ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Погребной Владимир Николаевич
Белый старик и другие рассказы

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.53*12  Ваша оценка:


Содержание

Вступление

3

"Белый старик".

4

"Аэродром"

8

"Мост"

10

"Ноев ковчег"

31

"Базаров"

37

"Отпуск"

40

"Разведывательная рота"

49

"Пятый конверт"

62

От автора

68

Об авторе

   Погребной Владимир Николаевич родился в г. Киеве в 1958 году. В 1979 году окончил Донецкое высшее военно-политическое училище.
   В декабре 1980 года направлен для дальнейшего прохождения службы в 40-ю Армию в Афганистане. С января 1981 года по апрель 1983 года исполнял обязанности командира ремонтной роты 149 мотострелкового полка, 201 МСД.
   Принимал участие в боевых действиях в составе рейдового батальона в качестве старшего технического замыкания и эвакуационного отряда с 1981 по 1982 год. После госпиталя назначен первым начальником перевалочной базы 40-й Армии. Майор.
   Ныне военный пенсионер, проживает в г. Донецке.
  
  
  
   "Мировая история-это история государств.
   История государств - это история войн".

Освальд Шпенглер.

ВСТУПЛЕНИЕ

   Афганская война длилась 9 лет, 1 месяц и 19 дней.
   Отечественная война 1812 года - 3 года.
   Великая Отечественная война - 4 года.
   О двух последних написаны тысячи исторических трудов и изданы горы художественной литературы.
   И вовсе незаслуженно мало нам известно об Афганской войне.
   Так же как и о Финской войне, не ставшей победной и всенародной, о ней постарались стыдливо забыть.
   Государство, торжественно отправлявшее под звуки оркестров туда свои войска для "оказания интернациональной помощи дружественному афганскому народу", затем позорно дистанционировалось и отмежевалось от вернувшихся с войны калек, инвалидов, семей погибших военнослужащих, ветеранов с нарушенной психикой, оставив их практически один на один со своими нерешенными проблемами... и зачастую неуспешными попытками адаптироваться к нормальной мирной жизни.
   Не дело солдата определять, где ему защищать рубежи своей Родины. Он обязан умереть ради нее там, где она ему укажет... И не его дело определять - участвовать ему в "справедливой" или "несправедливой" войне. Это дело политиков и правительства.
   Моему поколению выпала Афганская война, а не какая-либо иная. И мои ровесники умирали на ней не менее самоотверженно и героически, чем наши деды и отцы в Великую Отечественную.
   Данная брошюра по афганской тематике призвана привлечь внимание общественности к нерешенным проблемам воинов-афганцев и членов семей погибших в этой войне.
   Донецкий "Союз семей погибших в Афганской войне и других локальных войнах", автор брошюры благодарят областную и городскую организацию БЮТ и, в частности, Скубенко В.П. и Ротова А.С. за оказанную поддержку в выпуске брошюры, организацию фотовыставки, моральную и материальную помощь.
   Председатель "Союза семей погибших
   в Афганистане и других локальных войн" Бушуева И.А.
   автор рассказов Погребной В.Н.
  
  
  

БЕЛЫЙ СТАРИК

Северный Афганистан. Мазари-Шариф. Март 1983 г.

   За открытым окном машины летели километры. На правой командирской дверке "Зил-131", возглавлявшего колонну, глухо бряцал бронежилет. Вокруг - сколько видит глаз - гладкая пустыня с небольшими выступами песчаных барханов. Автомат на коленях воспринимался не совсем вписывающейся в мирный пейзаж вещью. Грифы с придорожных столбов лениво охраняли не заминированную в этом районе дорогу.
   Отсутствие на дорогах встречных колонн с вооруженными людьми создавало иллюзию мирной жизни. Оперативная информация свидетельствовала о том, что боевые действия на оставшемся до границы отрезке пути не ведутся. Верилось, что все осталось где-то там, далеко, а впереди были граница и Союз. Холодный ветер нес в открытую кабину запахи пробуждающейся весны, скрытной здесь, как и все в пустыне, как все на Востоке. Пустыня обманчива, и лишь на первый взгляд кажется простой и понятной. Только опытный человек способен заметить скрытую от посторонних глаз бурлящую здесь жизнь.
   Первая машина колонны, в которой я был старшим, уже подходила к перекрестку. Дорога влево вела к последнему населенному пункту на нашем пути Мазари - Шарифу, священному для мусульман всего мира городу, в котором был написан Коран. Видимо, именно это обстоятельство не позволяло здесь вести боевые действия. Этот район был мирным и служил местом для отдыха и переформирования вооруженных банд. На этой развилке война вообще доходила до мирной идиллии. В случае, если наш выездной пост на бронетранспортере зазевался и пропустил контрольное время смены - 18.00, то в 18.05 басмачи "культурным" выстрелом вскользь по броне напоминали экипажу БТРа, что время их дежурства уже истекло и им пора возвращаться в полк.
   За этим перекрестком уже шла ровная, как стрела, трасса на пограничный Хайратон с портом на Амударье. Из него отправлялись в Союз. Перекресток был пуст, если не считать медленно ковыляющего к нему старика в длинной белой одежде. Местность вокруг хорошо просматривалась, возможность каких-либо засад или других неожиданных действий со стороны противника отсутствовала напрочь.
   Первая машина уже подходила к перекрестку. Не создавая ей помех, старик остановился у края дороги, пережидая встречную колонну. Чувствовалось, что одетый в белое высокий, худой старик, согнутый под тяжестью прожитых лет, с трудом опирался на посох или клюку. Когда же до приближающейся машины оставалось метров двадцать, белый старик шагнул на середину дороги и, медленно поднимая руку, стал поворачиваться лицом к колонне.
   То ли оттого, что Союз был уже совсем рядом, то ли потому, что старик был вовсе дряхл и уязвим на этой голой местности, его медлительность оказала на меня свое гипнотическое действие, и я не сразу сообразил, что медленно поднявшаяся рука старика в направлении моей машины приобрела вполне конкретные и реально угрожающие очертания целящегося в меня БУРа (английская винтовка).
   И только тогда я с ужасом осознал, что что-то непростительно и безнадежно пропустил, своевременно не осмыслил и попросту прозевал. Теперь же все, что произойдет дальше, с моей стороны будет лишь безнадежно вторичным, последствием чего-то ужасного, необратимого, и не зависящего от моих усилий. Произойдет то, чего я опасался всю дорогу, чего пытался всячески не допустить и избежать. Теперь же за всем этим только кровь, как всегда на войне, кровь и моя вина...
   Ураган бесполезных мыслей смерчем пронесся у меня в голове, а ватные руки непроизвольно-поспешно выбросили в открытое окно автомат. Судорожно щелкая предохранителем и передергивая затвор, я пытался успеть нажать на спусковой курок автомата раньше уже кем-то просчитанного времени.
   Разлетевшееся перед моим лицом фонтаном мелких брызг лобовое стекло вернуло время в его привычное русло. А тупая боль ушибленного плеча определила реальность происходящего. Руки все еще сжимали автомат, который так и не выстрелил в неподвижного, обреченно стоящего у дороги старика. Он спокойно смотрел на приближающуюся колонну. Он ждал...
   Он знал, что все должно закончиться. И он сделал все, что хотел, что смог. На большее, видимо, он не рассчитывал.
   - "Влево! Влево. Объехать старика!" - закричал я скорее себе, чем водителю, все больше раздражаясь от непонимания того, почему я так делаю. Кто-то внутри меня искал ответ на еще не поставленный вопрос. Я не мог понять, почему так поступаю, но точно знал - не ради этого старика.
   Головная машина притормозила перед самим белым изваянием, обдав его густой пылью. А затем, медленно заваливаясь носом в кювет, стала съезжать с дороги, объезжая препятствие. Я почувствовал на себе скошенный недоуменный взгляд водителя. Включил рацию и передал по колонне команду: "Объехать! Огонь не открывать!" И выключил ее, не дожидаясь вопросов. Старик не пошевелился. Он стоял и смотрел на съезжающие мимо него в кювет машины и медленно покрывался мелкой, как мука, пылью.
   Что чувствовал этот старик? Разочарование, горечь? Они с лейтенантом не знали общего языка и не могли сесть за один стол, чтобы сказать друг другу о том, что каждому из них есть за что мстить другому. Они молчали о своей боли. И оба не могли поверить в исход произошедшего.
   Белый старик не вписывался в привычные лейтенанту законы войны, он не ставил целью напасть и скрыться, он шел на явную смерть, очевидно мстя за кого-то из своих близких. Так же и лейтенант, не смотря на то, что подвергся смертельной опасности, не смог отреагировать на нападение как обычно. Этим он нарушил общепринятые нормы войны, из-за чего чувствовал себя виновным, но, тем не менее, по-другому поступить он не мог....
   Лейтенант еще долго не останавливал колонну. Он гнал ее так, будто вымещал на ком-то злость, пропуская все положенные остановки и привалы. Гнал в направлении границы, туда, где дома у него остались жена и полуторагодовалая дочь. Он хотел быть подальше от того места, где остался стоять под высоким голубым небом белый старик с уставшими неподвижными глазами. Непонятный старик, не вписывающийся ни в один боевой устав такой же непонятной для него войны.
   Лейтенант хотел, чтобы на все его вопросы ответил не он, а ТОТ кто-то другой, распорядившийся им и еще десятками тысяч других, таких же, как он. Пусть ОН думает об этом! А у него есть свои солдаты да еще эта утренняя дыра в лобовом стекле. И этого хватит. Сегодня ни одного бойца он не потерял.
   Поступок лейтенанта наверняка осудят его боевые товарищи и их больные нервы.
   - А был ли бой?
   - Нет.
   - А выстрелы и пули - разве это не бой?
   - Это... Это... - лейтенант не нашел что ответить. От недосыпов и напряжения последних дней кольнуло сердце.
   - Все-таки он попал в меня - подумал офицер. А впереди уже ясно различались городские окраины стремительно приближающегося Хайратона, последнего приграничного города Афганистана.
  
  

АЭРОДРОМ

Северный Афганистан, г. Кундуз, март 1981 г.

   Я стоял на аэродроме, ожидая борт на Кабул. Дул ветерок, перегоняя через взлетную полосу шары засохшей верблюжьей колючки. За колючей проволокой полевого аэродрома суетились афганцы вперемешку с верблюдами и машинами. Сочные дыни на лотке продавца обещали прохладу в этот по-летнему жаркий весенний день. Немного пообвыкнув, я уже понимал, что суета и спешка вызваны приближающимся "афганцем" - песчаной бурей или, как мы его звали, "песчаным дождем".
   Это грозило закрытием аэродрома и отменой всех рейсов.
   Всё заволновалось и пришло в движение, когда взлётной полосы коснулись колеса Ан-24 с афганской расцветкой и зелено-черными знаками. Самолет замедлил движение, развернулся и вырулил к месту посадки. В окне медленно двигавшейся машины виднелись лица экипажа.
   Эта часть военного аэродрома считалась гражданской и за плату выполняла пассажирские рейсы. Правда, их самолеты так же периодически сбивали, как и наши. То ли по ошибке, то ли умышленно - мы не знали.
   К только что остановившемуся лайнеру с работающими двигателями и чертящими еле заметные круги в воздухе винтами неорганизованно, с тюками, мешками и детьми спешили пассажиры. Все торопились, так как самолеты местных авиалиний летали нечасто и с перебоями.
   Все в этой войне казалось временным и случайным, каким-то нарисованным и картинно-строгим. Будто игра в тряпичные куклы с серьезными последствиями.
   Слева от нас, пересекая взлетную полосу и натужно пыхтя под большими тюками, бежали двое афганцев. Пытались проскочить под крылом самолета прямо к хвосту, где уже собралась очередь на посадку.
   Чрезмерная жестикуляция пилота с перекошенным лицом в окне закрытой кабины вызвала у меня удивление и непонимание происходящего... Все заглушал рев самолета, он же создавал общий звуковой фон.
   "Наверное, опоздают", - подумал я, глядя на двух выбивающихся из сил афганцев под взваленными на себя баулами.
   Лопасть самолетного винта расколола, как спелый арбуз, голову одного из них. Ноги, споткнувшись, еще продолжали нести по инерции тело, а руки без головы все так же цепко сжимали уже ненужные хозяину тряпки.
   Струя темно-красной крови вслед за замедлившей движение лопастью винта тонким фонтаном взлетела вверх, оставив красную полоску на фюзеляже.
   Недоуменно и разочарованно сквозь кровью залитое стекло иллюминатора смотрели глаза пилота. Тело пострадавшего упало на колени и с баулами в так и не разжатых руках грудью легло на теплый асфальт.
   Через пять минут трусцой прибежали двое солдат с носилками и с заранее приготовленным на них песком. У третьего их товарища в руках были веник и совок.
   Еще не отклеилось изнутри от стекла иллюминатора лицо пилота, а веник в руках солдата быстро и привычно мелькал по асфальту в легком облачке пыли, делая свое дело.
   И лишь когда по уже чистому в этом месте асфальту посыпали песком, двое солдат взвалили тело на носилки и так же трусцой убежали в противоположную от самолета сторону.
   Так и решилась судьба двадцать минут назад бегущих на посадку афганцев: одному в одну сторону, другому - в другую.
   А я стоял и думал, что это лишь начало моего Афганистана: одна дорога - в грузовой отсек уходящего в небо Ан-24, другая - в сторону мокнущих шестой день под дождем деревянных желтых ящиков ГРУЗ- 200, ждущих своей очереди в "Черный тюльпан".
  
  
  

МОСТ

Северный Афганистан. Март. 1982 г. г. Хайратон в 4 км от советской границы.

