Асадабад. Операция в Кунаре в мае 1980.

В Асадабад мы прибыли на рассвете. Путь неблизкий, дорога непростая. Предполагаемое нападение на колонну не состоялось, все обошлось. Все спокойно прошло, без стрельбы. Возможно, душманы не ждали, или решили, что мы никуда не денемся и не стоит спешить.

Красивейшее место, на котором стоял город, огибали две сливающиеся реки. Река Печдара впадала в реку Кунар. Штаб операции и позиция нашей батареи была расположена на таком выступе, непосредственно у места слияния двух рек. Наверное, самое красивое здесь место. Зелень, цветущие гранаты. Впервые я увидел, как гранаты цветут.

Это не только одно из самых красивых, но, и как покажет время, одно их самых опасных мест в Афганистане, рядом с пакистанской границей. Привели орудия к бою, расположились. Солнце жгло, но, мы уже привыкли, да и река рядом, по крайне мере, с водой проблем не было. Заработала кухня, обед горячий нам выдали, хотя, на операцию выдали сухой паек. Командир дивизиона, если возможность была, всегда приказывал организовать горячее питание на операции, а паек само собой, мало ли что. И часто бывало, что это - "мало ли что", как раз и происходило. Ну, и жратва у нас никогда не пропадала, организмы растущие, несмотря на жару и усталость, мы не страдали отсутствием аппетита.

Ночью нас обстреляли, вероятнее всего, это была 76 мм пушка. Нелегко, видать, ее было в горы занести, разбирали, наверное, и потом собрали уже наверху. Иначе, как ее на такую крутизну доставить. Ночью, душманы вытаскивали ее из пещеры, давали несколько выстрелов, и, пока не засекли, прятали обратно. Снаряды прошли выше и разорвались далеко позади огневой позиции. Батарея мгновенно встала к орудиям - в жару мы спали на земле, прямо рядом со снарядными ящиками. Из своей будки выскочили командир и замполит дивизиона. Комдив выбежал босиком и скомандовал открыть огонь. Батарея сделала пару залпов, по предполагаемым целям, и все затихло. Отбой.

Операция эта была первым опытом нашей бригады с высадкой тактического вертолетного десанта. Намечалось, что роты высадятся в заданном районе, и по мере продвижения, артиллерия и авиация будут поддерживать пехоту огнем. Собственно, так и произошло. Первый мотострелковый батальон и подразделения из ДШБ высадились и стали двигаться вдоль реки Печдара, каждая рота по своему маршруту. Как принято говорить в армейском профессиональном сленге, двигались в заданном направлении.

Заданный район, командиры все знают, а ты знай свое дело. Когда, позднее, нам доводили информации о происшедшем, кроме Хары, других названий нам, как правило, не называли. Названия чужие, незнакомые и особого понимания ситуации не дают. Суть дела - роты высадились под незначительным обстрелом. Почти сразу первая рота попала в засаду, начался бой. Рота оказалась отрезанной от основных сил. Связь прервалась почти сразу. Из слов офицеров, которые нам разъясняли ситуацию, я понял, что остальные подразделения не очень-то торопились прийти на помощь под сильным огнем. А один солдат и вовсе возразил - "что вы, у меня сын. Я не пойду".

Таким образом, первая рота осталась одна, в окружении, под сильным огнем противника. Заколодяжный, командир первой роты, выбрал ближний кишлак Хара для обороны.

Не помню, сколько раз мы стреляли. Был огневой налет, пришлось разворачивать орудия, станинны мешали стрелять через гору. Отчетливо помню, как передали о начале боя и двух погибших, потом связь оборвалась, и после этого мы точно больше не стреляли.

Утром стало известно, что 1-я рота попала в окружение и погибла в результате боя в кишлаке Хара. К штабу батальона вышло по реке только 14 человек, убитых 52. Тела погибших свозили на то плато в Асадабаде, где находился штаб операции, бронегруппа, и наша батарея в том числе. Место это сразу оцепили и никого не пускали.

Позднее, нам много раз доводили информацию о случившемся. Офицер-корректровщик, начальник разведки дивизиона, лейтенант Фесенко, был в горах тогда. В то утро сообщили, что Фесенко убит. Все в шоке, летенанта мы отлично знали, он был в нашей батарее командиром взвода управления.

Дальше было, как в кино - наш Фесенко оказался живым, а погиб его лейтенат-однофамилец. Отмечу, однако, что в Книге Памяти погибшего с такой фамилией нет, скорее всего это была путаница и разведгруппу, за отсутствием другой информации, просто записали в убитые. Но, я рад, что хоть один убитый оказался живым.

А рота дралась героически. Это бесспорно. Увы, осталось очень мало живых свидетелей боя, которые могут более или менее связно рассказать о бое. Есть повесть "Хара", участника боя, лейтенанта И. Котова. Я ее читал и перечитывал, в течение ряда лет, на интернет-ресурсе Котова, затем на сайте "Проза", за эти годы, текст претерпел значительные изменения. Текст становился более злобным и желчным, появлялись все новые и новые подробности, рос накал ненависти. Неувязка - автор стареет, память стирается, события блекнут, а новых подробностей в повести все больше и больше.

Котов герой, в целом я верю в его описание боя, однако, после ранения он был под воздействием промедола, да и состояние боевого аффекта, предполагаю, памяти не прибавляет. И есть еще ряд моментов, из которых становится понятно, что с памятью у Котова не очень хорошо, напрашивается вывод, что то, что он не помнит - просто додумал. На мой неопытный взгляд, напрасно он винит во всем замполита.

"Шорников приказал построиться в походную колонну!"

Командир роты, напоминаю, был Заколодяжный, старший лейтенант. Он что, получается, ротой не командовал в этот момент?

