ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Погодаев Сергей Геннадьевич
Гранита трещины

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.70*15  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Настолько нашпигованный событиями оказался этот временной промежуток, что я счел возможным выделить его в отдельный рассказ. "СВЯТОЕ" здесь, потому как представил все в хронологии.

С. Погодаев.

Гранита трещины.

  

("Расшифрованный дневник" Отрывок.)

  
   1986 год. 19 октября. Шесть тридцать восемь. Провинция Парван. Район Чарикарской зеленки.
   Началась операция "Гранит". Из Афганистана выводятся в Союз первые за время войны шесть полков. Через нас пойдет Кабульский зенитно-ракетный. Вчера сорока на хвосте принесла - Шиндантский танковый полк духи накрыли в тридцати километрах от границы. Потери, говорят, большие.
   Утром вызывают на КП батальона. Там узнаю, что наш участок усиливается Баграмским 345-м отдельным воздушно-десантным полком. КП полка - на моей заставе. Обрадовали.
   Подъезжая на танке к своему хозяйству, вижу, что КП десантников уже разворачивается. На дворе за глиняным дувалом стоят, выкинув вверх ветвистые антенны, штабные БТРы, на первом посту - суета. Собираюсь зайти во внутренний двор заставы и в дверях меня чуть не сбивает с ног лихой, в берете набекрень, не в меру (как мне показалось) нагловатый десантник, предварительно смачно харкнувший через плечо. Справедливости ради стоит отметить что, увидев перед собой офицера, воин посторонился, но... "тут Остапа понесло".
  -- Дежурный! - навстречу мне, поправляя на ходу бронежилет, с автоматом в правой руке выбегает сержант Иванченко.
  -- Товарищ сержант! Почему на заставе бардак!? - Мой взгляд судорожно ищет этот бардак и, находит. - Это что за бычки валяются, спички? Вам что, слишком много курева старшина стал привозить? Почему из ленинской комнаты вынесли столы? Поставить на место. Почему посторонние шарахаются внутри, как по бродвею? Вы дежурный по боевой заставе или сутенер на панели? В чем дело, товарищ сержант?
   С началом этой тирады присутствующие солдаты быстренько исчезают в дверях, и каждый находит себе дело - придраться не к кому. "Свои проблемы решай сам, сержант" - закон джунглей. Не дожидаясь ответа, захожу к себе в комнату, бросаю на кровать автомат и "лифчик", принимаю голый торс и с полотенцем через плечо иду в умывальник. Вокруг все убирается и подметается. По лестнице с первого поста спускается капитан, подходит ко мне:
  -- Товарищ старший лейтенант, вы начальник заставы? - И, получив утвердительный ответ, продолжает. - Командир полка просит вас подняться на КП.
  -- Хорошо, приведу себя в порядок и поднимусь,- я был еще очень возбужден и к разговору с командиром полка не готов.
   Через несколько минут, остыв под холодными струями воды, успокоившись и приведши себя в порядок, поднимаюсь на первый пост. Ко мне подходит подполковник со шрамом на лице и представляется:
  -- Командир полка подполковник Востротин. - Я в свою очередь тоже представился. - Товарищ старший лейтенант, мне приказано на вашей заставе развернуть командный пункт. К сожалению, когда мы прибыли, вас не было, и я приказал развернуть командно-наблюдательный пункт полка здесь наверху. Вы не против?
  -- Никак нет, товарищ подполковник, я - не против.
  -- И еще. Офицерам штаба необходимо будет где-то отдыхать, и я приказал подготовить для этого ленинскую комнату. Не возражаете? А порядок мы обеспечим. Соответствующие распоряжения уже отданы.
  -- Все понятно, товарищ подполковник, разрешите идти?
  -- Хорошо, я вас больше не задерживаю.
   После этой встречи у меня навсегда осталось глубокое уважение к Валерию Александровичу Востротину, ставшему впоследствии Героем Советского Союза, генералом.
   После обеда поступила команда, выставить всю технику на блоки - ожидался проход колонны. Утром, на совещании, мне было сообщено, что как раз на моем участке ответственности - между расположением саперного полка и Чарикаром, со стороны гор, ожидается нападение на колонну.
  -- Мероприятие очень ответственное. В Кабуле находятся иностранные корреспонденты, которые будут отслеживать - сколько техники вышло из Кабула и сколько пришло в Союз. Так что, товарищи офицеры, колонна должна пройти без потерь. - Закончил инструктаж комбат.
