ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Петров Виктор Евгеньевич
Девять дней на войне

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 3.53*23  Ваша оценка:

   Девять дней на войне
   Мы расскажем вам только то, что увидели сами. И обещаем, что сделаем это честно. Основной целью девятидневного путешествия  по Кавказской войне была не только объективная информация. Перед нами стояла более серьезная задача - вытащить из плена солдата 81-го полка. Но вначале мы не понимали, насколько она действительно сложна.

ГРОЗНЫЙ. 20 ЯНВАРЯ 1995 ГОДА

   ...Дальше Черноречья шофер ехать отказался. Он показал где будет ждать нас и где будет стоять машина в случае бомбежки или обстрела. У поворота на дамбу бойко работает мини-рынок. Когда мы уже двинулись, машина нас догнала.
   - Садитесь, - говорит шофер, - перевезу через дамбу. Но не дальше. Ждать буду все равно там, где договорились.
   Машина летит через дамбу с такой скоростью, что мы жалеем о том, что не пошли пешком. За дамбой круто разворачиваемся.
   - Быстрее выходите, - говорит шофер, - счастливого пути.
   Отсюда до "Минутки", площади Грозного, около часа ходьбы быстрым шагом. Слева по ходу, километрах в двух, горит нефтеперерабатывающий завод. Впереди, на взгорочке, обгорелые брошенные машины и до дикости нелепая стела "Люди, берегите мир."
   Горит газ. Машина CNN [Владимир Котмишев] Результаты бомбежки видны повсюду. Вдоль трамвайного пути оборваны все провода. Подчеркиваю: абсолютно все! Дома (в основном одноэтажные) - разрушены. От некоторых остались только фундаменты. Во многих местах пробит надземный газопровод, и пламя щедро согревает зимнюю землю, заставляя пробиваться молоденькую травку.
   Нас догоняют двое вооруженных чеченцев в маскхалатах.
   - Здравствуйте, - говорит один из них. - Журналисты?
   - Да.
   - В первый раз на "Минутку"?
   - Точно: на "Минутку" и в первый раз.
   - Мы уж тут всех журналистов знаем в лицо. Давайте, проводим вас. Идем на Минутку. Я слева с сигаретой [Владимир Котмишев]
   - Спасибо.
   - Держитесь чуть правее нас, - говорит другой строгий бородач, - тут простреливается. Поперечные улицы будем проходить быстрым шагом или бегом.
   - Ребята, а здесь есть снайперы? - задаю я вопрос.
   - Нет. Этот район вроде очистили.
   - А бомбят часто?
   - Сами видите.
   В дороге разговорились. Мы рассказали о том, что с нами приехала мать пленного солдата и нам необходимо его найти. Ополченцы обещают показать нам пленных.
   Выходим на "Минутку". Это довольно большая площадь, получившая свое название от одноименного кафе в девятиэтажке. От площади ведут пять дорог, а сама она - самая крупная кольцевая транспортная развязка с подземными переходами к каждой из улиц.
   - Вот тут давайте пробежим, - говорит чеченец.
   Мы бегом спускаемся в подземный переход. Света нет, пахнет мочой и затхлостью. Двигаясь гуськом, добираемся до выхода у кафе "Минутка". От кафе - одно название. Дом почти полностью сгорел. Во дворе за девятиэтажками не менее выгоревшая "хрущевка". Подходим к подъезду. Один из ополченцев достал гранату, завернул взрыватель и предложил нам спуститься в подвал.
   - Идите, не бойтесь, - говорит он, - Там двое пленных.
   Мы несколько оторопели. Ни фига себе! Спускайтесь в подвал, а он швырнет туда гранату! Мы мнемся, топчемся на месте. Один из чеченцев, видимо, понял, в чем дело. Что-то сказал по-своему второму. Потом они рассмеялись.
   - Извините, - сказал тот, что с гранатой, и вывинтил взрыватель.
   - Ася, - крикнул второй.
   Из подвала выскочила молодая женщина, и они заговорили по-чеченски. Потом Ася позвала нас за собой. При тусклом свете свечей нам показали пленных. Их было двое.
   - Как вам тут, ребята? - спрашиваю их.- Не обижают?
   - Нет, что вы, - отвечает один из них, - живем вместе с ополченцами. Как все. Вот посмотрите.
   На железном прямоугольном воздуховоде - матрацы. На них несколько женщин из близлежащих домов. Тут же ополченцы и наши пленные.
   - Живем тут все вместе, никого не обижаем, - говорит одна из женщин.
   - Да что там, не обижаем! - восклицает пленный. Она стала нам второй мамой!
   Оказалось, что эти двое пленных солдат даже подружились со своими пленителями. Солдата, которого мы искали, здесь не оказалось. Прощаемся и идем в "Три девятки". Это тоже, как и "Минутка", кафе. На той же площади, но в отличие от "Минутки" - подвального типа. Здесь расположился штаб полевого командира Шамиля Басаева.
   Подвал большой, из нескольких помещений. На входе справа комнатка командования. Слева, в первой комнате горит костер, кипит чайник. Вокруг костра - ополченцы.
   - Вот там, - говорит зам. командира, - в последнем зале 56 пленных. Это те самые, из Президентского дворца.
   Вход к пленным закрыт стулом. Не в том смысле, что в ручку двери еще и ножку стула засунули, как это делают школьники. Двери никакой нет. Просто в проеме стоит обыкновенный стул. Темно. Горит всего одна свеча. Осторожно пробираюсь в центр.
   - Здорово, мужики... - срывается голос. - Безлипкин есть?
   - Есть, - раздается голос из темноты.
   Наступила тишина. Как-то не доводилось раньше разговаривать с пленными. Выручает наш фотокорр Котмишев:
   - А есть еще кто из 81-го полка?
   - Есть... Есть... Есть..., - раздавалось в ответ из разных углов комнаты.
   Глаза привыкали к темноте. Некоторые из пленных солдат и офицеров лежали. На чем - не понял. Но не на полу. Леша Безлипкин стоял справа, напряженно всматриваясь в наши лица.
   - Леша, мы тебе маму привезли...

ГРОЗНЫЙ. ШТАБ ШАМИЛЯ БАСАЕВА. 20 ЯНВАРЯ 1995 ГОДА

   Мы сказали Алексею Безлипкину - пленному 81-го полка, что в Назрани его ждет мама.
   - А может, и с вами отпустят? - спрашивает Леша.
   - А разве так можно?
   - Можно... можно, - раздается со всех углов подвала. - Многих отпускали с депутатами.
   - Хорошо, мы переговорим с командиром, а пока вы напишите хоть по строчке своим матерям.
   Зажигаются еще несколько свечей. Ребята начинают писать записки своим родным. Теперь уже удается разглядеть некоторые детали зала бывшего кафе "999". Все отделано деревом, какие-то картины на стенах. Но сразу бросились в глаза потухшие взгляды пленных. Некоторые не пишут. Некуда? Некому? Список пленных, написанный ими самими в басаевском подвале [Владимир Котмишев]
   Володя остается побеседовать с пленными, а я иду к командиру. Командира нет. Сидим при свечах. На столе разломанная лепешка, остатки какой-то пищи. На полу банки с маринованными огурцами и помидорами. Там же несколько ящиков с сигаретами "Прима".
   - Как вы оцениваете потери российских солдат? - спрашиваю у заместителя командира.
   - А что говорят у вас? - задает он встречный вопрос.
   - Около пятисот человек.
   - О! Значительно больше. По нашим данным до сорока тысяч.
   Долго молчим. Конечно, этой цифре верить нельзя. Наверняка такие сведения сообщаются ополченцам для укрепления их боевого духа. Но есть над чем задуматься.
   - Уж сколько раз мы предлагали российским войскам прекратить огонь и собрать трупы, - продолжил разговор зам. командира. - Все бесполезно. Так трупы и лежат. Некоторые с 31 декабря.
   - А правда, что трупы объедают собаки?
   - Да. Некоторые уже невозможно опознать. А собаки сбегаются отовсюду. Совсем одичали, попробовав человечину. Некоторые бросаются на людей. Будьте осторожнее, по одному не ходите.
   Забегая вперед, скажу, что мне пришлось столкнуться со сворой таких собак, и впечатление было не из приятных.
   - Халаж, - позвал зам. командира одного из бойцов, - проводи
   их посмотреть на те два трупа русских. Труп Баскакова [Владимир Котмишев]
   Рослый чеченец ведет нас метров за 300 в проулок. Трупы мужчины и женщины лежат по обе его стороны. Видимо, раскидало взрывом. Это была не авиабомба. Скорее, люди попали под артобстрел. У женщины нет затылочной части головы. На плече мужчины лежит военный билет: Баскаков Виктор Александрович, 1935-го года рождения, русский.
   Трупы припорошены снегом. Чеченец объяснил нам, что они не имеют права хоронить русских. А те русские, что остались, заняты добычей продуктов и воды. Воду носят из родника. С продуктами хуже. В городе давно нет хлеба, но его иногда привозят на площадь "Минутка" и раздают в виде гуманитарной помощи. Но мы этого не видели. В остальном - что Бог пошлет.
   Возвращаемся в подвал "999". Шамиля Басаева до сих пор нет и неизвестно когда он появится. Между тем, времени около двух часов дня, а шофер ждет нас максимум до четырех. Снова спускаемся в подвал и продолжаем уговаривать зам. Командира отпустить с нами Безлипкина. В ход пошла бутылка "Смирновки", припасенная на всякий случай. К нашему удивлению, зам. от водки не отказался.
   - Но ведь у вас джихад, водка запрещена? - спрашиваю у него.
   - Ничего, немного можно.
   После ста граммов мы вынуждены были выслушать все, что думает этот чеченец о руководстве России. Думаю, не стоит об этом и писать. Понемногу, но от многих чеченцев мы это уже слышали. Теперь только сидели и разводили руками. И хлопали глазами, возражая лишь изредка. Слушать и молчать - это горькая доля российских журналистов на чеченской войне. Иностранцев здесь попросту не замечают. Ну, работают себе и работают, а вот русским выскажут все, что есть на душе. То ли от обиды, то ли в надежде на то, что мы донесем их боль до русского народа.
   Монолог зам. командира продолжается около часа. На машину в районе Черноречья опаздываем, нервничаем. Но уже поняли, что есть надежда на то, что пленного отпустят.
   - Командир, - обращаюсь я к нему, - ну, хочешь, я вместо Лешки здесь останусь?
   Он отрицательно качает головой. Молчит. Потом спрашивает о чем-то девушку-санитарку.
   - Одежду кое-какую можно найти, - отвечает она по-русски.
   Зам. командира покусывает губы. Смотрит на меня. Снова уводит взгляд в сторону. Говорит:
   - Вы его точно довезете до матери?
   - Довезем! - отвечаем мы дуэтом.
   Он опять задумался и покачал головой. И тогда я встал перед ним на колени:
   - Ради Бога, ради Аллаха, ради матери его несчастной прошу...
   Я говорил что-то еще. Теперь уже и не помню.
   - Встань, - сказал он. - Леха поедет с вами.
   Уже принесли гражданскую одежду, какую-то телогрейку, шапочку. В это время пришел Шамиль Басаев и сказал нам твердое "нет". Только матери. Отдадут только ей.
   Возвращались в Черноречье, когда уже смеркалось. По дороге напоролись на омоновцев. Взаимно испугались и разбежались в разные стороны. Впрочем, испугались-то мы, за омоновцев не отвечаю. Скорее всего, в их планы не входила встреча с русскими журналистами и они не хотели обнаруживать себя на вражеской территории.
   Машина, конечно, уже ушла. Пока ловили попутку на минирыночке в Черноречье, поговорили с продавцами.
   - Не боитесь стоять тут?
   - А чего бояться, - отвечают, - ведь сейчас не бомбят.
   - Но ведь война рядом. Эвон какая канонада стоит.
   - Разве это война, - говорит одна из торгующих, - так, мелкое хулиганство.
   Все смеются, однако в глазах тревога. Товара у каждой ровно столько, чтобы схватить в охапку и бежать под защиту домов.
   Подъехала одна из машин "Си-Эн-Эн". Снимают рыночек. Машина большая, могли бы взять, но как только поняли, что мы русские - "нэт", "проблэм".
   В это время метрах в тридцати от нас поймали русского капитана. Как уж он туда забрел - неизвестно. Может быть, выходил к своим. К чести капитана, оружие он не бросил. Нес его завернутым в тряпку. Капитана начали избивать, но ополченцы в маскхалатах взяли его под защиту, связали руки и посадили в какую-то машину. Машина тут же уехала в направлении центра Грозного.
   Те же ополченцы выручили и нас. Вшестером мы впихнулись в фургончик старого "Москвича". Потом были посты дудаевские, оппозиции, российские. Обыски и тщательная проверка документов.
   В Назрани сразу же отыскали Тамару Васильевну Безлипкину и сказали, что сына нашли. Та только схватилась за сердце и зашептала: "Тише, тише..."

НАЗРАНЬ. 20 ЯНВАРЯ 1995 ГОДА

   Где живут журналисты в Назрани, вам ответит каждый. Это совсем недалеко от президентского дворца. А сам дворец - небольшое двухэтажное здание на центральной площади. Для прессы отдали свои дома Президент Аушев и еще два высокопоставленных чиновника Ингушетии. Тут же правозащитная миссия Сергея Ковалева. Рядом расположились разборные дома организации "Врачи без границ".
   Никаких кроватей в гостинице нет, хотя приходится платить 35 тысяч в сутки. Вечером журналисты собираются за огромным столом на кухне и ужинают чем Бог послал. Здесь же обмениваются впечатлениями от увиденного в Грозном. За столом - языковой винегрет. Иногда используются приемы тройного перевода для диалога между журналистами разных стран. Несмотря на обилие иностранных консервов и красивых баночек с пивом, наибольшей популярностью пользуется водка "Родник", сало, лук и хлеб.
   Некоторые иностранные журналисты откровенно паразитируют на наших. Андрей Туманов из Питера, например, провел в президентском дворце Грозного 7 суток. Не мог выйти из-под обстрела. Потом из-за отсутствия денег не мог вылететь домой. Телекамеру ему разбили, так что работать он тоже не мог.
   - То, что я им тут рассказываю, мгновенно появляется на полосах западных газет, - говорит он.
   Надо отдать должное президенту Аушеву: все, кто жил в президентском дворце Грозного, за гостиницу и питание не платят. Не берут денег и с матерей солдат, находящихся в плену или госпитале Назрани. Один житель взял в свой дом 20 солдатских матерей, еще 30 живут в спортзале школы. Но если для матерей есть хотя бы кровати, то журналисты спят в своем доме прямо на полу, вповалку. Одеял на всех не хватает, поэтому дядя Миша - администратор гостиницы - поступает так:
   - Вы, мужики, ложитесь, а я вас потом укрою одеялами наивыгоднейшим образом.
   В тот вечер, когда мы вернулись из Грозного с известием о том, что нашли пленного Алексея Безлипкина, позвонить в Самару не удалось. Звонили исключительно иностранцы и "отстегивали" за это "зелеными". Позвонить удалось только корреспонденту "Известий", который передал, как он под артобстрелом ходил сегодня по Грозному. Ходил. Мы его там видели, но никакого артобстрела не было. Может быть этот вымысел увеличит сумму его гонорара?
   Лучше всех устроилась для работы одна англичанка. Она села на снег, раскрыла дипломат и, подвигав его немного,
   стала передавать сводку прямо из сугроба, через спутник связи в Лондон. В Грозном мы ее в тот день не видели.
   Вернувшись в гостиницу, мы столкнулись с весьма холодным отношением к нам администратора.
   - Так это вы нашли пленного? - спросил он.
   - Нашли, - ответили мы радостно, - но увезти не удалось. Завтра повезем мать.
   - Будь я на их месте, - сказал администратор, - я бы пленных не отдавал. Сегодня в гостинице мест нет. Можете под лестницей оставить вещи.
   Спорить было бесполезно. Хмурый дядя Миша проводил нас красноречивым взглядом. Попытались сунуться в домик к Сергею Ковалеву, но и там мест не было.
   Впрочем, остаться в Ингушетии без ночлега невозможно. Это очень гостеприимный народ. В конце концов можно переночевать в госпитале или в поезде для беженцев. Там всех примут, но с ночлегом обошлось и так. Нас взял к себе в дом глава администрации одного из пригородных сел, а в госпитале и в поезде мы все же побывали.
   В госпиталь взяли с собой шоколад, конфеты, мандарины... А уходили оттуда с еще большим количеством шоколада, конфет, мандаринов... Никуда не денешься - кавказское гостеприимство. Но все это мы раздали детям в поезде для беженцев на вокзале Назрани.
   В поезде достаточно тепло для одетого по зимнему. Очень много детей. Этим людям некуда ехать. Вещи остались в Грозном. У пятилетней девочки родители погибли при бомбежке Грозного. При звуке пролетающего самолета у нее начинается истерика.
   Ингушские дома - добротные. Дело чести каждого мужчины построить такой дом. Двухэтажный, из двух половин - мужской
   и женской. Под домом гараж и баня. В мужской половине на первом этаже кухня и столовая. На втором - жилые комнаты. Поражает обилие ковров и почти полное отсутствие мебели.
   Хозяин дома - бывший партработник, ныне глава администрации, в прошлом году посетил Мекку. У него 9 детей. Все уже взрослые.
   - Трудно, конечно, было, - говорит он, - но ведь теперь я и знать не знаю, как мне заготовить на зиму корм для скота или поправить забор. Все делают мои сыновья. Причем, безо всякого напоминания.

НАЗРАНЬ - ГРОЗНЫЙ. 21 ЯНВАРЯ 1995 ГОДА

   Утром глава администрации снова доставил нас к журналистским домикам. Здесь часам к 9 собираются таксисты, готовые за 300 баксов доставить вас в Грозный и обратно. За рубли ехать мало кто соглашается. Ждем, когда уедут все иностранцы. Наконец с одним шофером договариваемся ехать за "лимон".
   По трассе машина идет со скоростью не большей 70 километров в час. Дверцы на замки не закрываются, чтобы в случае авианалета быстро выскочить за обочину дороги. Колонны боевой техники обгонять не рекомендуется. Можно только объехать, если колонна остановилась. К любым постам подъезд только "шагом". Зачем отправились в Грозный, теперь уже никому не говорим. Мы - просто журналисты. Женщина с нами едет искать сестру.
   На подъезде к Грозному взорван мост. Взрывали ночью. Машины, которые в темное время шли по трассе, с ходу падали прямо в ручей. При нас бульдозером за трос вытаскивали уже шестую. Людей - в больницу.
   Мост взорван оппозицией, и теперь единственная дорога в Грозный - в объезд, через Урус-Мартан, через оппозицию. Впрочем, нам все равно. Мы люди нейтральные.
   В Грозном повторяется вчерашняя картина: шофер с машиной ждет нас в Черноречье, но только до захода солнца, а нам пешком полтора часа до "Минутки". Тогда мы еще не знали, каким трудным и долгим окажется этот день, а пока мы идем в сопровождении одного из ополченцев с двумя автоматами и в маскхалате.
   - Вы откуда? - спрашиваем его.
   - Из Ачхой-Мартана. Вот и мне пришлось взять оружие, - он вздыхает. - Попрощался с семьей - и на войну. "Свобода или смерть..."

ГРОЗНЫЙ. 21 ЯНВАРЯ 1995 ГОДА

   Встреча Леши Безлипкина с мамой состоялась на ступеньках входа в подвал кафе "999" - штаба полевого командира Шамиля Басаева. Тут и радость, и слезы, и не могу спокойно смотреть - отхожу в сторону. Володе Котмишеву говорю: "Снимай". Но тот тоже отходит в сторону, не может он хладнокровно снимать. Есть в этом что-то кощунственное.
   Через площадь "Минутка" практически непрерывным потоком проходят отряды ополченцев. Одни на позиции к президентскому дворцу, другие - на отдых. Многие после боев разъезжаются по домам, в села. Сутки отдыха, и снова на фронт. На "Минутке" как правило, задерживаются, узнают обстановку. За спинами боевиков наш пленный солдат [Владимир Котмишев]
   Муслим - бывший "афганец", кавалер ордена "Красной Звезды". Присоединился к ополченцам недавно. Его оружие пока - обычная охотничья двустволка. Практически все ополченцы оружие захватывают в бою.
   - Почему же средства массовой информации утверждают, что у
   Дудаева очень много оружия? - спрашиваем Муслима.
   - У Дудаева, может, и много, - отвечает он, - а у нас нет. Многих добровольцев отправляем домой. Найдешь оружие - милости просим на войну. А без оружия кому ты здесь нужен?
   - Так значит, вы не подчиняетесь Дудаеву?
   - Пожалуй, речь может идти лишь о координации совместных действий. Цель у нас одна - свобода на чеченской земле, а вот Дудаев будет сверху или кто другой - это вопрос спорный, и не сегодня его решать.
   - Когда думаешь обзавестись настоящим оружием?
   - Вчера уже представился случай. Смотрю - подполковник пробирается, а когда присмотрелся, не смог стрелять. Узнал товарища по Афганистану.
   - Что же теперь так и будешь в каждое лицо вглядываться?
   - Не знаю, - задумчиво говорит он. - Сейчас нам в ополчении не хватает дисциплины. Проколы - на каждом шагу. Позавчера днем проводили одного журналиста в штаб к Аслану Масхадову. Вечером "Си-Эн-Эн" показывает штаб по телевидению, а ночью по штабу работает российская артиллерия. Только на ошибках и учимся воевать.
   - А почему Дудаев не дает вам оружия?
   - Не знаю. Говорят, что у него всего-то два батальона, но вооружены очень хорошо.
   Насчет дисциплины, конечно, у ополченцев дело обстоит не лучшим образом. Подходим к одному из них. Мальчику 12 лет. За поясом противотанковая граната образца 1943 года, в руках пистолет-автомат местного производства.
   - Как "машинка", - спрашиваем его, - хорошо работает?
   - А вот, посмотрите, - он поднимает оружие и палит по вывеске с номером дома.
   Из разбитого окна высовывается бородатое лицо:
   - Зачем по своим стреляешь?
   Проходит другой паренек с автоматом, что-то говорит. Двенадцатилетний отходит, поджав губы. А этому воину с автоматом - пятнадцать лет. Оружие захватил в бою - взял в плен российского солдата.
   Молодежи в отряде Шамиля много. Те, у кого нет оружия, подносят на позиции снаряды, еду, воду. Девушки выполняют функции санитарок...
   На площади начинают собираться старики и старухи. Это местные жители, которым ехать некуда и не к кому. Должны привезти хлеб. Вчера не было. Мы привезли с собой две сетки конфет, печенья, сигарет для пленных. Но передать все это нам не разрешили. Раздаем старухам. Они хватают подарки жадно
   ругаются, отталкивают друг друга. Война.
   А между тем дело складывалось так, что Алексея Безлипкина с матерью не отпускали. В критических ситуациях люди ведут себя по-разному, и нельзя винить мать пленного солдата в том, как она решила действовать. Тамара Васильевна по-советски начала "качать права". А нужно было плакать. Это единственно возможное в такой ситуации.
   - Как же так? - возмущенно говорила она. - Ведь Дудаев обещал выдавать пленных матерям! Виктор Евгеньевич, - обращалась она ко мне, - ведь вы договаривались!
   Я чувствовал, как быстро бледнею, чувствовал на себе ненавидящие взгляды ополченцев. При всем великодушии чеченского народа это звучало для них оскорблением. Угрюмые ополченцы отходили в стороны от нас, переговаривались между собой. Было заметно, что именно по этому поводу.
   - Тамара Васильевна, - сказал я, - попробуйте попросить еще. Вы можете сделать гораздо больше меня. Вы - мать.
   Мы с фотокором отошли в сторону. К нам уже больше никто не подходил. Покурили. Вдруг один из ополченцев сбросил с плеча автомат и передернул затвор. К нему тут же бросились двое. Схватили за руки, стали что-то говорить. Третий подошел к нам.
   - Уйдите, ради Аллаха, попадете под горячую руку. У этого мужчины от семьи осталась только старуха-мать. Это он взял в плен Безлипкина. Каково ему теперь выслушивать такое? Сашко [Владимир Котмишев]
   Мы отходим ближе к центру площади. На войну идет очередной отряд ополченцев, и среди чеченцев мы замечаем славянские лица.
   - Ребята, вы наемники? - спрашиваем их.
   - Мы бандиты с большой дороги, - смеется один.
   Это Сашко. Он из Киева, некогда воевал в Афганистане. Теперь приехал воевать за свободу своих друзей по "афгану".
   - Сашко, сколько тебе платят?
   - Обижаешь, да?
   - Вообще не платят?
   - Ни тугрика. Живу вместе с друзьями. С ними и воюю. Вот этот автомат вашего капитана Мычко из 81-го полка. Я его брал под Новый год. Привет ему там, в Самаре. Зла не держу.
   - Ну, товарищи твои воюют за свободу, а ты за что?
   - Приехал бить "москалей", - весело отвечает он.
   - "Москалей" - это меня? - спрашиваю Сашко.
   - Тебя? - он смеется. - С русским народом мне делить нечего, а против москалей и русским повоевать не грех.
   У Сашко на голове зеленая исламская повязка.
   - Сашко, ты в мусульмане, что ли, обрезался?
   - Антихрист! Это чтоб свои пулю в лоб не влепили.
   - А что у тебя там написано на повязке? Насколько я знаю, там выписываются строчки из мусульманских молитв.
   - А это у меня по-ихнему написано "Украина", чтобы знали, что по-чеченски я не разумею. Нехай по-русски со мной гутарят.
   Перед фотоаппаратом Сашко позирует, и вместо серьезного украинского хлопца перед нами предстает натуральный бандит с большой дороги. Потом он стал серьезным, поднял автомат и сказал:
   - Сделай еще такую фотографию. Специально для капитана Мычко.
   Сделали. Раздается команда "воздух". В небе появились штурмовики. Мы сбегаем в подземный переход.
   - Куда ты встал, дурень? - кричит мне местный мужчина, пришедший на площадь за хлебом.
   - Беги сюда, - снова кричит он, - там тебя осколками достанет!
   Бегу к нему. Самолеты с воем пикируют.
   - Слушай, а если ракета на лестнице перехода рванет?
   - Ну тогда - все, - успокоил он меня.

ГРОЗНЫЙ - АЧХОЙ-МАРТАН. 21 ЯНВАРЯ 1995 ГОДА

   Пара самолетов сделала над Грозным несколько кругов. Видимо, это была воздушная разведка. Когда самолеты снижались, под крыльями были видны ракеты, но ни одна из них не была выпущена по городу, хотя по самолетам велся огонь из зенитных установок.
   Вопрос о выдаче матери пленного солдата так и не решался. Говорили, что его может решить Аслан Масхадов, но в штаб к нему нас везти отказались. Мы решили, что пока не начался авианалет, Володя пойдет в Черноречье к машине и будет ждать нас там. Если до темноты мы не приходим, значит остались здесь ночевать. Он должен будет приехать за нами к концу следующего дня.
   Примерно через час над городом снова появились самолеты. Периодически бегаем в подземный переход с местным жителем. Ему тридцать пять лет, а на вид все пятьдесят..
   - Видно, хлеба сегодня так и не будет, - говорит он.
   - Почему не уезжаешь из города? - спрашиваю его.
   - Не могу. Больная мать, да и отец на ладан дышит.
   - Где живете?
   - Живем? Скорее обитаем. В подвале и даже не своего дома. Наш начисто разрушен.
   Солнце уже низко. Набухли от воды зимние ботинки. Местный житель ушел. Хожу один у спуска в подземный переход. Появляется мать Алексея Безлипкина и начинает обвинять меня во всех тяжких. Я понимаю, что это нервное, успокаиваю, требую, наконец, успокоиться. И чувствую, как расширяется пропасть между нами и ополченцами. Они хмуро слушают, даже прекратили разговоры.
   Увидев товарища-телеоператора, с облегчением отхожу в сторону. Он только что вернулся с передовой. Сам местный, чеченец. Экипирован соответственно: каска, бронежилет под просторной шинелью, даже валенки бронированные. Это его репортажи прямо из-под пуль вы видите в зарубежных новостях. Такой у него бизнес.
   Вот подошел американец. Они отходят в сторону. Американец достает 400 долларов и забирает у оператора кассету. Взамен дает чистую и уезжает. Оператор минут десять покурил и снова ушел в самое пекло боя.
   Ополченцам с позиций принесли трофейную винтовку. Один из них смотрит через оптический прицел на дома по ту сторону площади. Вижу, как другой показывает в мою сторону, мол, если целиться, то целься во врага. Дуло винтовки поворачивается в мою сторону. Понимая умом, что стрелять они все равно в меня не будут, инстинктивно делаю шаг в сторону, за группу ополченцев, стоящую рядом.
   И все. Нервы сдали. Через подземный переход выхожу на улицу, что ведет в Черноречье. Пропади все пропадом! Надо ехать. Я так больше не могу. Так на ватных ногах и дошел до автовокзала. По пути за мной увязалась стая собак. Штук восемь. Одна бежала слева и скалилась, другие трусили сзади. Не испугались даже камня, брошенного в них.
   У мертвого автовокзала человек пять торгуют чем попало. Собачий эскорт остановился неподалеку и ждет. Со стороны Черноречья внезапно появилась черная "Волга". Справа от водителя - Дудаев. Один из ополченцев выскочил из машины, и она поехала дальше. Ополченец меня узнал.
   - Ты что это такой бледный, журналист?
   - Это Дудаев был? - задаю я встречный вопрос.
   - Много будешь знать... Ну что, отдали вам пленного?
   Я ему все обстоятельно объяснил. Он достал фляжку: "На, глотни". Это оказался коньяк. Через минуту я понял, что означают фронтовые сто граммов. Ответственность за женщину, за ее сына взяла верх над паникой и страхом. Я возвращался в "999".
   На подходе к площади двое ополченцев пристреливали пистолет-автомат. В одном из них я узнал того самого, что передергивал затвор на "Минутке". Сердце снова попыталось выпрыгнуть из груди. Свернул в проулок. Вдруг стало жарко и нечем дышать. Я взглянул наверх и быстро отбежал. Газ из пробитой осколками трубы сильной струей бил в землю, в то самое место, куда я сунулся, уходил вверх и там, на высоте около трех метров, горел.
   Снова томительное ожидание на "Минутке". Солнце уже село. Сумерки. И вдруг меня приглашают спуститься к командиру. "Наверное сейчас отдадут" - шепчет мне на ходу Тамара Васильевна.
   У меня снова проверяют документы. Особенно тщательно - аккредитацию, полученную еще при первой сентябрьской
   поездке в Грозный. Леша Безлипкин сидит уже переодетый в то, что привезла ему мать. Насколько я понял, человек, который отпускал его - из штаба. Это просто чудо, что он заглянул к Шамилю в "999". С Безлипкиным он встречался еще в президенском дворце.
   - Леха, было хоть раз такое, что я ел мясо, а ты нет? - спрашивает он Безлипкина.
   - Нет, - отвечает он.
   Понимаю, что все это говориться для меня. Слушай, журналист, слушай и не гони потом туфту про голодных и кастрированных пленных. Напиши потом, как ополченцы приносили на христианское рождество шампанское и водку для пленных российских солдат. Это при том, что сами не пьют. Все напиши.
   В Черноречье пришли уже под звездами. До поста в Ачхой-Мартане нас вызвался подвезти командир танкового взвода на своем потрепанном "мерседесе".
   - Вот ведь, никогда не отказываем вам, русским. Всегда подбираем по дороге, а вы вон что делаете. Откуда сами будете? - спрашивает он.
   - Это журналист, - отвечает Тамара Васильевна, - а я поехала искать в Грозный сестру, а нашла племянника. Вот теперь едем в Назрань.
   - Нет. До Назрани я не поеду. Если хотите переночевать, поехали ко мне домой. Завтра спокойно уедете.
   Но нам не терпится скорее добраться до Назрани. На дудаевском блок-посту машина останавливается. Нас приглашают войти в тепло, в маленькую будочку поста. "Будет машина, мы вас отправим".
    Поскольку нас привез командир взвода, документов не проверяют, просто расспрашивают. Тамара Васильевна бойко выдает легенду о сестре и племяннике из Грозного. Разговор уверенно перекатывается на войну и связанные с нею беды. Только офицер в форме старшего лейтенанта милиции подозрительно поглядывает на Лешу Безлипкина и вдруг говорит:
   - Слушайте, а ведь это солдат...
   Все сразу же замолчали. Снова стало страшно.
   Тамара Васильевна опять говорит про сестру и племянника, показывает Лешин паспорт: "Разве у солдата может быть
   паспорт?" Проверяют документы и у меня.
   - Где жили в Грозном? - спрашивает у Тамары Васильевны старший лейтенант.
   Та молчит, потом говорит, что у рынка.
   - А улица какая? - снова спрашивает он, и по лицу видно, что ни одному нашему слову ни он, ни остальные ополченцы уже не верят.
   С Алексея снимают шапочку - стрижка короткая, солдатская. Просят растегнуть ворот рубашки, смотрят на шею. Шея очень грязная, едва ли не черная. Такие же черные и руки.
   - Вы должны понимать, что будет с вами, если выясниться, что все не так, как вы нам говорите.
   И тогда мы "раскалываемся". Наперебой рассказываем в чем дело. Один из ополченцев тянет меня за рукав, сажает рядом с собой на панцирную сетку кровати и, как мне показалось, втихаря от других бьет прикладом автомата в челюсть справа. Чувствую, как от зуба отколося кусочек. Он что-то шепчет мне со злостью в голосе.
   - Вы хотите сказать, что вам отдали пленного и не дали никакой сопроводительной бумаги? - снова спрашивает старший лейтенант.
   - Никакой, - отвечаю я. - Какие там в Грозном бумаги. Там и воды-то нет.
   - Воевал? - спрашивают Алексея.
   Тот рассказывает, как послали в Чечню, как сунули в руки винтовку и объявили снайпером. Как они беспомощно бегали по городу, когда сожгли их БМП.
   Обстановку разрядил появившийся вдруг командир.
   - Хотите нормально доехать до Назрани? - спрашивает он, разобравшись в деле. - Тогда - вперед.
   Ночуем в Ачхой-Мартане, у дудаевцев. Нас пристроил к себе Иртыш Абдулаев - один из ополченцев. В доме тепло только на кухне. Есть практически нечего, кроме картошки, но Иртыш куда-то "сгонял" и принес килограмм колбасы и "Сникерс".
   Киса, жена Иртыша, нажарила картошки с колбасой. Тем и были сыты. В семье две дочки: старшая - Элина и младшая - Лолита. Лолите чуть больше двух лет. По чеченски говорит хорошо, а по русски знает только "Сникерс" и "свобода или смерть". Мать отрезает кусочек конфеты, показывает Лолите и говорит: "Сникерс". Та встает, поднимает зажатую в кулачок ручку и отвечает: "Свобода или смерть!"
   - Нет, уехать отсюда я не смогу, - говорит Киса. Тут мой отец и дед. Пока не бомбили нас и то слава Аллаху.
   Разговор затягивается до поздней ночи. Киса рассказывает, как они с будущим мужем учились вместе в школе, как  она
   узнала, где живет Иртыш только после свадьбы, как пять лет жила со свекровью.  Всю ночь было слышно, как громыхал Грозный.

АЧХОЙ-МАРТАН - НАЗРАНЬ, 22 ЯНВАРЯ 1995 ГОДА

   Утром нас отвезли до последнего чеченского поста.
   - Эх, - вздохнул ополченец, - был бы не в форме, довез бы вас до Назрани.
   Он остановил попутную машину и договорился с водителем, что тот доставит нас в Ингушетию.
   - Я получил приказ, - сказал он, - сделать все возможное, чтобы вы доехали. Счастливого пути.
   - Какие люди! Какие люди! - не уставала повторять Тамара Васильевна Безлипкина.
   А в это время над нами пролетали вертолеты. Бомбили станицу Ассиновскую. Ее бомбили через час, когда мы приехали в Назрань, и через два, когда дядя Миша окончательно погнал нас из гостиницы, узнав, что пленного мы все же привезли. Канонада взрывов не прекращалась в течение четырех часов.
   Совершенно неожиданно мы выяснили, что нас кто-то искал. Какой-то мужчина. Кто мог искать нас в Назрани, мы не имели понятия, поэтому посоветовались с бывалыми людьми. Бывалые люди посоветовали быстрее уезжать, но не сразу в Моздок, а сделать какой-нибудь крюк. Командировки в Назрани не отмечать, в Моздоке молчать, что были в Грозном, да еще у полевого командира Шамиля Басаева.
   Утром следующего дня мы были на посту миротворческих сил на границе Ингушетии и Северной Осетии. Ни ингуши, ни осетины пересекать границу не решаются. Российская колонна не обратила внимания на двух журналистов, грустно бредущих по дороге в сторону Владикавказа. Практически все грузовики колонны были пустыми.
   Нас подобрали осетины на стареньком "Москвиче", в котором уже ехали трое. Из Владикавказа через Прохладный добрались до Моздока. При въезде в город с любой дороги, на вокзале в нескольких местах и многих перекрестках города висят плакаты: "Внимание! О судьбе военнослужащих вы можете узнать по адресу: ул.Мира, дом 6".

МОЗДОК, 23 ЯНВАРЯ 1995 ГОДА

   Улица Мира, 6. Это дом культуры в парке. Возраст приходящих сюда людей от 40 до 50 лет. Это родители военнослужащих. В здании и вокруг - слезы и причитания матерей. Узнать что-либо о солдатах так же сложно, как и в Самаре. Одна из матерей выходит из комнаты.
   - Я не понимаю что он мне сказал, - растерянно оборачиваясь по
   сторонам говорит она, - я не понимаю...
   Женщина бледнеет и оседает на пол. Ее поднимают, укладывают в угол на кушетку, суют под нос нашатырь. Сына этой женщины убили еще 31 декабря при новогоднем штурме Грозного. Сегодня его труп был найден и опознан. На улице цыганки греют ноги прямо на Вечном огне и делают свой бизнес гаданием. Их бизнес весьма востребован именно здесь.
   Получить аккредитацию для работы в расположении наших войск очень сложно. В администрации Моздока нам обещают помочь: - Ребята, приходите послезавтра, а там, глядишь, и в два дня управимся.
   Послезавтра у нас кончается командировка. Пытаемся проехать на электричке до Червленой, но нас снимают с поезда еще до отправления. Набираем информацию на вокзале. На отдых в Нижний Новгород уезжают военнослужащие внутренних войск.
   - Сюда везли организованно, эшелоном, - говорит подполковник ВВ, - а отсюда - добирайся как хочешь.
   - Сколько, думаете, продлится война?
   - Лет пять, не меньше. Я так думаю, что месяца через два пять сюда приеду, - говорит подполковник.
   К разговору подключается майор.
   - Смотрите, - говорит он, - сколько всяких миссионеров разгуливает по Моздоку. Они-то на этой войне успешно набирают очки.
   - Да, - подтверждает подполковник, - я был воспитан еще коммунистической системой, некрещеный, естественно. А тут жена как "наехала"! Окрестился и крест одел, а вот в рукав какую-то ленту с молитвой сунули.
   Миссионеры-баптисты ходили по вокзалу и предлагали Евангелие. Бесплатно. Мы осторожно поинтересовались, что делается для обмена пленными.
   - Сегодня повезли для обмена пятнадцать человек, - говорит майор, - но ведь не довезут!
   - Как это не довезут?
   - Да постреляют по дороге...
   - Но ведь за каждым пленным чеченцем - жизнь нашего пленного солдата, - говорю ему.
   Майор неопределенно пожимае плечами.
   Подполковник и прапорщик рассказывают, как захватили литовку-снайпера. Как она просила не убивать ее. У нее якобы двое детей.
   - Привязали гранату к башке, - говорит прапорщик, - выдернули чеку и отпустили. Только трусы в разные стороны полетели.
   По вокзалу постоянно ходит патруль и медсестра. Стоит только достать фотоаппарат, патруль тут как тут. Не надо снимать стратегический объект. Тем более стратегических людей. А стратегический подполковник снова рассказал нам о том, как два батальона мотопехоты в Грозном расстреливали друг друга в течение шести часов. И даже вызывали для разборок авиацию. Только летчики и сообщили, что со своими воюют. До этого мы эту историю слышали в изложении ополченцев и пленных.
   Даже люди, которые прошли через ад Грозного, которые сломали свой страх и, сознавая это, стали на голову выше многих, даже эти люди пребывают в глубоком недоумении относительно чеченской войны. А мы-то искали правду, одну-единственную правду об огнях-пожарищах рубежа третьего тысячелетия.
   - По большому счету за что воюете, ребята, - спрашиваю втихаря подполковника и майора. - Только откровенно.
   Они переглядываются, пожимают плечами.
   - По большому счету мочить их надо, козлов! - говорит майор, а подполковник так ничего и не родил. Даже прапорщик, которому в армейской среде положено знать все, ответил на этот вопрос так:
   - Слушай, я бы наплел тебе сейчас про Конституцию и территориальную целостность России, но вон там на путях стоят вагоны-рефрижераторы, полные трупов российских солдат. Месяц уже стоят. Поэтому я ничего говорить не буду.
   И все же именно в Моздоке мы поняли, что, кроме правды чеченской, есть еще правда русская. Русские матери бегали по вокзалу от эшелона к эшелону. Они хотели увидеть своих детей, которые сейчас в Грозном. И эти матери ничем не отличались от матерей пленных и от матерей убитых солдат. Разве что в глазах больше надежды.

САМАРА, 15 ФЕВРАЛЯ 1995 ГОДА.

ШЕСТАЯ ГОДОВЩИНА ВЫВОДА

СОВЕТСКИХ ВОЙСК ИЗ АФГАНИСТАНА

   Вы, наверное, уже заметили, что в моем рассказе очень мало конкретных имен и фамилий. К сожалению, это является одним из условий получения достоверной информации в районе боевых действий. Некоторые подробности удалось узнать только в Самаре. Например, подробности пребывания 81-го мотострелкового полка быстрого реагирования в Моздоке.
   Каждому солдату в дорогу должны были выдать командировочные. Около 30 тысяч рублей. Деньги оставались у офицеров и расходовались на алкогольные возлияния. Во всяком случае, для одного из батальонов 81-го полка это известно точно. Во время пребывания в Моздоке каждому солдату положено было выдавать в сутки банку тушенки и банку "сгущенки". Ни то, ни другое не выдавалось. Котелок каши - вот ужин на экипаж из восьми человек. Немного получше стали кормить в Грозном. Мы пишем об этом со слов уцелевших солдат 81-го полка.
   Зато в Грозном стало хуже с водой. Солдат постоянно мучила жажда. Офицеры позволяли себе и бриться и мыться. У солдат еще много претензий к офицерам.
   Из подробностей штурма Президентского дворца 31 декабря 1994 года. Как выяснил депутат Госдумы Марк Фейгин, некоторые офицеры 81-го полка были пьяны и не приняли участия в штурме. По словам Алексея Безлипкина, управления штурмом президентского дворца не осуществлялось, хотя перед атакой был разработан подробный план. В процессе ведения боя должны были поступить команды "Горох", "Шнурок", "Земля" и "Земля-2". Каждая из команд предусматривала определенное действие экипажа. Ни одна из команд так и не поступила.
   Рядовой 81-го полка, а ныне пленный Сергей Алтухов, рассказал, что пушку на его БМП починили за два часа до штурма, а башня так и не поворачивалась.
   - В таком же плачевном состоянии находилась половина бронемашин, брошенных на штурм, - рассказывал Алтухов, мы ехали скорее для устрашения, нежели как боевые единицы.
   Не потому ли на президентский дворец сбрасывались так называемые вакуумные бомбы, чтобы избавиться от пленных - свидетелей авантюры со штурмом дворца 31 декабря.
   Не все могли рассказать и пленные. Там, в подвалах Грозного они не могли рассказать о том, как их били чеченцы. А такие случаи были. Конечно, после горячки боя пленных российских солдат могли и избить. Но это случалось и позже. В подвале президентского дворца в двери комнаты пленных было закрывающееся окошко. Частенько туда заглядывал кто-то из чеченцев и подзывал одного из пленных. После того, как пленный просовывал голову в окошко, следовал удар в скулу.
   В то время, когда пленные находились на "Минутке", в штабе Шамиля Басаева, одного из них сильно избили. Ополченцам не понравился взгляд этого солдата.
   Пленные работали от зари до зари. Таскали мешки с цементом для строительства укреплений. Пленные офицеры использовались на особо опасных работах - подбор раненых и трупов. Некоторых пленных забирали на работу в свои дома командиры ополченцев. Как они говорят, на добровольных началах. Нам удалось выяснить, что это один из реальных путей освобождения из плена. После нескольких дней работы в домах ополченцев, пленных жалели и писали письма родителям, чтобы те приезжали и забирали своих детей домой.  С одним из отцов, который получил такое письмо, мы летели из Самары в Минводы. По понятным причинам я не называю его фамилии.
   По крайней мере, двое из числа пленных приняли мусульманскую веру и теперь воюют на стороне чеченцев. Говорят, что гораздо большее количество перешедших на сторону Дудаева было из числа участников неудавшегося штурма Грозного 26 ноября 1994 года. Это было результатом позорного отказа от своих солдат министра обороны Павла Грачева.
   В ходе нашей поездки выяснилось двусмысленное отношение ополченцев к Дудаеву. Совершенно не понятна нынешняя политика оппозиции. Во всяком случае, неизвестно, кого же она представляет. Так, на территории оппозиции в Урус-Мартане в госпитале содержатся наши пленные солдаты. Нонсенс! Наши пленные на нашей же территории. Значит, роль оппозиции в ходе войны изменяется и скорее всего следует ожидать перехода ее на сторону ополченцев.
   Еще более непонятна роль ФСК. О том, что Дудаев готовится к широкомасштабной войне, было известно еще в сентябре. Телевидение Грозного целыми сутками транслировало религиозные программы, нагнетающие военный психоз. Вооружено было практически все население Чечни. Не зря теперь оценивают армию Дудаева в 100 тысяч ко времени начала войны.
   Российских воинов никто к этой войне не готовил ни психологически, ни в военном плане.
   Будем надеяться, что власти России проведут детальное расследование по фактам массовых захоронений трупов российских солдат. По словам ополченцев, информация о местах массовых захоронений была передана депутатам Госдумы. Одно из таких мест в районе станции Первомайской. Очевидцы рассказали нам, что вырывались огромные ямы, в которые сбрасывались трупы. Потом земля на этом месте разравнивалась танками. А ведь до обнаружения трупа и его опознания солдат считается пропавшим без вести. Для командования это предпочтительнее.
   А для политиков предпочтительнее говорить о пресловутых чеченских авизо и чеченской мафии. Если чеченская мафия ныне затаилась и не показывает носа, то относительно шестисот миллиардов, полученных по тем самым авизо, уже писали центральные газеты. Большая часть этих денег, по данным газеты "Завтра", осталась в различных российских "карманах", около 100 миллиардов "крутятся" в одном из российских банков и только 40 миллиардов были получены в Чечне. Но не Дудаевым, а Умаром Автурхановым на закупку российского вооружения. А то, что оружие из России поступало к оппозиции, мы видели своими глазами еще в сентября 1994 года.
   По нашему мнению, самой серьезной причиной войны следует считать нефть. Касательно чеченской нефти в одинаковом неведении пребывают и чеченцы, и русские. Несомненно, что высококачественные нефтепродукты и сырая нефть последние три года уходили за рубеж без контроля со стороны России. Деньги, естественно, оседали у Дудаева и из этих денег ни копейки не было истрачено на социальные нужды жителей республики. До сих пор этот вопрос окутан тайной. Самарские жители из числа грозненских беженцев хотели осветить нам детали. Некоторые из них долгое время работали в объединении "Грознефть". Однако три назначенные встречи сорвались. В последний момент люди отказываются говорить. Они боятся не только рассказать о том, что знают по этом поводу. Люди отказываются даже назвать силы, которых они боятся.
   Если не считать выбитого зуба и глубокого морального потрясения, наша поездка закончилась нормально. Алексей Безлипкин сейчас в окружном военном госпитале. После курса лечения ему придется дослужить до осени. Мы считаем, что это не правильно. По прибытии в Самару ни я, ни фотокорр Владимир Котмишев не могли заснуть в течение трех суток. С полудремой приходил сонный кошмар, от которого тут же просыпаешься. Да и позже я просыпался от шума машин за окном. На долю мальчиков-солдат выпало стократ больше. Вспомните: после Великой Отечественной войны в местах лишения свободы побывал каждый второй, вернувшийся с фронта. Вспомните летние празднования "Дня десантника". Теперь общество пополнится еще и "чеченцами".
   Мы не имеем ни малейших претензий к этим ребятам, многие из которых настоящие герои. Но кто ответит за их изуродованную психику и здоровье? Кто ответит матерям пленных солдат на вопрос "почему так плохо идет процесс обмена военнопленными?" Почему в обмен на семерых наших пленных солдат российское командование предлагает два изуродованных трупа? А этот факт имел место в Грозном, в районе Черноречья в начале февраля. Почему в самолете командующего ПриВО не находится места для матерей раненых и пленных солдат и они вынуждены добираться к сыновьям за свой счет?
   В одном из подвалов Грозного солдатские матери много чего высказали в адрес российского командования.
   - Мы благодарны чеченскому народу за то, что они сохранили нам сыновей, - сказала одна из них. - А русскими мы сыты по горло! Так и напишите! И попробуйте об этом не написать! Я уже больше ничего не боюсь...
   Мы вынуждены сегодня писать эту горькую правду.
   1995
  
Оценка: 3.53*23  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023