Андрюха сидел рядом. В руках держал свою каску, в которую десять минут назад попала пуля. Черная борозда и вмятина с каждой минутойпроизводили на него все большее впечатление.
- Нифига себе! - сказал он, проведя рукой по своим красно-рыжим волосам именно в том самом, предполагаемом месте,- первый бой и сразу в голову. Вот уроды!
- Больно? - спросил я.
- Да я даже не заметил! Когда перекатывался вон там, думал, об камень ударился. Чо теперь делать? Поменять каску или в эту носить, ты не знаешь? Есть какие-нибудь приметы?
- Не знаю. У афганцев спроси, или может поменять? - осторожно произнес я.
- Товарищ майор! Чо делать-то?
Командир сидел метрах в пяти, тоже укрывшись за камнями, у оборудованной бойницы и смотрел в бинокль.
- Да без каски ходи. У тебя все равно голова пуленепробиваемая. Как выяснилось.
- А серьезно?
- Вот тебе серьезно! Чо ты ерзаешь? Куда ты катился? Я же тебе кричал сидеть на месте!
- Да я Лехе помочь.
- Чо ему помогать? Вон видишь, черти валяются. Сам он с ними разобрался, пока ты здесь кренделя выписывал!
- А почему ни одна растяжка не сработала?
- Слушай, Садоев. Тебе поговорить хочется что-ли?
- Да нет. Я так. Чо-то голова чешется...
- Растяжки кто ставил?
- Я.
- Ну, вот потом сходишь и посмотришь, что ты там наставил. Поснимали уже все, наверное. Минер, бля.
- Во-о. Зашевелились. К бою, пацаны!
До вечера продолжались короткие перестрелки. Когда начало темнеть, все прекратилось. Но просидели мы на позициях еще всю ночь в полном составе.
- Леха, - заговорил Садо. А чо мы здесь делаем?
- Родину защищаем! Не знаешь что-ли?
- А ты, какую родину защищаешь армянскую или азербайджанскую? - продолжил докапываться Садоев.
- Сейчас азербайджанскую. Извини, Андрюха, - попытался спокойно ответить я.
- А что-ж ты тогда в своих родичей стреляешь, сидя за камнями в армянской деревне?
Андрей Садоев был по национальности армянином и гордо носил фамилию Садоян. Азербайджанцы на базе в Шемахе это дело просекли, и, когда рота строилась, начинались волнения среди местных. Это армян что-ли? - спрашивали они. Пришлось всех обрубить, объявив Садояна ингушем. Во всех ведомостях и списках командиры поменяли ему фамилию на Садоев. А в целях личной безопасности новоявленного ингуша, строго настрого всем приказали забыть Андрюхину настоящую национальную принадлежность, а самого его засунули в Матрасу с глаз подальше.
В чем-то он был прав. Действительно, все переплелось и перепуталось. Земля азербайджанская, деревня армянская. На нас, не имеющих никакого отношения ко всему происходящему здесь, нападает непонятно кто. Мы вроде как кого-то защищаем.
Каждый день слушаем новости. Горбачев выступает и всякие приближенные. Перестройка. Все нормально. В стране порядок. Новое мышление, гласность и прочая лабудень. И ни одного слова про нас, про Карабах, про войну. В письмах домой нам запретили писать о том, где мы находимся. Писали, что сидим на лекции по гражданскому праву, а завтра суббота, но позвонить с переговорного не удастся, потому что по теории государства и права неисправленная двойка и в увольнение не пустят. Письма вкладывали в открытые конверты с адресом получателя. А обратный адрес ставился уж в Алма-Ате, в Школе, штампом.
В апреле 89-го, мои родители получили благодарственное письмо на родину, подписанное Министром Внутренних дел Азербайджана. Существовала раньше такая форма поощрения. Министр благодарил их за то, что воспитали такого хорошего сына, который не щадя своей жизни, защищает бедный азербайджанский народ от нападок агрессора и т.д., и т.п. Азербайджанский министр, оказывается, не знал, что нас тут засекретили. Мои, естественно, были в шоке. Они думали, что их сынок живет и учится в районе Заилийского Алатау, а он, оказывается, шарится неизвестно где на Кавказе.