   На 415-ом танке я встал недалеко от выносного поста. Через некоторое время подъезжает УАЗик, из него выходят четверо мужчин в нашей форме, без знаков различия. Один из них, видимо старший, подходит к танку:
  -- Танкист, выручай. Надо из танка стрельнуть. Вон в том кишлаке, - он показывает рукой в направлении населенного пункта, расположенного юго-западнее Чарикара, - духи зажали роту царандоя, с ними наш спецназ. Вдоль дороги духи рассредоточили 140 ракетных установок. Если долбанут по колонне, сожгут всю. Эрессы надо срочно ликвидировать, а моих парней зажали. Выручай, брат.
  -- А вы кто такие?
  -- Советники Министерства Внутренних Дел.
  -- Вы хоть документы представьте, на лицах не написано кто вы такие. Может у вас в Ленгли все по-русски хорошо говорят.
  -- Ну, ты даешь, командир. Пожалуйста. - Мужчина подает документ, из которого следует, что полковник Мясоедов является советником МВД Демократической Республики Афганистан. Документ заверен гербовой печатью Главного Разведывательного Управления.
  -- Да, ксивы у вас красиво рисуют. - бормочу я, рассматривая документ. - Ладно, сейчас запрошу начальство. Разрешат - стрельнем, не разрешат - не обессудьте.
  -- Давай, браток, только поскорей. Тяжко им там.
   По связи вызываю комбата, докладываю. Передаю информацию об установленных эрэссах. "Никаких провокаций! Посылай всех..." - тут комбат подробно описывает пути следования ребят, обратившихся ко мне.
  -- Не разрешают, извините уж.
  -- Ты с кем говорил, с комбатом? Запроси штаб дивизии.
  -- Ребята, если вы люди военные, должны понимать что такое субординация. Как я могу выходить на дивизию, если мне комбат запретил?
  -- Позволь мне выйти самому на командира дивизии?
  -- Не могу, уж извиняйте - комбат на связи.
  -- Ну, дай я с ним переговорю.
  -- Сейчас узнаю - будет он говорить с вами? - Запрашиваю комбата. - "Давай".
   Подаю шлемофон. Мужчина представляется и просит комбата помочь. После недолгого разговора он отдает мне шлемофон, разворачивается и идет к своим товарищам. По его виду было понятно, что разговор закончился ничем.
   По связи передали, что колонна вышла из Кабула. Советник, увидев, что я принимаю какое-то сообщение, подошел к танку:
  -- Что там, вышли из Кабула?
  -- Да, Бог их знает, - слукавил я, - весь день выходят.
  -- Слушай, ведь разобьют колонну! Выручай.
   Если бы эти ребята уехали восвояси, все могло быть по-другому, но уж очень убедительно они себя вели. Было видно, что выбора у них нет, и помощи им ждать больше неоткуда. Я начинал сомневаться в правильности решения комбата, к тому же обстрел колонны из эрессов на моем участке в мои планы не входил.
  -- Показывайте куда стрелять-то надо?
   Полковник с жаром стал показывать:
  -- Вон, справа видишь, большая крепость? В ней сидят наши. Левее дом поменьше - там никого, за ним - еще одна большая крепость. Вот в ней-то и сидят духи. Там их человек сорок. С ними там наемники - арабы. Разобьешь крепость, а мои там уже ждут - атакуют, как надо. Выручай, а?
   До кишлака было километров пять-пять с половиной- стрелять далековато.
  -- Только не промахнись. Недолет можно, а с перелетом нельзя - там мирные живут.
   Толково. Солдату такую стрельбу доверить нельзя - риски прицела не рассчитаны для стрельбы на такую дальность. Беру ответственность на себя.
   - Додон, ну-ка вылезай, я сам.
   Сажусь на место наводчика, измеряю дальность до цели. Так и есть - пять двести. Прикидываю - какой отметкой целиться, сверяюсь с боковым уровнем, навожу на цель и плавно нажимаю на правую кнопку пульта управления, предварительно предупредив экипаж по ТПУ: "выстрел!". Первый снаряд разорвался в башенке крепости. Беру чуть ниже. Десять снарядов, один за другим вошли в крепость, как в копеечку. Над крепостью поднимались огромные клубы пыли. "Хватит", - решил я. Вылезаю изнутри танка, сажусь на сектор командирского люка. Советники от восторга чуть не прыгают.
  -- Спасибо, командир! Здорово! Полетели мы - на месте разбираться надо. Счастливо тебе, лейтенант. - С этими словами они хлопают дверями машины, и УАЗик рванул в сторону Чарикара.
