ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Притула Виктор
Сухумский кофе без курортного кейфа

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 5.49*6  Ваша оценка:
  Мой второй репортаж из Сухума в "Правде" от 13 мая 1998 года очень не понравился грузинским читателям и не очень понравился абхазской диаспоре в Москве. Но из песни слов не выкинешь. Поэтому я включил его в свой документальный роман, не изменив ни одной запятой.
  
   Сухумский кофе без курортного кейфа
  
   По двору гостиничного комплекса "Айтар" горделиво прохаживался павлин. Время от времени эта чванливая птица королевских кровей издавала клекочущие звуки, выражающие, вероятно, крайнюю степень самодовольства, в подтверждение чего павлин, как и все его сородичи, вздымал веером свой хвост. Примерно в таком же состоянии крайней влюбленности в свою миссию и собственную значительность пребывали ооновские офицеры, вальяжно рассаживаясь по японским "тоётам" и английским "лендроверам". Живут они обособленно в одном из корпусов "Айтара", называвшегося до войны турбазой имени XV съезда ВЛКСМ.
   Во втором корпусе остановились разные гости и немногие журналисты, командированные в непризнанную республику Абхазию. Расположенный на окраине Сухума, "Айтар" почти не пострадал в ходе боёв пятилетней давности, и в его номерах практически в любое время суток есть горячая вода, и никаких перебоев с подачей электричества.
   К сожалению, общепитовская точка, притулившаяся к краю гостиничной ограды, все четыре дня моего проживания в "Айтаре" была закрыта, что совсем не радовало мой голодный желудок.
   Было нераннее, дождливое утро. Хотелось проглотить чашечку бодрящего кофию от Марины Хлебниковой, а после, если очень повезёт, тарелку ароматного и наваристого дымящегося хаша. Побродив, причём совершенно бестолково, по промокшим аллеям и насмотревшись на вальяжность местных птиц и представителей международного сообщества, я решил отправиться "в люди", а если точнее, в город Сухум, где надеялся отыскать то, о чём безмолвно, но упорно мечтал мой желудок.
   Если вы впервые в Сухуме, или давно здесь не были, ориентируйтесь на Красный мост, от которого все улицы, кроме перпендикулярно расположенных, ведут в центр.
   Пейзаж вокруг, прежде живописный, теперь удручает печальным полузапустением. Заброшенная коробка кинотеатра, а рядом через улочку, вполне обжитые двухэтажные особнячки. И ещё...фонарь, аптека...Почти как у Блока. Хотя Сухум в то утро показался мне городом, с которого писал свои метафизические пейзажи Джорджо де Кирико, итальянский модернист, отразившийся на своих холстах застывшее в удручающей тревоге время.
   Удивительно, но при всей разрухе увиденный послевоенный пейзаж не отставил того гнетущего впечатления, какое порой испытываешь, посетив городки среднерусской равнины. Там словно попадаешь в неизлечимо больной улей, где пчёлы уже не летают, а лишь ползают, чтобы опрокинуться навзничь и угаснуть.
   Сухум скорее напоминает раненого бойца, перемотанного окровавленными бинтами, хромающего на костыльках, но не сломленного, а уж тем более впавшего в уныние.
   В самом центре, в бывшем городском сквере - братские могилы без заплаканных вдов, но всегда с живыми цветами для всех, кто обрёл здесь последний покой.
   А дальше, за очищенным от руин пустырём, плещется море. Когда проходит дождь и солнце начинает глядеться в лазоревое зеркало, его отраженное морем светлое тепло заливает эти места вечной славы и вечного приюта парней, сложивших свои головы за свободу.
