ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Прокудин Николай Николаевич
Дилогия "Прощай Германия" кн. Первая "Мятежный капитан"

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 7.13*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Остросюжетная военная проза. Роман "Мятежный капитан". Объём 10 авт. листов. В романе описываются бурные события периода конца 80-х годов: окончание войны в Афганистане, "демократизация", "гласность", первые выборы в парламент, трудная экономическая ситуация, череда межнациональных конфликтов, трудный армейский быт Советской армии, сложные взаимоотношения в армейской среде. Несмотря на описываемую сложную общественно-политическую и экономическую ситуацию в стране, книга полна оптимизма и юмора.
  
  
  Николай Прокудин
  Роман. "Мятежный капитан"
   Пролог.
  Он решил пойти на войну - и пошёл!
  Он захотел узнать, что это такое - смерть - и узнал!
  Он пожелал вернуться домой живым и невредимым - и вернулся!
  И никто и ничто не смогли помешать возвращению!
  Это судьба или провидение?
  Да не возомни себя Богом!
  А то окружающие подумают, что сумасшедший...
   ***
   Сколько бы ни шла война - с любой войны солдаты всегда рано или поздно возвращаются домой, по крайней мере, те, кто остался в живых. Войну нельзя полюбить, это неправильно и аморально, но к ней можно привыкнуть.
  Адаптация ветеранов - сложный процесс, и всякий его переживает по-разному. Каждый солдат - жертва войны, потому как она изменяет его сознание, характер и поведение. Происходит неминуемый надлом психики, ведь рядом с тобой ежедневно чья-то смерть и чья-то кровь, а возможность безнаказанно убивать, калечить, взрывать, крушить, ломать, жечь - разрушает и извращает личность. Впоследствии кто-то легко себя находит в мирной жизни, кто-то реабилитируется тяжело и мучительно, а кто-то так и остаётся в мыслях на войне до конца своих дней, переживая вновь и вновь минувшие мгновения былых боёв, и гибель друзей ...
   ***
   Эта история началась давным-давно...
  ...Ну, надо же, с первых слов прозы понесло в эпос! Конечно же, вру, и это обычное дело для беллетриста, ведь когда хочется написать что-то глобальное, эпохальное, для потомков, желательно на века, яркое и запоминающееся, то невольно тянет на былинный стиль! Не подумайте чего, я не такой уж и старый, считаю, что в полном расцвете лет, а в рассказах чистая правда, ну, может, лишь чуток привираю...
   Ладно, уточняю: описываемые события происходили не так чтобы очень давно, всего-то в прошлом веке. И пусть прошлый век завершился чуть больше десяти лет назад, но до чего же чертовски красиво звучит - события происходили в прошлом веке!!! И каюсь, порою хочется показаться моим читателям этаким долго пожившим и многое повидавшим седым ветераном, ну а раз пишешь, что в прошлом веке, то и повествование принимает вид некоторого историзма. Я ведь действительно, не отказался бы (а какой автор об этом не мечтает?), чтобы роман вошёл в историю литературы.
   Так вот, повторюсь, рассказываю вам, чистейшую правду, хотя события могут показаться неправдоподобными и невероятными. Читатель со скептическим складом ума скажет - сплошные выдумки, мол, враки, так не бывает, не может один человек везде побывать, многое повидать и во все неприятности вляпаться! Эх, бывает, да ещё как бывает! Знавал я парочку таких индивидуумов, которые способны были на такие проделки, ведь и сам невольно попадаю в "истории", причём частенько, словно меня магнитом тянет на "подвиги". Большинство людей, сидят себе тихо и мирно по квартиркам, живут-поживают и добра наживают, и их жизнь умещается в три строчки биографии: родился, учился, работал, умер, и не отыщешь о нём упоминания в архивных справках: ни с фонарем, ни с лупой, ни с микроскопом. А бывают неугомонные: и во всё-то и им нужно влезть, до всего-то им есть дело, этакие вечные правдолюбы и правдоискатели. И чего им не сидится на месте? Странный вопрос - таков характер! По-иному они не могут, иначе им жизнь скучна! Именно эти экземпляры постоянно вляпываются во всевозможные истории. Ведь знает, чертяка, что лучше смолчать в тряпочку и не перечить начальству, но нет же, обязательно вставит своё словечко - как же - не обойдутся без его мудрого совета! И если где-то происходит "заварушка", то вместо того, чтобы сидеть дома с женой у телевизора или у радиоприемника, получать информацию от диктора, этому деятелю надо непременно воочию убедиться, а еще лучше непосредственно поучаствовать, чтобы потом спустя годы нравоучительно друзьям и домочадцам говорить: "И я там был! Всё верно! Происходило именно так, а не по-другому, или наоборот заявить - лукавят политики и врут журналисты. Ведь я участвовал - знаю! Я - очевидец!"
  Эх, вы, неравнодушные, неугомонные, неуёмные...
  Глава 1. Прощание с войной
  В этой главе читатель знакомится с героем книги и переживает последние дни его пребывания на войне.
   С чего бы начать? Пора нам как-то идентифицировать главного героя книги дать ему имя и фамилию, а то как-то обезличенно: герой, да герой, ведь, по бумагам он никакой не Герой Советского Союза. Он обычный ветеран странной и бессмысленной войны, с переломанной судьбой, каких было десятки тысяч, но он мне симпатичен. А раз он герой моего нового романа, то я как автор дам ему красивое имя. Например, пусть он будет Эдуардом или для друзей - Эдиком.
   А какую прописать ему в документах фамилию? Обычную? Типа Смирнов? Можно, ведь эта фамилия самая распространённая в смиренной России. Ой, нет, стоп, что я делаю?! (Смирновы - без обид!) Нет, не может главный, да к тому же ещё и героический персонаж, носить такую тихую и скромную фамилию, нелепо храбрецу зваться Смирнов или Сюськин, Тютькин, Путькин... Настоящая героическая фамилия должна звучать гордо и громко: Колоколов! Рокотов! Громов! Или Громобоев! Звучит? Конечно, звучит! Значит, быть ему Громобоевым! Прочие персонажи книги - это его сослуживцы, друзья, недруги, родственники и просто встречные или прохожие, случайные люди.
  
   Итак, краткая биографическая справка главного героя. Родился наш Эдуард Громобоев в шестидесятые годы прошлого века, учился в одной школе, потом в другой, затем вновь учился в военном училище и стал офицером. Тогда наша большая держава вела малую войну в небольшой горно-пустынной стране под названием Афганистан. Огромная стотысячная Советская армия, совместно с афганской армией, уже несколько лет безуспешно сражалась с многочисленным повстанческим войском (в официальных документах и в прессе называемыми душманами - врагами, а во всем мире их называли повстанцами-"моджахедами"). Ввязались в чужую гражданскую войну. Сражения были тяжелыми, кровопролитными и без особой надежды на окончательный успех. Тысячи и тысячи солдат и офицеров погибли, и десятки тысяч были ранены и искалечены в ходе боёв, много горя жителям обеих стран, принесла эта война...
   Если кратко описать его - то выглядел он примерно так: вполне обычный и ничем не примечательный молодой человек, не красавчик, и тем более никакой не супермен. Чуть выше среднего роста, примерно около метр восьмидесяти, спортивного телосложения, тёмно-русый, сероглазый, типичный русак. Офицер. Романтик и непоседа, искатель приключений, часто на собственную задницу, естественно, не мог не отправиться в Афганистан повоевать. Сам напросился. Служил в горных стрелках: сначала командиром взвода, затем секретарём комитета ВЛКСМ полка.
  Кто не застал те времена и родился позже - поясняю, была такая общественно-политическая организация, которая называлась комсомол. Вот нашего Эдика и "избрали", вернее сказать - назначили возглавлять комсомольцев в мотострелковом (а по-простонародному - в мотострелецком) полку. Должность эту ему предложили после того, как он получил ранение и контузию и заслужил свой первый орден, а затем представили к медали.
   Однако ковыряться в бумажках Эдуард ужас как не любил, и постоянно выходил (сбегал) на боевые задания, то с разведывательной ротой, то с саперами. Поэтому вскоре, на одной из операций вновь получил контузию и тепловой удар, и начальство, хочешь - не хочешь, а вынуждено было направить представление ко второму ордену. Но так как рутинная должностная, бумажная работа была безнадёжно запущена, да и поставку начальству девочек, работниц-комсомолок с торгово-закупочной базы капитан Громобоев не обеспечивал, то терпение полкового партийно-политического руководства скоро лопнуло, то вскоре Эдика отправили на повышение замполитом горно-стрелкового батальона.
   Поясняю для молодёжи, была давно и такая должность в войсках, заместитель командира батальона по политической части, а сокращенно - замполит. Упрощенное наименование своей должности, Эдику не нравилось - было в ней что-то сродни клички или прозвища. Чем именно он должен был заниматься в батальоне, бывший строевой офицер Громобоев толком не знал, поэтому просто слонялся из роты в роту, болтал в курилке с солдатами, травил анекдоты в канцелярии с офицерами, пил чай в каптерках со старшинами.
   Ну, и конечно, повоевать Эдуард никогда не отказывался, от выходов на боевые действия не отлынивал, и сам лез в каждую заварушку. В общем - "сорвиголова"! Только за это комбат его и терпел. Так и говорил: из всех четверых моих замполитов, хоть один попался боевой, пусть и не настоящий, а свежее выращенный из командиров, ну да ладно... Вскоре за боевые заслуги и храбрость его решили даже сделать Героем Советского Союза, причём дважды пытались, да не вышло, тогда комдив лично послал наградной на третий орден.
  Тут подоспела замена домой - отмеренные сроком службы два года завершились.
  
