Дом для престарелых и инвалидов на Семи Ключах... Решетская, 55... В его просторном вестибюле я очутилась в "час пик", после завтрака. Потом рядом со входом в столовую увидела линии фотокарточек - "Они сражались за Родину" - и быстренько пересчитала: тридцать одна... Ну конечно же! - он был в самом центре. Кудин Владимир Иванович, бывшая 369-я Карачнинская дивизия. Через два дня он позвонил мне по телефону и добавил: краснознаменная.
- В каких войсках вы были?
- Станковый пулеметчик. Мы стреляли до тех пор, что наш пулемет, как паровоз, пыхтел паром, вода кипела в кожухе! Вот тогда меня наградили, получил первую медаль "За отвагу". Ведь все не расскажешь, со дня на день не расскажешь. Ну вот, меня уже ранило 24 ноября... нет, октября... Оторвало мне ногу ниже колена. У меня были пакеты, бинты, сам же все перебинтовал...
- Так она у вас на чем держалась то?
- Ни на чем. Ее не было у меня. Штанину... Тут была порвана, я вместе со штаниной замотал. Я еще полз, наверное, метров сто пятьдесят. Полз, потом подобрали. Газовая гангрена пошла... Ну, два раза резали, дошло до бедра, хожу на протезе. Обижаться нечего, защищали Родину (задыхается, кашляет).
Когда мне оторвало ногу, я домой не писал об этом. Мать даже не знала. Когда вернулся с фронта, на протезе... мать до вечера все ходила, косилась, смотрела. И уж спать ложиться - так она еще выглядывает в дверь, что я буду делать. Как увидела, что снимаю протез - вот она уже закричала, заревела. Ну, ничего - обошлося. Поплакала, поплакала - уговорил: на то фронт, война, ладно хоть живой пришел...
Жил я в Тугулымском районе, работал в леспромхозе - сначала плотником, потом пилоправом, электромехаником. У меня сила была и ловкость, ничего мне не страшно, здоровье было хорошее. На одной ноге поступил плотником, строил дома, таскал бревна. Что здоровый мужик, то и я - тащил одинаково, роли никакой - лазил по стенам, как кошка. Конечно, сейчас не залезти уж мне, а раньше лазил. Даже народ удивлялся. Ну, надо было после фронта где-то мне приютиться, надо было начинать с чего-то жить. Семья, дети вот пошли - шестеро их у меня. А в лесу работал - снег такой был... Где ползешь, где идешь. Работал, работал...
- Это вам было 22 года, когда вернулись с войны? Да?
- Да, да, да...
- А жена ваша оттуда же?
- Да-да, из той же деревни...
- У вас ведь любовь, наверное, случилась после фронта?
- Да-да, по любви...Хорошо жили. Только в последнее время у нас что-то... Не повезло. Астма теперь у меня, работать я сильно не могу физически. Ну, а там надо работать. Ругань пошла. Ну, а я... зачем мне это... ругаться... Я сюда приехал. У меня часто были приступы астмы, а сейчас живу здесь уже два года - и ни одного. Тридцать пять лет прожил я с ней. Вот так.
- Ну, а здесь как у вас жизнь протекает?
- Живу хорошо, по силе возможности работаю парикмахером на общественных началах. Образовали мы тут небольшую ферму, за год сдали для общего питания две тонны восемьсот килограммов свиного мяса. И приплод получили 37 штук поросят, да еще сколько поросят персоналу продали. Привык, доволен всем: кормят хорошо, ни один не похудел, уже в кожу не влазят. Государство кормит хорошо, обиды нет на это дело, ну и я старался - продовольственную программу выполнял (смеется). Чистенька постель всегда, спи, сколько влезет, никто не будит (смеется).
- А можно посмотреть на ваше хозяйство?
- Можно, но в родильное отделение не запущу, нет.
- А если я халат надену?
- Хоть что вы надевайте, но есть люди - урочат. А у меня там маленькие дети, маленькие поросята.
- Я знаю, что нельзя охать.
- Хоть что ты знай - не запущу.
- Я не глазливая.
- Сказал - не запущу, обижайся-не обижайся. Даже директор - и тот не обижается на меня. Его, если пускаю,- заставляю по старинке спичку в зубы взять.
- Горящую, что ли?
- Нет, нет, не горящую, не горящую (смеется) такую, натуральную спичку, чистую...
Владимир Иванович, кажется, не очень-то хотел приглашать меня к себе домой, в комнату No314: не прибрана и сосед болеет. А потом (видимо, удовлетворенный моей реакцией на его хозяйство) все-таки пригласил. И мы сидели у окна, смотрели на сугробы, на березы и сосны, слушали тяжелое похрапыванье соседа и тихо разговаривали.
-"Враги сожгли родную хату..."
-Эту песню любите?
-Да... Приезжало к нам с концертом общество слепых, я дал им заявку, попросил... Ну, они пообещали. Говорят: в следующий раз... Они дважды у нас были. С ними дети. Такие махонькие, а играют как! Плачу, но слушаю... плачу... Люблю я эту песню. Это - Правда. Правильно? Это - правда...
Я уходила из дома Кудина длинным, чистым коридором. Поздоровалась с представителями санинспекции: была какая-то профилактика. Выслушала старушку Марию Алексеевну в беленьком платочке. Они втроем, восьмидесяти- и девяностолетние, поджидали меня за поворотом коридора. Мария Алексеевна о чем-то рассказывает - больше себе, чем кому-то:
- А у меня характер-то какой хороший... Я говорю: когда кержовы-то штаны носил - тогда нравилась? А теперь, говорю, не нравлюсь? Вот дорога, говорю... Ты видишь - дорога? Это другая, на мою не вставай. И я, говорю, на твою не встану...
Звуки путались во мне, голоса сливались, я чувствовала, что пора уходить. Мы обменялись с Владимиром Ивановичем телефонами, адресами. Простились.
- Где-то нонче сосед пообещал сделать скворечников, чтобы скворцы у нас тут приземлились. Это надо, птица хорошая, поет шибко хорошо, на всякие голоса... Они же гости, к нам... прилетают. Только выведут птенцов - и всё, уже улетели (кашляет, кашляет).
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023