ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Петров Виктор Евгеньевич
Полумёртвая петля

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 3.79*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О пользе инструкций в авиации

  

Бочки

[] Схема выхода в зоны с аэродрома Ряжск. 1974 год [Петров]
   Август 1974 года. Ряжск. Мы летаем в зону на сложный пилотаж, по маршруту и, конечно, по кругу. По программе, наконец-то, дошли до бочек. В тот день у меня было две заправки. По маршруту самостоятельно с двумя кругами вдогонку я уже слетал. Вторая заправка - с инструктором на отработку бочек - самым последним вылетом. Дай бог успеть. Вылет в 17-25 второй полетной смены, а в 18-00 - отбой полетов.
   Я только еще садился в самолет, а в конце заправочной уже стоял автобус для инструкторов и крытый тентом ЗиЛ для нас, курсантов. Некоторые экипажи уже потянулись к нему. Напрямую, через взлетку, до зданий полка было рукой подать, а вот если объезжать аэродром по дороге, так это километров пять.
   Мельчаков выскочил из самолета, в котором только что слетал с Табачковым по маршруту. Что-то крикнул технику самолета и бегом к нашему 59 борту.
   - Запрашивай запуск, Петров, - крикнул он мне и полез в заднюю кабину.
   Я сильно этому обрадовался. Уже два раза РП зло запрашивал в эфире:
   - Ноль восемьдесят девять?
   Я не отвечал, хотя радиостанция была включена. Оно и понятно: до окончания полетов полчаса, а мы еще не взлетели. И снова я не поспел. Саморуков с СКП запросил еще раз:
   - Ноль восемьдесят девять?!!
   - Ноль восемьдесят девять - запуск-зона, - выпалил я в эфир.
   - З-з-запускайте!.. - рыкнул Саморуков.
   Еще перед выруливанием на взлетку мы знали, что летим в первую зону сходу. Тоже ожидаемо - первая зона ближе других, а для отработки бочек для начала достаточно и семисот метров высоты.
   Мы начали крутить их с пятисот. Едва отвернули от привода в зону, Мельчаков сказал:
   - Смотри! Номинал. Скорость 380. Задрали нос. Крутим!
   Самолет начал вращение и, как только достиг перевернутого положения, инструктор как заорет:
   - Пошла!!! - и энергично двинул педаль в сторону вращения.
   Мне понравилось.
   - Пробуй, - сказал Мельчаков.
   Я установил скорость, задрал нос, зафиксировал и начал крутить влево, чуть придерживая ногой. Как только очутился в перевернутом положении, услышал истошный вопль инструктора:
   - Пошла!
   Нога пошла сама, в рулях заурчал воздушный поток, вывод. Ну, и вывод из пикирования. Пусть небольшого, но оно есть.
   - Сильнее давай ногу, - азартно говорил Мельчаков. - Не бойся, на такой скорости в штопор не свалишься.
   Я попробовал еще раз. Снова вверх тормашками услышал "пошла", а потом еще, и еще... И вот я сам, громче инструктора кричу "пошла", когда даю ногу. Уж и зона кончилась, развернулись - и в обратную сторону четыре бочки. Развернулись - и еще четыре. Пошла! Пошла! Пошла!
   Сколько раз мы просверлили бочками зону номер 1 - не помню. Как докладывал руководителю полетов - тоже не помню. Из зоны на привод натурально крутили те же бочки. Когда заходил на посадку, мне казалось, что линия горизонта клонится. Причем, в обе стороны сразу.
   На рулении Мельчаков попросил притормозить у автобуса - и был таков. А ЗиЛ, в котором уже сидели все наши, поехал по стоянке за мной. Я прилетел самым крайним. Как только самолет остановился, в воздух шлепнула красная ракета отбоя полетов.
   Выпрыгнув из самолета, я тут же и сел. Не удержался на ногах, но пока еще не понимал, что произошло. Из машины мне махал Цыган сумкой из-под шлемофона. Все мои шмотки были уже там. Я поднялся и побежал к машине. По пути еще два раза упал под дружное улюлюканье и ржание довольных зрелищем друзей. Почувствовал, что подташнивает, чего раньше никогда не было. В кузов машины меня за шиворот втащили два Вовки - Соколов и Дорофеев.
   - Ты чего такой зеленый? - спросил Соколов, когда мы тронулись.
   - Бочки, - сказал я. - Класс!
  Разбор полетов из книжки подготовки к полетам [Петров]
   О том, что мы вытворяли в самостоятельных полетах, можно было узнать не только с наших слов и предполетных заданий. После каждого вылета техники вынимали кассету с пленкой из "черного ящика" - САРПП-12, который на самом деле имел оранжевый цвет. САРПП-12 - это система автоматической регистрации параметров полета. Пленка потом проявлялась и девочки-техники рисовали на специальных листах графики из двух параметров - высоты и скорости. Посмотришь на такой график - и сразу понятно, где ты прокололся. А уж если сам знаешь, что сильно напортачил, то идешь в каптерку за шоколадками. За пару плиток "Аленки" или "Гвардейского" эти самые девочки легко устроят так, что пленка САРПП твоего вылета окажется засвеченной. Ну, кто виноват? Поди, разберись!
   И вот однажды в курилке слышу голос Батьки Можаева:
   - На расшифровке САРПП хрен ты различишь боевой разворот от полупетли.
   - Но ведь в боевом развороте, - возражал ему Димка Черемохин, - падение скорости и набор высоты идут менее интенсивно.
   - Это, - сказал Батька, - можно увидеть на пленке, а на той туфте, что рисуют девочки, совершенно ничего не видно.
   Потом Можаев стал тихо рассказывать Димке, как он вытаскивает самолет в полупетлю.
  
   В это время мы уже освоили переворот - вторую часть петли Нестерова. А после переворота, как правило, набирали высоту боевым разворотом. До петли Нестерова мы тогда еще не дошли. Батька Можаев дошел до нее нелегально. Но он еще до училища летал на Як-18 в аэроклубе. Мне ли тягаться с ним? Но через пару дней уже и Вовка Соколов рассказывал, как он выполнял петлю. Конечно, стало завидно, хотя у меня уже был печальный опыт такой зависти именно Вовке.
   Как-то он прилетает и рассказывает:
   - Пошел на петлю вокруг Ряжска и закурил. Кайф!
   - Как это закурил? - не поверил я.
   - Очень просто, - говорит Вовка. - Спичку только не суй в кислородную маску.
   - А бычок куда потом девать? - спрашиваю.
   - В наколенный планшет, - уверенно отвечает Соколов и показывает один из полистироловых листов наколенного планшета, слегка прижженный окурком.
  

Покурил

Плановая таблица полетов 6 экипажа 3 АЭ [Петров]
   Петля вокруг Ряжска, это, конечно, не петля Нестерова, а простой проход от аэродрома и обратно для того, чтобы набрать 2000 метров. Над приводной радиостанцией аэродрома делаешь доклад и получаешь пилотажную зону. Набор высоты, да еще жарким летом, Л29 производит медленно, минут за 10. Действительно, было скучновато пилить вот так вокруг Ряжска. Вот я и попробовал покурить во время этого незамысловатого маневра.
   Взлетел, отвернул на петлю, доложил. Все. Теперь у меня куча времени. Оказалось, что не так-то просто достать пачку "Примы" из кармана комбеза, когда ты пристегнут привязными ремнями. Долго копался, но достал и сигарету, и спички. Отстегнул кислородную маску и положил ее на колени. И только это навострился прикурить - проскочил поворотный пункт. Вау! Довернул на привод. Вроде дежурный штурман не заметил. А может, просто промолчал. Обошлось.
   Курить! Чиркнул спичкой, прикурил. Красота! Чувствую себя этаким воздушным волком. И все-таки не совсем красота: щемит сердце, ведь делаю все исподтишка. Не положено ведь. Инструкция категорически запрещает подобные штучки. И не зря запрещает.
   Как только набрал 2000 метров, кабина полностью загерметизировалась. Пошел наддув и дым от сигареты стал менее охотно покидать кабину. Ну все. Хватит. Куда девать сигарету? Ага! В наколенный планшет. Открываю его, затушил сигарету о беленький лист полистирола и закрыл. Все в порядке. Бетонка аэродрома справа, почти подо мной. Скоро привод и доклад.
   И вдруг я увидел, что в кабине полно дыма. Откуда? Густые клубы шли прямо из наколенного планшета. Сам-то он металлический, а листочки в нем не горят, а плавятся. Это мне еще Соколов говорил. Но в моем попался один листочек (хорошо, что один, а не все!) из горючего материала. В детстве "дымовушки" из таких делали. Горел именно он. Этот листочек был последним в блокноте, прилегал к тонкой стенке металла планшета, а тот - к моей ляжке. Я это почувствовал! Что делать?!
   Первое, что пришло в голову - открыть планшет и затушить, но я вовремя вспомнил, что на воздухе эта штука просто полыхнет. Прижал планшет левой рукой, чтобы плотнее зажать горящий лист. Дыму меньше, но черт! Обожгло ляжку. Одной рукой прижимаю планшет к ноге, терплю, ногами держу ручку управления, правой рукой достаю карту из правого наколенного кармана и быстро просовываю её между планшетом и ляжкой. Стиснув зубы, превозмогаю боль. А дыму-то в кабине! А еще и дышать надо! Маска! Где маска?! Маска на коленях! Пристегнуть маску одной рукой сложно. Еще сложнее управлять при этом самолетом ногами, одна из ляжек которых нестерпимо болит от ожога. Вот покурил!
   А в это время запищал сигнал дальнего привода, желтенькая стрелочка радиокомпаса медленно качнулась и развернулась на 180 градусов. А я в таком дурацком положении! Руководитель полетов недоуменно запрашивает:
   - Ноль восемьдесят девять?
   Я сразу-то и не понял, что это меня. А уж как очнулся, словно обожгло: лечу ведь!
   - Ноль восемьдесят девять над приводом две пятьсот, - доложил я наобум, поскольку на указатель высоты и не взглянул.
   Руководитель полетов дал мне номер пилотажной зоны. Наконец-то я пристегнул и притянул к морде кислородную маску. Вздохнул нормально. Слава богу, и планшет перестал дымить. Вот только теперь - убейте - не знаю, в какую зону лететь. Не запомнил. И тогда я погнал наобум, как летел - в сторону между третьей и четвертой. Ладно, дежурный штурман - наш человек. Спокойно так говорит:
   - Ноль восемьдесят девять - на курс 140.
   Ур-ра! На курс 140 из моего положения - это как раз в первую зону. Но и РП сразу среагировал - куда же это у него летит самолет?
   - Ноль восемьдесят девять? - сурово запросил он.
   - Ноль восемьдесят девять, две семьсот, иду в первую с курсом 36, - быстро сообразил я.
   - Хорошо, - завершил РП.
   Конечно, никакого курса 36 у меня не было. Это курс от южного привода в первую зону. Я этот курс помнил наизусть. Но привод-то давно уже проскочил и, хотя и шел точно в первую зону, но с курсом 140 градусов. РП это, естественно, видел - я у него прямо над СКП кручусь - зато в радиообмене все было чистенько. Вроде и никаких нарушений не произошло. Спасибо вам, капитан Саморуков.
   Вот так и покурил я однажды в воздухе. Но это так - присказка.
  

Орехи

   Упоминание Вовки Соколова о том, что он сделал петлю Нестерова, задело меня сильно. Решил не отставать. Начал готовиться. Основательно проштудировал инструкцию летчику по выполнению петли Нестерова. Переписал по памяти два раза. Выучил наизусть распределение внимания на этапах петли. Отработал действия рулями на тренажном самолете. Оставалось - только воплотить.
   Полета в зону на сложный пилотаж ждать долго не пришлось. Завтра и полечу, и попробую. А завтра выдалось интересным.
   Зона моя была запланирована в середине смены. С разлету - Цыган, сразу за ним - Дорофеев с инструктором. А когда все в воздухе, самое время сходить за орехами в лесок, что у самой заправочной. Вон он - в пятидесяти метрах: дубы, осины и кусты орешника. К этому времени орех уже поспевал и было его видимо-невидимо. Полные пилотки приносили.
   И только это я навострился за орехами, прошел половину пути до кустов, как был остановлен капитаном Хоменко - нашим командиром звена - Хомой.
   - Товарищ курсант!
   Я остановился, оглянулся.
   - А, это ты, Петров, - сказал Хома. - Куда это ты, сурепчик.
   Мы все у него были сурепчиками. А он у нас - Хомой. Хома - мужик классный, но, все же, для армии - мягковат.
   - Я ... это... за орехами, товарищ капитан, - говорю Хоме.
   - Да? Слушай, Петров, а покажи мне, как они растут эти орехи.
   Я тогда и представить себе не мог, что капитан Советской армии не знает, как растет лесной орех - фундук.
   - Пожалуйста, товарищ капитан, - сказал я, и мы пошли к опушке леса.
   Кусты орешника росли там кучкой. Чуть левее - разлапистый, кряжистый дуб. А вокруг - осины с березками. Идем мы, и вдруг я замечаю, что Хома идет к дубу. Уверенно так идет. Я не посмел останавливать его и пошел следом.
   Под дубом - куча желудей. Ну и на дубу - полно зеленых. Хома деловито сорвал желудь, оторвал шляпку, разломил, понюхал. Потом положил в рот и начал жевать. Скривился и говорит:
   - Как вы жрете эти орехи? Горькие же!
   - Так это не орехи, товарищ капитан, - говорю я ему.
   - Да? А что?
   - Желуди.
   - А кто их ест?
   Вот задал вопросик! Сказать ему, что их едят свиньи, неудобно. Еще обидится.
   - А... э... - замялся я.
   - Вообще-то они ничего, - сказал Хома.
   О! Вот теперь уж никак нельзя сказать ему, что это лакомство свиней.
   - Знаешь, они мне кофе напоминают, - продолжил он.
   - Да, - говорю. - Из них делают желудевый кофе.
   - Хорошо! - говорит Хома. - Кофе прямо на аэродроме растет!
   - Ну, это, скорее, заменитель кофе, - сказал я с сомнением в голосе.
   - Пожалуй, я наберу этих орехов, - говорит Хома и начинает рвать их с дуба.
   - Товарищ капитан, - говорю, - вот те, что упали, и спелее, и вкуснее.
   Хома начал собирать с земли. Один попробовал и говорит:
   - Во! Действительно классный орех!
   - Желуди это, товарищ капитан.
   - Ага, - говорит Хома. - Давай, набирай себе и пошли на заправочную. Кстати, ты ведь сейчас летишь?
   - Да, - говорю, - в зону.
   - А ну, давай рассказывай действия летчика при отказе радиостанции.
   Я нехотя сую в карманы желуди и начинаю бубнить:
   - При отказе радиостанции летчик обязан вести радиообмен в положенных местах, считая, что отказал только приемник, а передатчик радиостанции работает...
   - Ладно, - сказал Хома. - Подойдешь ко мне на старте - я распишусь в твоей книжке.
   Мы уже шли к самолетам. Перед каждым самостоятельным вылетом курсанты обязаны были подходить к Хоме, чтобы сдать зачет по действиям летчика в особых случаях. Хома докапывался до каждого слова, а тут времени не хватает, суета, плановая таблица... В общем, не любили мы эти зачеты. Заодно и Хому не жаловали.
   И только это я начал линять в сторону от командира звена, как слышу, он походит к комэске и говорит:
   - Я тут орехов собрал. Попробуешь?
   Калинцев взял желудь и говорит:
   - Какой же это орех? Это желудь.
   - Да ты попробуй, вкусно, - говорит Хома.
   - Да? - ухмыляется Калинцев. - Ты знаешь, для кого еще твои орехи вкусны? Ты где их нашел?
   - Под дубом, - уверенно говорит Хома.
   - Эх! Ну и дуб же ты, Хома! - рассмеялся комэска и пошел.
   Хоменко удивленно пожал плечами, расшелушил следующий желудь и крикнул:
   - Эй, Кузнецов! Ты куда летишь? Почему не подходишь на зачет?
   Толик Кузнецов, он же - Босс, нехотя подошел к Хоме и тот его начал пытать по особым случаям в полете. Заодно и предложил:
   - Кузнецов, угощайся орехами.
   - Какие же это орехи, товарищ капитан? - удивился Босс. - Это желуди.
   - Да? А разве желуди не орехи?
   Мы потом долго вспоминали Хоме эту историю. За глаза, конечно.
  

Полумёртвая петля

Схема полета по кругу на аэродроме Ряжск в 1974 году [Петров]
   Ну, а я уже встречал свой борт 59. Быстрее, быстрее, план, давай! В кабине, пристегиваюсь. Запрашиваю запуск, запускаю двигатель. И вдруг, в кабину заглядывает Хома и орет, перекрывая рев двигателя:
   - Петров, почему не подошел с книжкой ко мне?
   - Забыл, - кричу, - товарищ капитан!
   - Ладно, - кричит он. - Отказал радиокомпас. Твои действия.
   Вот ведь, зануда! Мне даже смешно стало. И я тогда с серьезной мордой кричу ему:
   - Катапультируюсь!
   Хома удовлетворенно кивает головой, спрыгивает с подножки самолета и идет в сторону. Закрывая фонарь, я вижу, как он резко останавливается - дошло до него, наконец, что я сказал. Разворачивается в мою сторону, показывает кулак и кричит:
   - Я тебе катапультируюсь!!! Я тебе катапультируюсь!
   А потом машет рукой и улыбается. Хороший Хома мужик.
  
   Выруливаю. Пост перед взлетной. На взлетную. Какая красота!
   - Взлетайте, ноль восемьдесят девять, - командует РП. - Четвертая.
   Четвертая зона. Нормально. У меня пилотаж, а потом еще два круга с конвейера. Все, как положено: выход на петлю вокруг Ряжска для набора высоты, доклад над приводом, отворот на курс 318 в четвертую зону. Только тут я и вспомнил, что хотел сегодня выполнить петлю.
   Пока шел до зоны, прокрутил в уме все действия. Вошел в зону, доложил.
   - Работайте, ноль восемьдесят девять, - подтвердил РП.
   Я сразу взял быка за рога: разогнал самолет, сосредоточился и потянул ручку на себя. Что-то было не так. А что? Я не мог понять. И тут в памяти отпечатались показания указателя скорости - 450. А должно быть 550! Как же так?!! А я уже перетянул самолет за вертикаль! Тряска! Я взглянул на скорость... Скорость ноль. Я падаю.
   В перевернутом положении с высоко задранным носом самолет валился хвостом вниз. Рули болтались - никаких усилий на ручке управления. "Ну, вот и все, - подумал я. - Вот та земелька, на которую я упаду..."
   А земелька была красивой: деревенька, озерцо, церквушка и лесок. Великолепное местечко. Но отчаяние быстро сменилось решением: "Надо что-то делать!" Глянул на высотомер - 2800 метров. Я падал в перевернутом штопоре. Этой штуке нас никто не учил, но что делать я знал: ноги нейтрально, ручку - чуть за нейтральное положение от себя. Самолет должен выйти в нормальный штопор. Вышел!
   Да! Убрать обороты на малый газ! Уж тут-то я умею. Рули по штопору, ручку на себя, крутимся. Пошел нос вниз, ручку от себя и ноги против штопора! Ну! Самолет нехотя остановился, качнулся и свалился в другую сторону...
   Ч-черт! Еще раз рули по штопору, ручку на себя, крутимся! И - вывод! Самолет покачивается и опять сваливается на крыло... Все! Отчаяние! Перед носом мелькают озеро, лесок, церквушка. Она уже значительно увеличилась в размерах. Пожалуй, осталась последняя попытка. И вдруг, из глубин сознания выплывают слова нашего "деда" Свиридова - опытнейшего летчика-инструктора: "Л29 - такой самолет, что брось все рули - он сам выйдет из штопора!"
   Оставалось только решиться. Последняя попытка. И я решился. Бросил ручку и поставил ноги на подножки катапульты. Я понимал, что, вряд ли катапультируюсь. Лучше уж упаду. А может, и катапультировался бы. Кто знает? Но случилось чудо. Самолет еще раз крутнулся в штопоре, а потом вращение остановилось, он глубоко клюнул носом и начал пикировать.
   Я осторожно взялся за ручку, плавно убрал крен, вывел двигатель на полные обороты и на скорости 300 километров в час вывел из пикирования. Взглянул на высоту - 800 метров. И вот тут меня затрясло. Конечно, о выполнении полетного задания не могло идти и речи. К чертовой матери эту авиацию! Уйду в народное хозяйство. Хватит с меня и этого.
   Через 15 минут доложил, что в четвертой зоне закончил. Дали эшелон на привод. На привод летел самолет, управляемый сломанным пилотом, решившим навсегда расстаться с авиацией. Я уже думал, как сейчас прилечу, плюну на все, пойду в лесок, лягу на лужайку... А потом напишу рапорт - и все! Что будет дальше, я не знал. Но главное - не будет этого ужаса!
   Снизился от привода в круг, выпустил шасси, зашел и с досадой вспомнил, что у меня еще два круга с конвейера. Подумал: "Не буду запрашивать конвейер". Выпустил закрылки, довернул на полосу и доложил не так, как хотел, а так, как было положено:
   - Ноль восемьдесят девять, закрылки полностью, конвейер.
   - Садитесь, ноль восемьдесят девять, - подтвердил РП.
   С досадой на себя подумал, что просто сяду - и все. Выровнял, добрал, а рука сама потянулась к кнопке, и язык независимо от меня доложил РП:
   - Закрылки 15.
   - Конвейер, ноль восемьдесят девять.
   Двигатель - на взлетный режим. Я был страшно зол на себя. Ведь все уже решено! Но думать было некогда. Полет по кругу раздумий не предполагает. Только действия. Поэтому я запросил конвейер и перед следующей посадкой, и еще раз взлетел, и еще раз сел.
   Когда вылезал из кабины, то лесок, в котором я должен был задуматься о дальнейшей нелетной судьбе, уже не казался мне таким привлекательным. И все же я пошел туда, хотя мне самому эти действия казались слегка наигранными. Но, может быть, так и должно казаться? Откуда бы мне знать?
   Лег в траву. Полежал. Но вместо того, чтобы задуматься о вечном, о судьбе, думал о том, что вот сейчас вытаскивают кассету САРПП с записью полета, проявят и мне придется отвечать за штопор. Спишут к чертовой матери! Посмотрел на самолет. Техник как раз вытащил пленку и передал ее в машину, которая отвезет пленку на проявку. Вот гадство! Срочно догнать машину! Я рванул к самолетам, а машина уже уезжала по дороге вокруг аэродрома в полк. Оставалось одно - бежать к девкам, которые проявляют пленки. Но по дороге бежать нельзя - заметят. Напрямую - тоже. Оставалось одно - оббегать аэродром с южной стороны. Там гороховое поле. Никаких дорог нет.
   Ну, я и рванул. Сначала почти до ближнего привода, потом по полю до ближайшей дороги. Два раза упал. По дороге еще три километра до казармы - за шоколадками для девчонок. Взял сразу пять штук.
   Прибегаю на пункт проявки и дешифровки.
   - Девчонки, - говорю и кладу перед ними шоколадки, - с 59 борта проявили?
   - Ого, - удивились они, глядя на пять "Гвардейских", - что же это ты натворил?
   - Да так, - говорю, - мелочи.
   - За мелочи так щедро не расплачиваются, по одной несут, - говорит Люда.
   - Не проявляли еще твои, - сказала Надежда. - Вот кассета. На память может пленку тебе проявить?
   - К черту такую память, сказал я.
   - Людочка, напиши акт, - сказала Надежда.
   Она открыла кассету и вытянула пленку.
   - Гуляй, Петров, - сказала она. - Нет больше твоей пленки.
  
   До аэродрома я доехал на топливозаправщике. Настроение бодрое.
   - Где ты гуляешь, Петров? - недовольно покосился на меня инструктор. - Все пашут тут в поте лица. У тебя понос, что ли?
   - Ага, - ответил я.
   - Быстро помогать другим!
   Уже в курилке меня спросили:
   - Что, пленку засвечивать бегал?
   Я молчал, пожимая плечами.
   - Ладно уж, скажи, петлю, что ли, крутнул?
   - Штопор, - сказал я.
   Все заржали.
   Ну, и я тоже заржал.
  
  
  
Оценка: 3.79*6  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023