Глава 1. Хайратон

   Ночь, бесшумно скатившись с гор, накрыла своим пыльно-удушливым одеялом все, что здесь успело раскалиться за день на солнце: палаточный городок, речной порт и соседний с ним старый узбекский поселок - скопище низких, покосившихся глиняных строений из самана, которых и домом-то было трудно назвать. В этой беднейшей на Среднем Востоке стране все застыло в своем развитии на средневековом уровне, да так и сохранилось до наших дней. Не растратила себя во времени и господствующая здесь над всем религия - ислам.
   Небольшая часть населения существовала со своих наделов, выращивая рис и пшеницу. Летом сезонно пересыхали реки, и воду брали из озер-накопителей, образованных весной при ежегодном таянии горных ледников.
   Вода в пустыне - источник жизни, а смерть человека - всего лишь обыденная реальность. Поэтому убийство человека или нескольких человек здесь наказуемо штрафом, а за несвоевременный и дополнительный полив своего поля из общего озера - смерть.
   Другая часть населения - пуштуны - вела кочевой образ жизни, перегоняя скот по веками устоявшимся маршрутам Западного Пакистана и востока страны.
   Но большинство афганцев, как и их предки, выживали, выращивая и перепродавая наркосодержащее сырье - "чарс". Доля Афганистана на мировом рынке наркоторговли составляла: по героину 80-90%, по гашишу - 60-70 %. Что, в свою очередь, давало свыше 60 % ВВП страны. С чем ни одна страна мира и близко не могла конкурировать.
   Неожиданная экспансия советских войск в Афганистан разрушила "железный занавес" на южных рубежах нашей страны и широко, почти бесконтрольно, открыла ворота для небывалого притока наркосырья в СССР.
   Военные гарнизоны 40-й Армии, находясь в пустыне, нуждались буквально во всем.
   Из-за отсутствия морских, речных и железнодорожных путей вся нагрузка по снабжению громадной 120-тысячной армии была возложена на автоколонны, которые круглосуточно нескончаемым потоком шли через границу на перевалбазу Туркестанского военного округа в город Термез. (Точнее, его пригород Уч-Кызыл).
   Первое, что поражало каждого водителя такой колонны при въезде в этот заштатный узбекский городишко - был большой придорожный плакат. С него на вас с нескрываемой радостью, но в то же время и с азиатской хитринкой смотрел вождь всех пролетариев - В.И. Ленин. Впрочем, что это Ленин, доходило как-то не сразу. Все в нем было вроде, как и обычно, но, в то же время, что-то не так.
   Он был хотя и не в тюбетейке (значительная уступка и дань уважения столичной Москве и революционному Питеру), но все же с по-ленински хитрыми, и по-узбекски узкими глазами.
   Этим, правда, национальный колорит придорожного плаката не ограничивался. Обычный, по-европейски строгий ленинский костюм был лихо заменен пестрым бесформенным азиатским халатом. Что, очевидно, по замыслу художника, делало его ближе и роднее к широким узбекским массам.
   Такси в Термезе не ездили по заказам клиентов, как это принято везде, а обслуживали исключительно родственников таксиста, его близких и друзей.
   Маленькая термезская таможня была не в состоянии справиться с новым, не виданным ранее громадным потоком грузов, а выписанные из европейской части СССР на помощь таможенникам собаки-наркоманки могли работать лишь рано утром или поздно вечером, когда 50-градусная жара спадала.
   В Термезе быстро осели сотни наркокурьеров из всех уголков нашей страны, отслеживая и контролируя свои маршруты доставки наркотиков с юга и до самых глухих окраин СССР. По вечерам ими обычно были забиты все рестораны города. Большой популярностью пользовались "Заравшан" и особенно "Саехат" из-за фривольной танцевальной группы.
   Но больше всех от произошедших перемен в Термезе, в связи с вводом советских войск в Афганистан, страдали местные таксисты. Военные колонны из 40-й Армии, прибывшие в город из соседней воюющей страны, мало обращали внимания на такие мелочи как правила дорожного движения, наличие фар и поворотных фонарей. У военной машины могли вообще отсутствовать дверки (чтоб легко было выпрыгнуть в случае обстрела или падения машины в реку, обрыв), борта кузова и т.д.
   В случае столкновения с военной машиной судиться или взыскать деньги было не с кого. На следующий день после аварии такая колонна уже могла, загрузившись, снова вернуться на войну, где адресат или погиб, или "выбыл", или еще что-то...
   Поэтому, чтобы не рисковать, местные таксисты, увидев издалека головную машину встречной военной автоколонны, невзирая на крики уже опаздывающего на поезд пассажира, в панике шарахались в ближайший переулок, пытаясь хоть куда-нибудь спрятаться от этого бедствия. Это не всегда помогало. Были случаи, когда якобы "отставшая" от своей колонны машина, "затарившись" водкой, пытаясь догнать свою колонну, на большой скорости ошибочно влетала в такой глухой переулок и, не справившись с управлением, добивала там же спрятавшегося от нее предусмотрительного таксиста.
   Термез стал главными воротами в самую мощную по производству растительного наркосырья державу мира. Почуяв баснословные прибыли, в город прибывали все новые и новые представители криминального бизнеса. Это все вертелось вокруг новой главной артерии - дороги: Термез - Хайратон - Кабул. Именно по этой дороге началось первое бесконтрольное проникновение наркосырья в СССР с помощью военных автоколонн.
  
   Глава 2. Засада

Хайратон. Март. 1982 г. Перевалочная база 40-й Армии.

   Немного за полночь, на уткнувшуюся в полевой лагерь недостроенную железнодорожную насыпь ступил видавший виды турецкого производства и явно трофейного происхождения солдатский полуботинок.
   В такой наиболее практичной в пустыне обуви ходили лишь офицеры рейдовых батальонов и разведчики. Оба офицера, одетые в солдатскую форму, с полным боекомплектом и оружием направились на север от лагеря в сторону пограничного моста. Ношение офицерами солдатской формы было общепринятой практикой в 40 Армии. Но во время боевых действий это все же не могло ввести вражеского снайпера в заблуждение, который, как правило, безошибочно выделял офицера из общей солдатской массы, отдающего указания, переговаривающегося по радиостанции (штырь переносной рации солдата-радиста рядом с офицером был виден за километр).
   Оба офицера прошли около двух километров на север и, свернув с дороги, заняли рядом с ней место, которое присмотрели для засады днем раньше, при этом строго
   соблюдая звуковую и светомаскировку.
  

* * *

   Все живое в пустыне днем прячется в тень и надолго замирает. Лишнее движение - это шаг к обезвоживанию и последующей от него гибели организма.
   И совсем по-другому все выглядит ночью. Ночь в пустыне - это пора активных действий ее обитателей. Каждый выходит на охоту, чтоб забрать чужую влагу и кровь, пополнив свои запасы. Но каждый охотник в то же время и потенциальная жертва.
   Вся ночная жизнь в пустыне построена на звуках. Здесь нет общего шумового фона, как в средней полосе России или Европы, скрадывающей чьи-то чужие неосторожные шаги за шелестом листвы деревьев и кустарника. В пустыне найти жертву - значит уловить ее звук и определить затем по нему ее местонахождение
   Поэтому пустынный ежик точь-в-точь похож на нашего европейского, но отличается от своего собрата только длинными ушами. Если вы уловили в ночи чей-то звук, то это значит, очень скоро вы услышите и чьи-то предсмертные визги, хруст раздираемых костей и плоти. Остальные ее жители в очередной раз лишь зафиксируют очередную чью-то жизненную драму.
   Так же и человек, как бы ни заявлял о себе как о "хозяине пустыни", но, входя в нее, все равно живет по ее законам и правилам, точно сам не зная заранее, какая участь пустыней ему будет уготована.
   Засада, в которой находились оба офицера, была нелегальной и крайне рискованной. Нелегальной - потому что выход ночью без приказа "сверху" за пределы гарнизона приравнивался к уходу к врагу и предательству. Рискованной - так как днем все дороги и воздух находились под контролем советских блокпостов (стационарных и на бронетехнике) при поддержке вертолетов с воздуха. На ночь все советские войска уходили в свои полевые лагеря, обнесенные минными полями, а вся остальная местность переходила в безраздельное владение душманами до утра. Ночь - их время для передислокации и снабжения. Случайно натолкнувшись на их караван, при огневом контакте у этих двух офицеров уйти шансов практически не было. Но, тем не менее, оба офицера решились пойти на этот необоснованный риск.
   (За полгода до описанных событий). 149 Кундузский мотострелковый полк получил задачу выделить администрацию для вновь формируемой армейской перевалочной базы в Хайратоне. Согласно существующей в полку практике, офицера, получившего два ранения или контузии, стремились перевести из воюющего подразделения в небоевое. Так старший лейтенант Седых, вернувшись в полк после госпиталя и второго ранения, из своего рейдового батальона попал на перевалбазу. Что в полку воспринималось почти как отправка на курорт.
  

* * *

  
   Прошел час в засаде и, казавшись безлюдной, пустыня ожила. Со стороны моста через Амударью в сторону лагеря засемафорили цветные огоньки. Они подавались фонариками сериями и через небольшие интервалы. Так же внезапно они прекратились. С лагеря им ответила такая же серия. И снова ночная пустыня стала казаться обманчиво-безлюдной.
   Офицеры тихо переговаривались.
   - Что будем делать? - спросил более молодой из двух офицеров, лейтенант.
   - Ждать. Наверняка прошел запрос с моста в лагерь об обстановке, - ответил старший лейтенант, командир роты.
   Прошло еще двадцать минут ожидания, и мимо них, не замечая засады, в сторону моста ускоренным шагом прошли две вооруженные тени.
   - Пусть затарятся, минут через сорок вернутся с "грузом".
   - Как ты планируешь их ночью задержать? Примут за душманов, откроют огонь, положим друг друга, нас ведь два на два.
   Старший лейтенант не ответил. Помолчали. После длинной паузы лейтенант спросил:
   - Послушай, а как вообще могло так выйти, что мы ночью охотимся за своими солдатами? Ведь два года мы с ними вместе воевали плечо в плечо? Одну кашу из котелка ели. Жизнь друг за друга не берегли... Что между нами произошло? И почему так стало?
   - Что стало, спрашиваешь?.. А стало вот что: два года мы вместе воевали по приказу Родины, без денежных премий (Справка: первые выплаты за ранения и контузии начались с конца 1982 года. До этого факт боевых действий в Афганистане СССР не признавало), без выгоды для себя, просто выполняя приказ Министра Обороны и Правительства в силу того, что мы военнослужащие. Да нас, в общем, никто и не спрашивал, хотим мы воевать или нет. Вопрос стоял так - или два года тюрьмы и сорванные погоны, или "отдай долг Родине и выполни ее приказ". Именно этим военный человек и отличается от гражданского. Человек на гражданке живет ради себя и своего материального благополучия. Для него "долг Родине" слишком абстрактные слова, оторванные от реальности. Он по своей сути эгоист, в чем я ему, наверное, и завидую.
   - Чем мы от них отличаемся, умирая здесь? Мне не хочется верить, что Родина послала нас сюда на войну умирать зря... В голове у меня это не укладывается. Может, мы не все знаем? Так и любой наш солдат, идя в бой, не знает всего замысла операции, в отличие от офицера. Но я верю, что "наши южные рубежи в опасности", раз так говорит правительство. И они... Наши солдаты тоже верили нам... А дальше с ними произошло вот что. На смену юношескому порыву и романтике - "быть участником большого дела для Родины" - пришли реалии войны... Болезни, смерти стали размывать их веру. Гибель жителей в кишлаках, где даже подростки стреляют тебе в спину, лишила уверенности в том, что ты делаешь правое дело... Стали рождаться сомнения. После гибели твоего лучшего друга ты уже просто мстишь без всяких идеалов, зная, что точно так же погибнешь завтра или послезавтра на чужбине сам. А потом ты вдруг замечаешь, что война превратилась в обыденную грязную работу, сжигающую душу и разрушающую тело.
   - Нельзя на войне убивать и не терять при этом чего-то важного в своей душе - это процесс перерождения. В душе нарушается природное равновесие, оголяется психо-эмоциональный каркас личности, меняется ее мировоззрение на мир. Наступает деформация личности. Привычный мир становится чужим, а к другому надо еще заново приспосабливаться. Но самое страшное на войне - это безверие, оно толкает на употребление нар коты, и ты начинаешь жить одним днем. Это все был их первый надлом... А потом наши бойцы стали получать письма от бывших однополчан с гражданки. И они им сказали - "вас здесь не ждут"!? Отправляли на войну всей державой под звуки оркестров, а приехал с войны 20-летний калека без ног и узнал, что то, что с ним произошло, всего лишь его личные проблемы, и он всем обременителен, и вообще пора ему иметь совесть... и никого не донимать со своими дурацкими проблемами... Дали тебе 67 рублей пенсии - вот и строй на них всю свою нерастраченную будущую жизнь как сам знаешь. Вот после этого вера у наших солдатиков и приутихла, задумываться они стали о своем будущем... Теперь же два года войны у всех позади и до дембеля остался месяц-полтора. Что они привезут домой матери - лихорадку с малярией, нервы, издерганные после контузии, да, может, медальку, если дадут. И говорить со своими односельчанами они будут уже на разных языках, и долго не понимать друг друга...
   - А мы с тобой как же, из другого теста?
   - Мы с тобой, Ваня, действительно, - другое дело. Мы люди казенные, "царевы люди", приспосабливаться под гражданку не спешим... и верим, что если уж доживем до старости, "то держава в обиду за добрую службу не даст"... да и выгоду потому от войны не ищем.
   - Так ты считаешь, что наши пацаны виновны, что незаконно на "деньгу покусились"?
   - Да не виновны они по большому счету, что за деньгой погнались, потеряв веру в порядочность государства, а мы с тобой ему еще слепо верим. Не в этом дело. Понимаю я все, у самого душа изболелась. И не поэтому мы сейчас с тобой в засаде. Время само все расставит по своим местам. Но одно я тебе отвечу наверняка. Когда в моей роте один солдат размахивает перед лицом офицера сберкнижкой с суммой в пять "Жигулей", положенных ему на счет в Термезе за последний месяц работы на контрабандистов, и при этом отказывается выполнять его приказ, а их окружают такие же, как он. То пока я здесь командир роты, я не позволю бывшим солдатам превратиться в шайку бандитов, кинувшихся за наживой. Бардака в моей роте, замешанного на ошибках заплутавших политиков, не потерплю. Да и что они в Союз тянут? Игрушки для детей? - нет, наркоту. Скольким людям она жизни поломает? Не должны мы этого допустить. Вот потому мы с тобой, Ваня, с ними и по разные рубежи огня, хотя вместе и отвоевали два года.
   Разговор утих сам по себе. Оба задумались. Со стороны моста вскоре стали заметны две фигуры, тянущие на плечах мешки
   - Водку прут.
   - Пусть дотащат до поселка. Там проход есть - его не обойти. Ты сейчас обходишь кишлак с тыла и станешь с противоположной от нас стороны. Я выжду немного, пока они подойдут, и займу позицию с этой стороны. Услышишь шорох в ночи - я дам сигнал филина, хотя они здесь и не водятся. Но если ответа нет - значит чужие. Будь готов открыть огонь. Все понял? Расходимся.

Глава 3. Ящик Пандоры

(За год до описанных событий).

Москва. Февраль 1981 г.

Расширенное заседание Военной Коллегии

Министерства Обороны СССР.

Присутствуют курирующие МО, КГБ, МВД,

Члены Политбюро ЦК КПСС.