   "Пятнадцатый, я пятьсот двадцать пятый, прием." - прохрипели наушники. Это меня - комбат. Отвечаю:
  -- На связи пятнадцатый.
  -- Что там у тебя за стрельба?
  -- В зеленке движение. Обработка местности.
  -- Смотри, не чуди там. Колонна на подходе.
  -- Понял, прием.
  -- До связи.
   Скоро на дороге появились машины головной походной заставы зенитно-ракетного полка. Ровно и слаженно колонна ЗРП прошла в сторону Чарикара.
   Когда танки прибыли на заставу, уже стемнело. Задача выполнена.
   Собираю командиров танков, ставлю задачу на обслуживание танков:
  -- Пушки протянуть, пополниться боеприпасами, пулеметы сегодня не трогать - завтра почистим. Вопросы?
   Вопросов не было. Все устали. Десантники уже собрались, их колонна выстроилась и командир полка подполковник Востротин ставил офицерам задачу на марш возле своей КШМки. Зайдя внутрь заставы, я услышал выстрел. Недоброе ворохнулось внутри, я выскочил во внешний двор:
  -- В чем дело? Что случилось?
  -- Перепечкин! - крикнул кто-то из темноты.
   Навстречу кого-то волокли. Думая, что выстрел был из зеленки, кричу часовому:
  -- Первый! Откуда стреляли?
  -- Да ниоткуда, товарищ старший лейтенант, - откликнулся из темноты Додонов, - из своего пулемета. Давыдкин.
  -- Б..., - выругался я, - неси в расположение! Живой, нет?
  -- Живой.
  -- Давай быстрее. Денисевич, аптечку!
   Когда Колю втащили внутрь заставы, он кричал:
   - Ноги! Больно!
  -- Куда его?
  -- В живот.
   Ранение в живот - промедол вкалывать нельзя. Время дорого. Раненого нужно срочно в медсанбат. Задираю комбинезон, накладываю повязку. Кричу:
  -- 415-ый к бою!
  -- На танке долго, загружай те на мой БТР. - Только сейчас замечаю стоящего рядом командира 345-го десантного полка подполковника Востротина.
   После того, как БТР с раненым Перепечкиным, сопровождаемый боевой колонной десантников ушел в Баграм, выхожу на связь с комбатом. Передаю - обстрел заставы. Это не для меня, - для солдата. На душе паскудно.
   Рядовой Давыдкин. Заряжающий 416-ого танка. Неосторожное обращение с оружием. Москвич.
   Ночью несколько раз выезжали на трубу. Были обстреляны из гранатометов и стрелкового оружия. Ответили огнем. Потерь с нашей стороны нет.
   Рано утром, перед выставлением выносных постов по связи выходит комбат:
  -- Сейчас к тебе подойдет начальник штаба, на 410-ом - в его распоряжение. Подготовь коробочку.
   Когда БТР начальника штаба подошел к заставе, 410-ый уже стоял на дороге. Капитан Федорашко спрыгнул на землю.
  -- Рассказывай.
   Я рассказал.
  -- Понятно. Сейчас идем с тобой в Джабаль - сопровождать ЗРП дальше. Духи, говорят, перед входом на Саланг приготовились к встрече. Давай, за мной.
   Солнце еще не взошло. Стальное прохладное утро угрюмо молчало в ожидании движения на дороге.
   Федорашко определил позицию для моего танка перед входом в ущелье, на левой обочине дороги. Выхожу из танка, осматриваю местность, определяю для себя секторы обстрела. Не нравится мне эта позиция. За двумя нитками трубопровода - великолепная площадка, позволяющая поставить танк так, чтобы пушка смотрела в горы. В данной ситуации огневую позицию лучше этой не придумать. Все хорошо, но мешает труба - не дай Бог, раздавим. Нахожу небольшие бревнышки, обкладываю ими с двух сторон трубу, лопатой нагребаю сверху щебень. Экипаж - в танке. Подзываю механика-водителя:
  -- Сейчас я тебе буду показывать, внимательно следи за сигналами. На трубе не вздумай рычаги дергать, понял? После того, как переедешь трубу, я покажу, правый рычаг - во второе положение и развернешься в сторону гор. Только прошу - повнимательнее. Следи за моими сигналами. Давай.
   Механик садится за рычаги, командую. Танк медленно заходит на трубу и, уже когда последний каток съезжает с бревнышка, танк дергается вправо. Из-под гусеницы со свистом вырывается струя авиационного керосина. Увидев мое искаженное лицо, солдат с испугу глушит танковый двигатель. Я кидаюсь к месту пробоя.
  -- Гвоздь! Молоток! Быстро!
   Боец бегом приносит молоток:
  -- Гвоздя нет, товарищ старший лейтенант.
