ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Подполковник Суонг
Автобиография как она есть

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.51*30  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть первая. "Однажды я родился..."
  Однажды я родился...
  
  Честно говоря, сам факт этот я припоминаю с трудом, однако в ЗАГСе на этот счёт была сделана официальная запись, а, так как я привык доверять официальным документам, то значит, так оно и было.
  Перед этим я долго думал - рождаться мне или нет, всё-таки летом родиться было бы интереснее. Но потом я понял, что будет лучше, если на зимой на день рождения мне будут дарить шубу, чем летом плавки, поэтому решил не перечить природе.
  Родившись, я тут же решил дать о себе знать и громко заорал, требуя шубу. "Крикливый какой-то!" - сказала акушерка. Изловчившись, я пнул её ногой и продолжил орать дальше. С тех пор я орал не переставая, особенно в армии.
  
  Младенческие мои годы прошли в яростной борьбе с соской. Стоило только открыть рот и потребовать что ни будь, как его тут же пытались заткнуть этим куском противной, холодной, скользкой резины. Я отбивался изо всех сил, но взрослые были неумолимы. Только потом, через много лет, уже в армии, я понял, что это было необходимо для подготовки к военной службе. В армии тоже так - стоило только открыть рот, как тебе его тут же затыкали.
  С детства я не мог понять - зачем столько времени пихать младенцу насильно в рот соску, чтобы потом усиленно от неё отучать. К слову сказать, от соски меня не отучали, я отвык от неё сам. Сигареты мне понравились больше.
  
  В детстве, как у всякого порядочного мальчика, чья пятая графа чётко не выражена, но, тем не менее, слегка проглядывает, у меня была скрипка. Её мне подарила на день рождения одна бабушкина знакомая, искренне и безуспешно желая пробудить во мне тягу к прекрасному. Я сидел за праздничным столом в предвкушении того, как я буду пилить на скрипке так же, как те противные дядьки и тётьки, которых показывали по телевизору в промежутках между мультиками. Там же, за столом, я и заснул.
  Утром, встав спозаранку, я яростно ударил смычком по струнам, но ничего, кроме шипения, я не услышал. Поняв, что нас обманывают, я спросил совета у ребят во дворе. Оказалось, что к скрипке полагалась ещё баночка с канифолью, которые мои бабушка с дедушкой, в целях обеспечения спокойной старости, заблаговременно спрятали. Для меня потайных мест в доме не существовало, поэтому после дня поиска баночка была у меня в руках. Утром, хорошенько наканифолив смычок, я вздохнул и начал концерт. От моей игры кошки в радиусе двух-трёх районов в округе, совершали массовые самоубийства, толпами бросаясь с балконов. Смычок с канифолью пропали куда-то через два дня, видимо не без чьего то доброго умысла. Без смычка я долго пытался играть на скрипке как на гитаре, барабане, но, в конце концов, приспособил её по назначению - когда я купался, я возил на ней в ванне солдатиков. Так из меня не вырос Давид Ойстрах.
  
  Вокруг меня все за что то боролись. Поразмыслив, я решил не проявлять политической безграмотности и включился в борьбу, решив бороться за свободу Анджелы Девис. Честно говоря, сначала я был несколько ошарашен, узнав, что она негритянка, но юношеский интернационализм и роскошная причёска Анджелы побороли мои буржуазно-расистские сомнения. В мечтах я прокрадывался мимо надзирателей, снимал с Анджелы оковы и освобождал её. Что именно делают с Анджелами после их освобождения, я, по причине малолетства, представлял смутно, поэтому я решил, что мы поцелуемся, а потом убежим к ней в Африку, откуда будем бороться ещё за кого нибудь. Но со временем мой энтузиазм угас, да к тому же вокруг было столько желающих освободить Анджелу, что эта затея мне наскучила. Честно говоря, до сих пор даже не знаю - освободил ли её кто-нибудь или нет...
  
  С детства я питал особую любовь к Вьетнаму. Одним из самых героических моих поступков в детстве был побег на помощь к вьетнамским патриотам. Я представлял как я под бомбёжкой американских самолётов пробираюсь к раненым вьетнамским партизанам и перевязываю их. Начав готовиться к подвигу, я стал учиться ползать по-пластунски по дивану, а так же перебинтовывать раны, чем однажды дико напугал бабушку, увидевшую меня всего в бинтах. На дорогу мной были украдены из дедушкиного кошелька пять рублей, а для оказания помощи патриотам - бинты и зелёнка из домашней аптечки. Увы, мой героический поступок был пресечён на корню, и я был пойман доблестной милицией на железнодорожном вокзале в тот самый момент, когда спрашивал у проводников - где останавливается поезд до Вьетнама. После задержания я был доставлен домой и поставлен носом в угол. Так, собственно говоря, и закончилась моя героическая эпопея, но началась моя военная карьера...
  
