Аннотация: Первая часть индокитайского боевика "Умереть в Пномпене"
Все описанные в этой книге события, хотя полностью соответствуют некоторым реалиям эпохи и даже имеют документальный фон, являются абсолютным плодом авторского воображения. Любые совпадения образов или имен героев с реальными персонажами случайны.
Команда - 68
Часть первая. Умереть в Пномпене
Глава первая. Похмельные мысли одного шпиона
Пномпень. 17 апреля 1975 года. 6 часов утра.
Просыпаешься с пересохшей глоткой. Шаришь руками вокруг в поисках баночки пива. Но ничего нет. Остатки "пешехода" не оросят твоей глотки, но позволят вернуться в реальность.
А она - эта самая реальность, словно какой-то дешевый сюрреализм, возведенный в классику. "Андалузский пес" Бунюэля.
Мертвая лошадь на пианино, муравей в руке. Бритва, разрезающая глазное яблоко.
Насмотрелся киноклассики на закрытых показах. Только здесь не кинозал для эстетов. За окном - отдаленные разрывы снарядов и мин. Кондей лишь усиливает ощущение сюра.
Наверное, это сон.
Сон о Камбодже.
Между тем, вчера ты зачеркнул красным фломастером 16 апреля. Значит сегодня 17.
Генерал вместе с американцами покинул Пномпень еще неделю назад. Он болен и немощен. Самдех, мать его. Республиканец херов.
Наши бонзы со Старой площади по дипломатическим и другим каналам просили в феврале 1970 года генерала не трогать Сианука. Но он уже через месяц переметнулся к пиндосам, совершив маленький 'куп дета' в нейтральной Камбодже.
Вот и схлопотал теперь по полной. Капитолийские дяди в своем желании выползти из вьетнамской авантюры велели прекратить 'ковровые бомбардировки' окрестностей Пномпеня. Партизаны тут же взяли город в клещи.
Правда, янки по честному забрали генерала с собой. Пиндосы, парни запасливые. Мэй би, и паралитик Лон Нол им сгодится. Остальные кхмеры остались в глубокой ж.
Но тогда еще об этом никто и думать не смел.
Впрочем, все мы здесь в той же анатомической субстанции. А я уж и подавно. Меня просто забыли. Когда посольские вышвырнули меня из "большой игры", я, офицер ГРУ, крыши у них не просивший, разозлился и запил. Суки. Мелкие пиздюки, которые обосрались после того, как родина-мать велела некоторым их них не покидать Пномпень. Даже когда война подошла к окраинам города.
Чем я занимаюсь в этом городе? Собираю информацию. По линии кино. Кхмеры очень любят кино. Сианук - великий киноман, но он никогда не понимал Бунюэля. И Бергмана. И Антониони. Он любил индийское кино. А генерал кино просто презирал. Зато провозгласил "Республику Кхмер". Он думал, что республика спасет эту страну от надвигавшейся на нее чумы.
А в том, что "красные кхмеры" - это страшная чума азиатского большевизма, единственная идеология которого - террор, у меня уже давно нет никаких сомнений. "КК" пропитаны духом китайской "культурной революции", о чем я неоднократно докладывал в Центр. Но от меня просто отмахивались. "Ты, кажется, совсем ошалел от камбоджийской жары, Михаил. До сих пор не имеешь никаких контактов с руководством "КК", хотя именно на это мы тебя нацеливали. Впрочем, наши коллеги из ПГУ КГБ тоже никаких контактов с верхушкой "КК" пока не установили. И это очень плохо!".
А то я не знаю, что такое хорошо и что такое плохо.
Кроха сын к отцу пришел, и спросила кроха... Мать вашу...
Интересно, а кто я теперь? Вчера Жан-Пьер весьма прозрачно намекнул мне, что коллеги из ЦРУ меня 'сактировали'. Шепнули кому надо о 'кроте' в советском посольстве, который ... Но какого черта. Я никогда не работал под 'посольской крышей', но 'каждый охотник знает...'
Это никакая не новость что в посольстве меня на дух не выносят. Однажды я напрямую сказал 'дипломату из ближних' Валерию, что они гонят на Лубянку и Старую площадь очень много плохой, просто никудышной информации. Фуфло гонят.
С чего они решили, что "красные кхмеры" слушаются старших товарищей из Ханоя? Они уже давно сорвались с вьетнамского поводка. А после того как части ВНА покинули берега Тонле Сап, черные солдатики словно туча мух облепили Пномпень. Почему наши решили, что "красные кхмеры" - "наши парни". Почти коммунисты. Бред какой-то. Я не верю в этот коммунизм. Хотя Лейба Троцкий тоже считал себя куда большим коммунистом, чем великий товарищ Сталин. И получил за это альпенштоком в черепушку от испанского коммуниста. Свой своего побиваша. А Сианук, между прочим, прекрасно себя чувствует в Пекине, где старый Мао дал ему королевский приют. Мао мудр как Каа, а Сианук - просто надутый павлин. Неужели он рассчитывает въехать в свою пнопменьскую резиденцию на белом лимузине?
Нет, "Джонни пешеход" - воистину волшебный напиток, настраивающий тебя на философический лад.
Стрижов, отставить! Твое положение по морской терминологии - "оверкиль". В посольство идти - казнь египетская. Радистки Кэт у тебя нет. Связи с центром теперь тоже. Твои информаторы куда-то растворились. Похоже, пошел слушок. Запахло паленым. В Москве тебя будут долго мурыжить, потом парткомиссия, исключение из партии, потом разжалуют и ... Японец на твоем месте совершил бы сеппуку. Жаль, этот французский мерзавец Ванька, наверняка откажется отрубить мне голову одним из своих ослепительных самурайских мечей.
Намедни, ты общался с двумя пареньками из контрразведки генерала.
- Месье Мишель, мы не станем объявлять вас персоной нон-грата. Но мы знаем, что вы знаете, что они знают...
- Кто они?
- "Красные кхмеры", с которыми у вас есть контакт.
- Почему вы так решили?
- Месье Мишель, не нужно играть в проигранные игры. Просто скажите, что будет, когда они...
Славные мальчики. Мы расстанемся с вами на несколько лет. Один из вас сгинет на полях смерти, а другой - Чум Бум Ронг станет шефом пресс-службы у министра иностранных дел Народной Кампучии - кривого Хун Сена, который сначала был "красным кхмером", а вот теперь правит королевством. Но я забегаю вперед лет на тридцать с копейками.
А сейчас - год 1975, и на моем настенном календаре из "Плейбоя", где красуется мисс апрель с классными сиськами и прочими женскими сладостями, красным фломастером помечен четверг 17. Сегодня у меня в полдень встреча с Самбатом, единственным кхмером, которому я полностью верю.
Самбату - 25. Пару лет назад мы совершили несколько интересных экскурсий по "тропе дяди Хо". И все бы ничего, не нарвись мы на пиндосов. И если бы не мы их, то уж точно они нас... На войне как на войне. Тут уже не проходят игры в юннатов.
Когда меня учили убивать, наставники говорили: " Мишка, - цена жизни равняется цене смерти. От перестановки слагаемых сумма не меняется. Один должен обязательно умереть".
Мы положили пятерых.
Кто научил убиватьСамбата?
Монахи...
Я наслышался сказок о монастыре Шао Линь.
'Это не сказки, месье Мишель. Нужно уметь остаться в этом мире и этой жизни. Нирвана подождет'.
Самбат - интересный малый. Интеллектуал, на кончиках пальцев которого бродит смерть. Он презирает "красных кхмеров", почти также как и республиканцев. Знает кто я, и при этом не верит нашим кремлевским геронтофилам. Он презирает Сианука и уважает только одного из принцев королевского дома Нородома Чантарангсея.
Принц - интересная личность. В молодости был активным участником национально-освободительного движения Иссарак, репутацию героя себе заработал в борьбе за независимость. Чатарангсей - прирожденный воин. Когда французы признали независимость Камбоджи, его солдаты остались не у дел. Сиануку просто не нужно было столько солдат. Кроме того он боялся своего августейшего родственника, да и не доверяли они друг другу.
Чантарангсей не мог бросить своих людей на произвол судьбы. Он уже тогда в середине 50-х он решил порвать с королевским домом и стал готовить переворот, с целью установления республики.
Однако после того, как один из участников заговора предал своих товарищей Чантарангсей вместе с остальными заговорщиками оказался в тюрьме. Сианук распустил его батальон и лишил его титула принца.
После успешного проамериканского переворота генерал Лон Нол назначил Чантарангсея командиром 13-й дивизии 'Тигр'. Его солдаты носили синие шарфы, на рукавах камуфляжек красовалась нашивка - голова оскалившегося тигра.
Провинцию Кампонгспы, где дислоцировалась его дивизия Чантарангсей практически объявил своей вотчиной. Здесь он очень успешно воевал с партизанами и был большим почитателем французских коньяков 'эннесси' и 'мартеля'.
В адьютантах у него был брат Пол Пота Салот Чхай. Не знаю шпионил ли Чхай за своим боссом или же, напротив, с остервенением резал вместе с 'тиграми' головы 'красным кхмерам'. Гражданская война началась еще тогда, когда Каин убил Авеля.
