ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Понизовский Евгений Эдуардович
Афганская командировка

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 9.11*11  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    повесть про войну в Афганистане

Евгений ПОНИЗОВСКИЙ

АФГАНСКАЯ КОМАНДИРОВКА

Сумы

Издательство "Ярославна"

2001

  

АФГАНСКАЯ КОМАНДИРОВКА

   За иллюминаторами в ярком солнечном небе мягко плыла снеж­но-белая пена облаков. В салоне комфортабельного пассажирского лайнера "Аэрофлота" царили уют и дремотное спокойствие. Распо­лагали ко сну и удобные кресла, и приглушенный монотонный гул двигателей. А душа пела... И в песне этой на разные лады звучало только одно слово "домой..."
   - Товарищи пассажиры! Друзья! Сейчас наш самолет пересекает границу Союза Советских Социалистических Республик. Командир корабля и экипаж желает вам приятного полета, - зазвенел в динамиках мелодичный голос стюардессы. - Тем, кто возвращается до­мой, наш экипаж дарит песню, поздравляет и желает удачи.
   И хотя эту песню мы все слышали уже десятки раз, однако лучше ее, казалось, никогда не было.
   Это был один из редких моментов жизни, когда песня действи­тельно созвучна струнам души. Ну что казалось бы мы, пропыленные в дорогах, пропеченные солнцем и пропитанные гарью вояки могли понимать в музыке сердца? Однако ж, приятно было, что не очер­ствели внутри, как подошвы солдатских сапог, и способны еще видеть мир в розовом цвете...
   С тех пор уже утекло не мало воды, однако упрямая память раз за разом возвращает меня во времена далекой войны, войны в Афга­нистане.

* * *

   - Стреляют, слышите! - заорал водитель и повернулся к Стоцкому - попались мы, елки-моталки!
   Пока он вытирал пот с бледного лица, старший лейтенант при­слушивался.
   - Точно, стреляют впереди!
   Гулкое эхо катало между гор щелчки автоматных выстрелов, су­хую отрывистую дробь пулеметных очередей, пистолетные хлопки.
   Выстрелы были беспорядочны. Звуки боя то затихали, то разгора­лись с новой силой.
   Воздух в кабине КаМАЗа стал густым как желе, все чувства обо­стрились до предела. В голове Стоцкого мелькали обрывки воспо­минаний, вся жизнь крутилась, как ускоренное кино: семья, детство, море, жена... Все было ярким, теплым, солнечным и осязаемо чет­ким. Не было в этот миг ни следа черной краски в палитре пережито­го. Сердце щемило - жизнь так прекрасна, впереди еще столько хорошего и вот, на тебе, под самый конец службы так влипнуть. Глаза слезились от напряжения, заглядывая в каждую ямку на дороге, за каждый выступ угрюмых коричневых скал, за каждый чахлый кустик. А бой не прекращался, грохот очередей уже заполнял все вокруг, давил как каток, от него не было спасения. Машина чуть притормозила пе­ред последним поворотом. "Ну!" - выдохнул Стоцкий. И вот он пово­рот дороги, излом судьбы, прыжок в ужасную грохочущую бездну.
   А начиналось все так безобидно!

* * *

   Совещание проходило как всегда в ленинской комнате. Сегодня молодежь мало что знает о масштабах пропаганды ленинских идей, а тогда разве что в курилках не было портретов вождей пролетариата и плакатов с их цитатами. Лучшая отдельная комната в казарме была отдана пропаганде, где от ярких щитов и плакатов на стенах рябило в глазах.
   Все офицеры батальона сидели за столами и, склонив головы, записывали громадье планов и задач, обрушиваемых на них коман­диром. Старательно пропуская мимо ушей все многообразие незаправленных солдатских кроватей, разбитых тумбочек, неубранных окурков и невымытой боевой техники, старший лейтенант Игорь Стоц­кий с умным видом рисовал в тетрадке неуклюжих чертей и не подни­мал глаз, чтобы не встретиться с разъяренным сверлящим взглядом комбата. Иначе не миновать глупых навязчивых вопросов типа "А что лично ты сделал для победы?" или "Почему не сделал?..", а там и выговорешник под горячую руку ни за что ни про что получить можно. Потом попробуй докажи, что ты не верблюд. За окном грело теплое апрельское солнце, природа бурлила, чтобы успеть набраться сил для борьбы с убийственной летней жарой.
   Мысли старшего лейтенанта были далеко от зеленого стола ле­нинской комнаты. Да и о чем еще он мог думать, если позавчера только узнал, что включен в список замены в СССР на апрель месяц. И замены не куда-нибудь, а как и просил раньше в Одесский воен­ный округ. Это значит, что где-то в далекой Одессе-маме молодой офицер уже собирает чемоданы, чтобы по приказу военного коман­дования заменить его, старшего лейтенанта - политработника Стоц­кого в этом пекле, на афганской земле.
   Убедив себя, что замена близка и неизбежна как "крах империа­лизма", старлей настолько углубился в мечты о будущем, что даже перестал рисовать чертиков в тетради. Вместо этого на листе в кле­точку стал возникать стройный, логически четкий план предстоящего отчетно-перевыборного комсомольского собрания, а затем и засе­дания комитета ВЛКСМ отдельного инженерно-саперного батальо­на, освобожденным секретарем которого вот уже около года был избран Стоцкий.
   На бумаге собрание проходило гладко, актив был подобран и воспитан, бойцы и офицеры Стоцкого знали с неплохой стороны и проблем с проведением собрания не должно бы быть. Замполит и парторг "младшего брата" комсомольца поддерживали почти всегда. А вот комбат, тот может и выступить с замечаниями, придирками... "Интересно, что же скажет на собрании комбат?", - подумал Стоцкий и рассеянно посмотрел на распалившегося, как самовар, комбата. Как оказалось впоследствии, это была грубейшая, прямо таки ава­рийная ошибка.
   Заметив задумчивый взгляд секретаря ВЛКСМ, комбат повысил голос и тоном приказа заявил: "Вот комсомолец наш туда и поедет! А то, понимаешь, размечтался тут." Все офицеры как по команде обер­нулись на вставшего за столом "на вытяжку" Стоцкого.
   - Куда, товарищ подполковник? - растерянно спросил так вне­запно "упавший с небес на землю" старлей.
   - А для кого я тут распинаюсь, рассказываю? Что я вам попугай или радио повторять по сто раз? - забрызгал раскаленным метал­лом в голосе комбат. - В Хайратон, в командировку поедешь, солдат и технику сюда привезешь! Сейчас записывайте, товарищ старший лейтенант, а подробные инструкции получите после совещания в шта­бе. Выезд послезавтра, - уже спокойнее, но твердо закончил комбат. - Продолжаем совещание, товарищи офицеры...
   - А как же моя замена, товарищ подполковник? - вяло попытал­ся возразить Стоцкий.
   - Никуда твоя замена не денется, приедешь, а заменщик тебя уже тут ждет. Хотя губу то сильно не раскатывай. Обещают на апрель, а заменщик может быть и в мае, или еще позже. Так что вперед на Хайратон и точка, - отрезал комбат.
   Стоцкий, конечно, как член партии был атеистом и в пророчества не верил. А видно зря. Комбат как в воду глядел, и с заменой потом так и вышло.
   После совещания день сразу стал серым, унылым и скучным. Сборы в дорогу много времени не заняли. В видавшем виды потре­панном портфеле быстро нашли привычные места смена белья, крос­совки, полотенце, бритва и прочие необходимые дорожные мелочи.
   - Сухой паек не забудь и денег побольше возьми, а то загнешься с голодухи в дороге, - сочувственно напутствовал Стоцкого сосед по комнате - пожилой прапорщик Петрович. - А про замену не горюй, приедет заменщик - встретим, не обидим. Тут каким местом к тебе Фортуна повернется, так и будет. Вот Иванов из нашей роты на 3 месяца раньше срока заменился, а я так уже месяц сверху двух лет перетягиваю тут. И как видишь, ничего, живой и почти здоровый. Кстати ты за отъезд-то выставлять банку собираешься? Ударим по сухому закону?
   У соседей, я слышал, брага дозрела, сегодня должны самогон гнать. Может, метнешься, займешь пол-литра до получки?
   - Угомонись, Петрович, завтра выставлюсь, отдыхай лучше, поздно уже да и на душе тоска - отмахнулся старлей.
   - Отдохнем, коли сдохнем, - обиженно пробурчал Петрович и повернулся на левый бок.

* * *

   В кабинете начальника штаба было накурено, хоть "топор вешай".
   - Задача твоя предельно проста, - толстый хмурый начальник штаба был явно не в духе, - вначале поедешь в Хайратон, там наша техника осталась, двое командиров взводов и с ними двенадцать бойцов. Перепишешь внимательно все эти железяки, особенно основные неисправности укажи. С офицерами и бойцами поговори, чего им там надо отсюда, запиши. Долго там не болтайся. А то знаю я вас, молодежь, там Союз за рекой, водка дешевая, всего чеков по 20 за бутылку, не то что у нас - тридцатка, да и бабы гражданские работают... В общем, чтобы 2-3 дня и назад. Туда как хочешь добирайся, лучше до Кабула 40 километров с нашей колонной на бронетранспортере доедешь, а оттуда сам увидишь: два года отбарабанил здесь, ученый уже. Так вот из Хайратона заберешь сержанта Палия, ему тут комбат перед увольнением "дембельскую" задачу поставит и КаМАЗ - самосвал пригонишь, водитель рядовой Иващенко - в Афгане уже год, машину знает и как водитель вроде неплохой.
   Зазвонил телефон, начальник штаба долго что-то кому-то объяснял, потом что-то записывал в тетрадь.
   - Товарищ майор, это все? - прервал паузу Стоцкий.
   - Да, хотя нет, вот еще что. По дороге из Хайратона будешь проезжать через Пули-Хумри. Бывал там раньше, да? Вот и хорошо. Там на инженерных складах стоит наш КрАЗ-214 самосвал. Поломался этот "крокодил" и уже полгода его водитель - рядовой Шубуев ремонтирует. Ингуш этот оболтус порядочный, хотя и немолодой уже, на дембель через полгода, но специалист хреновый, лентяй. Звонили недавно оттуда - вроде бы починили наш КрАЗ. Ну а в Пули-Хумри пристроят тебя с машинами в любую колонну, через перевал Саланг переедешь, а там уже до нашего Чарикара рукой подать. Дорога неблизкая, от Чарикара до Хайратона около 400 км будет. На себя и на бойцов аттестаты продовольственные возьми, может, где-то по пути в гарнизонах задержишься, станешь на довольствие. Позывные наши знаешь, звони по возможности через комендатуры. Оружие в порядке? Со своим АКС укороченным поедешь или с пистолетом?
   - С АКСом лучше конечно, у меня два пулеметных магазина по 45 патронов в скрутке, с ними и подсумок не нужен, - с гордостью ответил старлей.
   - Дай Бог, чтоб тебе их использовать не пришлось. Вот тебе удостоверение командировочное, выезд колонны на Кабул завтра в 5-00, - пожимая руку Стоцкому, майор добавил, - ну, удачи тебе, на этом забота нашей части о тебе закончена, дальше до приезда сам действуй, помни: не только за себя отвечаешь. Бойцов, технику, оружие береги.
   Ни свет, ни заря Стоцкий уже сидел в одном из БТРов, идущих в колонне на Кабул. В такую рань еще было зябко, да и в железной утробе БТРа можно было еще подремать, если удается прислонить голову к чему-нибудь, кроме холодного металла.
   В чистом горном воздухе издалека доносилось протяжное завывание муэдзина, который с мечети призывал правоверных мусульман к молитве. Ярко-алый огромный диск солнца быстро выплывал из-за острых горных вершин, раскрашивая горы и долину свежими красками во все оттенки коричневого, желтого, зеленого. Но эта грубая красота была для Стоцкого чужой и холодной, к тому же давно опостылевшей. Вот на родной Украине, это красота...
   Вначале колонна продвигалась медленно. Ежедневно утром перед началом движения трассу проверяла группа разминирования. Каждый гарнизон отвечал за свой участок до следующего поста. Схема разминирования была старой, отработанной и предельно простой - саперы искали мины с помощью игольчатых щупов на длинных рукоятках миноискателей. Очень помогали им в этом саперные овчарки. Умная собачка находила по запаху даже глубокие мины - фугасы, каждая из которых могла легко вдребезги разорвать танк. Собака садилась рядом с миной и ждала команды инструктора. Душманы мин не жалели, и каждое утро у саперов была добыча. Мины, как правило, они взрывали на месте.
   Когда где-то на дороге в очередной раз бахнуло, Стоцкий очнулся от полудремы и вылез наверх на броню БТРа.
   - Богатый сегодня улов, что-то "духи" разошлись последнее время, - сам себе сказал сидевший рядом коренастый капитан с гладко выбритой головой. - Неделю назад они уже после разминирования ухитрились мину противотанковую в дорогу засунуть. Урал бортовой взорвался, водителя убило, старшего машины тяжело ранило.
   Солнце уже светило вовсю, дорога была изрыта, словно оспинами, выбоинами и воронками.
   - И вот что интересно, - продолжал разговор капитан, - у нас в Союзе как градусов на 25 солнце пригреет, сразу асфальт плавится на дорогах и волнами берется. А тут в прошлом году +55 жарило, а дорога хоть бы хны.
   Я как-то сразу по приезде сюда хотел из баньки до модуля общаги босиком пробежаться. Ой, ой, ой, только три шага по земле и успел сделать, а дальше ни туда, ни сюда. Так пятки припекло, что только и смог с ноги на ногу на месте прыгать, как петух на сковородке. Хоро­шо друзья спасли, шлепанцы бросили. Полдня потом ходил еле-еле, как инвалид.
   В разговорах время прошло незаметно. У очередного поста на трассе группа разминирования закончила свою боевую работу, бой­цы в бронежилетах и касках, вместе с собачками оседлали броню двух своих БТРов и лихо развернувшись в клубах желтой пыли умча­лись назад в родной полк. Дальше колонна пошла быстро. Лихие солдаты - водители, если позволяла дорога и отцы - командиры могли разогнать махину-БТР до 70, а иногда и до 100 км/час. Призе­мистые, устойчивые, на 8-ми широченных колесах, БТРы неслись по извилистой дороге как мощные стальные ящеры.
   - Вот и Кабул скоро. Столица, мать-его, - ни с того, ни с сего выругался капитан. - "Ах, как хочется мне обложить землю матом, пулеметом строчить по проклятой земле...", - нараспев проговорил он слова известной песни. - А тебе в Кабул куда надо, старлей? Мы в Теплый Стан едем, в пехотный полк.
   - Мне вообще-то не в Кабул сам, а дальше в Хайратон на пере­кладных, - ответил старлей. - А в Кабуле, может, в штаб армии к корешам - топогеодезистам поеду, а может, к летунам в аэропорт, у меня там земляк служит.
   - Слушай сюда, дружище, - при этих словах капитан хлопнул Стоцкого по плечу так, что аж пыль пошла, - поехали к нам в полк. До обеда уже недалеко, зайдешь ко мне, умоешься, потом я тебя в сто­ловую свожу, а дальше на сытый желудок сам решай, что делать. Хочешь, у нас ночуй, койку найдем, хочешь, езжай к корешам своим. От нас, кстати, после обеда обычно машина в Штаб Армии ходит, мо­жет, и сегодня будет.
   - Ну что ж, к тебе так к тебе, война войной, а обед по распорядку.
   Солдатская столовая как обычно размещалась в огромном ан­гаре. Рядом, в таком же ангаре, была офицерская столовая. Издали эти ангары белели оцинкованным железом, как консервные банки среди разбросанных рядами спичечных коробок фанерных казарм. Весь полк собирался вместе крайне редко. Пехота всегда в бегах, всегда на колесах. Если не боевая операция, то пост охранения, со­провождение колонны, стрельбы... Кто знает, вернется ли боец к ужи­ну, да и вернется ли вообще?
   Нового друга звали Иваном. Родом он был с уральской деревни, а в Афгане воевал уже год. Командовал ротой, а потом перевели на должность зам. нач. штаба батальона.
   - Да, жратва у вас, Ваня, тут не ахти, у нас намного лучше, - отме­тил Стоцкий, вяло ковыряя вилкой в алюминиевой миске не-то креп­кий кисель, не-то разлезшиеся хлопья бурого цвета, под которыми прятались кусочки тушенки.
   Супец гороховый еще ничего, есть можно, а вот пюре из сухой картошки совсем не в дугу.
   - Из-за этой самой баланды чертовой я и пострадал, - шустро работая ложкой, ответил Иван (на аппетит он явно не жаловался). - Я тогда еще в другом полку служил. Командир полка там совсем заж­рался. Понастроили себе с руководством отдельные домики - моду­ли на 3-5 человек. У командира 3 комнаты, у замов по 2, ковры там, зеркала, люстры дорогие, мебель мягкую им бойцы-умельцы такую соорудили - в магазине не увидишь. Сауна у них своя, бассейн. Од­нажды в полку 3 дня нечем было руки помыть, про душ и говорить нечего, ходим все грязные, чумазые. Из 5-ти машин-водовозок одна подорвалась на мине, а две поломались. Так что ты думаешь? Одна воду и в столовую и на весь полк возила, а вторая им в бассейне воду меняла. Бабье ихнее, походно-полевые жены, там плещутся, видите ли. Возомнили себя Богами древнегреческими и живут на Олимпе. А едят они, думаешь, с нами? Фиг, там! У них отдельный "греческий зал" есть, им там шашлыки, салатики разные, дыньки, арбузы пода­ют. Я в разных местах был, но там они уже совсем обнаглели. И на­верху все схвачено, руководство прикармливают, сами себе на грудь ордена, медали вешают. Жаловаться бесполезно. Так вот однажды я со своей ротой с операции вернулся. В Джелалабад ходили, ты там не бывал? Вот пекло, жара как тут, но влажность ужасная, кругом заросли - ну субтропики, словом. Насели на нас "духи", 18 человек бойцов моих полегло, но и мы не промах. Выбили их с сопки, задачу выполнили. В полк приехали, комбат мне представление на орден написал, полковые вожди подписать обещали. Ну, мы с дороги после боев, кто с горя, кто с радости и отметили это дело. Все бы ничего, да только как раз в полку эта беда с водой случилась, а тут еще и каша картофельно-гороховая подгорела у поваров.
   Попалась мне миска под пьяную руку, схватил я ее и пошел в "греческий зал" правды искать. А они там сидят под кондиционера­ми, музыку слушают, винцо попивают и официантку тискают. Коман­дир полка на меня "пасть" как открыл: "Кто, как посмел, почему без стука?". - Ну, я им на стол миску эту и кинул. Чем вы, говорю, гады, бойцов кормите? Почему воды нет? Что, "Броненосец "Потемкин"" хотите? Так уже видно пора вам устроить! И еще до фига наговорил всякого. А командир полка - армянин, хитрющий мужик. Как увидел, в каком я состоянии, на рожон лезть не стал, сразу со мной согласил­ся, все пообещал уладить и замполита тут же попросил разобраться, все проблемы порешать, а меня спать отвести.
   - Ну и как, уладил? - поинтересовался Стоцкий.
   - Да, жди. Уладил, только не то. На следующий день на ковер к себе вызвал, два часа меня полоскали как половую тряпку. Пред­ставление на орден перед моим носом порвали. В тот же вечер на партбюро строгача закатали "за аморальное поведение", а еще че­рез неделю и с должности сняли и сюда перевели. Вот так нашел правду.
   - Не горюй, братан, знаешь поговорку "Если невеста уходит к дру­гому, то неизвестно кому повезло?" Смотри на жизнь философски и ищи везде хорошее. Например, ты на новой должности на боевые операции часто ездишь?
   - Да забыл уже, когда ездил. За три последних месяца ни одной душманской рожи в прицеле автомата не видел. И служба не пыль­ная, хлопот меньше, больше шансов свою шкуру целой сохранить. Так что я и не горюю. Ни за бойцов, ни за технику теперь голова не болит, но все равно обидно иногда, орден ведь все-таки заслужил, почти... А в роте без меня порядка стало меньше. Новый командир все больше вашего брата политработника слушает. У меня с солда­том разговор короткий, - при этих словах Иван сжал крепкий кулак, - вот они где все были у меня. Провинился, получи за дело, наказание было неотвратимым, немедленным, эффективным и чувствительным. Они все знали, что "сюсюкать" я с ними не буду, но и даром не обижу. Один был гвардеец, так тот прямо говорил: "Не полощите мне мозги, товарищ капитан, дайте лучше сразу по голове, а то я с пеленок так приучен, по-другому не понимаю". В каптерке у меня кусок веревки капроновой в палец толщиной всегда висел на гвозде, а под веревкой плакат: "Это не метод воспитания, но...".
   - Перегиб это, Иван, нельзя так, потом после тебя никакой по­литработник не убедит никого словами, - вяло возразил Стоцкий.
   - Не скажи, у меня "дедовщины" вообще не было, а в другой роте тоже все "сюсюкали" с бойцами, так там "деды" из солдат, кто служил больше года такую дедовщину махровую развели, ужас, как в "геста­по". Молодым бойцам шомполами задницу жгли. Учебные расстре­лы устраивали, только боевыми патронами. Издевались, пока одному голову не проломили ключом гаечным насмерть. Только тогда кубло это разогнали. А бойцу записали: "Погиб при исполнении", на боевые потери списали, чтоб авторитет полка не подмочить. Вот так-то... -закончил Иван и задумался о чем-то далеком.

