ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Осипенко Владимир Васильевич
Сву

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 10.00*9  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Был такой этап в моей жизни
  СВУ
  Бывших суворовцев не бывает.
  
  Андрей Аполлонов мой одноклассник, заядлый курильщик, троечник и хулиган сегодня выглядел необычно возбуждённым. Улыбка не сходила с его пухлых губ, которые почему-то очень нравились нашим девчонкам.
  - Ты чего такой радостный? - спросил я его, когда мы вдвоём стояли на остановке и ждали троллейбус на Богунию.
  Мы жили с ним в центре Житомира на Короленко, а в школу ездили на окраину. Родители переехали, а мы не стали менять школу, хотя буквально рядом с остановкой их было две.
  - Я решил в суворовское поступать, - важно выдал Андрей.
  - Ты?!
  Нет, я не глухой, но в моей голове Аполлон и дисциплина, с которой у меня ассоциировалась учёба в СВУ, никак не укладывались вместе. Поэтому я уставился на него, как баран на новые ворота.
  - Чего вылупился? Да, буду поступать. Потом пойду в училище без экзаменов и стану офицером.
  И смотрит так гордо, как будто он уже лейтенант.
  - Так и шёл бы в училище после десятого, - промямлил я.
  - Понимаешь, Бендер, какое дело. Могу не пройти по конкурсу, зато после суворовского - с гарантией!
  Бендером я стал с подачи новых учителей в школе, которые обязательно называли меня Остапенко. Это сильно веселило моих одноклассников. Стал сначала Остапом, потом Бендером. Ну, это к слову. Аполлон одного со мной роста, но смотрит свысока, как на идиота.
  Я задумался. Надолго. Когда вышли на своей остановке нос к носу столкнулись с нашим общим другом Димкой Голотиным. Мы с ним были неразлейвода, с первого класса сидели за одной партой, тайн друг от друга не имели. Я так думал.
  - Дим, слышал, Аполлон, придурок, в суворовское собрался.
  Тот посмотрел на меня и убил наповал:
  - Я тоже!
  Андрей за моей спиной радостно заржал.
  - Вы что, сговорились?
  И тут началось. Мне лили в уши в две глотки такие распрекрасные картины их будущего обучения в СВУ, такие невероятные перспективы, что не поверить было невозможно. Аполлон особенно напирал на балы с девчонками из хореографического училища. С будущими балеринами значит. Я чувствовал себя преданным, раздавленным и пропавшим. Они вот уже сейчас без пяти минут кадеты, а завтра генералы, а я бреду как последнее чмо в школу. Добив морально, вдоволь натешившись над моим растерянным видом, мои верные друзья снизошли до предложения:
  - Айда с нами!
  - Ну, я не знаю...
  - Думай, Бендер, быстрее, мы завтра идём в военкомат записываться. Только никому не говори.
  Нет, я сейчас повешу плакат на шею и побегу всем рассказывать о своих планах, чтобы дать повод недоделанным юмористам позубоскалить в случае фиаско.
  На следующий день в военкомат мы пошли втроём... Там впервые услышали слово "разнарядка". Это что-то вроде: сколько кандидатов на поступление в Киевское СВУ должен или может отправить Житомир. Нет разнарядки, нет разговора. Вдруг от нас никого не надо.
  - А когда будет разнарядка?
  - Приходите в пятницу...
  Это дежурный по военкомату зря сказал. Я стал ходить в военкомат по пятницам, как на работу. В школу нет, а в военкомат, как штык! Через пару месяцев наш завуч и учитель истории заметил, что я регулярно пропускаю его уроки по пятницам. Моему бреду, что хожу в военкомат, естественно, не поверил и предложил привести кого-то из родителей. Это была катастрофа. Во-первых, предки ничего не знали, во-вторых, рушился иллюзия про их образцового сына-отличника с примерным поведением. Отцу бы я всё объяснил, а вот мама...
  Короче, шёл домой, как на голгофу. Машинально заглянул в почтовый ящик и... Это было чудо! Там лежала повестка! Меня вызывали в военкомат для прохождения медицинской комиссии! На следующий день, распираемый от гордости, я показал повестку завучу.
  - Вот, теперь во вторник вызвали...
  Лев Михайлович потёр лысину, повертел стандартный бланк в руках. В повестке всё по-взрослому: "кто не явиться, будет отвечать согласно закону..." Подпись, печать... Вздохнул.
