Аннотация: Часть 5 из книги "Два Кавказа Виктора Петрова"
Продолжение
Один из штурмовиков спикировал в долину Шар-Аргуна. Я заметил это и встал. Через несколько секунд самолёт выскочил из-за горки прямо на нас и атаковал ракетой. Она чудом не задела дом, ударилась о землю в двух шагах от нас, срикошетила и взорвалась прямо над туалетом. Взрыв раскидал нас по пологому склону, обдал жаром, но осколки никого не задели. Рыжий прыгнул в окоп вниз головой и теперь рьяно благодарил меня за то, что я этот окоп вырыл.
Было уже понятно, что и боевики, и домик замечены. Следовало ожидать следующей атаки. Положение отчаянное, а болван Муса взял и запер нас в домике - главной мишени для самолётов. Да ещё и наручниками пристегнул. Оставалось только ждать взрыва и, если бог смилостивится, мгновенной смерти.
Около получаса мы тихо сидели и даже не смотрели друг на друга. Говорить не хотелось. Всё равно мы ничего не могли изменить. Самолёты продолжали пикировать и атаковать какие-то цели. До нас у них пока ещё дело не дошло. Но дойдет. И это было совершенно очевидно.
Вдруг дверь открылась и на пороге появился Муслим Бекишев.
- Быстро собирайтесь, - сказал он.
- Нам нечего собирать, - обрадовалась Кузьмина хоть какому-то изменению в этом царстве безысходности.
- Тогда - живо в машину!
- Пусть Муса отстегнёт нас, - обратился к Муслиму Терентьев.
- Так вы ещё и в наручниках! - Муслим сделал свирепое лицо и заорал: - Муса! Быстро сюда ключ!
На дороге за домом, на самой высокой точке пригорка стоял чёрный джип. Мы побежали туда. Муслим впихнул нас с Кузьминой на заднее сиденье и пристегнул наручниками друг к другу. Терентьева он закрыл в багажнике. В это время со стороны Шар-Аргуна на нас зашёл штурмовик. Все, в том числе и Муслим, побежали в окоп. Мы сидели в машине на самом открытом месте. Я не видел, где взорвалась ракета. Видел только яркий сполох и характерный треск близкого взрыва. Зато очень хорошо рассмотрел каждую заклёпку на брюхе штурмовика, мелькнувшего прямо над машиной. А в это время заходил ещё один. Он попал ракетой в нежилой дом через дорогу. Дом сразу оказался без крыши и двух стен. Всё! Следующая цель - наша машина. Штурмовик уже заходил на боевой курс, когда в сиденье водителя запрыгнул Муслим и рванул джип вниз по дороге. Я слышал взрыв ракеты. Как потом выяснится, этот взрыв разнёс наш домик, не оставив от него ни щепки.
Муслим гнал по дороге к домам, в которых жили боевики отряда Кюри Ирисханова. Притормозил у второго. К нам подсели ещё двое боевиков. Поехали к повороту на Шар-Аргун. Но вместо того, чтобы свернуть туда, Муслим поехал в лес просёлочной дорогой.
Дорога поднималась вверх, в горы. Здесь, среди деревьев, можно было уже не опасаться атаки с воздуха. Ехали около часа. На одном из поворотов дороги обогнали мерно идущего боевика с пулемётом на плечах. Судя по тому, как он спокойно шёл, федеральные силы были далеко. Остановились в узком глубоком ущелье, совсем недалеко отъехав от асфальтированной дороги. Рядом стоял зелёный армейский УАЗик. Муслим с боевиками подошли к нему, поговорили с шофёром, и УАЗик уехал.
Нас высадили из джипа. Уехал и Муслим. Место это было относительно обжито. Ровная асфальтированная площадка. Полуразрушенное деревянное строение, похожее на склад. После перенесённого от авианалета стресса нам было просто хорошо. Но сверху раздался громкий звук выстрела, а рядом с нами звонко упала горячая гильза танкового орудия.
- Откуда упала эта штука? - спросила Кузьмина одного из боевиков.
- Сверху, с горы, - ответил тот.
- Откуда там танки? - снова спросила она. - Ведь это танки федеральных сил!
- Да, - спокойно ответил второй боевик. - Но не стоит опасаться. Они же значительно выше и не видят нас.
Потом боевики посоветовались и посадили нас в погреб, вход в который был совершенно не заметен со стороны дороги. Там мы и просидели до полной темноты.
Меня растолкали уже ночью. Приехал УАЗик. Нам велели лезть туда. Машина была забита оружием и боевиками. Мы с трудом втиснулись. Поехали по асфальтированной горной дороге. Ехали, в основном, вверх. Над горами светила полная Луна.
- Виктор, - обратился ко мне один из боевиков, - конфетку хочешь?
Голос был очень знакомый. Я не понимал, что хочет услышать от меня моджахед, и поэтому скорее подыграл, чем ответил:
- Хочу.
- А нету, - закончил он диалог известной шуткой Фрунзика Мкртчяна из "Мимино".
Все рассмеялись.
- Ты не узнал меня, Виктор?
Я хорошенько пригляделся и узнал. Это был Абубакар Бекишев.
После захвата нас в плен 19 июня 1999 года мы с ним встретились впервые. Тогда, летом, он произнёс фразу: "Ну, а мне теперь куда?" и кто-то ответил ему: "Иди куда хочешь! Ты нам больше не нужен".
И тогда, с закрытыми глазами, я понимал, что и Абубакар, и бандит, который ответил ему, улыбались. Это было сказано так, между прочим, на всякий случай, по-русски, чтобы отыграть все роли до конца. Теперь можно было воспользоваться случаем, прикинувшись совершенным дураком. Я не сомневался, что он примет эту игру, а у меня был шанс хоть как-то получить дополнительную информацию о нашем деле. Пусть он будет врать, но есть шанс опознать враньё, а значит, получить информацию. Мне не пришлось начинать диалог самому, потому что разговор начал Абубакар.
- Хорошо, что я вас встретил, - начал он. - Видишь, как тогда получилось... Я думал, что везу вас к настоящим патриотам Чечни, а нас перехватили бандиты.
Абубакар сразу же запутался в своём вранье. Я не стал его уличать. В конце концов, это было чревато.
- Но теперь-то что будет? - спросил я.
- Теперь вы в надёжных руках, - сказал Абубакар. - Мы будем искать пути, как передать вас на российскую сторону. Но идет война, и сделать это чрезвычайно трудно.
- Но, может быть, нас просто отпустить? - спросила Кузьмина.
- Вы не представляете себе, что значит сейчас для русского оказаться в Чечне. Вас тут же похитят бандиты и посадят на цепь. Да ещё будут издеваться и заломят огромный выкуп.
На долю секунды мне показалось, что может, и правда Абубакар ничего не знает? Вот только сейчас сел в этот УАЗик и встретил нас. Но ведь был ещё Бислан, который разыграл тогда роль заместителя полевого командира, коим, впрочем, он на самом деле и являлся. И он не отказывался, хотя и разговора-то об этом не заводилось. Зачем?
А между тем, Абубакара несло дальше.