* * *

   После обеда из полка действительно шла машина в штаб армии. Брать пассажиров в угловатую, чадящую черным выхлопом неболь­шую бронеразведдозорную машину (в народе БРДМ) не хотели. Од­нако Иван, как истинный штабист, быстро переговорил с кем надо, и Стоцкому нашлось место на пыльной зеленой броне.
   Солнце грело по-весеннему, вдоль разбитых городских дорог буй­но зеленела южная растительность. Машины всех мастей и расцве­ток хаотично сновали во все стороны, гудели на разные лады, когда поперек дороги вдруг вылезала ручная телега, груженная кладью выше роста человека или запряженная ишаком повозка.
   Периодически какой-нибудь огромный грузовик, который поче­му-то назывался "бурбухайка" нарушал все законы движения и, рас­талкивая прочую мелюзгу бампером, ехал поперек потока. Главный принцип движения был один: у кого машина больше - тот и прав. И никто при этом не слушал свистков редких регулировщиков. В очеред­ной раз объехав древний "фольксваген-жук" с фанерным ободранным кузовом, штабной БРДМ свернул с широкого проспекта на узкую улочку и, изрядно попетляв, подъехал к контрольно-пропускному пун­кту штаба армии. Сам штаб армии, как и положено обители вершите­лей судеб человеческих, размещался на горе, во дворце бесславно почившего афганского лидера Амина. Большой военный городок был разбросан внизу в котловинах, между сопками. Отсюда, с дворцовой горы, дергали все нити управления огромным живым организмом, самой боевой армией Советского Союза. Сюда же тянулись нити с далекой Родины. Наверх ко дворцу вела живописная дорога - сер­пантин, разрезавшая извилистой серой лентой зеленые сады на скло­нах, однако подножие горы плотно опутывала изгородь и пройти туда можно было только через контрольно-пропускной пункт по специ­альному пропуску.
   Друзья Стоцкого - офицеры топогеодезисты - в городке жили по афганским меркам - "с шиком". Во дворе рядом с фанерной общагой - модулем был устроен настоящий бетонный бассейн 5x10 метров, в который можно было нырнуть прямо с парапета - глубина позволя­ла. Вода была чистой и призывно блестела в лучах апрельского сол­нца, но для купания было еще холодновато.
   Все жильцы общежития были еще на службе, и оставив вещи возле осоловевшего после долгого наряда дежурного офицера, Стоц­кий отправился изучать магазины, которых в городке было несколь­ко. Тут и офицерское кафе, и книжный, и продуктовый, и промтоварный, где за чеки Внешпосылторга, заменявшие в Афганис­тане рубли, служивому люду предлагали отовариться. Дорогие вещи шли, конечно, по записи и по очереди, а импорт попроще - бери хоть сейчас.
   Из дверей офицерского кафе доносилась тихая музыка и плыли волны запахов жареной картошки, сосисок и еще какой-то вкуснотищи.
   Решив не поддаваться искушению, сэкономить деньги и дотер­петь до ужина в столовой, Стоцкий твердым шагом пошел мимо две­рей, однако тарелка с хрустящей желто-коричневой жареной картошкой вдруг так явно представилась неизбалованному делика­тесами старлею, что в голодном желудке заурчало, а ноги сами по­шли к заветному крыльцу.
   - Не положено Вам, товарищ старший лейтенант; - противным, как холодная вода, голосом остановил Стоцкого высокий холеный сержант в парадной форме с нелепым в боевой армии белым пара­дным ремнем на кителе. - Вход для офицеров только в брюках навы­пуск и кителях или рубашках с погонами. Вот на стене приказ начальника гарнизона.
   - Вот те на, - опешил старлей. - Где же я в Афгане себе такую форму найду? - и растерянно оглядел свои потрепанные, но чистые хэ-бэшные брюки.
   - А нас это не интересует. Не положено и все, - надменно отре­зал сержант.
   Сделав кое-какие покупки и побродив еще немного по террито­рии городка, Игорь вернулся в общежитие к топогеодезистам.
   - Пришли уже друзья Ваши, пройдите, - махнул рукой дежурный вглубь коридора.
   С топогеодезистами, капитаном Ващенко и старшим лейтенан­том Сироткиным Стоцкий познакомился чуть меньше года назад во время одной из командировок в Кундуз. Тогда нелетная зимняя пого­да задержала Игоря на три дня, а Ващенко и Сироткин оказались соседями по продавленным койкам в 10-ти местной комнате офи­церской гостиницы. Высокий, тощий как жердь близорукий Ващенко и немолодой, плотный, круглолицый Сироткин каждое утро взвали­вали на плечи свои приборы с треногами и понуро уходили месить под дождем липкую желтую глину. К вечеру, проведя очередные съем­ки местности и вымокнув до нитки, волоча ноги, они возвращались в гостиницу. Стоцкий как-то быстро сдружился с ними и, стараясь об­легчить их участь, встречал ребят с горячим чаем. Потом обсыхали, шли на ужин и до полуночи "на интерес" расписывали "пулю" в префе­ранс.
   На третий вечер Стоцкому удалось раздобыть у знакомых в пехо­те немного афганского виноградного самогона, что еще больше скре­пило дружбу с топогеодезистами. Налитый в целлофановый кулек с узлом вместо пробки самогон, по-афгански "шароп" был вонючим, мутным, но крепким и вполне терпимым для неприхотливых глоток советских офицеров, а главное, стоил значительно дешевле водки.
   - Ну, Игорек, ну, молодец, удружил. Теперь, если будешь в Кабуле, приезжай только к нам. Мы люди гостеприимные, приютим, обогре­ем, - широко улыбался на прощание Сироткин. Ващенко при этом снял очки и кивнул головой: " Это точно, приезжай".
   Вот и в этот раз Стоцкого встретили как лучшего друга, сразу оп­ределив ночевать на свободную койку в трехместной комнате.
   - Так, значит, план на вечер такой, - уверенно заявил Сироткин. Сейчас идем на ужин в офицерскую столовую, затем пару часов посидим "за приезд", при этом он выразительно щелкнул себя паль­цами по кадыку, - а потом пойдем в открытый клуб кино смотреть, привезли чего-то новое. Дальше видно будет.
   В столовой Стоцкого определили на свободное место, выдав за своего. Давали ячневую кашу, называемую в народе "генеральской", с тушеным мясом, напоминавшим говядину, но с несколько стран­ным вкусом. Сидя напротив Стоцкого, Сироткин то и дело с ухмылкой поглядывал на него.
   - Ну как тебе мясо? Ел когда-нибудь такое? - хитро улыбаясь, спросил Сироткин.
   - Странное какое-то. Верблюжатину я ел, она не такая, конина вроде бы тоже не то. Не знаю, что за "зверь", но есть можно, - стара­тельно пережевывая, ответил Стоцкий.
   - Вот никогда не угадаешь! Кенгурятина это австралийская, - с гордостью неизвестно за кого заявил Сироткин.
   - Не бреши, - у Стоцкого даже рот открылся, - откуда ты знаешь?
   - А мы тут дежурными по столовой ходим. Вот первый раз, когда это мясо давали, я как раз дежурил. Смотрю, говядина какая-то стран­ная. Задние лапищи здоровенные, и как у зайца ростом с теленка, а передние калечные обрубки какие-то. Мы всей толпой эту тушу изуча­ли, сами штамп австралийский видели.
   - Все равно не поверю, но мясо съем, не дождетесь, весело погрозил кулаком Стоцкий, доедая кашу.

* * *

   После ужина все удобно разместились за столом в комнате. Не­яркий свет самодельных светильников с абажурами из жестяных ба­нок создавал какой-то минимум уюта. На столе почетное место занимала купленная вскладчину бутылка "Русской", а вокруг в казенных тарелках красовалась немудреная закуска. Тут была и "крас­ная" рыба (бычки в томате), и "голубая" рыба (сельдь иваси в масле), и икра "красная" (кабачковая). Не поскупились хозяева даже на пару банок маринованных венгерских огурчиков и помидоров. Когда все новости друг-другу были рассказаны, а "Русская" почти улетучилась, Стоцкий, потянувшись, спросил: "Мужики, а с вами в комнате жил Николай, здоровый такой лейтенант, на руках еще со всеми боролся. То ли пловец, то ли борец - не помню. Что-то его не видно. Перевели что пи куда?" После этих слов в комнате как будто подул холодный ветер.
   - Нет больше Николая, погиб он, - серьезным тоном ответил враз погрустневший Сироткин, - помянем молча по маленькой.
   - Вот беда, как это случилось? - выдержав положенную паузу, спросил Игорь.
   - Утонул Коля, - как обычно теребя в руках очки, мрачно ответил Ващенко.
   - Да где ж он в Афгане столько воды нашел? - развел руками Стоцкий.
   - А ты во дворе у нас бассейн видел? Вот там он и утонул. Как только потеплело, командир наш приказал бассейн помыть, почис­тить и наполнить водой, чтобы желающие могли окунуться после зарядки. Желающих, правда, было всего человек пять, таких примерно как Николай здоровяков. Вскоре после этого у кого-то день рожде­ния был. Гудели всю ночь, часа в три только стали расходиться. А в пять утра дежурный вышел покурить, смотрит - Николай в бассейне плавает.
   Ну плавает, да и ладно, хотя прохладно еще было. Через полчаса дежурный опять вышел, а Николай в том же бассейне, только нежи­вой уже. Шум подняли, бегом доставать, а откачивать уже бесполез­но. Классный был парень, недолго тут прослужил, а домой в "Черном тюльпане", в цинковом ящике улетел.
   - Вот действительно судьба, кому суждено утонуть, тот не пове­сится. Никто не знает, что кому на роду написано, - невесело подытожил Игорь, - это ж угодно было судьбе загнать человека за тысячи верст от дома в страну, где и воды-то не хватает, засуха, чтобы умереть не в бою, а в бассейне утонуть.
   - Ну так что, в кино идем? - разрядил обстановку Сироткин.
   В открытом полевом кинотеатре на дощатых скамейках в разных местах сидели человек 50, причем часто можно было заметить и женские головки. Вольнонаемных женщин в крупном городке штаба армии хватало. Кастелянши, библиотекари, продавцы и другая об­слуга ехали в Афган за "длинным" рублем, шмотками, мужьями, да мало ли еще зачем. Система распределения по гарнизонам в основ­ном ориентировалась на внешность кандидаток. Чем выше началь­ство, чем престижнее военный городок, тем более красивые женщины там оставались. Хотя, как говорят поэты, некрасивых женщин не бы­вает, однако встретить настоящую красавицу в далеком захолустном гарнизоне было так же тяжело, как негра в украинском селе.
   На экране герои советского фильма упорно боролись за увели­чение выплавки чугуна и на этом фоне сходились и расходились, стра­стно любили и ненавидели друг друга. "Я люблю тебя, обними меня, милый", - томно промурлыкала с экрана героиня. При этом рядом сидящая парочка подозрительно зашуршала. Внезапно далеко впе­реди за экраном на высоком склоне горы вспыхнул костер. Издали пламя выглядело не больше горящей спички. Тут же к пламени потя­нулись огненные прочерки трассирующих пуль, и рядом расцвели розетки снарядных разрывов. На таком расстоянии и вспышки и пухканье выстрелов выглядели какими-то игрушечными, киношными.
   - Хотелось бы, чтобы вся эта пальба была ненастоящей, однако я сам так костры на склонах тушил, когда в артиллерии служил, - шепотом прокомментировал Стоцкий.
   - Это еще ерунда, - махнул рукой Сироткин. - Вот у нас тут среди бела дня городок обстреляли. Знатоки говорят, что из миномета. Я как раз в городке был. Откуда стреляли, я не видел. Вначале хлопок, потом то ли жужжит, то ли шелестит что-то, и почти сразу в саду за модулями ка-ак шарахнет! Дым, пламя, ветки летят. Никогда раньше так близко разрывов не видел. Трижды по саду бахнули впустую. По­том, минут через пять, еще раз. Ну тут уже постарались "духи" прокля­тые. В аккурат в угол женского модуля угодили. Всю комнату развернуло, хорошо еще, что не было там никого. Шифер, фанера, деревяшки летали, как листья на ветру. Пожар быстро потушили, а крику, визгу было - ужас. Комнату восстановили, но жить в ней никто больше не хочет, там теперь белье постельное хранится.
   - Все это душманские хитрости. Они на легковую "Тойоту"- пикапчик ставят миномет или базуку, или легкую установку реактивную. Тен­том закрывают и ездят. Как охрана зазевается, они уже тут как тут. Моментально расчехляют, пальнут несколько раз и быстро сматыва­ются, пока не накрыли.