Далее Котов пишет , что у Шорникова была рана в спине и получил он ее при отступлении к реке. Мне известно мнение пулеметчика из второй роты, он был в группе, собиравшей тела погибших на месте боя.

По его словам на теле Шорникова, когда его подняли из воды, вообще не было ран. Получается еще одно предположение - он умер от разрыва сердца, когда разгоряченный вошел в ледяную воду.

По официальной версии, он подорвал себя гранатой, и рана должна была быть на животе.

В любом случае, человек погиб, погиб в бою, и обвинять его уже не только поздно, но, и не очень этично.

Не хочу думать, что это зависть вела лейтенанта Котова все эти годы. Озлобление и обостренное чувство справедливости - симптомы посттравматического шока.

Надо сказать, что его месть удалась - за эти годы он стал главным экспертом по бою в кишлаке Хара, мнения остальных и не слышны.

А командование, естественно, выше комментариев.

Я упомянул повесть Котова не потому, что считаю ее истиной, а для того, что бы все могли прочувствовать масштаб трагедии. По большому счету, кроме Котова, мало кто оставил хоть какие-то свидетельства. Ну, кроме официальных донесений. И с ними все не очень понятно. Я уже рассказывал, что утром нам довели, что 52 погибших, четырнадцать вышло и до конца моей службы, никто этой информации не опровергал. Эту цифру я помню точно. А теперь выясняется, что официальные цифры другие, намного меньше. Котов сам пишет, что от промедола сознание менялось, да и от усталости и аффектации в ходе самого боя. И то, что он своего бойца подстрелил - плод воспаленного сознания? Надо сказать, что в ранних версиях повести этого упоминания не было.

С нами политбеседу провели по итогам боя, рассказали, что при высадке все роты сразу попали под пулеметный огонь. То есть, в районе высадки десант ждала засада, видимо, из за предательства афганских военных. Первая рота попала под особенно интенсивный огонь и она стала отступать, зашла в кишлак Хара и там приняла бой. Остальные роты под сильным огнем не смогли прийти на помощь, артиллерия, не могла вести огонь без связи, а связь практически сразу пропала. Работу нашего связиста мы все наблюдали, рация была прямо у орудий, на КП батареи. Ну, и в ночном бою, первая рота была практически уничтожена. А Шорников, прикрывая отступление, подорвал себя гранатой.

В повести ключевой фразой, объясняющей многое, мне видится фраза Меримского - "за бой никого не награждать!" И Котов, в глубокой обиде, мстил ему, да и всей армии, всю жизнь. Ну, пусть офицеры сами со своими наградами разбираются. Бог им судья.

Выскажу все же и свое мнение о повести "Хара". Несмотря на правдивую, в целом информацию о бое , считаю, что это пасквиль. Многое додумано, что-то просто выдумано. О повальном пьянстве, воровстве и подлости большинства офицеров Котов пишет с осуждением, но, при этом и сам признается что каву(брагу), самодельное вино и спирт пил постоянно, отнял у солдата часы, обобрал рядового - не Дартаньян, однозначно.

Солдат осуждает за курение чарса - так у нас других радостей не было, в то время, когда некоторые офицеры не зная чем себя занять, играли в волейбол и занимались карате. И пили, не просыхая.

Солдаты и офицеры работали - строили лагерь, обслуживали технику, ходили в караул. А Котов скучал. Он же герой. Дорогу опаленному сердцу!

И вот эти упорные упоминания о гомосексуализме... За два года в армии я о таком и не слышал.

Мерзко все это.

Я бы хотел здесь процитировать рассказ Юрия Токаря - радиста, приданного роте 1 МСБ 66 бригады. Его рассказ - это рассказ солдата, участника боя в Харе. Эти воспоминания помогут почувствовать, что произошло тот день.
Ничего не стал менять. Читайте как есть:

