Аннотация: Воспоминания о войне американца украинского происхождения.
От переводчика. Роман Купчинский (1944-2010) известен больше всего как шеф украинской службы радио "Свобода". В Рунете он упоминается в основном как сотрудник ЦРУ, "бандеровец" и оружейный барон. Ему приписывают прозвище "вьетнамский мясник" и командование взводом "зеленых беретов" на Вьетнамской войне, где он занимался сожжением мирных деревень.
Этот романтический образ не во всем подтверждается фактами. Сожжение мирных деревень во Вьетнаме было обязанностью не "зеленых беретов", а обычной пехоты, в которой и служил Купчинский. По имеющейся информации, он находился на театре военных действий в звании 2-го лейтенанта с февраля по декабрь 1968 года, занимая должность сначала командира 2-го взвода роты C 2-го батальона 5-го кавалерийского полка 1-й кавалерийской (аэромобильной) дивизии, позднее - офицера разведки. Данные небольшие воспоминания были опубликованы в альманахе Украинского народного союза за 1971 год и могут представлять определенный интерес без оглядки на политическую принадлежность их автора.
При переводе с украинского языка были изменены главным образом географические названия (по возможности приведены к современному написанию), воинские звания (подстаршина и сотники заменены на общепринятые варианты) и некоторые диалектизмы. Прочее оставлено как есть в оригинале, включая путаницу с датами. Добавлены комментарии и примечания от переводчика.
22 января 1968 г. /Прим. 1/ На самолете ДС 8, кружащем над сайгонским аэродромом Бенва /Бьенхоа/, 23:00
Трудно поверить, что мы уже прилетели во Вьетнам. Вылетели из Сан-Франциско 16 часов назад, по пути садились на Гавайях, острове Гуам и на Филиппинах. Дорога ужасно мучает, все стюардессы ходят с веселыми улыбками, а нас такая "жизнерадостность" еще больше угнетает.
Смотрю в окно и вижу кое-где огни. Меня это удивляет. Если тут военное положение, то почему светятся огни? Все парни на самолете напряжены, большинство из нас первый раз во Вьетнаме. Продолжаю смотреть в темноту и теперь вижу: в воздух летят зеленые "трассеры" - фосфорные пули из пулемета. Непонятно, почему стреляют в воздух? Меня это пугает, и я спрашиваю друга, используем ли мы зеленые фосфорные пули. Он говорит, что не уверен, но думает, что нет. Из своего опыта я могу вспомнить только красные "трассеры" /Прим. 2/. Думаю, что было бы немного комично погибнуть на ДС 8 и не получить даже возможности увидеть, как выглядит Вьетконг.
Пилот говорит, чтобы мы перестали курить, пристегнули ремни, потому что мы готовимся садиться в Бенва. Все перепуганно смотрят друг на друга и ждут пояснений от пилота. "Бенва, как и весь Сайгон, - говорит он, - под сильной атакой противника по случаю вьетнамского нового года "Тет", и мы будем садиться на сайгонском аэродроме Таншоннят, находящемся за линией фронта". В самолете молчание. Я сжал ремень руками так сильно, что руки побелели. Нервно смотрю на Сайгон под нами, вижу разрывы снарядов вдали, в каком-то районе происходит ожесточенная перестрелка.
Высадились из самолета, побежали к полуразрушенному зданию, где нас уже ожидали военные чины и вьетнамская таможня. В здании очень жарко, грязно и беспорядок. Снаружи слышно стрельбу и взрывы. Я спрашиваю одного солдата, можно ли где-то купить колбасу, но он говорит, что слишком поздно, и киоск закрыт. Расспрашиваю о ситуации в Сайгоне, что, собственно, тут происходит. Он говорит, что начались нападения на Сайгон, Хюэ и на другие города и базы Вьетнама. Он сам МП (военная полиция), но ему командиры ничего не говорят.
