Аннотация: Наброски к мемуарной книге "Роман с судьбой"
Ночной полёт. Афганистан 1987 год
Два майора в штабе сороковой армии - ребята с юмором. Бегло изучив рекомендательное письмо из Генштаба, переглядываются, перемигиваются и смотрят на меня как коты на сметану.
-Значит на "боевые" захотелось?
- Но мы же здесь семь лет не газоны разбиваем...
- Это точно. Значит, говорите, - гласность и перестройка...
- Это вы говорите, я слушаю.
- Чижевского знаете?
- Не очень хочется!
Чижевский тот ещё сукин сын. Не знаю, как такие уроды уживаются среди журналистов? Уживаются, однако. И даже процветают. Но не стану я говорить об этом двум весёлым комиссарам из политотдела 40-й армии. В Москве коллегам расскажу, что есть в Кабуле такой урод, хотя про этои без меня все давно знают, а тут - не этично.
- Уже неплохо, - говорит высокий и белобрысый майор.
-Даже совсем хорошо, - добавляет коренастый шатен. - Так куда мы, Павлик, этого корреспондента отправим?
- А чего думать. Пусть летит в Кандагар...
- Да ты чего, Кандагар же духовский город. Полностью духовский, а у нас "саля мили" (политика примирения - (искажённое дари)- В.П.)
- Это у них саля мили, а у нас... сам знаешь. Ему же на боевые хочется.
- Пускай к Жарикову в Джелалабад летит, там боевых хватает.
- Не, в Джелалабаде не то, а про Кандагар совсем никто не пишет, хотя там жарко - дальше некуда.
Заспорили. Меня в упор не видят. Потом вспоминают о моём присутствии.
- Выбирайте, куда желаете в Кандагар или Джелалабад? Нам с комбригами надо связываться, чтобы к вашему приезду подготовились.
- А куда быстрее? У меня времени мало...
- Так кто же на войну на три дня приезжает?
Рассказывать им о том, что три дня я уже дней я потерял из-за чижевских - пустое занятие. Мне нужно в армию!
- А куда самолёт полетит раньше?
Майор, который шатен, выходит из комнаты. Через минуты три возвращается.
- На Джелалабад борт сегодня ночью.
- Значит Джелалабад.
- Зря ты, корреспондент, - вздыхает белобрысый.- В Кандагаре - настоящая война. Для настоящих журналистов.
- Как Чижевский? - не могу удержаться.
- Пять баллов за находчивость, - говорит коренастый шатен, кажется, его зовут Юра. - Значит, я связываюсь с Жариковым, а ты, Павлик, свяжись с пересылкой. В двадцать ноль-ноль, Игорь, вам надлежит быть у коменданта на авиабазе. Транспорт есть?
- Да, меня довезут.
- Добро.
- Спасибо вам!
- Честь имеем!
Выхожу из бывшего дворца Амина. За семь лет его так толком и не заштукатурили. Стреляли здесь в декабре 79 -ого, сейчас конец мая 87-го, а такое ощущение, что брали дворец вчера.
Старлей из "комендачей" на пересылке. Лет 23-х. Молоденький котик. Мурлычет: "Школьница. Меня сегодня вспомнишь, школьница...".
Он плотоядно смотрит на новенькую. Она вполне симпатична. Потянуло дурочку на романтику. В дальний гарнизон. Что она из себя возомнила? То ли провинциальная романтическая барышня, то ли блядь, под барышню косящая. Другие здесь не ходят! Если блядь, не жалко,а вот барышню "пообтешут". Начнут с пересылки. Будут мурыжить отсутствием бортов до нужного гарнизона и намекать... Вон как жадно пожирает глазами старлей барышню с материка.
Мне, впрочем, что за дело до них. Я здесь посторонний.
Вернее, сторонний наблюдатель.
Тогда зачем тебя занимает эта ситуация? Или, может, тебя волнует тема участия женщин в чужой войне...?
Вопрос занимательный. Но до этой темы я ещё не дозрел.
Поэтому, красавицу Люсю безапелляционно зачислил в бляди. На каком основании? - спросите вы. Парни рассказали, что у Люси есть жених. Олег, - старлей-авианаводчик. В последнюю наводку при корректировке цели свои задели. Люся поразила меня своим высокомерием, когда я, вырвавшись с ненавистной и пропитанной ложью и ненавистью пересылки, появился в модуле у знакомых парней, работающих техниками здесь на аэродроме.
Такая, знаете, цаца-недотрога - соседка по домику на колёсах. Вот только не зарастает в её отсек народная тропа. Бравых прапоров-хозяйственников сменяют деловые капитаны с майорами, а там и полуполковник, глядишь, пожаловал. Прямо итальянское кино с Чиччиолиной. Боже, как я зол. Я видел утром этого чистого мальчика и его любовь. А ты Люся - сука мрачная.
