ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева

Притула Виктор
Умереть в Пномпене

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 6.45*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первая часть индокитайского боевика "Умереть в Пномпене"

  Все описанные в этой книге события, хотя полностью соответствуют некоторым реалиям эпохи и даже имеют документальный фон, являются абсолютным плодом авторского воображения. Любые совпадения образов или имен героев с реальными персонажами случайны.
  
   Команда - 68
  
   Часть первая. Умереть в Пномпене
  
   Глава первая. Похмельные мысли одного шпиона
  
   Пномпень. 17 апреля 1975 года. 6 часов утра.
   Просыпаешься с пересохшей глоткой. Шаришь руками вокруг в поисках баночки пива. Но ничего нет. Остатки "пешехода" не оросят твоей глотки, но позволят вернуться в реальность.
   А она - эта самая реальность, словно какой-то дешевый сюрреализм, возведенный в классику. "Андалузский пес" Бунюэля.
   Мертвая лошадь на пианино, муравей в руке. Бритва, разрезающая глазное яблоко.
   Насмотрелся киноклассики на закрытых показах. Только здесь не кинозал для эстетов. За окном - отдаленные разрывы снарядов и мин. Кондей лишь усиливает ощущение сюра.
   Наверное, это сон.
   Сон о Камбодже.
   Между тем, вчера ты зачеркнул красным фломастером 16 апреля. Значит сегодня 17.
   Генерал вместе с американцами покинул Пномпень еще неделю назад. Он болен и немощен. Самдех, мать его. Республиканец херов.
   Наши бонзы со Старой площади по дипломатическим и другим каналам просили в феврале 1970 года генерала не трогать Сианука. Но он уже через месяц переметнулся к пиндосам, совершив маленький 'куп дета' в нейтральной Камбодже.
   Вот и схлопотал теперь по полной. Капитолийские дяди в своем желании выползти из вьетнамской авантюры велели прекратить 'ковровые бомбардировки' окрестностей Пномпеня. Партизаны тут же взяли город в клещи.
   Правда, янки по честному забрали генерала с собой. Пиндосы, парни запасливые. Мэй би, и паралитик Лон Нол им сгодится. Остальные кхмеры остались в глубокой ж.
   Но тогда еще об этом никто и думать не смел.
   Впрочем, все мы здесь в той же анатомической субстанции. А я уж и подавно. Меня просто забыли. Когда посольские вышвырнули меня из "большой игры", я, офицер ГРУ, крыши у них не просивший, разозлился и запил. Суки. Мелкие пиздюки, которые обосрались после того, как родина-мать велела некоторым их них не покидать Пномпень. Даже когда война подошла к окраинам города.
   Чем я занимаюсь в этом городе? Собираю информацию. По линии кино. Кхмеры очень любят кино. Сианук - великий киноман, но он никогда не понимал Бунюэля. И Бергмана. И Антониони. Он любил индийское кино. А генерал кино просто презирал. Зато провозгласил "Республику Кхмер". Он думал, что республика спасет эту страну от надвигавшейся на нее чумы.
   А в том, что "красные кхмеры" - это страшная чума азиатского большевизма, единственная идеология которого - террор, у меня уже давно нет никаких сомнений. "КК" пропитаны духом китайской "культурной революции", о чем я неоднократно докладывал в Центр. Но от меня просто отмахивались. "Ты, кажется, совсем ошалел от камбоджийской жары, Михаил. До сих пор не имеешь никаких контактов с руководством "КК", хотя именно на это мы тебя нацеливали. Впрочем, наши коллеги из ПГУ КГБ тоже никаких контактов с верхушкой "КК" пока не установили. И это очень плохо!".
   А то я не знаю, что такое хорошо и что такое плохо.
   Кроха сын к отцу пришел, и спросила кроха... Мать вашу...
   Интересно, а кто я теперь? Вчера Жан-Пьер весьма прозрачно намекнул мне, что коллеги из ЦРУ меня 'сактировали'. Шепнули кому надо о 'кроте' в советском посольстве, который ... Но какого черта. Я никогда не работал под 'посольской крышей', но 'каждый охотник знает...'
   Это никакая не новость что в посольстве меня на дух не выносят. Однажды я напрямую сказал 'дипломату из ближних' Валерию, что они гонят на Лубянку и Старую площадь очень много плохой, просто никудышной информации. Фуфло гонят.
   С чего они решили, что "красные кхмеры" слушаются старших товарищей из Ханоя? Они уже давно сорвались с вьетнамского поводка. А после того как части ВНА покинули берега Тонле Сап, черные солдатики словно туча мух облепили Пномпень. Почему наши решили, что "красные кхмеры" - "наши парни". Почти коммунисты. Бред какой-то. Я не верю в этот коммунизм. Хотя Лейба Троцкий тоже считал себя куда большим коммунистом, чем великий товарищ Сталин. И получил за это альпенштоком в черепушку от испанского коммуниста. Свой своего побиваша. А Сианук, между прочим, прекрасно себя чувствует в Пекине, где старый Мао дал ему королевский приют. Мао мудр как Каа, а Сианук - просто надутый павлин. Неужели он рассчитывает въехать в свою пнопменьскую резиденцию на белом лимузине?
   Нет, "Джонни пешеход" - воистину волшебный напиток, настраивающий тебя на философический лад.
   Стрижов, отставить! Твое положение по морской терминологии - "оверкиль". В посольство идти - казнь египетская. Радистки Кэт у тебя нет. Связи с центром теперь тоже. Твои информаторы куда-то растворились. Похоже, пошел слушок. Запахло паленым. В Москве тебя будут долго мурыжить, потом парткомиссия, исключение из партии, потом разжалуют и ... Японец на твоем месте совершил бы сеппуку. Жаль, этот французский мерзавец Ванька, наверняка откажется отрубить мне голову одним из своих ослепительных самурайских мечей.
   Намедни, ты общался с двумя пареньками из контрразведки генерала.
   - Месье Мишель, мы не станем объявлять вас персоной нон-грата. Но мы знаем, что вы знаете, что они знают...
   - Кто они?
   - "Красные кхмеры", с которыми у вас есть контакт.
   - Почему вы так решили?
   - Месье Мишель, не нужно играть в проигранные игры. Просто скажите, что будет, когда они...
   Славные мальчики. Мы расстанемся с вами на несколько лет. Один из вас сгинет на полях смерти, а другой - Чум Бум Ронг станет шефом пресс-службы у министра иностранных дел Народной Кампучии - кривого Хун Сена, который сначала был "красным кхмером", а вот теперь правит королевством. Но я забегаю вперед лет на тридцать с копейками.
   А сейчас - год 1975, и на моем настенном календаре из "Плейбоя", где красуется мисс апрель с классными сиськами и прочими женскими сладостями, красным фломастером помечен четверг 17. Сегодня у меня в полдень встреча с Самбатом, единственным кхмером, которому я полностью верю.
   Самбату - 25. Пару лет назад мы совершили несколько интересных экскурсий по "тропе дяди Хо". И все бы ничего, не нарвись мы на пиндосов. И если бы не мы их, то уж точно они нас... На войне как на войне. Тут уже не проходят игры в юннатов.
   Когда меня учили убивать, наставники говорили: " Мишка, - цена жизни равняется цене смерти. От перестановки слагаемых сумма не меняется. Один должен обязательно умереть".
   Мы положили пятерых.
   Кто научил убиватьСамбата?
   Монахи...
   Я наслышался сказок о монастыре Шао Линь.
   'Это не сказки, месье Мишель. Нужно уметь остаться в этом мире и этой жизни. Нирвана подождет'.
   Самбат - интересный малый. Интеллектуал, на кончиках пальцев которого бродит смерть. Он презирает "красных кхмеров", почти также как и республиканцев. Знает кто я, и при этом не верит нашим кремлевским геронтофилам. Он презирает Сианука и уважает только одного из принцев королевского дома Нородома Чантарангсея.
   Принц - интересная личность. В молодости был активным участником национально-освободительного движения Иссарак, репутацию героя себе заработал в борьбе за независимость. Чатарангсей - прирожденный воин. Когда французы признали независимость Камбоджи, его солдаты остались не у дел. Сиануку просто не нужно было столько солдат. Кроме того он боялся своего августейшего родственника, да и не доверяли они друг другу.
   Чантарангсей не мог бросить своих людей на произвол судьбы. Он уже тогда в середине 50-х он решил порвать с королевским домом и стал готовить переворот, с целью установления республики.
   Однако после того, как один из участников заговора предал своих товарищей Чантарангсей вместе с остальными заговорщиками оказался в тюрьме. Сианук распустил его батальон и лишил его титула принца.
  
   После успешного проамериканского переворота генерал Лон Нол назначил Чантарангсея командиром 13-й дивизии 'Тигр'. Его солдаты носили синие шарфы, на рукавах камуфляжек красовалась нашивка - голова оскалившегося тигра.
   Провинцию Кампонгспы, где дислоцировалась его дивизия Чантарангсей практически объявил своей вотчиной. Здесь он очень успешно воевал с партизанами и был большим почитателем французских коньяков 'эннесси' и 'мартеля'.
   В адьютантах у него был брат Пол Пота Салот Чхай. Не знаю шпионил ли Чхай за своим боссом или же, напротив, с остервенением резал вместе с 'тиграми' головы 'красным кхмерам'. Гражданская война началась еще тогда, когда Каин убил Авеля.
   Салот Чхай, говорят, был посредником между Чантрангсеем и рядом партизанских умеренных командиров НЕФК в 1973 году, когда ЦРУ решило, что на место Лон Нола пора ставить решительного предводителя 'тигров'. Принц должен был переманить на сторону республики начинавших сомневаться в марксистской доктрине уставших от войны паризан. Но опять же капитолийские 'мудлецы' стали ставить ЦРУ палки в колеса. Денег не дали, Чантарангсея 'кинули' и тем самым помогли Салот Сару (он же Пол Пот) взять Пномпень на блюдечке с голубой каемочкой.
   Вот такие занятные баечки рассказал мне как-то Самбат. Случилось этого после того как мне пришлось однажды 'вырубить' этого странного кхмера.
   А началось все с того как клевреты нашего уважаемого советника по культуре очень топорно пытались вербануть Самбата, после чего отправились на лечение в Москву. Хорошо не в цинке.
   Хотя временами я жалею, что оказался в тот день на набережной Сисовата в районе речного порта, где Самбат собрался отправить двух секретарей совпосольства к праотцам.
   И все же хороший удар - едва ли не лучший способ заполучить достойного друга.
   Вместо полицейского участка я привез Самбата в свою огромную квартиру на проспекте Монивонг.
   'Мон ами очень пьян", объяснил я наше странное вторжение консьержу, зная, что он тут же доложит об этом визите по инстанции. Камбоджа держится на стукачах.
   Впрочем, как и моя родина во времена товарища Сталина и после него. Хотя сейчас на родине стукачей поубавилось. Зато все они сплотились в стенах совпосольства. Вокруг "советника по культуре". И стали стучать на всех и вся. Сплошной тук-тук-тук. А чего ты ждал от этого грёбанного резидента и его присных?
   "Михаил, вы забываетесь! Здесь не Лаос! Ваши методы недопустимы!"
   Это он мне. Главный разведчик под крышей посольства. Эстет. Большой любитель кхмерского балета и китайских бронзовых антиков, которые он скупает у местных китайских антикваров.
   Чистоплюй херов. Сидит сейчас небось, напустив в штаны. А ну как "красные кхмеры" окажутся на поверку "черными"? Такое объявится у них КП-СС, что мало никому не покажется.
   Мой шеф в ГРУ полковник Прилепа обычно нызывал всех резидентов пидорами. "Все они двустволки, Мишаня. Дают партии по всякому, а сами однако горазды опустить, тех, кто не "свой". И мы для них "чужие", Михаил. Потому как мы "дальние". Так что ты при случае лучше молчи, но и с нашим военным атташе тоже держи дистанцию. Он уже нахватался дипломатических политесов. А резидент "ближних" в Пноме - законченный пидор. У него хобби писать на всех "леттр дю каше". Как бы они, Мишка, там не сожрали тебя, блядины дети".
   Они и сожрали. Три дня назад меня шифрограммой отозвали в экстренный отпуск. С чего бы? Пном в плотной осаде, а мне предписано вылететь в Бангкок и далее на родину. Поздно хватились родимые. Аэропорт "Почентонг" из-за постоянных минометных обстрелов закрыт. А по земле до Араньяпратета только бодхисатва доберется. Если конечно станет невидимкой. "Красненькие" уже неделю стоят в Удонге.
   Самбат пару дней назад рассказал, что, там, прямо в пагоде расстреляли сотню офицеров и монахов. Изрешетили храм как ситечко.
   Пномпеньцы жутко паникуют. Хозяин моих апартаментов куда-то сбежал еще неделю назад. Хитрожопый китаёза. Хотя умница. Жизнь она ведь у всех одна. А что недвижимость? Так, иллюзия.
   Вот только городские кхмеры уж больно жадные. Он думают, что "красные" - это очередные республиканцы, которые за риельку маму родную продадут.
   Нет, 'красненькие' как раз не продадут. Хотя сейчас, как мне кажется, начнется первый акт спектакля, в ожидании которого я провел два ужасных года в пномпеньском гадюшнике. Потому что в жизни этой милой провинциальной столицы бывшего провинциального королевства не последнюю роль играют китайцы с их знаменитыми тайными обществами - "триадами".
   Если назвать вещи своими именами, то это обычная мафия, которая крышует местных китайских бизнесменов. Однако в Пномпене у китайских "хуацяо" сложилась интересная структура повседневности.
   Это одна из немногих столиц Юго-Восточной Азии, где нет "чайнатауна" - китайского квартала, где обычно проживает большинство китайской диаспоры.
   Поэтому китайцы здесь повсюду. И чувствуют они себя в отличие от вьетнамцев, которых в городе тоже немало, очень даже комфортно. По крайней мере, далеко не все последовали примеру моего домовладельца.
   Значит, они рассчитывают на то, что в окружении "КК" есть достаточное количество их покровителей.
   А именно военные и политические связи "КК" с Пекином мне и предстояло выяснить.
   В том, что эта связь существует, сомнений у Центра не было. Но мое задание было намного деликатнее. Я должен достать неопровержимые свидетельства тесной смычки городского подполья "КК" с китайской мафией. И, кажется, удача мне улыбнулась.
   Самбат через свою банду пронюхал о какой-то умопомрачительной партии героина, который предназначался для переброски в Сайгон, а оттуда в Гонконг. Руководить этой операцией в Пномпень прибыл парень из столицы Поднебесной. Когда Самбат принес мне фото этого малого, я чуть не задохнулся от восторга. Изображение хоть и смазанное, видно у парня, который ее делал, руки тряслись, но я тут же признал в долговязом китайце своего "старого знакомца" Чень Чже.
   Чень - доверенное лицо Кан Шэна. А там где Кан, ищи большую рыбу. Или "крота".
   Потому что после того, как я имел неосторожность обронить в посольстве фразу о появлении в городе некоего посланца из Пекина, через пару дней последовал вызов в Москву.
   Я смутно подозревал, что в нашем посольстве поселился "крот". Но кому я мог сказать об этом?
   Черт, почему так болит голова?
   Переборчик, месье Мишель.
   Вчера мы хорошо посидели с Ванькой. Он славный малый, хотя и французский шпион. Жан-Пьер Колософф.
   Увлекается собирательством старинных монет и прочих исторических артефактов. Якшается с китаезами подозрительной внешности. Это, конечно, его дело. У себя в посольстве он третий атташе по культуре.
   Он знает, что я шпион, а я знаю, что он шпион.
   Такие мы с ним веселые 'всезнайки'.
   Но в это утро ни он, ни я не знали и знать не могли, что "китайский рыболов" уже раскинул свои сети.
  
   Из досье: Героин и триады
  
   Хотя на эту тему нет недостатка в материалах, история третьей индокитайской войны, особенно в финальной ее стадии изобилует огромным количеством белых пятен. Падение проамериканских режимов в Камбодже и Южном Вьетнаме произошло столь стремительно, что сами победители оказались в смятении: виктория упала к их ногам как перезревшее яблоко. Американские историки полагают, что самую губительную роль в бесславном конце третьей индокитайской войны сыграли конгрессмены и сенаторы, резко сократившие помощь своим подопечным. Безусловно, в этом есть доля истины, но не стоит забывать, что вооруженные силы ДРВ к середине 70-х превратились в самую боеспособную военную машину на всем пространстве Юго-Восточной Азии. Что же касается Индокитая, то вьетнамцы уже тогда строили планы создания региональной Федерации во главе с Ханоем. Партизанские отряды "красных кхмеров" в Камбодже и "патет лао" в Лаосе не рассматривались ими как самостоятельные политические силы. Но в 1975 году лидеры КПВ еще не могли навести порядок на своем "заднем дворе". Главной их целью было объединение двух Вьетнамов - задача, прямо скажем непростая. Куда сложнее, чем военное противостояние с режимом Тхиеу.
   Именно этим обстоятельством и воспользовались "красные кхмеры", которые начиная с января 1973 года, после того, как подразделения ВНА стали покидать Камбоджу в рамках соглашения о временном прекращении огня, решили, что они и сами "с усами". Впрочем, все их военные успехи тех времен были весьма сомнительны. Наступление в мае-июле 1973 года на Пномпень захлебнулось, поскольку под прикрытием американской авиации правительственные войска стойко отбивали все атаки кхмерских "хунвэйбинов".
   Кстати, само прозвище "красные кхмеры", которым Нородом Сианук нарек местных коммунистов, возможно, родилось у принца в Пекине, где в те годы он стал свидетелем "культурной революции". Ее движущей силой были "красные охранники" ("хунвэйбины") пропитанные "неистовой яростью" к ревизионистам. Эту "ярость" им заповедал "великий кормчий".
   С начала 70-х, после того как в Камбодже был совершен проамериканский государственный переворот, совершенный сиануковским премьером Марианом Лон Нолом и принцем Сирик Матаком, Мао стал охаживать не только Нородома Сианука и его супругу Моник, но и лидеров "красных кхмеров", правда, не слишком афишируя свою приязнь к Салот Сару и его сподвижникам.
   Именно в те годы в отрядах "КК" появились китайские партийные советники. Их появление осталось практически незамеченным, поскольку в Камбодже едва ли не треть населения составляли этнические китайцы. Китайское происхождение видных камбоджийских партийцев Ху Нима и Ху Юна, стоявших у истоков компартии Камбоджи, а потом вошедших в верхушку Демократической Кампучии никто не считал чем-то инородным.
   Тем более, что до той поры главными наставниками "красных кхмеров" были северовьетнамские коммунисты. Не стоит забывать, что Салот Сар (Пол Пот) и его окружение всецело зависели от партийной линии Ханоя, хотя уже в начале 70-х тяготилось этой опекой.
   До тех пор пока кресло президента не занял Никсон, - Соединенные Штаты продолжали пребывать в посеянном северными вьетнамцами заблуждении относительно того, что Камбоджа и Лаос - нейтральные государства и потому их территории не могут быть подвергнуты ударам американских сухопутных войск, а в случае Камбоджи также и бомбардировкам с воздуха. Когда Никсон приказал атаковать северовьетнамские войска в Камбодже и в Лаосе, даже советники у себя дома, введенные в заблуждение (возможно ли?) сотворенным коммунистами мифом, обвинили президента в эскалации войны. И никто из тех, кто бросал Никсону упреки, словно бы не замечал, что Северный Вьетнам использовал территории этих двух государств отнюдь не в мирных целях, причем уже за много лет до того, как американцы предприняли свои рейды.
   У генерала Дэвидсона, автора книги 'Война в Индокитае', свои резоны оправдывать сокрушительное поражение соотечественников. Но факт остается фактом. Именно вьетнамские бойцы нанесли невосполнимый урон армии Лон Нола в ходе проваленных им операций "Ченла I" и "Ченла II". Что же касается "красных кхмеров", то в 1975 году их вооруженные силы составляли "примерно шестьдесят тысяч вооруженных мужчин и женщин", - отмечает биограф Пол Пота Дэвид Чэндлер.
   И вот здесь мы подходим к одному из главных "белых пятен" в истории Камбоджи - так называемому "штурму Пномпеня" 17 апреля 1975 года, штурму, которого не было. А также последующему выселению из города двух миллионов человек. Если учитывать, что 17 апреля в город вошло не более 20-30 тысяч "красных кхмеров" (по некоторым источникам всего 16 тысяч), поражает безропотность двухмиллионного населения, которое повело себя как стадо баранов, гонимых на бойню".
   Небольшое авторское отступление:
   Великий Дюма-отец называл историю вертелом, на который он нанизывает мясо своих романов. Вот и автор этой головокружительной истории решил, что пришла пора дать, как он полагает, логические объяснения тому, что произошло в Камбодже между 17 и 23 апреля в ее "страстную неделю". Когда 23 апреля в опустевшей столице появится "брат Љ 1" Пол Пот - первый человек в иерархии "революционной организации" - "Ангкар", тогда еще известный под своим настоящим именем Салот Сар, персонажи этой альтернативной истории успеют наломать в Пномпене немало дров.
   Но не станем забегать вперед.
   В диспозицию этого крутого боевика, которая необходима для дальнейшего развития сюжета, мы закладываем крупную партию героина, которым "красные кхмеры" намерены расплатиться с ведомством Кан Шэна. Героин - самая твердая валюта в индокитайских и не только войнах. Хотя некоторые историки и публицисты считают, что производство героина в Индокитае наладило ЦРУ, чтобы спонсировать антикоммунистическую деятельность сепаратистов в Лаосе - данная точка зрения в корне неверна. ЦРУ и "Эйр Америка" всего лишь повторили "революционную опиумную войну" председателя Мао в Яньани.
   Из досье:
   "Германское вторжение в Россию в июне 1941 года заставило Мао искать альтернативные источники финансирования на случай, если Москва окажется не в состоянии субсидировать его и дальше. Спасительным выходом из ситуации стал опиум. В течение всего нескольких недель Яньань закупил большое количество семян опийного мака. В 1942 году началось широкомасштабное выращивание и оживленная торговля опием.
   В узком кругу Мао окрестил эту свою операцию "революционной опиумной войной". В Яньане опиум был известен под эвфемизмом дехуо - "особый продукт". Когда мы спросили старого помощника Мао Ши Чжэ о выращивании опиума, он ответил: "Да, это было, - и добавил - Если эта вещь всплывет, то это будет очень плохо для нас, коммунистов". Ши также рассказал нам, что для маскировки посадок опийного мака его поля обсаживались традиционными сельскохозяйственными культурами, например сорго". (Юн Чжан, Джон Холлидей "Неизвестный Мао")
   "Мао Цзэ-дун пригласил Южина: обучал Игоря Васильевича игре в мацзян. За игрой тот заметил: "Товарищ Мао Цзэ-дун, раньше в Особом районе строго наказывали крестьян, тайно производящих опиум, а теперь этим легально занимаются войска и учреждения во главе с коммунистами".
   Мао Цзэ-дун не удостоил его ответом. Разъяснения дал Дэн Фа: "Прежде Особый район вывозил на внешний рынок соль и соду. Мы снаряжали в гоминьдановские провинции караваны вьюков соли и привозили назад тощую сумку денег. И всего единственную! Теперь отправляем жалкую сумку опиума, а назад пригоняем караван с вьюками денег. На эти средства покупаем у гоминьдановцев оружие и будем лупить им тот же Гоминьдан!" (П.П. Владимиров "Особый район Китая")
   "Самые крупные производившие опиум уезды находились на границе, контролировавшейся одним из благоволивших к коммунистам генералом Дэн Баошанем, которого прозвали "опиумным королем". Мао пользовался бесценной поддержкой Дэна, за которую председатель расплачивался тем, что помогал Дэну проворачивать его собственные операции с опием. Когда Чан Кайши решил перевести Дэна в другое место, Мао сделал все, чтобы воспрепятствовать этому. "Попросите Чана остановиться", - говорил он Чжоу (Эньлаю) в Чунцине, сказав, что он (Мао) "уничтожит всякого, кем планируют заменить Дэна". Чан Кайши отменил перевод. Мао не раз публично показывал всем, как высоко он ценит Дэна. Один раз он произнес это имя вместе с цитатой из Маркса, что заставило русского посланника Владимирова поинтересоваться: "Кто этот Дэн Баошань, которого Мао Цзэдун цитирует наряду с Марксом?"
   За один год опиум решил все финансовые проблемы Мао. 9 февраля 1943 года он сказал Чжоу, что "Яньань преодолел финансовые трудности и даже сделал накопления в размере 250 миллионов фаби". Валюту, имевшую хождение на территориях, занятых националистами, - называли фаби, и Мао копил их валюту наряду с золотом и серебром до того момента, когда "мы вступим на территории националистов", то есть когда начнется полномасштабная война с Чаном. Эта сумма в шесть раз превосходила официальный бюджет Яньаня за 1942 год и представляла собой чистую прибыль. В 1943 году русские оценивали объем опиумных операций Мао в 44 760 килограммов, что соответствовало астрономической сумме 2,4 миллиарда фаби (приблизительно 60 миллионов американских долларов по курсу того времени, или приблизительно 640 миллионов долларов по современному курсу).
   К началу 1944 года коммунисты, если верить первому секретарю Се, стали "очень богаты". "Огромные накопления в фаби стали возможны только благодаря операциям с особым продуктом", - записал он в своем дневнике. Жизнь членов партии в Яньане разительно переменилась к лучшему, особенно в верхнем эшелоне. Кадровые работники, приезжавшие из других мест, дивились тому, как хорошо питаются коммунисты в Яньане. Один из гостей описывал обеды, состоявшие из "нескольких дюжин различных блюд", причем "многие из них оставались недоеденными".
   Мао прибавил в весе. Когда несколько позже опиумный король встретился с Мао в июне 1943 года, первыми словами, которыми генерал приветствовал его, были: "Председатель Мао стал толще!" Это надо было считать комплиментом". (Юн Чжан, Джон Холлидей "Неизвестный Мао")
   Впрочем, и "великий кормчий" не был первопроходцем на этой скользкой тропинке. Гораздо ранее японский политик Гото Симпэй, изучавший в Германии западную медицину, предложил легализовать опиум на Тайване, ввести регистрационную систему для наркоманов и лицензировать курильни. Гото разработал для острова, - а позднее и для Маньчжурии - колониальную систему, при которой доходы опиумной монополии компенсировали затраты на военную оккупацию.
   Другой японский политик - "полковник Ясимото отличался реакционными взглядами и возглавлял сверхпатриотическое "Общество цветения сакуры", которое намеревалось воспользоваться прибылями от продажи наркотиков для финансирования тайного и опасного заговора. В сентябре 1931 года офицеры штаба Квантунской армии подготовили к северу от Мукдена взрыв на Южно-Маньчжурской железной дороге, которой управляла Япония. Этот инцидент стал предлогом для захвата части Китая японскими войсками и создания марионеточного государства Маньчжоу-го. Северный Китай немедленно наводнили поставщики наркотиков, находившиеся под защитой японской армии. В 1934 году Нинатоса Отозо, престарелый "король опиума" из Осаки, приехал в новое владение Японии в поисках подходящих угодий для маковых плантаций. После 1936 года новые посевы мака, в том числе в Монголии, контролировал протеже Нинатосы. Опиумная монополия в Манчжоу-го привела к незаконному изготовлению и торговле наркотиками, которые Япония рассматривала как источник доходов и вопрос расовой стратегии. Справочник для солдат Квантунской армии объяснял, что употребление наркотиков недостойно высшей расы японцев. В нем говорилось, что наркоманами могут стать только представители низших и вырождающихся рас - китайцы, европейцы и индийцы. Именно поэтому их предназначение заключалось в том, чтобы быть слугами японцев и постепенно исчезнуть. Эта политика вела к деградации населения Маньчжурии, она применялась и в других зонах влияния Японии. В конце 1930-х годов приезжий европеец в порту Тяньцзинь, взятом в концессию японцами, наблюдал типичную сцену. В уличном ларьке, где продавались наркотики, наркоман передал деньги продавцу, закатал рукав, получил укол и отправился дальше.
   Вскоре после окончания Второй мировой войны сэр Томас Рассел писал: "К 1939 году мы наблюдали, как наркобаронов выкинули из Швейцарии и Франции, затем - из Турции, иностранных поселений в Китае и наконец - из Болгарии. Наркодельцам осталась только одна страна, и я надеюсь, что они столкнулись там с еще более отъявленными мерзавцами, чем они сами. Оккупированный Японией Китай стал единственной страной мира, где рост наркомании являлся продуманной политикой правительства. Год за годом нам в Женеве приходилось выслушивать красноречивые объяснения японского делегата, год за годом американская делегация и Центральное разведывательное бюро по наркотикам давали точные данные по состоянию дел в Манчжоу-го и Северном Китае - но бесполезно. Япония решила применить наркоманию в качестве оружия агрессии и намеренно превращала отвоеванные у Китая территории в огромный опиумный и героиновый притон".
   (Ричард Дейвенпорт-Хайнс - "В поисках забвения")
  
  Глава II. Сын легионера, ученик дьявола
  
   Париж. Полицейский участок в Нантере. Май 1968 года.
   Я смотрю на Шарло, который сплевывает на пол кровяную слюну из разбитого гнезда, где еще полчаса назад торчал его белоснежный клык.
   Шарло хорохорится: "Быть свободным в 1968 году означает не быть в стороне!".
   Этими дурацкими лозунгами разрисованы все стены кампусов в филиалах Сорбонны. Там еще много других глупостей. Хотя я предпочел бы малевать на стенах куплетики Гавроша: "Все обитатели Нантера, уроды по вине Вольтера". Юный персонаж бессмертного романа Гюго был куда остроумнее нынешних ниспровергателей, зовущих на баррикады.
   Шарло - дурачок, как и все мои однокурсники, для которых в эти весенние дни кумир стал рыжий Дани Кон-Бендит.
   Я не антисемит. Хотя дед мой продолжает утверждать, что революцию в России организовали жиды. Деду виднее, но Кон-Бендит никакой не революционер. Обычный немецкий еврей, жаждущий очередной студенческой секс-групповушки.
   У нас в Нантере Кон-Бендит возглавлял движение за сексуальные свободы. Прославился тем, что во время приезда в университет министра по делам молодежи Франсуа Мисофа попросил у него прикурить . Затянувшись табачным дымом "рыжий" сказал: "почему вы ничего не пишите о "половом вопросе".
   Дани очень хотелось устроить массовую групповуху в Нантере. И эти акции привлекли к нему внимание студентов, с которыми он впоследствии организовал Движение 22 марта, группу преимущественно анархо-коммунистического толка, включавшую также троцкистов. А вот что касается Лейбы Троцкого, то при упоминании его имени мой дед Павел Колосов начинал материться так, что, наверное, его станичники покраснели бы в могилах.
   - Шарло! Какого хера мы полезли в эту заваруху. Тебе что нужна такая свобода. Да, мы положили ... на ажанов, но мне этот Дани и вся его анархическая шушера по...
   За Шарло, который лишь болезненно морщится, отвечает Анри, у которого под глазом начинает распускаться всеми цветами радуги дивный цветок под названием фингал.
   - Жан-Пьер, я ничего не хочу этим сказать, но твой антисемитизм продиктован...
   - Да, Анри, конечно, сейчас ты попрекнешь меня моим полурусским происхождением, и тем, что мои русские соотечественнике в Бианкуре, которые горбатятся на конвейере "Рено", плевать хотели на международную солидарность. Только знай, мон шер ами, что мой дед никогда не прислуживал нацистам, в отличие от парижской охранки, которая с радостным визгом легла под гестапо. Хотя мой дед продолжает ненавидеть большевиков и будет их ненавидеть до гроба.
   Я плюю на пол. Дежурный ажан собирается отвесить мне затрещину, но внезапно появляется комиссар в сопровождении улыбчивого седого старика, который смотрит на нас с нескрываемой иронией.
   -Жан-Пьер, - говорит он мне, - кончай свою агитацию. Забирай своих маоистов, поедем в берлогу зализывать ваши раны.
   - Месье комиссар, честь имею, - он едва приподнимает шляпу. Комиссар почтительно прощается с этим пожилым господином, на которого Анри, Франсуа и Шарло смотрят, разинув от изумления рты.
   Еще бы! Хотя этот месье и не Лоуренс Аравийский, но в Индокитае он вытворял такое!
   Мы покидаем участок и размещаемся в просторном ситроене месье Алена Бодэ, моего двоюродного деда по материнской линии.
   - Антуан,- говорит дед своему немногословному, как слуга Атоса Гримо, водителю, - домой.
   (Из досье)
   "События мая 1968 года начались в парижских университетах, сперва в университете Париж X - Нантер, а затем и самой Сорбонне. 23-летнего Даниэля Кон-Бендита французские СМИ назвали одним из лидеров студенческого восстания наравне с Жаком Саважо, Аленом Гейсмаром и Аленом Кривином. Оппоненты студенческого движения часто напоминали про его "иностранные" корни, и студенты во время выступлений часто скандировали "Nous sommes tous les juifs allemands" ("Мы все немецкие евреи"). Движущей силой студентов, помимо общего молодёжного протеста (самый знаменитый лозунг - "Запрещать запрещается"), были различного рода крайне левые идеи: марксистско-ленинские, троцкистские, маоистские, анархистские и т. п., нередко также перетолкованные в романтически-протестном духе. Общее название этих взглядов, или, вернее, настроений - "гошизм" (фр. gauchisme), первоначально обозначало "левизну" в переводе работы Ленина "Детская болезнь левизны в коммунизме". Практически невозможно определить все политические убеждения студентов, активно принимавших участие в акциях протеста. Особенно сильным было анархическое движение, центром которого являлся Нантер. Немало было среди участников мая студентов, иронизирующих над левыми и анархистскими лозунгами так же, как и над любыми другими. Студентам сочувствовали и многие левые преподаватели Сорбонны, включая, например, Мишеля Фуко. Сами участники событий позиционировали себя как "новые левые".
   Лидер Французской Коммунистической Партии Жорж Марше назвал Кон-Бендита "немецким анархистом" и объявил студентов, участвующих в протестах, "буржуазными сынками" ..., "которые быстро забудут про революционный задор, когда придёт их черёд управлять папочкиной фирмой и эксплуатировать там рабочих". Впрочем, жестокое подавление студенческих выступлений полицией вынудило профсоюзы и, впоследствии, Коммунистическую партию, поддержать студентов, и 13 мая во Франции началась всеобщая забастовка.
   Сам Даниэль Кон-Бендит в этих событиях участия не принимал.
   10 мая он уехал с несколькими друзьями на атлантическое побережье, в город Сен-Назер, откуда был депортирован 22 мая в Германию.
   30 мая после массовых демонстраций было объявлено о проведении выборов в Национальную Ассамблею: они состоялись в конце июня, и закончились победой сторонников де Голля".
  