   Казалось бы, карьера складывалась удачно (пять лет службы - и уже почти майор!) на зависть многим, но с ним приключилась романтическая история, как раз под замену, наш капитан возьми, да и подженись... Поздней осенью во время рейда по Баграмской зеленке Эдика контузило, а заодно и нашпиговало осколками. Вначале он попал в медсанбат, а затем был отправлен в госпиталь в Кабул. Хирург вынул десяток мелких осколков, которые впились в мягкие ткани от кисти до предплечья, да десяток ещё более мелких так и остались не извлечёнными (да простят меня дамы за это уточнение), из ягодиц. Ранение было результатом подрыва на противопехотной мине, но капитану повезло, основные осколки приняли на себя два бойца сапёра, вот их-то нашпиговало крепко, усеяло ранами с ног до головы, ни один, ни другой в полк уже не вернулся. Чудо, что Громобоев в момент подрыва стоял к ним спиной, а повернись он на секунду раньше к ним передом? И куда бы все это железо влетело? Вот именно - туда! Эдик так радовался сохранившемуся хозяйству, что отлюбил почти всех медсестёр, которые были хороши собой и не противились возможности развлечься.
   Ближе к выписке он и познакомился с очередной пассией, с новенькой медсестрой на отделении - с зеленоглазой блондинкой Ириной. Легкая ночная интрижка вскоре переросла в бурный роман. Эдик выздоровел, но умудрился проваляться в госпитале ещё пару недель. Как говорится, завёл себе ППЖ (походно-полевую жену).
   После выздоровления Громобоев ещё не раз посещал свою пассию в госпитале: то проездом в колонне, то специально делая крюк, возвращаясь из рейда, а то и самовольно пересекал ночной Кабул, заскакивал на ночь. Время шло, и перед самой заменой его контузило, да так основательно, что неделю заикался и в глазах двоилось. Капитан опять попал в знакомый госпиталь, но, увы, Ирину накануне по замене перевели в Ташкент.
   Тогда Эдик уговорил начмеда отправить долечивать неудачливую голову в глубокий тыл, в окружной госпиталь, всё равно до окончания срока службы в Афганистане оставался как раз последний месяц. В Ташкенте роман возобновился с новой силой, и любовная страсть поглотила Громобоева целиком. И хотя пассия была старше на пять лет, имела ребёнка, а самого Эдуарда дома ждала жена Ольга, и миленькая только родившаяся дочь, Ксения, эти обстоятельства развитию отношений не помешали, и от совершения необдуманных поступков не остановили. Ага, остановишь его, ведь эта чертовка в постели была страстной и изобретательной, как говорится: на всё руки мастерица. Вернее сказать, как раз совсем и не на руки. Видимо, Ирка провела бурную молодость, чем и нажила богатый жизненный опыт. Период восстановления после контузии пролетел как один день и в основном - в постели, можно отправляться в отпуск по болезни домой, но наш Ромео, увы, так и остался в Ташкенте.
   А потом настал июль месяц - месяц замены. После госпиталя пришлось на некоторое время вернуться в часть для сдачи дел и финансового расчёта. За полгода до срока кадровик предложил выбрать два округа для предстоящей замены и Эдик себе выбрал неплохое место. Заменщик уже ждал его в полку, и оставалось только побыстрее сдать дела.
   ***
   Провожали домой Эдика пристойно и даже торжественно: вначале официальная часть в клубе, после совещания у командира полка, где ему наговорили много теплых слов (ведь награды он заслужил в боях, а не на "паркете"). Так как воевал Громобоев честно, местное население не грабил, не мародёрничал, и у своих подчинённых тоже не воровал, но и кутнуть любил, потому добра не нажил и возвращался на Родину почти с пустыми руками.
   ...Ночь накануне отъезда домой была неспокойной, "духи" активно и не прицельно стреляли по Кабулу и выпустили примерно сотню "эРэСов", которые в беспорядке падали с завыванием на затаившийся во мраке большой средневековый город, раскинувшийся в котловине между горных хребтов. Взрывы в ночи раздавались то тут, то там, но Громобоев продолжал спокойно выпивать с друзьями в каптерке, ни он, ни собутыльники даже не подумали бежать прятаться в щель, вырытую между казармами-модулями, как это сделали штабные и молодые сменщики, только прибывшие из Союза. Мальчишество, конечно, ведь несколько реактивных снарядов рухнули в районе полковых складов, парочка упала на позициях зенитчиков, а один и вовсе неподалёку, в районе полкового плаца. Особенно глупо погибнуть в ночь перед заменой домой, но капитан упал бы в своих собственных глазах, ведь два года, когда в перерывах между операциями батальон возвращался на базу, он никогда не прятался от обстрелов в окопчике, а продолжал спокойно спать в комнате на своей койке. Да и каску с бронником ни в горы, ни в зелёнку Эдик никогда не брал, и на марше, сидя на БМП не надевал, а слепо верил в счастливую судьбу и удачу. Гусарская бравада? Ну да, конечно, но что поделать, такой характер!
   Короче говоря, улизнуть в укрытие не подумал никто из ветеранов, да и разве можно оставить хорошее застолье? Прощальный банкет готовился тщательно: незадолго перед ужином прапорщик Гонза метнулся на склад и затарился дефицитной закуской, да и сам виновник торжества кое-что прикупил в полковом "дукане". Закадычный друг Афоня накануне заказал патрулю купить четыре литровых бутылки водки и две бутылки коньяка, их доставили прямо к столу - провожать уважаемого человека надо было соответственно, чтоб не бегать среди ночи по комнатам в поисках добавки.
   После отбоя в каптёрке первой роты собрались приглашённые, из ещё остававшихся в строю друзей. Это были офицеры и прапорщики: Хмурый, Марабу, Афоня, Шерстюченко, Бершатский, Буланыч, Тарбеев, Халипов, Гонза, да вернувшийся из госпиталя по пути домой батальонный разведчик Монастырский, и заехавший в полк на пару дней. Пустой рукав гимнастёрки лейтенанта напоминал каждому о том, что смерть ходит где-то рядом. До чего же не повезло парню - первый рейд в зелёнку (он сменил погибшего предшественника) и крупный осколок разорвавшегося выстрела безоткатного орудия оторвал правую руку почти по самое плечо. Сейчас разведчик время от времени морщился (свежая рана побаливала) и через силу шутил: стакан, пистолет и ручку держать могу, поэтому обещали оставить в армии...
  Свободного места на сдвинутых вплотную двух столах не было ни сантиметра: откупоренные банки шпрот, кильки, бычки в томате, лосось, маринованные огурчики и перец, помидоры в собственном соку, тушёнка, компот из персиков, баночки голландского шипучего лимонада "Si-Si". Открытые бутылки маскировались под столом, закрытые в сейфе - антиалкогольная компания в разгаре! Бершатский приготовил фирменное блюдо: голубцы в виноградных листьях.
   Баб звать не стали, не тот день. И нового комбата к столу тоже не пригласили - недостоин. Моложавый майор был глуповат и ужасно не фартовый, при нём за три месяца батальон потерял уже шестнадцать человек убитыми и более пятидесяти ранеными! А при его предшественнике таких потерь и за целый год не понесли...
   Тесно было не только на столах, но и вокруг - табуретки и стулья стояли впритык. Дежурному по роте сержанту-таджику велели попусту командиров не беспокоить, все вопросы решать с молодым лейтенантом-взводным, только прибывшим из Союза, накрепко закрылись - мало ли, вдруг парторг и пропагандист пойдут в антиалкогольный обход!
   Поначалу проводы как всегда шли организованно - распорядителем выступал Шерстюченко, и Эдик внезапно взревновал его к своему батальону, хотя сам его рекомендовал командованию на своё место.
  - Предлагаю тост за Эдурда Громобоева - будущего начальника Главного политического управления Советской Армии!- провозгласил тост Марабу.
  - Спасибо, Санёк! Красиво, заманчиво, но не реализуемо, - улыбнулся Эдик. - Моё место здесь в окопах, а там я скорее всего буду лишним. Таких оболтусов и разгильдяев как я так высоко не пропустят...
  Первые полчаса произносили красивые и складные тосты по очереди, по старшинству, потом закурили, зашумели, начался бардак. Старшина врубил магнитофон "Sharp" из которого полились отечественные хиты: "Лаванда", "Две звезды", "Есаул", "Казацкая"...
  
   Хозяин каптерки прапорщик-азербайджанец, выпив несколько рюмок коньяка, расчувствовался, разговорился и напомнил Эдику, как он спас ему жизнь прошлой осенью. Этому говорливому и хвастливому Халипову, капитан Громобоев действительно был обязан жизнью. В октябре Рамзан единственный раз за год пошёл на боевую операцию. Напросился. Сумел уговорить молодого на тот момент (прежний погиб) командира роты Александра, по кличке Марабу, взять с собой в рейд. Халилов покинул каптёрку и, по его словам, оправился в поход за медалью. Опасаясь за свою драгоценную жизнь, нацепил на себя тяжёлый бронежилет и обшитую камуфляжем каску, чем вызвал многочисленные насмешки офицеров. Однако же старшина не оплошал и действительно пригодился: оказался в нужном месте и в нужное время...
  
   ...Дивизия проводила массированную зачистку местности в районе Мирбачакота: минировали местность, взрывали развалины, ломали дувалы, давили виноградники, задымляли колодцы-кяризы. Внезапно взвод саперов попал в засаду и был расстрелян мятежниками почти в упор из укрытий. Первая рота находилась рядом на отдыхе, и бросилась их спасать, а Эдик как старший от батальона побежал в "зелёнку" вместе с ними.
   Почти сразу завязался жёстокий скоротечный бой. Громобоев укрывшись за большим деревом, пытался подавить огневую точку за арыком, как вдруг, позади, раздалась короткая очередь, и две пули впились в ствол ореха в считанных сантиметрах над головой. Эдуард обернулся и в груди похолодело. В двадцати шагах позади, раскинувшись в пыли, валялся мёртвый афганец. К убитому душману (выглядело это забавно, если бы не обстоятельства), то ползком, то вприсядку, то на четвереньках, подбирался старшина и что-то громко завывая, кричал на родном языке. Капитан выпустил ещё несколько очередей в сторону мятежников, опустошил весь магазин, и лишь потом подбежал к поверженному противнику. Он склонился над трупом, внимательно посмотрел на поверженного врага. Убитый лежал в луже крови, три пули в груди и в животе навылет, и был совсем мальчишка, лет тринадцати-четырнадцати, не больше, ему бы в школу ходить, да в футбол играть, а не воевать. Одной рукой безбородый "моджахед" всё ещё крепко сжимал автомат за цевьё, вторая рука была неестественно заломлена за спину.
   Старшина стоял рядом, трясся всем телом, цокал языком и бормотал что-то невнятное. Затем чуть успокоившись, снял каску с головы и вытер пот со лба.
  - Я не знал! - воскликнул Рамзан громко. - Стрельнул - он упал!
  - Что ты не знал? - спросил командир роты.
  - Не видел, что это малчык!
  - Рамзан, все правильно! Ты спас замкомбата! Благодаря твоим метким попаданиям он стрелял в капитана уже убитым!
  В груди Эдика похолодело: он понял и отчётливо представил - а ведь верно, ещё доля секунды и было бы поздно, душман расстрелял бы его в упор! Гибель была неминуема!
  - Малчык! Сапсэм малчык! - охал, не переставая переживать старшина.
  - Не убей ты его, тогда бы он убил Эдуарда! Виноват, товарища капитана Громобоева! - выкрикнул ротный. - А потом и тебя тоже грохнул бы, ни на секунду не задумываясь!
  Командир роты разжал пальцы подростка, забрал китайский АК-47, срезал нагрудник с магазинами и гранатами, протянул Громобоеву. Эдик отрицательно покачал головой.
  - Нет, пусть старшина себе забирает, это его трофей. Спасибо, Халилыч!
   В тот день рота с большим трудом выбралась из огневого мешка - спас положение комбат танкового батальона, лично пробившись к ним на танке. Потеряв ранеными несколько человек (один солдат позже в госпитале умер от ран), прорвались к своим позициям.
   По возвращению в полк, старшина повесил трофейный окровавленный "лифчик" в каптерке над столом и при случае хвастался перед друзьями прапорщиками, как он спас заместителя командира батальона. Через полгода Рамзан получил свою заслуженную медаль "За отвагу", а в рейды предпочитал больше не ходить и заниматься имущественными проблемами роты...
  
   Громобоев довольно быстро захмелел, потерял нить разговора, хоть и пытался думать, но получалось плохо, поэтому он, то глуповато улыбался, то внезапно грустил и вытирал ладонью набегавшую слезу.
  - Да, повезло тебе Эдик! Столько боёв и передряг, но выжил, - хлопнул по плечу ветерана начальник штаба батальона Тарбеев. - Поделись удачей!
  - А ты в момент опасности плюй три раза по три раза через левое плечо, соблюдай нехитрые правила: не ходить в рейд перед отпуском и перед заменой, перед выходом на боевые не пей, и не ставь прививки в санчасти - тогда точно не заболеешь. И ещё у меня всегда был со мной амулет - на шее на цепочке личный номер. (Эдуард вынул номерок из-за пазухи и продемонстрировал друзьям.) Один раз его забыл и чуть не погиб!
  - Чуть - не считается! - хмыкнул Афоня. - Но как можно забыть свой талисман?
  - Да так вот! Накануне выхода на боевые в Баграмскую зелёнку драл я одну симпатичную "козу" - кладовщицу с торговой базы, а ей мой амулет всё время по носу стучал. Попросила убрать, мол, отвлекает и мешает получать удовольствие - я и снял. А потом, когда на следующий день в кишлаке по нам минами долбанули, и осколки вокруг кучно засвистели, я рукой хвать грудь - а там под тельняшкой пустота - нет номерка! Ну, думаю, Эдик, тут твоя смерть и пришла... Один осколок размером с половину ладони возле головы в дувал врезался, чуть башку мне не размозжил, я его потом еле-еле финкой из глины выковырял. Так вот едва-едва от меня удача не отвернулась. Чудеса, но опять повезло...
   Приглашённые на проводы командиры чуть притихли, но выслушав рассказ, вновь загомонили, сдвинули стаканы, разлили спиртное и выпили за удачу. Несколько секунд помолчали, размышляя, но вскоре вновь вразнобой зашумели, заговорили. Вспоминали бои, забавные истории, хвалились подвигами. Как смогли, нестройно спели пару песен. Дойдя до нужной кондиции, друзья-приятели расползлись по комнатам примерно часа в три ночи. Проводы удались...
  