Пьян я в сисю... Мы уже почитай сутки квасим с Женей и Лёхой...
А Феденька умирает. У Феденьки рак чего-то там обнаружили. Приехал парнишка чеков подзаработать, а получается "вот пуля пролетела и ого". Федя - хлопец мужественный. Смотрит на нашу вакханалию и молчит. А мы как начали с утра...так всё и квасим. Джелалабад - далеко. Хотя не очень, Кабул - рядом. Но я ни там, ни там. Я на аэродроме. Пью водку.
Старлей говорит мне: товарищ корреспондент, а ваш самолёт сегодня не улетит!
- Как это, пацан?
- Я вам не пацан!
- Правильно, старлей, ты не пацан! Пацана заслужить надо, а ты маленький тыловой крысёныш, который только и думает как задрать женщине юбку.
У него лицо перекосилось.
- Мальчик, может вам баночку "Си-Си"?
Короче, этот старлей зовёт майора. Тот приходит.
- Корреспондент, вы чего тут позволяете?
- Ничего, майор! У нас, знаете ли, гласность. Хотите, напишу, как вы здесь на пересылке склоняете к сожительству вольнонаёмных специалисток. Убери этого стралея с глаз моих!
- А тебя, корреспондент?
-Меня тоже можно послать куда подальше. Только потом, майор, политруки из штаба армии отправят тебя в Кандагар, а там жарко.
Боже, как я ненавижу таких вот засранцев. А они прут изо всех щелей! И до сегодняшнего дня!
Нахожу свой транспортник.
Лётчики пьют чай под крылом самолёта.
- Вы летите на Джелалабад?
- Похоже.
- А я, корреспондент. (Боже, как быстро мы из имён превращаемся в профессию).
- Наслышаны
- Парни, я буду в восьмом модуле. Не забудете?
Сухопарый юноша, на вид лет 25, спрашивает: а вы москвич?
- Да.
- Позовём.
Сколько времени прошло? Почему голова тупая? Почему Люся - блядь?
"на городской помойке воют волки
это мир в котором ни секунды без драки
Бог сделал непрозрачной здесь каждую дверь
чтобы никто не видел чем питается зверь
папа щиплет матрасы мама точит балясы
под дикий рев мотоциклов детей
они смотрят программы отмеряя стограммы
когда дети приводят блядей"
(Илья Кромильцев)
Самолёт заходит на посадку почти в пике. Ввинчивается в чернильную тьму.
Короткий пробег по взлётно-посадочной полосе.
Всё, граждане военные и штатские, шурави и афганские друзья, - мы прибыли в аэропорт города Джелалабад. Снимайте парашюты!
По порядочку. Парашют No 1 от корреспондента. Парашют No 2...
Прощаюсь с лётчиками.
- Ещё раз простите парни, что так вышло...
- Да ладно тебе, - говорит Валера, ощупывая синяк на скуле.- Обратно когда?
- Не знаю ... Как получится. Стремительного взлёта и мягкой посадки!
- Бывай.
Вдруг из непроглядной мглы нас окружает стена бойцов. Дембеля полны решимости штурмовать борт. Домой им хочется как лососихам на нерест.
- Спокойно парни. У нас час в запасе. Ещё до рассвета будете в Кабуле.- Валера оглядывается в поисках офицера. Офицеров поблизости нет. Никаких. Одни дембеля в голубых беретах.
Дембелей в два раза больше чем парашютов. Да и зачем они нужны эти парашюты. Я, например, так и не понял, за что нужно дёргать, чтобы он раскрылся.
- Плюнь, - говорил бортмеханик Валера из Раменского. Раменское - почти Москва. Валера - почти земеля. - Бог не выдаст, "стингер" не взлетит.
Все сорок с копейками минут полёта поил меня чаем.
Спасибо, земеля.
Забросив через плечо сумку, и слегка пошатываясь, от напряжения ли, от водки, которая ещё не выветрилась из головы, или от чего-то ещё, иду в сторону нескольких огоньков на краю поля. Там должна быть какая-то жизнь.
Что такое, Игорек, вас никто не встретил? А может быть вы хотели, чтобы вам подкатили трап с ковровой дорожкой. Здесь, брат, война. И здесь у всех свои заботы. А ты со своими заморочками уже подставил хороших парней под кулаки плохих парней.
Валера, как и обещал, в следующую полночь отправился звать меня на борт, когда лётчикам дали добро на вылет. Но перепутал модуль и вломился в соседний. А там два прапора предавались плотским утехам с двумя подругами, зарабатывающими чеки, таким вот древнейшим способом. Один из прапоров засветил Валере в глаз. Мимо шли лётчики и засветили прапору. Мимо шли друзья прапора и "завязалась кровавая сеча". Женя с Лёхой выскочили и с перепоя не поняли кто, кого и зачем. Валера обложил меня матом и сказал, что в гробу видел в белых тапочках всех корреспондентов мира. При этом умело врезал прапору по яйцам. Раменские пацаны драться умеют.