- Я обязательно найду тех людей, которые вас похитили. Мы разберёмся с ними по-своему. Кстати, вы разве не знаете, что получите в России компенсацию за то, что оказались в плену у бандитов?
- Нет, не знаем, - сказала Кузьмина.
- Обязательно получите, продолжал Абубакар, - ведь вы находитесь в плену не за границей, а на территории России.
- А какая разница? - спросил я.
- Разница в том, что за вашу независимость и свободу несут ответственность власти России. Это они не смогли обеспечить вам безопасности на контролируемой ими территории.
- Так что нам? В суд подавать на Ельцина, или там, на Путина? - спросила Кузьмина. - Мне не впервой! Я один раз уже судилась с Ельциным.
- Не надо никуда и ни на кого подавать, - спокойно отвечал Абубакар. - Вот только вернётесь - и вам выдадут эту компенсацию.
- Большую? - спросил я.
- Большую! - незамедлительно ответил Абубакар. - Вам хватит на всю жизнь. И мы ещё кое-что вам дадим. Тысяч по двадцать долларов. Хорошо? - Абубакар рассмеялся.
Вот это уже становилось интересным. Конечно, Абубакар всё придумывал на ходу, и продолжи я этот разговор дальше, он наверняка запутался бы в своих же фантазиях. Но вот о том, что бандиты нам заплатят, я слышал уже не раз. В разное время об этом обмолвился и Зуб, и Муса, и Абдулла, и вот теперь - Абубакар. Это были мелочи, которые начнут собираться в систему гораздо позже.
УАЗик ехал уже три часа. Из высокогорья с Луной, звёздами, снегом и облаками внизу, мы спустились в ущелье. Вокруг машины сразу потемнело. Звук мотора, отраженный от скал, стал слышнее. Дорога давно закончилась. Мы ехали по камням русла горной речки. Иногда под колёсами журчала вода. В свете фар можно было различить только отдельные, невысокие кусты ивняка и мокрые, блестящие валуны.
Несколько раз УАЗик останавливался. Боевики выходили и что-то высматривали. Снега вокруг становилось всё больше. Наконец, машина повернула налево. Мы въехали в другое, меньшее ущелье. Здесь у высоких отвесных скал стояли заброшенные грузовики, валялся на боку прицеп с цистерной. Мы остановились у "шестёрки" "Жигулей". Из "шестёрки" вышел человек, которого я сразу же узнал. Это был брат Абубакара Руслан Бекишев. Они вместе сдавали нас бандитам прошлым летом.
Руслан, которого все звали Джохаром или Мамедом, с ударением на первый слог, сел рядом с водителем и стал показывать дорогу. Ехали не долго. Остановились. Вышли. Стали доставать из машины пожитки. В основном - оружие. Чуть выше по крутому склону горы был старый блиндаж. Таскали всё туда. Но так и не перетаскали. Измучились и стали укладываться спать прямо на снегу, между ящиков с патронами и гранатами для ручных гранатомётов.
- Виктор, - обратился ко мне Руслан, - пойдём со мной.
Мы пошли в сторону выхода из ущелья.
- Я буду спать в машине, - сказал он. - Все там, у блиндажа, а я, как командир, в машине.
- Не замёрзнешь? - спросил я.
- Нет, у меня там всё есть. А ты возьмёшь одеяла и отнесёшь их обратно. Возьми одно себе. Теплее будет.
- Я передам одеяла моджахедам, - сказал я, - а уж дадут мне одно, или нет, не знаю.
- Скажи, что я приказал.
- Хорошо.
- Я буду вас охранять, - продолжил Руслан. - Чтобы никто нас не накрыл спящими.
На выходе из ущелья дул сильный ветер. Машину наверняка будет продувать. Но это не моё дело. Я взял одеяла и пошёл обратно. Неужели никто за мной не следит? До лагеря метров четыреста. Можно попробовать дать дёру. Но зима! Но Кузьмина! Да и напрасно я даже подумал об этом. Чуть отойдя от машины в сторону лагеря, я заметил человека с автоматом. Это был Ваха. Он ждал меня. Когда я с ним поравнялся, он пошёл следом.
Одеял нам, натурально, не дали. Мы влезли под какой-то тент, накрывавший ящики с патронами. Едва поместились там втроём и так коротали ночь до утра. Было очень холодно.
Утром меня подняли первым. За водой. Вместе со мной пошёл и Длинный. До родника - метров триста вверх по ущелью. Потом опять таскали пожитки в блиндаж. Нам с Терентьевым помогали немногие из боевиков. Большая часть глазела и подгоняла нас. Тут выяснилось, что весь отряд не помещается в одном блиндаже. Но пришёл Хусейн, и сказал, что в верхней части ущелья есть никем не занятый блиндаж. Отряд решили разделить.
Тогда мы впервые увидели Хусейна. С его внешностью всякая киностудия не нуждалась бы больше в актёре для исполнения ролей коварных злодеев. Свирепый вид, борода, усов нет, среднего роста. И очень независимый характер. Это притом, что Хусейн умел подчиняться. А ещё глаза: умные и честные. Они были отдельно от внешности. Если смотреть в глаза Хусейну, то они превалировали над всем его видом настолько, что от образа злодея не оставалось ровным счётом ничего. Хусейну было тридцать четыре года.
Часть отряда осталась в нижнем лагере. Там остался и Джохар - командир отряда Руслан Бекишев. Джохар - это его эфирный позывной. Но ему очень нравилось, когда его называли Джохаром. К огромной радости Кузьминой, в нижнем лагере остался и Длинный - Александр Михайлович Терентьев.
В верхний лагерь я нёс тяжеленный рюкзак. В ущелье было много боевиков. То слева, то справа в овражках были построены блиндажи. Мы прошли мимо нескольких безнадёжно раскуроченных машин. Попалась лишь одна - ГАЗ-66 - на что-то пригодная. В её моторе копался молодой чеченец. Все машины были армейской раскраски и, наверняка, некогда служили в Советской армии.
Нашим блиндажом ущелье и заканчивалось. Блиндаж был построен так же, как и все остальные. Его никто не копал. Естественный клин ущелья был перекрыт брёвнами и обустроен внутри. Вот только с туалетом моджахеды ошиблись. Он был построен выше самого блиндажа со всеми вытекающими отсюда и из него самого последствиями. Это было замечено всеми, но никто не собирался что-то менять. Видимо уже тогда было понятно, что долго здесь мы не пробудем. Кто-то из боевиков, специально для нас - по-русски - сказал тогда:
- Ну вот, дальше отступать некуда. По ту сторону этой горы - Дагестан.
Мы пришли в Аргунское ущелье. Было 15 февраля двухтысячного года.
Из ящика и старых лыж разной длины я сколотил санки. На них и перетаскивал оставшиеся пожитки из нижнего лагеря в верхний. Двое охранников, которые сопровождали меня при этом, ничем не помогали. Разве что, иногда подталкивали санки в местах, где снега не было. В первый раз я вошёл в блиндаж только к вечеру. Вход в него был незаметным, если идти к блиндажу прямо по ущелью. Впрочем, других путей и не было. Блиндаж строился в прошлую войну основательно. Перед входом были навалены камни на высоту около двух метров. Нужно было сначала забраться на эту горку и только потом спуститься в блиндаж. Это безопасно с точки зрения обстрелов, но страшно неудобно. Горка обледенела, а ступеньки стали покатыми. На них упали по очереди почти все. Но только после того, как упал я, да ещё с двумя вёдрами воды, которые на меня же и вылились, ступеньки было решено подновить. Наверное, лишне говорить о том, что это было поручено сделать мне.