   ***
   Раскалённое солнце, стоявшее в зените, прожаривало сухой кабульский воздух и свирепо обжигало лучами людей, не сумевших найти себе укрытие. Время от времени порывы ветра швыряли пыль, и даже мелкие камешки, словно шрапнель в лицо, и всюду проникающий мелкий песок хрустел на зубах.
   Кабульский аэродром вблизи "Теплого стана" жил своей бурной и шумной боевой жизнью. Ежеминутно взлетали на бомбежку парами штурмовики "Грачи", через некоторое время, опустошив боезапас, уцелевшие возвращались на базу, вереницы вертушек уносили взвода и роты на очередную операцию в горы, в сторону Пагмана, а четверки "крокодилов" с километровой высоты, поливая "нурсами" горные хребты, как могли, прикрывали группы десантирующихся.
   Горнострелковый полк рано утром ушёл на выполнение задачи, в батальоне остались лишь больные и выздоравливающие. Всё шло обыденно, и как говорится во французской поговорке: на войне как на войне! Одним предписано идти в рейд, других везут в госпиталь, а третьих уже упаковывают в "цинки". А самые счастливчики едут домой: в отпуск или по замене.
   Эдуард прищурившись, неприязненно посмотрел на высокогорные ледники - сколько сил и здоровья оставил там! Величавые заснеженные горные вершины застывшие вокруг древнего города, были равнодушны к суетящимся у подножья людям. Да и стены древнего Кабула видели очень многое и если бы могли говорить, то поведали бы о набегах кочевников, о нашествии войска Александра Македонского, вторжения английских экспедиционных корпусов...
   Капитан Громобоев с грустью на сердце прощался с друзьями на краю "взлётки", нынче он возвращался домой - два года беспрерывной войны успешно завершились. И хотя слегка был ранен, немного контужен, чуть подморожен зимой на высокогорном леднике и хорошенько прогрет на солнцепёке, но без увечий для здоровья и главное дело - живой. А могло быть гораздо хуже, за время боев он потерял несколько друзей: двух командиров рот, начальника штаба, взводного-сапёра, батальонного разведчика, замполита роты...
   Провожающие то хмурились, то улыбались, и расставались с другом явно с неохотой. Старший лейтенант Сашка Афанасьев и прапорщик Вадик Гонза с нескрываемой завистью смотрели на уезжающего, им тоже хотелось домой, однако бодрились, громко болтали, смеялись и много пили. Дружная компания, покачиваясь на нетвердых ногах (ведь после вчерашнего возлияния, они добавили добрую новую порцию напитков), стояла полукругом возле капота запыленного "Уазика", превращенного в стол.
   Импровизированный "достархан" был застелен основательно заляпанной жиром газетой "Правда", уставлен стаканами, открытыми банками рыбных консервов и тушёнки, а в алюминиевой солдатской тарелке лежали недоеденные вчерашние голубцы в виноградных листьях.
   Вылет "борта" откладывался уже несколько раз и задерживался дольше четырёх часов. Пузатую громадину "Ил-76" неспешно грузили чьим-то добром, поэтому пассажиров не подпускали и держали на удалении. Приятели допивали бутылку "Арарата" и сожалели об отсутствии второй.
  - Я же говорил, что будет маловато - этим не опохмелимся! - возмущался красавчик Вадик. Этот кудрявый и голубоглазый прапорщик был грозой женского модуля, обитательницы которого сдавались ему почти без боя и чаще всего "за так". И на халяву выпить он был тоже не дурак. - Надо было купить ещё одну...
  - Так и купил бы! В чём проблема? Болтался целый час неизвестно где!
  - Я бойцу помогал! - парировал упрёк Гонза. - Смотрю, стоит неприкаянный солдат на обочине, грустит. Жалко стало, спросил в чём дело. Оказалось наш, однополчанин, с заставы из третьего батальона. Вылечился после желтухи, за ним не приехали, а из госпиталя выписали, ему тыловые крысы сказали: иди и жди старшего. А этот старший где-то загулял. Может запил? Боец с утра стоял и не знал, куда ему приткнуться. Я его на попутку до Суруби посадил, а то не ровен час ещё пропадёт.
  - Молодец! Хвалю за гуманизм. Но для нас почему всего бутылку одну взял? - недоумевал и одновременно возмущался Афанасьев, широко улыбаясь и демонстрируя два ряда ровных и красивых зубов. - Пошлёшь дурака за бутылкой - он одну и возьмёт...
  Улыбчивый русоволосый старший лейтенант был почти двухметровым крепышом. Широкоплечий, длиннорукий, неуклюжий, похожий на медведя, однако добряк, просто так мухи не обидит. Со стороны Афоня казался богатырём, сошедшим с картины о русских былинах. Обычный граненый стакан в его ладони размером с лопату был едва виден, и больше походил на рюмку. Сейчас Сашка с сожалением смотрел на быстро пустеющую ёмкость и тяжко вздыхал.
  - Сам дурак! Проблема в деньгах! - огрызнулся прапорщик после короткой паузы вызванной пережёвыванием большого куска мяса. - Дали мне двадцать чеков, на бутылку, я и взял одну, а не поскупились бы, не пожадничали - купил бы две или три.
  - А свои добавить - слабо?
  - Я же говорил, я - пуст! Ей-ей, не вру! - Гонза продемонстрировал отсутствие финансов, вывернув наружу карманы. - Чеки с получки в медсанбате спустил с командиром артдивизиона, славно покутили с медсестричками за неделю лечения. Не попади я тогда на выходе с задачи в засаду - мы сейчас были бы в шоколаде! Который день кляну себя последними словами - это надо же такая удача привалила - взял кассу банды! И всё бездарно прошляпил! И нет бы, сразу дать ходу из кишлака - решил ещё и боевые трофеи взять - погнался за орденом! И на хрен мне был тот сраный ДШК? Он нам не мешал, "духи" нас не видели, но, я же, як дурко, велел бойцам меня прикрыть, и полез забрасывать расчет пулемёта гранатами. Представляете, пополз с полным мешком пайсы!
  - Эдик, он решил вместо тебя, героем стать! Хотел получить "Звезду Героя" посмертно?
  - Ага, захотел второй орден...
  - Конечно, получишь. Теперь дадут за ранение, в жопу - улыбнулся Афоня. - Полный мешок, говоришь... наверняка, врешь... Поди, нашел лишь горсть мятых "афошек", а трёпа на миллион!
  - Первое, что я хочу сказать - ранение не в жопу, а в бедро! Второе. Миллион там был и не меньше! Ей-ей не вру! Подполз поближе, две гранаты швырнул, и вроде двоих из расчета пулемёта завалил, а охранение с двух стволов как по мне долбанёт! Я распластался как медуза, в землю вжимаюсь, пыль глотаю, молюсь Богу, прощаюсь с жизнью. Духам меня не видно, но вещмешок над землей торчит, словно мишень. По нему они и жахнули, очередь прошила рюкзак и порвала в клочья, смотрю - вокруг бумага летает, меня демаскирует. Я про ту "пайсу" и думать забыл, жизнь дороже, стянул с себя, отшвырнул его подальше...
  - Ай, молодец! Дал ему на один рейд поносить счастливый лифчик-разгрузку на удачу, новый мешок, новый горник, новый маскхалат и что в итоге? Где всё вещи? Пошло прахом, ни одной военной шмотки у меня не осталось на память о войне...
  Симпатяга Гонза насупился и покраснел.
  - Хватит уже укорять, и так стыдно. Только и думать мне было про горный костюм в мешке. Но если б даже и вспомнил, то честное слово, деньги кинул бы, пропади они пропадом, а горник твой даже под пулями забрал бы...
  - Да ладно, я не со зла... Ладно горный костюм и мешок, а где мой лифчик?
  - В госпитале спёрли вместе с маскировочным халатом. Кстати, твой маскхалат мне жизнь спас, я слился с травой, пуля лишь чиркнула, а в хэбэшке меня б точно добили...
  - Я ж говорю, ловлю на слове! Ты мой должник! - Громобоев хлопнул Вадима по плечу. - С тебя магарыч, готовь цистерну самогона!
  - Приедешь в Жмеринку, налью! Короче говоря, отполз я в сторону, а духи по-прежнему лупят в тот мешок из всех стволов. Наверняка потом когда нашли денежные клочки - переживали! И вот, когда я почти отполз к разведчикам, духи долбанули из гранатомета по дувалу, стена рухнула - меня и присыпало. Хорошо бойцы сразу откопали! Легко отделался, бедро зажило быстро, голова пару дней поболела, лишь немного поблевал. Тебе-то в прошлый раз Эдик, досталось тяжелее, но теперь мы на равных, оба с контуженой башкой, я гол как сокол, и ты не богаче. Так что зря вы насмехаетесь - я не жадничаю. Пайсы - нет...
  - Да ладно, уймись, замяли..., - Афоня прервал загоревавшего о пропажах прапорщика, резко сменил ход разговора, и перешёл на любимую тему: - Кстати, Эдик, ты ведь одним бортом с Викой летишь?
  - И что?
  - Согрей её в воздухе, там ведь холодно, а она девушка хрупкая, южная...
  - Что же сам не обогрел?
  - Я пытался, да обломился. Эх, таких как я невезучих дураков - поискать надо...
  - В смысле? - заинтересовался Эдик. Хмель ударил в голову, а после выпитой бутылки разговоры о бабах - любимая тема компании мужчин, особенно если женщины - в дефиците.
  Афоня быстро разлил по стаканам остатки содержимого бутылки и похвалил сам себя.
  - Смотрите-ка, глаз - алмаз! - офицер поднял стаканы на уровень глаз и удовлетворённо цокнул языком. - Так вот, год назад, когда она только приехала в наш славный боевой полчок, я к ней приценился, примерился, решил объездить. Обожаю воронежских девчат, красавицы как на подбор, не зря в народе говорят, что Екатерина Вторая туда всех проституток ссылала, а шлюхи как известно, в основном красотки.
  - Да не тяни ты кота за хвост, ближе к делу, - оборвал Вадик долгие разглагольствования друга.
  - Я и так иду к телу! Заманил её как-то музыку послушать, коньячку пригубить, соседа специально выгнал на ночь в казарму спать, думал напою быстренько девицу и овладею. Оказалось - она пьёт не хуже меня. Весь запас мой выдула, потом давай на столе танцевать, еле-еле в койку завалил и раздел! Лапаю её везде, целую. Она целуется, но трусы никак не стянуть - не дается и всё тут! Хотел уже порвать и силу применить, и тут звук сирены. Тревога! Я этой заразе говорю: лежи смирно, жди меня и я вернусь...
  - Только очень жди... - хохотнул Эдик.
  - Дождалась? - подмигнул прапорщик, прищурив хитрый и бесстыжий глаз небесно-голубого цвета.
  - Дверь запер на ключ, помчался на плац, затем в штаб, а это ложная тревога: дежурный нечаянно нажал на кнопку. Прибегаю назад - в комнате уже никого нет!
  - Дверь высадила? - улыбнулся Эдик.
  - Окно открыла, нашла снятую оконную ручку под столом! Оделась, чмокнула напомаженными губами зеркало на прощанье и сбежала.
  - И каково было самочувствие? Кончил во сне?
  - Циники!
  - Мы лирики!
  - Смейся Громобоев! Я посмотрю на твои успехи, теперь твоя очередь пытаться...
  Друзья чокнулись стаканами, пригубили крепкого напитка.
  - А я и не буду пытаться, меня в Ташкенте ждут...
  - Наслышан... - буркнул Вадик. - Но одно другому не мешает. Оторвись за нас двоих на полную катушку! Всех красоток подряд отъе... Слышь, Афоня! А ведь он и взаправду не станет драть Вику, даже если ему даст! Зажравшаяся ты скотина, Эдуард! Мы тут на голодном пайке, а он харчи перебирает...
  - Вадик, не нервничай и не дёргайся! - одёрнул друга капитан. - Врачи верно поставили диагноз, хорошо тебя контузило, явно не симулировал. Ишь, как тебя сразу затрясло от злости. Эх, хорошо сидим, жалко только то, что коньяк заканчивается...
  - Ну, да не беда, ничего страшного, если что - сгоняет ещё раз в дукан, не развалится, отсыплю ему мелочи, - пьяно ухмыльнулся Сашка. - Чует моё сердце - сегодня Громобоев никуда не улетит. Рановато ты решил нас покинуть, брат.
  - Пошёл в жопу! Чтоб тебе в своё время рейс отменили! Не каркай - один хрен улечу! Барахлишко начальства погрузят, потом и мы грешные пойдем на посадку. А если честно - не хочу улетать! Что я там буду делать? Отвык я от России. Как там жить? Не представляю...
  - Не дури! Живи как все: ходи в кино, в кабаки, баб трахай... - Афанасьев не рассчитывая силы, от души хлопнул Эдика по плечу и Громобоев со стоном потер место ушиба.
  - Но, ты, полегче! Громила безмозглый!
   - Завидую я тебе, Эдик! Мочи нет - домой хочу! Как приеду - сразу женюсь! Такая восхитительная девица у меня на примете в Одессе. До чего же я её здорово отлюбил на ступенях подвала ресторана! Девчонка - супер! Представьте портрет: блондинка, зеленые глаза, осиная талия, стройные ножки от ушей, словно Дюймовочка из сказки! Двадцать восемь лет, но тело девочки! Двое детей, но это пустяки. Громобоев, ты будешь моим свидетелем?
  - Если перестанешь колотить меня по плечу и бокам, пытаясь от восторга сломать мне кости. Как же... женится он... Да ведь ты после каждой командировки объявляешь, что женишься и всякая блядь у тебя - классная девка! Уймись!
  - Нет, в этот раз "железобетонно" женюсь, пора остепениться. Поверь мне, ох, какая она сладкая и хорошенькая! Зовут её Оксана. Ждёт меня к осени - приеду и женюсь! Ах, моя Оксаночка! Родителям я уже сказал...
  - Обязательно засвидетельствую твой брак! - пообещал капитан. - Да хоть с ведьмой, мне то что! Только свою непутёвую башку под пули больше не подставляй!
  Афоня обнял друга, чмокнул пьяно в ухо и вытряс в раскрытый рот последние капли из стакана.
  - И меня тоже в гости жди, через полгода приеду! Примешь? Хочу Питер посмотреть, ни разу в нём не был, - прапорщик Гонза затянулся сигареткой и закашлялся.
  - Сколько раз говорить - не кури! - Эдик выхватил окурок у приятеля и отбросил в сторону. - Твоя простреленная грудь с прошлого года ещё не зажила толком. В лёгких дырка - хрипишь - опять сляжешь...
  - Ты что творишь! Целую сигарету выкинул... - обиделся прапорщик. - Кто тебя просил?
  - Тебе доктор запретил смолить!
  - Жить вообще вредно, особенно здесь в Афгане, - отмахнулся Вадим. - Скоро следующий рейд и мы с Афоней уже будем считаться выздоровевшими. Говорят, пойдем, чесать "зелёнку" возле Джабаль-Усараджа, заставы разблокировать..., а ты говоришь курить вредно... Эдуард, ты как тот палач, что приговорённому отказывает на эшафоте в последней затяжке, мол, бросай курить - вредно для здоровья...
  Друзья рассмеялись. Сашка тем временем зацепил ложкой половину содержимого банки тушёнки и забросил в пасть.
  - Ну, чисто крокодил! - покачал головой Вадик. - Настоящая яма желудка! На тебя ни выпивки, ни закуски не напасёшься.
  - Не жадничай, ты не на складе! Под твоим взглядом кусок в горле застрянет! Эх, ещё бы по стакану опрокинуть! За классного парня Эдика, которого не испортила звездная карьера! Надеюсь, Громобоев, у тебя всё будет хорошо, и даже замечательно!
  - Спасибо братцы! Я без вас буду скучать! Честное слово! Надоест - вернусь!
  - Офигел? Не навоевался? Вернётся он, герой хренов! - разозлился прапорщик Гонза. - Куда? Зачем? Два раза в одну воду не войдёшь! Лучше уж мы к тебе поскорее в гости приедем!
  - Куда это ко мне? Мне и жить-то негде... К жене не вернусь, уже решено...
  - На, держи. Пользуйся! - Афанасьев вложил в ладонь Громобоева три ключа на брелоке. - Это от квартиры моего дядьки, он на север завербовался примерно года на три. Поживёшь до зимы, а там будет видно.
  Эдик благодарно обнял друг и крепко стиснул ему плечи.
   - Да будет тебе! А то тоже расчувствуюсь... Один ключ от квартиры, второй от "предбанника", третий от гаража. Разберешься что к чему, а как приеду - вернёшь.
  - Спасибо, брат, выручил, а то в гостиницах жить дорого, да и неуютно.
  - Ерунда, сочтемся, ведь за тобой участие в моей свадьбе!
  - Замётано!
  - Живи, но не свинячь, дядька у меня строгий. Веди себя прилично: мусор выноси регулярно, презервативы не разбрасывай, пустые бутылки не складируй, посуду мыть не забывай - не плоди тараканов. Главное мимо унитаза не блюй!
  - Когда это было? Кто сказал? Ты видел? Я никогда не блевал мимо!
  - Мимо окна не мажешь - это я подтверждаю, - ухмыльнулся Вадим.
   - Короче говоря, живи не тужи, и жди нас в гости, - Сашка крепко хлопнул по плечу молодого бравого капитана. - О, поглядите! Вроде народ зашевелился, за баулы схватились. Давайте, по последней, на дорожку!
  - По крайней! - поправил его Вадик. - Но откуда взять горючее?
  - Виноват, по крайней, - поправился Афанасьев и вынул из кармана фляжку. - У меня есть НЗ!
  - Сволочь! Утаить пытался! - возмутился Гонза, замахнулся на верзилу, однако другой рукой пододвинул поближе стакан.
  Старлей разлил коньяк, чокнулись стаканами, быстро выпили, наскоро закусили голубцами и засуетились, убирая грязную посуду с капота. Эдик схватился было за ручку своего огромного светло-коричневого чемодана, но Сашка решительно отстранил его и подхватил объёмистую поклажу как пушинку.
  - Оставь, ещё успеешь потягать эту неподъёмную "мечту оккупанта" по Ташкенту...
  