   Дикими глазами смотрю на солдата - он даже отшатнулся от меня. На шее бойца висит автоматный патрон без капсюля. Солдаты делали для себя такого рода амулеты. Срываю с него этот патрон и забиваю в трубу. Струя становится значительно меньше и превращается в пыль, которая предательски сеет керосин на выхлопную трубу танка. При запуске двигателя может полыхнуть.
  -- Экипаж, к машине! - По этой команде экипаж покидает танк. Далее командую механику-водителю. - Садись, заводи. Только не газуй!
   Слава Богу, благополучно отъезжаем из-под струи керосина. Экипаж занимает свои места в танке. Можно перекурить.
   Первые лучики солнца с издёвочкой играют радугой на капельках авиационного керосина, легким биссером посыпающем дорогу, по которой с минуты на минуту пойдет в сторону Союза колонна зенитно-ракетного Кабульского полка.
   Колонна пошла. Толи от перепада давления в трубе, толи от вибрации земли из-за проходящей техники струя керосина стала больше. Машины двигались под керосиновым дождем. Они шли медленно и важно, излучая силу и мощь Зенитно-Ракетный войск Советской Армии. Мой шлемофон намок от пота.
   Я даже думать боялся о том, что может произойти, если вдруг начнется обстрел. И, кажется, их Аллах это понял. С гор начал работу ДШК. Стреляли трассирующими пулями. Одного трассера бы хватило на всю колонну. По счастью, либо стрелок был неопытный, либо расстояние было слишком велико, но так или иначе трассера ложились с недолетом. О стрельбе из пулемета не могло быть и речи - далеко, не достать, а из пушки стрелять нельзя - вспыхнет вся дорога. Выручили вертушки, вовремя появившиеся в небе. Струи НУРСов заставили духов замолчать. Когда пара, обстреляв пещеру, ушла на разворот, из пещеры, сквозь пыль, поднятую взрывами, к вертушкам потянулась огненная игла. В это же время, вторая пара "крокодилов" заткнула огневую точку.
   Часов до двенадцати мы простояли на блоке, потом блоки сняли, и нам предстояло вернуться на родную заставу. По пути назад остановились на центральной площади Чарикара, я зашел в дукан к Индусу Ивановичу и купил пару бутылок с этикетками "коньяк "Арарат". Надо было снять нервное напряжение, накопившееся за двое прошедших суток.
   Пока я принимал душ и приводил себя в порядок, мои боевые друзья "накрывали поляну". Старшина роты прапорщик Виктор Чуркин, техник роты Николай Кругляков, замполит третьей мотострелковой роты Алик Садыков и, конечно, ставший уже всем нам родным, командир 44-й ГНС лейтенант Александр Петрович Белкин (кристальной души человек!) окружили меня теплотой и заботой за обеденным столом.
   По традиции первую кружку должен был выпить вернувшийся с боевых, то есть я. Кружки сдвинулись над центром стола, мужики хором произнесли "с прибытием". Все стояли и ждали, пока я осушу свой "бокал".
   От выпитого горячая волна разошлась по всему телу. Вмиг мозг прокрутил события двух суток. Советники, Коля Перепечкин, ночной обстрел, колонна облитая керосином, трассы ДШК, дорога... К горлу подкатил ком, глаза предательски заблестели. Как же вы все мне дороги, парни! Слава богу - не догадались, не увидели моей слабости.
   После обеда к заставе подъехал УАЗик со вчерашними советниками. Представившийся вчера полковником Мясоедовым без всяких предисловий схватил меня в охапку и заорал:
  -- Ты знаешь, что ты вчера натворил?!
   Я несколько оробел:
  -- Что еще?
  -- Ты вчера банду разбил! Готовь дырку, лейтенант! Комдиву я уже доложил, он дал команду оформлять наградной. Так-то, родной. Первым же снарядом ты завалил араба. Он в башенке был - в "говорильник" предлагал нашим сдаваться, так его руку вместе с "говорильником" нашли рядом с его головой. После твоей стрельбы наши взяли крепости, захватили кучу трофеев. Короче - спасибо, браток, выручил крепко.
   Немного поговорили, обменялись адресами, Петр Михайлович обещал посодействовать после Афгана попасть служить на Камчатку. Сказал, что в Министерстве Обороны у него неплохие связи:
  -- Не теряйся, пиши. Если что - поможем. Бог даст, свидимся. Прощай, лейтенант.
   21 октября 1986 года в медсанбате скончался Коля Перепечкин.
   25 октября, в 16-00, на борту "Черного тюльпана" я, сопровождая груз "200", пересек афгано-советскую границу.
   "В Афганистане, в "Черном тюльпане",