" ПОДГОТОВКА:
Начнем с подготовки операции 11 мая 1980 года. Она проходила 7 мая. Посадили нас в машины Урал и ГАЗ 66 и повезли на аэродром города Джелалабад. В полном боевом снаряжении весом 50 кг. Мешки заполнили песком для тренировок, и это били норма для каждого солдата . За спиной у меня била радиостанция 107 и плюс вещмешок с боеприпасами и продуктами питания.
По команде садились в вертолёты. Взлетели, сколько летели, я не помню, затем поступала команда высадиться, вертолет зависал над землей в двух-трех метрах и мы выпрыгивали. Было это в пустыне, неподалеку от аэродрома, повторялось это несколько раз. После этих тренировок спина у меня била вся в синяках да ноги натирали новые горные ботинки, недавно выданные старшиной.
ОПЕРАЦИЯ:
В ночь с 10 на 11 мая, кто-то из нас спал, но большинство не спало, думали о завтрашнем дне. И вот - команда подъем. Было еще темно посадили нас снова в грузовики и повезли на аэродром. Построили роту по группам, в каждую входили подразделения :гранатометный рыщет, миномётный, зенитчики в том числе и мы связисты.
Я и Пашка Неизвестний попали в 1-ю роту, командовал ротой Сергей Заколодяжный. Я летел в 1-м вертолете с ребятами 1-го взвода и комроты - Заколодяжным. Летели около двух часов, наконец прилетели, зависли мы над маковым полем и повыпрыгивали, команда была занять позицию на верхушке горы.
Операция происходила на рассвете. Вся наша рота заняла поставленную позицию перед выполнением задачи. Задача заключалась в том, чтобы прикрыть высадку других подразделений. Вертолёты прилетали один за другим.
Другая рота должна была занять позицию на склоне горы, а 3-я рота должна пройти по дну ущелья, по которой текла речка. Пока высаживались 1-я и 2-я роты, было еще спокойно, а когда началась высадка 3-и роты, то начался обстрел с противоположного берега. Появились первые убитые и раненые. Солдаты не успевали выпрыгивать, как их обратно загружали в вертушку, уже убитыми или ранеными.
На огневой рубеж вышли снайпера, и удалось их огнем подавить огневые точки противника и высадится всем. Точного времени, когда проводилась эта операция, не могу сказать. После этого комбат Косинов по рации передал команду идти до указанного места назначения. Впереди всех шла 3-я рота во главе с командиром 3-и роты, фамилию которого я не помню и с комбатом. По склону горы шла 2-я рота, а мы шли как прикрытие по хребту.
Стало все горячей и горячей, обстрел нарастал и в результате появились раненые ребята и в нашей роте. Поступила команда от комротного связаться с комбатом. Я связался и передал трубку командиру. Я слышал от Заколодяжного что он просил вертушку для раненых. Комбат сказал, что попытается связаться со штабом на счет вертушки. Вертушка прилетела вскоре, на то момент в нас было уже трое раненых ребят.
Под прикрытием нашей и второй роты нам с тяжёлыми усилиями удалось погрузить раненых ребят.
Затем поступила команда идти вперед, и мы двинулись тропой по склону горы. Так как я сейчас понимаю, если бы мы шли по хребту, там негде было укрыться, и мы были бы под прицелом.
Детальную хронология по часах я писать не могу, пишу все что помню.
Когда 3-я рота зашла за поворот горы, начался еще более сильный обстрел из пулеметов и автоматов. Мы залегли и спрятались за валунами и прикрывали 2-ю роту, которая шла спереди нас по склону горы. Второй роте удалось проскочить это место почти без потерь. И наша рота осталась одна среди этих скал и камней под шквалом огня, деваться было некуда. Внизу у щелины был кишлак, комротный скомандовал спускаться до кишлака, эту информацию я передал 2-му взводу нашей роты. Перебежками и прятаньем за камнями нам удалось спуститься к кишлаку. В этот момент начался очень сильный обстрел, душманы увидели, что мы остались одни и атаковали со всех видов оружья. Мы заняли круговую оборону в одном доме этого кишлака, бой длился часами, но мы держали оборону.
Душманы начали обстрел из минометов, все взрывалось вокруг, просили помощи у комбата, но он все говорил - ребята держитесь, помощь будет. Помню, как комвзвода Котов взял у меня трубку, и связался с артиллерией и дал наводку на противоположною сторону ущелья. Минометы душманов заглохли, наступила тишина, но не долго. И тут душманы подошли со стороны склона горы, и мы оказались зажаты в кольцо. Стало еще жарче, обстрел начался со всех сторон.
Воздух нагрелся до 50 градусов, тела убитых разлагались, запах был невыносим, очень хотелось пить, но не было больших запасов воды. Раненых и убитых складывали в сарае, их стоны и плачь передать невозможно: один просит воды, другой кричит от боли, а третий зовет маму.
Так мы держались целый день, потери были страшные, под вечер нас осталось очень мало, от других взводов не было связи, и мы так и не дождались помощи. Я и командир Заколодяжний кричали в трубку: - помогите погибаем. Но из трубки бил один ответ: - держитесь ребята. Сколько атак душманов мы отбили, я не помню, но шли они навалом. Спасал нас гранатомет, за которым бил сам командир и пулемёт, который был установлен на крыше дома.
Я сам бросил радиостанцию и начал отбывать атаки, тогда было не до связи. Счет шел на жизнь. Каждый из нас оставил по патрону, если в случаи чего застрелится, а не сдаваться врагу живым. Вспоминается и сегодня картинка душмана в чёрный форме, который возник из-за камня и навел на меня дуло автомата, но моя пуля оказалась быстрее.
Когда начало смеркаться душманы открыли огонь из крупнокалиберного пулемета, который стрелял трассирующими пулями. Подожгли крышу сооружения, где стоял наш пулемет, хотя пулеметчика давно убили.
Мы взяли раненых и сами отошли к другому укрытию. Надо было пройти узкий коридор, между горой и стеной сооружения, который простреливался с двух сторон, это надо было делать перебежками. Помню разрывная пуля ударилась о каменную стену и срикошетила, я почувствовал боль в левой ноге, ранение было не сильным - спасибо Богу за это. Позже когда мы пришли в расположение батальона я сам вытащил осколок пули.
Было уже темно, когда мы начали отход, шли очень тихо, раненым закрывали рты, чтоб они не кричали, очень тяжелых раненых оставили там, так как не могли забрать всех. Вдруг и выше нас из-за камней душманы кричали - "Шуравирусьздавайсь". Тогда Заколодяжний взял гранату и бросил в их сторону и сказал - хрен вам.
Затем мы спустились к реке, таща на себе раненых, всем очень хотелось пить, губы потрескались от жары, я выпил каску воды. Потом мы шли по реке, так как дорога выше просвечивалась от пожара в кишлаке.
Прошли мы до километра, и тут от реки мы услышали голос - "Помогите", двое наших солдат вскочили в воду и вытащили еще одного раненого. Вброд рекой идти было тяжело, но дорога уже не просвечивалась огнем пожара и мы решили выйти на дорогу.
Я связался с комбатом и попросил у него помощи, чтобы помог нести раненых. Прошли мы еще несколько сот метров и нас встретили часовые из развед роты и так мы с ними дошли до расположения лагеря.
Нас осталось 14 боеспособных ребят. Раненым сразу оказали медпомощь, а на утро, кто выжил, направили в медчасть. На второй день мы вернулись в кишлак Хара, чтобы забрать тела убитых солдат, я видел не только тела, но и их части. Их душманы раскромсали. Также мы нашли Пашку Неизвестого выше по реке у камнях, он бил ранен в ногу, но остался живой. Пашка может рассказать историю, что творилось в ночь и под утро, когда душманы добивали раненых в кишлаке. Все это мои горькие воспоминания об операции 11 мая 1980 года."

