ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Прокудин Николай Николаевич
Гусарские страсти эпохи застоя

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 5.70*44  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга повествует о далеком провинциальном батальоне и о судьбах офицеров, попавших воевать в Афганистан. Окончательный вариант.Заказать книгу у автора

Николай Прокудин

  

ГУСАРСКИЕ СТРАСТИ ЭПОХИ ЗАСТОЯ

  
   Предисловие к повествованию.
  
   Все события этой книги происходили для кого-то давно, а для меня -- будто вчера. Те годы кто-то называет "застойными", кто-то -- "старыми добрыми временами", а для некоторых это "период расцвета развитого социализма". Мой рассказ может показаться выдумкой, насмешкой или даже глумлением над армией. Такого, мол, во времена построения социализма не могло произойти, а моральный облик советских людей всегда был образцовым. Увы, мои друзья. Хотите верьте, хотите нет, но все изложенное на этих страницах -- чистейшая правда. И я отношусь с симпатией к большинству из персонажей.
   В те времена официальная пропаганда вещала: "пшеница колосится на полях, тучные стада коров дают рекордные надои молока, в шахтах совершаются трудовые подвиги, сталевары выплавляют стране миллионы тонн стали". Но реальная, настоящая жизнь людей была иной и шла своим чередом. Партией предписывалось жить в соответствии с Кодексом строителя коммунизма. Люди жили в соответствии с собственными принципами (или обходились без них). И жизнь их была наполнена почти шекспировскими страстями. Жизнь с кем бы то ни было и где бы то ни было. Пусть и в далеком военном гарнизоне на задворках Советской Империи -- пыльном, грязном, унылом, нищенском. События, происходящие там, -- это и комедия, вплоть до фарса, и драма, вплоть до настоящей трагедии. Всего понемножку. Но все это было....
  
   Пролог
   Велика столица, а отступать некуда. То есть как раз есть куда --кругом дома и дома, проспекты и проспекты, площади и площади, переулки-закоулки. Но Никите-то нужен конкретно сад "Эрмитаж", а где его..? Самостоятельно не нашел бы ни за что. Либо нашел бы -- кто ищет, тот всегда найдет! -- но объявился бы там аккурат к окончанию встречи ветеранов: "Здрасьте! -- А мы как раз уже расходимся!" Проводник нужен, нужен проводник. Кто, как не Вовка Кирпич! Благо жил в военной общаге при академии. А уж где эта общага, Никите хоть это, слава богу, известно... Вовка Кирпич, бывший подчиненный Никиты по Афгану, командир взвода, редкостный раздолбай и сорвиголова, признаться! Впрочем, десять лет спустя, может, изменился в корне? Как-никак, ныне он -- большой чин, полковник, слушатель элитного военного вуза.
   Но язык с трудом повернулся, когда Никита на вахте осведомился у дежурного по общежитию:
   -- Где я могу найти... полковника Кирпичина? Переговорить с ним...
   -- Полковника? Кирпичина? -- дежурный ухмыльнулся. -- Кирпича, что ли?
   -- Ну, или так. Кирпича, если такой есть... -- Судя по ухмылке дежурного старинный приятель Никиты мало изменился за десять лет, разве что в худшую сторону.
  -- Такой есть. Найти-то вы его сможете. А вот переговорить...
   -- Мы с ним созванивались, он меня ждет. Я... издалека.
   -- Да пожалуйста! Жалко, что ли! Только... Его сегодня поутру четверо принесли, положили...
   -- Как?! -- Мелькнула картинка бездыханного Кирпича, который, надо же, весь Афган прошел вдоль и поперек и живым вернулся, а тут... Что? Дорожно-транспортное? Сердце? Орава шпаны?
   -- Каком кверху! Собутыльники приволокли. Отметил, блин, День Победы. С группой ветеранов. Три часа назад "му" сказать не мог, а вы -- поговорить! Это не раньше, чем к вечеру, когда очухается.
   -- Черт! Как же так! Мы ж как раз сегодня собирались отметить... Встреча однополчан... Черт!
   -- А Кирпич у нас всегда -- с опережением графика и перевыполнением плана... Вы поднимитесь на двенадцатый этаж. Комната 1291.
   Лифт, как водится, не работал. Пешком, пешком. Медленно и печально. Медленно -- потому, что спешить теперь Никите, собственно, некуда, если Кирпич мертвецки пьян и лыка не вяжет. А печально тоже как раз потому, что спешить некуда. На встречу однополчан он без проводника Кирпича так и так не успевает. Кто не скитался по Москве, донимая встречных-поперечных вопросами "как пройти? а где это? а случайно не подскажите?", тот пусть и не пробует, поверив на слово.
   Дверь открыла женщина:
   -- Вам кого?
   -- М-м. Вашего... мужа, наверное. Это квартира Кирпичиных?
  -- Не квартира. Это номер общежития.
  -- Но... Кирпичин Владимир... Он здесь живет?
  -- Этот гад здесь не живет!
  -- Простите...
  -- Этот гад здесь только ночует! Когда ночует! Гад!
  -- Я, простите, не вовремя?
  -- Смотря зачем вы...
   -- Видите ли, я издалека. Приехал на торжественное мероприятие -- "Десять лет без войны". Мое имя Никита. Ромашкин.
   -- А-а-а, слышала о вас, проходите. Но он спит, гад. Будите, если у вас получится. Спальня там.
   Никита прошел через "предбанник", служивший кухней, столовой, коридором и прихожей одновременно. В спальню. Ее сотрясал богатырский храп, заглушающий все остальные звуки утренней Москвы из открытого окна. Крупномасштабный Вовка валялся поперек двухъярусной кровати в позе морской звезды. Правая нога в туфле -- на полу, левая в носке -- на простыне. Целиком никак не помещался Кирпич на обычной кровати для обычного человека. Во всяком случае, не в позе морской звезды. Опухшее багровое лицо. Полуоткрытый булькающий рот. "Пленочные" глаза. И перегарная вонь. Водочку с пивом потреблял, Кирпич ты наш "ершистый"? И еще в каких дозах!
   -- И часто он так пьет? -- Никита спросил с сочувствием к хозяйке и с осуждением хозяина. Чтобы ненароком не подумали, что вот и он тоже... и вообще все мужики сволочи...
   -- Регулярно. То однокурсники, то академики, то ветераны, то какие-то бандиты. Он ведь еще и руководит этим... как его? Охранным агентством, вот! Рестораны, казино, банки. Не знаю даже, на занятия в Академию он, гад, вообще ходит? Или просто деньги там сует кому надо, чтоб его отмечали в журнале. У-у-у, гад! Храпит, как... как Горилла!
   - А гориллы храпят?
   - Храпят. И гориллы, и слоны, и бегемоты, и ... кирпичи! Детям хотя бы дал заснуть!
   Только тут Никита заприметил две мордашки, пацана и пацанки, на втором кроватном ярусе. Они с интересом смотрели на гостя, высовываясь из-под одеяла.
   -- Брысь! - прикрикнула мамаша, и детишки юркнули в "укрытия", натянув одеяла на головы.
   Никита взялся за нос спящего приятеля тремя пальцами и слегка потрепал.
   Кирпич чихнул и, не открывая глаз, отмахнулся огромными лапищами, словно отгонял назойливую муху.
   -- Кирпич! Подъем! Рота подъем! Тревога! -- протрубил Никита в полный голос.
   Без толку.
   -- Без толку! -- сказала жена Вовки. -- Пока не проспится, не проснется.
   -- О как? По-другому попробуем... -- Никита набрал в легкие воздух, но не проорал, а шипящим громким шепотом издал: -- Духи! Кирпич, духи! Окружают! Пулемет, Кирпич! Тащи пулемет!
   Полковник Кирпичин дернул глазом, приоткрыл щелочку, очумело окинул взглядом комнату и пробормотал:
   -- Сейчас! Сейчас-сейчас!... Держитесь! Ленту мне! Пулеметчик! Где лента? Лента где?!!
   -- Ну, вот, -- Никита жестом "умыл руки", будто хирург после тяжелой, но успешной операции, -- прогресс налицо. Сейчас мы еще... -- Он форсировал голос: -- По машинам!!! Быстро грузиться!!! Где Кирпичин?! Опять пьян?! Под суд отдам!
   -- Здесь! Я здесь! -- вскинулся полковник Кирп... да никакой не полковник, а взводный Кирпичин.
   -- Встать! Смирно! -- гаркнул Никита.
   Крупномасштабный Вовка с усилием сложился пополам и, держась за перила верхней кровати, приподнялся и распрямился во весь двухметровый рост. Разомкнул глаза, хлопнул ресницами, потер ладонью "морду лица". Узнал:
   -- Никита?! Ты откуда здесь? Какими судьбами? Как ты меня нашел?
   -- Да, Вова, это уже диагноз! Совсем белый и горячий. Мы же с тобой неделю перезванивались-договаривались. Нам сегодня на банкет идти. Я тащусь через пол-России! И что я вижу?! Живой труп! И пьяный к тому ж!
   -- Ладно, прекрати! -- Кирпич рухнул тяжелым задом на матрас и вытянул перед собой ноги. С удивлением посмотрел на свои конечности, обутые по-разному. Почему-то снял не туфлю, а носок.
   Пацан и пацанка, подглядывающие в какую-то известную только им щелку сверху вниз, хихикнули. Мать двоих детей тоже -- непроизвольно.
   Кирпич натужно посоображал. Исправился. Снял туфель. Подумал и содрал второй носок. Похлопал себя по щекам ладонями.
   -- Опохмелиться бы, Валюх? - жалобно попросил супругу.
   Ага, Валюха. Валентина то есть. Вот и познакомились.
   -- Перебьешься! -- отрезала Валентина.
   -- Видишь, командир. Совсем меня здесь не жалеют и не любят. А я босой... несчастный... как... Лев Толстой!
   -- В зеркало глянь, Лев Толстой! -- хмуро сказала супруга. -- Образина! Нет, ты глянь, глянь! И сам подумай, за что тебя любить! Тем более жалеть!
   Кирпич по инерции покорно пошел к трельяжу, повертел перед ним образиной:
   -- Морда, как морда! Могло быть и хуже!.. Ну, не Лев Толстой, не Лев.
   - Верно, не лев. Лев половой гигант и царь зверей! А ты пьешь и спишь...
   - Ладно, Алексей. Между прочим, член Президиума Верховного Совета!
   -- Ты? -- Никита еле сдержался, чтобы, в свою очередь, не хихикнуть.
  -- При чем тут?! Алексей. Толстой. "Буратину" читал?
   Никита таки не сдержался. Хи-хи!
   -- И ты туда же... -- со вселенской грустью произнес Кирпич. -- Все вы заодно. И она, и они, и теперь ты! -- он обвиняюще затыкал пальцем в жену, в пацана с пацанкой, в Никиту. -- Если пришел для того, чтобы издеваться над больным человеком, мог бы вообще не приходить.
   -- Кирпич, я не за тем пришел. Я не издеваться пришел, -- Никита взял тон психиатра, успокаивающего тяжелого пациента.
  -- Да? И чем докажешь?
   -- Т-то есть?
   -- Какие у тебя планы на сегодня? -- уличил Кирпич. Типа: ага, попался! и сказать тебе нечего!
   -- Планы?! -- тут Никита возмутился. И раздельно, как для тугодумов, произнес по слогам: -- Тор-жест-вен-ное собрание и банкет ветеранов дивизии!
   -- Какой дивизии?
   -- Нашей! Баграмской!
   -- А-а-а, точно! Я-то всё думаю, где мы с тобой вместе служили! В мозгах, заклинило.
   -- Заклинило. И перекорежило. Опух от водки! Иди, умой рыло, а то опять выключишься из реальности!
   Кирпич направился в ванную, снимая на ходу штаны и рубашку. Запутался в одной штанине, покачнулся и сильно ударился плечом о дверной косяк, вызвав новое общее "хи-хи".
   В те пятнадцать минут, что он фыркал и плескался под душем, жена продолжила сетования на непутевость мужа.
   -- Хватит стенать! - рявкнул Вовка, появившись из ванной. -- Впервые человека видишь, и сразу на жалость берешь! Хоть знаешь, кто он? Мой бывший замполит. Зверь, а не человек! А ты -- на жалость... Никита, не слушай ты ее! Я хороший!
   -- Ладно, хороший! Одевайся и в путь!
   -- В путь?
   Однако Кирпич начинает доставать!
   -- В сад "Эрмитаж"! Ты же сам мне приглашение выслал! Почтой!
   -- О! И дошло? Надо же!.. Точно! Нас ждут! В "Эрмитаже"! Ну? И чего тогда расселся? Пошли!
   -- Куда пошли?! -- воспротивилась Валентина. -- Тебя качает, как...! На ногах не стоишь! Сядь, поешь, а потом можете идти на все четыре стороны! Иначе после первой рюмки сразу развезет! Никита, вы присоединитесь?
   Гм, к рюмке или к завтраку?
   Никита с Кирпичом сели за стол, быстро перекусили яичницей с сосисками.
   -- Ну, всё! -- Чмокнув жену в щеку, Кирпич потянул за собой гостя -- на выход, на выход. -- Пошли, пошли! А то меня в этом доме совсем зади... дискредитируют! В твоих глазах!
   В глазах Никиты Кирпич дискредитировал сам себя, похлеще кого-то стороннего.
   -- Понимаешь, Никит, она меня пилит, а я не виноват! -- уже в коридоре застегивая рубашку, на ходу Кирпич стал сам себя реабилитировать. -- Как не пить, если каждый день вынужден спаивать всех подряд: милицию, чекистов, чиновников, бандитов, военное начальство из академии. Я же еще и охранным предприятием руковожу. Ну, по умолчанию, конечно, как бы нелегально... Мороки уйма, что ты!
  -- Погоди, Вовк! Мы правильно идем?
   -- Правильно, правильно! Верной дорогой идете, товарищи! Нет, вот ты скажи, как жить-то?! На жалованье полковника, да с двумя детьми, да с женой-домохозяйкой, да в Москве!
   -- Мы верно движемся? В "Эрмитаж"?
   -- В "Эрмитаж", в "Эрмитаж"! Думаешь, я совсем ку-ку?! Я тебе больше скажу -- нам не в питерский Эрмитаж, где "Даная", а в московский, где садик и товарищи по оружию... Потому что мы -- в Москве! Молодец я? Соображаю?
   -- Молодец. Соображаешь. Нас в метро пустят?
   -- В метро-о? Да ты что?! Посмотри на меня! Какое метро?! И... под землю всегда успеем. И чем позже, тем лучше! Не-ет, мы сейчас на автобусе пару остановок, потом пешочком чуток... О! Автобус! Наш! Сели!.. Нет, ты слушай, Никит! У меня же риск -- каждый день! Курируем игорные заведения, рестораны, гостиницы... много чего еще. На той неделе одного моего охранника подранили из обреза. Позавчера другого моего хлопчика рубанули -- топориком в спину, насовсем, бля!.. Вот мы хлопца поминали-хоронили и напились... Да в меня самого! И стреляли! И гранату под машину подбрасывали! Не, если б хотели убить -- убили бы. Так, предупредили...
   Пассажиры автобуса каменели в тщательно демонстрируемом равнодушии -- Кирпич громкость не убавил, говорил в прежний полный голос. И облегченно выдохнули только когда жутковатый шумный верзила засёк: "О! Наша остановка! Выходим!" -- и вышел.
   Теперь, значит, еще пешочком чуток?
   -- Вовк, нам куда теперь?
   -- Туда! -- уверенно махнул Кирпич неуверенной рукой. -- Да ты не дергайся, Никит! "Автопилот" не подведет!
   М-да?
   Да. Как ни странно, "автопилот" не подвел. Вот ты какой, сад "Эрмитаж"!
   На входе патруль проверял документы, расспрашивал о цели прибытия. Документы в порядке, цель прибытия очевидна -- судя по уже достигнутому состоянию души и тела. Проходите. Добро пожаловать!
   -- Видал? Как только генералы на мероприятии собираются "нарисоваться", так патрули просто косяками, косяками! -- Кирпич усмехнулся почти трезво.
   -- А что, и генералы -- сюда? -- Никита недовольно поморщился.
   -- Три бывших комдива, Никит! Они теперь большие люди в Министерстве Обороны. Ну что, пойдем поздороваемся?
   Никита еще больше поугрюмел:
   -- Да, в принципе, Вовк, о чем с ними говорить? Я на прошлой встрече просил двоих о помощи, когда за штатом стоял без должности, а до пенсии -- два года! Думаешь, кто-то пошевелился? Хрен с маслом! Поглядели свысока, пообещали и забыли. Только Султаныч, бывший начштаба, прислал полковника, тот с проверкой в округе был. И знаешь, что мне тот полкан предложил?
   -- Начальником санатория? Замполитом курорта? -- подначил Кирпич.
   -- Ага! Как же! В Таджикистан, блин! Оказывать интернациональную помощь в погранотряде!
  -- Послал?
  -- Послал, в натуре.
  -- Молодец!
   -- Да нет... Потом подумал... Как раз там заставу разбили. Ладно, думаю, нужно ехать. Но вакантная должность там -- только в Душанбе, психологом у зенитчиков. Ну, вообще-то... почему нет? Не по горам ведь опять бегать, там год за три, тройной оклад. Я и чемодан собрал, и из части меня рассчитали, и с семьей простился. Но кто-то из "старичков" уцепился за должность перед увольнением. В итоге, ушел я в отставку по сокращению штатов, еле до пенсии дотянул... И черт с ними! Зато теперь мне что генералы, что маршалы -- не указ. Пенсионер, он и в Африке пенсионер! Давай свалим в сторонку, подальше от митинга и построения? Займем столик и накатим...
   -- Давай! Наш ты человек! -- Кирпичу и так-то давно не терпелось опохмелиться. - Во-он тот столик давай! Тенёчек!.. -- Он потрусил под развесистые ветки, стряхнул ребром ладони со стола прошлогоднюю опавшую листву, расстелил газету, достал бутылку водки "Черная смерть".
   -- Символично! - хмыкнул Никита. - Упьемся вусмерть?
   -- Ну не обязательно в нашу смерть. Сейчас кто-нибудь подрулит, послабее организмом.
   Подрулит непременно. Отдельные несознательные ветераны банкет под сенью кустов уже начали, и парадный строй потерял еще несколько бойцов.
   Когда Никита нарезал сало, колбасу и хлеб, к ним подковылял огромный парень со шрамом на щеке, в голубом берете, с палочкой:
   -- Пехота, десантуру примете?
   -- А то! Садись, брат, не перетруждай ногу! -- Кирпич подвинулся на лавочке. - Держи стакан!
   Десантник извлек из кармана поллитру, а из авоськи -- помидоры и огурцы.
   -- Дмитрий. Панджшер, Восемьдесят шестой год. Бывший сержант. Ныне художник. Свободный художник... -- уточнил.
   -- И как? Хорошо идут дела?
   -- По-разному. Работаю в поте лица и по мере сил и здоровья. Когда уходит одна, когда две картины в месяц, когда ни одной. Но жить надо, ребенок кушать хочет каждый день, а не раз в месяц. Пенсия от благодарного государства -- по инвалидности... -- десантник Дмитрий оголил ногу и похлопал по протезу, чуть выше колена, -- ...в триста "деревянных". О как! Пятидесяти "баксов" и то не заслужил! Эх! Я вот в Штатах работал -- по контракту с галереей, встречался с ветеранами Вьетнама, вот кому уважуха!
   -- И на что существуешь?
   -- Работаю охранником на автостоянке. Там и рисую, по ночам. Ты не подумай, брат, что ерунду какую-нибудь! Мои картины в Государственной Думе выставлялись! Я в Америке хорошо продавался. В Голландии! У меня замечательный голландский и чешский цикл. А какая серия фэнтэзи! Эх! Что мы о чепухе! Выпьем, братцы, за возвращение не в "цинках"!
   Выпили.
   Сзади к скамейке нарочито подкрался еще один... Сидя спиной, не сразу засекли. Он и схватил Никиту с Кирпичом за горло. Стал душить, причем всерьез душить, причем не громко гогоча.
   -- Отстань, паразит! - прохрипел Кирпич. - Кто это?!
   -- Серега?! Ты, что ли? -- Никита безуспешно пытался вывернуться.
   Десантник-художник Дмитрий скорчил свирепую гримасу и замахнулся тростью на подкравшегося "душегуба".
   -- Не тронь! Я свой! - упредил "душегуб". - Сейчас добью этих, и будем вместе пить. Нам больше достанется!
   Хрен тебе, душегуб, а не больше! Кирпич все же выкрутился из цепкого удушающего захвата, принял стойку, коротко замахнулся -- целя в челюсть! Челюсти даже у суперпуперменов -- "стеклянные". И... расхохотался Кирпич:
   -- Серега! Точно! Здорово, Большеногин! Привет, сволочь!
   -- Я ему сейчас эти его большие ноги обломаю! -- грозно пошутил Никита. -- Безногиным сделаю или Одноногиным!.. Извини, брат, -- он поймал себя на неловкости перед художником Дмитрием с протезом. -- Безуховым сделаю! Будешь как подстреленный моджахед!
   -- Но-но! Не тронь! Зашибу! -- рыкнул "душегуб" отстраняясь и... бросился обнимать друзей.
   В его железных руках заскрипели кости даже у крупномасштабного Кирпича:
   -- Ну, ты! "Железная лапа"! Полегче! Я ж тебе не Маугли. Шею сомнешь, а мне завтра работать!
   -- Откуда ты объявился, скотина? - по-мужски ласково спросил Никита. - Десять лет ни гу-гу и, на тебе, нарисовался! Представляешь, Вовка, я ему пишу письма, в гости зову, а он мне телеграмму присылает: "Спасибо, друг, что помнишь, скоро напишу!" Проходит год, я вновь ему письмо, а он мне опять телеграмму: "Никита! Рад твоему письму, спасибо, скоро напишу!" Я через полгода опять царапаю весточку, зову на встречу ветеранов-однополчан, а в мой адрес очередная благодарственная телеграмма. Ну тут у меня бумага кончилась, да и ручка писать перестала.
   -- Никита! Прости засранца! Каюсь, виновен, больше не буду, исправлюсь!
   -- Врешь! Будешь и не исправишься! Знаю я тебя!
   Обнялись, расцеловались. Тут же -- по стопарю.
   -- Знакомьтесь, что ли! -- Никита представил: -- Дима-десантник, теперь художник. А это Серж, мой бывший вечный подчиненный. Взводный, потом ротный. Краса и гордость нашего мотострелкового полка! Граф, орденоносец, командир лучшего взвода, но разгильдя-а-ай!
   -- Сам такой!
   -- И я сам такой, -- охотно согласился Никита с Большеногиным. -- Ты откуда? Каким ветром, Серж?
   -- Да на денек всего. Завтра улетаю к арабам, за кордон. Да что мы про меня! Лучше вы про себя!
   -- А про меня?! А про меня?! -- к столику подтянулись... да все свои. Вася Котиков, москвич. Питерцы, сослуживцы по полку, Витя Дибаша и Виталик из разведки третьего батальона. Питерцам, выходит, кроме как в Москве и встретиться не где...
   Все флаги в гости к нам! Знакомьтесь, мужики, если кто с кем не знаком! Приняли на грудь по соточке, закусили огурцами.
   -- О, черт! Чем закусываем?! -- спохватился Серж. -- У меня же балык! -- принялся доставать из "дипломата" рыбу в пакетах, икру в банках.
   -- Ого! Граф Серж получил наследство?
   -- Нет, графа сослали на Восток. На самый Дальний Восток. Дальше некуда. Оттуда и рыбка! Десять лет без права переписки.
   -- Сильно! За что тебя так?
   -- За то, что был холост. После Афгана холостяков по "дырам" распихивали. Так холостяком и оставался десять лет, только недавно расписался.
   -- Поздравляю! -- поздравил Кирпич и ехидно уточнил: -- С графиней? Расписался-то?
   -- Нет, -- Серж выдержал обескураженную паузу и побил козыря джокером: -- С княгиней. Так-то вот...
   -- Везет же некоторым! -- поощряюще вздохнул Никита. -- И ничего-то с ним не поделаешь! И в Афгане уцелел, и теперь вот княгиня... Ни фугас его не взял, ни духовская пуля, ни жара, ни мороз! Помню, как-то нас на Новый год в горы загнали, так у Сержа сосулька в полметра висела на носу. Он мороза ужас как боится, больше чем пуль и осколков. Теплолюбивое растение.
   -- Э, Никита, знаешь, как я выжил тогда в горах? Не знаешь. А тебя, Кирпич, тогда еще в батальоне в помине не было. Ромашка, а ты разве с нами тогда в горах тоже ночевал?
   -- Гм! Это ты с нами тогда ночевал! Еще вопрос, кто кого с собой в горы брал! Кто начальником был?
   -- Да пошел ты к бабушке в штаны! Опять будем выяснять, кто начальник, кто дурак? Ну, ладно-ладно! Ты!
   -- Начальник? Или дурак?
   -- А сам выбери!
   -- Вообще-то начальник. Но демократичный. И я там был, но мед-пиво не пил, и мерзли мы все вместе. Я вообще -- шапка и волосы поутру вмерзли в подтаявший наст.
   -- Во-во. Демократичный начальник -- по определению, дурак. Мерз он! А вот я спал комфортно -- в... гробу!
   -- Где?!!
   -- Чего ты мелешь, Серж?! В каком гробу?! Память отшибло?! Какие гробы в Афганских горах?
   -- Да правда! Бойцы где-то разыскали и приволокли три гроба с крышками. Я сам удивился! Афганцы ведь своих в саванах хоронят... Так думаю, бойцы из обслуги морга "домовины" просто сперли. Хотели продать как дрова, а мои орлы тайник нашли, растащили этот... дровяной склад.
   -- И ты со своей мнительностью спал в гробу?
   -- Ее-ей! Вот те крест! Мерзко, но тепло.
   -- Трепло, ты ж атеист! -- подловил Никита. -- Нет, не верю! Что же раньше про ту ночевку не рассказывал?
   -- А кому интересно болтать про гробы? Приметы всякие нехорошие. Одним словом, мистика. А как мне было иначе выжить при большом минусе? Я ж теплолюбивый, домашний, и ехал не на Северный полюс воевать, а почти в тропики! Ты ведь, Никита, тоже ехал не на зимовку, правда? Не ожидал сугробов? И вообще! Почему тебя, диссидента, занесло на войну? Постоянно вольнодумствовал и нас разлагал! Что тебя-то в Афган привело, Ромашка?
  -- Интересно?
  -- А интересно! - кивнул голвой Серж.
  -- Что ж, это... занимательная история. Долго рассказывать...
   -- Ничо! Водки и закуски у нас вагон! И до вечера времени навалом.
   -- Ладно. Надоест -- остановите.
   Никита расположился на лавочке поудобнее, на солнце блеснули два ордена и три медали.
   -- Порою мне кажется, что все это было не со мной, а с кем-то другим. Поэтому повествовать буду от третьего лица, как бы не от себя. Ну, слушайте...
  
   Глава 1. Педженский гарнизон
  
   Ранним утром поезд прибыл на Педженский вокзал. Окна в коридоре и тамбурах выбиты -- частично самими пассажирами, чтоб не задохнуться в духоте, а частично сняты заранее в депо, в преддверии жарких летних рейсов.
   Никите казалось, что он путешествует в эшелоне периода Гражданской войны. Во время движения было свежо и прохладно, но в купе то и дело залетали мусор, пыль и сажа. Хотелось принять ванную или, на худой конец, постоять под освежающим душем. Настроение в высшей степени паршивое, и новенькое офицерское звание "лейтенант" более не радовало. А чему радоваться? Прибыл в богом забытую дыру, на краю света. И куда тебя, лейтенант, занесла судьба? Сиди на двух чемоданах, думай. На третьем чемодане примостилась злая, как собака, молодая супруга. Не разговаривали уже второй день. О том ли она мечтала, выходя замуж за курсанта?! Не о том. Эх, сколько прекрасных мест для прохождения службы! Германия, Польша, Венгрия, Белоруссия и Украина. Так нет! Занесло после выпуска в Туркестан... Приехали, вылазь! Вокзал.
   Заплеванный пыльный перрон с выкрашенным в розовый цвет одноэтажным вокзалом. Несколько хилых, высохших деревцев без листвы. Тени от них -- как с козла молока. Разве что сам вокзал хоть какую-то тень отбрасывал. В той тени, опершись спиной на стену, исходил обильным потом милиционер-туркмен. Выпирающий живот перетягивала портупея, словно стянутый обручем пивной бочонок, засаленный, мятый китель висел мешком. А более никого. Пусто и безлюдно. Эх, тоска! Захолустье, да и только! Куда попал?!
   -- Товарищ старшина! Не подскажите, где военный гарнизон? 
   -- О-о! Дорогой, пешком не пырайдэшь! Маршрутка нада ехать! Иди к базару, там остановка. Отойди, нэ мешай работать!
   Товарищ старшина достал из кармана огромный носовой платок и принялся вытирать пот, струящийся по лбу несколькими ручейками.
   Перетрудился, боров! Устал работать!... У ног -- ополовиненная трехлитровая банка разливного пива. На расстеленной газетке -- вобла. Кр-расота! Ромашкин бы тоже хотел так трудиться. Нам так не жить и не служить...
   Окликнув жену и подхватив чемоданы, Никита побрел в ту сторону, куда указал озабоченный "нелегкой" службой постовой. Незнакомый мир -- из довоенных фильмов. Площадь перед вокзалом обрамлялась двухэтажными эпохи позднего сталинизма домишками, а с другой стороны, за узкой колеей рельсов, -- одноэтажный кишлак, глиняные халупы. Трущобы сродни тем, что Никита уже видел в "старом городе" Термеза.
   Опять тебя обманули, Ромашкин! Обещали службу в городе, выпроваживая из Термеза на повышение. А оказалась очередная большая деревня. Вернее, аул. Место значительно хуже, чем прежнее...
   В Термезе Никита провел месяц службы за штатом. Там его гоняли по нарядам, перебрасывали с места на место -- и никаких дальнейших перспектив. Кадровик в дивизии предложил повышение: капитанскую должность в танковой учебке, замполитом роты курсантов! Молодой лейтенант Ромашкин соблазнился и быстро согласился. А зря! Термез все же был город как город! С аэропортом, гостиницами, ресторанами, кинотеатрами, скверами, универмагами. Пусть изредка, но можно погулять по аллеям, по проспекту, по культурным и злачным местам. А что тут? Прошлый, вернее даже позапрошлый век.
   Ромашкины пошли по единственной асфальтированной городской дороге в сторону рынка. Не без труда разыскали нужную остановку. Скорее, догадались о ее наличии по присутствию возле столба с навесом нескольких славянских физиономий мужского и женского пола. До этого по пути встречались исключительно азиаты, не желающие вступать в разговоры. Теперь вокруг свои, "бледнолицые братья", хотя и очень загорелые. Некоторые в военной форме. Один из таких подтвердил, что в вэчэ номер такой-то действительно попасть можно исключительно отсюда. Вэчэ номер такой-то -- танковый полк. Педженский гарнизон это не только танкисты. Там стоят еще и пехотный полк, медсанбат, рембат, стройбат и еще множество мелких подразделений.
   Значит таких страдальцев, как ты, Ромашкин, тут не перечесть... Он исключил почему-то из числа страдальцев супругу...
   Служат же люди как-то, и мы послужим, не помрем!"
  
   ***
   -- Товарищ лейтенант! Вы прибыли в учебный танковый полк! На капитанскую должность! И должны оправдывать оказанное высокое доверие, а не валять дурака! -- прорычал командир танкового полка.
   И чего он такой неадекватно агрессивный? Никита всего лишь доложился о своем прибытии в часть...
   Малорослый подполковник Хомутецкий со злыми колючими глазами смешно топорщил жиденькие усы и во время разговора постоянно слегка подпрыгивал, приподнимаясь с пяток на носки, что раздражало -- ишь, попрыгунчик! Вернее, разговора никакого и не получилось. Разговор -- это когда беседуют двое, а ни одного умного или не умного слова Никите вставить Ромашкину не удалось.
   -- В предписании указан срок прибытия позавчера! Где болтался все это время? 
   -- Да, я... 
   -- Выгоню к чертовой матери! У меня своих бездельников достаточно! И я от них избавляюсь только так! Я тебя, лейтенант, мигом сошлю в Кызыларбат или Иолотань. В Туркво достаточно дыр, куда можно запихнуть ленивый зад! Намек понятен, лейтенант?! Всё! Идите в назначенную вам восьмую роту, а я еще подумаю оставлять вас или отправить куда-нибудь подальше!
   Ни фига себе! Куда же еще подальше? Это что, еще не самая окраина земного шарика? Есть более глухие и гадкие места? Не ожидал, лейтенант Ромашкин, не ожидал.
   Он совершил ритуал представления остальным начальникам, переходя из кабинета в кабинет. Никто особенно энтузиазма не выказал -- прибыл и прибыл, какая нам от тебя польза!
   Замполит полка Бердымурадов был менее груб, чем отец-командир Хомутецкий, но дослушать до конца рассказ об отсутствии билетов не пожелал, махнул рукой. По долгу службы расспросил о семейном положении и распорядился по поводу ночлега:
   -- Переночуете в общежитии. Затем поставим вопрос на жилкомиссии о выделении квартиры.
   Ого! Есть даже свободное жилье!
   -- Когда приедет супруга? -- спросил замполит, делая пометки в блокноте.
   -- Уже. Она со мной! С чемоданами на КПП. Как в кино "Офицеры", -- Никита закатил к потолку глаза. Эх, как бы от нее избавиться побыстрее! Сплавить к теще, что ли? Может, и не вернется обратно. Надоело бесконечное нытье! Или пора разводиться?
   -- Вот и хорошо! -- невпопад ромашкинским мыслям одобрил замполдит. -- Председатель жилищной комиссии -- майор Зверев, наш зам по тылу полка. Сейчас ступайте к нему, напишите заявление. Крыша над головой -- самое главное для семьи!
   -- Крыша -- да, это замечательно. Жена в следующем месяце на пару недель поедет сдавать сессию в институте. Пока туда-сюда, я обживусь...
   Бердымурадова столь тонкие нюансы семейной жизни лейтенанта уже не интересовали, он уже углубился в чтение газеты "Правда".
  