* * *

   Утром после завтрака Стоцкий тепло попрощался с гостеприим­ными топогеодезистами, с трудом победив искушение остаться по просьбе хозяев еще на денек. Игорь, конечно с радостью бы остался, однако близость замены, а значит и возвращение с войны домой заставляли спешить.
   Выйдя из КПП штабного городка, Стоцкий вновь оказался предо­ставлен сам себе. Иди куда хочешь, даром, что война кругом, никому, кроме редких патрулей, до тебя дела нет. Как ты будешь добираться из пункта А в пункт Б никого не волнует, хоть пешком иди, хоть афган­скую машину останавливай. Но это было настолько опасно, что так никто не делал. Оставалось только голосовать своим попуткам. Ос­танавливались не все. "Проголосовав" пару часов, Стоцкий все же добрался до аэродрома. Дальнейший маршрут Игорь спланировал еще по дороге в Кабул. Лучше всего было добираться до Хайратона по воздуху. Военно-транспортные самолеты и вертушки летали часто, билетов на них покупать не надо, добираться быстро и удобно. Вот только попробуй попасть на нужный "борт", как назывались все лета­ющие средства. От самолета до самолета можно было ходить не один день. Повезет - возьмут, а не повезет - голосуй дальше. Но Игорю такой расклад не грозил. Около полугода назад во время оче­редной командировки он случайно познакомился с земляком Пет­ром Ткаченко. Прапорщик Ткачёнко был родом из одной с Игорем области и оказался очень компанейским мужиком. Служил он стрел­ком-радистом на 4-х моторном военно-транспортном самолете Ан-12 и пару раз помогал Игорю улететь в нужную ему сторону. Игорь тогда служил в Кундузе и добираться туда было нелегко.
   Неудачно спрыгнув с кузова грузовика, Стоцкий прихрамывая на­правился в сторону расположения летунов. Солнце припекало, идти предстояло наискосок через все огромное летное поле, поэтому не­много подкрепиться было в самый раз. Распечатав припасенную пач­ку печенья "Крокет" и поднеся первое ко рту, Игорь услышал сзади негромкий скулеж: "И-и, командор, дай печеньку," - на вполне снос­ном русском языке прогундосил чумазый мальчонка лет 5. Одет он был в невероятные лохмотья, а черные угольки глаз смотрели так жалобно, что отказать было невозможно. "Первое мимо", - сказал про себя Стоцкий и пронеся печенье мимо рта, сунул его в грязную ручку маленького оборванца. Печенье исчезло молниеносно, Игорь и моргнуть не успел, как все повторилось сначала. И так до конца пачки. Последнее печенье было поделено пополам. Когда смятая пачка была выброшена, Игорь твердо заявил: "Ну все, больше нет, гуляй себе". Не сказав "спасибо", попрошайка облизнулся и нахально спросил: "А еще что-нибудь дай, что в портфеле?". При этом он шустро бросился ощупывать бока портфеля, который Игорь держал в руках. Невероятным образом малыш нащупал в недрах портфеля прямоу­гольную мыльницу, ухватился за нее ручонками и снова заскулил: "Печенька, командор, дай печеньку!". Все это происходило на ходу и Стоцкий со своим маленьким "прилипалой" уже дошел до середины взлетки, то и дело уворачиваясь от движущихся самолетов, вертоле­тов и машин.
   - Как ты мне надоел! Мыло это, его не едят", - возмутился Игорь, и запустив руку в самые недра портфеля извлек оттуда мыльницу. - Вот, смотри, видишь?
   - Тогда дай консерву! - не отпуская портфеля заявил вымога­тель.
   - Нет ничего, а ну иди отсюда, а то по ушам дам, - с наигранной злостью замахнулся Игорь.
   Реакция сорванца была неожиданной. Отбежав на безопасное расстояние, он обрушил на Игоря поток отборной матерщины.
   - Вот это да, вот так благодарность! Кто же тебя учил так спасибо говорить? - беззлобно спросил Стоцкий.
   - Ты учил, - крикнул пацан и, показав язык, убежал по своим делам.
   С летчиками Игорю повезло, знакомый экипаж был дома. Вот только земляк Петро уже отслужил свой срок и по замене уехал на Родину.
   - Ничего, лейтенант, - густым басом успокоил Игоря командир экипажа. - Хоть земляк твой и заменился, но мы тебя помним, помо­жем по старой памяти. Завтра с утра кстати в Пули-Хумри летим и тебя подкинем. Это на полпути к Хайратону, там пересядешь на что-нибудь попутное.
   - Спасибо, да только я уже полгода как старшим лейтенантом стал, - обиженно ответил Стоцкий и выразительно посмотрел на свои погоны с тремя зелеными звездочками.
   - Ну, может ты у себя там где-то и стал старлеем, а мы тут необмытых звезд не признаем. Но шанс исправиться тебе дадим. Так, мужи­ки? - обернулся командир к улыбающимся подчиненным. - Согласен? Тогда с нашим борттехником поговори.
   - Деваться некуда, традиции надо соблюдать, - кивнул Игорь и "отстегнул" прапорщику-борттехнику часть своих скудных финансов.
   Быстро проверив по городку несколько "горячих точек", они со­всем недорого заполнили флягу "огненной водой". Вечером весь эки­паж собрался за столом в комнате.
   - Так, так. Снимай звезды и бросай сюда, - показал командир на служившие чарками пластиковые колпачки от ракет.
   - Грамм 120 будет, - на глазок прикинул Игорь, бросая в колпа­чок звездочки. А краска не облезет?
   - Не облезет, проверено. Смотри только звезды не проглоти, лови их зубами. Горло Игоря обожгло огнем, а тут еще звездочки не давали выпить все одним глотком.
   - Фу-ух! Это ж спирт чистый, - выплюнув звезды в пустую чарку и вытирая слезы, закашлялся Игорь.
   - Наш человек! Запей быстро водичкой, - по отечески похлопал по плечу командир. - Теперь ты настоящий старлей.
   ...Игорю снился дом. Его обнимала жена и что-то нежно шептала на ушко. Внезапно она схватила Стоцкого за плечи, грубо тряхнула и рявкнула прямо в ухо: "Подъем! Быстро, а то улетим без тебя! Минут пять уже тормошу, а ты все спишь. Бегом умываться, потом медос­мотр, завтрак и летим, - скомандовал командир.
   - Господи, какая темень за окном, куда в такую рань? - Сидя с чугунной квадратной головой в коридоре возле кабинета доктора, Игорь удивлялся, как после такой пирушки летчики легко проходили медосмотр.
   - Сильны мужики, крепки, тут как бы выжить, а вы еще все медос­мотр прошли, упавшим голосом говорил Игорь бодро шагающему ря­дом командиру.
   - Что, тяжко? Ниче, сейчас взлетим, поправимся.
   В гермокабине самолета дышать было не так тяжело, как в не­герметичном грузовом отсеке, кислородного голодания не чувство­валось. Самолет набрал высоту, мерно гудя двигателями выровнялся и взял курс на Пули-Хумри.
   - Так-так, - потирая руки, пробасил командир, - сегодня у нас в полете дежурит кто? Правильно, штурман! Остальные ко мне, - рас­порядился он по внутренней связи.
   - Техник, что у нас там осталось для лечения? Накрывай стол!
   - А как же самолет? - удивленно спросил Стоцкий.
   - А автопилот зачем? - подмигнул командир, - к тому же штур­ман не подведет, он у нас все умеет, даром что лейтенант. Мы по чуть-чуть, усугублять не будем, не боись.
   В Пули-Хумри самолет посадили без сучка без задоринки.
   - Как говорил мой знакомый, дважды капитан Вооруженных Сил "Опыт - великое дело, его не пропьешь", - весело проговорил Игорь, когда самолет остановился.
   - А почему дважды капитан? Что за новое звание такое?
   - Просто человек доблестно прошел путь от лейтенанта до капи­тана, потом обратно, а теперь он снова капитан. Но это отдельная история.
   Тепло попрощавшись с летчиками, Стоцкий отправился разыс­кивать инженерно-саперные склады. На пыльной обочине на двух армейских зеленых канистрах сидел прапорщик. Форменная кепка валялась в пыли, а ее хозяин, подперев тяжелую голову руками, гру­стно хлюпал носом.
   - Надо же так нажраться с самого утра, - подумал Игорь.
   - Чего горюешь, мужик? - обратился он к безутешному прапор­щику.
   С трудом оторвав голову от руки, страдалец посмотрел мутным глазом и запинаясь, промямлил: "Да вот, понимаешь, горе у меня какое. Получил 30 литров спирта, везу в часть, но знаю, что не довезу, не смогу, а надо. Вот горе..., и снова предательски засопел носом.
   Пока Стоцкий раздумывал, чем помочь "несчастному", рядом ос­тановился грузовик.
   - Федька, наконец-то мы тебя нашли! И как ты сам аж сюда дотопал, чудак ты на букву "М". Садись бегом, поехали, - затараторил выскочивший из кабины лейтенант, запихивая пьянчугу и канистры в машину.
   - А кепку, кепку не забудь, она новая, - пытаясь вылезть назад бубнил тот.
   - Куда ты, ешкин кот, - выругался лейтенант, - а ну быстрей едем, пока в комендатуру не забрали.
   - Эй, помочь не надо? - предложил Игорь, но машина взревела двигателем и умчалась в клубах пыли.
   На инженерных складах жизнь текла размеренно и неторопли­во, как будто войны кругом и не было.
   - А куда нам торопиться? - спокойно поинтересовался началь­ник склада. - У нас все четко: получил - записал, выдал - записал. Вот предшественник мой все торопился, так уже год, как посадили за недостачу. Пока вы там воевали, он тут налево афганцам имущество продавал. Денег нагреб, гарем себе целый подпольный завел. Шам­панское ящиками пили, девкам золотишко дарил, все жить торопил­ся, пока ревизор дотошный не приехал и не раскопал все махинации. Теперь сидит бывший нач. склада в тюряге в Союзе и торопиться ему некуда. Вон Ваш КрАЗ и водила там же. Надоел он нам тут. Глаз да глаз за ним нужен, то с земляками анаши накурится, то подерется с кем-нибудь. Забирайте быстрее, рады будем.
   Издали КрАЗ с открытым огромным капотом напоминал зелено­го крокодила-монстра. В его грязной пасти ковырялся солдат без кепки в засаленном комбинезоне.
   - Здравствуй, Шубуев! Я тебе из части письма привез, - окликнул бойца Стоцкий.
   - Ура, ой спасибо, здраствуйте, товарищ старший лейтенант, -затараторил улыбающийся Шубуев. - Вы меня забирать будете? Ког­да едем, а то машина еще не готова?
   - Как не готова? Передавали же в батальон, что готова! - возму­тился старший лейтенант.
   - Да мы тут заменили то-се, но еще одну хреновину надо поме­нять, а то ехать то едет, но тяга плохая.
   - Ну я тебе "хреновину" найду, а потом еще в Хайратон поеду и оттуда уже сюда за тобой. Смотри, чтоб машина была в порядке, все проверю. Понял?
   - Так точно, товарищ старший лейтенант, - с шутливой ухмылкой вскинул чумазую руку к голове солдат.
   - Эх, ты, сколько уже прослужил, а не знаешь, что к "пустой" голо­ве руку не прикладывают, - одернул шутника Стоцкий. - Ладно, раз­беремся когда вернусь за тобой.
   Как выяснилось, для того, чтобы оживить стального крокодила одной "хреновины" было мало. На поиски нужных запчастей ушел остаток дня и весь день следующий. Наконец все железки были вру­чены Шубуеву. Радуясь, что его забирают в часть еще не сегодня, водитель клятвенно заверил Стоцкого, что машина будет как новая игрушка. По прямолинейной солдатской логике существенно только то, что будет сейчас, сегодня, ну может завтра. До следующего меся­ца, да что там, до понедельника еще ведь дожить надо, а на войне тем более. Поэтому, к примеру, захотелось солдату сейчас, сегодня метнуться на боевой машине в соседнюю часть за бражкой и вперед, да и друзья-сослуживцы всегда подзуживают. А то, что взорваться на мине можно или машину в кювет уронить, что накажут завтра - пле­вать. Авось пронесет.
   Купился по-молодости на солдатское "авось" и Стоцкий, Тут бы взять ему да засучить рукава, да залезть бы в нутро машины вместе с солдатом, да найти спецов - технарей настоящих, чтобы показали, куда там какую штуковину засунуть. Глядишь, и машина бы побежала веселей, даром, что КрАЗ огромный. Но кто хочет сделать, ищет сред­ства, а кто не хочет - ищет причины, а причин этих всегда полно. Вот и не полез Стоцкий в машину, отдал ремонт на откуп нерадивому сол­дату. А потом так жалел... Знал бы где упадешь, соломки бы постелил, да кто ж его наперед знает.
   Пора уже и до Хайратона добираться, - решил Игорь и опять пошел на взлетку искать попутный "борт" самолета либо вертушки.
   До летного поля оставалось совсем немного, когда возле одного из модулей Игорь нос к носу столкнулся с высоким статным русово­лосым старшим лейтенантом.
   - Осторожней, чуть с ног не сбил, - начал возмущаться Стоцкий и замер на полуслове, - Вальдас! Ты? Какими судьбами?
   - Игорь! Ну здорово, елки-моталки, - с неуловимым литовским акцентом воскликнул встречный и крепко обнял Стоцкого, - Ну-ка дай я на тебя посмотрю, да худющий ты стал, лицом посмуглел, вон и лысеешь уже.
   - А ты такой солидный стал. Когда сюда попал? Где служишь? Как дела? - забросал Вальдаса вопросами Стоцкий. - Вот Земля круг­лая какая, сколько мы с тобой, дружище, вместе соли съели за год совместной службы в Союзе?
   - Я здесь в пехотном полку ротой командую, - не без гордости ответил Вальдас и увлек Игоря за собой. - Пойдем ко мне погово­рим. Эх, жаль, времени мало, я через два часа на боевую операцию еду с ротой, а то б мы с тобой загудели, как в старые времена. Ну, ничего, хоть чайку настоящего попьем, у меня есть трофейный.
   В свое время Игорь и Вальдас молодыми зелеными лейтенан­тами почти в один день прибыли на службу в один мотострелковый полк. В захолустном городишке, где стоял гарнизон, молодежи было мало и Вальдас с Игорем быстро подружились. Даром, что Игорь тогда был артиллеристом, а Вальдас мотострелком. Потом Игоря отправили в Афганистан, а Вальдас остался на месте.
   Прихлебывая горячий чай, друзья спешили поделиться новостя­ми, которых накопилось немало. Оказалось, что следом за Стоцким из полка убыли в Афганистан еще пять офицеров и прапорщиков, один из которых уже погиб.
   - Достается мне "на орехи" в пехоте - "царице полей", но зато и к ордену "Красной звезды" представили, и роту дали, - неторопливо рассказывал про свое житье-бытье Вальдас. - Солдаты, офицеры, техника - все на моей шее висит, за все я в ответе. Народу в подчине­нии много, штаты полные, военные, сам знаешь. Да и воевать час­тенько приходится, свой автомат я уже руками до блеска отполировал, каждую загогулину в нем наощупь знаю. Ба-бах - гулкий взрыв вне­запно прогремел совсем рядом с модулем, стекла в окнах жалобно звякнули.
   - Е-мое, похоже на гранату Ф-1, - как на пружинах вскочил из-за стола Вальдас. - Бегом за мной, - крикнул он, на ходу застегивая портупею.
   За углом вокруг беседки-курилки уже стали собираться люди. Ря­дом с курилкой над лежащим на спине телом наклонился медик, тут же стояли носилки. Все вокруг было забрызгано кровью. Еще трое медиков суетились возле сидящих на лавке лейтенанта и девушки.
   -Тот, что лежит, на себе гранату ЭФ-ку взорвал, а парня с девуш­кой осколками побило. Девушке лицо задело, а лейтенанта сильно посекло, - поделился подробностями кто-то из очевидцев.
   - Мужики, так это-ж Ильин подорвался, кочегар из вольнонаем­ных, я его знаю. Вернее, знал, - воскликнул стоящий рядом майор.
   - Чего это ему жить надоело? - поинтересовался Вальдас. - Да кто его знает, - пожал плечами майор, - я его плохо знал, но последнее время он какой-то смурной ходил. Может, дома что случи­лось, или деньги, или женщина, или от самогона "крыша поехала".
   Санитары аккуратно укладывали на носилки окровавленных лей­тенанта и девушку. Бедняга не подавал признаков жизни. Девушка громко стонала. Другие санитары поднимали на носилки ужасное месиво из мяса и костей, ярко-алые ошметки плоти, то, что еще ка­ких-нибудь полчаса назад было молодым, здоровым, полным сил мужиком.
   - И здесь бойня! Господи, как мне надоели эти ужасы, везде кровь, реки крови, нашей крови. Кому и зачем это нужно, когда кон­чится? - простонал в полголоса Вальдас. Похоже, что никто, кроме Игоря, его не услышал.
   Друзья расставались грустно. Рота Вальдаса уже стояла "под па­рами", готовая к выезду.
   - Держись, Вальдас, зря голову в петлю не суй, не лезь в самое пекло. Будь здоров, - обнял друга Игорь.
   - И тебе удачи в дороге. На рожон не лезь, тише едешь, дальше будешь. Везет тебе, последняя командировка перед заменой. Счас­тливо, Игорь, ни пули тебе, ни осколка! - махнул рукой Вальдас и легко вскочил на урчащий двигателем БТР.