С водкой в стакане мы молча летим над землей..."

   Никак не думал, что приезд в Союз будет для меня таким...
   В Тузеле сотрудник таможни слишком пристально посмотрел на меня и куда-то ушел. Минут десять я простоял один, никому ненужный. Через некоторое время меня пригласили в отдельную комнату и попросили раздеться. Я снял с себя все, кроме брюк. Меня попросили раздеваться дальше.
  -- Может и трусы снимать?
  -- Скажем - снимешь.
   Довольно крупный узбек долго прощупывал швы моей одежды, глядя мне в глаза. Только здесь до меня дошло, что вызвало их подозрение - мои глаза. Трое суток я не спал, поэтому глаза были воспаленные.
  -- Да нет у меня наркотиков, я просто долго нет спал.
  -- Ты это маме будешь рассказывать.
   Стало обидно, что у меня нет оружия - дико захотелось влупить очередь в потолок, чтобы эти сытые хари уткнулись носами в пол. Я сказал:
  -- Твари обозные.
   Такая реакция явно позабавила толстомордого и "скромные и честные" труженики Ташкентской таможни стали откровенно тянуть время. В комнату зашел пилот "Черного тюльпана":
  -- Мужики, побыстрее нельзя? Уже команду на взлет дали. Пора вылетать. Только его ждем.
  -- Быстрее нельзя. Закончим - полетите.
  -- Да вы что, издеваетесь, сволочи, - не выдержал летчик.
  -- Ты здесь не ори! Здесь тебе не частная лавочка, а государственное учреждение.
   Кто прошел Ташкентскую таможню, знает - что это такое. Для меня это самое мерзкое воспоминание из всей Афганской эпопеи. Так или иначе, мы вылетели.
   В Гомель мы прилетели уже затемно. АН-12 подрулил к лесополосе, мужики выгрузили ящик с грузом двести, попрощались со мной и улетели. Ночь, и я с Колей Перепечкиным, запаянным в цинк. Выкурив сигарету, я произнес:
  -- Ну что, Николай, ты побудь пока здесь, а я пройду узнаю - сколько нам здесь еще торчать.
   Пройдя метров двадцать, я остановился, увидев свет фар приближающихся к нам машин. Подъехали УАЗик и ГАЗ-53. Из УАЗика вышли офицер и четверо бойцов. Солдаты загрузили ящик в грузовик, и мы поехали в райвоенкомат. Я сел в ГАЗон. Водитель, молодой парень сказал:
  -- Год назад, примерно в это же время я отвозил Колю в армию. Теперь вот назад везу. Уже в цинке.
   Я промолчал.
   Свет фар освещал проселочную дорогу, мимо ровно проплывала стена деревьев. Я был еще там - "за речкой", потому что время от времени я напрягался, хватался за металлическую дугу и кричал на шофера - то "быстрее езжай, чего плетешься!", то "куда сука обочину проверяешь!?". Один раз даже чуть подзатыльник не врезал. Так мы приехали в райцентр. Перепечкины жили в одной из деревень Кормянского района.
   Ночь я снова не мог спать. Выходил на улицу, курил. Пытался прилечь на предоставленные мне столы, но заснуть так и не смог. Дежурный по военкомату вышел разок со мной на улицу:
  -- Ну, как там?
   Я посмотрел ему в глаза:
  -- Нормально.
  -- Стреляют?
  -- Стреляют.
   Больше он со мной не пытался разговаривать.
   Утром, часов в семь пришел военком, и мы поехали в деревню. По дороге молчали. Навстречу проехал мотоцикл с коляской. Водитель остановил грузовик:
  -- Это же дядь Коля - отец Николая.
   Я вышел из машины. Навстречу мне бежали отец и мать Коли Перепечкина. Женщина с разбегу стала хлестать меня по щекам. Я молча стоял и не закрывался. Ее оторвал от меня подошедший отец:
  -- Перестань, он-то здесь причем?
  -- Да? Он-то живой, а мой Коля... - Мать рыдала.
   Приехали в деревню. Мужики занесли гроб в избу. Я стоял на улице, достал сигарету, но не было спичек. Спросить у стоящих неподалеку сельчан я не решался. Мужики угрюмо косились на меня. Через какое-то время они, набычившись, двинули в мою сторону. Среди них выделялся небольшого роста пожилой лысоватый человечек. Он шел среди крепких парней и подзуживал:
  -- Глядите, чистенький весь, ладненький. Такие вот наших мальчишек гробят.
   Я стоял и смотрел, как они приближаются. В руках появились колы, кто-то поигрывал цепью от мотоцикла - деревня. То, что сейчас начнут бить, было ясно. Драться я не собирался. Бежать? Мне, офицеру? Да никогда в жизни. Не знаю, чем бы все закончилось, не выскочи из дома, куда занесли гроб, молодая женщина. Она встала между нами:
  -- Да вы что, мужики? Да вы посмотрите на него. На его ботинках афганская пыль... Вы что, совсем рехнулись, что ли?
   Толпа остановилась. Женщина зарыдала и кинулась в избу. Вышел отец Николая, посмотрел на мужиков, на меня, махнул рукой и зашел назад. Лысоватый куда-то исчез. От мужиков отделился крепкий парняга и подошел ко мне:
  -- Ты это,... - он не знал с чего начать, - на, прикури. В крепких мозолистых руках зажглась спичка. Я с удовольствием затянулся. Теперь пусть бьют. Я молча смотрел ему в глаза. Парень отошел. Я опять остался один.