   Пытаюсь вспомнить, как выглядело это место до войны, и не могу, хотя помню совершенно точно, что где-то рядышком мы с женой угощались в маленьком уютном кафе неповторимым сухумским кофе, сваренном в раскаленном морском песке. Мы запивали мелкими глоточками ароматно-терпкой жидкости другую терпкость - пурпурной хванчкары. Солнце тогда ласкало наши забронзовевшие лица, плечи, руки; мыслей не было, а оставался лишь один-единственный заполнивший нас до основания курортный кейф.
   Но ни вспомнить, ни тем более узнать место праздника, который всегда с тобой, я не могу. На голову падает тёплый дождь и по-прежнему ужасно хочется кофе. Ноги - абсолютно независимо от сигналов мозгового центра, словно я пешеход без головы, - ведут меня на набережную, к застывшему в бескорабельном одиночестве причалу, где традиционно собираются сухумские острословы и где старый Ашот варит бесподобный кофе всего по рублю за чашечку. Говорят, в Сочи такая же чашка, только уже с пародией на кофе, стоит целых три рубля. Но для сухумца с его грошевыми достатками и рубль - деньги поважнее доллара. Тем не менее, мне достаются лишь седьмая и восьмая по счёту чашечки, в которые Ашот разливает ароматное варево из томящихся в горячем песочке "турок".
   Мужчины на набережной пьют кофе, говорят о разном, больше о политике, играют в нарды, и совершенно не обращают на меня никакого внимания. Это безразличие, может быть, и наигранное, как-то не вяжется с той настороженностью, которую ощущаешь на Кавказе в последнее время. Не знаю, то ли ситуация в Сухуме настолько безмятежна, что впору загорать на пляже, то ли дело в чем-то другом, только за время моего пребывания в этом городе никто и не подумал инструктировать относительно правил безопасности, а уж тем более приставлять сопровождающего. Ходи, смотри, слушай, снимай...
   Не зря всё же дядя Хэм предостерегал не возвращаться в те места, где вам было хорошо. Даже закрыв глаза, я не могу отделаться от ощущения своей посторонности, иномирности. Такого не случалось даже в разграбленном мародёрами Пномпене, где меня поначалу тоже воспринимали как человека с Луны.
   В былые времена Сухум делился на тех, кто в нём жил, и тех, кто отдыхал. Курортное это братство объединяло нас в праздности, а сухумцев в снисходительности к нашему ничегонеделанию.
   А что сейчас?
   Гость, репортёр, оказавшийся в столице непризнанной республики, и местные жители из тех, кто остался здесь после войны и кто обижен на Россию за то, что сделала из Абхазии резервацию.
   Несколько дней назад в нашу редакцию позвонил некий грузинский читатель, назвавшийся Автандилом. Он был обижен ещё больше - за мои интервью с абхазскими руководителями. Обвинил меня в "субъективности жлоба", которому Дом отдыха "правдистов" в Пицунде дороже страданий тысяч грузинских беженцев, изгнанных из Абхазии. Разозлил он меня, этот батоно Автандил, потому что, как вижу, ничегошеньки не понял. При чем здесь Пицунда и при чем беженцы?
   Абхазский таможенник Гена Пилия, подбросивший меня на своей "Ладе" от границы на Псоу до самого Сухума, сказал, что ни за что в жизни не простит своему гудаутскому соседу, грузину, что тот подался в каратели.
   - Росли, понимаешь, вместе. В футбол играли, вино пили, за девчонками бегали. А он потом наших ребят...
   Я видел стену, возле которой расстреливали пленных абхазов и осколки бутылок из-под шампанского возле неё. Мой сухумский знакомый Жора сказал, что шампанским "обмывали" очередную казнь. Разве можно лгать о таком?
   Я понимаю, что это тупик. И выход один - начинать возвращаться назад, шаг за шагом, как бы трудно эти шаги не давались. Раз уж так получилось, нужно идти на компромисс. Но Тбилиси предпочитает давить там, где это неприемлемо. Требует вывода российских миротворцев. А это - новая война.