Подходит невысокий мужчина в гражданской одежде. Черные волосы, темная кожа, черные зубы. Становится недалеко от нас и достает большой американский револьвер. Проверяет, сколько патронов заряжено. Я спрашиваю МП, кто это такой, почему он в гражданской одежде и носит такой большой револьвер? МП отвечает, что это вьетнамский агент. Его задача: выискивать террористов. Я присматриваюсь к нему, потому что это первый вьетнамец, которого я вижу. А почему у него черные зубы? Потому что жует орехи с дерева бетель, которые красят зубы. Спрашиваю МП, есть ли у него доверие к этому вьетнамцу? "Никакого", - отвечает и добавляет, что за ним самим надо следить, чтобы не обокрал новоприбывших американских солдат.
Сообщение таможни: "Строго запрещено привозить во Вьетнам любое личное оружие". Я беру свой револьвер 32-ку и прячу под пояс. МП, видя это, кивает головой и говорит, что и у него есть при себе личный револьвер, потому что из армейской 45-ки невозможно попасть и в стену. Говорит, что почти все парни привозят с собой какое-то оружие.
Два часа ждали автобуса. Наконец приехал конвой: 5 автобусов, 3 джипа с пулеметами. Мы сели, и нам сказали, что едем на базу Лонгбинь, где находится администрация вооруженных сил США во Вьетнаме. Предупреждают, что в Сайгоне сейчас идут тяжелые бои и мы не должны открывать окна в дороге, а то могут забросить гранату. Выехали. Первая увиденная надпись: "Добро пожаловать в Сайгон, Париж Востока!" - а под ним - "пейте Кока-Колу". Значит, заехали.
Улицы Сайгона набиты людьми, но люди перепуганы, не знают, что происходит. В городе стрельба. Вьетнамская армия ставит баррикады на каждой улице. Дети подбегают к нашему автобусу и просят подачек. Проститутки улыбаются и машут нам руками. Внимательно смотрю и записываю в блокнот все, что могу.
Сайгон выглядит грязным, но ночью, да еще и во время нападения трудно судить, какой город на самом деле. Шофер говорит нам, что самые тяжелые бои происходят в китайском районе Сайгона, и нам надо изменить маршрут. Я держу револьвер за поясом и время от времени сжимаю его рукой. Думаю: как мог враг добраться до самой столицы, что-то тут не в порядке.
В 3:00 мы въехали в Лонгбинь. Тут дают нам белье и мы заполняем разные формуляры. Кто-то спрашивает: "А когда мы получим оружие?" Ответ: "У нас нет для вас оружия!" Всеобщее удивление /Прим. 3/. Но нет причины ругаться, да и не с кем. Идем спать.
23 января 1968 г. Лонгбинь.
В Лонгбине находится главный штаб американской армии во Вьетнаме и главная военная тюрьма. Спрашивают, как долго будем сидеть тут, но никто не знает. Выходить за ворота не позволяют, потому что там уже ждет "Чарли". Интересное явление: главный штаб американской армии, а за забором сидит Вьетконг.
Тем вечером нашел товарища, с которым заканчивал офицерскую школу. Мы садимся на веранде в клубе, попиваем пиво и смотрим на "войну". Недалеко перед нами видны разрывы снарядов, а налево в нескольких сотнях метров от нас сумасшедшая стрельба. За забором стоят танки, но там почему-то все спокойно. Говорю: "Странная война, там люди погибают, а мы тут неподалеку пиво потягиваем".
22:00 - пора идти спать. Нам сегодня утром говорили, чтобы мы прятались под матрацы, если будут нашу базу обстреливать, потому что для новоприбывших бункеров тут нет. Кто-то спросил, почему нет, но ему не ответили. Кто-то из пронырливых где-то украл для нашей казармы вентилятор, и мы уже чувствовали себя как хозяева. Сидим в казарме, одни играют в карты, другие пишут письма, а третьи спят. Жалуемся, что нам не выдали оружия, и мы сидим, как овцы, и ждем, когда нас зарежут.
Будит меня жуткий свист и рев вертолета. Прячусь под матрац. В казарме никто не знает, что творится. Через 5 минут слышно тот же свист, а через минуту - взрывы ракет. В казарму прибегает солдат и говорит, что неподалеку начался бой, а тот свист, который нас разбудил, это свист ракет, пускаемых вертолетами. На улице светло как в полдень. В небе на парашютах горят фосфорные ракеты. Над нами кружат вертолеты и через каждые несколько минут стреляют ракетами по полю в 300 метрах от казармы.