   Через несколько минут к дому подъехал УАЗик, из которого вышли четверо крепких мужчин с государственными прическами и одна аскетичного вида дамочка с фотоаппаратом на шее. Окинув взглядом присутствующих, мужчины пошли в дом. Один из них подошел ко мне, подал руку:
  -- Здравствуйте. Все нормально?
  -- Нормально.
   Я так и стоял на улице, отказавшись войти в избу. Из дома, в сопровождении "государственных" людей вышла выручившая меня женщина:
  -- Почему гроб закрытый? Он что, сильно изуродован?
  -- Нет, он умер от ранения в живот.
  -- Почему тогда даже окошка нет?
  -- Не знаю. Наверное, гроба с окошком не было.
  -- А вдруг там не Коля? Открыть можно?
  -- Дело, конечно, Ваше, но я бы не рекомендовал.
   Стоящий рядом кгбешник меня поддержал:
  -- Не стоит этого делать. Там же тоже люди не глупые. Значит - так надо.
  -- А вдруг там не он? - Настаивала женщина.
   Мне стало жутковато. Вдруг, правда, не он? Я же не был, когда запаивали гроб. Ситуация не из приятных. Подошли остальные кгбешники.
  -- Ну, что? Здесь останешься или отвезти в гостиницу?
   Оставаться в деревне мне не хотелось. Людям не до меня, а радушный прием местных жителей я уже испытал. Мы уже шли к машине, когда женщина схватила меня за рукав:
  -- Вы что же, на похороны не останетесь?
   Выручил "государственный":
  -- Пусть человек отдохнет, а завтра мы приедем.
  -- Вы на нас обиделись?
  -- Да нет, что Вы. Просто я действительно крепко устал. Извините.
   По дороге в райцентр сотрудники органов безопасности, в машине они представились, сказали, что провокатор - бывший полицай, что, мол, хорошо, что я согласился поехать в Корму, иначе кому-то из них надо было бы остаться со мной.
   В Корме меня поселили в гостинице, оставили контактные телефоны, и я снова остался со своими мыслями. До Гомеля ходил рейсовый автобус, и я решил немного развеяться. (Лучше бы я туда не поехал.)
   Погода стояла пасмурная, злая. Хмурое небо свинцом давило на меня. Бродя по центральным улицам Гомеля, я вглядывался в лица людей, которым было глубоко плевать на меня, на моих парней, которые сейчас, может быть, отражают очередное нападение, на все, происходящее в Афганистане. Они все были озабочены своими, как мне казалось, мелкими проблемами, и не ведали того, что в 80 километрах отсюда у гроба моего солдата Коли Перепечкина рыдает мать. С такими мыслями я наткнулся на афишу кинотеатра. Через пять минут начало сеанса. Показывали "Аппачей". Зашел в кассу, взял билет и пошел в кино.
   Первые же кадры фильма привели меня в бешенство. В спины индейцев врезались стрелы, на экране стреляли, кричали, визжали. Я встал и пошел к выходу, наткнулся на чьи-то ноги и, уже не разбирая дороги, ломанулся к светящейся табличке "выход". Дверь, конечно же, была закрыта. Откинув крючок, я попытался ее открыть, но дверь не поддавалась. С психу шибанул по ней ногой и по слетевшей с петель двери вылетел на шумную улицу.
   Людям все также было безразлично мое появление. Я брел по улице и не решался спросить, где здесь ресторан. Хотелось выпить и закусить. Навстречу мне шла группа акселератов. Худые длинные ножки обуты в туфельки с пряжками. Не сформировавшиеся ломаные голоса срывались с баса на фальцет, очёчки-капельки, дипломатики, модные курточки, сережки в ушах, и дорогу не уступают! Поднапрягшись, я саданул локтями в хлипкие животики. Двое парней упали. Я развернулся и ядовито спросил: "Не ушиблись?". Трое, оставшихся стоять, трусливо молчали. Драки не получилось. Мне стало стыдно, и я ушел. Настроения не прибавилось. До чёртиков захотелось выпить.
   В ресторане я заказал два стакана сметаны, два борща и бутылку водки.
  -- Вам борща по половинке? - Был вопрос.
  -- Зайка, - обратился я к аппетитной, но безвкусно накрашенной официантке, - какой дурак заказывает два по половинке? Конечно по полной!
   Через некоторое время принесли сметану и борщ.
  -- Зайка, а водку?
  -- Водка у нас с семи часов.
  -- Солнце, я же не спрашиваю, сколько это стоит, я попросил принести.
  -- Приходите в семь.
   Я посуровел:
  -- Я вас очень прошу, принесите водку.
  -- Молодой человек, вам что, непонятно?
   Наверное, я очень резко встал - тарелки с борщом грохнулись на пол, сметана брызнула на черные колготки. Кажется, я разбил стекло на входной двери, пройдя сквозь него.
   Улица встретила меня приятной прохладой. Через некоторое время бесцельного шатания по улицам, я вышел на большой перекресток, в центре которого стоял ГАИшник. Я подошел:
  -- Браток, не подскажешь, как добраться до Кормы?
  -- Сейчас подскажу. - Он махнул жезлом проезжавшему мимо КРАЗу.
  -- Слышь, - обратился он к водителю, - до Кормы не возьмешь попутчика?
  -- До поворота возьму, пусть садится.
  -- Нормально. Там недалеко. Счастливо!
   Водитель - молодой парень с открытым лицом сразу расположил к себе:
  -- Из-за речки?
  -- Угу.
  -- Сейчас на заправочку заедем. Не возражаешь?