   Представление полковому начальству растянулось до вечера. Молодому лейтенанту все было в новинку. Казалось, не первый год в армии (шестойй), но тогда был солдатом, курсантом. Все в прошлом, а теперь офицерская жизнь -- с чистого листа. Как-то она сложится, жизнь эта? Капитанским званием? Или удастся стать полковником? А то и посчастливится -- до генерала?
   Из штаба полка, где сдал документы в строевую часть, он был скоренько препровожден в батальон, а там попал прямо в лапы начальника штаба.
   -- Лейтенант. Как фамилия? -- грозно спросил рябой майор с "шилом бритым" лицом. Начальник курил на высоком крыльце, небрежно стряхивая пепел на парапет.
   -- Ромашкин. Лейтенант Ромашкин. Назначен на должность заместителя командира восьмой роты.
   -- Отлично! Как раз вовремя прибыл. Попался, голубчик! -- майор радостно потер ладони. -- Ты-то мне и нужен! Завтра заступаешь начальником патруля по гарнизону. Солдат тебе в подчинение определит ротный. Форма следующая: брюки в сапоги, без оружия. Чего молчим? Приказ не ясен?
   -- Ясен. Так точно! -- отчеканил Никита в некотором смятении. Он-то сразу представился: "Лейтенант Ромашкин!" А вот что за майорское рябое "мурло" им так командует? -- Разрешите полюбопытствовать, чтоб впредь знать? Вы-то, майор, кто будете?
   -- Что?!! Кто?!! Я -- майор Давыденко! Начальник штаба батальона! Твой прямой начальник. Второй по значимости для тебя после комбата!
   -- Виноват. Не совсем понял последнее выражение. А замполит батальона у нас есть? Или он отсутствует? А ротный?
   -- Молчать, бояться! В порошок сотру, по нарядам загоняю! Ух, ты, говорливый какой объявился. Что ни замполит, то умник и демагог! Мало мне было Колчакова, так нате вам -- еще один говорун! Что ни лейтенант, то Бенедикт Спиноза!
   -- А чем плох Борух? -- буркнул Никита. Что в батальоне есть и другие демагоги, подобные ему, где-то вдохновило и порадовало.
   -- Борух? Какой Борух?!
   -- Спиноза. Фамилия Спиноза. Имя у него настоящее - Борух.
   -- А, так он еще и Борух?! Тем более! Все вы для меня спинозы-занозы! Занозы в жопе! Политические  занозы!
   В этот момент из открывшихся дверей появился широкоплечий майор, а за ним два весело хохочущих капитана. Майор поймал последние фразы Давыденко и нахмурился. Высокие начищенные сапоги сверкали черным глянцем на солнце. Шитая фуражка с высокой тульей, словно у латиноамериканского генерала-диктатора. Широкие плечи бывшего борца. Волевой квадратный подбородок. Ох, нелегка доля его подчиненных!.. Правда, позднее выяснилось, что этот борец -- милейший человек.
   -- Мирон! Ты уже теперь не ротный, уймись! Чего ты накинулся на молодого лейтенанта? Солиднее нужно быть, интеллигентнее.
   Начальник штаба слегка растерялся, лицо его и без того не бледное, побагровело еще пуще:
   -- Да вот... Прибыл новый замполит роты. По всему видать, наглец и бездельник. Мало нам своих!
   -- По чему -- по всему? Какой у тебя критерий для определения личности? Веснушки на носу? Голубые глаза?
   -- Товарищу майору, наверное, не понравилось, что я за честное имя Спинозы вступился, -- рискнул хмыкнуть Ромашкин.
   -- Чье имя, за какое имя?
   -- Спинозы. За Боруха.
   -- Наш человек! -- кучерявый капитан-брюнет толкнул в бок высокого голубоглазого блондина, тоже капитана.
   -- Короче! -- майор Давыденко швырнул окурок в урну, будто тот окурок во всем и виноват. -- Вот, вам новый кадр! Забирайте на здоровье и мучайтесь. Но главное, чтоб не забыл о завтрашнем заступлении в патруль. Иначе я его живым сожру! В первый день службы!
   Он быстро сбежал по ступенькам вниз и зашагал широкими чеканными шагами через плац к выходу из городка.
   -- Ну, лейтенант! И чем ты так Мирона разозлил? -- опосредованно похвалил капитан-блондин. -- Чуть не довел до инсульта!
   -- А я знаю?! Он и до меня был уже на взводе, словно бешенный бросился... Да! Кстати! -- Отрапортовал скороговоркой: -- Лейтенант Ромашкин. Прибыл для прохождения службы в восьмую роту.
   -- Вовремя прибыл! -- возрадовался капитан-брюнет. --Наконец-то я сдам должность! Ведь ты моя смена, р-родненький! Моя фамилия Штранмассер, откликаюсь на Михаила.
   -- А также на Моисея, -- подъелдыкнул капитан-блондин.
   -- И на Моисея тоже. Но никто пока на святую землю не зовет!
   -- Капитаны! Угомонитесь! Молчать! -- Майор одним движением отодвинул в сторону обоих весельчаков-балагуров. -- Молодой человек, повтори медленнее и внятно!
   Ромашкин вновь представился, объяснился. Попутно мельком выразил недоумение -- по поводу немотивированной ярости начштаба.
   -- Знаешь, как про таких говорят, Ромашкин? -- сновап встрял неугомонный капитан-блондин. Жена плохо дает, или дает, но другим! Гы-гы!
   -- Р-разговорчики! Прекратить! -- майор-замполит в корне пресек циничные намеки подчиненных на семейные проблемы товарища Давыденко. -- Значит, так, лейтенант. Я -- Рахимов, замполит нашего третьего батальона. Вот этот... веселый -- капитан Хлюдов. Пока что замполит седьмой роты.
   -- Володя! -- назвался блондин, протягивая руку для знакомства.
   -- А этот -- капитан Штранмассер. Всем говорит, что Миша, но никто не верит. С ним, в принципе, можно не знакомиться, а лишь поздороваться. Один хрен, сегодня тебе дела передаст и уедет в свою Иолатань!
   -- Эх, жалко, не в свой Израиль. Дела передаст, но сам он не "передаст"! -- Хлюдов со значением вскинул вверх указательный палец.
   -- Штранмассер! -- повторил Штранмассер. Не путать со "шмайсером" и "трассером". А то тут есть охотники до... У меня обычная русская фамилия -- Штранмассер. Нужно просто заучить, она легко запоминается. Почти как Иванов.
   -- С такой фамилией, и назначили заместителем командира батальона! Майором станет! -- наигранно восхитился Хлюдов. -- А я, вот, Хлюдов, потомок старинного офицерского рода -- по-прежнему в капитанах!
   -- Вовочка, -- отбил Штранмассер, -- Мне моя фамилия двенадцать лет мешала должностному росту! А тебе вредит имя!
  -- Что в имени тебе моем?! -- голосом трагика взвыл Хлюдов.
   Чувствовалось, что пикировка между капитанами, блондином и брюнетом, -- этакое перманентное развлечение для них обоих, да и для окружающих.
   -- Во-воч-ка! -- нежно подчеркнул Штранмассер. -- Да на тебя только начальство глянет и сразу вспомнит: "Вовочка"! Не человек, не офицер, а так, анекдот... про Вовочку. Вот подтвердите, товарищ майор!
   Товарищ майор, замполит Рахимов, не сказал, но с удовольствием промолчал.
  -- Видишь, и товарищ майор согласен!
  -- Почему согласен? Он не подтвердил!
  -- Но и не опроверг!
   Замполит продолжал с удовольствием молчать. Со снисходительной привычкой к этим капитанским играм разума.
   -- И фамилия у тебя, Вовочка, еще подозрительней, чем у меня! Хлюдов, блин! Белая гвардия! И вдруг в красной армии! Булгакова хоть читал? Да куда тебе! В твоем-то возрасте!
   -- В ка-а-аком-таком моем возрасте?! Да мне уже тридцатник почти!
   -- Я и говорю, молод ишшо. Вот стукнет тридцать три, тогда и станешь замкомбата. Не спеши, дай срок настояться "бражке" в твоей кровушке.
   Так они побалагурили. Затем с разрешения Рахимова увлекли Никиту в казарму. Там много и быстро говорили, размахивали руками, показывая тетради, конспекты, журналы, накладные на телевизор и радиоприемники, провели экскурсию по Ленкомнате... Ну, Ленкомната, как Ленкомната -- как везде. Наполовину, правда, недооформленная.
   Никита слушал, кивал, "угукал". А в голове крутилась одна мысль: "Ни хрена себе! Тридцать три года! Дорасти до капитана и стать, наконец, замкомбатом! Переспективы воодушевляют! Гнить в этой глуши лет десять и все на одной должности!"
   -- Коротко о наших офицерах!.. Потом подробней познакомишься. Ротный у нас новый, фамилия -- Неслышащих. Чтоб кто запомнил! Витька Недумающий, Витька Непомнящий -- как только ни называют... Невидящий, Неслышащий... Взводные с придурью, у каждого свой бзик. Карьеристов в роте нет, ни в прямом смысле (сволочей), ни в переносном (старых пердунов). Служат тут кто год, кто три, кто и пять лет. Первым взводом командует Вовка Мурыгин. Вторым -- Мишка Шмер. Третьим - Сергей Шкребус, он же Глобус, он же Ребус. Четвертым -- Ахмедка-туркмен, Бекшимов. Зампотех -- лейтенант Шурка Пелько. Есть снятый ротный майор Леня Никешов. Этот "висит" за штатом, на него можно внимания не обращать. Он, как старый шкаф: места много не занимает, никому не нужен, а выбросить жалко. Ходит на службу и ходит, ждет, когда переведут в военкомат. В общем, Ромашкин, сам в процессе со всеми перезнакомишься. Со временем.
  
   Процесс пошел. И пошел, и пошел. Со временем.
   Штранмассер посодействовал Никите в перемещении вещей из общаги в квартиру. Майор Зверев облагодетельствовал, выделил комнату на пятом этаже -- в благоустроенной квартире. Но в пятиэтажках оказался один недостаток: туалетом пользоваться можно лишь... по часам. Холодная вода поступает наверх в сливной бачок с полуночи и до раннего утра. Горячей воды не бывает вовсе -- по причине отсутствия оной. И все же лучше чем в общаге с уличным сортиром и умывальником с пятью кранами на пятьдесят обитателей. Зато теперь в квартиру можно будет притащить койки из казармы, поменять белье и спать более-менее комфортно.
  
   Глава 2. Первый день службы.
  
   Утром Никита едва не опоздал на службу. Ночь стояла душная, вечером долго ворочался, не мог уснуть. И под утро, конечно, проспал.
   Завтракать пришлось на бегу. Питались они с женой в гарнизонной столовке под громким названием "кафе" -- ни кастрюль, ни тарелок у молодой семьи не было. Багаж еще путешествовал где-то по бескрайним просторам Средней Азии. В столовке завтрак уже завершился. Для опоздавших, кроме вчерашней котлеты "смерть желудку" да лапши -- более ничего. Быстро проглотив это самое "более ничего", Ромашкин помчался в штаб для инструктажа и тотчас попал под горячую руку начальства.
   Начальство -- хронически злобствующий Хомутецкий:
   -- Лейтенант! Почему сапоги не чищены?!
   Никита взглянул на чуть запылившиеся во время пробежки сапоги:
   -- Почему не чищены? -- повторил Ромашкин претензию комполка с искренним недоумением.
   -- Ма-алчать! Не чищены! Я сказал!.. На первый раз объявляю замечание!.. Вы сегодня в патруль заступили?
   -- Так точно!
   -- Слушайте мой приказ! Разыскать майора Иванникова и доставить ко мне! Будет вырываться -- скрутите. Разрешаю.
   -- А кто это? -- осторожно поинтересовался Ромашкин.
   -- Ты не знаешь Иванникова?!
   -- Никак нет! Я ведь только вчера прибыл в полк...
   -- Гм. Твоя проблема! Не моя забота! Найдешь! Шагом марш выполнять приказ!
  
   В подчинение Ромашкин получил двух молодых младших сержантов.
   -- Как ваши фамилии, бойцы?
   -- Наседкин, -- ответил боец с рваной губой.
   -- Магометов, -- высокомерно произнес второй боец, с сильным кавказским акцентом.
  -- Кто такой Иванников, знаете? 
   -- А! -- сообразил Наседкин. -- Это зампотех девятой роты. Разжалованный майор. Его за пьянки из штаба полка турнули к нам в батальон. А чего?
  -- Надо найти, боец.
   -- Да-а... В лицо-то я его знаю, но где искать, понятия не имею. В городке столько всяких... закутков.
   -- Будем искать! -- в манере Никулина из "Бриллиантовой руки" резюмировал Никита. "Такого же, но с крыльями", блин! Ангел, блин, Иванников.
   Где тут могут обитать ангелы типа Иванникова? Ой, где только ни...
   Буквально за забором стоял первый одноэтажный барак, на который указал сержант как на объект розыска Иванникова.
   Эти домишки-бараки были разделены каждый на четыре квартиры. Ворота палисадника перед входом в ветхую квартиру-четвертинку сломаны, дверь висела на ржавой петле. Мусор устилал весь двор неравномерным слоем -- где гуще, где пуще. Рой мух взлетел при появлении людей и гулко зажужжал в воздухе. Вспугнутые крысы шмыгнули по щелям, злобно разглядывая оттуда незваных пришельцев.
   М-да. Если так грязно во дворе, то каково же в доме? Входить в лачугу н-не хотелось. А надо... Никита с силой дернул за ручку двери -- гнилая доска треснула, ручка оторвалась и осталась в руке.
   -- Не так надо! -- Наседкин обошел офицера сбоку, схватился за дверное полотно, приподнял и отодвинул в сторону, освобождая проход. -- Нежней, нежней.
   В образовавшееся отверстие хлынул дневной свет. Навстречу свежему воздуху наружу устремилась смрадная вонь.
   -- О-о-о! -- задушено протянул Никита, стараясь не дышать. -- Наседкин! Ступай, посмотри, нет ли тут твоего... Иванникова.
   -- Да почему ж он мой! -- открестился сержант. -- Какой он мне знакомец! Еще приятелем назовите! Или собутыльником!
   Однако приказы не обсуждаются, но выполняются. Наседкин нырнул внутрь -- вынырнул через полминуты:
   -- Пусто! Ни души! -- гундосо доложился, прижав нос щепотью. -- Ну, там и помойка! Тошниловка!
   -- Все осмотрел? 
   -- А чего там смотреть? Пустые стены!
   Через дорогу стоял следующий такой же "гадючник", без стекол в оконных рамах и даже без дверей. Тоже пусто.
   В третьем "гадючнике" у входа обнаружились свежие следы чьего-то недавнего присутствия: огрызки, объедки, грязные стаканы. У калитки -- огромная куча: бутылки, очистки, мятая бумага, тряпье. Куча, явно приготовленная к вывозу на свалку.
   -- Это наша рота наводила на прошлой неделе порядок, -- просветил Наседкин. -- Тут жил прапор один... фамилию вот забыл... Друган Иванникова. Прапора выселили, никто тут пока не живет.
   -- Проверим, -- брезгливо морщась, Никита вошел внутрь и в инстинктивном испуге отпрянул.
   Из сеней с воплем "Ма-ао!!!" метнулся наружу между сапог полосатый бродячий кот.
  -- Брысь, сволочь блохастая! -- топнул Никита каблуком.
   Патрульные гоготнули.
   В кухне до края кирпичной печки -- нагромождение из банок, бутылок, замшелой посуды, кастрюль и сковородок. В спальне -- аналогично: гора мусора из тряпья, газет, окурков и черепков. В темном углу -- железная армейская кровать. И на ней... труп? Не иначе, труп. Живой бы здесь не выжил! Никита с холодком в груди легонько пнул накрытое рогожкой тело носком сапога.
   Оп! Жив, курилка! Тело хрипнуло, закашлялось до слюней, приподнялось и даже село на кровати. Отвратное тело, честно сказать! В трусах и майке, исхудавшее до синевы. А запах! Перегар плюс кисло-прелый пот. Борода. Не щетина, нет. Уже полноценная борода. "Давно сидим, отцы?"
   -- Ты кто? -- Никита чуть отвернулся, чтобы "аромат задов" от этого... существа прошел от него по касательной. -- Иванников? Ты Иванников? Майор?
  -- Пинчук я. Бывший прапорщик Пинчук.
   -- Пень-чук? Чук и пень. Взять его, хлопцы! На гауптвахту! Там разберемся, что за пень! -- распорядился Никита.
   -- Не имеете права! Уволен с военной службы в прошлом годе! Не пойду на "губу". Я вольный казак! -- слово "вольный" существо Пинчук выдохнуло аккурат в лицо Никиты. Не получлось увернуться, чтоб хотя бы по касательной.
   -- Скот ты смердючий, а не вольный казак! -- озлился Никита. -- Да нет, скоты и те живут в лучших условиях.
   Сильно кавказский боец Магометов из-за спины Никиты высокомерно буркнул на своем-тарабарском что-то типа "говно".
   -- Молчать, боец! -- окоротил Никита. -- Я говорю! Команды "голос" не было!.. Кем работаешь, Пинчук? Где?
   -- Никем и нигде? Я свободный человек, скиталец. Странник.
   -- Ну да?! И что ты, скиталец, делаешь в закрытом гарнизоне?! Если уволен с военной службы, а?! Больше негде скитаться?!
   -- А негде, негде! Туточки меня хоть милиция не заметет. Мне туточки хорошо.
   Все-таки до чего ж широкое понятие -- "хорошо"! 
   -- Семья твоя где, зассанец? Есть семья? Жена? 
   -- Какая семья, ты чо?! Один я... Жена была. Ушла. Три года уже как. И детей увезла. В Расею... А мне в Расее делать нечего. Здесь мой дом. Двадцать пять лет отслужил, оттрубил в Педжене, тут и схоронят! Нету семьи! Никого нету!
   Действительно, какая семья?! Какая жена?! Распоследняя бродяжка-синюха рядом и вместе с таким не ляжет -- даже из пьяной жалости. Мочой от него -- как из привокзального сортира!
   -- Хоть бы матрас подстелил поверх пружин! -- чтобы что-то сказать, проворчал Никита.
   На стальной кроватной сетке валялась старая рваная шинель.
   -- Был матрас! Сперли, сволочи! Неделю назад. Найду, кто -- нюх начищу!
   Во-во. Нюх. Начистит он!
  -- Кому твой матрас нужен! Вонючка!
   -- Ты, это, лейтенант... слова выбирай! А то щас и тебе нюх начищу! Думаешь, я тут один такой? Нас много шхерится по городку. Ехать мужикам некуда, не на что и незачем. Живем мало-помалу, хлеб жуем.
   -- Живем? Это ты называешь жизнью?
   -- Послужи тут лет пятнадцать, и посмотрим, каким станешь. Могет, тож опустишься,-- существо потеряло интерес, снова улеглось на кровать и зарылось в тряпье.
   Никита махнул на существо рукой. Вот не было у него хлопот -- доставлять гражданского, если на слово ему поверить, на "губу". Да и Пинчуком назвалось существо, не Иванниковым. А лейтенант Ромашкин получил приказ насчет майора Иванникова, никак не насчет прапорщика Пинчука. Ну его! Пошли отсюда!
   Прошли... Обошли еще с дюжину подобных вместилищ той или иной степени загаженности. Обнаружили еще с полдюжины субъектов той или иной степени деградации. М-да, такие могли и на пинчуковский матрас покуситься, могли. Переходящий матрас имени Советской Армии, теплыми изблевавшей чад своих из уст своих!
   Майор Иванников среди "чад" так и не нашелся. Всё, бойцы, отбой. Свободны. Перекур и на обед. Если кусок в горло полезет после насыщения эдаким амбре. Фу, аж подташнивает!
  
   -- Товарищ подполковник! -- доложился Никита. -- Иванникова... не нашли!  
   Вот блин, жди очередного разноса!
   -- Плохо! -- констатировал Хомутецкий. И конкретизировал: -- Плохо начинаешь службу, лейтенант! Элементарное поручение и... Плохо, очень плохо! Шагом марш!
  -- Куда?
   -- Отсюда!
   Вот блин, элементарное поручение! Сам бы попробовал, командир!
   -- Да, лейтенант! -- в спину дослал Хомутецкий. -- Иванникова больше не ищи. Он сам явился. Через пять минут как ты ушел.
   Вот блин!!! Ну, куда это годится?! Никуда это не годится! И что, вот тут и так -- годы и годы?! Прощай молодость, и карьера. Судьба-злодейка, за что ты лейтенанта Ромашкина?!
   Ну, не люблю я тебя, лейтенант, не люблю! - злорадно и ехидно ответила судьба.
  
   Жена уехала от него через несколько дней. Поначалу (то бишь эти самые несколько дней) пыталась перетерпеть тяготы неустроенного быта, часами сидела, глядя в окошко, думу думала. Наконец, собрала вещи, объявила, что ей нужно ехать прерывать беременность, а там и сессия не за горами. Разлука укрепляет любовь! Сам выбрал этот округ. А она домой хочет, к маме! Большой привет! Не скучай...
   Никита поначалу даже где-то обрадовался. Сам же начинал тяготиться -- развестись, что ли? Теперь всё разрешилось как бы само собой. У нас нет намерений, мы следуем за обстоятельствами.
   Однако обстоятельства -- не сахар. Он уходил с утра в казарму и возвращался домой только спать. Иногда и не возвращался, ночевал в роте. А что делать в пустой квартире? Да и не пустой вообще-то! Зампотыл Зверев подложил свинью. В квартире, где Ромашкину выделена комната, оказывается, проживало еще и семейство уволенного капитана. Уволенный капитан Карпенко все сдавал и сдавал должность, но его не рассчитывали и не рассчитывали. Потому что капитан Карпенко все ротное имущество частично разбазарил, частично пропил. Теперь покрывал недостачу по ночам: что-то где-то добывал, а утром сдавал по накладным на склад. Семейка в количестве четырех человек голодала. Дети днем питались в школьной столовой, а вечером смотрели несчастными глазами на родителей, шарили по кастрюлям, стучали ложками, гремели тарелками.
   Никита вскоре после отъезда жены получил контейнер с вещами от родителей: холодильник, стиральную машину, старенький телевизор, кресло и несколько заколоченных ящиков, в которых обнаружились картошка, лук, грибы, соленые огурчики в банках, варенье, тушенка, крупы. Отлично! Хоть изредка можно будет самому покухарничать, а не в столовке язву желудка наживать.
   Ночи уже стояли на удивление промозглые и прохладные. Днем -- пекло, а ночью -- холодрыга. Его пятый этаж продувался через щели рассохшихся оконных рам и дверей. И вот открытие: батареи отопления имели место быть, висели на стенах, но парового отопления, как такового, по проекту вообще не предусматривалось. Туркестан ведь! Жара! И гарнизонная котельная отапливала казармы, а для пятиэтажек в городке подразумевалась только горячая вода. На самом деле и холодная вода, выше второго этажа почти не поднималась -- не хватало напора старенькой водокачки. Горячей воды не было вовсе.
   Из-за вечной мерзлоты лишь две из трех комнат в квартире были обитаемы. В одной -- Ромашкин и тараканы. В другой -- семейство Карпенко и, наверное, тоже тараканы. Изредка к Никите приходил полосатый котяра. Не тот ли, что пуганул его на пороге "гадючника"? Вроде тот. Похож. Котяра с энтузиазмом охотился на тараканов, за что Никита простил ему вероломно сожранные сосиски. Запирал на ночь в комнате вместе с собой: охоться на здоровье, полосатик! Уж лучше мягкие "топы-топы" в темноте, чем насекомное шуршание.
   Пришедшие багажом шмотки стояли в третьей, дальней комнате. Что-то распаковал, до чего-то руки не доходили. У него не доходили, а у кого-то дошли. Обнаружил, что один из ящиков вскрыт: крышка оторвана, но аккуратно приставлена обратно. Заглянул внутрь -- пусто. А вроде должна быть картоха. Никак соседи подсуетились. Ругаться с ними? Дети голодные...
  -- Сосед! Сосе-ед! -- позвали с кухни. -- Ромашкин! Никита!
   Ну, он сосед, он Ромашкин, он Никита. Чего надо-то? Мало того, что обнесли, так еще и зовут! Весело им!
   -- Лейтенант! Иди к нам! Присоединяйся! А то совсем отощал, покуда укреплением воинской дисциплины занимался!
   Зовут -- надо идти. А надо? Так ведь... зовут.
   На кухне в центре стола стояла бутылка водки. Еще тарелки с закусками и большущий казан картошечки с тушенкой.
   -- Сан Саныч! Откуда такое богатство? -- не без деликатной фальши удивился Никита.
   -- Чудак ты! -- не моргнул глазом бывший капитан. -- Это ж все твое! Кроме водки, заметь, кроме водки! Думаем, так и так гибнет добро. Решили, чем можем, поможем! Ну? Пьем и закусываем?! Держи огурчик! И помидорчик! И капустку! Грибки, картошечку! Рюмочку, а? Или стаканчик?
   -- За что выпьем? -- поднял рюмку Ромашкин.
   -- А выпьем мы, дорогой сосед, за скорейшее возвращение на Родину. Чтоб этому Туркестану ни дна, ни покрышки! Пропади он пропадом, треклятый!
   -- Грустно. Ладно, за возвращение так за возвращение... -- Глыть! -- А второй тост я предлагаю за нас. За дружбу и взаимовыручку между соседями. За сосуществование.
   -- Вот это дело! И пусть наше сосуществование будет недолгим! Не более месяца! -- пожелал самому себе Карпенко. -- Нет, ты пойми меня правильно, я не про тебя! Просто надоело, понимаешь, бедовать тут! Не живем, а существуем! Сосуще... ствуем. Нет, ты прикинь, почти полгода как из армии турнули, а уехать на ридну Украйну никак!
   -- Вот именно, что турнули! Чудо-юдо ты мое! - с горечью сказала соседка. -- Ни зарплаты, ни документов на отъезд. Когда же конец мытарствам!
   -- Скоро, радость моя, скоро! -- капитан махом опустошил стакан. -- Ух-х! Ненавижу я эту армию, эти пески, эту пыль! Черт бы побрал комиссаров и командиров, туркменов и узбеков, танки и самоходки, пушки и пулеметы! Ух-х, жисть!.. Заспеваемо, лейтёха?.. И в дорогу далэ-э-эку ты мэни на зори провожала...
   -- ... и рушник вышиванный на счастье дала! -- подтянул Никита. Грустно всё...
   -- Чэ-э-эрвону руту, -- пригорюнилась супруга Карпенко, ни слуха, ни голоса, но разве важно? -- нэ шукай вэчэрамы...
   -- Это не оттуда, жинка!
   -- Тай, какая разныця!
  -- А и верно!
   -- И водка тут -- дерьмо! -- ляпнул Никита. Спохватился: -- Нет, я не в смысле эта ваша, а вообще! В смысле, местная!
   -- Дерьмо, дерьмо... -- закивал Карпенко. -- Ну что? Еще по одной? У меня там еще две...
  
   ***
   Поутру башка трещала, как арбуз, проверяемый на прочность крепкими руками. Дерьмо водка, да.
   Никита побрел к офицерской столовой завтракать. Не хочется, но надо. Здоровье в аптеке не купишь, а продать его можно по дешевке на любом углу. Или вообще за так отдать. Надо что-то в себя забросить, надо. Он бы удовольствовался остатками вчерашнего пиршества, но... никаких остатков на кухне. Всё подмели, голодушники... Впрок наелись, Карпенки?
   Ну да не суди, и не судим будешь.
   Он подсел за столик к взводному Шмеру, почти уже приятелю:
   -- Мишка! Вот как тебе тут служится? Не томишься? -- задал риторический вопрос, ковыряя вилкой яичницу. -- Почему все мучаются и ненавидят этот гарнизон? Казалось бы, тепло, фрукты-овощи. Не Крайний Север или Забайкалье! А народ так отсюда рвется -- куда глаза глядят!
   -- А тоскливо тут! Чужая страна, ноль цивилизации. Вот я -- попал в Педжен два года назад, живу бирюком, ни бабы, ни угла. Торчу в этой занюханой общаге один одинешенек, чтоб ей сгореть! Тьфу-тьфу-тьфу!!! Не дай бог, конечно, а то в казарме поселят. А где тут жену найдешь? Туркменку? За нее калым нужен. Выкупить невесту -- зарплаты за пять лет не хватит. В России или в Бульбении я б давно девку нашел, и не одну! Но сюда-то кто добровольно поедет? Не дуры все-таки. То есть дуры, конечно, но насчет сюда -- не дуры. Скажешь, нет? Вот и от тебя женка сбежала...
  -- Она... на время.
   -- Ага. "Время -- вещь необычайно длинная..." -- продемонстрировал Шмер знакомство с Маяковским. Так что, старичок, остается одно: онанизм до мозолей на руках.
   -- Ну, ты сказа-ал!
   -- А что такого? Что еще остается?.. Эх, старичок... Знаешь такое понятие -- "незаменяемый район"? Есть в Туркво "заменяемые районы" -- в обязательном порядке где через пять, а где и через десять лет, но замена будет! Все зависит от дикости и трудности службы. А наш Педжен -- "незаменяемый район". У нас не высокогорье, и не совсем пустыня, глушь, конечно, но вполне пригодная для службы. Ну, комары "пиндинка", от которых по телу -- трофические язвы, это мелочи... как комарик укусит... Ай, дадно! Ты доел? Допил? Пошли? Хочешь, в гости?
   -- К кому?
   -- Да ко мне ж! К кому еще!
   Они доели завтрак, они допили чаю. Они пошли. В общагу, к Шмеру в гости. До построения -- целый час, а в казарму если войдешь, так до отбоя не выберешься.
   По дороге Мишка говорил, говорил и говорил, безумолчно, не останавливаясь. Словно прорвало:
   -- Сам скоро почувствуешь на своей шкуре, до чего тут хреново. Вот задует ветер,  "афганец", -- неделю, а то и две пылью метет в городке. Ни зги не видно, и дышишь воздухом пополам с песком. Электрические провода обрывает -- и без воды и света.
   -- Что ж, будем мало пить и мало писать, -- усмехнулся Никита. -- Какие еще предстоят трудности?
   -- Жратвы в магазинах нет, только консервы. На весь гарнизон один магазинчик, "военторг" с пустыми полками. Привоз продуктов раз в неделю. Тетки занимают очередь на себя и подруг с часу ночи, а открытие в девять. Стоят до утра, сменяя друг друга, делят ночь поровну. У молодых девчат еще есть оптимизм, а кто постарше -- уже в безнадёге. Вообще тут, на Востоке, бабоньки быстро стареют. Жара, солнце, не знаю... Пока молодые-симпотные, заводят любовников побогаче -- из местных аборигенов. Называется "друг семьи". Этот "друг" подпаивает мужа, кормит семью, а супругу регулярно имеет. Муж, капитан или майор, напьется, слюни распустит и спит на лавочке в палисаднике. А этот, скот черный, развлекается.
   -- Не любишь местных?
   -- А за что их?! Грязные сволочи! Воняют, коз-злы! Наглые, злобные, нападают в городе на офицеров толпой и избивают! Запомни лейтенант: после захода солнца из городка в Педжен ни ногой! Ограбят или искалечат. В прошлом году молоденького прапора забили до смерти. В арыке тело нашли -- не тело, а кровавое месиво!.. Они ж не соображают, что творят, обкуренные поголовно!.. Так что, старичок, тебе предстоит веселенькая служба.
   Шмер снял со стены в своей комнате гитару, перебрал струны... Не гавайская, да и сам не виртуоз. И черт с ним! Сгодится!.. Зафальшивил и гитарой и фальцетом:
  -- Если не попал в Московский округ,
   Собирай походный чемодан,
   Обними папашу, поцелуй мамашу
   И бери билет на Туркестан!
   Лет через пятнадцать
   Едешь ты обратно,
   А в руках все тот же "мочедан",
   И с погон мамаше грустно улыбнется
   Новенькое званье -- "капитан"!
   -- И верно ангельский, должно быть, голосок... -- пробубнил Никита с намереньем мягко пошутить дедушкой Крыловым.
   Но, судя про реакции Шмера, шутка не к месту. Задела за живое.
   -- Голосок?! Ну, и пожалуйста! Всё! Поговорили, попели! Шуруй в казарму! Проваливай! Поднимай зад и выметайся!
   -- А ты?
   -- Ну, и я...
  
   ***
   -- Стоп! -- стопанул "душегуб" Большеногин. -- Прервемся на минуточку! Технологический перерыв! Тост! Выпьем за наш славный мотострелковый полк!
  -- А при чем тут?
   -- Как?!! Ты не хочешь выпить за наш славный мотострелковый полк?!
  -- Нет, почему бы не...
   -- То-то! Кто еще не хочет выпить за наш славный мотострелковый полк?!
   Никто. В смысле, дураков нет. В смысле, все хотят.
   Встали, "вздрогнули" -- за наш славный мотострелковый полк
   -- Ври дальше, Ромашкин!
   -- Я вру?! Я вру?!
   -- Ну, извини. Ну, фигура речи, ну. Говори. Правду, одну только правду и ничего, кроме правды!
  
   Глава 3. Знакомство с "гусарами".
  
   Никита день за днем просиживал в канцелярии за обшарпанным столом и пытался восстановить документацию к итоговой проверке за год. Зряшно "Шмайсер"-Штранмассер похвалялся, уезжая к новому месту службы, -- мол, оставляет "бесценное богатство". Вникнув в содержание конспектов, "счастливый наследник" обнаружил, что лекции по материалам съездов -- просто галиматья! Двадцать третий съезд партии стал двадцать шестым. Хрущев отовсюду вымаран, и другим почерком вписан Брежнев. А мудрые изречения "кукурузника" в одной из лекций, выдавались за мысли Андропова. И нехитрая манипуляция с заменой двух листов -- титульного и последнего. Видимо, это мнимое богатство досталось самому Штранмассеру от предыдущего "сидельца" в этой пустыне. Вырезки и картинки выцвели, вытерлись и не годились для наглядной агитации.
   Тягостно вздыхая, Никита очистил шкаф, сгрузил "несметные сокровища" в расстеленную на полу плащ-палатку. Мусор!
   Что мы имеем в итоге? Имеет пару кусков ватмана. Десяток чистых листов бумаги. Банки туши и гуаши. Стопку не до конца заполненных тетрадей. В них -- протоколы прошлых собраний. В будущем их, эти собрания, вести ему -- общие, партийные, комсомольские, сержантские, офицерские... Ой-ё!
   Зато в шкафу -- разнообразная посуда: грязные стаканы, рюмки, вилки, ложки и пирамида пустых коньячных и водочных бутылок. И если макулатуру выносили дневальные, то посуду Ромашкин снес на помойку самостоятельно. Не хотелось дискредитировать предшественника. Да и самому негоже выглядеть алкашом в глазах бойцов. Вдруг решат, что это он всё это заглотил-поглотил!
   М-да. А перед ним разбитое корыто... Телевизор для солдат под самым потолком не работал. Приемник, который тоже числился за ротой, только нечленораздельно хрипел-шипел.
   Никита по стремянке подлез к телевизору. Дык! Задняя крышка отсутствовала, а в корпусе -- кроме кинескопа, ни одного блока, ни одной лампы!
   -- Как не работает?! Как не работает?! Новый же телевизор!!! -- командир роты с многозначной и ранее упомянутой фамилией Неслышащих таращил бесцветные рыбьи глаза.
   -- Так и... -- Никита жестом пригласил к стремянке.
   Капитан Неслышащих шустро взобрался, заглянул за кинескоп и взвыл:
   -- Вот гады! Снова объе... горили!
   Судя по стилю работы, которую Никита имел счастье наблюдать в течение месяца, капитан Неслышащих просто-таки аккумулировал вокруг себя полчища гадов, норовивших его объе... горить. Недостача была и по вещевому имуществу и по технике. Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих... Как угодно, только собственной фамилией Неслышащих тебя, Витя, не называют -- в глаза и за глаза.
   Возникает вопрос: как ты, Витя, вообще стал ротным? Растолкует кто-нибудь?!
   Растолковал Мишка Шмер: на назначении настоял комбат, подполковник Алсынбабаев. Алсыну был нужен исполнительный, работящий, тупой, не перечащий начальству офицер, не мешающий продавать солдат на хозяйственные работы в город. В бытность взводным Витька постоянно суетился то с рубанком, то с молотком, то с лопатой. Лично вскапывал клумбу перед штабом батальона, ремонтировал сгоревшую аппаратуру, сломанные утюги, приколачивал доски в каптерке. После того как он своими руками отреставрировал бытовую комнату, Алсынбабаев аттестовал Витьку на вакантную роту взамен уходящего в военкомат старого майора Никешова. Назначение состоялось, тем более что против безвредного и малопьющего капитана, участника начала афганской военной кампании никто не возражал. Характеристики положительные -- ветеран войны, коммунист, семьянин.
   И вот с этим Неслышащих (Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих) предстоит, блин, служить долгие годы! Ладно -- телевизор! Утюг-то хоть в состоянии починить?
   Никита исподлобья "уничтожил" взглядом глупо улыбающегося командира роты. Витька корпел за соседним персональным столом над разобранным старым утюгом. Ремонтировал он его третий час и явно испытывал удовольствие "садо-мазо". Мастер-ломастер!
   Никита делил стол в канцелярии с зампотехом роты Пелько и поэтому теснился на одной его половине. На чистой. Другая половина была завалена промасленными путевками, формулярами и коробками технаря. Узкая и длинная канцелярия роты не позволяла разместить более трех столов и трех шкафов. Третий стол -- для четырех взводных -- по масштабам захламленности не поддавался описанию. Так же, как и их шкаф. Старшие лейтенанты, Мурыгин и Шкребус, постоянно материли молодого лейтенанта Ахмедку Бекшимова: привнес азиатский бардак в их угол! Молодой лейтенант Ахмедка улыбался, молча сносил насмешки: бардак так бардак, иначе не умею.
   Зампотех Пелько в жизни роты участия почти не принимал. Внезапно исчезал из казармы, порой на неделю, и столь же внезапно объявлялся. Но, надо отдать должное, с точностью до секунды -- когда вдруг и кем-либо из вышестоящих буде востребован. Точность -- вежливость королей.
   -- Королей? - удивился Ромашкин.
   -- А то! -- растолковывал Никите Мишка Шмер. -- Это ж король вторчермета Туркестана! Всея черныя и цветная металла! Император свалок металлолома! Комбат денежки гребет, наживается на сдаче металлолома, а Пелько этот металл собирает. Из спортивного интереса.
   Никита довольно тесно сблизился с Мишкой Шмером. А с кем еще?! Не с дураком Непомнящих же, право слово! Они вместе ходили в столовую, вместе ездили в город. Мишка свел Никиту с местным бомондом. Бомонд был ограничен компанией из шести офицеров: четырех из постоянного состава (холостяков) и двух приходящих (женатых).
   Председательствовал в клубе "поручик" Вадик Колчаков. Заместитель председателя -- бывший "поручик", а ныне разжалованный в "подпоручики" Костя Лунев. Тостующий, шалмейстер (звучало красиво!) -- весельчак Шмер. А почетный геральдмейстер (назвали больше для красоты, не зная толком, что это такое) -- боксер и силач Игорь Лебедь (за белобрысие получил прозвище "Белый", хоть и Лебедь само по себе уже... Хотя встречаются и черные лебеди). Женатиков, Серегу Шкребуса и Олега Власьева, приняли в "узкий круг ограниченных людей" в качестве водителей крайне необходимых мотоэкипажей -- трескучего мотоцикла "Восход" и старого "Москвича". Без них пьянки были бы скоротечными, и оканчивались бы после распития последней рюмки. А с присутствием в компании Власьева (Власа) и Шкребуса (Ребуса и Глобуса) мотокони мчались в город к "черному окну", из которого за двойную цену в любое время ночи выдавалось спиртное.
   Никиту ввели в бомонд кандидатом -- по протекции Шмера. Желающих состоять в "клубе" много, а мы, такие, одни!
   После того как Никита принял на грудь три стопки местной "отравы" и не поморщился, Ребус-Глобус тотчас оценил:
   -- Какой ты, к черту, Ромашкин? Рюмашкин ты! Всё! Будешь Рюмашкиным!
   -- Лейтенант! А зачем тебе наш гусарский коллектив? -- Лунев, налил очередную дозу в стакан... -- Ты что, в армии служить не желаешь?
   -- Пока не отказываюсь. А почему ты так решил? 
   -- Да потому, что те, кто обычно сидит за нашим скромным столом, служить в этой гребаной армии не желают! Понял?
   -- Не понял.
   -- Взгляни на нас, непонятливый... Думаешь, почему мы пьем? И не просто так пьем, а систематически, "по-черному", без всякого смысла и без повода!  Пьем, пьем и пьем. Это местное говно. Блюем... не без того. Но пьем! Почему, думаешь, ну?
   -- Чего пристал?! -- вступился за рекомендуемого Шмер. -- Ему самому хреново! Жена от него сбежала. Пусть потрется в нашей компании. Тем более деньжата имеются, подъемные получил в предыдущем гарнизоне. Так, Никит?
   -- Ну, где-то как-то...
   -- Во-от! И наш друг Никита готов их потратить вместе с нами! Верно, Никит?
   -- Э-э... В принципе, верно, -- согласился опьяневший Никита. -- И потрачу! А отчего я торчу тут с вами, сам не знаю.
   -- Пей и не болтай! -- Ребус хлопнул по спине пухлой потной пятерней.
   -- За дружбу и свободу! -- поднял граненый стакан Лунев.
   -- За волю! -- истово гаркнул Колчаков.
   В течение следующих трех часов собутыльники громко говорили, спорили о чем-то и много пили все подряд. В комнату заходили другие офицеры, большинство совершенно не знакомых Ромашкину. Были даже два брата - близнеца. Как пошутил Лебедь, однояйцовых (но с разными яйцами). Знакомились, пили, уходили. Шкребус откланялся в разгар пьянки. Холостяки кричали вослед: "Женатик! Подкаблучник! Беги, скорей!"
   -- Эх, чего нам тут катастрофически не хватает, в этой глуши -- баб! Пустыня, бля! -- пригорюнился Шмер.
   Осоловевший Ромашкин... осоловел. Предметы приняли расплывчатые, размытые очертания. Все замельтешило и завертелось перед глазами. К горлу -- удушающий комок. Неудержимая икота.
   Вскочил, уронив тяжелый казенный табурет. Где тут у вас?!
   -- Дорогу! К окну птенца желторотого! Дорогу! Освободите проход созревшему! -- Шмер распахнул окно. -- Сюда мой друг, на воздух! Только не выпади, птенец!
   Никита не выпал. Перегнулся, чуть не выпал, но не выпал... Облегчился. Полегчало.
   -- Ну, блин, дошли. До кондиции, до нужной! -- интеллигентствующий Хлюдов предпринял попытку натянуть на ноги сапоги и тихо уползти из общества. Не прощаясь, чтоб ему не свистели вслед, как Ребусу.
   Всевидящий Шмер все увидел:
   -- Вовка, сапоги не надеть -- ерунда. Главное, чтоб трусы с ноги не были сняты.
   -- Чего это я их буду снимать? -- насупился интеллигентствующий Хлюдов. - В мужской-то компании!
   --  А это ты жене докладывай, где был! Всякое бывает, но лучше прийти пьяным, чем в чужих трусах. Я на стажировку курсантом попал в Забайкалье. Веселый гарнизон, на реке Даурия. Рассказать?
   -- Рассказывай!!! -- дружно потребовал гусарский бомонд.
   Хлюдов сел на тумбочку и, монотонно раскачиваясь на ней, из последних сил напрягал внимание, чтобы не пропустить поучительную историю. Мало ли! Пригодится...
   -- Один такой же, как ты, блин, любитель женщин и водки, совместил приятное с полезным. Сделал дело и приперся домой ну просто никаким! Ну, совершенно ни гу-гу! Разделся -- жена глядит, на нем чужие женские трусы. Она на него с когтями, а он ей -- бац! -- в глаз. Баба в крик-плач, в политотдел. Понятно, обработали там морального разложенца по полной программе -- сняли с должности, одну большую майорскую звездочку разбили на четыре маленькие. Орут на него в парткоме, пеной брызжут. А тот стоит себе задумчиво так и бровью не ведет. Ему -- строгий выговор с занесением в учетную карточку. Напоследок спрашивают: "Ну? Понял что-нибудь из нашего разговора?" "Понял... -- говорит. -- Понял, что трусы с ноги снимать никогда не надо!"
   -- Га-га-га! Ге-ге-ге! Го-го-го! Гы-гы-гы!
   Но лейтенант Ромашкин в общем разноголосом гоготе бомонда уже не поучаствовал. На исходе мемуара поплелся прочь -- ой, чего-то мне не того... Рухнул на застланную кровать, отключился. Практики пока не хватает, лейтенант Ромашкин. Дело наживное. Практика -- критерий истины. А истины -- в вине. Бай! Баюшки-бай...
  