Кузьмина занималась по хозяйству: стирала бельё боевикам и чистила посуду. Именно чистила, я не оговорился. Чеченцы никогда не говорят "вымыть посуду", как мы. Они предпочитают говорить "чистить". "Это от слова "чисто", - говорили они и упорно утверждали, что по-русски правильно именно так.
Блиндаж был большой. Несколько помещений одно за другим. В первом помещении справа - место дежурного: столик, табуретка, керосиновая лампа, радиостанция.
Там же, но слева от прохода - стеллажи с боеприпасами. Во второй комнате справа - длинный обеденный стол с лавками по обе стороны и печка для приготовления пищи. Слева от прохода ещё один стеллаж с гранатомётами и огнемётом "Шмель". В третьей, самой дальней комнате - три ряда нар. Наши с Кузьминой нары были сразу же направо при входе в эту комнату. Понятие комнат здесь достаточно условное. Если в первых двух ещё были по одному окошку, то третья - тёмная. Там всегда в дальнем углу горела керосиновая лампа. Полы в проходах между нарами застелены досками и фанерой. Но всё равно было жутко грязно. На земляных стенах всегда блестели капли воды. С брёвен перекрытия капало прямо на нары.
В первый же день в нашем лагере появился Джохар. Я его буду называть не Русланом Бекишевым, а Джохаром. Так будет уместнее.
Джохар был при параде: в косой беретке с кокардой, в каких-то невообразимых погонах на плечах, на груди - медаль, но очень маленькая такая.
- Джохар, - спросил я его, - какое у тебя звание?
- Полковник, - не задумываясь, ответил он.
- А какое звание у Басаева? - поинтересовался я.
- Не знаю, - сказал он застенчиво, - но когда я был полковником в прошлую войну, он ещё ходил в капитанах.
Джохар разбил боевиков на боевые расчёты и провёл учения. Вот этому я был удивлён. Он вышел на улицу, а все боевики легли на свои нары. Не раздеваясь, конечно. Здесь вообще никто и никогда не раздевался, ложась спать. Джохар с улицы протрубил тревогу. Все сорвались с мест, похватали автоматы и выбежали строиться перед блиндажом. В первый раз у них это получилось плохо. Репетировали построение ещё два раза. На третий раз командир остался доволен. Я наблюдал за боевиками. Будет кто-нибудь сачковать? Будет высказывать недовольство? Будет называть такого рода учения игрой в "Зарницу"? Нет. Все серьёзно и старательно пытались уложиться в норматив, который установил им Джохар.
Первая пятёрка, командиром которой был назначен Хусейн, ушла на позиции. Вторую пятёрку возглавил Джандулла - это кличка. Вообще-то его звали Ибрагимом, ударение при этом ставилось на букву "а". Джандулла - высокий, сухощавый боевик. Впрочем, это я зря сказал, что он высокий. Не выше меня, но так уж он выглядел. Никогда не скажет лишнего слова, но уж если обращается с чем-нибудь к тебе, выполнять надо точно и быстро. Это относилось не только ко мне или Кузьминой. Его головорезов это касалось в ещё большей степени. Джандулла был приверженцем справедливости. Он заставлял людей из своей команды помогать мне в заготовке дров, и те подчинялись безоговорочно. Причём, я ни разу не услышал в свой адрес недовольства с их стороны. Однажды, увидев, как я измучился, он велел мне спать четыре часа. Мою работу в это время выполняли его люди. Это были самые отмороженные боевики в отряде. Только Джандулла и мог управлять ими. Ильман Бараев, Анзор, Умар и Адам. Тогда я ещё не знал, что это за страшная команда.
Третья пятёрка - Абубакар, его брат - Муслим, Хусейн-повар и Ваха. С ними же на позиции выходил и Джохар. Повар не часто бывал на позициях, но безумно рвался туда. До войны он был шеф-поваром одного из грозненских ресторанов, и, по большому счёту, заменить его было некем. Кузьмина предложила свои услуги по приготовлению пищи, но её даже слушать не стали. Чтобы моджахедам готовила женщина?! Такого не может быть никогда!
Из села неподалёку привозил хлеб и мёд мелкий мужичишка. Мёду было много. Даже нам доставалось. Деньги у боевиков были и деньги не малые. Я не раз видел, как Джохар доставал из кармана крутую пачку долларов и давал часть повару-Хусейну на продукты. Он договаривался с мужичишкой, и тот на следующий день привозил заказ на лошади.
И всё же, вместо хлеба - бепика - чаще обходились лепёшками. Хусейн испекал их мастерски. Он вообще на кухне всё делал мастерски. Плов, даже без мяса, был необыкновенно вкусен. Но, по отзывам боевиков, не менее умело он и воевал.
Первыми, как правило, ели те, кто уходил на позиции. Вторыми - отдыхающая смена. Потом - мы с Кузьминой. Как всегда, я рассовывал лепёшки по карманам куртки. На случай побега. Вот только когда представится такой случай, я и представить себе не мог. Зима. Горы. Вокруг - одни боевики. Куда идти - неизвестно. Одному уходить нельзя, только вместе с Кузьминой.
Мой день начинался очень рано, за час до общего подъёма. Я шёл за водой. Вместе со мной шёл вооружённый боевик с фонариком. Ранним утром в ущелье было очень темно. До родника - около четырёхсот метров вниз по ущелью. Иногда я встречался там с Терентьевым. Уже через пару дней меня стали отпускать за водой без конвоя. Это от лени боевиков. Они сначала отходили от блиндажа метров на сто вместе со мною, а потом давали пять минут на то, чтобы я дошёл до родника, наполнил вёдра и вернулся. Но потом как-то так сложилось, что вообще перестали меня контролировать. Лишь засекали время выхода за водой и время возвращения в блиндаж. Я старался укладываться, чтобы не потерять возможность оставаться одному хоть иногда. Впрочем, за мною присматривали и боевики из других отрядов.
С Терентьевым всегда была охрана. Я до сих пор не могу понять почему. Но, видимо, причины были. То, что меня так беспечно отпускали, было обусловлено тем, что бежать было некуда. Горы ущелья так высоки и круты, что убежать невозможно. Верхняя часть ущелья всегда контролировалась боевиками, причём, именно нашими боевиками с горы над верхним блиндажом.
К тому времени я сильно исхудал, а мой внешний вид был очень живописен. В зеркало уже давно себя не видел, но мог представить. Длинные лохмы волос из-под чёрной вязаной шапочки, длинная и редкая дьяконовская бородёнка, курточка, драные штаны и рваные ботинки.
- Ты знаешь, Виктор, - как-то сказал мне Джохар, - ко мне тут пристали моджахеды из соседнего ущелья. Продай, говорят, нам православного священника, что у тебя за водой ходит. Сразу предложили триста тысяч долларов. Я отказался.