  Глава 2. Возвращение
   Глава, в которой наш герой ступает на родную землю и эти шаги даются ему ох как нелегко.
   Самолет громко ревел прогреваемыми двигателями, а позади аппарели шла бестолковая суета: пилоты торопили пассажиров, пассажиры ругали коменданта, создавшего толпу, майор-комендант хрипло орал на отпускников и заменщиков.
  - Становись в очередь! Чего столпились! Пить надо было вчера меньше! - активно жестикулируя, комендант размахивал руками и вместе с лейтенантом из службы ВОСО пытался регулировать людской поток.
  - На борт возьму не больше ста пятидесяти пассажиров! Перегруз! - спорил с тыловым майором командир транспортника одетый в форменную кожаную лётную тужурку. - У всех куча барахла, да ещё попутный груз всучили большой.
  - Сбрендили? Я уже неделю "борт" жду, а они генеральское шмотки вывозят! - громко заорал какой-то крупный прапорщик в годах, опухший от сна и обильно выпитого спиртного, услышав решение лётчика. - Сажай нас быстрее!
  Лейтенант невозмутимо сверял списки, забирал талоны на перелёт и проверял паспорта. Народ у рампы бушевал, но каждый, едва попав на борт, мирно усаживался на лавку и сразу успокаивался. Особенно шумели и напирали задние ряды, резонно опасаясь, что всем мест не хватит.
  - Сто сорок восемь, сто сорок девять, сто пятьдесят! - отсчитывал пилот, подталкивая пассажиров к трапу. Доведя счет до намеченного числа, он решительно встал поперёк движения и растопырил руки. - Стоп! Всё, посадка окончена. Остальные улетят завтра!
  Народ, не попавший на борт, загомонил, засуетился, начал возмущаться. Эдик оказался сто сорок восьмым с двумя чемоданами в руках, один свой, второй был той самой официантки Вики, которая отправлялась домой в отпуск и чуть приотстала от однополчанина. Комендант грубо оттёр стройную девушку от трапа самолёта могучим животом.
  - Мне надо на борт! - взвизгнула девица, - там мой чемодан!
  - Где? - невозмутимо спросил комендант.
  - Вон он, у капитана Громобоева, - Вика привстала на цыпочки и указала пальчиком во чрево воздушного лайнера.
  - Капитан, верни её чемодан, - велел седовласый комендант.
  - Не нужен мне чемодан, я хочу в самолёт! - продолжала визжать девица.
  - В самолёт сядешь завтра, а пока отдыхай... - ухмыльнулся пилот. - Или пошали, развлекись напоследок...
  Внезапно в дело вмешался озорник Афанасьев, он каменной глыбой вырос позади Виктории, хитро и весело подмигнул Эдику, подхватил однополчанку под локотки, приподнял над собой.
  - Эдуард, принимай ценный груз!
   Громобоев схватил официантку за красивые, изящные загорелые руки, Вика мгновенно высоко задрала стройные ноги и, пронзительно взвизгнув, вскочила на край аппарели.
  - Стоять! Вы что делаете! - взвизгнул пилот. - А ну верни бабу назад! Сейчас высажу всех на хрен.
  Юбка красотки-официантки во время прыжка задралась до ажурных трусов и сидящие на борту мужики громко заржали и отпустили в её адрес сальные шуточки, обрадовавшись нежданному стриптизу.
  - Вернуть на хрен или вертать взад? - хохотнул Афоня и уперся мощным торсом в худосочную грудь лейтенанта ВОСО.
  Виктория шустро пробежала мимо хохочущих пассажиров в самую глубь самолета, и забилась в угол среди сумок и чемоданов. Там она крепко вцепилась во что-то металлическое, торчащее из корпуса, и тяжело дыша и испуганно, смотрела на аэродромное начальство. Лейтенант ВОСОшник
  кинулся было к ней, заругался матом, но получив от кого-то тычок в бок, запнулся о подставленную ногу, рухнул на прохладный металл, охнул и прикусил язык.
  - Сопляк, выбирай выражения при дамах, - строго и нравоучительно произнёс склонившийся над ним седой десантник-подполковник, - шёл бы ты мальчик отсюда, по-хорошему, пока цел.
  - Я вас всех высажу, - взвизгнул фальцетом лейтенант. - Никто не полетит!
  - Скорее я тебе зубы высажу или челюсть сверну, - пообещал суровый десантник.
  Комендант посовещался с суровым лётчиком, потом махнул рукой и отозвал подчинённого обратно.
  - Отдай талон! - потребовал лейтенант.
  - Повежливее, - решительно напомнил об угрозе подполковник и демонстративно помассировал костяшки увесистых кулаков.
  - Девушка, сдайте посадочный талон! Пожалуйста!
  Тяжело дышащая Вика, демонстративно чуть приподняла ладонями, красивую, крупную грудь, поправила короткую причёску с завитушками и стрельнула по сторонам глазками, дескать: ну как я вам?.. Раскрасневшаяся и возбуждённая от пережитого, она стала ещё привлекательнее. Чуть отдышавшись, девушка пальчиками утёрла набежавшие на глазки слезки, вновь провела пальчиками по каштановым кудрям, порылась в набитой женским барахлишком сумочке, нашла и протянула испрашиваемую бумажку. Незадачливый лейтенант-тыловик под улюлюканье ветеранов покинул "грузовик".
  
   Вскоре "борт" взревел всеми четырьмя мощными двигателями, погазовал, разогнался по бетонке и резко взмыл ввысь. Пилот круто заложил штурвал, "Ил-76" лёг на крыло под углом сорок пять градусов и пошёл на крутой вираж, сделал два восходящих круга над городом, быстро набрал высоту и взял курс на север. Сердце капитана учащенно билось в груди.
  "Только бы не было пуска ПЗРК на прощание! Только бы не сбили!" - лезли в голову тревожные мысли.
  Минута за минутой шло время полёта, и ничего страшного не происходило: натужно, но равномерно гудели двигатели, во все стороны летели противоракетные отстрелы сигнальных ракет, самолёт поднимался под облака.
   "Уф! Ну, наконец-то лечу домой!" - подумал Громобоев и поплевал через плечо. - "Прощай забытый богом Афганистан! Прощай несчастная, нищая, разоренная бесконечной войной средневековая страна. Прощай - и никакого "до свидания"! Домой без возврата. Повоевал - хватит!"
   Эдик напряжённо смотрел через иллюминатор на проплывающие горные хребты и мысленно просил неизвестно кого, чтоб на пути самолета у притаившихся внизу душманов не было "Блоупайпов" или "Стингеров". Работяга "Ил" полз всё выше и выше в небо, далеко внизу под крылом самолета оставалась неприветливая горная страна. Эдик иногда вытягивал шею и смотрел через плечо соседа в иллюминатор. Картина почти не менялась: тёмно-серая возвышенность, с отдельными заснеженными шпилями вершин и разбросанные во все стороны бесконечные однообразные горные хребты. Через некоторое время командир вышел в грузовой отсек и громко объявил:
  - Товарищи, поздравляю, мы пересекли Государственную границу!
  - Ура!!! - взревели хором полторы сотни глоток и те, у кого ещё было, что выпить - отхлебнули за успешное возвращение.
  - Осталось ещё приземлиться, - прошептала Вика и тесно прижалась упругой грудью к Громобоеву. Твёрдые соски, словно два взрывателя авиабомб, упёрлись ему в спину, и горячая волна нестерпимого желания нахлынула и захлестнула Эдика.
  - Не каркай, - оборвал девушку капитан и чуть отстранился. Сил терпеть это дьявольское искушение более не было, поэтому фраза была произнесена излишне резко и грубо. - Куда мы денемся, сядем! Чай не на метле летим...
  
   Грузовой военный авиалайнер приземлился в Ташкенте ближе к вечеру. Армейский аэропорт Тузель располагался на окраине города, и пока пассажиры прошли таможню, пока их досмотрели пограничники и миновали паспортный контроль, уже стемнело.
  - Ты меня не бросишь? - с мольбой в голосе пробормотала Вика. - Я совсем не знаю этого города, боюсь, местные ограбят, изнасилуют, убьют. Сам знаешь, тут такое часто происходит не то, что с девушками, даже здоровенные мужики порой пропадают бесследно.
  - А вдруг я сам изнасилую? - пошутил Эдик.
  - Зачем? Я тебе и так дам... - многообещающе стрельнула тёмно-карими глазками бывшая однополчанка. - Жалко, что ли для хорошего человека. С меня не убудет...
   Капитан оценивающе оглядел стройную фигурку и смазливую мордашку. В полку эта официантка жила с заместителем командира полка, ходила гордо, почти никого не замечала, а тут и в нём достойного мужчину увидала. За эту красивую попку в полку многие готовы были подраться.
  - Если только в кусты и по-быстрому, - ухмыльнулся Громобоев. - С удовольствием за твои сиськи подержусь...
  Вика кинула взгляд на заросли шиповника и кивнула в знак согласия.
  - Эх, ты, заветная мечта Афони! Конечно, заманчиво, но... я лишь пошутил. Спасибо за предложение, однако, меня ждут. Да ты не бойся, не брошу, доставлю в аэропорт Ташкента в целости и сохранности, - заверил капитан девушку.
  Эдик предложил замедлившему возле них шаг подполковнику-десантнику ехать втроём, вместе дешевле.
  - Я сейчас в военную гостиницу, - ответил суровый десантник, - мой рейс завтра днём. А вы куда? Сразу в аэропорт за билетами?
  Громобоев пояснил, что у него в планах тоже вначале разместиться, и лишь потом искать варианты убытия на Родину подальше от этих жарких мест. И без разницы поездом или самолётом, лишь бы домой. Он ухмыльнулся и умолчал, о предполагаемой встрече со своей госпитальной зазнобою. Там на свидании предстояло решить, как быть дальше. По обстоятельствам...
  
   Через час такси приехало к знакомой гостинице, ведь именно тут Эдик проживал два года тому назад почти неделю перед отправкой на войну в Афганистан. Капитан огляделся. От центрального входа во все стороны разбегались всё те же тенистые аллеи, непривычная глазу после сухого афганского пекла аккуратно подстриженная зелёная травка на газонах. Над массивной скамьёй, где по вечерам и ночам сидят припозднившиеся парочки, всё так же покачивает густой листвой раскидистая плакучая ива, а в воздухе витает непередаваемое словами благоухание разнообразных ароматов исходящее от многочисленных цветов, растущих на овальной клумбе.
   В холле гостиницы проказница Вика вновь пронзительно и нахально посмотрела Эдуарду в глаза и ещё раз уточнила:
  - Точно не хочешь? А то заходи через полчаса в номер, да не бойся меня, не съем. Я пока душ приму. Обещаю, дам - за просто так...
  - А я и не боюсь, я бы и сам тебя съел, раз шесть или семь полгода назад... но, увы, говорю же - сердце уже занято...
  Девушка благодарно чмокнула Громобоева в щеку, на том и расстались без упрёков и обид. Попутчик-подполковник сразу сообразил, почему бы самому не попытать счастья, вынырнул из-за спины Эдика и шаркнул ногой.
  - Тогда позвольте представиться! Владимир!
  Десантник решительно взял Вику под руку и помог внести тяжелый чемодан в комнату, а альтруист Громобоев побрел в свой номер.
   "Похоже, пропал герой-десантник", - промелькнула мысль в голове Эдика и он ухмыльнулся. - "Эта шаболда мигом окрутит мужика!"
  