  Потом я учился. Я столько слышал про школу, про то, как там здорово и весело, что мне ужасно хотелось туда пойти. После первого дня в школе я понял, что нас обманывали и в школу ходить не так уж и интересно. Собственно говоря, этот процесс мне быстро надоел и, проучившись три или четыре года, я уже подумывал об окончании образования, но тут внезапно, как дед Мазай к зайцам, ко мне пришла первая любовь.
  Выводя наш класс продлённого дня на прогулку, учительница велела нам встать в пары и взяться за руки. Я, возмутившись в душе, решил подчиниться насилию, взялся за чью-то ладошку, повернул голову... и утонул в глубине её огромных серых глаз. Её звали Лиля, и этим было сказано всё. Видимо, нахлынувшее чувство было взаимным, поэтому тут же, в кустах школьного двора, над засохшей кучкой кошачьего кала и разбитой бутылкой портвейна, невзирая на символичность обстановки, мы поклялись друг другу в вечной любви. После этого мы поцеловали друг друга в щечку, и я был допущен к "святая святых" любви - ношению её портфеля.
  Лиля была отличницей и, видимо, книг в портфеле было много, поэтому груз любви был тяжёл как крышка канализационного люка. Я тащил этот груз, тоскуя о холостяцкой жизни и делая на будущее вывод, что любовь и тяжести, видимо, взаимосвязаны.
  Потом Лиля уехала жить в другой город. Я долго, дня три или четыре тосковал. На пятый день на уроке математики, повернувшись к соседке по парте, я попросил дать списать задачу про какого то глупого продавца, который продавал яблоки по 20 копеек, хотя вполне, на мой взгляд, мог бы продать их и по рублю. Соседка подняла голову... и я утонул в глубине её огромных голубых глаз. Её звали Света, и хотя этим было сказано всё, но это была уже не первая любовь. С тех пор я тонул неоднократно. К слову сказать, плавать я так и не научился до сих пор. Но этим ещё ничего не сказано.
  
  Постепенно я, видимо, взрослел, так как, оставив временно в стороне свои любовные увлечения, задумался о своих перспективах и стал готовиться к грядущему сочинению на тему "Кем я хочу стать". Насколько я себя помнил, единственное, кем я хотел стать в детстве, так это был пограничный пёс Алый. Я одевал себе на шею дедушкин ремень, бегал на четвереньках по квартире и, за неимением в наличии диверсантов, трепал зубами диванную подушку. Поразмыслив, я подумал, что это как-то несолидно. Мысли о космонавте и пожарном я тоже тут же отмёл в сторону, как не престижные. Писать же правду, о том, что мне хотелось бы стать директором Центрального рынка или спекулянтом долларами около валютного магазина, мне не хотелось. Поэтому я решил выбрать себе профессию менее экзотичную, но не менее важную и полезную людям. Сочинение вышло большое, красивое и убедительное. Когда меня вызвали к директору, я, честно говоря, думал, что удостоюсь если не почётной грамоты, то на худой конец пятёрки от директора лично. Директор, смущённо глядя на меня и, почему-то покраснев, спросил - "Мальчик, я понимаю, ты решил стать врачом. Я понимаю, это престижный и полезный труд, но ради всего святого объясни мне..." - тут директор покраснел ещё больше - "... но почему именно гинекологом?!" Я, памятуя о краткости - сестре таланта, не стал расписывать директору всю необходимость и полезность данного вида деятельности, и решил ответить кратко. "Понимаете..." - сказал я, скромно потупившись - "...нравится мне это дело..." - и потом в течении двух уроков удирал по всем школьным коридорам от разъярённого, ни черта не смыслящего в медицине директора.
  
  Отдышавшись, я задумался. Моё будущее было под ударом, перспективы трещали по швам, общество не нуждалось в моих медицинских услугах. Необходимо было срочно определиться с планами на будущее. Я поразмыслил немного и, воспользовавшись широко известной поговоркой "Ни в ....., ни в Красную Армию", понял, что если уж мне не суждено стать врачом-гинекологом, то путь у меня остаётся только один. Поэтому, в один из не предвещающих ничего плохого летних дней, я предстал пред светлыми очами военкома и, раздираемый патриотическими чувствами, заявил, что готов прямо сейчас отдаться делу защиты Родины от её многочисленных и коварных врагов. Ликующий военком поставил ещё одну галочку в своём отчёте, а я, сжимая в руках предписание, убыл в неизвестном направлении учиться тому, что было необходимо на прошлой войне.
  