Однажды, проходя с полными вёдрами мимо молодых боевиков из другого отряда, я вдруг услышал:
- Дедушка, ты осторожнее иди по камням. Там на них лёд намёрз.
- Спасибо, сынки, - поблагодарил я.
Как-то пошёл за водой и увидел у родника бородатого старика. Это был не чеченец. Среднего роста и очень ослабший. Его грубо подгоняли двое охранников. Я даже замедлил шаг, чтобы не попасть им под горячую руку. Старик взвалил на спину двадцатилитровый бидон с водой, и охранники едва ли не бегом погнали его вниз по ущелью. Потом от боевиков я узнал, что здесь в ущелье, кроме нас, держат Бриза Флотье и генерала Шпигуна. Если так, то, скорее всего, тем стариком и был Шпигун. Ещё раз я видел его за день до ухода отряда Джохара из ущелья. В тот день уходил один из отрядов из средней части ущелья. Старика так же нещадно гнали, навесив ему на спину огромный рюкзак. Пленник был очень плох и бледен. Жизни в его глазах не было.
Первая неделя утвердила наш быт. С раннего утра и до позднего вечера я работал. Вода: утром - с бидонами по 20 литров. То же - вечером. Днем ходил за водой с вёдрами по три - четыре раза. В промежутках между тасканием воды заготавливал дрова. Для этого в визуальной близости от блиндажа находил сухой ствол дерева. Пилил или рубил его под корень, перетаскивал к блиндажу, распиливал в одиночку двуручной пилой и потом поленья колол топором на дрова.
В части пиления и раскола поленьев мне часто помогал Ильман Бараев. Ему это нравилось делать.
- Вот так, просто тащи пилу на себя, - учил он меня, когда мы пилили ствол двуручной пилой. - Не надо давить. Пусть просто свободно идёт.
- А если не идёт? - спрашивал я.
- Тогда пилу надо точить, - говорил Ильман и показывал, как надо точить пилу трехгранным напильником.
Не менее лихо Ильман расправлялся и с колкой дров топором. И всё же я не любил, когда он мне помогал. Его белёсые глаза внушали ужас. А потом я вспомнил, что уже видел их на процедуре обмена Фишмана на Юнуса в Ингушетии.
Не смотря на то, что солнышко днём светило по весеннему, снегу в ущелье не становилось меньше. А мои ботинки всё больше походили на босоножки. Я всё думал, что вот заболею и хотя бы отдохну. Но не болел. С позиций боевики стали приходить значительно быстрее, чем неделю назад. Это могло означать только одно - позиции приблизились к ущелью.
В ущелье заметно прибавилось боевиков. Усилились артиллерийские обстрелы.
23 февраля 2000 года, среда. После боя вместе со своей группой в верхний блиндаж пришёл Джохар. Он был ранен в правое предплечье снайпером. Рукой двигать не мог. Но Джохар продолжал командовать отрядом.
24 февраля 2000 года, четверг. Я заметил, что оружие на стеллажах в кухне лежит открытым. Сверху на него иногда падает земля из щелей перекрытия. Рядом никого не было. Я взял горсть земли и сыпанул её в ударно-спусковой механизм огнемёта "Шмель". Пусть почистят.
Всё утро я промучился с остатками сухого дерева на склоне горы. С этого места просматривались позиции боевиков. Полоски окопов протянулись вдоль обрыва. Боевики оттуда полностью контролировали Аргунское ущелье на участке около километра. Федеральные войска на западной стороне ущелья имели, казалось, большее преимущество. Они могли обстреливать позиции боевиков сверху. Но укрыться на склонах горы было негде, поэтому обстрел вёлся практически с вершины горы, с расстояния около трёх километров.
Иногда обстрелы переносились с позиций в глубь плоскогорья, которое с севера ограничивалось нашим ущельем и горой, из недр которой я пытался сейчас корчевать остатки сухостоя. Ещё накануне обкромсал ствол почти до корней. Но и корневая система, почти полностью открытая, вполне годилась для топки.
Я долго мучился, обрубая корешки, которыми дерево ещё держалось за склон. Потом выдирал уже свободное корневище из зарослей самой корневой системы. По пути срубил несколько сухих стволов и отнёс к блиндажу первыми. Сразу же начал распиливать их на дрова. С перетаскиванием корня решил пока обождать. Во-первых, я сильно устал, во-вторых, кому он нужен, этот корень.
Пока я пилил, из нижнего блиндажа пришёл Длинный. На санках он привёз мешок муки. Выгрузил на кухню и ушёл обратно. Под конвоем, конечно. Часа через полтора я пошёл за корневищем. Бахалай. Корня на месте не оказалось. Как потом выяснилось, его украл Длинный. Он прекратил красть дрова на следующий день, когда унёс поленья у моджахедов из соседнего блиндажа. За это он получил несколько плюх по морде. А потом получил ещё за то, что стал оправдывать свой поступок тем, что думал, что он крадёт не у моджахедов, а у меня. Боевики особенно не любили, когда предают своих.
Я решил попробовать поискать сухостой на северном от блиндажа склоне. И не напрасно. Оказалось, что здесь масса сухих сосен. Некоторые стволы просто лежали на склоне и оставалось только подтащить их к блиндажу. Я подтащил два ствола. На завтра этого хватило бы.
25 февраля 2000 года, пятница. Сразу же после первого похода за водой с двумя двадцатилитровыми бидонами, пошёл за стволами, которые приготовил ещё вчера. Однако меня остановил повар Хусейн.
- Виктор, ты туда не ходи, предупредил он. - Видишь впереди штуковину?
Я посмотрел. На снегу за камнем лежал огнемёт "Шмель". Тот самый, что я накануне посыпал землёй.
- А в чём дело? - прикинулся я дураком.
- Может, заклинило, или осечка, - ответил повар. - Но трогать его не надо. Может рвануть.
Так я провёл свою первую маленькую диверсию. Правда, на свою же голову. Качественные сосновые брёвна оказались вне зоны досягаемости. Примерно в это же место боевики любили ночью ходить "до ветру". Здесь же держали коня, когда приходил мужичишка с продуктами из близлежащего села.
Мне было очень жалко бросать такие замечательные дрова. Когда повар ушёл, я двинулся за стволами, чтобы протащить их верхом, минуя место, где лежит огнемёт. И уж было начал перетаскивать, но был остановлен другим Хусейном. С виду свирепым, но на самом деле добрым моджахедом.
- Не надо, Виктор, - сказал он. - Я покажу тебе, где есть хороший хворост на дрова.
- Хусейн, - возражал я, - ведь это всего лишь огнемёт. Вряд ли он вдруг возьмёт и взорвётся.
- Всякое бывает, - сказал Хусейн. - Вот, например, вышли мы на диверсию. Взрываем мост. Заложили бомбу, протянули провода, подключили динамомашинку. Крутанули - не взорвалось. Что мы делаем?
- Проверяем, почему не взорвалось, - не задумываясь, ответил я.
- Никогда! - Хусейн рубанул воздух рукой. - В лучшем случае, забираем генератор и уходим. Кто его знает, почему эта штука не взорвалась?
