ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Притула Виктор
Оверкиль( Модель для сборки-1)

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Начало новой версии "Пномпеньских ангелов"
  
  ...И лишь после того как автор до последних винтиков разобрал первую главу своего несостоявшегося индокитайского боевика, - осенило!
  А герой-то совсем без биографической истории. Появился как чертик из табакерки со своими алкогольными рефлексиями, а тень совсем не отбрасывает. А кто у нас тень не отбрасывает? Но мы же не вампирские истории рассказываем. У других героев худо-бедно хоть какая-то история. Один - сын легионера, другой - сын эсэсовца, третий - сын сомнительного чекиста, хотя чего сомневаться, в ЧК могли взять и черта лысого. А вот Михаил Стрижов, якобы агент ГРУ (легенда никудышняя), как-то совсем без истории. У бойцов невидимого фронта анкеты за семью замками, да и сама контора отчего-то предпочитает серых мышей. Но в нашей саге собираются личности яркие, каждая из которых
  сама по себе остросюжетная история.
  Однажды в Сайгоне, это было в 1980 году автор увидел чудо. Это были шесть резных китайских шариков из слоновой кости, вырезанных один в одном.
  Такие китайские шарики - головоломки состоят из нескольких сфер, каждая из которых вращается свободно, но при этом вырезана из той же самой части материала что и предыдущие. Эти маленькие шедевры обычно состоят из 3 - 7 шариков-слоев, а самый большой в мире шар - загадка сделан из 42 концентрических шаров.
  Резьба по кости "шар в шаре" (вложенные друг в друга костяные ажурные шары, состоящие из миниатюрных фигурок) - вещь, поражающая филигранностью работы.
  Автор вспомнил об этих китайских шариках, когда понял, что задуманная им история должна быть похожа на шарики-загадки. И еще автор подумал, что на такую умопомрачительную работу у китайских мастеров уходили многие годы, хотя , по сути дела, они создавали всего лишь изящные декоративные безделушки.
  Автор не уверен, что у него хватит времени и сил довести до конца эту историю, но минимум три слоя-шарика он надеется вырезать из большого текстового массива политической и социальной истории ХХ века, на вторую половину которого пришлась большая часть его жизни.
  Автор предупреждает, что пишет он медленно. Да по другому и нельзя.
  Лихая кавалерийская атака на первую версию книги закончилась оглушительным фиаско, напомнившим автору знаменитую атаку легкой английской кавалерии под Балаклавой.
  В свое время в автобиографическом, как многое из того, что размещено на страницах автора, рассказе "Восьмая жена для черного понедельника" эта пресловутая атака легкой бригады занимала достаточно большое место. Поскольку она не совсем вписывалась в лаконичный сюжет этого анекдота, автору пришлось этот фрагмент вымарать.
  Но несколько слов об этой атаке легкой бригады и пара прекрасных поэтических текстов, надеюсь не утомят читателей.
  Кому не интересено - можно пропустить.
  Атака лёгкой бригады (англ. The Charge of the Light Brigade) - героическая, но катастрофическая по последствиям атака британской кавалерии под командованием лорда Кардигана на позиции русской армии во время балаклавского сражения
  25 октября 1854 года, во время Крымской войны.
  В Англии ее воспел Альфред Теннисон.
  
  
  Атака лёгкой кавалерии (Теннисон)
  "Долина в две мили - редут недалече... Услышав: - По коням, вперёд! - Долиною смерти, под шквалом картечи Отважные скачут шестьсот. Преддверием ада гремит канонада, Под жерла орудий подставлены груди - Но мчатся и мчатся шестьсот. Лишь сабельный лязг приказавшему вторил. Приказа и бровью никто не оспорил. Где честь, там отвага и долг. Кто с доблестью дружен, тем довод не нужен. По первому знаку на пушки в атаку Уходит неистовый полк. Метёт от редута свинцовой метелью,Редеет бригада под русской шрапнелью, Но первый рассеян оплот: Казаки, солдаты, покинув куртины, Бегут, обратив к неприятелю спины, - Они, а не эти шестьсот! Теперь уж и фланги огнём полыхают. Чугунные чудища не отдыхают - Из каждого хлещет жерла. Никто не замешкался, не обернулся, Никто из атаки живым не вернулся: Смерть челюсти сыто свела. Но вышли из левиафановой пасти Шестьсот кавалеров возвышенной страсти - Затем, чтоб остаться в веках. Утихло сраженье, долина дымится, Но слава героев вовек не затмится, Вовек не рассеется в прах".
  