  - Ладно, не надо родителей. Куда поступаешь?
  - В суворовское...
  - Тогда, удачи!
  Дальше скрывать от родителей свои планы стало невозможно. Мама разрыдалась.
  - За что ты, сынок, нас с отцом позоришь? Туда же только сироток беруууут...
  - Мама, какие сиротки? Это в войну и сразу после так было. Сейчас поступают все, только берут далеко не каждого.
  - Тоби дома погано?
  - Мама, вы что?! Просто хочу стать офицером, а это самый верный путь. Да и не далеко...
  Мама ещё некоторое время пообижалась и успокоилась, а отец впоследствии даже говорил, что это была его идея. Я не спорил.
  
  Через пару недель мы с Димкой уезжали на военном автобусе в Киев. Аполлон провожал. Его отсеяли на этапе конкурса аттестатов. Однако по нему не было видно, что очень расстроен. Подозрительно.
  Киевское Суворовское военное училище потрясло своей монументальностью. Оно занимало здание и территорию бывшего Второго Алексеевского инженерного училища, названного в честь цесаревича Алексея. Это великолепный дворец в стиле Нео ампир, построенный в 1916 году по проекту архитектора Н.А.Шехонина под руководством военного инженера-строителя Ивана Ивановича Лилье, в своё время был красивейшим зданием Киева. И сейчас оно поражало великолепием и функциональностью. Его огромность поражала: потолки, коридоры, залы, классы, библиотека, столовая, тир... При желании из него можно было не выходить два года и получить всё необходимое под одной крышей. Однако рядом был великолепный легкоатлетический манеж, стадион и несколько зданий для размещения семей офицерского и преподавательского состава. Я прямо физически ощутил, что попал в другой - непонятный и незнакомый мир и потратил несколько месяцев, чтобы хотя бы поверхностно изучить его. Начал, как нормальный солдат с кухни.
  По прибытию в училище нас с Димкой развели по разным потокам. Увидеться не удавалось. У общего потока самоподготовка, консультации и экзамены, а отличников через день гоняли в наряд по кухне. Я там на всю жизнь намылся тарелок, начистил картошку и навыносил помоев. Что-то не очень это соответствовало тому, что обещали мне друзья. Где балерины? Вокруг суровые прапорщики и злые сержанты. Один такой по фамилии Бурда влепил мне наряд на работы за то, что я назвал его ...Бурда! Я что ли фамилию ему дал?! Мои подозрения росли, а настроение, наоборот. Каждый вечер было построение и там называли фамилии тех, кто провалился на экзаменах. Они выходили из строя и шли к старшине за вещами. Я больше боялся за друга и решил: назовут Димку, я тоже выйду и поедем в Житомир вместе.
  Его не назвали или я не услышал, но в конце концов, когда стали распределять по ротам, узнал, что он давно уехал. В результате в суворовское из нашей банды поступил я один. Да и то не совсем. Меня приняли кандидатом.
  В первый же день я сделал всё, чтобы он стал последним. На уроке русского языка написал диктант на "пару!" Отличник, блин, для которого "четвёрка" в школе была катастрофа! Самому стыдно, а тут ещё взводные остряки завели почти хором песнь про липовых отличников! И косятся все на меня. Немного полегчало, когда узнал, что во взводе за диктант одна пятёрка, одна четвёрка, три тройки, остальные, как я.
  На следующем уроке контрольная по математике. Я своё решил и показал ручкой соседу на его ошибку. Тут же был выгнан из класса с оценкой "два!" Это был фиаско, полное и окончательное. Контрольный выстрел должен был сделать офицер-воспитатель.
  Однако майор Байдин Виталий Николаевич - светлейшей души человек - к которому меня послал педагог, ругаться не стал, а отправил в медчасть. Оказалось, что я не совсем прошёл медицинскую комиссию и, если хочу учиться, надо ехать домой и удалять гланды. "Зачем драть гланды, если меня, чистого двоечника, всё равно выгонят," - думал я по дороге домой.