- Леха! Да все очень просто, - продолжал Садо, как будто врезаясь в мои мысли. Мы должны сейчас за партами сидеть и уголовный кодекс штудировать в брючках и голубеньких рубашечках с погонами. Нас здесь быть не должно! А ты, вон таришся за камнями и расход боеприпасов подсчитываешь. Вообще не понятно, кто ты такой, да и все мы! Ты на себя в зеркало посмотри. Какой ты милиционер? Каска, маска, бронежилет, автомат, пистолет. Весь в магазинах, гранатах, ножах. В вещмешке то-же самое, плюс банка тушенки. И ты меня хочешь убедить, что это охрана общественного порядка? Все! Страна рушится! Леха! Подумай!
- Слушай, Садо. Ты вот это мне сейчас как армян говоришь, или ты воевать не хочешь?
- Я никогда, ни с кем воевать не хотел и не хочу. И не армян я, а армянин.
- А чож тогда стреляешь по ним? Потому что они азеры?
- Дурак ты, Леха! Я тебе об одном, а ты еще и деревянный.
- Аслан Демельханов чеченец. Орден "Красной Звезды" на иранской границе. Булла Сарсенбаев казах, Юра Физиев азербайджанец, Игорь Уткин русский. У всех "За отвагу" за Афган. Иди, Садо, скажи им, что они не Родину защищали, а я послушаю, что они тебе ответят и как. Это я спокойный. И крыша у меня еще пока на месте. Всё. Отвали.
- Хорошо, Леха. Последний вопрос, - не унимался Андрей.
- Давай. Но самый последний.
- Вот ответь, положа руку на сердце, очень серьезно. Почему мы именно в Азербайджане, а не в Армении? Почему советский Ереван это зло, а советский Баку это добро? Кто так решил? Почему не наоборот?
- Ты сказал один вопрос, - перебил я Садояна, хотя сам прекрасно понимал, что нет у меня ответов на эти вопросы, и Садо об этом знает.
- Ладно. Вот, что ты здесь в таком виде делаешь? Про родину я слышал. Вот что?
Я немного подумал и искренне ответил: Медаль хочу получить. Маленькую, круглую. "За БЗ".
- Ну, после вчерашнего, считай, получил, закончил Садоян.
- И тебя поздравляю,- ответил я. Покемарю я малёха.
- Покемарь. В натуре деревянный.
Утром, метрах в ста от наших позиций, мы обнаружили один, почему-то брошенный, труп мужчины не европейской национальности. Оружия при нем не было. Рядом с ним земля была усыпана автоматными гильзами. Приехавшая позже опергруппа все зафиксировала. По следам, еще в ста метрах ниже, нашли подобие стоянки. Окурки, пустые консервные банки и ни одной Садояновской растяжки.
Армянский поселок Матраса находился на горе в двадцати пяти километрах от азербайджанской Шемахи. Одна единственная каменистая, узкая дорога и козьи тропки. Вот и все коммуникации. Электричества уже не было. Население покинуло поселок месяц назад, бросив абсолютно все свое имущество. Сорок добротнейших, каменных домов с винными погребами, мебелью, посудой и диковинной японской аппаратурой. Уютный детский сад. Сельсовет.
Нашему взводу была поставлена задача, охранять брошенный населенный пункт от мародеров и от всех остальных "желающих". Тогдашняя администрация предложила для расквартирования любой дом. Но мы решили расположение устроить в детском садике. Не помню, по каким соображениям, но территория садика казалась более удобной. Здание с двориком стояло обособленно на краю поселка, а все подходы отлично просматривались.
Двадцати пяти курсантов Алма-Атинской Специальной Средней Школы МВД СССР, по мнению руководства, было вполне достаточно, чтобы негодяи не разворовали армянское добро.
В поселке перед зданием сельсовета стоял памятник вождю пролетариата, товарищу Ленину. Его мы аккуратно побелили. Возложили, непонятно где найденные, искусственные цветы, зеленые веточки, и советская власть в деревне установилась.