* * *

   С первыми лучами солнца взлетка пришла в движение. Машины, самолеты, вертолеты гудели и казалось хаотично сновали по огром­ному полю. Однако все это движение подчинялось строгому военно­му порядку. В комендатуре аэродрома Стоцкому рекомендовали обратиться к командиру двухмоторного самолета АН-26, который летел в Хайратон. Бодро направившись к самолету Игорь услышал краткий, но твердый отказ.
   - Нет места, берем только полковника со свитой и двух женщин.
   - Ясно, пойдем дальше, - не унывал старлей.
   ... Ноги начинали гудеть, а результата все не было.
   - Куда, в Хайратон? Вон тот МИ-6-ой будет лететь, только чуть позже, - показал рукой техник в светлом комбинезоне, суетившийся у шасси очередного самолета.
   Сидя на какой-то кочке в ожидании вылета, Игорь от нечего де­лать принялся считать бойцов, которые колонной по одному заходи­ли в разверстое брюхо огромного вертолета. Когда чрево винтокрылой машины поглотило восьмидесятого солдата, Стоцкий сбился со сче­та и покачал головой, - могучая техника, вот так "корова"!
   Внутри вертолета было сумрачно и тесно, большинство солдат сидело прямо на полу. Собрав в кулак все свое нахальство и настой­чивость, Игорь растолкал сидящих и, рискуя наступить кому-нибудь на голову пробрался к подобию лавки вдоль борта. Место уступали неохотно, но против старшего по званию солдаты открыто возмущать­ся не стали.
   - Старлей, двигай сюда, веселей лететь будет, - предложил Стоц­кому немолодой лейтенант-медик.
   Вход в вертолет закрылся, отрезав всех пассажиров от внешнего мира.
   - Мы тут как в желудке, - подметил медик, - вон, смотри, шпанго­уты выпирают точно ребра, хорошо, хоть не переварит нас это чудище летучее. А воздух тут - хоть ножом режь, смесь вонищи от сапог, пота и керосина.
   - Ничего, полетим, полегче будет, - успокоил его Игорь. Двигатель загудел, набирая обороты, вертолет затрясся как в лихорадке и медленно начал движение вперед.
   - По "самолетному" взлетать будем, с разбегом, - перекрикивая нарастающий шум двигателя и шелестящий гул лопастей, заявил лей­тенант тоном знатока. - Так ему легче взлетать. Вот интересный ап­парат этот МИ-6. Говорят американцы его чертежи украли, все собрали один к одному, а получили фигу! Не летает - и все! А у нас летает на одних доработках и довольно быстро, с виду только такой громозд­кий и неуклюжий. А вообще-то я летать боюсь, поэтому и тараторю без умолку, - чуть погодя признался лейтенант.
   - Не бойся, раньше смерти не умрешь, - усмехнулся Игорь.
   - Не смейся, я сам видел как такая вот вертушка в Кундузе свали­лась прямо на взлетку. Вертолет только успел подняться. У него задний хвостовой винт остановился. Сперва он начал вокруг вертикаль­ной оси поворачиваться, потом накренился и как грохнется об взлет­ную полосу - сразу загорелся. Лопасти метров на сто поразлетались. Экипаж погиб, слава Богу хоть пассажиров не было. Говорят, потом такую неисправность еще на трех вертушках нашли. А тут как раз Эди­та Пьеха приехала с концертом выступать, так она в этот день для погибших летчиков пела "Огромное небо одно на двоих". В зале было слышно, как мухи летают, так все слушали. Я ее близко видел, ну вот как тебя сейчас. Красивая, высокая, стройная, переодевалась за ку­лисами моментально и каждый раз на платье большая роза в тон приколота. Я сидел рядом с центральным проходом посредине зала, а она пела и пошла в зал. Прошла мимо меня, рукой достать мог. Аромат духов за ней шлейфом тянется, лицо как красивая маска, косметики там немеряно, а глаза как стеклянные: поет и смотрит прямо сквозь меня, как будто я занавеска какая-то. Но пела класс­но... На другой день я снова на ее концерт ходил. Спасибо артистам, не забывают, поддерживают нас. Как-то в гарнизон еще и Зыкина прилетала. Но, к сожалению, в первый вечер заболела и выступить не смогла, а потом я уехал, так и не попал на ее концерт.
   Вертолет начал крениться и шуметь как-то по другому. Медик умолк и до хруста в пальцах уцепился за ближайшую железку. Лицо его стало похоже на серую бумагу.
   - Ну вот, накаркал ты, - хотел подшутить над ним Стоцкий, но, увидев, что лейтенанту не до смеха, сменил тон.
   - Просто подлетаем уже, наверное, пора бы.
   Где-то снаружи вертолета послышались нечастые ритмичные хлопки.
   - Точно, подлетаем, - уверенно сказал Игорь, - это мы пускаем антизенитные ракеты, чтобы на тепло двигателя с земли не шарахну­ли. Если "духи" снизу ракетой "земля-воздух" в нас пальнут, она вмес­то двигателя за одной из наших ракеток погонится и мимо нас уйдет. Должна...
   Вертушка приземлилась без проблем, и вскоре все пассажиры огромной стрекозы стояли на земле, радостно щурясь от яркого сол­нца.
   - Господи, как мало человеку надо для счастья, - воскликнул повеселевший медик, к которому уже начал возвращаться нормаль­ный цвет лица.
   Хайратон был пограничным городком. Рядом за рекой раскину­лись привольные просторы родного Советского Союза, а тут на по­граничном куске афганской земли размещались разные склады и базы наших войск. Хайратон едва ли не единственное место в Афга­нистане, где была ветка железной дороги. Официально на весь Аф­ган было всего несколько десятков километров "железки" только возле наших границ. Большинство афганцев никогда в жизни не слы­шали тепловозного гудка и не знали другого транспорта, кроме ма­шин, верблюдов и лошадей. Возили грузы на неутомимых мулах, ишаках, быках, впряженных в доисторические арбы. Странно было видеть, как сказочный караван верблюдов везет во вьюках японские магнитофоны и другую технику, а спящих на асфальте улицы нищих в лохмотьях будит сигнал нового "Мерседеса".
   После часа расспросов и поисков, когда приходилось наугад про­бираться мимо складов и ангаров, оцепленных колючей проволо­кой, спотыкаться об рельсы и шпалы, обходя вагоны и платформы, Игорь наконец-то добрался до расположения своей части.
   С краю территории какой-то базы колючей проволокой был вы­горожен длинный прямоугольник, кроме колючки защищенный еще и паутиной тонкой стальной проволоки, путанки. Набросанная на из­городь вроде бы как попало, путанка, тем не менее, цепко держала в своих сетях любой попавший туда предмет, будь то нога человека, либо даже колесо машины. Вдобавок, не особо надеясь на стоящее где-то впереди боевое охранение, саперы щедро нашпиговали огра­ду сигнальными минами. Внутри по центру ограды был широкий про­езд, вдоль которого справа и слева нос к носу стояло штук двадцать гусеничных и колесных машин. Кроме саперов, такой техники не имел никто.
   Не заметив в автопарке признаков жизни, Стоцкий собрался уже нырнуть под шлагбаум. Откуда-то сбоку вылетел бурый комок меха и с заливистым лаем кинулся под ноги. Следом выскочили еще две собачонки неустановленной породы, близнецов которых можно встре­тить, наверное, в любой точке Земли.
   - Эй, есть кто живой? Гостей встречайте, - отмахиваясь от на­седавшей собачни крикнул Игорь. Из-за ближайшей машины вып­лыл растрепанный часовой с помятым лицом, в нахлобученной набекрень каске, но с автоматом наперевес.
   - Стой, кто идет! - поправляя каску, вяло крикнул часовой.
   - Зови начальника караула, я из батальона к вам приехал. Навстречу уже спешил тощий старший лейтенант Смирнов.
   - А, привет Игорь, с приездом, - протянул он руку с таким видом, как будто гости из батальона приезжали каждый день.
   - Привет, Саня, ты часом не болен? - заметил Игорь нездоро­вый землистый цвет лица взводного. Выстиранный добела китель висел на нем как на вешалке.
   - Да после гепатита хреново мне. Лечили-лечили наши лекари, да видно не долечили. Но это ерунда, проходи давай, размещайся, рассказывай, как дела в батальоне, какие новости. Сейчас мы тебе с дороги чайку сообразим и пожевать чего-нибудь найдем.
   - Не откажусь, чай не пил - какая сипа? - усмехнулся Игорь.
   - Чай попил - совсем ослаб, - подыграл Саня.
   Солдатская казарма сильно смахивала на обычный глинобит­ный сарай с плоской крышей. Внутри было прохладно, чисто и для казармы довольно уютно. Офицеры жили в будке машины-технички, обеспечив внутри минимум комфорта. Вернее сейчас в машине жил только один командир взвода.
   - А что, Саня, напарник твой, Матвеев уехал куда-то или в казар­ме спит?
   - Да нет, он на торгово-закупочной базе устроился, к девчонкам поближе. То с одной подженится, то с другой. Авторитетный он у них человек, не то, что я. Там живет, а сюда приходит на службу, иногда. Мне самому проще, от него только неразбериха.
   - Ну, раз ты здесь старший, тогда слушай боевую задачу... - Стоцкий быстро изложил взводному цель своего приезда. Вопросов по сути задачи к Игорю почти не было.
   Сержант Палий давно уже хранил в заветном месте собранный "дембельский" чемодан и готов был ехать в батальон хоть сейчас. КаМАЗ-самосвал, на котором им предстояло ехать, сверкал свеже­вымытой оранжевой кабиной и призывно подмаргивал чистыми стек­лами.
   - Не машина, а "чаечка", летит, а не едет, все исправно, провере­но, заправлено, - с гордостью похлопал по капоту водитель Иващенко.
   - Точно, молодец Иващенко, у него все четко, как в аптеке, - подтвердил взводный.
   - Что ж, если все готово, долго тянуть резину не будем, завтра еще раз все проверим, сходим вечером в комендатуру на инструктаж и с рассветом в путь, подытожил Игорь.
   О том, чтобы ехать одной или даже несколькими машинами по Афгану - чужой воюющей стране, не могло быть и речи. Это было строго запрещено и позволить себе такую глупость мог только разве что конченый идиот или самоубийца. Автомобили передвигались толь­ко в колоннах в сопровождении боевого охранения. Это могла быть либо бронетехника с огневой мощью пушек и пулеметов, либо специ­ально оборудованные машины с крупнокалиберными пулеметами. Охота за колоннами советской (по-афгански "шурави") техники была излюбленным делом душманов всех мастей. Нападали "духи" про­фессионально и изощренно, изучив за годы войны до тонкостей нашу тактику. Поэтому, хотя вопросы перемещения по Афгану наши тоже отточили как следует, однако то и дело приходили сообщения о гибе­ли наших колонн в том или ином месте. Колонны для движения фор­мировали в комендатуре с учетом сил охранения, количества и быстроходности машин. КаМАЗы пользовались хорошей репутацией и машину Стоцкого без проблем включили в колонну грузовиков с военным имуществом, идущую в Пули-Хумри. В основном это были ЗИЛы и три БТР охранения. Заученно отбарабанив инструктаж по­мощник коменданта пожелал всем счастливого пути и распустил до завтра.
   Вернувшись после инструктажа в техничку Игорь был приятно удивлен изобилием накрытого прямо в будке стола. Румяный розо­вощекий Матвеев, второй командир взвода, ловко открывал банки с редкими консервами радовали глаз. Забытые "печень трески", "шпро­ты", "китайская тушенка", консервированные сосиски, огурцы, а во главе стола рядом с дефицитной "Русской" стояла крайне экзотичес­кая для Афгана бутылка импортного вина.
   - Что, удивился? Это Матвеев в честь твоего приезда подруг-тор­гашек раскрутил, - подмигнул Смирнов, - боится, что ты в батальоне доложишь, как он тут у девок как сыр в масле катается, а службу забросил.
   - Да зря вы это, мужики, - отмахнулся Игорь, - я в жизни никого не заложу, все по одной земле ходим, под одним Богом. Тем более что у вас тут и так все в норме.
   - Вот и ладненько, прошу к столу, - широким жестом пригласил веселый Матвеев.
   Оказалось, он поссорился с очередной подругой и решил остать­ся спать в расположении.
   - На ночь глядя на базу ночевать не пойду. У нас уже неделю как комендантский час строго соблюдают, - разоткровенничался Матве­ев. - Афганскому солдату из войск правительства кто-то 15 ножевых ран нанес, глаза, уши, нос, мужские органы повырезали и подброси­ли труп к нашим казармам. Теперь "духи" слух распустили среди мес­тного населения, что это мы, "шурави" сделали, А у них тут кровная месть, смекай, что может получиться. Теперь и днем по гарнизону с оглядкой ходим. Бестолковые зверюги эти душманы. Для них челове­ка убить, что муху прихлопнуть. Ну, сам посуди, разве наши, советские парни могли бы до такого изуверства Додуматься? Явная провока­ция.
   Проболтали заполночь, Стоцкий пил не много, зная, что иначе утром не оторвет чугунную голову от подушки. Ночь была тихая, и яр­кие южные звезды светили в чистом черном небе на хорошую погоду
   Просыпаться затемно было тяжело, однако японские часы с бу­дильником в который раз четко сделали свое дело. Быстрая после­дняя проверка подтвердила, что к выезду все готово и вскоре КаМАЗ занял свое место в колонне. Машины ехали не очень быстро, двига­тель КаМАЗа рокотал приглушенно, в кабине было уютно, и у всех было хорошее настроение. Иващенко легко крутил баранку, насвис­тывая популярные мелодии, Палий плел из белой капроновой ве­ревки замысловатые косички для аксельбантов, а Стоцкий отрешенно наблюдал за дорогой, мысленно гадая, приехал или нет его заменщик. За окном мелькали буро-зеленые пустоши, зеленые шпалеры виноградников, желто-коричневые стены редких строений, жилых до­мов, которые все наши называли "дувалами".
   - "Это что за чучело в парандже двух быков гоняет вдоль по меже? Это женщина, афганская "мисс" обрабатывает почву под рис!" - пе­решел от свиста к песне Иващенко и вдруг показал рукой куда-то на обочину. - Смотрите, товарищ старший лейтенант, и правда быки! Вон там, справа.
   Вдали от дороги действительно лениво двигались как бы сошед­шие с древней картины пара здоровых рыжих быков, в деревянном ярме тянувших по полю доисторическую арбу с огромными деревянными колесами. Возница в какой-то нелепой шапке кивал головой в такт бычьих шагов.
   - Смотри, Палий, запоминай, вот тебе история древнего мира. Такого в Союзе не увидишь, - толкнул Стоцкий сержанта в бок.
   - Да видел я уже, насмотрелся всякого, надоело, домой хочу, - отмахнулся сержант.
   - "Скорей бы "дембель", я мать увижу и дом родной," - снова запел Иващенко.
   - Эй, ты, соловей курский, лучше уж насвистывай, не трави душу, - беззлобно поддел Палий солдата.
   Лента дороги легко наматывалась на колеса, все шло гладко, и война никак не напоминала о себе. Внезапно где-то далеко впереди оглушительно бахнуло, в небо взвился столб черного дыма, А маши­ны одна за другой резко затормозили у обочины. Слева впереди в саду возле "дувала", захлопали винтовочные выстрелы, затарахтели автоматы.
   - Под колеса, живо! На обочину не выходить, автоматы к бою, противник слева впереди, стрелять по моей команде, - резко вык­рикнул Стоцкий, распахивая дверцу машины.
   Торопить бойцов не пришлось, они и сами знали что делать. Лежа животом на пыльном асфальте под левым передним колесом с ав­томатом в руках Игорь напряженно вглядывался в зеленые заросли, на жаргоне "зеленка". С такого расстояния видно было лишь какое-то движение среди веток, затем забегали мелкие фигурки.
   - Вон там "духи" в зеленке, видите? - указал Стоцкий рукой в сторону зарослей.
   - Все они маленькие и чудные, как в мультфильме, - заметил Иващенко, судорожно сжимая автомат.
   - Очнись, тютя. Это тебе не мультики, а война, тут убивают, не иначе как фугас взорвали впереди, а сейчас наших из засады обстре­ливают.
   Звуки боя не прекращались и вскоре впереди и сзади из-под машин стали раздаваться автоматные очереди.
   - Наши стреляют, товарищ старший лейтенант, а мы?- почему-то шепотом спросил Палий.
   -Так ничего ж не видно, куда стрелять? Ну ладно, патронов у нас много, по три коротких очереди, огонь! - приказал Стоцкий.
   После первого же выстрела в ушах зазвенело, в ноздрях увяз пороховой дым, а вокруг начали цокать об асфальт стреляные гиль­зы. Одна из них угодила Иващенко по голове, к счастью не оставив даже царапины. Сол­дат старательно целясь палил в зеленку вместо очередей одиноч­ными выстрелами и остановился лишь когда Стоцкий хлопнул его по плечу.
   - Солдат, предохранитель на режим "автомат" поставь, а то он у тебя на "одиночные" стоит, - прокричал Игорь прямо в ухо Иващенко. - Отставить "огонь"!
   Провалявшись под колесами минут сорок, они услышали впере­ди гул заводимых моторов.
   - Все ясно, отбой тревоги, оружие на предохранитель, к машине, по местам!
   Растягиваясь на старте как гармошка, колонна машин медленно начала движение.
   Палий сидел в машине как ни в чем не бывало, а Иващенко уже не насвистывал, держал руль деревянными руками и двигался как механическая кукла.
   - Иващенко, приди в себя, а то в переднюю машину врежемся, - завел разговор Стоцкий, чтоб вывести водителя из "ступора".
   - Это у меня первый раз такая переделка, - сдавленным голо­сом ответил солдат, потирая макушку, - это меня осколком по голове бахнуло, да?
   - Каким осколком, чудило? - засмеялся Палий, - это тебя гиль­зой автоматной чиркнуло, осколков тут и в помине не было. Штаны то сухие? - продолжал веселиться сержант.
   - Ну ладно, хватит Палий, нашел, чем шутить, - отрезал старлей. - А ты молодец, Иващенко, с боевым крещением тебя. Теперь знаешь, что каску на голову одевать надо, хоть она и твердокаменная. И авто­мат научись снимать с предохранителя.