   ***
   Пробуждение... Ай, да что говорить! Тем более, что язык деревянный -- не пошевелить. Кто испытывал, тот знает. А кто не знает, тому лучше не испытывать.
   Никита очнулся было, но, завернувшись в постылое одеяло, решил -- еще часик!
   Ага, как же! Мишка Шмер объявился, как дьявол-искуситель. С пивом!.. Две бутылки вонючего, кислого жигулевского пива. О-ох, очень вонючего, очень кислого! Никита, отхлебнув, поставил свою бутылку на стол, из горлышка медленно поползала пена.
   -- Эй, Ромашка! Эту дрянь надо пить быстро! Сейчас же! Иначе все пиво окажется на столе. В него, наверное, стиральный порошок на заводе добавляют. Вот, гадство! Воду пить невозможно, водка -- отрава, пиво -- дрянь! А "Чишма" местная --у-у-у! Одно название, что вино!.. Как жить? Что делать? С чего начать? Как нам реорганизовать Рабкрин?
   -- Кы... акой Рабкрин? -- соображалось из рук вон плохо.
   -- А еще замполит! -- укорил Шмер. -- Рабоче-крестьянская интеллигенция! Суть -- мы... Ладно, терпи до обеда, съездим в город в магазин за венгерским "Токаем"! Он как бальзам на раны действует! Считается -- напиток королей!
   -- Королей -- это вежливость... -- мутно припомнил Никита.
   -- Это точность, -- поправил Шмер. -- А я тебе про "токай". Или не хочешь? Или тебе "Чишмы"?
   -- Бр-р!
  
   ***
   -- Бр-р! -- эхом отозвался Кирпич. -- Эта "Чишма" такая дрянь, что... бр-р-р!!! И вообще! Нет ничего лучше, чем наша московская "Кристалл"!
   -- "Черноголовка"! -- возразил местечковый московский.
   -- Что вы понимаете! Ливизовская -- самое то! -- встряли великопитерские с областной судьбой.
   -- Так! -- прервал дискуссию в зародыше Димка-художник. -- Будем о водке спорить или будем дальше слушать? Нить ведь теряется!
   Вообще-то о водке -- пользительней. Но нежданно-негаданно поддержал "душегуб" Большеногин:
   -- Я ведь тоже про Забайкалье или про житье на Дальнем Востоке могу многое рассказать! Но ведь не перебиваю! Каждому свой черед!
   Черед, значит... Ну, черед так черед.
   (А все-таки "Кристалл!" Да ну вас! "Черноголовка"! Ливиз, плебеи, только Ливиз!)
  
   Глава 4. Проверяющие.
  
   В гарнизон Никита попал как с корабля на бал. Только-только освоился и нате -- итоговая проверка боевой подготовки. Проверка того, к чему Ромашкин еще не успел приложить ни руки, ни ноги, ни головы. Замполит Бердымурадов пообещал, что если какое-то подразделение провалится на зачетах, снимет офицеров с должностей. Выходит, Никита запросто может пострадать за грехи предшественников. Комбат собрал со всех офицеров деньги на организацию попоек для проверяющих, немного поорал на совещаниях -- и началась проверка.
   Ромашкин последнюю ночь перед выходом на полигон провел без сна, переписывая лекции, заново оформляя журналы и тетрадки. Настроение препаршивейшее: куда не кинь взгляд, всюду "провал". Бердымуратов пригрозил служебным несоответствием, если за две недели Никита не переоборудует Ленкомнату. А как?! Ни материалов, ни средств на закупку, ни писаря, ни художника. К черту! Делай что должно, и будь что будет!
  
   На танкодроме, который был вотчиной третьего батальона, лейтенант оказался впервые и очень удивился увиденной картине. За командной вышкой в тени деревьев стоял сарайчик, в котором хрюкали и визжали свиньи. В закуточке, опутанном сеткой-рабицей, кудахтали куры. У дерева гоготала парочка связанных гусей.
   Славно! Гуси в яблоках ожидают своей участи. Вернее, пока без яблок, яблоки лежали в коробке. Гм! Животноводческая ферма совхоза "Тупик коммунизма имени Алсынбабаева"! Почему тупик? А потому что дальше ехать некуда! Армия, занятая сельским хозяйством и банкетами -- это балаган.
   На танкодроме Алсын первым делом поспешил не на командную вышку, а к курятнику. Внимательно пересчитал кур, выпил несколько свежих сырых яиц, преподнесенных ему на тарелке солдатом из обслуги "объекта". Затем комбат потрепал по холкам сытых кабанчиков, потеребил за длинную шею стреноженного гуся. Три собаки, охраняющие стратегический объект, восторженно повизгивали: наконец-то любимый хозяин здесь! Алсын бросил каждой по косточке, погладил, а затем взялся за воспитание солдата-свинаря:
   -- Сарай плохо вычищен! Почему коза дает мало молока? Отчего куры плохо несутся, и куда деваются яйца?
   Коза? Есть еще и коза? Точно, есть. Да не одна, а с козленочком. Ну и кот рыжий в придачу -- разлегся на походном столе, греясь на солнышке. Комбат швырнул в котяру камешком. Не попал, но спугнул. Котов и кошек Алсынбабаев почему-то недолюбливал. Своя своих не познаша? Сам был похож на толстенного кота, сидящего на обильной сметанно-сливочной диете.
   А вот и бригада проверяющих -- прибыли! Во главе с подполковником -- красная рожа в паутине багровых сосудов, желтые глаза пьяницы. Он заранее вытаращился, изображая "праведный" гнев. За ним из "уазика" выпали помощники, майор и капитан. Ватные ноги их не держали, хотя солнышко только поднялось. Какими же будут к закату? Третий день проверяет гарнизон...
   Комбат отправил на вышку руководить занятиями товарища Неслышащих (Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих), дорогих проверяющих усадил дремать за стол с напитками, а сам занялся шашлыком. Алсын лично рубанул головы гусям, забил маленького подсвинка, разделал его, и устроился у мангала, покручивая шампуры и что-то напевая.
   Ромашкин подремывал у походной Ленкомнаты и плакатов по мерам безопасности. В его обязанности входило инструктирование взводов перед началом заездов.
   "Наездники", черт бы их побрал, показали себя во всей красе. Не прошло и часа, как один танк перегрелся, а у другого заклинила коробка передач. Потом боец-узбек не вписался и свалил танк с препятствия, с моста.
   Право, какие пустяки! Не туда смотрите, сюда смотрите! Алсын подсел с дымящимися шашлыками к проверяющим, всячески отвлекая от танкодрома и доводя компанию до нужной кондиции. Впрочем высокая комиссия уже пребывала в ней, в кондиции. Уже пошли жеребячьи анекдоты, байки, тосты.
   -- Лейтенант, поди сюда! -- Алсын пощелкал пальцами Ромашкину.
   Никита не спеша, вразвалочку направился к столу. Приказ начальника -- закон для подчиненного... Но что за барское пощелкивание! Нашел, понимаешь, трактирного полового!
   -- Быстрее, замполит! Чего как неживой! Сходи к Мурыгину, принести еще водочки! А то у нас тут остался шашлык да зелень. Быстро!
   Никита не спеша, вразвалочку направился к Мурыгину. Приказ начальника -- закон для подчиненного... Мурыгин пересчитал водку и со вздохом выдал очередные две бутылки:
   -- Сволочи! На них не напасешься. Нам еще три предмета сдавать! Такими темпами только на стрельбу останется! Замполит, политзанятия под угрозой! Твой предмет в опасности. Будешь сам своих политиков поить.
   Да в гробу Никита видал -- поить-наливать неизвестно за что! Не спеша, так же вразвалочку вернулся к жрущим-пьющим. С резким стуком поставил бутылки на стол.
   Подполковник задремавший было, осоловело уставился на Никиту:
   -- Лейтенант! Ты кто?
   -- Лейтенант Ромашкин.
   -- И что?
   -- И ничего. Водку вам принес. А то все мало наверное...
   -- Ага! Умничаем!..
   Никита смолчал, но взглядом сказал.
   -- Ага! Презираем!.. Давно в чужих руках не обсирался?!
   -- Вообще никогда не обсирался! 
   -- Ага!  Не уважаем!.. Да ты знаешь кто я?! Знаешь?!
   -- Нет, -- Никита еле удержался от "и знать не хочу".
   --  Да я ж тебя, лейтенант, могу изничтожить! Буквально! Форменно извести! Под корень истребить!
   -- А за что? За то, что водку вам подношу?
   -- Э-э-эй! Ромашкин! -- Алсын заволновался. -- Принес -- спасибо. Можешь идти. Уйди, да!
   -- Нет, погоди, комбат! -- завелся проверяющий. -- Водку, говоришь, лейтенант? Мне, говоришь? Значит, я алкаш, да?
   Никита смолчал, но взглядом сказал. Типа: "Ты сам сказал!"
   -- Да я тебя в порошок сотру, лейтенант! И размажу! Сейчас поставлю двойку за вождение, а завтра за стрельбу -- и тебе крышка! Снимут с должности и в Афган отправят!
   -- Спасибо, товарищ подполковник!  Сам об этом начальство прошу! Вот товарищ комбат не даст соврать!
   -- Но-но! -- пуще прежнего заволновался Алсын. -- Замполит! Чушь несешь! Двойки он захотел! Кроме тебя, в роте другие живые люди есть, которые за дело болеют. Мы год работали не для того, чтоб ты все экзамены испоганил. Шагай давай!
   -- Э, нет, комбат! -- Проверяющий не унялся. -- Я хочу с ним разобраться, понять, что он за человек! Нет, погляди, кого теперь из училищ выпускают! Пороху не нюхали, а пыжатся, пыжатся!
   -- Да-да, -- поддакнул Алсын, лишь бы еще больше не разгневать. -- Без году неделя как стал лейтенантом, а ведет себя... Ты знаешь, Ромашкин, что такое учения под руководством Министра обороны? Нет? А я дважды участвовал, и благодарность получал. Марш-бросок на танках через пол-Европы совершал. Вот у тебя на плакате пакет с вертолета командиру танковой колонны передают... На плакате! А у меня так и было, и не на плакате! И реки форсировал, и вообще... А ты тут губы кривишь!.. Шагай давай, я сказал!
   -- Э, нет, комбат! -- зациклился проверяющий. -- Я ему еще и по политподготовке двойку поставлю! Лично! Хоть сейчас проэкзаменую! Они ведь ни хрена не знают, комбат! Ну-ка... Лейтенант! В каком году Дмитрий Донской разбил Чингисхана?
   -- Чингисхан умер еще до рождения Дмитрия Донского, -- ухмыльнулся лейтенант.
   -- Бестолочь! - обрадовался проверяющий. -- Так и знал, что бестолочь! В 1380 году, бестолочь! Читать надо! Это, м-м, "Слово о полку..."! Этого... как его? Игоря!
   -- Ну да, -- Никита внутренне гоготнул, но внешне псевдопокорился. -- Я читал, читал. Стараюсь много читать, товарищ подполковник!
   -- Читает он! Смотришь в книгу, видишь фигу! Вот что ты читал последнее?
   -- Книгу! Историческую! -- дал себе волю Никита. -- Как Екатерина Вторая Аляску продала Америке! -- (А что? Ничуть не хуже Чингисхана из "Слова о полку"!)
   -- Вот-вот! Такие, как Катька, и просрали Россию! Немчура! А вы про них книжки читаете! А потом доверь вам армию -- до Урала отступать будете. Неруси! Правильно я говорю, комбат?!
   Сын башкирского народа Алсынбабаев сморщил нос упоминании нерусей.
   -- Правильно, товарищ подполковник, правильно! -- Алсыну главное было отвести грозу. -- Космополиты! Все спустят! Ни пить не умеют, ни баб...
   -- Иди, лейтенант! И думай! -- торжествуя победу, проверяющий вновь приложился к стакану. - Думай, и быстрее уму- разуму набирайся!
   О чем тут думать? Как и сколько пить? Как преданно есть глазами начальство? Да ну вас всех... Никита, уже бредя от фуршетного стола, в сердцах поддал сапогом пустую жестянку из-под шпрот, валявшейся во дворе. Она, разбрызгивая остатки масла, взлетела высоко вверх, прочертила замысловатую петлю и, подхваченная внезапным порывом ветра, понеслась в противоположную сторону -- плюхнулась к столу пирующих.
   Алсын вскочил, затопал ногами, завизжал:
   -- Лейтенант! Уйди прочь с моих глаз! От греха подальше! О-о, об-блисполком!!! -- (Любимый эвфемизм комбата: "О-о, об-блисполком!").
   Угу. И это уже приказ. Ухожу, ухожу, ухожу. Нет, ну, со шпротной жестянкой -- надо же! Захочешь -- не попадешь так. А тут... Как специально!.. Ухожу, ухожу, ухожу. Исчезаю.
   Ушел, ушел, ушел. Присел на пенек у болотца, машинально пошвыривая камешками по лягушкам. А что? И зеленые в крапинку, как военная форма, и глаза навыкате, и лысые, и зоб дергается, и сидят в раскоряку, как те за фуршетным столом. Еще б им по ма-а-ленькой фуражечке...
  
   ***
   Вернувшись с полигона, Ромашкин сделал чрезвычайно неприятное открытие: соседи по квартире за трое суток его отсутствия сожрали все присланные продукты. Плюс детишки, цветы жизни, блин, устроили кавардак в его комнате, то и дело забираясь туда без хозяина. Нет, дальше так жить нельзя. Сосуществования не получается. Карету мне, карету!
   Да? И куда? Где оскорбленному есть чувству уголок? В общаге? А барахлишко?
   -- Не, куда тебе в общагу! А вещи? -- Мишка Шмер посочувствовал не словом, но делом. -- Есть вариант получше! В мансарду, в двухэтажный домик. Возле дыры в заборе одна квартирка освободилась, пустует. Имею достоверную информацию! Для себя берег, но летом со свадьбой не вышло. Тебе по дружбе за "пузырь" уступаю! Пойдем к зампотылу, похлопочу за тебя, решим вопрос! Правда, нужен литр водки. Чтоб вопрос не засох на корню.
   -- Хоть два литра!
   -- Раз так, то два.
  -- Ты же сказал: литр!
  -- А ты же сам сказал: два!
   Да, Шмер он и в Африке Шмер...
   -- А если ты и впрямь в Афган намылишься, Никит, я в той мансарде и обоснуюсь. Хоть будет куда баб водить, а то ведь... Да что говорить! В прошлом году из Кинешмы приехала к бойцу сестра. Девка в самом соку! Груди -- во! Задница -- во! И хочет! А где, спрашивается? Ну, я ее брата в увольнение отпустил на три дня, на своей койке в общаге поселил -- он там и дрых все три дня. А сам -- к Шкребусу, у него как раз жена к мамаше уехала. Квартира, считай, пустует. Правда, крановщицей пришлось с тем же Шкребусом... поделиться. А он, блин, потливый и слюнявый, толстячок наш! Хоть полотенцем ее протирай после Шкребуса! Не люблю!..
   -- Погоди, Миш! Какую крановщицу?
   -- Ну, сестру эту. Она из Ивановской области. Там с мужиками дефицит жуткий, она в тамошней Кинешме на башенном кране и работает. "Мне сверху видно все, ты так и знай!" А изголода-алась! В смысле, по мужикам. Так что и мне, и Шкребусу-Ребусу хватило -- за глаза и за уши.
   -- За глаза? За уши? Камасутра какая-то.
   -- Да нет! Не цепляйся к словам. Мы так, по-простому, даже не одновременно, а в очередь. Но! Практически без перерыва. Говорю, изголодалась...
   -- Вот так вот трое суток без перерыва? -- Ромашкин выразил сомнение не насчет ивановской "широты души", но насчет физиологической мощи сослуживцев.
   -- Нет, ну там... за водкой сгонять, арбузов прикупить, то да сё. У Шкребуса мотоцикл. Так мы на нем втроем... О! Мотоцикл! На нем и "спалились".
   -- То есть?
   -- Да за водкой как раз рванули, затарились, арбузов на базаре набрали. У остановки разворачиваемся на скорости -- арбузы меня потянули вправо, Глобус руль не выправил, и мы дружно брякнулись. Нет, все живы, даже не поцарапаны. Поддатые уже. Мотоцикл ревет, колеса крутятся в воздухе, мы с крановщицей ржем, Шкребус-Ребус матерится!.. А там женщины на остановке маршрутку ждали. Среди них -- и жена командира полка, и жена комбата. Короче, настучали...
   -- Понятно. Девицу -- домой, вас -- на гауптвахту.
   -- Если бы! Нам -- по выговору, а ее мы за сестру Шкребуса выдали, у него ведь обитали. А, тогда ладно! А что "ладно"?! Лучше б ее сразу домой! А то, говорю же, изголодалась. Мы, конечно, орлы, но всему есть предел. И к Шкребусу жена должна вот-вот вернуться. В общем, еле отправили подругу эту домой, неделю отъезд откладывала.
   -- И ты, значит, хочешь снова ее призвать в гости? Теперь в мою квартиру?
   -- Да ладно тебе, Никит! Ты ж в Афган еще не собрался!..
  
   Квартирка оказалась без удобств, с водопроводом на улице, с печным отоплением, без газа. Забор, огораживающий дворик, повалился в одном месте внутрь, в другом -- к проулку. Сам дворик страшно запущен -- мусор вдоль стен, большая куча глины перед незасыпанной ямой. Глубину ямы определить невозможно -- наполнена водой. Шмер пояснил, что год назад в мансарды планировали провести водопровод, но трубы пропали... тыловики, видно, продали.
   Никита с опаской ступил в накренившийся влево и назад туалет. Строение шевельнулось, но не рухнуло. Ну-ну, сегодня пронесло. А завтра? Завтра будет лучше, чем вчера!
   Внутри домика за входной дверью -- веранда, маленькая кухня с печью, прихожая с лестницей на второй этаж и две одинаковых комнаты одна над другой, в каждой по узенькому окошку. На втором этаже, над кухней, чуланчик без окна, "тещина комната". Красота! Живи и радуйся свободе!
   Соседей -- двое. У одного -- такая же квартирка, у другого - половина дома.
   ...Шмер таки навязался к Ромашкину в квартиранты (напомнив несколько раз, кто, собственно, помог с жильем). В довесок привел с собой ординарца, молодого солдатика Кулешова. Курсант был рад до безобразия: варить каши и супы веселее, чем бегать по тактическому полю и маршировать на плацу. Так и зажили втроем в разных комнатах, на разных этажах. Кулеш в тещиной поселился.
  
   После окончания проверки офицеры роты настояли на "вливании" в коллектив. Ритуал нехитрый: купить много спиртного и закуски, собрать всех вместе и напоить. Одновременно с Никитой пришлось и Шмеру обмывать новое звание -- "старший лейтенант". Съездили в город, набрали зелени, овощей, водки, банок с рыбными консервами. Накрыли стол в подвале, в каптерке. Ну-с, приступим?
   Приступи-или... В общем, все как всегда. Вплоть до полного безобразия. Самое безобразное безобразие -- ротный Неслышащих, дозрев и перезрев, принял шкаф с шинелями за сортир и того этого... окропил желтеньким. Нет, ему кричали, но он-то -- Неслышащих. И Несоображающих, блин! Матерясь, вытолкали ссыкуна за дверь. Обратно к столу он не возвратился. А шинелки... Ладно, завтра. Будет лучше, чем вчера. Там посмотрим. Не прерывать же застолья!
   Никита все-таки прервал -- сам для себя. Пора-пора. Тихо-тихо, по-английски, не прощаясь. Нет, серьезно, мужики. Иначе в недалекой перспективе будет циррозно... Спать пора, уснул бычок, лег в коробку на бочок.
   Ага, как же! Только он выдохнул -- примчался посыльный: срочный вызов в штаб полка! Снова здорово! Что еще?!
   В кабинете замполита солдатик-киргиз, из второго взвода, с перевязанной свежими бинтами головой, тщился написать по-русски объяснительную. Бердымурадов нависал над ним со спины, пытаясь направить на путь истинный, то бишь более-менее грамотный.
   -- А-а! Лейтенант! Полюбуйся, что у тебя в роте творится! -- воскликнул Бердымурадов.
   -- А что творится? -- осторожно спросил Ромашкин, стараясь дышать в сторону.
   -- Не знаешь, да? А должен знать!.. -- и Бердымурадов раздельно проговорил: -- Командир! Роты! Палкой! Ударил! Бойца! По! Голове!.. Солдат, выйди...
   Солдат вышел.
   -- Он что, идиот? -- в сердцах воскликнул Бердымурадов
  -- Кто? Солдат?
   -- Вы мне тут не прикидывайтесь, лейтенант! Какой солдат?! Недумающих ваш!
   -- Неслышащих, -- автоматически поправил Никита. И автоматически открестился: -- Он не мой, он мне по-наследству достался.
   -- Какая разница! Непомнящий, Невидящий.... Вбежал, понимаешь, в казарму и помочился в тумбочку дневального! Дневальный пытался что-то возразить... А ваш ротный -- бац его шваброй по затылку! Он нормален, ваш ротный?
   Никита неопределенно пожал плечами.
   -- Значит, так, лейтенант! Найти ротного, и ко мне его в кабинет! Бегом, лейтенант!
   Ага, найдешь его, как же! Спрятался, поганец! А окликай не окликай -- он Неслышащих...
   Сволочь Витька Неслышащих объявился только на утреннем построении. Проспавшимся и бодрым. Все отрицал. А солдат? А солдат врет. А по башке его кто шваброй? А никакой швабры, сам поскользнулся, упал, очнулся, гипс, вот пусть сам скажет. Ну-ка, солдат, скажи? Я киргиз, по-русски плохо, поскользнулся, упал...
   Командование махнуло рукой. И сказало "Поехали!" В смысле, проехали.
  
   ***
   -- Врешь! Вот сейчас врешь! -- возмутился москвич Котиков. - Не бывает такого, чтоб ротный и ссыкун!
   -- Бывает! - заступился за приятеля Кирпич. - У меня в училище комбат был типа этого Недумающего. Постоянно норовил по пьяному делу у оружейной комнаты пристроиться.
   -- Ладно, поверим, - махнул рукой Большеногин. - Мели, друг мой, дальше.
  
   Глава 5. Запой.
  
   Общага гуляла больше недели. В запое пребывали обитатели двух этажей кирпичного барака, за исключением жильцов из четырех комнат для семейных. Они бы тоже с удовольствием присоединились, но жены отлавливали своих супругов на подходе к крылечку.
   Почему народ пил? А иных развлечений и нет. Сеансы кинофильмов в Доме офицеров начинались в девять вечера, но совещания оканчивались около двадцати двух часов. Старинный телевизор в холле общежития -- исключительно для мебели, без внутренней начинки. Коллективной антенны на здании не было, а в комнатах самодельные антенны ловили программы плохо. К тому же командование запрещало держать в номерах нагревательные приборы и постороннюю аппаратуру. В целях экономии электричества?.. Сукно единственного бильярдного стола было разодрано, шары отсутствовали. Шахматные доски сиротливо лежали на подоконнике без фигур внутри. И лишь полные собрания трудов Ленина, Маркса и Брежнева на книжных полках -- в девственной целости и сохранности.
   Двухэтажное общежитие, выложенное серым силикатным кирпичом, до водоотливов окон первого этажа покрылось мхом и плесенью. Сыростью и затхлость (и это в Туркестане!). На каждом этаже -- комнаты для умывания с четырьмя раковинами у стен. Вода подавалась только холодная, кухни не было вовсе -- пожароопасно. Ветхая мебель. Общий туалет позади магазина на улице через дорогу.
   Словом, максимум отсутствия удобств, минимум свободного времени. И большая толпа страдающих и мучающихся от безделья и тоски молодых мужиков. Чем занять себя после одиннадцати вечера? Ничем. Или крепко выпить или смертельно напиться...
   Водка и вино продавались только в городе, а маршрутка шныряла до девяти вечера. Поэтому около девятнадцати часов какой-нибудь гонец с деньгами мчался на рынок в универсам, к закрытию, наполнял сумку бутылками, авоську закуской и успевал вернуться обратно. Обычно до утра не хватало. В первую очередь, иссякали запасы спиртного: сколько ни возьми, потребности всегда превышали возможности. В поход за напитками отправлялись самые страждущие. Если гуляли обитатели комнаты Шмера, то можно было уговорить слетать на мотоцикле Шкребуса. Когда пьянствовала седьмая рота, то на стареньком "Москвиче" в нелегальный магазин мчался Власьев. Правда, затем в знак благодарности приходилось поить автовладельцев. Но бывало, что кто-то желал выпить после полуночи, а водители уже спали дома с женами, и тогда страдальцы топали пешком - полчаса туда и полчаса обратно - на окраину города. Здесь стояла хибарка с покосившейся деревянной дверью в глиняной стене, так называемое "Черное окно". Стучи в любое время дня и ночи - откроют, обеспечат всем необходимым, но по двойной цене. Когда те, что бегали за водкой, легкой трусцой возвращались, собутыльники обычно уже спали. Гонцы будили спящих, и мероприятие продолжалось.
   Дыра, она и есть дыра. Будь он неладен, этот незаменяемый район! Вот если бы попасть в Небитдаг или Кызыларбат! Да хоть в Афган -- "блестящая" перспективка!
   Дернула нелегкая Ромашкина в такой запойный день забрести в общагу к Ахмедке, чтоб послушать магнитофон. Он вошел в фойе и сразу же увидел осторожно выглядывающих из-за дверей семейных комнат женщин. Караулят суженых... Кирпичная коробка гудела от пьяного гама, звона стаканов, бренчанья гитар, русского мата.
   Бекшимов и Хакимов как малопьющие аборигены жили в угловой узенькой коморке на две койки. Окошка в ней не было, но едва ли это был недостаток. Летом через окно проникал густой удушливый воздух, которым трудно дышать, а зимой - сырой и холодный, от которого била дрожь.
   Осторожно открыв дверь, Ахмедка пропустил Ромашкина в комнатку. Затем вновь лег на кровать, заложив руки за голову, и что-то замурлыкал, подпевая магнитофону. В комнате стоял полумрак, а из "Веги" тихо лились завывания восточных певуний. Индийские сменяли турецкие, персидские, а может, и арабские. Короче говоря, бабайские мелодии.
   -- Ахмед! Ты чего тут затихарился? .
   -- Тш-ш! Не мешай слушать, -- замахал на Никиту Бешимов. -- Сиди молча или уходи.
   -- Тогда поставь человеческую музыку и включи шарманку громче, что ли.
   -- Если громче сделаю, кто-нибудь начнет ломиться, предлагать выпить или просить денег.
   -- Так выпей. Все уже пьяные.
   -- Пить сегодня не хочу, нет настроения. Я после вчерашнего не отошел. Деньги давать не могу, а отказывать неудобно. У меня всего десятка до следующей получки осталась!
   -- Как десятка? Получка была неделю назад! Пропил? Потерял?
   -- Нет. Домой переслал для накопления, в общаге долго собирать не получится.
   -- А на что копишь? Машину или мотоцикл хочешь купить?
   -- Жену! Калым коплю.
   -- И что, получается? Накопить деньг? Много надо еще?
   -- Много! Очень много. Года два еще буду откладывать.
   -- Что такая дорогая невеста?  А без калыма нельзя?
   -- Нельзя, ты что!
   -- Ведь пережиток, Ахмед. Феодализм. И зачем тебе покупать туркменку? Возьми бесплатно русскую девушку.
   -- Не пережиток. Традиция. Если я жену куплю за хорошие деньги, то это будет из хорошей знатной семьи, красивая и работящая. Найти можно подешевле, но страшную. А зачем такая? Если будет образованная, то работать и любить не станет. Требуется простая, из хорошей семьи и послушная. Будет жена -- будет всегда еда и теплая постель ночью. Самое главное отличие наших "ханум" от ваших русских -- полное послушание. Она ведь знает -- за нее деньги плачены большие! Муж -- хозяин, его слово - закон! Трудиться будет, пререкаться не станет! А от ваших теток только головная боль: наряды, косметика, подруги, телефон, споры с мужем... Нет, я лучше поголодаю пару лет.
   Ахмедка при мыслях о покорной, послушной, трудолюбивой восточной красавице даже облизнулся.
   -- Ты супругу как собаку выбираешь -- с породой, родословной. -- хмыкнул Никита. -- А если вот я захочу жениться на вашей "ханум"? Мне невесту бесплатно отдадут?
   -- Нет. И за деньги не получишь.
   -- Это почему так? А за большие деньги?
   -- Нет. Вряд ли. Хорошую девушку -- только в надежные руки.
   -- А я чем плох? Чем плохи мои руки?
   -- Ты офицер, "перекати-поле". Сегодня здесь, завтра там! И вера у тебя не наша. Только если городская, какая-нибудь...
   -- Хм! За деньги не отдадут в жены! Хм... Я-то имел в виду -- мне большие деньги, чтоб я согласился на туркменке жениться!
   -- Почему смеешься? Почему ты должен соглашаться за деньги? Не любишь нас, туркменов?
   -- Бесплатно бы полюбил! Еще полгода в этих песках посижу и соглашусь на негритоску. А с туркменкой жить... Обрезание делать? Да?
   -- Всё! Ты мне своими разговорами надоел! -- оборвал Ахмедка. -- Тебе чего надо? Зачем явился? Мешаешь мечтать!
   -- Ах, ты, мечтатель! Ну, извини. Пойду-ка к ребятам, развеюсь, не буду отвлекать. Думал, музыку послушать, а у тебя одно "хала-бала" заунывное. Кстати, народ по какому поводу пьет?
   -- Точно не знаю. Кажется, у кого-то из них второй сын родился. Жена телеграмму из России прислала. Вот гуляют...
   -- А до этого какая причина пьянки была?
   -- Развод с женой у капитана из пехоты.
   -- Переживал или радовался?
   -- И то, и другое... А еще раньше Миронюк звание обмывал. А перед Миронюком новую должность отмечал Лебедь. А на завтра намечены проводы в Афган медика-зубника.
   -- Все расписано на неделю вперед!.. Ладно, лежи- расслабляйся, балдей от мыслей о будущей "ханум". Только -- р-руки где?! Р-руки на одеяло!
   -- Пошел к черту!
   Ну, пошел и пошел. Ромашкин идет по коридору!
   В комнате Шмера вроде тишина. И слава богу! Хоть отоспаться...Он толкнул ладонью дверь и очутился лицом к лицу с Лебедем. Шагнул было назад, но поздно. Лебедь ухватил за плечо, втянул в комнату:
   -- Ку-уда?! Стоять! Сейчас будешь водку со мной пить! Все принимают участие, а он сачкует! 
   Действительно, все обычные собутыльники в сборе -- принимают участие. На подоконнике восседал Власьев и с тоской вглядывался в ночную темноту. Хлюдов дремал, сидя на кровати. Зампотех Пелько сопел, прикорнув на его плече. Миронюк лежал лицом в стол между тарелками и храпел. Колчаков еще... Еще кто-то... Только как раз сам Шмер, как раз хозяин комнаты, в отсутствии.
   -- По какому случаю гуляем? -- спросил, высвобождая руки, Ромашкин.
   -- Гуляцкий снова папой стал! -- кивнул Колчаков в сторону валяющегося в сапогах на койке лейтенанта. -- Ноша сия оказалась тяжела. Сломался полчаса назад. Сейчас водку привезут, опять поднимем. Попытаемся.
   За окном послышался треск мотоциклетного двигателя.
   -- Едут! Едут родимые!
   -- Подъем, подъем! Хронь! Просыпайтесь! Алкоголики! -- Лебедь и принялся расталкивать и тормошить спящих. -- Хватит спать! Водяру к парадному подъезду везут!
   Миронюк открыл красные воспаленные глаза и уставился на Лебедя:
   -- Ты кто такой?
   -- Майор, ты что очумел? Не узнал? Я Игорь! Лебедь! Ну, Белый!
   -- А я думал ты Черный! Ворон черный! Уйди прочь! -- махнул рукой Миронюк, отгоняя видение, и вновь захрапел.
   За окном послышался звук падения мотоцикла.
   -- Упали! Га-га-га! -- Власьев, высунувшись по пояс в окно, комментировал. - Шмякнулись!
   -- А водка?  Водка не разбилась? Цела?
   -- Цела, цела! Водка у Шмера! Он уже по ступенькам... А Шкребус -- бряк! Вместе с мотоциклом!
   -- Мишка! Твою мать! -- донеслось в окно со двора. -- Помоги подняться!
   -- Не могу, Ребус! Видишь, руки заняты! -- донеслось в окно со двора. -- Сейчас авоськи отнесу в комнату, вернусь...
   -- Шкреби ногами, Шкребус! Фью-ю-ю! -- разбойно свистнул Лебедь-Белый, свешиваясь через подоконник.
   -- Хрен ли уставились! -- отвел душу поверженный Шкребус. -- Водку жрать горазды, а как помочь, так никто! Всё! Больше не поеду! Пешком будете бегать!
   Серьезная угроза! Лебедь моментально сорвался с места, увлекая за собой и Ромашкина:
   -- Пойдем! Поможешь! А то заявился водку лакать на дармовщинку! Польза какая-то от тебя должна быть?
   -- Я не навязывался, ты сам меня затащил в комнату.
   -- Но помочь-то надо?
   -- Помочь, да, надо...
   Помогли. Разъединили Шкребуса и мотоцикл. Проволокли Шкребуса по лестнице вверх, в комнату. Взводный был мертвецки пьян. И как только вообще они с Мишкой умудрились доехать?! И водку не раскокать?! Кстати, про водку...
  
   Очнулся Никита оттого что кто-то тормошил за плечо и громко орал -- прямо в лицо. Кто-то! Женщина. О! Же-енщина!
   -- Где я, женщина?
   -- В Аддис-Абебе, эфиоптвоюмать!
   -- В Ебис-Абебе... -- с пьяной сосредоточенностью повторил он. -- Эфиопия. Менгисту Хайле Мариам. Я зна-аю! Я замполит!
   -- Соображает! -- оценила женщина. -- Очнулся!.. Ну, раз очнулся, бегом отсюда!
   -- Откуда -- отсюда? Из Эфио-опии? Не-ет! Лучше там, чем в Педжене! "Незаменяемый район", блин! Незаменимых у нас нет!.. Ты кто, женщина?
   -- Я тебе не женщина!
   -- А кто? Девушка?-- искренне озадачился Никита.
   -- Дежурная по общежитию, эфиоптвоюмать! Быстро встал и пошел!!! И все -- тоже! Встали и пошли!!! Через полчаса генерал проверяет общежитие!
   Генерал, однако! Проверяет, однако! Общежитие, однако! А где моя квартирка?
   Никита огляделся. Нет, не Адис-Абеба, увы. Все тот же Педжен, увы. Сам он лежал в брюках и рубашке без погон. Галстук и погоны валялись на тумбочке. Рядом на кровати притулился, скорчившись в позе эмбриона, Шмер в трусах и майке. За открытым окном брезжил утренний рассвет, часы показывали четверть девятого. У стола по-прежнему сидя спал Миронюк, выводя виртуозные трели храпа. Власьев дрых, обняв подоконник. Лебедь распластался на своей койке, не сняв сапоги. Остальная часть компании разбрелась. Виновник торжества Гуляцкий сопел на составленных в ряд стульях и табуретках.
   Зачем пил, спрашивается, Никита?! Ведь не собирался, а все-таки ввязался. Генерал еще какой-то... Никак командир дивизии решил проверить гарнизон? Асланян? О как!
   Пить хотелось, хотелось пить. В горле -- словно песка вперемешку с пометом накушался... О! Стакан! Полный! На столе! Вода, вода!.. Он отхлебнул и тотчас выплюнул. Хрен тебе, Ромашкин, а не вода. Верней, не хрен, а водка! "Чарджоуская"! Мерзость неописуемая. Хотя водка из города Денау еще более омерзительна. Впрочем, как сказал классик, нужно быть гурманом, чтобы различать оттенки дерьма.
   Воды бы, простой воды! Ну да откуда ей здесь взяться, если вчерась как раз воду никто не пил и, соответственно, не наливал! С превеликим трудом он нашел свои сапоги, обулся и, обливаясь липким потом, ушел, хлопнув дверью. Нет, сначала все-таки растормошил Мишку Шмера, все-таки приятель...
   -- Шмер! Шмер-р-р!!! Генерал на подходе! Асланян! Всё, бывай! -- Теперь с чистой совестью на свободу! В мансарду!
   По общежитию уже вовсю гулял вихрь -- читай командир полка и его заместители. Досталось всем попавшимся на пути обитателям: за немытую посуду, за валявшиеся пустые бутылки и окурки, за грязь в помещениях.
   Очухавшийся Шмер пинками выгнал вчерашних собутыльников из комнаты, расставил стулья и табуретки, заправил постель, сложил в пустой мешок весь мусор. Открыл окно -- высоковато. Прыгать али как? А, из двух зол -- меньшее! В крайнем случае, сломает ногу, проваляется месяца три в госпитале, отдохнет от службы! Прыгнул -- на жесткий газон из сухой травы и колючек. Относительно удачно -- ноги целы, только пятку ушиб.
   Шмер забросил мешок с мусором на помойку, занес ключ от комнаты на "вахту", повесил на гвоздик против бирки с фамилией Шмер. Порядок! Теперь можно жить и работать дальше. Проверяй его, не проверяй -- по боку! Обстановка в пределах бытовой нормы...
  