Вдруг подлетает вертолет и кто-то по нему стреляет с того поля. Вертолет зависает в воздухе, разворачивается и мы видим, как из него без остановки летят фосфорные пули. Нам поясняют, что стреляет он из "минигана" - пулемета, выпускающего 4000 пуль в минуту. С поля перестают по нему стрелять. Но бой не закончился, враг не хочет уходить с поля. Садимся с товарищем под деревом и закуриваем папиросы.
В 3:00 артиллерия начинает стрелять по полю. С одного конца в другой без остановки. Используют разные снаряды. Некоторые взрываются над самой землей, чтобы осколки дальше разлетались, другие с фосфором, чтобы поджечь сухое поле. Говорю товарищу, что с такой техникой, как сейчас, Америка могла бы уничтожить гитлеровскую Германию за несколько месяцев, но не способна справиться с этими несчастными вьетнамцами. Около 4:00 "представление" заканчивается, и мы идем спать.
30 января 1968 г. на базе Анкхе. Иду по лесу недалеко от базы с патрулем из новоприбывших и вспоминаю прошедшую неделю. 28 января я был назначен в 1-ю кавалерийскую дивизию и выехал из Лонгбиня в тот же день на главную базу моей дивизии, которая находится возле городка Анкхе. Сама дивизия действовала в горах севернее Анкхе, но тут задержались все "бюрократы" и "тыловые герои". Как и каждого из новичков, меня отправили в школу "этикета", чтобы я за неделю научился, как вести себя в джунглях, как стрелять из M16, и приобретал необходимые для жизни навыки. Идя с патрулем, расспрашиваю про мины Вьетконга и про их засады.
Нас обучают инструкторы, сержанты, которые уже отслужили свое время на фронте, а теперь ждут, когда их срок закончится. Мы на них смотрим с завистью, потому что только приехали и не знаем, что нас ожидает.
Джунгли густые, а тропа узкая. Идем один за другим, как вдруг впереди слышим взрыв. Инструктор, используя соответствующий язык, говорит парню, шедшему первым, чтобы "проснулся", ведь он только что наступил на "мину", которая его наверняка бы разорвала. Все постепенно начинают осознавать, что тут не игра, не прогулка на природе, а война, и на войне люди погибают.
В тот вечер получаю назначение во 2-й батальон пятой кавалерии. Но говорят, что сначала надо закончить курсы, прежде чем смогу прибыть в свой батальон и получить свой "платун" /взвод/. Я с этим согласен и не хочу перечить.
8 февраля 1968 г., база Джейн, 60 километров севернее Анкхе.
"Скажите мне, молодой лейтенант, чем бы вы хотели заниматься в моем батальоне?" - спрашивает меня подполковник, командир 2/5 батальона /Прим. 4/. - "Я не знаю, честно говоря, но подозреваю, что вы уже имеете на меня планы". - Он усмехается и учтиво спрашивает, есть ли у меня свободная минута. Отвечаю, что должен 353 дня отслужить во Вьетнаме, и с большой радостью могу уделить ему день, даже 353 дня. Вижу, что у него не лучшее чувство юмора, и перестаю его провоцировать.
Мы садимся в вертолет и летим проверять роты, которые находятся в джунглях. Сам подполковник является пилотом и садится с другим управлять вертолетом. Я сажусь сзади как турист. Вечереет, и подполковник говорит, что не будет времени всех посетить, заедем только в "компани А" /рота A/. Через 15 минут мы уже в окрестностях этой "компани". Полковник вызвал их по рации, и они кидают гранату, пускающую красный дым, чтобы мы могли их с воздуха узнать.