- Что же? Так всё и остаётся на мосту? - спросил я.
- Пусть федералы ищут и убирают бомбу, - сказал Хусейн. - Жизнь моджахеда дороже пластида, которого вокруг, как грязи.
Во второй половине дня ко мне подошла Кузьмина.
- Витя, ты слышал, Муслима убили!
- Откуда ты узнала? - спросил я.
- У них там, в блиндаже, рация. Они спросили, что случилось на позициях, а им ответили, что убит Муслим.
Я схватил несколько поленьев и понёс их в блиндаж, к печке. Задержался там, как будто погреть руки, а сам слушаю радиообмен. Толку никакого, ведь общаются по-чеченски. В кухню зашёл повар.
- Получается так, - сказал он, - что убили Муслима. Вот только сказал нам об этом по рации сам Муслим.
Двое боевиков, вооружившись, направились на позиции, чтобы разобраться и помочь.
К вечеру все вернулись. В том числе и сияющий Муслим Бекишев. Правда, шея у него была перевязана, а кровь сочилась через бинты и тряпки. Оказывается, снайпер прострелил ему шею навылет. Пуля не задела ни одного жизненно важного органа. Уже через сутки Муслим снова был на позициях. И, что самое главное, и это я заметил сразу, Муслим изменился. Он стал благороднее. Никогда раньше он не предлагал мне помощи. Никогда не предлагал Кузьминой сгущённого молока, которое входило в обязательный рацион моджахедов. Муслим повзрослел.
Над ущельем уже несколько раз пролетал вертолёт. Самолёты атаковали позиции боевиков метрах в восьмистах от блиндажа. В поисках дров я часто поднимался вверх по склону и видел, что происходит на позициях. Но высоко подниматься не мог. Выше сидел наблюдатель, который пару раз гонял меня оттуда.
Насколько я понимал, боевики не давали возможности федеральным войскам перейти на эту, восточную сторону Аргунского ущелья.
26 февраля 2000 года, суббота. Джандулла вытащил из блиндажа некое приспособление, состоящее из двух треугольных держателей. На них он подвесил авиационную ракету. Получилась пусковая установка для запуска этой ракеты с земли. После проверки приспособление подняли на северную гору и перетащили поближе к склону в Аргунское ущелье. В конце дня я слышал характерный звук запущенной ракеты, а потом и взрыв, но уже вдалеке. По разговорам боевиков понял, что ракету удалось успешно использовать. Она взорвалась в расположении федеральных войск.
27 февраля 2000 года, воскресенье. На позициях почти все боевики. Я пошёл за водой, но на полминуты задержался у УАЗика, слегка замаскированного ветками. На порожке у кабины давно уже заметил банку с ваксой и потрёпанную сапожную щётку. Мои ботинки мало того, что были дырявы, ещё и намокали до противности. Я хотел хотя бы помазать их ваксой.
Только поставил вёдра, заметил штурмовик. Он пикировал прямо на меня со стороны солнца. Я успел только броситься под скалу, высотой около метра и понял, что сделал глупость. Нужно было прятаться под склоном с другой стороны. В случае атаки по склону, это самое безопасное место. А сейчас я спрятался не от взрыва, а от самого самолёта. Два взрыва почти одновременно прогремели ниже по ущелью. Подождал несколько минут. Самолётов не было. Пошёл к роднику. Прямо над ним горел склон горы. Паренёк, который чинил ГАЗ-66, потирал окровавленное плечо.
- Тебя задело? - спросил я.
- Не успел спрятаться, - ответил он. - Когда рвануло, я был на машине.
Он показал плечо. Прямо из раны торчал блестящий осколок ракеты.
- Потерпи, - сказал я. - Сейчас вытащим.
Грязными руками я осторожно вынул осколок из раны.
- Ты поднимись в блиндаж, - сказал я пареньку, - и обработай рану йодом. И потом перевяжи.
- Да ладно! - он махнул рукой.
Потом вытащил из кармана грязный бинт, сделал из него что-то вроде салфетки и приложил к ране. Надел куртку и опять полез копаться в моторе.
Вечером в блиндаж пришли группы Джандуллы и Хусейна. Что-то у них там произошло. Что-то нехорошее. Ваха убеждённо говорил всем о том, что было, а Анзор сначала просто огрызался, но потом между ним и Вахой началась драка. Анзор, мастер спорта по боксу, казалось, должен был мгновенно одолеть Ваху, но тот так отчаянно дрался, что Анзор отступал от его натиска.
Драку остановил Хусейн. Он встряхнул Анзора и тот утух. Хусейн взял Анзора не силой. Духом! А сила духа явно была на стороне Вахи и Хусейна. Джандулла не вмешивался. Надо было видеть, какой злостью горели глаза Анзора и белёсые, пустые зенки Ильмана.
Мы с Кузьминой всё это время тихо сидели на своих нарах.
Но за Кузьмину снова вступился Хусейн. Он что-то резко сказал Ильману и подошёл к нам.
- Всё нормально, - сказал он. - Ребята устали после боя.
Кузьмина тёрла тело тряпочкой, смоченной керосином.
- Что это ты делаешь? - спросил я её.
- Ты знаешь, - сказала она с тревогой, - по-моему, это вши. У тебя нет?
- Нет, - ответил я. - Но некоторые уже жалуются, что у них завелись вши. Ты хоть что чувствуешь?
- Кусаются, - ответила Кузьмина, - и прыгают по телу. Я хорошо это чувствую.
Поскольку спали мы рядом, бельевые вши на следующий день появились и у меня. Они прятались в складках одежды. Когда я на солнце снял рубашку и начал её обследовать, то в районе швов их было полным полно.
1 марта 2000 года, среда. Вечером стало пасмурно. Джандулла пришёл из разведки. Он принёс окровавленную карту и заставил меня отмыть её от крови. Карта принадлежала убитому Джандуллой старшему лейтенанту связи. Фамилии его уже не помню, оно было написано прямо на карте. Красным карандашом отмечена дислокация федеральных сил в ущелье. Стрелочками - направление выдвижения в ходе предстоящей операции. Пока я мыл карту, успел заметить и то, что наш блиндаж тоже был отмечен на ней.
Для боевиков добыча такой секретной информации была удачей. Джандулла унёс карту высшему командованию, которое базировалось в каком-то селе. А вот вернулся Джандулла не один. Он пришёл с новой женой.
Это было так неожиданно, что никто и слова не смог ему сказать. Кузьмина познакомилась с девушкой. По-русски её звали Машей. Она с первого взгляда влюбилась в Ибрагима - так на самом деле звали Джандуллу. Мать у неё погибла. Отец - тоже. Дома осталась сестра. В доме нечего есть, а здесь, у боевиков, хотя бы сытно.
Им отгораживали на ночь часть кухни. Боевики с неодобрением относились к такой спешной и странной свадьбе на войне и вообще к пребыванию женщины в блиндаже. Но из-за большого уважения к Джандулле, молчали.