Короче, мои кореша Женя с Лёхой загнали прапоров в их модуль и пригрозили сжечь вместе с дамами. У них с этими прапорами был какой-то свой гешефт. И те хвосты поприжали. Женька и Алексей - вольнонаёмные, а прапора - они в армии. А чего больше всего тыловые боятся? Не маму с папой, а то, что возьмут и отправят их туда...на войну.
Кстати, майор с пересылки проникся ко мне такой яроподобострастной ненавистью, что, наверное, аппетит потерял. Я ведь для него кто? Журналист. Сволочь. Сочинит какую-то гадость, а командарм на это болезненно реагирует. Ну там, начнётся разбор полётов после гнусненькой заметки и прощай сытное место на пересылке, где перед тобой тушуются боевые офицеры. Потому что ты, сукин сын, здесь бог и царь. Но не для меня.
- Товарищ майор, мне бы позвонить в город...
У него лицо напряглось. Как у хорька почуявшего собаку.
- Хочу попросить друга забрать меня на ночь...
И снова он бог и царь.
- Номер друга?
- Товарищ майор, звонок конфиденциальный...
"Есть в голосе моём звучание металла".
И снова он хорёк. Но лица терять не хочет.
- Не стану мешать! - А сам думает, "сгноил бы тебя на пересылке, щелкопер грёбаный!".
Жила тонка, майор!
Через девчонок связываюсь с Володей. Прошу сказать Женьке, что я сижу на пересылке, а борт затерялся в тумане безвестности.
Володя кратко роняет - жди!
Здание Джелалабадского аэропорта запомнил смутно. У меня тогда, похоже, началась похмельная ломка. И ещё я понял: встречать меня некому. И правильно. Майор Павлик или майор Юра передали, чтобы меня встретили вчера, а прилетел я фактически послезавтра. Ничего! Не потеряюсь. Я взрослый мальчик. У меня через месяц родится сын. В сорок то лет!
Боец то ли узбек, то ли таджик, а может быть туркмен. Не киргиз или казах точно. Один - одинёшенек. С автоматом АКМ за компанию.
- Боец, а Пакистан где?
- Вон там...
- Близко?
- Очень...
Сажусь на ступеньки. Достаю пачку "Кента". Лучший "Кент" в мире - афганский. "Сделано по заказу правительства Афганистана".
Война войной, а табачок вирджинский только в Афгане и найдёшь. Это настоящая "вирджиния", а не то говно, которое сегодня русскому человеку впаривают, как "Кент".
- Закуришь?
Боец осторожно достаёт сигарету из пачки.
- А вы кто?
- Корреспондент.
Теперь у меня имя такое. "Корреспондент". Цикады верещат, как сирены для Одиссея. Сладострастные джелалабадские цикады.
" И в полночь на край долины
увел я жену чужую,
а думал - она невинна...
То было ночью Сант-Яго,
и, словно сговору рады,
в округе огни погасли
и замерцали цикады.
Я сонных грудей коснулся,
последний проулок минув,
и жарко они раскрылись
кистями ночных жасминов.
А юбки шурша крахмалом,
в ушах у меня дрожали,
как шелковые завесы,
раскромсанные ножами.
Врастая в безлунный сумрак,
ворчали деревья глухо,
и дальним собачьим лаем
за нами неслась округа..."
Сладкая сигарета, в отсутствие вина, женщин и любви.
Капитан вырастает перед нами как чёртик из табакерки.
- Корреспондент?
- Так точно!
- Игорь Сергеевич?
- А разве другого ждёте?
- Добро пожаловать, Игорь Сергеевич! В Самархейль?
- Куда прикажете...
Уазик. Два бойца. Водитель. Капитан. Четыре "АКМ". Ещё у них есть гранаты. Справа арык. И цикады со всех сторон.
Едем молча.
"А бедра её метались,
как пойманные форели,
то лунным холодом стыли,
то белым огнём горели.
И лучшей в мире дорогой
до первой утренней птицы
меня этой ночью мчала
атласная кобылица..."
Очень хочется пить. Ну, просто, край.
Капитан на переднем сиденье - сплошной напряг. Бойцы по бокам - серьёзны. Скашиваю глаз на "АКМ" бойца слева. Предохранитель снят.
"Тому, кто слывёт мужчиной,
нескромничать не пристало,
и я повторять не стану
слова, что она шептала.
В песчинках и поцелуях
Она ушла на рассвете.
Кинжалы трефовых лилий
Вдогонку рубили ветер".
Три часа, сорок минут местного времени.
До чего же голова у меня ватная.
Глоточек воды бы! Ну, совсем крохотный!