Садимся, полковник представляет меня командиру роты, который рассказывает, что они делали в течение дня. Говорит, что сегодня нашли 5 тонн закопанного Вьетконгом риса и целый день грузили его в вертолеты и перевозили вьетнамцам, живущим в деревне под контролем сайгонской власти. Говорим про повседневные дела. Я спрашиваю его, откуда он родом, где ходил в школу, когда возвращается домой. Но уже поздно и надо возвращаться на Джейн.
9-е февраля 1968 г. На поляне в 15 километрах от Джейн в джунглях.
"Хочу вам представиться. Меня зовут Роман Купчинский, из Нью-Йорка. Закончил офицерскую школу в мае 1967 года. Мне 23 года, и с сегодняшнего дня я буду вашим "платун лидером". Надеюсь, что мы быстро узнаем друг друга. Сегодня вечером в 20:00 я проведу проверку оружия вместе с сержантом. Хочу обратить ваше внимание, что я не желаю, чтобы кто-либо мне салютовал. Не нужно этих формальностей в джунглях. Моя цель, чтобы каждый из нас вернулся домой живой и здоровый. Если будут хорошее сотрудничество и взаимное доверие, тогда это возможно, иначе мы все тут погибнем".
Хюэ все еще оккупирован северными вьетнамцами, и американские маринс /морпехи/ не могут ничего поделать. В прессе каждый день читаем про базу Кхесань, которая окружена и находится под сильным артиллерийским огнем. Доходят до нас известия, что на севере враг не тот бедный, полуприконченный партизан, с каким мы до сих пор воевали, а достаточно сильный, хорошо организованный и имеет артиллерию и транспорт.
С такими мыслями сажусь в самолет на базе Фукат и лечу в город Куангчи.
23 февраля 1968 г. в конвое из Куангчи до базы Эванс /Прим. 5/.
Дождь идет беспрерывно, не сильный, но, кажется, вечный. Все, что у меня с собой, промокло. Вчера спал в грязи на аэродроме в Куангчи, но полночи не мог спать, потому что нам говорили, что два дня назад он был под ракетным обстрелом. Доказательством служил уничтоженный самолет, лежавший рядом.
Уже две недели едим консервы "С-рационы". Говорят, что еще две недели не будем получать горячего ужина.
Наш конвой большой и медленно ползет по дороге. Мы едем в открытых грузовых машинах, внимательно смотрим на деревья, нет ли там вражеских стрелков.
Мы теперь в провинции Куангчи, находящейся на границе демилитаризованной зоны и Северного Вьетнама. Вдоль дороги разруха. Если в центральном Вьетнаме деревни и города в основном не затронуты войной, тут нельзя найти деревни, которая не была бы разрушена. Всюду видим детей, несущих на плечах младших. Все просят "цап, цап", то есть чего-нибудь поесть. Вижу маленького мальчика с сигаретой во рту. Старшие на нас не обращают внимания, идут по дороге, неся на плечах длинные палки с корзинами. Идут, почти бегут сгорбленные старенькие женщины в остроконечных шляпах. Вдоль дороги видно развалины французских крепостей и бункеров. Вспоминаю историю этой несчастной страны: сколько лет уже она воюет, сначала против Китая, против Франции, против Японии, еще раз против Франции, а теперь снова война...
Мы едем молча, думаем про задание роты. Некоторые из нас читали книгу Бернарда Фолла "Улица без радости" и знают, что нам предстоит. Смотрю на свой "платун", и всматриваюсь в лица парней. В "платуне" у меня 25 солдат, а должно быть 40. Они все с разных концов Америки. Есть один бывший полицейский из Нью-Йорка, которому все "преподаю школу", но по-товарищески. Есть четыре веселых негра, люблю их "натягивать". У одного из них на зубе золотая коронка, и я ему не даю покоя своими замечаниями. Наш санитар, кубинец из Нью-Йорка, тоже веселый, отважный парень.
Дождь не прекращается, можно ожидать такой погоды еще несколько месяцев, ведь мы приехали во время муссона, продолжающегося до мая.
Уже видно базу Эванс.
5-е марта 1968 г. на "Улице без радости" /Прим. 6/, 20:00
Зову своих сержантов на совещание. Заявляю: "Через час наш платун выдвигается в засаду. 500 метров на юг отсюда. Мы будем ждать возле "улицы". Идите и проверьте своих солдат, скажите мне, сколько им не хватает гранат. Надо иметь как минимум четыре управляемые мины".