2 марта 2000 года, четверг. Сильные бои, которые шли на входе в наше боковое ущелье, несколько утихли. Самолётов из-за плохой погоды не было. Я разведал родник, который оказался вдвое ближе, но выше по дороге на двадцать метров. Раньше туда просто невозможно было подняться. Только мужик-абориген верхом на лошади справлялся с этим. Теперь снег сошёл.
Эта дорога вела на гору, под которой и был верхний блиндаж. Дорога не просматривалась со стороны федеральных сил. Она была закрыта скалами, высотой от полутора до трёх метров. Это было маленькое ущелье, промытое родниками и талой водой.
На всякий случай, я сказал Хусейну-повару, что буду теперь ходить за водой к этому роднику. Он сходил со мною туда, засомневался, было, в целесообразности, но потом согласился.
- Только осторожнее, сказал он. - Эта сторона горы обстреливается артиллерией.
Я уже убедился в этом, когда забирался туда для заготовки дров. Очень неприятно, когда на тебя падают ветки, посечённые осколками. А таких веток здесь было!.. Попадание осколка в ствол не обрезает его, а расщепляет. Если уж ствол перебит, то на месте облома торчит характерная кисточка размочаленной древесины.
3 марта 2000 года, пятница. Ближе к полудню туман особенно загустел. Я с двумя вёдрами пошёл за водой к верхнему роднику. Гору обстреливали. Над головой то тут, то там посвистывали осколки или пули. Близких взрывов не было. За УАЗиком повернул налево и пошёл вверх по дороге, закрытой от обстрела скалами. Когда дошёл до родника, разрывы снарядов заметно приблизились. А через несколько секунд стало взрываться прямо над головой. Вокруг посыпались ветки. Близкий взрыв легко определить по звуку. Грохота уже не слышно. Слышен только треск. В панике я вместо того, чтобы лечь под скалу, с молниеносной быстротой, как отец Фёдор, взобрался по склону горы метров на десять. Там была ровная с выемкой площадка. Я упал лицом вниз. Обстрел продолжался. Чуть поднял голову, и глаза в глаза встретился с русским солдатом. Он был одет так же, как и боевики, в камуфляж. С тем же Калашниковым, но пообшарпанней. Но лицо! Это было нормальное, юное русское лицо.
- Ты что тут делаешь? - спросил я тихо.
- А вы? - вопросом на вопрос ответил он и подтащил автомат поближе к себе.
- Я пленный, - сказал я. - Есть хочешь?
Тот кивнул. Я вытащил из-за пазухи и отдал ему все свои запасённые лепёшки.
- Здесь рядом боевики, - предупредил его я.
- Знаю, - ответил он. - Слушай, я заблудился ещё вчера. Скажи, где-то тут должно быть кладбище.
- Да вот оно, - показал я вниз, - прямо под нами. Вон там, - я показал рукой на запад, - Аргунское ущелье, но если идти напрямую, попадешь прямо на позиции "чехов".
- Это я знаю, - ответил солдат. - Ты меня не сдашь?
- Что ты! - возмутился я. - Можно мне пойти с тобой?
Солдат поморщился.
- Только я не один, - продолжил я. - Со мной женщина, Светлана Кузьмина.
- Тоже пленная? - спросил солдат.
- Да. Ты мог бы подождать? Я мигом!
- Давай, - мне показалось, что солдат облегчённо вздохнул.
Я побежал вниз, к вёдрам. Одно из них пробил осколок. Вода из него вытекла как раз по отверстие в боку. Второе стояло полное. Я бегом возвращался в лагерь, хотя уже начинал понимать, что Кузьмину мне не удастся ни вытащить, ни, тем более, уговорить на побег. И солдат, конечно же, меня ждать не будет. Так оно и произошло. Кузьмину я не нашёл. Она с Машей Джандуллы и охраной ушла в нижний блиндаж. Меня не сразу отпустили снова за водой, хотя её нужно было ещё много. Только через полчаса я снова попал к роднику. Взобрался на площадку. Пусто. Тело обжигали ещё горячие лепёшки, которые я украл на кухне. За мной к роднику поднимался Ваха.
- Давай быстрее, - сказал он. - Ты здесь никого не видел?
- Нет.
- Ну, пошли, - он ещё постоял у родника и начал спускаться за мной.
Потом я долго укорял себя за бестолковость поступков. Нужно было хотя бы назвать себя, сказать, что нас здесь пятеро. Что здесь француз Флотье и генерал Шпигун... Умная мысля, приходит опосля.
Кузьминой я, конечно, ничего не сказал. Почему "конечно"? Она была слишком эмоциональна. Иногда могла позволить себе сказать боевикам явно лишнее. Это было, например, когда мы сидели в доме у Селима. Обозлённая на Зуба за то, что он заставлял её слишком часто и чисто убираться, она в сердцах и специально назвала его по имени, Муслимом. Он своё имя от нас тщательно скрывал. Этим она попыталась показать, что знает о нём больше, чем тот думает. Глупо рабу выступать в роли прокурора. А самое главное, это чревато последствиями, самое простое из которых - смерть лишнего свидетеля.
Решиться на побег Кузьмина бы не смогла. К тому времени у нас уже не раз заходил об этом разговор. И каждый раз он заканчивался тем, что она приводила новые и новые доводы против побега. Доводы были разумны только на первый взгляд. Основной из них: "Я нужна своим детям и внукам. Убежим - нас не пощадят! Поэтому, пока жива, буду терпеть. Нас всё равно вытащат отсюда".
Я не разделял её мнение, насчёт "вытащат" и не хотел сидеть, сложа руки. Три миллиона долларов, которые хотели за нас, это больше размера годовой пенсии для всех пенсионеров Самарской области. Таких денег никто не найдёт! И бежать без неё я тогда тоже не мог. Если в отместку за мой побег её убьют, то грош цена такому побегу. Я не хочу жизни за чужой счёт. Во всяком случае, прежде чем бежать, я должен быть уверен в том, что Кузьмину не убьют. Такой уверенности у меня не было. Значит - только вместе. Вот такая была сложная ситуация.
Вши одолели нас. Боевики постоянно грели воду в вёдрах и мылись. Но это не спасало. Нам вообще помыться не удавалось. Не хватало ни времени, ни воды.
10 марта 2000 года, пятница. Из ущелья ушёл первый отряд боевиков. Многие блиндажи опустели. Все со дня на день ожидали приказа на отступление. Причём, отступления не в Дагестан, который был за горой, а прямо в тыл федеральных войск.
Поздно ночью с позиций вернулась группа Джохара. К этому времени в блиндаже не осталось ни капли воды. Разъяренный Джохар обругал всех, потом меня лично. И, натурально, послал меня за водой. Ему пытались возражать со всех сторон. Мыслимое ли дело пленного ночью посылать за водой?! Дайте ему хотя бы фонарик! А кто пойдёт сопровождающим? Никто. Ну, Джохар, твои люди - ты и решай! Так мы впервые услышали, что принадлежим Джохару.
Фонарика так и не нашли. Я взял два ведра и ждал, что меня кто-нибудь соберётся сопровождать. Никто не двинулся с места. Авторитет Джохара падал вместе с падением вооружённого сопротивления боевиков федеральным силам. Ущелье жестоко обстреливалось. Взрывы слышались с периодичностью в пятнадцать секунд.