   Генерал Асланян со свитой из Ашхабада и несколько полковых начальников последовательно и неуклонно перемещались из помещения в помещение. Убогость быта -- дело десятое. Главное -- порядок и дисциплина!
   Наспех вымытые в коридоре полы только создавали ощущение свежести и чистоты. Но их бы давно следовало не просто вымыть, а элементарно покрасить.
   -- Хомутецкий! Ты сюда когда в последний раз приходил?! -- уличил комдив Асланян комполка.
   Надо ли отвечать на риторический вопрос? Тем более вышестоящего? Не надо. Оно, вышестоящее, и так во гневе.
   -- Твои тыловики все разворовали! -- продолжил разнос генерал Асланян. -- Даже краску! А шторы?! Это -- шторы?! Тряпки двадцатилетние! Им уже лет двадцать! Молчишь?!
   Молчит Хомутецкий, молчит. А что тут скажешь? Что ни скажи...
  -- Молчать! -- упреждающе рявкнул генерал Асланян.
   - --Так точно, товарищ комдив!
   Вот так всегда в диалоге начальника и подчиненного. Ох и оторвусь на лейтенантах! Позже...
   Тишина. Слышно, как муха пролетает! Ну и в качестве довеска, будто в издевательскую насмешку, разудалое пение где-то на этаже:
   -- Под-дайте патро-оны, поручик Колчаков! Поручик Лунев, наливайте в-вина! -- под нестроящую гитару, ё!
   -- Та-ак! Хомутецкий! Что это у тебя тут?!
   -- Не могу знать! 
   -- А я могу! -- предвкушающе пригрозил генерал Асланян. -- Ну-ка! Пойдем посмотрим, кто у вас тут дает концерты в служебное время?! Развлекаетесь?! Занять людей нечем?! Дел нет?!
   Облезлая дверь, за которой, если верить истошному пению, уже "девочек наших ведут в кабинет" была закрыта.
   -- Эй! Кто там! Немедленно отоприте! Это подполковник Хомутецкий!
   Гитарный перебор оборвался, певцы заткнулись. В комнате звон стаканов и шушуканье.
   -- Откройте дверь! Это приказ! Это подполковник Хомутецкий! Рядом со мной стоит командир дивизии! Немедленно открыть! Или я ее выломаю сейчас!
   Снова шушуканье, потом нервный смех и отчаянное "Да и хрен с ним!"
   Замок щелкнул. В дверном проеме -- в жопу пьяный офицер. Форменная рубашка без погон, спортивные штаны, тапочки.
   -- Па-ачему не на занятиях!!! с порога рявкнул генерал. Не совсем логично. Ну да до логики ли!
   -- Рз-зршите представ-вться! Поручик Колчаков! А это -- подпоручик Лунев! Между прочим, правнук декабриста!.. А чо, генерал? Тоже нехреново! Стакан желаем? Налить?
   -- Что-о?!! -- одновременно опешил и озверел генерал Асланян.
   -- Что-что! Водки! Со слухом проблемы или как?
   -- На гауптвахту!!! На гауптвахту мерзавца!!! -- задохнулся Асланян. -- Семь суток! От моего имени! Понял, Хомутецкий! От своего -- добавишь сколько не жалко!.. Алкоголики! Бездельники! Под суд! Под суд "чести офицеров"! Уволить! Из армии, на хрен, уволить!
   Колчаков пал на колени (или просто не устоял на ногах?):
   -- Товарищ генерал! Умоляю, уволь меня из этой армии! Не мучь ни себя, ни меня!
   Генерал Асланян бровью вопросил Хомутецкого.
   -- Так точно, товарищ генерал! -- вынужденно подтвердил командир полка. -- Не желает служить в Советской Армии. Написал три рапорта об увольнении.
   -- Так-так! Не хотим служить Родине?
   -- Не, не хотим! -- подтвердил выглянувший из-за плеча Колчакова правнук декабриста. Бунтарь, бунтарь! Наследственное... -- Ни в Советской, ни в Красной, ни в Белой, ни в какой другой. Увольте нас, пожалуйста.
   -- Та-ак! Снять обоих с учебных должностей и перевести командирами взводов с понижением.
   Колчаков привстал, но только для того, чтобы снова рухнуть на колени с деревянным грохотом:
   -- Отец родной! Генералушка! Благодетель ты наш! Не губи! Уволь, ради Христа! Честное слово, пить брошу! Человеком стану! Только уволь!
   -- Нет, сынок, мы вас заставим Родину любить и честно ей служить!.. Хомутецкий! Рапорт порвать, в увольнении отказать! На гауптвахту их! Будем дальше воспитывать!... Замполит! Может, их еще из партии и комсомола исключить? Как считаешь?
   -- Исключим, обязательно исключим! -- вякнул через плечо командира Бердымурадов.
   -- Вот и славно! Может, и звездочек лишить? Пусть послужат лейтенантами?
   Правнук декабриста, поручик Лунев, в поддержку дружка тоже бухнулся на колени, протягивая призывно руки к генералу:
   -- Отец родной! Будь так милостив! Лиши звания! Уволь из армии! Век на тебя будем богу молить! Ей-ей! Человеком стану! Хоть трактористом в деревне! Выгони хоть с "волчьим билетом" на гражданку!
   -- Ага! Только вас в деревне и не хватает!  Мало там алкашей! Не-ет уж!.. Сгниете в песках Туркво!  Я вам это клятвенно обещаю! -- рявкнул генерал.
   -- Ах, так?! -- Колчаков вскочил на ноги. -- Ну, хрен с вами! Мы хотели по-хорошему! Лунь! Наливай! Ну их к лешему!
   Оба офицера демонстративно располовинили стакан, хряпнули, улеглись по кроватям.
   -- Хомутецкий! Выписать арест, и завтра же -- в Ашхабад! На гауптвахту обоих! -- уже сипло и безнадежно скомандовал генерал Асланян, формально оставил за собой последнее слово и круто развернулся, на выход.
   Но то формально, а то натурально. Колчаков в генеральскую спину натурально спросил:
   -- Товарищ генерал! Разрешите обратиться! Весь гарнизон мучается одним вопросом, который без вас ну никак не разрешить. Асланян -- это производное от какого зверя? От слона или от осла?
   Безжалостный ты, поручик Колчаков! Тебе генеральский инсульт нужен, да? Здесь и сейчас, да?
   Да ему, поручику Колчакову, как-то по...
   - Понятно - от осла! - брякнул Лунь.
   Вослед начальству полилась песня. Фальшиво, но нахально. "Бременские музыканты" отдыхают!
   -- Ничего на свете лучше не-е-ету!
   Чем служить в Генштабе на парке-е-ете!
   Тем, кто честен, гнить в песка Педжена,
   Отравляться водкой и чеме-е-енить,
   Спиртоваться водкой и чименом!
   Ла-ла-ла-ла! Е-е-е-е! Е!
   Нам Туркво милей Афганиста-а-на!
   Все мы любим батьку Асланя-а-ана!
   Гауптвахта нам родней колхоза --
   С голоду не пухнем, нет морозов.
   Здесь мы не загнемся от морозов!
   Ла-ла-ла-ла! Е-е-е-е! Е!
  
   ***
   -- Ну, это ты загну-ул! -- не поверил Кирпич. -- Чтоб так да с генералом!
   -- Вот те крест! -- размашисто перекрестился атеист Никита. - Если и вру, то чуток, привираю. А тебя, Вовка, терзают смутные сомнения потому, что ты уже полковник. Еще немного, еще чуть-чуть -- и генерал. И типа вдруг с тобой тоже таким манером офицеры будут обходиться. М?
   -- Да я их тогда!.. -- взревел полковник Кирпичин и показал могучим кулаком, что он их тогда.
   -- А нельзя. Тоже офицеры. Ну, в Афган услать. Дык нет уже никакого Афгана, то есть нас там нет. Нынче десять лет без войны и празднуем, вернее мы без нее... В крайнем случае, дуэль. А так -- на гауптвахту отправить право имеешь, более же ни на что не имеешь.
   -- Да я б на месте этого Асланяна так их обоих поимел, что...
   -- Он бы их тоже, наверное, поимел, но есть нюанс.
   -- Нюанс?
   -- Ты ж не в курсе, кто папашка того же Лунева.
   -- Почему не в курсе? В курсе! И мне начхать!
   -- Вот так вот и начхать, полковник Кирпичин?
   -- И еще не так начхать!
   -- Ну-ну? И кто папашка Лунева?
   -- Элементарно! Внук декабриста! Ну, если Лунев -- правнук декабриста, то его папашка, натурально, внук декабриста. А чего? Неправда?
   -- Правда, Кирпич, правда. Но не вся. Кроме того, папашка Лунева -- о-о! -- Никита похлопал себя по плечу, где погоны и многозначительно показал пальцем вверх, в небо.
   -- Погодь! Этот Лунев -- это тот самый Лунев? В смысле внук, а не правнук.
   -- Именно.
   -- А чего ж тогда сыночка, кровинушку родную, в педженскую дыру отправил? Не мог где-нибудь при штабе, кремлевский полк, все такое?..
   -- А достал он его! В смысле правнук внука. Отцы и дети. Конфликт поколений. Я не вникал, но судя по всему... Но, однако, сын, ты ж понимаешь, всегда сын. И если что -- горой за него!
   -- То есть этих двух раздолбаев Асланян твой даже в Афган не упёк после "губы"?
   -- Не-а! Колчакова мог, Лунева поостерегся. Но это ж тогда либо обоих, либо никого. Справедливость восторжествовала!
   -- И ты это называешь справедливостью, Ромашка?!
   -- Что мы знаем о справедливости, Кирпич!
   -- И то верно...
   -- Мужики! -- прервал схоластику Дибаша. -- Слазьте с гинекологического дерева, делать вам больше нечего!
   -- С генеалогического, дубина!
   -- Или так... Давайте лучше поднимем -- за погибших! За Вовку Киселя, за Баху Акрамчика, за Юрку Колеватова, за Витьку Бурякова... За всех из нашего батальона, что полегли за два года!
   -- Шестьдесят три... -- помрачнел полковник Кирпичин. -- Шестьдесят три парня...
   Выпили, помолчали.
   -- Кстати, о гинекологическом дереве, -- кашлянул Никита дабы вывести друзей-сослуживцев из мрачности.
   -- Генеалогическом!
   -- Не-е-ет, на сей раз именно о гинекологическом! И самое паршивое в этой истории, что именно дерева и не оказалось! А жаль!
   -- Какой-какой истории?
   -- А вот этой самой...
  
   Глава 6. Ночное приключение
  
   Никита стоял в конце длинной очереди в офицерском кафе, нервно постукивая носком ботинка об пол. Настроение паршивое. В кармане последний рубль, на завтрак и обед хватит. Но на ужин уже нет. Острый сексуально-финансовый кризис. То есть? А то и есть! Заглядываешь в кошелек, а там -- хрен! Вернее - шиш.
   Во всем виноват гад Мурыгин -- уговорил купить большущий раскладной диван. Ему, видите ли, мягкого уголка не хватает в квартире для уюта. Диван подарили на свадьбу родственники жены, а кресел к нему нет. Он и надумал прикупить подходящие кресла, благо в магазин привезли гарнитур с точно такой же расцветкой ткани. Но кресла отдельно от дивана не продавались, а второй "сексодром" на кой?
   Вовка долго искал, кому же этот диванище навязать.
   Ахмедка подвергся долгой обработке, но устоял. Зачем он ему? Спать на кровати туркмена в училище научили, до того обходился стопкой матрасов и одеял. Диван в будущей семейной жизни -- лишняя роскошью. Родственникам привезешь -- не поймут, не так поймут.
   Шмер -- холостяк, в общаге эту громадину не поставишь.
   Шкребус в долгах после приобретения мотоцикла.
   "Самоделкин" Неслышащих и шкаф, и диван, и вообще всю обиходную мебель сам себе мастерил.
   А вот у Никиты... как назло, в этот момент имелось шестьдесят рублей.
   -- Целых шестьдесят!
   -- Всего шестьдесят, -- поправлял Никита.
   -- Всего целых шестьдесят! -- настаивал Мурыгин.
   -- Что ты ко мне пристал, Мурыгин! Я приволок две армейские панцирные койки, меня они вполне устраивают.
   -- А ты провел их по службе КЭС? Это имущество роты! Завтра вдруг ревизия -- и бегом принесешь их обратно. А сам ляжешь на голый пол, да?. А если завтра жена приедет, где ей?.. На пыльных некрашеных досках?
   -- У меня пол хороший, свежевыкрашенный. Ахмедка четыре банки подарил. Всю мансарду перекрасил.
   -- На полу все равно жестко! Даже на свежевыкрашенном! Нет, ну пошли в магазин, Ромашкин! Увидишь -- не устоишь. Обивка -- гобелен зеленого, даже изумрудного оттенка! Если я сегодня кресла не куплю, то завтра кто-нибудь точно уведет!
   -- Покупай. Я-то при чем? Сходи в другую роту! Гуляцкий твой друг, пусть войдет в долю.
   -- Гуляцкий?! У него в руках больше трешки не бывает, тем более после недавнего рождения наследника: жена все до копейки отбирает, чтоб не пропил. Сам не пойму, на что парень пьянствует? Окончательный выбор пал на тебя, ты моя жертва. Пойдем в военторг!
   З-зануда! Проще согласиться, чем объяснить, почему не согласен!
   -- Девчата! Привел клиента! Будем брать вещь! -- войдя в торговый зал, с порога объявил Мурыгин.
   Никита спасовал, достал полтинник и оформил кредит. Кабала на шесть месяцев! Сотню послать жене на учебу, пятьдесят рублей в военторг, квартплата, партвзносы. Выпить не на что! Не то что в кафе питаться!
   Глаза Мурыгина светились счастьем. Задача выполнена. Жена Лиля будет довольна!
   "Мягкий гроб" оказался совершенно неподъемным. Двух солдат для переноса оказалось мало. Четверо бойцов с трудом доволокли диванище до дверей ромашкинской квартиры. Эх, не было печали! А сам виноват...
   И теперь он перебивался с хлеба на воду. Трехразовое питание -- три раза в неделю. Обычно завтракал свежим воздухом по пути на службу, обедал не всегда, а ужинал, если повезет, закуской к коньяку или водке. В общем, чем бог пошлет. Бог был переменчив -- то благосклонен, то суров.
   Сегодня с утра желудок протестовал против голода особо бурно, и Никита решил его слегка задобрить.
   В кафе ворвался жизнерадостный гигант-борец Лебедь, гулко хлопнул по спине:
   -- Чего грустный, Никита! Гляди веселей! Жизнь прекрасна и удивительна! Я, по крайней мере, каждый день ей удивляюсь. Иди займи столик, я сейчас сделаю заказ. Угощаю! Не могу с кем-нибудь не поделиться!
   Ну, если "угощаю"...
   Лебедь-Белый принес один за другим три подноса с тарелками и стаканами. Салат с капустой и салат из помидор, запеканка, блинчики, яичница из двух яиц, котлета и картофельное пюре, жареная колбаса, кефир, молоко, какао. Крупный организм требует усиленного питания...
   -- Игорь! Я пас! У меня нет ничего, кроме рубля.
   -- Ай! Отстань! Сказал, угощаю! Ешь и слушай, что расскажу. Только не перебивай!
   -- Молчу и жую! -- Собственно, что и подразумевалось. Когда я ем, я глух и нем. А жрать хоте-елось! Потому -- нем. Ну, ладно, не глух. Все-таки благодетель Лебедь угощает -- в благодарность надлежит хотя бы послушать.
   -- Ты, Никит, знаешь, как я люблю женщин!
   Никита преувеличенно кивнул -- с набитым. Кто ж не знает, как записной ловелас Лебедь любит женщин! А уж как они его!.. Лебедь-Белый был холост, но больше суток для него без женщин жить на свете невозможно, нет. Однако! Ни разведенок, ни холостячек в гарнизоне днем с огнем не сыщешь, только жены военных. И пока они, алкаши (то бишь военные, а не их жены), водку трескают и в карты режутся, Лебедь-Белый повадился их обслуживать и обхаживать (то бишь не военных, а их жен). Старался "наших" не трогать, только пехотиночек -- контингент, периодически обновляемый по мере убытия в другие гарнизоны и прибытия новых заслуживающих внимание экземпляров. Причем сам он никого не соблазнял -- барышни первыми начинали зондировать, в гости приглашают, заигрывают. Не виноват Лебедь, что уродился таким крупным, габаритным, энергичным и любвеобильным.
   -- Короче, тут пригласила меня в гости дамочка... Ну, скажем, Оля для простоты... Но не Оля. Но не буду ее компрометировать, то есть не Олю. Поймала у КПП и говорит, мол, сегодня одна, муж на плановых занятиях в Келите, мол, приходи... Ты, Никита, в Келите был?
   -- Еще не доводилось.
   -- Это в горах за Ашхабадом. Обычно батальоны отправляются туда на две недели, не меньше. Тетки, как телки, начинают скучать. А я тут как тут!.. Вот и с Олей. Квартира отдельная, никто не помешает, торопиться никуда не нужно, без суеты, с чувством, с толком. Неделю я так с ней ночами поразвлекался -- вчера иду протоптанным маршрутом. Меня ждут, любят -- один раз, другой, третий, четвертый. И я проваливаюсь в глубокий здоровый сон... Сквозь дрему слышу звонок в дверь, громкий стук, переходящий в сильные удары. Оля накинула прозрачный халатик, побрела в прихожую. Я сквозь сон прислушался: чмоки, радостные вскрики! Та-ак! Муж с полигона внезапно вернулся на побывку, черт бы его побрал!!! Соскучился, черт бы его побрал!!! Заявился среди ночи. Там поезд... ну из Келита приходит к нам глубокой ночью. И он, черт бы его побрал, цельный час от станции пёхом топал. Охота пуще неволи!.. Ну, не хочешь скандала в семье -- предупреждай о прибытии заранее! А мне что делать?.. Я всегда, когда прихожу на свидание, одеваюсь в спортивную форму (легкая пробежка вечером, бег трусцой ранним утром -- полезно). Костюм спортивный вешаю на стул, кроссовки ставлю у кровати. Ритуал выработал издавна, с курсантской поры, интуитивно. А теперь курсантская привычка пригодилась. Короче, хватаю вещи в руки и -- на балкон. Ситуация! Пятый этаж! Водосточной трубы или пожарной лестницы нет. Даже дерева нет!
   -- А к соседям перелезть? -- прожевал, проглотил и сделал передышку Никита, поддержал сочувственной репликой.
   -- Никак! Балкон угловой!... Присел на пол, чтобы из комнаты не засветиться силуэтом. Думаю, пусть заснет, а я и выскользну. Можно, конечно, нагло обратно в комнату войти и дать мужу в "репу", если он очень удивится и начнет выступать. Но не хочется хорошую женщину подводить. Слышу с балкона -- в комнате вздохи, кровать скрипит. Оля изображает страстную любовь. А муж, действительно, застоялся -- энергия через край, не угомонится. Раз, другой, третий... Нет, вот на третьем не сдюжил, обмяк, уснул. Я за это время замерз! Хоть и осень, но на ветру-то холодно! Начал греться -- руками машу, наклоны, приседания. Уже плевать, что из комнаты могут заметить. Да им не до меня! Десять минут зарядку делаю, двадцать минут, полчаса, час... Гляжу, народ на службу подался, в доме напротив мужики на балконах курят, на меня с недоумением смотрят, что за кретин полтора часа руками размахивает.
   -- Ты же сказал -- час!
   -- Да к тому времени уже все полтора. И даже два, прикинь! В начале третьего часа моей физзарядки, я осторожно заглянул в комнату. Ну, сил нет, ну! Она мне знаки подает -- мол, уснул, половой гигант! Я -- кроссовки в руки и на цыпочках к выходу. Она меня на прощанье чмокнула в щеку и так, жестом, показала: уедет -- снова приходи. Это сколько в женщине жизненных сил! Я ее -- четыре раза, потом муженек -- дважды, почти трижды! А она: уедет -- снова приходи!.. И ведь приду, Никита, приду. Вот только сил поднакоплю, восстановлюсь. Ух, целого кабана бы съел! Давай, Никита, наваливайся еще! Кушай! Угощаю!
   Ой, нет. На халяву, конечно, и уксус сладкий, но... Портупея давила на разбухший живот и угрожающе поскрипывала. Жаль, впрок нельзя!
   -- Спасибо, брат! Но -- нет.
   Никита, переваливаясь с ноги на ногу, отправился на построение батальона. Лыбидь же, что характерно, пошел к кассе у стойки и, что характерно, с места в карьер принялся рискованно шутить с буфетчицами. Неугомонный!
  
   ***
   -- Ну-у-у, -- протянул начитанный Димка-художник, - Еще Шекспир говорил.
   -- И чего?
   -- "О, женщины!", говорил. И был, конечно, прав! Тут такое ведь дело, парни, -- подмена понятий.
   -- Чего-чего?
   -- А как же! Вот считается, что женщина -- дает, а мужчина -- берет. Но ведь все с точностью до наоборот. Если вдуматься! В суть обоюдного физиологического процесса Вы вдумайтесь!
   Компания вдумалась. В суть обоюдного физиологического процесса.
   -- Вообще-то да-а...
   -- И в частности, и в частности! Отдавать всегда трудней, чем получать. Сколько ни получи -- все мало. А отдать можно только столько, сколько есть. А?
   -- Только-столько-сколько... -- задумчиво повторил питерский Витя Дибаша. -- почти стихи.
   -- Стоп! -- озадачился граф, он же князь Серж. -- А почему все-таки дерево гинекологическое?
   -- Потому что, блин, его там не оказалось -- рядом с балконом! А то бы -- прыг на ветку и вниз!
   -- Гинекология-то при чем?
   -- Гинекология, Серж, совсем не то, что ты подумал, -- просветил начитанный питерский Дибаша. -- В переводе с греческого это просто -- наука о женщине. И его пример, то есть Лебедя, -- другим наука.
   -- Все-то вы, питерские, знаете! На все у вас ответ готов! - крякнул Кирпич.
   -- Так ведь, культурная столица, мать-перемать! - вставил веское слово разведчик -Виталик.
   -- Да что мы всё о женщинах и о женщинах! - поморщился Ромашкин.
   -- Мы?! О Женщинах?! Да ты, Никита, сам -- все о них и о них! Будто других тем нет! - поморщился Котиков.
   -- Почему нет? Есть!
   -- Например? - поправил Котиков на переносице большие очки и приблизил подслеповатые глаза к глазам рассказчика.
   -- Например...
  
   Глава 7. Циничный командарм.
  
   Командующий округом вызвал командиров рот и заместителей в Ашхабад на совещание.
   Неслышащих приболел, и Ромашкин отправился один. А приятно после пыли, грязи, трущоб оказаться в большом современном городе! Никита ехал в столицу республики с радостью -- у тетки день рождения, снова можно погостить у родственников деда.
   Дед Семен в сорок первом был мобилизован в действующую армию, на фронт, а в августе сорок второго, отступая из-под Харькова к Сталинграду, оказался в окружении. Боеприпасы закончились, и весь пехотный полк сдался в плен. Далее -- два с лишним года лагерей и каторжного труда. Дахау, Освенцим, Заксенхаузен... Потом -- Победа... которая не принесла свободы. Был лагерь немецкий -- стал ГУЛаг. Расконвоировали деда в сорок седьмом, но из ссылки домой не отпустили. Женился на сибирячке. А первая жена была сослана неизвестно за что в Туркестан и вышла замуж на поселении. Вот эти дальние родственники, седьмая вода на киселе, жили где-то в районе аэропорта.
   В принципе, Никите они были почти никто, и звать почти никак. Но дедуля с ними регулярно переписывался. И наказал обязательно повидаться, передать привет.
   Первый раз Ромашкин побывал у них по дороге в новую часть, после училища. Второй раз -- когда возил документы в политотдел. Встречали сродственники тепло и радушно. Никита наметил заехать к ним сразу после совещания, скоротать время до поезда.
  
   После общей беседы с командирами рот и заместителями совещание разделилось на две части. Одну половину, молодых офицеров, собрал начальник политуправления. С другой половиной "перестарков", долго служащих в должностях замполитов и командиров (в основном, всё капитаны), решил встретиться командующий армии Череватов.
   Генерал-политработник, построил совещание на чествовании героев, вернувшихся из Афганистана. Молодой комбат, капитан, Герой Советского Союза, получил из рук командующего запоздалый орден за ранение, еще несколько офицеров -- тоже ордена и медали. Затем два часа беседы. Точнее, монолог. О дисциплине. В разделе разное можно задать вопросы.
   Никита поднял руку:
   -- Товарищ член Военного Совета! Я писал рапорт в Афганистан, но меня не отправляют. Почему? Не посодействуете отъезду за "речку"?
   -- Лейтенант! Служи там, где Родина приказала! Не суетись. Придет твое время -- отправим. Набирайся опыта и военного мастерства. Таких молодых и горячих, как ты, в первую очередь убивают. Считай, что спасаю тебе жизнь! -- ответил ЧВС.
   -- Спасибо за спасение, -- буркнул под нос Никита. Вырваться из этого "болота" опять не получалось.
  
   Хлюдов направился в актовый зал штаба вместе с другими "неудачниками-карьеристами". Занял место в задних рядах, сразу задремал. И был отнюдь не исключением из правил...
   Первые полчаса бубнил полковник, начальник отдела кадров, -- нудно, монотонно. Дремал почти весь зал, отведавший в перерыве стирально- порошкового пива, уснул. Ну что интересного в информации о том, что половина сидящих в зале, пребывают в званиях по пять-десять лет, а в должностях и того дольше. А то они сами не знают!
   Но тут в актовый зал ворвался командующий армией -- молод, статен, груб, косноязычен. И беседа приняла более энергичный оборот.
   -- Сколько лет служишь, капитан? -- ткнул он пальцем в одного из ротных. -- Что расселся?! Не встать?! И член, небось, уже не встает?!
   -- Капитан Шаров! -- представился ротный. -- Никак нет, встает!
   -- Ишь ты! Вставальщик!  Ну и чего ты тогда недоволен?
   -- Желаю замениться в Россию! Служу одиннадцать лет в Туркво. Устал....
   -- Ха! Устал он. Что, мешки носишь или бочки катаешь? Ведь груши околачиваешь... тем, что у тебя встает! Да водку хлещешь! Какой гарнизон?
   -- Кызыларбат. Виноват! Я не пью, у меня язва, товарищ командующий.
   -- Во! Допился! Уже язва! Ай-яй-яй! Тебе бы еще жить да жить!
   -- Умирать не собираюсь, хочу замениться.
   -- Хрен с тобой, живи. Садись.
   -- А по поводу замены? Срок вышел. Десять лет!
   -- В других гарнизонах служил?
   -- Так точно! Пять лет в Ашхабаде и шесть в Небитдаге.
   -- Молодец! Как только десять лет прослужишь в своем Кызыларбате, так и напишешь рапорт. А пока отдыхай и гордись -- в Кызыларбате служишь! Кызыларбат -- "красный Арбат"! Можно сказать, почти древняя столица!
   Ветераны возмущенно зароптали. Десять лет без замены в одном гарнизоне, без надежды выбраться! Ничего себе заявочка!
   -- А-атставить шум! Службой недовольны? Тепло круглый год, фрукты-овощи! Если б Заполярье, с белыми медведями, я б вас всех еще понял.
   Кто-то не выдержал, встал без разрешения:
   -- Товарищ генерал! Я русский человек! Родился в России!
   -- Нашел чем хвастать! А я хохол! Ну и что?
   -- Не могу я больше в этих песках париться!
   -- Фамилия? Должность?
   -- Иванов. Зампотех роты.
   -- Зампотех. Зам потех. Зам по потехе, да?
   -- Никак нет! Зам по вооружению! -- поправился капитан.
   -- Вот так и докладывайся! -- генерал окликнул кадровика: --Полковник! Что у нас с заменами зампотехов?
   Полковник-кадровик пошелестел бумажками:
   -- Одного можем отправить в Забайкалье, в Борзю. Еще один нужен в Афгане, внеплановая замена.
   -- О! Внеплановая! Взамен убитого! Трупом хочешь стать, капитан? Хотя обычно двоих на одной должности подряд не убивают. Как говорится, в одну воронку второй снаряд не ложится. Ну, что молчишь? Согласен?
   -- Нет уж, спасибо! У меня двое детей. В Афган не желаю!
   -- Ага! Повтори-ка фамилию свою?
   -- Иванов. Кизыларбатский гарнизон.
   -- Отлично! Еще один из столичного гарнизона! И на периферию ехать он не пожелал! Ох, уж эти столичные ферты! Отметь кадровик. Капитан Иванов от замены отказался! Не желает выполнять интернациональный долг!
   Аудитории хранила гробовое молчание.
   -- Вопросов больше нет? Что ж, все по домам и не ныть! Служите! Все свободны!
   -- Товарищ командующий! И это все, что вы нам хотите сказать?! -- возмутился еще один из капитанов, вскакивая с места.
   Генерал Череватов туго посоображал, понял, что перегнул палку и решил напоследок скрасить впечатление. Мол, я ж отец-командир, строг, но справедлив, а к месту и пошутить могу.
   -- Ты на ком женат, капитан? -- он ткнул пальцем в осмелевшего офицера.
   -- На медсестре.
   -- Понятно. А ты? -- поманил он сидящего в первом ряду старшего лейтенанта.
   -- Моя жена библиотекарь.
   -- Ага! А у тебя? -- спросил третьего.
   -- Выпускница сельхоз академии.
   -- Вот то-то и оно! Женитесь, балбесы, по-молодости на ком попало, на доярках, а потом жалуетесь на неудачную карьеру. Я вот женился на дочке Василь Васильича Кузева, члена Политбюро ЦК партии. И вот -- генерал, командарм! И главкомом еще стану! А ты, чудило, если майором станешь -- радуйся!
   Надо понимать, товарищ генерал изволили таким образом пошутить.
   -- Ха-ха-ха! -- преувеличенно громко и преувеличенно раздельно издал Хлюдов в задних рядах. -- Шутка юмора!
   -- Капитан, -- нахмурился Череватов, -- ко мне! Ты чего ржешь как жеребец?! Кто таков?!
   -- Капитан Хлюдов! Замполит роты! Педженский гарнизон, танковый полк!
   -- В Педжене и сгниешь!
   -- Это вряд. У меня, как и у вас, хорошая родословная.
   -- Ну-ка, ну-ка?  Докладай!
   -- Батя -- пусть и шестой по счету, но заместитель министра газовой промышленности. Сам я коренной москвич. Был женат на дочке крупного дипломата, но развелся. Теперь женат на дочери члена Верховного Суда России.
   -- А-а! -- протянул задумчиво генерал. -- Что ж ты тут забыл? Как оказался в Туркестане? "Декабрист"?
   -- Так точно, в ссылке! Папаня не доволен моим разводом, на исправление отправил. А я не сдаюсь, терплю.
   -- Ну-ну! И ты тоже балбес, как и эти бедолаги. Проси прощения и дуй в академию! Потом поздно будет. Время уйдет, годы не воротишь. Одумайся. Подойдешь ко мне после совещания!
   На крыльце Дома офицеров генерал еще слегка пожурил Хлюдова, спросил рабочий телефон отца и отпустил, с миром.
  
   - Вовка, про министра ты не врал генералу? - не поверил подслушивавший Никита.
   - Ага. Шестой замминистра нефтяной и газовой промышленности. Был первый, но я помог опуститься с иерархической пирамиды. Ты наверняка, размышляешь, как мог оказаться в такой глуши, сын заммминистра? - спросил Хлюдов.
   - А чего мне думать, оказался и оказался...
   - Э, брат, это целая история! Французский шпион! А всему виной моя любовь к женскому полу! Дело было так. Я с приятелем Васькой Гладковым поехали в валютный кабак. Признаюсь, был слегка пьян, но не без соображения. Захотим, первым делом видим жгучую стройную брюнетку и возле нее вьется мужичонка - замухрышка, смотреть тошно. Я иду на " абордаж", приглашаю на танец, отодвигая хмыря в сторону. Мужик что-то лопочет "Франсе- франсе", а мне плевать, с иностранкой даже интересно поэкспериментировать. Настроение замечательное, шепчу "мерси, бонжур, лямур, тужур, абажур, русский офицер" и прочую ахинею, она слегка лопочет по- русски. Вскоре соглашается и говорит: "колосаль, офицер, любовь, хотель". Про "хотел" я понял сразу и захотел в этот "хотель". Танцуем раз, другой, третий и, в конце концов, договариваемся. Мужиченка- француз, попытался воспрепятствовать нашему исчезновению, но Вася его сопротивление, загасил в зародыше. Поднес к носу кулак с величиной с голову ребенка, ткнул в нос и утихомирил. А мы, тем временем исчезли через черный ход, не прощаясь. В гостинице француженка счастлива, я тоже счастлив, и даже Васька счастлив, не смотря на то, что ночует на гауптвахте. Он радуется тому, что дал по шее лягушатнику, отомстил за сожженную Наполеоном древнюю Москву.
   Утром меня на выходе из номера поджидают крепкие ребятишки в штатском, с характерными одинаковыми физиономиями и бесцветными глазами. Мне шьют сотрудничество с французской военной разведкой (откуда мне было знать, что страстная Жаклин, советник при атташе по культуре, и по совместительству шпионка)! Я б может чего и рассказал, если б что-то знал! Ваське светит статья за хулиганство, повлекшее дипломатический скандал. Спасла Жаклин, добилась от своего мужика, чтоб заявление обратно забрал и снял претензии, ну а мне прощенья нет, спал со шпионкой. И что с того, что она не имела ничего против, а компетентные органы - возражают.
   Моя жена, спасая дипломатическую карьеру своего папули, подала на развод и забрала с собой дочь. Меня долго таскали к следователю, на какие -то непонятные и нудные беседы, затем почти присвоенное звание капитан мне задержали, отменили и в итоге, сослали в эту глухомань. Зато моя старая любовь вышла за меня замуж и приехала сюда. Она, правда, уже сто раз об этом пожалела, но я надеюсь скоро вырваться отсюда. В общем, все закончилось вполне благополучно.
   - А где твой друг Вася? До сей поры сидит на губе? - осторожно поинтересовался Ромашкин.
   - Нет, Ваське повезло больше всех. Его, правда, сослали на Север, но слухи о подвигах достигли командиров, он в авторитете и уже начальник штаба батальона. Счастливчик.
   Вовка потянулся до хруста в костях и спросил:
   -- Никита! Поезд в полночь! Куда пойдем? В какой кабак? Ты город хотя бы чуть-чуть знаешь?
   -- Не знаю.  Бывал только в районе аэропорта.
   -- Зато я везде тут гулевал! Предлагаю в "Фирюзу". Вино и девчата, лучшие в городе.
   -- Да у меня с деньгами швах. Я хотел к родственникам съездить.
   -- Гм-гм! Жалко, что у тебя нет денег. Одному мне идти в кабак тоже не с чем. На один "червонец" не покутить. Что ж, девочки отменяются. Так где, ты говоришь, живут родичи? Они нам нальют?
   -- Вовка! Я туда иду в третий раз. Брать тебя с собой не планировал. Я только недавно узнал, что они вообще существуют. А тут еще и тебя в придачу приволоку... Сам подумай!
   -- Подумал. И что? Нормально! И волочь меня не надо, сам дойду!  Главное правильно прийти. Ты умеешь в гости ходить?
   -- Ну-у-у... Умею. Ну-у.
   -- Лапти гну! Вот что ты купишь для торжественного стола?
   -- Тетке цветы и торт к чаю, наверное...
   -- Эх, ты! Зелен! Какие, к черту, цветы! Главное, прийти со спиртным! Тогда накрытый по полной программе стол обеспечен! А к твоему торту, верно чай подадут -- и на этом вся программа. Возможно еще кофе сварят. Голодными придем, голодными уйдем! Ты есть хочешь?
   -- Хочу! -- честно признался Никита. - Еще как хочу!
   -- Вот и я! Твои родственники единственный шанс попировать. Всё! Идем вместе! Сначала в лабаз!
   Магазин радовал изобилием спиртного: коньяки, иностранные и местные вина, водка. Приятели вывернули карманы и подсчитали деньги. Пятнадцать рублей с мелочью.
   -- Никита! Если купить коньяк -- хватит на одну бутылку. Маловато чтоб разогреться. Водку взять -- банально. Берем три бутылки кубинского рому! Вкусно, крепко, оригинально! Пираты, пиастры! Идем на абордаж твоих родичей! Кар-р-рамба! Жаль, последние пятнадцать рублей до копеечки истратим. Даже шоколадки детям не купить. Детки в том доме водятся?
   -- Вроде да. Точно не знаю. У моей почти сестры есть муж. Ей лет тридцать, и наверное, дети есть.... Ирина...
   -- Тридцать лет! Мой любимый возраст! Ирина! Мое любимое имя!.. А, да! Муж, говоришь? И он тоже будет?
   -- Не знаю. Он летчик, она стюардесса. Летают в разных экипажах. Так что... Не знаю.
   --  Значит шанс отсутствия мужа имеется. А почему почти сестра?
   -- Да я ее так называю. Они мне и не родные, по большому счету. Это семья деда от первого брака, а дед отчим моей мамани.
   -- К черту подробности!
  