  -- Да нет, не возражаю.
   Как только после заправки выехали на трассу, у обочины стоит мужичок и пытается поднять руку. Слегка шатается - видно, что уже изрядно под хмельком.
  -- Ну что, брат, возьмем еще попутчика?
  -- Давай возьмем.
   КРАЗ остановился, я открыл дверцу:
  -- Садись.
   Мужчина с трудом взгромоздился на сиденье и уставился на меня. Я не выдержал:
  -- Что, красивый?
   Мужик сосредоточился, прищурился и твердо проговорил:
  -- Есть гхорилка.
  -- Что?
  -- Я говорю - есть гхорилка.
   На меня нахлынуло тепло. Я готов был расцеловать мужика:
  -- Так доставай, родненький!
   Мужик достал из внутреннего кармана пиджака пол-литровую бутылку с мутной жидкостью, открыл, и сразу в нос шибануло сивухой. Я посмотрел на водителя.
  -- Чего смотришь? Открой бардачок, там стакан, закуска - все как положено. Машина оборудована. Наливай, да пей.
   Из бардачка я извлек шмат сала, луковицу, полбулки свежего хлеба, нож и граненую рюмку. Налил первую, посмотрел на водителя.
  -- Не, я ж за рулем. А вы давайте, да не робей ты.
   Рюмку за рюмкой, мы опорожнили бутылку. Мир преобразился, напряжение спало. Я обожал своих попутчиков. Мой сосед достал вторую бутылку. Налив рюмашку, я подал напарнику, но тот уже спал.
  -- Не мешай ему, пусть поспит. Уморился. А ты не стесняйся, пей.
  -- Да ну, неудобно.
  -- Чего там неудобного, пей. Он тебе специально отдал. Пей-пей, у нас так принято.
   Вторую я выпил уже один. Стемнело. Язык развязался, я стал петь "Каскадовские" песни. Так подъехали к повороту на Корму, попрощались, я вышел из машины. Хотелось спать. Ждать попутки пришлось недолго.
   Поднявшись на свой этаж, я не стал будить спящую дежурную, взял ключ от своего номера и пошел отдыхать. Завтра будет трудный день.
   Приняв душ, я лег на кровать, включил магнитофон-мыльницу и закрыл глаза. Магнитофон потихоньку щипал мои нервы, но другие песни я слушать не мог:
   "Опять тревога, опять мы ночью вступаем в бой,
   Когда ж замена, я мать увижу и дом родной,
   Когда забуду, как полыхают в огне дома,
   Здесь нас стреляют, здесь, как и прежде идет война.
   За перевалом, в глухом ущелье опять стрельба,
   Осталось трое лежать на скалах, ведь смерть глупа,
   А может завтра такая участь ждет и меня,
   Здесь нас стреляют, здесь, как и прежде идет война".
   Не спалось. Я надел трико, футболку и вышел в коридор. Мне нужно было кого-то видеть, с кем-то поговорить, просто общение. Дверь номера напротив открылась и оттуда вышли две девчонки. Видимо, они были под хмельком, потому что одна, показывая на меня пальчиком, сказала другой:
  -- Ой, посмотри какой он хорошенький. Давай его пригласим к нам.
   Из номера показалась голова парня:
  -- Вы с кем там беседуете?
  -- Виталька, посмотри, кого мы встретили. Давай пригласим его к нам.
  -- Пусть заходит. Какие проблемы?
   Схватив меня под руки, девчата буквально затащили меня к себе в номер.
   В комнате, за столом перед разобранным магнитофоном сидели еще два парня. На тумбочке стояла открытая бутылка коньяка, открытая пачка шоколада и нарезанный лимон. Ребята были абсолютно трезвы. Видимо, коньяк пригубили только девчонки, и мне стало неловко за свое вторжение.
  -- Ладно, парни, извините, но я очень устал и хочу спать.
  -- Подожди, - попросил один из них, - давай по рюмашечке хлопнем и пойдешь, а то мои друзья не пьют, а девчонкам этого много.
   Отказываться я не стал. Мы выпили по рюмке коньяка, выкурили по сигарете, и я ушел в свой номер.
   Магнитофон уже включать не стал. Лег на кровать, выключил свет, но так до утра и не заснул. Такое со мной было только один раз - я не мог спать пять суток.
   Утром за мной пришла машина, и в сопровождении представителей местной администрации я поехал в деревню на похороны своего солдата.
   Хоронили Николая всей деревней. На похоронах меня опекали все те же "государственные". Женщина с фотоаппаратом слишком откровенно, как мне казалось, наводила свой объектив на меня. Только потом я понял - она снимала тех, кто был рядом со мной. Может я и ошибаюсь.
   Уже когда могилу засыпали, на мотоцикле подъехал солдат в парадной форме. Это был брат Коли Перепечкина. Он отслужил в Группе Советских войск в Германии, и с поезда сразу приехал на кладбище. Старший их брат, как мне сказали, тоже погиб, выполняя свой воинский долг где-то в Чехословакии.
   Провожая меня, работники местной администрации преподнесли в подарок коробку пахучих белорусских яблок. То был урожай 1986 года...
   В Хабаровском аэропорту, уже в накопителе, ожидая борт на Комсомольск, я стоял и курил, размышляя о своем. Ко мне подошел сотрудник милиции и показал на табличку - "Курить запрещено. Штраф 30 руб.". Прочитав табличку, я молча достал деньги и протянул их стражу порядка. Милиционер отвернулся и отошел.
   Тогда нас понимали.
  