  Главный поэт империи - Редьярд Киплинг тоже отдал поэтическую дань кавалеристам Кардигана, но героический пафос Теннисона здесь трансформировался в яростный сарказм. И как здесь все напоминает горькие строки 90-х про "афганцев".
  
  Последние из Летучей бригады (Редьярд Киплинг)
  
  "Тридцать миллионов британцев твердят о величье страны,
  А двадцать кавалеристов опять побираться должны.
  У них нет ни денег, ни пищи; ни работы, ни помощи нет;
  Последние из Летучей Бригады, беспомощность - ваш обет.
  
  Песню о них сложили, но песней не будешь сыт.
  Голодаешь ничуть не меньше, даже если ты знаменит.
  Они попросили денег, дескать, пришла хана;
  Двадцать четыре фунта им уделила страна!
  
  С такой подачки загнешься: вот и вся недолга.
  Злы были русские шашки, но время - злее врага;
  Сержант-отставник бормочет: "Отыщется ль тот поэт,
  Стихи которого детки в школе зубрят чуть свет?"
  
  Построясь попарно, к поэту они заявились домой;
  К тому, кто их обессмертил, пришли, как нищий с сумой.
  Все такие же молодцеватые, как и в былые дни,
  Последние из Летучей Бригады, взгляните - это они.
  
  Былая выправка, где ты? Колени болят, спина...
  Какая уж тут атака - видать, прошли времена!
  Мундир изношен в лохмотья,но только такой и есть.
  Последние из Летучей Бригады поэту отдали честь.
  
  Сержант-оратор поэту сказал: "Простите, но вы,
  Сэр, хорошо написали. Мои друзья не мертвы.
  Все это чистая правда; сэр, нас заждался ад,
  Именуемым домом работным; что делать, такой расклад.
  
  И все-таки вам спасибо; обойдемся без пищи, сэр;
  Но вы напишите подробней, пусть будет другим пример.
  Нас выбросили на свалку, хотя вспоминают порой.
  Мы - Балаклавы герои. Но хочет есть и герой!"
  
  Отступила бедная армия, хромая, скрывая гнев.
  И вспыхнуло сердце поэта, забилось, "презренье презрев".
  И он написал о героях стихи, что читались навзрыд,
  И жирные души британцев вдруг испытали Стыд.
  
  О, тридцать миллионов счастливцев твердят о величье страны,
  А двадцать голодных героев опять побираться должны;
  Внукам о "чести бремени..." рассказываем со стыдом,
  Но последних из Летучей Бригады прячем в работный дом!".
  
  История - капризная дама. Вчера еще ты - герой, сегодня уже - изгой, а завтра ...
  Что будет завтра? Время других героев или негодяев, изгоев или мародеров, укравших чужие ордена и медали.
  Мы же начнем вырезать наши "индокитайские шарики". Медленно, неспешно. Или местами лихорадочно быстро. Это уж как контрапункт позволит.
  Итак, начнем.
  
  Внук Голу (1)
  