   В зале, где проходила военная коллегия, воцарилась гнетущая тишина. Большинство присутствующих находились перед нерешаемыми проблемами, возникшими в 40-й Армии. Но главное и непонятное заключалось в том, что никто не мог ответить на вопрос - почему планируемый мирный поход (под гарантии афганского правительства о неучастии советских войск в боевых действиях), перерос в войну с населением, что уже никак не вписывалось в оказание ему "интернациональной помощи" или другие какие либо приемлемые идеологические рамки.
   Из выступления Маршала СССР, Начальника Генерального штаба СССР Огаркова Н.В.
   - Ввод Советских войск в ДРА, как и предупреждал Советское руководство Генеральный штаб СССР, не привел к ожидаемому спаду вооруженного сопротивления оппозиции... правящему демократичному режиму, на что надеялось наше руководство, оказывая военную помощь афганской революции. Советское руководство переоценило возможное влияние самого фактора ввода в ДРА Ограниченного контингента Советских войск (ОКСВ). Оно недостаточно учло тот факт, что в результате многовековой борьбы с различными завоевателями в сознании каждого афганца прочно утвердилось представление, что иностранные войска, вошедшие в страну, пускай даже с самыми благими намерениями, - это иноземные оккупанты, с которыми надо бороться... и что было очевидно каждому жителю ДРА.
   В связи с экстренным доукомплектованием частей и соединений за счет республик Средней Азии первоначально в составе советских войск, введенных в Афганистан, был большой процент военнослужащих узбеков, таджиков, туркменов. На первый взгляд воины данных национальностей должны были найти большее понимание у родственных народностей Афганистана, однако на деле это имело обратный эффект. Пуштунские племена, ставшие ядром и основой мятежного движения, исторически враждовали с нацменьшинствами севера в своей собственной стране. Появление в Афганистане иностранных представителей этих национальностей явилось только дополнительным фактором возбуждения их шовинизма.
   До ввода советских войск сопротивление Кабулу носило очаговый характер по всей стране, с вводом войск произошло объединение всех оппозиционных сил под единым политическим и идеологическим лозунгом - призывом к священной войне - "джихаду" - с неверными, что нашло поддержку у большей части населения.
   Из выступления начальника Главного Политического Управления МО СССР генерала армии Епишева А.А. "Об ошибках правящей партии НДПА в проведении внутренней политики, аграрной реформе, реформе армии".
   -...произведена раздача земли крестьянам, минеральные удобрения, зерно. Также предоставляются кредиты на закупку сельхозтехники и инвентаря. Но это вызывает массовый отказ, так как крестьяне считают, что "...аллах уже один раз поделил землю", и никто не вправе заново после него делить.
   -...партией НДПА на местах допускаются перегибы, а именно: аресты мулл и даже их расстрелы на глазах у прихожан перед мечетью. Эти действия все больше противопоставляют мирное население власти в Кабуле и советским войскам, которых беднейшие слои первоначально встретили дружески.
   -...в афганской армии растет количество дезертиров, уходящих к врагу с оружием в руках. Информация о совместных боевых действиях с афганской армией тут же становится известной противнику, что снижает от нее эффект, а в ряде случаев делает такую операцию бессмысленной.
   -...особое беспокойство вызывает умышленное широкое распространение среди военнослужащих40 Армии наркотиков. Все дуканы, магазины и лавки под страхом смерти обязаны в продаваемую продукцию советским военнослужащим включать стоимость "чарса", прилагая его к покупке. В случае отказа от "чарса" покупку не совершать. За последний месяц по этой причине сожжено и убито в провинциях...
   -...но особо, я бы сказал, не терпящей отлагательства проблемой является проблема завозимого наркосырья в СССР с помощью отдельных военных автоколонн 40-й Армии.
   С этой целью ГлавПУР предлагает:
   1. Начать строительство через Аму-Дарью нового авто железнодорожного моста.
      -- Проложить по территории ДРА 4-километровую железную дорогу до ближайшего населенного пункта - Хайратон.
      -- Создать в Хайратоне армейскую перевалочную базу для нужд 40 Армии уже буквально сегодня, начав возводить для нее боксы.
   Таким образом будет пресечена отрицательная практика, хотя и вынужденная на первом этапе ввода войск, массового использования автоколонн с их пересечением государственной границы. С завершением строительства моста через Аму-Дарью все автоколонны будут курсировать только по территории Афганистана, а поставку боеприпасов, продовольствия, оружия и прочего станут осуществлять две бригады одного эшелона по 4-км железнодорожной ветке: Термез - Хайратон - Термез под контролем соответствующих органов.
   Южная граница СССР с ее внезапно возникшей наркопроблемой превратилась для Советского Союза в истинный "Ящик Пандоры".
   Предложение Главного Политического управления СА и ВМФ было утверждено на Военной Коллегии и начало реализовываться. С двух берегов Аму-Дарьи пошло встречное строительство моста. При этом на противоположный афганский берег был на время строительства моста вынесен советский пограничный пост.
   Все наркокурьеры, понимая, что в ближайшее время произойдет сокращение количества автоколонн, а за этим и их отмена, начали перестраивать свою работу, сконцентрировав свое внимание на рабочих строительных бригадах моста. Вскоре через строителей моста и "ничего не замечающих" пограничников они вышли на солдат перевалбазы, которые за солидное вознаграждение от контрабандистов взялись таскать водку от советского пограничного поста на афганской территории в ближайший афганский кишлак. Для 40-й Армии действовал "сухой закон", и цена бутылки водки доходила по возрастающей на юге до 350-400 афгани, то есть наших 40 чеков (цена в Союзе одного чека тогда составляла около 2.15-2.30 рубля), обратно тащили "чарс", килограммовая лепешка которого в Союзе стоила до 2000 $. В мешок помещалось 20-30 кг.
   Глава 4. Мост

Хайратон. Март. 1982 г.

   Когда напарник командира роты лейтенант растворился в ночи, офицер выждал расчетное время и направился к запланированному месту перехвата двух солдат.
   Охота человека на себе подобных не может быть понятна "человеку диванному", тихо живущему в многоэтажке.
   В повседневной суете человек больше осознает себя не как обособленную личность, а как составную часть общего людского потока. Толпа всех обезличивает и стирает грани между людьми. И совсем иное поведение человека на войне, ночью. Здесь в нем всплывают все дремлющие ранее инстинкты, заложенные природой за тысячи и миллионы лет его эволюции. Инстинкты - вовсе не коллективный инструмент, это опыт выживания индивидуума.
   Только ночью, в ожидании опасности или же на краю гибели, начинает интенсивно работать интуиция - результат работы мозга на бессознательном уровне, считывающем помимо воли человека и перерабатываемом всю получаемую информацию об окружающей его среде. И если только в памяти всплывет хоть какая-либо отрицательная ассоциативная информация, то мозг сразу выдаст человеку команду - "Будь осторожен, опасность!". Не думающий об этом человек будет слегка удивлен, но, как правило, насторожится. Это и есть интуиция!
   "Человек диванный" растерял ее, прельстившись на блага цивилизации и получив взамен от нее всего лишь букет новых заболеваний.
   Старший лейтенант скорее не шел, а осторожно крался, периодически останавливаясь и вслушиваясь в ночь. Он больше полагался не на свой автомат, а на осторожность и твердо усвоенные за два года войны ее незыблемые законы... Важно поступать непредсказуемо... Никогда не возвращайся назад дорогой, которой пришел - наткнешься на мину или ловушку... Места, которые не обойти, - брод, мост... - проходи не сразу, а выждав длительный период времени и предварительно долго наблюдая за противоположной стороной.
   ...Лучшее время для засады - непогода, дождь, буран. Сегодня - луна, хуже не придумаешь. В такую же ночь в засаде погиб его лучший друг на своей последней операции - Виталя Гэрник. Это было за несколько дней до его возвращения в Союз.
   ...Прогнозируемость твоих действий - ключ к твоей гибели... В ночи можно играть лишь на опережение.
   - Откуда в нас столько "звериного"? Почему именно на войне это проявляется более обостренно? - думал старший лейтенант.
   - Как часто после боевых действий он был удивлен тонкости оболочки цивилизованности человека. Почему здесь после боя я снова человек, а там во время боя во мне было больше звериного? Где я настоящий? Там, где эти звериные инстинкты в бою помогли мне выжить и благодаря чему сейчас я жив, где в двухнедельной рейдовой операции по "зачистке кишлаков" веду полуживотный образ жизни, соблюдая гигиену дикаря. Или там, где мы делаем вид цивилизованного общества, важно рассуждая о морали?
   - Что это? Гримаса природы или наша суть? Не каждый знает, что ждать от своей души в сумеречном ее состоянии, и на какие животные поступки готов "Венец природы" - самое жестокое из известных животных.
   Старший лейтенант, учитывая небольшую луну, понимал, что движение по открытой местности выдаст его, поэтому он направился в сторону афганского поселка не по прямой, а под прикрытием тени от железнодорожной насыпи, где со стороны на ее фоне различить фигуру человека в лунную ночь было невозможно. Тревожили смутные нехорошие предчувствия по поводу чего-то до конца не осмысленного, вспомнились недавние записки с угрозами от контрабандистов: "Ты будешь девятый в вашем полку офицер, убитый в спину".
   Попытки некоторых его солдат заработать денег, сотрудничая с контрабандистами, расслоила весь коллектив и довела напряжение во взаимоотношениях между офицерами и солдатами до критического. Что-то надо было срочно предпринимать. В воинском уставе такая ситуация не предусматривалась, и Седых решил бороться с этим явлением на свой страх и риск, путем перехвата самой контрабанды, лишая возможности разбогатеть на этом своих солдат... Все это менялось в дукане на сигареты, овощи, фрукты. Всего он таким образом уже пресек 9 ходок своих солдат, что привело к заметному снижению напряжения в коллективе, хотя и оставляло привкус незаконности от всего происходящего. Но решая внутренние проблемы дисциплины в своем воинском коллективе и срывая поставки контрабандистов, Седых вынужденно блокировал их деятельность, что не было самоцелью. До замены из Афганистана ему оставалось менее двух месяцев. В этот же день что-то внутри его беспокоило по-иному и не укладывалось в привычную схему.
   Старший лейтенант преодолел путь вдоль насыпи и приблизился к месту, где она обрывается. Там он и решил ждать для перехвата своих солдат. Успокоившись, что добрался без приключений, он немного расслабился. Солдаты еще далеко, и их придется подождать.
   Прошло мгновение, как только он остановился, и тут же рядом с позвоночником в спину, с силой, не рассчитанной на темноту, больно уткнулся чужой автомат, а в ничем незащищенный бок уперся второй.
   Озноб пробежал мелкой дрожью по спине, отдался сухостью во рту. Безнадежно и неожиданно ослабли вдруг колени. Внутри стало горячо и противно от животного страха. Съежилась и скукожилась кожа на спине, одновременно делая ее бесчувственной в ожидании удара.
   Под усилием невидимой в ночи чужой руки ствол автомата потянуло вниз и в сторону одновременно, выворачивая его из рук.
   - Ну все, все... - миролюбиво-примиряюще, как разводящий в песочнице неразумных малых детей, сказал взрослый, еще не старый, голос.
   - Все!... - уже более резко и уверенно повторил он, окончательно вывернув ствол из рук, отнимая последний шанс к сопротивлению, а с ним, возможно, и жизнь.
   В голове одновременно и лихорадочно мелькали сотни мыслей...
   - Но я же два года этой войны управлял сотней бойцов, распоряжаясь их жизнью, и ни разу не допустил серьезного просчета. Как я мог не заметить засаду? Неужели?!.. ничего нельзя исправить... такую малость, такую досадную ошибку? Ведь я...
   - Да брось ты... - отвечал внутренний голос. - Чем ты лучше тысяч других, что были до тебя? И какая разница - погибнуть по большой ошибке или мелкого недосмотра?.. Его цена все равно одна - твоя жизнь. - Но все-таки так глупо...
   - Все, это рубеж. Возьми себя в руки. Шансов нет, ты бы другому шансов в такой ситуации ни одного не оставил. Твоя жизнь - сожженная спичка. Все, что ты теперь можешь, - это не заставить стыдиться за тебя твоих (уже бывших) боевых товарищей. Это тяжело... но это все, что ты теперь реально можешь. С этим пониманием наступило какое-то внутреннее опустошение... На губах остался привкус нереальности происходящего.
   - Жизнь и смерть - вечный конвейер бытия. А ты в нем - уже теперь ничего не значащая и выбракованная чьей-то рукой заготовка. Впереди у тебя вечная бездна тьмы, тлен и мрак полураспада ткани, минеральной формы существования.
   - Один раз за миллиарды лет ИСТОРИИ ВСЕЛЕННОЙ тебе был дан шанс жить, других случаев твоего существования во вселенной больше не будет, мир будет жить и дальше еще миллионы и миллионы лет, но... без тебя...
   - Но если ты умрешь недостойно, твоим боевым товарищам будет стыдно за тебя. За твоими плечами уже вечность... не позорь их... Сделай им эту последнюю услугу, это тяжелее всего, что ты делал до этого. Последние минуты твоего биологического существования... твое "я" изымается из оборота жизни...
   - Чем была для тебя эта форма "белкового существования"? Или по-научному - "жизнь" ?????
   - ...Внутренне я готов. Минута слабостей, положенная висельнику, прошла. Все. Слабости больше меня не коснуться.
   Звякнул о землю расстегнутый чужими руками офицерский ремень с гранатами, флягой, боеприпасами. Чьи-то чужие пальцы побежали по ремням и пряжкам, расстегивая их и все сбрасывая на землю. Чей-то голос с явным узбекским акцентом радостно лепетал о большом улове магазинов с патронами. Обысканный, с вывернутыми как у покойника на поле боя мародерами карманами, стоял разоруженный офицер, обескуражено пытаясь осмыслить произошедшее. С ним с безопасного расстояния из темноты вдруг заговорил хриплый, надтреснутый, с нотками назидания, голос:
   - А ведь ты, наверное, и не знаешь, что мы за тобой уже как две недели охотимся. Ночи не досыпали. Времени до сдачи моста осталось месяц, может чуть больше, а ты как с цепи сорвался, мешать больно сильно нам стал. Ведь по-хорошему тебя предупреждали: не трогай своих солдат, пулю получишь. А ты не унимаешься. Ай-ай-ай как нехорошо... Нам дело портишь, солдат своих обижаешь, дети они еще, бесплатно за твою страну кровь пролили на нашей земле, много невинной крови... сами гибли. Но мы зла на них не держим, это Москва виновата, а не они. Мы их простить готовы... пусть нам немного помогут, а мы их отблагодарим - денег каждому, кто на нас работает, на хороший дом дадим, машину...
   - Так чего же ты лезешь? Сам бесплатно воевал, карманы домой пустые повезешь?.. Ай-ай-ай как нехорошо выходит. Не интересно мне было просто так тебя убить, издалека мог. Горячий, ты совсем не бережешься. Днем по дуканам один ходишь, а там моя сила... Но я поговорить с тобой хотел, может и сговоримся. Добрый, видно, совсем стал... Послышалось чье-то хихиканье в стороне, пятого, до сих пор ничем не обнаружившего себя ранее человека...
  
   - Так ты обещаешь, - обратился хриплый голос к офицеру, - больше не трогать твоих солдат с моим товаром, если я тебе ханский подарок сделаю - снова жизнь подарю?
   А оружие? - впервые заговорил офицер.
  
   - О, заговорил. Значит, торги начались, просить за себя будешь? Да..., а то гордый такой здесь стоишь.
   - Нет, это война, а все твое оружие - трофей победителя, - продолжал назидательно голос из темноты.
   -Тогда... нет... просить не буду. Лучше смерть, чем трибунал от своих за сдачу оружия.
   - Ах, какой гордый, умереть вправду не боишься или только притворяешься?
   - Хасан, - наконец заговорил кто-то из темноты, - Давай отойдем посоветуемся. Время уходит.
   Отошли на 20-30 метров, начали совещаться. Их диалог был хорошо слышен в ночной тишине, но перебить их из оставшихся с офицером контрабандистов никто не посмел.
   - Хасан, не горячись. Этого убьешь - другой на его место придет, может и еще хуже будет. Введет режим более жесткий, вообще ходки за "речку" прекратятся. А за убитого офицера нам мстить начнут, мы-то уйдем, а пострадают афганцы из поселка и торговлю с нами прекратят. А времени нам осталось месяц всего один, и строительство моста завершится, пост пограничный с афганского берега в Союз вернется - совсем плохо будет. А деньги ведь нам всем нужны. Видишь, он торговаться с нами начал, значит можно с ним договориться, а значит и спокойно работать сможем. Стоит ли это одного несчастного автомата?.. Подумай, Хасан, в тебе сейчас говорит обида твоих предков, пострадавших от "шурави"*, а не голос разума, успокойся. Пусть будет всем хорошо.
   - Наби, а ты что скажешь? - спросил Хасан у третьего.
   - Отдай русскому автомат с одним пустым магазином, возьми с него слово. Не согласится - убей, - желчно-жестко проговорил третий.
   Офицер впервые присутствовал на совете, где решалась его жизнь, и слышал каждое слово. Ощущение иррациональности и дурного спектакля. Нутро стала захлестывать постстрессовая эйфория. - Не расслабляйся, - говорил он сам себе. - Им веры нет. За два года войны ты видел, что делают с пленными. Хоть одного ты видел, чтоб целым вернулся из плена?.. Нет, даже и не слышал о таком... Да, это все-таки не басмачи, с которыми ты воевал, но чем контрабандисты лучше? Им веры нет.
   Прошло время, и трое человек вернулись огласить свой приговор.
   А через 10 минут, все еще не до конца веря в свое освобождение, с автоматом и одним пустым магазином, без гранат и всех подсумков, став еще более седым и ежесекундно ожидая выстрела в спину, старший лейтенант пошел в сторону базы.
   - Только не торопись, и не ускоряй шаг - уговаривал он сам себя, - иди медленно, они следят за тобой и хотят верить, что ты их боишься.
  

* * *

  
   Прошел месяц. Офицер сдержал свое слово и больше ни разу не вышел на ночную засаду, чем изрядно удивил своего напарника лейтенанта, так и не узнавшего, что произошло с его старшим другом.
  