В 21:00 выдвигаемся от роты. Идем тихо, один за другим. Гранаты привязаны пластырем, чтобы не бряцали. Рюкзаков нет, только дождевики, так называемые "панчо" и оружие. Целый день шел дождь и болото кое-где по колено. Место засады мы выбрали на кладбище, недалеко от "улицы", где еще можно пересидеть ночь.
Ночь темная, луны нет, прекрасная погода для засады. Но не люблю ходить по болоту и не могу дождаться, когда мы уже попадем на то кладбище. Ноги мокрые уже почти два недели беспрерывно, кожа побелела и начинает слезать. Всегда ношу с собой сухие носки, которые держу под мышкой, чтобы не промокли, и надеваю их вечером.
Наконец доходим до кладбища. Молча расставляем мины возле дороги, накрываемся дождевиками и ждем. Думаю, что там дома, что поделывают родители и брат, идет ли дождь и в Нью-Йорке. Думаю о ресторанах Нью-Йорка и о том, какие блюда буду есть, когда вернусь "в мир", как мы называем США. Засыпаю.
Меня будят в 6:00. Мы собираем мины и возвращаемся назад в роту. Засада не удалась, но такое часто бывает. Мы измучены, но знаем, что сегодня нас уже не будут посылать в патруль.
8 марта 1969 г. /Прим. 7/, деревня Митянь.
Всюду дети, подбегают к нам, просят сигарет, еду. Продают нам "Кока-Колу" по 75 центов за бутылку. Нас назначили четыре дня охранять мост возле деревни Митянь /My Chanh/. Значит, будет четыре дня отдыха, смогу вымыться в реке, побриться и написать письма домой. Все в хорошем настроении, дисциплина слегка ослабла. Кто-то из ребят купил на черном рынке радио, и мы внимательно слушаем самую новую американскую музыку и сообщения про войну. Как и всегда, появляются карты, и начинаются серьезные финансовые обмены.
Вечером наш санитар оказывает первую помощь больным детям. С детьми нам хорошо, мы их кормим, развлекаем, моем. И они нас угощают своими кушаньями, принесенными из хижин. Правда, надо выработать вкус к вьетнамской кухне, но в сравнении с консервами это - ужин в лучшем отеле Парижа. Тут главное блюдо рис, в который добавляют рыбу или куриное мясо и все поливают соком "никмаг", имеющим оригинальный привкус. Едят палочками.
Дождь все льет, но видно, что наступает смена сезона. Временами даже появляется солнце на день-два.
2 апреля 1969, письмо домой.
Дорогие!
Благодарю за письма, за писчую бумагу и за "Кул-Эйд" /Прим. 8/. Я получил на сегодня одну упаковку и множество писем. Не печальтесь, когда письма не доходят вовремя, здесь нет почтовых ящиков в джунглях. Пишу, когда могу, бывает это редко. Мы три недели действовали в джунглях, где жуткая жара и нужно носить всякие тяжести. А еще нервы человека съедают. На прошлой неделе были под минометным обстрелом, и надо было быть очень осторожными в наших ямах, в которых мы спим.
Завтра отправляемся к базе Кхесань, где теперь находятся марины. Вы про ту базу, наверное, читали в прессе. Вчера слушали выступление президента Л. Джонсона по радио, когда он сказал, что перестанут бомбить Северный Вьетнам. Что в Америке про это говорят?
Пишите, потому что это единственное, что поддерживает мой дух.
3-е апреля 1968 г. в вертолете над базой Кхесань.
Под нами поверхность Луны. Куда ни глянь - земля перепахана бомбами с больших американских самолетов Б-52. Нигде не видно необгоревшего дерева, сама деревня Кхесань - руины. На север видна бывшая база зеленых беретов Лангвей, которая в январе была уничтожена северными вьетнамцами с помощью советских танков. Теперь те танки стоят горелые неподалеку /Прим. 9/. Сама база Кхесань окружена вражескими войсками. Видны их бункеры, траншеи и колючая проволока.