   - Вот тут бой был, смотрите...
   Слева на боковой дороге из обугленного танка без башни валил жирный черный дым, рядом валялась оторванная зеленая башня, как перевернутая черепаха. Наши санитары несли на носилках ране­ных к наспех сделанному брезентовому навесу Колонна почти оста­новилась, все было видно, как на ладони. Игорь насчитал четыре пары с носилками. Два солдата подсаживали третьего в будку медицинского "газона" с красными крестами. Даже если бы не было вид­но свежезабинтованной руки на перевязи, все равно по бледно-желтому бескровному лицу и медленным затрудненным дви­жениям было заметно, что человек серьезно ранен. Чуть ближе к дувалу поперек дороги стоял ГАЗ-66 афганской армии. Оба колеса были разорваны в клочья, из мотора струился пар. Кабина грузовика была поднята и откинута вперед, двери покорежены, лобового стек­ла не было. В опрокинутой кабине на руле висел вниз головой убитый афганский солдат, зажатый покореженным металлом. Из расколо­той как арбуз головы стекал на кабину бурый ручеек крови. Но дико было видеть, что до мертвого водителя никому нет дела. Афганские бойцы, как муравьи тягали с кузова машины мешки в другой грузовик.
   - Смотрите, товарищ старший лейтенант, что за дикари! Их же солдат мертвый в кабине, его не достают, а на мешки все наброси­лись. Неужели и правда для них жизнь и смерть так мало значит, - негодовал Палий.
   - Да, точно, они нам настолько чужие, что мы их даже понять не можем.
   В кустах что-то горело, везде валялись ветки и зелень, срезан­ные пулями, в стене дувала зияла пробоина размером с легковой автомобиль, а из глубины жилья вырывались клубы дыма, с которы­ми носились обрывки лоскутков, пепел. Однако это не мешало то одному, то другому бойцу Афганской армии волочить из развалин ка­кие-то лохмотья, мешки, тюки, тазы и другую нехитрую домашнюю утварь. Гортанно крича, двое самых удачливых бегом тащили сетку от железной кровати.
   - Вот, гады, мародеры проклятые, кому война, а кому мать родна, - не мог успокоиться Палий.
   - Ты со своим уставом в чужой монастырь не лезь, - одернул его Стоцкий, может это у них считается законным трофеем. А вообще я слышал, что с довольствием у них плохо, почти на подножном корму воюют.
   - А что они вообще едят? - Иващенко понемногу начал прихо­дить в себя.
   - Из мяса в основном баранину, говядину да и вообще, наверное, что попадется. Свинину не едят, это уж точно. А еще картошку, овощи там всякие, бобы, крупы. Мы когда-то на боевой операции рядом с дружеским кишлаком стояли, так нам местные афганцы еду свою принесли. Угостить решили, наверное, в благодарность, что "духов" ото­гнали.
   - Ну и как еда?
   - А никак, один только наш переводчик и ел. Больше никто не рискнул. Принесли они нам еду в деревянных больших плоских блю­дах. Сверху куски лепешек лежали, а под ними варево какое-то - вперемежку куски картошки, фасоль крупная, может это и есть бобы, горох и еще что-то вроде гороха только помельче и желтое, наверное, чечевица, лук и еще неизвестно что. И все явно недоваренное, кар­тошка серая, полупрозрачная, и запах не ахти какой. Я на это посмот­рел, сам есть не стал и бойцам своим запретил. Тем более, что тут в Афгане и желтуха, и тиф, и паратиф, и дизентерия, и вообще такую заразу подцепить можно, что наши врачи и не слышали о такой.
   - Когда же это Вы, старший лейтенант, руководя комсомолом повоевать успели? - ехидно поинтересовался Палий.
   -Ты, сержант, не сильно заговаривайся! Что распустился в Хайратоне? - нарочито строгим голосом одернул Палия Стоцкий и уже спокойнее добавил, - я же не все время секретарем комитета ВЛКСМ был, в Союзе артиллерийским взводом командовал и здесь доволь­но долго довелось.
   - А Вы свое первое боевое крещение помните? Расскажите, - Иващенко снова стал нормальным жизнерадостным парнем.
   - Конечно, помню, но рассказывать неинтересно, ты лучше за дорогой следи.
   - Ну, расскажите, интересно, - поддержал просьбу водителя сер­жант.
   - Ладно, - Стоцкий махнул рукой, - слушайте, коли интересно. - Служил я тогда в Кундузе в артиллерийском полку командиром взво­да. Без году неделя как приехал, а тут нашу батарею отправляют на боевую операцию. Наша задача пехоту сопровождать, огнем поддер­живать и "духов" из кишлаков вышибать. Служил я на ГРАДах, Знаете, как военная "катюша", только поновее (бойцы дружно кивнули). На базе Урала реактивная установка из сорока стволов. Классная кста­ти техника, как "шмальнет" своими 40-ка "сигаретами летающими" так никому мало не покажется. И стреляет точно, и машина хорошая. Ехали мы в колонне примерно как сейчас, только техника вся бое­вая, жара, пылища кругом столбом стоит. Внезапно где-то стрелять начали, колонна сразу по тормозам и все стали палить из всех видов оружия в одну сторону. Кто откуда стреляет - ничего не видно, не понятно.
   Я из машины выскочил, автомат взял перед собой, как в кино показывают, ногу отставил и тоже давай туда палить. Перед моим Уралом радийный ГАЗ-66 стоял с будкой, а перед ним БТР с пехотой, солдат на броне человек шесть сидело.
   Вдруг смотрю, пехоту с брони как ветром сдуло, глазом моргнул, а они уже все под БТРомлежат, и по броне что-то чиркнуло, видно по слою пыли. Водителем у меня был сержант Дагаев, чечен, отличный парень, все у него всегда на "5" балов - и сам, и машина. Так вот он меня за рукав схватил, тянет под машину и кричит: "Пули, смотрите!". А метрах в трех перед машиной: "фьюить-фьюить" - в пыли фонтан­чики пляшут. Мы с ним из-за колеса Урала выглядываем, а за доро­гой, метрах в двухстах какие-то мужики бегают. Одеты не по-нашему. Дагаев кричит: "Вот духи, туда стреляем". Я как на курок нажал, так за два раза весь магазин и выпустил.
   - Ну и как попали в кого-нибудь, - Иващенко аж от дороги отвер­нулся.
   - Смотри куда едешь, - заорал Стоцкий, увидев совсем близко номер переднего ЗИЛа и, качнувшись от резкого торможения, про­должил. - Да кто его знает. Ни фига ж не видно, кто в кого попал. Может и я попал, а главное, что в меня не попали. Духов было немно­го, разметали их быстро. Сели в машину, стали осматривать кабину, смотрю, Дагаев как-то вроде побледнел и показывает пальцем дыр­ку в задней стойке кабины с моей стороны. Маленькая такая, акку­ратная дырочка, пулей пробило. Это она из кабины вылетела. Искали-искали входное отверстие - так и не нашли. Видимо, влетела шальная через открытое окно водителя и наискосок через кабину в заднюю стойку вылетела. В аккурат бы нам обоим с ним и досталось!
   - А дальше что?
   - Да все нормально! Дагаев, спасибо ему огромное, благополуч­но отслужил и уволился, уже, наверное, год как дома, а я, как видите, тут живой и здоровый.
   -Далеко еще до Пули-Хумри, товарищ старший лейтенант, долго ехать?
   - Недалеко, скоро приедем, не горюй, солдат! К ужину не опозда­ешь, а пока надо бы сухариков или галет из сухпайка пожевать. Да­вай, Палий, пошурши в вещмешке, что нам в дорогу взводный собрал.
   Проезжая через очередной кишлак "колонна немного замедли­ла движение. Хотя в стенах местами зияли рваные "раны", опален­ные дыханием войны, в погожий весенний денек жизнь шла своим чередом. Вдоль дороги весело журчал арык, питающий мутной хо­лодной водой все живое. В этом арыке бородатый мужик в тюбетей­ке набирал воду для мытья тут же стоящей легковушки "Тойоты", молодой парень поил ишака, плескалась визжащая ребятня, наби­рала воду в древний медный чайник закутанная до пят в паранджу афганка.
   - Видишь, Иващенко, вода для Афгана - жизнь, дороже золота. Но нам ее пить нельзя, помрем. Можно только ту, что из части взяли, - важно прочавкал набитым сухарями ртом Палий и сделал большой глоток из белой пластмассовой солдатской фляги. Ее потертый хэ-бэшный чехол был мокрым, чтобы влага, испаряясь, остужала воду во фляге.
   - На, хлебни, дружище, только осторожно, лошадь не задави. Стройный, изящный, небольшой конек под деревянным седлом вез толстого важного мужика в чалме и полосатом халате. За ним, доставая растопыренными ногами до земли трусил на ишаке худой долговязый парень, таща сзади в поводу другого навьюченного иша­ка. Огромные тюки, из-под которых торчали только ослиные уши и хвост, казалось, неизбежно должны были раздавить его, однако вы­носливое животное исправно тянуло ношу.
   - Товарищ старший лейтенант, анаши не хотите, может, купим? - хитро улыбаясь, Палий показал на стоящего у дороги пацана лет пяти.
   Маленький бритоголовый мальчишка вряд ли знающий хоть одну букву, в протянутой вверх руке держал несколько темно-зеленых, по­хожих на пластилиновые палочек. В другой ручке юный наркоторго­вец зажал солидную пачку афганских денег.
   - Командир, чаре, чаре бери! Чо есть, чо надо? Бакшиш давай! - орал маленький наркодиллер, улыбаясь до ушей.
   - Ты что, Палий, совсем обалдел от сладкой жизни? Вот погоди, приедем в батальон, я тебе устрою анашу, - рявкнул старлей.
   - Да что Вы, что Вы, я же пошутил. А если честно, Вы пробовали чаре курить?
   - Ты что, прокурор, что ли, чтобы допросы устраивать? А если честно, то не пробовал, я ведь некурящий. Если б курил, то может, разок и попробовал бы.
   - А я пробовал, отрава редкая. Когда покурил, так ничего вроде, интересно, а потом так фигово было, не хочу больше, - вмешался в разговор Иващенко, - только вы не говорите никому, ладно?
   - Я то не скажу, но вообще-то многие пробовали, да и покуривают втихую. Думаете незаметно? У комбата все переписаны. Наркома­ния - это болезнь, поймите, жизнь свою молодую губите, сжигаете. Один косяк потянул, другой, третий, пятый и пошло-поехало, засоса­ло. Ты, Иващенко, не помнишь, а Палий должен знать Мартова, сол­дата из первой роты. Худющий был как кощей бессмертный. Ничего ему поручить нельзя было, только в наряд по кухне и ходил, так он и там отличился. Обкурился до чертей полосатых и убежал на пост боевого охранения. А там два олуха - сержант и солдат вместо того, чтобы связать его да вызвать подмогу, помогли ему еще один косячек забить, раскурили на троих. Этим-то двоим еще ничего, а Мартов со­всем обалдел. В столовой его хватились, сержант за ним на пост побежал. Так Мартову видно показалось, что "духи" наступают, авто­мат схватил, затвор передернул, визжит: "Не входить, всех поубиваю!". Вход в землянку вместо двери брезентовым пологом был занаве­шен. Сержант за пологом стоит, его уговаривает, автомата ему не видно. Слушает, утих вроде забияка. Только-только ногу через порог переставил, а Мартов взял и шарахнул ему прямо в ступню. Хорошо еще хоть не сильно задел. Сержант бедняга так на задницу и упал. Кричит от боли, кровь из ноги хлыщет, те двое с поста рты пооткрыва­ли, оторопели. Мартов кровь как увидел, видно шарики в голове зак­рутились, автомат бросил и ходу из землянки куда глаза глядят. А глаза-то от наркоты мутные, так он и побежал вместо батальона в другую сторону. Как раз на минное поле выскочил. Но не зря видно в учебке саперному делу учился, увидел мины под ногами, а может и клацнула какая-нибудь. И везет же дураку - ни одна мина не взорва­лась. Мины правда были там противопехотные, самые простые, скво­речники деревянные из двух коробок - одна в другую вставляются, а крышка во взрыватель упирается. Такие еще пионеры при дедушке Сталине делали. Их еще к тому же и дождями повымывало, все ко­робки наружу торчали. Мартов до середины минного поля добежал, протрезвел видно от страха окончательно, уселся на землю, запла­кал и стал звать на помощь. Так там и сидел пока на БТРе за ним не приехали, а одно колесо на мине все-таки взорвалось. Вот так с нар­команами бывает, судили его потом, сидит теперь и лечится прину­дительно.
   Остаток пути до Пули-Хумри проехали без осложнений. Казалось и машины, словно кони, чуяли близкую передышку и "бежали рез­вее". За знакомым комендантским постом колонна расползлась по закоулкам большого гарнизона. Не прошло и часа, как КаМАЗ занял место на стоянке склада рядом с КрАЗом, бойцы были определены на ночлег в казарму и готовились к ужину, а Стоцкий, закинув руки за голову валялся на продавленной койке в общаге. Наслаждаясь поко­ем он делился с соседями дорожными приключениями. Ленивая истома настолько одолела Игоря, что пересилить ее мог только на­стойчивый зов голодного желудка. Мужики навязчиво предлагали расписать преферанс, однако Стоцкий храбро отверг соблазн и твер­до заявил, что после ужина сразу завалится спать. Но не все сбыва­ется, что мечтается...
   Быстро уминая в столовой гречневую кашу с подливкой, Игорь ничего не видел кроме своей ложки и алюминиевой миски, но от толчка в плечо ложка чуть не вылетела из руки. "Вот ядреный ко­рень", - не сдержавшись от неожиданности, выругался он, поворачи­ваясь назад.
   - Ни фига себе шуточки! - и, подняв глаза, увидел стоящего за спиной здоровенного детину в потрепанной лейтенантской форме.
   - Привет, Стоцкий! Как жизнь? - пробасил лейтенант и уселся на лавку рядом с Игорем. Крепкая лавка при этом подозрительно заск­рипела.
   - А, Панков, привет! Только ты так шутить можешь, чуть из-за тебя не подавился! Какими судьбами здесь?
   Вместе с Панковым Стоцкий учился в военном артиллерийском училище на одном курсе, дружить они никогда не дружили, но друг друга знали и в Афгане уже встречались.
   Служба у Панкова шла не блестяще, поэтому он до сих пор не получил старшего лейтенанта, командовал взводом управления в ба­тарее гаубиц в мотострелковом полку.
   - Ну, так нам с тобой есть что вспомнить! Пойдем ко мне, есть классная бражка! - не слушая никаких возражений, заявил Панков, буквально сгреб Стоцкого в охапку и утащил к себе в общагу.
   В комнате стоял крепкий холостяцкий дух, щедро сдобренный сладковатым запахом браги, дешевого табака и перегара. Стол с га­зетой вместо скатерти с остатками самой простецкой закуски, зас­тавленный открытыми банками рыбных консервов и несвежими эмалированными кружками был еще самым аккуратным местом в комнате на фоне общего бардака. Похоже, что тут только что пронес­лась песчаная буря, разметавшая форменную одежду и засыпавшая все слоем песка и пыли.
   - Ты на беспорядок не смотри, - ответил Панков на недоумен­ный взгляд Стоцкого, - на операцию собирались по тревоге, недавно вернулись, порядок навести некогда было. Вот стресс снимем, тогда. Познакомься с нашими "орлами"!
   Трое "орлов" в изрядном подпитии сидели за столом, под кото­рым стоял большой прямоугольный бак из нержавейки. Круглая крыш­ка бака была открыта и мужики раз за разом черпали оттуда кружками желтую мутную брагу. Такие 40-литровые баки-бойлеры от полевой кухни были просто идеальной тарой для того, чтобы "замутить" брагу и затем гнать самогон. Изменить пьющих мужиков было невозмож­но, поэтому наплевав на формальный "сухой" закон в боевой армии все искали и находили возможность "дедовским" способом снимать стресс. Часто, изготовленная из всего, что могло бродить, бражка не доходила до самогонного аппарата, а выпивалась свежаком через трое суток, причем время засекалось по часам, не допуская ни часу промедления. Особо страждущие тянулись к заветным дверям с круж­ками как пчелы на мед. У Игоря с брагой была вражда. Когда-то, буквально на второй вечер его службы в Афганистане старлей, которого Игорь приехал заменить, решил познакомить его с новыми дру­зьями. Весь вечер счастливый старлей таскал за собой за руку "зеле­ного" заменщика и показывал кто, где и из чего "мутит бражку". Сахар и варенье, джемы и карамели, драже "горошек" и даже томатная паста, а также многое другое приносилось в жертву Бахусу. Голь на выдумку хитра и продавцы киосков "Военторга", и начпроды как мог­ли обеспечивали всех сладким товаром. До этого Стоцкий пил брагу всего один раз в жизни, с трудом представляя, как делают это зелье и как оно коварно в действии. Поэтому глупо пытаясь наравне с бы­валым старлеем отведать по кружке каждого нового напитка, он очень быстро перешел на "автопилот" и "вошел в штопор". Пробуждение было ужасным, отравление жесточайшим и только на третий день еле живой Стоцкий смог своими ногами пойти на ужин. Хорошо еще, что начальство не успело озадачить нового офицера. С тех пор Игорь кое-как мог переносить запах браги и даже напрягшись выпить одну кружку, однако содержимое второй сразу выходило на уровень носа, и каждый следующий глоток немедленно выпрыгивал из желудка на­ружу.
   Убедить пехоту не наливать было невозможно и слегка пригубив из кружки, Стоцкий приготовился к круговой обороне. Выручил его Панков, начав рассказывать очередную боевую историю.
   - Мужики, вот тут за столом сейчас сидим и я, и Стоцкий, а ведь он меня, каналья, когда-то чуть не убил!
   Мужики при этом свирепо повернулись к Игорю.