* * *

  
   12 мая 1982 года, мост торжественно был сдан в эксплуатацию.
   Это событие широко освещалось в советской прессе и телевидении.
   В те дни общесоюзная газета "Комсомольская правда" в своей статье на первой странице "И соединились два берега" писала: "Транспортный переход - автомобильно-железнодорожный мост через пограничную реку Аму-Дарья - соединил берега дружественных государств - Советского Союза и Демократической Республики Афганистан. Казалось, все рассчитано и выверено: для сооружения такого моста необходимо четыре с половиной года. Таковы нормативные сроки, но мостостроители республиканской ударной комсомольской стройки внесли в расчеты свои коррективы: возведение моста завершено досрочно, за два с половиной года... С нового моста, названного "Дружба", начинает свою историю первая в ДРА железная дорога.
   "Этот мост соединил еще более прочными узами наши сердца, сердца наших народов", - подчеркнул в своем выступлении на митинге Генеральный секретарь ЦК НДПА, Председатель Реввоенсовета ДРА Бабрак Кармаль.
   Главный механик порта Хайратон М. Захир и монтажник 32-го мостоотряда М. Джалилов заявили, что новый мост станет еще одним ярким символом братства и непоколебимой дружбы между трудящимися двух соседних стран.
  
   Под бурные аплодисменты... Б. Кармаль и Ш.Р. Рашидов разрезают алую ленту. По мосту "Дружба" идет первый железнодорожный состав... Члены делегации двух стран переезжают по мосту из Термеза на афганский берег Аму-Дарьи в порт Хайратон, где состоялся митинг. Члены советской и афганской делегаций осмотрели большой комплекс сооружений, возведенных с помощью советских строителей и предназначенный для обработки грузов, первую в Афганистане железнодорожную станцию "Хайратон", электростанцию, складские помещения".

Наш корреспондент В.Ниязматов.

Термез - Хайратон - Термез. 12 мая 1982 год.

(газета "Комсомольская правда" от 13 мая 1982 года. N110(17416).

   Через неделю Седых пришла замена из Союза и он покинул Хайратон.
   Его сменщиком оказался капитан, начальник клуба из Кушки. Не имеющий опыта работы с людьми, слабый по поводу выпивки, без опыта боевых действий, он вызывал большие сомнения в возможности удержать дисциплину на перевалбазе.
   Передавая ему перевалочную базу, старший лейтенант Седых дал совет:
   - Не ввязывайтесь в войну с контрабандистами и не ведите с ними общего дела.
   - Хорошо, - беспечно ответил капитан, видимо не совсем понимая, о чем идет речь.
   Получая новое назначение из Афганистана в Союз, и уже оформляя документы на убытие, старший лейтенант Седых присутствовал на одном из своих последних совещаний офицеров в полку. С удивлением при обычном еженедельном зачтении приказов он услышал знакомую фамилию. Фамилия его сменщика по перевалочной базе была зачитана в списке лиц, осужденных судом военного трибунала "за контрабанду наркотиков". Срок - 10 лет.
   Ввод войск в Афганистан стал последним крестовым походом на Восток, превентивной битвой христиан с мусульманами перед массированным и окончательным наступлением последних. Афганские исламские фанатики видели в этой войне противоборство Христа и Аллаха. Кабульские дуканщики говорили: "Русский солдат всегда шел с севера на юг. Теперь он впервые уходит с юга на север. И он будет отступать все дальше и дальше. Аллах свидетель".
   "...возможность потери СССР своих южных мусульманских республик вынудила Советскую Армию войти в Афганистан в 1979 году", - говорил Александр Хейг, бывший госсекретарь США.
   Исламский мир все более настойчиво стучится в нашу дверь.
   Сегодняшний мир уже реально стоит перед смертельной проблемой, - борьбой с исламскими фанатиками-террористами, и пока никто точно не знает, как с этим эффективно бороться...
   Одним из самых печальных итогов афганской войны явилось широкое и массовое умышленное (!) распространение противником среди наших военнослужащих наркотиков и последовавшая затем их зависимость от него. Это было одним из наиболее коварных видов оружия, применяемого против нас. Через эту войну прошло свыше 600.000 человек. Именно с событий, описанных выше, началось широкое проникновение наркотиков в СССР. Сегодня наркомания, к сожалению, стала обыденным явлением, хотя между теми событиями и сегодняшним днем прошло всего 23 года. Это не может не заставить задуматься....

НОЕВ КОВЧЕГ

Северный Афганистан. Хайратон. Весна 1983 г.

   Третий день уныло и безнадежно выла песчаная буря, наводя на всех тоску. В палатке, где жили офицеры и прапорщики перевалочной базы Афганистана, пили третий день.
   На спинке каждой койки у изголовья свисали автоматы. Через 2-3 спальных места под кроватью лежали ящики с патронами и гранатами.
   Куда-то исчезли надоедающие всем своим нахальством стайки цветных попугайчиков, сидящие обычно, словно воробьи, на растяжках палаток. Перестали прыгать тушканчики, попрятались в песок суслики.
   Ни одно природное явление, известное мне, не было столь контрастно. В ясный солнечный день широкой стеной на лагерь надвигалось буро-коричневое облако, будто след от скачущей по барханам конницы. При этом вверху и на флангах было ясно и чисто.
   Через несколько минут все пространство нашего палаточного городка захлестнули тугие потоки песчаного ветра с верблюжьей колючкой и мусором вперемешку.
   В офицерской палатке сразу стало темно. Вслепую, на ощупь по стене, включили свет. Из включенного магнитофона звучало: ...Неси меня, соломинка, неси, когда вокруг шторма в 12 баллов... Пугачева пела в атмосфере мрачной обреченности, царившей в палатке. Эту уязвимость (в случае нападения на лагерь) не понимали неопытные солдаты и свыше 20 прапорщиков, прибывших из Союза в командировку в качестве начальников продовольственных складов, а по своей сути сугубо гражданских людей в военной форме. Их семьи были в Термезе, о войне они ничего не знали и басмачей видели лишь в кино.
   Лагерь только строился, не было колючей проволоки и положенного противопехотного минного поля вокруг него. Оборона строилась на визуальной связи часовых и их способности обнаружить противника и вовремя принять меры. Внешнее кольцо лагеря прикрывала танковая рота, что звучало грозно в устах докладывающего наверх начальства. В действительности разбросанные с интервалом в 300-400 метров друг от друга 10 танков с закупорившимися в них от пурги экипажами с усиленной дальнобойной оптикой были совершенно слепы и изолированы от внешнего мира почти полутораметровой броней.
   Но все это понимал исполняющий обязанности начальника лагеря старший лейтенант, у которого за плечами были 1.5 года войны по кишлакам в составе рейдового батальона. О зыбкости обороны он молчал, скрывая от солдат и прапорщиков реальную опасность, боясь паники и потери контроля над ситуацией.
   Следует учесть, что личный состав перевалочной базы был в спешном порядке сформирован за три дня со всего Афганистана. Из девяти воюющих полков численностью по 2500 человек отобрали по 30 солдат и сержантов и по одному офицеру.
   Умудренные опытом командиры отправили на полгода в командировку самых недисциплинированных солдат, переложив свои проблемы на чужие плечи. Недостающее количество людей добрали из необстрелянного и необученного пополнения. Сюда же попали и "неудачно" зарекомендовавшие себя в первых боях. Из Пули-Хумрийского полка - прибыли в одной команде офицер и солдат, стрелявший в него во время боя, но промахнувшийся. Офицер тогда после боя при всех пообещал в следующем бою пристрелить его за "невыполнение приказа", а тот, в свою очередь, пообещал не промахнуться еще раз в бою.
   Многих "неудачников", неугодных командирам, или же больных по отдельности можно было понять, но когда их собрали в одном месте в группу из 200 человек, ситуация становилась критической. В случае их посадки на корабль в судьбе такого судна я не сомневался. И в том, что такой "Ноев ковчег" пойдет ко дну, тоже.
   Выйдя из палатки и ничего не видя в двух метрах из-за песка, проносящегося мимо, лейтенант спросил у невидимого дневального, обязанного стоять под караульным грибком:
   - Дневальный! Стоишь?
   - Стою, товарищ старший лейтенант.
   -То-то же, стой... - в пургу довольно сказал офицер.
   Телефонной связи с постами нет. Сигнал - выстрел. Если тишина - значит часовой или жив, но спит, или его уже "вырезали", - зло и логично добавил про себя внутренний голос. Выстрела все равно не будет.
   - Что за чепуха? - сплюнул лейтенант. - Ему, часовому, каждые пять минут палить в небо тогда надо, - размышлял про себя офицер. - Но этих пяти минут все равно басмачам хватит, чтобы преодолеть расстояние в 400 метров от наружных постов часовых до палаток лагеря и вырезать весь личный состав.
   Да, на месте басмачей пропустить такой удобный случай и не напасть на наш необорудованный лагерь просто глупо. За более чем двухлетний период пребывания в Афганистане впервые песчаный дождь идет третий день подряд. Какой же выход? Что сделать, чтобы помочь часовому и зря не "дергать" людей?
   Как бы там ни было, а капитан на этом "Ноевом ковчеге" ты.
   Две короткие автоматные очереди вблизи разорвали вой бури. Не спящие семь человек поднялись со своих коек. Все прапорщики необстрелянные, атмосферы боевого подразделения я так и не успел создать. Перевалбаза не для этого предназначена...
   Застегивая на ходу сумку с магазинами, снаряженными патронами, лейтенант взял в руки висевший на койке автомат, спросил, мало на что надеясь:
   - Кто со мной?
   Это был не приказ, хотя формально офицер на это имел право.
   Увидел то, чего никогда бы не было в боевом подразделении. Все промолчали!
   - Есть ли в этом и моя вина? - думал, выходя из палатки.
   С оружием возле грибка у командирской палатки стоял сержант, дежурный по батальону, а с ним двое солдат-дневальных.
   - Все трое со мной, - кивнул лейтенант им и поспешно, почти бегом, направился в сторону стреляющего часового. Что-то тут не так, подсказывал ему боевой опыт. По его прикидкам часовой так долго продержаться не мог. Если это нападение, то оно должно быть беспощадным и стремительным, как удар кобры, иначе оно теряет смысл. Если бы нападавшие подкрались незаметно, что было бы легче в такую пургу, то часовой (если лагерю повезет), успел бы в лучшем случае выстрелить или дать очередь. Все. А он вел огонь уже больше минуты.
   По мере приближения к часовому и месту стрельбы двое солдат стали слишком явно отставать, а сержант балансировал между ними и офицером, рассеяно наблюдая за столь откровенно демонстрируемой трусостью подчиненными.
   Заметив это, лейтенант крикнул сержанту: "Не отставай от меня!". А про себя добавил: "Хоть сержант чего-то стоит. Ведь боя еще не было".
   Отсутствие ответных очередей и нелогичная живучесть часового успокаивающе подействовали на лейтенанта. Не понимая законов боя, трясся от испуга сержант, все же нашедший в себе мужество не бросить офицера, поспешившего на выручку часовому.
   - Чего палишь в белый свет, как в копеечку?
   - Заяц! - бодро-успокаивающе спросил лейтенант. Часовой радостно, как потерянный и вновь нашедший хозяина щенок, наконец осознавший, что спасен, чуть ли не вилял хвостом. Обрадовался на заслуженную ругань, как на похвалу, тыча в сторону барханов рукой, отвечал:
   - ...Там люди... я спрашиваю, а они ближе... ближе...
   - Так бы они и молчали, если бы это были люди, а не твои галлюцинации от страха... - внимательно всматриваясь в буран и ничего не видя, продолжал лейтенант.
   - Ты хоть стрелять умеешь? В смысле хоть попал-то? - ничего не видя, по инерции продолжал офицер.
   Сильный порыв ветра бросил в лицо очередную порцию песка и мусора. В этот момент лейтенант увидел несколько полусогнутых силуэтов, перемещавшихся по косой в сторону лагеря. Не говоря ни слова, прошелся автоматной очередью. Зная, как стреляет, не сомневался, что в первые два силуэта попало по 3-4 пули. Ответной стрельбы не последовало....
   Но со следующим порывом ветра все вновь повторилось. Ничего не понимая, но зная, что басмачи себя так не ведут, принял решение:
   - Сержант - со мной, часовой - на месте.
   ...Силуэты были совсем рядом. Сержант отрицательно покачал головой. Такой обиды и разочарования лейтенант ранее никогда не испытывал. Было что-то непонятное, не вписывающееся в принятые законы войны и поэтому более пугающее и страшное, нежели то, что он видел ранее. Но не выяснить причины было нельзя, позади был лагерь.
   Молча махнув рукой и, ни на что не рассчитывая, уже не пригибаясь, во весь рост двинулся вперед. С новым порывом ветра песчаная вьюга бросила в лейтенанта часть бархана, а с ним и что-то темное, величиной с пригнувшегося для стрельбы с колена силуэт. Нечто хлестко ударило по левой ноге, обвилось на ней и расслабленно застыло.
   - Мешок... - обдало жаром стыда онемевшего лейтенанта. Ничего подобного за весь Афган не было. Чтоб принять мешок за противника. Пыль и летящий песок скрыли от часового и сержанта краску на лице вернувшегося офицера.
   А произошло вот что. Перед пургой у ближайшего к посту часового продовольственного склада разгрузилась автомобильная колонна. На месте разгрузки остались лежать сложенные
  
стопками мешки от продуктов. Во время пурги верхние из них, надуваемые ветром, понеслись по пустыне до ближайшей верблюжьей колючки, где, зацепившись за нее, падали, а после следующего порыва ветра снова неслись...
   - Сержант, пошли.
   Часовой чувствовал свою вину и ждал ругани, которой не последовало. Из-за тонкой деревянной ножки караульного грибка зайцами выглядывали стоящие на том же месте двое отказавшихся идти дневальных. На пристыжено молчавшего сержанта они смотрели как на героя.
   Открыв дверь офицерской палатки, на лейтенанта пытливо смотрели прапорщики...
   Нет, это не "Ноев ковчег", а лодка с зайцами, а я в ней за Деда Мазая.
   И до чего только можно довести людей с оружием на этой забытой в пустыне всем миром перевалбазе!?
   ...Неси меня, соломинка, неси.

Все так же под свист вьюги пела в палатке Алла Пугачева...

БАЗАРОВ

Афганистан. Хайратон. 1982 год.