Мы летим в строю 20 вертолетов, а за нами еще 20, и так без конца. Наше задание - завладеть окопами, находящимися вокруг базы, и начинать зачистку в сторону самой Кхесани /Прим. 10/. Знаем, что тут сосредоточены наилучшие дивизии Северного Вьетнама под командованием Во Вин Гяпа, министра обороны и главнокомандующего их вооруженных сил. Знаем, что у них есть тяжелая артиллерия, танки и хорошие коммуникации.
Наша артиллерия беспрерывно бьет по горе, на которой мы будем садиться. Два дня подряд эту гору лупили "Б-52", а сегодня выпала нам грязная работа ходить по ней пешком и закладывать базу для дальнейших операций.
С вертолета вижу, как обстреливает Кхесань вражеская артиллерия из Лаоса, в 6 километрах на запад. Но в нас никто не стреляет, и мы спокойно летим.
Вертолеты садятся на гору по три сразу. Мы выбегаем, стреляем в кусты и создаем круг вокруг поля, где будут садиться следующие вертолеты. 2 апреля, строительство ЛЗ (Ландинг Зон) Том.
Через 10 минут другая волна вертолетов приблизилась к горе, мы вступили в радиоконтакт с ними и начали кидать дымовые гранаты, чтобы нас можно было узнать. Вскоре начинают появляться большие вертолеты, привозящие артиллерию, грузовые машины, дерево и железные плиты для строительства бункеров. Через час на горе уже возвышается база.
Врага не слышно. Видим, как "Б-52" бомбят окрестности. Самих самолетов не видно, они летят на высоте свыше 50 тысяч стоп /футов/ над землей, а бомбы сбрасывают при помощи электронных приборов. Потому и боятся Вьетконг и северовьетнамские войска "Б-52", что их не видно и не слышно. Хотя мы почти в двух километрах от места, где бомбят, земля под ногами трясется, а взрывы звучат как гром. Благодарим Бога, что мы не северные вьетнамцы, и смотрим на небо, не видно ли там советского "Ильюшина".
10 апреля 1968 г. на горе возле границы Лаоса, 21:00
Вьетнамская ночь прекрасна, муссон уже прошел несколько недель назад и начинается жара. Днем доходит до 115-120 градусов /по Фаренгейту, ок. 45-50 по Цельсию/, вечером холодает до 70 градусов /ок. 20 по Цельсию/.
Сижу с командиром роты. (Уже имеем нового, первый был ранен в бою на "улице" и оказался в госпитале в США /Прим. 11/). Говорим про ситуацию и планы на завтрашний день. Есть много административных дел: кого пора повышать в звании, кому ехать на отдых за пределы Вьетнама на 7 дней и т.д. Достаю из рюкзака кусок колбасы, а комроты небольшую бутылку водки и начинаем отмечать какой-то там праздник. Но празднование не длится долго. Слышим, как и вся рота, дикий смех из долины, который прерывается и снова начинается.
Сразу по радио спрашиваем, не наши ли это парни в карауле напились. Но нет, караул отвечает, что и они слышали смех и разговоры по-вьетнамски. На нашей горе все затихло. Каждый проверяет свой автомат, вытаскивает из-за ремня гранаты и кладет их перед собой в окопе. По радио комроты разговаривает с полковником, пересказывает ему, что мы слышали. Полковник говорит, чтобы мы ждали, не стреляли по кустам, а он передаст сообщение артиллерии и ракетным вертолетам, чтобы были готовы реагировать. Через 10 минут нам сообщают, что 8 пушек готовы стрелять.
Из долины снова слышно смех, но уже не веселый, а почти истерический, какой можно услышать разве что в доме сумасшедших. Ждать бой хуже, чем принимать в нем участие, больше всего мучают человека страх неизвестно, страх смерти или ранения. Сижу в траншее, смотрю в ту сторону, откуда доносится смех, и жую последний кусочек колбасы. Думаю: не последний ли это мой ужин? Внимательно смотрю на кусты, и вдруг мне кажется, что это не куст, а человек с карабином в руке. Чтобы прийти в себя, пью воду и продолжаю ждать.