Салот Чхай, говорят, был посредником между Чантрангсеем и рядом партизанских умеренных командиров НЕФК в 1973 году, когда ЦРУ решило, что на место Лон Нола пора ставить решительного предводителя 'тигров'. Принц должен был переманить на сторону республики начинавших сомневаться в марксистской доктрине уставших от войны паризан. Но опять же капитолийские 'мудлецы' стали ставить ЦРУ палки в колеса. Денег не дали, Чантарангсея 'кинули' и тем самым помогли Салот Сару (он же Пол Пот) взять Пномпень на блюдечке с голубой каемочкой.
Вот такие занятные баечки рассказал мне как-то Самбат. Случилось этого после того как мне пришлось однажды 'вырубить' этого странного кхмера.
А началось все с того как клевреты нашего уважаемого советника по культуре очень топорно пытались вербануть Самбата, после чего отправились на лечение в Москву. Хорошо не в цинке.
Хотя временами я жалею, что оказался в тот день на набережной Сисовата в районе речного порта, где Самбат собрался отправить двух секретарей совпосольства к праотцам.
И все же хороший удар - едва ли не лучший способ заполучить достойного друга.
Вместо полицейского участка я привез Самбата в свою огромную квартиру на проспекте Монивонг.
'Мон ами очень пьян", объяснил я наше странное вторжение консьержу, зная, что он тут же доложит об этом визите по инстанции. Камбоджа держится на стукачах.
Впрочем, как и моя родина во времена товарища Сталина и после него. Хотя сейчас на родине стукачей поубавилось. Зато все они сплотились в стенах совпосольства. Вокруг "советника по культуре". И стали стучать на всех и вся. Сплошной тук-тук-тук. А чего ты ждал от этого грёбанного резидента и его присных?
"Михаил, вы забываетесь! Здесь не Лаос! Ваши методы недопустимы!"
Это он мне. Главный разведчик под крышей посольства. Эстет. Большой любитель кхмерского балета и китайских бронзовых антиков, которые он скупает у местных китайских антикваров.
Чистоплюй херов. Сидит сейчас небось, напустив в штаны. А ну как "красные кхмеры" окажутся на поверку "черными"? Такое объявится у них КП-СС, что мало никому не покажется.
Мой шеф в ГРУ полковник Прилепа обычно нызывал всех резидентов пидорами. "Все они двустволки, Мишаня. Дают партии по всякому, а сами однако горазды опустить, тех, кто не "свой". И мы для них "чужие", Михаил. Потому как мы "дальние". Так что ты при случае лучше молчи, но и с нашим военным атташе тоже держи дистанцию. Он уже нахватался дипломатических политесов. А резидент "ближних" в Пноме - законченный пидор. У него хобби писать на всех "леттр дю каше". Как бы они, Мишка, там не сожрали тебя, блядины дети".
Они и сожрали. Три дня назад меня шифрограммой отозвали в экстренный отпуск. С чего бы? Пном в плотной осаде, а мне предписано вылететь в Бангкок и далее на родину. Поздно хватились родимые. Аэропорт "Почентонг" из-за постоянных минометных обстрелов закрыт. А по земле до Араньяпратета только бодхисатва доберется. Если конечно станет невидимкой. "Красненькие" уже неделю стоят в Удонге.
Самбат пару дней назад рассказал, что, там, прямо в пагоде расстреляли сотню офицеров и монахов. Изрешетили храм как ситечко.
Пномпеньцы жутко паникуют. Хозяин моих апартаментов куда-то сбежал еще неделю назад. Хитрожопый китаёза. Хотя умница. Жизнь она ведь у всех одна. А что недвижимость? Так, иллюзия.
Вот только городские кхмеры уж больно жадные. Он думают, что "красные" - это очередные республиканцы, которые за риельку маму родную продадут.
Нет, 'красненькие' как раз не продадут. Хотя сейчас, как мне кажется, начнется первый акт спектакля, в ожидании которого я провел два ужасных года в пномпеньском гадюшнике. Потому что в жизни этой милой провинциальной столицы бывшего провинциального королевства не последнюю роль играют китайцы с их знаменитыми тайными обществами - "триадами".
Если назвать вещи своими именами, то это обычная мафия, которая крышует местных китайских бизнесменов. Однако в Пномпене у китайских "хуацяо" сложилась интересная структура повседневности.
Это одна из немногих столиц Юго-Восточной Азии, где нет "чайнатауна" - китайского квартала, где обычно проживает большинство китайской диаспоры.
Поэтому китайцы здесь повсюду. И чувствуют они себя в отличие от вьетнамцев, которых в городе тоже немало, очень даже комфортно. По крайней мере, далеко не все последовали примеру моего домовладельца.
Значит, они рассчитывают на то, что в окружении "КК" есть достаточное количество их покровителей.
А именно военные и политические связи "КК" с Пекином мне и предстояло выяснить.
В том, что эта связь существует, сомнений у Центра не было. Но мое задание было намного деликатнее. Я должен достать неопровержимые свидетельства тесной смычки городского подполья "КК" с китайской мафией. И, кажется, удача мне улыбнулась.
Самбат через свою банду пронюхал о какой-то умопомрачительной партии героина, который предназначался для переброски в Сайгон, а оттуда в Гонконг. Руководить этой операцией в Пномпень прибыл парень из столицы Поднебесной. Когда Самбат принес мне фото этого малого, я чуть не задохнулся от восторга. Изображение хоть и смазанное, видно у парня, который ее делал, руки тряслись, но я тут же признал в долговязом китайце своего "старого знакомца" Чень Чже.
Чень - доверенное лицо Кан Шэна. А там где Кан, ищи большую рыбу. Или "крота".
Потому что после того, как я имел неосторожность обронить в посольстве фразу о появлении в городе некоего посланца из Пекина, через пару дней последовал вызов в Москву.
Я смутно подозревал, что в нашем посольстве поселился "крот". Но кому я мог сказать об этом?
Черт, почему так болит голова?
Переборчик, месье Мишель.
Вчера мы хорошо посидели с Ванькой. Он славный малый, хотя и французский шпион. Жан-Пьер Колософф.
Увлекается собирательством старинных монет и прочих исторических артефактов. Якшается с китаезами подозрительной внешности. Это, конечно, его дело. У себя в посольстве он третий атташе по культуре.
Он знает, что я шпион, а я знаю, что он шпион.
Такие мы с ним веселые 'всезнайки'.
Но в это утро ни он, ни я не знали и знать не могли, что "китайский рыболов" уже раскинул свои сети.
Из досье: Героин и триады
Хотя на эту тему нет недостатка в материалах, история третьей индокитайской войны, особенно в финальной ее стадии изобилует огромным количеством белых пятен. Падение проамериканских режимов в Камбодже и Южном Вьетнаме произошло столь стремительно, что сами победители оказались в смятении: виктория упала к их ногам как перезревшее яблоко. Американские историки полагают, что самую губительную роль в бесславном конце третьей индокитайской войны сыграли конгрессмены и сенаторы, резко сократившие помощь своим подопечным. Безусловно, в этом есть доля истины, но не стоит забывать, что вооруженные силы ДРВ к середине 70-х превратились в самую боеспособную военную машину на всем пространстве Юго-Восточной Азии. Что же касается Индокитая, то вьетнамцы уже тогда строили планы создания региональной Федерации во главе с Ханоем. Партизанские отряды "красных кхмеров" в Камбодже и "патет лао" в Лаосе не рассматривались ими как самостоятельные политические силы. Но в 1975 году лидеры КПВ еще не могли навести порядок на своем "заднем дворе". Главной их целью было объединение двух Вьетнамов - задача, прямо скажем непростая. Куда сложнее, чем военное противостояние с режимом Тхиеу.
Именно этим обстоятельством и воспользовались "красные кхмеры", которые начиная с января 1973 года, после того, как подразделения ВНА стали покидать Камбоджу в рамках соглашения о временном прекращении огня, решили, что они и сами "с усами". Впрочем, все их военные успехи тех времен были весьма сомнительны. Наступление в мае-июле 1973 года на Пномпень захлебнулось, поскольку под прикрытием американской авиации правительственные войска стойко отбивали все атаки кхмерских "хунвэйбинов".
Кстати, само прозвище "красные кхмеры", которым Нородом Сианук нарек местных коммунистов, возможно, родилось у принца в Пекине, где в те годы он стал свидетелем "культурной революции". Ее движущей силой были "красные охранники" ("хунвэйбины") пропитанные "неистовой яростью" к ревизионистам. Эту "ярость" им заповедал "великий кормчий".
С начала 70-х, после того как в Камбодже был совершен проамериканский государственный переворот, совершенный сиануковским премьером Марианом Лон Нолом и принцем Сирик Матаком, Мао стал охаживать не только Нородома Сианука и его супругу Моник, но и лидеров "красных кхмеров", правда, не слишком афишируя свою приязнь к Салот Сару и его сподвижникам.