Самым неприятным сюрпризом для нас оказалось большое количество брошенного скота. Недоеные коровы не мычали, а ревели. И это стало первой задачей, которую необходимо было решить. Двое ребят, как выяснилось, знали с какой стороны подходить к животным, что явилось определяющим фактором при распределении обязанностей. Молоко сдаивали прямо в землю. А были еще быки и козы.
При выборе между парным молоком и бочкой вина, предпочтение отдавали бочке. Потом, в индивидуальной аптечке, кроме активированного угля, гидроперида и промедола, больше ничего не было. А свалиться с кишечным расстройством, расценили бы как предательство. Тут и так, без молока, можно было непроизвольно обделаться.
Хотя парни в нашем взводе собрались боевые. Все отслужили в Советской Армии. Половина прошли Афган. Многие уже какое-то время проработали в милиции и знали, что такое бандитский нож и пуля. Желторотиками в кавычках, можно было считать только Садоева, Олежку Голубева и меня. Но мы просто действовали как все. Так же спокойно, внимательно и аккуратно. Армия, из которой мы дембельнулись полгода назад, научила всему. А главное, выдержке и уверенности. Страха почти не было. Вернее, каждый уже умел куда-то его загонять. А в какие-то моменты становилось вообще не до этого. Чуть-чуть, правда, в груди давило. Укроешься, резко продышешься и опять держишь свой сектор. И только потом небольшой мандраж. Ну неприятно, согласитесь, "вжик" над ухом и "ток" в соседнюю доску.
Такин, приехал к нам за день до этого по каким-то своим командирским делам.
- Саша, - обратился он к командиру нашего взвода старшему сержанту Габриху. - Я у тебя шесть человек приехал забрать.
- Прекрасно, - ответил Габрих, а что не шестнадцать?
- Шестнадцать мне не нужно. Я понимаю, что здесь не спокойно. Но при первой же возможности мы тебя усилим. Дня три потерпи.
- Группу Юлаева заберите. Их как раз шесть и все кенты.
Я, Игорь Хутренко - жгучий блондин из Донецка по прозвищу Хутор, Костя Оленник из Москвы - Алень, Андрюха Садоев - Садо из Усть-Каменогорска, Голубев Олег Алма-Атинец и Дзот - Саша Зотов из Уральска стояли перед командиром и Такин ставил нам задачу.
- Примите под охрану колонну и сопровождаете ее до населенного пункта, который укажут местные начальники. Старший группы сержант Юлаев, - говорил майор. Там все осмотрите. Едите без саперов. Но они, думаю, не понадобятся. Говорят, что в этой деревне давно никто не живет. Ну, а если что, то вызывайте подкрепление. Связь там должна быть. Все понятно?
- Понятно, - ответили мы и на уазике нашей мобильной группы поехали на окраину Шемахи.
Колонна беженцев состояла из двух ПАЗиков и четырех грузовиков, в кузовах которых сидели, одетые не по сезону, люди со своим нехитрым скарбом. Мы разместились по трое в головном и замыкающем автобусах и начали движение по горной дороге. Возглавлял колонну зеленый уазик с представителем местной администрации и комендантом шемахинской особой зоны полковником Аманкуловым. Проехав Матрасу, колонна продолжила подниматься выше.
- Не понял. А что, разве после Матрасы есть еще брошенные села? - озвучил свои мысли Олег.
- Не знаю. Смотри. На карте только Матраса. Но дорога есть,- сказал я, указав ему на нужный квадрат.
Минут через пятьдесят мы въехали на плоскую каменистую вершину какой-то горы. На карте эта местность выглядела как небольшое плато. Из машин мы вышли первыми и разошлись по четырем направлениям, осмотреть местность и, вообще, что как. Двигались, глядя под ноги, чтоб не наступить на какой-нибудь непонятный предмет.
- Нормально?
- Вроде чисто!
- Чисто!