   Мне было семь лет, когда мой дед Поль Колософф явился навестить нас, прямой, словно проглотил накануне аршин, и что самое смешное в солнцезащитных очках, которые он откровенно презирал. Сначала он молчал, потом седые его усы стали влажнеть от скатывавшихся на них из под очков слез, потом он обнял меня и сказал: "Ванька, отца больше нет". И тогда я понял, что мой отважный папенька лег во вьетнамскую землю во имя чести той страны, что стала моей родиной, поскольку в отличие от него и деда Павла, я уже был законным гражданином Франции.
   Отец погиб во Вьетнаме, как и многие его доблестные товарищи по Иностранному легиону. Легион - это у нас семейное.
   Мой дед - славный рубака Пашка Колосов (Поль Колософф) оказался в 1-й бронетанковом полку Иностранного Легиона в момент его создания в 1921 году на основе кавалерии разбитой армии Врангеля.
   Конечно, мой героический папа мог выбрать себе иную стезю. Особенно после того как покорил сердце моей маман Мари Форестье дю Буа, которая предпочла бравого "казака рюс" аристократическим хлюпикам, искавшим ее руки и денег.
   Пьер Колософф, чье отрочество прошло в Париже, где офицеры Вермахта чувствовали себя словно в райских кущах, а гестапо, как лисы в курятнике, сначала рвался со всем своим юношеским пылом в "маки". Не получилось. Когда закончилась война, и ему исполнилось девятнадцать, подправив бумаги и заручившись протекцией своего доблестного батька, Петр Павлович Колосов (Пьер Колософф) попал в элитный 1-й Бронекавалерийский иностранный полк.
   Как он завоевал сердце моей маменьки? Право не знаю. Но легионер Пьер Колософф и "Бель Мари" оказались упорными влюбленными и аристократические контрэскарпы многочисленного родства моей шер маман пали под ударами их пылкой страсти, чему в немалой степени способствовало мое шевеление в животике малышки Мари. Возможно, я родился на свет с серебряной ложкой во рту, поскольку брак Пьера Колософф и Мари Форестье дю Буа был освящен двумя церквями - католической и православной, а также светскими властями в лице муниципальных служб.И казалось бы ничто не предвещало дальнейшего моего сиротства...
   Но счастье молодоженов длилось недолго... Еще тогда, когда меня даже не было в замыслах Господа Бога и его сотрудника Гименея в Индокитае стали разворачиваться драматические события.
   Из досье:
   Судьба Вьетнама, как и судьба многих стран мира, решалась на июльской конференции в Потсдаме. С точки зрения великих держав, речь шла о не самом важном вопросе разоружения японского контингента, а посему страну, не долго думая, разделили по 16-й параллели. Британцы получали Юг, китайские националисты - Север. Это была формула катастрофы. Командующим британским контингентом был генерал Грэйси - типичный колониальный офицер с ограниченным политическим опытом. Он любил своих индийских солдат, но относился к ним патерналистски, и искренне верил, что "дети природы" должны подчиняться европейцам. Лорд Луи Маунтбаттен, командующий союзными войсками в Юго-Восточной Азии запретил ему вмешиваться во внутренние дела вьетнамцев и поручил заниматься исключительно разоружением японцев. Грэйси, однако, инструкции нарушил. Несмотря на то, что первоначально он принял ханойскую "Декларацию независимости" Хо, уже через несколько дней он заявил, что "установление французского контроля - вопрос нескольких недель".
   Сайгон в то время погрузился в хаос. Дискредитированная французская администрация, добитая капитуляцией Японии, развалилась. Французские колонисты готовились к кровавой войне всех против всех. Комитет Вьетминя боролся за власть с Жаном Седилем - представителем, которого де Голль послал для наведения порядка в Индокитае. Секты Као Дай, Хоа Хао, троцкисты враждовали между собой и все вместе - с Вьетминем.
   "Бин Ксуен" - вооруженная и организованная банда продавала свои услуги тому, кто больше заплатит. На протяжении последующих 10 лет ее использовали и Хо Ши Мин, и французы, до тех пор пока она не была уничтожена президентом Южного Вьетнама Зьемом. Последняя задача, которую выполняла эта наемная армия - исполнение роли французской полиции, в обмен на франшизу на бордели, казино и опиумные притоны. Седиль находился в невозможной ситуации - с одной стороны, де Голль приказал ему не принимать Декларацию независимости Вьетминя, с другой стороны, Вьетминь не соглашался ни на что меньшее. Французские "ветераны" - торговцы, плантаторы и чиновники также на него давили, призывая проявлять жесткость к "Вьетам" и "бандитам", и говоря о том, что местные понимают только язык силы.
   В то время как лейбористы в Британии намеревались предоставить независимость Индии, Грэйси поддержал французских колониалистов, ввел военное положение, установил комендантский час, запретил собрания и митинги и закрыл все вьетнамские газеты. Для осуществления мероприятий подобного масштаба у Грэйси попросту не было достаточно сил - под его командой было всего лишь 1800 британских солдат и индусов. Поэтому он согласился освободить и вооружить интернированных японцами французских солдат. Речь шла, прежде всего, о членах Иностранного Легиона и десантниках.
   Освобожденные легионеры и десантники немедленно принялись наводить в Сайгоне "колониальный порядок". Расстреляв часовых, они ворвались в мэрию и изгнали оттуда временный Комитет Вьетминя. После этого легионеры захватили полицейские участки и другие административные учреждения, развешивая повсюду французские флаги. К ним присоединились озлобленные и напуганные французские гражданские. Все вместе они начали громить вьетнамские лавки и избивать дубинками всех вьетнамцев, попавшихся под руку.
   Грэйси и Седиль были потрясены подобным безобразием, виновниками которого они сами отчасти и были, и призывали всех успокоиться - но было слишком поздно. Вьетминь также осознал, что если он не перейдет в контратаку, то потеряет импульс и народную поддержку.
   24 сентября 1945 года была объявлена всеобщая забастовка. Этот день стал той злосчастной датой, которую можно считать началом индокитайской войны, продолжавшейся еще долгие 30 лет. После 24 сентября пути назад не было, и все последующие попытки мирного урегулирования заканчивались крахом. Утром Сайгон был полностью парализован. Электричество было отключено, вода не подавалась, трамваи стояли на путях, даже рикши куда-то исчезли с улиц. Французы, напуганные еще больше, баррикадировались в своих домах или бежали под защиту британских и французских офицеров в комплекс отеля "Континенталь". По всему городу были слышны выстрелы и разрывы минометных снарядов. Боевые отряды Вьетминя штурмовали аэропорт, сожгли центральный рынок, и освободили из тюрьмы сотни своих товарищей, задержанных французами. В это же время наемники из банды "Бин Ксуен" под предводительством агентов Вьетмина ломились в дома французов, убивая всех без разбора - женщин, детей, стариков. В результате нападения были убиты 150 гражданских лиц. Еще 100 человек были взяты в заложники, многие из них изуродованы.
   Британия оказалась перед нелегкой дилеммой. С одной стороны, ей не хотелось ввязываться во вьетнамские проблемы Франции и навлекать на себя гнев антиколониального американского общественного мнения и осуждение Китая. С другой стороны, англичане не могли просто, поджав хвост, покинуть Индокитай - это произвело бы дурное впечатление на их собственные колониальные владения в регионе. Как всегда, гении в британском МИДе придумали блестящее решение: "перебросить немедленно французские войска в южный Вьетнам, а самим немедленно эвакуироваться по их прибытии".
   Это действительно произошло очень быстро: американцы разрешили передать французам свое оружие и технику, британцы организовали быструю переброску французских подразделений на собственных кораблях и сами поспешили ретироваться. Генерал де Голль, между тем, сделал два символических назначения, которые должны были продемонстрировать его решимость, во чтобы то ни стало удержать Вьетнам. Высшим комиссаром Индокитая был провозглашен адмирал Жорж Тьерри д"Аржанлье - фигура практически средневековая. Адмирал, после первой мировой войны, ушел в монахи, и покинул монастырь только ради того, чтобы присоединиться к Свободной Франции. Самонадеянный и негибкий, адмирал разделял святую веру де Голля в "величие Франции", что неизбежно ставило его на курс лобового столкновения с не менее спесивым Вьетмином. Военным командиром при адмирале был назначен знаменитый генерал Жан-Филипп Леклерк, 2-я бронетанковая дивизия которого в 44-м освободила Париж. Леклерк первоначально последовал совету американского генерала МакАртура: "Везите солдат, еще солдат, как можно больше солдат", но вскоре осознал необходимость поиска политического решения для выхода из хаоса, в котором оказался Индокитай.
  
  Когда закончилась пленка в проекторе, и экран вновь стал белым, в просторном кабинете Алена Боде зажглись светильники, и провисла гнетущая тишина.
   Эти кинокадры, снятые скрытой камерой одним из китайских диссидентов, сумевшим бежать в Гонконг, а оттуда в Сайгон, впечатляли. Молодые люди, некоторые почти дети, выволакивают на площадь несколько десятков учителей Пекинского университета, мажут им лица грязью, надевают на головы издевательские колпаки. Их заставляю встать на колени, иных, кто сопротивляется - избивают. Женщин раздевают догола. Прижигают спичками волосы на их лобках, а тем, кто стыдливо прикрывает рукой гениталии, ломают руки...
   Парад в Пекине. Мао в военной форме, в которой его не видели с 1949 года, на площади Тяньаньмэнь приветствует сотни тысяч юных китайцев, которые отныне именуют себя "красными охранниками" (хунвэйбинами). Девочка из пекинской школы, в которой учились множество детей высшего руководства страны, в том числе и две дочери Мао надевает на руку Председателя повязку хунвэйбинов. Эта девочка была в числе тех, кто пинал и топтал ногами директора школы - пожилую женщину, которую затем начали поливать кипятком. Затем её заставили носить тяжелые кирпичи, и когда она спотыкалась, били тяжелыми армейскими ремнями с латунными пряжками и утыканными гвоздями деревянными палками. После этого женщина, мать четверых детей умерла.
   Председатель Мао спрашивает девочку, как ее зовут.
   - Сун Биньбинь, - отвечает девочка.
   -Значит ты "Бинь" - "образованная и нежная", - говорит Председатель. И добавляет, - это никуда не годится. Зови себя "яростной"!
   Мой дядюшка сидит, прикрыв глаза, хотя уверен он уже успел составить для себя мнение о каждом из нас. Ален Бодэ - старая индокитайская ищейка. Сейчас он на пенсии. Это официально.
   Я знаю, что весь этот кинопросмотр устроен не столько для моих бунтарей-однокашников, сколько для меня. Старина Ален пару лет назад вдруг начал оказывать мне знаки пристального внимания. Познакомил кое с кем из "старой гвардии" французской внешней разведки. Из всех этих ветеранов наиболее колоритной фигурой был Константин Константинович Мельник-Боткин. Как и я, он родился во Франции. Но только лет на двадцать раньше, в 1927 году в семье русских эмигрантов первой волны: белогвардейского поручика, выходца из семьи зажиточных волынских крестьян Константина Мельника и Татьяны Боткиной, дочери лейб-медика семьи Николая II Е. С. Боткина.
   Не могу понять, что связывало его с моим дядюшкой, скорее ему больше подошло бы приятельство с моим отцом, который был не намного старше этого аристократического отпрыска. В отличие от моего пэра Пьера Колософф избравшего вслед за свои пэром и моим дедом Павлом стезю легионера, Константин Мельник был одно время переводчиком в американской армии, потом сотрудничал с ватиканской организацией "Russicum". В русской школе отцов-иезуитов, располагавшейся в парижском пригороде Медоне, Константин сделал первые шаги на стезе советологии под руководством отца Сергея Оболенского - племянника Льва Толстого, чья молодость прошла в Ясной Поляне. Там же он дебютировал и в качестве "агента". Под началом кардинала Тиссерана и полковника спецслужб Арну он выполнял тайные миссии - перевозил в Италию деньги и документы, предназначавшиеся для Ватикана.
   Изучение советских реалий Мельник продолжил под руководством полковника Эскарпи.
   Окончив Парижский институт политических наук, где был первым на своем курсе, с 1952 года Мельник работал в Министерстве внутренних дел Франции. Потом он оказался в Америке, где несколько лет проработал в корпорации RAND, став затем её представителем в Париже.
   В 1959 году, тридцати двух лет от роду, Мельник был назначен советником премьер-министра по контрразведке, получил доступ ко всем государственным секретам и стал одним из самых влиятельных деятелей Пятой республики. Вероятно, именно в эти годы он и сошелся с моим дядюшкой Бодэ.
   В 1962 году он отходит от секретных служб и начинает заниматься издательской деятельностью. Но поскольку отставных шпионов не бывает, а бывают только "спящие агенты", как говорил мой дядюшка, то у меня есть все основания полагать, что Константин Константинович просто надолго ушел в тень. Так же как и мой легендарный дядюшка, постоянно отслеживавший индокитайские перипетии.
   Но вернемся к тому злосчастному дню, когда Ален Бодэ вызволил нас из полицейского участка в Нантере и показал кинохронику китайской культурной революции.
   После гибели отца под Дьен Бьен Фу, я рос сиротой в дворянской семье моей маменьки. Ма мэр Мари в своих грустных снах, когда она разговаривала со своим Петьей-Пьером, обсуждала с покойным легионером будущее его чада, которого она видела или юристом, или финансистом. Таким, знаете ли добропорядочным рантье, которые встретит свою Брижжит или Катрин, наплодит кучу отпрысков, ну а дальше...
   Мои планы кардинально расходились с мечтами матушки, поскольку я с младых ногтей мечтал о Легионе.
   Иностранный легион - дело для Колосовых семейное. Да вот только дражайшая моя маменька Мари Форестье дю Буа заявила: или Сорбонна, или она повторит безрассудства Анны Карениной. Я считаю поступок Анны Карениной отвратительным со всех точек зрения. Так испоганить свое прелестное тело? Эротическая недопустимость!
   Поэтому дальше, все шло так, как и наметила Мари, ради которой я отказался от службы в Легионе. Я поступил в Сорбонну, но тут пришел май 1968 года. И я оказался чисто случайно в том полицейском околотке...
   (Из досье)
   Преамбула французской войны в Индокитае
   Как уже отмечалось ранее, разоружить японцев в Северном Вьетнаме по потсдамскому соглашению, было поручено солдатам Чан Кайши. Прибытие 200 тысяч китайских солдат Гоминьдана в Ханой и окрестности посеяло ужас среди местного населения. Контингент генерала Ла Хуна больше напоминал тучу человеческой саранчи. Голодные, обмотанные в тряпье, босые, болеющие цингой китайские солдаты прибыли не одни - они волокли в своих обозах жен и детей. Они сметали все на своем пути - конфисковали коров, громили курятники, охотились на голубей. Прибыв в Ханой, они начали методичный грабеж. Закончив с рынками, китайцы вламывались в частные и государственные здания, выкручивали лампочки, снимали проводку, двери, выставляли стекла и рамы. Некоторые китайские солдаты принимали куски мыла за некий пищевой концентрат и пытались их есть. На более высоком уровне, китайские офицеры немедленно конфисковали всю французскую собственность, установили монополию китайской торговли и узаконили ограбление, сделав обязательной к приему ничего не стоящую китайскую валюту.
   Провозгласившему декларацию независимости Хо Ши Мину нужно было срочно извернуться и сбросить с себя иго подобного рода "освободителей"
   Дядя Хо был вынужден начать серию сложных политических маневров. Перед появлением китайцев он убедил население Ханоя сдать в его пустующую казну золото. Теперь он поделился им с Ла Хуном и подарил ему набор прекрасно исполненных опиумных трубок. У Хо и Ла Хуна была общая цель - не допустить восстановления французской колониальной администрации на севере страны. Но Ла Хун пытался установить власть своего протеже - националистического фронта VNQQD.
   Хо Ши Мин пошел на вынужденный компромисс. В ноябре он формально распустил коммунистическую партию, согласился на участие в выборах и сформировал коалиционное правительство, в состав которого вошли члены VNQQD и Вьетмина. Лидеры VNQQD, однако, были в ярости от "предательства" Ла Хуна и начали собственную кампанию уничтожения Вьетмина. Будущий национальный герой индокитайских войн Во Нгуен Зиап едва спасся от их вооруженных банд. Одновременно Хо подозревал, что Чан Кай Ши договорится за его спиной с французами и позволит им оккупировать северный Вьетнам в обмен на отказ от прав на концессии в Шанхае и других китайских портах (такая сделка действительно была заключена в феврале 1946). Хо оказался в ловушке. Соединенные Штаты, несмотря на его надежды и мольбы, решили поддержать Францию. Советский Союз не только не поддержал его режим, но даже не прислал наблюдателя в Ханой. Глава французской коммунистической партии Морис Торез сообщил, что он "не готов пожертвовать французскими позициями в Индокитае".
   А в это же время адмирал д"Аржанлье развил бурную политическую деятельность. Не будучи расистом, он назначал вьетнамцев на ответственные посты. Но, как и его адмиралы-предшественники, правившие Вьетнамом в 19-м веке, он предпочитал латифундистов, докторов, адвокатов - тех людей, которым было что терять в случае ухода французов. Адмирал назначил в Консультативный Совет Кохинхины (Южный Вьетнам с административным центром в Сайгоне) 8 вьетнамцев и лишь 4 французов. 7 вьетнамцев, однако, были натурализованными гражданами Франции.
   Радикально иной была ситуация на севере, где тысячи освобожденных из тюрем уголовников терроризировали сельскую местность. Лидер Вьетминя почувствовал, что у него нет иного выбора, как договориться с французами. Хо начал давать интервью, в которых сообщал, что "у нас нет никакого желания разрубать те связи, что объединяют наши два народа". Посредником Хо стал Жан Сентини, сын видного ханойского банкира. Он представил предложения Хо Леклерку, который замещал отсутствовавшего д"Аржанлье.
   Леклерк предпочитал дипломатический компромисс большой войне, которую Франция не могла осилить. На всякий случай, он послал в Тонкин несколько боевых кораблей с французским десантом на борту. В последний момент открытое столкновение было предотвращено. Франция признала Вьетнам в качестве "независимого государства в составе Французского Союза". Хо согласился с присутствием на территории Северного Вьетнама 25 тысяч солдат в течение следующих пяти лет. Судьба страны должна была быть решена референдумом.
   Однако это соглашение никогда не было ратифицировано. Также не был установлен конкретный срок плебисцита, что, теоретически, позволяло французам оставаться во Вьетнаме неопределенно долго. Громадный престиж Хо заткнул рот его оппонентам. Но, стратегически он был в любом случае прав: во-первых, французы признали легитимность Вьетмина, во-вторых, ввод французских войск на север означал вывод оттуда войск китайских. Хо безапелляционно сообщил своим критикам в Ханое: "Вы идиоты! Вы не понимаете, что в противном случае китайцы останутся? Вы забыли собственную историю? Когда китайцы пришли в последний раз, они остались на тысячу лет. Французы - иностранцы. Они слабы. Колониализм умирает. Я предпочитаю пять лет нюхать французское дерьмо, чем жрать китайское до конца моих дней!" .
   Хо при этом решил оставить большие проблемы, вроде статуса Южного Вьетнама на потом - они должны были быть решены на конференции между высшими французскими и вьетнамскими представителями в Париже. Хо вылетел в город своей юности 31 мая. Как только он покинул страну, адмирал д"Аржанлье в одностороннем порядке и ни с кем не советуясь, провозгласил "Республику Кохинхина". Хо, между тем, был изолирован от своих поклонников и сторонников в Фонтенбло. К унижениям Хо был добавлен тот факт, что ни один из видных французских политиков не принимал участия в конференции - ее проведение было поручено второстепенным колониальным чиновникам. Хо также не мог рассчитывать на поддержку коммунистов, представитель которых был на конференции - они поддерживали националистическую идею Великой Франции.
   Между тем д"Аржанлье созвал собственную контрконференцию в Далате, близ Сайгона. Конференция должна была определить будущее Индокитая и в ней принимали участие представители Вьетнама, Лаоса, Камбоджи и "Республики Кохинхина". Париж не только не одернул адмирала, но тайно одобрил его действия. После восьми недель бесплодных переговоров удалось достичь взаимопонимания лишь по "вопросу французских экономических прерогатив в Северном Вьетнаме". Вопрос о "Республике Кохинхина" даже и не поднимался. Хо отослал всю свою делегацию домой и остался на переговорах один. 19 сентября Хо встретился с "министром заморской Франции" Мариусом Моте. Он уступил французам Кохинхину, что и было закреплено в соответствующем "промежуточном меморандуме". Выходя из кабинета Моте Хо пробормотал своему французскому телохранителю "Я только что подписал собственный смертный приговор".
  
   - Нет, мой дорогой Жан-Пьер, обратно дороги уже не будет. Ты можешь продолжить играть с твоими приятелями в карнавальный бунт, но я же знаю, что ты презираешь их фрондерские игры. Пока вы торчите на своих игрушечных баррикадах, стреляя из рогаток в полицейских, в мире проходят всякие серьезные передряги, самая гнусная, из которых творится сейчас в Китае.
   Поднебесная, конечно переживет и этот политический катаклизм "великого кормчего". Вот только опасаюсь, что эта их очередная чистка нации под товарной маркой "культурная революция", дающая молокососам право убивать любого, на которого укажут мясники Мао, перекинется в скором времени на Индокитай. Вьетнам, возможно, решит зачистку по-тихому.
   В Лаосе горцы тоже сумеют за себя постоять за отсутствием какой-либо культуры, кроме того там у них очень умный наставник - генерал Ванг Пао. И потом там много героина. А это товар нужен и Мао и Джонсону.
   А вот Камбоджа с ее наивными принципами божественности самдеха Сианука и его папы с мамой, скорее всего, станет полигоном для такого эксперимента, от которого у мира глаза полезут на лоб. Жаль, что мир этот, рассеченный баррикадами большевизма уже давно страдает близорукостью. Никто не видит, или делает вид, что не видит, как янки заварили во Вьетнаме из кашу полного дерьма. Расхлебывать ее они не станут. Янки как всегда, когда им надерут уши, отползут на свой континент, где этим воякам не угрожают ни с юга, ни с севера, и продолжат печатать доллары, которыми оплачивают всю кровь мира. Они уже давно, едва ли не с президентства Кеннеди, не видят дальше своего носа, посылая в нашу бывшую колонию все новых и новых солдат. Только толку от этого, продление нашей агонии под Дьен Бьен Фу во всевьетнамском масштабе.
   В тот вечер дядюшка Ален, подобно змею-искусителю, ловко запеленал меня в свои агентурные сети. Да мне и самому хотелось чего-то другого вместо тягомотины экономических учений сорбоннских мудрецов.
   Через пару недель, продолжая числиться студентом факультета экономики в Пантеон-Сорбонна, я был зачислен на секретные курсы Службы внешней документации и контршпионажа (SDECE).
   Из досье:
   "Служба внешней документации и контрразведки (фр. Service de documentation extérieure et de contre-espionnage, SDECE) - внешняя разведка Франции с 1946 по 1982 годы.
   В связи с тем, что унаследованная от "Сражающейся Франции" разведслужба - Генеральный директорат по исследованиям и анализу имела в своих рядах немало агентов советской разведки, правительство Четвертой республики в 1946 провело реформу, сформировав новую разведслужбу - Службу внешней документации и контршпионажа (фр. Service de documentation extérieure et de contre-espionnage, SDECE), которая напрямую подчинялась премьер-министру.
   В 1962 году президент де Голль переподчинил SDECE министру обороны, ограничив круг задач спецслужбы только военными вопросами. Деятельность SDECE в 1960-1970-х годах вызывала критику со стороны левых сил Франции, в частности, "Общая программа", представленная социалистами и коммунистами в 1972 году, включала требование коммунистов распустить SDECE. Однако во время первого президентства Франсуа Миттерана социалисты попытались реформировать SDECE. 17 июня 1981 года директором SDECE был назначен Пьер Марион, бывший директор парижского аэропорта, а 4 апреля 1982 года SDECE была переименована в Генеральную дирекцию внешней безопасности (фр. Direction Generale de la Securite Exterieure, DGSE)".
   Вот так я, Жан-Пьер Колософф, стал профессиональным агентом, которого научили многому. Никому не верить! Никого не любить! Точнее, любить так, чтобы в минуту оргазма, твоя прелестная Мата Хари, сказала бы что-то на родном матерном. Носить по меньшей степени дюжину личин. Быть вхожим к министрам и бандитам (что в принципе одно и тоже). Пить как лошадь и при этом не терять последний миллиграмм памяти.
   А главное быть нацеленным на выживание, когда это уже нереально.
   Возможно, жизнь моя сложилась бы иначе, но тогда на мое решение проторить тропинку в Индокитай, если не через Иностранный легион, так через резидентуру SDECE, сложилось окончательно и бесповоротно. Потому что мой французский дядюшка знал, на какую почву упадут его шпионские зерна.
   У каждого из нас на подготовительных курсах был свой куратор. Мне достался лучший. Полковник Антуан Савани считал себя воспитанником Алена Бодэ, который покинув Индокитай в конце 30-х годов, передал своему молодому коллеге всю свою агентурную сеть в знаменитой секте Као Дай.
   Мое знакомство с Антуаном Савани началось с того, что этот высокий поджарый месье, насмешливо оглядев "сорбоннского смутьяна", спросил, - что я собственно знаю о Вьетнаме вообще и секте Као Дай в частности. А поскольку знания мои не простирались дальше трагической осады Дьен Бьен Фу, где сложил свою буйну головушку бравый легионер Петр Палыч Колосов, то первые уроки моих шпионских университетов прошли начались с лекций месье Савани о таинственной вьетнамской душе.
   - Вьетнамцы, как и их соседи по полуострову считают, что человек после смерти вступает в новую жизнь и получает возможность влиять на дела своих здравствующих родственников и других людей, - начал свой рассказ месье Савани. - Этот культ предков является не столько народными суевериями, широко распространенными в среде неграмотного крестьянского населения, сколько освященной традицией, представленной как на семейном, так и на общегосударственном уровне. Для общения со своими отошедшими в иной мир предками, а также для поклонения наиболее почитаемым национальным героям в Индокитае существовала отработанная веками обрядовая церемония. Желающие шли к местному медиуму, с просьбой вызвать нужного им духа, общались с ним, получали потусторонние рекомендации и... приступали к их выполнению.
  
   Предшественники моего дядюшки Алена и его преемника Савани в спецслужбах французской колониальной администрации детально изучили структуру вьетнамской традиционной концепции потустороннего мира и сочли возможным видоизменить ее, не разрушая и не противопоставляя себя ей фронтально. Они решили создать религиозную секту, которая была бы полностью совместима с традиционной обрядностью и глубоко укорененной идеей культа предков, но одновременно предлагала бы вьетнамцам такой пантеон, поклонение которому фактически облегчало французам дело колониального управления Вьетнамом.
   Поскольку католическая церковь была практически несовместима с вьетнамскими национальными традициями, а ее туземные неофиты представляли главным образом компрадоров, влияние папского престола на духовность местных жителей оставалось незначительным, несмотря на подвижничество иезуитов. Зато родившийся в недрах колониальной полиции синкретический мутант, которым явилось новое религиозное учение "каодаизм", стал частью традиции, во многом определявшем ситуацию во Вьетнаме на протяжении всего ХХ столетия.
   Как отмечал мой куратор Савани, традиционные формы общения с потусторонним миром существовали во Вьетнаме с незапамятных времен и были широко распространены в народе. Для вьетнамцев так же естественно при помощи медиума вступать в контакт с отошедшими в иной мир предками, как в момент "общения" с умершими предками обсуждать частные семейные проблемы.
   Каодаистская церковь ненавязчиво политизировала предмет диалога с потусторонним миром, соединив частную тематику с общественной. В роли посредника между мирами стал выступать уже не деревенский медиум, а соответствующим образом подготовленный профессионал - служитель каодаистской церкви. Совет ее медиумов состоял из 12 священнослужителей. По мере роста популярности каодаистов начали вводиться запреты на деятельность "обычных" деревенских медиумов, которых стали называть малограмотными и подозревать в "злоупотреблениях". Был сделан шаг в направлении монополизации религией Као Дай связи с потусторонним миром. Фактически французские "координаторы" работы секты получили в руки уникальный инструмент воздействия на внутренний мир вьетнамцев.
   Из досье:
   "Као дай" в переводе означает "Верховный Храм" - храм без крыши, где восседает Высший Дух. Основателем секты был Нго Ван Чиеу, чиновник французской колониальной администрации во Вьетнаме. Он родился в 1878 году, получил образование в колониальной школе, увлекался мистикой, в частности, спиритизмом. С 1902 года он сам стал проводить спиритические сеансы. С 1920 году ему стал являться дух, который назвал себя Као Дай.
   В 1920-х годах вьетнамские поклонники спиритизма стали создавать свои кружки. Последователи Нго Ван Чиеу получали откровения духа Као Дай, а последователи другого медиума Фо Лоуна с июня 1925 года связывались с духом, представлявшимся как "ААА" (24 декабря он "открыл" свое имя: Нгок Хоанг Туонг Де Вьет Као Дай Гиао Нам Фуонг - "Нефритовый император, называемый Као Дай, духовный хозяин Южной Части").
   В январе 1926 года произошло слияние двух кружков, в результате которого возникла секта "Као Дай". Полное название секты: "Као Дай Тьен Онг Дай Бо Тат Ма Ха Тат".
   Суть нового учения сводилась к тому, что на протяжении всей человеческой истории Верховное Божество (Као Дай) обращалось к людям с проповедью Истины, которая впоследствии затемнялась и искажалась последователями разных религий. Поэтому Верховное Божество решило обратиться к людям напрямую - через спиритические сеансы.
   Вскоре у секты появились новые последователи среди увлекавшихся мистицизмом образованных вьетнамцев. Центром новой секты стало провинциальный центр Тэй Нинь близ Сайгона. Именно там Верховное Божество повелело основателю секты Нго Ван Чиеу и первому "патриарху" Ле Ван Чунгу построить храм новой истинной веры.
   Количество последователей "Као Дай" быстро росло. Во многих соседних районах появились маленькие храмы, в миниатюре копирующие главное святилище в Тэй Нине. Быстрое распространение секты во многом было связано с поддержкой, которую оказывали ей французские колониальные власти. Показательно, что на пышно организованной церемонии открытия первого храма присутствовали высшие представители французской администрации Южного Вьетнама, а также сам генерал-губернатор Индокитая.
   Вероятно, французам импонировала прозападная ориентация секты. Среди ее последователей преобладала европеизированная вьетнамская интеллигенция - преимущественно чиновники, получившие европейское образование в католических школах Вьетнама.
   Первоначально западная составляющая синкретического учения секты была более заметна. Над крышами храмов "Као Дай", включая верховный храм в Тэй Нине, возвышались кресты.
   Однако в 1930-е годы на фоне усиливавшегося национально-освободительного движения настроения в секте несколько изменились. Центральный храм был перестроен в восточном стиле, кресты с крыш были сняты, а их изображения с публикуемых в сектантской литературе фотографий уничтожались.
   Деятельность секты теперь уже неприкрыто была связана с политикой. Официально каодаисты объявили себя силой, борющейся за освобождение страны от иностранного владычества. Однако в действительности секта выражала интересы умеренных реформаторов, находившихся под контролем колониальных властей. Даже во времена жесткого противостояния, когда французским войскам приходилось подавлять восстания в разных частях страны, в окрестностях Сайгона абсолютно открыто действовала "антифранцузская" религиозная организация".
  
   - Как ты уже понял, Жан-Пьер, - Савани выдержал небольшую паузу, - главным куратором секты со стороны политической полиции при генерал-губернаторе был твой дядя Ален Боде. А вот теперь пришла пора поддержать семейную традицию... его племяннику. "Као дай" переживает сегодня не лучшие времена, но если мы сохраним этот Храм Веры, Франция останется в Индокитае, после того как американцы потерпят там самое сокрушительное поражение в своей истории.
  
  Глава третья
  
   Сын эсэсовца, или одиссея Дитера Гагена
  
   Мюнхен. 8 апреля 1968 года.
  