  Сначала было весело. Мы пели песни под гитару, пили местную самогонку, воровали кур в соседней деревне и изредка сдавали экзамены. Такая счастливая жизнь долго продолжаться не могла, поэтому в один из дней нас с трудом собрали, постригли налысо, переодели в немыслимых размеров форму и сказали, что, несмотря на то, что сюда мы приехали сами, сами мы отсюда уехать уже не сможем. Так началась учёба в военном училище.
  
  Первые полгода учёбы максимальное время мы отдавали изучению трёх основ армейской службы.
  
  Первой основой оказался "подъём-отбой", или скоростное одевание за те считанные секунды, которые горит спичка. Ежедневно и многократно, после очередного истошного вопля старшины "Подъё-ё-ё-ём!!!", мы вылетали из кроватей и судорожно пытались успеть натянуть на себя хоть что-нибудь из одежды и построиться в то время, пока старшина, яростно матерясь, безуспешно чиркал спичками балабановского производства. В одно из таких построений я измученным голосом поинтересовался у старшины - для чего нам необходима такая мышиная спешка. Старшина громогласно объяснил, что это необходимо для качественного подъёма по тревоге и привёл пример Чапаева, утонувшего в Урале не одетым по всей форме, как положено, а с нарушением формы одежды, то есть в одних подштанниках. Я в душе согласился с тем, что тонуть в этих трехкилограммовых сапогах Чапаеву было бы намного, конечно, удобнее. Кроме того, сказал старшина, понизив голос до уровня доверительного, - умение быстро одеваться, поможет вам ещё во многих сложных жизненных ситуациях, - и привел избитый пример про чужого мужа, внезапно вернувшегося из командировки. Тогда я задал следующий вопрос - неужели этому самому чужому мужу будет намного приятнее увидеть меня таким, каким я сейчас выгляжу - взмыленным, в криво застёгнутой гимнастёрке, расстёгнутых штанах и с портянками, торчащими из кармана. Старшина похвалил меня, назвав "шибко умным" и ласковым рёвом посоветовал: а)заткнуться, б)много не разговаривать и в)не выпендриваясь выполнять то, что мне приказано. Я, вздохнув, выполнил "а" и "б", и принялся выполнять "в", про себя подумав, что судя по остервенению, с которым мы изучали "скоростное одевание", в будущем, видимо, убегание от чужих внезапных мужей должно будет стать моей основной служебной обязанностью.
  
  Второй основой армейской службы оказалась физическая подготовка. На первом же занятии начальник физподготовки, прохаживаясь перед строем, искренне посетовал, что "перевелись богатыри на земле Русской", а потом, выпрямившись во все свои полтора метра роста, визгливым басом спросил - знает ли кто-нибудь из нас, доходяг, для чего нам, будущим офицерам, так необходимо хорошо прыгать по полосе препятствий и быстро бегать кросс шесть километров. Я, умудрённый общением со старшиной, искренне полагал, что знаю, поэтому радостно высказал вслух версию о чужом командировочном внезапном муже. Начальник физподготовки, видимо, заканчивал со старшиной одни университеты, поэтому мне было велено: а)заткнуться, б)много не разговаривать и в)прекратить думать только о бабах, а начать учиться так необходимому мне в дальнейшем военному искусству. Так я впервые узнал, что в будущем, кроме убегания от чужих командировочных мужей, у меня ждут ещё какие-то служебные обязанности.
  
  Третьей основой армии была строевая подготовка. Глядя на наши безуспешные попытки связать движение левой руки с взмахом правой ноги, командир взвода с сомнением в голосе пообещал нам, что научит нас ходить, как положено нормальным людям, потому, что раньше мы ходили, скособочившись как обезьяны. Я выразил вслух сомнение, сказав, что обезьяны не ходят скособочившись. Командир взвода почему-то сильно обиделся и проорал мне в ухо, что ему лучше знать - как ходят обезьяны. Внимательно посмотрев на взводного, я понял, что ему действительно знать лучше. Кроме того, у меня не возникало никаких вопросов об университетах товарища командира взвода. Поэтому, не дожидаясь мудрых советов, руководствуясь пунктами "а", и "б", я заткнулся и стал, подобно страусу, задирать прямые в локтях ноги на столь жизненно важные 15-20 сантиметров от уровня плаца.
  
  А потом началась учёба, потом служба. И, отслужив энное количество лет в нескольких армиях нескольких государств поочерёдно, а иногда и одновременно, поколесив несколько нелицеприятных регионов, побывав в заложниках, поучаствовав в нескольких государственных переворотах, посидев в следственном изоляторе по подозрению в измене одной Родине и шпионаже в пользу другой, я, как-то незаметно для себя, получил подполковника.
  
  Но это уже взрослая жизнь. И о ней совсем другая история.
Оценка: 8.51*30  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023