У меня были приятели из первой роты, мой корефан Тофик Атабаев, мы общались всю службу. После увольнения пути разошлись, как и с большинством однополчан. Надеялся его встретить, благодаря интернету это стало возможно, но, недавно узнал, что он умер десять лет назад. Рассказы участников уже тогда были довольно сбивчивыми, было сложно понять некоторые детали. Бой был ближним в этой деревне, но, я не понял фразу - там были душманы в черной форме(предположительно, пакистанский спецназ) - стреляли в темноте на звук. Один парнишка(назвали фамилию, я не помню) высунулся и закричал душманам - "я твою маму е..ал!" Рассказ Токаря это разъясняет - оказывается, нашим предлагали сдаться. Что же, ответ достойный. Да, и парнишка тут же пулю в плечо получил.

Генерал-лейтенанту Меримскому приписывается фраза, которую, он произнес на совещании и которая облетела весь личный состав- "Я вашу бригаду положу здесь до последнего прапорщика, но ущелье мы пройдем до конца". Верю, вполне мог так сказать. Учитывая его послужной список, в молодые годы он и себя не щадил.

И мы поехали. Поехали, совершенно открыто, часа в три дня. Афганские солдаты были полностью деморализованы, после случившегося, ехать не хотели. Наши, наоборот были готовы и настроены мстить. Афганский бтр, ехавший через две машины впереди нас, все время глох, а командование требовало безостановочного движения. В конечном итоге комбриг передал по рации:

"Если не поедут прямо сейчас, бтр сбросить в пропасть, экипаж расстрелять - это не народная армия, а враги народа."

Мы с интересом наблюдали, неужели расстреляют? Как только к ним подступились, афганцы засуетились, запрыгнули в машину и бтр нормально пошел.

Дали трусам шанс, после этого машина ехала без сбоев. Вот так они всегда.

Бои в горах шли без перерыва несколько суток, мы ехали по противоположной стороне реки, вдоль русла и время от времени разворачивали батарею и поддерживали наших огнем. А горы буквально горели, по ним беспрестанно работали артиллерия и авиация.

Бронегруппа встречала очень слабое сопротивление - много войск участвовало в операции, авиация постоянно присутствовала в воздухе.

Противник, и мирное население, оставили населенные пункты и ушли в горы.

По дороге попалась БМ-21 в четвертой батареи, перевернутая, я так понял, что машина съехала с дороги и опрокинулась. Им пришлось ночь ждать техподдержки, чтобы вытащить ее, не знаю уж, как им ночь удалось пережить - остаться вот так на дороге, одна из самых опасных ситуаций. Но, все живы.

У одного из поворотов мы увидели место засады - закопченная ниша в скале. В нише этой сидел душман. Уж не знаю, успел он выстрелить или нет, но, так остался сидеть, такой черной тенью - обугленным куском плоти с оплавившимся оружием в руках.

Я не помню, куда и как двигалась колонна, ночью в темноте заехали куда-то в горы, привели батарею к бою и стреляли из закрытой позиции, кого-то прикрывали. Ночи душные были, время от времени обрушивались грозы и ливни. В это время роты первого батальона и подразделения ДШБ действовали в горах, на противоположной стороне реки.

Обстановка была очень тяжелая, четырнадцатого мая погиб командир десантно-штурмового батальона капитан Гарин. Корректировщики с нашей батареи, которые шли с батальоном, рассказывали, что он шел впереди и без каски.Когда по группе стал бить снайпер, боец ДШБ напомнил комбату- товарищ капитан, по нам стреляют, а вы без каски. Капитан ответил: -

"Солдат, десантник и каска несовместимы!" или что-то в этом духе. И тут же получил ранение в голову. Санинструктор стал оказывать помощь, пока перевязывал, сам получил ранение, а капитан еще одно, уже смертельное.

Крайняя точка продвижения колонны поселок Бар-Кандай, мы его заняли пятнадцатого мая. Интересное место, отсюда начинает набирать силу Печдара. С гор она течет довольно скромно, и приходит в ущелье, которое начинается в этом поселке. У самой скалы стоит небольшая мельница. Река нешироко разливается, а дальше уже начинает постепено набирать силу. В месте слияния с Кунаром выглядит, как уже вполне серьезный поток.

Колонна проехала по центру поселка, наша батарея повернула налево. Там и развернули нашу батарею, привели орудия к бою. Ближние дувалы освоили под жилье. Крайний большой дом, это даже не дом, а группа дувалов, целый поселок, у самой реки, горел. Он так и будет гореть все время нашего пребывания. До нашего приезда здесь был бой, часть домов была повреждена, все было разграблено, разорено и загажено.

Афганцы и без того жили в такой чудовищной нищете и разрухе, что к этому было сложно еще что-то добавить. Но, эта война доламывала то малое, что у них было.

В начале операции сопротивление в Бар Кандае было серьезное и горящий этот дувал, горел не просто так. Он был подожжен. Афганский офицер, видел, как наша пехота поджигала, стал протестовать и был послан. Пошел к нашему генералу и пожаловался - дескать, ваш солдат зажег дом, оправдываясь тем, что его друг был убит из этого дувала. Генерал ответил просто: "воин-интернационалист так поступить не мог!". Афганец пожал плечами и ушел ни с чем.