Именно в те годы в отрядах "КК" появились китайские партийные советники. Их появление осталось практически незамеченным, поскольку в Камбодже едва ли не треть населения составляли этнические китайцы. Китайское происхождение видных камбоджийских партийцев Ху Нима и Ху Юна, стоявших у истоков компартии Камбоджи, а потом вошедших в верхушку Демократической Кампучии никто не считал чем-то инородным.
Тем более, что до той поры главными наставниками "красных кхмеров" были северовьетнамские коммунисты. Не стоит забывать, что Салот Сар (Пол Пот) и его окружение всецело зависели от партийной линии Ханоя, хотя уже в начале 70-х тяготилось этой опекой.
До тех пор пока кресло президента не занял Никсон, - Соединенные Штаты продолжали пребывать в посеянном северными вьетнамцами заблуждении относительно того, что Камбоджа и Лаос - нейтральные государства и потому их территории не могут быть подвергнуты ударам американских сухопутных войск, а в случае Камбоджи также и бомбардировкам с воздуха. Когда Никсон приказал атаковать северовьетнамские войска в Камбодже и в Лаосе, даже советники у себя дома, введенные в заблуждение (возможно ли?) сотворенным коммунистами мифом, обвинили президента в эскалации войны. И никто из тех, кто бросал Никсону упреки, словно бы не замечал, что Северный Вьетнам использовал территории этих двух государств отнюдь не в мирных целях, причем уже за много лет до того, как американцы предприняли свои рейды.
У генерала Дэвидсона, автора книги 'Война в Индокитае', свои резоны оправдывать сокрушительное поражение соотечественников. Но факт остается фактом. Именно вьетнамские бойцы нанесли невосполнимый урон армии Лон Нола в ходе проваленных им операций "Ченла I" и "Ченла II". Что же касается "красных кхмеров", то в 1975 году их вооруженные силы составляли "примерно шестьдесят тысяч вооруженных мужчин и женщин", - отмечает биограф Пол Пота Дэвид Чэндлер.
И вот здесь мы подходим к одному из главных "белых пятен" в истории Камбоджи - так называемому "штурму Пномпеня" 17 апреля 1975 года, штурму, которого не было. А также последующему выселению из города двух миллионов человек. Если учитывать, что 17 апреля в город вошло не более 20-30 тысяч "красных кхмеров" (по некоторым источникам всего 16 тысяч), поражает безропотность двухмиллионного населения, которое повело себя как стадо баранов, гонимых на бойню".
Небольшое авторское отступление:
Великий Дюма-отец называл историю вертелом, на который он нанизывает мясо своих романов. Вот и автор этой головокружительной истории решил, что пришла пора дать, как он полагает, логические объяснения тому, что произошло в Камбодже между 17 и 23 апреля в ее "страстную неделю". Когда 23 апреля в опустевшей столице появится "брат No 1" Пол Пот - первый человек в иерархии "революционной организации" - "Ангкар", тогда еще известный под своим настоящим именем Салот Сар, персонажи этой альтернативной истории успеют наломать в Пномпене немало дров.
Но не станем забегать вперед.
В диспозицию этого крутого боевика, которая необходима для дальнейшего развития сюжета, мы закладываем крупную партию героина, которым "красные кхмеры" намерены расплатиться с ведомством Кан Шэна. Героин - самая твердая валюта в индокитайских и не только войнах. Хотя некоторые историки и публицисты считают, что производство героина в Индокитае наладило ЦРУ, чтобы спонсировать антикоммунистическую деятельность сепаратистов в Лаосе - данная точка зрения в корне неверна. ЦРУ и "Эйр Америка" всего лишь повторили "революционную опиумную войну" председателя Мао в Яньани.
Из досье:
"Германское вторжение в Россию в июне 1941 года заставило Мао искать альтернативные источники финансирования на случай, если Москва окажется не в состоянии субсидировать его и дальше. Спасительным выходом из ситуации стал опиум. В течение всего нескольких недель Яньань закупил большое количество семян опийного мака. В 1942 году началось широкомасштабное выращивание и оживленная торговля опием.
В узком кругу Мао окрестил эту свою операцию "революционной опиумной войной". В Яньане опиум был известен под эвфемизмом дехуо - "особый продукт". Когда мы спросили старого помощника Мао Ши Чжэ о выращивании опиума, он ответил: "Да, это было, - и добавил - Если эта вещь всплывет, то это будет очень плохо для нас, коммунистов". Ши также рассказал нам, что для маскировки посадок опийного мака его поля обсаживались традиционными сельскохозяйственными культурами, например сорго". (Юн Чжан, Джон Холлидей "Неизвестный Мао")
"Мао Цзэ-дун пригласил Южина: обучал Игоря Васильевича игре в мацзян. За игрой тот заметил: "Товарищ Мао Цзэ-дун, раньше в Особом районе строго наказывали крестьян, тайно производящих опиум, а теперь этим легально занимаются войска и учреждения во главе с коммунистами".
Мао Цзэ-дун не удостоил его ответом. Разъяснения дал Дэн Фа: "Прежде Особый район вывозил на внешний рынок соль и соду. Мы снаряжали в гоминьдановские провинции караваны вьюков соли и привозили назад тощую сумку денег. И всего единственную! Теперь отправляем жалкую сумку опиума, а назад пригоняем караван с вьюками денег. На эти средства покупаем у гоминьдановцев оружие и будем лупить им тот же Гоминьдан!" (П.П. Владимиров "Особый район Китая")
"Самые крупные производившие опиум уезды находились на границе, контролировавшейся одним из благоволивших к коммунистам генералом Дэн Баошанем, которого прозвали "опиумным королем". Мао пользовался бесценной поддержкой Дэна, за которую председатель расплачивался тем, что помогал Дэну проворачивать его собственные операции с опием. Когда Чан Кайши решил перевести Дэна в другое место, Мао сделал все, чтобы воспрепятствовать этому. "Попросите Чана остановиться", - говорил он Чжоу (Эньлаю) в Чунцине, сказав, что он (Мао) "уничтожит всякого, кем планируют заменить Дэна". Чан Кайши отменил перевод. Мао не раз публично показывал всем, как высоко он ценит Дэна. Один раз он произнес это имя вместе с цитатой из Маркса, что заставило русского посланника Владимирова поинтересоваться: "Кто этот Дэн Баошань, которого Мао Цзэдун цитирует наряду с Марксом?"
За один год опиум решил все финансовые проблемы Мао. 9 февраля 1943 года он сказал Чжоу, что "Яньань преодолел финансовые трудности и даже сделал накопления в размере 250 миллионов фаби". Валюту, имевшую хождение на территориях, занятых националистами, - называли фаби, и Мао копил их валюту наряду с золотом и серебром до того момента, когда "мы вступим на территории националистов", то есть когда начнется полномасштабная война с Чаном. Эта сумма в шесть раз превосходила официальный бюджет Яньаня за 1942 год и представляла собой чистую прибыль. В 1943 году русские оценивали объем опиумных операций Мао в 44 760 килограммов, что соответствовало астрономической сумме 2,4 миллиарда фаби (приблизительно 60 миллионов американских долларов по курсу того времени, или приблизительно 640 миллионов долларов по современному курсу).
К началу 1944 года коммунисты, если верить первому секретарю Се, стали "очень богаты". "Огромные накопления в фаби стали возможны только благодаря операциям с особым продуктом", - записал он в своем дневнике. Жизнь членов партии в Яньане разительно переменилась к лучшему, особенно в верхнем эшелоне. Кадровые работники, приезжавшие из других мест, дивились тому, как хорошо питаются коммунисты в Яньане. Один из гостей описывал обеды, состоявшие из "нескольких дюжин различных блюд", причем "многие из них оставались недоеденными".
Мао прибавил в весе. Когда несколько позже опиумный король встретился с Мао в июне 1943 года, первыми словами, которыми генерал приветствовал его, были: "Председатель Мао стал толще!" Это надо было считать комплиментом". (Юн Чжан, Джон Холлидей "Неизвестный Мао")
Впрочем, и "великий кормчий" не был первопроходцем на этой скользкой тропинке. Гораздо ранее японский политик Гото Симпэй, изучавший в Германии западную медицину, предложил легализовать опиум на Тайване, ввести регистрационную систему для наркоманов и лицензировать курильни. Гото разработал для острова, - а позднее и для Маньчжурии - колониальную систему, при которой доходы опиумной монополии компенсировали затраты на военную оккупацию.
Другой японский политик - "полковник Ясимото отличался реакционными взглядами и возглавлял сверхпатриотическое "Общество цветения сакуры", которое намеревалось воспользоваться прибылями от продажи наркотиков для финансирования тайного и опасного заговора. В сентябре 1931 года офицеры штаба Квантунской армии подготовили к северу от Мукдена взрыв на Южно-Маньчжурской железной дороге, которой управляла Япония. Этот инцидент стал предлогом для захвата части Китая японскими войсками и создания марионеточного государства Маньчжоу-го. Северный Китай немедленно наводнили поставщики наркотиков, находившиеся под защитой японской армии. В 1934 году Нинатоса Отозо, престарелый "король опиума" из Осаки, приехал в новое владение Японии в поисках подходящих угодий для маковых плантаций. После 1936 года новые посевы мака, в том числе в Монголии, контролировал протеже Нинатосы. Опиумная монополия в Манчжоу-го привела к незаконному изготовлению и торговле наркотиками, которые Япония рассматривала как источник доходов и вопрос расовой стратегии. Справочник для солдат Квантунской армии объяснял, что употребление наркотиков недостойно высшей расы японцев. В нем говорилось, что наркоманами могут стать только представители низших и вырождающихся рас - китайцы, европейцы и индийцы. Именно поэтому их предназначение заключалось в том, чтобы быть слугами японцев и постепенно исчезнуть. Эта политика вела к деградации населения Маньчжурии, она применялась и в других зонах влияния Японии. В конце 1930-х годов приезжий европеец в порту Тяньцзинь, взятом в концессию японцами, наблюдал типичную сцену. В уличном ларьке, где продавались наркотики, наркоман передал деньги продавцу, закатал рукав, получил укол и отправился дальше.
