. Врачам чудом удалось отстоять его руку. Ушёл страх от слова "ампутация". Теперь на консилиумах, обходах и перевязках звучало только слово "восстановление". Александра, примчавшая в Москву вместе с детьми по звонку Хренова и ставшая своей в хирургическом отделении, жила буквально через забор госпиталя у сестры-хозяйки этого отделения в маленькой, но уютной комнатке. Никто другой, а именно она приняла на себя ответственность и не позволила на решающей четвёртой операции отрезать руку. Гениальный хирург Бакулев, на которого молился весь госпиталь, превзошёл сам себя. Срослись многочисленные осколки кости, пошла кровь по сосудам, зашевелились пальчики. Ушёл страх, боль, появился блеск в глазах и жажда жизни. Александр Николаевич, не смотря на занятость, лично следил за ходом восстановления Бессонова, иногда подолгу беседуя с Павлом не только о костной хирургии. Они нашли общих знакомых, выяснилось, что прошли вместе некоторые сражения Первой мировой и, казалось, им почти ровесникам просто интересно друг с другом. Уважение было обоюдным. И с какого-то момента переросло в настоящую мужскую дружбу. Ничего удивительного, что главврач позволял Бессонову некоторые отклонения от жестокого госпитального режима. Так после обхода и процедур Павел ходил в самоволку к жене.
Александра только уложила и поцеловала Ивана и подсела к столу, за которым Павел с карандашом в руках изучал какую-то карту. Причём карандаш был в левой, а в правой теннисный мяч. Бес отложил атлас в сторону и решительно посмотрел на жену.
- Саша, у нас последние денёчки в госпитале и у меня к тебе просьба: хочу посетить одно место, не составишь мне компанию?
- Я тебе уже однажды сказала, что за тобой, куда угодно, - легкомысленно согласилась Шура, но внимательно взглянула в глаза мужа, спросила, - А где это?
- Недалеко. Два часа езды от Москвы. Село Оболенское на границе с Калужской губернией, извини, - областью.
- Хорошо. Как и когда поедем?
- Александр Николаевич, любезно предложил свой служебный автомобиль. Выезд рано утром послезавтра, но дело не только в поездке, - Павел замялся.
- Говори, не томи.
- Там моим прапрадедом заложена церковь Успенья Пресвятой Богородицы. В её четвёртом приделе Святителя Николая и благоверного Александра Невского меня крестили. Хотел бы там окрестить и наших детей...
- Тебе это нужно?
- Если честно, не только это. Для полного счастья я бы ещё повенчался с тобой...
Неожиданно в степенной и немного пополневшей Александре проснулся комсомольский задор:
- А давай! Кто бы мне сказал до нашего знакомства, посмеялась бы. А тут нет-нет и попрошу Бога, чтобы с тобой ничего не случилось. А сколько просила сохранить руку! До сих пор он тебя бережёт. Не умею, но, как смогу, скажу ему спасибо...
- Люблю тебя, дорогая...
- Я тебя тоже, но у меня неожиданно возникли вопросы.
- Какие, Саша?
- Ты помнишь прапрадеда?
- А ты разве нет?
Тень набежала на лицо Александры. Она тяжело вздохнула.
- Я и отца плохо помню. По словам матери "сгинул где-то в гражданскую"...
- А где она? Ты про неё никогда не говорила.
- Мама умерла от голода в 1933 году.
Воцарилась тяжёлая пауза. Павел встал, взял руку жены, поднёс к губам.
- Прости... Прости меня, милая. Я опасался встречных расспросов, поэтому сам не спрашивал. А тебе, дорогая, Васильев обо мне ничего не рассказывал?
- Только, что ты безбашенный и тебя нужно беречь...
- И всё? А Хренов?
- Тоже самое. Правда, в самом начале знакомства, что ты ...дурак. И что обижаться на тебя бесполезно. Правда называл "штабсом", но я думала, ещё один твой позывной...
- Хорошие у меня друзья...
- Они о чём-то умолчали?