Мы заселились в ближайший к позиции дом, на втором этаже. Притащили афганские кровати - деревянная рама, вместо пружин оплетка из каких-то растительных волокон. Занятно, и ясно, почему у них так ценились наши металлические солдатские койки. Они намного удобнее, несмотря на большой вес. От нашей огневой до реки, было меньше пятидесяти метров, слева и вниз, тот горящий дувал. Горел он неспешно. Днем, в жару, пламя расходилось прилично, за ночь, по холодку, несколько стихало. Мы поставили часть коек на такой площадке, типа террасы и перед сном смотрели на огонь. Впрочем, очень недолго, чтобы заснуть, нам надо было лишь принять горизонтальное положение, да и то необязательно. В какой-то момент, командирам надоел этот костер и нам приказали потушить. Командир первого взвода, старший лейтенант Ивановский нас построил и мы пошли, не понимая, правда, как мы будем это делать. И нахрена. К счастью, разум восторжествовал и нас вернули. Пусть себе горит.

За несколько дней до прихода в БарКандай, бронегруппа продвинулась на несколько километров от Асадабада в глубину долины, вдоль Печ-Дары, местной реки. Ну, и в самой долине как-то все затихло, жители разбежались, бои шли в зеленке, высоко в горах. Главное для солдата - раздобыть где-то добавку к рациону. В первый день ободрали все тутовые деревья рядом со стоянкой. Голод не тетка, на следующий день мы перебрались на другой берег по мелководью и стали общипывать уже там. Пока я крутился вокруг дерева на котором росли какие-то плоды, напоминающие по вкусу хурму, но, величиной с крупную вишню, подошли мои приятели с батареи и предложили пойти в деревню, метрах в трехстах. Не в силах оторваться от ягод, я отдал им пистолет и сказал, что сейчас догоню. Надо сказать, что нам было строжайше запрещено там болтаться, можно было легко нарваться на бандитов, кроме того, вертолетчики вполне могли сверху долбануть по своим, не разбираясь, кто там копошится в кустах или развалинах, и вот это, было еще страшнее.

И в этой ситуации, я, жадно заглатывая хурму, теряю из виду своих товарищей, они уже вошли в деревню. Я остался один и без оружия. Испытывая сильнейшее беспокойство, бросаюсь догонять, дохожу до деревни - там развилка, одна дорога прямо, другая налево. Никого нет. Думаю, ну, не могли они далеко уйти. Вдруг откуда-то выныривает огромный черный козел, с бородой и рогами и по центральной дороге направляется ко мне. Вот тут мне стало по-настоящему страшно. Один, в незнакомой деревне, где в любой момент могут взять в плен или просто зарезать, да еще с черным, зловещим козлом, столкнулся нос к носу. Быстро иду по дороге налево, а козел бежит за мной и, неясно, что ему нужно. К моей радости слышу голоса наших пацанов. Они там обтрясали цитрусовую рощу. Захожу за дувал, козел за мной. Сворачиваю - он опять за мной. Прибавляю шаг, не отстает! Ха-ха, скажете вы, козла испугался. Черт возьми, но, он же черный! Да еще с рогами...

Все завершилось мирно, нажрались мы зеленых апельсинов, черный козел оказался давно недоеной козой. Был среди нас деревенский парень, который ее и подоил, попили молочка козлиного. Вернулись к батарее живые, и нам за это ничего не было. Повезло.

Намного позднее я узнал, что зловещим предзнаменованием в Афганистане считается черный теленок. Встретить его на пути или увидеть дурная примета. А черный козел ничего страшного. Тем более коза..

А в Бар Кандае мы задержались на продолжительное время, жратва на ПХД кончилась, дорогу была сложной для авторанспорта и провизию доставляли только на вертолетах. С голоду не помрешь, но, как-то неуютно было в котелках. И мы искали, чем бы подкормиться. Население все разбежалось, огороды мы там быстро подчистили, и стали подбираться к скотине.

Но, речь сейчас не об этом. Коровенки там были, но, мелкие, как наши телята. Были там еще буйволы. Ну, такие здоровые! Черные такие. Спрашиваю я у наших таджиков:

"А че мясо то у буйволов вкусное?" -

"Нет- отвечают- жесткое.

Хорошо. И тут мы видим буйволицу!

-"А молоко у них хорошее?"

"Жирное"

Решили ее подоить, раз жирное. Осталось только как-то эту буйволицу зафиксировать. Добровольно, так сказать, в порядке трудовой дисциплины, она давать молоко отказалась. Тогда было принято жесткое волевое решение, буйволицу привязать. Вначале к дереву, взяли в ЗИПе пеньковый канат, накинули петлю, но, как-то к дереву не получилось - все время она вырывалась.

Но, мы же советские солдаты, и что нам какая-то буйволица. Человек десять нас было, поднатужились, обвязали ей рога, и притянули ее головой к станине гаубицы Д-30. Станины были прибиты к земле (там был песок, к сожалению) сошниками на всю глубину. Главный умелец подошел к ней аккуратненько, чтоб не лягнула, схватил за вымя и стал доить.

Видимо, на этом терпение буйволицы кончилось, она взревела и стала вырываться. Сошник вылетел, станина поднялась под опасным углом, и орудие чуть не опрокинулось. Пришлось срочно отпускать.

Надо сказать, что буйволица животное беззлобное, не стала она на нас бросаться, мстить, ушла неторопливо по своим делам. А молока граммов сто даже не было, на донышке. И пробовать не стали. Вылили.

Отвратительный смрад окутывал поселок - погибшая при штурме Бар Кандая скотина, валялась неприбранная. Если какую-то мелочь легко можно было закопать, то. коров и буйволов непросто. В жару они разлагались довольно интенсивно, присыпали туши землей, как могли, но, это помогло слабо. Местные жители, кто победнее, жили в жалких глинобитных лачугах, разбитых на несколько помещений - в одном жили сами, рядом скотина. Дома побогаче, двухэтажные, прилично выглядели некоторые помещения были изнутри обшиты деревом. Поскольку все разбежались, да еще после боя, всюду был хаос и разорение.