Деревня, в которую мы приехали, не имела названия, и жители, судя по всему, оставили ее еще в семнадцатом веке. Дома, и какие либо другие постройки, пригодные для жилья, отсутствовали. Воды, газа, электричества не было в помине и никакого намека на растительность. Ну откуда триста лет назад взяться генератору и газопроводу. Было холодно, но снега не было. Его с камней снес постоянно дующий ветер.
Я не сразу разглядел, что на плато творения рук человеческих все-таки имелись. Это были пять или шесть строений из коричневого камня - плетняка. Каждое состояло из четырех не высоких стен с оконным и дверным проемом. Крыш не было вообще. Над головой только небо и все. Мы стояли в стороне и перекуривали.
- Чо-то я не понял. Они здесь жить что-ли собираются? - произнес Алень, снимая бронежилет. Потом сел на него, достал флягу и стал откручивать колпачок.
- Костян, завязывай бухать! Видишь, там кипиш какой-то начинается.
- Чо за кипиш?
- Вон, смотри, бабка орет...
Беженцы из автобусов не выходили, и все оставались на местах. Вышла только не большая группа, состоявшая из пяти легко одетых женщин, которых возглавляла худая энергичная старуха. Говорили на азербайджанском, но все было понятно.
Сначала бабка начала причитать, во весь голос, подняв руки вверх. Схватила за рукав представителя администрации и потащила его к развалинам древней цивилизации.
Вы что обещали? - кричала она. Где дома? У нас дети! Мы здесь замерзнем и умрем! Вы нас не считаете за людей, потому что мы жили с армянами! Мы бросили свои дома и все имущество! Там, в наших домах уже живут армянские беженцы! Вы нас ненавидите! Лучшеб мы остались в Армении! Какая разница, где умирать!
Народ начал гудеть, поддерживая старуху. Чиновник, упирался, как мог. Ничего не отвечал, а только поглядывал на Аманкулова. Мол, что стоишь? Давай, дай команду своим бойцам на разгрузку.
Азербайджанцы слезли с машин, обступили чиновника и Аманкулова, и началось волнение.
Я, Хутор и Дзот подошли к толпе. Часть народа приутихла, кроме бабки.
- Всё! Будите жить здесь!- кричал чиновник. Продукты и воду вам привезут завтра!
- Где жить? Мы же проехали Матрасу! Она пустая! Почему нам нельзя жить там? - кричали люди.
Аманкулов повернулся ко мне.
- Сержант! Разгружайте машины!
- Куда? Товарищ полковник.
- На землю!
Да, думаю. Звучит как приказ.
- Как же мы их тут оставим? Они же замерзнут.
- Разгружайте! - Аманкулов повысил голос.
Я подошел к пацанам. Приехали, говорю. Разгружаем! Мы подошли к машинам. Открыли борт одной из них и свалили на землю один из первых попавшихся тюков.
Старуха, увидев это, обрушила свой гнев на молодую женщину с большой грудью, стоявшую рядом с ней. Мы так поняли, что это была ее невестка. Бабка громко обвиняла ее в том, что именно она виновата в их бедах, так как настояла на переезде в Азербайджан. Обзывала ее какими-то непонятными словами, осыпала проклятиями, и не успокаивалась ни на минуту. А потом, вдруг, неожиданно набросилась на свою невестку и зубами вцепилась в оголенный участок ее правой груди. Стоявшие рядом люди и Аманкулов бросились оттаскивать бабку, а молодая женщина начала орать от нестерпимой боли. Мы, конечно, кинулись к ним. Когда старуху удалось оторвать от теряющей сознание женщины, она уже не возмущалась, а спокойно отошла в сторону и что-то выплюнула. Это был кусок молочной железы. А на груди невестки кровоточила круглая глубокая рана диаметром сантиметров пять.
Дзот спокойно сделал пострадавшей укол промедола, дал женщинам бинт, перекись и сказал:
- Я разгружать ничего не буду. Чо я грузчик, что-ли?
- И я не буду! Поддержал Хутор.
- А я и не собирался, - произнес Алень, который для сугреву все-таки приложился к фляге.