Вскоре после окончания Второй мировой войны сэр Томас Рассел писал: "К 1939 году мы наблюдали, как наркобаронов выкинули из Швейцарии и Франции, затем - из Турции, иностранных поселений в Китае и наконец - из Болгарии. Наркодельцам осталась только одна страна, и я надеюсь, что они столкнулись там с еще более отъявленными мерзавцами, чем они сами. Оккупированный Японией Китай стал единственной страной мира, где рост наркомании являлся продуманной политикой правительства. Год за годом нам в Женеве приходилось выслушивать красноречивые объяснения японского делегата, год за годом американская делегация и Центральное разведывательное бюро по наркотикам давали точные данные по состоянию дел в Манчжоу-го и Северном Китае - но бесполезно. Япония решила применить наркоманию в качестве оружия агрессии и намеренно превращала отвоеванные у Китая территории в огромный опиумный и героиновый притон".
(Ричард Дейвенпорт-Хайнс - "В поисках забвения")
Глава II. Сын легионера, ученик дьявола
Париж. Полицейский участок в Нантере. Май 1968 года.
Я смотрю на Шарло, который сплевывает на пол кровяную слюну из разбитого гнезда, где еще полчаса назад торчал его белоснежный клык.
Шарло хорохорится: "Быть свободным в 1968 году означает не быть в стороне!".
Этими дурацкими лозунгами разрисованы все стены кампусов в филиалах Сорбонны. Там еще много других глупостей. Хотя я предпочел бы малевать на стенах куплетики Гавроша: "Все обитатели Нантера, уроды по вине Вольтера". Юный персонаж бессмертного романа Гюго был куда остроумнее нынешних ниспровергателей, зовущих на баррикады.
Шарло - дурачок, как и все мои однокурсники, для которых в эти весенние дни кумир стал рыжий Дани Кон-Бендит.
Я не антисемит. Хотя дед мой продолжает утверждать, что революцию в России организовали жиды. Деду виднее, но Кон-Бендит никакой не революционер. Обычный немецкий еврей, жаждущий очередной студенческой секс-групповушки.
У нас в Нантере Кон-Бендит возглавлял движение за сексуальные свободы. Прославился тем, что во время приезда в университет министра по делам молодежи Франсуа Мисофа попросил у него прикурить . Затянувшись табачным дымом "рыжий" сказал: "почему вы ничего не пишите о "половом вопросе".
Дани очень хотелось устроить массовую групповуху в Нантере. И эти акции привлекли к нему внимание студентов, с которыми он впоследствии организовал Движение 22 марта, группу преимущественно анархо-коммунистического толка, включавшую также троцкистов. А вот что касается Лейбы Троцкого, то при упоминании его имени мой дед Павел Колосов начинал материться так, что, наверное, его станичники покраснели бы в могилах.
- Шарло! Какого хера мы полезли в эту заваруху. Тебе что нужна такая свобода. Да, мы положили ... на ажанов, но мне этот Дани и вся его анархическая шушера по...
За Шарло, который лишь болезненно морщится, отвечает Анри, у которого под глазом начинает распускаться всеми цветами радуги дивный цветок под названием фингал.
- Жан-Пьер, я ничего не хочу этим сказать, но твой антисемитизм продиктован...
- Да, Анри, конечно, сейчас ты попрекнешь меня моим полурусским происхождением, и тем, что мои русские соотечественнике в Бианкуре, которые горбатятся на конвейере "Рено", плевать хотели на международную солидарность. Только знай, мон шер ами, что мой дед никогда не прислуживал нацистам, в отличие от парижской охранки, которая с радостным визгом легла под гестапо. Хотя мой дед продолжает ненавидеть большевиков и будет их ненавидеть до гроба.
Я плюю на пол. Дежурный ажан собирается отвесить мне затрещину, но внезапно появляется комиссар в сопровождении улыбчивого седого старика, который смотрит на нас с нескрываемой иронией.
-Жан-Пьер, - говорит он мне, - кончай свою агитацию. Забирай своих маоистов, поедем в берлогу зализывать ваши раны.
- Месье комиссар, честь имею, - он едва приподнимает шляпу. Комиссар почтительно прощается с этим пожилым господином, на которого Анри, Франсуа и Шарло смотрят, разинув от изумления рты.
Еще бы! Хотя этот месье и не Лоуренс Аравийский, но в Индокитае он вытворял такое!
Мы покидаем участок и размещаемся в просторном ситроене месье Алена Бодэ, моего двоюродного деда по материнской линии.
- Антуан,- говорит дед своему немногословному, как слуга Атоса Гримо, водителю, - домой.
(Из досье)
"События мая 1968 года начались в парижских университетах, сперва в университете Париж X - Нантер, а затем и самой Сорбонне. 23-летнего Даниэля Кон-Бендита французские СМИ назвали одним из лидеров студенческого восстания наравне с Жаком Саважо, Аленом Гейсмаром и Аленом Кривином. Оппоненты студенческого движения часто напоминали про его "иностранные" корни, и студенты во время выступлений часто скандировали "Nous sommes tous les juifs allemands" ("Мы все немецкие евреи"). Движущей силой студентов, помимо общего молодёжного протеста (самый знаменитый лозунг - "Запрещать запрещается"), были различного рода крайне левые идеи: марксистско-ленинские, троцкистские, маоистские, анархистские и т. п., нередко также перетолкованные в романтически-протестном духе. Общее название этих взглядов, или, вернее, настроений - "гошизм" (фр. gauchisme), первоначально обозначало "левизну" в переводе работы Ленина "Детская болезнь левизны в коммунизме". Практически невозможно определить все политические убеждения студентов, активно принимавших участие в акциях протеста. Особенно сильным было анархическое движение, центром которого являлся Нантер. Немало было среди участников мая студентов, иронизирующих над левыми и анархистскими лозунгами так же, как и над любыми другими. Студентам сочувствовали и многие левые преподаватели Сорбонны, включая, например, Мишеля Фуко. Сами участники событий позиционировали себя как "новые левые".
Лидер Французской Коммунистической Партии Жорж Марше назвал Кон-Бендита "немецким анархистом" и объявил студентов, участвующих в протестах, "буржуазными сынками" ..., "которые быстро забудут про революционный задор, когда придёт их черёд управлять папочкиной фирмой и эксплуатировать там рабочих". Впрочем, жестокое подавление студенческих выступлений полицией вынудило профсоюзы и, впоследствии, Коммунистическую партию, поддержать студентов, и 13 мая во Франции началась всеобщая забастовка.
Сам Даниэль Кон-Бендит в этих событиях участия не принимал.
10 мая он уехал с несколькими друзьями на атлантическое побережье, в город Сен-Назер, откуда был депортирован 22 мая в Германию.
30 мая после массовых демонстраций было объявлено о проведении выборов в Национальную Ассамблею: они состоялись в конце июня, и закончились победой сторонников де Голля".
Мне было семь лет, когда мой дед Поль Колософф явился навестить нас, прямой, словно проглотил накануне аршин, и что самое смешное в солнцезащитных очках, которые он откровенно презирал. Сначала он молчал, потом седые его усы стали влажнеть от скатывавшихся на них из под очков слез, потом он обнял меня и сказал: "Ванька, отца больше нет". И тогда я понял, что мой отважный папенька лег во вьетнамскую землю во имя чести той страны, что стала моей родиной, поскольку в отличие от него и деда Павла, я уже был законным гражданином Франции.
Отец погиб во Вьетнаме, как и многие его доблестные товарищи по Иностранному легиону. Легион - это у нас семейное.
Мой дед - славный рубака Пашка Колосов (Поль Колософф) оказался в 1-й бронетанковом полку Иностранного Легиона в момент его создания в 1921 году на основе кавалерии разбитой армии Врангеля.
Конечно, мой героический папа мог выбрать себе иную стезю. Особенно после того как покорил сердце моей маман Мари Форестье дю Буа, которая предпочла бравого "казака рюс" аристократическим хлюпикам, искавшим ее руки и денег.
Пьер Колософф, чье отрочество прошло в Париже, где офицеры Вермахта чувствовали себя словно в райских кущах, а гестапо, как лисы в курятнике, сначала рвался со всем своим юношеским пылом в "маки". Не получилось. Когда закончилась война, и ему исполнилось девятнадцать, подправив бумаги и заручившись протекцией своего доблестного батька, Петр Павлович Колосов (Пьер Колософф) попал в элитный 1-й Бронекавалерийский иностранный полк.