   "Не родные" оправившись от неожиданности (вдруг вваливаются два офицера! добро бы хоть один!), засуетились-захлопотали, раздвинули стол. К гостевому кубинскому рому добавились две хозяйские поллитровки водки. Закуски, всё такое. В общем, развиднелось...
   Хлюдов сосредоточился на охмурении Ирины, плел ей о своем московском детстве, о бурной юности, сыпал столичными сплетнями. Выяснилось, что он на дружеской ноге со всем звездным составом Ленкома, а К... ( фамилия звезды театра и кино упомянута походем), вообще ему за сигаретами бегает. И, разумеется, Ирина "клюнула". Не каждый день в наше-то захолустье заносит такого мажорного! Да и сам собой недурен -- строен, голубоглаз...
   Дальше -- больше. Вот и музычку включили, сейчас танцевать начнут. Ага, медленный танец. В обнимочку. Я на тебе, как на войне, а на войне, как на тебе. Буквально...
   Ирина томно хихикала, прижимаясь к Хлюдову, а тот нашептывал ей на ушко и нашепывал.
   -- Володя! На минуточку можно? -- поймал паузу между танцами Никита.
   -- Чего тебе?
   -- Ну, к столу-то подойди! Что мне, одному пить?!
   -- А, пить?! Это завсегда! Н-наливай!
   -- Не лезь, гад, к моей сестре! -- прошипел Никита, наливая. -- Ты ей уже всё ухо изжевал поцелуями. Мне потом стыдно будет появиться в этом доме. И муж у нее -- здоровенный "шкаф". И тебе достанется на орехи, и мне перепадет ни за что.
   -- Отстань! Не лезь в нашу с ней личную жизнь!
   -- Ага, уже в вашу личную!
   -- Не видишь, девушка нуждается во мне, как цветок в пчелке! Я ее непременно опылю!
   -- Да? А ее ты спросил?
   -- А то! Ввожу в курс дела: Ирина пригласила меня к себе в гости. Муж сегодня ночью в отлете, вернее, в полном пролете.
   -- Он утром вернется и отправит тебя в последний полет -- в штопор, с четвертого этажа. Учти, до аэропорта здесь -- два шага.
   -- Ерунда! Гусары любят риск! Сейчас допиваем ром, и мы с ней идем к ней. Там ребенок, но заночует у свекрови. Мы обо всем договорились!
   -- Договорились они! А со мной -- договорились?
   -- А ты тут при чем? Ты что, сваха? Сводник?
   -- Дурак! Ты нагадишь, наследишь, а со мной разговаривать перестанут и на порог больше не пустят. И потом! Где ты предлагаешь мне болтаться всю ночь? На вокзале куковать до утра?
   -- А чего болтаться? Езжай в Педжен!
   -- Как же я до него доеду? Денег-то у нас больше нет. Проездные документы выписаны на твое имя.
   -- Вот черт! Навязался на мою шею. Хомут! Расслабиться мешаешь!
   -- Я?! Я тебя сюда привел, накормил, обогрел! С Иркой, дурой длинноногой, познакомил! И я же ему мешаю!
   -- Никит, признайся, ты мне просто завидуешь. Хотел бы оказаться на моем месте?
   Никита угрюмо промолчал, давая понять всю неуместность...
   Хлюдов истолковал с точностью до наоборот:
   -- Слушай, а может она и тебя в гости пригласит?! Втроем будет еще веселее. Не пробовал ни разу? Спроси у сестрицы -- она согласится, зуб даю!
   -- Ты пошлая и наглая морда! -- резюмировал Никита и неожиданно для себя буркнул: Сам спрашивай...
   -- И спрошу! -- И ведь пошел, поганец, спрашивать! Благо новая пластинка поставлена...
   Ромашкинская "родственница", то бишь Иркина свекровь из своего угла за столом наблюдала с явным неудовольствием за Хлюдовым и поведением снохи. С неудовольствием -- мягко сказано, очень мягко.
   Нет уж! Никита встал и объявил:
   -- Спасибо за гостеприимство, но нам с Володей пора. Поезд скоро. Наверное, автобусы уже не ходят. До вокзала добираться долго.
   Ромашкинская "родственница", то бишь Иркина свекровь воспрянула, радостно предложила выпить на счастливую дорожку, на прощание:
   -- Ребятки, заезжайте, заходите в гости! Никитушка, не забывай нас! -- Но в прихожей прошептала на ухо: -- Чтоб ноги этого капитана больше не было в моем доме. Я этой вертихвостке, шею намылю, а ты приятелей к нам боле не води!
   Ирина тоже сняла плащ с вешалки и громко сказала, адресуя свекрови:
   -- Думаю, мы на последний троллейбус успеем. Поеду домой. Славик возможно вернется утром из полета.
   Женщины скрестили взгляды, сверкнули ими словно клинками, укололи друг друга и разошлись. Ирина выскользнула на улицу мимо Никиты, слегка коснувшись его бедром и больно ущипнув за ягодицу.
   Хлюдов громко произнес:
   -- Премного благодарю! Честь имею! Приятно было познакомиться с уважаемым семейством! До встречи! -- картинно приложил три пальца к козырьку фуражки и щелкнул каблуками.
   Эхо последней фразы еще стояло в комнате, а Хлюдов уже спускался по лестнице с Ириной.
   -- Никитушка! Увези его в свой гарнизон, от греха подальше! Прошу тебя! -- запричитала Иркина свекровь. -- А то хуже будет! Всем! И тебе, Никитушка, и тебе!
   -- Бу- сделано! Обещаю! Извините!-- он ритуально чмокнул "родственницу" в щеку и побежал догонять новоявленную парочку.
   Моросил мелкий теплый дождь. Декабрь называется! Обдуваемая ветерком, голова мгновенно посветлела, мысли построились. 
   -- Вовка! Хлюдов! Через пять минут -- последний троллейбус!  Побежим -- успеем!
   -- Последний троллейбус по улице мчит, верша по бульварам круженье... -- блажно запел кобеляка Хлюдов.
   Ирина сморщила нос:
   -- Ребятишки! А может, пойдемте ко мне в гости? Посидим, кофе попьем, шампанского, музыку послушаем. У меня АББА есть. Люблю шведов! Потанцуем... И так далее...
   -- Нет! Надо ехать! -- твердо отказался Никита.
   --  Ну, ты дурила! Ирочка, постой минутку, я сейчас с ним чуток потолкую.
   --  Чудак человек! -- яростно зашептал кобеляка Хлюдов. -- Ему о шведах толкуют, на троих, а он упирается! Никитушка! Со мной -- она давно согласна, но верхним чутьем чую, даст и тебе! Обоих в гости приглашает! Застоялась! Муж -- летчик, летает в одну сторону, она летает в другую сторону, а вместе не совпадают. Всё! Поехали к Ирке домой!
   -- Нет! 
   -- Дурила! Лови момент! Лично я уже созрел.
   -- Дозреешь и перезреешь в поезде. Я сказал, нет! Никуда не пойдешь. Вали домой, к жене! Вовка, сейчас дело дойдет до драки, учти! Ну, что за любовь втроем?
   -- Эх ты, дикарь! Сибирская глухомань! Втроем самое то! Еще лучше вчетвером, пара на пару, со сменой. Но ничего, будешь на подхвате, на разогреве. Я тебе даже пальму первенства уступлю.
   -- Домой! В Педжен!.. Ирочка! Извини, Ирочка, но мы все ж таки уезжаем. Дела! Служба!
   -- Дурила! -- повторила она хлюдовское. -- Упускаешь шанс... Ну и ладно, не больно вы мне нужны. Без вас обойдусь. По-о-одумаешь! Отправляйтесь в свою глухую дыру!
   И пошла, пошла -- к своему дому. Монументальные бедра. Стройные ноги. Коротенькая, никакая, юбчонка.
   Никита вытер испарину со лба. Вот черт! Или он действительно дурила? Зря отказался?
  
   Глава 8. Дикие пляски горцев.
  
   Успели-таки на троллейбус. Доехали на нем до привокзальной площади. Всю дорогу Хлюдов говоряще молчал. Скрипел челюстями.
   Платформа и прилегающие к ней окрестности н-не располагали... На парапете -- стайка цыганок с кучей цыганят, чумазых, оборванных, галдящих. Чуть дальше несколько "бичей" выясняли отношения, хватая друг друга за грудки. Пьяные, с опухшими лицами неопределенного возраста женщины целовались и обнимались с такими же пьяными и потрепанными мужчичками.
   Хлюдов свысока оглядел обитателей вокзала и глубокомысленно изрек вроде ни к кому не обращаясь (но по сути, к Никите, в знак примирения):
   -- В нашей великой и могучей стране есть несколько отстойников, куда жестокое, житейское море прибивает потерпевших кораблекрушение. Первый отстойник на Востоке -- это Чита. Второй на Севере -- Воркута. Третий на Западе -- Брест. Четвертый на Юге -- Ашхабад. Если попадешь в пену этого "прибоя", обратно уже не выкарабкаешься, как ни старайся. Опустишься на самое дно, утонешь. Так что Никитушка, те, кого мы сейчас наблюдаем -- они и есть, мутные брызги и хлопья пены.
   -- Н-да. Пьеса "На дне". Надеюсь, роль Челкаша нам не достанется. Хорошо бы обойтись без потасовки.
   -- Так точно! Сейчас мы будем мимикрировать. Сливаться с окружающим миром.
   Хлюдов уселся на высокий, выложенный из красного кирпича поребрик, достал бутылку рома, и уверенным движением руки свернул с нее пробку. Это действие моментально привлекло внимание всех стоящих и сидящих рядышком "бичей".
   -- Вовка! Ты что очумел?
   -- А чего? Мне никто из гопников не мешает, и я никому и ничем не обязан.
   -- А милиция?
   -- Ей, думаешь, заняться, кроме нас, некем? Пей спокойно.
   Никита оглянулся по сторонам. Двое постовых милиционеров-туркменов топтались под ярко горящим фонарем у входа в вокзал. Сделать шаг в сторону, в темноту и неизвестность, они явно не желали. Хлюдов снял фуражку, запрокинул голову и сделал три глубоких глотка.
   -- Ну, ты даешь! Я так не могу. Из горла, тем более!
   -- Держи бутылку, зелень пузатая! Сейчас найду тебе посуду! -- Хлюдов подошел к автомату с газированной водой, снял с подставки единственный граненый стакан. -- Вот, я его тебе даже помыл!
   Никита наполнил стакан на четверть:
   -- Твое здоровье!
   Желудок приятно обожгло. Запах и вкус навел на мысль о существовании таких экзотических и далеких стран, как Ямайка, Куба, Никарагуа, Бразилия. Черт! Океан, плантации тростника, пальмовые рощи, мулатки и креолки. Испанский язык! Где-то там, где-то там... А ты тут... в жопе. В отстойнике.
   Хлюдов вновь отхлебнул из горла:
  -- Давай, наливай себе. По второму кругу!
   По второму так по второму. Никита закусил вторую порцию завалявшейся в кармане шинели ириской, слипшейся вместе с бумажной оберткой.
   -- Что ты делаешь?! Это все равно, что коньяк заедать огурцом! К рому нужна кубинская сигара! -- наставительно произнес Хлюдов и затянулся паршивой сигареткой "Стюардесса".
   -- А, так вот откуда у тебя слабость к стюардессам! -- заметил Никита.
   Хлюдов взглянул на марку сигаретной пачки и гоготнул.
   -- И все же ты дурила, лейтенант Ромашкин! Могли б не на вокзале сидеть, а в койке барахтаться! Ладно, замнем и забудем. Что, по третьей?
   -- Хватит. Иначе мы в вагон не попадем.
   -- Не боись! Со мной мимо вагона не промахнемся. Я никогда не теряю контроля!
   -- Да я не в том смысле, а в том, что ноги не дойдут...
   Обволакивала лень и тягучая дрема. Закрыть бы глаза хоть на полчасика. Скоро полночь. Но спать нельзя. Поезд до Педжена будет ползти около трех часов, и выходить нужно среди ночи. Заснешь в поезде -- проедешь станцию. Придется терпеть и бодрствовать, еще несколько часов.
   Хлюдов сходил, приобрел на проездное требование посадочные билеты без указания мест. Наконец-то подошел долгожданный поезд из Красноводска. В хвостовых, общих, вагонах кипела жизнь, копошились люди. В купированной части состава свет в окнах не горел -- там люди отдыхали. Ехать предстояло в общем вагоне. Будет шумно, скандально, душно, крикливо.
  
   Они заняли нижнюю боковую полку с откидным столиком.
   -- Дремать будем одновременно или по очереди? -- спросил Никита.
   -- Нет, только бодрствовать, иначе проспим до пограничного Серахса. Будем взбадривать организмы ромом!
   Соседи-попутчики, компания кавказцев, сидящих напротив, постоянно горланила, ежеминутно ругалась. Угрюмые физиономии не внушали доверия. На краю полки сидел громила с бычьим торсом и могучими волосатыми руками. Каждый кулак -- с голову годовалого ребенка. Рядом -- высокий красавец-джигит, с щегольскими усиками и спортивной фигурой. Двое, сидящие напротив, более хилые на вид, но если бы завязалась драка, в качестве бойцов и они бы сгодились. Один хмурый мужчина средних лет, другой совсем юнец лет восемнадцати. Этот оказался самым горластым и суетливым.
   Из-за стенки соседнего купе выглядывали два дедка, пенсионного возраста. И то хорошо. Может, в случае конфликта, будут утихомиривать своих горячих молодых соплеменников.
   Громила оглядел офицеров тяжелым неприятным взглядом. У Никиты похолодела спина. Хлюдов усмехнулся и налил рому в стаканы. Второй стакан он выпросил у проводника.
   -- Будем здоровы! -- Хлюдов вызывающе глянул на кавказцев, а затем медленно выпил до дна.
   Челюсти гиганта сжались, желваки зашевелились. Подбородок стал твердокаменным, квадратным. Бугристый рельеф мышц угрожающе пришел в движение. Демонстративное и вызывающее распитие на глазах публики, которую не приглашают присоединиться?!
   Капитан Хлюдов не моргнул:
   -- Ну, чего уставился? Выпить хочешь?
   -- Хочу, -- взгляд гиганта стал враждебным и колючим.
   -- Вы кто? Осетины? -- спросил Никита.
   Наугад, но в точку! Громила никак не ожидал, что русский офицер отличит его нацию от остальной разноплеменной толпы инородцев. Обычно как говорят: кавказец, абрек, чурка, урюк...
   -- Осетин! А ты как узнал?
   -- По запаху! -- заржал Хлюдов, чуть всё не испортил..
   -- Не обращай на него внимания, дружище, капитан шутит! -- Никита пихнул Хлюдова в бок. -- По разговору узнал, по лицам...
   -- Знаешь наш язык? -- обрадовался гигант, на глазах превращаясь из опасной гориллы в почти дружелюбного человека.
   -- Н-не совсем... У меня многие друзья осетины.
   -- Выпить, наверное, хочешь? -- не унялся Хлюдов.
   -- Хочу, -- еще раз подтвердил громила.
   -- А, нэту! -- с акцентом и с усмешкой ответил Жлюдов. -- Лишнего нэту ничего! -- разлил по стаканам остатки рома из первой бутылки и достал из "дипломата" другую.
   -- Ого! -- осетин зацокал языком и что-то быстро пробурчал соплеменникам.
   Те бурно начали обсуждать. Пришли к общему согласию.
   -- Можем одну купить! -- предложил гигант.
   -- Не продается!
   -- Ну, давай тогда сыграем на вашу бутылку?
   -- В карты с незнакомыми шулерами не играем, -- ответил Никита за двоих. - Только с шулерами знакомыми.
   -- Нет. Не в карты! - осетин пропустил шулеров мимо ушей. - Будем бороться на руках. Если выиграете, мы бежим за бутылкой водки в вагон-ресторан. Если нет -- ваш ром, станет наш!
   Старики выглянули из-за переборки, что-то быстро "чирикнули", но гигант успокаивающе извинился перед ними. И вновь обратился к Ромашкину с Хлюдовым:
   -- Что, офицеры, испугались?
   -- Мы?! -- оскорбился Хлюдов. -- С кем бороться?!
   -- Со мной, -- расплылся в широкой улыбке огромный осетин.
   -- Да хоть и с тобой! Мне один хрен. Давай!
   Никита схватил за рукав начавшего снимать шинель капитана:
   -- Володя! Одумайся! Ты ведь пьян! Поборят.
   -- Меня?! Да ни за что! Я в этом деле мастер. Бороться -- мое любимое занятие! Не боись!.. Расступись, молодежь! 
   Он уверенно уселся за столик к осетинам. Угрюмый гигант устроился напротив. Они крепко взялись за руки, обхватили ладонью ладонь друг друга.
   -- Командуй, Ромашкин! -- скомандовал Хлюдов.
   -- На счет три! Раз, два, три!
   Хлюдов напрягся, надулся, покраснел и задрожал всем телом. Гигант тоже напрягся, глаза выкатились из орбит, налились кровью. И минуту не продержался Хлюдов -- его рука рухнула на стол.
   -- Черт! Бляха!  Не размял я руку!
   -- Да ладно тебе! После драки кулаками... -- Никита разочарованно покачал головой (чудес не бывает...) и с сожалением отдал кубинский ром осетинам.
   Те радостно заворковали. А молодой в восторге даже пустился в пляс.
   -- Ромашкин, доставай последний "пузырь", -- скомандовал Хлюдов. -- Будем бороться еще!
   -- Вовка! Ты что, совсем офонарел?
   -- Успокойся! Сейчас правую руку разомнешь, и я с ними обязательно справлюсь.
   Далее бороться вызвался средний брат, худой, но жилистый. Он сел за стол, бурно и резко атаковал, но в следующую секунду молниеносным рывком был повержен.
   -- Вах!
   -- О-о-о! У-у!
   -- Абанамат !!! -- гигант протянул Никите только-только завоеванную бутылку обратно и грозно произнес: -- Еще хочу бороться! 
   -- Давай, я не против! -- согласился Хлюдов. -- Никита, массируй руку опять.
   Никита принялся яростно растирать и теребить мышцы капитана.
   -- Володя, может, не стоит? Проиграешь.
   -- Просто так выйти из игры без драки все одно не получится, не дадут. Вход -- рубль, выход - три! Начать легко, тяжело закончить, но будем соревноваться. Я только вошел во вкус. Смотри и учись!
   Противники уселись друг напротив друга, напряглись и через минуту (о чудо!) рука гиганта медленно стала наклоняться к столику и бессильно рухнула.
   -- У-а-а! -- завизжали горцы.- Ай-яй!
   -- О-о-о! -- воскликнул восхищенный громила. -- Меня давно никто нэ мог завалить! Как ты сумэл? Асланчик, бэги за бутылькой! Живо!
   Он сунул десятку в руку гонца. 
   В борьбу вступил средний брат. И он проиграл состязание. Едва молодой прибежал с бутылкой, как вновь умчался за водкой.
   Наконец, гигант переборол Хлюдова, и одна из бутылок возвратилась к осетинам.
   Младшему надоело сновать между купе и рестораном, кровь тоже забурлила в жилах, охватил азарт. И он тоже бросил вызов русскому. Братья-соплеменники рыкнули на младшего.
   -- Э, минутку! -- упредил их Хлюдов. -- Он меня вызвал, я вызов принимаю. Боремся!
   Юный джигит получил затрещины от братьев. Затем, проиграв, получил новую порцию подзатыльников.
   И вновь -- гигант. И опять проиграл! А еще раз? Реванш! Реванш взял, да. И обрадовался победе, как ребенок. Да и вся их горская компания возликовала: "Эдик! Эдик!" Ага, его зовут Эдик...
   Хлюдов подмигнул Ромашкину, шепнул:
   -- Решил одну схватку сдать, чтоб не рассвирепели, -- откупорил бутылку водки.
   Осетины нарезали сыр, хлеб и колбасу. Хлеб вместе преломили -- уже как бы друзья. Ну, не враги -- и то хлеб...
   -- Мужики, а чего вы приперлись в эту глушь? Будете асфальтировать дороги? -- спросил Никита у Эдика.
   -- Слюшай, откуда все знаешь? Умный, да?! Ты что милиционер? -- рассмеялся громила.
   -- А вашего брата, по просторам Сибири не счесть. От Урала и до Владивостока: армяне и осетины дороги строят. Все шабашники с Кавказа.
   -- Почему так нехорошо называешь?! Посмотри на мои руки -- мозоль к мозолю. Я дэсят тонн гравия за дэнь лопатой перебрасываю.
   -- Ну, ладно, не обижайся! -- примирительно обнял Эдика за шею Хлюдов. -- Давайте лучше в карты сыграем.
   -- Денег больше нет, -- грустно признался гигант. -- Сапсэм кончились. Но есть шоколадные конфеты! В коробках! Очень вкусные. Давай коробка конфет на бутылка водки играть! Свэжие конфеты, слюшай!
   -- Давай, -- махнул рукой Хлюдов. -- Только сначала нужно попробовать. Может, они старые и невкусные. Испорченные...
   -- Слюшай, ты специально обижаешь или как? -- возмутился средний брат (Давид), вынимая из сумки две коробки и открывая одну из них. -- На, пробуй, дарагой! Зачем обижяешь!?
   Попробовали. Хорошие, однако, конфетки. Грильяж!
   -- Ладно, играем! Но ставка иная. Две коробки на бутылку.
   -- Черт с тобой, -- согласился с Хлюдовым брат-Давид.
   Началась игра не менее азартная, чем борьба на руках.
   Никита совсем опьянел и перебрался за перегородку в другое купе, к старикам:
   -- Гамарджоба, отцы!
   -- Вах! Ты почему нас приветствуешь как грузин? -- обиделись.
   -- А как нужно?
   -- Нужно: "Дэбон хорз!"
   -- Вот и славно! Дэбон хорз!
   -- Дэбон хорз!.. А по-грузински не надо. У них свой язык, у нас свой.
   -- Но они ведь тоже православная нация. Почему не любите друг друга?
   -- Земля, дорогой, всему причиной земля! Ее мало, а споров за нее много. И церковь у них немного отличается от нашей! А у армян еще больше отличий, хотя тоже не мусульмане.
   -- В бога верите? -- спросил Никита.
   -- Само собой! А ты молодец, офицер! Сразу признал в нас осетин, не спутал с какими-нибудь ингушами или карачаевцами. Бузныт!
   -- Это чего такое? - не понял Никита.
   -- Спасыбо, говорю! Балшой спасыбо!
   Да пожалуйста! Было бы за что... По правде говоря, Никита изначально-то вообще колебался: грузины? абхазы? чечены те же, не к ночи помянутые? Гигант Эдик был отдаленно похож на футболиста Газзаева (в масштабе два к одному) -- потому, собственно Никита и рискнул -- насчет осетин.
   -- Отцы! Мы все россияне, православные! Расея - общая мать! Осетины и грузины на Кавказе должны жить дружно, как братья. Ведь остальные -- иноверцы! -- проникновенно сказал захмелевший Никита.
   -- Дорогой мой! -- обнял его за плечи усатый дедок. -- Мы с русскими друзья, но с грузинами братьями быть не можем. У нас Сталин половину Осетии украл. Карандашом по карте провел и оттяпал весь Юг в пользу Грузии. Обыдно, да?
   -- Ай, земли много в стране! -- махнул рукой Никита. -- Советский Союз большой, и мы живем в единой могучей державе. Вся земля общая, государственная!
   -- Вах! Какая общая?! Это у тебя в России земли много, а у Осетии мало. Каждый клочок полит кровью предков.
   -- У нас ее тоже нет лишней! Но разве тебе сейчас есть разница, где проходит граница Грузии и Осетии? Это ведь только на карте пунктиры и черточки. На земле ее нет!
   -- Всякое в жизни случается... Сегодня нет, а через десять-двадцать лет -- по горам столбы пограничные встанут.
   -- Но-но! Только без глупостей! Ты что думаешь, отец, у нас турки или персы пол-Кавказа отнимут? Да мы их в бараний рог согнем! Повернем армию из Афгана и до Средиземного моря дойдем! -- Никита все более плыл и его потянуло на обсуждение политических тем. В конце концов, замполит он или где?! Или как?
   Лекция о международном положении, как в песне о дурдоме. Один не понимает, что плетет спьяну, другой не понимает, о чем идет речь. Но кончилась всё, слава богу, обниманиями, лобызаниями, полным взаимопониманием.
   У картежников дела шли хуже, обстановка накалялась. Хлюдов выиграл вторую коробку конфет, а первую, распакованную, брать отказывался:
   -- Э нет! Так дело не пойдет! Вы мне давайте целую, эта распечатана!
   -- Так ведь это ты же ее открыл! Ты пробовал, -- сердился гигант Эдик.
   -- Ну и что? Я их пробовал, но мог ведь не выиграть!
   -- Но ты выиграл! Теперь получай ее!
   -- Э-э-э! Нет, сами их ешьте! А мне давай запечатанную.
   -- Выиграй вторую коробку -- отдам! -- горячился средний, Давид.
   -- Вовка! Не затевай межнациональный конфликт из-за двух конфет! Ты все равно сладкого не ешь! -- попытался утихомирить вернувшийся Никита.
   -- Нет! Они проиграли мне целую коробку, а подсовывают начатую!
   -- Вовка! Сейчас в морду из-за двух конфет получишь! Зачем идти на скандал? Уступи.
   -- Н-ни за что!
   Никита схватил бутылку, разлил водку по стаканам:
   -- Тост! За русско-осетинскую дружбу!
   Старики в знак согласия закивали головами, а злобные рожи молодых, немного смягчились. Все выпили. Закусили конфетами из открытой коробки.
   -- Так где мой выигрыш? -- в который раз не унялся Хлюдов.
   Громила Эдик растерянно почесал затылок -- открытая коробка опустела.
   Брат-Давид в сердцах достал еще коробку, нераспечатанную:
   -- На бери! Пусть твоя русская жопа слипнется! Жадный!
   -- Я не жадный, я принципиальный! Играем дальше? Осетинская жопа?
   -- Играем!!!
   Никите совсем захорошело.
   -- Тост! -- на сей раз алаверды от горцев. ---- За нашу Советскую Армию!
   -- До дна! -- Хлюдов хлобыстнул залпом. Тост того стоит!
   Никита выцедил свои полстакана уже с отвращением.
   -- На тебя тошно смотреть! -- усмехнулся Хлюдов. -- Ты словно мою кровь пьешь! Так морщишься!
   -- Не нравится -- не смотри! -- Никита с шумом выдохнул. -- Эх... сейчас бы чего спеть!
   Брат-Давид с готовностью начал выводить что-то зычное, гортанное, с придыханием. Деды песню подхватили. Громила сорвал с себя рубашку и, свирепо вращая глазами, пустился в пляс. Молодой подсвистывал.
   Хлюдов принялся стучать по столику, как по барабану. Звуки этого пластикового "тамтама" гулко загромыхали в вагоне.
   Никита вначале что-то пытался подпеть, а потом скинул китель, изобразил "лезгинку". Или "барыню"? Или "семь-сорок"? Или...
   Песни и танцы народов СССР продолжались еще около часа. Впрочем, счастливые часов не наблюдают. Счастливые и пьяные. Что иногда, а то и зачастую одно и то же.
   Табачный дым, вагонная духота, запах пота, алкоголь окончательно замутили сознание. Каждый глоток воздуха -- взахлеб, словно кисель. Все заверте... лось. При чем тут лось? Лось! Отдай рог! Или панты? Нет панты у оленей -маралов. Или понты? Короче - отдай рог!
  
   Глава 9. Поход в Иран
  
   Глаза сомкнули минут на пятнадцать, а вроде прошла вечность. Как больно головушке!
  
   -- Эй, офисер! Вставай! Педжен проехаль! - нудил над ухом противный голос.
   Никита никак не мог разомкнуть опухшие многопудовые веки. Он потер их кулаками, но глаза не открылись. А голова... о-ой, голова-а!... Где мои мозги? И тошно. В самом что ни на есть прямом смысле слова. Бр-р-р!
   Никита наудачу похлопал по столику ладонью, цапнул стакан, хлебнул. Вода... И слава богу! Язык в результате сумел пошевелиться:
   -- Воха! Хлюдов! На выход! Вовка! 
   Капитан Хлюдов оторвал голову от смятой фуражки-аэродрома, послужившей подушкой, тупо уставился на Никиту:
   -- Ты хто?
   -- Ромашкин, блин! Что, совсем сбрендил? А ты тогда кто?
   Хлюдов посмотрел мутным невидящим взором по сторонам:
   -- А действительно, кто я? Где я?
   -- Ты Хлюдов, блин! Капитан Советской Армии. А я Ромашкин, блин! И мы с тобой в общем вагоне зачуханного пассажирского поезда! Который движется с тихой скоростью в какую- то задницу! Через задний прход.
   -- Интересная мысль! -- Хлюдов тоже отхлебнул воды. -- Уф-ф! А где это -- относительно Вселенной? И кто мы как частица природы? Гуманоиды? Люди?
   -- Люди! Человеки! Вставай, алкаш! Наша станция на горизонте. Не философствуй!
   -- А где видишь горизонт? За окном черно, как у негра...
   -- Вот там и горизонт. В заднице! Я ж тебе сказал: мы в нее движемся -- медленно, но уверенно.
   Проводник что-то бурчал на туркменском, поторапливал. На соседних полках спали утомленные горцы. Значит, бурная ночь была реальностью.
   -- Чего надо, иноверец?! -- рявкнул капитан. -- Чего бормочешь? Что-то мне твоя наглая рожа не нравится!
   -- Слюшай! Зачем опять хулиганишь? Что я тебе плохого сделал, а? Пачаму?
   -- Что значит -- опять?! Да я твою физиономию в первый раз вижу! Сгинь...
   -- Я проводник вагона. Твой станций! Приехаль! Вылезай, офисер, не скандаль. Иначе милисия прийдет и заберет!
   Никита потянул Хлюдова на выход, взяв под мышку обе шинели и фуражки. Хлюдов нес в руках лишь коробку конфет и портфель.
   За дверью чернела непроглядная зимняя ночь. В тамбуре Хлюдов снова завелся:
   -- Где станция, басурманин?! Где Педжен? Куда ты нас завез?!
   -- Вы его проехаль! Крепко спаль. Я будиль. Твоя не проснулься. Оба теперь вылезаль!
   -- И что ты нам, красным офицерам, предлагаешь, урюк?! Топать по ночной пустыне обратно? Куда я должен вылезаль, чурка нерусская?! Сейчас тебе будем делать кердык!
   -- Зачем по песку? По рельсам ходи! Скоро рассветет, не потеряетесь!.. -- понизив голос, проводник буркнул: -- Сам ты чурка, офисер!
   -- Нет, пешком не пойдем, -- не уловил "чурку" Хлюдов. -- Доедем до Серахса, а оттуда вернемся поездом.
   -- Эй, не хулигань! Твой билет до Педжена! Слезай капитан, а то на стансия милиция позову! Всю ночь буяниль, опять начинаешь! На станции в комендатуру сдам!
   -- Вовка! Пойдем пешком. Тут вроде бы недалече. Дотопаем, -- снова потянул Никита Хлюдова. - в Серахсе на губе погранцы командуют. Лютуют! Неохота попасть в лапы ГБ.
   -- Нет! Только паровозом. И какой из меня ходок? Ноги будто чужие, словно студень!  Паровозом! Чух-чух-чух! Ту-ту-у!
   Совместными усилиями и уговорами Никиты и проводника-туркмена все-таки удалось... Вот она, победа разума! Никита, держась за поручни, осторожно спустился по ступенькам на гравий, а Хлюдов следом спрыгнул в его распростертые объятья. Поезд издал протяжный гудок и покатил в непроглядную тьму.
   Оп! А вы господа офицеры, кажется, прие-е-ехали. Ни перрона, ни станции -- ничего и никого. Черная пустыня, беззвездное небо, тянущиеся вдаль рельсы.
   --  Ну? И зачем ты меня вытащил из вагона? Ехали бы себе. В Серахсе или Кушке пивка бы попили у моих приятелей-пограничников и подались бы обратно. Следующим поездом. А теперь что? Ползать по пескам? Может, тут раз в месяц поезд останавливается? Ты помнишь, до какой конечной станции состав шел? В какую сторону мы заехали?
   -- Нет! Это ведь ты, Вовка, билеты покупал, хотел до Маров! А туркмен болаболил про Серахс!
   - Слово -то какое! Серахс! Это ж надо так погано городишко обозвать! - горестно вымолвил Хлюдов.
   Офицеры огляделись по сторонам. Глаза постепенно привыкли к темноте.
   Через железную дорогу переброшен деревянный настил-переезд. В обе стороны -- грунтовка. Необорудованный переезд, без шлагбаума, без семафора. Еле различимая дорога куда-нибудь да вела, и наверняка к жилью. Не может не быть жилых домов. Пусть сакля, пусть кошара, пусть хибара, хоть дувал какой-нибудь!
   Никита, осторожно ступая, спустился с насыпи и наткнулся на старый мотоцикл с коляской. Рядом валялся еще один, но без переднего колеса. Драндулеты стояли возле избушки, зарывшейся по окна в песок от пола до крыши, высотой всего метра полтора. Дверь заперта на висячий замок, окошко узкое, даже если выбить стекло, не пролезешь вовнутрь.
   -- Лю-уди-и!!! -- куражливо заорал Хлюдов.
   -- Чего ты орешь? Моцик стоит у сарая. Давай заведем.
   --  А куда ехать? В какую сторону? Ладно, давай заводить! Где могут быть спрятаны ключи?
   Искать ключи зажигания не понадобилось. Хлюдов качнул мотоцикл и обнаружил полное отсутствие в баке бензина:
   -- Вот черт! Как бы мы ловко домчались до гарнизона на этой тарахтелке! А теперь что нам делать? И за что проводник-туркмен так на нас взъелся? Высадил, блин, в пустыне! Ты все пела -- это дело. Так пойди же попляши.
   -- Кто -- пела? -- тупо вопросил Никита.
   -- Ты и "пела". До того, как мы все вырубились.
  -- Ромашкин.
   -- Какое догоним... -- махнул рукой Хлюдов и обреченно уселся на валяющийся брус. -- Ну догоним, а двери-то заперты. Висеть на подножке пару часов и сорваться с поручней на полном ходу? Я лучше в какой-нибудь хибаре переночую.
   -- А чего эта сволочь, проводник, нас не разбудил? -- продолжал недоумевать Никита. -- Ведь просили же его, как человека!
   -- Ха! А ты помнишь, что было вчера? -- рассмеялся Хлюдов.
   -- Кое-что. Отрывками и урывками. Как в кино с порванной кинопленкой. Что-то крутится в мозгу. Осетины, ром, песни, пляски.
   -- Во-во! Пляски, гортанные песнопения. А ты что, осетин?
   -- Почему? -- удивился Никита.
   -- На чистейшем осетинском языке "пела"! Орал, что мы все потомки древних аланов. Скифы! Деды так растрогались, что даже слезу пустили. С тем горилой-абреком ты почти побратался. А когда проводник зашел к нам и потребовал, чтоб прекратили шуметь, ты его обозвал печепегом, а этот Эдик ему сказал: "Уйди, не мешай! Зарэжу!". Туркмена как пыльной бурей сдуло.
   -- Значит, я пел? А то думаю, чего я так охрип.
   --  А у меня руки болят. И пальцы. Об стол отшиб, все барабанную дробь выстукивал ладонями.
  -- Вот это да! Я?! Пел?! По-осетински?! 
   -- И агитировал их вступить в ряды Четвертого Интернационала. Ты что, троцкист?
   -- Такой же, как и ты, французский шпион! Нет, я простой "оппортунист", из левой оппозиции. Ха-ха! А что, меня чуть с госэкзамена не турнули -- за отличные знания троцкистского движения. Но таки поставили пять по истории, и признали мой ответ лучшим на выпуске. А я был просто с перепоя, страшно мутило. С похмелья нес все, что знал. Вот и сболтнул лишнего -- из того, что читал, в том числе и "самиздат".
   -- Давно замечаю, Никита, не наш ты человек!
   -- Наш, не наш! Ваш, не ваш! Давай по прибытии уточним.
   -- По прибытии куда?
   -- То-то и оно. Вовка, ты тут дольше меня служишь, предлагай!
   -- Пойдем пешком. Я думаю, километров тридцать. К полудню дойдем.
   -- А в какую хоть сторону идти? 
   -- Н-да! А действительно, в какой стороне Педжен? -- спросил сам себя капитан Хлюдов. -- Давай определяться.
   -- Может, сориентируемся по звездам, где север?
   Тучи уплыли. Небо прояснило.
   -- Нет, старичок! Мы не доверимся этим глупым песчинкам в небе. Я в астрономии ни бум-бум! Начнем логически рассуждать. В какую сторону поезд ушел?
   -- Вроде влево. Но не уверен...
   -- А не вправо? Точно? Давай вернемся в исходный пункт нашей высадки. Где мы с тобой десантировались, Никит? Сейчас пойдем обратно по нашим следам и тогда определим, где мы вначале стояли! 
   Низко нагнувшись к пыльной земле и вглядываясь в темноту, они медленно побрели в поисках стартовой позиции. Обоих качало и мутило, в голове шумело, кровь пульсировала в висках, липкий пот лил ручьями. Беспрестанно спотыкаясь и запинаясь, все же начало следов нашли.
   -- Уф-ф-ф! Уже легче! Вот мы тут спрыгнули, -- произнес глубокомысленно Хлюдов. -- Так... В какую сторону ушел паровоз?
   Никита безнадежно пожал плечами.
   -- А с какой стороны вагона по отношению движения мы в Ашхабаде загружались? Справа или слева?
   Никита безнадежно пожал плечами.
   Хлюдов вытянул руки вперед и спросил:
   -- А какая из них правая?
   -- Это с какой стороны посмотреть. И относительно чего. Относительно вокзала или относительно платформы?
   -- Ты меня не путай!.. Мы подошли к вагону, сели, поезд поехал. Потом туркмен нас высадил. На какую сторону тамбура, он нас выпроводил, Никит?
   -- Ты меня сам не путай! Погоди...  определяюсь! Я вот сюда лицом спрыгнул и после этого туда... И поезд уехал. Туда? Туда уехал?
   -- А мне кажется, мы выскочили вот так, -- Хлюдов изобразил как, -- и поезд отправился в противоположную сторону. Ту-ту-у!
   -- Э-э-э! Нет-нет! Вагон пересек переезд! Мы к этим доскам возвращались!
   -- Точно уверен? А не то будем хвост уехавшего вагона догонять. А нам надо в противоположную сторону!
   -- Уверен. Туда!
   -- А я нет, не уверен! Когда мое тело покинуло тамбур, я даже имя свое не вспомнил. Это ты меня Вовой назвал! А может, я Арнольд, Альберт или Альфонс?!
   - Альфонс, как есть альфонс!
   - Кто есть я такой, что за существо? - продолжил Хлюдов. - Разумное ли?
   -- Конечно, неразумное! Выжрали на круг почти канистру рома и водки! Я ж тебе говорил: хватит Вовка, хватит! А ты...
   -- Я?! Что -- я?! Вот Вове и высказывай претензии! А я -- просто Ваня! Иван!
   -- Еще скажи -- Иван Поддубный!
   -- И скажу! А скажешь, нет?! Это ты все за дружбу русско-осетинскую пил. За мир во всем мире! За братский Кавказ! Интернационалист хренов! А я боролся! Выигрывал умственно и физически! О-о, сколько я выиграл!...
   -- Ну и где оно?
   -- Дык... выпили. И конфеты, главное, пожрали... А я жену хотел порадовать. Ну, ничё! Фак ю, фак их! -- с кошмарным акцентом произнес Хлюдов культовую иностранную матерную фразу.
   -- Лучше бы нам все-таки сейчас не фак, -- урезонил Никита. -- лучше бы нам... вперед, топать что ли...
   Вперед! Шли некоторое время по шпалам, спотыкаясь и чертыхаясь. В конце концов, ломать ноги надоело, сошли на насыпь. Но там -- старые рельсы, металлические скобы и костыли, прочий хлам. Как-то само собой получилось -- свернули на проселочную дорожку, вдоль "железки". Шли-шли-шли...
   -- Стоп! Володя! Мы идем куда-то не туда! 
   -- Куда -- не туда?
   -- В никуда! Где рельсы, вдоль которых мы шли? Где шпалы о которые мы копыты сбивали? Где? Только не рифмуй!
   Огляделись. Луна, камыши.
   -- Ты куда меня завел, Сусанин?! -- заблажил Хлюдов.
   -- Я завел?! Ты сам сказал, что надоело козлом скакать по шпалам! Ты первый уклонился от маршрута!
   -- М-да? Вообще-то мы верно идем! Видишь, поезд идет? Скоро к нему выберемся. Сядем и поедем.
   -- Нет, Вова! Никуда мы на нем не приедем. Это иранский поезд. И идет он в Тегеран или Мешхед! -- осенило Никиту. -- Тебя и меня персы шлепнут на месте. Как красных командиров. Или вернее, как комиссаров...
   -- С чего ты взял, что поезд иранский?
   -- А с того, что рельсы были справа от нас. Мы ушли влево. И поезд бежит с левой стороны! А должен быть справа!
   -- Уф-ф! Лейтенант Ромашкин, ты мне опять мозги запудрил! Не трещи так быстро: право, лево, вправо, влево! Повтори помедленнее и покажи рукой!
   Никита, чуть протрезвевший на воздухе, повторил медленно и показал рукой.
   -- М-да! -- процедил сквозь зубы Хлюдов. -- Вот это фокус! Покус! Мы топаем в Иран! Интересно, границу уже перешли? Если да, то почему мы ее не заметили? Где полосатые пограничные столбы? Где контрольно-следовая полоса? Где парни в зеленых фуражках? А мне басни рассказывали, что граница на замке и ключи утеряны!
  