Роты мотострелковых батальонов и ДШБ были в горах на другой стороне реки. Гора начиналась круто, прямо из скалы от берега, тропа там была, по ней потом сойдут наши, после окончания прочесывания. А пока там, наверху шли бои. Что бы прикрыть и поддержать пехоту огнем мы стреляли на самых высоких углах возвышения - четвертым зарядом. После каждого выстрела соответственно, оставалось четыре пучка пороха. Четыре пучка - это четыре мешочка с артиллерийским порохом, общим весом почти два килограмма, то есть после каждого залпа более одиннадцати килограммов, а стреляли мы много. По инструкции положено после стрельбы порох этот сжигать, мы его компактно сложили в стороне от орудий, но, приказа сжечь не последовало, видимо, не до того было или позабыли.

Рано утром мы опять стреляли, потом прибрались после стрельбы, работали на орудиях и тут выяснилось что сегодня семнадцатое мая, мой день рождения. Ну, как в детском саду поздравляют?

Таскают за уши, правильно, мы от детсада недалеко ушли, еле отбился от пацанов. А неподалеку замполит дивизиона случился, майор Козлов. Сразу сориентировался на шум:

-"В чем дело, сынки?"

-"Да вот, товарищ майор, поздравляем, у Полторацкого день рождения."

"Ааа- он расплылся- вот видишь, как тебе повезло, залпами стреляли в твою честь, а так бы ходил сейчас в Алма-Ате, умирал!"

" Спасибо, товарищ майор!"- отвечаю, а сам даже не знаю уже, что и думать про замполита нашего...

Порох несожженый, так и не давал нам покоя, как дети, честное слово. Район боевых действий, одно из самых адских мест в Афганистане, а им придумалось, что из этого пороха можно сделать неслабый фейерверк. Надо сказать, что у пороха этого было и хозяйственное применение - можно было развести костер без спичек, аккуратно подбрасывая понемногу в сырые дрова можно было поддержать пламя. Розжиг тоже был простым - две три гранулки пороха, бьешь по одной камнем, и сразу загорается. Поэтому, командиры, рассчитывая на нашу грамотность, утилизацию порохов особо не контролировали. Но, разве великовозрастным долбарям можно доверять? Сначала мы взяли пятилитровую жестяную канистру, засыпали порох, просыпали дорожку, подожгли - не рвануло. Просто раздуло эту канистру и был приличный столб огня . Не то.

Берем глиняную емкость - то же самое.

Но, понятно, что солдатская мысль не стоит на месте. Взяли гильзу от снаряда, использованную, засыпаем полную порохом, закрываем крышкой, выкручиваем капсюль. А саму гильзу укапываем.

На самом интересном месте меня отправляют в наряд на кухню.

Рвануло так, что эта гильза, пролетев метров 80, чуть не попала в сержанта со взвода управления. Понятно, что всем досталось, порох сожгли, виновникам объявили наряды вне очереди. Самое смешное, что мой наряд был завершающим на этой операции, припасы кончились, варить было нечего, и более никого не назначали, все перешли на подножный корм.

Но, это произойдет чуть позднее, а пока мы отправились за водой. Проще было ее набрать из реки, мы все равно оттуда пили, но, начальство распорядилось найти источник, набрать воды на обед и заправить пожарную машину, служившую в дивизионе водовозкой. Отправились назад, доехали до стоянки афганцев, они дали понять, что водокачка не работает, воду надо брать из реки. С афганскими солдатами мы общались, выучив уже какие-то их слова, какие-то наши знали они. Часть офицеров хоть немного знали русский, учились в СССР. Что они знали твердо, так это слово "товарищ", причем, произносили его с таким уважением, с такой интонацией, что сжималось сердце - у нас слово это так не произносят с времен Гражданской, наверное. Теряем корни...

Решили брать воду из реки, вода очень чистая, прохладная, течение быстрое и несет песок, как блестки такие. Спускаться пришлось с крутого берега, галечного, вниз легко, а тащить вверх по склону сорокалитровый стальной бачок с водой было не так просто. Галька под ногами стала осыпаться и мы поехали вниз. Водитель, по совместительству повар, молдаванин Годзин, старше нас призывом, посмотрел на нас и спустился помочь. Все операции мы делали бегом, поскольку на противоположной стороне реки верхушки сопок горели - их обрабатывали вертолеты и где-то там. в зеленке, шел бой. И было непонятно, кому-то из душманов мы попались на глаза с этой водой или нет, Ощущение, что за тобой кто-то следит и целится в спину присутствовало постоянно. Тем более, что боец реактивной батареи был застрелен снайпером в подобной ситуации.

Набрали мы три бака, засунули в машину и вернулись на стоянку. После раздачи обеда нас отпустили в подразделение - продуктов нет, кухня закрывается.

Раздачи пищи больше не предполагалось, но, и распоряжений по этому поводу официальных не было никаких. Частное мнение выразил старший лейтенант, на той операции, инструктор политотдела бригады. Мы его еще по Алма-Ате знали. Увидев, как мы собирали к обеду какую-то зелень с местного огорода, он сказал : "Рвите, правильно, молодцы. Я, недавно видел, как наши солдаты нарвали огурцов на местном огороде, какой-то подполковник, проверяющий из штаба армии, заставил их, вернуть все на место. Мудак! Если бы они к нам пришли, камня на камне не оставили!" Почти дословно помню тот разговор. Конечно, это был бальзам для наших душ. Но, так-то, если вдуматься, получается - ни мы, глупые рядовые срочники, ни, политически подкованный инструктор, не понимали своей роли в этой войне. Мы пришли помогать, как друзья - таков был приказ, и таковы были наши намерения и настрой. Но, очень скоро обнаружилось, что у нас довольно много врагов, а друзья, мало от них отличаются. Любой, вполне дружелюбно приветствовавший тебя афганец в следующий момент мог ударить ножом или выстрелить в спину. Так и происходило, собственно - лейтенанту Параскеве выстрелил в спину пастух, только что с ним братавшийся. Чудом в живых остался.

В первые дни в Бар Кандае мы не обратили внимание на огромное количество блох, скачущих повсюду. Много их было в траве и песке на берегу реки, в домах же - несметное количество. Начали блохи нас заедать. Укус и сам по себе довольно болезненный, позднее вздувалась шишка, которая чесалась просто нестерпимо и расчесывалась буквально до крови. А поскольку жара была адская, плюс влажность от реки ходили мы, как правило, с голым торсом - за пару дней все покрылись расчесами и болячками. Но, это было еще не самое страшное. Через несколько дней личный состав стал валиться с температурой. Жар, озноб, слабость - симптомы лихорадки. Лихорадки неизвестной этиологии, как теперь принято говорить. Прозвучало предположение, что это на нас испытали бактериологическое оружие. Вполне вероятно. Но, стоит упомянуть - в воспоминаниях командира третьей роты, действовавшей в Бар Кандае через год, летом и осенью 1981года, он тоже пишет о чудовищном количестве блох. Живут они там, что ли...

Больных стали эвакуировать в район Асадабада, на то плато, где был штаб операции. Там устроили полевой госпиталь. В строю осталось человек одиннадцать или двенадцать, батарея была на грани боеспособности. Из офицеров остался молодой, только после училища, лейтенант Коношук. Продукты не подвозили, но, с этим мы справлялись сами - вокруг бегал бесхозный скот, ловили, жарили, ели и тем пробавлялись. Лейтенант прокомментировал ситуацию следующим образом:

-"Если еще через два дня не подвезут продукты, я отдам официальный приказ грабить. А пока грабьте без приказа!"

Прямо за позицией батареи было маковое поле. Опиум уже собрали и засохшие стебли с головками постукивали, раскачиваясь в такт движениям ветра. По примеру афганских солдат мы собирали эти головки и жрали маковое семя. Было вкусно. Афганцы, я заметил, зеленые, невысохшие головки, грызли, как яблоки. Думаю, это вызвало опьянение, мак опиумный.

Другой причины не вижу, зеленые головки эти, очень горькие.

Пустым сухим головкам тоже можно было найти применение - если их заварить в кипятке, и получался бы кукнар, напиток содержащий опиаты и вызывающий наркотическое опьянение. Но, мы пробовать не стали, семечками обошлись. Да и чарса было довольно.

Попробовав мак, Коношук повернулся к рядовому Эйземану и сказал - " А ты сейчас из этого сваришь мне манную кашку!". Эйземан Эмиль Эмильевич, робкий, интеллигентный юноша из Таганрога, представлявшийся немцем. В тот момент он исполнял обязанности связиста, а заодно и ординарца. Пошел собирать головки, не знаю уж, какова каша удалась.

Кукнар этот от кишечного расстройства помогает, рецепт проверенный веками. А прогрессивная медицина уже перешла на фталазол.

В какой-то день, я спал в свободное от боевого дежурства время, пришли ребята со второго взвода, Пичурин и Максат Аманкулов, наловили где-то кур, хорошо мы тогда поели, жаль, малость пересушили их. Но, все равно было вкусно. Первый и единственный раз за службу удалось курицу поесть. Ну, потом дело пошло - корову добыли. Тощенькая, мелкая такая коровенка, но, нам хватило на всю батарею. Надо сказать, что опыта забивания домашних животных у меня лично не было, я городской. Но, и деревенские ребята об этом знали только теоретически, дома этим занимались взрослые. Теперь пришел и наш черед.

Нас двигало здоровое чувство голода и мы решили замахнуться на более крупную дичь, чем куры и козлята. Кстати, когда я ловил по полю какую-то мелкоту, козленка вроде, беленького, поймал себя на мысли, что, со стороны наверное выгляжу не намного лучше, чем те захватчики, фильмы о которых смотрел в детстве. В тот момент меня это не огорчило, а скорее, позабавило. Да и отбросил я эту мысль - во-первых, хотелось жрать, а во-вторых, в этих обстоятельствах мы не могли испытывать никакого чувства вины - для солдата это слишком сложные мысли. Мы выполняли приказ. Приехали помогать, выполнять интернациональный долг, а тут бандиты- зверье, животные, стреляют со всех сторон, пленных на части режут.

Никакого чувства вины.

Бродила возле наших позиций корова, мелкая афганская коровенка, видимо в том климате крупные не вырастают, да и кормить проще. Загнали ее в глинобитный какой-то сарай, человек пять нас было. Кто-то говорит - надо ее застрелить и дело с концом. Нет, стрелять нельзя, запрещено, офицеры сразу прибегут. Надо оглушить, у нас в деревне молотком бьют- кто-то советует. Молотка нет, решили кувалдой. Ваня, наводчик первого орудия, деревенский парень, самый, наверное, опытный, взял кувалду. Мы ее зафиксировали, но, надо было быть внимательными, вдруг она рванется, не попасть под удар. А коровка почуяла погибель, видать, сначала рванулась, а потом упала на колени. Всем стало не по себе.

Иван дал ей в лоб, отбросил кувалду и выскочил из сарая.

Мы стали ее резать штык-ножами, она очнулась и стала брыкаться, не удержать. Пришлось все же добить из пистолета. Вот, нашумели. Но, никто не пришел, нахрен мы кому нужны. Разделали ее по-быстрому, мяса получилось много, жарили и жрали до вечера, офицеров тоже накормили. Вечером, уже стемнело, я пошел к машине за хлебом, в переулке темно, как они там живут, непонятно.

От свежего мяса у всех разболелись животы. Прямо, как у Ремарка в "На Западном фронте без перемен". Не фатально конечно, привычные мы.

В какой-то момент удалось поживиться у афганцев консервами - банки, по объему, как наша перловка, болгарские консервы фасоль в томате с мясом. Большой такой кусок мяса сверху. Потом наши ребята подкрались к их грузовику и свистнули там целый ящик, им все равно не надо. Они консервы в горы не берут, у наших выпрашивают. Предприятие это опасное, при всей своей трусости и безалаберности, афганские солдаты в отличие от наших, стоят на посту с досланным патроном и предупредительного выстрела не дают - решил он, что надо стрелять и стреляет на поражение. Были, говорят, уже случаи нехорошие.

ДШБ спустился с горы, бойцы шли мимо нашей огневой. У меня там были знакомые, земляки, но, они меня не узнавали. Полностью опустошенные, вымотанные, исхудавшие. Небритые, отрешенные лица. Чудовищная тяжесть оружия и экипировки, которую они несли, гнула к земле. Тяжело далась эта операция, даже при том, что задача была выполнена - взяли пещеры, взорвали склады с оружием и боеприпасами, все это происходило под непрерывным огнем. Наш корректировщик был легко ранен, Степанец фамилия его, но, при погрузке в вертолет получил еще ранение в ноги, уже серьезное, впоследствии был комиссован. Повезло, что тогда удалось раненых эвакуировать, душманы били из ДШК по вертолетам. А ДШБ, напоминаю, кроме потерь личного состава, потерял еще и командира батальона капитана Гарина.

Эта фаза операции была завершена. Надо было возвращаться в Асадабад, но, для нашей батареи это было не так просто - больше половины бойцов, в том числе и некоторых водителей, увезли с той лихорадкой. Сразу оговорюсь - от этого заболевания погиб один человек в бригаде, все остальные благополучно, и довольно быстро, выздоровели.

Дали команду возвращаться. А как, машины вести некому, половина водителей заболели и их эвакуировали. Единственный оставшийся офицер, самый молодой офицер в батарее, лейтенант Коношук, и он принял единственно возможное решение -за руль взялись те, кто хоть как-то умел водить. Дорога не высокогорная, вдоль реки, но, совсем не простая. Добрались все же и без приключений. Повезло.

Встретились с частью бригады, двигавшейся со стороны Асадабада, они нам подвезли сухпай, сухари, сахар. Подкормили. Бронегруппа двинулась в сторону Асмара. Выехали к берегу реки, колонна остановилась, все кинулись в воду. Жара безумная была, купались прямо в хб, все равно, форма высыхала через несколько минут и купание облегчения особого не приносило. Но, хоть что-то. Дальше боевые действия шли без особого напряжения, но, какие-то кишлаки оказывали сопротивление. Рассказали мне такую байку - рота въехала в кишлак, причем мы с ними в колонне шли и видели мечеть и слышали, как мулла что-то стал на весь поселок вещать с минарета. Дальше уже рассказ приятелей из пехоты - наш боец выстрелил и сбил этого агитатора. Он свалился вниз. К тому дому в центре кишлака поехала группа на БМП, разобраться, что это за мулла такой. Штурмовая группа выбила ворота, вошла во двор. Никаких выстрелов, это несколько успокоило пацанов, усыпило бдительность. Мало у нас еще опыта было, вот и учили. Заходят в дом, а крикун этот, уже перевязанный лежит на подушках, чай пьет. Ну, один пацан подошел ближе - этот раненый вскакивает и как рубанет ему топориком по каске. Топорики такие маленькие, на длинной тонкой рукояти. Прорубил каску и солдат с перепугу ломанулся обратно, унося топор. Ну, а дом гранатами закидали. Так и выскочил он с топором в каске. Смешно. Повезло парню, отделался легко.

В конечном итоге мы расположились в какой-то усадьбе, видимо. Был там и дом каменный и остатки изгороди, цитрусовый сад. Но, видно было, что по имению этому война прокатилась задолго до нас, все разорено и следы боев были здорово заметны, хотя уже и поистерлись. Подразделения получили передышку. Снова стали давать горячее. В саду и фрукты попадались, мушмулу я попробовал впервые. Встретили ребят со второй и третьей батареи, которые на корректировке в горах были - знакомые наши еще с карантина. Витя Гильдеев и еще один знакомый, еще месяц назад весьма упитанные ребята выглядели изрядно похудевшими. Бойцы бригады за операцию теряли по 10-12 кг, за счет обезвоживания и чудовищных нагрузок. Сухпая, что с ними был, не хватало. Но, главное - тяжесть пеших переходов с грузом оружия и боеприпасов плюс жара. Пехота выглядела еще хуже - на многих форма не выдержала длительного рейда по горам, разорвалась, а поменять не на что, так и ходили до возвращения в лагерь. Но, человек ко всему привыкает, адаптируется довольно быстро.

Мы привыкли спать на земле - камень под голову и затих.

Некоторое время мы находились в этом районе, валялись на траве в том саду под лимонными деревьями, потом бригада вернулась в расположение. Марш был спокойный, ни разу не обстреляли. Недалеко от Асадабада колонна остановилась у поля с растущими овощами - толпа кинулась рвать огурцы. Длилось это действо буквально секунд тридцать, затем раздался чудовищный рев кого-то из старших офицеров. Фамилии не помню, какой-то пузатый, багровый от крика, майор. Пинками погнал несчастных, пойманных с поличным, вернуть украденное на грядки. Вернули. История , рассказанная инструктором политотдела, похоже становилась доброй традицией.

В лагере нас ждала почта, отсутствовали мы почти месяц. Не дом родной, но все же это и не район боевых действий, хотя и тут постреливали. По настоящему в безопасности мы себя не чувствовали нигде.