   - Да не кипятитесь, он совсем в этом не виноват. Мы тогда под Кишимом - кишлак такой есть - большую колонну техники охраняли. Так получилось, что часть колонны уже в долину вышла, а остальные еще между горами петляли. А тут духи на горе зашевелились и сверху из крупнокалиберного пулемета ДШК нас поливать начали. Наши в свое время эти пулеметы китайцам отдали, а оттуда они к духам пря­миком попадают. Мы ДШК как устаревшие сняли с вооружения, а духи нам из них на всю катушку прикурить дают. Нашей батарее задачу поставили: уничтожить это осиное гнездо, заткнуть пулемету глотку, туды его в качель. Духи подлые закопались под самой вершиной между камнями на склоне горы, попробуй туда еще снарядом попади. Без корректировки стрельбы никак не обойтись. Вот меня с сержантом и отправили прямо в волчью пасть к пулемету поближе, чтобы я значит смотрел как разрывы снарядные к цели приблизить. Понавешивали мы на себя кроме бронежилетов, касок и автоматов еще тяжести: я - буссоль с треногой, а сержант рацию и вперед на гору полезли. Пока далеко были, за камнями прятались, как только ближе подползли -духи заметили и по нам из автоматов чесать начали, голову не подни­мешь, так пули по камням и чиркают. Закатились мы с сержантом за какую-то глыбу, я на буссоль перископ надел и заглядываю за угол как лиса в кувшин. Связь наладили, вроде можно работать, я в мик­рофон рации кричу куда стрелять надо, наша батарея снизу огня дает. Еще чуть-чуть и раздолбаем гадов душманских. Вдруг слышу, с той стороны горы из-за вершины как зашумит- засвистит и ниже нас по склону ка-ак шваркнет разрыв. Пыль, дым, осколки и до нас с сер­жантом долетели, аж по каске шелуха мелкая чиркнула. Я с испугу едва микрофон не проглотил, сержант как ящерица под камень ле­зет, трактором не вытащить. И кажется сразу такая тишина кругом -только в ушах свистит. Пыль только осела, я еще в себя толком прий­ти не успел, опять летит зараза. Теперь выше нас по склону шарахну­ло, как раз возле ДОТа духовского. Тут я, мужики, скажу честно, чуть в штаны не наделал, был бы верующий так стал бы Богу молиться. Вижу по разрывам - перелет, затем недолет, в вилку берут, следую­щий снаряд как раз посредине положить должны, а там мы с сер­жантом. Вся моя жизнь короткая мне вспомнилась, а помирать так жалко. А еще досадно, что стреляют то из ГРАДа, свои значит, ведь у духов градов не было. Лежу за камнем, лицо в пыль уткнул, голову почему-то поверх каски руками прикрыл, будто поможет, пот ручьем -льет, а я не замечаю. Но видно там на небе все ж таки сжалились над нами, не судьба еще умирать. Следующий снаряд точно в кубло духовское угодил, больше и не стрелял никто. Как я это сообразил, так мне хорошо стало, словно заново родился, на душе прямо ангелы запели, смотрю на небо и будто плыву на спине. Сколько я так проле­жал - не знаю, сержант меня за ногу дернул - я сразу в себя пришел. Вниз на батарею мы как на крыльях летели, никаких камней под ногами не замечали. Комбат меня внизу обнял, без лишних слов ору­жие отобрал, выдал нам с сержантом по ударной дозе спирта из "НЗ", в машину спать уложил и не трогал, пока сами не проснулись. "Вы, - говорит, - мужики, сегодня заново родились, а новорожден­ным до войны еще чуток дорасти надо, так что принимайте лекарство и спать. Вот во сне в норму и придете".
   Проснулся я уже когда вся колонна в местном гарнизончике ла­герем стала. Из машины вылезаю, глаза протер, а ГРАДы вот они, рядышком стоят. Я бегом туда, там встречаю Стоцкого собственной персоной. "Слушай, - говорю, - кто это из ваших вчера пулеметное гнездо на обратном склоне горы уничтожил?" А он мне с гордостью отвечает: "Я! И всего стрех выстрелов!".
   - Так ты ж меня, курва, чуть не убил! - и рассказываю ему всю историю.
   Он сразу побледнел весь, стал извиняться. Как это у нас вообще бывает часто - правая рука не знает, что делает левая. Стоцкому ту же задачу, что и нам поставили, только про нас ничего не сказали, а корректировщик у него другой был. Задачу командования ГРАД тогда выполнил, ничего не скажешь, а нам с сержантом повезло, что Стоцкий первый снаряд с таким большим перелетом уложил. Чуть бы поменьше прицел взял и тогда все, каюк, "не жди меня мама, роди­мого сына".
   - Вот это да! - в растяжку проговорил один из захмелевших мужи­ков за столом, - так со Стоцкого причитается не меньше литры за моральный ущерб!
   - Нет, мы с ним уже весь моральный ущерб компенсировали, откушали спиртного изрядно, да у меня к нему никаких претензий и не было, он не виноват, а командованию мы про этот инцидент док­ладывать не стали, нам бы хуже было, еще бы нашли за что наказать всех.
   - Ну давайте, мужики, выпьем "за нее - за удачу и за жизнь, - поднял Панков кружку, зажатую в могучей ладони.
   До желанной койки Стоцкий добрался только поздно ночью и сразу провалился в глубокий без сновидений сон.
   Весь следующий день прошел в подготовительных хлопотах. К КаМАЗу претензий не было - после заправки он снова готов был ехать хоть на край света. Однако с КрАЗом было посложнее. Водитель Шубуев вроде бы его починил, но не совсем. Машина кое-как заводи­лась, чадила черным дизельным выхлопом, фыркала и двигалась рывками. Главная беда проявилась когда Стоцкий с Шубуевым выг­нали "крокодила" для испытаний на прямую дорогу вдоль взлетки. Разогнать машину свыше 50 км/час они не смогли ни с первой, ни с двадцать первой попытки. Двигатель свирепо ревел, трясся как в лихорадке, грозя развалиться или взорваться, но достичь хотя бы 60 км/час на этой "бурбухайке" было невозможно как на лошади пре­одолеть звуковой барьер. Вскрытие больного агрегата в автопарке и проверка своими силами всех систем ничего не дали. Наспех собранный консилиум местных спецов не смог вынести определенного ди­агноза, все знатоки сыпали умными техническими терминами, чесали затылки, разводили руками. Способы лечения предлагались самые разные: от испытанной военной кувалдочки до замены половины двигателя. В итоге самый старый опытный прапорщик-технарь выра­зил общее мнение: "Задолбал ты уже всех своим КрАЗом, старлей! 50 едет, вот и хватит тебе, чтоб до части доехать. Там разберетесь, что к чему, а то сейчас накрутишь, так он тебе и 30-ти не выдаст!".
   Тем временем на инструктаж выезжающих колонн в комендатуру Стоцкий в этот день безнадежно опоздал. Назавтра пролазив пол­дня по внутренностям стального монстра и не найдя ничего утеши­тельного, Игорь вовремя бросил это грязное дело и точно в назначенный час вместе со своими водителями Иващенко и Шубуе­вым был на инструктаже в небольшом сарае с гордым названием "Военная комендатура". Внутри было тесно - негде яблоку упасть. Темноволосый, с аккуратными усиками, в наглаженном ХБ кителе майор водил указкой по висевшей на стене большой карте. Хриплым голосом он рассказывал о том, что духи опять распоясались и за последнее время напали на три колонны, причем последнюю с КаМАЗами, топливозаправщиками-"наливниками" сожгли почти полно­стью. Предупреждал он и о минах на обочинах, и о строжайшей дисциплине движения, скорости, дистанции, и о многом другом, что поможет на боевой дороге сберечь грузы, технику, спасти жизнь.
   Осоловевший от спертого воздуха и монотонной речи народ за­метно оживился, когда помощник коменданта перестал читать нотации и перешел к формированию колонн для выезда из гарнизона. Собственно большие колонны из тех, что постоянно мотали одни и те же маршруты и так были сформированы, а вот мелкие группки ма­шин типа экипажей Стоцкого предстояло втиснуть в чью-то колонну под крыло походной техпомощи и боевого охранения. Вот тут-то Стоц­кого и ждала закавыка. Взять в колонну на Кабул, по пути к которому лежал желанный Чарикарский гарнизон, все соглашались только Ка-МАЗ. От КрАЗа все отмахивались как от зачумленного. "Мы едем быс­тро, нафига нам с вашим крокодилом-тихоходом мучиться!" - примерно так отшивали Стоцкого старшие колонн. В общем, внедрить­ся к кому-нибудь в колонну с первого раза Игорю не удалось и несо­лоно хлебавши они вернулись на склад. Улыбался только Шубуев, радуясь возможности провести еще один вечер с друзьями-земля­ками. Та же история повторилась на инструктаже и на следующий день, и на третий, и на четвертый дни. Весь текст инструктажа Стоц-кий и оба его водителя уже выучили наизусть, в комендатуре их стали принимать как своих, а одна из колонн за это время успела съездить в Кабул, вернуться и снова готовилась к выезду. И лишь только на пятый день, после того как Стоцкий крепко поругался с помощником коменданта, КаМАЗ и КрАЗ удалось втиснуть в колонну КаМАЗов-наливников, везущих в цистернах топливо в Кабул. Утомленный осто­чертевшими ежедневными инструктажами, Стоцкий готов был бежать в родной гарнизон хоть пешком, ведь там его уже вполне мог ждать заменщик. Бойцам тоже уже порядком надоели команды "Едем", "Отставить", поэтому остаток вечера все собирались в приподнятом настроении.
   Утром, едва солнце стало выкатываться из-за гор, многостра­дальные экипажи Стоцкого заняли место в колонне бензовозов. Кро­ме двух ЗИЛов-техничек с огромными будками, шедших впереди и в хвосте колонны, все остальные машины были КаМАЗы. На случай душманской атаки в колонне шли три грузовых КаМАЗа, в кузовах каж­дого из которых была жестко закреплена автоматическая двустволь­ная 23 миллиметровая зенитная пушка. Два солдата в касках и бронежилетах сидели в креслах открытой всем ветрам зенитной ус­тановки и до рези в глазах всматривались в окружающую местность, чтобы немедленно разнести в клочья напавших духов. Первый "зе­нитный" КаМАЗ шел в голове, второй - по средине, а третий - в конце колонны. В хвосте колонны перед машинами охранения и техничкой катил КаМАЗ Иващенко, а перед ним пыхтел Шубуевский КрАЗ. Уса­див старшим машины к Шубуеву сержанта Палия, Стоцкий занял удоб­ное кресло в кабине КаМАЗа. Автоматы да пара гранат-"лимонок" лежали в кабинах наготове.
   Жаркое афганское солнце быстро развеяло остатки утренней све­жести. Если до Пули-Хумри дорога шла по более-менее равнинной местности, то дальше начинала забираться в горы. Трасса жила сво­ей жизнью. Всевозможные легковушки, пестрые, увешанные побря­кушками угловатые автобусы, грузовые огромные 'бурбухайки" всех мастей, здоровенные фургоны, расписанные картинами, как музеи на колесах, - вся эта армада гудела, ревела, чадила, пылила, двига­ясь в разные стороны. Контрасты в нищем, изнуренном войной Афга­нистане проявлялись везде, а на дороге особенно. Рядом с большущим, сверкающим эмалью и хромом новым американским грузовиком тарахтел как трактор советский "газон" 50-х годов. Топли­во самотеком текло по трубке в двигатель из лежащей на крыше канистры, рессоры выгнуты в обратную сторону, однако "газон" упря­мо тащил в гору деревянный кузов, груженный тюками на высоту дву­хэтажного дома. Кабина другой, размалеванной как пасхальное яйцо "бурбухайки" была вся из дерева и конструкцией дверей и окон напо­минала веранду. В кабине удивленный Иващенко увидел троих пас­сажиров, один из которых сидел слева от водителя, а двое справа. В кузове с высокими бортами и дугами для тента везли баранов. На заднем борту, широко расставив ноги без носков в галошах и держась обеими руками вверху за дугу кузова стоял парнишка лет 15-ти, оде­тый в широкие брюки и обтрепанный пиджачишко на голое тело.
   - Смотрите, товарищ старший лейтенант, все нормальные бара­ны в кузове спокойно едут, а один наверх вылез! - развеселился Ива­щенко.
   - А что ж ему, бедолаге, делать, если нигде места не хватило? - возразил Стоцкий. - А вон в "Тойоте" еще интересней пассажиров возят, смотрите! У нас такое ни одному гаишнику и в страшном сне не приснится. В бело-желтой "Тойоте" лобовое стекло было набрано из узких вертикальных полосок оконного стекла. Но внимание привлек­ло не стекло, а трое пассажиров, сидевших в открытом багажнике легковушки свесив ноги назад.
   Тем временем пейзаж вдоль дороги становился все более суро­вым, зелень более редкой и не такой сочной, а домишки в редких кишлаках все больше были сложены из грубого камня. В глубинах ущелий вдоль дороги, на обрывистых берегах речушек, а то и просто недалеко от обочины трассы валялись искореженные, обгоревшие, ржавые и с остатками свежей краски остовы различной техники. В основном когда-то это были грузовики, но встречались и обломки ог­ромных зубчатых колес, гусениц, кабин непонятного происхождения. Эти придорожные кладбища машин напоминали груды останков бу­кашек в логове паука, оставившего от шустрых козявок только кучи мертвых хитиновых скелетов. Так и эти, некогда шустрые машины, согретые людскими руками и жившие своей жизнью, попали в паути­ну молоха войны, умерли в муках, оставив лишь груды ржавых скеле­тов.
   - Жаль, что в Афгане пионеров нет, а то им бы металлолома собирать на миллион лет бы хватило, - невесело пошутил Стоцкий. Иващенко в ответ только кивнул. Настроение явно не улучшалось. Чем выше дорога лезла в горы, тем свежее становился воздух.
   - А за бортом уже прохладно становится, - заметил Иващенко, закрывая окно машины, - так мы еще и замерзнем, товарищ стар­ший лейтенант.
   - Не боись, солдат, не замерзнем в машине, а выходить мы осо­бо и не собираемся. Ты же не хочешь от колонны отстать?
   - Нет-нет! Чтобы из нас душманы "вечный огонь" сделали? Я лучше потерплю до привала, - поежился Иващенко.
   Перед очередным кишлаком машины стали останавливаться.
   - Чего это они тормозят? Случилось что-нибудь? - заволновался водитель.
   - Да не волнуйся, все в норме. Просто скоро перевал Саланг, а тут контрольный пункт и инструктаж. Нам сейчас специальные ко­робки к противогазам выдадут, чтобы в туннеле от угарного газа не умереть.
   - А что там с нами может быть? Я в Союзе несколько раз через туннели проезжал и никто там не задыхался.
   - Эх ты, голова садовая! Год в Афгане водителем служишь и не знаешь, что через перевал Саланг прорубили туннель длиной в не­сколько километров, прямо внутри горы. Представь там в глубине всю нашу колонну и все газуют! А если не дай Бог кто-то остановится и движение перекроет? Чем тогда дышать будешь? Задницей разве что, так и то небось першить будет.
   Построение личного состава колонны и выдача противогазных коробок прошло быстро. Инструктаж был коротким: ехать в туннеле не торопясь, не газовать, дышать через противогазы и без крайней нужды не останавливаться. Если же вдруг пришлось остановиться, то не в коем случае не перекрывать движение и как можно быстрее на буксире вытащить машину на белый свет.
   До команды "по местам" Стоцкий успел переговорить с Шубуевым и Палием. КрАЗ хоть и пыхтел как паровоз, но пока в дороге держался хорошо и свои 50 км/час выдавал четко. "Молодцы, так и дальше держать", - подбодрил бойцов Стоцкий и побежал к своей машине.
   Несмотря на почти летнюю теплынь в долинах, в горах дул холод­ный ветер, неведомо откуда наползали тучи. Солдаты и офицеры, охранявшие перевал, были одеты в бушлаты. Трасса была важней­шей артерией, связывающей Кабул с северными провинциями и Со­юзом, а Саланг - самым удобным местом, чтобы перекрыть эту артерию. Поэтому мощные советский и афганский гарнизоны берег­ли Саланг как зеницу ока. Чем ближе к туннелю, тем чаще стояли различные укрепления, ощетинившиеся стволами. Неподалеку сгру­дились могучие бульдозеры, грейдеры, другая дорожная техника, готовая "грызть" снег и лед, убирать камни и грязь, чтобы пульс доро­ги не останавливался. Не допуская заторов, колонны через туннель пропускались по очереди в одну либо в другую сторону. Одновремен­ного, встречного движения не было.
   Дождавшись своей очереди, колонна не торопясь вытягивалась длинной змеей и ползла к горловине туннеля. Также двигались и проверенные афганскими военными "бурбухайки". Если на трассе они беспорядочно обгоняли друг-друга, ехали и останавливались как хотели, то теперь собрались все в кучу и тянулись друг за другом.
   - Смотрите, товарищ старший лейтенант, а этот парень на грузо­вике с овцами так и стоит на заднем борту! Надо же, сколько проехал в такой позе и еще не свалился, наверное, примерз уже к дуге руками.
   - Закаленный народ афганцы, не то, что мы с тобой, Иващенко. Нужда их заставляет в одном пиджаке и галошах зимой и летом бе­гать. Ты видишь, какие они все в основном худые, жилистые, вынос­ливые, как верблюды. По горам лазят с пеленок, местность свою знают отлично, стрелять с детства учатся. Живут многие еще родоплеменным строем, помнишь историю древнего мира? За старей­шину или муллу своей головы не пожалеют, а нашим так и подавно голову отрежут. Поэтому и воевать с ними тяжко. Им кричат, что мы захватчики, а они в партизанскую войну ударились. Завязли мы тут как заноза в заднице, когда вытащат - неизвестно. Лучше бы мы с ними дружили, а не воевали.
   - А что же нам тогда делать, товарищ старший лейтенант?
   - Делать то, что Родина прикажет! Мы люди военные и приказы выполнять обязаны. А тут тем более, на войне или ты его убил, или он тебя. Не дай Бог в плен попасть или инвалидом стать, подумать жут­ко. Так что делай свою боевую работу как надо, выполняй приказы, дурными мыслями голову не забивай и все будет "о-кей". Вперед, солдат. Родина нас не забудет.