Почему Люся - блядь? Что заставляет женщину раздвигать ноги за деньги? Он ведь такой славный. Этот паренёк Олег. Израненный только очень. Бледный. Приковылял на костыликах из госпиталя. Люська сама нежность с ним с утра. А уже после полудня подвалил к ней полуполковник.
- Женька, а ты ...
- Нет, Игорь, Люська не для нас. Блядей и без неё хватает. Афошки они все любят.
Такая здесь война. С боевыми Красными звёздами - за военные подвиги. И взлохмаченными афгани с портретами Закир-шаха, Дауда и уже новенькими купюрами без портретов - за блядство. Можно продать себя. Можно цинку с патронами. Которыми завтра убьют твоих товарищей. Люся, по крайней мере, Родину не продает. Помните у Чехова: "Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству".
За подвиги - звёздочки. За раздвинутые ножки - афошки.
" Я вёл себя так, как должно,
цыган до смертного часа.
Я дал ей ларец на память
И больше не стал встречаться,
запомнив обман той ночи
У края речной долины, -
она ведь была замужней
а мне клялась, что невинна".
(Федерико Гарсиа Лорка
"Неверная жена")
Ограждение из колючей проволоки. КПП.
- Добро пожаловать в Самархейль!
У капитана рот до ушей. Пронесло, однако!
Эмалированная кружка, точно такая же, как та, из которой я пил компот и чай во время службы в Советской армии.
А что меняется? Форма у нас в армии с конца XIX века. Здесь в Афгане парням дали панамы, как в Средней Азии и Закавказье. Еще группам десантников, уходящим "бить караван", разрешают идти на задание в кроссовках. В горах так легче и бесшумнее. А остальном, прекрасная маркиза? Нравы? Не знаю...
"Песочка" - это залепуха или показуха, её интенданты выдают из своих каптёрок или "по блату", или за афошки дембелям и вольноопределяющимся, которые хотят на гражданке "блеснуть соплёй на солнце". Женька где-то раздобыл себе "песочку" на "дембель". Хотя, какой у него дембель? Вернётся пацан из Афгана к своим гражданским самолётам, но был, участвовал. И Лёха, и Феденька! И все другие, перед которыми сниму шляпу. Кроме комендачей. Они, суки, - всегда и везде. Я вот думаю, откуда эти гниды вырастают. Вроде женщина их родила... Когда же можно было так ссучиться, чтобы даже на войне заниматься своим гнусным дерьмом. Трахать барышень, мурыжить боевых офицеров не отправкой бортами, выёживаться перед теми, кто не может в силу обстоятельств дать им в морду, и лебезить перед лицом столь же гнусного доноса... Но я никогда не стал бы мараться об это дерьмо. Всё одно это чижевская порода. Небось, перед этим "светилом журналистики" они прогибаются.
Впрочем, к чему я об этом. Ничего не меняется в Красной армии. Ни эмалированные кружки, ни нравы.
Нравы тем более.
В гостевом домике, единственном каменном строении в Самархейле, куда привёл меня немногословный капитан, выпиваю эмалированную кружку гнусно хлорированной воды, от которой блевать хочется. Зато кондей "БэКа", который собирают в городе Баку, тихо и ровно дышет на меня подмосковной прохладой. Отчего погружаюсь в мгновенный сон.
И тут же появляется Мэри. Не княжна. А я не Печорин. Просто Мэри. Застенчивая женщина, которая сегодня белеет сливками своего дивного тела и горит пламенем своего рыжего мыска. Мэри - натуральная блондинка. Ундина, Лорелея...
Она приносит мне стакан холодной родниковой воды.
- Пей, - говорит Мэри.- Ты обманул меня.
Её слова как удары хлыстом. Я никогда в жизни не обманывал женщин. Ускользал от них...? Да! Всегда! Ускользающая натура. "Мне ведь тоже не сладко, что у них не сбылось". Просто есть у меня Мышка. Это порт приписки. И где бы не носили меня шторма я всегда в него приду.
Тем более, сейчас, когда у меня сын на подходе.
Но Мэри этого не объяснить.
- Понимаешь, Мэри...
- Не хочу понимать!
Не ускользай, Мэри, я так хочу тебя! Твоего шёлкового тела, твоего рыжего лона! Не уходи, Мэри!
Ушла. И не вернётся.
"Не возвращаются, любя!"
Трёх часов сна хватает, чтобы ощутить себя "гомо сапиенсом". Хмель из меня вышел. Жажда почти не мучает. Гайдаристый вурдалак дедушка нашего грядущего премьеристого вурдалака-внука, (настоящая фамилия Голиков), говорил, что мужчина должен быть всегда гладко выбрит, надушен и слегка пьян.
Быстренько бреюсь и освежаюсь туалетной водой "Хатрик".