В 01:00 слышно несильный взрыв, и сразу зажигается фосфорный факел в виде мины. И мы видим на расстоянии каких-то шагов 50 северо-вьетнамского солдата, напуганного неожиданным светом. Тут же слышно пулемет, видно, как летят трассирующие пули, и я вижу, как пули попадают ему в грудь, как он от их ударов словно танцует страшный танец, и гибнет на месте. Позади него видно кое-где в свете факела смутные очертания других солдат. В этот момент взрывается вновь свет, еще один факел загорелся, но вместо того, чтобы стрелять, парни выпустили мину.
Начинается стрельба, слышно взрывы гранат. Вьетнамцы нас окружили, но не могут добраться до окопов. Перед ними тучи пуль, но это их не пугает, и они гибнут. Слышим звук рожка, что зовет их в атаку, прибавляет отваги. Комроты вызывает вертолеты, которые через 10 минут появляются и начинают стрелять ракетами в кусты недалеко от наших позиций. Бой продолжается до 04:00, и в конце нам уже начинает не хватать патронов. Но, к счастью, и им тоже досталось, и они отступили.
В 05:00, когда уже рассвело, высылаем патруль, чтобы выяснил ситуацию. Рапортуют, что врага нет, но везде трупы и оружие. Иду сам посмотреть. Комроты меня просит, чтобы посчитал трупы и оружие. По лицам некоторых трупов видно, что это молодые парни 16-19 лет. Некоторые так растерзаны пулями или ракетами, что не понять вообще, что это такое. Всего было тридцать трупов. На плечах трупов белые повязки, чтобы можно было узнавать друг друга ночью. Оружие китайское, автоматы "АК-47", гранаты и пулеметы. Пленные заявляют, что они члены первой роты 312-й северовьетнамской дивизии и вчера утром перешли границу из Лаоса во Вьетнам. Их заданием было уничтожить нашу роту и вернуться в Лаос. На вопрос, почему они перед боем ржали, отвечают, что таким способом расслабляли свои нервы. Вскоре прилетает вертолет и забирает их в госпиталь.
Трупы мы не закапываем в землю, оставляем их, чтобы вьетнамцы сами их когда-то нашли. Смотрю на них. Первый раз в жизни видел тогда 30 мертвых, растерзанных людей. Знаю, что не в последний раз смотрю на трупы, и мне становится плохо.
Примечания
1. Эта и последующие даты в дневнике сомнительны. Купчинский пишет, что прибыл в Сайгон 22 января, но Тетское наступление началось в городе 31 января. В одном источнике говорится, что он прибыл во Вьетнам 3 февраля.
2. Использование во Вьетнаме зеленых трассеров обычно ассоциируется с силами коммунистов.
3. Оружие выдавалось военнослужащим по прибытии в подразделение. В Лонгбине они находились до распределения.
4. В феврале 1968 года 2-м батальоном 5-го кавалерийского полка командовал подполковник Джозеф Лав.
5. В середине февраля рота C 2-го батальона 5-го кавалерийского полка была переброшена из провинции Биньдинь на север для охраны базы Кэмп-Эванс.
6. "Улицей без радости" называли участок главной транспортной артерии Южного Вьетнама, дороги N 1, между Хюэ и Куангчи. Название появилось во время французской колониальной войны и было популяризовано в войсках США благодаря известной книге Бернарда Фолла.
7. Так в тексте. Имеется в виду 1968 год.
8. Kool-Aid - американский прохладительный напиток.
9. Имеются в виду ПТ-76, участвовавшие во взятии Лангвея ночью 6-7 февраля.
10. В апреле 2-й батальон 5-го кавалерийского полка участвовал в операции Pegasus по прорыву блокады Кхесани.
11. Капитан Джеймс Эстеп был ранен в бою 9 марта. Временным командиром роты стал капитан Пол Огг, на смену ему затем пришел постоянный командир 1-й лейтенант Берт Хамфри.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