Как он завоевал сердце моей маменьки? Право не знаю. Но легионер Пьер Колософф и "Бель Мари" оказались упорными влюбленными и аристократические контрэскарпы многочисленного родства моей шер маман пали под ударами их пылкой страсти, чему в немалой степени способствовало мое шевеление в животике малышки Мари. Возможно, я родился на свет с серебряной ложкой во рту, поскольку брак Пьера Колософф и Мари Форестье дю Буа был освящен двумя церквями - католической и православной, а также светскими властями в лице муниципальных служб.И казалось бы ничто не предвещало дальнейшего моего сиротства...
Но счастье молодоженов длилось недолго... Еще тогда, когда меня даже не было в замыслах Господа Бога и его сотрудника Гименея в Индокитае стали разворачиваться драматические события.
Из досье:
Судьба Вьетнама, как и судьба многих стран мира, решалась на июльской конференции в Потсдаме. С точки зрения великих держав, речь шла о не самом важном вопросе разоружения японского контингента, а посему страну, не долго думая, разделили по 16-й параллели. Британцы получали Юг, китайские националисты - Север. Это была формула катастрофы. Командующим британским контингентом был генерал Грэйси - типичный колониальный офицер с ограниченным политическим опытом. Он любил своих индийских солдат, но относился к ним патерналистски, и искренне верил, что "дети природы" должны подчиняться европейцам. Лорд Луи Маунтбаттен, командующий союзными войсками в Юго-Восточной Азии запретил ему вмешиваться во внутренние дела вьетнамцев и поручил заниматься исключительно разоружением японцев. Грэйси, однако, инструкции нарушил. Несмотря на то, что первоначально он принял ханойскую "Декларацию независимости" Хо, уже через несколько дней он заявил, что "установление французского контроля - вопрос нескольких недель".
Сайгон в то время погрузился в хаос. Дискредитированная французская администрация, добитая капитуляцией Японии, развалилась. Французские колонисты готовились к кровавой войне всех против всех. Комитет Вьетминя боролся за власть с Жаном Седилем - представителем, которого де Голль послал для наведения порядка в Индокитае. Секты Као Дай, Хоа Хао, троцкисты враждовали между собой и все вместе - с Вьетминем.
"Бин Ксуен" - вооруженная и организованная банда продавала свои услуги тому, кто больше заплатит. На протяжении последующих 10 лет ее использовали и Хо Ши Мин, и французы, до тех пор пока она не была уничтожена президентом Южного Вьетнама Зьемом. Последняя задача, которую выполняла эта наемная армия - исполнение роли французской полиции, в обмен на франшизу на бордели, казино и опиумные притоны. Седиль находился в невозможной ситуации - с одной стороны, де Голль приказал ему не принимать Декларацию независимости Вьетминя, с другой стороны, Вьетминь не соглашался ни на что меньшее. Французские "ветераны" - торговцы, плантаторы и чиновники также на него давили, призывая проявлять жесткость к "Вьетам" и "бандитам", и говоря о том, что местные понимают только язык силы.
В то время как лейбористы в Британии намеревались предоставить независимость Индии, Грэйси поддержал французских колониалистов, ввел военное положение, установил комендантский час, запретил собрания и митинги и закрыл все вьетнамские газеты. Для осуществления мероприятий подобного масштаба у Грэйси попросту не было достаточно сил - под его командой было всего лишь 1800 британских солдат и индусов. Поэтому он согласился освободить и вооружить интернированных японцами французских солдат. Речь шла, прежде всего, о членах Иностранного Легиона и десантниках.
Освобожденные легионеры и десантники немедленно принялись наводить в Сайгоне "колониальный порядок". Расстреляв часовых, они ворвались в мэрию и изгнали оттуда временный Комитет Вьетминя. После этого легионеры захватили полицейские участки и другие административные учреждения, развешивая повсюду французские флаги. К ним присоединились озлобленные и напуганные французские гражданские. Все вместе они начали громить вьетнамские лавки и избивать дубинками всех вьетнамцев, попавшихся под руку.
Грэйси и Седиль были потрясены подобным безобразием, виновниками которого они сами отчасти и были, и призывали всех успокоиться - но было слишком поздно. Вьетминь также осознал, что если он не перейдет в контратаку, то потеряет импульс и народную поддержку.
24 сентября 1945 года была объявлена всеобщая забастовка. Этот день стал той злосчастной датой, которую можно считать началом индокитайской войны, продолжавшейся еще долгие 30 лет. После 24 сентября пути назад не было, и все последующие попытки мирного урегулирования заканчивались крахом. Утром Сайгон был полностью парализован. Электричество было отключено, вода не подавалась, трамваи стояли на путях, даже рикши куда-то исчезли с улиц. Французы, напуганные еще больше, баррикадировались в своих домах или бежали под защиту британских и французских офицеров в комплекс отеля "Континенталь". По всему городу были слышны выстрелы и разрывы минометных снарядов. Боевые отряды Вьетминя штурмовали аэропорт, сожгли центральный рынок, и освободили из тюрьмы сотни своих товарищей, задержанных французами. В это же время наемники из банды "Бин Ксуен" под предводительством агентов Вьетмина ломились в дома французов, убивая всех без разбора - женщин, детей, стариков. В результате нападения были убиты 150 гражданских лиц. Еще 100 человек были взяты в заложники, многие из них изуродованы.
Британия оказалась перед нелегкой дилеммой. С одной стороны, ей не хотелось ввязываться во вьетнамские проблемы Франции и навлекать на себя гнев антиколониального американского общественного мнения и осуждение Китая. С другой стороны, англичане не могли просто, поджав хвост, покинуть Индокитай - это произвело бы дурное впечатление на их собственные колониальные владения в регионе. Как всегда, гении в британском МИДе придумали блестящее решение: "перебросить немедленно французские войска в южный Вьетнам, а самим немедленно эвакуироваться по их прибытии".
Это действительно произошло очень быстро: американцы разрешили передать французам свое оружие и технику, британцы организовали быструю переброску французских подразделений на собственных кораблях и сами поспешили ретироваться. Генерал де Голль, между тем, сделал два символических назначения, которые должны были продемонстрировать его решимость, во чтобы то ни стало удержать Вьетнам. Высшим комиссаром Индокитая был провозглашен адмирал Жорж Тьерри д"Аржанлье - фигура практически средневековая. Адмирал, после первой мировой войны, ушел в монахи, и покинул монастырь только ради того, чтобы присоединиться к Свободной Франции. Самонадеянный и негибкий, адмирал разделял святую веру де Голля в "величие Франции", что неизбежно ставило его на курс лобового столкновения с не менее спесивым Вьетмином. Военным командиром при адмирале был назначен знаменитый генерал Жан-Филипп Леклерк, 2-я бронетанковая дивизия которого в 44-м освободила Париж. Леклерк первоначально последовал совету американского генерала МакАртура: "Везите солдат, еще солдат, как можно больше солдат", но вскоре осознал необходимость поиска политического решения для выхода из хаоса, в котором оказался Индокитай.
Когда закончилась пленка в проекторе, и экран вновь стал белым, в просторном кабинете Алена Боде зажглись светильники, и провисла гнетущая тишина.
Эти кинокадры, снятые скрытой камерой одним из китайских диссидентов, сумевшим бежать в Гонконг, а оттуда в Сайгон, впечатляли. Молодые люди, некоторые почти дети, выволакивают на площадь несколько десятков учителей Пекинского университета, мажут им лица грязью, надевают на головы издевательские колпаки. Их заставляю встать на колени, иных, кто сопротивляется - избивают. Женщин раздевают догола. Прижигают спичками волосы на их лобках, а тем, кто стыдливо прикрывает рукой гениталии, ломают руки...
Парад в Пекине. Мао в военной форме, в которой его не видели с 1949 года, на площади Тяньаньмэнь приветствует сотни тысяч юных китайцев, которые отныне именуют себя "красными охранниками" (хунвэйбинами). Девочка из пекинской школы, в которой учились множество детей высшего руководства страны, в том числе и две дочери Мао надевает на руку Председателя повязку хунвэйбинов. Эта девочка была в числе тех, кто пинал и топтал ногами директора школы - пожилую женщину, которую затем начали поливать кипятком. Затем её заставили носить тяжелые кирпичи, и когда она спотыкалась, били тяжелыми армейскими ремнями с латунными пряжками и утыканными гвоздями деревянными палками. После этого женщина, мать четверых детей умерла.
Председатель Мао спрашивает девочку, как ее зовут.
- Сун Биньбинь, - отвечает девочка.
-Значит ты "Бинь" - "образованная и нежная", - говорит Председатель. И добавляет, - это никуда не годится. Зови себя "яростной"!
Мой дядюшка сидит, прикрыв глаза, хотя уверен он уже успел составить для себя мнение о каждом из нас. Ален Бодэ - старая индокитайская ищейка. Сейчас он на пенсии. Это официально.