   Лейтенант Базаров был командиром взвода разведроты моего полка. В 1982 г. он окончил Ташкентское высшее общевойсковое военное училище, 21 год, худощав, кандидат в мастера спорта по боксу, скромный застенчивый, молчаливый парень.
   Попал в наш 149-й мотострелковый полк. И командование полка, видимо, в попытке его сохранить, отправило его ко мне на перевалбазу, где я был в командировке и исполнял обязанности начальника.
   При своей уравновешенности лейтенант, тем не менее, очень досаждал мне расспросами о наших прошлых боевых действиях, придавая этому большее значение, чем оно того стоило, и по-детски мечтал в бою заслужить орден. Его наивность не могла не вызывать улыбку. Я был на три года старше и ждал уже свою замену, не видя между нами особой разницы. Кроме чувства ответственности за то, чтобы его молодой романтизм не подвел и он преждевременно не сгорел во всепожирающем пламени войны. Возвышенная романтика, характерная для большинства молодежи, была здесь совершенно противопоказана.
   Глядя, как стреляют отвоевавшие в рейдовых батальонах офицеры, лейтенант выпросил у меня разрешение в свободное время тренироваться в стрельбе. И я разрешил ему стрелять на окраине лагеря, у самого крайнего продовольственного склада. В этом я не видел ничего плохого, пусть тренируется, раз интересно, патронов полно. Начальники караулов и часовые были предупреждены об этом и давно привыкли к его тренировкам. Свыкся с этим и я в длинной веренице будней.
   В этот день, предвещая что-то недоброе, на рассвете в офицерскую палатку заползла черная крупная гюрза. Увидел ее дневальный, который шел разбудить меня для контроля за подъемом лагеря и проводимой командирами рот зарядкой.
   У него хватило самообладания, наткнувшись на змею в двух метрах от входа в палатку, не расстрелять ее как обычно, а хладнокровно зарубить лопатой с противопожарного щита. Не нарушая сон офицеров. Лишь затем он меня разбудил.
   С удивлением я рассматривал самую ядовитую змею в пустыне у своих ног. Ее укус парализует нервную систему и дыхание человека, и он умирает от удушья в течение 5-7 минут, разбухая и синея. Спасти может лишь специальная сыворотка, которую надо хранить в холодильнике. Так что в условиях пустыни у человека после укуса змеи остаются считанные минуты жизни, так как ни сыворотки, ни холодильников мы не имели.
   Я отдал приказ дневальному вынести змею и закопать, после чего занялся обычными делами, не придав значения происшествию. Дневальный ничего лучше, как обойти палатку и сзади нее закопать змею, не придумал. Через 5-6 часов, непонятно каким образом, у входа появилась вторая гюрза. В этот раз лагерь не спал, ее быстро заметили и уничтожили. Выкопали предыдущую и уже обеих их зарыли далеко от лагеря.
   К сожалению, суеверие подтвердилось, и после обеда приехал начальник вышестоящего штаба с проверкой. В отличие от яркой личности замполита перевалбазы округа (1.9 метра роста, 140 кг веса, мастер спорта по тяжелой атлетике), покорившего солдат с первой встречи, он сказал: " Товарищи солдаты, вот моя позиция: хороших солдат не бывает в природе. Солдаты бывают плохие и очень плохие. Плохой солдат должен сидеть на гауптвахте, а с очень плохими я буду поступать так!"
   - Дай, - сказал он бойцу, державшему две заранее приготовленные жестяные банки гречневой каши. Солдат молча вкладывал по банке в обе руки, и замполит поднимал, над головой обе банки сжимая их... Сквозь его пальцы лезла каша с лохмотьями жести...
   Несмотря на видимую грозность, его, в отличие от начальника штаба, любили.
   В тот день, проверяя условия хранения продовольствия, нелегкая занесла НШ на наш крайний склад. Я его сопровождал. Выйдя из склада, он повернулся к противопожарному щиту, и тут у нас над головой просвистели пули Базарова, начавшего свои обычные тренировки, о чем я совсем забыл. У непривыкшего к выстрелам начштаба перекосило лицо, видимо он воспринял это как шутку над ним или розыгрыш. В глубине души мы всегда недолюбливали штабных и стремились им насолить. Взбешенный НШ никак не хотел верить, что это случайность. Я был заменщиком и всю вину брал на себя, как оно в принципе и было. Но уже через сутки пришел разгромный приказ. Мне - выговор, Базарову - выговор и отправка в полк.
   А еще через два месяца по возвращению в полк я сидел и слушал рассказ своего зампотеха ремроты о том, как они с Базаровым попали на их первую, а для Базарова оказавшуюся последней, рейдовую операцию.
   - Колонна шла на Файзабад, и я в начале ночи получил приказ эвакуировать две подбитые днем боевые машины разведроты. На последней из них старшим арьергарда был Базаров. Басмачи пропустили через засаду всю колонну без единого выстрела. Когда остались две последние машины, их расстреляли в упор из гранатометов перекрестным огнем.
   ...Ночью, когда нельзя зажечь свет или развести огонь, чтобы не подставиться снайперу, приходилось все делать вслепую. Больше всего от этого страдали пальцы ремонтников, раздавленные в темноте танковой серьгой (приспособление для буксировки танка на конце троса) во время эвакуации машин. Чтобы машину снять с горного тормоза, я полез в люк механика, затем понадобилось влезть в башню. Непроизвольно до чего-то дотронулся, испачкался и, осознав, что рядом труп, с непривычки отшатнулся. Это был погибший наводчик. Перелез в другой люк и в потемках при свете луны наткнулся на раздутый белый шар. Это была голова Базарова, раскроенная надвое осколком из гранатомета и раздувшаяся от жары днем на солнце.
   Так я узнал, как погиб в первом бою мой бывший подчиненный, 21-летний лейтенант.
   До сих пор не знаю, кто больше виноват в его гибели: я, или НШ, или война.
  
  

ОТПУСК

Северный Афганистан. Лето 1981 г. Кундуз.

   Измотанный болезнью, после медсанбата я летел в свой первый в Афганистане отпуск. Конечным пунктом полета был Тузель, военный аэродром под Ташкентом, главный воздушный мост 40 Армии. Под крылом тянулись однообразные серые холмы-горы. На прошлой неделе над Кабулом при заходе на посадку был сбит наш военно-транспортный АН-24. Очень хотелось спокойно долететь до Союза.
   Порой это казалось недостижимой мечтой, сказкой, в которую после стольких испытаний трудно поверить.
   - Господи, - подумал я, если уж мне суждено будет быть сбитым в самолете, то пусть это произойдет не по пути в отпуск, а на обратном пути. Неужели после всего, что я перенес, этого не заслужил.
   - Сделай так, господи...
   Ровно гудели двигатели самолета. Нахлынуло то, чем жил последние месяцы, что оставалось где-то там далеко за бортом самолета и уносилось в какую-то даль.
   Во время моей последней рейдовой операции мой танковый тягач подорвался на фугасе. Механик-водитель погиб, такелажнику оторвало ноги, меня и второго такелажника выбросило взрывом в сторону от машины и мы отделались ушибами, ссадинами, контузией. Тогда с боевых действий я не ушел, так как был единственным офицером в техзамыкании, и при таких ранениях в рейдовом батальоне это было не принято.
   Но потом последствия контузии стали проявляться головными болями в верхней правой части головы. Особенно с заходом солнца, когда температура воздуха за полчаса резко падает на 20-25 градусов, вызывая перепад давления.
   Ко всему этому я заболел брюшным тифом. Резко прыгнула температура. В медпункте, меряя температуру тела, градусник держал не плотно, и он зашкалил. Температура окружающего воздуха была выше температуры тела. Пришлось снова сбивать градусник и мерять.
   Я лежал в медсанбате в "инфекционном отделении". В офицерской палате было четыре человека. Днем боковые стенки палатки закатывались к потолку, и она превращалась в шатер, на ночь откатывались снова. Посреди палатки стоял алюминиевый стол и четыре табурета. Пол был сколочен из досок от ящиков артиллерийских снарядов. Единственного источника дерева в пустыне. Днем стояла жара плюс 50-55 градусов по Цельсию в тени, на солнце еще больше. Полуденный ветер вместо прохлады нес раскаленную волну - жара как из духовки. Все вокруг и легкие заливала удушливая, стеклянная волна. Дышать было нечем.
   Потеряв семнадцать килограммов веса, я был близок к смерти. Двое из нашего инфекционного отделения уже умерли от дистрофии, вызванной брюшным тифом. Не помогло насильственное кормление через зонд. А саму попытку кормления они одинаково воспринимали как насилие над собой и из последних своих слабых сил противились этому несправедливому и унижающему их насилию.
   Умереть было проще, чем жить.
   Моим обычным состоянием стало безразличие ко всему, впадающее порой в прострацию. Была одна просьба к окружающим, чтоб меня не трогали, и все шло своим чередом. Поблекли все краски жизни и ее смысл. Постоянной была лишь пустыня.
   В день каждый из нас выпивал по 10-12 литров настоя из верблюжьей колючки. Прием пищи стал пыткой и болезненной проблемой, о которой не хотелось вспоминать, но от решения которой не уйти. Весь пищевод и кишечник были в язвах, вызывающих боль при прохождении пищи. Не решать ее - значит безвольно смириться с легкой смертью. Взял себя в руки и, не обращая внимания на боль, поставил себе за правило в день, после захода солнца, съедать полкусочка черного хлеба, преодолевая отвращение и предвидя муки желудка, последующие за этим. Курить бросил с началом болезни. После сигареты ночь не мог спать. Вместо 10 пачек "Столичных" (Ява), положенных каждому офицеру в месяц, как некурящий, стал получать 10 банок концентрированного несладкого молока. Одну банку выпивал раз в три дня. Солдатам были положены 20 пачек "Охотничьих" в месяц или как их здесь называли "Смерть в камышах". На лицевой обложке были изображены охотник в камышах, стреляющий по стае уток.
   Хорошо понимаю, что вопрос выживания, вопрос силы воли и борьбы с собой. Последние две недели еда стала на вкус пластмассовой (видимо, в организме начали происходить какие-то изменения).
   В десяти метрах от нашей палатки граница лагеря, а еще через метров тридцать дивизионный морг. Раз в неделю сюда прилетает "Черный тюльпан" - самолет АН-12 и забирает свою жатву войны с нашей дивизии. Когда -18, когда 22, а порой и 24 цинковых гроба. Если нет, конечно, серьезных боевых действий. При этом раненых с нашего медсанбата забирают и военно-транспортные АН-24, санитарный самолет, часть из них умрет во время транспортировки.
   Сегодня утром из соседней палатки вынесли умершего ночью голого раненного в одних бинтах, один бинт размотался и тянулся за брезентовыми носилками по земле, но на это никто не обратил внимания. Носилки проследовали мимо нас в морг, благо рядом.
   После завтрака пришла медсестра ставить мне капельницу. Дважды промахнулась мимо вены, глаза сонные, разит перегаром. Я сказал, что думаю по этому поводу и потребовал солдата-санитара. Солдатик-медик быстро ввел иглу, сделал укол и молча ушел. Спасибо, медсестра промолчала. Нервный срыв прошел.
   Хорошо, рядом морг. Хотя морально и не легко каждый день в сорока метрах от себя видеть выгрузку трупов, но с другой стороны это нас сильно выручает. Кроме одного раза в день положенного всем больным душа, наша офицерская палатка, тихо удрав через проволоку к соседям в морг, получает еще по одному сверхлимитному душу дополнительно за счет покойников. Правда, отнимать воду каждый раз у нового погибшего, может, и не слишком эстетично и даже где-то неприятно. Но это дает нам возможность прийти в себя и прибавляет сил еще час-два сопротивляться всепоглощающей жаре. Морг сейчас сделали лучше, чем он был полгода назад, когда я впервые его увидел.
   Тогда я был старшим колонны. Накопившуюся подбитую и подорванную на минах бронетехнику я отгонял в Союз, взамен получал новую.
   При последней остановке перед границей на перевалбазе Туркестанского военного округа в Термезе, устав ждать своих, ко мне в колонну напросились выписанные из госпиталя после ранения солдаты.
   У четверых из них воинские части были мне по пути. Рассудив, что четыре лишних автомата лишь усилят колонну, я дал добро и взял их с собой. Под Пули-Хумри колонна попала под обстрел, и одна новая летучка полностью сгорела, легко ранен водитель и погиб один из четверых севших в колонну. Его документы и личные вещи тоже сгорели с вещмешком в машине. Сидевший рядом с ним водитель знал лишь его имя и место пересадки для дальнейшего следования в свою часть Кундуз. Погибшего отвез в морг, написал рапорт.
   Официально боевые действия в Афганистане СССР тогда не признавал, и существовала строгая цензура на письма и фотографии. Фотоаппараты были лишь в особом отделе. Пока в штабе прочли мой рапорт и нашли фотоаппарат, фотографировать было уже нечего. От жары труп разложился и идентификации не подлежал. Солдат у меня на глазах пропал без вести.
   Сегодня морг уже не тот, а лучше. Прошло полгода, и к двум палаткам с деревянными столами типа нар, складу с парадной формой и тапочками, складу с цинковыми гробами добавились две ванны с формалином. А в ближайшее время обещали даже завести холодильники, с этим пока здесь туго. В нашем полку на две с половиной тысячи человек приходится три кондиционера. Один у командира полка, второй в медпункте, врезанный в стену на две палаты раненных, одну офицеров на четыре койки и вторую для солдат, сержантов на двадцать коек. Попасть сюда считается удачей. Третий кондиционер в комнате любовницы командира полка. Армейская субординация, коль уж она существует, то пронизывает все слои армейского общества, можно сказать, насквозь.
  

* * *

   Моюсь в душе. Но мешает и лезет с разговорами знакомый из моего полка солдат, один из шести состоящих в похоронной команде морга. Благодаря знакомству с ним я и привожу каждый день на помывку в морг свою офицерскую палатку. Сегодня что-то происходит. Вся похоронная команда в сборе и упорно делает вид, что безразлично курит, внимательно прислушиваясь к нашему с ним разговору. Видимо, все идет по заранее намеченному плану.
   - Товарищ лейтенант, - обращается ко мне знакомый солдат. - Вот нам всем в команде положено за обмывку одного погибшего 50 грамм спирта и 300 грамм тройного одеколона. Все забирает прапорщик. Мы, конечно, не против того, чтоб спирт доставался ему. Положено. Но одеколон для дезинфекции (подчеркивает это слово интонацией), нам положен все-таки. - Многозначительно замолчал, сверяя правильность проводимой линии с коллегами. - Ну, хотя бы половину пусть нам дает, - внезапно быстро закончил он, не выдержав паузы, и согласившись на компромисс.
   Так, думаю, с этим их беспокойством по поводу дезинфекции все ясно. Теперь надо выбрать правильную линию поведения. От неправильного ответа этот душ для меня и моей палаты может стать последним. Офицерская палата мне этого точно не простит.
   - Ну да, конечно, насчет одеколона ты прав. Для дезинфекции, - также подчеркиваю официальную значимость аргумента, - вам положено. И хотя бы половину он должен давать.
   Радостное оживление солдат и одобряющие взгляды коллег по палате подтверждают правильность выбранной линии. Закончив мыться, подвожу черту.
   - В общем, я с ним поговорю. Думаю, он меня должен послушать. Если нет, выйду на его начальника. (По боевому уставу в военное время похоронная команда состоит из дивизионного и полковых оркестров и подчиняется начальнику штаба. Пр. автора).
   Солдаты радостно зашумели, стали дополнительно предлагать воду.
   - Пусть останется им, - киваю в сторону уже никуда не спешащих.
  