   Козлом отпущения был выбран Эрвин Бахманн, почти мальчишка, хотя ему уже исполнилось 23 года. Когда Курт Мензель первый раз (это случилось накануне Рождества) привел его в наш "спортивный клуб", парни вытащили глаза, пытаясь понять что нужно нашему фюреру Курту от этого задохлика. В отличие от меня и моих сотоварищей по нашей организации "Баварская сталь", Бахманн по нашим меркам был жалким пролетарием. Работал маляром на стройке вместе с турецкими гастарбайтерами. Мы же временами вытряхивали содержимое их карманов, точнее они почти добровольно отдавали нам свой недельный заработок, после того как пару раз парни сломали турецким строптивцам руки-ноги. Здоровенные немецкие парни, зря что ли наши фатеры составляли военную элиту рейха, мы не обременяли себя физическим трудом, предпочитая занятия культуризмом.
   Мензель - самый старший и самый мудрый из нашей команды был связан с политиками из Национал-демократической партии Германии. Не главными ее лидерами Тиленом и фон Тадденом, а фюрерами поменьше.
   Почему я решил вступить в группу Курта Мензеля?
   Вопрос риторический. Мой дражайший фатер был одним из лучших в интеллектуальной элите СС. Но это другая история, к которой мы непременно вернемся. И я гордился своим отцом, который пройдя всю Мировую войну, бездарно сложил свою голову в далеком Индокитае, где безмозглые лягушатники, пытались удержать свои колониальные владения.
   Мы, немцы, всегда колотили французов. Ну, может пара-тройка проигранных сражений, когда у французов был великий Наполеон. И все равно при Ватерлоо его добил наш доблестный Блюхер. Мы бы не проиграли и в Великой войне, если бы эти бездарные социалисты не стали заодно с коми мутить воду. Про последнюю войну я не стану говорить, потому что великий фюрер сошел с ума. Как и Наполеон.
   Вместо того, чтобы доколотить англичашек, его потянуло на большевичков. Зачем, если Сталин поил и кормил Рейх? После того как он вырезал всех своих маршалов, в том числе и однофамильца нашего героя Блюхера, у этого кремлевского людоеда остались только его верные кавалеристы, позабывшие о танках. Хотя у них были танки. Но мы, немцы, жгли их картонные муляжи.
   Меня могут спросить, Дитер, на хрена тебе вся эта история, ты что ли мало натерпелся? Отвечу вопросом. Почему мы немцы должны второй раз в этом столетии считать себя побежденной нацией, после того как вся Европа лизала нам сапоги? И я полностью согласен с большими политиками из НДП, которые на учредительном съезде партии заявили: "Довольно лжи о вине одних только немцев, благодаря которой продолжается выжимание миллиардных сумм из нашего народа. Славное и мужественное поведение немецких солдат всех времен должно стать примером для бундесвера... До тех пор, пока отцы открыто и безнаказанно будут причисляться к преступникам, сыновья не смогут стать хорошими солдатами".
   Я, Дитер Гаген, настоящий немец, который с шестнадцати лет отстреливал яйца косоглазым советским солдатам. Я не разбирался в их нациях и народностях. Когда во время штурма Берлина прямо на моих глазах узкоглазые люди с красными звездами изнасиловали мою тетушку Гретхен, что-то во мне родилось. Это была жажда мести. А вместе с ней тогда же во мне проснулся убийца. Вы скажете, что за блажь великая нашла на шестилетнего Дитера...
   Девственница Гретхен умерла от кровотечения, а я не мог понять, почему между ног у нее набежала лужа крови. Разве кровью писаюся?
   И я побежал куда глаза глядят, подальше от этих косоглазых страшил.
   Потом я оказался в американском секторе, где веселый молодой янки и огромный губастый негр пытались угостить меня шоколадкой, но от страха я описался, что очень этого негра и его молодого друга, которого звали Джино, развеселило. Они отнесли меня в лютеранский приют и сказали, что будут меня навещать. Негра звали Джим и вместе с итальянцем Джино, предки которого давно обосновались в Нью-Йорке, они были не разлей вода. Со временем я к ним очень привязался. Но в начале 50-х Джино отправился в свой город -яблоко, а Джим вернулся в Луизианну, где в Новом Орлеане у него была жена, дочка и джаз.
   Мне исполнилось 12 лет, когда я неожиданно получил весточку с того света от любимого фатти.
   Даже не знаю, как Гансу Кюммелю удалось меня отыскать, но однажды в наш приют прибыл бравый французский легионер, лицо которого пересекал страшный шрам, а левый глаз был стеклянный. Короче дядя Ганс был списан вчистую.
   Он и рассказал, что в неизвестном мне Вьетнаме французам сильно надавали по жопе маленькие люди, которые там живут.
   - А причем здесь мой фатти? - спросил я Ганса.
   - Это длинная история, Дитер. После нашей последней победы в Арденнах, мы с твоим отцом Гельмутом решили бежать на Запад. Русские бы нас. Как эсэсовцев расстреляли бы однозначно. А тут мы просто переоделись в форму вермахта и попали в один из фильтрационных лагерей на территории Франции. После трех лет исправительных работ нам предложили завербоваться в Иностранный легион, чтобы спасти для Франции ее индокитайские колонии. Так вот мы и оказались в 1-м парашютном батальоне Иностранного легиона.
  
   Из досье: 1-й иностранный парашютный батальон, (Bataillon Etranger de Parachutistes (ВЕР), комплектовался почти исключительно из немцев и среди французских войск в Индокитае имел репутацию самого свирепого боевого формирования.
  
   - Я не знаю, - продолжил свой рассказ Ганс, - кому в голову пришла блядская идея положить жизни наших "пара" ради спасения экспедиции полковника Лепажа, возглавившего колонну, выступившую из Лонг-Шона. Это все равно, что выдвигаться из осажденного Берлина на Севастополь. Шайсе!
   Но мы легионеры! Идущие на смерть! Гладиаторы на потеху вьетминьским комми.
   - Дядюшка Ганс, - я плохо учусь в школе и даже не знаю где находится этот чертов Вьетнам, где убили моего фатти.
   -Подрастешь, узнаешь, - многозначительно подмигнул единственным живым глазом несгибаемый вояка Ганс Кюммель. - А вот тебе и подарочек на память об отце. - И он протянул мне фанерную коробку, в которой завернутый в замшевый лоскут лежал "Вальтер П38". Отец не расставался ним до самой смерти.
   Но, кажется, я отвлекся. С того времени много воды утекло и в русском секторе Берлина я подстрелил десятка два косоглазых бойцов Красной Армии. Потом восточноберлинская крипо, где освоились перевертыши из гестапо выследили меня, когда я окропил мошонку двадцать четвертого косоглазика, и мне пришлось положить рядом с ним еще двух своих соотечественников из крипо. После этого я быстренько смотался в американский сектор, где итальянские друзья Джино, связанные, как и он с "Коза ностра", помогли мне выбраться в славный город Мюнхен.
   И вот теперь, Курт Мензель предлагает мне вместе с этим задохликом Бахманном совершить маленькую экскурсию в Западный Берлин, где нам предстоит ликвидировать одного зарвавшегося левого политика Руди Дучке.
   У каждого своя дорога и своя судьба. И сам человек ее определяет. Буддисты называют это - кармой. В буддизме нет никакого Бога, чтобы направить судьбу, чтобы вознаградить некоторых людей и наказать другие. Санскритское слово karmа буквально подразумевает "действие", "выполнение". И ты сам его выбираешь!
  
   Эрвин Бахманн свою карму не выбирал. Он козел отпущения. Жалкий человечик, который захотел войти в историю. Даже ценой убийства какого-то левого политика, который замутил берлинских студентов.
   Но он не способен убить и муху.
  
   Курт все предусмотрел. Бахманн произведет три выстрела из "кольта" 38 калибра. Три патрона в барабане будут холостыми, а три боевыми. Точно такой же "кольт детектив спэйшл" будет у меня, только вот все патроны в нем будут боевыми.
   -Ты не промахнешься, Дитер, - говорит Курт. - Бахманна потом возьмет западноберлинское крипо, ну а ты...
   - Не сомневайся, Курт, я не промахнусь.
   - Только не стреляй по мошонке, так они сразу заподозрят стиль одного немецкого мстителя советским азиатам, - лыбится Курт.
  
  
   Западный Берлин. 11 апреля 1968.
  
   Утром экспресс, в котором находился наш официальный киллер Йозеф Эрвин Бахманн, прибыл на Берлинский вокзал. Я старался не выпускать задохлика из поля зрения. Не знаю для чего Курту понадобился этот бутафорский тип, но о моем присутствии Бахманн не догадывался. С самого начала он повел себя как последний идиот. Первым делом он обратился в центральное городское справочное бюро, чтобы выяснить адрес Руди Дучке. Но ему не повезло. Лидер "Социалистического Немецкого Союза Студентов", за несколько минут до появления Бахманна отправился в центр СНСС на Кюрфюст-дам 140.
  
   Бахманн некоторое время покрутился у дома Дучке, затем всё-таки решил отправиться на Кюрфюст-дам.
   Бахманн знал Руди Дучке только по описанию и газетным фотографиям. Опознать по ним жертву было проблематично. Однако когда Дучке вышел из дома 140 по Кюрфюст-дам и сел на свой старенький велосипед, что-то подсказало молодому неонацисту из Мюнхена, что это был именно тот, кого он ждал.
  
   Какое-то время ему приходилось идти быстрой походкой, иногда переходя на бег, чтобы не выпустить из виду жертву, с лёгкостью маневрирующую на стареньком велосипеде среди городского транспортного потока. Стрелять на ходу было невозможно. К тому же, Бахманн был скверным стрелком, и чтобы попасть в цель, ему следовало подойти к ней почти вплотную. К счастью Бахманна, не отличавшегося особыми атлетическими данными, аптека, куда направился Дучке оказалась расположенной всего лишь в нескольких кварталах от центра СНСС.
  
   До конца обеденного перерыва аптеки оставалось несколько минут, и Руди Дучке решил подождать. С противоположной стороны улицы к нему стал приближаться молодой человек с короткой стрижкой-ёжиком, в светло-коричневой замшевой куртке.
  
   - Простите, это вы - Руди Дучке?- спросил он.
   Как только Дучке ответил "да", Бахманн выхватил из наплечной кобуры, спрятанной под курткой, пистолет и, примерно с расстояния двух метров, произвёл три выстрела. Две пули попали Руди Дучке в голову, одна - в плечо.
   Спустя несколько минут преступник был схвачен полицией, однако, ни для кого не было секретом, что истинным преступником является не обезумевший 23-летний неонацист Джозеф Эрвин Бахманн, а газетный концерн Акселя Шпрингера, фактически ставший заказчиком политического убийства студенческого лидера.
   Примерно так газетчики описали детали этого покушения на Руди Дучке. Только там не было еще одного персонажа, который был уверен, что Дучке мертв.
  
   - Не переживай, Дитер, - увещевал меня Курт Мензель. - Ты свое дело сделал. Ну а Бахманн? Пусть он считает себя героем. А для тебя у нас есть особое занятие.
  
   Из газет:
   11 апреля 1968 г. некто Йозеф Бахманн произвел три выстрела в Дучке перед офисом ССНС. Дучке получил смертельно опасные повреждения мозга и чудом выжил после многочасовой операции.
   Мотивы Бахманна так и не были до конца выяснены; у него было найдены газетная фотография Дучке и экземпляр "Национальной газеты", что послужило основанием полагать о правоэкстремистских мотивах покушения. Многие студенты обвиняли издательство "Шпрингер" в сопричастности к покушению, так как оно много месяцев агитировало против Дучке и демонстрирующих студентов. Например, газета "Бильд" за несколько дней до покушения призывало "усмирить" "бунтарских вождей". На последующих акциях протеста дело доходило до нападений на здание издательства "Шпрингер" и поджигания его почтовых автомобилей.
  
   Из досье:
   "Немецкий марксистский социолог и политик Руди Дучке (полное имя Альфред Вилли Рудольф Дучке был лидером западногерманского и западноберлинского студенческого движения 1960-х гг.
   Руди Дучке, четвёртый сын почтового служащего, провел годы своей юности в ГДР. Он активно посещал евангелистскую молодёжную общину Люкенвальде, где приобрел "религиозно-социалистические" взгляды. Будучи спортсменом (десятиборье), он первоначально хотел стать спортивным репортёром и вступил в 1956 г. в Союз свободной немецкой молодёжи (ССНМ).
   После венгерского восстания 1956 г. Дучке политизируется. Он вступает в партию Демократического социализма, дистанцировавшуюся в равной мере от США и СССР, начинает критично относиться к правившей в ГДР Социалистической единой партии Германии. Он воспринимал старые структуры и менталитет Восточной Германии такими же скрыто фашистскими, как и в Западной Германии, несмотря на антифашистскую политику ГДР.
   В 1957 г. он открыто выступил против милитаризации ГДР и за свободу передвижения. Дучке отказывался от службы в Национальной народной армии (в то время добровольной) и призывал других следовать его примеру. Дучке стал ездить в Западный Берлин, где он поступил в Асканскую гимназию, так как дипломы ГДР не признавались на Западе. Он зарабатывал на жизнь спортивными репортажами, в частности, для "Бульварной газеты" (B.Z.) издательского концерна Акселя Шпрингера. В 1961 г., незадолго до возведения Берлинской стены, он окончательно переехал в Западный Берлин и начал изучать социологию, этнологию, философию и историю в Свободном университете Берлина.
   Сначала Дучке изучал экзистенциализм Мартина Хайдеггера и Жана-Поля Сартра, а вскоре после этого - марксизм и историю рабочего движения. Он читал ранние работы Карла Маркса, работы марксистских философов Георга Лукача и Эрнста Блоха, а также представителей Франкфуртской школы (Теодор Адорно, Макс Хоркхаймер, Герберт Маркузе). Большое влияние на него оказала американская студентка теологии Гретхен Клотц (позднее ставшая его женой), благодаря ей он читал работы таких теологов, как Карл Барт и Пауль Тиллих. Его первоначально христианский социализм стал вполне марксистским. При этом он всегда подчёркивал право на свободу действий индивида независимо от общественного мнения.
   С самого начала Дучке связал свою учёбу с практической деятельностью. Он издавал журнал "Напор" ("Anschlag"), публикуя там критику капитализма, дискутируя о проблемах третьего мира и новых политических организационных формах. Социалистический союз немецких студентов - ССНС (нем. Sozialistischer Deutscher Studentenbund - SDS) считал это издание "анархистским" из-за его акционистской направленности.
   В 1962 Дучке вместе с Берндом Рабелем основал берлинскую группу мюнхенского "Подрывного действия", считавшего себя частью Ситуационистского Интернационала. В декабре 1964 г. он совместно с "Кружком за Третий мир" (Dritte-Welt-Kreis) организовал демонстрацию против государственного визита конголезского диктатора Моиза Чомбе, в которой также принял участие берлинский ССНС. В феврале 1965 г. ССНС избрал Дучке в свой Политсовет.
   С 1966 г. Дучке совместно с ССНС организовывал многочисленные демонстрации за реформу высшего образования, против "Большой коалиции", "чрезвычайного законодательства" и Вьетнамской войны. Растущее студенческое движение объединило эти направления и тему критики национал-социалистического прошлого страны и стало основой "внепарламентской оппозиции" (Außerparlamentarische Opposition - APO).
   23 марта 1966 г. Дучке женился на Гретхен Клоц. В мае он принимал участие в подготовке федерального Вьетнамского конгресса в Международном новостном и исследовательском институте (нем. Internationales Nachrichten- und Forschungs-Institut) (Франкфурт-на-Майне).
   После того, как 2 июня 1967 г. полицейский на демонстрации против визита персидского шаха в ФРГ и Западный Берлин застрелил студента Бенно Онезорга, Дучке и ССНС объявили о начале по всей стране сидячих демонстраций (сит-ин) с целью вынудить власти довести расследование этого убийства до конца. Кроме того, они призвали к отставке ответственных за применение силы, а также к экспроприации издательства "Аксель Шпрингер". Студенты заявляли о причастности этого правого издательства, развернувшего кампанию травли студенческого движения в своих газетах, к убийству Онезорга. Однако в ответ влиятельные СМИ (такие, как "Шпигель", "Франкфуртер Рундшау" и "Цайт") объединились против студентов. Дучке стал объектом нападок со стороны изданий концерна "Шпрингер" и зависимых от него правых региональных газет. Дучке ставились в вину его "уродливая внешность", "марксистский жаргон", "неопрятная одежда", то, что он приехал из ГДР, пресса делала намёки на его еврейское происхождение (что не соответствовало действительности). В 1967 г. на "гоу-ин" во время рождественской службы в берлинской Мемориальной церкви кайзера Вильгельма, пытаясь начать дискуссию о вьетнамской войне, Дучке подвергся нападению разъярённого священнослужителя, который сшиб его с ног и нанёс телесные повреждения.
   17-18 февраля 1968 г. в помещениях Технического университета Западного Берлина прошла Международная конференция по Вьетнаму (она должна была пройти в Свободном университете, но Академический сенат университета отказал в предоставлении помещений), в которой приняло участие несколько тысяч студентов. Заключительная демонстрация с более чем 12 тысячами участников была самой большой немецкой протестной акцией против вьетнамской войны. На ней Дучке призывал американских солдат к массовому дезертирству и к уничтожению НАТО. От его идеи покинуть предписанный демонстрации и охраняемый полицией маршрут и пройти к американским казармам пришлось отказаться, так как была велика опасность применения оружия охраной казарм.
  
   На организованной Сенатом Западного Берлина и Организацией немецких профсоюзов проамериканской демонстрации 21 февраля 1968 г. участники несли плакаты с надписью "Враг народа Љ 1 Руди Дучке". Ученика пекаря Вилли Франка демонстранты перепутали с Дучке и избили, студент Карл Рихтер также был принят за Дучке и с трудом избежал расправы.
  
   В течение месяцев после уникальной операции, вернувшей Дучке с того света, он лечился в Швейцарии, Италии и Великобритании. В 1970 г. он начал учёбу в Кембриджском университете. После смены правительства в 1970 г. его разрешение на проживание было аннулировано, поэтому он переехал в Данию, где стал доцентом социологии в Орхусском университете.
   Бахманна за попытку убийства приговорили к 7 годам тюремного заключения. Дучке какое-то время поддерживал с ним связь, объяснял, что не имеет ничего личного против него и пытался приобщить его к идеям социализма. 24 февраля 1970 г. Бахманн покончил с собой в тюрьме. Дучке винил себя в том, что слишком редко писал ему: "... борьба за освобождение только началась; жаль, что Бахманн больше не может принять в ней участие..."
   Во Вьетнамской войне Дучке видел начало революционного развития, способного перекинуться на другие страны третьего мира. Он однозначно поддерживал вооруженную борьбу южновьетнамских партизан:
   "Эта революционная война ужасна, но ужаснее будут страдания народов, если люди путём вооруженной борьбы окончательно не отменят войны".
   Дучке солидаризовался с призывом Че Гевары "создать два, три, много Вьетнамов!"
   Однако он отрицал "индивидуальный террор", которым с 1970 г. после распада ССНС занимались различные леворадикальные группировки типа "Тупамарос Западного Берлина" или "Фракция Красной Армии" (нем. RAF - Rote Armee Fraktion).
   9 ноября 1974 г. в тюрьме от последствий голодовки умер член РАФ Хольгер Майнс. На его похоронах Дучке с поднятым кулаком воскликнул: "Хольгер, борьба продолжается!" На жесткую критику этого его поступка после убийства судьи Гюнтера фон Дренкманна он ответил письмом в "Шпигель", в котором он заявил: ""Хольгер, борьба продолжается" - это означает для меня, что борьба эксплуатируемых и униженных за свое социальное освобождение составляет единственную основу их политического действия в качестве революционных социалистов и коммунистов [...] Убийство антифашистского и социал-демократического председателя Верховного Суда следует понимать как убийство в реакционной немецкой традиции. Классовая борьба есть процесс обучения. Но террор мешает этому учебному процессу угнетенных и униженных".
   9 апреля 1977, в день убийства федерального генпрокурора Зигфрида Бубака он отметил в своем дневнике:
   "Нарушение левой целостности в ССНС, многозначительные последствия становятся понятными. Что делать? Социалистическая партия становится все более невыносимой!"
   В создании партии левее СДПГ он видел необходимую альтернативу терроризму.
   Во время "Немецкой осени" в 1977 г. многим левым интеллектуалам было поставлено в вину то, что они подготовили духовную пищу для РАФ. В газете "Цайт" от 16 сентября Дучке ответил обвинением "правящих партий" и предостерегал от последствий террора:
   "Индивидуальный террор есть террор, ведущий впоследствии к деспотическому господству, но никак не к социализму".
   Однако "Штуттгартер Цайтунг" от 24 сентября назвала его вдохновителем РАФ: "Это Руди Дучке выступал за то, чтобы концепция городской герильи развивалась в нашей стране и чтобы была развязана война в империалистических метрополиях".
   Напротив, Дучке полагал, что покушение на его жизнь показало "духовный, политический и социал-психологический климат нечеловеческого отношения", и ещё раз подчеркнул в анализе своего внутреннего развития в декабре 1978 г.:
   "Индивидуальный террор [...] враждебен массам и антигуманен. Любая самая маленькая гражданская инициатива, любое политико-социальное движение за права молодёжи, женщин, безработных в классовой борьбе [...] в сто раз полезнее, чем самое зрелищное действие индивидуального террора".
   В 1977 г. Дучке стал свободным сотрудником левых газет и преподавателем Университета Гронинген в Нидерландах. После того, как в ГДР Рудольф Баро был приговорён к 8 годам тюремного заключения, Дучке в ноябре 1978 г. организовал и провел конгресс солидарности с Баро в Западном Берлине. В 1979 г. он стал членом Бременского "Зелёного списка" и участвовал в предвыборной кампании. После включения депутатов "Зелёного списка" в состав городского парламента Дучке был избран на учредительный съезд Партии зелёных.
   Но за три недели до этого съезда, 24 декабря 1979 г., Дучке утонул в ванне из-за эпилептического припадка - отдалённого последствия черепно-мозговой травмы, полученной в результате покушения на его жизнь. 3 января 1980 г. он был торжественно похоронен на кладбище Св. Анны в берлинском районе Далем. Теолог Мартин Нимёллер уступил ему место своей могилы, так как других свободных мест не было.
  Мюнхен. 3 сентября 1972 года.
  
   После того злополучного покушения на Дучке наш маленький фюрер Курт Мензель редко обращался ко мне с предложениями выполнить то или иное задание, поскольку все они были с двойным дном.
   Да мне и самому было муторно наблюдать, как леворадикальные педики взбесились после того, как я почти отправил на тот свет этого студенческого гуру.
   Особенно неприятно было узнать о самоубийстве Бахманна, который в тюряге вдруг "прозрел" и стал приятелем Руди Дучке. Не знаю, зачем он повесился, а может ему и помогли уйти в мир иной, чтоб не проболтался о том, как готовилась наша акция возмездия.
   Поэтому, когда в то утро Мензель позвонил мне с предложением встретиться, я был в приподнятом настроении, что, наконец, и мне нашлось дело.
   Курт не стал ходить вокруг да около, а прямиком спросил меня об отношении к евреям.
   - Да никак.
   - Твой отец ответил бы иначе, - Курту явно не понравилось мое безразличие .
   - Да уж, - сказал я. - Мой фатти входил в "Зондеркоманду Х" Гельмута Кнохена. Старина Ганс рассказывал мне эту историю, и я ее хорошо запомнил.
   Майн либер фатер был одним из первых офицеров СС, которые прибыли в Париж со спецзаданием "Зондеркомманды Х", после того как 14 июня 1940 -го года немцы вошли в Париж.
   Французы полагали, что безоговорочная капитуляция избавит их от политических репрессий со стороны СС и СД. Гитлер тоже не был склонен пугать французов преждевременными карательными акциями, тем более что все эти Мадлен так гостеприимно раскидывали свои ножки в ажурных чулочках перед белокурыми викингами.
   Однако Гиммлер приказал Гейдриху создать "зондеркоманду Х" и ввести ее в Париж одновременно с первыми войсками. Это было вопросом, как безопасности, так и престижа, и Гиммлер, по-видимому, не отказал себе в удовольствии продемонстрировать военным виртуозность действий своих служб. Гейдрих тщательно подобрал отряд, которому поручалась эта деликатная миссия. Он остановился на цифре в двадцать человек - число небольшое, позволяющее действовать незаметно, но и достаточное, чтобы организовать первый "плацдарм". Чтобы отряд проник во Францию, Гейдрих решил прибегнуть к военной хитрости. Двадцать человек были одеты в форму секретной полевой полиции (то есть чисто военной полиции, которую можно сравнить с французской службой армейской безопасности), а грузовики получили военные номера. Таким образом, "зондеркоманда Х" могла свободно разъезжать среди войск на марше по дорогам Франции и без труда оказаться в Париже.
   Вечером 14 июня команда обосновалась в отеле "Лувр". Утром 15-го, едва прошло 24 часа после прибытия ее в Париж, она принялась за дело. Один из ее членов явился еще до полудня в полицейскую префектуру и потребовал передать ему досье на немецких эмигрантов и евреев, а также некоторые досье на политических деятелей, враждебно относящихся к нацизму.
   Думая об обеспечении руководства "зондеркомандой" и выполнении ее миссии, Гейдрих вспомнил о молодом интеллектуале Гельмуте Кнохене. В 30 лет он проявил незаурядные организаторские способности и умение самостоятельно принимать решения. Хороший спортсмен, человек с университетским образованием, воспитанный, вежливый, с приятными манерами, он вполне подходил для того, чтобы общаться с французами. Кнохен сам подобрал свою команду. Другие члены команды были очень молоды, многие из них были университетскими выпускниками, как, например, Гаген, который в свои 27 лет, хотя и был членом СД с 1934 года, получил диплом в Берлине в феврале 1940 года и занимался журналистикой.
   Собственно, Гельмут Гаген и был моим любимым папашей. Из Парижа он привез не до конца растраченную нежность к своей малышке Лизелотте, а заодно и триппер. Вместе с которым я и был зачат. Наши хорошие немецкие врачи быстро излечили молодого интеллектуала и его юную супругу от "парижского сувенира", но моя целомудренная мутти, так и не простила Гельмуту, этой подляны. Так что отношения между ними так и не склеились. Когда мне было четыре года моя милая мутти попала под английскую бомбёжку и от нее осталась только ступня с черным ботиком, по которому Лизелотту и опознали.
   Тетя Гретхен сказала мне, что "мутти забрали ангелы, и что там ей будет хорошо", про фатера она ничего не сказала, точнее, прошептала сквозь зубы, что "ад будет ему вечным пристанищем".
  
   Я знал, что израильская разведка "Моссад" рыщет по всему миру в поисках членов "зондеркоманды Х", но фатти получил свою пулю в Индокитае двадцать лет назад. А мне что за дело до этих одержимых жаждой мести евреев. Но препираться с Куртом я не стал.
   - Курт, если надо кого-то из евреев устранить...
   - Молодчага, Дитер. Иного ответа я тебя не ожидал, Но устранять никого не придется. Просто нужно помочь нашим друзьям с Востока.
   Для этого ты должен будешь встретиться с нашим соратником Вилли.
  
   Из досье.
   "Немецкий неонацист помогал палестинским террористам из группировки "Черный сентябрь" осуществить теракт на Олимпиаде 1972 года в Мюнхене. Журнал Spiegel со ссылкой на рассекреченные документы службы внутренней безопасности Германии, поведал читателям историю о том, что полиция Дортмунда в июле 1972 года, то есть почти за два месяца до теракта, обратила внимание на тайную встречу некоего Саада Валли, который впоследствии оказался лидером "Черного сентября" Абу Даудом, с неонацистом Вилли Полем. Вилли попал в поле зрения правоохранительных органов, так как имел неосторожность заявить друзьям, что у него есть контакты с членами радикального крыла Организации освобождения Палестины. Один из его друзей был информатором дортмундской полиции.
   В документах полиции Северного Рейна-Вестфалии, где находится Дортмунд, федеральной полиции и спецслужб нет никаких данных о том, что по информации дортмундских полицейских было проведено какое-либо расследование. Между тем Вилли Поль помог палестинскому террористу получить поддельные документы, а также возил его на своей машине по Германии".
  
   На следующий день я встретился с Вилли, который сказал, что нужно будет провезти в фургончике нескольких парней на территорию Олимпийской деревни. Пропуск он организует.
   - Проверять фургон не станут, ты везешь продукту на кухню. Но, если что-то сорвется, или наши люди подведут, возьми вот эту штуку.
   Вилли протянул мне "магнум", но я отказался.
   - У меня есть папина игрушечка, - показал я ему свой "вальтер".
   Ну а дальше получилось то, о чем мне не хочется вспоминать.
   Арабы устроили бойню. История эта наделала много шума. Это был один из самых громких терактов того времени.
  
   Из досье:
   "Вечером 4 сентября израильские атлеты вышли на ночную прогулку, посмотрели представление "Скрипач на крыше" и поужинали со звездой спектакля израильским актёром Шмулем Роденски, после чего вернулись в олимпийскую деревню на автобусе команды. В ходе поездки на автобусе Лалкин отказал своему 13-летнему сыну, который успел свести дружбу со штангистом Йосефом Романо и борцом Элизером Халфиным, переночевать в их квартире (возможно, этот отказ спас жизнь мальчика) .
   5-го сентября в 4:30 когда атлеты спали, появились восемь членов группы "Чёрный сентябрь", одетые в спортивные костюмы, они тащили вещмешки, в которых несли автоматы Калашникова (АКМ), пистолеты ТТ и гранаты.
   Судья по борьбе Йосеф Гутфройнд проснулся, услышав слабый скрежет в двери квартиры ? 1, где размещались израильские судьи и чиновники. Он встал, чтобы проверить в чём дело, и обнаружил, что дверь открывается, и по ту сторону находятся вооружённые люди в балаклавах. Судья закричал, чтобы предупредить своих товарищей по комнате и навалился всем своим весом (135 кг) на дверь, чтобы воспрепятствовать захватчикам войти в квартиру. Тем самым, он дал время своему товарищу по комнате судье по тяжёлой атлетике Тувье Соколовски время, достаточное, чтобы разбить стекло и спастись бегством. Судья по борьбе Моше Вайнберг схватился с террористами, но они прострелили ему щёку и заставили помочь отыскать других атлетов. Проведя террористов к квартире ? 2, Ванйберг обманул их, заявив, что постояльцы этой квартире не из Израиля. Вместо этого Вайнберг отвёл их к квартире ? 3, где террористы захватили шестерых борцов и штангистов в качестве дополнительных заложников. Возможно, Вайнберг надеялся, что более сильные физически постояльцы квартиры ? 3 смогут оказать сопротивление террористам, однако те были застигнуты врасплох во сне.
   Когда террористы повели атлетов из квартиры ? 3 в квартиру судей, раненый Вайнберг опять накинулся на террористов, что дало время одному из борцов Гади Цабари бежать через подземный гараж. Крепкий физически Вайнберг нокаутировал одного из террористов и заколол другого ножом для фруктов перед тем, как был убит. Ветеран Шестидневной войны штангист Йосеф Романо напал на одного из террористов и ранил его, но был застрелен.
   У террористов остались девять заложников. Кроме Гутфройнда, они захватили тренера по стрельбе Кехата Шора, тренера по лёгкой атлетике Амицура Шапиро, тренера по фехтованию Андре Шпицера, судью по тяжёлой атлетике Якова Шпрингера, борцов Элиэзера Халфина и Марка Славина, штангистов Давида Бергера и Зеева Фридмана. Гутфройнда, самого большого и физически сильного из заложников, террористы привязали к стулу. Остальных разделили на четвёрки, связали запястья и лодыжки, привязали друг к другу и сложили на две кровати в комнатах Шпрингера и Шапиро. Изрешеченное пулями тело Романо осталось лежать под ногами его товарищей в качестве предупреждения.
   Один из членов израильской команды легкоатлет (спортивная ходьба) профессор Саул Ладаньи проснулся в квартире ? 2 от криков Гутфройнда, прыгнул с балкона и спасся бегством через задний двор. Четверо других постояльцев квартиры ? 2 (стрелки Генри Генрикович и Зелиг Строч), фехтовальщики Дан Алон и Иегуда Вейсенштейн), глава делегации Шмуль Лалкин и два медика команды спрятались и затем спаслись бегством из уже осаждённого здания.
   Две женщины из израильской олимпийской команды - Эстер Рот-Шахаморов (спринт и бег с препятствиями) и пловчиха Шломит Нир - разместились в другой части олимпийской деревни и не попали в число заложников. Трое других членов израильской команды, два парусника и их менеджер, находились в Киле в 900 км от Мюнхена.
  
   Впоследствии террористы были опознаны как палестинские федаины из лагерей беженцев в Ливане, Сирии и Иордании. Были опознаны Лютиф Афиф (Иса) он был командиром группы. (Трое его братьев были членами "Чёрного сентября", двое из них пребывали в израильских тюрьмах), Юсуф Назал (Тони), заместитель командира и младшие члены группы Афиф Ахмед Хамид (Паоло), Халид Явад (Салах), Ахмед Чика Таа (Абу-Халла), Мохамед Сафади (Бадран), Аднан аль-Гаши (Денави) и его двоюродный брат Джамал аль-Гаши (Самир). Согласно автору Симону Риву Афиф, Назал и один из их сообщников работали на различных должностях в Олимпийской деревне и потратили две недели на сбор разведданных о цели.
   Один из членов уругвайской олимпийской делегации, разместившийся вместе с израильтянами, заявил, что за 24 часа до нападения видел Назала в доме ? 31 по Конолли штрассе, но узнал в нём работника олимпийской деревни и ничего не стал предпринимать. Остальные члены террористической группы прибыли в Мюнхен самолётами и поездами за несколько дней до теракта. Все члены олимпийских команд Уругвая и Гонконга, размещённые в одном здании с израильтянами, в ходе кризиса с заложниками были выпущены невредимыми.
   5-го сентября Голда Меир премьер-министр Израиля обратилась к другим странам с призывом "спасти наших граждан и осудить невыразимые словами совершённые преступления". Король Иордании Хуссейн - единственный арабский лидер, публично осудивший нападение на олимпийцев, - назвал его "варварским преступлением, [направленным] против цивилизации...,плодом больного воображения".
  