   Капитан поковырял ключом в замке, дверь скрипнула и отворилась. В стандартном номере была скромная обстановка: застеленная железная кровать с деревянными спинками, расшатанный стул, полированный стол, окно и крохотный балкончик, раковина для умывания. Душ и туалет были общими на этаже. Эконом-класс. Жаль, но другие номера более уютные в этот день были заняты.
  Громобоев быстро помылся, переоделся, нашёл за углом телефон-автомат и дозвонился до Ирины. Подруга только вернулась с работы, и хотя была усталой, уговорились тотчас пересечься в центре. Эдик купил на местном рынке сладости, дыню, арбуз, цветы, вино, хоть и спешил - прибыл в условленное место чуть-чуть опоздав.
   Капитан увидел свою любимую издалека. Девушка сидела освещаемая фонарём на лавочке под чинарой, скромно поджав ноги и теребя в руке платочек вся белоснежная как невеста, в белом платьице, в белых туфельках, с белой сумочкой.
   Сердце Эдика затрепетало. В эту же минуту и Ирина заметила вернувшегося с войны любимого мужчину. Она подбежала, бросилась на шею, полились слёзы радости от встречи (наслаждаются девичьими ласками и обещают приехать обратно многие - возвращаются единицы), поцелуи, томные нежные взгляды.
   Громобоев твёрдо решил отложить приобретение билетов до завтра, увлёк подругу в свой номер и там они наслаждались друг другом до утра. Энергия, скопившаяся за месяц, переполняла молодое тело и требовала выхода вновь и вновь. Пора скорее в номер! Эх, жаль в военных гостиницах постоянно ведётся борьба за порядок и нравственность. Но не беда, если дежурная не пропустит - для этого есть балкон...
  
   Проснулись ближе к обеду. Ирина ещё сладко спала, прижавшись к груди Эдуарда, а пшеничные волосы пахнущие французскими духами закрывали её лицо. Капитан собрался с силами, потормошил соню и смог ещё разок, а кончив, зычно прорычал, сладко улыбнулся и, блаженствуя, расслабился.
  Он чмокнул в щёчку подругу и, глядя в её большие зелёные глаза, подтвердил данное весной своё обещанье жениться.
   Ирка в ответ крепко обняла, сладко поцеловала кавалера и нежно проворковала на ухо, что не верит своему нежданному счастью. Под это воркование вновь вспыхнуло желание. Быстро повторили, а после короткой паузы вновь побаловались "сладким".
   Потом Громобоев отправился в душ в конце коридора, и, плескаясь под струями прохладной воды, долго размышлял, как разрешить созданную череду проблем, да какое там череду - он сам себе создал целый воз проблем! Оформление развода, женитьба, алименты на дочь, усыновление пасынка, переезд в Ленинград, жилищный вопрос. Хорошо хоть Афанасьев предоставил квартиру дяди на первое время (может быть даже на два-три месяца) и поиски жилья пока не актуальны. А что делать потом?
  "Ладно, как-нибудь само собой всё утрясётся. Чего сейчас голову ломать? Будем решать проблемы по мере их поступления!" - подумал Эдик, шумно вдохнул и, зажмурившись, словно нырнул в пучину надвигающихся неурядиц.
  
   Ирина, несмотря на свой молодой возраст, оказалась женщиной довольно опытной и практичной в житейских делах, она имела обширные связи в городе, за небольшую сумму и "колониальные" сувениры в один день их расписали. (Эдик о своём не расторгнутом браке в загсе дипломатично промолчал).
  Процедура совершилась быстро и буднично: молодой согласен, молодая тем более, скрепили согласие подписями и крепким поцелуем, получили свидетельство о браке, штампы в паспорта. Ирке в общегражданский, а Эдуарду - в служебный заграничный. Многое повидавшая сотрудница недоумения не выказала и глупых вопросов не задавала, спрятала конвертик и пакет с подарком, затем с легкой ироничной улыбкой пожелала молодожёнам счастья.
   Так Громобоев стал двоеженцем, что в стране было уголовно наказуемым, и грозило вроде бы от года, до трёх.
  "Надо бы заглянуть в Уголовный кодек", - подумал капитан и сразу же отмахнулся от неприятной мысли.
  После бракосочетания молодая поехала к сыну и маме поделиться радостью, а Громобоев поспешил на почту. В журнальном киоске Эдуард купил конверты, ручку и бумагу, устроился в углу почтамта на стульчике: размышлял, калякал, перечёркивал, рвал, переписывал. Пока сочинял - взмок от напряжения. С превеликим трудом, но сумел составить текст заявления на расторжение предыдущего брака, ведь в полагавшемся отпуске с женой Ольгой, развестись так и не решился. На войне капитан не думал о таких формальностях, и если убили бы в бою, то она получила бы всё, что положено вдове. Затем в ещё больших муках Громобоев написал покаянное письмо первой супруге, запечатал конверты, бросил их в почтовый ящик и поскорее выбежал на свежий воздух.
   Конечно, капитана мучили угрызения совести: было стыдно перед женой и крохотной дочуркой которой он практически не знал, но ничего с собой поделать не мог. Как любил говорить циничный прапорщик Гонза: сладкая манда - сильнее паровоза! Что-что, а любовный инструмент у Ирки между стройных ножек был прекрасно отлажен и она умело им пользовалась!
  Громобоев никогда не курил, но ему вдруг захотелось дернуть пару затяжек. (Обычно в книгах и кинофильмах в такие минуты герои затягиваются крепкой папироской). Однако стресс надо было как-то снять, поэтому ближайшем магазинчике он купил бутылку коньяка и шоколадку, вышел в парк, и сидя на скамеечке, в одиночестве крепко напился.
  
   ***
   На следующий день после свадьбы молодожёны купили два билета на ближайший рейс самолёта. Своего ребенка Ирина на первое время (на период обустройства), оставила на попечение своей матушки. Отпуск предстоял долгим, целых два месяца, этого должно было хватить на отдых и решение большей части назревших бытовых и не только бытовых проблем...
  
  Глава 3. Тяжело в деревне без нагана
  Глава, в которой наш герой осознает, что началась забытая за два года мирная жизнь, к которой предстоит привыкнуть.
   Рейс из Ташкента прибыл в аэропорт Пулково после полудня. Почти пять часов перелёта супруги вместе с соседом, инженером-конструктором, глушили красное сухое вино и разговаривали о военных делах на востоке. Инженер не верил, что там ещё продолжаются бои, ведь по телевизору болтают, что война почти завершилась.
   Ленинград встретил гостей своим обычным северным равнодушием: город, выстроенный на болотах, был хмур и неприветлив, и первые шаги молодожёнами в нём были сделаны под моросящим прохладным дождём. Зонтиков не взяли, поэтому даже несколько десятков торопливых шагов от трапа до здания аэровокзала не уберегли одежды - промокли до нитки. Что поделаешь, ведь это визитная карточка Питера...
   После сухого и жаркого климата попасть в промозглую сырость - испытание на прочность организма. Поэтому сразу после приземления, едва получив багаж, Громобоев купил в ресторане аэропорта водки для согрева и две бутылки шампанского на опохмел. А к напиткам добавил в пакет шоколад и фрукты - гулять, так гулять!
  Потом молодые поймали такси (Эдик назвал адрес, прочитав по бумажке), и не протрезвевшая после выпивки в воздухе, влюблённая парочка ринулась обживать пустующую холостяцкую квартиру Афониного родственника.
   Громобоев плохо знал город, только центр, хотя когда-то в нём учился, женился и даже год служил в этом округе до отправки на войну.
   Грязно-розовый девятиэтажный дом-корабль, постройки начала семидесятых годов, находился на окраине города, в спальном районе, хитрюга-таксист с большим трудом разыскал его в этих каменных джунглях (или сделал вид, что полчаса плутал, для выполнения плана по счетчику), театрально возмущался запутанностью нумерации. Мрачноватый и плохо освещённый подъезд резко пах мочой, дребезжащий лифт грозил в любой момент сорваться и рухнуть, но не беда, могло быть и хуже.
   Небольшая двухкомнатная квартирка - на первое время хоромы! Ведь всё самое необходимое для нормального быта было в наличии: туалет, ванная, газовая плита, стол, холодильник, стиральная машинка, телевизор, диван, два кресла. Отсутствовал лишь музыкальный центр, но зачем он, ведь хороший японский магнитофон за двести чеков Громобоев и сам привез из Кабула в качестве военного "трофея".
  
   Адаптация к мирной жизни с первых шагов далась нелегко. Вечером, утомившись от любви, Ирка попросила иного сладкого - мороженого. Желание любимой - закон! Эдик впервые вышел на люди один и как назло попал именно в час пик. Даже простейшее занятие - поход в магазин, оказалось делом сродни подвигу. Их квартира располагалась в спальном Невском районе, толпы народа ежеминутно выплёскивались из автобусов и троллейбусов и мчались по своим квартирам или торопились занять очередь в продуктовом магазине. Город пульсировал незнакомым, вернее сказать подзабытым ритмом жизни.
   Эдик вышел из лифта, сделал пару шагов из подъезда, ступил на пешеходную дорожку - как вдруг его охватила необъяснимая паника: всюду сновали незнакомые люди, а он стоит как дурак, совсем один (рядом нет ни одного бойца) и без автомата. Нет даже гранаты в кармане! Рука Громобоева непроизвольно и инстинктивно потянулась к правому плечу. Потрогал - пусто - родимый "Калаш" отсутствовал! Ну как так можно дальше жить? А тут ещё проезжающий автомобиль стрельнул выхлопной трубой...
   Капитан сгруппировался, и дикой кошкой отпрыгнул в ближайший куст сирени и там присел. Хорошо хоть в последний момент удержался и не плюхнулся, не распластался на грязной земле, чтобы попытаться укрыться от пуль и осколков. Потом он присел на ближайшую лавочку, отдышался, осмотрелся. Никто на Эдуарда даже и не взглянул, вроде бы никому нет дела до его странного поведения, и пешеходы не обратили внимания на прыгающего в кусты молодого человека. Если надо - пусть себе скачет козлом...
   Ну и что с того, что все прохожие идут без оружия, и не смотрят в твою сторону, это их личное дело, путь как хотят, так и живут беззащитными. Но, все таки кто бы подсказал - как же можно жить-то безоружному?
  
   После этого случая в одиночку Эдик в город почти целый месяц не выходил, только вместе с любимой, и то, в крайнем случае, в основном в магазин за продуктами, крепко держа её под руку. Но и по магазинам слоняться было неприятно, всюду толчея у полупустых прилавков. Главная цель населения - урвать хоть что-нибудь!
   Действительно, одним из самых больших потрясений после возвращения с войны стали очереди. Они были везде и всюду. За два года Эдуард совсем отвык от стояния в очередях и забыл, что это такое. Надо купить продукты - идешь в военторговский магазин или в афганский дукан, захотелось выпить - опять же топай в дукан, или на "черный" рынок, или в комнату к гражданским вольнягам. Везде тебе рады, быстро обслужат, только давай деньги. Первые дни службы в отсталом Афганистане Громобоев недоумевал: откуда всё это есть в этой убогой стране? В дуканах можно было найти любой товар, какой только пожелаешь! А если его сегодня нет - закажи и вскоре его привезут. Но почему нет ничего в родном Отечестве? Отчего эта богатая, великая и могучая держава столь равнодушна к чаяниям и нуждам своих граждан?
   А вот долгожданная Родина вновь встретила возвращенца повальным дефицитом всего и очередями, даже большими и протяжёнными чем до отъезда на войну. Самые многолюдные толпы были за спиртным, порой у входа в магазин толкались несколько сотен жаждущих и страждущих мужчин и женщин. Народ ругался, проклинал правительство, коммунистов и торгашей. Больше всего доставалось новому вождю нации. И как только не называли зачинщика перестройки: Горбач, Горбатый, меченый, пятнистый, болтун, ботало, трепач, ученик комбайнёра. Милиция пыталась управлять процессом, но от этого регулирования, наоборот создавалась только ещё более бестолковая толчея и давка. Особо обидно было тем, кто, отстояв несколько часов, купив товар и выбираясь наружу, сквозь строй жаждущих, в этой толкучке, ронял в толпе бутылку и разбивал её вдребезги. Да, это было настоящее горе! Ведь продавали лишь одну или две бутылки в руки, чтобы на выходе не спекулировали...
   Эдик не мог себя пересилить и стоять в винных очередях, предпочитая переплатить спекулянтам, стоявшим за углом магазина или ночным таксистам. Порою хотелось посетить с супругой ресторан и оторваться по-купечески, с размахом, но средства слишком быстро таяли...
  