* * *

   Под крылом самолета наступают сумерки. Над облаками еще видно заходящее солнце.
   Прилетев в отпуск, жену дома не застал. Она со своей матерью уехала к родственникам в село. Добрался туда на следующий день в полдень. Узнав, где живет родственница, нашел ее дом. Дочь спит в кроватке, а жена и теща ушли за водой. Не вытерпел и пошел навстречу. Увидел их издалека. Днем сельские улицы пустые. Жена идет первая, подхожу к ней и останавливаюсь, ожидая реакции, на непредвиденный сюрприз. Она недоуменно посмотрела на меня и, обойдя меня (с полными ведрами), пошла дальше.
   Я остолбенел, потеряв дар речи. Пройдя пять метров, теща обернулась, спросив:
   - Володя, ты что ли? - Тогда лишь смог выговорить - Да, я ... Первые дни не мог есть. Желудок ссохся и больше ста-стапятидесяти грамм еды в сутки в себя не принимал. Долго не мог лечь на белоснежную простынь. После года сна на серых забыл, что бывают такие, очень жалко было мять.
   Ночью просыпался в поту от ужаса... тишины. Если каждые пять минут во сне не слышишь автоматной очереди часового, простреливающего подступы к лагерю, значит тебя уже не стерегут. Часовой убит, а лагерь уже вырезают.
   Но здесь в селе ночью нет автоматных очередей и поэтому мне заснуть невозможно. Пробую снова уснуть.
   Но почти физически чувствую на горле лезвие ножа, вот-вот полосонет....
   Снова просыпаюсь. Выхожу в сад успокоиться. Сон каждый раз превращается в пытку, думаю, какой искать выход, посоветоваться не с кем. Все вокруг меня мирно спят. Выход нашел один, традиционный. Перед сном напивался до отключения сознания. Через несколько дней стал спать относительно спокойно, как все нормальные люди. Теперь необходимость так напиваться отпала сама собой.
   На следующий день пошли в магазин покупать одежду. Перед Афганистаном носил 52 размер, теперь одел 48 и в запас между брюками и животом поместился кулак.
   Не ощущая привычной тяжести на плече автомата, чувствую себя непривычно беззащитным среди окружающих. Нет уверенности, которую придает только оружие.
   Идем по селу, и жена делает замечание:
   - Почему ты все время вертишь головой?
   - Разве? - Не обращал ранее на это внимание. Пытаюсь понять причину. Оказывается, на новом месте голова автоматически несознательно считывает рельеф местности и запоминает его, не допуская себя застать врасплох. В случае первого выстрела тело само, не дожидаясь команды, прыгнет за ближайший бугор, камень. Если это начать умышленно обдумывать, то примешь решение обязательно с опозданием. Это как раз тот случай, когда неосознанный инстинкт действует лучше, чем мудрое сознание.
   Подходим к мосту через сельскую речушку. Ноги сами останавливаются. Взять просто и пройти через мост выше моих сил. Пока не осмотрюсь и не изучу местность, перейти не решаюсь. В Афганистане это обычное место для засад. Чем тише и приветливее другой берег, тем он опаснее. Здесь в Союзе надо привыкать ко всему заново.
   - Ты состоишь из одних рефлексов, - говорит жена. Впрочем, от одного из них я не избавился до сих пор, хотя прошло более 20 лет после войны. Совершенно не могу сидеть в освещенной комнате против незанавешенного окна. Снайпер отучил на всю жизнь.
   - К концу отпуска еще остаются деньги, иду в магазин и на остаток покупаю ящик апельсин и шоколад. У жены остается максимально разрешенный государством денежный аттестат.
   Отпуск, как и все хорошее, пролетел быстро. Перед отлетом понимаю, что так и не смог стать одним из тех, кто меня в нем окружал, кто остается здесь. Они не виноваты, что им не приходится воевать. Общество, отправившее нас в Афганистан под торжественные звуки праздничных литавр и пропагандисткой шумихи, сейчас позорно дистанционировалось от нас, как от прокаженных, заявив, что своих наихудших качеств мы сами набрались на войне. Между нами и обществом пролегла незримая граница. Наша шкала жизненных ценностей безнадежно деформировалась после войны. В ней человеческая жизнь больше не занимает такого почетного и значительного места, как принято здесь. Высшая ценность мирного общества - человеческая жизнь - для нас - блеф. Даже наиболее "цивилизованные" европейские государства не договорились о едином эталоне и на этот фантом. Что нашло свое отражение в их законах, где за лишение жизни в разных странах предусмотрена различная величина наказания. Может ли существовать еще больший цинизм над таким законом? Шкала ценностей мирного общества в наших глазах безобразно искажена и кувыркается, если к ней применить наш полученный на афганской войне опыт.
  

* * *

   Снова аэропорт Тузель под Ташкентом. Таможня. Сало, чеснок, семечки, литр водки и два вина - норма, разрешенная законом. Один офицер пытается провести сверх лимита 10 бутылок водки, таможня заявляет, что конфискует их. Но он успевает заявить, что угощает всех, дабы не пропал продукт. Роптание таможни потонуло в общем гуле единодушного одобрения.
   Против сплоченной, как монолит, группы офицеров, едущих на войну, таможня выступить не рискнула. Десять бутылок водки благополучно преодолели границу в наших желудках.
   Под крылом самолета снова серые мышиного цвета горы, ничем не выдающие таящую в себе опасность. Проходит бравада, липко в открытую после отпуска душу змеей вползает забытый на время страх. Тяжело приспосабливаться к нему и привыкать заново.
   Теперь понимаю, что был в раю. Чувствую себя безмерным должником перед всеми, кто не был, как я, в отпуске и воевал здесь все эти полтора месяца.
   На промежуточной посадке слышим разговор второго пилота и командира самолета:
   - Ну, говорил же я тебе, что по нам никто не стрелял. Как было 42 дыры, так и осталось, я их все пометил краской, новых нет.
   Нам становится несколько неуютно. Так, стоп, что я там наговорил, когда летел в отпуск? Подожди... подожди...
   - Чтоб меня сбило на обратном пути из отпуска?
   - О, господи, как можно такое себе пожелать в здравом рассудке и на трезвую голову?
   Наконец, внизу показалась взлетная полоса нашего кундузского аэродрома, и самолет пошел на посадку. И я понял, что отпуск закончился.
  

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНАЯ РОТА

Северный Афганистан. Кундуз. 1981год.

   Пара боевых вертолетов МИ-24 с личным составом разведывательной роты, в основном спортивных рослых ребят, вооруженных ручными пулеметами, а не, как пехота, АК-74, приземлилась рядом с неизвестным кишлаком у края кладбищенской ограды. В столбах поднявшейся пыли входные двери вертолетов так и не открылись, винты боевых машин продолжали вращаться "вхолостую", а личный состав - спокойно сидеть на своих местах. Так длилось не более десяти минут, то есть, по длительности ровно столько, сколько необходимо для высадки десанта, находящегося в вертолете, а по прошествии этого времени оба вертолета взлетели и ушли в сторону гор.
   Клубы мелкой пыли потом еще долго висели в воздухе, плавно оседая на впечатанные в землю следы от колес вертолетов, засыпая их и делая невидимыми.
   Точно так эта пара вертолетов поступила еще одиннадцать раз. И только лишь в одном случае из них была проведена настоящая высадка разведчиков, все же остальные посадки вертолетов носили маскировочный, отвлекающий характер, вводя противника в заблуждение об истинном месте высадки.
   Все места высадки имели одну общую закономерность - находились рядом с развязкой дорог, по которой десант мог уйти в любую сторону и, как правило, имели прикрытие в виде "зеленки"*, гор, кладбища и т.д. Таким образом, противнику обобщить и проверить всю полученную информацию о направлении дальнейшего движения десанта в сжатые сроки было невозможно. В случае непредвиденной встречи с местными жителями у скрытно передвигавшейся разведгруппы действовал неизменный приказ: "Объект, способный привести к утечке информации и провалу всей операции, подлежит уничтожению". При инструктаже на такую предстоящую операцию офицер-разведчик на словах от себя обычно добавлял: "Кто бы этим источником ни был", - затем, внимательно всматриваясь в глаза новичков, спрашивал, понимают ли они до конца смысл полученного ими приказа и что скрыто за этими словами. О том, что им предстоит, понимали сразу не все.
   После высадки из вертолетов разведчики совершили марш-бросок и залегли на трое суток в засаде, выставив три скрытых поста наблюдения. Прошлую такую же операцию они "провалили". Главной проблемой для молодых спортивных ребят в засаде был режим неподвижности в тесном закоулке в течение трех суток и информационный голод. Строгое соблюдение звукомаскировки, а в ночное время и светомаскировки психологически угнетало. Один из разведчиков на посту наблюдения заметил мышиную норку и ныряющую то туда, то обратно мышь, подсовывая ей соломинки, он нашел себе хоть какое-то развлечение. Через некоторое время мышь вдруг запищала, и он попробовал ее вытянуть из норы. Оказалось, что мышь стала жертвой охоты на нее гюрзы, а разведчик получил от змеи смертельный укус и начал синеть. Срочно был вызван вертолет для его отправки в госпиталь. Через пять - семь минут посиневший разведчик умер, а командир роты получил выговор за срыв операции и слабую дисциплину в роте.
   Так было в прошлый раз. В этот раз разведчики благополучно выждали томительные трое суток и совершили ночной бросок к месту запланированной засады. Впереди группы шли двое разведчиков, переодетые в местных жителей. Один из них - таджик - знал узбекский язык и мог общаться на пушту и дари, двух основных языках Афганистана.
   Если с людьми разведчикам было предельно понятно, как действовать, то с собаками все было сложнее. Сложность заключалась в том, что собаку надо тихо уничтожить с первого выстрела, раненая собака устроит переполох и выдаст всю группу. Не уничтожить ее тоже нельзя, обязательно лаем выдаст чужаков. Сам же выстрел из оружия с глушителем слышен не далее 50 метров как щелчок затвора и легкий хлопок от выстрела.
   С ноля часов разведгруппа в засаде ждала караван из Пакистана. По данным разведки, он должен был появиться сегодня ночью на дороге в ущелье. Ночь была почти безлунной, и местность просматривалась слабо, помогали лишь звезды. По карте здесь проходила одна дорога, и каждый въезжающий в ущелье попадал как бы в мешок, не имея возможности из него выбраться, вокруг горы, а пространство впереди хорошо простреливается и практически не имеет мертвых зон. Командир роты обошел ячейки для стрельбы всех солдат, проверив сектор обстрела каждого и панораму местности, поменяв некоторым позиции. На всех пулеметах установил приборы НСПУ. Около четырех утра, когда, казалось, ночь в засаде проведена зря, наконец из ожидаемого направления появились огни двух автомобилей. Командой к открытию огня была первая очередь ротного командира. Автоматные очереди и взвившиеся в небо осветительные ракеты застали вооруженных людей, находящихся в двух грузовиках, врасплох. Ведущая машина с погибшим от первых выстрелов водителем съехала с дороги и уткнулась в ближайшую к дороге скалу, загородив путь второй и мешая ей развернуться. Люди посыпали из кузовов машин в стороны, беспорядочно стреляя вокруг. Они не видели разведчиков, а сами были под "люстрами" осветительных ракет видны как на ладони. Вскоре все было закончено. Осмотрев место скоротечного боя, командир разведроты понял, что разведчиков "подставили".
   Вооруженные люди в двух грузовиках оказались не басмачами, а афганскими коммунистами ("зеленые", как их мы называли при разговорах в радиоэфире). Было очевидно, что эту дезинформацию о караване из Пакистана подбросили в ХАД (афганская госбезопасность), душманы. Но это уже разборки наших спецслужб, а не дело разведывательной роты. Стоит вопрос, что дальше?
   - Собрать оружие, в местах засады разбросать "мишуру", - отдал приказ Навотов. Это значило, что в оборудованных разведчиками ячейках для стрельбы надо оставить побольше предметов басмачей, изъятых ранее разведчиками в виде трофея от предыдущих операций. Они дали бы повод считать, что афганские коммунисты попали в засаду к басмачам, а не в нашу, что неизбежно вызовет серьезный скандал.
   С рассветом, уставшие и раздосадованные второй подряд неудачной операцией, разведчики летели в полк. Пилот вертолета пальцами постучал по наушникам и, сняв их, протянул командиру разведчиков, показывая, что старшего вызывает для радиопереговоров штаб полка.
   - Поступила команда пробить границу, - сказал, закончив переговоры, Навотов.
   Это значило, что перед возвращением в полк придется совершить облет границы с Пакистаном, в зоне ответственности полка, попутно проверяя все караваны, следующие с востока на запад, на предмет незаконного ввоза в страну оружия.
   Война оставляла людей без крова и выталкивала их из насиженных мест. Пропорционально оттоку местных жителей из зоны боевых действий росла и численность беженцев в соседних странах - Иране и Пакистане, а в приграничной полосе Пакистана с Афганистаном в последние месяцы стали, как грибы, расти военные лагеря, готовящие из беженцев боевиков для заброски обратно в Афганистан и ведения партизанской войны с воинскими частями 40-й Армии. В связи с этим параллельно возрастал и поток караванов, перевозящих оружие и взрывчатку. Поэтому в последнее время для разведчиков такие вылеты вошли в обычную практику и стали обыденными.
   В иллюминаторе вертолетов тянулись бесконечные песчаные барханы. Это и была так называемая "граница". В отличие от европейской, где каждый ее метр отмечен и находится на строгом учете, местная граница была обозначена лишь на картах. Да на дороге между соседними странами стояли пограничные посты, состоящие, как правило, из одного офицера и нескольких солдат.
   Подлетая к очередному каравану, один из вертолетов, как обычно, дал очередь перед первым верблюдом каравана, предлагая остановиться и приготовиться к досмотру. Сразу забегали вдоль каравана погонщики. Было очевидно, что старший каравана с кем-то срочно советуется для принятия решения - подчиниться и позволить себя досмотреть или нет? Как правило, подчинившиеся караваны имели нарушения в "пределах нормы" и все обходилось мирно. И совсем по-другому, вели себя караваны, замаскированные под мирные, а в действительности перевозящие оружие.
   О принятом караваном решении ответила с земли длинная пулеметная очередь.
   В считанные секунды мирный караван превратился в организованный военный лагерь. С остановившихся верблюдов по команде было сброшено на песок все лишнее и открыт доступ к подсумкам с оружием и боеприпасами. К пулеметной очереди, послужившей сигналом к сопротивлению, присоединился хор автоматно-винтовочного огня.
   Самые опасные для вертолетов были именно такие первые секунды боя, когда пилоты еще не знают- высаживать им десант для проверки или готовиться к бою. Прозевав первую очередь противника, винтокрылая машина рискует навсегда остаться в этих гиблых песках.
   Резко нырнув в сторону и уклоняясь от моря свинца с земли, вертолеты ушли на боевой разворот, снижая высоту и сливаясь с песком.
   В салоне вертолета, от резкого крена и ушедшей у всех из-под ног опоры, все перемешалось и ссыпалось в одну большую кучу. Люди, получившие синяки и шишки, смешались с оружием, амуницией, термосами с водой.
   Заложив большой вираж, пилоты дали возможность всем разобраться по своим местам и подготовиться к предстоящему бою.
   Теперь, если караван не вооружен переносными зенитно-ракетными комплексами, преимущество переходило к вертолетам. Завершив разворот, боевые машины легли на один курс, двигаясь параллельно друг к другу на самой низкой высоте от земли.
   Угол атаки на караван был выбран пилотами таким образом, чтобы целившийся в вертолет душман вынужден был наводить прицел своего оружия на раскалено-ослепительный солнечный круг, на фоне которого приближающиеся к каравану вертолеты становились практически невидимыми.
   За время разворота вертолетов караван предпринял попытку рассредоточиться, превращаясь из одной общей мишени во множество одиночно-мелких.
   Пилоты сняли предохранители с гашеток спаренных пулеметов и напряженно стали выжидать начала атаки.
   По команде старшего вертолетов "Огонь" одновременно перед караваном взметнулись шесть песчаных фонтанчиков и длинными штопающими дорожками, сеющими смерть, потянулись к людям и верблюдам, по ходу вспарывая набитые товаром тюки, раскалывая в щепки сухие дрова, оставляя за собой лежать на песке неподвижные фигурки людей в восточном одеянии. В столбах дыма и огня от НУРСов (каждый вертолет имел по бокам два барабана с 23-мя неуправляемыми ракетными снарядами), метались обезумевшие животные, потерявшие своих погонщиков и поклажу. В суматохе боя они спотыкались о стреляющих почему-то с земли в небо людей и сами, прошитые с поклажей насквозь сверху вниз свинцовым дождем, тут же падали на этих стреляющих, давя их...
   Рухнув на землю, громоздкое животное еще какое-то время било о песок копытами, беспомощно силясь снова встать на прямые ноги, но, захлебнувшись в своей кровавой пене, после непродолжительных предсмертных судорог, навсегда затихало, так и не поняв, зачем стало жертвой непонятных людских проблем.
   В это время хладнокровно, и не обращая на кутерьму боя никакого внимания, в разные стороны от каравана разбежались три человека. Тренированные пакистанские инструкторы, пользуясь суматохой боя, быстро закапывались в песок, а с окончанием боя из песка уже была видна лишь одна трубка для воздуха, не отличавшаяся по цвету от общего фона. Заметить ее было возможно лишь вблизи, на расстоянии одного-двух метров. Именно однообразие пустыни при полном отсутствии каких-либо местных ориентиров не позволяло привязать место, где спрятался инструктор, к чему-либо, чтоб после боя отыскать это место. Парадоксальным было то, что три инструктора закапывались у всех на глазах. Более идеальной маскировки я не знаю.
   После четвертой атаки вертолетов караван, как боевое подразделение противника, прекратил свое существование.
   На территорию Афганистана тогда забрасывались десятки инструкторов из Китая, Саудовской Аравии, Пакистана, Египта. Месяц назад к нам в плен попали две француженки-медички от "Красного Креста" с портативным рентгеновским аппаратом. Но наибольший интерес вызвал самый первый пленный в полку - украинец из Канады. Москва тогда запросила его к себе, и за ним уже вылетел самолет из Ташкента. Но... за ночь он умудрился сбежать из-под охраны. Из-за отсутствия мест для арестованных его посадили в единственное имевшееся строение - недостроенную СРМ (одноэтажный сборно-разборный барак). Часовой был снаружи, второй - в коридоре, но все равно не усмотрели. Пришлось одного из убитых накануне басмачей представить как его. Ташкент "раскусил" обман в нашем полку и дал "взбучку" командованию, но в Москву нашу версию доложили как настоящую.
   ...когда, наконец, все было кончено и разведчики вскрывали тюки, сваливая по разным кучам оружие, боеприпасы, документы, ординарец ротного командира позвал к одному из тюков своего начальника, старшего лейтенанта Навотова, показав высыпавшиеся из распоротого тюка плотные пачки долларов. Было очевидно, что это общая касса для выплат премий за сбитые советские самолеты, вертолеты, убитых офицеров и солдат. Тогда, в 80-х, никто из нас "живых" долларов в глаза и не видел, но все были наслышаны, что за "валютные операции" (так называли тогда обмен долларов на советские рубли) давали срок - 10 лет, то есть больше, чем за неумышленное убийство и даже больше, чем за "рядовое".
   Уже более часа бродил по барханам упрямый сержант-разведчик с двумя солдатами в поисках инструкторов, за которых командир роты обещал нашедшему их в награду
отпуск, но все попытки были тщетны. Расстреляв бесполезно весь свой боекомплект по барханам и не найдя ни одного инструктора, они присоединились к остальному личному составу разведывательной роты.
   В стороне, под охраной, сбились в кучу пленные - двое раненых и трое уцелевших, один из них был вообще подросток.
   Когда затихли последние выстрелы, добивавшие раненых животных (помогая им избежать мучительной смерти на жаре), два вертолета с пленными и разведчиками понеслись домой в полк. Но все на этом не закончилось. Необходимо было по горячим следам получить информацию о следующем караване с оружием, чтобы знать, с кем мы воюем, откуда он пришел, когда сформируется новый...
   Командир разведроты для себя уже все просчитал, распределив роли каждому пленному, но еще не каждый из них об этом знал.
   На одном из вертолетов, набравших необходимую высоту, была открыта наружу дверь, против нее стоял связанный чалмой поперек тела пленный, придерживаемый за плечо рукой стоящего сзади него рослого разведчика.
   - Откуда идет караван? - не уставал повторять по много раз одно и то же переводчик, перекрикивая доносившийся снаружи шум от винтов вертолета. Но первый пленный упрямо молчал, бормоча лишь про себя мусульманскую молитву. Командир роты утвердительно кивнул головой и переводчик, неторопливым движением выдернув чеку, вложил гранату за пазуху связанному пленному, а стоявший сзади него второй разведчик сильным пинком отправил тело неразговорчивого пленного в свободное парение над землей.
   - А, а, а... - долетело снизу, перекрывая свист винтов боевой машины. Прошли секунды, и глухой взрыв гранаты снизу прервал однообразно-монотонное звучание.
   Следующий пленный занял место предыдущего против открытого люка.
   - Откуда караван? - снова стал повторять переводчик, обращаясь ко второму пленному.
   - Его поведение совершенно отличалось от предыдущего. Он был весь издерган, в нем кипело ненавистью море энергии, импульсивного движения, он весь двигался, и только чалма, его связывающая, ограничивала его в движениях. Глаза метались, не находя выхода из создавшегося положения. Было очевидно, что даже под страхом смерти он ничего не скажет. Второй разрыв гранаты под вертолетом отправил к его Аллаху еще одну душу.
   Когда очередь перед люком сократилась до одного человека, командир роты начал главную работу с последним и наиболее ценным в плане получения информации для разведчиков пленным.
   - Ты только не умри от страха, а то поставишь меня в неловкое положение, - обращался офицер к трясущемуся от пережитого стресса афганскому юноше.
   - Видишь ли, ты последний живой из каравана, через сутки-двое шакалы и лисы растащат кости и то, что осталось от твоего каравана. Для всех афганцев караван, а с ним, значит, и ты погибли навсегда. И только лишь от нашей с тобой договоренности сейчас, здесь же в вертолете зависит, всплывешь ли ты в соседнем Иране или нет (в Пакистане, откуда пришел твой караван, тебе дорога навсегда заказана)... Ты веришь в то, что произошло с тобой, - не случайность, а воля Аллаха и его благосклонное отношение проявлено именно к тебе? И что жизнь твоим Аллахом оставлена тебе не зря? Ты веришь своему Аллаху?
   Юноша подавленно всхлипывал и согласно кивал головой. Он давно уже потерял над собой контроль, в голове его все смешалось, а после всего увиденного за день он был и вовсе оглушен и сломлен. Как поступить - он не знал. Про себя он монотонно бубнил: "На все воля Аллаха!" Слова русского офицера совпадали с его словами. - "На все воля Аллаха!" - однообразно бубнил про себя юноша.
   - Теперь внимательно слушай меня, - сказал командир разведроты и развернул небольшой сверток с плотными пачками долларов. - Выбирай, - кивнул он головой в бездну за люком вертолета, - или то, или это, - и слегка ткнул зелеными пачками в живот юношу. Отказавшись от моего предложения, ты никому уже ничего не докажешь, а только навредишь и себе и мне. Есть ли в этом смысл?..
   - Здесь, - ткнул офицер в пачки пальцем, - твоя "ханун", жена по-вашему, дом и безбедная жизнь на ближайшие твои годы. То есть все то, что твой Аллах обещает каждому правоверному мусульманину после смерти. Тебе же твой Аллах сделал исключение и в моем лице своим провидением передает эти уже никем и нигде не учтенные деньги. Я, со своей стороны, тебе гарантирую безопасность и высадку там, где ты пожелаешь, по ходу нашего маршрута. Дам мелких афганских денег, чтоб ты не светился с долларами. Мне нужна всего лишь информация о караване, все, что знаешь и что где-либо об этом слышал. Для тебя война уже по-любому завершена, а мне еще воевать и воевать... Ты поможешь мне, я - тебе - это просто деловая сделка.
   - Да, - кивал согласно головой сломленный всем увиденным, пленный.
   - Развяжи его, - бросил офицер разведчику, стоящему сзади юноши. - И люк захлопни.
   Щелкнули завесы металлической двери, и командир роты жестом показал пилоту, что дело сделано и он может лечь на прежний курс. Курс домой.
   АРХИВНАЯ СПРАВКА:
   старший лейтенант Навотов Наби Навотович, 23 года, таджик, закончил Ташкентское высшее общевойсковое училище в 1981 году. Мастер спорта по военному многоборью. Холост. Служба в Демократической Республике Афганистан -1981-1982 годы. Награжден тремя орденами Красной Звезды. Командир разведывательной роты 149 МСП, 201 МСД. Погиб 11.12.1982 года.
  