- В чем дело, сержант? - возмутился Аманкулов.
- Товарищ полковник. Машины разгружать мы не будем! Вон пусть местный конь разгружает, если сможет. Они же его сейчас камнями забьют, - сказал я.
- Как это не будите? Я вас....
- Не будем! У нас приказ их, вон, охранять, а не убивать! А живыми они здесь оставаться не собираются!
- Ну, я с тобой разберусь, сержант! Вот вернемся!- закричал полковник.
- Вернутся, еще надо! - влез Алень.
- Я со всеми вами разберусь! - продолжал угрожать Аманкулов. Я вас в самую ж...у засуну! Вы пожалеете, что родились! Отказались выполнить боевой приказ!
- Засунь свой боевой приказ себе в задницу! - сказал Алень, переложив автомат на локоть левой руки и сделав шаг в сторону полковника.
Аманкулов, конечно испугался, потому что сразу замолк. А каждый из нас уже представил себе примерные последствия этой разборки. Народ приутих, видя, что сила, вроде, на его стороне.
- А где бабка? - вдруг резко спросил Садо.
И, действительно, старухи нигде не было. Предчувствуя что-то неладное, мы все шестеро бросились в развалины. Забежав в дальнюю каменную постройку, я ее обнаружил. Бабка повесилась на своем собственном платке, привязав его конец к единственному, гнилому деревянному бревну, торчавшему из стены.
- Хутор, Дзот ко мне! - заорал я. Бегом!
- Подхватив бабку, я ножом перерезал платок, но на улицу выносить ее не стал.
- Бля, сейчас начнется, - произнес, влетевший в постройку, Хутор.
Подтянулись Садо, Олег и Алень.
- Четверо на улице! Никого не пускать! Садо, помогай.
Сняв с шеи, петлю платка, мы стали приводить бабку в чувство, шлепая по щекам и периодически делая искусственное дыхание.
Ну, давай, бабуля, давай, дыши...
С улицы слышались крики приблизившейся толпы. Люди пытались прорваться к нам. Пацаны держали оборону. Прозвучала автоматная очередь. Женщины завопили. Я расслышал слова на русском языке в наш адрес. Фашисты! - кричали люди.
Садо с такой силой дунул старухе рот в рот, что она, представляете, задышала и открыла глаза. Ух, думаю. Пронесло, вроде.
Давай, давай, бабуля, вставай. Мы с Садоевым с двух сторон приподняли старушку, вывели к людям, и передали женщинам вместе с порезанным платком.
До азербайджанского чиновника постепенно дошло, что из его затеи, ничего не получается. И он, решив, свои личные планы на Матрасу, отложить на потом, сказал народу, что мы возвращаемся в Шемаху.
Вернувшись в город, людей разместили. Часть в администрации, часть в комендатуре. А мы поехали на базу, сдали оружие, нажарили картошки и напились.
На следующий день на построении, полковник Аманкулов вывел нас из строя и объявил по семь суток ареста, за невыполнение приказа, но какого не пояснил.
Поскольку гауптвахты не было, отбывать наказание нам определили в КПЗ Шемахинского РОВД. Камера предварительного заключения представляла собой большое, абсолютно чистое, просторное помещение, выбеленное и выкрашенное белой краской. В комнате имелись туалет, умывальник и окно без решетки. Дверь в камеру была обычная, межкомнатная, тоже белая со стеклянной вставкой. Такая дверь у меня дома на кухне стояла.
Дежурным по райотделу был пожилой старшина азербайджанец. Не высокого роста в форменной рубашке с погонами. За двое суток "заточения", кроме него мы не видели ни одного милиционера. Наверное, все были на задании. Большую часть времени мы отсыпались. Но один из нас постоянно дежурил, вооружившись саперной лопаткой, которую пронесли с собой.
Дежурный, который почему-то не менялся, в первый же вечер принес нам много хлеба, мяса, овощей, зелени и большую пластиковую канистру красного виноградного вина. Поужинав, мы перекочевали в дежурку и стали расспрашивать старшину о житье бытье.