   От скуки и отчаяния Эдуарда спас друг Афоня, внезапно прилетевший в сентябрьский остывающий Питер. Старшему лейтенанту редкостно повезло, замену прислали на месяц раньше срока, и он сразу помчался на малую родину кутить. Да в гости явился не один, а с другим приятелем-заменщиком, старлеем Игорьком Керимгаджиевым. Напарник Афанасьева был гремучей смесью казаха и представительницы народов крайнего Севера: кряжистый, кривоногий, смуглолицый и скуластый, с темно коричневыми глазами узкими как щелочки. Громобоев видел его лишь пару раз на совещаниях, ведь Игорь служил на дальней заставе, на джелалобадской дороге.
  - Чего сидите дома, кисните? - накинулся на молодожёнов Сашка. - Скоро заплесневеете и мхом покроетесь. Я должен завтра к мамке в деревню заскочить, послезавтра улетаю в Одессу, а сегодня едем развлекаться в "Север"!
   Почему бы и нет? Поехали! Ведь Громобоев последний раз в ресторане был больше года назад, в отпуске, а от слова ресторан сразу захотелось послушать цыган, потанцевать, и посидеть за столиком и хорошенько выпить в приятной компании. Сборы не затянулись, да и попробуй промедлить с этим Афоней!
   Был вечер буднего дня, и заведение оказалось полупустым. Заказали столик в уголке перед эстрадой, приятели уткнулись в винную карту и меню. В зале стоял приятный полумрак, из магнитофонных колонок лилась тихая музыка. Сашка отнял у всех меню и взялся распоряжаться, сделал заказ с шиком, с размахом. Побольше рыбки (осетрина, горбуша, селедочка под водочку), мясные ассорти, несколько салатов, шашлык...
  - И ещё вот это и это, - Афоня ткнул пальцем в наименования блюд. - Да поживее, братец!
   Едва официант подал первые салаты, графин водки и бутылку шампанского, замелькали бокалы и друзья принялись неумеренно поглощать спиртное. Как говорится: "понеслась душа в рай". Особенно старался Сашка, соскучившийся по свободе и большому городу. Афанасьев налил себе в большой бокал холодной водки до краев.
  - Не слишком ли гонишь? Лихо стартуешь! - робко попытался предостеречь друга Громобоев.
  - Не мешай, и сам не сачкуй! На меня посмотри! Моя рюмка - это стакан! - отшутился Сашка, поднял бокал, рявкнул: "за встречу", и влил содержимое в свою большущую глотку.
   Эдик и Игорь ополовинили рюмки, а Ирка чуть пригубила из фужера шампанского.
  - Э-э, так не пойдет! Не сачковать! А ну-ка, живо выпили за моё здоровье! - Афоня повторил дозу, заставив всех выпить до дна. Дальше дело пошло живее, особенно под горячее. И надо же такому случиться, что собирающегося вот-вот жениться Афанасьева после распития третьего графина, как обычно потянуло на баб!
   Рядом, через столик, наискосок, сидела тихая компания: седой, коротко стриженный мужчина в годах, примерно лет за пятьдесят, в военной морской форме и совсем юная девчонка, лет девятнадцати. Спутница была явно не дочь. Афоня оценивающе посмотрел на соседей. Странная пара, вернее совсем не парой была она ему: девица в самом соку, а мужичок выглядел как плешивый пёс. Капитан первого ранга, то и дело шептал подруге мокрыми губами что-то на ушко, пожирал её похотливым взглядом, поглаживал руку, нежно приобнимал.
  - Этот старый кобель явно какой-то начальник, - безапелляционно заявил Саня. - Наверняка захотел злоупотребить служебным положением...
  Громобоев тоже скосил глаза на соседей, моряк действительно был в предвкушении неизбежного "сладкого".
   Сашка влил в рот очередные полбокала водки, дошёл до необходимой кондиции, и на беду, он наконец-то заметил соседей.
  - Ба! Вы посмотрите, экая краля сидит со старым пердуном!
  Захмелевший Керимгаджиев окинул нахальным взглядом девицу и согласился с другом:
  - Верно, хорошенькая сучка! Интересно сколько стоит ночь?
  - А я вот пойду и спрошу!
  Ирка была трезва, ей не хотелось скандала, и она запротестовала.
  - Мальчики, на фиг вам это нужно? Потянуло на подвиги? Нарветесь на неприятности. Ведь и так хорошо сидим!
  Эдик поддержал подругу и сердито зашипел на ухо Сашке:
  - Вечно тебе неймётся! Каждый раз собираешь всякую шваль в кабаках! Ты ведь жениться собрался вскоре. Намотаешь на конец какой-нибудь заразы - будет тебе весёлая свадьба!
  - Отстань, сейчас всё лечится! Тебе хорошо, месяц резвишься регулярно днями и ночами, а я, которую неделю уже воздерживаюсь. Сейчас сниму девочку, приглашу пару раз потанцевать и она моя!
  Афоня резко отодвинулся, да так, что попадали рюмки на столе, встал на нетвердые ноги и направился к соседям. Незваный кавалер поклонился, пригласил на танец, девушка взглянула на своего спутника, он скривился, покосился на шумную компанию соседей и не сумел отказать. Богатырь Афанасьев аккуратно поддерживал партнёршу, стараясь в медленном танце не оттоптать ей ноги, что-то бойко вещал на ушко.
   Эдик заметил, как тяжелые ладони Афони продвинулись от талии к бедрам, и далее ниже, пошарив по попке. Девушка раскраснелась, шаловливые руки вернула на место, но промолчала и бурно не протестовала. Коренастый моряк за столом напрягся, но тоже молчал, косясь на превосходящие силы противника, хотя честно говоря, в честной драке один на один громадному Афоне помощники были совсем не нужны. Саня вернул барышню на место, галантно раскланялся, вернулся к друзьям.
  - Не проститутка! - громко поведал он приятелям, грузно рухнув в кресло. - Сказала, что денег не берет, и что я ошибся! Но и этот мореман - не папаша и даже не моряк! Коллега по работе! Он тыловик - заводская госприёмка.
   Афанасьев плеснул для храбрости граммов пятьдесят, пригубил, закусил осетриной, и подмигнул Громобоеву.
  - Повторим лобовую атаку!
   Афоня решительно направился к соседям.
  - Потанцуем? - громко настойчиво произнёс Саня, нарываясь на скандал.
  - Разве не видите, что ваше общество неприятно девушке? - возмутился морячок. - Молодой человек, вы пьяны и навязчивы! Идите и проспитесь!
  - Вот именно! Я - молодой человек! А ты - старый хрыч! Не стыдно клинья подбивать к невинной девушке!
  - Это моя дочь! - покраснев, воскликнул каперанг.
  - Оно и видно, ручки и ножки ей наглаживаешь. Ха-ха! Дочь! Верно, тебе она в дочки годится, а мне - в жёны! Пойдешь за меня, красавица? Я не шучу!
  У раздолбая Сашки так было всегда: мимолетные знакомства переходили в пылкую влюблённость, затем следовали предложение руки и сердца, бурный секс и спустя месяц охлаждение и расставание.
  Девица покраснела, но промолчала, она явно не знала как ей поступить, пожилой поклонник был её хорошим знакомым, изредка дарил дорогие подарки, оказывал всяческие знаки внимания... Но уж больно хорош был этот молодой верзила!
  - Не скандальте! Девушка больше не пойдет танцевать!
  Афанасьев посмотрел на партнёршу моряка, та раскрасневшись, опустила глаза и продолжала молчать.
  - Вот видите, вы смущаете девушку! Оставьте нас в покое!
  - Виноват, сударыня, поручик Ржевский был слегка пьян! - с поклоном извинился Афоня и вернулся к приятелям. - Ещё раз покорнейше прошу простить!
  Керимгаджиев ухмыльнулся, подмигнул Эдику и принялся подтрунивать.
  - Ну, что серый волк, не удалось скушать "красную шапочку"?
  - Ещё не вечер, - пообещал Саня и отхлебнул водки. - Она созревает.
   Вот посмотришь, сегодня я уложу эту кралю к себе в койку. Может, и ты её хочешь, Игорёк?
   Эдик нахмурился, втроём, что ли надумали резвиться? Неприятная перспектива разгульной оргии в квартире ему нисколько не улыбалась. Два мужика на одну девицу... Перебор!
  - Прекрати хулиганить! Саня, давай допьём и поедем домой!
  - Вот хитрец, ты будешь всю ночь миловаться, а нам-то что прикажешь делать? Скучать? Нет, уж, дудки! Хрена лысого - старому хрену!
  Сашка говорил громко, стараясь чтобы его слова, как можно разборчивее долетали до ушей соседей, причём болтал Афанасьев, всё более распаляясь.
  - Ты посмотри, пока мы с вами в Афганистане кровь проливали, по горам ползали, в "зелёнке" под пули подставлялись, такие как этот старый мерин красивых девочек, в постельку пачками укладывали!
   Капитан первого ранга крепился минуты две, пытался делать вид, что эта оскорбительная речь его не касается. Получалось с трудом.
  - А ведь толку от него, как от козла молока! Явный импотент! Гладиатор - может только гладить!
  Моряк не выдержал и направился к буянящему столику.
  - Немедленно прекратите!
  - Что прекратить? - сделал глупое лицо Афоня.
  - Прекратите молоть всякую чушь! Я вызову милицию!
  - Вызывай! - ухмыльнулся Сашка, откровенно провоцируя мужчину, и одновременно кидая взгляд на девушку. - Посмотрим, как они нас смогут забрать. Мы им не подчинены! Мы на службе Родине!
  - Папаша, а в чём проблема? - переспросил Керимгаджиев. - Могут ветераны войны чуток погулять?
  - Ветераны войны давно на пенсии!
  - А мы ветераны другой войны, необъявленной! - нахмурился Эдуард.
  - Вот и не безобразничайте, ведите себя прилично!
  - Оскорбляет? - окинул взглядом приятелей Афоня, обращаясь за поддержкой. - Ладно, одного меня, а вот моих друзей! Да ты знаешь, на кого бочку катишь? Эдик без пяти минут Герой Советского Союза! А у Игорька два ранения и контузия! Гуляй отсюда, крыса тыловая! Вошь морская!
  Девица чуть заметно улыбалась молодым людям. Мужчина в морской форме рассвирепел, сжал кулаки, заскрежетал зубами, но силы были явно неравны.
  - Не скрипи! Зубы жмут? Могу помочь проредить, - продолжал провоцировать противника Афоня. - Пойдем, выйдем?
  - Тогда я вынужден обратиться за помощью милиции, - выкрикнул капитан первого ранга, бросил на Сашку гневный взгляд, полный ненависти, и с угрозой пообещал. - Мальчишка! Я до тебя доберусь! Ты у меня в ногах будешь валяться в крови и дерьме, и прощения просить! Сопляк!
  "Флотоводец" со злостью швырнул скомканную салфетку на свой столик, одернул китель и вышел из зала походкой, словно лом проглотил.
   Афоня сразу переместился к девушке и принялся ей что-то активно предлагать. Девица сначала отказывалась, качала головой, потом достала из сумочки ручку, и быстро написала на салфетке. Сашка с сияющим лицом вернулся на место. Покачнулся, нечаянно задел рукой посуду, пара бокалов жалобно звякнув, разбилась.
  - Полный порядок! Элечка дала мне номер телефона! Сегодня ей никак, она занята, но завтра всё будет в ажуре!
  Ирка пожелала сходить попудрить носик, Эдик сопроводил даму и сам заодно зашёл в мужской отсек заведения.
  В этот момент к столику подбежал официант с жуликоватыми бегающими глазами и забормотал.
  - Товарищи офицеры! Что же вы делаете? Зачем безобразничаете? Капитан первого ранга позвонил в комендатуру, а швейцар вызвал милицию! Скоро подъедут и вас оформят, не посмотрят на ваше героическое прошлое! Капитан их дожидается в холле. Давайте побыстрее рассчитаемся!
  - Где у вас запасной выход? - деловито осведомился Афанасьев.
  - Сначала рассчитаемся! - халдей положил на стол счёт.
  - Держи, тут примерно три сотни, думаю, хватит? - Игорёк не глядя, швырнул скомканные деньги на стол.
  - Вполне! - с поклоном ответил официант. - Честно говоря, такси я уже вызвал, прибудет со стороны кухни через пару минут. Думаю, милиция подкатит чуть позже. Но поторопитесь...
  Официант собрал деньги со столика, быстро пересчитал.
  Тем временем супруги вернулись на место, но теперь Афоня с Игорьком поспешили в туалет, облегчиться на дорожку. Ирина увидела лежащий на столе счёт и начала проверять. Разбитая по строчкам сумма выходила внушительной, примерно в двести пятьдесят рублей, но при внимательном изучении выяснилось, что им приписали лишнюю бутылку вина, шампанское, десерт, и пару рыбных блюд. Итого обсчитали рублей на сто.
  - Милейший, это что? - спросила она у халдея.
  - Ваш счёт. Будем платить?
  - Тут приписана лишняя сотня! - возмутилась более-менее трезвая женщина. - Я сейчас позову метрдотеля.
  - Где лишнее? Не может быть!
  - Вот, вот и вот! Какая наглость обирать подвыпивших ветеранов войны!
  - Мадам! Мадмуазель! Сударыня! Извините, простите! Не надо поднимать шум! Виноват, обсчитался. Но ведь я и для вас стараюсь, такси вызвал, от милиции спасаю, а вы...
  Эдик принялся судорожно шарить по карманам, насчитал сотню. Ирка открыла кошелёк, добавила ещё полсотни. Деньги они собирали довольно долго и за это время к столику успели вернуться пьяные приятели.
  - Чем вы тут заняты? Чего вы мелочью трясете?
  - Да вот, счёт проверяли, рассчитываемся, - ответила Ирина.
  - Мы уже рассчитались! - тупо уставился на официанта Керимгаджиев.
  Эдик сообразил быстрее супруги, поэтому молча и без оскорблений, тотчас вмазал официанту по почке.
  - Это тебе на чай! Сдачу оставь себе.
  - Мало того что обсчитал, так ещё и второй раз решил обобрать! - возмутилась Ирка. - Да я тебе сейчас всю морду разобью! Мне за сто пятьдесят рублей два месяца в санчасти работать! Скотина!
  - Ну, мужик, ты попал, сейчас мы тебя будем метелить! - произнёс сурово Афоня, и начал закатывать рукава, потирая пудовые кулачищи.
  - Господа офицеры! Товарищи! А как же такси? Милиция вот-вот приедет!!! Может лучше не надо?
  - Ладно, живи, - смилостивился Афоня после секундной паузы. - Молись и считай, что второй раз родился.
  Жуликоватый халдей, радуясь тому, что угроза быть жестоко избитым миновала, быстро увлек пьяную и буйную компанию за собой. Афанасьев по пути успел отскочить в сторону, чмокнуть девушку в ушко, в носик, в губы, поцеловать ручку, и даже лапнуть за грудь.
  - Да хватит уже! Угомонись, Ромео! - рявкнул на приятеля Эдуард. - Мне скоро надо на службу, на днях в управление кадров округа следует явиться, а вместо этого из-за тебя буду на нарах пятнадцать суток лежать?
  Афоня ещё раз помахал ручкой барышне, послал пылкий воздушный поцелуй и поспешил к выходу.
  - Эх, жаль не удалось намять бока и набить рожу этому морскому козлу! Она его подчинённая по службе, утверждает, что морячок военпред на заводе. Старая сволочь, девок портит! Может, всё же вернуться и с ним разобраться? Думаю пару раз дать в морду успею!
  - Прекрати дурить! - произнесла Ирина и решительно потащила к дверям театрально упирающегося Афанасьева. - Шагай ногами живее, вояка!
  
   На улице лил проливной дождь, и пьяная компания моментально промокла пока пробежала несколько шагов от черного хода к ожидавшему такси.
  Когда весёло гомонящие клиенты усаживались в такси, послышалась сирена "воронка" подкатившего к парадному подъезду. Эдик выглянул из-за угла и усмехнулся.
  "А ведь официант оказался прав, что швейцар этот, отставная гэбэшная сволочь, точно милицию вызвал, и мы еле ноги успели унести".
  - Шеф, гони, на Дыбенко! Да, поживее! - велел Афоня, вольготно развалившись на заднем сиденье и плотно прижав своей задницей Ирину к Эдику. - Люблю по Невскому промчаться с ветерком! Да с музыкой!
  Таксист два раза не заставил повторять, резко рванул с места, и машина помчалась по вечернему городу. Быстро миновали сияющий огнями Невский, перескочили дугообразный мост Александра Невского и устремились в зияющие чернотой кварталы спального района. Всех кроме более-менее трезвой Ирки вскоре укачало, офицеры быстро опустили окна и на полном ходу дружно блеванули.
  - Ёпть! Ну, народ пошёл! - выругался таксист. - Вы мне все борта загадите.
  - Тогда остановись! - чуть отдышавшись, едва вымолвил Афоня.
  Они сошли в придорожные кусты и несколько минут пытались облегчить желудки.
  - Теперь трогай! - выдавил из себя еле живой Афанасьев, занеся своё большое тело в салон. Таксист же никак не мог угомониться, и без конца ругался.
  - Нажрутся как свиньи, а мне потом машину чистить и мыть! Одни убытки от вас! Обратно из глухомани придётся пустопорожним возвращаться! Случаем, милиция не по вашу душу подъезжала к "Северу"?
  - Дядя, всё компенсируем, не рычи, умолкни, - простонал Игорь. - Помягче на ямах и кочках, а то опять растрясешь мои израненные кишки! Тебе же хуже будет...
  
   Вечерний поход в ресторан завершился двухдневной лёжкой и отпаиванием морсом и молоком кутил. Славно погуляли...
   Протрезвев, и слегка придя в себя, Керимгаджиев с всё ещё больной головой улетел домой на Камчатку в послевоенный отпуск. Афоня как всегда был крепким бойцом и человеком слова: успел сначала заглянуть на денёк к Элечке, а потом заехал в область, в родное село повидаться с роднёй. Ну а Эдику пришло время вновь сдаваться на службу в армию...
  
   Так уж вышло, что офицерской формы по возвращении с войны у Громобоева не было: полевая форма, песочник, маскхалат и горный костюм были подарены сменщикам и друзьям, а повседневная и парадная сгорели в прошлом году вместе с каптеркой после прямого попадания в неё шального реактивного снаряда.
   Пришло время подводить некоторые неутешительные итоги: квартиры после быстрого развода с первой женой нет, вещей нет, деньги, заработанные на войне, за два месяца отпуска с молодой женой спустили на вино и шампанское, да ещё друзья, вернувшиеся с фронта, в этом деле хорошо помогли. Военной формы, в которой следовало явиться на беседу в кадры тоже нет. Что делать?!
   Кутежи завершились как раз за неделю до срока, когда надлежало явиться с предписанием в штаб округа. Громобоев узнал адрес и помчался в военное ателье, заказывать срочный пошив кителя и брюк. Портной и закройщик вошли в положение бедняги, взялись сделать всё быстро, но запросили двойную цену. Или в порядке очереди, но тогда жди завершения пошива месяца три-четыре. В джинсах в штаб не явишься. Куда деваться - согласился, ведь опоздание на службу - серьёзный проступок! Эдик вздохнул и отсчитал сто рублей.
   Портной, что-то весело насвистывая и напевая, быстро сделал примерку, через день вторую, и вот через пять дней заказ готов! Получите и носите на здоровье. В итоге успел вовремя, можно сказать, что погоны подшивались на плечах капитана, почти на ходу.
  
   День, когда пришлось сдаваться в цепкие лапы высокого начальства, выдался пасмурным, словно небеса сочувствовали капитану и плакали вместе с его сердцем. Эдик неторопливо прошёлся по Дворцовой площади, с наслаждением впечатывая военные туфли в древние булыжники. Площадь была как всегда прекрасна, величественна и равнодушна к куда-то спешащим людям. Она лежала молчаливо, навечно пригвождённая к земле гранитным столпом. А этот круглый столп, в свою очередь, опершись о постамент, казалось как раз, и продырявил мокрое небо. Громобоев подмигнул памятникам архитектуры и пошёл к искомому подъезду в монументальном здании Главного штаба Российской империи.
   Получив пропуск и поблуждав по бесконечным коридорам огромного здания, по хитроумным лабиринтам лестниц, переходя с этажа на этаж, капитан, наконец-то попал к кабинету начальника отдела кадров политуправления. Эдуард нервно и шумно выдохнул, словно готовясь отхлебнуть чистого спирта, и осторожно постучался в дверь.
   - Да-да, смелее! Войдите! - раздался громкий, начальственный голос изнутри кабинета.
  Эдик с силой надавил на дверную ручку и решительно вошел. За столом сидел добродушный полковник с приветливой улыбкой на упитанном лице.
   - Товарищ полковник, капитан Громобоев! Прибыл для дальнейшего прохождения службы! - громко и четко доложил Эдуард.
   - О-о-о! Наслышаны, наслышаны! Орёл! Судя по нашивкам, есть награды: орден и медали! За ранение?
  - За боевые заслуги...
   - Понимаю, понимаю. Итак, значит, прибыл к нам служить из Афганистана?
   - Так точно! - гаркнул Громобоев.
   - Тише, тише! - поморщился хозяин кабинета. - Не в горах же... Садись, капитан.
  Хозяин кабинета вызвал по телефону делопроизводителя, а пока личное дело доставляли, полковник задал дежурный вопрос.
   - Как там служба за речкой? Досталось? Наверное, было жарковато? Теперь непривычен наш сырой, дождливый климат?
   - Ну, так, было дело... - уклончиво и неопределённо ответил Эдик. - А насчёт дождей... человек ко всему привыкает...
   Разговор так и не завязался, да и особо говорить с холёным, кабинетным полковником было не о чем. Наконец вошла симпатичная девушка и внесла красную папку с личным делом капитана. Кадровик принялся листать страницы, задерживаясь на некоторых из них, в задумчивости пожевывая пухлые губы.
   - Звание досрочно! Это хорошо! Награды - тоже неплохо.
   - В деле должны быть ещё представления к двум орденам.
   - Да, вижу-вижу, всё тут у вас есть. Вижу и к званию "героя", но без реализации... Меня больше волнуют характеристики... из личного дела, товарищ капитан.
  Эта фраза насторожила Громобоева. Какая еще неувязка могла быть в деле? Что могло не понравиться? С его послужным списком и аттестациями - хоть сейчас в Академию! Начальник тем временем невольно морщился и теребил мочку уха.
   - Да вот э-э... тут... такая... формулировочка.... нехорошая в характеристике из военного училища: не пользуется авторитетом у командования и среди сослуживцев, замкнут, необщителен...
   - Это я-то, необщителен? - усмехнулся Громобоев, широко улыбнувшись и показав ровные белые зубы. - Вы этому верите? А как, по-вашему, будучи необщительным, я стал помощником по комсомолу полка, а потом замполитом батальона?
   - А насчет авторитета у командования училища? Это соответствует?
   - Ну-у-у... - протянул Эдик.
   - Вот вам и ну! И по уставам стоит отметка "3". Наверное, брюки расклешённые носил? Сапоги гладил? Ноготь на мизинце отращивал?
  Ничего подобного за собой Громобоев не припоминал, всё было гораздо проще: пререкания и шуточки, ирония по отношению к тупому командиру взвода и сильно пьющему командиру роты. И как результат, две тройки в аттестат по уставам и по строевой подготовке. Ротный всё, что мог гадостного - сделал. Диплом вместо "красного" стал "синим", хотя и это, как правило, не крах для карьеры. Карьеристом Громобоев был не важным, так уж вышло, нынешний бурный рост - это череда нелепых служебных случайностей, а также военная доблесть и ранения. Но иногда даже в выверенном механизме такое случается, проскакивает сорное семечко сквозь мелкое сито.
   - И что нам прикажете с Вами делать?
   - А в чём проблема, товарищ полковник? Я ведь прибыл по прямой замене, в танковый батальон в укрепрайоне...
  Полковник с деловым видом водрузил роговые очки на массивный нос, надменно взглянул на Эдика поверх линз и пробурчал:
   - Этот батальон тихая гавань для пенсионера! Ваш предшественник майор Мураковский на этой теплой должности до пенсии бы дотянул, да вот беда, понадобилась замена именно для Вас в Афганистан. Эх, несчастный Александр Михалыч! Так что Эдуард... м-м-м (полковник заглянул в дело)... Николаевич, эта пенсионная должность не про Вас. Есть мнение руководства отправить столь заслуженного и боевого офицера в отдельный батальон на север! Там есть перспектива для роста! Огромное поле для деятельности...
   Эдик опешил. Он уже полгода как мыслил, что будет регулярно гулять в выходные по Невскому, по Фонтанке, по Петроградской, ходить по ресторанам, посещать в театры, а тут вдруг оказывается, на его счет имеются другие планы. Променять Северную столицу с развлечениями, на заснеженную тундру с полярными волками, оленями, комарами и москитами - такая перспектива не прельщала.
  Обычная придурь тылового полковника? Или может, он денег хочет? Но как спросить? Задать вопрос напрямую, в лоб? Громобоев взяток никогда не давал, не предлагал, и не умел это делать...
  "А хрен ему, перебьётся!" - решил рассерженный Эдуард. - "Никакой северной глуши! Хватит с меня гор и пустыни!"
  Но надо было что-то срочно говорить и доказывать, иначе и верно, загремишь в тундру к хантам, мансям, нанайцам и этим самым северным оленям!
   - Товарищ полковник! Мне необходимо лечение в Военно-Медицинской академии! - начал отнекиваться Громобоев. - Я записан в очередь. У меня последствия контузии и ранения, да ещё был тепловой удар.... А в конце сентября у меня предварительный осмотр, на октябрь диспансеризация, в ноябре плановое лечение в стационаре.
   - Удивляете Вы меня, товарищ капитан. Такой молодой и уже косите под инвалида, - фыркнул недовольно полковник и нахмурился.
  Эдуард понял, что его должность кому-то уже пообещали, потому начальник отдела кадров и недоволен, он то, всё давно решил за него и распланировал.
   - Справку медицинскую представите, любезнейший друг?
   - Так точно! И могу приложить направление и выписной эпикриз из госпиталя. Всё будет в полном порядке!
  Полковник продолжал морщиться, словно страдал от зубной боли.
   - Эх, не с того приступаете к службе, товарищ капитан! Службу надо начинать с трудностей!
  Кровь нахлынула в голову Громобоева, а сердце бешено заколотилось. Он даже шумно задышал, завёлся как хорошо отлаженный двигатель, с пол оборота.
   - Можно подумать я с курорта к вам прибыл! Да у меня за плечами сорок две боевые операции! И я два года вовсе не в Крыму прохлаждался!
  Эдик готов был наговорить ещё кучу дерзостей, но полковник понял, что перегнул палку.
   - Не шумите, товарищ капитан, спокойнее! Если Вам требуется лечение, мы, конечно же, войдем в положение, но командование полагало, Вам необходимо расти дальше. Поступить в академию, стать крупным начальником.... Негоже киснуть в укрепрайоне, - миролюбиво проворковал начальник.
  Громобоев резко снизил тон и пробормотал:
   - Я и не собираюсь киснуть, но здоровье тоже дорого. Здоровье даётся лишь раз, его не купишь...
  Полковник, нехотя соглашаясь, закивал головой.
   - Конечно, конечно! Обследуйтесь, лечитесь, обоснуйтесь на новом месте, а потом посмотрим, что нам с вами дальше делать...
  