   До утра брели обратно наугад. Окончательно выбившись из сил, прилегли под кустиком на бугорке. Их окончательно сморило. Спать... Мучили кошмары. Пустыня, жажда, чудовища.
   Нет, не сон, а явь. Проснулись от яркого палящего солнца. Огляделись и ужаснулись. Никакой дороги не было. То, что еще вчера было колеей, оказалось твердым солончаком. Вернее, солончаковым плато. Выжженная земля справа, слева, впереди и сзади -- до горизонта. Сиротливый кустик, под которым они ночевали, -- единственная растительность.
   -- Кошмар! -- охнул Хлюдов.
   -- Кошмар! -- согласился Ромашкин. -- Куда нас с тобой занесло? До чего же пить хочется! Горло огнем горит.
   -- Может, арык найдем... Но из арыков лучше не пить. В них одна зараза плавает. Будем искать колодец! 
   -- Где ты будешь его искать?
   -- Там... -- махнул неопределенно рукой Хлюдов.
   -- А если там не отыщем?
   -- Тогда будем копать здесь. Выроем колодец, по местному - кяриз.
   -- Чем?
   -- Руками! И... подручными средствами.
   Вырыть кяриз в выжженной пустыне -- дело безнадежное. Вот кабы людей найти. Но никаких признаков присутствия человека не наблюдалось: ни в виде жилья, ни в виде машин, ни в виде мусора, ни в качестве испражнений. Птицы не летали, верблюды не бродили, овцы не паслись. Ровным счетом ничего. Только тушканчики время от времени перебегали то вправо, то влево. Ну, раз тушканчики, значит, все-таки это не Марс, а Земля. Уже хорошо!
   -- По-моему, мы в какой-то то ли лагуне, то ли шхере. Но только пересохшей! -- предположил Хлюдов. -- Видишь: и вправо и влево и вперед и назад у горизонта края задираются. Поэтому мы ничего и не наблюдаем! Идем-ка, друг мой, назад! Откуда пришли!
   -- А откуда мы пришли?
   Хлюдов огляделся, но их следов в обратную сторону не наблюдалось. Так что явиться сюда они могли с любой стороны.
   -- Сволочь ты, Ромашкин! Так вчера нажрался, что даже не соображал, как шел? И меня напоил!
   --  Я?! Ты сам меня поил! Кто купил ром?! Кто водку хлестал с абреками?! Кто пьянку организовал!?
   -- Я... -- сознался Хлюдов и сразу оживился: -- Никита, а ведь у нас еще есть ром и водка. Это ж жидкость! От жажды не умрем! Будем пить и идти пока сможем!
   -- А если просто пить? Без ходьбы? -- робко предложил Никита. -- Приляжем, подождем, когда нас найдут спасатели.
   --  Наивный! Кто найдет? Кто будет искать? Никто же не знает, что нас сволочь проводник высадил на том занюханном полустанке. Да и от того полустанка мы ушли далеко-о... И от рельсов -- далеко-о... Блин! Семенили бы себе по шпалам и семенили потихоньку. Уже в Педжене были б, пивом похмелялись... Ладно, давай рому хлебнем что ли. Или водки хочешь? У нас еще бутылка "Столичной".
   -- Йо-хо-хо! И бутылку рома! Диабло! Точнее, черт подери!
   Хлебнули. А закусить? Коробка конфет и забытый черствый беляшик. Точно! Купили в привокзальном кафе и позабыли... Разделили провиант по-братски, пополам, отхлебнули из горлышка по паре глотков теплого рома. Кровь заиграла, затем закипели мозги. Через пять минут оба хлопнулись на землю. Идти никуда не хотелось, да и сил не было. Повесили на куст капитанский китель, подостлали под себя шинели и легли в некотором подобии тени.
   День прошел в полубреду. Рожи опухли, губы потрескались. Возникли миражи в виде озера, караванов верблюдов, машин, деревьев.
   -- О! Машина едет! Видишь? -- показывал пальцем Никита.
   -- Нет, у меня это верблюд идет! -- отвечал Хлюдов.
   Спустя некоторое время Никита вновь вопрошал:
   -- А речку видишь?
   -- О-о-о. В моем мираже вижу виноградники. Ну что, выпьем еще по глотку?
   -- Выпьем.
   Воображаемые виноградники сменялись пшеничным полем, затем заливным лугом и так далее. Алкогольный коктейль, и жаркое солнце сделали свое дело.
  
   ***
   -- Помню, под Кандагаром в пустыне без воды оказалась наша разведгруппа, так я тоже мираж видел! -- воскликнул разведчик Виталик.
   -- Братцы! Раз зашел разговор о разведчиках, давайте помянем моего дружка, Петю Грекова, героически погибшего в Баграмской "зеленке"! -- поднял стакан Никита. - Трех духов завалил, а четвертого не заметил....
   Выпили, закусили, чуток помолчали.
  
   Глава 10. Бунт против "Белого царя"
  
   Солнце уже клонилось к горизонту. Бесконечный день все-таки заканчивался. Начали быстро сгущаться сумерки.
   -- Все! Хватит лежать! Встаем! -- распорядился Хлюдов. -- Пойдем на огоньки, иначе сдохнем на этой "сковородке". Пошли влево, зайдем на возвышенность. И где увидим огни, там и будет наше спасение!
   Огней нигде не было, снова пошли наугад. Шли всю ночь, пока прохладно. Под ногами -- твердый солончак. Шли, шли, шли.
   Ступили на рыхлый песок. Очень рыхлый.
   -- Кажется, контрольно-следовая полоса! -- застыл Никита, вляпавшись двумя ногами
   -- Мне одно непонятно. Мы уже за границей или нет? - задал глупейший вопрос Хлюдов. -- Или мы только на подходе? Что-то ни колючей проволоки, ни собак не наблюдается.
   Эх! Не поминай всуе!.. Из пересохших камышей выскочили три огромные псины и с хриплым лаем бросились к ним.
   -- Всё, прощай, молодость! Поминай, как звали!..  Никита, только не беги! Побежим, точно разорвут!
   -- Да куда тут побежишь! У меня и ноги-то не ходят...
   Псины-волкодавы окружили, сели на задницу в двух шагах. Рычали, но не бросались. И то хорошо!.. Все-таки до чего ж для человека широкое понятие "хорошо"! Стоишь по щиколотку на подгибающихся ногах в зыбучем песке, избегая лишнего движения, вокруг тебя брызжущие слюной клыкастые образины -- и... хорошо!
   -- Тохта (стой)! Эй, бача (эй, мужик)! Буру(иди)! -- на ближайшем к ним бугре появилась фигура человека с винтовкой.
   -- Та-ак... Если это пограничник, то не наш, а перс! И мы возертаемся из Ирана! Обратно на Родину!-- процедил Хлюдов. -- Абзац! Если мы в Иране, будет большой скандал! Опять сын шпион, но теперь - иранский. Батю из газового министерства выгонят! Турнут в шею из-за меня, непутевого сынка, нарушителя границы...
   -- Какое, к дьяволу, министерство! Нашел о чем сейчас думать! Не повесили б как шпионов! Эй, не стреляй! Мы заблудились! Мы -- советские офицеры! -- Никита поднял повыше руки. -- Мы не вооружены! Не стреляй и убери собак!
   -- Чего ты разорался? -- прошипел Хлюдов. -- Он ведь все одно, что марсианин. По-русски ни бельмеса. Его бы по-английски...
   -- Чего ему сказать? "Дую спик инглиш"?
   -- Нет, что-нибудь другое. Мол, не стреляй, заблудились, желаем виски, сигару, кофе. Вспоминай, что в школе учил!
   Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь... В школе про виски, сигару, кофе как-то не...
   -- Эй, офисер! Ходи сюда, на мой сторона! Не бойся! Моя стрелять не будет! -- Ура! Абориген знает русский!
   Абориген свистнул псинам, и те послушно сняли осаду, быстро убежали прочь.
   -- Слава, тебе, яйца! -- выдохнул с облегчением Хлюдов. -- Не за границей, кажись. И яйцы целы, не отрезали. Чую, мы дома! Интересно, что это за юный друг пограничников? Кто такой?
   Они опасливо приблизились.
   -- Салам! - радостно произнес Никита.
   -- Салам алейкум! - изобразил счастье на лице Хлюдов.
   Туркмен тоже, похоже, был в восторге:
   -- Салам, товарищи офисеры! Я такой рад, что ко мне зашла живая человек. Почти год никого не вижу, редко гости бывают. Я местный чабан, Абдулло.
   -- О, это просто пастух! Ковбой! Гаучо! -- обрадовался Хлюдов. -- Ура! Мы спасены!
   Обменялись рукопожатиями. А дальше? "Салам, товарищи офисеры!" Ну, здрасьте. Вот тебе и здрасьте! Пьяные, пропыленные, усталые и черт знает, где находятся -- товарищи офисеры. Как объяснить этому пастуху, почему сюда забрели? И действительно, далеко ли граница?! Что бы такое ему, чабану, сморозить для завязки разговора?
   Но он товарищей офисеров опередил:
   -- Я сам год назад был солдат. Стройбат. Служил в городе Горьком. Какой хороший город! Какие замечательные девушки! Я их так любил!
   -- О, земляк! -- заорал Хлюдов. -- Я ж оттуда родом!
   Никита удивился. Земляк?
   -- Я ж с Волги, только с верхней части!
   Ну, в принципе, да, Москва-река -- приток Волги.
   -- Меня Владимиром зовут. А этот -- Никита.
   -- Осинь рад! Осинь! А я Абдулло! Я хотеть остаться в России, жениться, там калым не нужен. Но отец вызвал домой. Я не поехаль, а он со старшим братом прибыль и увез. Вот загналь сюда овца пасти. Людей не вижу, газэт нэ читаю, телевизор нэт! Рюсский язык забываю. Я так вам рад! Пойдемте, шурпой накормлю!
   О, шурпой! А шашлык?
   Подошли к чахлому частоколу из тонких жердин. Туркмен махнул палкой на свирепого вида собак, отогнал прочь. Невдалеке --кошара и загон для овец. Рядом -- низенький глинобитный домик, пастушья избушка. Ни одного даже чахлого деревца, только полынь, колючки и камыши. Убогое, но все же жилье...
   -- Так ты что тут один живешь? -- спросил Хлюдов Володя, оглядывая стены саманного закутка.
   -- Почему один? Собаки, овцы...
   -- Э-э, с овцой, что ли, спишь? А где ханум? - сострил Хлюдов.
   -- На ханум деньги зарабатываю. Пять овец мои, ягнят выращу, будет десять. Потом еще расплодятся.
   -- А сколько надо-то? Сколько ягнят?
   -- Если некрасивая жена -- двадцать пять баранов. Если красивая -- пятьдесят. А красивая и работящая -- сто.
   -- А если умная? -- ухмыльнулся Ромашкин.
   -- Вот за умная и грамотная платить меньше. Много работать не станет, спорить будет, умничать. Жена ведь, какой должен быть: послушный, ласковый и молчаливый. Слушать, что умный муж говорит, а не свой мысль ему навязывать.
   -- Так ты какую ищешь? Глупую, красивую и молчаливую? -- спросил Никита.
   -- Ай! Красота не главное. Работящий для хозяйства.
   Характерно все аборигены ставили на первое место у будущей супруги не красоту и ум, как мы, а работоспособность. Вот и Ахмедка в общаге, помнится...
   Хлюдова в тепле снова развезло. Поев шурпу и плов, он с умным видом вдруг произнес:
   -- Будет тебе, Абдулло, бесплатная жена! Мы вот с Никитой войско собираем! Повстанцев! Записываем, взбунтовавшиеся местные народы в отряды против "Белого царя"! Хватит жить под игом Москвы! Пора поднимать племена под ружье! Долой Белого царя! Пора жить своим умом! С королевой Великобритании мы договорились, а Рейган нам обязательно оружием поможет...Тому, кто встанет в строй, бесплатная жена.
   -- А две можно?
   -- Две можно! Можно и две, но только особо отличившимся в боях за свободу! И бесплатно!
   -- Зачем тебе две жены? -- полюбопытствовал Никита. -- Прокормишь?
   -- Вторую жена возьму умную и красивую. Русскую. Первый жена будет работать, а второй ласкать!
   -- Вот и договорились! -- воскликнул Хлюдов. -- Записываем тебя бойцом в первую кавалерийскую сотню, "бронекопытной, дикой дивизии"! Конь есть?
   -- Есть конь. И шашка острая, дедовская, и ружье хорошее есть! Патронов мало-мало! -- защебетал туркмен.
   -- Вовка, ты что, сдурел совсем?! -- ткнул Никита в бок Хлюдова. -- Шутки шутками... Договоришься! Он ведь и вправду поверил!
   -- Вот и славно! А я, может, и не шучу! Ты, главное, мне подыгрывай!
   -- Да не хочу я подыгрывать!
  -- А придется!
   Чабан тем временем достал из шкафчика бутылку какого-то ужасного пойла, холодное мясо, лепешки.
   После второго тоста за свободу уже не смущали ни шкуры, полные блох, на которых они полулежали, ни пыль в войлоке, ни осыпающаяся с потолка глина.
   После четвертого тоста за джихад неверным, Никита сломался.
   Керосиновая лампа нещадно дымила, в печурке горели вонючие кизяки, насекомые кусались, но зато было тепло и сытно. Великая вещь -- крыша над головой, горящий очаг и вода... Никита провалился в сон. Голова, правда, гудела, как трансформатор. Еще бы! Двое суток пить вместо воды ром и водку!
  
   ...Пробуждение сопровождалось паническим животным страхом -- кто-то на него пристально смотрит. Кто-то или что-то -- непонятное и потому страшное. Чуть приоткрыв глаза, Никита их вновь крепко зажмурил. Басмачи! Накликал Хлюдов, пьянь! Расхлебывай теперь! Расхлебаешь, как же!
   Вокруг их первобытного ложа стояли фигуры в халатах и чалмах. То, что испугало Ромашкина, оказалось молодой девушкой. Видны были только глаза. Остальное -- чадра. Выходит, красный командир Федор Сухов освободил не всех женщин Востока. Далеко не всех.
   Чабан Абдулло что-то оживленно рассказывал трем вооруженным берданками и двуствольными ружьями угрюмым мужчинам. Два древних старичка на корточках, о чем-то переговаривались и жестикулировали. У изголовья толпилась стайка в платочках, чадрах, паранжах. Кто их разберет, в чем...
   Ромашкин аккуратно, но сильно пихнул в бок Хлюдова:
   -- Капитан! Вовка! Проснись, пьянь! Что ты вчера плел, сволочь, об освобождении от тягот коммунизма и империализма, о свободе и независимости диких племен? Объяснись с народом! Ты собирался зеленое знамя ислама водрузить в Кремле?! Теперь водружай...
   Хлюдов открыл глаза и тотчас тоже зажмурился:
   -- Ого! Никита, что будем делать? Делаем вид, что спим?
   -- Нет, надо как-то изворачиваться. Вовка, а это точно не Иран?
   -- Если наш друг вчера не соврал, то нет. Но мы наверняка рядом с границей. Только бежать к гарнизону далеко и незнамо куда! А, была, не была!
   Хлюдов резко приподнялся, развел руки в знак приветствия:
   -- Салам алейкум, аксакалы!
   -- Салам...
   -- А не подскажете, как проехать в Педжен? Там размещается штаб формируемого исламского эскадрона!
   Чабану Абдулло немножко нездоровилось после вчерашнего. Или он был немножко растерян из-за открывшихся вчера же перспектив? Чабан Абдулло указал на соплеменников:
   -- Вот, офисер, это наши бригадиры. Они ехали волка загонять. Могут подвезти к шоссе. А ты, офисер, их в войско запишешь? Потом сюда вернешься? Когда нам за ружья браться? У меня пулемет "Максим" есть и патронов ящик...
   Уже ящик? Вчера было "мало-мало". Растет благосостояние братского туркменского народа! Не по дням, а по часам!
   Соплеменники чабана Абдулло стали выходить во двор из душного домика, недоуменно пожимая плечами, что-то бурча по- туркменски.
   Хлюдов обнял чабана Абдулло за плечи, уверенно пообещал:
   -- Не переживай, Абдулло! Жди! Мы скоро вернемся. На днях поднимем "зеленое знамя ислама" над отрогами Копетдага, и наши скакуны пересекут пустыню Каракумы до Волги и далее. Я и начальник штаба повстанцев. По весне вернемся с отрядом! Формируй добровольцев, составляй списки, назначай командиров отрядов. Только без лишнего шума. Конспирация!
  
   Во дворе стоял бортовой "уазик". Бригадир и шофер стояли у кабины, а женщины -- в кузове, держась за передний борт. Аксакалы расселись под навесом у стены, попивая зеленый чай. Верно, старые басмачи, заслуженные -- уж больно живо они обсуждали пьяный бред Хлюдова.
   -- Стр-р-роиться! -- вдруг рыкнул Хлюдов. - Р-р-равняйсь! Смир-р-рно! Здр-р-равствуйте, бойцы!
   -- Салам, здра... -- ответили мужчины вразнобой.
   Хлюдов прошелся вдоль строя. О чем говорить? И как? Язык с перепоя еле ворочался. А говорить нужно убедительно, эмоционально, с душой. И чтоб выглядело правдоподобно. Не то грохнут за насмешки над собою, и поминай, как звали. Пустыня большая....
   Но не зря же ученые толкуют, что в экстремальных ситуациях человек способен превзойти себя на два, а то и на три порядка.
   Хлюдов толкнул проникновенную и пламенную речь. Каждому -- землю, волю, отару баранов и легализацию многоженства... В подробностях передавать -- лейтенант Ромашкин пас. Вредный бред!
  
   ...И "уазик" понесся по пыльной грунтовой дороге между зарослей камышей вдоль арыков. Шофер гнал как можно быстрее -- командиры-офисеры должны успеть на тайное совещание повстанческих сил перед решающим освобождением от ига "Белого царя". Командиры-офисеры в кузове тряслись в такт попадания колес в ямы и на кочки Недоосвобожденные женщины красного Востока, устроительницы социализма в Средней Азии, со смехом заваливались на них при резких поворотах.
   Через час бешеной гонки машина резко затормозила у развилки. Никита, пытаясь удержаться на ногах, навалился на одну из молодок, плотно прижавшись к ее груди, чем вызвал дикий визг и веселый писк аборигенок.
   -- Пардон! Виноват! Извиняйте!
   Из кабины высунулась хмурая рожа бригадира:
   -- Эй, офисер! Нам туда, а вам туда! Мало-мало пешком и дойдешь. Там дорога! Асфальт. Педжен совсем будет рядом! Километров десять. Возвращайся скорее, будем ждать!
  
   Едва они спрыгнули на пыльную обочину, как машина резко сорвалась с места и умчалась к хлопковым полям.
   -- Ну, как тебе эта девица, к которой ты прижался? -- съехидничал Хлюдов. -- Хороша?
   -- А черт ее знает! Все одно, будто ватное одеяло пощупал. На ней штуки три стеганых халатов надето.
   -- О! Даже халаты успел пересчитать! Ручонки шаловливые!
   -- Пошел ты к черту, Вовка! Вверг меня в авантюру с мятежом. А если они в милицию или в районное КГБ сообщат?!
   -- Да, брось! Чего по пьянке не бывает. Я бы мог себя наследником Хромого Тимура объявить или Чингисхана. А тебя -- очередным пророком Магометом, если б еще пару бутылок выпили! Не терзайся, не переживай. Экзотическое путешествие. Сафари! Кэмел - трофи!
   -- Но ты призывал их к мятежу! А вдруг они всерьез воспримут?!
   -- Не дрейфь. Банда басмачей у ворот КПП не появится. Наш легендарный Федор Сухов вместе с Буденнымтут такого страху навели, что еще лет сто никто не взбунтуется.. Ладно, давай отсюда выбираться. Какое направление абориген рукой показал? А? Вспоминай!..
   -- Вовка! Опять заплутаем! Ты ведь только сейчас сказал туркмену, мол, дальше дорогу знаю!
   -- Ну... мы ж предводители повстанцев, полководцы! Заблудиться, по определению, не можем! Каким бы я перед ним олухом выглядел?! Ну, чего ты переживаешь? Пойдем вдоль арыка, найдем, в конце концов, асфальт. Где асфальт, там машины. Тормознем кого-нибудь, подвезут. Только давай вспоминай, в какую сторону туркмен рукой махнул!
   -- Ох, Вовка! Не помню... Кажется, сюда, вправо...
   -- Кажется? Или точно?
   -- Кажется, точно...
   -- Эх, ты! Одни хлопоты с тобой!
   -- Со мно-ой?! 
   -- Ладно-ладно! Пойдем навстречу солнцу! -- скомандовал Хлюдов и потопал по тропинке к дальним деревьям. Или миражам...
   Тропинка оказалась нескончаемой. Она то шла мимо арыков, то вилась вдоль канала, то петляла между полей засеянных хлопком, то исчезала на солончаках. Пыль, нещадное солнце. Черт! А ведь это декабрь! Позавчера, когда выезжали из Ашхабада, было прохладно, не более десяти градусов, а сегодня под тридцать. Шинели и фуражки они несли в руках, кители распахнули, от галстуков освободились, пуговицы рубашек расстегнули. Пот струился по лицу, по телу и противно стекал по позвоночнику мимо копчика и далее...
   -- Сволочи аборигены! -- взвыл Хлюдов. -- Куда-то завезли не туда. По моим прикидкам, давно должен быть асфальт! Я устал уже!
   -- Предлагаешь сесть и ждать попутку?
   -- Какую тут, на хрен, попутку дождешься. Если только арба проедет, и то через неделю. С голода умрем! Только вперед! Еще поищем!
   Кто ищет, тот всегда найдет. Когда силы окончательно иссякли, на горизонте блеснула лента дороги. Шоссе!
   -- Ура!!!
   А что "ура"?! Ну, на горизонте. Если не очередной мираж. До него еще идти и идти. А он, паразит, является, как известно, воображаемой линией, отодвигающейся все дальше и дальше по мере приближения к нему!
   Но нет. Все-таки добрели -- асфальт. Теперь-то ура? Ну, относительное ура. От раскаленного асфальта, как такового, проку мало. Идти по нему, допустим, легче -- ноги не проваливаются в пыль и песок, не бьются о камни. Но шоссе-то -- в обе стороны. И?
   -- Вовка! Нам на север?
   -- Всенепременно! Даже если мимо Педжена промахнемся, в Россию уйдем, а не в исламский Иран! Только на север!
   -- А где он, север?
   -- Там, слева от восхода Солнца!
   -- Это сколько тысяч верст нужно прошагать до Волги, как ты давеча предлагал басмачам? -- горько усмехнулся Никита.
   -- До Родины-то? Полторы или две тысячи -- по прямой. Если петлять по барханам, то больше. А там, на Родине, замечательное "Жигулевское", без добавок стирального порошка!
   -- Тогда лучше в Педжен, к местному вонючему пиву! К нему то мы точно дойдем живыми! Если повезет...
   Повезло! Грузовичок! Притормозил, посадил, подкинул -- до искомой развилки.
   -- Вот эти места я, кажется, уже знаю! --повеселел Хлюдов.
   -- Кажется? Или точно? -- съязвил Никита, "возвращая должок".
   -- Кажется, точно! -- принял "должок" как должное Хлюдов. -- Вон чайхана! Побежали?!
   Ну, побежали. Спотыкаясь на непослушных ногах, со скоростью бегущей черепахи, помчались к заветной чайхане.
   -- Где мы, Вовка? 
   -- Эх, Никитушка! Это же ВКП! Выносной командный пункт!
   -- Выносной?
   -- "Пендинка"! Чайхана "Пендинка". Ну, название такое! Тут один из предыдущих командиров полка Вазарян... еще до Андрусевича и Хомутецкого... штаб держал и управлял отсюда, в гарнизоне месяцами не появлялся.
   -- Как так не появлялся? Не может быть!
   -- Еще как может. Это сейчас нас замучили: занятия, учения, строевые смотры. Во всем виновата проклятая война! А раньше, пока афганская заваруха не началась, служивые старожилы говорят, была тишь да гладь. Эх, какая была славная служба! Начальства не то что из штаба округа -- из дивизии не увидишь! Бывало, стоишь помощником дежурного, звонит командир дивизии, требует "кэпа". Ему скажешь, что он в движении где-то или на полигоне. А комдив сразу смекает, требует соединить с "Пендинкой". Чтобы не дергали попусту лишний раз в кабинет, к чайхане кабель протянули, телефонный аппарат поставили! Солдата живого месяцами не видели, казарму приходилось самому охранять! Все бойцы на полях работали, хлопок убирали или дома туркменам строили. Курсанты заранее были распланированы кто куда -- на весь период обучения! Асфальтовый заводик, кирпичный завод, хозработы по строящимся домам! А комбаты, какие были зубры! Наш Алсынбабаев им и в подметки не годился.
   Они, оба-два, Ромашкин с Хлюдовым, уже расположились в заветной чайхане. И расслабленно попивали. Понятно, не чай.
   -- Центральная улица Педжена, знаешь, как называется? -- задал вопрос на засыпку Хлюдов.
   -- Ну, имени Ленина.
   -- Темнота! Нет! В народе говорят: имени Бабия! В честь комбата, который ее построил. Спроси любого туркмена кто такой Бабий? Ответят: любимый комбат! А про нынешнее начальство они ничего не ведают. По крайней мере, не все. Богатый был мужик Бабий, всех под себя подмял. Когда с полком прощался, бочку пива к воротам полка подогнал и гарнизон угощал. Вот был размах! История одна смешная произошла...
   История смешная, да. После отъезда Бабия по замене в Германию приходит однажды на КПП парнишка узбек в драном халате, в тапочках, с посохом и требует от дежурного, чтоб пропустили к командиру.  Зачем? Уволиться, говорит, из армии хочу. Устал. Четвертый год служу. Сколько можно? Бабий где? К нему тоже надо, расчет нужен, зарплата.
   Приводят его, значит, в штаб к замполиту, а солдат начинает права качать! Мол, я порядки знаю! Положено служить два года! Почему я отслужил три?! Мне хозяин сказал: только моряки три года служат! Я не моряк, я танкист! Где командир Бабий?
   Вначале начальство посмеялось, подумало: сумасшедший. А подняли приказы -- и точно, наш солдат, но бывший. Уволен еще год назад, но не демобилизован... А военного билета у бойца нет, и где он неизвестно. Документы были у комбата, и не спросишь теперь, куда он их подевал.
   Оказалось, солдат батальона. Бабий его в работники определил, а когда срок учебки закончился, перевел в БОУП (батальон обеспечения учебного процесса). Уезжая в Германию, уволил его по документам на дембель, а самого бойца предупредить забыл. Закрутился подполковник в суматохе и приказ до бедолаги не довел! Бабий давно в Европе, а боец овец пасет лишний год.
   Выписали ему новый военный билет, поставили печать об увольнении и отправили на дембель. Пришлось, однако, деньги на дорогу из своего кармана замполиту выделять. Как задним числом проездные выпишешь? Благо ехать не очень далеко, до Ферганской долины. Повезло полковым начальникам, что скандала не случилось.
   -- А как родители? Сына не хватились?
   -- Эх, Никита! Ты один в семье? И я один. А у того бойца братьев и сестер человеко-штук около пятнадцати. И они постоянно то рождаются, то женятся, то в армию уходят, то возвращаются. За всеми не уследить. Да и парню все едино, где овец пасти.
   -- М-да. И это ты называешь смешной историей?
   -- У тебя просто чувство юмора атрофировалось. Ладно, тогда слушай еще одну, не менее смешную! В соседнем пехотном полку такая хохма произошла год назад...
   Хохма такая. Подходит к замполиту солдат-туркмен: "Отпусти домой, устал служить". Тот ему: "А воинская обязанность? А присяга? Гражданский долг каждого молодого советского человека -- отслужить два года в армии! Ты Меред Мередов честно выполнишь свои служебные обязанности, и через два года поедешь к родителям!" А боец: "Я не Меред, я Сайдулло! Это мой младший брат Меред. Я за него теперь служу!"
   Начали разбираться, а туркмен объясняет, что пять лет назад призвали в армию, попал служить на Дальний Восток. Два года добросовестно лямку военную тянул артиллеристом. Дембельнулся. Приехал домой, а отец просит: "Сайдулло, среднего Махмута призывают, но он ничего не знает про армию, а ты уже все умеешь. И здоровье у брата слабое. Отслужи за него, а мы тебе пока калым соберем!" И поехал Сайдулло на Урал, в стройбат. Через два года только возвратился, а отец вновь к нему: "Сынок, Мерда в армию забирают, может, и за него отслужишь? Он жениться собирался. А я тебе с братьями дом тем временем построю!"
   Вот пятый год он в сапогах ходит! Все бы ничего, но каждый раз "молодой", да "молодой", "салага", "салабон". Вот если бы сразу "дедом" или "дембелем", то и за Мухтара б, самого меньшего братишку, отслужил! А так нет, хватит! Устал. Дом мне отстроили, пусть брат сам служит.
   Посмотрели, пригляделись -- фото в военном билете не его. Но кто в военкомате фотокарточки рассматривает. Чурка и чурка, все на одно лицо. Мы для них тоже одинаковые -- белые. Бледнолицые братья.
   Потихоньку съездил ротный, поменял братьев местами и делу конец. Еще и барашка в подарок от родителей за молчание командир получил.
   -- М-да. И это ты называешь хохмой?
   -- Нет, с чувством юмора у тебя, Никита, и впрямь не того...
  
   ***
   -- У меня во взводе парнишка-тукмен, Ташметов был. -- к месту и не к месту встрял "душегуб" Большеногин. -- Хороший солдат. Жалко, глаз ему выбило. И казаху Кайрымову горло перебило осколком. И Олежке Смирнову -- тоже глаз. На "растяжке" подорвались... Нет, туркмен, если в роте один, то это отличный солдат.
   -- Это ты к чему, Большеногин?
   -- Так, к слову... Черт, жалко парней. До Нового года всего два дня, а они так глупо... Здравствуй, жопа, Новый год! Жалко...
   - Это ты с пьяну брякнул! Летом было дело. Просто мы к леднику поднялись! - возразил Никита. - Кстати! К слову!
   -- Про жопу? -- гыгыкнул грубый Кирпич.
   -- Про Новый год! - урезонил пьяного приятеля Ромашкин.
  
   Глава 11. Драка перед Новым годом
  
   Новогодние праздники в Туркестане выглядели довольно странно. Ни намека на снег, затяжные моросящие дожди. Солнце --если повезет. Ни тебе елок с игрушками на ветках, ни тебе Деда Мороза со Снегурочкой, ни снеговиков во дворах.
   Ромашкину как всегда не повезло. На совещании Неслышащих (Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих) довел приказ Бердымурадова: "В новогоднюю ночь замполиты рот развлекают солдат, организовывают досуг, праздничный ужин и прочие мероприятия". Значит застолье, на которое после злополучного похода в Иран, пригласил Никиту Хлюдов, отменялось. Жаль, ведь вино и коньяк они совместно закупили заранее, а на званном ужине их ожидали разные вкусности, приготовленные радушной хозяйкой, и Вовкиной молодой сестренкой с томными глазами.
   Шкребус хмыкнул, потирая руки:
   -- Наконец-то этих бездельников приобщили к полезному труду! А то в прошлый год я дежурил! А в позапрошлый -- Шмер! Твой предшественник, Штранмассер, как "дед", пользуясь званием и возрастом, припахивал нас, лейтенантов. Теперь и на нашей улице праздник! Хорошо, когда моложе нас есть офицеры!
   Никита грустно вздохнул. Ну почему армия построена на таком принципе: старый или молодой? В начале службы солдатом он был молодой. Только отслужил год -- поступил в училище. Первый курс -- вновь салага. Не успел стать старшекурсником, как выпустился за ворота вуза, и опять молодой, но теперь уже офицер. Потом станешь молодым майором, молодым полковником и перед пенсией молодым генералом. Если служба удастся... Эх, наверное, только маршалов молодых не бывает, одни ветераны-старики. А может и у маршалов дедовщина?
   -- Ромашкин! Ты чего молчишь и в ухе ручкой ковыряешь? Оглох? Барабанную перепонку проткнул? -- рявкнул Шкребус. -- Или приказ начальства не нравится? Игнорируешь?
   Нравится -- не нравится... Проигнорируешь тут! Разве что робкая попытка увильнуть от "почетной" обязанности -- в новогоднюю ночь бродить по роте среди спящих солдат! Робкая попытка:
   -- А может, кто добровольно пожелает быть ответственным тридцать первого декабря? К примеру, Ахмедка -- мусульманин. У мусульман Новый год, кажется, в апреле? А? Чего молчишь, Ахмедка? Ты по какому календарю отмечаешь? По лунному?
   -- Я атеист. Для меня официальный праздник родной страны и есть Новый год! -- ответил туркмен.
   Ишь ты! Как жену покупать и сало не жрать, так сразу: обычай, вера. Да еще что-то всегда бормочет перед едой. Наверняка молится, сволочь. А чуть что, он истовый атеист! И водку пьет, и праздники русские признаёт.
   -- Ромашкин! Не отлынивай! -- Несышащих был Неумолимых. Это приказ замполита полка. Не отвертишься! Дежурят только "политрабочие". Не нравится -- меняй профессию. Но! После Нового года! А сейчас займись делом: составь план работы на праздничные дни, конспект беседы, подготовь список увольняемых на выходные, но только тех к кому родители приехали. Всё! Все офицеры, кроме Ромашкина, свободны. Счастливо дежурить и праздновать.
   Офицеры высыпали из канцелярии и дружно побрели в каптерку -- выпить на дорожку.
   -- Никита, пойдем тоже хлопнем по стакану водки! -- предложил Шмер. -- Зальешь горе-неудачу, поднимешь настроение.
   -- Эх, не повезло! -- вздохнул Никита. -- И почему такая напасть? В карауле два раза выпадало стоять, в наряде по роте тоже один раз у тумбочки дежурил. По-человечески только на стажировке отмечал Новый год. Не везет мне со Снегурочками-дурочками с дырочками!
   -- Ты просто, наверное, в разгильдяях числился. -- ухмынулся Шкребус. -- Исправляйся! Будь дисциплинированней!
   Шмер оскалил зубы, почесал зеленое от зеленки ухо:
   -- Ну, ты идешь? В третий раз не зовем!
   -- Иду, иду! Алкаши чертовы!
   Никита собрал бумажки в папку, тетрадки сунул в стол и быстро догнал приятелей, спускающихся по лестнице в подвал. Нацарапать отписку для начальства всегда успеется. Подождут бумажки, не убегут.
   -- Никита не грусти. Первое января -- тоже праздник. Отдежуришь и приходи в гости. Допьешь, что не допили, доешь, что не доели! Ха-ха! -- издевательски веселился Шкребус.
   -- Сам жри свои объедки! Обойдусь без тебя! - огрызнулся Ромашкин.
   Шкребус-Глобус и Непьющих быстренько выпили и, закусывая на ходу яблоками, поспешили к заждавшимся женам.
   -- Поехали сейчас в город за спиртным? -- предложил Шмер, отвлекая дружка от грустных мыслей. -- Купим еды разнообразной, фрукты, овощи. Мяса выберем на завтрашний шашлык!
   -- А, поехали! Сейчас только договорюсь с Ахметкой, чтоб поболтался по казарме, последил за порядком. И в путь.
  
   Второй час поиска деликатесов подходил к концу. В сетках -- яблоки, гранаты, мандарины, виноград, зелень. Раздувшийся, словно цистерна, дипломат булькал набором спиртного: водкой, шампанским и коньяком. Мясо тоже разыскали -- пусть не лучшего качества, но на шашлык пойдет. Хорошо, что вообще его нашли!
   На рынке им попался Лебедь-Белый, который навязался в компаньоны и уже ни на шаг не отставал. Он прикупил всевозможных консервов и картофеля. О! О ней, любимой картошечке, приятели чуть не забыли.
   -- Хватит! Я из сил выбился! -- взмолился Шмер. -- Пора сесть, передохнуть -- по пиву. Сколько мы торговались, я столько в жизни не болтал! За каждую копейку спорят, гады! Удавил бы!
   Рыночная мрачноватая пивнушка оказалась переполненной разномастным людом. Местные аборигены и заезжие "бичи" с "химии"... Запах пота, грязной одежды, прелых опилок. Два окошечка почти не давали света сквозь засаленные стекла. Тусклые лампочки под потолком едва мерцали сквозь табачную дымку. Заплеванный пол, замызганные стены, стойка с краном. Толстый туркмен, возвышающийся над ней. Две пустые бочки, одна на другой.
   Хозяин стойки тупо смотрел в дальний угол и жевал насвай. Крупный подбородок и мясистые щеки шевелились в такт жевательным движениям челюстей. Бессмысленный взгляд не выражал никаких эмоций. Рука лежала на ручке крана и время от времени поворачивала ее, наполняя подставляемые кружки и банки. Другая рука одновременно ополаскивала под тонкой струйкой холодной воды, грязную посуду. Ни одного лишнего движения, настоящий пивной автомат.
   -- Опять буфетчик стирального порошка добавил в бочку! Гад! -- сдувая густые хлопья пены с кружки, громко произнес Лебедь.
   Равнодушное лицо хозяина стойки осталось каменным и безразличным. Никакой реакции.
   Офицеры, морщась, выцедили кислятину из кружек и направились к выходу. Лебедь захватил со стола откупоренную, но так и не начатую бутылку водки. Это заведение никак не располагало к продолжению банкета. Лучше тогда посетить ближайшую лагманную и там под шурпу выпить по рюмочке.
   Внезапно шедшему первым Лебедю преградил путь небритый громила с мутными глазами наркомана. Неопределенного возраста и национальности. То ли кавказец, то ли метис, то ли мулат. Тяжелый взгляд не предвещал ничего хорошего, а огромные кулаки с татуировками угрожающе сжались.
   -- Куда прешь! -- прорычал "химик". -- Не видишь, человек стоит?
   Лыбидь покрутил головой по сторонам в недоумении:
   -- Где?
   -- Что -- где?
   -- Где человек?
   -- Шутишь, да? Издеваешься?
   "Химик" явно затевал скандал. Обойти его стороной -- никак, мешают столы. Еще четверо дружков "химика" внимательно наблюдала из угла прелюдию к драке, изготовившись принять в ней самое живейшее участие.
   Лебедь вдруг полез на рожон:
   -- Водки хочешь?
   -- Хочу! -- осклабилась вставными железными зубами рожа.
   -- На, пей, мурло! -- без эмоций ответил Белый, приподняв бутылку за горлышко на уровень этой самой рожи.
   Пока "химик" на секундочку соображал, как отреагировать, Лебедь, молниеносно подкинув, перевернул бутылку, подхватил ее в воздухе за горлышко и с силой саданул противника по башке.
   Бутылка звякнула и разбилась. Часть осколков осыпалась, а часть впилась "бичу" в массивный лоб. Из рассеченной кожи брызнули струйки крови и перемешались водкой.
   Лебедь-Белый подпрыгнул, и ударил каблуками кованых сапог в грудь покачивающегося, ошеломленного "химика".
   -- О-о-окхт! -- клекотнул тот горлом и громыхнув, рухнул в проход.
   Игорек взошел на него, как на постамент, и гаркнул начальственно, словно с трибуны вскочившим было с мест друганам "химика":
   -- Сидеть, суки! Всех попишу! Изуродую! Не двигаться! После подберете эту свою падаль.
   -- Да ты чо, братан... -- мнимо дружелюбно гнусаво затянул один из друганов "химика". -- Мы ж ничо...
   -- Не рыпаться!!! Двоих самых прытких сразу уложу! Ша! Гопники! Не дергаться! -- Лебедь-Белый выхватил из внутреннего кармана шинели нунчаки, с которыми никогда не расставался, а второй рукой погрозил "розочкой" разбитой бутылки. -- Сидеть, "бичи"!!!
   Он несколько раз подпрыгнул на безжизненном теле, которое после каждого прыжка всхрапывало воздухом, вырывающимся из легких.
   Бармен бросил растерянный взгляд на офицеров и скрылся под стойкой, при этом с грохотом сдвинув бочки. Несколько кружек, слетев под прилавок, разбились.
   Привставшая с места ватага гопников медленно присела на скамейки и замерла.
   Лебедь запрыгнул на стол, стукнув коваными сапогами по дереву. Столешница скрипнула, но не сломалась.
   -- Мужики, быстро на выход! -- зашипел сквозь зубы Лебедь. -- Я прикрываю отступление! Живо! Не каменейте! Шагайте прямо по этому пугалу, без церемоний.
   Никита неуклюже перепрыгнул через тело и торопливо вышел на улицу, вытирая пот со лба рукавом шинели. Шмер же, наступив правой ногой на живот поверженного, левой с удовольствием приложился попутно в промежность.
   -- О-у! -- подал признаки жизни бугай. -- У-у-у!
   Последним из шалмана выметнулся Лебедь:
   -- Ну, надеюсь, полдюжины ребер я этому уроду сломал. Не пить ему пива полгода, а то и больше!
   -- Ребра? При чем тут? Ты ж его бутылкой...
   -- А я когда со стола спрыгнул, так прямо ему на грудь, сучаре! -- счастливо улыбнулся Лебедь.
   -- Игорь! Хватит болтать! -- воскликнул Шмер. -- Бежим отсюда, пока уже и нам бандюги кости не переломали.
   -- Не бежим, -- с достоинством возразил Лебедь, -- а отходим на заранее подготовленные позиции.
   Они втроем завернули за угол, проскочили два квартала до остановки маршрутки. С полными сумками бежать тяжело. Но надо!
   На свежем воздухе дышалось легко, и мелкий моросящий дождик освежал.
   Им наперерез вдруг бросились две женщины. Русские? Русские! Одна -- в кожаном плаще и высоких черных сапожках. Вторая -- в короткой курточке и короткой же юбочке выше колен. Местные так не ходят. Окруженные стайкой молоденьких сально гогочущих азитов, они старались увернуться от поглаживаний и щипков.
   -- Ребята! Помогите! Эти пристали! Дикари какие-то!
   -- О-о-о! Азияты! На наших, на русских! -- плотоядно заорал Лебедь, недовоевавший в пивном шалмане. -- Ну, ща!!!
   "Ща" получилось более чем внушительным. Ни Ромашкин, ни Шмер не успели и глазом моргнуть. Да и сумки тяжелые, не бросать же! В общем, не успели. А уж как азияты не успели!
   Игорь одним ударом расквасил нос ближайшему азияту. Второму звучно угодил носком сапога в копчик. Третьему --хук в челюсть -- хрустнуло...
   И враг бежит-бежит-бежит!
   -- Ну, денек! -- с удовольствием отдуваясь, прокомментировал Лебедь. Давненько я так душу не отводил!
   -- Вы наши спасители! -- защебетала блондинка в короткой юбке. -- Сволочь! Такие дорогие колготки порвал, Щипнул, а ногти нестрижены! Я думала, нас изнасилуют прямо на улице!
   -- Нинка! Не надо было такую короткую юбку надевать! -- облегченно визгнула чернявенькая, в плаще и сапожках.
   -- Ладно тебе Вика! Не изнасиловали же! Или ты наоборот расстроилась?
   -- Дура! Спасибо еще раз, ребята! -- изблагодарилась чернявенькая Вика. Я готова... ну просто готова вас всех расцеловать!
   -- Эх, ты! Расцеловать! И всего-то! -- пристыдила блондинка Нинка. -- Ребята, приходите к нам в гости на Новый год! Я мужу расскажу, какие вы отважные герои. Будем вам рады! А тебя, я обязательно поощрю еще как-нибудь! -- она ласково мазнула геройского Лебедя по щеке, одновременно почему-то хитро подмигнув Ромашкину.
   -- Нинель! Благодарная ты моя! -- хмыкнула чернявенькая Вика. -- Прямо тут не начни их поощрять!
   -- Тебе-то что? Не свое, не экономь! -- блондинка Нинка сверкнула похотливыми глазами.
   -- Так! Всё! Марш на... маршрутку! У тебя одно на уме, с кем пошоркаться!
   Да, подошла маршрутка. Народ ломанулся.
   Самое забавное, всем троим офицерам места не хватило. Они еще потоптались у дверцы... А куда, если некуда?!
   -- Ребятишки! Приходите на Новый год! Дом семь, квартира тридцать. Обязательно! -- блондинка Нинка состроила многообещающе глазки.
   -- Придем! Обязательно придем! -- Лебедь потер сбитые в кровь костяшки кулаков.
   Маршрутка уехала, подпрыгивая на ухабах, лязгая рессорами и коптя воздух некачественным бензином.
   -- Да-а-а... Не зря я дал в морду и уркам, и чуркам! Чую, отметим праздник не только хорошей выпивкой, но и легким расслаблением организма... А черненькая ничего, а!
   --И блондинка ничего! -- справедливости ради отметил Шмер. -- Забиваю очередь!
   -- За мной не занимать! Хочу обеих! Но... так и быть, -- смилостивился Лебедь, -- поделюсь с друзьями!
   -- С другом, -- поправил педантичный Шмер. -- Со мной. Никитушка наш автоматически выбывает. Он празднует в солдатской семье, с ротой. -- А мы с тобой, Игорек, к девчонкам -- на посиделки, на полежалки!
   Как тяжело быть лейтенантом, как тяжело быть лейтенантом. Хуже работы, я вам, ребята не назову...
   Подъехал второй, последний, рейсовый "Рафик". Загружаемся! Не зевай! А то пешком... Не находились еще?!
  
   Глава 12. Новый год.
  
   Досадная, конечно, необходимость -- дежурить в новогоднюю ночь. Но унывать? Никита жил по принципу: искать во всем хорошие моменты. Понимая, что попытки изменить решение командования обречены на провал, решил организовать праздник на рабочем месте. Персонально для себя прикупил в городе две бутылки шампанского, ром, "Токай". Коньяк привез очередной солдатский родитель. Пусть и не "Арарат", но и не "Тбилиси". Настоящий "Белый Аист" из веселой Молдавии. Вот ведь интересно как получается, вино в Грузии великолепное, а коньяк у "генацвали" не лучшего качества. За год дегустаций напитков из национальных республик, Никита составил собственный ранжир для коньяков. Во главе, понятное дело, армянские. Далее -- молдавские. Затем -- дагестанские, узбекские, ставропольские, туркменские, грузинские, грозненские, кабардино-балкарские, киргизские. Последнего и совсем не почетного места удостоились азербайджанские коньяки. Почему-то именно они лейтенанту менее всего нравились. "Бакы" -- ну какая же это гадость! Такой напиток коньяком может назвать лишь человек с извращенным вкусом! Возможно, настроение в день дегустации этого "Бакы" было плохое, и отсюда последнее место, но что-то было в напитке не то. Коньяк явно отдавал бормотухой. Видимо, много лишнего украли в процессе и разбавили бочку суррогатной дрянью.
   Никита раскрыл дверцы скрипучего шкафа и поместил бутылки на верхнюю полку. Туда же -- коробку с ароматными фруктами: апельсинами, яблоками, мандаринами, гранатами. Полезная вещь для восстановления организма витаминами после атаки на него спиртным. В алюминиевую армейскую тарелку высыпал конфеты и шоколадки. На поднос -- свежий торт (с трудом, но удалось отразить натиск приятелей и не дать им сожрать по дороге в гарнизон). Внизу на полке -- заранее заготовленный ящик, полный грецких и земляных орехов. Еще один десерт! В общем, сплошной десерт, а поесть нечего.
   Никита в раздумье потеребил нос, достал из кармана складной ножик и мелко нарезал лимон. Но и это не пища.
   В канцелярию заглянул сержант Наседкин, смешно шевеля губой, разодранной еще в детстве:
   -- Товарищ лейтенант, я из наряда по кухне пришел. Дежурный по столовой спрашивает, вам картошечки пожарить или не нужно?
   -- Обязательно, Серега!
   -- А рыбки принести?
   -- И рыбки! И зеленых помидоров, и соленых огурчиков.
   -- Есть!
   Через пятнадцать минут, к великой радости Никиты, огурцы, помидоры и капуста уже стояли в шкафу в мисках.
   Внезапно в коридоре раздалась команда "смирно". Ага. Надо понимать, комбат. Надо непременно доложиться начальству... Показать что трезв!
   Алсын был слегка подшофе и в прекрасном настроении. Видимо, получил от аборигенов перед праздником причитающийся от "работорговли", бакшиш.
   -- Ага, Ромашкин! Ты на месте -- это хорошо. А то я зашел этажом выше, а Хлюдова нет. Он взводного за себя оставил. Подумаешь, птица столичная! Москвич! Блатной министерский сынок! Приказ нарушает, понимаешь ли! И Колчакова на месте нет почему-то.
   -- Наверное, ужинать пошли, товарищ подполковник. Я их недавно видел, -- соврал Никита, выгораживая товарищей.
   -- Ладно, попозже зайду, проверю опять. А как у тебя в роте обстановка?
   -- Все нормально, без происшествий. Наряд по столовой через полчаса придет, остальные смотрят телевизор. В двадцать один ноль-ноль -- праздничный ужин и отбой. Завтра мероприятия в соответствии с планом: лекция, беседа, футбол, кино.
   -- Молодец, понимаешь ли! А как порадуешь комбата, чем поздравишь?
   -- М-м-м. Разрешите предложить коньяк?
   -- Нет, я его не люблю, он воняет, понимаешь ли.
   -- Тогда и ром предлагать не буду.
   -- Правильно, не предлагай, о-о-облисполком! Водка есть? 
   Никита замялся. Водка, в принципе, была. Но не его, а ротного. Да и стояла она в командирском сейфе.
   -- Ну, чего топчешься? Есть?
   -- Есть немного.
   -- Так наливай, не жмись! Понимаешь ли!
   Ромашкин открыл ключом сейф и достал поллитру.
   -- Ого! Немного! Я что, слон? Полная бутылка, а он говорит немного. Ох, Ромашкин, оправдываешь свое прозвище -- Рюмашкин!
   -- Да, это ребята шутят, я водку вообще мало пью.
   -- Мало, мало... От ведра мало отхлебываешь? Наливай! Не топчись, в ногах правды нет! Садись. О-облсполком...
   Никита налил комбату стопку до краев, поставил на стол тарелку с маринованными помидорчиками, нарезал колбасы.
   -- А ты что, так и будешь смотреть мне в рот? Бери стакан! Полный наливай, лейтенант. С комбатом пьешь! Краев не видишь?
   Никита вздохнул и подчинился.
   -- Ромашкин! Поздравляю тебя с Новым годом! Понимаешь ли! Желаю тебе стать настоящим офицером и всего самого наилучшего, понимаешь ли! Вот так! О-о-облисполком! -- Алсын опрокинул стопку в бездонную глотку. Крякнул, съел огурчик, обтер усы и, хитро улыбаясь, зацепил криволапой рукой бутылку со стола: -- Ты сегодня ответственный, поэтому водку конфискую. Не ровен час, напьешься и завалишь дело.
   -- К-какое дело? 
   -- За порядкой следить! Запомни, лейтенант! Порядка сама не приходит. Ее надо наводить ежедневно и ежечасно! И еженощно! Понят-тна?
   -- Понят-тна! -- не удержался Никита.
   -- Ты что, лейтенант, меня сейчас дразнил?
   -- Нет, я просто, чтобы вам было понят-тна -- бутылка не моя, ротного.
   -- Передай привет ротному и мое персональное спасибо, за водку! Понят-тна?
   -- Так точно! Панят-тна!
   -- Юморист? У меня сегодня настроение хороший. Накажу как попало, в следующий раз, завтра. Точнее, в новом году!
   Ушел. Зато спустя пять минут пришел Рахимов, замполит батальона. Толсто намекнул, что не прочь выпить с подчиненным коньячку. Да что тут, медом намазано?! Ну, положим, не медом...
   Выпили. Налили по второй. И -- в канцелярию ворвался начальник штаба, Давыденко:
   -- Вот так! Уже пьет! Лейтенант! Я кому вчера говорил быть трезвым, как стекло?
   -- Ну, мне.
   -- Без "ну", товарищ лейтенант?! Не запряг, не нукай!
   -- Мирон, это я его подбил... на мелкое нарушение дисциплины! -- успокоил Рахимов.
   -- Ага! -- кивнул Никита. -- А перед товарищем Рахимовым приходил товарищ Алсынбабаев... подбивал... Вы коньяк будете, товарищ майор?
   -- Нет, посмотрите на него! Я его ругаю, а он меня споить пытается! Я на дежурстве!
   -- А шампанского? Будете?
   -- Шампанского? Хорошо! Шампанского наливай! Новый год все-таки. Э, не в рюмку же! В стакан!.. Ладно, коньяку тоже добавь. Коктейль "Бурый медведь"!.. Ну, с Новым годом! За укрепление воинской дисциплины! -- Давыденко заглотил "Бурого медведя", бесцеремонно набил карманы шинели орехами, выбрал самое крупное яблоко, апельсин и удалился.
   -- Вот человек! -- не выдержал Никита. -- Все настроение испоганил! Плюнет в душу и счастлив от этого! Еще и ограбил! Петух гамбургский!
   -- Вот это ты зря! Про петуха! Еще скажи, я тебе тоже плюнул и тоже ограбил! -- благосклонно подмигнул Рахимов. -- Не болтай о начальстве в присутствии другого начальства!
   -- Ну, что-о вы! Никогда не скажу! Да и не болтаю я...
   -- Тогда -- удачи! Бывай, лейтенант! В будущем году свидимся.
   Век бы вас всех не видеть! Никита допил оставшуюся половину бутылки шампанского -- выдыхается ведь! Вдруг захорошело. Почему ж вдруг?! Всё логично. Всё начальство отметилось и ушло. И по анекдоту: "Савсэм один! Савсэм один!" Печаль переходящая в бурную радость. Конечно, одному немного грустно, но ведь можно и Колчакова позвать с первого этажа. Вадик -- душа-человек! Тем более, когда есть что выпить... А можно выпить и с собственным отражением, чокнувшись в зеркале. Старинный способ избавления от одиночества.
   Никита плеснул в рюмку чуток рому и цокнул ею по зеркалу:
   -- Ваше здоровье, Никита Александрович, долгих лет жизни! Счастья и здравия! Расти большим во всех местах!
   Полегчало еще больше. Нет, в самом деле! Чего сидеть дома в Новый год? К Хлюдовым -- было б занятно, но больно ласково глядит его сестра, ластится кошкой, глазками стреляет, не было б скандала! Идти нажраться в общагу -- невелико удовольствие, закончится потасовкой и массовым блевом в туалете. А так -- бойцам отбой, телик -- в канцелярию. И смотри концерты до утра! С самим собой-любименьким! Кр-расота! Гм, страшная сила...
   Ага! С самим собой-любименьким -- ка-ак же! Рано пташечка запела. Дверь приоткрылась, и в нее прошмыгнул Колчаков.
   -- Ты чего, Вадик? Гонится кто?
   -- Это я от начштаба прячусь. Надоел. Ему делать не хрен, он у меня в канцелярии сидит, в шашки играть заставляет. А я их терпеть не могу. Наливай, а то уйду!
   Ну, на...
   Йо-хо-хо... И бутылку рома... Ополовинили...
   -- Ох, хорошо! -- Вадик Колчаков по-хозяйски расположился, вытянув длинные ноги -- ладно, что не на стол, а на стул. Выковырял из мятой пачки сигарету, закурил, пуская кольца.
   -- Ну, вот что! -- неожиданно для себя взвился Никита. -- Гаси хабарик! Гаси! 
   -- Чего-чего?
   -- Того-того! Ведешь себя, как свинья. Явился с пустыми руками, пьешь мой ром, грязные сапоги задрал выше головы! Да еще и куришь! А мне тут ночью спать!
   -- Какое "спать"?! -- отпарировал Вадик, но ноги со стула снял. -- Де-жу-рить, понял! Не спать, лейтенант, не спа-ать! Тебе ж еще на доклад к начальству. Заметь, сегодня!
   -- Так вместе и пойдем! Ты будешь говорить, а я буду рядом стоять и молчать. В крайнем случае, с умным видом кивну.
   -- Не, с умным -- уже не получится. Рожа в багровых пятнах, разит от тебя как... Да нету аналогов!
   -- Нету, да?
   -- Нету! Собирайся, пойдем к замполиту. Авось, Бердымурадов не заметит, что мы употребили. И лучше поскорее, пока нас не развезло. Пошли!
   Ну пошли... Чему быть, того не миновать. Остался всего один час до наступления нового года, блин. Что год грядущий нам готовит?.. Никита брел, хлюпая сапогами по широким лужам. Брызги разлетались в стороны. Полы парадной шинели сразу намокли, поднимать ноги и не хлюпать -- ни сил, ни желания. Добрести до штаба и не упасть -- вот задача!
  -- Т-товарищ замполит! Р-зршить доложить!..
   Товарищ замполит ничего не заметил. Сам если принимал на грудь хоть сто граммов водки, соображал весьма туго после контузии в Афгане. А сегодня таки уже принял. И не сто граммов. Новый год... Так что для замполита Бердымурадова сегодня главный показатель дежурства --прибытие офицера, как такового. Напротив фамилии в списке ответственных подполковник, прилагая усилие, чтоб попасть в нужную графу, ставил крестик и отправлял дежурившего в подразделение. Некоторые не являлись, и вот с ними он пытался воевать. Звонил по телефону, отправлял посыльных, матерился на русском и туркменском языках.
   Ромашкин и Колчаков из штаба, поспешили в батальон. Навстречу, по касательной, сумбурно матерясь, не заметив во тьме --начштаба Давыденко. У каждого свои проблемы...
   -- Коз-зел рогатый! -- зло произнес Вадик.
   -- Почему рогатый? -- тупо спросил Никита. Все-таки в сочетании с "козлом" более устоявшееся -- "безрогий".
   -- А потому что! знаю. Сам лично ему рога наставил! Сам лично и с превеликим удовольствием! И не далее как два часа назад, пока он меня разыскивал в казарме!
   О, сколько нам открытий чудных!..
   -- Хороша-а! -- отыгрывался Колчаков за все про всё. -- Активистка! Страсть как любит это дело! Подходит к процессу творчески! И рога у нашего Мирона аж закручиваются в трубочку! А он пусть еще меня поищет! Днем с огнем!
   Никита поймал себя на мысли: "Ну, почему не я!" То бишь на месте Вадика, не на месте рогатого Давыденко. Мысль шуганул...
   -- Никита! Давай похулиганим! -- от щедрот предложил раздухарившийся Колаков. -- Чего скучать в праздничную ночь?! Раз пошла такая пьянка!... Устроим фейерверк! У меня есть четыре ракеты, красные и зеленые. Запустим их на плацу?
   -- А у меня припрятаны два взрывпакета и граната, -- поддался на провокацию Ромашкин. -- Ка-а-ак бабахнем!!!
   -- Но-но! Достаточно взрывпакетов. За гранату могут к ответственности привлечь. А за салют только выговор влепят... если поймают.
   Они, качаясь и спотыкаясь, заторопились к казарме. Там извлекли из своих загашникиов припрятанную пиротехнику и вышли на плац. Когда стрелки часов сомкнулись на двенадцати, дружно рванули за колечки. Ракеты с шипением взметнулись ввысь. Через мгновение -- громкий хлопок, и яркие разноцветные вспышки в ночном небо. Тотчас вверх была отправлена следующая пара сигнальных ракет.
   Где-то радостно заорали "ура!". Где-то присоединили к из ракетам свои -- из открытых окон. Салют!..
   Если поймают, значит? Никита побежал с плаца в батальон, а Вадим в противоположную сторону, к городку, наверное, решился по-новой навестить жену Давыденко.
   Никита на секунду приостановился возле чугунных "пепельниц". Поджег взрывпакеты. Швырнул их в урны.
   Едва скрылся за дверями -- раздался страшный грохот. Столбы искр и огня взметнулись вверх, увлекая за собой мусор. Окурки разлетелись вокруг крыльца, а газета, словно большая птица с подбитыми крыльями, спланировала на кустарник.
   На плац примчались не совсем адекватно воспринимающий обстановку замполит полка и дежурный. Тщетно пытались обнаружить тех, кто запускал ракеты, но... тщетно. Тут бабахнуло еще несколько взрывпакетов в районе штаба полка, и оттуда же взлетела ракета, рассекая ночное небо полосами белого бледного огня. Затем полыхнула яркой вспышкой, и маленький парашютик стал медленно опускаться в жилой городок. А, штабные писаря резвятся, обрадованные отсутствием начальства.
   Когда салют иссяк и в гарнизоне стало относительно тихо, Никита налил в жестяную кружку шампанского и выпил ее до дна, пожелав сам себе счастья и любви в наступившем Новом году. Вот, главное, любви!.. Затем вышел из канцелярии, приказал дневальному перенести к себе в кабинет телевизор и пошел по темной казарме проверить бойцов. Усталые солдаты спали мертвым сном. Умаялись, бедняги, за день. Богатырский храп раздавался из разных углов, порой курсанты что-то бормотали на русском, узбекском, азербайджанском или еще каком-то языке. Крепкий запах... Ну, в общем, запах казармы. Надо ли разъяснять?
   К горлу подкатил комок. Ой, какие мы нежные! Да не нежные мы, но -- ром, коньяк, водка в одном флаконе, так сказать... и шампанского до кучи. Ой-ё!
   Никита несколько минут шумно рычал в темноту, перегнувшись через подоконник.
   ...Дежурный по роте довел его до канцелярии, уложил в койку, стянул сапоги, укрыл одеялом и вышел, плотно притворив дверь.
  
   Счастливый и удовлетворенный Колчаков объявился где-то через час. Очень желал поделиться приподнятым настроением с другом-приятелем Никитой. Но, знаете ли, друга-приятеля Никиту нынче уже не приподнять. Ни настроением, ни вообще.
   С сожалением поглядев на мертвецки спящего Ромашкина, Колчаков не спросясь достал из приотворенного шкафа бутылку с остатками рома. Допил из горлышка. Отправился восвояси. Где-то они, эти свояси...
   Новый год победоносно шагал по стране, сшибая с ног миллионы жителей. Советские трудящиеся поедали тонны салата "оливье" и селедки под шубой, выпивали цистерны водки и шампанского. Затем либо тупо смотрели "Голубой огонек", либо пели и танцевали. Какая-то, самая счастливая, часть общества предавалась любви.
   А Никита... Что ж, Никита. В прострации Никита. План перестройки страны начинали составлять без него.
  
   ***
   -- А я, дважды Новый год в Афгане встречал, и оба раза в горах! - сказал Большеногин. - Помнишь, Никита, тогда еще моя БМП подорвалась, а после ротного ранило и девять бойцов...
   -- Помню! Я тогда в эфир только и рявкнул: "Кандец Большеногу!" А комдив меня обругал!.. Жалко Вовку Киселева! Хороший был парень! Вернулся после ранения и нашел свою смерть от снайперской пули....
   -- Помянем ротного еще раз?
   -- Помянем ротного.
   Помянули.
  
   Глава 13. Сумасшедшие гости
  
   Утром Никита, едва пробудившись, покачиваясь на нетвердых ногах, вихляющейся походкой покинул казарму. В голове гудело, кости ломило, в глазах зыбкая пелена. Хорошо встретил Новый год, нечего сказать....
   Не вписавшись в дыру в заборе, он сильно ударился плечом и ребрами.
   -- Черт! Понастроили стен, пройти не возможно!
   В парадной шинели и кителе ему по габаритам в узкий лаз -- никак. Пришлось раздеться, взяв шинельку в руки. Продравшись, наконец, наружу, в городок, он плюхнулся на колени, измазал галифе. Громко матерясь, добрался до квартиры. Долго искал ключи, а когда нашел, несколько минут тщательно целился в замочную скважину. Стыковка не произошла. Осознав, что войти тихо в дом не удастся, Ромашкин повернулся спиной к двери и заколотил по ней каблуками:
   -- Шмер! Мишка! Шмер! Открой, сволочь! Открой! Хватит спать.
   Дверь внезапно отворилась и с силой ударила Никиту в спину. Он слетел с верхней ступени и приземлился во дворе на четыре точки.
   -- Хто тут? -- спросил голос откуда-то сверху.
   Лейтенант обернулся и увидел стоящего с закрытыми глазами солдата Кулешова. Тот тер лицо кулаками и силился разомкнуть слипшиеся ото сна веки, продолжая бубнить:
   -- Хто тут орет? Чаво надо? Хозяева сплять!
   -- Кулешов, скотина! Это я! Хозяин квартиры и твой начальник! Глазищи протри! -- Никита поднялся с карачек, потряс за грудки не желающего просыпаться бойца.
   Тот шмякнулся на кушетку в углу веранды, невнятно оправдываясь в ответ.
   Да ну тебя, дурака Кулешова!
   Ромашкин, на ходу судорожно стряхивая со своих ног сапоги, устремился к заветному дивану. Грузно плюхнулся, слегка придавив Шмера, свернувшегося в клубок под простыней.
   -- У-у! Сволота! -- взвыл сонным голосом взводный и отодвинулся к стене.
   -- Ты, почему спишь на моем диване, гад?! Еще и курил, скотина, лежа? Марш отсюда! На свою койку! На второй этаж! На крышу!
   Шмер громко засопел и не ответил. Освобождать лежбище явно не желал.
   Никита швырнул шинель в один угол, китель -- в другой. Галстук сунул под матрац, остальную одежду -- куда придется. Блаженно улыбаясь, примостился на второй половине дивана. Потянул на себя одеяло. Шмер -- на себя. После недолгой борьбы за тепло победил более трезвый Шмер. Пришлось укутаться в простыню...
  
   К полудню продрогший, но не протрезвевший Ромашкин проснулся. Волей-неволей. Мишка Шмер поливал его, словно комнатное растение, водой из кружки.
   Никита вскочил и оттолкнул взводного.
   Тот оскалился рыжевато-желтыми прокуренными зубами, прищурил щелочки припухших глаз. Отекшее лицо взводного приобрело землистый цвет, а зеленые мочки торчащих ушей контрастно выделялись яркими пятнами.
   -- Отойди от меня, Крокодил Гена! Тьфу! То есть крокодил Миша! Михаил-крокодил! Чучело, а не офицер! Ну и рыло. Старлей с зелеными ушами! 
   Шмер возобновил попытку полива "комнатного растения".
    -- Я тебе что, клумба?! -- взвился Никита. -- Отстань! Дай поспать! Я новогоднюю ночь службу нес, твой покой охранял!
   -- Наслышан-наслышан, как ты охранял, пьянь несусветная! Бойцы с утра мусор вокруг казарм собирают после вашего салюта.
   -- О как! Комбату донесли?
   -- А я знаю? Но думаю, доброжелатели найдутся.
   -- Вот черт! Как неудачно вышло! А всё коктейль, коктейль! Зарекался ведь не смешивать напитки! Дегустатор хренов!.. Ну? И зачем ты меня будишь? В штаб вызывают?
   -- Нет, не в штаб. Нас девчонки в гости звали! Ждут наверное...
   -- Какие еще девчонки? 
   -- Забыл? Те, самые, которых мы вчера от "урюков" выручили.
   "Мы", гм!
   -- Ну да, ну да, припоминаю. Сами приходили сюда?
   -- Нет, утром Лебедь прилетал, прокурлыкал: после обеда идем в поход, сбор у общаги. Надо что-то взять с собой, вчерашний запас кончился. Давай денег!
   -- Вот денег как нет, так и не было, -- уныло констатировал Никита. - И не в деньгах счастье, а в потенции! А ее... не поднять.
   -- Что-что, но это поднимем! А денег, что, действительно нет?
   -- Я тебе больше скажу -- даже выпить нечего! Вчера всё приговорили. А с пустыми руками в гости -- это как-то... не по- офицерски.
    -- Пошли в общагу, пройдемся по комнатам. Не может быть, чтобы всё...
   -- Вряд ли что сыщем. Необходимы внутренние резервы... О, Лебедь! -- осенило Никиту.
   -- Что -- Лебедь? 
     -- Он ведь тоже приглашен! -- Нет, как вам нравится это "тоже"! -- Лебедь наш -- спортсмен, в одиночку не пьет. Так что наверняка у него осталось. Мы же без него вчера напивались! И потом... спирт... -- со значением напомнил Никита Шмеру.
   А и верно! Лебедь снимал квартиру у какого-то капитана-перестарка, который после недавнего развода с женой обитал в общаге и беспробудно пил. Запой продолжался третий месяц -- свобода, брат, свобода, брат, свобода!.. Сколько Лебедь платил тому капитану за жилье, неизвестно. Скорее всего, расплачивался спиртом, доступ к которому у него был постоянный. Этим спиртом Лебедь-Белый должен был протирать измерительные приборы и средства связи, но только дышал на них парами алкоголя... и протирал, конечно, после этого, протирал.
   Оно, конечно, идти в гости к дамам со спиртом... А с другой стороны! По анекдоту! "Это водка? -- Обижаете! Чтоб я даме -- водки?! Это чистейший спирт, леди!"
   Дверь домика оказалась не заперта, но почему-то лишь чуть приоткрылась от толчка. В узкую щель удалось разглядеть чьи-то ноги в сапогах. Ромашкин и Шмер надавили на дверь, и она с шорохом и шуршанием все же отворилась на разумную и достаточную ширину, подвинув тело. Включив свет в прихожей, опознали тело -- перестарок-капитан, хозяин квартиры, пьян в сосиску.
   Так-так. А что в комнате? Тук-тук, кто в комнате живет? Ну, если это можно назвать жизнью... Скорее, пограничное состояние между... В комнате стоял сильный смрад, кислятина-тухлятина. Ситцевые линялые занавески слабо пропускали свет, но и в полумраке можно было разглядеть следы безумной попойки. Лебедь распростерся поперек кровати -- головой возле подушки, а ноги на полу, причем одна из них стояла в полупустом ведре с водой. Нет, но когда успел?! Утром же еще прилетал-клекотал -- в здравии и вменяемости!
   Настроение у Ромашкина и Шмера резко испортилось. С кем связались! На кого понадеялись! И это называется трезвенник, спортсмен, каратист и боксер!
   На захламленном столе валялись перевернутые стаканы, огрызки, и остатки какой-то закуски. Недопитая бутылка водки стояла в центре. Еще одна лежала рядом, жидкость из нее почти вся вытекла и разлилась по столу. Судя по запаху, ее уронили недавно.
   -- Вставай, сенсей! -- Шмер толкнул Лебедя в бок носком сапога. -- Ну и лейтенанты пошли! Пить не умеют, а не пить не могут. Словно из вытрезвителя вас в наш гарнизон собрали!
   -- Му-у-у-у! -- нечленораздельно отреагировал Лебедь на пинок.
   -- Ромашкин! Полей его водичкой. Мы должны дознаться, где у него наше спиртное!
   -- Наше? Ты разве давал ему денег на закупку? 
   -- Не давал. Но ведь он наверняка купил! И припрятал! Главное, чтоб показал где. Хотя бы направление, ориентир. И пусть дальше спит себе! К бабам пойдем без него.
   Сразу после ключевого слова "бабы" Игорь разомкнул веки:
   -- Ага. Заявились! Дружки, называется! К девчатам собрались?! А меня бросить тут решили?! Не-ет уж! Я скажу, где у меня водочка спрятана, когда вы меня в чувство приведете! -- Лебедь, высвобождая ногу, отшвырнул ведро. -- Ведро... Вода... Душ... -- Игорь вновь отключился.
   Ромашкин взял ведро в руки:
   -- Что, Миша? Будем его поливать прямо на кровати? Или на пол сбросим?
   -- Конечно на кровати! Он сам велел. Сбросить с постели указаний не было. Скинем -- а он драться полезет! Он это любит. И умеет. Неси воду!
   Никита, пошатываясь, вышел во двор, набрал из колонки холодной воды, вернулся обратно.
   -- Лей! Прямо на него! -- распорядился Шмер.
   -- Сам лей!
   Угу. "А он драться полезет! Он это любит. И умеет..."
   Шмер что-то недовольно буркнул себе под нос, взялся за ручку ведра, сделал широкий замах и окатил пьяного Лебедя от пояса до лица.
   -- У-у-у! Су-у-уки! Ох-х-х... Хоро-шо! -- резко вскочил Лебедь. И вновь рухнул замертво на постель.
   -- Ковшик! Второе ведро! Похолоднее! -- распорядился Шмер тоном хирурга. Типа: скальпель, зажим, спирт, еще спирт, огурец!
   Никита вздохнул и снова отправился во дворик. Тонкая струйка продолжала течь из открытого крана, и под дверями образовалась лужа. Никита открутил вентиль посильнее и на минуточку присел тут же, на выщербленной лавочке. По стенке дома полз паук -- вверх, к стеклам, где была сплетена обширная паутина. В ней жужжала свежая муха... Вот Никита со товарищи -- как эта муха. Угодили в ловушку. Их общая ловушка -- этот дурацкий Педжен.
   -- Надоело все к чертовой матери! Тоска! -- громко вслух произнес Никита. И для разрядки еще громче, почти сорвавшись на крик: -- Жизнь -- дерьмо!!!
   Никто не ответил. Даже эхо. Не подтвердил. Но и не возразил.
   ...Это второе ведро вылили целиком -- прямо в пьяную морду лица Лебедя-Белого.
   Тот вскочил и, не открывая глаз, вслепую принялся махать пудовыми кулаками. Первым же ударом сшиб с ног Шмера, который отлетел в угол. Остальные удары "в молоко" -- Никита вовремя спрятался под стол. Лебедь пнул табуретку, и она, подлетев под потолок, плюхнулась на лежащего в проходе пьяного капитана-перестарка. Тот всхлипнул, но не очнулся. Лебедь прыгнул босыми ногами на стол и... только тут открыл глаза. Сопоставил себя и окружающий мир. И себя в окружающем мире, включающем товарищей по оружию:
   -- Вы чего?! Охренели?! -- он отбил пятками чечетку и только после этого спрыгнул на пол.
   -- Ты сам сказал: ведро, вода, душ! -- Шмер потирал ушибленную грудь.
   -- Я?! Сказал?! 
   -- Сказал-сказал, -- подтвердил Никита, выбираясь из-под стола. -- Сам сказал, а сам сразу кулаками махать!
   -- Ну да, сказал, -- вынужденно признал Лебедь. -- Но! Ведро, вода, душ! А вы?! Ниагарский водопад тут устроили!.. Заставь вас богу молиться...
   -- Сам дурак!
   -- Зато красавец! -- благосклонно пропустил "дурака" Лебедь. Содрал с себя, срывая пуговицы, мокрую рубашку, обтер ею лицо и швырнул, как тряпку, в дальний угол. Туда же -- и майку. Стянул брюки и трусы, перебросил через спинку кровати, изобразил танец живота и остального хозяйства. Затем, напрягая мускулы, принял позу культуриста. -- О, как я красив! Аполлон! Как я замечательно красив и прекрасен!.. Нет, мужики, согласитесь -- мы, мужики, гораздо красивше баб!
  -- Игорь? Игорь! Игорь, блин!!!
   -- А чего?! Нет?! В природе самцы всегда красивше самок! Как красив павлин, и насколько убога пава. Лев -- красавец, львица -- драная кошка. А рыбки в аквариуме?!
   -- А рогатый козел? И драная коза? - брякнул не подумавши Шмер.
   - Так надо понимать, -- напряженно проговорил Никита, -- ты предлагаешь нам с Мишкой себя-великолепного. Заместо дамочек-дурнушек, к которым мы собрались? Хозяйством своим тут перед нами трясешь, как...
   Рискованно, Никита! Можно и по чайнику схлопотать! По сути, гомиком обозвал.
   Но риск благородное дело. Оправдался риск.
   Культурист Лебедь секунду раздумывал, нанести ли сослуживцу сокрушительный маваши-гери или заржать и таки одеться. Заржал и таки оделся.
   -- Ну? Я готов? Побежали?
   -- Погоди, Игорь. Ты же сказал, что скажешь, где у тебя водочка спрятана?
   -- А я никогда от своих слов не отказываюсь! Вот тут, -- Лебедь погладил себя по брюшному прессу, -- тут она вся и спрятана. С утра! И еще там! -- Лебедь ткнул пальцем в недвижимое тело капитана-перестарка. -- И водочка, и спиртяшка вся!
   -- То есть... у нас ничего нет?! В смысле, с собой?!
   -- Как?! У вас ничего нет?! В смысле, с собой?!
   Поня-а-атно...
   -- Ладно, шучу, -- успокоил Лебедь. -- Там вон возьмите. Три бутыля шампанского. Я его как спортсмен принципиально не пью. Завет номер один: опасайтесь пузырьковых! Вот и не пью. Даже в Новый год. Покупаю как дань традиции, но не пью... Нашел, Мишка?
   -- Нашел, Игорек, -- порывшись в "там", отозвался Шмер. -- Только тут не три, а две. То есть три, но одна пустая.
   -- Ага! А я-то думаю, чего меня так колбасит! Поступился, значит, принципами. Ну, ничо! Как раз две -- по числу приглашающих дамочек. Мы ж к ним не пить идем, а? Вот и в подарок -- по шампусику!
   Леблединная железная логика. Чугунная!
  