- Я, - говорил старшина, - работаю дежурным по городу одиннадцать лет. Сказано было с таким лицом, как будто он работает министром внутренних дел.
- Ну и как оперативная обстановка в городе? Преступлений много?- спрашивали мы.
- Нет. Преступлений нет. За одиннадцать лет одно убийство и одно изнасилование. И то убили насильника, - рассказывал старшина.
- А чем занимаетесь-то?
- Как чем? За порядком следим, - произнес он с большим достоинством. Народ у нас сложный. Решаем проблемы по обычаям. А как тут без милиции. Милиция нужна.
Способ решения всех проблем по обычаям с участием милиции, был следствием засидевшейся в этих местах советской власти, переродившейся на приемлемый местный манер. Как-то пришел какой-то капитан к нам на базу. Дайте, говорит командиру, мне трех бойцов. Будем рейд по лини ГАИ проводить. А то все в состоянии алкогольного опьянения ездят. На вопрос, зачем ему бойцы, он спокойно ответил: Так они же все мои родственники, а вас они боятся.
Дали ему бойцов. А он капусты на дороге за два часа нарубил полные карманы, а своим пьяным родственникам сказал, что, якобы, для нас. И свалил.
На исходе второго дня в КПЗ делать было нечего, и мы, плотно поужинав, обсуждали недавние события.
- Все. Образования не будет, - начал Хутор. На днях, слышал, нас всех отправят в Школу.
Мы знали, что откомандирование из горячей точки, означает автоматическое отчисление из учебного заведения. Случаи уже были.
- Блин, Такин, - заговорил Олег, - езжайте, проветритесь, все нормально. - - - Сидели бы спокойно в Матрасе, коров доили. Нет угораздило.
- Да ничего мы не сделали, - вошел в разговор Дзот. Пусть еще спасибо скажут, что так обошлось. Одна прокусанная сиська, пробитая башка и спасенная бабка - вполне нормальный показатель в охране порядка. А бабка была шустрая. Опоздай Леха на минуту и все. Тушите свет. Сейчас бы доказывали местной прокуратуре, что не мы ее замочили.
- Да... если бы Андрюха ей в рот не дунул, точно умерла бы, - сказал я.
- Кстати, Садо. Ну, как бабка-то? Ништяк? - пошутил Алень.
- Да пошел ты, - ответил Садо. Ты бы что сделал?
- Я бы ничего не делал. И не носился бы ошпаренный, как Леха. Пусть сами между собой разбираются. Что мы изменили-то? Что мы здесь, вообще, делаем? Вам это надо? Мне нет! Ничего не хочу. Домой хочу! Дайка сюда канистру...
А в это самое время в комендатуре решалась наша судьба. Аманкулов сидел в своем кабинете, а перед ним стоял наш командир майор Такин.
- Заключение служебной проверки у меня. Всех шестерых откомандировать в Алма-Ату. Бардак развел, майор! - начал полковник. Усы отпустил. И все твои подчиненные с усами! Скоро бороды отпустите и будите как эти абреки! - разгонялся комендант.
В АССШМ, приказом начальника школы генерала Есбулатова, действительно, личному составу было запрещено носить усы. Но в командировках, офицеры смотрели на это сквозь пальцы.
- Люди разбросаны группами по всему району, товарищ полковник, - отвечал Такин. Офицеров в группах нет.
- Так направь офицеров! Сам проверяй!
- Нас всего двое. База и водохранилище. Потом, из-за усов жечь горючее и рисковать, считаю нецелесообразным.
- Эх, майор, майор! Я тебе не про усы говорю, а про то, что твои разгильдяи приказы отказываются выполнять! Ты что не понимаешь?
- Считаю действия группы сержанта Юлаева правильными.
- Ты что, пограничник, издеваешься?
- Товарищ полковник! Перед группой была поставлена задача, охранять беженцев. Чтоб ни один человек не пострадал.
- Да никто не нападал на твоих беженцев, Такин!