   - Хорошо бы, - слегка повеселел Иващенко, - а вот и туннель! Впереди, выпустив клуб черного дыма, скрылась в темном зеве туннеля корма "шубуевского" КрАЗа. Включив ближний свет фар, Ива­щенко аккуратно вкатил КаМАЗ в широкий арочный въезд и через несколько метров могучую машину поглотил каменный мешок. Ред­кие фонари тускло освещали туннель, едва обозначая черные стены, пятно дневного света из въездной арки вначале еще отражалось в зеркалах кабины, однако тускнело с каждым метром. Вскоре эта дверь во внешний мир исчезла во тьме. Дорога полого поднималась вгору, впереди и сзади маячили призрачные силуэты машин в огнях фар и габаритов. Казалось этому подъему не будет конца, воздух был спертый, но дышать можно было и без противогаза, какая-то венти­ляция в туннеле все же была. К счастью все машины двигались без остановок. Иващенко вцепился в руль деревянными руками, сильно наклонившись вперед и не моргая вглядывался в дорогу.
   - Иващенко, расслабься немного, а то глаза выпадут, - пошутил Стоцкий, чтобы как-то разрядить обстановку.
   - Вам легче, товарищ старший лейтенант, Вы уже тут бывали, а мне вот все кажется, что сейчас случится что-нибудь в темноте этой. Или духи нападут, или камни обвалятся. Я как будто всю эту гору на своей спине сейчас везу.
   - Не дрейфь, не мы первые, не мы последние, проедем как надо, только не зевай. Иващенко первым заметил, что долгий подъем за­кончился и дорога пошла под уклон.
   - Наконец-то! - обрадовался солдат, - пол туннеля проехали, скоро эта тягомотина закончится. Под уклон поехали веселее. В слу­чае чего под горку машину тащить легче. Спуск показался короче, чем подъем и скоро впереди прорезался белый свет. На выезде та­кие же укрепления, техника, солдаты. Попетляв немного по серпан­тину дороги, колонна остановилась на обочине у очередного комендантского поста. Туннель прошли без происшествий, быстро проверились, сдали противогазные коробки и снова в путь. После Саланга колонна пошла быстрее, водители пришпорили стальных коней, ближайший КаМАЗ скрылся за очередным поворотом. При­шпорить КрАЗ было невозможно, поэтому машина Иващенко, ЗИЛ-техничка и КаМАЗ охранения с зенитной установкой тащились следом. Однако так продолжалось недолго. ЗИЛ включил поворот и пошел на обгон.
   - Товарищ старший лейтенант, нам из ЗИЛа рукой машут, просят остановиться, заметил Иващенко.
   - Принимай к обочине и остановись, послушаем, что еще случи­лось. Не нравится мне это, - встревожился старлей.
   Из кабины ЗИЛа легко выпрыгнул капитан в маскировочном кос­тюме.
   - Слушай, дружище, - обратился он к Стоцкому, - ты извини, ко­нечно, но мне приказано всю колонну охранять, а я тут с вами пле­тусь, как черепаха. Наши наливники ускорились и ушли уже далеко, хвост колонны голый остался без технички и охраны. Пойми, не могу я из-за твоих двух машин рисковать своей колонной Мало-ли что слу­чится, а виноват буду я. Поеду я своих догонять, а ты уж потихоньку сам как-нибудь выкручивайся, тут уже до ближайшего гарнизона на­шего не так далеко осталось. Так что прощай! Не слушая возражений, капитан побежал к машине и в считанные минуты на дороге оста­лись только две машины Стоцкого. Оставаться на горной дороге с двумя машинами и тремя бойцами, вооруженными только автомата­ми и гранатами было страшновато, но стоять и бездействовать было еще страшнее.
   - Товарищ старший лэйтэнант, как же это мы одни остались? Мы так не договаривались, а? - затянул подошедший Шубуев.
   - А ты вообще молчи, из-за тебя, балбеса и твоего КрАЗа долбаного все приключилось! - зло рявкнул сержант Палий и отвесил Шубуеву смачный подзатыльник.
   - Что? А я тут причем, если он поломался? - Шубуев сразу сник.
   - Так чинить надо было вовремя, а не анашу с земляками курить! Всех нас "под монастырь подвел", что теперь делать будем? Ух, зара­за! - снова замахнулся Палий.
   - Отставить! - вмешался Стоцкий. - Мало нам на дороге про­блем, так еще не хватает, чтобы вы между собой передрались, духам на радость. Чтоб я этого больше не видел, иначе или сам по мозгам надаю, или в батальоне под суд отдам. Вы тут на войне, а не у тещи на блинах! А с ремонтом разбираться сейчас не время, поздно пить "Боржоми", когда печень уже отвалилась! Значит дальше порядок действий такой: оружие еще раз проверить, положить, чтобы под ру­кой было, автоматы раньше времени с предохранителя не снимать, патрон в патронник не досылать. Палий с Шубуевым едете теперь сзади и останавливаетесь только по моей команде. Мы с Иващенко едем рывками от поворота к повороту. Повернем, притормозим, ос­мотримся, КрАЗ подождем и если все чисто - снова вперед. Вдруг какая-нибыдь заваруха случится - отстреливаться на ходу, а если зажимать серьезно будут, тогда Палий с Шубуевым бегом к нам в КаМАЗ, в КрАЗ гранату бросите, чтобы врагу не достался. Может на КаМАЗе быстрей прорвемся. Вопросы есть? - закончил инструктаж старший лейтенант.
   - Есть. А если вдруг что с КаМАЗом случится? - подал голос Шубу­ев.
   - Тогда на своем КрАЗе будешь всех нас вывозить. Молись Шубу­ев Аллаху, чтоб ничего с нами не случилось. Ты Аллаху роднее, чем мы, может он тебя услышит и сжалится!
   - Э, зачэм так грустно шутить? Надо, чтобы услышал!
   - Ну все, гвардейцы, две минуты отлить под колесо и по маши­нам, вперед! Все будет хорошо!
   Так бросками, от поворота к повороту маленькая колонна Стоц­кого продолжала движение, хотя вообще-то бросками двигался только КаМАЗ. КрАЗ же без остановок выдавал свои 50 км/час, наматывая полотно дороги на огромные колеса. Солнце медленно но неуклон­но катилось к закату, удлиняя тени и укорачивая погожий весенний день. Дорога была пустынна, видимо час "пик" для этой трассы давно прошел, все машины уже успели проехать опасные места, укрыв­шись под защитой гарнизонов.
   - Ничего, Иващенко, день длинный, а ехать нам не так долго осталось, до вечера спрячемся в каком-нибудь гарнизоне, - успока­ивал Стоцкий водителя, да и себя тоже. - Там заночуем, а с утречка в свой Чарикар двинем. Там уже будет рукой подать.
   Пока все шло гладко, Иващенко снова стал насвистывать немудренные мотивы песенок про жизнь и службу в Афганистане, а к Стоц­кому вернулась способность удивляться красоте и необычности здешнего пейзажа
   - Дипломаты мы не по-призванью, нам милей, братишка, авто­мат, четкие команды-приказанья, да в кармане парочка гранат"... - вполголоса напевал Иващенко, поджидая КрАЗ за очередным пово­ротом.
   - Смотри, Иващенко, красота какая, такой камень только на кар­тинах можно увидеть, - Стоцкий показывал рукой на обочину дороги впереди. Недалеко от дороги, привалившись одной стороной к обры­вистому склону горы лежал огромный камень, высотой никак не меньше трехэтажного дома. Формой этот камень напоминал чудовищную картофелину. Сверху на камне неведомо как выросло дерево, под которым примостилась глинобитная избушка-сараюшка с одним сле­пым оконцем и плоской крышей. Никаких признаков жизни не было видно, как в этот домишко забирались люди - можно было только гадать. Рядом с камнем с горы стекал тоненький ручеек, исчезавший на дне ущелья, что тянулось вдоль дороги. Однако война напомина­ла о себе и тут. Рядом с дорогой валялись обгоревшие остатки огром­ного грузовика.
   - Не наш, афганский, - приглядевшись повнимательней, заклю­чил Иващенко. - Душманы, гады, и своих не щадят. Кстати, товарищ стар­ший лейтенант, давно хочу у Вас спросить, а что это за трубы все время вдоль дороги тянутся, то вроде не видно их, то выпирают нару­жу?
   - Это трубопровод, не знаю только, что по нему перекачивают, топливо, наверное, какое-нибудь. Вдоль дороги посты небольшие ук­репленные видел, бункер и пара БТРов? Это войска трубопроводные стоят, "трубачи". Они трубопровод охраняют и ремонтируют.
   - Тоскливая у них служба, не хотел бы я тут служить. В гарнизоне народа больше, веселее и отдухов защита надежнее. А тут жуть, сто­ят прямо у дороги, нападут - так и спрятаться некуда.
   - Ну ладно, поехали, хватит лирики, вон Шубуев уже подъехал. КаМАЗ плавно тронулся, набирая скорость и вдруг резко затормозил. Иващенко уперся в руль, а Стоцкий едва не налетел лбом на стекло.
   - Стреляют, слышите! - заорал водитель и повернулся к Стоцко-му. - Попались мы, елки-палки!
   Пока Иващенко вытирал пот с бледного лица, старлей прислуши­вался.
   - Точно, стреляют впереди, ядреный корень.
   Гулкое эхо катало между гор щелчки автоматных выстрелов, су­хая отрывистая дробь пулеметных очередей, пистолетные хлопки. Выстрелы были беспорядочны, звуки боя то затихали, то разгора­лись с новой силой. Похоже, стреляли всего лишь трое или четверо, но бой явно не прекращался.
   Усадив свою небольшую команду, на всякий случай, на обочине под защитой колеса КрАЗа, Стоцкий еще раз проверил все оружие.
   - Не густо, конечно, но есть чем отбиваться, - заключил стар­лей. - Ну, гвардейцы, что делать будем?
   - Может, переждем тут, пока бой утихнет, тогда и поедем, - робко предложил Иващенко.
   - Что там ждать? Пустите меня вперед, я им задам пэрцу! - Шубу­ев дико вращал глазами и выпячивал грудь.
   - Вот надулся как индюк, тоже мне вояка! Остынь, Шубуев, по­смертный героизм только в учебниках истории нужен, а помирать неохота, - грустно заметил Палий. - Веселенький у нас с Вами дембель получается, товарищ старший лейтенант. Я думаю, что подож­дать надо минут десять, а потом прорываться в любом случае.
   - Теперь слушайте боевой приказ, - подвел итог Стоцкий. - Ждем еще десять минут, а затем прорываемся как я раньше определил. Хорошо Шубуев, что ты такой смелый, пока поедешь в КрАЗе один, а Палий с нами в КаМАЗе. Про гранату не забыл, Шубуев? Учти, мы тебя ждать будем, если КрАЗ взорвешь - со всех ног беги к нам в машину. А мы на КаМАЗе сейчас с лету за поворот выскочим, посмотрим, что там за война. Внезапность на нашей стороне, ведь нас там никто не ожидает, с ходу ударим, к тому времени КрАЗ подтянется и вперед дальше. Не дрейфить, бойцы, прорвемся, живы будем - не помрем! Ну, готовы? По местам!
   Обе машины послушно завелись с пол оборота и набирая ско­рость понеслись в страшную неизвестность. Воздух в кабине КаМАЗа стал густым как желе, все чувства обострились до предела. Иващен­ко побелевшими от напряжения руками сжимал руль, Палий отре­шенно гладил приклад автомата, Стоцкий нервно отбивал пальцами дробь на холодном металле оружия. В голове мелькали отрывки вос­поминаний, вся жизнь крутилась как ускоренное кино: семья, дет­ство, жена, море... Все было ярким, теплым, солнечным и осязаемо четким, не было в этот миг ни проблем, ни горестей-печалей, ни сле­да черной краски в палитре пережитого. Сердце щемило - жизнь так прекрасна, впереди еще столько хорошего и вот на тебе под самый конец службы так влипнуть. Глаза слезились от напряжения, заглядывая в каждую ямку на дороге, за каждый выступ угрюмых коричне­вых скал, каждый чахлый кустик. А бой не прекращался, грохот очередей заполнял все вокруг, давил как каток, от него не было спа­сения. Машина чуть притормозила перед последним поворотом.
   - Ну, - выдохнул Стоцкий, - вот он поворот дороги и излом судь­бы, прыжок в ужасную грохочущую бездну...
   Мощная машина легко вынырнула из-за скалы на прямой учас­ток дороги и с визгом тормозов стала у обочины как вкопанная.
   - Ох! - всхлипнул Иващенко и заплакал.
   Следом за ним, выпучив глаза и держась за живот истерично захохотал Палий. Стоцкий, тяжело дыша, схватился за сердце. Не­сколько мгновений продолжалась немая сцена, достойная кисти ве­ликого художника, а затем кабина взорвалась... весельем. Иващенко без устали жал на сигнал, все трое хохотали, орали, не замечая друг друга. Если бы лобовое стекло имело уши, оно бы треснуло от про­стых, забористых выражений. Наверное, так веселится волк, вырвав­шийся из капкана, заяц, удравший от лисьих зубов, рыба, сорвавшаяся с крючка.
   Нет, стрельба не прекратилась, выстрелы продолжали греметь, но все трое увидели, что это был вовсе не бой! На заборе из мешков с землей, ограждавшем пост "трубачей", сидел, свесив ноги к дороге расстегнутый "до пупа" лейтенант и палил из ручного пулемета прямо в скалу на другой стороне дороги. "Помогали" ему удалой прапорщик с пистолетом Стечкина и сержант с автоматом. И лейтенант, и пра­порщик заметно покачивались, их неуверенные движения говорили об изрядной дозе выпитого алкоголя. Все трое были настолько увле­чены, что не сразу заметили появившийся на дороге и дико гудевший КаМАЗ. Первым прекратил стрельбу сержант и что-то крикнул на ухо прапорщику. Лейтенант соображал туже всех и последним повернул голову в сторону машины. Он неуклюже спрыгнул с забора, пошатываясь, сделал пару шагов навстречу, призывно помахал рукой и зак­ричал: "Мужики! Жмите к нам!". Исчерпав видимо весь запас равновесия, лейтенант привалился боком к забору и так ждал, пока подъехал КаМАЗ. Хотя Стоцкий и был убежденным противником ку­лачных расправ, но адреналин так бурлил в крови, что старлей выле­тел из кабины как пружина и с криком "Что ж ты делаешь, сука!" с правой руки заехал пьянчуге под дых. Тот захрипел, ничего не пони­мая, затем в глазах стала пробиваться искра сознания. Закрываясь руками, лейтенант пробормотал: "Все, все, у меня праздник, драться не будем". Обстановка на дороге начала накаляться. С одной сторо­ны в поддержку Стоцкому подошли Палий с Иващенко, с другой на помощь лейтенанту спешила его команда. Обстановку разрядил сам лейтенант. Едва отдышавшись, он заорал: "Да вы че, мужики? У меня же праздник, сын родился, а вы драться лезете!" Боевой пыл у Стоцкого угас, драться действительно никто не хотел и как-то само собой от конфликта перешли к поздравлениям. Пока офицеры объясня­лись, расторопный прапорщик нырнул за забор и моментально выс­кочил оттуда с флягой, кружкой и куском хлеба.
   - Да мы спешим, - пытался отвертеться от выпивки Игорь, одна­ко стресс снимать все же пришлось. Опять захмелевший лейтенант лез обниматься и в третий раз, запинаясь, повторил, что получил пись­мо от жены. Первенец сын родился здоровенький, вес 2,800 кг, на­звали Иваном в честь деда.
   - Ну решили мы немного пострелять с радости, ну и че с того? Ни в кого ведь не попали! Так ведь сын у меня, сын, понимаешь? - снова завел лейтенант.
   Отвязаться от счастливого отца удалось только минут через двад­цать, отдав дань "зеленому змию". Собрав своих гвардейцев, Стоц­кий наконец-то смог продолжить движение. У бойцов подозрительно блестели глаза и хотя все они клялись, что не пили, а по запаху Стоц­кий сейчас уже ничего не мог определить, однако все были подозри­тельно веселые.
   - Явно хлебнули за здоровье новорожденного! Ну и шут с ним, доедем уже как-нибудь, - решил Игорь.
   Дальше машины шли без приключений. Иващенко напевал весе­лые песенки, Палий подпевал ему, если не дремал, Стоцкий внима­тельно вглядывался в дорогу и мечтал о замене. Казалось, даже КрАЗ поехал чуть побыстрее. Машины с аппетитом поедали километры дороги, каждый поворот приближал к заветной цели.
   Конечно, до Чарикара засветло маленькая колонна добраться не успела, однако закат команда Стоцкого встретила под надежной защитой советского гарнизона в каких-нибудь паре десятков кило­метров от Чарикара.
   В небольшом гарнизоне места для ночлега проезжающих не было, поэтому ночевать все устраивались прямо в машинах. Шубуев внутри кабины КрАЗа растянул на крючках брезентовый гамак для старшего лейтенанта, а сам улегся под гамаком на подушку сиденья. Отдав последние распоряжения, Стоцкий наконец-то растянулся в гамаке и только тогда ощутил всю тяжесть усталости после этого дол­гого суматошного дня. Всю ночь Игорю снились кошмары, картинки пережитых событий путались и набегали друг на друга, все гремело, давило, стреляло, а спрятаться было некуда, защититься нечем. Ут­ром от кошмарных снов трещала голова, от гамака ныла спина, но все это казалось мелочью. Ведь все были живы и здоровы, ярко светило солнце, а впереди, совсем рядом была замена, конец войны и возвращение домой!
   Остаток пути до Чарикара промелькнул быстро, "без сучка, без задоринки". "Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой - он труд­ный самый! А я в Россию, домой хочу, я так давно не видел маму!" - весело напевал Иващенко когда показались крыши родного гарни­зона.
   Тут все было по-прежнему и через пару минут по приезду Игорь уже знал все последние новости. Сосед по комнате - прапорщик Петрович наконец-то заменился и уехал в Союз, а вот самому Игорю с заменой явно не везло. По слухам его "заменщика" перехватили где-то в Кабуле и вместо Стоцкого в Одесский округ поехал кто-то другой, более удачливый, с "мохнатой лапой". Эта грустная весть не­много омрачила радость возвращения. Игорь не мог предположить, что его служба в Афганистане затянется еще на два долгих томитель­ных месяца до приезда второго заменщика, но это было еще впере­ди...
   А сейчас Стоцкий быстро доложил о приезде комбату, передал солдат ротным командирам, машины - зампотеху и сел писать ра­порт о командировке.
   "Командировка прошла без происшествий, личный состав задачу выполнил, все оружие и техника в наличии и исправны...", - ложились на бумагу скупые строки рапорта. "Без происшествий..."- да и что еще можно выразить в сухом строгом военном рапорте? Разве можно втиснуть в канцелярскую бумагу калейдоскоп лиц и событий, водово­рот чувств, все, из чего состоит жизнь? Да и нужно ли кому-нибудь вообще ворошить пожелтевшие, покрытые афганской пылью стра­ницы далекой войны?
   г. Сумы, сентябрь-декабрь 1998 г.