  Глава 4. Личный враг генерала
  Глава, в которой наш герой осваивается на новом месте, заводит себе друзей и приобретает влиятельных врагов.
   Получив в штабе округа предписание, Эдуард отправился к новому месту службы в пулеметный полк. Размещался этот полк недалеко от города, добираться до него оказалось недолго, и Громобоеву стало понятно, почему его так активно пытались спровадить на Север: ещё бы - эта должность была явно тёпленьким местечком. Часть расположенная рядом с Питером, в которой все подразделения неполного кадрового состава - это санаторий, а не служба! Конечно, есть и неудобства (как же без них), предстояло ежедневно добираться в часть с четырьмя-пятью пересадками на общественном транспорте по городу и пригороду: трамвай, метро, автобус, ещё автобус, опять автобус, но это мелочи жизни. Такая ситуация должна быть временной, ведь когда-нибудь да выделят в гарнизоне квартиру заслуженному ветерану...
   Впоследствии наш капитан изредка шиковал, опаздывая утром после ночных кутежей, и зацепив "мотор" в городе, подкатывал на лихаче к КПП, на глазах изумлённых сослуживцев, но быстро понял, что так жить нельзя, на капитанскую получку в такси не наездишься (наши люди на такси... и так далее по цитате управдомши, героини любимой кинокомедии "Бриллиантовая рука"). Накладно! Ведь здесь в России офицеру не платили двойной оклад плюс чеки Внешпосылторга, поэтому следовало жить по средствам. Значит, автобус - лучший друг военного!
  
   В первый день Эдик некоторое время метался в поисках полка - никто не знал, где именно находится этот военный посёлок. Спешащие на работу граждане отправляли совсем в другое место, чаще к одноимённой станции метро. Наконец Громобоев вспомнил, что сменщик майор Мураковский дал ему свой домашний адрес, и там были написаны номера автобусов. Отыскал записку в бумажнике, но даже с ней проблема не решалась, саму остановку, откуда отправляются эти автобусы, ещё предстояло найти!
   В итоге немного поплутав, капитан выбрался из города на пригородном "ЛАЗе", благо дорогу подсказал майор-пехотинец. Сначала Эдуард почти час трясся в рычащем автобусе, потом пересел в другой, такой же старый и не менее скрипучий и трясучий драндулет "ЛиАЗ". Примерно через два часа он очутился в глухом лесу (так ему на первый взгляд показалось), где в воздухе замечательно пахло молодой хвоей, а узкое шоссе терялось под зелеными лапами теснившихся к обочинам раскидистых елей.
  
   Прибыл на место. Райское место для службы - настоящий санаторий для военных пенсионеров и почти пенсионеров. Поселок с одной стороны граничил с густым хвойным лесом, с другой - его теснила берёзовая роща. Деревья росли всюду и в самом поселке: между домов и вдоль дорожек росли ели, сосны, берёзки и осинки. Лес стоял кругом, и казалось, разбросанные среди могучих стволов несколько пятиэтажных панельных коробок, да с десяток одноэтажных бараков времен войны, словно грибы выросли из земли. Чуть поодаль виднелось лоскутное садоводство с "фанерными" домиками на клочках земли.
  "Надо бы и себе участок попросить", - подумал Эдуард и улыбнулся. - "Заведу кусты смородины и малины, посажу огурчики и помидоры".
   Капитан показал упитанному дежурному прапорщику предписание и прошёл через калитку КПП в часть. Огляделся: асфальтированные подметённые дорожки, покрашенные в красный и белый цвета бордюры, подстриженная трава - всё как обычно в Советской армии. Сразу за воротами на постаменте возвышалось свежевыкрашенное зелёной краской 76-мм орудие времён Великой Отечественной войны. Отлично сохранившийся раритет, что говорит о славной боевой истории пулемётного полка.
   Далее за огромной раскидистой черёмухой, накрывавшей своими ветвями пушку и стоящими ровным рядом несколькими роскошными елями, спряталось двухэтажное здание штаба, покрашенное в розоватый цвет, и по бокам плаца две трёхэтажных темно-жёлтых казармы. Завершал асфальтированный квадрат - желтоватый корпус столовой. Цветовая гамма как в дурдоме...
  - Надеюсь, что я ошибаюсь, - подумал Эдуард.
  
   Начальник политотдела отдельного полка губастый подполковник Орлович встретил Громобоева слащавой улыбкой на одутловатом лице, выразил восхищение подвигами, долго жал руку и с интересом расспрашивал о войне. На "огонёк" по зову шефа сбежались политотдельцы. Эдик рассказал пару страшных историй, пару веселых, пару грустных, потом перешли к делам. Орлович спрашивал капитана об элементарных вещах, которые наш капитан, увы, не знал или знал, но забыл. Подполковник начал хмуриться, кручиниться и под конец беседы не выказывал никакого оптимизма в отношении прибытия нового подчинённого.
  - Я кое-что запамятовал, - оправдывался Эдик. - Контузия, ранения, госпитали, да и длительный отпуск подействовал расхолаживающим фактором, но я всё в памяти восстановлю и наверстаю.
  - Ну-ну, надеюсь, пора вспомнить о службе, иначе мы не сработаемся, - промямлил еле внятно подполковник, то и дело, облизывая отвисшую нижнюю губу. - Завтра встречаемся в ленинской комнате батальона, начнем её ремонтировать. Плакатным пером писать умеете?
  - Увы...
  - Понятно. А рисовать?
  - С таким же успехом. И почерк у меня ужасный.
  - Ладно, дам вам клубного писаря и личного художника. Срок окончания работ - через две недели.
  Подполковник сухо пожелал успехов в работе и отправил капитана в танковый батальон, принимать дела.
  
   Едва Эдик вышел из штаба полка, как столкнулся нос к носу с рябоватым майором в годах. Громобоев попытался обогнуть его, но тот намеренно заслонил проход.
  - Какие нахальные капитаны пошли! Не приветствует молодёжь старых майоров...
  - Привет, - буркнул Эдик и посторонился. Но майор с колючими глазами и не попытался пройти, продолжая цепляться.
  - А честь отдать? Забываем воинский этикет, ротный?
  - Год как замкомбата, - буркнул Громобоев. - Поэтому даже перед старыми майорами не гнусь и не козыряю...
  - О! Ба! Коллега! Наслышан-наслышан! - сменил тон и заворковал майор. Он даже радушно улыбнулся. - Ах, я обознался, лишь вчера вернулся после уборочной страды из Курской области, и мне сказали, что прибыл новенький, вместо Сани Мураковского! Это я для порядка выступаю: всех старших лейтенантов и капитанов здороваться приучаю, чтоб не забывались. Тебе естественно можно мне честь не отдавать!
  - Естественно, я и не думал...
  - Ну, ты нахал. Мог бы из уважения к моим сединам и поприветствовать. Ах, какой ершистый. Ладно-ладно, шучу. А я майор Веселухин. Зовусь - Владимир Васильевич! Для тебя можно просто - Володя. Уверен, сработаемся, и позже познакомимся поближе...
  - Полагаю, что так и будет, - ответил Громобоев и распрощавшись поспешил к себе в подразделение.
  
   В батальоне его встретили довольно приветливо, как оказалось, предшественник в письме с фронта в красках обрисовал, кто к ним едет вместо него.
  - К сожалению, я не танкист, а пехотинец, а в последние годы - горный стрелок, - попытался объясниться с комбатом Эдуард. - Виноват, но меня к вам распределили.
  - Не журись! Сработаемся, - хлопнул капитана по плечу комбат подполковник Туманов. Комбату форма была к лицу, он был настоящим военным: молодцеватый, подтянутый, с решительным взглядом.
  - Ерунда, мы из тебя сделаем настоящего танкиста, - заверил начальник штаба Шершавников. Этот майор с лицом, вырубленным словно из гранита, решительно достал из стола стаканы, дунул в них (едва не проткнув громадным носом-рубильником стеклянное дно), затем словно фокусник, буквально из ниоткуда материализовал бутылку водки. Быстро манипулируя всеми этими предметами, начштаба при этом продемонстрировал крепкие руки настоящего молотобойца.
  - Верно, прямо сейчас и начнем знакомство-инструктаж, - ухмыльнулся зампотех Изуверов и тоже громко дунул в немытый стакан. - Станешь у нас настоящим бронелобым!
  Этот усатый зампотех пришёлся Эдику по душе больше всех: улыбчив, молчалив, обаятелен, воспитан. Жаль только он много курил гадостные дешевые сигаретки. Комбат с начштаба постоянно спорили по пустякам, а Изуверов больше помалкивал и при этом лишь хитро щурил свои карие глаза.
  Одной бутылкой ограничиться не удалось и ознакомление с жизнью танкистов для Эдика затянулось до полуночи...
  
   Как-то так получилось, что с самого начала служба в Союзе не задалась и всё пошло кувырком. Одно дело - война, где могут за героизм, терпеть на майорской должности не специалиста, но зато бравого вояку, и совсем другое дело - мирный ратный труд в глубоком тылу. Тут нужны иные знания и умения, а их-то нашему капитану явно недоставало.
   Конечно, Эдуарда порадовали некоторые обстоятельства: батальон был неполного состава, офицеров полный комплект, солдат в пять раз меньше прежнего, наряд дежурным по полку раз в две недели. Служить можно...
  Сначала Громобоев навалился на Ленинскую комнату. Комбат выделил солдата-недомерка, который умел сносно и почти без ошибок писать по-русски, потому что был действительно русским в основном нерусском по национальному составу батальоне.
   Этот Кашкин был знатный тормоз, засыпал на ходу, часто на полуслове задумывался и замирал. Молодой боец только прибыл из учебного полка из соседнего гарнизона и был словно заморожен. Однажды он взял, да и не на шутку учудил. Дело было так. Батальон как раз заступил в наряд, солдат не хватало, и как Громобоев не пытался отбить бойца, всё равно Кашкин попал в состав караула. А Эдуард в последний момент вместо прихворнувшего Изуверова был назначен дежурным по полку. Ночью в дежурку примчался взводный лейтенант Раскельдиев с хоть и узкими, но вытаращенными глазами. С порога он завопил:
  - Солдат пропал!
  - Кто? Как пропал?
  - Ваш Кашкин ушёл с поста! Разводящий со сменой прибыл, а его нет на месте!
  Эдик бросил ключи от сейфов на стол помощнику и со всех ног помчался к охраняемым складам - солдата на посту действительно не было. Ни солдата, ни автомата. А с автоматом ещё и шестьдесят патронов. Забили тревогу, вызвали комбата, начальника штаба, подняли батальон по тревоге. Обыскали полк, обошли казармы, столовую, клуб - Кашкин словно провалился сквозь землю, нет нигде. Доложили командиру полка, в штаб округа. Пока докладывали, им позвонили от соседей - из учебного полка.
  - Чей боец Кашкин? Ваш?
  - Наш, - отвечает командир полка полковник Плотников.
  - Ищете?
  - Ищем!
  - Можете не искать, он у нас, на губе сидит.
  - Как он у вас оказался? - выдохнул с облегчением комполка.
  - По старой памяти пришёл. Он ведь у нас полгода учился.
  - Автомат и патроны на месте? При нём?
  - автомат на месте, но патроны не все. Он пять патронов успел расстрелять.
  - В кого...
  Сердце командира полка неприятно сжалось и воздуха стало катастрофически не хватать.
  - В свинаря пальнул.
  - Наповал? - охнул Плотников. - Убил? Ранил?
  - Не попал, - радостно сообщил командир соседнего полка. - Нам и вам обоим повезло!
  Командиру сразу полегчало. Конечно же, хорошо, что Кашкин нашёлся, а тем более здорово, что нашёлся и его автомат с патронами - не придётся выставлять кордоны и заслоны по дорогам и лесным просёлкам.
  - Сосед, не томи, рассказывай по порядку, что было...
   А произошло вот что. Солдат некоторое время мок под моросящим дождем, передвигаясь по периметру, но вскоре это дело ему надоело, тем более в его замутненную нездоровыми мыслями голову вдруг ударило - что в руках у него автомат с патронами, и что он может теперь сполна рассчитаться со своими старыми обидчиками. Что это были за обиды он и сам толком не мог припомнить, но обиды точно были. Рядовой Кашкин закинул автомат за спину и пошагал по ночному шоссе. До танковой учебки было идти километра три, и через полчаса он достиг дыры в знакомом заборе. Пришёл к свинарнику, постучал в дверь, потом в окно, попросил отворить. Время было позднее, первый час ночи и его, вполне естественно, послали по-русски на три буквы, да ещё добавили несколько крылатых и обидных выражений сексуального характера. Свинарь встал, натянул штаны, накинул бушлат, направился к выходу, чтобы выйти и набить морду незваному и наглому визитёру, но на своё счастье не успел дойти. Кашкин на мат естественно обиделся, снял автомат с плеча, дослал патрон в патронник и дал очередь в запертую дверь. Замок разлетелся, но внутренний деревянный накидной засов уцелел. Солдат толкнул её плечом, но массивная дверь, сбитая из толстого бруса, не поддалась. А свинарь рухнул на пол и змеёй уполз в самый дальний угол. Кашкин обошёл свинарник по кругу, понял, что месть не удалась, и отправился сдаваться. Он вошёл в первый попавшийся подъезд, в котором размещались трибунал, особый отдел и военная прокуратура. Капитан-особист дремал в дежурке, услышал шорох, скосил глаза и увидел перед собой вооружённого солдата.
  - Тебе чего?
  - Сдаюсь... - простодушно ответил солдат и громыхнул заряженным автоматом о письменный стол. Рядом положил ремень с подсумком и запасным магазином. - Сыро на улице, я промок и замёрз...
  
   Разбирательство этого неприятного инцидента было скорым, шумным, но не очень суровым. Рядового Кашкина поместили в психушку, освидетельствовали, обнаружили недостачу "масла" в мозгу, отсутствие нескольких "болтов" и "шурупов", подлечили и благополучно списали. Начальник караула вместе с начальником штаба батальона и командиром роты Меньшовым получили по строгому выговору, а Эдик повезло, даже замечания не заработал, как вновь прибывший в часть. Но своей боевой единицы он лишился и другого солдатика комбат ему уже не выделил.
   - