ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Петров Виктор Евгеньевич
Третий побег

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 7.75*74  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава из книги "Два Кавказа Виктора Петрова"

   Слова Кюри Ирисханова многое перевернули в моем видении событий. Мы всегда ждали Кюри. Как правило, когда он приходил, то вселял в нас надежду на скорое освобождение.
   5 июня 2001 года. Вторник. Кюри пришел в конце дня. Обычно он сам подходил к нам, но в этот раз о чем-то тихо разговаривал с Анди - главным в новой группе охранников. Когда их разговор, как нам показалось, закончился, мы с Кузьминой подошли к нему.
   - Привет, Виктор, - без особой приветливости сказал Кюри. - Светлана Ивановна, как дела?
   - Наши дела целиком зависят от вас, Кюри, - ответила Кузьмина.
   - Ничего хорошего сейчас сказать не могу, - не ожидая вопроса, сказал Кюри. - Застопорились ваши дела. Даже и не знаем, что делать.
   - А может быть, - сказала Кузьмина, - нас просто отпустить? Зачем вам такая обуза?
   - Лично я - за это, - ответил Кюри, чуть подумав. - Со мною согласны и Леча Хромой, и Бислан, и Шедеровский. Но ведь я должен заплатить ребятам, что вас охраняли. - Кюри еще на секунду задумался. - И... И у меня есть некоторые обязательства перед ФСБ Ингушетии...
   Эта последняя фраза, словно отпечаталась в моей голове. Какие у бандита могут быть отношения с ФСБ? Почему ФСБ? Кто стоит за нашим пленом? Пожалуй, это стало одним из последних обстоятельств, уверивших меня в том, что побег неизбежен. В тот же вечер я проверил наличие в тайнике гранаты. Ф-1 была на месте.
   14 июня 2001 года. Четверг. На усиление группы Анди приходят боевики Джандуллы: Ильман, Саламбек и Анзор-боксер. Вечерняя молитва еще не началась. Мы с Кузьминой готовимся отправиться в блиндаж. Боевики моют руки и ноги перед намазом.
   - Эй, Виктор и Светлана! - Кричит нам Анзор. - Даю вам неделю на то, чтобы повеситься! Иначе я сам вами займусь.
   Мы зашли в блиндаж. Злой молокосос проверил, как мы пристегнулись наручниками и захлопнул их на запястьях так, что заныли кости. Ничего. Ослабим. Этому я давно научился и делаю мастерски. "Бисмиллях ир рохмани рохим...", затянул Анзор на улице. Он лучше всех поет молитву. Во всяком случае, не противно. Ну, что же, предпоследний аргумент для принятия решения я получил сейчас от Анзора. Последний появится через четыре дня.
   19 июня 2001 года. Вторник. Смена Анди. На вид он совершенно не злой, да так, наверное, и есть. Вторым в иерархии его брат Хасан. Он несколько младше, но такой же спокойный и рассудительный. С нами практически не общаются. Остальные - молодняк. Скорее всего, это тоже братья Анди и Хасана. Выделяется только один - злой и тревожный какой-то. Он не похож на остальных. Любит нами покомандовать и унизить. Вот и сейчас он подходит ко мне, и, взмахнув дулом автомата, командует: "Пошли за мной!" Делать нечего. Иду. Он подводит меня к огромному сваленному стволу дерева. Показывает - забирайся на него. Забираюсь. Рядом с молокососом стоит такой же, тоже лет пятнадцати, но из братьев. Он не одобряет действия молокососа, но тот упорствует.
   - Виктор, ныряй! - командует он мне.
   Я спрыгиваю с бревна и жду реакции.
   - Ты почему не выполняешь команду? - кричит он. - Я же сказал "ныряй"!
   - Вниз головой? - переспрашиваю я.
   - Да! Конечно! - беснуется эта сволочь и тычет меня под ребра стволом. - Полезай еще раз и ныряй!
   Я влез на бревно. Стрелять он, конечно, не станет. Да и силенки у него не те, что у Ильмана. Второй малец в это время уговаривает его, чтобы тот прекратил издеваться, но молокосос упорствует. Слава Богу, в это время появляется Анди и велит мне идти к Кузьминой, на наше бревно у окопа.
   - Ну, ничего, - злобно шепчет мне вслед молокосос и поддает прикладом по затылку. - Вечером придет Ильман - он тебя научит нырять с бревна в землю.
   Вот эта банальщина и стала последней каплей, переполнившей чашу терпения. Потирая кровоточащий затылок, я присел рядом с Кузьминой. Та намочила тряпочку, чтобы я вытер кровь.
   - Вот скотина! - сказала она. - А ведь правда, вечером пожалуется Ильману, а тому только бы придраться!
   Но я уже все решил. И знал, что нельзя Кузьминой говорить о своем решении. У нее обо всем можно прочитать прямо на морде.
   - Еще не вечер, - зло сказал я.
   Анди, чтобы оградить меня от посягательств молокососа, дает задание - починить гамак. Я иду ко входу в блиндаж и принимаюсь за работу.
   Прямо у меня под носом, на щите от теннисного стола, лежит автомат без рожка. Это они зря его бросили. Автомат Хаджи, АК-74, предохранительный рычаг ходит легко.
   Смена Анди заканчивалась. Боевики не умели еще экономить еду. К этому времени в лагере полностью кончился хлеб, а смена только завтра. Хасан уходит в Самашки пополнить припасы еды. Один из средних братьев отправляется в утренний обход по лесу, но быстро возвращается. О чем-то тревожно говорит с Анди, берет в подмогу еще двоих и они уходят в разведку. В лагере только мы с Кузьминой, Анди и один из средних братьев. Боевики сидят у костра под дубом. Метрах в десяти - Кузьмина у окопа. От меня до братьев около сорока метров. Они сидят почти спинами ко мне. Иногда посматривают в мою сторону. От меня до тайника с гранатой - метров пять. Я встал, привязал гамак к дереву и стал растягивать его в сторону дерева, в корнях которого прятал гранату.
   - Ты чего встал? - спросил меня Анди.
   - Так лучше чинить гамак, - ответил я.
   - А... - Анди отвернулся к костру.
   Гамак-то, собственно, и не был в прямом смысле гамаком. Это был тормозной парашют для авиационной бомбы, которыми нас часто угощали федералы в порядке профилактики. Бомбы бросались со штурмовиков на малой высоте, скорее случайным образом, чем прицельно. Разведка, конечно, знала, что в Самашкинском лесу скрываются боевики, но где конкретно, - нет. Этот парашют мы с Лечей Хромым принесли с поляны, примерно в километре отсюда. Из парашюта я сделал гамак. Теперь вот - чиню.
   Обстановка складывалась удачная. Всего двое охранников. Гранату я тихонечко перенес из тайника к входу в блиндаж, где и работал, и спрятал под зеленый щит, на котором лежал автомат Хаджи. Щит лежал на кочках неровно. Сунуть под него гранату - проще простого. Но одной гранаты мало.
   План сложился очень быстро. Мне был нужен рожок. Из автомата - по охранникам. Вряд ли я их сразу сниму. Но в это время Кузьмина - так нас приучили - прыгнет в окоп. Вот тогда кидаю в них гранату и добиваю из автомата. Сразу же с Кузьминой и уходим. Она, конечно, далеко не уйдет. Значит, ее надо спрятать, добраться до федералов и с ними вернуться за Кузьминой.
   Как достать из блиндажа рожок к автомату? Мне нужны ножницы и нож для починки гамака. Они в блиндаже.
   - Анди! - кричу я негромко. - Я спущусь в блиндаж за инструментом?
   Анди лениво поворачивается в мою сторону и машет рукой. Мол, давай.
   Надо сказать, что уже полгода, как на меня не обращали внимания, когда я был рядом с оружием. Боевики были уверены в том, что эта железная штуковина - совершенно чуждая для меня вещь. Когда наиболее беспринципные из боевиков доверяли мне почистить автомат, я делал это нарочито неуклюже. Обращался к ним за помощью при сборке, за что получал насмешки и пинки. Зато полностью утвердил их в том, что не умею, а главное - не хочу держать в руках оружие. Они с удовольствием это воспринимали: русский - ну чего с него возьмешь - это не воин. А между тем, мне до тонкостей было известно, где, на каком крючке, чей автомат висит. Его калибр - 7,62 или 5,45. Сколько рожков в подсумке и сколько в разгрузке гранат.
   Я спустился в блиндаж. Темно. Прошел в дальний угол и взял ножницы, нож и нитки. На ощупь. Иду обратно между стеной и лежанками. Один из стволов торчит в проходе. Это ствол автомата Муслима, калибр 5,45, не пойдет. Но оружия полно - около двадцати комплектов. Я взял рожок из разгрузки Хаджи. Так вернее. Из его же разгрузки я вытащил и гранату Ф-1. У выхода из блиндажа нажал на верхний патрон. Рожок был полон. Я положил рожок с гранатой на выходе из блиндажа. На среднюю ступеньку из пяти и вышел. Боевики смотрели на меня. Я показал им ножницы и нитки. Они кивнули и отвернулись.
   Стоя к ним лицом я начал чинить гамак. Надо было как-то достать рожок и гранату. Присев на корточки, можно было спрятаться за накатом бревен блиндажа. Боевики оживленно беседовали, Кузьмина возилась с посудой. Я выпустил из рук катушку с нитками, нагнулся за нею, взглянул в сторону костра еще раз и лег. Два метра ползком до входа в блиндаж. Осторожно достал рожок и сунул его под теннисный щит. Туда же вторую гранату. Отполз на место и встал с нитками в руке. Никто ничего не заметил.
   Загорелись уши и морда. Все. Надо действовать. Страшно. Мелькнула мысль о том, что против этих двух боевиков я ничего не имею. Жалко даже их стало, но все это только мелькнуло. Война. Или ты их, или они тебя.
   Снова роняю нитки, достаю рожок и тихо-тихо, чтобы не щелкнуть, цепляю его к автомату. Теперь только передергивай затвор и стреляй! Как хорошо, что не стал этого делать сразу. Я едва успел выпрямиться и начать орудовать иголкой. В это время бесшумно, как рысь, из лесу появился возбужденный Ильман. Вся моя краска с ушей и лица мгновенно превратилась в смертельную бледность. Ильман шел прямо на меня. Ангел-хранитель, спасибо тебе! Он не видел, как я хватался за автомат, но оружие все же заметил. Походя, не задумываясь, он схватил АК-47, отцепил рожок, заглянул в ствол и положил автомат обратно на щит. Рожок он забрал и пошел к костру. Между боевиками начался горячий обмен мнениями. Я, конечно, ничего не понимал, но к автомату это не имело никакого отношения. Некоторые слова звучали по-русски, и мне удалось понять, что Ильман говорит о некоем всенародном призыве к джихаду. Он принес с собой кассету, которую и намеревался немедленно послушать.
   - Виктор! - скомандовал он мне. - Принеси из блиндажа диктофон!
   Вот это была удача! Я нырнул в блиндаж. Диктофон лежал слева на нарах. Рядом - разгрузка Хаджи. Я достал оттуда рожок и быстро обратно к выходу. Понимаясь из блиндажа, я увидел, что на меня никто не смотрит. Боевики продолжали оживленную беседу. В правой руке у меня диктофон, в левой - рожок. Едва заметным движением я подкинул рожок в траву, поближе к автомату. А сам - бегом к костру, отдавать Ильману диктофон. К счастью, тот так был поглощен предстоящим прослушиванием призыва, что в упор меня не воспринимал. Не успел я дойти до гамака, раздался громкий и нудный голос муэдзина. Призыв к джихаду звучал по-арабски. Необразованные боевики ничегошеньки, конечно, не понимали, но иногда муэдзин выкрикивал: "Аллаху Акбар!". Ильман с благоговейным придыханием повторял "Аллаху Акбар" и покачивался, сидя на бревне у костра.
   "Ну, что же, - подумал я. - Трое, так трое!". Присутствие Ильмана среди жертв, прости меня господи, даже несколько согревало душу. Но душе снова предстояло путешествие в пятки: в моих руках был рожок с патронами калибра 5,45 миллиметра. Еще мелькнула мысль о том, что, может быть, и 5,45 выстрелят из ствола на 7,62? А дальше было хуже. Ильман выключил диктофон, вскочил и приставил к ушам ладони рупором. Прислушался, поводил головой и что-то крикнул. "Нохчи", - раздалось в ответ, судя по силе звука, метров с двухсот.
   - Анзор идет, - сказал Ильман по-русски и покосился в мою сторону. Похоже, смена караула предстояла именно сегодня.
   Я почувствовал, что абсолютно все рухнуло. От моего плана ничего не осталось. С четверыми мне явно не справиться, а себя я уже подставил по полной программе. Рожок и гранату на место не вернешь. Разборки с рожком Хаджи неминуемо укажут на меня. У меня было несколько секунд, чтобы принять решение, и я его принял.
   Диктофон орал на всю округу. Боевики внимали муэдзину и сидели, раскачиваясь. Я сунул обе гранаты в наколенные карманы, что некогда крепко пришил к синим штанам, схватил топорик, пригнулся пониже и метнулся в сторону речки. До нее было метров тридцать. Еще двадцать метров осторожно пробежал вдоль берега, выбирая место на противоположном берегу с тем расчетом, чтобы при выходе из воды меньше шуметь. Нашел. Тихо вошел в воду. Ширина речки не более 8 метров. Глубина - по пояс. Вышел без всплесков - и нырнул в высокую самашкинскую травяную поросль. Побежал, осторожно отгибая ветки кустарника, строго на юг. Призыв к джихаду наполнял окрестности и облегчал мою задачу. Только пробежав по лесу около трехсот метров, позволил себе пуститься во весь опор!
   Трудно сказать, когда у меня в башке сложился наивыгоднейший план дальнейших действий. Я работал автоматически. Наверное, сначала в голову пришла мысль о том, что сейчас в лагерь придет Анзор и меня сразу хватятся. А, хватившись, обязательно будут искать к югу от лагеря, ведь именно на юге, в нескольких километрах федеральная трасса М-29 Ростов-Баку. Боевики должны быть уверены, что я побегу именно туда. И тогда я стал медленно подворачивать влево, с максимально возможной скоростью убегая от лагеря.
   Представил себе свое местонахождение по карте, которую мне полтора года назад по глупости показал Ассайдулла, и понял, что действую правильно. Где-то здесь должен быть первый лагерь. Вот он. Я пробежал через бетонированные остатки плаца, вновь преодолел Аргун и бежал уже на восток. Дальше! Как можно дальше уйти! Диктофона уже не слышал. Еще раз через Аргун. Хорошо. Вода освежает, но душа не покидает пятки. Если за мной побежит Ильман, все пропало. Этот догонит наверняка. Вся надежда только на то, что они так и слушают своего муэдзина.
   Еще раз через речку! Тут и перепрыгнуть через нее можно. Сучья трещат под ногами, но понимаю, что отбежал от лагеря на расстояние не менее двух километров. А и дальше удаляться нельзя. Где-то рядом разведка боевиков, что покинула лагерь полтора часа назад. Радиус обхода разведчиков - около трех километров. И еще два раза через Аргун. Бегу уже строго на север. Полдень. Солнце сзади. Скоро должна быть Сунжа, которую придется уже переплывать. А если попаду на петлю, которую она здесь делает, тогда три раза переплывать. Сердце выпрыгивает из груди. Бегу уже около пятнадцати минут. В очередной раз, рассекая грудью воду Аргуна, услышал выстрелы. Хватились! Но выстрелы уже далеко. А со мною две гранаты. Во всяком случае, живым я не сдамся.
   Растительность поредела. Бегу мимо отдельных кустов тутовника и мощных стволов дерева грецкого ореха. А вот и берег Сунжи. Течение - жуткое. Ищу место для переправы и никак не могу найти. На узкой полоске песка под обрывом остаются мои следы. Следы совершенно ни к чему. На той стороне нет ни одного места, где можно было бы выйти на берег. Везде крутой глинистый обрыв. Но замечаю на противоположном берегу, ниже по течению дерево, вершиной в воде, корни которого лежат на берегу. Вот это подходящий вариант. Вхожу в воду и понимаю, что в кроссовках мне не выплыть. Оставляю кроссовки на песке и вперед.
   Гранаты все же тяжелые. Так и тащат на дно. А тут еще и топор в руке. Выбросить, что ли? Послышались еще выстрелы, но, как мне показалось, теперь они были дальше. Значит, клюнули. Побежали меня искать к трассе. По ветвям дерева и стволу я выбрался на берег. Упал и понял, что, не отдохнув, не сдвинусь с места. Глубоко, с надрывом, дышал. Страшно хотелось пить, хотя только из воды. Ощупал штаны и с горечью отметил, что граната осталась одна. Вторая, видимо, выпала, пока я выбирался из воды по дереву. Мельком взглянул на Сунжу и задержал дыхание. К тому месту, где я оставил кроссовки, спускались двое боевиков с автоматами. Они осмотрели следы, кроссовки, покрутили головами и стали осторожно входить в воду, держа автоматы над головой. Я не раздумывал ни секунды: разогнул усики, выдернул кольцо и швырнул гранату в воду, поближе к боевикам. Уже стремительно убегая дальше к северу, я почувствовал под ногами слабое "ухх". Граната рванула в воде.
   И снова перед носом Сунжа. Переплывать? Нет. Вон слева излучина, значит, переплывать не придется. Около двухсот метров пробежал вдоль берега. А там - голое пространство, за которым видны самашкинские домики. Быстрее на север. Впереди обрыв высокого косогора, но вправо вверх некое подобие дороги. Взбегая туда, я понял, что меня видно отовсюду. Самашкинский лес оказался весь, как на ладони.
   Осторожно, чтобы не "засветиться", выполз на косогор. Не зря осторожничал. Справа, метрах в ста, шел человек. Без оружия, во всяком случае, без автомата. Шел спокойно, значит, к моей поимке не имеет никакого отношения. Впрочем, на встречу с ним я не рассчитывал. Человек скрылся из виду через пару минут. С удивлением обнаружил впереди рельсы железной дороги. Рельсы блестели. Значит, иногда поезд здесь ходит. Вдоль обрыва с запада на восток тянулась роща, а вдоль нее грунтовая дорога. За нею же, к северу, поле ржи. Золотое, красивое, но совершенно мне ни к чему. Рожь низкая - ни перейти, ни переползти. Прошел еще вдоль рощи и понял, что при переходе через поле меня обязательно кто-нибудь заметит. Самашки лежали чуть ниже на западе и были совсем близко. Оставалось одно - дожидаться темноты в этой роще, чтобы продолжить путь уже ночью.
   Побег предполагает бегство. Очень трудно отсиживаться во время побега. Это я уже знал на опыте побега в горах. Роща довольно редкая. Тутовник с дубом. Я нашел местечко, где меня было трудно заметить, зато сам мог видеть и Самашки, и дорогу, и лес, откуда могла придти погоня. С собаками меня, конечно, искать не будут. Не принято это у чеченцев. Для них собака - хуже свиньи. Тем не менее, и на это следует рассчитывать. Как жалко, что сейчас не ночь! Зато можно передохнуть. С момента побега прошло уже полчаса. Выстрелы в лесу прекратились или я их не слышал. Кстати, сегодня ровно два года, как мы попали в плен. Интересное совпадение. По косогору жарило солнце. Ветра почти не было, поэтому полынные запахи густыми, знойными волнами наплывали из-под обрыва. Из запахов выплыл пионерский лагерь в Студеном овраге. Танечка. Как же она была здесь неуместна, эта Танечка! Но она смеялась с подружками, а я сидел, как побитый, на теннисном столе возле столовой. А всего-то! Полынный запах. Черт-те что в голову приходит! Очнись, Петров!
   Очнулся я только тогда, когда услышал на грунтовой дороге треск мопедов. Двое пацанов, лет четырнадцати, проехали вдоль рощи и в конце ее, как раз там, где я вылез на косогор, остановились. Постояли и поехали обратно. Если бы я лежал неподвижно, они заметили бы меня. Но я, как флюгер, держал тело строго за кустом, переваливаясь, пока они проезжали. Минут через пять они появились снова, проехали до конца рощи, постояли - и обратно. Это очень напоминало поиски. Нужно было что-то предпринимать, ведь, в конце концов, они могут заметить меня. Да просто подъехать могут к обрыву.
   Между рощей и дорогой был неширокий ров. Какое-то подобие арыка. Но воды там было много. Арык порос густой травой и издавал ужасные гнилостные запахи. Вот в этот арык я и спрятался, когда пацаны на мопедах во второй раз укатили в сторону Самашек. На всякий случай сломал довольно толстую трубку из камышины. Когда мопеды стали вновь приближаться, я нырнул с головой под воду и дышал через трубочку. Нормально. Поехали обратно - снова нырнул. Вот так и нырял до заката. Но вода теплая, хотя и противная, горькая, вонючая. Правда, к последнему я быстро привык. Один раз, когда уже собирался вылезать из воды, в сторону Самашек проехал джип. Тогда я просидел под водой минуты три.
   Смеркалось. Солнце еще не зашло, но опустилось за тучку на горизонте. В стороне Самашек появился туман, который почти полностью закрыл село. Я решил идти через поле, а дальше через железную дорогу вверх на Сунженский хребет. По полю шел зигзагами, чтобы после меня не оставалась примятая дорожка. Взобрался на насыпь железной дороги, перескочил ее и пошел вверх. Это тяжело. Особенно босиком. Правда, на мне были носки, но они не спасали от острой стерни. Старался елозить ступнями по земле, пригибая стерню.
   Южная ночь приходит быстро. Теперь мне подсвечивала Луна, которая тоже не радовала. Луна была полная, присмотревшись из села, меня можно было увидеть на склоне горы. Надо было как можно скорее преодолеть этот первый склон.
   Возвращаясь с отрядом Руслана Бекишева из Аргунского ущелья полтора года назад, мне уже пришлось преодолеть Сунженский хребет. Ничего хорошего я не ожидал. За первой горкой был новый крутой спуск в глубокий овраг. А потом еще гора, покруче.
   Но теперь я уже мог наслаждаться свободой. Это придавало сил. Уже решил, что пойду в сторону станиц Знаменской и Ищерской. Знал, как пойду. Знал, что на автодороге между Сунженским и Терским хребтами должен быть федеральный блок-пост. Надо только его найти. А пока - как можно дальше от Самашек.
   20 июня 2001 года. Среда. Глубокой ночью мне удалось выйти на вершину Сунженского хребта. Здесь почти два года назад шли интенсивные бои. Вся вершина была изрыта танковыми траками. Изредка попадались кресты, поставленные из арматуры нашими солдатами. То ли могилы, то ли ставили их назло врагам-чеченцам, мол, наша земля. Молодцы, ребята! Гордость испытываешь за Россию рядом с этими неуклюжими сооружениями.
   Уже светало, когда я пересек асфальтированную дорогу через хребет. Внизу, в долине между хребтов, угадывался перекресток. А раз перекресток, значит, блок-пост. Надо было найти место для того, чтобы переждать, отдохнуть и притаиться. Вначале стал спускаться прямо по дороге. Так легче, но потом решил, что в случае появления машины, спрятаться будет негде. Отошел метров на триста от дороги на запад и стал спускаться снова. Уже почти спустившись, я обнаружил, что стою на одиноком холме. Вот-вот взойдет Солнце. С холма отлично просматривается и перекресток, и шоссе в долине, и дорога на Самашки, до которой было около пятисот метров. Прямо на вершине холма раньше стоял домик. Теперь осталась только яма фундамента, которая позволяла спрятаться. Решил там и остановиться. Подкатила смертельная усталость, но вкупе с радостью свободы усталость казалась сладкой. Прислонившись к камням фундамента, чуть обогретых солнечными лучами, я задремал.
   Проснулся от рыка мотора БТР. Вскочил. БТР с бойцами на броне спускался в долину со стороны Самашек. Вот тут я пожалел, что не на дороге. Кричи, не кричи, все равно отсюда не услышат. А начнешь руками махать - пальнут еще ненароком. Так я увидел наших солдат.
   Пить, конечно, хотелось страшно. И есть. Я обнаружил, что со мной крестик, за три месяца до этого изготовленный втихаря от боевиков. Крестик, который по требованию Турея, я вынужден был бросить в костер. А потом, когда Турей отвернулся, достать его оттуда голыми руками. И не обжегся. Булавкой, что всегда носил с собой, проковырял в крестике дырочку. В кармане штанов у меня была спутанная катушка черных ниток. Распутал ниточку и повесил крестик на шею. Слава Богу. Перекрестился. Молиться я не умел.
   Когда ушла с долины утренняя дымка, я увидел перекресток. Намеков на блок-пост не было. Но идти куда-то до темноты было глупо. Предстояло поджариваться на солнце весь день. Вначале я прятался от него за стенками фундамента, но южное солнышко ходит высоко. Изредка по вершине холма прокатывался легкий ветерок. Я снял штаны и рубашку. Казалось, что так легче. Даже заснул ненадолго. Но проснулся оттого, что горели обожженные солнцем ляжки и руки. Снова влез в одежду. Жажда как-то отпустила, но очень хотелось есть. Поискал вокруг фундамента колоски. Нет. Нашел некое растение с плодами, похожими на внутренности косточки от сливы. Они и на вкус оказались такими же терпкими, но более горькими. Съел несколько штук. Подождал, не умру ли? Не умер. Объел все кустики до конца. Помогло.
   Движение по трассе нельзя было назвать оживленным. Дорога шла из Малгобека на Грозный, но популярностью не пользовалась. Именно поэтому нас с Кузьминой и увозили в плен по ней. Чтобы поменьше светиться. Я знал, что где-то рядом должно быть село Побединское. Но влево по трассе, на западе, ничего не было, а на восток обзор закрывал большой холм, перед которым проходила дорога на Самашки.
   Вдоль трассы текла речка. Скорее - канал. Но, судя по длине моста, которым заканчивалась самашкинская дорога перед трассой, этот канал сильно разливался в половодье.
   Как только солнце скрылось за хребтом, я стал спускаться к трассе, подходя поближе к самашкинской дороге. Потом перешел ее и вышел на склон холма, который мешал мне осмотреть дорогу в сторону востока. За холмом и скрывалось село Побединское, а на въезде в него я увидел некое подобие блок-поста. Спустился вниз и спрятался под бетонным мостом через канал. Чтобы попасть на блок-пост, решил дождаться ночи. Из канала вдоволь напился грязной воды. Жизнь налаживалась.
   В траве под мостом было полно змей. Но, по-моему, они меня испугались. А мне деваться было все равно некуда, поэтому до полуночи я нормально проспал. Проснулся от холода и пошел в сторону блок-поста. Дважды прятался на берегу канала от проезжающих машин, благо свет фар виден издалека. Все казалось, что на блок-посту огонек. Добравшись, обнаружил совершенно разваленную хижину, в которой, впрочем, имелись остатки недавнего пребывания человека. Возможно, подумал я, днем здесь все-таки есть пост. Решил дожидаться утра все там же, под своим мостом.
   21 июня 2001 года. Четверг. Вместе со змеями я провалялся под мостом до восхода солнца над горами хребта. Значит, часов до восьми. Еще раз порадовался свободе. Вспомнил про блок-пост, и уж было собрался пойти в ту сторону, как по мосту начали шастать грузовики. Соседний холм оказался разрезом для добычи щебня. Но это еще полбеды. Прямо ко мне под мост приехал чеченец косить траву! Вот уж я от него побегал! То под одну опору скроюсь, то под другую... Только и перевел дух, когда он решил вздремнуть после обеда. А потом опять! Какой уж там блок-пост, не попасться бы. Чеченец уехал кормить своих кроликов часов около шести вечера, а я, отчаявшись, вышел прямо на дорогу и посмотрел в сторону желанного блок-поста. Никого там не было. Огляделся - никого. Я пересек шоссе и пошел прямо по асфальту в сторону севера. На север, и только на север!
  
   Изъеденный канавами асфальт уходил на северо-запад и чуть вверх. Под пологими лучами вечернего солнца на дороге грелись змеи. Я обходил их. Они шипели, но ни одна не сдвинулась с места. Через три километра увидел здания Грозненского газоперерабатывающего завода. Надо было бы идти дальше, но не было сил. Зато была надежда найти здесь хоть какое-то пропитание. Или хотя бы воду. Уже в темноте вошел в заброшенное здание одного из цехов. По шатким лестницам забрался на второй этаж. В одной из комнат на полу валялись груды бумаги. В них я и заночевал.
   22 июня 2001 года. Пятница. Ночь выдалась тревожная. Совсем недалеко выли и лаяли собаки. Иногда слышались удары топором о дерево, иногда - звон посуды. К утру почувствовал себя просто плохо. Очень хотелось пить. Когда рассвело, обнаружил в соседней комнате изкореженный пулемет и море пустых полуторалитровых пластиковых бутылок. К горлышкам многих из них была примотана алюминиевая проволока - чтобы удобнее было пользоваться открытой бутылкой. Подвесишь - не прольется. Все стены избиты пулями. Бои здесь были нешуточные. На всякий случай стал перебирать бутылки. Без особой надежды, просто так. Добрался почти до дна завала и - о чудо! - полная бутылка воды. Открыл, понюхал. Вроде, вода. Отпил глоток. Подождал. Не умираю. И выпил большую часть. Едва остановился. Надо было как-то протянуть до вечера.
   За окнами уже солнце. Я пригляделся и обрадовался. К северу, совсем недалеко, увидел озеро. Ровненькое оно блистало в лучах солнца. Ну, вот. Бутылки есть. Возьму с собой штуки три, наполню водой и ближе к ночи - в путь.
   Разведка цеха ГПЗ принесла многое, с точки зрения нищего. Я нашел холщовую сумку, в которую теперь можно было положить топорик и бутылки. Гимнастерку, из рукавов которой сделал себе чуни на ноги и шапочку от солнца. Представил себе, как выгляжу. Жуткое зрелище. Зато ноги будут целей. Нашел кусок старого дырявого брезента. Пойдет ночью вместо одеяла. Из холщовой сумки и лоскутьев гимнастерки сделал рюкзак. Теперь можно было идти хоть до Самары.
   Ближе к полудню у здания остановилась машина. Какая - не видел, потому что спрятался на третьем этаже. Судя по голосам, по первому этажу ходили двое. Потом они что-то грузили в машину. Уехали. Из здания нужно было уходить. Через главный вход, где я заходил ночью, выходить было опасно. Метрах в пятидесяти стоял дом. Скорее всего, жилой. По пожарной лестнице я спустился со второго этажа на противоположной от дома стороне. Осмотрелся. Идти было некуда. Во всяком случае, днем. Рядом со зданием была небольшая посадка, засаженная тополями и декоративными кустами. В ней я и спрятался.
   Отсюда был хорошо виден и вход в здание, и жилой дом. Задремать не давали слепни и мухи. А тут еще появились две собаки. Дворняга и молодой кавказец - кавказская овчарка. Молодой бегал вокруг дворняги по площадке перед цехом. Пытался укусить, заигрывая. Я не шевелился. И все же, они меня заметили. Осторожно подошли. Дворняга принюхалась и пошла обратно, а молодой залаял. Вот гад! К нему присоединилась и дворняга. Дело начинало попахивать полным крахом. Тогда я вскочил, схватил камень - и прямо в кавказца! Собаки с воем бросились к домику, а я со своими пожитками - взлетел по пожарной лестнице прямо на крышу цеха. Крыша была плоской с полуметровой бетонной стенкой по краям. В стенке были дыры от попадания снарядов. Я присел за стенкой и в дырочку рассматривал домик. Из калитки ворот вышел чеченец с двустволкой. Шикнул на собак и пошел по направлению к цеху. Собаки же прямиком побежали к месту, где я лежал. Хвостами виляют, сволочи! Но чеченец до цеха так и не дошел. Он подозвал собак, пиннул молодого кавказца так, что тот взвыл, и пошел обратно. Потом остановился, огляделся и выстрелил в воздух дуплетом. Эхо от выстрела ухнуло несколько раз.
   Так на крыше я и остался. Вся вода к тому времени была выпита, солнце немилосердно жарило. Про голод и не говорю. Около шести вечера опять приехала машина. Грузовой Jeep-Cherokee. Вышел и чеченец из домика. Они о чем-то громко говорили. Судя по всему, ссорились. На этот раз в машину ничего не грузили. Те двое, что приехали на джипе, были явно раздражены.
   С крыши очень хорошо просматривалось озеро. Голубое небо отражалось в его абсолютно гладкой поверхности. Гладкой, несмотря на ветерок. Как-то я тогда не придал этому особого значения. Прошло еще три часа мучения и любования на озерную гладь. Только в сумерках я решился спуститься с крыши. Подальше обогнув дом с чеченцем и собаками, предвкушая скорое утоление жажды, вышел на дорогу к озеру. На старом асфальте расплывались многочисленные лужи густого мазута. Понятное дело - газоперерабатывающий завод. А вот и озеро! Полное озеро густого, черного мазута. Ровненькое. Никакой ветер его не взволнует. У меня подкосились ноги.
   Дорога уходила на запад. Впрочем, мне было все равно. Я даже забыл скрываться. Шел по дороге, покачиваясь. Силы покидали меня. В километре левее и чуть позади светились огоньки домика с собаками. Зажигались звезды. Отыскал созвездие Малой Медведицы, Полярную звезду, свернул с дороги и пошел прямо не север. По склону Терского хребта, по стерне и сквозь чапыжник. Не помню, как упал. Встал, проверил, есть ли за плечами мешок - и дальше. Опять падал и вставал. Отыскивал Полярную и упорно шел на север. Потом перестал корректировать курс. Шел по какой-то дороге. Звезд не было видно. Падал и вставал. Скукотища вселенская.
   23 июня 2001 года. Суббота. Проснулся на чуть-рассвете. Шел дождь. Ветер не позволял согреться. Я попробовал подняться, но отказался от этого. Слишком ослаб. Вытащил кусок брезента. Укрылся, но многим лучше не стало. Тело не согревалось. Из теплокровного я медленно превращался в земноводную тварь. Обидно. Попробовал подставить рот под дождь. Никакого результата. Башка отказывалась соображать. И тут мне за шиворот пролилась струйка воды с брезента. Плохо быть бестолковым, даже со скидкой на голод. Из брезентовой шапочки сделал подобие кулечка. Рядом расстелил сам брезент и направлял струйки воды в шапочку. Уже через 20 минут я утолил жажду. Жить стало веселее. А еще заметил, что вдоль дороги произрастают отдельные колосья культурных злаков. После шелушения колоса в ладони оставались несколько зерен. Очень даже съедобно. Видимо, по этой дороге когда-то везли в машинах зерно. Оно высыпалось из кузова и, натурально, произрастало. Значит, будем жить.
   Местность была пустынная. Я решил идти днем. И по дороге. Так можно было экономить силы. Дорога медленно подворачивала вправо и вверх - на Терский хребет. Местность вокруг становилась все более гористой. Постоянно присматривал места для того, чтобы спрятаться, в случае появления людей. Колоски злаковых попадались вдоль дороги повсеместно. Практически на гребне перевала заметил впереди дома. Сразу же свернул влево, на пригорок. Спрятался в кустах. Осмотрелся и понял, что село надо обходить с запада. Ну, и пошел на запад. Но без дороги быстро выбился из сил. Сел под кустиком отдохнуть.
   Сначала из-за горки, метрах всего в пятидесяти, появились два барана. А я даже и не отреагировал. Зря. Следом за ними на лошади - молодой парень. Чеченец, естественно. Он меня сразу увидел. Знакомым путем душа убежала в пятки. Я встал. Чеченец подъехал ко мне.
   - Салям алейкум, - произнес я невесело.
   - Алейкум ассалям, - ответил чеченец, покосившись на топор, который я уже держал в правой руке. - Ты кто?
   О легенде я позаботился заранее, поэтому отвечал сразу.
   - Вот, - говорю, - отпустили на волю. Был заложником.
   - А, ты, наверное, с молокозавода? - своим вопросом он облегчил мне жизнь.
   - Да, - говорю, - посадили в машину и выкинули ночью в степи. Вот иду в Знаменскую.
   - Они обычно хоть денег немного дают таким, как ты.
   - Ничего не дали, - говорю.
   - Может, тебе что надо? Не голодный?
   - Нет, спасибо, - торопливо ответил я. - Закурить у тебя есть?
   - Есть, но только одна сигарета. Отец сечет за мной, не разрешает курить. Давай вместе покурим.
   - Давай, - я подумал о том, что уже и забыл вкус сигарет.
   Он вытащил помятую сигарету "Прима". Закурил.
   - Ты кури, - сказал я. - Оставишь мне немного.
   Парень кивнул.
   - Меня забирали в Чернокозово, - сказал он. - Просидел там 10 дней.
   - Чернокозово это фильтрационный лагерь? - Спросил я, хотя был достаточно осведомлен о чернокозовском беспределе.
   - Да, - ответил он. - Условия страшные и свирепая охрана.
   - На то она и охрана, - поддакнул я.
   Он сунул мне бычок. Прима оказалась поганой. Кислятина какая-то.
   - Куда теперь пойдешь? - спросил пастух.
   Я пожал плечами.
   - Наверное, в Знаменскую.
   - Правильно, там документы выдают.
   - Ну, ладно, я пойду. Спасибо за сигарету.
   - Давай, - пастух вспрыгнул на лошадь.
   Я двинулся вниз по склону, а он направил лошадь к стаду. Когда пастушок скрылся за горкой, я так рванул к ближайшей рощице, что дважды падал, перекатывался, содрал коленку.
   Я не мог знать наверняка, что было у пастуха на уме. Равновероятно он мог ничего не делать и мог сообщить обо мне в село. А в селе могли знать о моем побеге. Наверняка хоть один, но связан с самашкинскими бандитами. Могли забрать и продать им по сходной цене, что уже было в сентябре 1999 года. Могли оставить в рабстве у себя.
   Оставаясь в рощице, я с ужасом заметил, что до ближайшего дома не более ста метров. А до ближайшего перелеска, того, что дальше от села, около трехсот метров по открытому склону. Я решил идти по склону.
   Смеркалось.
   До перелеска я так и не дошел. Как только село скрылось за выпуклостью склона, я пошел резко вниз, в долину. Там рос настоящий большой лес, скрыться в котором гораздо проще.
   Вдоль леса шла дорога от села. Как раз в том месте, куда я спускался, дорога уходила в лес. Когда я дошел до этого места, стало совсем темно. Пошел по дороге. Наконец-то удалось расслабиться. От напряжения последних часов потрясывало. Я забыл о жажде и о голоде. Впрочем, тогда я забыл и об осторожности. Не прошел я по дороге и трехсот метров, как справа меня окликнули.
   Я повернулся. Метрах в сорока на поле стояла повозка с высокими бортами. В ней сидели двое чеченцев. Черт! Я достал из рюкзака топор.
   - Эй, - крикнул мне один из них, - зачем топор? Иди сюда! Кушать хочешь?
   По одному моему виду было понятно, что кушать я хочу всегда.
   - А вы меня не сдадите? - ну, что я еще мог спросить?
   - Ай, зачем так говоришь! - второй чеченец тоже встал. - Мы ужинаем. Подходи и ужинай вместе с нами. Мы еще тебе хлеба в дорогу дадим.
   Осторожно, каждое мгновение готовый бежать, я приближался к повозке.
   - А что вы здесь делаете? - спросил я чеченцев.
   - На барина работаем, - ответил бородатый.
   Теперь я мог их различать. Второй был без бороды, лысый и седой.
   - Наемные работники мы, - продолжал бородатый. - Завтра докосим участок, хозяин деньги даст.
   - Своего не нажили, - сказал лысый. - Приходится на чужой земле спину гнуть. Ты проходи, проходи сюда, мил человек.
   Я медленно поднялся на повозку. По бокам у бортика были оборудованы скамейки, в центре - небольшой столик. На нем хлеб, зеленый лук, домашний сыр - брынза, по-нашему. Я присел на скамейку. Топор положил под правую руку.
   - Откуда идешь, такой красивый, - улыбаясь, спросил бородатый.
   - Отпустили меня с молокозавода, - ответил я. - Вывезли в степь и бросили.
   - А ты, случаем, не солдат? - спросил бородатый.
   - Ты ему на лицо посмотри, слушай, э, - не дав мне ответить, произнес лысый. - Ну, какой он солдат? Сколько годков-то тебе, уважаемый?
   - Сорок шесть, - не соврав, ответил я. А сам про себя подумал: "Сорок шесть!!!"
   - Вай! - воскликнул бородатый. - Больше, чем мне!
   - МальчишЬка, - усмехнулся лысый. - Ты кушай, кушай, мил человек. Как зовут-то?
   - Виктор, - ответил я, уже уминая сочный сыр с луком.
   От долгого голодания свело скулы.
   - Вот пей квас, - бородатый пододвинул ко мне алюминиевую кружку и налил туда квасу.
   Квас оказался - так себе. Совсем не ядреный и теплый. Не смотря на голод, я сейчас хотел только одного - оказаться подальше от этих, скорее всего, добрых людей.
   - Куда пойдешь теперь? - спросил лысый.
   - Пойду в Ставрополь, - ответил я.
   - Э, до Ставрополя не дойдешь, - возразил бородатый. - До Ставрополя далеко, а без документов тебя быстро заберут.
   - Не заберут, - сказал я.
   - Ты лучше иди в Знаменскую, - напутствовал меня лысый. - Там получишь документы, да и денег дадут на дорогу.
   - Да, хорошо, спасибо, - отвечаю я. - Как отсюда лучше всего выйти к Знаменской?
   - А вот так по дороге и иди, - отвечал лысый. - Дорога дальше вдоль хребта пойдет. Километров через пять будет большой дом. Ты его обойди стороной. А еще через пять километров дорога выведет тебя прямо к Знаменской.
   Теперь я представлял себе точно, где нахожусь.
   - Да, - печально сказал бородатый. - Там на равнине всем есть работа. Все деньги сейчас там.
   - Так, что же вы не идете на равнину? - спросил я.
   Бородатый хотел что-то ответить, но лысый его остановил:
   - Мы люди наемные. Для нас всегда работа есть. А на равнине, - он почесал затылок, - Вот уйдут русские, придут бандиты. И снова все под себя подомнут. Мы уж, тут как-нибудь...
   - Спасибо вам, добрые люди, - я встал.
   Бородатый сунул мне в мешок полбуханки хлеба и бутылку с квасом. Я поднял со скамейки топор и демонстративно сунул его туда же.
   - Смотри, не попади обратно к бандитам, - напутствовал меня лысый, когда я уже отходил от повозки.
   - А на равнине есть бандиты? - спросил я, оборачиваясь.
   - Бандиты везде есть, - сказал бородатый.
   Отойдя метров на сто от повозки, я побежал по дороге. Бежал тяжело. Колеи были глубокими, мокрыми. Местами я шлепал по лужам, оскальзываясь. Минут через десять перешел на шаг. Остановился. Прислушался. Тишина, не считая ночных звуков леса.
   Вот теперь я по-настоящему захотел есть. Хлеб и квас прикончил в две минуты. Идти стало веселей. Долинная дорога уже вела на запад вдоль Терского хребта. Я несколько раз порывался подняться на гору, но каждый раз возвращался на дорогу. Южный склон так густо зарос растительностью, что продираться сквозь нее ночью, да еще так круто вверх, было просто невозможно.
   И все же мне пришлось это сделать. Скоро я заметил огонек того самого дома, который следовало обойти. Дом стоял прямо на дороге. Обойти его иначе, чем подниматься на гору, было невозможно. Полез вверх. По чуть-чуть. Понемножечку. Полотняные чуни скользили по траве. До трети горы я поднимался практически на одних руках. Потом снял чуни. Черт с ними, со змеями.
   Подъем босиком пошел гораздо проще. А на последней трети, когда склон начал становиться все более пологим, снова одел чуни. А вот и вершина Терского хребта. Я внимательно осматривал местность в сторону севера и, наконец, увидел Терек. Именно тогда мне и пришла в голову дурацкая мысли переплывать его, вместо того, чтобы идти на Ищерский мост. Ну, что такое Терек? Триста метров от берега до берега. А где - и этого нет. Неужели не переплыву?
   24 июня 2001 года. Воскресенье. Вершина Терского хребта ничем не отличалась от вершины Сунженского. Те же кресты из арматуры, та же вспаханная танками земля. Разве что здесь была более отчетливая дорога вдоль самой вершины. Так я и шел по ней до рассвета. Справа внизу все более отчетливо обозначался Терек с рощами по берегам. Потом начала проглядываться и дорога вдоль Терека по этой стороне. Но перед дорогой были села, переходящие одно в другое практически без промежутков. И все же промежуток я нашел. Нужно было быстрее спускаться, пока еще сумерки, чтобы остаться незамеченным.
   Спуск с хребта занял около двух часов. На равнине меня встретили поля, в которых невозможно скрываться. Разве что, в землю зарыться. Кое-где между полями - лесопосадки. В одну из них я и зашел. Очень вовремя зашел, потому что и справа, и слева на полях затрещала сельхозтехника: трактора или там, культиваторы... Черт их поймет.
   Я снова принял осадное положение в кустах посадки. И снова начали мучить приступы голода. На коре деревьев я обнаружил прозрачные останки майских жуков. Видимо они выползали из своих хитиновых оболочек для новой жизни. Интересно, в каком качестве? Надо узнать. И только значительно позже, испачкавшись в упавших ягодах, я понял, что кусты, в которых я прятался - тутовник. А тутовник - это витамин С.
   Я медленно поднимался, определял положение тракторов на полях - и, если возможно, принимался объедать очередной куст. Урожай на ветках был невелик, но ведь и курочка по зернышку клюет.
   Один раз совсем близко от меня, на высоте не более 25 метров, прошла колонна вертолетов. Впереди "крокодил" МИ-24, следом два транспортных МИ-8 и замыкал колонну еще один "крокодил". Летели под защитой Терского хребта в сторону Моздока.
   Часа в два пополудни я решил пробираться вдоль рощи ближе к Тереку. Уже через полкилометра обнаружил базовую стоянку колхозников. Все. Теперь сижу до вечера.
   Колхозников увезли около пяти. То, что я принял за равнину, оказалось плоскогорьем - широкой террасой Терского хребта. В долину пришлось спускаться с обрывистого склона, высотой до пятидесяти метров. Тогда же я заметил, что передвигаться дальше к Тереку будет очень трудно. Отдельные кусты тутовника стояли разрозненно. Никаких посадок и рощ не было. До автодороги - километра два. Дальше - береговой лес и Терек. Но пройти туда можно только в одном месте - между домами двух соседних сел. А расстояние это едва ли больше пятисот метров.
   Уже первая попытка добраться от обрыва до ближайшего укрытия в виде тутовника едва не оказалась плачевной. Под обрывом проходила грунтовая дорога, а по ней, поднимая тучи пыли, прямо на меня мчался джип. Я упал и затаился между высокими камнями. Джип пролетел мимо. На всякий случай я подождал на месте. И не зря. Минут через пять, на такой же скорости джип пролетел в обратную сторону и скрылся за тучей пыли. А я побежал к тутовнику. Рядом с ним обнаружил среди камней группу родников. Вот уж напился!
   Иногда совсем недалеко появлялись люди. Тогда я прятался. А потом переходил к следующему кусту. К дороге я вышел уже на закате. Никого. Я перешел асфальт и двинулся к лесу, до которого было не более пятидесяти метров. И вот, уже подходя к опушке, услышал характерный звук двигателя БТР. Метнулся обратно к дороге, но БТР уже проскочил мимо. На броне никого не было. На всякий случай выскочил на дорогу и замахал руками вслед машине. Никакой реакции не последовало. Я снова пошел к лесу.
   Если бы знал в тот момент куда иду, непременно отвернул бы к западу, к Знаменской. Но я не знал, а для переправы мне нужен был пустынный участок берега. Лес становился все гуще и сумрачнее. Сырость, казалось, навеки пропитала эти деревья. В некоторых местах были такие завалы гнилых стволов, что приходилось преодолевать их, словно баррикады. Сверить направление пути по звездам было невозможно. Надо мной был сплошной потолок из крон деревьев. Попытался определить направление по замшелости коры деревьев. Получалось, что иду правильно.
   Темень превратилась в кромешную. Я сильно устал, но нужно было обязательно дойти до Терека, до воды. Оставаться в этом кошмаре нельзя. Здесь нет жизни. Кладбище какое-то! А Терек все не появлялся. Наконец, вымотанный и мокрый, я увидел неширокую протоку, за которой продолжался все тот же лес. Поперек протоки лежало бревно. Вряд ли его кто специально тут положил. Но на ту сторону я не пошел. В этом месте кое-где проглядывалось небо. Все тело зудело от укусов комаров. Присмотревшись, я увидел комариную тучу прямо перед глазами.
   Начал вспоминать картинки, которые видел с вершины Терского хребта, а вспомнил карту Ассайдуллы. Я попал в место, где Терек делает огромную крутую излучину в сторону севера. И проперся я вдоль всей этой излучины. Терек был слева, справа, впереди и его не было вообще. Нужно было возвращаться обратно к дороге, но сейчас, ночью, этого сделать невозможно, не сломав костей. Мне предстояла тяжелая, сырая, комариная ночь вот здесь - на берегу протоки.
   25 июня 2001 года. Понедельник. Достал из мешка дырявый брезент, сел на песок и прикрылся им с головой. О том, чтобы уснуть и не думал. Сломал веточку, чтобы отмахиваться от комаров. Иногда подкатывала дрема, но от этого становилось только хуже. Деревья превращались в чудовищ, готовых напасть. Лучше уж было не спать вместе с комарами.
   Часа через два вообще все перемешалось. От безделья становилось все более жутко. Я многократно оглядывался в кромешную тьму, а потом не выдержал какого-то мистического давления на спину и пересел, прислонившись к стволу дерева. Песка там не было. Одни корни. Но так все же лучше, чем с открытой спиной.
   Попытался думать о чем-то другом, кроме кошмаров. Ничего не получается. А тут еще плеск волны о бревно превратился в отчетливое слово "смерть". Я встал и прошелся по короткому участку берегового песка. "Смерть" упорно заползала в мозги с каждым плеском воды о бревно. Снова сел и, казалось, задремал, и вдруг, о, кошмар! На берегу, у самой воды, стоит маленький человечек и потирает руки. Попытался проснуться - не получается. Щипаю себя - больно. А тут из воды появляется вторая кикимора. Встала рядом с той и тоже потирает руки.
   Кошмар в груди просто закипал обжигающими пузырьками, каким-то железным обручем сдавливая мозги, тоже готовые закипеть. Не знаю, сколько прошло времени, пока я понял, что кикиморы - это выдры. И вот тогда, успокоившись, я второй раз в жизни задал себе такой вопрос:
   - Тебе страшно?
   - Нет, не страшно, - ответил сам себе.
   - А ему страшно?
   - И ему не страшно, - отвечал я.
   "Ему" - это кому? - думал я потом. Неужели и в этом случае мозг не в состоянии вместить весь ужас этой ночи в пределах одной личности? Впрочем, состояние это, которое я еще и контролировал, длилось недолго. Считанные секунды. Дальше были комары, комары, комары, долгий рассвет и тяжелая дорога обратно к трассе.
  
   На трассу я выбрался утром. Измотанный, искусанный в кровь комарами, голодный и злой. Попытался порадоваться свободе, как в первые дни побега, но ничего из этого не вышло. Именно со злости я и пошел прямо по трассе. И тут меня нагнал трактор "Беларусь".
   - Эй, ты как тут оказался? Куда идешь? - окликнул меня тракторист-чеченец.
   - В Знаменскую иду, - я старался ответить повежливее.
   - Могу подвезти прямо до милиции, - ухмыляясь, сказал тракторист.
   - Мне в милицию не надо, - возразил я.
   - А кто тебя спрашивать будет? - тракторист засмеялся. - Ты со стороны себя видел?
   Он дернул с места и покатил в сторону Знаменской. До станицы было километра три.
   Со стороны я себя не видел, но догадывался, что картинка эта больше напоминает мой ночной кошмар, нежели живого человека. Я уже решил, что в Знаменскую не пойду. Шел к Тереку, чтобы его переплыть. Когда же вышел к высокому, обрывистому берегу, понял, что переплыть реку не удастся. Терек был широкий, коричневый от грязи и очень быстрый. В течении его был и мусор, и бревна, и целые деревья с зелеными кронами. То тут, то там бесновались пороги. Нет. К взаимоотношениям с водой я подходил серьезно всегда. Нужно было идти на Ищерский мост. Там обязательно есть блок-пост. Обыкновенный, военный блок-пост. Никакой милиции. Только в войска!
   Я прошел вдоль берега около двух километров, когда увидел вдалеке Ищерский мост. До него по воде - около трех километров. Но по воде не пойдешь, а вдоль берега идти невозможно. Дело в том, что берег-то залит водой, а слева уже появились дома станицы Знаменской. Уже отсюда было видно, что вода подходит к некоторым домам вплотную. Я пошел по относительно сухим местам, изредка заходя в воду почти по пояс.
   И вот, выхожу из такой лужи и утыкаюсь носом прямо в рыбаков. Иду мимо, не оборачиваясь на них. Они, конечно, считают меня сумасшедшим. Черт с ними. Но с одним из рыбаков пришлось поздороваться - я прошел в метре от него. Рыбак на приветствие не ответил, а я не оборачивался.
   Теперь предстояло пройти мимо огромного дома красного кирпича, огород которого был залит водой. Из воды торчал только частокол забора. У самого забора и пошел. Во всяком случае, понятно, какая глубина. Глянул на окна дома. В одном из них увидел интересующуюся мною рожу. Пошел, как можно быстрее. И вдруг, острая боль в ступне. Но надо уходить. Так и шел по пояс в воде. Иногда чуть глубже, иногда - мельче. Боль в ноге несколько утихала, когда ступал на пятку.
   По моим расчетам, до дороги к мосту оставалось не более трехсот метров. Я остановился и прислушался. Точно, по шоссе двигались машины. Сразу пошел быстро и, наверное, шумно. Уже виднелся крутой подъем насыпи дороги. Надо было мне подумать об охранной зоне блок-поста. Не подумал. В этот момент меня обстреляли. Сначала из автомата. В воду рядом со мной упала ветка с характерным расщеплением в месте попадания пули. Я тут же спрятался за стволом дерева и присел в воду по горло.
   Вряд ли меня видели. Скорее - слышали и пальнули на удачу. Потом дали пару коротких очередей из пулемета с той стороны Терека. Надо было выждать. Попробовал добраться до раны в ноге. Оказывается, веточка прошла насквозь через ступню. Сверху торчал кончик веточки, за который я попробовал вытащить ее из ступни. Сломал, в конце концов. Большая часть осталась внутри.
   Минут через пятнадцать осмелился идти. В это время из кустов с насыпи в мою сторону выкатилась БМП. Я снова метнулся за дерево, а БМП ушла вдоль насыпи к мосту. Воды под ногами уже почти не было. До насыпи пятьдесят метров. Замечаю пасущихся в лесу коров. Ну и думаю, что сейчас подойду к пастуху и попрошу его выгнать стадо поближе к дороге. Чтобы, спрятавшись за коровами, выйти к посту. Но никакого пастуха не было. Коровы паслись сами по себе.
   Из меня пастух плохой. Потому что, когда я погнал двух коров к шоссе, одна из них все-таки смылась. Зато вторую я выгнал прямо на асфальт. Посмотрел в сторону моста, до которого оставалось не более ста метров. У въезда на мост стояла будочка, а рядом табуреточка, на которой сидел простой наш солдатик с автоматом.
   Больше я не отрывал от него взгляда. Толкнул корову к обочине и пошел, стараясь смотреть солдатику прямо в глаза. Он тоже заинтересовался диковинным зрелищем. Я вспомним, что у меня в мешке топор. Ни к чему мне теперь топор. Я отвел правую руку с мешком от туловища и отпустил мешок. Демонстративно отпустил.
   К горлу подкатывал ком. Наворачивались слезы.
   - Здравствуйте, - сказал я солдатику. - Кажется, я дошел...
  
  
Оценка: 7.75*74  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023