- Да, милая..., - Павел как в тот раз взял руки жены в свои ладони и посмотрел ей прямо в глаза. - Твой покорный слуга, тот доходяга, которого ты пожалела на дороге - князь, одного из древнейших русских родов Оболенских. И приглашаю я тебя посетить родовое гнездо.
- Вот это повороты! Никто в жизни в тебе бы тогда князя не признал. Но я помню, ты говорил, что смоленский.
- У нас в Оболенском могила нашего пращура. В день его гибели все Оболенские и Долгорукие собирались в храме Успенья Пресвятой Богородицы почтить его память.
- Долгорукие при чём?
- Это одна из ветвей нашего рода. Как, впрочем, и Суворовы, и Гагарины, и Голицины.
- Теперь понимаю почему, тебя Сталин спросил: Бессонов или Оболенский. Сама не стала допытываться...
- Я оценил твой такт. Поэтому готов рассказать тебе о своей семье.
- Только если сам хочешь...
- Сейчас очень.
Саша посмотрела удивлённо.
- Что изменилось?
- Ты должна знать обо мне всё, если готова встать под венец.
- Кажется, дочь проснулась, - Александра поднялась, взяла на руки младенца и попыталась её успокоить. - Как же она похожа на тебя, смуглянка и родинка на попе один в один.
- Сударыня, вы вгоняете меня в краску.
- Ой, какие мы стеснительные! Забыл откуда тебе Галя осколок выдирала?
- Дорогая, ты преувеличиваешь - вон и шрам сохранился, гораздо ниже...
- Ладно, проехали. Что ты хотел поведать?
- Пока будешь кормить, я расскажу. - Павел сел рядом с женой и невольно залюбовался, как, зажмурив глаза, дочурка припала к маминой груди. Заговорил шёпотом. - Первое упоминание в русских летописях о моих предках зафиксированы в 1368 году.
- Ого!
- Литовский князь Ольгерд в походе на Москву захватил крепость Оболенск и убил того самого пращура князя Константина Юрьевича Оболенского. Уже через 12 лет два его сына приняли участие в Куликовской битве, при этом Семён Константинович командовал сторожевым полком...
- Героические у тебя предки...
- Они принимали участие в битве с татарами под Молодью, в Бородинской битве, крымской войне и турецких походах. Отец тяжело ранен на первой мировой, про прадеда сказал. Остальные родственники по мужской линии, кто погиб, кто ранен, все награждены...
- Всё понятно.
- Что, дорогая?
- Про тебя всё понятно. В кого ты такой... Ты всех помнишь?
- У нас большой род. Всех, конечно, не знаю. Отец неоднократно рассказывал, как его дед - Александр Петрович - из царского дворца рвался в действующую армию в войну 1812 года, как лично сформировал батальон, гнал с ним Наполеона до Парижа, отмечен высшими орденами и золотым оружием "За храбрость". Потом служил по гражданской линии. Губернаторствовал в Калуге, тайный советник, уже в крымскую войну в 73 года возглавил калужское ополчение. Его жену княгиню Аграфену Юрьевну Калуга и через двадцать лет без слёз не вспоминала, о чём сам Гоголь цитировал местных жителей: "Нет, не будет другой никогда княгини Оболенской".
- Чем же её запомнили? Красотой?
- Умом и добротой. В провинции, сама знаешь, как в гарнизоне, склоки, зависть, сплетни, доносы... Как вспоминали горожане, княгиня в короткое время сумела примирить все разнородные слои губернии. Изгнав всякую роскошь в одежде (сама ходила только в ситцевых платьях), еде и быту сумела уровнять все состояния и упростить все сложности провинциального этикета. Её искренне любили, посвящали стихи поэты, а умерла молодой от воспаления лёгких.
- Постой, когда обвенчаемся и закончится война, ты останешься Бессоновым или снова Оболенским.
- Конечно Оболенским.
- И князем?
- Естественно.
- Не боишься, Паша, что я не очень подхожу в княгини?
- Для меня высочайшая честь, что ты приняла моё предложение. И про княгинь... Ты знаешь, какую брошь носила моя матушка на дворцовых раутах в конце 1916 года?