   ...У нужного подъезда офицеры тщательно обтерли сапоги о бордюрные камни, помыли их в проточном дождевом ручейке и направились искать заветную квартиру. Где-то ревела музыка -- на нее и сориентировались. Точно! Она раздавалась из-за нужной двери. Значит, пришли не зря. Хозяева не спят, находятся на месте, и застолье в разгаре.
   Однако попытки вызвать кого-либо, нажатием звонка, успехом не увенчались. Стук в дверь кулаком произвел тот же эффект, то есть никакого.
   Лебедь встал спиной к двери и замолотил по ней каблуком:
   -- Ребятишки! Отворяйте! К вам Лебедь прилетел! Курлы-курлы!
   -- Прекрати, Игореха! Всех обитателей распугаешь! Хозяева, если услышат, наоборот, не откроют. Решат, психопат ломится! -- попытался урезонить Никита и... ошибся.
   Музыка в комнате внезапно оборвалась. Кто-то подошел, щелкнул замком, дверь распахнулась.
   Лебедь-Белый спиной рухнул в образовавшийся проем. Но не разбился, а рассмеялся. Так вот в чем радость...
   Чернявенькая Вика в халатике на очевидно голое тело и в босоножках на, разумеется, босую ногу, пожалуй, еще привлекательней, чем в давешнем плаще и сапожках! И без всякого "пожалуй", пожалуй... Заметьте, халатик не "домохозяйский", а, мол, кимоно, парадно-выходное. Она настороженно окинула взглядом новоприбывших и внезапно вспомнила:
   -- А-а-а! Мальчики, это вы?
   -- Нет, не мы! Это тени отца Гамлета! -- дурацки пошутил Никита. Но что-то надо же сказать!
   За спиной чернявенькой Вики появились другие обитатели квартиры -- двое мужчин и две красотки.
   -- Ой, Нинка! -- радостно всплеснула руками чернявенькая Вика. -- Это мальчики, которые вчера нас от дикарей спасли!
   -- Ой, ма-альчики! Пришли! Молодцы! -- возрадовалась блондинка Нинка, выглядывая из-за спины пьяненького мужичка в расстегнутой до пупа рубашке.
   -- Васенька! Вот эти мальчики спасли нашу невинность! Познакомься! -- подтянула Вика толстяка-очкарика.
   В общем... вот и познакомились. Поручкались со всеми. Лебедь поручкался со всеми, так и лежа на коридорном полу. После чего пружинно вскочил на ноги и принялся обниматься с хозяевами, как со старыми знакомыми. Дольше всего обнимался с женщинами.
   Значит, чернявенькая Вика, блондинка Нинка. Плюс огненно рыженькая Татьяна, тоненькая, длинноногая.
   Итак, она звалась Татьяна... которая сразу положила глаз на Лебедя-Белого.
   Шмер приударил за чернявенькой Викой. Эти чернявенькие... рыбак рыбака видит издалека!
   А блондинка Нинка сразу запала на Никиту. Не случайно, выходит, подмигнула еще там, на предновогодней улице.
   Ах, да! Тут же еще и как бы мужички-сопернички, нет? Нет. Это не соперники. Не знаем, господа хорошие, чем вы тут до прихода господ офицеров занимались, но в данный момент ваш номер восемь, отдохните-проспитесь. А мы... Что -- мы? Мы мирно посидим, пообщаемся, по бокалу шампанского примем с дамами -- на брудершафт, так?
   Так. Блондинка Нинка в темпе вальса успела уже дважды выпить с Никитой на брудершафт, крепко поцеловав в губы. Ого! В прозрачной кофточке она была просто... просто... Да что там! Никита понял, что в брюках ему тесно. То бишь не целиком ему, а отчасти. От самой дорогой его части. Ну, мужчины поймут. А уж женщины! Блондинка Нинка мелодично хохотнула и как бы ненароком мазнула ладонью по...
   -- А как насчет выпить за любовь с первого взгляда?
   -- Легко!
   Выпили. Вдвоем. И пусть весь мир подождет. Ни рядом, ни вокруг, ни вообще -- никого. Только ты и я. О, темпы! О, amore!
   Блондинка Нинка плотно придвинулась, задышала прерывисто и возбужденно.
   -- Прогуляться бы, -- воркнула грудным тоном
   -- К-х-худа ? -- в горле Никиты мгновенно пересохло.
   -- А... в ванную хотя бы... -- она смотрела на него в упор, не мигая.
   "В ванную? Вам плохо? -- Дурачок, мне хорошо. С тобой. А в ванной будет еще лучше. С тобой..." -- такой взгляд. Ну, я пошла. А ты -- через минуту-две.
   Никита несколько опешил. Конечно, господа офицеры для того сюда и шли -- пофлиртовать и кого-нибудь охмурить. Но чтоб так откровенно...
   Он плеснул себе в фужер еще вина, выпил для храбрости и потихоньку выбрался из-за стола. Компания оживленно обсуждала падение Лебедя, который находился в центре внимания. Никому не было дела ни до Ромашкина, ни до блондинки Нинки. Пока, во всяком случае. Лови момент!
   Поймал. Что было в ванной -- если угодно, дело личное, дело интимное. Стремительный петинг, и тут же оральный секс, и последующая "поза львицы", и завершающий обоюдный оргазм -- нынче все эти понятия почти даже приличные. Ну так все всё так и... А подробности -- для онанистов.
   -- О-о-о! -- громко и протяжно выдохнули, наконец, оба, Никита и блондинка Нинка, завороженно глядя друг на друга. Причем через зеркало. Ну, поза такая, ну.
   И замерли. От частого дыхания дамы, зеркало запотело.
   Никита напряженно вслушался в происходящее там, за дверью ванной. Одновременно с чувством глубокого удовлетворения вернулась осторожность и неловкость. Черт! Надо же! За пятнадцать минут знакомства не только выпили на брудершафт, но и бурно возлюбились! Вот ведь всю жизнь считал себя скромнягой -- и на тебе! Дык! Отказаться? Если "на тебе!"
   -- Спасибо, мальчик! -- воркнула блондинка Нинка. -- Ты мой новогодний подарок! А то вокруг который день одни пьяные козлы-импотенты! А ты ничего, хороший. Ступай к гостям. Я -- чуть позже. А ты мне понра-авился, знаешь...
   Никита из ванной направился к столу, не глядя ни на кого, словно в бессознательном состоянии. Опустив глаза, сел, налил в стакан вина, выпил. И -- встретился с пронзительным ненавидящим взглядом соседа. Кто таков? Десять минут назад за столом этого соседа не было.
   Рядом с Никитой обособленно плюхнулась блондинка Нинка, радостно воскликнула:
   -- О! Вот и Олежек проснулся! Милый, голова не болит? Опохмелишься?
   Муж! Никита зябко поежился, невольно передернув плечами. Не было печали!
   -- Дрянь! Шалава подзаборная! -- муж внезапно и свирепо отвесил жене звучную оплеуху.
   Никиты вскочил. Как бы там ни было, кто бы ты, мужик, ни был, но щас получишь!
   Никиту опередил Лебедь. Рефлекс, однако. Женщину бьют! Взметнулся из-за стола, опрокинув стул, стриганул ногами, угодив ступней в грудь невежы. Классическое мае-гери, однако.
   Муж сложился пополам и заперхал.
   -- Ты чего, козел! Оборзел?! Ударить даму! -- громогласно воспитывал Лебедь противника.
   Никита со Шмером схватили бла-ародного офицера Лебедя за руки, чтоб более не буянил. Ну-ну, Игорь, ну-ну. Ну, всё уже, ну, всё.
   Не-ет, не всё. Проперхавшись, муж истерично крикнул:
   -- Да-аму?! Это -- да-ама?! Это всем подряд дама! И тебе дам, и тебе дам, и тебе!.. Эта шалава -- моя жена! Имею право воспитывать! А ты, гаденышь, не лезь! -- и он, подскочив к Лебедю, ударил его в живот.
   Ой, зря. Во-первых, там не живот, а пресс-шоколадка. Почувствуйте разницу. Во-вторых, атлет Игорёха только притворялся, что его крепко держат, а на самом деле имитировал невозможность вырваться из цепких рук.
   -- Хы! Ударил! Как больно! Все видели! Он меня ударил! Хы! А теперь я! -- и, стряхнув сдерживающий фактор в лице Ромашкина со Шмером, ударил. -- Чистая самооборона!
   -- О-о-о! Он мне зуб выбил! -- обманутый и к тому же битый муж сплюнул в ладонь вместе с кровью половинку зуба.
   На Лебедя накинулась вся присутствующая компания. Общими усилиями вытолкали на лестничную площадку, где он принялся орать на приятелей:
   -- Да отстаньте вы, дураки! Не пьян я! Трезв! Дайте повеселиться! За что он, сволочь, мне по печени врезал? Отпустите! Больше не буду!
   На площадку выглянула чернявенькая Вика:
   -- Ты что, герой, делаешь! Это же хозяин квартиры, муж Нинки!
   -- А мне плевать! Пусть руки не распускает! 
   -- Псих ты, Лебедь! Такое веселое застолье испоганил! -- огорчился Шмер. -- Такой прекрасный вечер испортил!
   -- Ладно! Отстаньте! Буду смирным. Обещаю больше не ерепениться. Пойдемте мириться. Но как я ему! А? Вот в кулаке клок волос от плешивого! Остатки скальпа! Скальп снял! Ну, я орел!
   Компания ввалилась обратно в квартиру, где муж и жена продолжали на повышенных тонах выяснять отношения.
   -- Дурачок! Я вышла из туалета, а не из ванной! Тебе померещилось! -- врала блондинка Нинка, размазывая слезы по щекам.
   Косметика на ее лице "поплыла", и сразу стало видно -- уставшая женщину "кому за тридцать". Дальний гарнизон, убогий быт, неудачный брак, никаких перспектив на будущее. Унылое беспросветное существование и беспорядочный секс, если повезет, в качестве лекарства от тоски.
   Мужу Олегу налили полный фужер водки, который он запил фужером шампанского, и тотчас скис. Притянул к себе супругу:
   -- Ну, прости, киска! Я ошибся. Погорячился. Извини. Чего не бывает с пьяных глаз! Дай я поцалую твои ангельские губки. Прости дурака пьяного!
   Он крепко поцеловал жену. Затем чуть отстранился, понюхал ее лицо. Что за запах? Н-не понравился!
   Жена тотчас налила ему еще фужер водки. Пей! И не принюхивайся!
   Выпил. И бессильно откинулся на спинку стула, уронив голову на грудь. Блондинка Нинка с трудом подняла тело мужа и выволокла в спальню. Вернувшись, она переключилась на Лебедя. Теперь он стал ее кумиром, кавалером и рыцарем. В кои веки за нее заступились и защитили!
  
   На обратном пути в общагу Лебедь беспрестанно возмущался Ромашкиным:
   -- Нет, вы посмотрите на этого тихоню! То мямлит, ни рыба ни мясо, а то бабищу сразу в ванной охмурил! 
   -- Еще кто кого охмурил! -- посмеивался Шмер. -- По-моему, она ему в штаны сама залезла!.. Черт бы побрал этих замполитов! Вечно от них неприятности. Не мог, как люди, посидеть, водки попить, с девчатами потанцевать? Конечно! Зачем ему это? Сразу подавай разврат!
   -- Ты мне еще аморалку припиши! Не на партсобрание, чай, ходили. Если вам никому не обломилось, попытайтесь не лопнуть от зависти!
   -- Это кому не повезло? -- вскинулся Лебедь. -- Очень даже повезло! Я, друг мой Ромашкин, как лысому в череп дал, так его жена оставшееся время ко мне кошкой ластилась. Заметил?
   -- Что ж ты ее в ванную не пригласил?
   -- Э, нет. Я с ней -- завтра. Пусть помоется-отмоется после тебя, друг мой Ромашкин. Мы ж все-таки не животные. Так что завтра. А ты, друг мой Ромашкин, свободен, как муха в полете. И не спорь, а то так врежу, что чубчик отвалится! Что, будешь спорить?
  -- Не буду!
   Что ж, придется уступить объект без боя. Битва с Лебедем бессмысленна. Победитель ясен заранее, разве что колом врезать по башке. И то бесполезно. Разве что кость слегка прогнется...
  
   ***
   -- Тебя послушать, вокруг одни шалавы! Не гарнизон -- публичный дом! - возмутился в питерский, интеллигентный Виталик - разведчик (одни питерские по всей стране). - Что не было порядочных приличных семей? Никто не любил друг друга?
   -- Витя! Я тоже над этим вопросом мучался и переживал, как же так? Пьянство, разврат! А мне приятель мой Шмер популярно объяснил: с кем поведешься, от того и забеременеешь! Ну, с кем еще могут молодые холостяки общаться? В какую приличную семью их позовут в гости? И зачем?
   -- В принципе, ты прав, конечно! - согласился разведчик. -- но как-то это... беспринципно.
   -- В принципе, беспринципно! Х-хорошо сказал!.. Но мы же не только водку трескали да под юбку девкам лазали!
   -- Неужто?!
   - А то! На службе: от зари, до зари!
  
   Глава 14. Полевой выход
  
   Завершился Новогодний праздник, пролетела первая неделя января, за ней другая. Наконец, настал тот момент, когда по плану занятий предстояло совершить полевой выход. Солдаты уже немного научились водить танки, стрелять -- пора их обкатывать по-настоящему, в обстановке, максимально приближенной к боевой, в условиях горно-пустынной местности. Большинству-то из них придется воевать "за речкой" -- тем, кому не повезет с распределением.
   Батальон собирал пожитки обстоятельно. В учебные ящики складывали материальную базу, тетради, конспекты, пособия. Старшина роты укомплектовывал вещевые мешки курсантов фляжками, котелками, кружками, ложками, майками, портянками и прочим необходимым барахлишком.
   В полночь учебный батальон, рота за ротой, выдвинулся пешим ходом на вокзал. Через час топанья по ночному городку солдаты прибыли на место и заполнили пространство железнодорожного перрона. Затем обычная суета с посадкой в общие вагоны, куда служивые набились плотнее, чем кильки в банке. Еще бы! На каждую роту лишь один вагон!
   Поехали!
   Семь часов тряски в душном переполненном поезде Никита перенес легко, он ведь не пьянствовал с вечера, как другие офицеры. На душе было легко. Хоть какая-то перемена в унылой и монотонной жизни армейского гарнизона.!
   Взводный Васька Чекушкин ночь напролет бегал блевать к унитазу -- накануне перебрал, а в вагоне, еще и добавил лишку. Отвык парень пить дрянную водку. Этот старший лейтенант прибыл вместо Мурыгина, по замене, из Афгана. В роту попал перед началом полевого выхода и никак не мог насладиться удовольствиями и соблазнами мирной обстановки в Союзе. Брал от жизни все что мог, а что не мог ухватить, тоже брал, превозмогая себя.
   Запах прелых портянок, дегтя, пота, пыли. Плюс аромат тушенки и баночной пшенки из солдатских пайков -- самые голодные и нетерпеливые поглощали утреннюю норму. А от офицерского кубрика разило водкой, луком, салом и чесноком.
   И вот так семь часов... Но -- прибыли. Келита.
   -- Рота подъем! Выгружаться! Бегом! Бегом!
   -- Военные! Стоянка поезда в Келите десять минута, -- сонно пробубнил туркмен-проводник и скрылся досыпать в служебное купе.
   Выгрузились в строго отведенное время. Никто не отстал, не потерялся, не исчез. Поезд протяжно загудел, состав дернулся и исчез в сумерках, постукивая колесными парами на стыках рельс.
   По правую сторону от "железки" -- бескрайняя пустыня. По левую, в сероватом тумане, -- высокие горы, далекие заснеженные вершины. Значит, нам туда дорога, значит нам туда дорога... Не на вершины, допустим, а лишь в ближайшее предгорье.
   Батальон ожидал крытый тентом "Урал", в него и загрузили имущество, а курсанты трусцой повзводно двинулись по пересеченной местности. "Уралу" предстояло сделать большой крюк по разбитой грунтовой дороге, а бойцам -- совершить тренировочный марш-бросок по прямой. Кто быстрее? Человек или автомобиль?
   Быстрее все-таки оказался "Урал". Часть роты в тумане заплутала и прибыла в полевой лагерь вместо полудня только к обеду. Офицеры смущенно посмеивались друг над другом, над собственным неумением ориентироваться на местности, а те взвода, что пришли первыми, радостно поглотили завтрак и обед. Некоторым не досталось ни того, ни другого: нечего блуждать вокруг да около! Давно пора лейтенантам и сержантам выучить кратчайший путь.
   Комбат распределил старших от управления батальона в подчиненные роты. Восьмой роте достался зампотех Антонюк. Все мечтали заполучить замполита Рахимова, но и Антонюк не самый худший вариант. Больше всех не повезло девятой роте. С ними разместился начальник штаба Давыденко. Зампотех батальона был тоже не подарок. Антонюка меньше всего интересовали дисциплина и учебный процесс, а был он жуткий халявщик и проглот! Все знали: пьет, как верблюд, впрок, а ест, как слон, -- не прокормить. Но, по сравнению с Мироном, золото, а не человек.
   Приступить к размещению по "конурам"! Да, иначе этакое жилье и не назвать. То, где предстояло жить командирам, -- не единая казарма, а несколько слепленных друг к другу каптерок-кубриков. Размер каждого кубрика три метра на три, а двери в них почему-то напрочь отсутствовали (скорее всего, местные аборигены их систематически воровали). Над дверным проемом зияла дыра, в которую вывели колено от трубы, и присоединили к чугунной буржуйке, затем развели огонь, двумя плащ-палатками временно завесили проход. Живите, командиры и радуйтесь. Солдаты -- в просторные лагерные палатки.
   Из офицерских комнатушек вымели мусор, оставленный предшественниками-пехотинцами, прибили пыль водой, закидали в печурку-буржуйку дров, растопили. Заволокли внутрь привезенные с собой панцирные койки, установив их в два яруса, застелили постелями, еле-еле втиснули между ними старый обшарпанный стол. В результате обустройства не осталось ни сантиметра свободного пространства. У входа, у очага, посадили бойца кочегарить и на этом закончили наводить уют. Истинно походный быт.
   Никита облюбовал себе койку на втором ярусе, там по ночам должно быть гораздо теплее, чем внизу. Шмер лег на нижнюю. Еще две койки первого яруса заняли Неслышащих и зампотех. Шурка Пелько долго пререкался со Шмером за место на нижней койке -- для него задрать ногу выше полуметра огромная проблема, грыжа мешает. Мишка тряс ушами и доказывал, что у него боязнь высоты. В результате переспорил.
   День и вечер прошли в бытовой суете. Наконец, вечерняя проверка -- и отбой. Бойцы, уморившись, быстро уснули и только истопники-дневальные подтапливали печи.
   Дневальный Кулешов раскалил буржуйку в "конуре" докрасна и вскоре был выставлен в палатку с указанием вернуться через три часа. Успешное начало занятий предстояло обмыть, а лишние глаза и уши товарищам офицерам ни к чему.
   Неслышащих уселся было за столом что-то писать в ротном журнале боевой подготовки.
   -- Слышь, Неслышащих! -- окликнул его взводный с не менее говорящей фамилией Чекушкин. Мы собрались пить или походные дневники вести? Садись у печки и пиши сколько душе угодно. Куприн, ты, наш! Заодно дровец подбросишь. Верно говорю, товарищ майор?
   Зампотех, майор Антонюк воспрянул. Хоть о чем-то его спросили за день! Обратили на него внимание!
   -- Да-да! Капитан, давай отложи эту писанину на завтра. Надо поужинать, как следует! "Гранатовый браслет" завтра допишешь...
   - Или "Поединок", - хихикнул Шмер.
   -- Хорошо-хорошо. Я не буду мешать, -- засуетился Витька Неслышащих. -- Сейчас-сейчас, не обращайте внимания. Наливайте, режьте, открывайте.
   Да кто ж на тебя внимание-то обращает, Безропотных ты наш! Чекушкин отодвинул в сторону стопку тетрадей и поставил поллитровку, несколько банок сухпайка, хлеб, кружки.
   Старлей Чекушкин прибыл в полк всего ничего, в ноябре. Парню не повезло по службе -- воевал два года в Афганистане и по окончанию положенного срока, по замене, попал в Туркво, вместо "приличного", цивилизованного западного округа. Поговаривали, что всему виной служебные нарекания. "Залетчик", нарушитель дисциплины, разгильдяй... Раньше в роте был один ветеран войны, ротный Неслышащих, теперь их стало двое -- вместе со взводным Чекушкиным. Но Витька Неслышащий воевал всего три месяца, даже точнее, участвовал во вводе войск (если не врал, то аж несколько раз стрелял). А Васька Чекушкин -- парень конкретный, задиристый, нагловатый. Он с первого дня подмял под себя Незнающих и стал практически руководить ротой. Если раньше Витька еще мог давить на взводных капитанским званием, то теперь беспомощно махнул на все рукой и по каждому пустяку советовался со старшим лейтенантом Чекушкиным.
   М-да. Один бестолковый ротный -- беда для роты, а два бестолковых офицера --катастрофа. Витька Незнающий -- "удивленный жизнью", а Васька Чекушкин -- "без царя в голове".
   Огненно-рыжий, голубоглазый, высоченный, был Чекушкин бесконечно самоуверен и бесконечно глуп. Едва приехал, как подцепил триппер, о чем гордо объявил во всеуслышание. Либо эта инфекция с ним приехала из Ташкента, либо (что правдоподобней) он с ней перемещался по службе. Вначале его назначили в лучший батальон и в лучшую роту. Как-никак боевой офицер! Но после нескольких дисциплинарных проступков и "художеств" в гарнизоне его перекинули к нам, вместо внезапно убывшего в Германию Мурыгина (его Лилька кому-то, видать, хорошо дала, как умела и любила это дело, скорее всего, полковому кадровику, и семья Мурыгиных в спешном порядке, почти экстренно отправилась за границу). Такой вот нам подарочек --Чекушкин... Фамилия, данная предкам, зачастую полностью соответствует характеру ее обладателя, отображает его наклонности. Васька Чекушкин был истинным "чекушкиным". Пил практически каждый день и помногу. Кроме того был хроническим бабником. Несколько раз ему били физиономию чьи-то мужья, застав со своими женами, несколько раз он сам кого-то бил. Триппер же расползался по гарнизону в геометрической прогрессии, создавая угрозу здоровью любвеобильной части молодых офицеров. Вот такой вот Чекушкин...
   Стол, можно сказать, накрыт. Дневальный Кулешов принес сковороду с горячей жареной картошкой, тарелку зеленых маринованных помидорчиков, банку тушенки. И опять отправился в палатку к взводу.
   Офицеры дружно уселись за стол и взялись за ложки. Бутылка водки по-прежнему стояла в гордом одиночестве в центре стола.
   -- Не понял! -- возмущенно не понял Чекушкин. -- Вы что, все нахлебники? Где водка, жлобы?
   Антонюк деловито накладывал еду в свою тарелку, словно вопрос не к нему. Шмер виновато отвернул физиономию в сторону, семафоря зеленым ухом, Неслышащих на то и Неслышащих, закатил глаза и глупо ухмыльнулся. Ромашкин открыл пустой портфель и изобразил поиски чего-то ценного, что взял, но потерял.
   Ситуацию смягчил зампотех роты Шурка Пелько, выложив на стол алюминиевую фляжку:
   -- Тут спирт. Водку я не взял.
   -- Сойдет и спирт, -- обрадовался Чекушкин. -- Шурка ты молодец! А замполит Ромашкин чего молчит?
   -- А кто предупредил, что нужно пойло с собой брать? -- Я думал, что мы на занятия едем. Виноват, исправлюсь! Завтра куплю непременно.
   -- Купит он! Где ты купишь? Что купишь? До ближайшей лавки десять верст! Если, конечно, товарищ майор завтра авто выделит, то десять верст -- не расстояние. Со Шмером на пару прокатитесь. С него тоже причитается. А, товарищ майор? Насчет авто?
   Халявщик Антонюк утвердительно кивнул. С него, получается, завтра лишь казенное авто в счет сегодняшней пьянки. Устраивает!
   Офицеры достали из чемоданов и портфелей маринованные огурцы, банки с кильками в томате, шпроты. Ну-с, приступим?
   Единственную бутылку водки разлили по стопкам на один заход и тотчас принялись за спирт.
   -- За успехи в боевой и политической подготовке! Гы!
   -- Ура-ура-ура! Гы!
   Начали! И продолжили. И продолжили. И продолжили... Подробности к черту. Всегда одно и тоже. Вполне свинское дело -- напиться до зеленых соплей и вырубиться. Чтобы поутру очнуться с кроличьими глазами и трещащей башкой...
   Из подробностей -- разве что краснорожий Антонюк, халявщик, чавкающе жрущий с ножа куски масла без хлеба. Из подробностей -- моментально "поплывший" Неслышащих, подозрительно ерзающий. Из подробностей -- раздухарившийся Чекушкин с очередной фляжкой спирта...
   И продолжили, и продолжили. И -- закончили. Спят усталые игрушки. Общий дружный храп.
   ...С подъема рота пришла в движение, началась бестолковая суета. В восемь часов -- начало занятий по вождению. Ромашкину предстояло быть старшим на препятствии, контролировать правильность выполнения упражнения. Вставать не хотелось, но -- долг требует повиновения. Никита натянул галифе, надел носки и потянулся к сапогам. Отчего-то они не стояли возле табурета, а лежали в сторонке и были какими-то сырыми.
   -- Кулешов! Ты что воду ночью разлил? 
   -- Никак нет, я ничего не разливал! -- ухмыльнулся солдат, отводя глаза в сторону.
   -- А кто?! Почему сапоги у меня сырые?
   -- А вы у ротного спросите.
   Ротный Неслышащих вскочил, зычно скомандовал:
   -- Быстро строиться! Товарищи командиры, хватит на койках сидеть! -- и шустро выскочил из "конуры".
   Дневальный Кулешов огляделся по сторонам и пробормотал, наклонившись к Никите:
   -- Это он вам в сапоги нассал.
   -- Что-о-о?! Ка-а-ак?!
   -- А запросто! Ротный среди ночи вскочил и к вашей койке устремился, штаны расстегнул и напрудил. Снайпер! Не промазал, точнехонько в правый сапог попал. Я их перевернул и мочу слил за дверь. Чтоб не воняло.
   Да-а-а. И это уже диагноз. Не впервой, блин! Контуженый, блин! Пыльным мешком по кумполу! "Удивленный жизнью"! Но не до такой же степени, блин!
   -- Гы-гы-гы! -- издал Чекушкин.
   -- А вам, товарищ старший лейтенант, он в сумку напоганил, она возле койки лежала.
   Чекушкин мгновенно перестал ржать, схватил полевую сумку, приподнял, тряхнул... Да, так и есть, напоганил...
   -- Уб-бью недоноска! -- рассвирепел Чекушкин.
   -- Гы-гы-гы! -- издал уже Мишка Шмер, лежащий под одеялом и не желающий подниматься. Его судьба хранила. Или просто Витька Неслышащих иссяк, и на окропление шмеровской амуниции резервов организма не хватило.
   -- Да я... я даже генералу не позволю гадить себе в сумку! Ну, кандец котенку!!! -- и Чекушкин выметнулся из "конуры" с намерением... ну, с понятным намерением.
   Никита ринулся было следом -- надо, надо ротному подрихтовать морду за нанесенную обиду! Смыть кровью! Ринулся было, но остановился. А что на ноги надеть? Тапочки? По грязи-то! Сапоги?.. Вот эти самые, ага!
   Судя по визгу, а потом и истошным воплям снаружи, взводный Чекушкин сладострастно осуществлял свои намерения в отношении ротного. Осуществлял, осуществлял и -- осуществил. Копытный удаляющийся перестук -- вырвался-таки Неслышащих, побежал-побежал. Куда подальше.
   Чекушкин вернулся с удовлетворенным оскалом на лице:
   -- Ты чего не вышел бить ротного, Ромашкин? По делу же! Заслужил!
   -- Да? А в чем? Босиком? И где потом отмываться? Воды-то нет!
   -- Гм, помыться тут действительно негде. Ну, нечего. Будь спок, я ему за нас двоих отвесил, по полной!.. Да, слушай! А как ты на занятия пойдешь? В тапочках?
   -- А никак! Вообще не пойду! Пусть сам на препятствия становится! Нечего на вышке вместе с зампотехом сидеть! Вот так вот!
   -- Тоже верно, -- согласился Чекушкин. -- А поехали тогда купаться?
   -- Куда? Воды нет, говорю, а ты -- купаться!
   -- Где нет, а где есть! В Бахарден поехали! Там озеро подземное! Просто восьмое чудо света!
   -- А тогда и я не пойду на занятия! -- обрадовался Шмер. -- В знак солидарности! Тоже хочу купаться!
   -- Э-э, нет уж! -- погрозил пальцем Чекушкин. -- Ты не пострадал никак. Вот если б тебе в фуражку прыснули -- другое дело! А так без всех нас занятия наверняка сорвутся. Топай на учебное место, сачок! -- он вытолкал Мишку из "конуры". - Купаться едут лишь пострадавшие! Так, Ромашкин?
   -- Так. Вот позавтракаем и...
   А чем, собственно, позавтракаем?
   Кулешов вновь ввалился -- с охапкой дров и сбросил их к печи.
   -- Кулешов! А где хлеб, масло? Сожрал ночью? -- напустился Никита на бойца.
   -- Что вы, товарищ лейтенант! Как можно?! Мне и картошки хватило!
   -- А где оно тогда? Вечером полная тарелка стояла! И где сахар?
   -- Дык, это ваш майор стрескал. Зампотех...
   -- Когда? Ночью?
   -- Угу, все подъел. Пока вы спали... Там и моя утренняя порция была...
   -- Ну, компашка подобралась! -- взъярился Чекушкин. -- Зассанец и живоглот! Нет, я в такой обстановке находиться более ни минуты не могу! Нужно успокоить нервы! Ромашкин, ну ты едешь?
   -- А куда это? Далеко?  Что за Бахарден такой? И на чем поедем?
   -- Рядом! Отсюда лишь несколько километров. Я, по молодости, до Афгана служил в этих местах. Тут в горах замечательное подземное озеро, жемчужина Туркмении!.. Возможно, и всей Средней Азии! А на чем поедем... Сегодня же старшим на дежурной машине катается Колчаков. Берем его с собой и едем! Заодно для лагеря наберем дров и воды. Типа не развлекались, а работали!
  
   Вадик Колчаков, разумеется, моментально согласился.
   Взяли с собой и солдатика Кулешова, что б на пару с солдатиком-шофером дрова грузил и воду таскал. Сотня балбесов будет танки калечить, а мы для них дрова на себе таскать? Не офицерское это дело...
   Пять минут на сборы, и в путь! По пути заскочили в сельмаг за водкой и продуктами. Разве можно без дополнительного подогрева купаться! Ящик водки поставили в кабину "Урала", в вещмешок накидали консервов. Эх, что бы тут делала местная потребкооперация без русских офицеров, как бы план торговли выполняла-перевыполняла!
   Грузовик трясся на ухабах по безлюдной местности. Чекушкин уверенно указывал маршрут.
   И действительно -- несколько километров всего! Машина остановилась перед одноэтажным домиком среди чахлых деревьев. На вывеске было начертано "Ресторан". В дальнем конце двора -- еще домик, на вывеске было начертано "Гостиница". Просторная площадка пуста, ни одного автомобиля.
   Васька Чекушкин устремился в ресторан разведать обстановку, а приятели-лейтенанты выбрались из машины размять ноги. От дорожного тупика вверх шли крутые ступеньки в сторону пика остроконечной горы. У подножия вершины они терялись за гигантскими валунами.
   -- Наверное, там и есть пещера? -- предположил Колчаков. -- Может быть, туда лифт спускается? Ну, не тоннель же в подземелье прорыт через ресторан! Не дай бог, Чекушкин каким-нибудь потайным ходом через стойку бара уйдет в подземелье купаться и нас тут бросит. Что-то его долго нет.
   Взводный появился через полчаса -- с бутылкой коньяка в одной руке и стаканами в другой. За ним семенил на кривых ногах, держа в руках дымящиеся шампура с шашлыком, местный повар. Лоснящееся от жира лицо источало радушие и счастье от приезда гостей. Еще бы! Очевидно, они тут первые клиенты за несколько дней.
   -- Мужики! Быстро пьем и быстро кушаем. И Арам отопрет нам вход в пещеру.
   -- Арам?
   -- Повар. И он же смотритель озера. Он армянин, -- у Чекушкина прорезался тон завсегдатая местного заведения.
   -- А что, вход под землю запирается? -- удивился Никита.
   -- Конышно! Конышно дарагой! -- подтвердил Арам. -- Как не закривать, обязательно закривать нада. А то кто-нибудь пьяный забредет и утонет. Или какое зверье нагадит.
   -- Под зверьем он имеет в виду животных или местных аборигенов? -- громко прошипел Колчаков на ухо Никите.
   Армянин Арам расслышал, улыбнулся:
   -- И тех и этих, дорогой! Всем им нечего делать в культурном заведении. Пусть моются в канале имени Ленина или арыках! Вы тоже, я прошу, только купайтесь. С мылом, с шампунем -- не надо. Это потом -- душевая кабина в гостинице есть.
   Куда только акцент армянина Арама сразу подевался?!
   -- Без проблем, хозяин! -- усмехнулся Колчаков. -- Мыться в душе. Какать и писать в туалете. Кушать за столом. Просветил, спасибо, дорогой!
   Лицо повара расплылось в еще более радушной улыбке, он пожелал приятного аппетита и засеменил обратно.
   Чекушкин налил коньяк, произнес тост за дружбу между народами и осушил в три глотка полный стакан. Никита и Вадим отхлебнули по половине и принялись за сочный шашлык. Мясо на косточках было замечательно прожарено!
   -- Эх, как хорошо! -- с надрывом произнес Чекушкин. -- Век бы тут сидел и смотрел на заснеженные вершины. А какое замечательное небо на Востоке по ночам! Безоблачное, высокое! Мириады звезд по всему своду, мигают, блестят холодным светом. Сказка! Фантастика! Лежишь порой на спине и разглядываешь знакомые и незнакомые созвездия. Романтика! Скажу вам, братцы, в Афганистане небо самое большущее.
   Ничего себе, Чекушкин! Да ты поэт! Еще и связно излагаешь порой! А так и не подумаешь ни за что.
   --  И что с этой романтикой делать? На хлеб вместо масла намазывать? -- спустил "поэта" с небес на землю Колчаков.
   -- Скучный ты мужик, Колчаков! -- Хоть и поешь хорошие белогвардейские песни, но не гусар, нет! Зря тебя гусаром величают.
   -- Что ты получил за риск в Афгане, Вась? -- сменил тему Никита. -- Сколько платила Родина за героизм?
   -- Не так чтобы очень много, но на жизнь хватало. Если водку и коньяк не покупать, то вполне даже прилично. Двести шестьдесят семь чеков. И на книжку пятьсот рублей переводили. Приезжаешь в Ташкент, а там кругленький счет в полевом банке. Снимаешь деньги и вперед, гулять по девочкам. Отрыв на полную катушку! На неделю хватало по ресторанам помотаться до полного истощения сил и средств. А в Афгане чеки тратил на шмотки, да магнитофон "Sony" купил. Там сильно не покутишь -- в Кабуле бутылка водки стоит двадцать чеков, в Джелалабаде все пятьдесят. Пять бутылок -- и нет получки. Так что я, в основном, пил спирт и самогон из винограда, "Шароп" называется. И знаете, вкусно! По крайней мере, щадит хилый организм. Я ведь его лично изготавливал и знал, на чем основан продукт, на каких ингредиентах. Честное слово, мне уже хочется вернуться обратно "за речку". Там была воля, нормальная жизнь, боевая, настоящая служба. И дружба! Не то, что тут. Мозгомойство, долбодубизм!
  
   ***
   -- Э! "Шароп" -- вкусно? -- встрепенулся разведчик Виталик. -- Дрянь дрянью!
   - Пробовал, знаю! Самая вкусная вещь была в Афгане -- армянский коньяк! - солидно подтвердил Котиков.
   -- Совершенно справедливо! - согласился Кирпич, опрокидывая в бездонную глотку очередной стакан. -- Сашка Мандретов не дал бы соврать. Ох, любил он это дело! В смысле, коньяк армянский. Ну, Сашка Мандретов, командир героической первой роты! За его здоровье! За славного сына обрусевшего греческого народа!
   -- И долгих ему лет! - поддержал Серж.
  
   Глава 15. Пещера Али Бабы
  
   -- Когда в пещеру полезем? Что-то прохладно стало, -- поежился Ромашкин. -- В конце концов, я не пьянствовать ехал сюда, а купаться. Пить можно и в лагере, в теплой "конуре".
   -- Не гони волну, замполит! Сейчас прибежит специально обученный туркмен, отопрет решетку, включит освещение, проводит до подземелья. Ты же не хочешь свернуть шею в темноте?
   -- А что, там темно?
   -- Конечно! Это ж пещера, а не какой-нибудь овраг. Глубокая пещера Али Бабы. Сказку в детстве читал? - усмехнулся Чекушкин. -- Вот это она и есть. И клад где-то там замаскирован, возможно... Ага! А вон и проводник спешит!
   Маленький сухонький старикашка-туркмен прихромал к машине:
   -- Салам! -- произнес он и жестом показал: мол, следуйте за мной.
   Проследовали.
   ........................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................... отрывок... Книгу можно приобрести у автора....
Оценка: 5.70*44  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023