- Джохар! - позвал я. - Я иду один?
- Иди, мать твою...
Выйдя из блиндажа в непроглядную тьму, я сразу же упал и скатился вместе с вёдрами с горки у входа. Из блиндажа услышал и смех, и проклятья в свой адрес. Шёл по наитию. Не видно ничего, до жути, до нереальности. Только метров через сто, когда вышел к УАЗику, стало посветлее. Сквозь облака тускло просвечивала полная Луна. Пошёл дальше к нижнему роднику. Снова стало темнее, я шёл под деревьями. Когда дошёл до грузовика, обстрел усилился до такой степени, что можно было не беспокоиться об освещении. Взрывы трещали прямо надо мною и на склоне северной горы. Нужно было срочно прятаться. И снова нелёгкая понесла меня не под грузовик, например, а наверх, в пустой блиндаж. Я уже знал, что там никого нет. А блиндаж был высоко! Метров тридцать выше по уровню. А если по ступенькам, то все шестьдесят. Чайник я потерял на полпути после взрыва над головой. С ведром влетел в блиндаж, шмыгнул налево и прижался к стенке. Здесь, наверху, трещало, грохотало и свистело ещё сильнее. Снаряды пролетали прямо над перекрытием блиндажа, которое было практически на уровне начала плоскогорья. Пролетали и сразу же взрывались. Только минут через пять наступило относительное затишье. Я выглянул наружу, но решил посидеть ещё немного. Вдруг я услышал снизу голос Джохара.
- Виктор! Виктор! ... ..!
- Я здесь! - крикнул я, высунувшись из блиндажа.
В это время опять всё загрохотало. Джохар побежал назад, в блиндаж, крикнув мне, чтобы я быстрее возвращался. Я снова прислонился к стенке блиндажа. Так безопаснее. Глаза уже привыкали к темноте. Посмотрел в глубь блиндажа, и мне показалось, что там кто-то есть. Стало жутковато, но не более жутко, чем от обстрела. Короткие сполохи взрывов чуть подсвечивали внутренности блиндажа. Там действительно угадывались силуэты людей. Я прижался к стене и сидел тихо, если это слово что-то значит во время массированного артобстрела. Всё вокруг свистело, трещало и взрывалось. Сколько минут это продолжалось, две или пять, я сказать не могу. Но обстрел закончился. Сразу стало тихо. И я сидел тихо. А в блиндаже всё зашевелилось. Один из силуэтов двинулся из глубины блиндажа к выходу. Другой человек подсел ко мне и прижал меня к стене. Первый выглянул из блиндажа, тихо скользнул влево и вверх на плоскогорье. За ним так же ловко и бесшумно выскочили ещё двое. Тот, что подпирал меня, нырнул к выходу, пролез наружу, обернулся, сказал: "Сидеть здесь тихо!" и скрылся следом за остальными. Он говорил по-русски. Чисто. Это были наши ребята.
Минут пять я сидел, не двигаясь, пока снизу меня не позвал Ильман. По пути вниз на ступеньках я подобрал чайник. А, спустившись, первый раз ощутил силу пинков этого верзилы. Он пинками погнал меня за водой. Пинками же не давал её набрать. Удары так и сыпались по ногам, по голове. Мы и дошли бы быстрее, и воды принёс бы я больше, если бы не его необузданная ярость. Он пинал меня, тыкал в спину стволом автомата, бил прикладом. Но едва мы подошли к блиндажу, всё прекратилось. Он спокойно пошёл сзади. А меня ожидали проклятия со стороны Джохара за наполовину пустые ведро и чайник. В эти дни, когда боевики до конца осознали поражение в своём последнем оплоте - в Аргунском ущелье - отношение к нам резко изменилось. Мы превратились в обузу для всех, кроме, возможно, своих основных хозяев. Мы стали для многих скотиной, довеском, который проще выбросить, чем возиться с ним. Для нас начинались другие времена.
11 марта 2000 года, суббота. Вода. Дрова. Вши. Бомбёжка. Артобстрел. Подготовка к отступлению. Ежедневно в отряде появляется мужичишка. Он привозит хлеб, муку, мёд, масло и мясо. Масло - только топлёное. В сельских районах Чечни вообще не знают о существовании другого.
Долго искали проводника, чтобы тот провёл отряд в тыл федеральных сил. Насколько я понимал, проводники находились, но с ними не договаривались по цене.
Каждый день Джохар говорил о том, что вот сейчас, вот скоро всем выдадут новые ботинки. В том числе и нам с Кузьминой. Но когда обувь всё же появилась, моего размера не было. Остались одни маломерки. К этому времени я так разбил свои ботинки, что от них практически ничего не осталось. Носков тоже не было. Я обматывал ноги портянками, на них надевал целлофановые мешки и только потом обувал ботинки. Но ощущение того, что стоишь босиком на снегу, не пропадало.
Не было у меня и трусов. Вместо них обматывался тряпкой, сооружая нечто, вроде памперсов. Вшивость достигла катастрофических размеров. На теле кровоточил пояс укусов под резинкой штанов. Такие же кровоподтёки были на лодыжках ног и запястьях рук. Но вши доставали по всему телу. Ни мы с Кузьминой, ни боевики не могли и минуты постоять спокойно. Постоянное почёсывание стало образом жизни.
15 марта 2000 года, среда. Утро ничем не отличалось от предыдущих. К полудню у нашего блиндажа появились боевики из нижнего. Нам с Кузьминой скомандовали выспаться. На это отводилось три часа с 14 до 17. Но ни Кузьминой, ни мне не удалось даже присесть. Я продолжал таскать воду.
В пять вечера все пожитки из блиндажа были вынесены на улицу. С позиций вернулась последняя группа. Им дали отдохнуть два часа. Вместе с ними обязали полежать и нас с Кузьминой. За водой в это время посылали Терентьева. Около восьми часов вечера Джохар велел всем собраться на молитву. Ему возразили в том смысле, что время молитвы наступит только в 9 часов, но Джохар настоял на своём. Все вошли в блиндаж и начали коллективно молиться. Запевал Анзор. У него это получалось лучше других: "Бисмильлях ир рохмани рохим. Альхамдуллила роббиль аламин..." Молитву я уже выучил наизусть, ведь слышал её по три раза в день. Вообще-то, мусульмане делают это пять раз в сутки, но боевикам разрешается совмещать две молитвы.
Боевики просили у Аллаха удачи в предстоящем переходе.
Когда я вышел из блиндажа, там, у входа столпилось человек семьдесят.
- Не унывай, Виктор, - Абубакар подошёл ко мне. - Пойдёшь вместе со мной.
- А Света? - спросил я.
- И Света с нами, - ответил он. - Но она понесёт небольшой рюкзак с аптечкой, а ты - заряды для гранатомёта. От меня - ни на шаг.
Рюкзак оказался специальным. Кроме гранат, там было напихано что-то ещё. Я одел его за спину. Не скажу, что рюкзак оказался очень тяжёлым. Зато Терентьева загрузили под завязку. Его рюкзак был огромен. Ильман и Анзор сплавили ему массу своих вещей. Теперь уже стало совершенно ясно, что Терентьев принадлежит группе Джандуллы. Самого Джандуллы не было. Он прощался с Марьям.
Двадцать часов сорок пять минут 15 марта. Отряд Джохара и примкнувшие к нему боевики покидали Аргунское ущелье. Первыми пошли проводник и группа Хусейна. Следом - группа Абубакара, ну и мы, естественно. Поднимались вверх по дороге мимо разведанного мною родника. Дорога шла круто в гору и выходила на плоский участок горы прямо над блиндажом. Отсюда, с высоты примерно в сто метров он хорошо просматривался. Наверху было уже светло. В звёздном небе висела полная Луна. У выхода к горизонтальному участку стоял маленький Джохар с рукой на перевязи. Он похлопывал каждого по плечу и говорил: "Аллаху Акбар". Он и меня похлопал, а когда рассмотрел, рассмеялся и сказал: "Бог с тобой, Виктор".
Тут же, рядом с Джохаром, демонстративно расстелили на снегу свои коврики и молились трое боевиков. Это они настаивали молиться вовремя. Время пришло.
- Всё нормально, Виктор, - говорил мне Абубакар, шедший рядом. - Три дня мучений - и будем дома. Ни бомбёжки, ни самолётов. И ваши дела закрутятся.
Плен без войны тогда действительно казался мне верхом блаженства. Но теперь больше беспокоила Луна. Мы шли по дороге цепью. Заметить её с самолёта легко. А самолёты летали. Правда, высоко и пока не по наши души. Я поделился опасениями с Абубакаром.
- Имеет смысл передвигаться малыми группами, - сказал я ему. - Такую цепь наверняка атакуют, если не самолёты, то артиллерия.
- Если что, - ответил он, - падай и лежи. А о том, как нам идти, позаботятся командиры. У Джохара огромный опыт.
Мы шли вдоль обрыва, поросшего небольшими деревьями. Шли как раз над блиндажом. Проводник и группа Хусейна передвигалась уже по совершенно открытой местности к ёлочкам. До них было метров триста и эти открытые метры были самыми опасными.
Двадцать один ноль-ноль. Со стороны ущелья появляется самолёт. Он летит прямо на нас. Все мгновенно попадали, и в ту же секунду земля подпрыгнула от взрыва. Я сразу же скинул со спины взрывоопасный рюкзак. Самолёт едва не задел верхушки деревьев.
- Ты что делаешь?! - заорал на меня Абубакар.
В это время я отпихивал от себя рюкзак с гранатами. И снова - мощнейший толчок земли в грудь. Взрыв! Махина Су-24 просквозила над головами. Абубакар заставил меня снова одеть рюкзак.
- Ты зря беспокоишься, - сказал он. - Рюкзак ещё бы и защитил тебя от осколков.
- Но ведь там же гранаты! - возразил я.
- Ничего не будет, - уверенно сказал он. - От осколков гранаты не взрываются.
Цепь постепенно восстанавливалась. Мы пошли дальше. Некоторые подходили поближе к обрыву, чтобы взглянуть на пылающий верхний блиндаж. Целью самолётов был именно он. И время атаки выбрано не случайно - время молитвы. Атака с воздуха была выполнена на "отлично". Попадание в блиндаж - прямое.
Шли по снегу. По целине. До меня в цепочке - человек двадцать. Все старались идти след в след, и поэтому тропинка пока не получалась. Глубина снега порой достигала метра. Мои попытки выйти на корку снега и двигаться по ней не увенчались успехом. Корка не выдерживала моего веса. Очень хотелось быстрее преодолеть эти триста метров по совершенно голому участку горы, обильно подсвеченному Луной.
Наконец дошли до первых ёлочек, и почти сразу же открылась грандиозная картина в сторону ущелья, в которое нам предстояло спуститься. Бесконечные горы. Их придётся преодолеть. Это безумно трудно, но величие картины и чувство, что война для нас кончается, превалировали.
Глубину ущелья я оценивал в полкилометра. По склону спуск составил бы километра два. Это минимум. Но спускались необыкновенно легко. Нужно было просто сесть на задницу и проехать от дерева до дерева по уже пробитому в снеге предыдущими задницами жёлобу. В особо опасных местах спуски страховались.
Менее чем через два часа мы были внизу. Ветра не было. Впереди гремела горная речка, метров десяти шириной. Я оглянулся и увидел, что цепочка отряда растянулась от вершины до подножия. Но передовая группа не останавливалась и уже подходила к переправе через ручей.
Переправа оказалась примитивным бревном. По нему надо было пройти метров семь над ручьём. Все совершенно спокойно справлялись с этим. Но бревно уже слегка покрылось снегом. Когда я шагнул на него, вспомнил, что моя рваная подошва - кожаная, и никаких протекторов на ней нет. Я поскользнулся на самой середине бревна. Упал в воду, и меня захлестнуло с головой. Я быстро встал на ноги. Воды - чуть выше колен. Я вышел из воды и понял, что при двадцатиградусном морозе могу замёрзнуть. Мне никто ничего не сказал. Я встал в цепочку и пошёл дальше. Уже через пару минут вся верхняя одежда на мне окаменела. И, как ни странно, стало несколько теплее. Стала замерзать голова. Я снял шапочку, отжал её и снова надел. Так было теплее.
В ледяном скафандре двигаться неудобно. В ботинках всё хлюпает. Никак не могу согреться, но понимаю, что надо непрерывно двигаться. И движение делало своё дело - я был жив. Теперь только бы не останавливаться. Только движение!
Но не прошло и пяти минут, как я упёрся в передовую группу. Они отдыхали у большого стога сена, ожидая подхода остальной части отряда. Хусейн заметил, в каком состоянии я нахожусь, и посоветовал:
- Не останавливайся. Ходи вокруг стога. Придётся тебе обсыхать на ходу.
- Такое возможно? - спросил я.
- Это зависит от тебя, - ответил Хусейн.
- От здоровья? - ещё раз спросил я.
- От духа! - однозначно ответил Хусейн.
- Могу дать погреться, - смеялся повар, который тащил на себе пулемёт неизвестной марки и невообразимых размеров.
"От духа!" - повторил я про себя. Это мне известно. Но спасибо, Хусейн. "Не дождётесь!" - скомандовал я себе и стал ходить от стога к стогу. Началась утомительная борьба с собой. Я заставлял просыпаться внутренние силы организма. Говорил себе: "Вспомни, как ты спал под дождём! Ты даже не чихнул после этого!" Что творилось вокруг меня, как подходили люди, что мне сказала Света, увидев вместо меня Деда Мороза, я не помню.
Мы пошли дальше. Ещё час пути вдоль ручья - и мы вышли в долину, на совершенно открытое место. Джохар построил отряд, а я думал только об одном: "Почему вон те два отряда построились под деревьями, а мы - на этой открытой площадке? Ведь самолёты летают! Вон они, летят парой без навигационных огней. Вон ещё пара!"
Нас с Кузьминой в строй не ставили принципиально. И это спасало. Можно было ходить. Самое страшное - я не чувствовал ни пальцев на ногах, ни пяток.