   Террористы потребовали до 12:00 освободить и обеспечить безопасный проход в Египет 234 палестинцев и прочих неарабов, находящихся в заключении в Израиле и двух немецких радикалов, содержащихся в западногерманских тюрьмах: Андреаса Баадера и Ульрику Майнхоф (основателей "фракции Красной армии"), а также 16 заключённых, содержавшихся в тюрьмах Западной Европы. Если требования не будут выполнены, террористы обещали убивать каждый час по одному спортсмену. Террористы выбросили через переднюю дверь тело Вайнберга, чтобы продемонстрировать свою решимость. Ответ Израиля последовал немедленно: никаких переговоров не будет. Официальной политикой Израиля в то время был отказ от переговоров с террористами в любых обстоятельствах, согласно позиции правительства Израиля такие переговоры послужат стимулом для последующих атак. Правительство ФРГ под руководством канцлера Вилли Брандта и федерального министра внутренних дел Ганса-Дитриха Геншера отвергло предложение Израиля послать команду специальных сил в Западную Германию. Министр внутренних дел Баварии Бруно Мерк, который совместно с Геншером и шефом мюнхенской полиции Манфредом Шрайбером возглавлял кризисный центр, заявляет, что Израиль вообще не делал подобных предложений.
   Ситуация с заложниками представлялась особенно тяжёлой для западно-германских властей, поскольку заложники были евреями. Немцы предлагали палестинцам неограниченные денежные суммы за освобождение атлетов и предлагали в заложники высокопоставленных лиц вместо израильтян, однако террористы отвергли оба предложения. Мэр олимпийского городка Вальтер Трёгер, президент западногерманского олимпийского комитета Вилли Дауме и баварский министр внутренних дел Бруно Мерк предлагали взять их в заложники взамен спортсменов, но террористы отказались.
   Шеф полиции Мюнхена Манфред Шрайбер и министр внутренних дел Баварии Бруно Мерк вели прямые переговоры с террористами, повторяя предложение о выплате неограниченной суммы денег. Ответ террористов был таков: "Деньги ничего для нас не значат, наши жизни ничего для нас не значат".
   Египетские советники при Лиге арабских государств Махди Гохари и Мохамед Хадиф, А. Д. Туни - египетский член международного олимпийского комитета (IOC) пытались помочь достижению соглашения с террористами, но безуспешно. Тем не менее, переговорщикам удалось убедить террористов, что их требования были рассмотрены, и Иса пять раз продлял свой "крайний срок".
   В деревне атлеты вели обычный образ жизни, казалось бы, не обращая внимания на происходящее поблизости. Игры продолжались, пока растущее давление на Олимпийский комитет не вынудило его приостановить игры на 12 часов после убийства первого атлета. Американский бегун-марафонец Фрэнк Шортер, наблюдая за событиями со своего балкона, заявил: "Представьте себе этих бедолаг, каково им приходится. Каждые пять минут психопат с автоматом говорит: "Давайте прикончим их сейчас", а другой отвечает: "Нет, давайте ещё немного подождём". Как долго бы вы это выдержали?"
   В Олимпийскую деревню был отправлен небольшой полицейский отряд, состоящий из германских пограничников. Они были одеты в олимпийские куртки и носили с собой пистолеты-пулемёты. Специального оперативного плана освобождения заложников разработано не было. Полицейские находились на позициях, ожидая приказов. В это время команды журналистов снимали на камеры действия полиции и передавали свои репортажи в прямой эфир, что давало террористам возможность наблюдать за приготовлениями полиции по телевидению. Так, например, террористы увидели, как полицейские прячутся на крыше. Иса пригрозил убить двоих заложников, и полицейским пришлось оставить свои приготовления.
   В ходе кризиса переговорщики требовали прямого общения с заложниками, чтобы убедиться в том, что израильтяне ещё живы. Тренер по фехтованию Андре Шпицер, бегло говорящий по-немецки, и тренер по стрельбе Кеат Шор - старший член израильской олимпийской делегации, вели короткие переговоры с германскими властями из окна второго этажа осаждённого здания, стоя под прицелом двоих террористов. Когда Шпицер попытался ответить на вопрос, его на виду у камер международных корреспондентов ударили прикладом АК-47 и оттолкнули от окна. Несколько минут спустя Ганс-Дитрих Геншер и Вальтер Трёгель, глава Олимпийской деревни, были допущены на территорию террористов для общения с заложниками. Трёгель заявил, что его очень тронуло достоинство, с которым израильтяне держали себя, и они выглядели смирившимися со своей судьбой. Трегёль также отметил, что некоторые заложники, особенно Гутфройнд, показывали признаки физических страданий, которые им причиняли террористы, и что Давид Бергер ранен пулей в плечо. Во время допроса, проведенного кризисной командой, Геншер и Трёгель показали, что видели "четверых или пятерых" террористов в апартаментах. Эти цифры были приняты в качестве окончательных.
   Во время беседы с заложниками Кеат Шор сказал Геншеру и Трёгелю, что израильтяне не будут возражать против перелёта в арабскую страну при наличии твёрдых гарантий безопасности со стороны немцев или страны, где они должны будут приземлиться. В 18.00 по мюнхенскому времени террористы озвучили новое требование о перелёте в Каир. Поняв, что физически и психологически крайне тяжело удерживать людей в здании ещё одни сутки, террористы потребовали самолет до Каира, а также автобус и вертолёты, чтобы добраться с заложниками до аэропорта.
   Власти ФРГ пошли на обман террористов, якобы согласившись с их требованием перелёта в Каир (хотя премьер-министр Египта Азиз Мухамед Седки уже заявлял западногерманским властям, "что Египет не желает быть замешанным в этом деле").
   В 20.10 к дому ? 31 по Коноллиштрассе прибыл автобус, чтобы увезти террористов и заложников к двум военным вертолётам "Ирокез", эти вертолёты должны были отвезти их на военно-воздушную базу НАТО в Фюрстенфельдбруке. Первоначально террористы требовали доставить их в международный аэропорт Мюнхена, но переговорщики убедили их, что аэропорт Фюрстенфельдбрука будет более удобен. У властей был тайный план операции по освобождению заложников в аэропорту.
   Для засады отобрали пятерых снайперов, потому что они соревновались в стрельбе по выходным. Пятерых снайперов расположили вокруг аэропорта: троих на крыше диспетчерской башни, один спрятался за служебным грузовиком и один укрылся за парапетом (на уровне земли) небольшой сигнальной вышки. Ни один из снайперов не прошёл специальной подготовки. Члены кризисной команды - Шрайбер, Геншер, Мерк и заместитель Шрайбера Георг Вульф наблюдали и руководили операцией с контрольной башни аэропорта. Также за операцией наблюдали журналисты, шеф Моссада Цви Замир и один из его старших заместителей Виктор Коэн. В последующие годы Замир неоднократно заявлял в интервью, что западные немцы никогда с ним не консультировались в ходе спасательной операции, и он думал, что его присутствие было неудобным для них.
   На взлётно-посадочной полосе ожидал самолёт Боинг-727, внутри него находились пять или шесть немецких полицейских, одетых как члены экипажа. Была достигнута договорённость, что Иса и Тони обследуют самолёт. План состоял в том, что как только двое террористов поднимутся на борт, засада нейтрализует их, снайперы перестреляют оставшихся у вертолётов террористов. Разработчики операции думали, что террористов у вертолётов будет не более двух или трёх (столько Геншер и Грёгель видели в доме ? 31 по Коноллиштрассе). Однако в ходе перевозки на автобусе кризисная команда насчитала восемь террористов.
   В последнюю минуту перед прибытием вертолётов в аэропорт Фюрстенфельдбрука немецкие полицейские, находящиеся в самолёте, решили покинуть его (возможно из опасений взрыва самолёта, полного горючего) и оставить своё задание, не посоветовавшись с центральным командованием. Против более многочисленной и лучше вооружённой группы террористов осталось только пять снайперов. Полковник Ульрих Вегенер, старший помощник Геншера и впоследствии основатель элитной западногерманской контртеррористической группы GSG 9, заявил по этому поводу: "Я уверен, что это поставит под удар всю операцию!".
   Вертолёты приземлились в 22.30, из них вышли четверо пилотов и шесть террористов. В то время, как четверо террористов держали на мушке пилотов (нарушив своё предыдущее обещание не брать немцев в заложники), Иса и Тони отправились на осмотр самолёта и обнаружили, что он пуст. Поняв, что немцы устроили им ловушку, Иса и его товарищ рванули обратно к вертолётам. Когда они пробегали мимо контрольной башни, снайпер ? 3 решил воспользоваться последним шансом уничтожить командира террористической группы и выстрелил в Ису, но ввиду плохого освещения промахнулся и вместо Исы попал в Тони, ранив его в бедро. Власти отдали снайперам приказ открыть огонь (это произошло около 23.00).
   В последующем хаосе двое террористов (Ахмед Чик Таа и Афиф Ахмед Хамид), удерживающие пилотов вертолётов, были убиты, оставшиеся в живых террористы (один или двое получили ранения) укрылись за и под вертолётами (оказавшись вне линии огня снайперов) и открыли ответный огонь, разбивая светильники аэропорта. Полицейский Антон Флигер Бауэр, находившийся на контрольной башне, был убит. Пилоты вертолётов спаслись бегством, заложники, находящиеся внутри вертолётов, не могли это сделать, поскольку были связаны. В ходе перестрелки заложники пытались скрытно освободиться от своих пут, после окончания операции на верёвках были обнаружены следы зубов.
   У полицейских ФРГ не было бронетранспортёров наготове, и они вызвали бронетехнику только во время боя. Дороги к аэропорту были загружены, и бронетранспортёры прибыли на место только к полуночи. С их появлением террористы поняли, что существующая патовая ситуация изменилась и предположительно запаниковали при мысли о провале операции. В шесть минут после полуночи 6-го сентября один из них (предположительно Иса) повернулся к заложникам в вертолёте, который находился с восточной стороны, и расстрелял их в упор из автомата "Калашников" - Шпрингер, Халфин и Фридман погибли сразу. Предположительно, Бергер, дважды раненый в ногу, пережил первоначальный расстрел. Посмертное вскрытие установило, что он умер, задохнувшись дымом. Террорист сорвал чеку и забросил гранату в кабину, последующий взрыв разнёс вертолёт, заложники, находящиеся внутри, сгорели.
   Затем Иса побежал по взлётно-посадочной полосе, стреляя по полиции, но был убит ответным огнём. Халид Явад пытался убежать, но был сражён снайпером ? 2. Происшедшее с остальными заложниками продолжает оставаться предметом дискуссий. Согласно результатам расследования немецкой полиции, один из снайперов и несколько заложников попали под выстрелы полиции.
   Реконструкция событий, проведённая журналом Time на основе долго скрываемого доклада баварского прокурора, показала, что третий террорист (Рив считает, что это был Аднан аль-Гаши) стоял у двери вертолёта с западного края и поливал заложников огнём из своего автомата. Гутфройнд, Шор, Славин, Шпицер и Шапиро получили по четыре попадания каждый. Только тело Зеева Фридмана из восточного вертолёта осталось сравнительно невредимым, его выбросило из вертолёта взрывом. Точную причину смерти заложников в восточном вертолёте установить сложно, поскольку взрыв и последующий пожар сжёг их тела почти до неузнаваемости.
   Трое оставшихся в живых террориста легли на землю (один из них притворился убитым) и были захвачены полицией.
   Джамаль аль-Гаши был ранен в правое запястье, Мохамед Сафади был ранен в мякоть бедра, Аднан аль-Гаши был невредим. Тони убежал с поля боя, но полиция пустила по следу собак и обнаружила его спустя 40 минут на стоянке для машин аэропорта. Его загнали в угол, забросали гранатами со слезоточивым газом и убили после короткой перестрелки. К 01.30 всё было закончено. Перестрелка длилась почти полтора часа с небольшим перерывом.
   Первоначальные новостные репортажи, распространённые по всему миру, сообщали, что все заложники остались в живых и все террористы были убиты. Позднее представитель Международного олимпийского комитета (IOC) намекнул, что "первоначальные сообщения были чрезмерно оптимистичны". Американский спортивный тележурналист Джим МакКей, освещавший события олимпиады для канала АВС по поручению Руна Арледжа - президента ABC Sports, следил за событиями. В 3.24 МакКей выступил с официальным сообщением:
   Мы только что получили последние известия...вы знаете, когда я был ребёнком, - мой отец говорил: "Наши великие мечты и наши худшие страхи редко сбываются". Сегодня ночью оправдались наши худшие опасения. Они сказали, что всего было одиннадцать заложников. Двое были убиты в своих комнатах вчерашним утром, девять были убиты в аэропорту сегодня ночью. Они все погибли.
  
   Канцлер ФРГ Вилли Брандт выполнил требование лидера Ливии Муамара Каддафи и выдал ему трупы пяти убитых в Фюрстенфельдбруке террористов: Афифа, Назала, Чика Таа, Хамида и Явада.
   Каддафи лично возглавил 30-тысячную процессию на их похоронах как "героев палестинского народа", и "вручил пять миллионов долларов Ясиру Арафату". Правительство Израиля потребовало передать ему для суда оставшихся в живых террористов, но Брандт ответил, что их будут судить в ФРГ. Спустя некоторое время их выпустили на свободу в рамках обменной сделки. Тела пяти палестинских террористов были доставлены в Ливию, где их похоронили как героев со всеми воинскими почестями. 8-го сентября в ответ на теракт израильская авиация нанесла авиаудар по десяти базам организации освобождения Палестины, что привело к гибели свыше двухсот человек.
   29-го ноября угонщики западногерманского самолёта авиакомпании Lufthansa озвучили требование по освобождению трёх выживших в ходе операции в Фюрстенфельдбруке террористов, ожидавших суда. Западная Германия незамедлительно освободила Сафади и аль-Гаши, которые прибыли в Ливию и удостоились бурного приёма толпы. Находясь в Ливии, они на пресс-конференции дали полный отчёт о своих действиях.
   Трагедия олимпиады побудила многие европейские правительства создать постоянные профессиональные контртеррористические части постоянной готовности или реорганизовать с этой целью уже существующие отряды. Влиятельные разработчики и производители оружия выпустили новые типы вооружений, более подходящие для борьбы с терроризмом.
   После мюнхенской олимпиады в Германии было создано спецподразделение по борьбе с терроризмом (GSG-9).
   В 1977 году оно провело удачное освобождение пассажиров самолёта "Люфтганзы" в аэропорту Могадишо в Сомали.
   Голда Меир и комитет обороны Израиля отдали секретный приказ Моссаду выследить и уничтожить ответственных за убийство атлетов в Мюнхене - операцию "Гнев Божий". Цви Замир описал цель миссии как "положить конец терактам, (совершаемым в Европе)". Было принято решение о физическом уничтожении (убийстве) 13 лиц, прямо или косвенно причастных к подготовке и осуществлению захвата заложников. Моссад отправил несколько специальных групп, чтобы те с помощью баз службы в Европе нашли и уничтожили террористов.
  
   Уже 16 сентября римский резидент "Черного сентября" Абдель Ваиль Зуайтер был убит двенадцатью выстрелами из пистолета на крыльце собственного дома.
  
   8 декабря 1972 года парижский резидент, доктор Махмуд Хамшари был убит бомбой, вмонтированной в телефонную трубку.
  
   24 января 1973 года на Кипре в одном из отелей Никосии бомбой, подложенной под матрас, был убит резидент "Черного сентября" Абад аль-Шира.
  
   31 января 1973 года в Афинах был ликвидирован Зайад Мухейси.
  
   6 апреля 1973 года в Париже был убит Базиль Аль-Кубайши, один из руководителей "Черного сентября", принимавший участие в подготовке мюнхенского теракта.
  
   9 апреля 1973 года агенты "Моссад" в Бейруте провели операцию "Весна молодости". Командовал операцией Эхуд Барак. В результате были ликвидированы три руководителя "Черного сентября".
  
   12 апреля 1973 года на Кипре в результате взрыва убит террорист Мусса Абу Заид, а в Париже был взорван глава группировки "Черный сентябрь" Мохаммед Бода.
  
   В январе 1979 года в Бейруте убит один из руководителей "Черного сентября" Али Хасан Саламех, известный как Абу Хасан и проходивший в сводках "Моссада" как "Красный принц". В 1973 году его пытались убить в Норвегии южноафриканская еврейка Сильвия Рафаэль и бывшая гражданка СССР Марианна Гладникова. Но женщины ошиблись и расстреляли официанта Ахмеда Бучики, приняв его за Абу Хасана. Шесть членов израильской ударной группы предстали перед судом по обвинению в убийстве. В конечном счете, Израиль выплатил компенсацию семье жертвы. Точку в этой истории поставила британская еврейка Эрика Мэри Чамберс, известная как агент "Пенелопа".
  
   Во время выполнения миссии по уничтожению боевиков погибли трое агентов "Моссада". Однако формально Израиль не признал свою причастность к ликвидациям "мюнхенских" террористов.
  
   Бывший премьер-министр Израиля Эхуд Барак рассказал в интервью газете La Repubblica подробности операции по ликвидации в Бейруте троих руководителей палестинской террористической группировки "Черный сентябрь", члены которой захватили в заложники спортсменов и тренеров израильской сборной на Олимпиаде в Мюнхене в 1972 году.
  
   В черном женском парике, с напудренными щеками, с двумя гранатами, спрятанными в бюстгальтер и пистолетом с глушителем в сумочке, Барак прибыл во главе элитного подразделения Sayeret Metkal (легендарные коммандос израильской армии) в самое сердце вражеской территории - в столицу Ливана. Три палестинских руководителя, которых в Израиле считали заказчиками теракта на Олимпиаде-1972, были ликвидированы.
  
   "К сожалению, вместе с ними нам пришлось убить семерых ливанских жандармов и двух женщин, которые оказались у нас на пути", - вспоминает Барак.
   "Я часто думаю об этом. Такое не забывается. И хочу поведать вам одну вещь: когда я был назначен начальником генерального штаба, одна из наших женщин-военнослужащих в звании лейтенанта встретила меня в моем новом кабинете, чтобы рассказать о том, как там все функционирует. Я спросил, как ее зовут, и она ответила: "Романа". Тогда я спросил, не родственница ли она случайно израильского атлета, зверски убитого террористами во время Олимпиады. "Я его дочь", - ответила она. Они были итальянскими евреями, как подсказывало имя. Я хотел обнять ее и сказать, что я сделал с убийцами ее отца. Но тогда моя роль в этой операции была государственной тайной, и я промолчал".
  
   Операция в Ливане называлась "Весна молодости" и была полностью успешной. Но фильм Стивена Спилберга "Мюнхен" об ответной операции израильских спецподразделений, основывается на другой операции - "Гнев Божий", в ходе которой по ошибке были убиты палестинцы, не имевшие никакого отношения к теракту. Вероятно, послание американского режиссера заключается в том, что библейская мораль "око за око, зуб за зуб" не приносит пользы и что, применяя методы наших врагов, мы становимся похожи на них, отмечает итальянская газета.
  
   "Нет, это не так, потому что мы не стали похожи на них, и потому что то, что сделали я и мои товарищи, было абсолютно противоположным тому, что сделали палестинские террористы в Мюнхене", - считает Барак.
  
   "Вы знаете, что я отвечал Арафату, когда тот просил освободить некоторых палестинских заключенных? Я говорил, что мы не можем освобождать тех, "у кого руки в крови". Тогда Арафат отвечал, что у меня тоже руки в крови, в крови палестинцев, что это одно и то же. Но это не одно и то же, я пытался объяснить ему и объясняю сейчас тем, кто проводит аналогичную параллель, - продолжает Барак. - Мы действовали по приказу законно избранного правительства, мы сделали все возможное, чтобы в ходе нашей операции не нанести вреда гражданским лицам, чтобы не пострадали невинные люди: не всегда нам это удавалось, но мы всегда стремились к этому. А палестинские террористы действовали с иными намерениями: нанести как можно больше вреда всем, кто окажется в их власти. Так они действовали в Мюнхене в 1972 году, так они действуют и теперь. И в моральном плане нельзя сравнивать эти две разные цели".
  
   "Я думаю, что любая демократическая страна, если она может ответить ударом по террористам, которые нанесли ей рану, не имея возможности их арестовать и судить, сделает то же, что сделали мы", - отметил бывший премьер.
  
   На вопрос о том, почему операция в Бейруте прошла успешно, а европейская миссия не совсем удалась, Барак ответил следующее: "Потому что "Моссаду" было сложно оказаться в Бейруте, и проведение этой операции было поручено нам, военным. В действительности эти операции можно сравнить с переходом по канату, протянутому над пропастью: поверьте мне, успех или провал зависят порой от пустяка".
  
   А вот мнение с другой стороны.
   Организатор и идеолог теракта в Мюнхене Абу Дауд заявил: ни один из убитых агентами "Моссада" палестинцев не принимал участия в той операции.
   Абу Дауд, который задумал и организовал операцию по захвату израильских спортсменов на Олимпиаде-1972 в Мюнхене, 33 года кочевал между столицами арабских стран, пытаясь убежать от прошлого, которое его преследует. Но вспоминая те годы он говорит: "Я бы вновь поступил так же".
  
   "Тогда шли не репрессии против "Фатх" - шла тайная война. План родился в одном из римских баров: мы прочитали в газетах, что Палестина была вычеркнута из списка участников Олимпиады. Для всего мира она не существовала", - рассказал Абу Дауд в интервью корреспонденту газеты La Repubblica.
  
   "Абу Дауд, мир до сих пор испытывает ужас от этого массового убийства. Зачем надо было так поступать?"
  
   "Идея родилась утром 13 июля в Риме. Мы сидели в баре "Пантеон". Я ждал Абу Аяда (министр внутренних дел "Фатх"), сидя рядом с Фахри аль-Омари, его советником, мы листали арабские газеты. Фахри прочитал заметку: Олимпийский комитет отверг просьбу Палестины об участии в Играх. Мы отправили в Женеву гору запросов, но не получили ни одного ответа. И вот он, ответ, всего несколько строк. Причина отказа: Палестины не существует. Отлично, сказал я, это хороший повод".
  
   "Хороший повод для чего?"
  
   "Показать себя миру. Запад в те годы игнорировал существование Палестины, а мы представили ее 500 миллионам зрителей".
  
   "И для этого вы избрали кровавую операцию?"
  
   "Нет, все должно было проходить по-иному. "Фатх" выступал против захватов самолетов, потому что страдали пассажиры. Наши цели должны были быть военными".
  
   "Тогда при чем здесь спортсмены?"
  
   "В Мюнхене мы все были бойцами, бойцами двух противоборствующих фронтов. Наши были федаинами (смертниками), они шли на смерть. Израильтяне были в первую очередь военными, а уже потом спортсменами. Йозеф Романо, чемпион-тяжелоатлет, принимал участие в Шестидневной войне на Голанских высотах и на Западном берегу реки Иордан. Моше Вейнберг, тренер, также служил в спецподразделении. Но все должно было завершиться не так. Мы делали ставку на переговоры, чтобы освободить палестинских заключенных. Мы не думали, что Голда Меир займет непримиримую позицию".
  
   "Но так началась новая кровавая полоса, месть Израиля. Абу Дауд, как вы жили все эти 30 лет?"
  
   "Меня трудно было отыскать среди моих людей в военных лагерях. Израильтяне для репрессий выбрали самые легкие цели - лагеря беженцев в Ливане. Ко мне посылали киллера, но через много лет, в Праге. Послушайте, в течение многих лет израильтяне не знали, кто действительно стоял за похищениями в Мюнхене. Спилберг рассказывает легенду. Правда совсем иная".
  
   "О чем вы говорите?"
  
   "В нашем лагере велась тайная война. "Моссад" пытался проникать в наши организации, устранять интеллигенцию, умеренных, которые выступали за палестинское дело. А мы устраняли агентов противника. Неправда, что команда Голды Меир перепутала цели. Это была война, закамуфлированная под месть за Мюнхен, но ни один из убитых палестинцев не принимал участия в той операции".
  
   "Можете привести какие-то примеры?"
  
   "Абдель Ваиль Зуайтер, представитель ООП в Риме. Философ, ученый, он говорил на пяти языках, был другом Моравия, никогда не держал в руках оружия. Как и Гасан Ханафани, журналист и писатель, убитый в Бейруте накануне мюнхенских событий, как и Абу Юсеф, Камаль Адван и Камаль Насер, убитые на улице Вердан спецназовцами Эхуда Барака. Но с убийством Зуайтера в Риме конфликт был перенесен в Европу".
  
   "Теракты в Италии, мы их хорошо помним: пожар на нефтяном терминале в Триесте, бомба на борту самолета El Al, вылетевшего из Рима. Какие еще эпизоды были в Европе?"
  
   "В Мадриде в январе 1973 года - убийство Баруха Коэна, мы ликвидировали целую сеть "Моссад" в Испании и крупных столицах Европы. В Италии в 1974 году мы достигли соглашения с правительством: если Италия помешает израильтянам нас убивать, мы прекращаем все наши действия. В том году "Фатх" распустил свой "Черный сентябрь" - наша цель была достигнута. Палестинская проблема оказалась на повестке дня западных правительств".
  
   После того, как арабы учинили бойню в Олимпийской деревне, Курт велел мне залечь на дно и не высовывать носа.
   - Ты не знаешь никакого Вилли, а он не знает тебя. Но, похоже, Дитер, кто-то тебя засветил. Лучше бы тебе уехать куда-то очень далеко.
   Разговор наш состоялся в конце октября 1972 года, когда Вилли Поля и его приятеля задержали в Мюнхене и нашли у них автоматы, ручные гранаты и другое оружие, происхождение которого свидетельствовало об их причастности к палестинским террористам. Кроме того, у них было найдено письмо с угрозами расправы от "Черного сентября", адресованное судье, который вел процесс по делу трех выживших террористов, взявших в заложники израильских спортсменов.
   По заданию главы разведки Организации освобождения Палестины Вилли Поль должен был подготовить захваты заложников в Кельнском соборе и ратушах крупных немецких городов.
   Однако, несмотря на все доказательства, Вилли Поля осудили только за незаконное хранение оружия и приговорили к двум годам и двум месяцам тюрьмы.
   А вот мне пришлось покинуть славный город Мюнхен, после чего я оказался в королевской столице Лаоса - Луанпрабанге. А это совсем близко от тех мест, где погиб мой любимый фатти Гельмут Гаген, которого товарищи по легиону знали как Гельмута Хофмана.
   Но это уже другая история...
  
  Сайгон. Январь 1975 года.
   - Мне кажется, Гюнтер, возможно, мы встречались в одной из прежних жизней. По крайней мере, я не могу избавиться от этого ощущения "дежа вю" уже третий день, с тех пор как мы познакомились.
   - Неужели, Жан-Пьер? И где же это случилось? Под Верденом, или при Ватерлоо?
   - Нет. Где-то на севере Вьетнама...
   - Жан-Пьер, что ты знаешь об этом?
   - Многое, очень многое.
   - Вряд ли, Жан-Пьер, если только ты не блефуешь. Ты ведь родился в 50 -м, а я в 40-м. Да, мой отец, которым я горжусь также как ты своим, служил в первом иностранном парашютном батальоне и погиб еще тогда, когда твой папаша только собирался на ту бездарную войну. Так что в прошлых жизнях ни мы, ни наши героические фатеры встречаться не могли. Ты что-то темнишь, мой мальчик.
   Однако этот полурусский-полуфранцузик - парень настырный. Он появился в "Каравелле" три дня назад и все это время попадается мне на глаза. Кажется, что он умышленно искал встречи со мной, а вот почему и зачем?
   Неужели Моссад решила достать меня в Сайгоне, который заполнен цээрушниками и прочими проходимцами, каждый из которых носит свою личину. Если этот малый каким-то боком связан с Моссад, то самое время заманить его в Шолон, а там, в лабиринте улочек чайна-тауна, люди из триады "Розовый лотос" избавят меня от этого назойливого собеседника.
   Кажется, самое время рассказать о том, как я очутился в агонизирующем Сайгоне, после того как янки утерлись, проиграв свою первую заморскую войну. После того как Вилли Поля и его приятеля задержали в Мюнхене, а потом ограничились смехотворным приговором в два года и два месяца тюрьмы, Моссад совсем озверел. Сначала они достали Курта Мензеля. В канун рождества его обнаружили в одном из гей-клубов Мюнхена с переломанной шеей. Убивали спецы. Но самое обидное в этой истории, что педрилой Курт никогда не был. Просто у Моссад такая вот извращенная фантазия: вы подсунули палестинцам Вилли, а мы вам за это... Парни приуныли, а я понял, что нужно срочно исчезнуть. Но сделать это в нашей загнивающей Европе, где Моссад действовал как акула в детском лягушатнике непросто.
   Неожиданно судьба подарила мне шанс. Одна из моих подружек сказал, что со мной хочет встретиться человек от Джино.
   Надеюсь, вы помните ту историю, когда в оккупированном Берлине я оказался в американском секторе, где веселый молодой янки и огромный губастый негр пытались угостить меня шоколадкой. Тогда еще не оправившись от шока, вызванного смертью тетушки Гретхен, я от страха описался, что очень этого негра и его молодого друга, которого звали Джино, развеселило. Как вы помните, они пристроили меня в лютеранский приют и сказали, что будут меня навещать. Негра звали Джим и вместе с итальянцем Джино, предки которого давно обосновались в Нью-Йорке, они были не разлей вода. Со временем я к ним очень привязался. Но в начале 50-х Джино отправился в свой город - яблоко, а Джим вернулся в Луизианну, где в Новом Орлеане у него была жена, дочка и джаз.
   И вот Джино неожиданно всплыл после почти двадцатилетней разлуки. Точнее даже не Джино, а его посланец Микеле. Когда мы с ним встретились, я сразу же понял, что приехал он в Мюнхен не просто так. До меня доходили слухи, что Джино связан с мафией. Приезд Микеле рассеял последние сомнения.
   - Нам стало известно, что у тебя какие-то проблемы с еврейской разведкой. - Микеле не стал ходить вокруг да около, решив сразу взять быка за рога. - Ты слышал о компании "Эйр Америка"?
   - А разве она еще существует? И потом, у нас писали, что ее крышует ЦРУ, а эти ребята дружат с Моссад.
   - Так-то оно так, но и мы имеем свою долю в этом бизнесе, - сказал Микеле.
   Он был очень хорошо информирован обо всем. Знал, что дядюшка Ганс Кюммель помог мне попасть в частное летное училище, оплатив обучение из своей пенсии легионера. Там я освоил все виды вождения легких самолетов и вертолетов. За любовь к вертолетам товарищи прозвали меня "стрекозой". Но в то время я еще не знал, что это станет моей кармой. В Германии устроиться пилотом было сложно, вот я связался с Куртом Мензелем и его парнями. Дядюшка Ганс не одобрял этих связей. Когда он умер, я ощутил нечто вроде угрызений совести, но потом увлекся стрельбой. Увлечение это пропало после покушения на Руди Дучке. Но теперь, когда Курту свернули шею, я не расставался с отцовским "вальтером".
   Микеле ободрил меня, сказав, что пора нам отправляться в Таиланд. Через пару дней он принес мне шведский паспорт на имя Оле Блумквиста.
   - Это временно, - сказал Микеле. - Надо запутать Моссад. Они, конечно, отследят наш маршрут до Бангкока, ну а дальше... Дальше мы растворимся в зеленых джунглях Индокитая. А потом ты снова станешь "Стрекозой".
   Из досье:
   "Тайная операция ЦРУ в Лаосе во время вьетнамской войны остаётся крупнейшей в истории. "Золотой треугольник" - Лаос, северный Таиланд и Бирма - поставлял 70 процентов мирового опиума. Авиакомпания "Эйр Америка" вывозила опиум из Лаоса для финансирования незаконной войны. В Марселе (Франция) и на Сицилии (Италия) корсиканская и итальянская мафия в лабораториях превращали его в героин для синдиката, основанного Лаки ("счастливчиком") Лучано. В северном Лаосе под патронажем ЦРУ была создана лаборатория по производству героина. Готовый продукт по-прежнему перевозят американские пилоты. Вырученные деньги идут на "дело борьбы с международным коммунизмом".
   В ходе военного присутствия США в Лаосе и в других частях Индокитая "Эйр Америка" распространяла опиум и героин по всему региону. Многие рядовые военнослужащие во Вьетнаме стали наркоманами. После десятилетия американской военной интервенции Юго-Восточная Азия стала источником 70 процентов всего мирового незаконного опия и основным поставщиком сырья для героинового бума на американском рынке.
   "Эйр Америка" была основной силой ЦРУ в Лаосе. Всего за время ее деятельности через компанию прошли 20-25 двухмоторных самолета, две дюжины самолетов STOL и 30 вертолетов. В ее списочном составе числилось 300 пилотов, механиков и вспомогательного персонала. Летали они как над Таиландом, так и над Лаосом.
  