   Боснийского варианта в Абхазии не получится. Другая это страна. А беженцев грузин от души жалко, но только тех, кто не был карателем.
   - До войны тут все богато жили, - говорит Ашот, давая мне сдачу с пятидесятирублёвки. - А теперь такая бумажка для людей целая заплата.
   И это тоже тупик. Потому что нищета точит человека, как ржавчина - металл. Нищета от блокады и непризнания, от отсутствия товарной экономики и денежных кровотоков. Что будет, если люди разуверятся, устанут окончательно и начнут ломаться?
   Вряд ли они станут на колени, тем более, что почти всё мужское население при оружии.
   От кофе, выпитого под такие мысли, во рту осталось чувство горечи. Впрочем, ненадолго. Встретил коллег из газеты "Республика Абхазия" и понеслось-поехало. И хаш тебе, и продолжение застолья, и разговоры, и незамысловатая похвальба: " Вот вы нас в блокаде держите, а у нас даже бананы есть по рублю за штуку". Как они сюда попали эти бананы из далёкого Гондураса? Так они нынче везде. От Москвы до самых до окраин, пусть даже заблокированных нашими суровыми пограничниками.
   Короче, незаметно подкрался вечер, солнце погасло, и в городе словно вывернули из патрона лампочку. Тьма кромешная. И сколько ни голосуй, никто на автостоп не реагирует. Вот и шагаем мы с русским парнем Толей из местной типографии в сторону Красного моста.
   -Я тебя не оставлю, - говорит Толя, - потому что ты ничего здесь не понимаешь.
   - А что? - спрашиваю я, прощаясь с остатками хмельной безрассудности. - Неужели здесь тоже воруют людей?
   - Да, нет, - отвечает Толя. - Просто могут сделать "гоп-стоп"...
   Так мы и шагали потихонечку в чернильной темноте в ожидании "гоп-стопа", пока я после очередного неудачного автостопа не выругался в сердцах. И тут же попятился задним ходом "жигулёнок", и молодой удалец за рулём сказал, что не простит мне нанесённого оскорбления, и потому будет убивать.
   Отчего-то стало вовсе противно. Не потому что испугался: в конце концов, когда полжизни мотаешься по "горячим точкам", становишься фаталистом. Убить могут где угодно и скорее в московском подъезде, если есть за что. Просто в тот момент мне подумалось, что мои репортёрские скитания никому не нужны. Ни газете, ни грузинам, ни абхазам, и, наверное, русским читателям тоже. Куда интереснее почитать с кем там и когда Филя Киркоров, и Ксения Собчак... А тут тебе какой - то Сухум без его знаменитого кейфа! И этот юнец, полезший в бардачок за пистолетом.
   - Убивай, - сказал я этому "полуночному ковбою", - только в этом случае интервью твоего президента моя газета уж точно не напечатает.
   То ли этот разъяренный юнец подумал, что я сумасшедший, то ли что другое, однако, зло, хлопнув дверью, резко газанул...
   -Ну, ты даёшь! - только и нашел, что сказать Толя.
   А я в этот момент почувствовал свинцовую усталость. И нам очень повезло, что метрах в пятистах на бензоколонке девушка продавала тутовую чачу, здорово смахивающую на свекольный самогон. Хватили мы с Толей по стакану, а дальше мне повезло ещё больше. Тормознули, наконец "жигулёнок" с отзывчивыми абхазскими ребятами, и последние полкилометра до "Айтара" я промчался с ветерком.
   Надутый павлин, конечно, уже давно спал. А ооновские офицеры за неимением лучшего вливали в себя посредственное турецкое баночное пиво "Эфес", предаваясь замысловатым беседам на сугубо политические темы. Ловили, одним словом, свой миротворческий кейф.
   Наутро я уехал из Абхазии.
  
   С тех пор прошло девять лет. Ситуация там особо не изменилась. Премьер Багапш стал президентом. А в остальном не знаю. Больше меня никто в эту республику не приглашал.
  
Оценка: 5.49*6  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023