- В материалах служебной проверки не отражено, какой именно приказ получила группа на месте конфликта. А беспредел, который устроили местные чиновники, мог привести к жертвам среди гражданских людей, если бы группа все-таки выполнила ваш приказ на разгрузку, - спокойно отвечал Такин.
Аманкулов еще раз перечитал лежавшую на столе бумагу. Действительно, сущность невыполненного приказа проверяющий в заключении не отразил. И не отразил именно, по его, комендантскому, устному указанию. Полковник задумался.
- Ну и что ты предлагаешь, адвокат?
- Предлагаю группу не откомандировывать. Семь суток ареста - достаточное наказание.
- Какое наказание, Такин? Ты местное КПЗ видел? Курорт! Там в камере стеклянная дверь без замка. И кормят их лучше, чем мы с тобой питаемся. Только телевизора нет. Сидят там. Еще, наверное, меня обсуждают. Вон уши, второй день горят.
- Предлагаю поручить группе любое задание на ваше усмотрение, товарищ полковник.
Аманкулов молчал минут пять. Потом говорит:
- Ладно. Своего лейтенанта Пругина с водохранилища забери. Туда отправь всех шестерых провинившихся. И запомни, Такин, - это самый важный объект из всех тех, которые мы охраняем. Для Юлаевцев, это последний шанс искупить свою вину и вернуть мое доверие. Малейшая провинность, усы, вино или еще что хуже, всё! Всех в Алма-Ату. Иди. Разговор окончен.
Вроде парней уберег, - подумал командир, закрыв за собой дверь комендантского кабинета. Сел в уазик и поехал нас освобождать.
Шемаха, небольшой городок, в котором до войны спокойно уживались азербайджанцы и армяне. Сорок тысяч граждан уютного города жило дружно и достаточно богато. Каждая семья имела большой, хороший каменный дом, хозяйство и обязательно автомашину. И не какую-нибудь, а новенькую шестерку или Москвич 2140. У многих были двадцать четвертые Волги, черные или белые. Все население поголовно занималось виноделием и процветало. На каждом углу можно было посидеть в чайхане. Несколько приличных ресторанов и настоящий бар с иностранными напитками, в котором ночью крутили видео с Брюсом Ли, Шварцнегером и Сталоне. Первый раз в жизни видеомагнитофон я увидел именно там. И сразу "Джи Ви Си".
На краю города находилось водохранилище. Собой оно представляло идеально круглый водоем диаметром метров триста. От берега до центра искусственного водоема, было построено что-то наподобие пирса, заканчивавшегося подобием башни. Сооружение было десятиметровой высоты, а передвигаться по нему следовало крайне осторожно, чтоб не свалиться вниз. Ограждения - хлипкие перила и никакого освещения. Если стоять на пирсе лицом к башне, то справа видно красивую древнюю мечеть, а слева полуразрушенную армянскую церковь. Перед входом на пирс, сторожка с газовой, рабочей буржуйкой и шлокбаум.
Получив свое обмундирование, продуты и оружие, мы прибыли на охрану объекта. Службу несли то по двое, то по трое, по четыре часа, круглые сутки.
- Как тут и что охранять-то? - поинтересовались мы у командира.
- Вот эту воду, - ответил Такин.
- А что с ней будет? Отравят чтоли? Они же, наверное, ее сами пьют? Или механизмы какие есть?
- Ничего здесь нет. Сказали охранять, значит охранять.
- Вот дурдом! - сказал Алень, глядя вслед уезжавшему командиру.
- Да лучше здесь, чем на отчисление, - ответил ему Хутор.
- Что мы здесь делаем?
Я промолчал, понимая, что пятерых своих товарищей мне переубедить все равно не удастся.
Неделю все было спокойно, без происшествий. Изредка приезжали наши мобильные группы, привозили продукты и воду. Вода в водохранилище воняла какой-то едкой гадостью. Пить ее было просто невозможно, а при кипячении, насколько я соображаю в химии, она превращалась в оксид меди.