   Кроме перевозки солдат, вертолеты и самолеты компании привлекались для эвакуации сбитых летчиков USAF, сбитых как над Лаосом так и над Северным Вьетнамом. Можно сказать, что без "Эйр Америки" деятельность американцев в Лаосе была бы крайне затруднена. Однако, несмотря на все заслуги, 21 апреля 1972 года был подписан приказ о расформировании компании, а 27 января 1973 года были подписаны Парижские мирные соглашения, которые положили конец войне в Лаосе. Но до фактического окончания боевых действий и ликвидации компании прошло еще три года. Это время пилоты продолжали регулярные вылеты, несли потери в людях и техники. Всего с апреля 1972 по июль 1974 погибло 23 пилота. А всего за время войны в Лаосе погибло 100 человек персонала "Эйр Америки". Последний самолет компании оставил Лаос 3 июля 1974 года. Все самолеты и вертолеты собрали на авиабазе в Удорне в Таиланде, а персонал уволили".
   После того как "Эйр Америка" прекратила свое существование несколько пилотов подвизались совершать авиаперевозки для южновьетнамской армии. А меня снова отыскали люди Джино, чтобы свести с могущественной тайной организацией, которая продолжала контролировать героиновые потоки по всей Юго-Восточной Азией. В то время я уже был наслышан о "триадах", но не подозревал, сколь они могущественны.
   Некоторое время я провел в гостях у триады "Розовый лотос", точнее ее отделения в королевской столице Лаоса - Луанпрабанге. А потом мне сказали, что нужно будет совершить очень важную перевозку из Сайгона в район "Золотого треугольника", хотя обычно героин перебрасывали как раз в обратном направлении.
   В Сайгоне я остановился в отеле "Каравелла", где ошивались репортеры чуть ли не со всего мира. У меня тоже была аккредитация от какой-то газеты из штата Оклахома, которой меня снабдили люди Джино. Полиция Тхиеу сначала окружившая меня "конвоем заботы", отвязалась, стоило мне посетить один их неприметных особняков в китайском чайна-тауне Шолон.
   Но вот тут и появился этот русский француз из Пномпеня, который слишком уж пристально стал интересоваться судьбой моего незабвенного фатера. Хотя там все было предельно ясно. Отец мой погиб осенью 1950 года, когда 1-й иностранный парашютный батальон, который комплектовался почти исключительно из немцев и среди французских войск в Индокитае имел репутацию самого свирепого боевого формирования, бросили на спасение экспедиции полковника Лепажа, возглавившего колонну, выступившую из Ланг-Шона.
   Из досье:
   "Полковник Лепаж совершенно не подходил для решения возложенных на него задач. Он был артиллеристом, больным человеком, совершенно не разбиравшимся в особенностях ведения войны в джунглях, более того, он не понимал сути задания, не чувствовал уверенности в своих подчиненных и сомневался в собственной способности руководить ими.
   1-й иностранный парашютный батальон, Bataillon Etranger de Parachutistes (ВЕР) - ударная часть, которая могла бы стать большим подспорьем для полковника Лепажа и его отряда. Однако элитные "пара" всегда с презрением относились к другим французским солдатам, не отличавшимся столь же высоким уровнем профессионализма. Немцы, по большей части бывшие эсэсовцы, с недоверием смотрели на североафриканцев из Ланг-Шона. Офицеры из 1-го ВЕР быстро учуяли нерешительность Лепажа и поняли, что он не уверенный в себе человек. Сделанное открытие их насторожило. Таким образом, посланные Лепажу подкрепления вместо того, чтобы усилить его отряд, только еще больше ослабили его. Нет ничего более разрушительного для морального состояния подразделения, чем недоверие к командиру и презрение к части, бок о бок с которой предстоит окунуться в сражение.
   Во второй половине дня 30 сентября Лепаж приказал трем батальонам марокканцев и 1-му ВЕР приготовиться к выполнению задания. Сделав это, полковник исповедался и причастился, после чего сказал своему старому другу: "Назад мы не вернемся. Колонна сил "Байяр" численностью от 2 500 до 3 500 человек в ночь на 30 сентября выступила к Донг-Ке. Не встречая сопротивления, Лепаж со своими людьми в пять часов пополудни 1 октября достиг высот к востоку от Донг-Ке, и тогда из руин форта вьетнамцы открыли по ним минометный и пулеметный огонь. Лепаж отложил атаку на следующий день, решив применить двойной охват, отправив одно крыло (Иностранный легион) с востока, а другое, состоявшее из марокканцев, с запада. Известняковые пики, густые джунгли и мощные контратаки Вьетминя не позволили ни одной из групп добиться успеха.
   Уже после полудня 2 октября Лепажу, наконец, сообщили, что его задача -- встретить эвакуированный гарнизон Као-Банга и помочь ему добраться до Ланг-Шона по трассе N 4. Поскольку взять Донг-Ке не удалось, согласно сброшенному с самолета приказу, Лепажу предписывалось обойти Донг-Ке, пробраться через непроходимые джунгли к западу от разрушенного форта, затем, описав полукруг, вернуться на трассу N 4 и 3 октября встретиться с гарнизоном Као-Банга в Нам-Нанге.
   Лепажа и его людей, не имевших ни проводников, ни детальных карт, просто посылали на смерть. Все, даже воду приходилось нести с собой. Мало того, со всех сторон их окружали тысячи бойцов Вьетминя, отлично знавших местность и благодаря наличию у них носильщиков не отягощенных ничем, кроме личного оружия. Услышав о приказе, который получил Лепаж, Алессандри немедленно связался с Карпантье и сказал: "Отмените все. Если вы этого не сделаете, вы совершите преступление".
   Но даже этот отчаянный, нарушавший субординацию призыв Алессандри остался неуслышанным. С того момента, как в ночь со 2 на 3 октября Лепаж, сойдя с трассы N 4, углубился в джунгли, "прожекторы" на сцене театра военных высветили Као-Банг. Часом "Ч" и днем "Д" для гарнизона стала полночь 2 -- 3 октября. В соответствии с планом Карпантье, личный состав должен был уйти без шума, бросив все тяжелое вооружение, и не мешкая спешить на встречу с Лепажем. Считая, что наивные расчеты ни в коем случае не оправдаются, комендант Као-Банга полковник Шартон, прославленный в боях легионер, решил изыскать "дополнительные гарантии провала". Не выполнив приказа, он приказал одним мощным взрывом поднять на воздух все боеприпасы (150 тонн) вместе с прочим имуществом. Шартон не сомневался, что командирам Вьетмиия все равно известно о предстоящей эвакуации от своих агентов. Он, конечно, был прав, но взрыв помог Вьетминю определиться с точным временем начала операции.
   Колонна гарнизона Као-Банга, имевшая в своем составе 1 600 солдат, тысячу вооруженных туземцев (сторонников французов) и 500 гражданских лиц (включая местных проституток), выступила не в ночь со 2-го на 3 октября, как планировалось, а в полдень 3 октября. Ее движение вовсе не походило на стремительный марш налегке. Это была эвакуация, и колонне, отягощенной грузовиками и двумя пушками, а также плетущимися ранеными, женщинами и детьми, приходилось постоянно останавливаться.
   Первый день (3 октября) прошел для колонны из Као-Банга сравнительно гладко. Неприятности начались только на следующий День. Когда колонна добралась до Нам-Нанга, места встречи с отрядом Лепажа, то никого там не застала. Затем поступили радиосообщения из Ланг-Шона. В первом говорилось о том, что Лепаж окружен в джунглях к югу от Донг-Ке и принимает неравный бой. Во втором содержался приказ Шартону со всей поспешностью выступать на выручку колонны Лепажа. В этом присутствовала какая-то дьявольская ирония. По замыслу начальства, Лепажу отводилась задача поддержки Шартона, а вот теперь роли внезапно поменялись. Шартон был хорошим солдатом и потому немедленно приступил к выполнению приказа. Он знал, что пробраться к Лепажу по трассе N 4 ему не удастся, а придется идти по теряющимся в джунглях тропам. Пушки и грузовики были взорваны, а ноша солдат облегчена. Сложностей возникала масса, но самой главной проблемой стало то, что никто не знал, где точно искать тропу Куанг-Льет, единственную дорожку, которая могла привести Шартона к Лепажу.
   Наконец, после долгих поисков, аборигены из отряда Шартона нашли тропу, ведущую в нужном направлении. Длинная колонна тонкой змейкой заструилась по ней через густые джунгли. Скоро, однако, тропа кончилась, и людям пришлось проделывать себе путь прямо сквозь заросли. Движение стало не просто медленным, а едва заметным. В довершение всего французы скоро заблудились. 4 и 5 октября Шартон упорно прорубался в южном направлении. К вечеру 6 октября его колонна оказалась вблизи от места, где находились остатки частей Лепажа.
   Теперь вернемся к Лепажу, который 2 октября получил приказ обойти Донг-Ке и идти навстречу Шартону через джунгли. С того момента, как колонна свернула в заросли, она подвергалась беспрерывным атакам Вьетминя. Вскоре французские подразделения перестали существовать как единое целое, а люди в них превратились в зверей, окруженных охотниками. Наконец бойцы Вьетминя загнали наиболее крупную группу во главе с больным и едва способным передвигаться Лепажем в глубокую лощину, называемую ущельем Кок-Кса. Поливая противника огнем с соседних высот, вьетнамцы безжалостно уничтожали французов. В отчаянии Лепаж приказал легионерам в 03.00 7 октября атаковать и прорываться на соединение с находившимися уже рядом силами Шартона. Неся серьезные потери, с беспримерным мужеством легионеры прорвались через кольцо вьетнамцев и вскоре после рассвета проложили путь команде Шартона.
   У Шартона тем утром обнаружились свои проблемы -- коммунисты впервые за все время ударили на него большими силами. Началось все с артподготовки, а затем тысячи и тысячи бойцов Вьетминя волнами устремились в атаку. Положение французов быстро ухудшалось. Скоро в панике побежали марокканцы, а сподвижники-туземцы, не выстояв, потеряли ключевую высоту. Позиция французов начала "проседать". Шартон со своими легионерами контратаковал, отчасти успешно, и его отряд продолжал драться, несмотря на серьезные потери.
   Гибель группе Шартона принесло, как ни странно, прибытие уцелевших остатков колонны Лепажа. Охваченные паникой северо-африканцы из этого отряда были настолько испуганы и деморализованы, что практически лишились человеческого облика. Страх и паника быстро распространились от них на войска Шартона. Только легионеры продолжали действовать как эффективная боевая воинская часть, однако их было очень мало. Тысячи вьетнамцев были повсюду, и скоро все закончилось. Спастись удалось лишь немногим, остальные либо погибли, либо попали в плен".
   - Вот так на севере Вьетнама погиб один из лучших "пара" в Легионе Гельмут Гаген, которого товарищи знали по имени Гюнтер Хофман. Надеюсь, я удовлетворил твое любопытство, Жан-Пьер. А теперь расскажи мне, что ты потерял в Сайгоне?
   Мой назойливый французик болезненно морщится. У него почти прусская, а скорее русская фамилия Колософф. И сколько бы он не пудрил мне мозги, я то уж наверняка знаю, что он из SDECE. Впрочем, какое мне дело до французской внешней разведки, хотя они, как мне известно, сотрудничают с "Моссад". А именно спасаясь от этих цепких еврейских псов, я и оказался в гребанном Вьетнаме, где возможно родственники этого полуфранцуза и загубили элиту Иностранного легиона - 1-й батальон "пара", в котором прославился своими подвигами мой героический фатер.
  
  Сайгон. Март 1975 года.
  
   Март в Сайгоне - это жизнь на раскаленной сковородке.
   Еще нет и 9 утра, а знойное марево растворяет городской пейзаж, который я наблюдаю с крыши отеля "Рекс", поглощая омлет, от которого уже тошнит. Клин клином вышибают. Несколько добрых глотков неутомимого "Джонни" примиряют меня с этим дежурным дерьмом "европейского завтрака". Кажется, засиделся я в этом агонизирующем городе, который наследники Хо, обложили со всех сторон.
   После военной катастрофы под Буонметхуотом всем, кроме президентского окружения в Сайгоне, стало ясно: ханойские хитрованы обвели вокруг пальца и Никсона, и его яйцеголового Кисси. Американцы проиграли свою первую заморскую войну.
   Армия Тхиеу, без опоры на янки, разваливается на глазах. Дезертируют десятками тысяч.
   Один из таких дезертиров прочно посадил меня на якорь сайгонской триады "Розовый лотос", с которой еще год назад меня связали люди Джино.
   Война войной, а триады в Сайгоне продолжали ловить рыбку в мутной воде. И неважно, что главные потребители наркоты - "джи ай" унесли свои задницы из Индокитая. В этом вьетнамском Вавилоне и без них осталось триста тысяч нариков, готовых продать родную маму за порцию "снежка". Китайцы считают, что их бизнес куда честнее, чем гешефт президента Тхиеу, который на словах борется с наркодилерами, а на деле его доверенные шестерки из секретной службы подгоняют патрону по сотне тысяч гринов в день, потчуя амфетаминами сайгонских педиков.
   Тхиеу понял, что война проиграна и собирается делать ноги. Но хорохорится и требует от остатков армии сопротивляться до последнего.
   Китайцы сажают на иглу юных путан, которых им поставляет деревня от Хюэ до дельты Меконга. Получив порцию герыча эти юные скромницы, теряют остатки стыда и позволяют практиковать на себе все позиции камасутры.
   А политическая полиция Тхиеу во все тяжкие ударилась в наркоторговлю, понимая, что у Вьетконга на каждого из них составлено свое антидосье, и если они вовремя не смоются, то яиц лишатся однозначно.
   К чему это мое философское отступление? После того как француз исчез также неожиданно как появился, я пару раз наведывался в Шолон, где в пельменной тетушки Бай Тяо, которая была местом встречи с посланцами "Розового лотоса", происходили странные разговоры.
   Но стоило мне завести разговор об отъезде в Бангкок, как китаезы становились мрачнее сайгонской ночи, куда только девались их улыбки до ушей...
   - Сначала бизнес, месье Дитер. Бизнес!
   Я был сыт по глотку этими их завываниями про бизнес.
   - Когда, где, куда?
   - Груз должен прийти днями...
   Потом они замолчали.
   Потом сказали, что возможно через неделю смогу вылететь в Бангкок.
   В Сайгоне слухи распространяются быстро. Особенно на таком специфическом рынке как наркотрафик. Кто-то сказал, что на "тропе дяди Хо" отмороженные вьетконговцы, забившие болт на своих братьев с Севера, перестреляли один из конвоев вьетминя, который направлялся в Сайгон с совершенно секретной миссией.
   Ханойские коммунисты решили подсобить сайгонскому подполью ста килограммами первосортного "снежка", который несколькими месяцами раньше бойцы Патет Лао перехватили, вырезав караван Кхун Са, главного накодиллера в "Золотом треугольнике". А поскольку комиссаром у этого отряда Патет Лао был человек их Ханоя, старшие братья сразу наложили лапу на этот груз. Но вот вопрос: куда его девать? Не пропадать же такому добру в огне, когда война требует денег. Если наркотой торгует сам Тхиеу, отчего не помочь братьям из Вьетконга тем же способом. Правда, сами сайгонские коммунисты никогда с этим дерьмом связываться не станут. Но у Ханоя есть давние связи с китайскими триадами.
   Люди из "Розового лотоса" встретились с посланцем секретной службы Ле Зуана, после чего было решено перебросить "снежок" в Луанпрабанг, а уж оттуда он растечется по всей Юго-Восточной Азии.
   Потому что продать такое количество наркоты в Сайгоне все равно, что пустить слона в посудную лавку. Грохот будет такой, что мало кому покажется.
   Вот почему я высиживал, точнее, просиживал яйца в Сайгоне, где перетрахал сотню местных бабочек.
   Пропажа груза поставила на уши не только китайскую мафию. Ханой дал задание своей агентуре по всему Вьетнаму, а заодно и Камбодже пронюхать куда подевался "снежок" и те лихие ухари, что так подло порешили своих братьев по оружию.
   Но "снежок" как сквозь землю провалился.
   Вот тогда я и получил разрешение отвалить в город ангелов, где местная триада найдет мне занятие.
   Но тут, на мою беду появился этот дезертир-рейнджер из элитного подразделения 23-й дивизии южновьетнамской армии.
  
   Из досье:
   "Командир II корпуса, в который входила 23-я дивизия, генерал-майор Фам Ван Фу, несмотря на донесения корпусной разведки и второго отдела ОГШ о том, что северовьетнамский генерал Зунг собирается штурмовать Буонметхуот, до самого последнего момента пребывал в святой уверенности, что цель врага - Плейку или Контум. Только примерно 1 марта Фу все же перебросил в Буонметхуот 53-й полк 23-й дивизии.
   Этот просчет Фу сыграл на руку противнику, впрочем, сомнительно, что, даже действуй он иначе, командир II корпуса смог бы изменить ситуацию. У Фу не хватало войск, чтобы выполнять приказ Тхиеу - удерживать все и везде - и еще отбивать атаку концентрированных сил трех северовьетнамских дивизий. А раз у Фу фактически отсутствовали шансы на победу, Зунг просто не мог проиграть. Он владел инициативой и располагал превосходящими силами.
   Сражение за Буонметхуот началось 1 марта с серии маневров и нападений на различные объекты к западу от Плейку. 5 марта 320-я дивизия ВНА в трех точках блокировала шоссе N 21 между Буонметхуотом и побережьем. Таким образом, две дороги от моря в горы в течение суток оказались под контролем противника. 8 марта 9-й полк из состава 320-й дивизии АСВ перерезал шоссе N 14 к северу от Буон-Блеч, изолировав Буонметхуот. В 02.00 10 марта солдаты ВНА ринулись в атаку на Буонметхуот и на аэродром, расположенный к северу, в Фуонгдык. Северовьетнамская артиллерия вела плотный и точный огонь. Так, уже к 10.00 атаковавшая с севера 320-я дивизия углубилась в город на значительное расстояние. К ночи 10 марта АСВ овладела центром Буонметхуота, но на западе, юге и востоке все еще шли ожесточенные бои. Сражения вокруг города продолжались и на следующий день, не утихали они в пригородах, особенно в районе аэропорта, но 12 марта генерал Фу заявил, что Буонметхуот пал.
   Где-то 11 или 12 марта 23-я группа южновьетнамских рейнджеров перед началом штурма дислоцировалась в Буонхо, примерно в двадцати километрах к северу от Буонметхуота. По мере развития событий группа выдвинулась к городу, не встречая заметного противодействия со стороны неприятеля, отступавшего к предместьям города, где уже закрепились силы северовьетнамской 320-й дивизии. Когда рейнджеры соединились со своими, командир 23-й дивизии бригадный генерал Ле Ван Туонг, велел им прекратить атаку и приказал отправиться на вертолетную площадку за пределами города, чтобы обеспечить эвакуацию его жены и детей. После этого рейнджеры вернулись к Буонметхуоту, который к тому времени оказался полностью заблокирован значительными силами противника. 12 марта президент Тхиеу приказал генералу Фу отбить у неприятеля Буонметхуот. С этой целью ОГШ по воздуху отправил в Контум последнюю резервную часть, 7-ю группу рейнджеров, с целью высвободить 44-й и 45-й полки 23-й дивизии. Последние были воздушным путем переброшены в Фуокань, откуда им предстояло контратаковать в западном направлении, чтобы захватить Буонметхуот и прийти на помощь батальону 53-го полка южновьетнамской армии, все еще удерживавшему аэродром. Возглавлять контратаку должен был командир 23-й дивизии АРВ генерал Тунг, тот самый, который отправил рейнджеров прикрывать эвакуацию своей семьи.
   Ответная атака южновьетнамских сил началась 15 марта и практически немедленно захлебнулась. Проводилась она без участия танков и артиллерии и почти без поддержки с воздуха. Не хватало боеприпасов и продовольствия, возможность же подвести все необходимое отсутствовала, поскольку шоссе N 21 контролировал противник. Но не эти факторы, которые обычно бывают весьма существенны, стали подлинной причиной катастрофы. Хуже всего оказалось то, что в Буонметхуоте, тыловой базе 23-й дивизии АРВ, находились семьи военнослужащих. Когда солдаты выгрузились из вертолетов в Фуокане, то вместо того, чтобы занять места в боевых порядках и атаковать, кинулись искать своих жен и детей. Найдя их, солдаты сняли униформу, бросили оружие и вместе с чадами и домочадцами поспешили к Нячангу".
  
   Однако так поступили не все рейнджеры. Майор Ле Ван Нян из 7-ой группы рейнджеров, справедливо полагая, что северовьетнамцы не замедлят со штурмом Нячанга, собрал небольшой отряд из наиболее проверенных молодых бойцов, которые еще не успели обрасти семьями, и решил на свой страх и риск отходить в Сайгон по "тропе Хошимина". Майор понимал, что этот анабасис его маленького отряда - предприятие на грани жизни и смерти, но иного выхода не видел. Тупость военного командования, его стремление спасти свои шкуры жертвуя последними войсковыми резервами, вывели майора из привычного равновесия. Ле, начиная с середины 60х- годов довольно плотно сотрудничал с американскими "зелеными беретами", где прошел суровую школу выживания, а потому его не смущали ни отсутствие дорог, ни враждебное отношение горцев, которые могли устроить засаду на любом участке "тропы".
   После недели изнурительных переходов рейнджеры Ле Ван Няна наткнулись на группу юных бойцов, почти мальчишек в черных хлопчатобумажных пижамах с клетчатыми шарфами-крама, обмотанными вокруг их тонких шей. Сомнений быть не могло. Рейнджеры сбились с пути и оказались на территории Камбоджи. А мальчишки были, очевидно, отрядом местной милиции "красных кхмеров", которые к этому времени прочно контролировали провинцию Мондолькири.
   Рейнджеры умеют убивать без выстрелов. Дюжина подростков с перерезанными глотками осталась лежать на лесной прогалине, а двух юных камбоджийцев рейнджеры взяли с собой, велев им двигаться в направлении вьетнамской границы. Через пару дней камбоджийские проводники вывели их на "тропу Хошимина". Рейнджерам ни к чему были лишние свидетели. Но после того как они пустили кровь одному из пареньков, другой вдруг заговорил на ломаном вьетнамском: "Знать большой тайна Вьетконг. Моя говорить... Тайна!".
   -Туан, повремени резать этого цыпленка, - приказал майор Нян.- Кто у нас говорит по кхмерски?
   Командир знал, что двое его бойцов - выходцы из Тэйниня, где каждый второй знает сотню расхожих слов кхмерского языка. (Южновьетнамская провинция Тэйнинь граничит с камбоджийской провинцией Свайриенг, известной как стратегический "клюв попугая").
   Вперед вышел сержант Чон.
   - Я сейчас узнаю его тайну, ань Нян.
   Майор позволял своей команде, точнее своему ближнему кругу называть себя "дядюшкой" (ань) Няном. Он придерживался принципа: "бойцы мои дети". Именно поэтому он не стал отступать в сторону Нячанга, откуда его парней наверняка перебросили бы затыкать очередную дыру в обороне обреченной столицы. Майор в молодости был связан с сайгонской мафией, где первую скрипку играли китайские триады. А подобного рода связи не рвутся. В начале марта у Няна был любопытный разговор в Шолоне. Его собеседником был Ван Данчжи - третий человек в иерархии триады "Розовый лотос".
   Он не стал ходить вокруг да около. Вопрос прозвучал прямо и жестко: не мог бы досточтимый Нян прочесать с небольшим отрядом преданных бойцов "тропу Хошимина" от Буонметхуота до Тэйниня и найти место, где недавно произошла досадная резня.
   Нян вопросительно посмотрел на босса мафии. Он знал, здесь не принято задавать вопросов.
   Решение пройти по "тропе Хошимина" после падения Буонметхуота созрело у майора Няна не спонтанно. На ловца и зверь бежит. Другого шанса оказать услугу людям триады не представится, особенно сейчас, когда коммунисты в двух шагах от своей победы. Что дальше?
   Нян знал, что нужно уходить...
   Куда? Скорее всего, в Австралию, или на Филиппины. Для этого понадобятся деньги и покровительство триады. Но как найти иголку в стогу сена? Шанс - один на десять тысяч.
   Неужели этот кхмерский щенок и является таким шансом?
   Неожиданно раздался визг, словно кто-то раздавил крысу.
   Это Чон легким движением отсек мальчишке ухо. И тут же зажал кровоточащую рану клетчатым шарфом юного партизана.
   - Чон, зачем? - Нян постарался подавить вспышку гнева. Он знал сержанта на протяжении последних пяти лет. Чон не стал бы делать такое без причины.
   - Щенок начал юлить, ань Нян. Я сказал ему, будешь лгать, отрежу ухо. Соврешь еще раз, отрежу нос, потом выколю глаза, потом отрежу язык, потом вырежу твою гадкую печень и брошу ее красным муравьям.
   Мальчишка продолжал скулить, в то время как бывший студент медицинского факультета Тхань быстренько обработал его рану и туго стянул ее бинтом.
   Чон вновь заговорил на кхмерском языке, который так режет слух вьетнамца. Мальчишка подскуливая от боли стал показывать рукой в сторону леса.
   Через пару часов они вышли на обочину леса. Перед ними была саванна поросшая колючим кустарником, перевитым лианами.
   - Щенок говорит, что это случилось здесь, - сказал Чон, потягивая воздух чутким носом. - Черт, ну и вонь.
   Рейнджерам не привыкать к зрелищу трупов. Они сами покрошили не один десяток вьетконговцев и солдат северовьетнамской армии, но десять трупов изъеденных красными муравьями и другими кровососами джунглей - картинка глаз не радующая. И этот трупный смрад.
   Хотя лица расстрелянных гонцов были изрядно обглоданы, майор Нян не сомневался - это люди с Севера, которые несли груз ценой в несколько миллионов гринов. Однако, ни одного наплечного мешка, ничего. Понятно, что их подстерегли, но кто?
   Чон вытащил свой острый как бритва штык-нож. Мальчишка сначала заверещал от страха, потом обоссался. Понеслась кхмерская скороговорка.
   Сержант внимательно глядя на пожухлую траву двинулся в сторону леса. Минут через пять он вернулся и знаком дал понять майору, нашел что-то важное.
   Нян объявил бойцам привал, а сам последовал за Чоном в сторону леса.
   Через пару минут они углубились в заросли, прорубая путь штык-ножами.
   Одиннадцатый лежал лицом вниз, прикрывая собой армейский рюкзак. Чон вытащил его из-под убитого курьера. Внутри находились пакеты с белым порошком.
   - Рисовая мука, - произнес он с усмешкой.
   - Не понял? - майор строго посмотрел на сержанта.
   -Мальчишка назвал героин "рисовой мукой". Он сказал, что те люди несли мешки с рисовой мукой.
   - И куда она подевалась?
   - Ее унесли другие люди.
   - Кто они, Чон? "Красные кхмеры"?
   - Нет, ань Нян, это были китайцы.
   - Мальчишка наверное сошел с ума после того как ты откромсал ему ухо. Откуда здесь взяться китайцам?
   - Он сказал, что это были люди из Пномпеня.
   - А почему "красные кхмеры" их не убили?
   - Потому что с ними был очень большой партизанский начальник, который велел уничтожить все следы.
   - А подлые мальчишки этого не сделали.
   - Вот злой якша, приняв наше обличье их и покарал, - рассмеялся сержант.
   - Ладно, Чон. - Майор переложил десять пакетов с порошком в свой рюкзак. - Мальчишку убрать. Ты ничего не видел. Этот товар принадлежит нашим друзьям из Шолона. В Сайгоне я сам найду тебя. А парням скажи, что мы наткнулись на труп вьетконговца, у которого были важные документы. Поэтому нам нужно поспешить в генштаб.
  
  
   - Значит, досточтимый Нян считает, что наш товар в Пномпене? - "Сан шу" сайгонской секты "Розового лотоса" Чжан Бао внимательно посмотрел на "шо хая" Ван Данчжи. - А что думает наш уважаемый Ван?
   - У меня нет причин не доверять Няну, хотя он и вьетнамец. Он честно принес десятую часть товара, ценой в полмиллиона американских долларов. Единственное, что он просил у нас, - дать ему рекомендательные письма к нашим братья на Филиппинах и в Австралии. Он дезертировал из армии и хочет уехать.
   - Но кто мог похитить наш товар? - величественный старец Чжан Бао никак не походил на крестного отца сайгонской мафии.
   - Достопочтенный Чжан, я смею предположить, что это были люди из "Белого лотоса".
   - Это очень плохо, уважаемый Ван. "Белый лотос" связан с пекинскими коммунистами, которые сегодня прочно оседлали верхушку "красных кхмеров". Ле Зуан и его партия по указке Москвы не совсем ладят с Пекином, но кто знает, что будет завтра?
   - Достопочтенный Чжан, позвольте мне поделиться с вами некоторыми соображениями...
  
   Ван Дачжи тот еще интриган. Через пару дней он предложил мне навестить пномпеньских братьев из "Розового лотоса".
   - Дорогой Дитер, перед отъездом в город ангелов, мы просим вас оказать небольшую услугу. Нужно доставить один небольшой груз из Пномпеня в Паксе. Там, в Лаосе вас встретят наши люди. В Пномпене вам предоставят "ирокез", кажется, вы освоили эту технику во время работы в "Эйр Америка". С вами полетят двое наших братьев, которые рассчитаются с вами в Паксе, откуда рукой подать до Таиланда, а пока примите этот небольшой аванс. Ван протянул мне конверт, в котором лежала десятитысячная упаковка гринов. Еще девяносто тысяч вы получите после доставки товара в Лаос. Джино передает вам горячий привет.
   И откуда мне было знать, что в Пномпене началась война между двумя триадами. В этой войне Дитера решили поиметь еще раз, как поимел меня в Западном Берлине и Мюнхене скотина Мензель, гореть ему в аду!
  
  Глава четвертая. Сын чекиста
  
  Близкие друзья называют меня "долговязый Чэнь". Возможно по той причине, что уважаемая моя маменька была родом из Сибири. Она была женщиной крепкой, из тех, кого в России называют "ростом в косую сажень".
   Мне собственно наплевать на русские идиомы, которые на спецкурсах дядюшки Кана заставляли зубрить, как и их православную молитву "Отче наш...". После Даманского работать в Советском Союзе для китайца все равно, что сунуть голову под гильотину в ожидании: авось не упадет. После хрущевской оттепели наступили брежневские заморозки. Москва решила: сверхдержав будет две, а Поднебесная - третий мир. Я думаю, что здесь сыграла зависть Брежнева к харизме председателя Мао. Скорее он понимал своим нутром, что Мао - это скала, а вся эта плеяда генсеков всего лишь бледные тени великого Сталина.
   В апреле 1970 года, когда до окончания "спецухи" оставалось не более двух месяцев мне выпала высокая честь встретиться с величайшим гением шпионажа - высокочтимым Кан Шэном.
   Из досье:
   "Кан Шэн (Кан Син) родился в 1898 году в Циндао в семье мелкого помещика. В 1920 году стал студентом - учился сначала в Циндао, а потом в Шанхайском университете. Одновременно работал учителем сельской школы, а после вступления в компартию Китая (КПК) был слушателем курсов по переподготовке партактива при ЦК КПК. Партийную карьеру делал быстро: в 1926 году он стал секретарём Центрального, а затем Северного районных комитетов КПК Шанхая.
   В марте 1927 года руководил уличной борьбой рабочих в Шанхайском вооружённом восстании накануне вступления в город Национально-революционной армии.
   После этого ещё быстрее пошёл вверх: член ревизионной комиссии, заведующий орготделом ЦК, а в 1931 году уже член ЦК, член политбюро и секретарь ЦК КПК. В 1933 году Кан Шэн участвовал в работе Пленума Исполкома Коминтерна (ИККИ) в Москве, а в 1935 году был делегатом VII Конгресса Коминтерна. С 1935 по 1937 год он был постоянным членом делегации КПК в ИККИ.
   Вернувшись в Яньань (центр Особого района Китая, в котором установила власть КПК во главе с Мао Цзэдуном), Кан Шэн занял пост шефа начальника цинбаоцзюй - управления информационной службы Освобождённых районов Китая. Оно выполнял функции разведки, контрразведки, юстиции, суда, прокуратуры, службы информации.
   Из Москвы, где он провёл почти четыре года, совпавшие с эпохой ежовских чисток, Кан Шэн вернулся ярым антисоветчиком и одновременно поклонником методов Ежова. Комплекс недоверия ко всем окружающим, в том числе и товарищам по борьбе и по партии, сделали из него своего рода "Малюту Скуратова" при Мао Цзэдуне. Именно, благодаря ему, в жизни Мао появилась Цзян Цин.
   В 1931 году семнадцатилетняя девушка со звонким, похожим на звук колокольчика, именем Цзян Цин (её первое имя Ли Юньхао, артистическое имя Лань Пин), стала любовницей Кан Шэна. К тому времени она уже сменила нескольких покровителей, в том числе толстосума Хуан Цзиня, профессора шаньдунской театральной школы Вань Лайтяня и других.
   В 1938 году Кан Шэн, который ценил её не только за женские прелести, но и за ум, такт и волю, привёз двадцатичетырёхлетнюю миловидную киноактрису в Яньань, где и "передал" её Мао. Женитьба Мао на Цзян Цин (это его четвёртая жена) привела к полному духовному и служебному единению любовного треугольника. Впоследствии к ним примкнули Пэн Чжэнь, давний приятель Цзян Цин, и Чжоу Эньлай, друг Пэнь Чжэня. Именно эти люди стали потом инициаторами раскола между КНР и Советским Союзом.
   После 6-го Пленума ЦК КПК в ноябре 1938 года было организовано Бюро политической защиты, названное Отделом социальных запросов (Шэхуэйбу), под руководством Кан Шэна.
   В сентябре 1940 года Секретариат ЦК КПК издал директиву о подрывной работе за линией фронта врага:
   "Центральный Комитет создал рабочий комитет в зоне врага для руководства операциями в крупных городах, оккупированных врагом. Общее руководство осуществляет товарищ Чжоу Эньлай, его заместитель Кан Шэн.
   Чунцин является оперативным центром для оккупированных городов на юге Китая, а Яньань для операций на севере.
   Политбюро, его отделы и различные местные организации партии должны создать соответствующие структуры для проведения подобных операций.
   В этих комитетах будет сосредоточен специальный персонал для проведения практических операций и вербовки кадров до начала работы в оккупированной врагом зоне.
   Первоначально операция преследует цели:
   А. Сбор разведданных для лучшего ознакомления с ситуацией и изучения полученного опыта.
   Б. Использование доступных общественных связей для маскировки мест проведения операций, их исполнения и их последствий.
   В. Вербовать и формировать кадры, способные работать на оккупированной врагом территории, в зависимости от их социального происхождения, накопленного в городах опыта секретной работы, способных организовать надёжное прикрытие, обеспечивать подпольную связь и подготовить товарищей, способных проникнуть в среду технического персонала промышленных предприятий крупных городов. Партия должна подбирать таких товарищей, которые соответствуют выполняемой работе".
   К 1941 году Кан Шэн превратил Управление в мощное ведомство, возложив на него и функции Генерального штаба. Одновременно он возглавил комиссию по проверке партийных и беспартийных кадров. Правда, работа комиссии вскоре приняла уродливые формы, поскольку свелась к расправам над тысячами ни в чём не повинных людей.
   "Среднего роста, в очках, с большими залысинами и узенькими плотно сжатыми губами, над которыми виднелись небольшие усики, с высокими светлыми бровями, с привычкой постоянно улыбаться, шумно втягивая в себя при этом воздух, этот человек, воспитанный и с элегантными манерами, но очень много курящий, напоминал китайского интеллигента, ничуть не похожего на того, о ком говорилось: "Кан Шэн был не человек, а чудовище".
   В годы Второй мировой войны Особый район Китая, а также официальное китайское правительство, возглавляемое Чан Кайши и его партией Гоминьданом, являлись противниками империалистической Японии и поддерживали дружеские отношения с СССР.
   За несколько дней до начала войны Кан Шэн предупредил советских представителей о предстоящем нападении Германии. Об этом ему стало известно 18 июня 1941 года от Чжоу Эньлая, который был тогда представителем КПК в гоминьдановской столице Чунцине. Тот сообщил, что гоминьдановский посол в Берлине Чэн Цзя и военный атташе Вэй Юнцин оповестили Чан Кайши о том, что в ночь на 22 июня Германия нападёт на СССР.
   Пожалуй, это был единственный факт проявления дружественного отношения Кан Шэна к СССР. Да и тот небескорыстный: узнав о планах Германии, Чан Кайши замыслил в экстренном порядке начать поход против Особого района, и руководителям КПК нужна была поддержка СССР.
   В дальнейшем деятельность Кан Шэна носила неприязненный, если не сказать враждебный, характер по отношению к СССР и его представителям в Яньане, особенно в период наших военных неудач.
   Одновременно с этим Кан Шэн, усвоив уроки ежовщины, начал чистку партийного и "советского" (Особый район назывался также "советским") аппарата. Численность разоблачённых гоминьдановских и японских "шпионов и агентов" во многих организациях достигло ста процентов, но нигде не меньше девяноста. Дело дошло до того, что в тюрьмах не хватало места, и "разоблачённым шпионам" разрешили продолжать до поры до времени работать на их прежних должностях.
   Расправился Кан Шэн и с членами "московской группы", то есть с теми, кто когда-то учился или находился в длительной командировке в Москве. Сам он себя к ним не причислял, хотя будучи в Москве, вёл себя очень подобострастно и на всех собраниях кричал "да здравствует!" ("ваньсуй!").
   Всё это не могло не вызвать ненависти к нему со стороны китайских коммунистов. Его рейтинг в партии стал падать (кстати, его за глаза называли "осенним министром", то есть "вестником смерти").
  