  В который раз мне снится один и тот же сон. Дед за штурвалом "Breguet 14". Мне видна только его спина. Спина очень уверенного в себе человека.
  Уверенная песнь винта. Уверенное поскрипывание крыльев. Но что-то не так. Это что-то сидит во мне как заноза, мешая любоваться самым прекрасным зрелищем - видом на Ангкор-ват с высоты птичьего полета. Черт побери, как эти кхмеры умудрились семьсот лет назад создать такие совершенные пропорции. Ощущение такое что храм этот - создание неземное, что его воздвигли пришельцы из других цивилизаций.
  Как-то сказал об этом деду.
  - Голу, ты уверен что тут не обошлось без инопланетян. Разве люди способны создать такое чудо?
  Дед усмехается.
  - Малыш Мишель, когда-нибудь ты поймешь, что кхмеры - необычные люди. Они еще заставят мир вздрогнуть...
  С дедом мы часто беседуем так вот запросто. В моих снах.
  В жизни никогда его не видел. Я появился на свет шесть лет спустя после того как дед нашел свой последний Ангкор на скромном ханойском кладбище.
  Мне показывали его фотографию на фоне биплана "Breguet 14". Дед в шлеме пилота придерживает рукой винт самолета, на котором я постоянно летаю с ним с тех пор, как два года назад оказался в Пномпене.
  Вот и сейчас. Мы пролетаем с дедом над храмами древней столицы кхмеров, которую он знает как свои пять пальцев. Я долго не мог выговорить ее название - Яшодхарапура. Дед смеялся.
  - Какой ты неловкий, Мишель. "Жвузэкутатантивман" произносишь на одном дыхании. "Яшодхарапура" не сложнее. Повторяй раз сто, запомнишь как "отченаш".
  Я и запомнил.
  Одним из выдающихся открытий деда стала его археологическая гиптеза о том, что центром первой ангкорской столицы был не Байон, как принято считать, а заброшенный Пном Бакхенг. Проведённые позднее раскопки подтвердили эту его догадку. С тех пор коллеги деда по Французской школе Дальнего Востока , известной также как "Археологическая миссия в Индокитае", стали называть Пном Бакхенг Голупурой, то есть "горой Голубева".
  
  Голубев - фамилия моего деда. Фамилия отца и моя - Мартинет. В переводе на русский Мартинет - стриж. Стремительная такая птаха похожая на ласточку. По русски моя фамилия будет Стрижов. Это я к тому, что я на треть русский, на треть кхмер, на треть француз. Таких как я называют метисами. А почему Мартинет? Эту фамилию дед какими-то ему известными секретами оформил своему третьему - уже внебрачному сыну от Бопа - кхмерской красавицы по словам моего отца. Почему в нашем доме не было ни одной фотографии моей кхмерской бабушки? Отец не мог ответить вразумительно на такой простой вопрос. Красавица Бопа умерла от тропической лихорадки, когда Жоржу не было и четырех лет...
  - Она была настоящей красавицей. Я такой ее помню. Очень красивая, Мишель. Похоже ты весь пошел в бабушку ...
  С дедом мы о его второй кхмерской жене никогда не разговариваем. У нас одна тема - Ангкор.
  Мой кузен Виктор, большой любитель произносить вслух пошлые банальности, обронил как-то: "судьба играет человеком, а человек играет на рояле".
  Дед на рояли не играл, однако музицировал в юности на скрипке от Страдивари. А свою банальность кузен Виктор произнес к тому, что дед должен был пойти по стопам своего родителя и стать инженером-путейцем. Технарем. А стал знаменитым археологом. Но не сразу.
  В Петербурге он получил инженерное образование. Понял, что это не его. И отправился в Гейдельбергский университет. У дедова отца было достаточно средств, чтобы поддержать сына в его художнических исканиях. В Гейдельберге, где в начале века буйно хорошела артистическая элита Европы, дед получает диплом магистра свободных наук со специализацией в области археологии и истории искусств.
  Тогда же начинаются его творческие скитания по странам Востока. В одном из моих снов дед признался, что Камбоджей его заразил Огюст Роден.
  Сам же ваятель "Мыслителя" был заворожен танцощицами Кхмерского Королевского балета с которым король Сисоват приезжал вл Францию.
  "Я рисовал маленьких танцовщиц из Камбоджи, приехавших в Париж со своим господином с нескончаемым удовольствием. Легкие движения их хрупких ручек представляют собой странное, неповторимое зрелище", - говорил Роден.
  Те годы вошли в историю как "Белль эпок" - "Прекрасная эпоха", которую в 1914 году разнесли в клочья августовские пушки Великой войны. Это был золотой век автомобилестроения и воздухоплавания, бульваров и кафе, кабаре и морских купаний, время расцвета фотографии, рождения кино, успехов естественных наук, новейших технологий и медицины, становления социологии и этнографии, археологических открытий, модерна и модернизма в искусствах и литературе, спора вокруг "женского вопроса" и начала суфражистского движения.
  И мой дед был сыном своего времени.
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023