   За два года войны в 149 мотострелковом полку из 2 450 человек был лишь один офицер, награжденный тремя орденами - это старший лейтенант Навотов. Обладал невероятной интуицией и чутьем, знанием привычек и обычаев местных жителей. Сам, много раз переодеваясь в местную одежду, совершал разведку в кишлаках, занятых душманами, после чего кишлак окружался разведчиками с последующим уничтожением противника. За его голову в листовках, расклеенных по кишлакам, обещалась награда в 1.000.000 афгани (100.000 долларов США) - максимальная по ДРА. В горах провинции Балх его рота попала в окружение. Когда душманы под перекрестным кинжальным огнем прижали роту к камням и завершали ее окружение, перекрывая единственный выход из ущелья, а с ним и последние шансы на спасение, Навотов под огнем противника поднялся и метнул гранату, уничтожив пулеметное гнездо душманов в 60 метрах от себя. Это спасло роту, ускользнувшую из западни с минимальными потерями. В кишлаках, еще несколько раз, за счет его знания ирригационных систем орошения и интуиции, он выводил роту из окружения, спасая ее от превосходящего огня противника в безнадежной ситуации, за что был представлен к званию Героя СССР в 1982 году.
   Но звание Героя СССР в нашем полку тогда получил другой, мой сосед по комнате Наби Акрамов. После 1.5 лет участия в боевых действиях он уехал в отпуск и больше в наш полк не вернулся. С Навотовым они были друзья. В полку ходили слухи, что Акрамов - сын высокопоставленного чиновника, но правда это или нет - я не знаю. Скажу одно, что Наби тоже воевал достойно, но звание Героя СССР - неординарная вещь, и с моей точки зрения Навотов его был более достоин.
   Погиб Навотов 11.12.1982 года.
   В это время шла массовая замена офицеров, отслуживших два года, успели смениться отвоевавшие по два года командир полка и дивизии. На их места пришли новые, не имеющие представления о боевых действиях. С опозданием пришла замена и Навотову, по общепринятым правилам "старый" офицер обязан был обкатать на боевой операции нового, после чего передать ему свою роту. В действительности офицеры этого не делали из-за суеверия погибнуть в своей последней операции. На тот момент в полку так уже погибли 3 офицера и прапорщик на своих последних выездах. Отказался от своего последнего выезда и Навотов. Но, так как он имел больше всех боевых выходов, это не прошло незамеченным. Не сыграло роль и то, что он на совещании офицеров полка заявил во всеуслышание сбывшееся пророчество:
   - Я точно знаю, что погибну на этой операции, - сказал он при всех офицерах.
   Тут же новый командир полка обвинил его в трусости и убыл с ним позорить его дальше к командиру дивизии. Это был беспрецедентный случай. За все боевые действия так прилюдно не оскорбили ни одного офицера. Тем более, больше всех отвоевавшего. В обычной жизни он был крайне стеснителен, что вовсе не вязалось с его боевой деятельностью. Я помню, как он стеснялся, получая вместо Героя свой третий орден.
   Разведрота несла большие потери, и перед этой операцией несколько рот выделило в ее состав по два добровольца. С моей роты также вызвались двое - один из них рядовой Шевченко, фамилию второго не помню.
   10.12.1982 разведрота убыла на операцию. Целью этой операции стояло незаметное проникновение ночью в кишлак и уничтожение в нем противника. На операции, в связи с произошедшим инцидентом, присутствовал начальник разведки полка. Но в связи с заменой Навотова в ходе операции и его предчувствием, было принято решение в ночной бой не ввязываться, а издалека обстрелять противника и после его ответного огня доложить в полк о том, что противник нас "засек" - факт неожиданности потерян, убываем в полк. Так все и произошло в действительности. Операция завершилась, и колона двинулась в полк.
   Когда колонна боевых машин разведчиков была в 40-км от полка, под первыми двумя машинами взорвалось три (такой случай был впервые) фугаса. Колонна попала в засаду.
   Обе первых машины загорелись, их экипажи погибли или были ранены и контужены. Никто из состава экипажей первых двух горящих машин не смог выбраться самостоятельно. Один из моих вчерашних добровольцев - Шевченко - под обстрелом выскочил из третьей в колоне БМП и побежал к первой - командирской. Ему все-таки удалось вытащить из горящей машины живого Навотова и оттащить его в сторону в. рисовое поле. У Навотова было ранение в грудь и наполовину оторвана правая нога. Пылали машины, а Шевченко перевязывал командира. От огня в машине сдетонировал боекомплект, взорвалась первая машина, и ее бронированный ребристый лист, закрывающий моторный отсек, взвился в воздух и, пролетев более 30-40 метров, накрыл обоих - офицера и солдата. Погибли Навотов, рядовой Шевченко, также сгорели в машине новый командир разведроты, начальник разведки полка, а с ними еще пять разведчиков.
   Это был второй такой случай в полку и второй 10-минутный митинг-прощание с погибшими боевыми товарищами-однополчанами, когда мы отправляли в "Черный тюльпан" сразу по девять или более цинков с погибшими.

ЭПИЛОГ

   Командир 201 мотострелковой дивизии полковник Ш. благополучно и дальше продолжал командовать из своего штаба, а через год получил звание Героя СССР. (В силу специфики ведения партизанской войны, в боевых действиях участвовали лишь рейдовые батальоны и разведроты, исключение - армейские операции в Пандшерской долине. А также на начальном этапе ввода воск - полковые выходы, продемонстрировавшие полную их неэффективность, в связи с чем от них отказались).
   За исключением измененной фамилии у реально существовавшего командира разведывательной роты нашего 149-го мотострелкового полка все факты, приведенные здесь, реальны и имели место в период боевых действий 149 МСП в 1981-1982 годах в провинциях Балх, Тулукан (на картах теперь - Таликан), Саманган, Кундуз, Баглан.
  
  
  

ПЯТЫЙ КОНВЕРТ

Северный Афганистан, г. Кундуз. апрель 1983 г.

   В обычный вечер после ужина, чтобы скоротать личное время перед отбоем, офицеры и прапорщики нашей комнаты играли в карты.
   - Ну, тебе, Леонтьевич, сегодня определенно везет в карты, - говорил усатый прапорщик своему другу - командиру взвода. Все было как обычно, как всегда. Необычным было то, что случилось накануне.
   А случилось следующее. Вторую неделю, как в полку кончился уголь. Стояла обычная афганская зима: днем плюс 25 градусов по Цельсию, ночью - минус 2-4. В лагерных солдатских палатках холодно. Солдаты разными обходными путями искали уголь, чтобы на ночь протопить палатки. Ко всему прочему последние ночи были туманны.
   В одну из ночей на противопехотной мине, которыми был окружен периметр нашего полевого лагеря, подорвалась корова. Якобы случайно. Это было плохим признаком, так как именно таким способом проводилась контрольная проверка возможного прохода в наших минных полях.
   А еще через две ночи был ранен часовой при попытке нападения на него с целью проникнуть в сам лагерь. Это всех нервировало, заставило удвоить посты часовых, местами обновить минное поле дополнительными растяжками.
   Также из штаба поступила команда: на вечерней проверке зачитать приказ "О повышении бдительности" и категорическом запрете отлучаться в ночное время за пределы своего подразделения. Такой же приказ сегодня перед отбоем зачитал и я перед личным составом своей роты. Все вроде поняли.
   - Леонтьевич, ну определенно, твоя сегодня ушла на танцы, - смеялась вся комната с сегодня удачливого прапорщика.
   - Д, кстати, Леонтьевич, ты не забыл, что ночью проверяешь наряд с 2 до 4 ночи.
   - Не забыл, не забыл, - продолжал раскладывать карты играющий.
   - Ну что, последнюю партию - и спать?
   Внезапно хлопнула входная дверь модуля, и через секунды в открывшуюся дверь нашей комнаты появился красный и разгоряченный, запыхавшийся от долгого бега рядовой Трофимов моей роты.
   - Товарищ старший лейтенант, разрешите Вас на минутку в коридор, - сказал он, переводя дыхание и пытаясь отдышаться. - Срочно очень...
   - Заходи сюда, - сказал я, видя, что одной рукой он держится за ногу, а из-под пальцев сочит кровью набухшая штанина. Было ясно, что произошло что-то серьезное и нехорошее. Немного помявшись, после повторной команды он прохромал в комнату.
   - Что случилось?
   - Буянов ранен.
   - Так, все спокойно и по порядку.
   - После зачтения Вами приказа мы через полчаса угнали из парка машину и поехали в стройбат к знакомому кочегару за углем... Когда Буянов с земли подавал уже третий мешок угля, раздались автоматные очереди, началась стрельба. Буянов упал, машина дернулась и понеслась по ухабам. Я упал на пол между стеллажами с инструментом. Стреляли трассерами, в летучке было светло как днем. Один рикошетом задел меня.
   Во время этого рассказа я, оторвав руку солдата от штанины, осматривал рану, пытаясь найти выходное отверстие пули. Входное было маленькое - от пули калибра 5.45 мм. Если оно прошило тело солдата насквозь, а солдат в горячке мог не заметить, и вышло с другой стороны через мочевой пузырь, то солдату оставалось жить часы или, от силы, не более суток. Неопытный солдат не понимал серьезности ситуации, стеснялся осмотра и мешал, пытаясь натянуть штанину назад на себя. Пришлось прикрикнуть. Через несколько минут я нашел выходное отверстие от пули. Оно напоминало вертикально стоящую пулю и вышло через второе бедро, не задев внутренних органов.
   - Тебе, дураку, повезло сегодня с ранением, значит, долго жить будешь. Сколько километров сюда бежал?
   - 3-4 км.
   - Судя по пятну крови, потерял не много. Теперь подробнее о Буянове.
   - Когда началась стрельба, он тоже упал, а наша машина понеслась. Больше ничего не видел.
   - Так, старшина, подымай роту по "тревоге", всех причастных ко мне, доложи зампотеху полка - я к строителям за Буяновым.

* * *

   Через час возле медсанбата стояли трое. Майор-хирург, заведующий хирургическим отделением медсанбата, где на операционном столе лежал раненый рядовой Буянов. Заместитель по технической части командира полка подполковник Собинов, которому подчинялась моя рота, и я, командир роты, в которой произошло "ЧП". Майор-медик мрачно курил и зло смотрел в землю. Потом он медленно заговорил рублеными фразами, как отрезая, не допускавшими никаких сентенций и возражений.
   - У вашего солдата три ранения. В обе руки и в ногу. Все ранения в кость. Чтобы раненый выжил в наших условиях, при ранении в кость положена ампутация. Врач закончил и посмотрел на часы. Было три часа ночи, через полтора часа наступит новый день, а с ним рассвет. Недалеко прозвучала дежурная очередь часового, охраняющего лагерь, в наступившей тишине снова прозвучал голос медика:
   - Что будем делать? - наконец конкретно в лоб задал вопрос медик и посмотрел на зампотеха и меня.
   Мы молчали, нам, не медикам, было непонятно, как и почему при ранении в руку и ногу нужно было обязательно их ампутировать. Что-то в головах у нас не укладывалось. Ведь в Союзе такого не было. Затянулась неловкая пауза. В такой постановке этот вопрос передо мной еще не ставили, что-то ответить и тем более решить я был не готов.
   А нужно было решение: жить солдату всю жизнь без рук и без одной ноги или нет. Обречь его на муки и вечные снисходительно-сочувствующие взгляды окружающих или нет.
   Сегодня утром он был еще полон сил и здоровья и ему казалось, что вся жизнь у него впереди. Сейчас же он беспомощно лежал, распластанный на столе, а жизнь его решали другие, и она по капле вытекала из него.
   Если бы шел бой, я был бы готов к любому повороту дела. Два года войны научили меня хладнокровно распоряжаться чужими и своей жизнью, не цепляясь за нее. Но в этой ситуации принять за пару минут такое решение было выше моих сил.
   Пауза нашего совместного молчания затянулась.
   - Я должен отдать распоряжение, - в сторону операционной кивнул майор. Время идет.
   - Лейтенант, ты его командир роты, с ним воевал 1.5 года, тебе и решать сказал зампотех полка.
   То, что он так сказал, было связанно с тем, что в рейдовом батальоне, с которым 1.5 года я провоевал с Буяновым, были свои неписаные законы, не подвластные ни одному прокурору. Решение на месте заменяли и суд и прокуратуру. По-другому в воюющем батальоне было нельзя. Ответственности за это никто не боялся, так как смерть была рядом, а дожить до замены с нашими потерями мог надеяться лишь отчаянный оптимист.
   - Время идет, лейтенант, значит, мы ждем... - сказал хирург, - Решай - или так, или так. Но что-то решай. Не решать уже больше нельзя...
   Я думал. Я должен был с ним поступить так, как хотел бы. Как бы поступили со мной на его месте, - думал я, зная, что не имею право на ошибку. Если я сейчас решу неправильно, то потом всю жизнь мне жить с этой ошибкой на своей совести.
   - Это не жизнь... - сказал я.
   - Ясно... - зло и одновременно с облегчением сказал майор-хирург. Зло швырнул окурок об землю и растер ногой. Затем повернулся и направился к освещенной в 30 метрах в стороне от нас операционной.
  
  -- * * *
  
  
   Прошло около двадцати минут, когда майор-медик снова к нам вышел. Усталый, с изменившимся вялым лицом, ничем не напоминавший уже того бескомпромиссного напористого майора, каким он был еще 20 минут назад, безразличный к нам и всему окружающему, он больше напоминал собой старика.
   - Умер твой солдат, лейтенант, умер, - Его глаза смотрели на меня с каким-то непонятным мне сожалением, как смотрит старик на уже попавшего в беду ребенка, но еще до конца не осознающего этой беды.
   - Идите... - махнул он нам рукой, - все завтра...- и, не прощаясь, пошел к себе назад.
   Прошел месяц. За этот месяц я получил 4 письма на имя Буянова и, как командир его роты, обязан был вскрыть и ознакомиться с их содержанием.
   Одно письмо было от брата, собирающегося на "дембель" из Группы Советских войск в Германии. Три остальных от матери. Мать писала, что приходил его знакомый и очень просил продать ему его мотоцикл "ЯВУ". "Платит хорошо, - подчеркивала мать, - но я ему отказала". В третьем письме она писала, что ему скоро домой, и она сделала ему подарок к возвращению из армии - черный костюм. "На свадьбу тебе будет", - заканчивала она свое письмо. Еще через две недели я получил последнее от его матери письмо, уже адресованное лично мне, его командиру роты.
   Каким-то образом, видимо, через сопровождающего гроб солдата, мать узнала подробности о гибели ее сына.
   В письме она проклинала его командира, то есть меня и весь Афганистан.
  
  

ЭПИЛОГ

  
   Через три месяца я заменялся в Союз, отслужив более двух лет в Афганистане. В самолете, рядом со мной, в Ташкент летел офицер моего полка - заместитель начальника штаба полка с новеньким орденом. Представление на награды нам оформляли вместе. В отличие от его положительного заключения, в моем наградном листе, как и во всех предыдущих, значилось: "Отказать". Правда, формулировка в этот раз отличалась: "В связи с не боевыми потерями".
   Желтые листы казенной бумаги молчали о том, скольких солдат я сберег, об этом знали лишь они. Именно поэтому я не боялся "случайного" выстрела в спину во время боевых действий. Точка зрения воюющего офицера или солдата зачастую не совпадала с взглядами на войну сидевших в штабах....
   Рядом продолжал раздражать своей неуемной радостью по поводу возвращения в Союз оживленный майор, все время отвлекая меня от мыслей по случаю с Буяновым. ... Снова всплывали в памяти усталые глаза майора-медика с непонятным мне тогда сожалением.
   На каких весах можно определить правильность принятого тогда мною решения?
   Теперь, видимо, мне постоянно придется задавать себе этот вопрос, мучаясь им как Вечный Жид со своим бессмертием.
   ...Пятый конверт. ...пятый конверт.
   Видимо, медик-хирург уже тогда понимал, что мне не разминуться с ним.
   Мы все, кто отвоевал в Афганистане, обречены судьбой быть владельцами "ПЯТОГО КОНВЕРТА" и не по своей вине оказаться проклятыми... и своими... и чужими...
  

От автора

  
   Не дело солдата определять, в какой войне ему участвовать - "справедливой" или "несправедливой". Его дело - честно воевать и умереть на тех рубежах, которые ему укажет Родина. Но если уж ему там все-таки удалось выжить, то почему он, а не политики, развязавшие эту войну, в ответе за то, что он воевал в "неправильной" или "позорной" войне?
   На наше поколение выпала Афганская война, а не какая-либо иная. И мое поколение, искренне верившее своему государству, умирало на ней не менее самоотверженно и героически, чем наши деды в Отечественную.
   Поэтому считаю упрек в адрес любого "афганца", что он воевал "не на той войне", как минимум аморальным. Но это уже вопрос... или, точнее, диагноз для всего нашего общества, в котором мы живем.
  

Список погибших в Афганистане

  
  

Фамилия, имя, отчество

Дата рождения

Дата смерти

Звание и награды

   АРСЕНОВ
   Валерий Викторович

11.06.66 г.

28.02.86 г.

   Рядовой, Герой Советского Союза, Золотая Звезда Героя, орден "Ленина"
   ПЕТЛИН
   Виктор Иванович

11.09.45 г.

23.05.85г.

   Подполковник,
   орден "Красной звезды",
   "За безупречную службу"
   КАЛАМУРЗИН
   Илья Эльмурадович

10.08.44 г.

31.12.79 г.

   подполковник
   КИРЕЕВ
   Валентин Игоревич

12.11.47 г.

23.10.87 г.

   Подполковник, два ордена "Красная звезда", медаль "За боевые заслуги"
   НАГИБИН
   Николай Фёдорович

23.10.53 г.

17.01.84 г.

   Майор, орден "Красной звезды", медаль "За безупречную службу"
   ВАЩЕНКО
   Владимир Евгеньевич

8.12.44 г.

21.10.88 г.

   Майор
   ЗИМИН
   Николай Николаевич

31.07.55 г.

08.04.84 г.

   Капитан
   БУШУЕВ
   Алексей Викторович

06.02.71 г.

19.05.95 г.

   Старший лейтенант, орден "Мужество"
   ИВАНКОВИЧ
   Сергей Николаевич

6.10.64 г.

23.03.81 г.

   Старший лейтенант, орден "Красной звезды", медаль "За отвагу"
   ТОКАРЕВ
   Владимир Витальевич

26.01.59 г.

01.02.84 г.

   Старший лейтенант, орден "Красной звезды". Медаль "За службу Родине" 3 степени
   К030ДЁР0В
   Николай Фёдорович

27.01.59г.

08.07.82г.

   Старший лейтенант, орден "Боевого Красного знамени", медаль "За отвагу"
   СТАТКЕВИЧ
   Геннадий Геннадиевич

19.01.62 г.

10.09.87 г.

   Старший лейтенант, орден "Красной звезды", медаль "За боевые заслуги"
   ПАНКОВ
   Валерий Николаевич

02.09.61г.

23.10.83 г.

   Старший лейтенант, орден "Красной звезды", медаль "За безупречную службу"
   СНУРНИЦИН
   Олег Владимирович

02.12.57 г.

01.03.80 г.

   Лейтенант, орден "Красной звезды"
   ДОВГУЛЯ
   Валентин Николаевич

29.12.62 г.

26.11.86 г.

   Лейтенант
   ПЛАСТОВЕЦ
   Александр Александрович

27.11.60 г.

28.01.84 г.

   Лейтенант, орден "Красной звезды", орден "Боевого Красного знамени"
   БОЙКО
   Анатолий Николаевич

23.09.53 г.

09.04.185 г.

   Прапорщик, орден "Красной звезды", две медали "За безупречную службу"
   ТЕРЕСКИХ
   Анатолий Михайлович

25.02.56 г.

25.12.79 г.

   Прапорщик
   БОЙКО
   Анатолий Николаевич

23.09.53 г.

09.04.85 г.

   Прапорщик, орден "Красной звезды", две медали "За безупречную службу"
   ПУГАЧ
   Юрий Владимирович

24.06.85г.

   Прапорщик
   МЕЛЬНИК
   Виктор Васильевич

03.01.53 г.

07.08.80 г.

   Старшина, орден "За службу Родине"
   ЧУЕВ
   Валентин Дмитриевич

14.10.58 г.

14.04.80 г.

   Старший сержант, орден "Красной звезды"
   ШИЧИНОВ
   Фёдор Юрьевич

09.08.67 г.

28.10.87 г.

   Сержант, орден "Красной звезды"
   ТАКМАКОВ
   Николай Николаевич

1965 г.

22.03.85 г.

   Сержант
   ДАНИЛЕНКО
   Олег Владимирович

02.03.62 г.

14.06.82 г.

   Гвардии сержант, орден "Красной звезды"
   РОМАНОВ
   Игорь Анатольевич

22.09.63 г.

02.10.83 г.

   Сержант орден "Красной звезды", медаль "От благодарного Афганского народа"
   ШАЛЬНЕВ
   Андрей Николаевич

20.03.65 г.

18.09.94 г. умер от ран, полученных в Афганистане

   Сержант, орден "Красной звезды"
   ПТИЦИН
   Юрий Васильевич

12.04.66 г.

03.03.87 г.

   Младший сержант, орден "Красного знамени", медаль "За отвагу"
   КРАВЧЕНКО
   Сергей Анатольевич

28.04.62 г.

18.10.83 г.

   Младший сержант, орден "Красной звезды"
   ОСТАПЕНКО
   Юрий Викторович

23.12.65 г.

01.04.84 г. (Египет)

   Младший сержант, орден "Красной звезды"
   ЛИФОРЕНКО
   Валерий Анатольевич

30.06.65 г.

26.11.86 г.

   Младший сержант, орден "Красной звезды", медаль "За отвагу"
   ГУДЕЛЕНКО
   Дмитрий Леонидович

13.09.63 г.

13.01.84 г.

   Младший сержант
   РЕШЕСНИК
   Александр Викторович

19.09.59 г.

14.05.80 г.

   Младший сержант, орден "Красной звезды"
   АЛЯБЬЕВ
   Александр Леонидович

17.05.66 г.

24.02.87 г.

   Ефрейтор, орден "Красной звезды"
   ПОЛУЛЯХ Михаил Павлович

06.05.64 г.

15.10.83 г.

   Ефрейтор, орден "Красной звезды", две медали "За безупречную службу", "Благодарность от афганского народа"
   ДРОЗДОВ
   Алексей Викторович

1964 г.

8.02.84 г.

   Рядовой
   ТОЛМАЧЕВ
   Вячеслав Владимирович

17.05.65 г.

11.07.85 г.

   Рядовой, орден "Красной звезды"
   МЕДВЕДЕВ
   Олег Владимирович

03.06.64 г.

28.06.85 г.

   Рядовой, орден "Красного знамени"
   КОЛПАКОВ Виталий Алексеевич

13.09.65 г.

02.03.84 г.

   Рядовой, орден "Красного знамени"
   ЗИНЧЕНКО
   Игорь Анатольевич

1965 г.

19.18.83 г.

   Рядовой
   КУЛЕШОВ
   Сергей Григорьевич

25.08.65 г.

16.08.84 г.

   Рядовой, орден "Красной звезды"
   АВДЕЕВ
   Николай Владимирович

16.05.63 г.

15.10.82 г.

   Рядовой, орден "Красной звезды"
   ГОЛОБОРОДКО
   Олег Евгеньевич

05.04.64 г.

16.03.84 г.

   Рядовой, орден "Красной звезды"
   ГУЗЕНКО
   Александр Николаевич

10.07.64 г.

27.07.84 г.

   Рядовой, орден "Красной звезды"
   АНФЁРОВ
   Павел Михайлович

10.08.83 г.

   Рядовой
   МАСЕЙКИН
   Владимир Леонидович

21.07.84 г.

   Рядовой
   ЯКОВЕНКО
   Александр Васильевич

20.10.65 г.

06.11.85 г.

   Рядовой, орден "Красной звезды"
   ЧЕТВЕРИК
   Александр Николаевич

30.11.64 г.

14.04.85 г.

   Рядовой, орден "Красной звезды"
   ШЕВЦОВ
   Александр Петрович

20.02.68 г.

25.10.88 г.

   Рядовой, орден "Красной звезды", медаль "За боевые заслуги"
   РУДОЙ
   Виктор Иванович

04.04.85 г.

   Рядовой
   НИКОЛАЕВ
   Виктор Васильевич

09.09.64 г.

29.01.83 г.

   Рядовой, орден "Красной звезды", медаль "От благодарного афганского народа"
   КОСТИНСКИЙ
   Павел Михайлович

05.09.84 г.

   Рядовой
   СОЛОДОВНИК
   Александр Васильевич

20.10.82 г.

   Рядовой
   САДОВОЙ
   Владимир Павлович

30.04.84 г.

  
  
  
Оценка: 8.53*12  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023