Я знаю, что весь этот кинопросмотр устроен не столько для моих бунтарей-однокашников, сколько для меня. Старина Ален пару лет назад вдруг начал оказывать мне знаки пристального внимания. Познакомил кое с кем из "старой гвардии" французской внешней разведки. Из всех этих ветеранов наиболее колоритной фигурой был Константин Константинович Мельник-Боткин. Как и я, он родился во Франции. Но только лет на двадцать раньше, в 1927 году в семье русских эмигрантов первой волны: белогвардейского поручика, выходца из семьи зажиточных волынских крестьян Константина Мельника и Татьяны Боткиной, дочери лейб-медика семьи Николая II Е. С. Боткина.
Не могу понять, что связывало его с моим дядюшкой, скорее ему больше подошло бы приятельство с моим отцом, который был не намного старше этого аристократического отпрыска. В отличие от моего пэра Пьера Колософф избравшего вслед за свои пэром и моим дедом Павлом стезю легионера, Константин Мельник был одно время переводчиком в американской армии, потом сотрудничал с ватиканской организацией "Russicum". В русской школе отцов-иезуитов, располагавшейся в парижском пригороде Медоне, Константин сделал первые шаги на стезе советологии под руководством отца Сергея Оболенского - племянника Льва Толстого, чья молодость прошла в Ясной Поляне. Там же он дебютировал и в качестве "агента". Под началом кардинала Тиссерана и полковника спецслужб Арну он выполнял тайные миссии - перевозил в Италию деньги и документы, предназначавшиеся для Ватикана.
Изучение советских реалий Мельник продолжил под руководством полковника Эскарпи.
Окончив Парижский институт политических наук, где был первым на своем курсе, с 1952 года Мельник работал в Министерстве внутренних дел Франции. Потом он оказался в Америке, где несколько лет проработал в корпорации RAND, став затем её представителем в Париже.
В 1959 году, тридцати двух лет от роду, Мельник был назначен советником премьер-министра по контрразведке, получил доступ ко всем государственным секретам и стал одним из самых влиятельных деятелей Пятой республики. Вероятно, именно в эти годы он и сошелся с моим дядюшкой Бодэ.
В 1962 году он отходит от секретных служб и начинает заниматься издательской деятельностью. Но поскольку отставных шпионов не бывает, а бывают только "спящие агенты", как говорил мой дядюшка, то у меня есть все основания полагать, что Константин Константинович просто надолго ушел в тень. Так же как и мой легендарный дядюшка, постоянно отслеживавший индокитайские перипетии.
Но вернемся к тому злосчастному дню, когда Ален Бодэ вызволил нас из полицейского участка в Нантере и показал кинохронику китайской культурной революции.
После гибели отца под Дьен Бьен Фу, я рос сиротой в дворянской семье моей маменьки. Ма мэр Мари в своих грустных снах, когда она разговаривала со своим Петьей-Пьером, обсуждала с покойным легионером будущее его чада, которого она видела или юристом, или финансистом. Таким, знаете ли добропорядочным рантье, которые встретит свою Брижжит или Катрин, наплодит кучу отпрысков, ну а дальше...
Мои планы кардинально расходились с мечтами матушки, поскольку я с младых ногтей мечтал о Легионе.
Иностранный легион - дело для Колосовых семейное. Да вот только дражайшая моя маменька Мари Форестье дю Буа заявила: или Сорбонна, или она повторит безрассудства Анны Карениной. Я считаю поступок Анны Карениной отвратительным со всех точек зрения. Так испоганить свое прелестное тело? Эротическая недопустимость!
Поэтому дальше, все шло так, как и наметила Мари, ради которой я отказался от службы в Легионе. Я поступил в Сорбонну, но тут пришел май 1968 года. И я оказался чисто случайно в том полицейском околотке...
(Из досье)
Преамбула французской войны в Индокитае
Как уже отмечалось ранее, разоружить японцев в Северном Вьетнаме по потсдамскому соглашению, было поручено солдатам Чан Кайши. Прибытие 200 тысяч китайских солдат Гоминьдана в Ханой и окрестности посеяло ужас среди местного населения. Контингент генерала Ла Хуна больше напоминал тучу человеческой саранчи. Голодные, обмотанные в тряпье, босые, болеющие цингой китайские солдаты прибыли не одни - они волокли в своих обозах жен и детей. Они сметали все на своем пути - конфисковали коров, громили курятники, охотились на голубей. Прибыв в Ханой, они начали методичный грабеж. Закончив с рынками, китайцы вламывались в частные и государственные здания, выкручивали лампочки, снимали проводку, двери, выставляли стекла и рамы. Некоторые китайские солдаты принимали куски мыла за некий пищевой концентрат и пытались их есть. На более высоком уровне, китайские офицеры немедленно конфисковали всю французскую собственность, установили монополию китайской торговли и узаконили ограбление, сделав обязательной к приему ничего не стоящую китайскую валюту.
Провозгласившему декларацию независимости Хо Ши Мину нужно было срочно извернуться и сбросить с себя иго подобного рода "освободителей"
Дядя Хо был вынужден начать серию сложных политических маневров. Перед появлением китайцев он убедил население Ханоя сдать в его пустующую казну золото. Теперь он поделился им с Ла Хуном и подарил ему набор прекрасно исполненных опиумных трубок. У Хо и Ла Хуна была общая цель - не допустить восстановления французской колониальной администрации на севере страны. Но Ла Хун пытался установить власть своего протеже - националистического фронта VNQQD.
Хо Ши Мин пошел на вынужденный компромисс. В ноябре он формально распустил коммунистическую партию, согласился на участие в выборах и сформировал коалиционное правительство, в состав которого вошли члены VNQQD и Вьетмина. Лидеры VNQQD, однако, были в ярости от "предательства" Ла Хуна и начали собственную кампанию уничтожения Вьетмина. Будущий национальный герой индокитайских войн Во Нгуен Зиап едва спасся от их вооруженных банд. Одновременно Хо подозревал, что Чан Кай Ши договорится за его спиной с французами и позволит им оккупировать северный Вьетнам в обмен на отказ от прав на концессии в Шанхае и других китайских портах (такая сделка действительно была заключена в феврале 1946). Хо оказался в ловушке. Соединенные Штаты, несмотря на его надежды и мольбы, решили поддержать Францию. Советский Союз не только не поддержал его режим, но даже не прислал наблюдателя в Ханой. Глава французской коммунистической партии Морис Торез сообщил, что он "не готов пожертвовать французскими позициями в Индокитае".
А в это же время адмирал д"Аржанлье развил бурную политическую деятельность. Не будучи расистом, он назначал вьетнамцев на ответственные посты. Но, как и его адмиралы-предшественники, правившие Вьетнамом в 19-м веке, он предпочитал латифундистов, докторов, адвокатов - тех людей, которым было что терять в случае ухода французов. Адмирал назначил в Консультативный Совет Кохинхины (Южный Вьетнам с административным центром в Сайгоне) 8 вьетнамцев и лишь 4 французов. 7 вьетнамцев, однако, были натурализованными гражданами Франции.
Радикально иной была ситуация на севере, где тысячи освобожденных из тюрем уголовников терроризировали сельскую местность. Лидер Вьетминя почувствовал, что у него нет иного выбора, как договориться с французами. Хо начал давать интервью, в которых сообщал, что "у нас нет никакого желания разрубать те связи, что объединяют наши два народа". Посредником Хо стал Жан Сентини, сын видного ханойского банкира. Он представил предложения Хо Леклерку, который замещал отсутствовавшего д"Аржанлье.
Леклерк предпочитал дипломатический компромисс большой войне, которую Франция не могла осилить. На всякий случай, он послал в Тонкин несколько боевых кораблей с французским десантом на борту. В последний момент открытое столкновение было предотвращено. Франция признала Вьетнам в качестве "независимого государства в составе Французского Союза". Хо согласился с присутствием на территории Северного Вьетнама 25 тысяч солдат в течение следующих пяти лет. Судьба страны должна была быть решена референдумом.
Однако это соглашение никогда не было ратифицировано. Также не был установлен конкретный срок плебисцита, что, теоретически, позволяло французам оставаться во Вьетнаме неопределенно долго. Громадный престиж Хо заткнул рот его оппонентам. Но, стратегически он был в любом случае прав: во-первых, французы признали легитимность Вьетмина, во-вторых, ввод французских войск на север означал вывод оттуда войск китайских. Хо безапелляционно сообщил своим критикам в Ханое: "Вы идиоты! Вы не понимаете, что в противном случае китайцы останутся? Вы забыли собственную историю? Когда китайцы пришли в последний раз, они остались на тысячу лет. Французы - иностранцы. Они слабы. Колониализм умирает. Я предпочитаю пять лет нюхать французское дерьмо, чем жрать китайское до конца моих дней!" .
Хо при этом решил оставить большие проблемы, вроде статуса Южного Вьетнама на потом - они должны были быть решены на конференции между высшими французскими и вьетнамскими представителями в Париже. Хо вылетел в город своей юности 31 мая. Как только он покинул страну, адмирал д"Аржанлье в одностороннем порядке и ни с кем не советуясь, провозгласил "Республику Кохинхина". Хо, между тем, был изолирован от своих поклонников и сторонников в Фонтенбло. К унижениям Хо был добавлен тот факт, что ни один из видных французских политиков не принимал участия в конференции - ее проведение было поручено второстепенным колониальным чиновникам. Хо также не мог рассчитывать на поддержку коммунистов, представитель которых был на конференции - они поддерживали националистическую идею Великой Франции.