   В 1945 году Кан Шэн выступил на VII съезде КПК. Судя по его докладу, в период существования Особого района в сферу его работы входили следующие вопросы: а) военно-разведывательная деятельность японцев против баз КПК; б) гоминьдановская разведка; в) сотрудничество гоминьдановцев с японцами в подготовке шпионских кадров; г) сотрудничество специальных служб США и гоминьдана.
   О своём участии в "чжэнфыне", то есть широкомасштабной чистке партийных рядов и разоблачении "капитулянтских элементов, оппортунистов" и вообще всех "догматиков" (в их число входили и самые видные деятели КПК), он даже не упомянул.
   Ничего не сказал он и о своей связи с тайными обществами и организациями, расплодившимися по всей территории Китая. Часть из них представляла интересы крестьянства, часть же выродилась в гангстерские шайки, торговавшие опиумом, промышлявшие контрабандой, разбоем, содержанием притонов и публичных домов. Кан Шэн получал от них информацию буквально обо всех интересовавших его людях и событиях.
   Выступая на VII съезде КПК 31 мая 1945 года, Мао Цзэдун сказал о проверке кадров и борьбе со шпионажем: "В этой работе много достижений и много крупных ошибок..." Он призвал и впредь беспощадно карать несогласных, а для успокоения делегатов пообещал, что теперь в тюрьмах Кан Шэна будет "больше объективности и разборчивости".
   Однако всеобщая ненависть партийных кадров к Кан Шэну угрожала, по существу, всей внутрипартийной политике Мао Цзэдуна. Поэтому в 1949 году Мао отстранил Кан Шэна от руководства службой безопасности. Он сохранил влияние только в Отделе по социальным вопросам (специальные расследования ЦК КПК и внешняя разведка). После образования КНР Кан практически не появлялся на публике и не играл важную роль в жизни страны.
   Кан Шэн был вынужден уступить бразды правления военной разведкой (цинбаобу), но благодаря своим ставленникам находился в курсе всех её дел во время войны в Корее, в Индокитае, а также во время региональных конфликтов, к которым он приложил руку (партизанская война в Малайзии и на Филиппинах).
   В середине 1950-х гг., благодаря своей активной роли в нападках на Пэн Дэхуая, Кан возвращает контроль над аппаратом безопасности КПК. Кан становится личным агентом Мао во внутрипартийной борьбе и начинает кампанию по борьбе с правыми силами в 1959 году, которая позже переросла в "Культурную революцию". Именно тогда он вместе с Пэнь Чжэнем и Чжоу Эньлаем выступил инициатором разрыва с СССР.
   В 1962 году при поддержке Цзян Цин он становится членом Секретариата ЦК КПК. В 1966 году Кан избирается членом Политбюро ЦК КПК и становится "советником" группы организаторов "Культурной революции". Именно с тех пор он всячески поддерживал Цзян Цин и всю "банду четырёх" в проведении китайской "культурной революции", заслужив негласное прозвище "пятый в банде четырёх".
   Во время "Культурной революции" Кан был вовлечен в кампании против Пэн Дэхуая, Лю Шаоци, Дэн Сяопина, Линь Бяо и многих других лидеров КПК. Его позиции в партии росли по мере того, как ее лидеры попадали в опалу и покидали свои посты. Кампании политического террора, которые организовывал Кан, добрались и до Внутренней Монголии, где началась охота на членов запрещенной Народной партии Внутренней Монголии, и до провинции Юньнань, где были убиты тысячи человек. Кан умело провоцировал и манипулировал людьми, оставаясь при этом в тени всего происходящего. Мао был очень доволен Каном за его успешную борьбу с классовым врагом и умением возлагать всю вину на других людей, в результате чего Кан добился невероятной власти во время "Культурной революции".
   Кан Шэну принадлежит идея широкомасштабного использования хуацяо, то есть членов китайской диаспоры в шпионских целях.
   Деятельность Кана оставила след и во внешней политике страны. В то время как руководство КПК рассматривало в качестве антиимпериалистического лидера в Камбодже Нородома Сианука, Кан лоббировал интересы лидера "Красных кхмеров" Пол Пота, который позже стал протеже Китая в Юго-Восточной Азии. Именно Кан Шэн способствовал приходу к власти в Камбодже Пол Пота и "красных кхмеров".
   Вершиной его власти стало то, что он начал считаться четвертым человеком в стране после Мао, Линь Бяо и Чжоу Эньлая. Его последним детищем стала кампания 1976 года, направленная против Чжоу Эньлая и Дэн Сяопина. Но Кан так и не дожил до начала этой кампании и умер от рака в 16 декабря 1976 года.
   Перед самой смертью он обвинил Цзян Цин в том, что она предала КПК. Возможно, он предвидел скорое поражение Цзян Цин и хотел как-то реабилитироваться в глазах новой власти.
   Даже, если бы Кан не умер, он был бы смещен со всех постов после разоблачения "Банды четырех" и смерти Мао.
   Ху Яобан сравнил Кана с руководителями советских органов безопасности Феликсом Дзержинским и Лаврентием Берией.
   В 1980 году Кан был посмертно исключен из партии и его прах был вывезен с Бабаошаньского революционного кладбища, где покоились многие известные лидеры партии.
   В отличие от Феликса Дзержинского, который искренне верил в коммунизм и вел очень скромную жизнь, Кан прожил свою жизнь очень расточительно и не отказывал себе ни в чем. Кан был очень хорошим живописцем, ценителем антиквариата, сочинял стихи, увлекался историей. В том числе он очень высоко ценил китайский антиквариат и присвоил очень много ценных вещей из хранилищ Запретного города. Этот факт его биографии открылся только после его смерти. По совокупной стоимости всех вещей, которые он себе присвоил, некоторые исследователи посчитали, что Кан был первым миллионером среди лидеров КПК.
   Кан был женат на Цао Иоу. На протяжении долгого периода времени он имел внебрачные связи с сестрой своей жены. Также Кану приписывают большое количество любовниц, для которых он покупал квартиры или строил дома.
   Вряд ли кто-либо сможет назвать количество как заброшенных, так и выловленных Кан Шеном настоящих и мнимых шпионов. Они исчисляются тысячами, если не десятками тысяч, что соответствует масштабам той страны, в которой он руководил разведкой и контрразведкой".
   И вот с таким человеком мне предстояло вновь встретиться в Чжуннаньхае в апреле 1970 года, чтобы из уст самого влиятельного после председателя Мао человека в Поднебесной получить, возможно, главное задание в моей шпионской карьере.
   "Лучше не знать иероглифов, чем не знать людей". Эту народную мудрость мой достопочтенный родитель Ши Чжэ начал втолковывать мне, когда мы перебрались из Яньани в столицу Поднебесной.
   Уже тогда, в самом начале 50-х годов он был уверен, что мой удел быть тем человеком, который решает судьбы многих, оставаясь в тени этих многих.
   Когда шестнадцатилетним юношей я был представлен достопочтимому Кану, он обнял меня по-отечески и сказал, точнее, прошипел: "проникнись мыслями мудреца Сунь-Цзы".
   Именно после этого напутсвия дядюшки Кана я железно усвоил заповеди Сунь-Цзы относительно использования шпионов. Сунь-Цзы сказал: "Знание наперед нельзя получить от богов и демонов, нельзя получить и путем заключения по сходству, нельзя получить и путем всяких вычислений. Знание положения противника можно получить только от людей.
   Пользование шпионами бывает пяти видов: бывают шпионы местные, бывают шпионы внутренние, бывают шпионы обратные, бывают шпионы смерти, бывают шпионы жизни. Местных шпионов вербуют из местных жителей страны противника и пользуются ими; внутренних шпионов вербуют из его чиновников и пользуются ими; обратных шпионов вербуют из шпионов противника и пользуются ими. Когда я пускаю в ход что-либо обманное, я даю знать об этом своим шпионам, а они передают это противнику. Такие шпионы будут шпионами смерти. Шпионы жизни - это те, кто возвращается с донесением".
   Черный "мерседес" с тонированными стеклами чуть слышно шуршал резиной в узких лабиринтах проулков Запретного города, где после императорских покоев разместились руководящие органы партии председателя. В одном из неприметных павильонов Запретного города дядюшка Кан принимал самых доверенных лиц.
   Здесь и должна была решиться моя судьба. Профессионального разведчика, сына российского чекиста и главного врага советской агентуры в Индокитае, поскольку противостоять ей должны были "местные и внутренние шпионы" во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже, которые всецело подчинялись воле триад. А с некоторых пор и моей воле, поскольку дядюшка Кан готовил мне роль смотрящего за большинством тайных организаций хуацяо во всем Индокитае.
   Пекин. Чжуннаньхай. Август 1970 г.
   Эта встреча с Кан Шэном означала для меня бесповоротный путь в дальнейшем маршруте моего колеса кармы. Не я его выбрал, не мне о нем судить. Прошло всего лишь полтора года с тех злополучных событий, когда мне пришлось вытаскивать тело моего возлюбленного Ли с этого проклятого острова Чжэньбао, ставшего поистине "драгоценным" после того как русские сожгли своими "градами" десятки сотен наших несгибаемых солдат, каждый из тысячи которых не стоил и ногтя моего незабвенного Ли.
   Я навсегда запомнил лицо того советского капитана, который расстрелял в упор мою "нефритовую Гуанъинь", как я называл Ли в минуты нашего вожделения. И я поклялся, что пока душа моя не переселится в иное тело, достать этого русского и намотать ему мошонку вокруг шеи. Дядюшка Кан знал о моей уязвимости в сексуальной ориентации, прощая мне как "игру на флейте" моих друзей, так и дозволение им "метать стрелы в мой медный таз". В остальном, кроме орального и анального секса с моими партнерами, которых я после близости с ними убивал с безжалостностью скорпионихи, мое поведение было безупречным.
   К тому времени я уже пару лет жестко направлял карающую длань хуйвэнбинов и цзяофаней в надлежащее русло. Люди дядюшки Кана всего лишь передавали мне списки интеллигентов, которых следовало... А уж дальше они "следовали", кто мучительнее, кто дольше, кто сразу... Как ни странно у этой интеллигентской срани оказывалась жуткая любовь к жизни. Их обливали кипятком, ломали кости, но все они цеплялись за жизнь как последние побирушки.
   Однако после потери возлюбленного Ли я словно сошел с ума. Мне было мало их мучений. В каждой их гримасе мне чудилось лицо этого русского, который одной короткой очередью прошил тело храма моей любви.
   (Из досье)
   Из досье:
   Причины советско-китайского пограничного конфликта 2 и 15 марта 1969 года в районе острова Даманский (кит. Чжэньбао - "Драгоценный") на реке Уссури в 230 км южнее Хабаровска и 35 км западнее райцентра Лучегорск.
   После Парижской мирной конференции 1919 года появилось положение о том, что границы между государствами должны, как правило (но не обязательно), проходить посередине главного фарватера реки. Но и оно предусматривало исключения вроде проведения границы по одному из берегов, когда подобная граница сложилась исторически - по договору или если одна сторона колонизировала второй берег до того, как его начала колонизировать другая. Тем не менее, в конце 1950-х, когда КНР, стремясь к росту своего международного влияния, вступила в конфликт с Тайванем (1958) и участвовала в пограничной войне с Индией (1962), китайцы использовали новые положения о границах как повод для пересмотра советско-китайской границы. Руководство СССР было готово пойти на это, в 1964 году была проведена консультация по вопросам границы, но закончилась безрезультатно. В связи с идеологическими разногласиями в ходе Культурной революции в Китае и после Пражской весны 1968 года, когда власти КНР заявили, что СССР встал на путь "социалистического империализма", отношения особо обострились.
   С начала 1960-х обстановка в районе острова накалялась. По заявлениям советской стороны, группы гражданских лиц и военнослужащих стали систематически нарушать пограничный режим и выходить на советскую территорию, откуда всякий раз выдворялись пограничниками без применения оружия. Поначалу на территорию СССР по указанию китайских властей заходили крестьяне и демонстративно занимались там хозяйственной деятельностью: покосами и выпасом скота, заявляя, что находятся на китайской территории. Число таких провокаций резко возросло: в 1960 году их было 100, в 1962 - более 5000. Затем стали совершаться нападения хунвэйбинов на пограничные патрули. Счёт подобным событиям шёл на тысячи, в каждом из них задействовались до нескольких сотен человек. 4 января 1969 года на острове Киркинский (Цилициньдао) была проведена китайская провокация с участием 500 человек.
   По китайской версии событий, советские пограничники сами "устраивали" провокации и избивали граждан КНР, занимавшихся хозяйственной деятельностью там, где они всегда это делали. В ходе Киркинского инцидента они применили БТР для вытеснения мирных граждан и задавили 4 из них, а 7 февраля 1969 года сделали несколько одиночных автоматных выстрелов в направлении китайского погранотряда.
   Однако неоднократно было отмечено, что ни одно из подобных столкновений, по чьей бы вине они ни происходили, не могли вылиться в серьёзный вооружённый конфликт без одобрения властей. Утверждение, что события вокруг острова Даманский 2 и 15 марта стали результатом тщательно спланированной именно китайской стороной акции, сейчас наиболее широко распространено; в том числе прямо или косвенно признаётся многими китайскими историками. Например, Ли Даньхуэй пишет, что в 1968-1969 годах ответ на "советские провокации" ограничивали директивы ЦК КПК, лишь 25 января 1969 года было разрешено спланировать "ответные военные действия" у острова Даманский силами трёх рот. 19 февраля на это дали согласие Генеральный штаб и МИД КНР.
   В ночь с 1 на 2 марта 1969 года около 300 китайских военнослужащих в зимнем камуфляже, вооружённых автоматами Калашникова и карабинами СКС, переправились на Даманский и залегли на более высоком западном берегу острова.
   Группа оставалась незамеченной до 10:20, когда на 2-ю заставу "Нижне-Михайловка" 57-го Иманского пограничного отряда поступил доклад от поста наблюдения, что в направлении Даманского движется группа вооружённых людей численностью до 30 человек. На место событий выехало 32 советских пограничника, в том числе начальник заставы старший лейтенант Иван Стрельников, на автомобилях ГАЗ-69 и ГАЗ-63 и одном БТР-60ПБ (Љ 04).
   В 10:40 они прибыли к южной оконечности острова. Пограничники под командованием Стрельникова разделились на две группы. Первая группа под командованием Стрельникова направилась к группе китайских военнослужащих, стоявших на льду юго-западнее острова. Вторая группа под командованием сержанта Владимира Рабовича должна была прикрывать группу Стрельникова с южного берега острова, отсекая группу китайских военнослужащих (около 20 человек), направившихся вглубь острова.
   Около 10:45 Стрельников выразил протест по поводу нарушения границы и потребовал от китайских военнослужащих покинуть территорию СССР. Один из китайских военнослужащих поднял руку вверх, что послужило сигналом к открытию огня китайской стороной по группам Стрельникова и Рабовича. Момент начала вооружённой провокации удалось зафиксировать на фотоплёнку военному фотокорреспонденту рядовому Николаю Петрову. К этому моменту группа Рабовича вышла на засаду на берегу острова, и по пограничникам был открыт огонь из стрелкового оружия. Стрельников и следовавшие за ним пограничники (7 человек) погибли, тела пограничников были сильно изуродованы китайскими военнослужащими, также в скоротечном бою практически полностью погибло отделение пограничников под командованием сержанта Рабовича (11 человек) - в живых остались рядовой Геннадий Серебров и ефрейтор Павел Акулов, впоследствии захваченный в плен в бессознательном состоянии. Тело Акулова с многочисленными следами пыток было передано советской стороне 17 апреля 1969 года.
   Командование над оставшимися в живых пограничниками на себя взял младший сержант Юрий Бабанский, чьё отделение успело скрытно рассредоточиться у острова из-за задержки с выдвижением с заставы, и совместно с экипажем БТР приняло огневой бой.
   Получив донесение о стрельбе на острове, начальник соседней, 1-й заставы "Кулебякины сопки" старший лейтенант Виталий Бубенин выехал на БТР-60ПБ (Љ 01) и ГАЗ-69 с 23 бойцами на помощь. По прибытии к острову в 11:30 Бубенин занял оборону совместно с группой Бабанского и 2-мя БТР. Огневой бой продолжался около 30 минут, китайцы начали обстрел боевых порядков пограничников миномётами. В бою Бубенин был ранен и решил направить БТР Љ 01 в тыл китайцам, огибая по льду северную оконечность острова, выйдя по протоке Уссури к выдвигающейся к острову пехотной роте китайцев, и начал вести по ней огонь, уничтожив роту на льду. Но вскоре БТР был подбит, и Бубенин принял решение выйти со своими бойцами к советскому берегу. Достигнув БТР Љ 04 погибшего Стрельникова и пересев в него, группа Бубенина двинулась вдоль позиций китайцев и уничтожила их командный пункт, однако БТР был подбит при попытке забрать раненых. Китайцы продолжали атаковать боевые позиции советских пограничников у острова. Помощь пограничникам в эвакуации раненых и подвозе боеприпасов оказали жители деревни Нижнемихайловка.
   Около 13:00 китайцы начали отступление.
   В бою 2 марта погиб 31 советский пограничник, 14 получили ранения. Потери китайской стороны (по оценке комиссии КГБ СССР под председательством генерал-полковника Н. С. Захарова) составили 248 человек убитыми.
   Около 13:20 к Даманскому прибыл вертолёт с командованием Иманского погранотряда и его начальником полковником Д. В. Леоновым и подкрепление с соседних застав, задействованы резервы Тихоокеанского и Дальневосточного пограничных округов. На Даманский выходили усиленные наряды пограничников, а в тылу была развёрнута 135-я мотострелковая дивизия Советской Армии с артиллерией и установками системы залпового огня БМ-21 "Град". С китайской стороны готовился к боевым действиям 24-й пехотный полк численностью 5 тыс. человек.
   3 марта в Пекине прошла демонстрация около советского посольства.
   4 марта в китайских газетах "Жэньминь жибао" и "Цзефанцзюнь бао" вышла передовица "Долой новых царей!", возлагавшая вину за инцидент на советские войска, которые, по мнению автора статьи, "двинутые кликой ревизионистов-ренегатов, нагло вторглись на остров Чжэньбаодао на реке Усулицзян в провинции Хэйлунцзян нашей страны, открыли ружейный и пушечный огонь по пограничникам Народно-освободительной армии Китая, убив и ранив многих из них".
   В газете "Правда" в тот же день была опубликована статья "Позор провокаторам!" По словам автора статьи, "вооружённый китайский отряд перешёл советскую государственную границу и направился к острову Даманский. По советским пограничникам, охранявшим этот район, с китайской стороны был внезапно открыт огонь. Имеются убитые и раненые."
   7 марта уже посольство КНР в Москве подверглось пикетированию. Демонстранты также закидали технические здания на территории посольского комплекса пузырьками с чернилами".
   (Китайцы после этого инцидента долгое время (едва ли не год) не позволяли персоналу УПДК смыть чернильные подтеки со стен. Пусть все любуются, как в СССР относятся к неприкосновенности диппредставительств).
   14 марта в 15:00 поступил приказ убрать подразделения пограничников с острова. Сразу после отхода советских пограничников остров стали занимать китайские солдаты. В ответ на это 8 бронетранспортёров под командованием начальника мотоманевренной группы 57-го погранотряда подполковника Е. И. Яншина в боевом порядке двинулись по направлению к Даманскому. Китайцы отступили на свой берег.
   В 20:00 14 марта пограничникам поступил приказ занять остров. Той же ночью там окопалась группа Яншина в составе 60 человек на 4 БТР. Утром 15 марта, после ведения с обеих сторон трансляции через громкоговорители, в 10:00 от 30 до 60 стволов китайской артиллерии и миномётов начали обстрел советских позиций, а 3 роты китайской пехоты перешли в наступление. Завязался бой.
   От 400 до 500 китайских солдат заняли позиции у южной части острова и приготовились зайти в тыл к Яншину. Два БТР его группы были подбиты, связь испорчена. Четыре танка Т-62 под командованием начальника 57-го погранотряда полковника Д. В. Леонова атаковали китайцев у южной оконечности острова, однако танк Леонова был подбит (по разным версиям, выстрелом из гранатомёта РПГ-2 или подорвался на противотанковой мине), а сам Леонов был убит выстрелом китайского снайпера при попытке покинуть горящую машину. Усугубляло ситуацию то, что Леонов не знал острова и вследствие этого советские танки слишком близко подошли к китайским позициям, однако ценой потерь не позволили китайцам выйти на остров.
   Через два часа, израсходовав боезапас, советские пограничники всё-таки были вынуждены отойти с острова. Стало ясно, что введённых в бой сил не хватает, и китайцы значительно превосходят отряды пограничников численно. В 17:00 в критической ситуации, в нарушение указания Политбюро ЦК КПСС не вводить в конфликт советские войска, по приказу командующего войсками Дальневосточного военного округа генерал-полковника О. А. Лосика был открыт огонь из секретных на тот момент реактивных систем залпового огня (РСЗО) "Град". Снаряды уничтожили большую часть материально-технических ресурсов китайской группировки и военных, включая подкрепление, миномёты, штабеля снарядов. В 17:10 в атаку пошли мотострелки 2-го мотострелкового батальона 199-го мотострелкового полка, и пограничники под командой подполковника Смирнова и подполковника Константинова с целью окончательно подавить сопротивление китайских войск. Китайцы начали отход с занятых позиций. Около 19:00 "ожили" несколько огневых точек, после были произведены три новых атаки, но и они были отбиты.
   Советские войска вновь отошли на свой берег, а китайская сторона больше не предпринимала масштабных враждебных действий на данном участке государственной границы.
   Всего в ходе столкновений советские войска потеряли убитыми и умершими от ран 58 человек (в том числе 4 офицера), ранеными 94 человек (в том числе 9 офицеров). Безвозвратные потери китайской стороны до сих пор являются закрытой информацией и составляют по разным оценкам от 100-150 до 800 и даже 3 тыс. человек. В уезде Баоцин расположено мемориальное кладбище, где находится прах 68 китайских военнослужащих, погибших 2 и 15 марта 1969 года. Информация, полученная от китайского перебежчика, позволяет считать, что существуют и другие захоронения.
   За проявленный героизм пятеро военнослужащих получили звание Героя Советского Союза: полковник Д. В. Леонов (посмертно), старший лейтенант И. Стрельников (посмертно), младший сержант В. Орехов (посмертно), старший лейтенант В. Бубенин, младший сержант Ю. Бабанский.
   Многие пограничники и военнослужащие Советской Армии награждены государственными наградами: 3 - орденами Ленина, 10 - орденами Красного Знамени, 31 - орденами Красной Звезды, 10 - орденами Славы III степени, 63 - медалями "За отвагу", 31 - медалями "За боевые заслуги".
   После таяния льда выход советских пограничников на Даманский оказался затруднён, и препятствовать китайским попыткам его захвата приходилось снайперским и пулемётным огнём. 10 сентября 1969 года было приказано огонь прекратить, видимо, для создания благоприятного фона переговоров, начавшихся на следующий день в пекинском аэропорту. Немедленно острова Даманский и Киркинский заняли китайские вооружённые силы.
   11 сентября в Пекине Председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин, возвращавшийся с похорон Хо Ши Мина, и Премьер Государственного Совета КНР Чжоу Эньлай договорились о прекращении враждебных акций и о том, что войска остаются на занятых позициях. Фактически это означало передачу Даманского Китаю.
   20 октября 1969 года прошли новые переговоры глав правительств СССР и КНР, удалось достичь соглашения о необходимости пересмотра советско-китайской границы.
   Далее был проведён ещё ряд переговоров в Пекине и Москве, и в 1991 году остров Даманский окончательно отошёл к КНР.
   В народе некоторое время бытовала легенда, что для уничтожения китайских войск было применено лазерное оружие огромной мощности, для питания которого на большей части территории СССР на несколько минут была отключена подача электроэнергии. В более "скромном" варианте легенды остров был обстрелян снарядами "объёмного взрыва", заряд которых был подожжён с помощью лазера. Говорили также, будто весь остров был заминирован настолько плотно, что в критический момент его полностью взорвали, стерев с лица земли.
   Согласно сообщению газеты Le Figaro, в приложении к официальному печатному органу КПК, журнале Historical Reference, была опубликована серия статей, утверждающих, что СССР готовил ядерный удар по КНР в августе-октябре 1969 года. Согласно статьям, США отказались сохранять нейтралитет в случае нанесения ядерного удара по КНР и 15 октября пригрозили атакой на 130 советских городов".
   (Авторская ремарка)
   Оставим этот бред на совести китайского автора. Вряд ли американцы стали ради спасения лица, выжившего из ума Мао, пошли бы на собственное убийство. Ядерный потенциал двух сверхдержав в то время был примерно равен. А Китай сотрясало безумие "культурной революции".
   Пекин. Чжуннаньхай. Август 1970 г.
  