  

СВЯТОЕ.

  
   Центральный проспект города. Свет уличных фонарей отражается в хрустале серванта, а когда мимо дома проходит трамвай, посуда легким дребезжанием напоминаем о мирной атмосфере уютного дальневосточного городка. По потолку слева направо и обратно проезжает оконная рама, проецируемая светом фар проезжающих в разных направлениях автомобилей.
   Первая, за долгое время его войны, мирная ночь...
   Его Богиня, его любимая жена, утомленная взаимными ласками, похоже, уже уснула на его руке и по ее лицу блуждала легкая улыбка. Его левая рука нежно скользила по теплому шелку ее ночной рубашки, повторяя изящные формы ее тела. За одну такую ночь он был готов отдать все что угодно, он бы и жизнь отдал. Порой там, в Афгане, когда каждый миг его жизни мог стать последним, он мечтал только об одном - лишь бы она его дождалась. Прощаясь в аэропорту, он так и сказал ей: "Будешь ждать - вернусь. Появится другой, можешь сразу ставить свечку. Даже не жди больше. Прости, но я должен тебе это сказать".
   Это уже потом, там, в Афгане, он понимал, что поступил жестоко, но не сказать ей этого он не мог. Он верил ей, верил в свою Богиню - в свою Звезду, и в то же время, он был готов при последнем вздохе проклясть ее измену. Просто он твердо знал, что смерть настигнет его только в одном случае - если его Богиня окажется в объятиях другого. Наверное, именно поэтому он был смел и удачлив.
   Холодный ум и трезвый расчет не раз выручали его в, казалось бы безвыходных ситуациях. Наградой за его мужество была эта ночь. Сейчас, лежа рядом с любимой, он вспоминал своих погибших друзей и думал о своих подчиненных. "Только бы не переборщили бы там без меня, - думал он, - только бы живы были все, когда я вернусь".
   Ему надлежало еще вернуться к своим парням, но он не знал, дано ли было ему еще раз приехать в Союз и обнять ее...
   Он думал обо всем этом, и смаковал каждое мгновенье. Он боялся заснуть. Он боялся того, что, заснув, он проснется не здесь, и поймет, что эта ночь была лишь сном.
   Мало-помалу он впал в спокойное, сладостное небытие. Очнулся от окутавшей его тишины, внезапно обрушившейся на него, только что вышедшего из боев. Правая рука выскользнула из-под женщины и не обнаружила автомат, всегда стоящий около его кровати. Воспаленный мозг мгновенно среагировал, и он левой рукой прошелся по ковру. Автомата не было. Его второй автомат - трофейный АКМС всегда висел здесь... Аккуратно, чтобы не потревожить любимую женщину, он встал и подошел к окну.
   ...Свет уличных фонарей, легковые автомобили, нарушающие шуршанием своих шин ночную тишину, поздний трамвай, заставивший дребезжать стекла, тихий голос жены:
  -- Сережа, ты что? - вернул его к ней, ...но не сюда.
   Он вздрогнул, повернулся лицом к жене и подумал: "Вот незадача-то - все-таки разбудил".
  -- Слушай, Малыш, ты не знаешь, где мой автомат? - И тут его как током пронзило - он же дома, в Союзе!
   Он подошел к жене, нежно тронул ее губы своими:
  -- Все хорошо, спи. - И лег рядом.
   Они вновь обнялись и погрузились в свой, доселе никому, даже им до настоящего момента неведомый мир.
   Сквозь сон к нему пришла гаденькая мысль - "ну хорошо, дружок, автомат - Бог с ним, а куда делся твой "лифчик", ведь ты его тоже не нашел?". Он вздрогнул и снова соскочил с дивана, подошел к креслу. Джинсы, рубашка, свитер - все. "Лифчика" нет. Он снова перебрал вещи, но "лифчика" так и не обнаружил. Он подошел к подоконнику, оперся в него руками и застыл, глядя на окна домов, стоящих на противоположной стороне улицы. "Хорошо, что часовые молчат, не разбудили бы", - подумал он и повернулся к жене. Она полулежала, облокотившись на руку. Свет уличных фонарей отражался в слезах на ее щеках.
  -- Малыш, а куда я положил "лифчик", не подскажешь?- Он был еще там.
  -- Что?
   Ему вдруг стало стыдно, но как раз сейчас он был беззащитен.
  -- Сережа, что с тобой?
  -- Все хорошо, Малыш. Прости, просто приснилось. Не обращай внимания. Спи.
   Потом он лежал, обняв свою Богиню, и пытался делать вид, что спит. Сквозь полу прикрытые веки он видел как слезы, одна за другой стекали на подушку с ее глаз, и боялся пошевелиться.
   Уже потом, там - в Афгане, он вспоминал эту ночь, и все его существо наполнялось Великой Нежностью к самому Божественному существу на Земле. Он твердо знал что вернется. Он обязан был вернуться. Другого для него не было.
  
   7 декабря 2001г. г. Комсомольск-на-Амуре.
  
  
  
  
  
   Из Ташкентского аэропорта Тузель мы улетали в Афган, и прилетали "из-за речки".
   В 1986 году взорвался реактор на Чернобыльской АЭС.
   Нагрудник, в который вставляются магазины от автомата, сигнальная ракета и гранаты. Используется как дополнительная защита от пуль и осколков.
  
   1
  
  
   9
  
  
  
  
Оценка: 8.70*15  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023