Между тем д"Аржанлье созвал собственную контрконференцию в Далате, близ Сайгона. Конференция должна была определить будущее Индокитая и в ней принимали участие представители Вьетнама, Лаоса, Камбоджи и "Республики Кохинхина". Париж не только не одернул адмирала, но тайно одобрил его действия. После восьми недель бесплодных переговоров удалось достичь взаимопонимания лишь по "вопросу французских экономических прерогатив в Северном Вьетнаме". Вопрос о "Республике Кохинхина" даже и не поднимался. Хо отослал всю свою делегацию домой и остался на переговорах один. 19 сентября Хо встретился с "министром заморской Франции" Мариусом Моте. Он уступил французам Кохинхину, что и было закреплено в соответствующем "промежуточном меморандуме". Выходя из кабинета Моте Хо пробормотал своему французскому телохранителю "Я только что подписал собственный смертный приговор".
- Нет, мой дорогой Жан-Пьер, обратно дороги уже не будет. Ты можешь продолжить играть с твоими приятелями в карнавальный бунт, но я же знаю, что ты презираешь их фрондерские игры. Пока вы торчите на своих игрушечных баррикадах, стреляя из рогаток в полицейских, в мире проходят всякие серьезные передряги, самая гнусная, из которых творится сейчас в Китае.
Поднебесная, конечно переживет и этот политический катаклизм "великого кормчего". Вот только опасаюсь, что эта их очередная чистка нации под товарной маркой "культурная революция", дающая молокососам право убивать любого, на которого укажут мясники Мао, перекинется в скором времени на Индокитай. Вьетнам, возможно, решит зачистку по-тихому.
В Лаосе горцы тоже сумеют за себя постоять за отсутствием какой-либо культуры, кроме того там у них очень умный наставник - генерал Ванг Пао. И потом там много героина. А это товар нужен и Мао и Джонсону.
А вот Камбоджа с ее наивными принципами божественности самдеха Сианука и его папы с мамой, скорее всего, станет полигоном для такого эксперимента, от которого у мира глаза полезут на лоб. Жаль, что мир этот, рассеченный баррикадами большевизма уже давно страдает близорукостью. Никто не видит, или делает вид, что не видит, как янки заварили во Вьетнаме из кашу полного дерьма. Расхлебывать ее они не станут. Янки как всегда, когда им надерут уши, отползут на свой континент, где этим воякам не угрожают ни с юга, ни с севера, и продолжат печатать доллары, которыми оплачивают всю кровь мира. Они уже давно, едва ли не с президентства Кеннеди, не видят дальше своего носа, посылая в нашу бывшую колонию все новых и новых солдат. Только толку от этого, продление нашей агонии под Дьен Бьен Фу во всевьетнамском масштабе.
В тот вечер дядюшка Ален, подобно змею-искусителю, ловко запеленал меня в свои агентурные сети. Да мне и самому хотелось чего-то другого вместо тягомотины экономических учений сорбоннских мудрецов.
Через пару недель, продолжая числиться студентом факультета экономики в Пантеон-Сорбонна, я был зачислен на секретные курсы Службы внешней документации и контршпионажа (SDECE).
Из досье:
"Служба внешней документации и контрразведки (фр. Service de documentation extérieure et de contre-espionnage, SDECE) - внешняя разведка Франции с 1946 по 1982 годы.
В связи с тем, что унаследованная от "Сражающейся Франции" разведслужба - Генеральный директорат по исследованиям и анализу имела в своих рядах немало агентов советской разведки, правительство Четвертой республики в 1946 провело реформу, сформировав новую разведслужбу - Службу внешней документации и контршпионажа (фр. Service de documentation extérieure et de contre-espionnage, SDECE), которая напрямую подчинялась премьер-министру.
В 1962 году президент де Голль переподчинил SDECE министру обороны, ограничив круг задач спецслужбы только военными вопросами. Деятельность SDECE в 1960-1970-х годах вызывала критику со стороны левых сил Франции, в частности, "Общая программа", представленная социалистами и коммунистами в 1972 году, включала требование коммунистов распустить SDECE. Однако во время первого президентства Франсуа Миттерана социалисты попытались реформировать SDECE. 17 июня 1981 года директором SDECE был назначен Пьер Марион, бывший директор парижского аэропорта, а 4 апреля 1982 года SDECE была переименована в Генеральную дирекцию внешней безопасности (фр. Direction Generale de la Securite Exterieure, DGSE)".
Вот так я, Жан-Пьер Колософф, стал профессиональным агентом, которого научили многому. Никому не верить! Никого не любить! Точнее, любить так, чтобы в минуту оргазма, твоя прелестная Мата Хари, сказала бы что-то на родном матерном. Носить по меньшей степени дюжину личин. Быть вхожим к министрам и бандитам (что в принципе одно и тоже). Пить как лошадь и при этом не терять последний миллиграмм памяти.
А главное быть нацеленным на выживание, когда это уже нереально.
Возможно, жизнь моя сложилась бы иначе, но тогда на мое решение проторить тропинку в Индокитай, если не через Иностранный легион, так через резидентуру SDECE, сложилось окончательно и бесповоротно. Потому что мой французский дядюшка знал, на какую почву упадут его шпионские зерна.
У каждого из нас на подготовительных курсах был свой куратор. Мне достался лучший. Полковник Антуан Савани считал себя воспитанником Алена Бодэ, который покинув Индокитай в конце 30-х годов, передал своему молодому коллеге всю свою агентурную сеть в знаменитой секте Као Дай.
Мое знакомство с Антуаном Савани началось с того, что этот высокий поджарый месье, насмешливо оглядев "сорбоннского смутьяна", спросил, - что я собственно знаю о Вьетнаме вообще и секте Као Дай в частности. А поскольку знания мои не простирались дальше трагической осады Дьен Бьен Фу, где сложил свою буйну головушку бравый легионер Петр Палыч Колосов, то первые уроки моих шпионских университетов прошли начались с лекций месье Савани о таинственной вьетнамской душе.
- Вьетнамцы, как и их соседи по полуострову считают, что человек после смерти вступает в новую жизнь и получает возможность влиять на дела своих здравствующих родственников и других людей, - начал свой рассказ месье Савани. - Этот культ предков является не столько народными суевериями, широко распространенными в среде неграмотного крестьянского населения, сколько освященной традицией, представленной как на семейном, так и на общегосударственном уровне. Для общения со своими отошедшими в иной мир предками, а также для поклонения наиболее почитаемым национальным героям в Индокитае существовала отработанная веками обрядовая церемония. Желающие шли к местному медиуму, с просьбой вызвать нужного им духа, общались с ним, получали потусторонние рекомендации и... приступали к их выполнению.
Предшественники моего дядюшки Алена и его преемника Савани в спецслужбах французской колониальной администрации детально изучили структуру вьетнамской традиционной концепции потустороннего мира и сочли возможным видоизменить ее, не разрушая и не противопоставляя себя ей фронтально. Они решили создать религиозную секту, которая была бы полностью совместима с традиционной обрядностью и глубоко укорененной идеей культа предков, но одновременно предлагала бы вьетнамцам такой пантеон, поклонение которому фактически облегчало французам дело колониального управления Вьетнамом.
Поскольку католическая церковь была практически несовместима с вьетнамскими национальными традициями, а ее туземные неофиты представляли главным образом компрадоров, влияние папского престола на духовность местных жителей оставалось незначительным, несмотря на подвижничество иезуитов. Зато родившийся в недрах колониальной полиции синкретический мутант, которым явилось новое религиозное учение "каодаизм", стал частью традиции, во многом определявшем ситуацию во Вьетнаме на протяжении всего ХХ столетия.
Как отмечал мой куратор Савани, традиционные формы общения с потусторонним миром существовали во Вьетнаме с незапамятных времен и были широко распространены в народе. Для вьетнамцев так же естественно при помощи медиума вступать в контакт с отошедшими в иной мир предками, как в момент "общения" с умершими предками обсуждать частные семейные проблемы.
Каодаистская церковь ненавязчиво политизировала предмет диалога с потусторонним миром, соединив частную тематику с общественной. В роли посредника между мирами стал выступать уже не деревенский медиум, а соответствующим образом подготовленный профессионал - служитель каодаистской церкви. Совет ее медиумов состоял из 12 священнослужителей. По мере роста популярности каодаистов начали вводиться запреты на деятельность "обычных" деревенских медиумов, которых стали называть малограмотными и подозревать в "злоупотреблениях". Был сделан шаг в направлении монополизации религией Као Дай связи с потусторонним миром. Фактически французские "координаторы" работы секты получили в руки уникальный инструмент воздействия на внутренний мир вьетнамцев.