   Дядюшка Кан встретил меня более чем приветливо. При этом все время лукаво смотрел мне в глаза.
   - Маленький Чжэн...
   В словах этого полутораметрового коротышки, подобное обращение к почти двухметровому верзиле звучало как насмешка. Но кто бы позволил усомниться в любезности дядюшки Кана, для которого и я и все мои присные были лишь червями под его карающим каблуком.
   Кан Шэн еще раз измерил взглядом мою долговязую фигуру. Черт! Неужели этот дьявол во плоти умеет читать чужие мысли. От такой догадки у любого другого мороз бы пошел по коже, но мне после потери моего возлюбленного было все равно, какой приговор вынесет мне личный инквизитор Председателя.
   - Итак, Чжэн, - шипящий голос Кана обрел звучание наждачной бумаги, когда ею счищают ржавчину, - любому другому твой проступок на Чжэньбао стоил бы жизни. Но я испытываю глубокое уважение к твоему достопочтенному родителю и не хочу тревожить нашего великого вождя докладом о твоем недостойном поведении, которое я могу объяснить лишь случайным помутнением твоего разума. Это же так, Чжэн? Или ты действительно повредил рассудок?
   Взгляд немигающих глаз дядюшки Кана буквально пригвоздил меня к креслу. Я был готов ко всему, но быть упрятанным в дом вечной скорби куда хуже смертной казни.
   - Ну же, малыш Чжэн...
   Насмешливое карканье шефа безопасности КПК давало надежду. Вряд ли его пусть даже показное благодушие соответствовало степени наказания, которое я заслуживал, отставив поле боя на Чжэньбао, чтобы унести тело Ли.
   - Я виноват, достопочтенный Кан, и глубоко раскаиваюсь в своем недостойном поведении. Но больше всего мое сердце ранит сознание того, что я опозорил не себя, сам я всего лишь презренный червяк, но само имя моего любимого родителя.
   - Очень правильные слова, мой мальчик. Я надеюсь, ты разделяешь наше мнение о том, что Конфуций глубоко заблуждался, когда на вопрос своего ученика Цзы-Юя: что такое сыновняя почтительность, ответил: ныне сыновняя почтительность сводится лишь к содержанию родителей. Но ведь содержат и животных. В чем будет тут отличие, если не проявлять самой почтительности? Почтительность к родителям должна проявляться в достойном продолжении их дела и в этом, я очень надеюсь...
   Тут Кан Шэн выдержал глубокую паузу, - ...ты нас с досточтимым Ши Чжэ на этот раз не подведешь...
   А вот теперь самое время поведать о моем отце, который накануне имел длительную беседу с Кан Шэном. Собственно эта беседа двух доверенных лиц Председателя и определила мою дальнейшую жизнь.
   Родитель мой Ши Чжэ был сыном зажиточного крестьянина, благодаря чему сумел получить редкое для селянина среднее образование. Возможно, дед мой Си Чжэ потом заламывал от отчаяния руки, поскольку его дорогой сынок Ши связался с националистами из Гоминьдана. Он вступил в армию видного гоминьдановца Фэн Юйсяна. Позднее, когда в столице гоминьдановцев в Кантоне объявились посланцы Страны Советов, для передачи бесценного опыта удержания власти посредством насилия, папаша получил первые уроки красного террора. Однако готовить на месте заплечных дел мастеров для Поднебесной большевистским советникам оказалось не по силам, и в конце 1925 года двадцатилетний Ши Чжэ был командирован в Советскую Россию для получения особого военного образования. Тогда же он сблизился с некоторыми китайскими коммунистами, от которых он впервые услышал имя будущего председателя КПК Мао Цзэдуна.
   Следует отметить, что идея создания марксистской партии в Китае не принадлежала ни одному китайцу. Она возникла в Москве, где в 1919 году по инициативе Ленина и Троцкого был создан Коммунистический интернационал, призванный распространять по всему миру модель русской социалистической революции. В мае 1920 года после триумфального шествия советской власти в Сибири и на Дальнем Востоке Коминтерн основал в Шанхае свой центр, задачей которого было создание китайской компартии. Председатель Мао тогда еще не был коммунистом, хотя с одним из основателей КПК Чэнь Дусю состоял в доверительных отношениях. КПК была создана в августе 1920 года, и в начальный период своего существования старалась не противопоставлять себя Гоминьдану. Дело в том, что когда Сунь Ятсен был смещен с президентского поста генералом Юань Шикаем, который ранее служил императорскому двору, потом Гоминьдану, а потом самому себе, основатель Гоминьдана бросился в объятия Москвы. Тем более что пекинское правительство Юань Шикая отказалось признавать Страну Советов. Тогда же опытный советский дипломат Адольф Иоффе пошел на контакт с Сунь Ятсеном. Он писал Ленину: "Сунь стоил нам всего 2 миллиона золотых рублей". Цена признания Советов кантонским правительством Суня была невысока. Поэтому большевики и шли на союз с Гоминьданом, хотя китайские коммунисты заявили Москве, что финансирование Суня - бесцельная трата крови и пота России. Однако в руководстве самой КПК стопроцентного единства по вопросу о вхождении КПК в Гоминьдан, как агентуры Москвы не было. Так будущий председатель партии Мао Цзэдун поддержал московскую линию на внедрение местных коммунистических агентов в Гоминьдан.
   В марте 1925 года на смену почившему в бозе Сунь Ятсену пришел его соратник Ван Цзинвэй. Энергичный политик, он приобрел известность в революционных кругах организацией неудачного покушения на императорского наместника. Если Сунь все-таки осторожничал в отношениях с Советами, то Ван полностью солидаризировался с эмиссаром Москвы Бородиным.
   Михаил Маркович Бородин (Грунзберг) являлся одним из наиболее опытных сотрудников Коминтерна. Революционная молодость Грунзберга проходила в подполье сначала в Мексике, потом в Великобритании, где его быстренько повязали, подержали в тюрьме, после чего отправили восвояси. Именно такой человек нужен был Москве в качестве эмиссара в Поднебесной. И нужно отметить Бородин прекрасно справлялся с этой ролью практически, подчинив своему влиянию провозглашенное 1 июля 1925 года в Кантоне Национальное правительство Китайской Республики.
   Ну а дальше? Дальше советские советники стали задумываться над проектом пролетарской революции в многомиллионном Китае. Но проблема состояла в том, что пролетариата в застывшей в средневековье Поднебесной практически не было. Тогда решили сделать ставку на крестьянство. Джина выпустили из бутылки, и китайские провинции захлестнула волна насилия. Устанавливая социальную справедливость, деревенская беднота стала грабить своих зажиточных соседей. Появились свои вожаки, свои головорезы и садисты. Терпеть эту "крестьянскую революцию" становилось невмоготу. Китай не Россия. Здесь во главе угла мироздания царят ритуал и традиция,а вот анархия и хаос нетерпимы.
   Многие члены Гоминьдана были недовольны своими лидерами, попавшими под московскую узду. Нужен был лишь повод, чтобы очистить Гоминьдан от захвативших руководство в партии советских советников, а также их агентуры в лице членов КПК. И человек, способный совершить эту зачистку.
   Повод дало пекинское правительство, которое было свободно от влияния Советов. В апреле 1927 года в руках "пекинцев" оказались документы, свидетельствовавшие о том, что Москва осуществляла в Поднебесной подрывную деятельность, направленную на свержение пекинского правительства и замену его марионеточной власть. Намек был более чем прозрачен. Националисты из Гоминьдана стали перед дилеммой: отмежеваться от русских и КПК, или признать свою марионеточную зависимость от Москвы.
   Главнокомандующий армией Гоминьдана Чан Кайши отбросил в сторону колебания своих коллег и начал массовые аресты коммунистов. В списках подлежавших аресту оказались главный советский советник Михаил Маркович Бородин (Грунзберг) и будущий председатель КПК Мао Цзэдун.
   В это тревожное время мой досточтимый родитель прибыл из Киева, где его обучали навыкам русского языка и кое-чему другому в Москву. Здесь он получал неплохую 80-рублевую стипендию и проходил подготовку в одном из военных училищ в Лефортове. Во время VI съезда компартии Китая, проходившего под Москвой, Ши Чжэ уже работал переводчиком.
   Разгром китайских коммунистов инициированный новым вождем Гоминьдана Чан Кайши сорвал его возвращение на родину. У советских товарищей оказались свои соображения относительно его дальнейшей судьбы, так что молодой китаец, перекрещенный в Михаила Александровича Карского, в январе 1930 года был из рядов Красной Армии переведен в ОГПУ. Он выехал на службу в Сибирь, где почти семь лет проработал оперативником Особого отдела СибВО в Новосибирске.Здесь же он нашел свою жену Авдотью Евграфовну Новопашину, от которой я и унаследовал свою богатырскую стать.
   В конце 1936 года Карский оказался в той группе особистов, которая влилась во вновь созданный отдел контрразведки УНКВД по Запсибкраю. В 1937-1938 годах, которые пришлись на пик сталинского террора, этот отдел перемолол по огромной тогда Новосибирской области многие тысячи арестантов, основная часть которых была расстреляна. Из представителей "враждебных национальностей" (немцев, поляков, прибалтов, а также и соотечественников моего папаши) тройка УНКВД обычно приговаривала к расстрелу более 90 процентов осужденных. Многие из попавших в чекистскую мясорубку китайцев почти не владели русским, и Карский помогал их допрашивать. Родитель и сам участвовал в арестах и пытках подследственных.
   Еще одним китайским чекистом был Павел Ильич Сойкин (он же Чжан Ючжан, он же Ей Фейчжун). Он состоял сначала в компартии Китая, а затем в ВКП (б). До 1936 года являлся резидентом особого отделения Прокопьевского горотдела УНКВД по Запсибкраю. Он фактически руководил полком, состоявшим из тысячи с лишним интернированных после перехода советской границы китайцев, поскольку среди них только двое знали русский язык. Сойкин не только вербовал из китайцев агентуру, но и пользовался правом вести в горотделе НКВД следствие по арестованным соотечественникам, заняв там положение внештатного уполномоченного.
   Однако весной 1937 года бывшего троцкиста Сойкина арестовали как "врага народа", затем пересажали и его интернированных подопечных. Вероятно, именно об этом арестованном рассказывал следствию в 1941 г. бывший оперативник отдела контрразведки УНКВД по Новосибирской области Л.А. Маслов. По словам Маслова, когда он допрашивал одного китайца-троцкиста, ранее исключенного из партии за брошюру о кантонской коммуне, в кабинет вошли несколько руководящих работников отдела и спросили, признается ли арестованный. Маслов ответил отрицательно, тогда начальник отделения Г.И. Бейман ударил китайца большой книгой по голове, а остальные бросились его избивать.
   По словам чекиста, арестованный китаец "держался крепко, порвав на себе рубаху, заявил: "Меня японцы три раза арестовывали, избивали, угроз я не боюсь". Вскоре фамилия Сойкина оказалась в расстрельном списке из 86 обреченных, поданном 13 ноября 1937 г. новосибирскими чекистами на стол Сталину для осуждения всех по "первой категории".
   Зато родитель мой оказался удачливей Чжан Юйжана (Сойкина). Хотя он тоже был уволен из аппарата УНКВД по Новосибирской области в ходе огромной чистки репрессивного аппарата, но перебравшись в Москву, стал заместителем директора 2-го интернационального детдома ЦК МОПР, а позднее сумел стать корреспондентом отдела печати Исполкома Коминтерна.
   Я не думаю, чтобы он стал "шпионом смерти", потому что в этом случае дядюшка Кан Шэн и на дух не подпустил бы его к Великому Кормчему. А ведь родитель мой стал ни много ни мало помощником председателя Мао по безопасности и его личным переводчиком. Скорее всего, он попал в Китай по заданию НКВД следить за Мао, но был перевербован и дальше по наущению Кан Шэна стал "обратным шпионом жизни".
   Не зря, перед тем как я, по его же воле, отправился в камбоджийские джунгли, родитель напомнил мне одну из заповедей Сунь-Цзы: "если ты узнал, что у тебя появился шпион противника и следит за тобой, обязательно воздействуй на него выгодой; введи его к себе и помести его у себя. Ибо ты сможешь приобрести обратного шпиона и пользоваться им. Через него ты будешь знать все. И поэтому сможешь приобрести и местных шпионов и внутренних шпионов и пользоваться ими.
   Через него ты будешь знать все. И поэтому сможешь, придумав какой-нибудь обман, поручить своему шпиону смерти ввести противника в заблуждение.
   Через него ты будешь знать все. И поэтому сможешь заставить своего шпиона жизни действовать согласно твоим предположениям".
   Тогда же мой достопочтенный родитель сказал мне: "Чэнь, запомни хорошенько, раскрыть шпиона можно не только посредством пыток. Ими можно только посеять страх среди тех, кто никогда шпионами не был. В 1942 году в Яньани мы сумели заставить признаться в шпионаже сотни молодых добровольцев, которые думали, что революция это веселая прогулка по борделям. Люди не должны думать о себе и своих привязанностях. А вот о настоящих шпионах мы успевали "позаботиться без шума". Поэтому всегда думай: нужен ли тебе враг для пыточной забавы, или же его просто нужно втереть в землю как ничтожного червя".
  
  
  Пномпень. 17 апреля 1975 года. 9. 20 часов утра (время местное)
   Ну, вот ты и попался, мой маленький французик. Правда, француз ты лишь наполовину. Да и наличие французской крови, не дало бы тебе особых прав в секретном отделе SDECE , кабы не твой французский дядюшка Ален Бодэ.
   Старая полицейская ищейка в колониальном Индокитае, Ален Бодэ сумел внедрить своих агентов практически во все политические организации, секты и тайные общества, которые как бамбук после сезона дождей стали прорастать в сороковые годы, когда нас с тобой, лягушонок Жан-Пьер, еще и на свете не было.
   И кто бы знал, что когда-то нам придется столкнуться в Индокитае, где каждый из нас выполняет ту миссию, которая обязательно должна привести к смерти одного из нас.
   Как гласит наша народная мудрость, "в одном лесу двух тигров не бывает". Хотя какой ты тигр, Жан-Пьер Колософф? Ты всего лишь жалкий французский лягушонок, пытавшийся барахтаться в болоте, где цаплей был твой дядюшка Ален Бодэ. Вот кто был охотником на лягушек, а ты жалкий дилетант, который решил выпендриться в самый судный день.
   Ты надолго запомнишь этот день, мой французский лягушонок, потому что сегодня я переиграл тебя. И ты сдашь мне всю свою сеть, всех этих шпионов, которыми твой дядюшка Ален наводнил не только бывшую колонию, но сумел проникнуть даже в Чжуннаньхай.
   Но дядя и племянник два разных человека. Как я и мой достопочтенный родитель. Разные люди, разные времена. Но все же, мы воспитанные в духе конфуцианства по иному смотрим на традиции и семейные ценности.
   "Лучше не знать иероглифов, чем не знать людей". Эту народную мудрость мой достопочтенный родитель Ши Чжэ начал втолковывать мне, когда мы перебрались из Яньани в столицу Поднебесной.
   Уже тогда, в самом начале 50-х годов он был уверен, что мой удел быть тем человеком, который решает судьбы многих, оставаясь в тени этих многих.
   Когда шестнадцатилетним юношей я был представлен достопочтимому Кану, он обнял меня по-отечески и сказал, точнее, прошипел: "проникнись мыслями мудреца Сунь-Цзы".
   Не знаю как ты, самодовольный русский француз, но я железно усвоил заповеди Сунь-Цзы относительно использования шпионов. Сунь-Цзы сказал: "Знание наперед нельзя получить от богов и демонов, нельзя получить и путем заключения по сходству, нельзя получить и путем всяких вычислений. Знание положения противника можно получить только от людей".
   Вот потому-то мне и удалось раскрыть твои карты, мой французский лягушонок, хотя ты был уверен, что сорвешь банк, используя такой козырь как пномпеньскую триаду "Белый лотос".
   Но я переиграл тебя. Сегодня у меня в "Белом лотосе" есть шпион смерти, а у тебя в "Розовом лотосе" нет даже тени шпиона жизни. Ведь, в отличие от меня, ты так и не усвоил трактата мудреца Сунь-Цзы. Твоя ошибка, Жан-Пьер, заключается в том, что ты доверился "шпиону смерти". Но я не дам тебе быстро умереть. Сначала мы применим к тебе систему пыток "би-гунь синь", в которых столь преуспел мой достопочтенный родитель.
   Правда, наслаждаться видом загнанной жертвы, мне пришлось недолго. Но зато я увидел диковинную "синюю птицу", которую мне послало само небо. Он ворвался на "Харлее", и я узнал в нем того самого русского офицера, который на злополучном песчаном островке Чжэньбао лишил меня моего Патрокла, моего незабвенного Ли. Правда, этот был моложе, но точная копия того русского дьявола, которого теперь я буду поджаривать на медленном огне его ада.
   Но почему я, плетя густую сеть вокруг политической полиции Лон Нола, не прислушался к донесениям своих шпионов о странном русском кинокритике, который по нашей легенде переметнулся к людям из ЦРУ. Им занимался сморчок Лао из резидентуры посольства. Он затеял большую игру после того как сумел через одного из наших "шпионов смерти" заронить сомнение у резидента в посольстве СССР в лояльности этого "беспечного ездока". Бахвалился мне, что сумел завалить крупную дичь в советской агентуре в Пномпене. Но я увлеченный силками на француза оставлял все на потом, а делать этого было никак нельзя.
   Откуда вдруг взялся сегодня этот русский шпион?
   Говорили, что он достал всю пномпеньскую полицию своей бешеный ездой на "харлее". Похоже, совсем спятил с ума. Мы закинули им хорошенькую наживку на агента ГРУ Стрижова, который якобы перевербован агентом ЦРУ Сэнди Сэвиджом. Наживка, кажется, сработала. "Наш человек" в советском посольстве сказал: Стрижова отзывают на родину.
   И вот теперь он на своем дико рычащем "харлее" врезается в толпу пномпеньцев, среди которых половина моих людей, с криком "Ше муа, Жан-Пьер!".
   Лягушонок запрыгивает за спину русскому, и они уносятся в направлении бульвара Нородома.
   Теперь мне только и остается, что дождаться камбоджийских хунвейбинов с юго-западного направления, а потом выпотрошить этот гнусный город, как начинающую тухнуть рыбу.
   А после наша "культурная революция" покажется этим самодовольным идиотам детской забавой. Но я сделаю это!
   Я найду и русского медведя, и французского лягушонка, и американского дьявола. Потому что Сунь-Цзы сказал: "Если шпионское донесение еще не послано, а об этом уже стало известно, то и сам шпион и те, кому он сообщил, предаются смерти".
  
  Глава пятая. Жан-Пьер Колософф. Западня
  
  
   Пномпень. 17 апреля 1975 года. 9. 15 часов утра (время местное)
  
   Чэня я узнал сразу. Его долговязая фигура слишком уж выделялась в людской толчее облепившей пномпеньский рынок Псатмай. Мне показалось, что он кого-то высматривает. Но вот кого?
   Не хватает только, чтобы и меня он заприметил. Возможно, это прозвучит очередной банальностью, но с Чэнем у меня старые счеты, которые начались еще в далекой отсюда африканской Биафре.
   Ну вот! Он все-таки разглядел меня в толпе взволнованных пномпеньцев, которые уже вторую неделю живут в ожидании пришествия "красных кхмеров".
   Улыбаешься, сукин сын. Теперь у тебя появился шанс расквитаться со мной. Но ведь и я не лыком шит. Это мы еще поглядим, кто из нас потеряет лицо.
   Сейчас, когда Пномпень все больше погружается в безнадегу поверженной в очередной раз столицы, здесь очень просто совершить убийство. Убить или быть убитым - вот в чем вопрос? Как не вспомнить старика Цунэтомо, утверждавшего, что путь Самурая - это, прежде всего, понимание, что ты не знаешь, что может случиться тобой в следующий миг. Поэтому нужно обдумывать днем и ночью любую непредвиденную деталь. Победа и поражение часто зависят от мимолетных обстоятельств. Но в любом случае, считал старый самурай Цунэтомо, избежать позора нетрудно - для этого достаточно умереть.
   Согласиться с этим я никак не могу. Самурайская этика хороша тогда, когда ты намерен бороться и победить, а умирать - дело последнее!
   Но что делает Чэнь в Пномпене? Неужели люди Кан Шэна все это время контролировали ход гражданской войны в Камбодже, обретаясь как среди формирований "красных кхмеров", так и генеральном штабе, а может быть и в политической полиции генерала? Впрочем, чему удивляться...
   Мои конфиденты из одной уважаемой пномпеньской триады, утверждали, что люди Кан Шэна уже давно и очень плотно контролируют почти все триады как здесь, так и в Сайгоне. Правда, подчеркивали, ПОЧТИ ВСЕ...
   Но все же не всех. Да, он точно узнал меня, и с ходу пустил ищеек по моему следу. Сразу пятеро китайцев со своими жалкими лотками и колясками незатейливо обтекли меня со всех сторон. Конечно, я мог бы раствориться в толпе, не будь я в своих пижонских белых джинсах и столь же ослепительно белой тенниске от "Лакоста". Идиот! Решил поразить Дитера белизной своих помыслов. Наверняка Дитер в черном, любимый цвет "SS" от Хьюго Босса. Черное и белое... Кретин. Дитер сейчас больше похож на "кхмер руж", если бы не его почти двухметровый рост.
   А, я, Жан, Пьер Колософф, - смешная белая ворона в этой разноцветной толчее вокруг рынка Псатмай. Краем глаза ловлю долговязую фигуру Чэня, одного из самых доверенных агентов страшного китайского чекиста Кан Шэна. Пожалуй, этот интеллектуал в очках пострашнее Дзержинского, Гиммлера, и даже моих далеких пращуров Малюты Скуратова и всемогущего князя-кесаря Федора Юрьевича Ромодановского ...
  
   Мне нужно было выяснить каналы, по которым пномпеньские триады поставляли людям Кан Шэна героин в обмен на оружие. Но не это было главным. Через китайцев из триады "Белый Лотос" я должен был выйти на важных лиц в окружении таинственного революционера Салот Сара, который, как считали мои боссы, был сейчас дирижером в этом кровавой пномпеньской оратории. Однако появление Ченя практически сводило все мои планы на нет.
   Для нас двоих в этом городе места не было.
   В эту минуту, чтобы обрести душевное равновесие я вновь обращаюсь к "Будосесинсю": "Напутствие вступающему на Путь воина" великого мастера Дайдодзи Юдзан:
   "Правильное и неправильное. Воин должен глубоко понимать эти два качества. Если он знает, как делать одно и избегать другого, он обрел бусидо. Правильное и неправильное - это не что иное, как добро и зло, и хотя я не отрицаю, что различие между словами незначительно, поступать правильно и делать добро считается утомительным, а поступать неправильно и делать зло - легким и приятным, поэтому естественно, что многие склоняются к неправильному или злому и не любят правильное и доброе. Но быть непостоянным и не различать правильное и неправильное противоречит разуму, поэтому тот, кто различает их и при этом поступает неправильно, является не самураем, а грубым и неотесанным существом. Причина тому - неумение управлять собой. Само по себе это может и не звучит так плохо, но если посмотреть глубже, мы увидим, что все идет от трусости. Поэтому я утверждаю, что самураю необходимо воздерживаться от неправильного и стремиться к правильному".
   Ну, держись Жан-Пьер! Как ты сейчас перейдешь от неправильного к правильному? Аван, мсье Колософф!
  
   Глава шестая. Сэнди-ирокез, или Искусство быть тенью
  
  Сайгон. 14 апреля 1975 года.
   - Сэнди, ты попал в Сайгон в самое неподходящее время, - говорит мне старина Боб, хотя по его ухмылке я вижу, он рад "старому охотнику Сэнди".
   - Союзники еще контролируют аэропорт Тан Шон Нят. Думаю не долго. А вот две полосы в пномпеньском Почентонге уже несколько недель под минами партизан. "Красные кхмеры" и вьетнамцы прочно закупорили этот город со всех направлений.
   Роберт Макферти не скрывает своего скептицизма. Официально ему никто поручал опекать меня в обреченной столице Южного Вьетнама. И уж тем более обеспечивать мое проникновение в осажденный со всех сторон Пномпень. Сейчас этот город практически покинут не только дипломатическими миссиями, которые не знают чего ждать от "кхмер руж" - "красных кхмеров", о жестокости которых молва идет широкими кругами, но из столицы сбежали все высшие сановники Кхмерской республики. Город скоро станет ареной большой крови. Я отслеживаю "подвиги" "КК" уже пару лет. Даже "барбудос" Фиделя не были столь кровожадны, совершая свой триумфальный захват Кубы. Но пока наши доблестные агенты ловят ниггеров с пакетиками героина, кто-то же должен припасть к источнику.
   Я не поклонник Никсона в его "крестовом походе" против наркоты, поскольку именно его дурацкие взвизги привели к тому, что американцы во Вьетнаме перешли с "травы" на героин. А как бы вы хотели на войне? Русские двести грамм спирта и заградотряды с "Максимами" за спиной. "Дядя Джо" был изрядным садистом, но понимал "пьяному море по колено". После того как Никсон стал карать за "травку", наши парни в Индокитае перешли на "Снежок", и стали в полной нирване воевать с "призраками Чарли". А так много не навоюешь.
   Потом был ад Кхесани, и те, кто в нем выжил, уже не могли спать без маленькой дозы. Имею ли я право осуждать этих парней, которых Кеннеди, а потом Эл Би Джей, а потом Никсон отдавали как обязательную жертву Аресу. Меня настораживало лишь одно: в этой запутанной игре часто мелькали парни из ЦРУ. Я не люблю этих скользких парней из Лэнгли.
   Но Роберт это совсем иная фигура. Я не знаю, чем он там занимается в своем шпионском ведомстве, но знаю, что у каждого из нас в шкафу свои скелеты. С Робертом нас связывают еще и давние неофициальные отношения. Когда в 69-ом его младший брат, нализавшись ЛСД, улетел с тридцать второго этажа "в вечность", Роберт ушел в себя. Как он попал в Гонконг, я не знаю.
   Там нас познакомил Мик из английского отделения Интерпола. Он не говорил, чем занимается Роберт. А я и не спрашивал. Однажды ночью я услышал два характерных хлопка за своей спиной. Обернувшись, обнаружил два трупа. От досады едва не заревел. Выходит меня раскололи.
   И вдруг легкий смешок из темноты.
   - Ничего личного, Сэнди. Эти китайские парни просто оступились.
   Роберт обнял меня за плечи и подтолкнул к своему неприметному "жучку".
   Через пару дней я взял свой первый героиновый след в Гонконге. С тех пор я раскрываю маршруты наркотраффика, а Роберт организовывает спецоперации, после которых мафия несет ощутимый урон, поскольку и товар и курьеры исчезают с лица земли. Люди Роберта следов не оставляют.
   Вот и сейчас, вызнав про центнер героина, куда мне идти? Здесь сейчас все заняты только тем, как бы спасти свою жопу. Ведомство Роберта тоже эвакуируется, однако старина Боб - сама безмятежность. Чего обо мне не скажешь.
   - Хреново выглядишь, Сэнди. - Роберт достает бутылку "черного пешехода". Самое время освежить мозги.
   Мы оба покрыты испариной. Апрель - худшее время года в Индокитае. Без виски здесь просто не выжить. В Сайгоне в отеле "Мажестик" я вырубался после бутылки. Все равно скотч это или бурбон. Утром ломило голову и напрочь отшибало память. Оставался лишь гадкий привкус во рту. Полоскание мало помогало. Тогда я научился полоскать рот все тем же скотчем. Только после этого чистил зубы.
   Вот и сейчас в Сайгоне я сходил с ума от гложущей тоски в ожидании очередного рывка по следу.
   Не знаю, в каком чине Роберт служит в ЦРУ, но в Индокитае он не одну собаку съел.
   - В Пномпень, Сэнди, мы тебя доставим на "Ирокезе". Ну а дальше... Ты уверен, что сможешь выбраться из города или переждать там, пока осядет эта пыль войны. У нас не лучшие сведения о "красных кхмерах". Да, у них тесные связи с китайскими триадами, которые находятся под контролем пекинского резидента. Но кто знает, что случится после того как они возьмут город. Вряд ли они станут делить власть с мафией, даже если за ней стоят председатель Мао и его верный пес Кан Шэн. События там разворачиваются столь стремительно, что наша разведка просто не успевает анализировать ситуацию. Впрочем, почитай последнее резюме.
   Роберт протягивает мне пару листков с хронологией агонии Кхмерской республики.
   1 апреля - президент Кхмерской республики маршал Лон Нол покидает осаждённый "красными кхмерами" Пномпень и вылетает на военную базу США Утапао (Таиланд). Исполняющим обязанности президента становится председатель сената Сао Кхам Кхой.
   11-12 апреля спецназ США проводит операцию "Коготь орла" по эвакуации американских граждан из Камбоджи. 36 вертолётов ВВС США вывозят из Пномпеня посла США Джона Хантера Дина, 350 морских пехотинцев и 270 дипломатов, иностранных журналистов и высших камбоджийских чиновников. Вместе с ними улетает и исполняющий обязанности президента Кхмерской республики Сао Кхам Кхой.
   12 апреля - премьер-министр Кхмерской республики Лонг Борет отказывается передать власть Ча Су, назначенному главой правительства Сао Кхам Кхоем. Власть в Пномпене переходит к армии во главе с главнокомандующим генералом Сат Сутсакханом, который назначен президентом Высшего совета Кхмерской республики. Генерал Сат Сутсакхан отклоняет требования партизан о капитуляции. Один из коммунистических лидеров Кхиеу Самфан отдаёт приказ частям "красных кхмеров" начать штурм Пномпеня. В правительственных войсках начинается массовое дезертирство.
   - Теперь ты понимаешь, Сэнди, в какое дерьмо я должен тебя отправить. Еще есть время отказаться. В конце концов, ты можешь дождаться курьеров в Луанпрабанге.
   - Если они туда доберутся, Роберт. Сто килограммов "снежка" очень сладкий кусок. Триады перегрызут друг другу глотки. Тем более что вьетнамцы там постоянно соперничают с китайцами. И потом...
   Выдерживаю паузу.
   - Мы не театральных подмостках, Сэнди, - Роберт ставит стакан с виски на стол. Нарочито неодобрительно.
   - Прости, Боб. Только вот героин исчез. Это совершенно точная информация двухдневной давности. От человека из Пномпеня. Как видишь из этого города до сих пор можно улизнуть.
   - Тогда какого черта, тебя несет в это пекло?
   - Мне нужно повидаться одним французом, точнее русским французом, дядя которого небезысвестный Ален Бодэ.
   - Тот самый Бодэ, который опутал Индокитай сетью своих шпионов?
   - Да, его агентуру так и не смогло получить твое ведомство. Я уже не говорю о сайгонской политической полиции. Триады умеют хранить свои тайны. Бодэ один из немногих посвященных. Один из отцов секты као-дай. Так вот, этот самый племянник Алена Бодэ - француз, точнее полуфранцуз, полурусский намекнул мне, что кто-то из партизанской верхушки, они именуют себя "Ангкар", уже несколько лет тесно связан с пномпеньской триадой "Розовый лотос". Теперь ты понимаешь, если они придут к власти в Пномпене, мы получим там самый настоящий героиновый ад.
   Из досье:
   Присутствие американских войск в Южном Вьетнаме привело к тому, что ранее доминировавший на рынке опиум стал вытесняться героином. В "Золотом треугольнике", где прежде было лишь несколько подпольных лабораторий по производству курительного опиума и морфия, к началу 70-х годов работало уже около трех десятков лабораторий, половину общей продукции которых составлял героин для инъекций. И львиную долю этого героина потребляла именно американская армия в Южном Вьетнаме (часть потока также шла для американских солдат, отдыхавших в Гонконге).
   "Грязная война" во Вьетнаме стала "звездным часом" как для триад, заполонивших Сайгон, так и для наркобронов "Золотого треугольника". И тут свою зловещую роль сыграли американские военные уставы, запрещавшие продавать спиртное солдатам не достигшим двадцати одного года...
  
  (Продолжение досье Немного о Гонконге):
   ....Главным центром притонов, игорных и публичных домов оставался район Ваньчай, расположенный на острове Гонконг, недалеко от административного и делового центра колонии. В начале 50-х годов крупнейшей пиратской флотилией региона руководила мадам Вонг. Накануне Второй мировой войны китайский чиновник Вонг Кункит начал заниматься пиратством и контрабандой, а в период японской оккупации - еще и шпионажем. Став миллионером, после войны он осел в Гонконге, где женился на танцовщице из ночного клуба. После убийства Вонга конкурентами его вдова застрелила двоих помощников покойного мужа, которые хотели возглавить синдикат, и сама занялась преступным бизнесом. К началу 50-х годов мадам Вонг обложила данью многие пароходные компании, платившие отступные за сохранность своих судов и грузов, а полученные доходы инвестировала в рестораны, казино и публичные дома не только Гонконга, но и Макао, Сингапура и Манил
   К 1958 году около 15% жителей колонии являлись членами хуэйданов (до войны - всего 8-9%); они совершали более 15% всех тяжких преступлений. Решительная борьба властей с опиумокурильнями привела в конце 50-х годов к все более широкому распространению на улицах героина. К тому же Гонконг начал превращаться в перевалочный пункт контрабанды героина в США и страны Западной Европы. Эта тенденция особенно усилилась после того, как число ежемесячно посещавших колонию для отдыха американских солдат, воевавших в Индокитае (обычно их было около 10 тыс.), резко сократилось.
   Значительная часть мастерских и цехов, принадлежавших беженцам из Китая, не была официально зарегистрирована (в конце 50-х годов на таких предприятиях работало свыше 200 тыс. человек). Также росту организованной преступности способствовало сохранение вплоть до начала 60-х годов значительной прослойки уличных разносчиков, чернорабочих-поденщиков и нищих, из среды которых и рекрутировались новые члены преступных банд.
   К 1960 году в Гонконге насчитывалось около 300 тыс. мафиози, объединенных в 35 хуэйданов, которые поделили между собой все районы и сферы бизнеса колонии (из них восемь считались крупнейшими - "Хэшэнхэ" / "Вошинво", "Вохопто", "Фуисин" / "Сунъион", "14К", "Лянь" / "Луэн", "Тун", "Цюань" / "Чуэн" и "Шэн" / "Шин") . Кроме традиционных преступных промыслов триады осваивали и новые способы заработка денег, например, подделку китайской валюты и букинистических книг.
   Хотя администрация Гонконга к 1960 году расселила в государственных домах 360 тыс. человек (еще 85 тыс. человек переехало в дома, построенные в 1955-1962 годах частными фирмами для своих работников), к 1961 году в трущобах жило более 510 тыс. человек, в общежитиях - 140 тыс., на открытых верандах - 70 тыс., на крышах - 56 тыс., в магазинах, гаражах и на лестницах - 50 тыс., на лодках - 26 тыс., на тротуарах - 20 тыс., в подвалах - 12 тыс. и в пещерах - 10 тыс.
   В 1962 году последовала новая волна беженцев, хлынувших в Гонконг, и к 1967 году население колонии достигло 3,87 млн. человек (в 1968 году в трущобах всё еще жило более 400 тыс. человек). Коррумпированность административного аппарата, в первую очередь полиции, достигла к началу 70-х годов огромных масштабов. Например, вышедший в отставку в 1969 году сержант Лай Манъяу оказался обладателем состояния в 6 млн. долл., заработанного на преступных связях с хуэйданами.
   В 1973 году была проведена крупномасштабная кампания против тайных обществ, в ходе которой полиция Гонконга задержала около 1,7 тыс. человек. В 1974 году полиция разгромила два подпольных синдиката и обнаружила семь фабрик по производству наркотиков, где конфисковала более 309 кг опиума, 67 кг морфия и более 46 кг героина. К концу 70-х годов относятся первые контакты гонконгских хуэйданов с зарождающейся мафией Гуандуна.
   А для расцвета тамошней мафии сложились хорошие предпосылки. В обмен на поддержку экономических реформ гуандунская элита получила от центральных властей гарантии неприкосновенности и некоторой автономии, что привело к росту коррупции и клановости. С увеличением доходов населения и появлением первых больших капиталов местные группировки Гуандуна активизировали наркобизнес, проституцию, контрабанду, игорный бизнес, обмен валюты и ростовщичество, стали промышлять рэкетом новых нуворишей.
   К началу 80-х годов властям Гонконга все же удалось частично лишить хуэйданы свободы действия, а более ста главарей мафии были вынуждены переселиться на Тайвань, в том числе крупный торговец героином Ма Сикъю и бывшие гонконгские полицейские - Луй Лок, Чой Бинлун, Чэн Чунъю, Нам Кон и Хон Куиншум ("пять драконов"), уличенные в коррупции. Однако молодежь сохранила связи с Гонконгом, участвуя в тотализаторе и разного рода мошенничествах с гонконгско-тайваньскими посредническими компаниями. В отличие от старшего поколения гонконгских тайных обществ, отстаивавшего традиционные формы деятельности, молодежь, прежде всего, была занята торговлей наркотиками, что нередко вызывало конфликты между ними.
   Молодые лидеры хуэйданов стали стремиться выйти за рамки Гонконга и укрепиться на международном рынке, поскольку в самой колонии торговля героином и кокаином, за исключением розницы, еще с 50-х годов была монополизирована "Чаочжоубан". В ставших центрами торговли героином чайнатаунах Англии, Франции и Голландии началась борьба между хуэйданами гонконгского, сингапурского, малайского и вьетнамского происхождения.
   В преддверии перехода Гонконга под юрисдикцию Китая главари хуэйданов "14К", "Хэшэнхэ" и "Фуисин" стали переводить свои операции из колонии в США, Канаду, Австралию, Великобританию, Нидерланды, Францию и Германию. В 1982 году в Гонконге состоялось масштабное совещание лидеров местных тайных обществ и представителей крупнейших хуэйданов из Торонто, Бостона, Сан-Франциско и Лос-Анджелеса.
   Другой причиной оттока членов гонконгских тайных обществ за рубеж стало то, что образовавшееся в среде эмигрантов из Китая "Большое кольцо" хуэйданов, среди которых лидировал "Хунаньбан" ("Хунаньское братство"), вступило в ожесточенную конкуренцию с местными гангстерами и основательно потеснило их в колонии. Хуэйданы "Большого кольца" постоянно поддерживали связь с преступным миром в Китае. Бандиты с материка прибывали в Гонконг на несколько месяцев, получали от местной мафии подложные документы и довольствие, а также конкретные задания. После совершения преступлений они получали свою долю и на выбор либо эмигрировали, либо возвращались домой.
   Хуэйданы активно пополняли свои ряды учащимися и молодыми рабочими колонии, которые часто объединялись в уличные шайки, нередко устраивавшие серьезные беспорядки и погромы (конец 1980 года и апрель 1982 года). В марте 1985 года в районе Чхюньвань (Цюаньвань) была раскрыта банда "Гуанляньшэн", вербовавшая учащихся для вступления в тайные общества. Но, несмотря на это, в 80-х годах общее число гангстеров сократилось до 80 тыс. человек. С конца 80-х, когда стали набирать обороты китайские экономические реформы, хуэйданы колонии наладили коррумпированные связи среди чиновников и силовых структур Китая, начав инвестировать туда огромные капиталы (некоторые фирмы, подконтрольные хуэйданам, даже установили контроль над китайскими производителями эфедры). Также они активизировали проникновение в политические и деловые круги самого Гонконга.
   Шел и обратный процесс. Пекинские власти взяли под свой контроль некоторые профсоюзы и часть триад Гонконга, с помощью своих спецслужб, госкомпаний и пропекинских лоббистских организаций внедрились как в легальную экономику, став крупнейшим игроком на валютном рынке Гонконга, так и в сферу "теневой экономики" анклава (особенно, что касается нелегальных торговых и валютных сделок, операций с золотом, оружием и украденными технологиями, а также неформальных связей с Тайванем).
   В 90-х годах крупнейшие гонконгские хуэйданы "14К", "Фуисин", "Дацзюань" ("Братство большого кольца") и "Синьиань" ("Новая добродетель и спокойствие") укрепили связи с группировками Китая, активно включившись в контрабанду автомобилей, сигарет, электроники, предметов роскоши и оружия. Они организовали "отмывание" денег китайских синдикатов через свои компании, а также включились во всё возраставшую переправку китайских нелегалов в США, Канаду, Латинскую Америку и Европу.
   Постепенно члены гонконгских синдикатов стали выступать в роли посредников или дилеров при отправке больших партий наркотиков, оружия, нелегалов и контрабанды, перепоручив черновую работу молодым выходцам из Китая. Кроме того, хуэйданы "14К" и "Фуисин" монополизировали оптовый рынок поддельных компакт-дисков с фильмами, музыкой, программным обеспечением и другой контрафактной продукции (брендовых часов, парфюмерии, одежды и аксессуаров), усилили свое влияние в музыкальной и киноиндустрии Гонконга, занялись информационными технологиями и махинациями на фондовой бирже.
   К 2000 году шесть крупнейших гонконгских хуэйданов насчитывали более 100 тыс. членов, а их отделения существовали в Макао, Шэньчжэне, Гуанчжоу, Шанхае, США, Канаде, Австралии, Великобритании, Нидерландах, Германии, Франции, Малайзии, Сингапуре, Вьетнаме, Мексике, Бразилии, Аргентине и на Тайване. Самая большая триада "Фуисин" (60 тыс. членов) сохранила строгую иерархическую структуру, в то время как "14К" (20 тыс.) разделилась на 15 отдельных групп.
  
  Сайгон. 14 апреля 1975 года. Резидентура ЦРУ.
   - Дружище Сэнди, гордыня - грех великий. Понимаю твое отношение к моему ведомству. Сейчас любой горлопан в нашей благословенной Америке готов орать на всех перекрестках, что ЦРУ просрало эту бездарную войну, на которой мы потеряли отцов, сыновей и братьев. ЦРУ - одна из больших контор, и как во всякой конторе у нас есть свои мудаки и свои герои. В твоей федеральной антинаркотической лавочке и тех и других не меньше. Так что не станем меряться болтами.
   Роберт заметно волнуется. Кажется, сейчас он должен подойди к чему-то очень важному, ради чего он и организовал эту встречу. Он пристально смотрит мне в глаза, после чего, как прожженный игрок в покер бросает передо мной десяток прекрасно сработанных телевиком цветных снимков.
   - Вот видишь, твои клиенты не ускользнули от нашего всевидящего ока...
   Как и в момент нашего первого знакомства в Гонконге мне впору зареветь от обиды. Многоходовая операция, ради которой я мотался по этой объятой войной стране, и нюансами которой только что бравировал перед Бобом, как мелкий фанфарон, была для Макферти и его парней битой картой.
   На фотографиях мой франкорусский конфидент мило общался со здоровенным немцем, в котором я моментально узнал лучшего аса из "Эйр Америки" Дитера Хоффмана. Так вот чем промышляет племянник старого паука Алена Бодэ? Но я был готов дать голову на отсечение, что у Жан-Пьера и Дитера нет общих интересов в наркобизнесе. Тогда что? Жан-Пьер - это французские спецслужбы, а Дитер давно на крючке как у Интерпола, которого он боится куда меньше, чем пронырливых еврейских ликвидаторов из "Моссад", так у нашего ведомства по борьбе с наркотиками.
   -Ну и как тебе эта парочка? - насмешливо спрашивает Роберт. - А что подсказывает интуиция моего великого охотника Сэнди-ирокеза?
   "Ирокезом" меня прозвали из-за десятой воды на родительском киселе, поскольку какой-там праотец из 18-го столетия реально был вождем краснокожих из племени мохоки. Так что индейской крови у меня на три больших скотча. А вот что касается Дитера, которого в Индокитае знают как "Стрекозу", то, скорее всего, именно этот эсэсовский сынок должен называться "Ирокезом", потому что лучше него ни один американский ас из нашей "мобильной кавалерии" не знает фишечки легкого вертолета Белл UH-1 ("Ирокез"), известного также как "Хьюи" (Huey).
   Перекатывая во рту глоток "Джонни вокера" выдерживаю небольшую паузу.
   - "Розовый лотос"? Дитер повязан с ними через Джино Коррели, но при чем здесь ваши дела, Роберт?
   - Я не должен был тебе об этом рассказывать Сэнди, но ты же не из журналистов, которые любят порыться своими пронырливыми пятачками в нашей выгребной яме. Собственно ничего сенсационного я тебе не расскажу. Ты и сам догадывался, что "Эйр Америка" - пример сотрудничества ЦРУ с наркомафией. Но это лишь видимая часть айсберга. Началось все куда раньше.
  
  Из досье:
   Центральное разведывательное управление было создано в 1947 году после принятия Закона о национальной безопасности, подписанного президентом США Труменом и вступившего в силу 18 сентября 1947 года.
   Штат ЦРУ формировался на основе Управления стратегических служб (УСС), действовавшего во время Второй мировой войны, и приняло на себя все функции УСС. Что же представляла из себя эта первая объединенная разведывательная служба США, созданная во время Второй мировой войны.
   До создания УСС разведкой в США занимались специальные отделы в различных ведомствах исполнительной власти: государственном департаменте, армии, флоте и казначействе. У них не было единого руководства. Так, например, армия и флот имели отдельные криптоаналитические отделы Signals Intelligence Service и OP-20-G которые не обменивались информацией друг с другом.
   Президент Рузвельт был озабочен этими недостатками американской разведки. По предложению Уильяма Стефенсона, представителя британской разведки в западном полушарии, Рузвельт поручил другу Стефенсона, нью-йоркскому адвокату Уильяму Доновану, ветерану первой мировой и кавалеру Медали почета, составить план новой разведслужбы.
   Уильям Джозеф Донован (англ. William Joseph Donovan), в США распространено его прозвище "Дикий Билл", Wild Bill; родился 1 января 1883 года , в Буффало, штат Нью-Йорк - умер 8 февраля 1959 года, в Вашингтоне, округ Колумбия). Американский юрист и сотрудник тайных спецслужб, руководитель Управления стратегических служб во время Второй мировой войны и некоторое время после.
   Донован родился в семье эмигрантов из Ирландии. Учился в Ниагара колледже (англ. Niagara College). В 1905 году получил степень бакалавра искусств в Колумбийском университете, а в 1907 году там же - степень бакалавра юридических наук. Учился в Нью-Йорке, где в футбольной команде получил сохранившееся за ним на всю жизнь прозвище "Дикий Билл" и сблизился с Франклином Рузвельтом. По окончании университета в 1907 году получил специальность юриста, начал работать практикующим адвокатом. Состоял активным членом Республиканской партии, произошло его сближение с президентом Гувером, являлся политическим советником последнего. В 1916 году вступил в Национальную гвардию США.
   Участвовал в Первой мировой войне на Западном фронте. Подполковник в составе 69-го пехотного полка, в 1918 стал командиром 165-го полка. За время боевых действий был награждён медалью Почёта и тремя Пурпурными сердцами, а также другими наградами США и Великобритании.
   Во время Гражданской войны в России некоторое время находился при штабе армии адмирала А. В. Колчака в должности офицера связи. По возвращении в Соединённые Штаты в конце 1920 года некоторое время служил заместителем губернатора, в 1922 году поступил в ведомство генерального прокурора, в 1924-1929 годах являлся его помощником. В 1929-1941 годах занимался частной адвокатской практикой в Нью-Йорке. Среди его клиентов был, в частности, Уинстон Черчилль. В 1932 его кандидатура была выдвинута Республиканской партией на пост губернатора штата Нью-Йорк (Донован выборы проиграл). Когда президентом был избран Рузвельт, Донован являлся одним из наиболее влиятельных адвокатов на Уолл-стрит, и успел составить крупное состояние, исчисляемое миллионами долларов.
   В 1940 году командирован в Великобританию в качестве неофициального представителя секретаря по военно-морским делам Франклина Уильяма Нокса.
   11 июля 1941 года Рузвельт назначил Донована личным координатором по информации (разведывательной деятельности). Неоднократно направлялся Рузвельтом в Европу и на Ближний Восток для установления связей с движениями Сопротивления.
   В 1942 году был официально зачислен на военную службу и 13 июня 1942 назначен директором специально под него созданного Управления стратегических служб (УСС). Донован руководил сбором разведывательной информации, а также организацией диверсионных операций в Северной Африке, Египте, Европе. Создал беспрецедентную по размерам сеть секретных агентов (около 16 тысяч человек).
   Влияние Донована резко ослабло после смерти президента Рузвельта 12 апреля 1945 года. Ему так и не удалось найти общий язык с Гарри Трумэном - новым главой государства, и после окончания войны, 20 сентября 1945 года, УСС было расформировано президентом, а его функции переданы Государственному департаменту и Секретариату по военным делам. Однако 18 сентября 1947 года с учётом опыта работы УСС было создано Центральное разведывательное управление США.
   В 1946 году Донован вышел в отставку. Участвовал в работе Международного Нюрнбергского военного трибунала, будучи помощником судьи от США Джексона. В 1953-1954 годах являлся послом США в Таиланде, но уже через полтора года в связи с ухудшением состояния здоровья он оставил этот пост. Его имя увековечено в Зале славы военной разведки США.
   Но вернемся к деятельности УСС, которое было готово сотрудничать с кем угодно по принципу: "враг моего врага мой друг". В годы Второй мировой войны УСС помогало вооружать, обучать и снабжать участников движения сопротивления в странах, оккупированных немцами и японцами, включая как националистов Чан Кайши, так и революционную армию Мао Цзэдуна в Китае и коммунистический Вьетминь во французском Индокитае.
   Не обошлось без сотрудничества и с американской мафией, тесно связанной с сицилийской "Коза нострой". Еще в 1942 году к подготовке вторжения на юг Италии были привлечены два самых влиятельных главаря американской мафии - Меир Лански и Лаки Лучано. Лучано, выходец из Сицилии, с 1939 г. находился в тюрьме, осужденный на 50 лет. За участие в планируемой операции ему была обещана амнистия (американское правительство сдержало слово). Были созданы все условия для контактов "со своими людьми" в Америке и Италии. Удалось установить тесные связи со всемогущим главарем сицилийской мафии Калоджеро Виццини (дон Кало).
   В результате, используя свое влияние, мафия расчищала путь американским войскам в Сицилии, превратив наступление американцев в увеселительную военную прогулку. Известны случаи, когда по приказу мафии капитулировали неприступные крепости. Американцы достойно отблагодарили дона Кало - он был назначен мэром одного из городов и даже получил звание почетного полковника американской армии! В составе американских вооруженных сил в Италию пришло много мафиози из США.
   Когда Эйзенхауэра попросили прокомментировать - как американские войска практически без сопротивления дошли до столицы Сицилии Палермо, генерал сослался на военную тайну и отделался туманными намеками, будто Генштаб располагал важной стратегической информацией.
   Показательный факт - после захвата Сицилии и южной части Италии наступление прервалось на 8 месяцев. Рим, до которого оставалось всего 100 с небольшим километров был взят только 4 июня 1944 года. Дело в том, что вместо быстро капитулировавших под воздействием мафии итальянских войск, союзные армии должны были сражаться с пришедшими с севера германскими войсками, а это была уже совсем иная проблема...
   В реальную войну с Германией "союзники" вступили лишь летом 1944 года. И, кстати сказать - на территорию Италии севернее Флоренции англо-американские войска смогли вступит только, в апреле 1945 (!), т.е. когда германская военная мощь была полностью сокрушена советской армией...
  
  Сайгон. 14 апреля 1975 года. Резидентура ЦРУ.
   - Связи ЦРУ с мафией это лишь малая часть наследства "дикого Билла", - Роберт смотрит на меня с явным облегчением, как человек, облегчивший свою душу очень неприятным признанием.
   Не знай, я его годы, возможно, настроение мое опустилось бы до ноля. Но непримиримость Боба к наркодиллерам и наркобаронам, какими бы помыслами эти дьяволы не прикрывались, была мне прекрасно известна. И разговор наш только начинался...
  
   Глава седьмая
   Михаил Стрижов. "Взбесившийся Харлей"
   Пномпень. 17 апреля 1975 года. 9 часов утра.
   Охота, сказывают, пуще неволи. И что это мне так разохотилось освежиться папайкой? Салями и "Джонни Уокер" - это, конечно, хорошо. Но почему-то я остался без папайки. Папайя уже давно и прочно заняла в моем утреннем рационе место кефира. Это в Москве я с утра освежался кефирчиком, а здесь удалять рецидивы вчерашнего возлияния можно только папайей. Ну что за прелесть этот плод. Его непревзойденный вкус несравним ни с чем. Здесь весь букет ароматов от земляники, которая стала в наших русских лесах раритетной ягодой, до нежнейшего персика. На вид папайя неказиста, но стоит разрезать ее попалам и счистить черные, будто смоляные кругляши, зернышки, потом выжать на ее нежное розовое нутро половинку лайма и ... прощай, "пеший Джонни". До полудня, по меньшей мере.
   А пока приходится довольствоваться бутылочкой тайского энергетика "Krating Daeng". Слегка приторный, отдающий барбарисом напиток слегка взбодрил. Однако просто до смерти захотелось освежиться папайей. Тем более, что главный пномпеньский рынок Псатмай всего в километре от дома, в котором я арендую четырехкомнатный апартамент.
   Сейчас этот шестиэтажный дом, выходящий фасадом на проспект Монивонга, главную городскую магистраль, на две трети пуст. Первыми его покинули американские журналисты и прочие "спецы", большая часть которых, была скромным, но весьма информированным контингентом ЦРУ.
   Однако после того как на Капитолийском холме "поставили крест" на генерале и его окружении, часть этих ребят перебазировалась в агонизирующий Сайгон, а другие покуда действовал "воздушный мост" перекочевали в Бангкок. Работенки им повсюду достанет.
   Следом за американцами стали съезжать и другие жильцы - несколько "бизнесменов" из сопредельных и близлежащих стран ЮВА. Так что гарнизон нашей "шпионской крепости" изрядно поредел.
   А пару дней назад исчез и хозяин дома, оставив его на попечении двух на удивление неулыбчивых хуацяо. И эти мрачные ребята, кажется, смотрят за мной не в четыре, а в куда больше глаз.
   Хуацяо - китайцы, живущие вне Поднебесной, на сегодняшний день - мой шпионский хлеб. Точнее мой объект наблюдения.
   А началось все после авантюры Мао, который решил испытать Москву на прочность кровавой вылазкой на остров Даманский. Весна 1969 года чуть было не стала началом советско-китайской войны. Мао, конечно, проиграл бы партию, но и нам бы пришлось не сладко. Так или иначе, но конфронтация с Пекином в то время достигла апогея.
   В апреле 1969 года мой шеф Василий Иванович Прилепа ("Иваныч") - "шпион по призванию", - как он сам себя называл, как бы невзначай обронил, -Мишаня, надо бы погутарить!
   К тому времени я уже больше года служил Отечеству в военной разведке Генштаба, исправно посещая киноведческий факультет ВГИКа, где должен был получить второй после ИСАА диплом. По первому я специалист по китайской филологии, но об этом мало кто знал, кроме самых близких друзей и однокашников. Поскольку официально я был отчислен из ИСАА (Институт стран Азии и Африки ), сейчас ИВЯ (Институт восточных языков при МГУ им. Ломоносова) сразу после первого курса за "неуспеваемость". На самом деле, я уже тогда угодил в сети "Иваныча", который внутренним зрением профессионального разведчика углядел во мне родственную душу "шпиона по призванию".
   Мне противно слово "вербовка", хотя агентов именно вербуют, точнее убеждают словом. "Вербен" в немецком языке означает "слово". Немцы неплохо изучили святое писание, где сказано "В начале было Слово, и Слово было у Бога и слово было Бог".
   В слове заключена великая сила.
   - Ты, Мишаня, должен научиться слушать, - поучал меня Иваныч. - И мотать на ус. Но для этого мы организуем для тебя шапочку-невидимку. Для людей, которых ты будешь слышать, ты будешь как пустое место. Потому что для них ты русский шпион, не спорь, в твою легенду киношника мало кто поверит из профессионалов, так вот ты останешься туповатым русским шпионом, каких у и у нас и в ПГУ еще хватает, парнем который не знает ни одного восточного языка. У тебя беглый французский, хреновенький английский, хенде хох - немецкий. Все остальное китайская грамота.
   При этом Иваныч лукаво хохотнул.
   - Я, Мишаня, год в Харбине был "глухонемым немцем", хотя "просвечивали" меня не только наши бывшие соотечественники из белоэмигрантов. У них, кстати, многому бы стоило поучиться. Пасли меня и китайцы и японская контрразведка. Но документы у меня были не прогрызешь. Настоящие из Берлина от Круппа. Проще было быть говорящим нацистом, но Отец решил, что я должен потерять слух и речь. Год практиковал язык жестов. Потом научился "беседовать" руками. А сам был одно сплошное ухо. Теперь вот пойдешь по моим стопам. Но я на тебя крест глухонемого грузить не стану. А поедешь ты в прекрасный Пномпень, где очень жарко и где очень скоро произойдет государственный переворот. Это хорошо, Мишаня, что ты вопросов не задаешь. Ты слушай меня. Про переворот я тебе доверительно говорю. У нас там свой человек есть среди камбоджийских военных. Если бы Сианук, как публичная девка не давал и партизанам дяди Хо и американским зеленым беретам под дипкрышей, может он бы и продержался со своим липовым нейтралитетом, да вот только в тамошнем борделе целкой никак не останешься. Короче, Мишаня, забудь язык, которому тебя пять лет учили на нашей базе. Для местных хуацяо, ты все равно останешься русским, а значит шпионом смерти. А вот для титульной нации тебе нужно расстараться пустить пыль в глаза. Блефуй, как хочешь, гуляй, пей, ешь, плейбойствуй. Твоя задача узнать побольше о китайский триадах в Пномпене. Их связях с окружением Сианука, которое очень скоро его предаст. Но больше о том, кто там у них резидент из Пекина.
   Ни в одной другой стране, Мишаня, у нас не будет такого шанса слышать китайцев. Потому что они держатся особняком в своих чайна-таунах, и только в Пномпене - единственной столице в ЮВА нет китайского квартала.
   Иваныч в тот вечер много чего мне поведал. Разговор закончился под утро.
   Но, кажется, я слишком ударился в воспоминания...
   Пора двигать в сторону Псатмая. Уж больно папайки хочется. Спускаюсь в гараж. Какая-то обреченная тишина. Но ничего скоро мы ее взорвем. Привет, мой "Харлей -Дэвидсон", привет тебе от Брижжит Бардо... Сейчас взревем и вздрогнем.
   "Харлей" - часть моего имиджа, который решительно осуждает наш чрезвычайный и полномочный и весь его посольский синклит. "Советские люди за хлебом на такси не ездят", а уж на "харлеее" за папайей и подавно. "Вы слишком много себе позволяете, Михаил Владимирович", - тонкогубое лицо посла источает бесконечное презрение.
   - Ну что вы, Владимир Олегович, какой русский не любит быстрой езды.
   Впервые появился на большом экране "харлей" как символ появился в 1953 году в фильме Стэнли Крамера "Дикий" о жизни байкеров-уголовников.
   А вот настоящей легендой "харлей" стал после выхода в 1963 году фильма "Беспечный ездок". Эта лента стал одним из величайших американских кинофильмов и сделал мотоциклы "Harley-Davidson" символом свободы (для Америки более удачной ассоциации и не придумать).
   Болезненная гримаса. Посол знает на какую контору я работаю, поэтому выслать меня из страны было не в его власти. Даже, несмотря на мое "аморальное", по его мнению, поведение. Особенно ненавидит он эти мои поездки на американском горбунке "харлее".
   Нет, все-таки советские люди за папайей на "харлее" не ездят.
   Но, кажется, времена изменились. Почему меня вызывают в Москву? Особенно сейчас, когда я почти подобрался к "сердцу тьмы".
   Но Москва далеко, а вот "красные кхмеры" уже заняли окраины Пномпеня.
   Город странно пуст. Ближе к рынку становится люднее. Потом многолюднее. Боковым зрением я вижу этого французского пижона Ваньку Колосова. Какого черта он решил стать пешеходом. Ваня Вокер!
   Так, кажется, ты где-то прокололся маленький Жан-Пьер. Иначе с чего бы тебя со всех сторон начали обтекать китайцы. А кто ими верховодит? Ну же Мишель! Думать некогда! Врезаюсь в толпу хуацяо. Меня осыпают проклятиями, но я же ни бум-бум в китайских проклятиях. Только - "Сорри", - скаблюсь в ответ на китайскую брань.
   - Ше муа, Жан-Пьер!
   До чего же ловок этот Ванька Колосов. Вот он уже за моей спиной.
   -Вперед, Гуго де Пейн , теперь мы с тобой бедные рыцари Храма - тамплиеры.
   Славный шпион этот русский французик.
   - Ну держись, Жоффруа Битоль, - кричу я ему в ответ. "Харлей" ревет, вкладывая в свой рев всю ярость загнанного зверя.
   От китайцев мы оторвались. Но на Монивонге появился авангард "красных кхмеров". Сворачиваем в ближайший проулок к бульвару Нородома.
   - Куда дальше, Ванья?
  
   Глава восьмая. Дитер Хофман. Первая кровь
  
  Пномпень. 17 апреля 1975 года. 9 часов. 30 минут. Время местное
   Дитер Хофман - здоровенный немец, рост 1м 97 см, вес 110 кг сидит у стойки бара лучшего пномпеньского отеля "Рояль". Он уже взял десяток скотчей и столько же банок пива "хайникен". А потому, настроен на лирический лад.
   Как все немцы - Дитер сентиментален. Ему искренне жаль маленькую сайгонскую путану, которая сейчас лежит в горячечном забытье, отклячив свой маленький окровавленный задик. Кто же знал, что она орет от боли, а не от экстаза, пока Дитер погружал в ее чресла свое детородное орудие. Пьяный Дитер орал только одно: "дранг нах остен". Он даже ни разу не поймал себя на мысли: а имел ли его папенька после субтильных француженок такого вот котенка из Аннама?
   Только утром он увидел, что простыня влажная и в красных пятнах. Проститутка спала с личиком вьетнамской Жанны д, Арк, над телом которой потрудились сексуальные иезуиты.
   Дитер - человек по натуре добрый. Хотя и убийца. Но женщины и дети для него - табу!
   У каждого своя дорога и своя судьба. И сам человек ее определяет. Буддисты называют это - кармой. В буддизме нет никакого Бога, чтобы направить судьбу, чтобы вознаградить некоторых людей и наказать другие. Санскритское слово karmа буквально подразумевает "действие", "выполнение". И ты сам его выбираешь!
   Номер в "Рояле" Дитер оплатил на сутки вперед, чтобы сайгонская подружка привела в порядок свою щелку, а то не дай Бог помрет как тетя Гретхен, изнасилованная отделением тувинцев.
  
   Дитер размышляет.
  Теперь вот только дождаться двух парней от дядюшки Лю. И еще проблема, что мне делать с этим наглым янки Сэнди, которого мне навязал в попутчики не менее странный американский дипломат, привезший мне письмецо от Джино.
   Людям из триады "Розовый лотос" этот попутчик очень не понравился, но я заявил, что на борт "Ирокеза" я беру этого парня, потому что так просил Джино, а мой итальянский "папито" стоит тысячи китаезов, и маленькую путану, которая согласилась ублажать меня, только бы я доставил ее к сестренке в Пномпень. У этого Сэнди была какая-то своя миссия в Камбодже, после которой Джино просил доставить копа живым в Луангпрабанг, а в том, что это коп я не сомневался, у Дитера на копов особый нюх.
   Накануне, мы тайком приземлились на покинутом каучуковом заводе в пригороде Пномпеня Такмау, где десяток китайцев лихо забросали моего "ирокезика" пластинами латекса. Вид у них был озабоченный, однако они умели казаться безмятежными. "Завтра", - сказали они. - "Завтра будет груз, а пока отдохните в лучшей гостинице. Паспортов у вас не спросят. Все убежали. Остались только друзья".
   - А партизаны? - спросил я.
   - Не беспокойтесь, там наши люди.
   Лицо у Сэнди после этих слов напомнило мне добермана, которому послышалась команда взять след. Но в тот момент я не придал этому никакого внимания. Коп, он и на индокитайской войне все равно коп.
   Вот только, что-то задерживаются эти местные китаезы...
   -Двойной скотч, бэби!
  
   Пномпень. 17 апреля 1975 года. 10.00. Время местное.
  
  Сэнди размышляет.
  Я гонялся за ним полтора года по объятому пламенем войны Индокитаю, но никак не ожидал, что чертов Дитер назначил кроме китайцев встречу в баре лучшего пномпеньского отеля "Руаяль" еще и Жан-Пьеру Колософф, а попросту русскому французу Ваньке Колосову, который был как раз мне и нужен. Понятно, что этот неофашист, гордящийся своим эсэсовским папашей, забрался в самое пекло гражданской войны в Камбодже, когда "красные кхмеры" уже практически завтракают на окраинах столицы, чтобы вывезти партию "снежка". Ну и вывозил бы себе, если только китайцы его отнимут у конкурентов, так нет же ему понадобилось встретиться с французским "шерами". Ну что ж на ловца и зверь бежит...
   Понимаю, что вчера в Пномпене отмечали Новый год по буддийскому календарю, но надо же было так надраться? Причем с утра пораньше. Тем не менее, Дитер Хофман достойный сын достойного эсэсовца, про которых французский полковник Бижар, единственный из всех французских командиров, способный верно оценивать суть сражения Дьен-Бьен-Фу, говорил: "Если бы мне дали 10 000 эсэсовцев, мы бы выстояли".
  Так вот Дитер буквально через несколько минут доказал, что выпитое только распаляет его тлеющую под добродушной маской чудовищную агрессию.
   Когда в холл отеля неожиданно для присутствующих ворвались полтора десятка "красных кхмеров" в своих линялых черных робах с красными клетчатыми шарфами (крама), скрывавшие их тонкие, почти цыплячьи шеи, "Стрекоза" даже не оглянулся. Но стоило им с криками, переходящими в визг ошалевших от злости крыс, приблизиться к стойке бара, которую вальяжно занимал здоровущий немец, как он слегка ленивым, скорее даже расслабленным движением сорвал "Калаш" китайского производства с груди одного из парней. Судя потому, как ремень от автомата свернул несчастному шею - рывок был недюжинной силы. Затем повернувшись на вертящемся при барной стойке кресле Дитер тут же прикладом автомата размозжил головы трем ближайшим от него кхмерам, остальные на несколько секунд впали в ступор. И этого было достаточно, чтобы немец короткой очередью в упор расстрелял семерых революционных солдат, а трем оставшимся просто скрутил шеи, каким-то одному ему известному приемом.
   И тут взгляд Дитера стал совершенно осмысленным, словно и не было проглочено десятка скотчей. Окинув внимательным взглядом профессионального пилота зал, он заметил меня, тут же заорав:
   "Сэнди, мать твою в задницу, уёбываем. Китайские суки меня опять подставили". И мы рванули через ресторанный зал на кухню, откуда с тыльной стороны отеля можно было перемахнуть через низкую скрытую декоративной зеленью ограду и очутиться на одной из не широких пномпеньских улиц.
   Все же Дитер зря обматерил китайских бандитов. "Члены триады "Розовый лотос" нарвались на авангард "красных кхмеров", их было около роты. Шли со стороны Почентонга. Пытались остановить три автомобиля с китайцами. Завязалась пальба. Два "Ситроена" "красные кхмеры" сожгли из РПГ. Погибли хорошие парни, а главное среди сгоревших заживо в "ситроенах" был связник, который знал людей в Такмао. Трое китайцев на стареньком видавшим виды "мерседесе" чудом улизнули".
   Всю эту историю коротко и сбивчиво рассказал нам пожилой китаец, сносно изъяснявшийся на английском. Двое молодых его подельников явно нервничали после происшедшего. До них, наконец, дошло, что "красные кхмеры" ни с кем договариваться не станут.
   Мы рванули по бульвару Нородома, который пока еще был заполнен ошалевшими от страха и неизвестности пномпеньцами, направлявшимися в восточную часть города. Откуда-то пошел слух, что части "красных кхмеров" из восточной зоны не такие кровожадные, как их соратники с юга и запада.
   Дивизии Восточной зоны (некоторые считали их "сианукистами"), отличались от тех, кто наступал с юго-запада не только обмундированием цвета хаки, в отличие от черных солдатиков "мясника" Та (дядюшки) Мока, но и относительно лояльным отношением к мирному населению. Надолго ли? По восточному берегу Меконга шли подразделения Хенг Тала, брата дивизионного генерала Хенг Самрина, по западному полки бывшего учителя Чхиена.
  
  - Мне глубоко на всех насрать, - сказал Дитер пожилому китайцу. И тут же процитировал французского полковника Бижара. Только вместо 10 тысяч эсэсовцев бравый неофашист Хофман был готов возглавить хорошо подготовленную зондеркоманду из сотни элитных немецких солдат, чтобы разогнать к е.....й матери всю эту краснокхерскую шушеру.
   - Мне нужен Жан-Пьер - заявил Дитер китайским бандитам. - Без него "бизнес аут".
   Пожилой и мудрый как черепаха пахан из триады, печально покачав головой, сказал, что Жан-Пьер скорее уже мертв, чем жив. Потому что люди Кан Шэна приказали считать его самым мертвым из всех трупов в Камбодже.
   -Ну, уж это факен даун! - сказал Стрекоза и велел китайцам рулить в район Монумента Независимости, где на одной из неприметных вилл должен был затаиться Жан-Пьер Колософф, с которым у Дитера как раз была назначена встреча в отеле "Руаяль". И если Жан-Пьер не пришел, значит что-то обнаружил. И теперь наверняка залег на дно.
   Китайцы слегка повздорили, но дисциплина в триаде была непререкаемой. Они передернули затворы своих маленьких УЗИ и рванули дальше по бульвару Нородома.
   -Дитер, - говорю я своему "подопечному", - а ты знаешь, что у меня с Жан-Пьером тоже была назначена встреча в "Руаяле".
   - Какого черта, Сэнди, ты суешь свой нос туда, где его непременно откусят. Здесь война без конца и края, и здесь большой бизнес, ради которого порешить агента бюро по наркотикам, что поссать под ближайшим деревом. И если бы не мое безмерное уважение к Джино, который поручил вытащить тебя из этого дерьма, то лежал бы ты сейчас в гребанном "Руаяле" мертвее мертвого.
  
  Глава восьмая.
   Сэнди Сэвидж. "Каждый охотник знает..."
   Пномпень. 17 апреля 1975 года. 10.30. Время местное.
   - Остановите здесь! Сейчас же! - прорычал Дитер, едва мы углубились в лабиринт проулков в юго-восточной части Пномпеня. Однако китайцы были невозмутимы и продолжали колесить по известному только им маршруту.
   - Проклятые обезьяны! Сэнди, они, что меня не понимают? Шайзе! Мне нужно в отель, там у меня кейс с важными бумагами.
   - Ты самоубийца, Дитер? Да там сейчас тебя поджидает батальон красненьких. И на это раз они не растеряются.
   - Насрать, Сэнди! Парень, отдолжи-ка мне свою пушку. - Дитер потянулся к маленькому "Узи" в руках молодого китайца, отчего тот неожиданно пальнул короткой очередью. Пули пролетели мимо наших носов, что еще больше разъярило Дитера, который так хлопнул малого по темечку, что тот свалился замертво. Водитель вжал ногу в тормоз и старенький "мерс", завизжав как подбитая крыса, врос в землю
   - Простите нас, мистер Хофман, - пожилой китаец с трудом сдерживал досаду. На Востоке не выносят суеты. И члены "триад" ни кому не прощают унизительных грубостей. А Дитер повел себя хуже слона в посудной лавке.
   - Ваш багаж наши люди забрали еще в тот момент, когда вы только свернули шею первому солдату "красных кхмеров". Думаю, он уже прибыл на место. Немного терпения и мы там будем.
   - Какого черта! - Дитер ругался как последний пропойца в Бремене.- Я же сказал нам нужно к Жан-Пьеру. Какого черта они водят меня за нос.
   - Послушай, Дитер, послушай меня. - Я специально перешел на английский, чтобы китайцам было понятно, о чем разговор.- Ты выбрал не самый удачный город для своего бизнеса. Или кто-то тебя очень сильно подставил. Вытащить "снежок" из Пномпеня так же просто как оседлать тигра, схватив его за уши. Я всегда знал, что Жан-Пьер еще тот раздолбай, но ты, кажется, позабыл о том, кто из вас сын эсэсовца. Возможно, ваши папаши и встречались в Иностранном легионе под Дьен Бьен Фу, вот только не знаю насколько русский казак Петро Колосов ненавидел твоего арийского папочку.
   Лицо Дитера начало наливаться кровью. Сейчас я разделю судьбу молодого китайского мафиозо. Нужно поспешать. Китайцы опешили, увидев, как после моего легонького, почти дружеского тычка, здоровенный немец стал сползать с сиденья, заваливаясь набок.
   - Простите, - улыбаюсь я пожилому китайцу. - Кажется, моего друга укачало от быстрой езды. Поверьте, скоро он очнется.
   - Тогда нам нужно поторопиться, - старый мафиозо смахивает с лица тень улыбки. - На спине тигра долго не продержишься. Но мы вас не знаем. Жан-Пьер ничего не говорил про третьего компаньона.
   - Очевидно, не успел. Мы договорились встретиться в "Руаяле". Боюсь, что до отеля он не дошел. А зовут меня Сэнди Митчелл...
  

Оценка: 6.45*5  Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2018