В свободное время, мы иногда потихоньку ходили в чайхану, расположенную около мечети, через улицу. Познакомились с ее хитрющим хозяином. До сих пор помню его имя. Алышев Алыш Алигардаш оглы. Алик, короче. Он нас спрашивал, зачем мы охраняем эту воду, и говорил, что вода в озере мертвая. Даже птица на берег не садится. А еще Алик проявлял не здоровый интерес к оружию. Все намекал, мол, даст хорошие деньги. Он однозначно был одним из тех, кто снабжал боевиков тем, что могло стрелять или взрываться. Армии-то тогда азербайджанской еще не было. Алик, конечно, был не единственным в своем роде. Таких помощников, видимо, было много. У нас имелась некоторая неучтёнка, но ни о какой продаже речи быть не могло. Думаю, это хуже предательства. И мы в жесткой форме обрубали каждый раз Алика, когда он заводил свои сладкие беседы на эту тему. А Алик злился, что никак не мог найти с нами общий язык, и поэтому поил нас только чаем.
Всю неделю нашего пребывания на водоеме, стоял легкий морозец. Может градуса три, может пять. Поверхность озера покрылось тонкой коркой льда.
На девятый день ночью, я и Алень стояли на посту, на башне посредине озера. По пирсу шла наша смена. Из темноты вышли Дзот и Хутор.
- Ты почему без оружия? - спросил я Игоря.
Хутор молчал и только хлопал белыми ресницами. Дзот поджал губы и замер в ожидании того, как Хутор объяснит, что он пять минут назад с пирса, уронил автомат в водохранилище и тот утонул.
- Леха, я автомат утопил.
- Ладно, давай говори.
- Из сторожки вышел, что-то зябко стало. Ствол на правом плече на ремне. Руки в карманах. Шли к вам на смену. И он на полпути соскользнул и улетел вниз.
- Пойдем, покажи где.
Мы прошли до середины пирса. В свете фонаря мне показалось, что автомат лежит на льду, прямо под пирсом. Но я ошибся. С десяти метровой высоты АКМ упал плашмя, пробил лед, и утонул. Остался один трафарет.
- А какая здесь глубина? - поинтересовался я.
- Местные говорят метров шесть, семь.
- На, возьми мой автомат. Утром подумаем.
Как только стало светло, мы своей дружной компанией собрались на пирсе. И приняли решение, что будем вылавливать. Трафарет АКМа уже слегка затянуло льдом. Сходили в город в магазин и попросили на время пятикилограммовую гирю, к которой привязали веревку. Получился разрушитель льда. Из одного старого электрода и синей изоляционной ленты соорудили тройничок наподобие рыболовного. Так как лодки, плоты, передвижения по льду - отпадало, "рыбачить" пришлось прямо с пирса. Сначала пробивали лед, потом закидывали крючок. Мешала очень большая высота и маленькие размеры объекта ловли. За этим не очень увлекательным делом нас застал, приехавший с проверкой, замполит лейтенант Пругин. В силу его юного возраста называли мы его просто Володей. А нас он называл по фамилиям и званиям. Думал, что мы тоже перестроимся. А мы его не уважали, потому что он был дерьмо и трус.
- Юлаев! Что это у вас тут такое происходит?
- Рыбу ловим, не видишь что-ли.
- Какую рыбу? Почему никого нет на посту?
- Ну а мы где? Смотри. Отсюда даже дальние окраины Шемахи видать. Потом, Володя, за девять дней, кроме тебя, мы живых людей не видали.
Пругин, сдвинул брови и тупо уставился на происходящее. Наблюдал минут пятнадцать. Потом закурил.
- Не кури, Володя! Чуешь, как воняет? Сейчас из-за тебя на воздух взлетим, - пошутил Дзот.
Володя затушил сигарету и выдал: Через полчаса здесь будет Аманкулов. Лично едет вас проверять.
- Что? - вскрикнули мы все почти одновременно. Ты уже здесь пятнадцать минут. Так через тридцать или пятнадцать?
- Не знаю. Он за мной ехал с базы, а потом свернул в комендатуру...
Мы как давай суетиться. А Пругин ничего понять не может. А мы понимали друг друга без слов.