Из досье:
"Као дай" в переводе означает "Верховный Храм" - храм без крыши, где восседает Высший Дух. Основателем секты был Нго Ван Чиеу, чиновник французской колониальной администрации во Вьетнаме. Он родился в 1878 году, получил образование в колониальной школе, увлекался мистикой, в частности, спиритизмом. С 1902 года он сам стал проводить спиритические сеансы. С 1920 году ему стал являться дух, который назвал себя Као Дай.
В 1920-х годах вьетнамские поклонники спиритизма стали создавать свои кружки. Последователи Нго Ван Чиеу получали откровения духа Као Дай, а последователи другого медиума Фо Лоуна с июня 1925 года связывались с духом, представлявшимся как "ААА" (24 декабря он "открыл" свое имя: Нгок Хоанг Туонг Де Вьет Као Дай Гиао Нам Фуонг - "Нефритовый император, называемый Као Дай, духовный хозяин Южной Части").
В январе 1926 года произошло слияние двух кружков, в результате которого возникла секта "Као Дай". Полное название секты: "Као Дай Тьен Онг Дай Бо Тат Ма Ха Тат".
Суть нового учения сводилась к тому, что на протяжении всей человеческой истории Верховное Божество (Као Дай) обращалось к людям с проповедью Истины, которая впоследствии затемнялась и искажалась последователями разных религий. Поэтому Верховное Божество решило обратиться к людям напрямую - через спиритические сеансы.
Вскоре у секты появились новые последователи среди увлекавшихся мистицизмом образованных вьетнамцев. Центром новой секты стало провинциальный центр Тэй Нинь близ Сайгона. Именно там Верховное Божество повелело основателю секты Нго Ван Чиеу и первому "патриарху" Ле Ван Чунгу построить храм новой истинной веры.
Количество последователей "Као Дай" быстро росло. Во многих соседних районах появились маленькие храмы, в миниатюре копирующие главное святилище в Тэй Нине. Быстрое распространение секты во многом было связано с поддержкой, которую оказывали ей французские колониальные власти. Показательно, что на пышно организованной церемонии открытия первого храма присутствовали высшие представители французской администрации Южного Вьетнама, а также сам генерал-губернатор Индокитая.
Вероятно, французам импонировала прозападная ориентация секты. Среди ее последователей преобладала европеизированная вьетнамская интеллигенция - преимущественно чиновники, получившие европейское образование в католических школах Вьетнама.
Первоначально западная составляющая синкретического учения секты была более заметна. Над крышами храмов "Као Дай", включая верховный храм в Тэй Нине, возвышались кресты.
Однако в 1930-е годы на фоне усиливавшегося национально-освободительного движения настроения в секте несколько изменились. Центральный храм был перестроен в восточном стиле, кресты с крыш были сняты, а их изображения с публикуемых в сектантской литературе фотографий уничтожались.
Деятельность секты теперь уже неприкрыто была связана с политикой. Официально каодаисты объявили себя силой, борющейся за освобождение страны от иностранного владычества. Однако в действительности секта выражала интересы умеренных реформаторов, находившихся под контролем колониальных властей. Даже во времена жесткого противостояния, когда французским войскам приходилось подавлять восстания в разных частях страны, в окрестностях Сайгона абсолютно открыто действовала "антифранцузская" религиозная организация".
- Как ты уже понял, Жан-Пьер, - Савани выдержал небольшую паузу, - главным куратором секты со стороны политической полиции при генерал-губернаторе был твой дядя Ален Боде. А вот теперь пришла пора поддержать семейную традицию... его племяннику. "Као дай" переживает сегодня не лучшие времена, но если мы сохраним этот Храм Веры, Франция останется в Индокитае, после того как американцы потерпят там самое сокрушительное поражение в своей истории.
Глава третья
Сын эсэсовца, или одиссея Дитера Гагена
Мюнхен. 8 апреля 1968 года.
Козлом отпущения был выбран Эрвин Бахманн, почти мальчишка, хотя ему уже исполнилось 23 года. Когда Курт Мензель первый раз (это случилось накануне Рождества) привел его в наш "спортивный клуб", парни вытащили глаза, пытаясь понять что нужно нашему фюреру Курту от этого задохлика. В отличие от меня и моих сотоварищей по нашей организации "Баварская сталь", Бахманн по нашим меркам был жалким пролетарием. Работал маляром на стройке вместе с турецкими гастарбайтерами. Мы же временами вытряхивали содержимое их карманов, точнее они почти добровольно отдавали нам свой недельный заработок, после того как пару раз парни сломали турецким строптивцам руки-ноги. Здоровенные немецкие парни, зря что ли наши фатеры составляли военную элиту рейха, мы не обременяли себя физическим трудом, предпочитая занятия культуризмом.
Мензель - самый старший и самый мудрый из нашей команды был связан с политиками из Национал-демократической партии Германии. Не главными ее лидерами Тиленом и фон Тадденом, а фюрерами поменьше.
Почему я решил вступить в группу Курта Мензеля?
Вопрос риторический. Мой дражайший фатер был одним из лучших в интеллектуальной элите СС. Но это другая история, к которой мы непременно вернемся. И я гордился своим отцом, который пройдя всю Мировую войну, бездарно сложил свою голову в далеком Индокитае, где безмозглые лягушатники, пытались удержать свои колониальные владения.
Мы, немцы, всегда колотили французов. Ну, может пара-тройка проигранных сражений, когда у французов был великий Наполеон. И все равно при Ватерлоо его добил наш доблестный Блюхер. Мы бы не проиграли и в Великой войне, если бы эти бездарные социалисты не стали заодно с коми мутить воду. Про последнюю войну я не стану говорить, потому что великий фюрер сошел с ума. Как и Наполеон.
Вместо того, чтобы доколотить англичашек, его потянуло на большевичков. Зачем, если Сталин поил и кормил Рейх? После того как он вырезал всех своих маршалов, в том числе и однофамильца нашего героя Блюхера, у этого кремлевского людоеда остались только его верные кавалеристы, позабывшие о танках. Хотя у них были танки. Но мы, немцы, жгли их картонные муляжи.
Меня могут спросить, Дитер, на хрена тебе вся эта история, ты что ли мало натерпелся? Отвечу вопросом. Почему мы немцы должны второй раз в этом столетии считать себя побежденной нацией, после того как вся Европа лизала нам сапоги? И я полностью согласен с большими политиками из НДП, которые на учредительном съезде партии заявили: "Довольно лжи о вине одних только немцев, благодаря которой продолжается выжимание миллиардных сумм из нашего народа. Славное и мужественное поведение немецких солдат всех времен должно стать примером для бундесвера... До тех пор, пока отцы открыто и безнаказанно будут причисляться к преступникам, сыновья не смогут стать хорошими солдатами".
Я, Дитер Гаген, настоящий немец, который с шестнадцати лет отстреливал яйца косоглазым советским солдатам. Я не разбирался в их нациях и народностях. Когда во время штурма Берлина прямо на моих глазах узкоглазые люди с красными звездами изнасиловали мою тетушку Гретхен, что-то во мне родилось. Это была жажда мести. А вместе с ней тогда же во мне проснулся убийца. Вы скажете, что за блажь великая нашла на шестилетнего Дитера...
Девственница Гретхен умерла от кровотечения, а я не мог понять, почему между ног у нее набежала лужа крови. Разве кровью писаюся?
И я побежал куда глаза глядят, подальше от этих косоглазых страшил.
Потом я оказался в американском секторе, где веселый молодой янки и огромный губастый негр пытались угостить меня шоколадкой, но от страха я описался, что очень этого негра и его молодого друга, которого звали Джино, развеселило. Они отнесли меня в лютеранский приют и сказали, что будут меня навещать. Негра звали Джим и вместе с итальянцем Джино, предки которого давно обосновались в Нью-Йорке, они были не разлей вода. Со временем я к ним очень привязался. Но в начале 50-х Джино отправился в свой город -яблоко, а Джим вернулся в Луизианну, где в Новом Орлеане у него была жена, дочка и джаз.
Мне исполнилось 12 лет, когда я неожиданно получил весточку с того света от любимого фатти.
Даже не знаю, как Гансу Кюммелю удалось меня отыскать, но однажды в наш приют прибыл бравый французский легионер, лицо которого пересекал страшный шрам, а левый глаз был стеклянный. Короче дядя Ганс был списан вчистую.
Он и рассказал, что в неизвестном мне Вьетнаме французам сильно надавали по жопе маленькие люди, которые там живут.
- А причем здесь мой фатти? - спросил я Ганса.
- Это длинная история, Дитер. После нашей последней победы в Арденнах, мы с твоим отцом Гельмутом решили бежать на Запад. Русские бы нас. Как эсэсовцев расстреляли бы однозначно. А тут мы просто переоделись в форму вермахта и попали в один из фильтрационных лагерей на территории Франции. После трех лет исправительных работ нам предложили завербоваться в Иностранный легион, чтобы спасти для Франции ее индокитайские колонии. Так вот мы и оказались в 1-м парашютном батальоне Иностранного легиона.
Из досье: 1-й иностранный парашютный батальон, (Bataillon Etranger de Parachutistes (ВЕР), комплектовался почти исключительно из немцев и среди французских войск в Индокитае имел репутацию самого свирепого боевого формирования.
