Мы сидели, купаясь в полночной луне,
Шрамы шкур заживляя целительным светом,
Два врага в этой богом забытой войне,
Кровь от крови родня в этой вечной вендетте.
Мы сидели вдвоём в этих бледных лучах,
Клык к клыку, шкура к шкуре, шерстинка к шерстинке,
И в собачьих твоих карих добрых глазах
Растворялись зелёные волчие льдинки.

И сказал я, - Да, вижу, братишка, ты смел.
Шкура в шрамах, клыки и тяжёлая челюсть,
И медалей своих блеск не за экстерьер,
А в боях получал, на противника щерясь.
Честно скалил клыки над хозяйским добром,
За хозяйских детей подставлял свою шкуру.
И собачий твой преданный, верный удел
Не затмил предков злобную волчью натуру.
Потому-то и ценят. Лоснятся бока,
Не бывает пустой миска с кормом, похоже.
Только степень свободы - в длине поводка
Сыромятной, плетёной, отборнейшей кожи.
Ну а я - вольный ветер, мне цепь не к лицу,
Мне хозяйской любви и заботы не надо.
Я привык выбирать сам из стада овцу,
Хоть, порой, не всегда есть поблизости стадо...

Глотки к небу задрав, вой давя из груди,
Песню предков, которую ввек не забудешь,
Пели мы. Я сказал, - Слышишь, брат, не суди
И тогда, как известно, судим да не будешь.
Хоть по крови родня мы, но как ни крути,
Слишком разные в жизни ответы находим.
Если сыт, значит миской привязан к цепи.

Если голоден, значит - свободен!

Суонг.