"ТАМОЖЕННЫЕ БАЙКИ"

(Из Афганского блокнота)

   Солнце еще и не думало вставать, а в небольшом зале ожида­ния ташкентского военного аэропорта уже было полно народа. За витринами окон в морозном воздухе гулко дышал просыпающийся аэродром. Для южного Ташкента зима выдалась необычайно холод­ной, однако в зале было тепло и не столько от хорошего отопления, сколько от обилия людей. В основном это были мужчины средних лет, офицеры и прапорщики Советской Армии в различной военной форме, кое-где мелькала гражданская одежда, было в этой толпе и несколько женщин. Народ был по большей части все какой-то помя­тый, как после бессонной ночи, небритый и невеселый, могучий дух винного и табачного перегара казалось, пропитал даже стены и па­ром оседал на оконных стеклах. Чемоданы, сумки, рюкзаки всех ма­стей лежали на полу, стульев вдоль стен не хватало и на четверть желающих присесть.
   Дверь распахнулась и с волной свежего воздуха в зал вошел строй­ный худощавый капитан в щегольской шитой на заказ фуражке с крас­ным околышем, отутюженной шинели и блестящих, словно лаковые, сапогах.
   - "Товарищи отбывающие! Внимание! Я помощник военного ко­менданта Сидоров, - звонким голосом представился капитан и когда шум голосов немного стих, продолжил. - Хочу напомнить вам, что все обязаны соблюдать воинскую дисциплину и порядок. В том числе и во время следования до места назначения..."
   Далее прозвучал набивший оскомину казенный инструктаж, дол­гий перечень запретов и разрешений.
   - "И последнее, - подытожил капитан, - сегодня отправляем два рейса, все обязаны пройти таможню. Когда прибудут таможенники, будем вызывать для досмотра вещей по несколько человек, после досмотра - сюда не возвращаетесь, идете на посадку к самолету. До этого отсюда никому не уходить, ждите команды. Да, напоминаю, что больше двух бутылок водки через границу провозить запрещено, та­можня конфискует, даже нести не советую, лучше сами уничтожьте, но меру не забывайте, будьте людьми. Тут недавно трое так нализа­лись, что вместо самолета их в "скорую помощь" отнесли, а потом еще комендант по 10 суток гауптвахты впаял со всеми последствия­ми. Вопросы есть?"
   - "Есть! - пробасил кто-то из толпы. - Во-первых, когда таможен­ники приедут, и, во-вторых, завтрак для нас какой-нибудь будет? А то на пересылке успели только чайку попить!"
   - "Про таможню точно не скажу, у них контора отдельная, нам не подчиняются, может через час или два будут. А вот пропитание для вас тут не предусмотрено, на пересылке должны были предупреж­дать об этом" - отрезал капитан. "Вот, вот, должны были... Значит завтрак и обед по-военному обозначим флажками!" - под гул нео­добрения прогудел все тот же бас.
   - "До свидания, удачи вам", - пожелал капитан и скрылся в не­драх здания.
   Почти сразу общая масса людей стала делиться на живописные группки, размещавшиеся на стульях, подоконниках, чемоданах, а кто и прямо на полу на корточках. Защелкали замки и пряжки, из недр поклажи стали появляться консервы, колбаса, хлеб, забулькала раз­ливаемая водка. Люди отправлялись на кровавую Афганскую войну и, хотя родная страна в очередной раз повернулась к ним "казенной частью", никто не хотел грустить и тем более голодать.
   В одном из углов зала разместилась очередная "группа едино­мышленников", решивших коллективно бороться с голодом и подни­мать настроение. Два молодых - розовощеких лейтенанта-мотострелка, в новеньких шинелях, похожие друг на дру­га как близнецы-братья сидели на чемоданах. Один крошил перо­чинным ножом на скатерть-газету хлеб, лук и маринованные огурцы из банки, другой суетливо разливал водку в кружки и чашки.
   - "Ты не суетись, Ваня, подбавь беленькой", - уже знакомым колоритным басом командовал полный темноглазый с коротким ежи­ком седых волос майор в расстегнутом бушлате-афганке. Центнер веса, густой бас и уверенность в своих силах сразу делали его непре­рекаемым авторитетом любой компании. Рядом бочком разместил­ся на рюкзаке щуплый прапорщик в потертой, местами засаленной шинельке. Сизый нос над вислыми пшеничными усами выдавал в нем профессионала питейного дела. Венчала компанию сидящая выше всех на стуле девица неопределенного возраста в неновом офицерском бушлате без погон и сером пуховом платке вместо шап­ки. Ее росту, ширине плеч и ладоней могли позавидовать многие му­жики, чего нельзя сказать о лице. Скуластая, с волевым подбородком и носом-картошкой она больше походила на хоккеиста, чем на не­жную даму.
   - "Ну, дернем по маленькой, за нее родимую, за нашу Удачу", - скомандовал майор. Когда первая, а следом и вторая чарки легко прошли отработанным курсом, на душе у каждого явно потеплело. Даже хмурая Марья скупо улыбнулась. Улыбка придала ее спартанс­кому лицу некую женскую привлекательность. - "Петрович, - неожиданно мелодичным голосом обратилась она к прапорщику, - ты у нас чаще всех таможню проходил, расскажи какую-нибудь историю интересную".
   - Давай, Петрович, не ломайся, видишь, женщина просит! - ско­мандовал майор.
   Петрович смачно дохрупал огурец, вытер усы тыльной стороной ладони и на секунду задумался.
   - А дело было так, - начал он после паузы. - Вот тут, как раз перед входом в досмотровый зал стоит дивчина с двумя сумками, под "градусом" немного и носом хлюпает, грустно так, едва слезы не текут. А рядом с ней майор стоял, здоровый такой, вроде вас, Сан Саныч. Стоял, смотрел, жалко ему стало дивчину. "О чем плачешь?" - спра­шивает.
   - Да как же мне не плакать? - отвечает девушка, - приказал мне командир из Союза три бутылки водки ему привезти, я еще и себе две прихватила, всего пять везу. А тут говорят, через таможню больше двух не пропускают. Если бы вы моего командира знали, то поняли б, как я его боюсь. Как трезвый, так еще ничего, на человека похож, а как выпьет - что зверь лютый! Прибьет меня, если водку не привезу!
   Майор рукой махнул, ладно, мол, помогу я тебе. Давай, - говорит, - знакомиться, ты где служишь?
   - В Шинданде, вот запишите номер части.
   - И я в Шинданде, - воскликнул майор, - ну так я тебя там найти смогу! А как рассчитываться будешь?
   Ну, та зарделась, засмущалась. - Вы только помогите, а я уж постараюсь, не обидитесь!
   - Вот мужики, вот кобели, все на одно мерите! - вмешалась в разговор Марья-гренадер.
   -Ты, Мария, не перебивай! - навел порядок майор, - Продолжай Петрович. А ты, Ваня, еще плесни по пять капель.
   - Так вот, они познакомились, договорились, что и как. Майор ей приказал сразу за собой идти, когда таможенники шмонать начнут. У него с собой была сумка большая и чемоданище здоровенный, жес­ткий фибровый. Зашел он в зал, сумку на стол к таможеннику поло­жил, вот, мол, проверяйте. Оглянулся, а дивчина та рядом на стол другому таможеннику свою сумку поставила. Первый таможенник спрашивает у майора, как у всех:
   - Что везете запрещенного?
   - Ничего, - говорит, - не везу.
   - А водка есть? Сколько?
   - У меня-то всего две бутылки, как положено, а вот у подруги, - и на соседний стол показывает, - в сумке не только 5 бутылок водки, но еще и дно двойное, а там червонцы советские, она мне по секрету призналась!
   Таможенник его сразу отпустил и смотреть дальше не стал, а сам бегом к напарнику, что дивчину проверяет. Уж они ей бедняге обе сумки наизнанку вывернули, каждый шовчик прощупали, подкладку проверили. Всю водку лишнюю забрали, только две бутылки и оста­вили. Никакой крамолы больше не нашли, так и отпустили. Не под­твердилась "оперативная информация". Выходит она из зала и плачет горючими слезами. А майор стоит, ухмыляется. Она к нему с кулака­ми:
   - "Что ж ты, - говорит, - сволочь так меня сдал, "как стеклотару", предатель"! Я тебе поверила, а ты, гад такой... Ну дальше нецензур­щина пошла.
   А майору хоть бы хны! Стоит себе, улыбается и тихонько ей так на ушко говорит: "У тебя сколько водки забрали? Три бутылки? А ну иди милая сюда!" Открывает чемодан, а там все сплошь водка! Бутылок двадцать, не меньше. Он ей сразу три и отдал. "На, - говорит, - не реви! Я тебе обещал помочь - помог, слово сдержал! А еще одну бутылку сверху тебе даю, за моральные издержки, но и ты, ласточка, не забудь, что обещала".
   Тут сразу слезы поцелуями сменились. Вот так, братцы, помогли они друг другу.
   - За что я тебя ценю, Петрович, так это за умение байки интерес­ные рассказывать, - Сан Саныч с усмешкой похлопал прапорщика по плечу. - Со мной тоже немало историй приключилось за время службы, а вот рассказать красиво не умею. Например, первый раз в Афган я летел летом на военно-транспортном самолете. Все доку­менты оформили, таможню прошли, привозят нас на автобусе прямо к самолету. Я еще издали увидел, что у этой летучей громадины кор­ма открыта, значит заходить оттуда будем. Пошли садиться, а у само­лета полное брюхо капусты.
   - Какой капусты? - удивился один из лейтенантов.
   - Ну, какой, не знаешь, что ли, какая капуста бывает? Самая обычная, свежая, белокочанная, кочаны еще такие здоровые, как на подбор. Прямо так грудой навалом в самолете и лежат. Ну, мы оста­новились, куда ж тут садиться? Летим то ведь далеко, не к теще на блины. А комендант командует "Вперед, по местам!" Каким местам? Где ж на этой капусте места указаны? Кое-как загрузились и полете­ли. Так я впервые в Афган на капусте прилетел. У нас с собой пиво бутылочное было, пришлось пивко капустой закусывать над Советс­ко-Афганской границей!
   - Выходит, Сан Саныч, афганцы Вас в капусте нашли? - подшу­тил Петрович.
   - В том то и счастье, что не нашли! Если б нашли, я бы с вами тут не сидел сейчас.
   - Подумаешь, большое дело - капуста, - махнула рукой повесе­левшая Марья. - Я вот один раз на бензовозе в Кандагар летела.
   - На машине-бензовозе? Тогда, наверное, не летела, а ехала? Грузовики ведь летать не умеют, - возразил лейтенант.
   - Вот спорим, что умеют! Просто самолет в брюхе вез ЗИЛ-бензо­воз, мне сидеть негде было, я на кабину сверху уселась, так и долете­ла. Правда, жестковато и бензином вся провонялась, но это мелочи, в общем, терпимо.
   Сидевший "на разливе" второй лейтенант от тепла и водки ра­зомлел, его потянуло в сон, он клюнул носом, дернулся и едва не уронил стоявшую под рукой бутылку.
   - Ты, Ваня, совсем нюх потерял от мирной жизни! - свирепо ряв­кнул Сан Саныч и уже спокойнее скомандовал, - ну-ка распорядись последними каплями. При этом все дружно протянули кружки. - А ты, Петрович, продолжай, не отвлекайся, рассказывай!
   - Рассказывал мне как-то один капитан, - продолжил разговор прапорщик, - как он помогал своему земляку лейтенанту звание об­мывать. Вернее, не обмывать еще, а только готовиться. Земляк его точно знал, что приказ на звание скоро должен был прийти и как раз кстати ему командировка в Союз подвернулась. Вдвоем с этим капи­таном их отправили. Ну, вы знаете, как это делается? Командировку по делам службы выписывают в любую точку СССР. Их, например, на 10 дней в Оренбург отправляли. Ребята в Оренбурге подсуетились, выпили с кем надо, за два дня все свои служебные вопросы решили и махнули самолетом домой, в родную Харьковскую губернию.
   - Молодцы! Иначе "нафига" нужна вообще командировка в Союз, если с войны домой на побывку не вырваться? - подтвердил Сан Саныч.
   - Вот и я о том же, - кивнул прапорщик. - Хоть вожди наши и запрещают нам на войне пить, но мы пока без этого жить не можем. Поэтому каждый старается по-своему, чтобы выпивку через тамож­ню провезти. Один водку как шампанское "под фирму" закрывает, другой спирт в водочные бутылки закатывает, третий компот вместе с вишнями спиртом заливает. Но таможню "на мякине" не проведешь! Они бутылку или банку потрясут, покрутят и сразу видят, что пузырьки там не такие, как в компоте или в вине. Значит, попался "зеленый Змий"! И течет тогда "огненная вода" в чужую глотку... Говорят, уничтожают, но верится с трудом.
   Что-то "нахимичили" со спиртом и эти два земляка. На этот раз первым пошел на досмотр лейтенант, а нес он с собой две сумки: в одной барахло всякое, а в другой - спирт за двоих. Сумку с барахлом поставил на стол и говорит: "Запрещенного ничего нет".
   Тем временем, следом зашел капитан и тоже свои сумки для досмотра представляет. Водки у него только две положенные бутыл­ки и было. Подождал он, когда за соседним столом у лейтенанта первую сумку досматривать закончили и говорит своему таможенни­ку "Ой! Вы меня извините, пожалуйста, я вам не сказал".
   - А что не сказали? - поинтересовался таможенник.
   - Да я, - говорит, - во время командировки в наряд ходил, писто­лет получал и не помню, сдал пистолет и патроны или они в сумках валяются.
   Таможенники остальных всех сразу смотреть прекратили и отпу­стили, а все вместе накинулись на капитанские сумки. Искали-иска­ли - нет ни пистолета, ни патронов.
   - Ты что капитан?! Шутки с нами шутить задумал? - Рассвирепел начальник таможенной смены.
   - Что вы, какие шутки? Просто забыл, наверное, я все-таки ору­жие сдал.
   Пошумели и отпустили. Если б за такие шуточки на войну не пус­кали, туда б никто и не попал... А спирт лейтенант провез в лучшем виде.
   - Правильно мужики сделали! - вступил в разговор окончатель­но проснувшийся лейтенант. - А то напридумывали там "наверху" всяких дурацких запретов, а нам тут внизу выкручивайся как хочешь. Начальству, наверное, все можно? И водку пить, и баб... - при этих сло­вах он запнулся, глянул на Марию и добавил после паузы, - целовать! Расскажи, Петрович, как отцы-командиры наши крутятся?
   - Рассказать то я могу, но вот насухую что-то язык не шевелится. Правда, Сан Саныч? - подмигнул прапорщик мутным глазом.
   - Давай Ваня, пошурши в рюкзаке, пора "НЗ" открывать! - распо­рядился Сан Саныч.
   - Вот это по-нашему, по-деревенски, - повеселел Петрович и, приободрившись, продолжил. - Начальство, естественно, тоже на таможне "махлюет". Чем важней пан, тем больше запросы. Вот са­пер один знакомый рассказывал, как командир батальона через кор­дон водочку возил. Тут мужики, не бутылками, а ящиками водку считали. Саперы эти из Союза в Афган в то время уголь возили. Вот комбат и решил подзаработать на водке. Она в Афгане самый ходовой товар, после оружия и наркотиков конечно, но за наркотики и оружие КГБ шкуру с живого спустит, а водка для них мелочь - проходит.
   Вызвал комбат зампотеха и говорит ему: "Делай что хочешь, но чтобы придумал, как на КамАЗе из Союза водку возить!"
   Делился полковник с зампотехом наваром или нет - неизвестно. Однако зампотех мозги напряг, технарей своих собрал и сделали они за ночь "чудо-самосвал" с двойным дном. По размерам дна кузова самосвала толстый стальной лист вырезали, ножки-упоры к нему при­варили, чтобы он вроде табуретки-сороканожки в кузове стоял и не прогибался при загрузке. Между листом этим и дном как раз по высо­те бутылка помещалась. По размерам подогнали, покрасили - кра­сота! Перед выездом из Афгана, чтоб порожняком не гонять, кузов песком загружают, в Союзе выгружают, свои люди с водкой уже ждут наготове. Загружают бутылки под фальшивое дно, песочком просы­пают, чтобы на ходу не звенели, а сверху - полный кузов угля. И назад в Афган. Ну а дальше механика известная.
   - Не поняла! Их что таможня совсем не проверяла? - удивилась Марья.
   - Отчего же, проверяла! Только проверяют-то они как? На кузов сверху залезут, ломом уголь потыкают. До дна достает, об железо стучит - значит все "о'кей", проезжай.
   - Конечно, такие живут, - с завистью вздохнула женщина, - есть у них и квартиры и машины. А мы, нищета...
   - Во-первых, не такая уж мы и нищета. А во-вторых, я тебе доро­гуша так скажу, лучше на свободе быть нищим, чем в тюрьме богачом, - по-философски рассудил прапорщик и продолжил.
   - Сидели мы как-то на совещании офицеров и прапорщиков час­ти. Это было еще когда я в Афган даже не собирался. Рядом сидел друг мой, прапорщик-политработник, а он год назад приехал оттуда по замене в нашу часть. Слушаем мы значит краем уха, как командир официальные бумаги читает, приказы там разные, кто чего натворил по военному округу и всем Вооруженным Силам. Вдруг мой кореш подпрыгнул, словно его током ударило. Толкнул меня в бок и шепчет: "Слушай! Слушай!" А мне невдомек, чё там слушать? Ну читает коман­дир, что в воинской части "полевая почта какая-то" раскрыли контрабанду в особо крупных размерах в которой был замешан начальник политотдела, заместитель командное во вооружению и еще офице­ров и прапорщиков человек пять. Осуждены все военным трибуна­лом к различным срокам лишения свободы. После совещания я его спрашиваю: "Ты чего это подскочил как ужаленый?" "Так я ж, - гово­рит, - в этой части в Афгане два ода отслужил. Знаю обоих этих пол­ковников отлично. Ты б видел этого начальника политотдела! Высокий, толстый, фуражка на нем и сапоги на заказ сшитые, лицо от сытой жизни аж лоснится. Важный, надутый был как индюк. А характер гнус­ный - не передать. Подчиненных за людей не считал. За километр надо было ему строевым шагом честь отдавать. Такой весь из себя правильный был, везде свой нос совал. Чтобы полковника получить и орден на грудь повесить, он специально на третий год служить в Афгане остался. Конечно, чего бы не остаться при такой службе. Там для них и сауна, и бассейн, и женщины, и водка, и вино, и деликатесы разные. Кому война, а кому мать родна! Оказывается, еще и кучу де­нег на контрабанде загребал. Это тебе не пару бутылок водки через таможню протащить! Мне уже в Союзе после замены один друг рас­сказывал, что разоблачили эту шайку-лейку, да я не совсем поверил. Эти махинаторы из Союза водку возили машинами в снарядных ящи­ках, а назад из Афгана - ковры, ткани, ширпотреб разный отправля­ли. Но ничего, получили, гады, по заслугам!
   Петрович умолк и задумался. Вдруг по залу прошла волна ожив­ления. Дверь, ведущая в досмотровый зал распахнулась и уже знако­мый капитан, помощник коменданта пригласил первую пятерку убывающих на таможенный досмотр. Все начали собирать вещи, раз­говоры сами собой потухли и только в дальнем углу зала двое сверх меры "набравшихся" друзей громко вели пьяный спор о чем-то сво­ем.
   Люди с вещами неспешно подтягивались к дверям, за которыми их ждала таможня, унизительная процедура досмотра, после чего они делали первый шаг за границу Родины, шаг на войну, навстречу судьбе. Лишь через несколько часов, измотанные и усталые, они зай­мут места в самолете, летящем в афганское пекло, и никто не знал, кому суждено живым и здоровым вернуться домой, а кому - сгореть в пламени кровавой, бессмысленной, никому не нужной бойни.
   г. Сумы, январь-февраль 1999 г.

"АФГАНСКИЙ НИНЗЯ"

   В большом семейном застолье как-то сам собой получился пе­рерыв. Взрослые, слегка "подогретые" и расслабленные бурно об­суждали очередную житейскую проблему. Детвора, утомившись от этих трудных разговоров, потихоньку улизнула в другую комнату.
   Проходя по коридору, Игорь услышал из-за неплотно прикрытой двери звуки потасовки и заглянул в комнату.
   - "Эй, ребятня, вы чего тут драку устроили?"
   - "А чего она маленьких обижает?", - надув губы спросил млад­ший, кареглазый сорванец Васек.
   - "Ты сам первый лезешь, а потом еще жалуешься!", - запальчи­во возразила тоненькая как тростинка Леська.
   - "Ну, ладно, хватит, это вам для примирения "бакшиш", - подмиг­нул Игорь и вручил каждому по шоколадной конфете.
   - "А я знаю, что такое "бакшиш"! Это по-афгански "подарок"! Пра­вильно дядя Игорь? - воскликнул повеселевший Васек. - Посиди с нами, расскажи что-нибудь интересное про Афган, а?"
   - "Про войну, что-ли? Да не хочу я сегодня про нее проклятую говорить, только настроение портить", - отмахнулся Игорь.
   - "Ну не про войну, а про чего-нибудь из жизни в Афгане расска­жи, например про зверушку какую-нибудь, что там живут", - не отста­вал малыш.
   - "Про зверушку? - Игорь задумчиво почесал затылок, - А вам интересно? Не надоело еще слушать?"
   - "Интересно, интересно", - закивали головами племянники.
   - "Ну тогда ладно, слушайте!"Игорь устроился на диване между ребятами, закинул руки на спин­ку, уютно обнял детвору и начал рассказ.
   - "Служил я тогда в инженерно-саперном полку..."
   - "Жили-были дед да баба!" - насмешливо передразнила Леська.
   - "Ну, не мешай, - возмутился Васек и попытался достать до нее рукой, - рассказывай, дядя Игорь".
   - Так вот, надо было мне ночью проверить, как солдаты в карау­ле службу несут. Я будильник поставил, проснулся среди ночи, одел­ся, взял автомат и вышел на воздух. Днем была жарища, как в духовке, аж дышать тяжело, а ночью так даже прохладно. Тишина кругом, по­года ясная, ночь лунная, кое-где фонари территорию освещают. Ко­нечно, не так светло, как днем, но достаточно, чтобы не заблудиться и не споткнуться. От моего общежития до караульного помещения идти мне надо было далеко, через весь городок, но почти везде про­ложены дорожки бетонные, захочешь - не заблудишься. Ночь глу­хая, все спят кругом, да я и сам сонный по дорожке плетусь, автомат на плече позвякивает. До караулки еще не дошел, вдруг слышу, сзади кто-то топает, причем быстро, перебежками, цок-цок-цок и затаится. А тут как назло и фонари рядом не горят, и постов поблизости нет никаких. С меня разом весь сон как рукой сняло. Автомат хватаю и р-раз, как в кино поворачиваюсь резко назад, чуть не упал. Хоть и знаю, что вокруг полка везде и минные поля, и колючая проволока, и сол­даты в охранении службу несут, - не должны бы душманы пролезть незаметно... А все ж таки, вдруг какой-нибудь "нинзя" появился?
   - "И что, что дальше было?" - возбужденно схватил Игоря за руку Васек.
   - "А ничего! Обернулся я назад, постоял, осмотрелся, а там нет никого, ни души, и вроде бы даже спрятаться негде.
   Ух ты, думаю, показалось спросонья. Пошел дальше, вроде успо­коился уже, а сердце колотится и по спине холодок. Бывали случаи, что "духи" как волки, пробирались ночью в наши гарнизоны и вырезали ножами всех наших солдат. Война идет, всякое может случиться.
   Иду себе опять по дорожке, но автомат все же под рукой держу на всякий случай. Вдруг снова сзади: цок-цок-цок шаги по бетону. Тут уж я действительно перепугался! С ходу оборачиваюсь, приседаю и кричу "Стой! Кто идет!" Автомат в руках дрожит, ладони вспотели, при­дется думаю отбиваться.
   А сзади опять никого не вижу! Что за чертовщина? Когда присмот­релся повнимательней, - а возле дорожки в траве какой-то темный клубок шевелится. Небольшой такой, чуть меньше мяча футбольно­го. Подошел ближе, фонарем посветил, - елки-палки, - так это ж ежик! Я чуть не закричал от радости. Так вот какой "нинзя" за мной по дорожке топал! А он клубочком свернулся, иголками ощетинился и фыркает, даже не подозревает, что у меня из-за него чуть сердце не разорвалось. Я его, голубчика взял аккуратно, чтобы руки не поко­лоть, и отнес в караулку без всяких приключений. Положили клубок на стол, он немного полежал и развернулся, нос выставил. Нос и уши у афганских ежиков длиннее, чем у наших и лапки повыше. А на лап­ках когти твердые, вот этими когтями ежик по бетону и топал за мной. Такая вот история приключилась!
   - Ха! Ну и ежик, ну и "нинзя", такой маленький, а напугал он тебя дядя Игорь! - развеселился Васек, - а ты его домой не привез отту­да?
   - Нет конечно! Мы его выпустили. Там ведь его дом, может его там детки ждут. Пусть живет, лишь бы не пугал больше никого!
   Январь 1999 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 9.11*11  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023