  Потом понял, если бы у нас на первых порах за двойки выгоняли, то не то, что к выпуску, к концу первой четверти в училище было бы пусто. Наши преподы, милейшие дамы и добрейшие офицеры, так взяли нас за горло своими нежными ручками, что дышать мы стали через раз. Спать тоже через раз. За два часа самоподготовки катастрофически ничего не успевали. Приходилось использовать личное время и вставать ночью, прокрадываться в класс, завешивать дверь одеялом, чтобы дежурный по училищу не увидел, и навёрстывать то, что не успели днём. Если попадались, то прямо в трусах и майке становились одной ногой на щётку и, прыгая на другой, натирали паркет в коридоре, длинном, как взлётная полоса. Обычно через пару часов отпускали, но иногда скакали до подъёма. Это уж какой дежурный попадётся...
  Результаты прорезались к концу полугодия. У меня сначала пропали тройки. Сошли на нет ночные бдения. Потом постепенно редкими стали и четвёрки. Забылась песнь про липовых отличников.
  Однако учёба была не самое трудное. Сложнее было найти и отстоять своё место в коллективе. Одного возраста, одинаково постриженные, в одной форме мы были очень похожи внешне, вот внутри... Один вырос во дворе, другой у маминой юбки, один уже пахал на тракторе, другой тяжелее ложки ничего не поднимал, один третий год курит и на вкус различает, из чего выгнан самогон, другой не нюхал даже Солнцедара. Соответственно и поведение. Один делает, что скажут за себя и другим без просьб и слов помогает, другой не дурак сачкануть и покататься на чужом горбу.
  Среди нормальных пацанов, нашлась пара гнусов и откровенных тварей. Хлебом их не корми, дай придумать прозвище пообидней и зацепить того, кто не даст отпор. Меня, например. Так получилось, что во взводе я появился чуть ли не последним. Остальные в ходе абитуры уже изучили друг друга по именам, прошли первые притирки, сформировались группы по интересам и тут я нарисовался со свежевырезанними гландами. Врачи строго наказали: "Никаких нагрузок. Даже говорить громко нельзя." В училище и без врачей знают. От зарядки и физо освободили, к доске не вызывают. Сидит такое бессловесное чмо, уткнулся в тетрадку, зубрит, видать. Одно слово - отличник! Как тут не самоутвердиться гнусам?
  Тем более, что в открытую не нарывались, шипели что-то в спину и делали вид, что не при делах.
  Сижу за учебником, никого не трогаю. Взводные гнусы, которые очень быстро находят друг друга, вроде разговаривают между собой, но достаточно громко, чтобы слышал.
  - Андрюх, знаешь, что для нас, пацанов, главное? - задаёт вопрос хитро-выделанный Савченко.
  - Не продавать и не выпендриваться..., - формулирует Згурский, рыхлый сынок директора крупного киевского завода, повадками и внешне похож на героя Республики ШКИД в рубашке с горошком.
  - Точно! Чистые погоны - чистая совесть!
  - Про некоторых не скажешь...
  Взгляд обоих в мою сторону. Молчу. Но внутри всё кипит.
  Драки нашими воспитателями категорически не приветствовались. Это, мягко говоря. Двух первых, пойманных за этим в общем-то нормальным для пацанов делом, без лишних разбирательств, кто прав, кто виноват, с треском выгнали из училища и отправили на перевоспитание к мамам.
   Остальные резко поумнели. Теперь разборки стали проходить по неписанным правилам. Никаких классов, коридоров, столовых или расположений - только туалет! Приглашает оскорблённый. Сначала выходят ассистенты-секунданты для проверки места ристалища и подходов к нему. Потом тихо сами соучастники. Пара-тройка ударов до первой крови, зачистка кафеля на стенах и полу, умывание, чинное возвращение в класс. Никто ничего не видел и не слышал. "Фингал? Поскользнулся и прямо мордой на угол стола... Нечаянно... Больше не буду..."
  Офицеры, конечно, всё понимали, всё знали, но делали вид, что никаким боком. Кивали на наше враньё и делали свои выводы. Мы об этом узнали много позже, а пока гордо молчали или рассказывали про коварные форточки, двери и скользкий пол.
  Достали меня недели через две. Началось с Кузи. У нас их было два: оба Кузнецовы, оба Владимира. Один Иванович, другой Николаевич. Первый похож на боровичок: невысокий, темноволосый, головастый, крепкий и горластый. Его не трогали. А Николаевичу от гнусов доставалось. Он был хиленький, невысоко роста с непропорционально большой головой на тонкой шее. Хороший, безотказный парень - то ли не мог, то ли не хотел связываться. Я встрял. Как же?! Вице-сержант, командир отделения! Это Байдин удружил.
  - Отстаньте от пацана?
  Згурский не спустил.
  - У кого это голос прорезался? Тебе какое дело? Не трогают тебя, сиди не гавкай!
  Пришлось встать. Тут уже отреагировал Савченко:
  - Смотрите, встаёт... Сейчас в канцелярию побежит закладывать...
  Кровь ударила в лицо, сгорели внутренние предохранители. Меня назвали стукачом! При всех! Пусть выгоняют!!!
  Подхожу к Згурскому.
  - Выйдем!
  Что-то у меня на роже было написано, что гнусы перестали острить, только удивлённо переглянулись. Савченко подошёл к двери, выглянул в коридор и скрылся. Не появится через минуту, можно идти. Не появился...
   Всё остальное прошло на автомате. Видно, много злобы накопил. Пока он наматывал на кулак ремень, я без разговоров и горбатых реверансов ударил первым. Основанием ладони, левой. Хотел в щёку, попал в челюсть. Згурский упал и не смог сразу подняться. Я повернулся к Савченко. Тот был ошарашен или сделал вид, что озабочен состоянием друга и на моё молчаливое приглашение не отреагировал. Мимо дежурного по роте, который стоял у двери на шухере вернулся в класс, сел на своё место. Меня расстроило, что никто из взвода не поддержал меня и не вышел в качестве моего секунданта. Молча стал собирать учебники и тетради. Ждал чего-то плохого. Кузя Иванович всё же не выдержал и скрылся за дверью. Вместо него неожиданно зашёл майор Байдин...
  Вскочили. Дежурный рявкнул:
  - Смирно!!!
  - Вольно, садись!
  Виталий Николаевич обвёл класс внимательным взглядом. Напряжение в воздухе, вот-вот рванёт. Нарисовался Кузя.
  - Разрешите?
  - Проходи, садись... А где...
  - Вышли в туалет, сейчас будут - вместо дежурного ответил Иванович. Оглянулся на меня и восхищённо покрутил головой.
  А у меня одна мысль: когда? Но раз Байдин спрашивает, значит не знает. Спасительно прозвучал звонок, обозначая конец самоподготовки.
  Взводный подозвал и стал нарезать задачи замкомвзводу, а народ сгрудился вокруг Кузи. Я сидел за столом и ловил на себе удивлённые взгляды однокашников.
  Подошёл Кузя-Николаевич.
  - Ты того, Володя, зря... Ко мне не пристаёт... Я сам... Спасибо...
  Последствий не было. Если не считать того, что ни во взводе, ни в роте я больше не слышал насмешек в свой адрес. А это, скажу вам, немало.
  Хотя своё я огрёб, но много позже. От старшекурсника. Играли в дыр-дыр на баскетбольной площадке, и я в азарте ткнул его локтем в ребро. Футбол - это контактный вид спорта, на такие тычки никто внимания не обращает. Как правило. Для меня случалось исключение. Он врезал мне кулаком в солнечное сплетение - точно, сильно и на вдохе. Я упал и долго, как рыба, выброшенная на берег, хватал ртом воздух, но не мог вздохнуть. Он мне что-то говорил, я не слышал. Встал ушёл. Звали обратно, послал. Было больно и обидно. В футбол так не играют.
  Он нашёл меня на своём последнем построении в училище. Они - старшаки-выпускники - уже были переодеты в курсантскую форму и прощались со знаменем.
  - Ты извини меня, Володя. Не держи зла. Был не прав...
  - Проехали...
  Я пожал протянутую руку, но... забыть, что он способен на подлость, не смог. Это был ещё один урок, который я освоил на всю жизнь.
  Как и драки в училище сильно не приветствовалось курение. Курцы - это вообще отдельная каста. В основном - это те, кто уже пришёл с такой привычкой. Вот кому пришлось прятаться и изворачиваться, чтобы хоть разок затянуться. Первые полгода их гнобили беспощадно, лишая всего, что хочется иметь и заставляя делать то, что делать совсем не хочется. Они прятались, врали и изворачивались. Потом наступил перелом. Сначала их перестали замечать, а потом... То ли устали бороться, как со стихийным бедствием, и решили возглавить, то ли посчитали, что курение для будущего офицера не есть самый тяжёлый грех.
  Построение в субботу на хозяйственные работы. Сейчас каждому нарежут: кому окно, кому полоску паркета, кому плафоны или участок территории. Старшина, сгорая от нетерпения, ждёт ротного. Марьян, заслушав доклад, даёт вольно и приказывает:
  - Курцы, выйти из строя!
  Выходят человек десять. Довольные как слоны. Их сейчас загонят на самые грязные работы, но... У них будут не перерывы, а перекуры!!! И никто им слова не скажет. Мы, остающиеся в строю, видели их гордые, местами счастливые морды и в чём-то даже завидовали.
  Когда появились первые свободные минуты, пошёл в спортзал. Там тоже преподы сплошь знаменитые чемпионы мира и окрестностей. Сидят кто в спортивных костюмах, кто в рубашках без погон, о чём-то толкуют:
  - Вы что хотели, суворовец? - спросил капитан Дерюгин, пятиборец, мировой и олимпийский чемпион.
  - Хочу записаться в борцовскую секцию.
  На меня, как солдат на вошь, внимательно посмотрел другой олимпийский чемпион по классической борьбе Иван Богдан. Здоровый как медведь, ушки варениками. Мало того, встал, положил свою лапу на голову, невзначай придавил, пощупал мышцы на руке.
  - Тонковат, ты брат. Поломают...
  - Так я и хочу заниматься борьбой, чтобы не поломали.
  В нашу высокоинтеллектуальную беседу встрял незнакомый майор.
  - А больше ничем не хочешь заниматься? Например, лёгкой атлетикой.
  Видя, как рушится мечта, ответил почти нагло:
  - Зачем? Бегать и прыгать и так умею...
  - Умеешь? А как ты, дружок, осенний кросс пробежал?
  - За 2 минуты 56 секунд.
  Майор поискал на столе какую-то бумагу, удивлённо заглянул и вкрадчиво спросил:
  - Это лучшее время училища в этом году. Или ты свистишь, или твоя фамилия Осипенко?
  - Так точно! Осипенко.
  Теперь взгляд, как потом оказалось тренера сборной училища по лёгкой атлетике, из равнодушно-скептического стал хищным.
  - А что ты там про прыжки говорил? В высоту прыгал?
  - Весной взял 160 сантиметров.
  - Как?
  - Ножницами.
  Теперь меня за руку ухватил легкоатлет и потащил к себе за стол, всем своим видом показывая присутствующим, мол, какое чудо ему досталось. Или чадо. Посмотрел ещё раз в свой список.
  - Володя, ты уже записан в команду легкоатлетов. У нас через год олимпиада, поедешь в Минск отстаивать честь училища.
  - Я на борьбу хотел... Мне лёгкой не очень и некогда...
  Однако тренеру было глубоко фиолетово на мои желания. Как о деле давно решённом сказал:
  - Марьян найдёт тебе время, не переживай.
  Это он так панибратски нашего ротного назвал. Подполковник Марьяненко для нас был если не бог, то его заместитель по вопросу воспитания нерадивых кадетов. Он был безукоризнен во всём: выдержка, выправка, форма, прическа, голос... Про награды молчу. Если он скажет, я не то, что лёгкой атлетикой, а плаванием с гирями в соляной кислоте с радостью займусь.
  Кстати, о ротном. Авторитет и до того у него был незыблемым. Его портрет был первым в ряду галереи ветеранов-фронтовиков училища. Мы-сопляки ещё ничего не понимали в наградах и нашивках, но интуитивно все как один хотели быть похожими на него. Могли позубоскалить над старшиной и даже офицерами-воспитателями, пропустить их указания мимо ушей, но, когда дело касалось ротного... Марьян сказал - всё!!! Умри, но сделай!
  Так вот. После первого курса у суворовцев лагеря. Лёгкая форма курса молодого бойца. Стрельба, противогазы, марш-броски, естественно окопы... И ещё разные ямы для хозяйственных нужд. Лето, жара. Копаем яму, котлован или траншею для фундамента, я не помню. Только копали мы, раздевшись до пояса. Среди других офицеров с нами и Марьян. Контролирует, подсказывает, объявляет перерывы, как обычно. Необычно было то, что он тоже разделся по пояс. Не знаю, кто первый увидел, но в котловане пошёл шёпот между кадетами:
  - Посмотри на спину Марьяна...
  - Ты видел?
  - Видел... Это что?
  - Следы от пуль...
  - Да ладно. Не может быть...
  - Через всю спину...
  - Ахренеть!
  После работ окружили старшину.
  - Вы что, не знали? Иван Максимович в войну разведчиком был. В 44ом под Витебском их группу захватили немцы. Пытали, ничего не добившись, расстреляли. Ночью он очнулся и выполз из ямы. Дополз до первой хаты. Дед-белорус спрятал и выходил.
  Мы сидели притихшие и оглохшие. Старшина за выдающиеся способности находить грязь даже после многочасовой уборки, прозванный нами Пыля, от слова пылесос, чуть помолчал и добавил:
  - Будете в Витебске, там на месте расстрела обелиск стоит. Среди других выбито имя - Марьяненко И.М.
  Стоит ли говорить, что после такого аргумента тренера я занялся лёгкой атлетикой и выступил за училище, показал второй результат по прыжкам в высоту на олимпиаде. Но это было после.
  Сначала была неравная борьба с нашими удивительными, необыкновенными, замечательными педагогами. Им было мало, чтобы мы просто знали предмет, а понимали почему то или иное именно так, а не иначе. Мы злились, "такого в учебнике нет". "Идите в библиотеку и там обрящете!" В общем скучать они нам не давали.
  Попробуй преподавателю русского и литературы Гапоновой Елизавете Георгиевне напиши в сочинении какие-нибудь банальности из Флоринского. Если она не увидит твоих мыслей и твоих выводов больше, чем на три шара даже не рассчитывай. "Не понимаешь произведения, бывает, с удовольствием займусь с тобой персонально... на каникулах... когда все уедут в отпуск". Стимулировало безотказно! Звонки от самых крутых начальников на предмет пересмотра поставленной оценки исключались по причине того, что сама Елизавета Георгиевна была родной сестрой маршала Советского Союза Куликова. Характер и воля у неё были под стать. Про диктанты Гапоновой написано выше. Она была возраста наших мам, такая же внешне и такая же требовательная. Мы любили и боялись её. А когда, знакомя нас с только что вышедшими "Воспоминаниями и размышлениями" Жукова, она показала класс разбора военных операций, мы её искренне зауважали. Нам по тактике офицеры близко такого не рассказывали!
  Математичка резко отличалась внешне, она была моложе, шустрее и острее, что ли. Начиная от всевидящих колючих глаз и заканчивая коленками. Однако по хватке ничем не уступала Гапоновой. Она обожала наш взвод за то, что у нас в классе было две доски, что значило, что за отведенное время вдвое больше суворовцев будет вызвано и вдвое больше примеров решено. Не могу сказать, что нас это тоже сильно радовало. Тем более, что она тоже не очень придерживалась программы. Точнее программу мы выполняли за первые пятнадцать минут, а потом: "Посмотрите, какая интересная была задачка на городской олимпиаде!"
  Не знаю, за какие заслуги, но математичка назначила меня во взводе "палочкой-выручалочкой" и, если у кого-то у доски случался заплыв и желающих помочь не находилось, она не удосуживалась даже назвать меня по фамилии. Просто говорила: "Палочка-выручалочка, давай!"
  До сих пор стыдно, как я её подвёл. Точнее себя.
  В конце года была какая-то жутко важная городская контрольная. На поверку оказалась настолько элементарной, что мы по несколько раз вчитывались, чтобы найти подвох. Вместо двух часов решили её за 15 минут и маялись ещё полчаса, чтобы разрешили сдать тетради и выйти из аудитории. Помню, почти лето, цветут каштаны и такое вкусное мороженное. Сверяя ответ с одним из друзей, вдруг понял, что допустил ошибку. Бросился в аудиторию, учителя как раз выходили.
  - Что же ты наделал?! - сказала мне математичка, как будто я совершил преступление.
  Это была единственная четверка, но она лишила меня золотой медали за учёбу в СВУ. Наказан за самоуверенность. Очень важный для меня урок. Больше таких ошибок не допускал.
  Это было потом. Ещё один препод любил наш взвод за две доски. В прямом и переносном смысле. Форма любви была изощрённая: на двух досках нарезались мелом полоски по 40-50 см по вертикали. К каждой вызывался жертвенный агнец в форме суворовца. Подполковник Мишин преподавал обществоведение, как бы гуляя проходил мимо и задавал каждому вопрос. Пройдя до конца второй доски, он возвращался обратно и скучающим взглядом скользил по каракулям, которые успевали оставить на своей полоске испытуемые. "Два... Два... Пять... Два... Три... Четыре... Пять... Два..." Самое обидное, что тут же заносил оценки в журнал. В урожайный день за один урок три "пары" получать, как два пальца об асфальт...
  Сначала терпели, потом, получив по шеям от взводного за ужасающую успеваемость, стали робко интересоваться:
  - Я на вопрос ответил, всю полоску исписал, - вылез самый смелый Жека Татаринцев, - вы даже не прочитали - "два". У Пикаева три слова и ему - "отлично". Может перепутали?
  Подполковник Мишин, по информации старшаков "наш глубинный разведчик на пенсии", посмотрел на жалобщика, как солдат на вошь.
  - Хотите я воспроизведу ваш ответ с точность до запятой?
  - Не надо...
  - Вы вылили на доску ведро воды и хотите за это орден? А Пикаев в трёх словах выразил суть. Это и знание предмета, и умение формулировать. Я ответил на ваш вопрос? Тогда с первого по двенадцатый по списку, к доске!
  Больше вопросов не было. Была мелкая дешёвая месть. У Мишина был бзик: он ничего не трогал руками. Вообще ничего! Приходил с чистой тетрадкой и, если надо было взять в руку мел, выдирал листочек, обматывал мелок и только так брал в руки. Ручкой пользовался только своей, журнал открывал, ковыряя ногтем мизинца, стул выдвигал ногой, после урока заходил в умывальник, доставал из кармана мыло и тщательно мыл руки, вытирая остатками листов из тетради. Мы - сволочи, это знали и пользовались. Перед его уроком плотно закрывали входную дверь и дружно отворачивались. Ну и что, что дверь со стеклянными вставками, просто все смотрели в другую сторону. Мишин стоял за дверью и пытался носком ботинка подковырнуть и открыть эту злосчастную дверь. Иногда процесс затягивался. Мы тихо ликовали, хотя сомнений, чья кровь сейчас прольётся не было ни у кого.
  Не всё и не всегда было так жёстко. Были у нас и другие уроки. Например, биология. Вела их молоденькая выпускница пединститута Людмила Николаевна. Людочка. Не подумайте ничего плохого, всё пристойно, по имени-отчеству и на вы, но природу не спрячешь. Вот на кого мы были готовы смотреть бесконечно. Вот у кого всё было прекрасно и его было много. У кадетов наливались маслом глазки, валились из рук ручки, падали со столов тетрадки и всем срочно надо было залезть под стол, чтобы их достать, а точнее ещё раз полюбоваться на её коленки. Она всё видела, всё понимала, умело держала дистанцию и дразнила мыслью "а вдруг"! Быстро разделавшись с программой, мы начинали разговор за жизнь. Вопросы вертелись, конечно, вокруг отношений двух полов, что, впрочем, тоже относится к биологии.
  - А какой институт вы закончили?
  - У вас все девушки такие красивые?
  - А как у вас проходят вечера?
  - А с кем вы дружили?
  Мы задавали эти вопросы, практически не сомневаясь в ответе - конечно с военными. В Киеве полдюжины училищ и академий, неужели никто не взял под свое крыло пединститут!? И тут Люда нас убила:
  - Нам очень нравились семинаристы.
  - Попы, что ли?
  - Они себя бурсаками называли... Очень начитанные, разносторонние, глубокие и интересные ребята...
  - А мы, значит, плоские и односторонние?
  - Что вы! Просто для покорения девушки цитирования одного устава может быть недостаточно. Давайте вернёмся к уроку и углубим ваши знания по вопросам мутаций...
   И так всегда: вот, кажется, дошли до самого интересного, а нам опять про дрозофил и кроликов.
  Наши преподы по физподготовке - это отдельная песня. Они нас, конечно, жалели, но наспех смыв пот после их занятий мы не могли смыть боль в мышцах. Сидя на уроке, идя в строю и даже лёжа на койках мы слышали, как каждая клеточка в нас ликует и поёт. Это росли мышцы. За три месяца таких занятий, плюс режим, плюс четырёхразовое питание я вырос на 10 см и поправился на 10 кг. Без травм, конечно, не обходилось, но это чаще всего на футболе или в спаррингах. Одно знаю точно: именно тогда был заложен фундамент физической формы, которая позволила мне достойно влиться в ряды воздушно-десантных войск, выжить в горах Афгана и в 50 лет учить физически очень развитых телохранителей по принципу "делай как я"!
  Говоря о педагогах СВУ, снимаю шляпу перед тем, кто их набирал. Благодарен судьбе, что имел счастье учиться у них. Заметил одну деталь: все педагоги сожалели о сокращении сроков обучения и честно старались впихнуть в нас то, что они привыкли делать за три года. Практически все они готовы были вести свои уроки на английском, немецком или французском языке. Они-то готовы, а мы нет. Школьной подготовки для этого было недостаточно.
  Знаний да, не хватало, вбивали их в нас с трудом. Зато всякую дичь ловили на лету. Я про кадетскую моду. Всяк уважающий себя кадет её придерживался, преодолевая при этом трудности и лишения в борьбе со старшиной. Тот выдавал всем положенное обмундирование, чуть на вырост, а мы его безжалостно уродовали по последнему писку моды. Конечно, не сразу. Ближе ко второму отпуску. Страдали в основном шинели и брюки. Немного шапки и фуражки. Шинели безжалостно обрезали-укорачивали, а штаны растягивали до состояния клешей, как у волка из мульта "Ну, погоди!" Делать одному это было бессмысленно, потому что, будучи отловленным на первом же смотре, пижон превращался в вечного уборщика туалета, кандидата на проведение отпуска в училище и лишенца увольнений до окончания учёбы. Поэтому шинели резали все, в одну ночь и на одну величину. Как правило, на ширину ремня. Старшина выл от бессильной злобы, воспитатели пытались достучатся до нашей совести, а мы с чувством величайшего пренебрежения смотрели на тех, кто по какой-то причине не успел укоротить.
  С брюками за раз не получалось. Их не перешивали, а растягивали с помощью трапеций. Делали их из фанерок и берегли, как зеницу ока. Одной парой трапеций за ночь можно было трое штанов довести до шикарного состояния. Мочишь брючины, натягиваешь на трапеции, под матрац, а сам сверху и утром - вот оно кадетское счастье! Но и оно когда-то заканчивалось. На втором курсе нам выдали форму не шерстяную, как раньше, а какое-то непотребство с лавсаном. Оно не мялось и не тянулось. Старшина ехидно улыбался, а мы думали... Отыгрывались на бляхах, фуражках и шапках. Тут уж кто во что горазд, только чтобы не так, как в уставе. А всё для того, чтобы при встрече одного взгляда было достаточно, чтобы определить - суворовец перед тобой или кадет. В нашей внутренней табели о рангах это значили очень много.
  Закончил я училище с отличием и одним из первых зашёл в канцелярию выбирать себе место дальнейшей учёбы. Мой выбор сильно удивил Марьяненко и Байдина.
  - Как Рязанское? Ты можешь выбирать любую академию, - сказал ротный.
  - Не вы ли, товарищ подполковник, неоднократно говорили, что готовите из нас командиров? Вот я и послушался.
  - За язык меня ловишь?
  - Нет, просто служить, так служить. А за пультом с лампочками я и на гражданке мог устроиться.
  Марьян повернулся к Байдину.
  - Я думал, у него романтика в попе гуляет, а тут серьёзно. Ладно, Рязань, так Рязань. Держи пять!
  Так я стал выпускником Киевского суворовского военного училища. Помню, ценю и горжусь.
  И ещё жалею. Жалею, что такая жемчужина досталась нацистским временщикам. Жалею, что больше нет там того воздуха, которым я дышал два года. Можно вернуть надпись на фронтон, можно восстановить памятник Суворову, но как возродить потрясающую атмосферу чести, заботы, требовательности и любви? Останови сегодня на улице десять, нет сто человек и спроси, кто такой Богун. Удивлюсь, если один ответит. Голову даю на отсечение, если кто назовет его крылатое выражение этого деятеля. Я родился и вырос на Богунии и считал его соратником Щорса. Рэволюционэром... блин. Поэтому мне обидно, что училище Великого Суворова, стало лицеем имени никого. То хоробрый казак, то литовский полковник, присягал то русскому царю, то полякам. С ними пришёл в качестве карателя на Левобережье, они же его за очередное предательство и убили. Достойный образец для подражания, ничего не скажешь...
  
  
  
  
Оценка: 10.00*9  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023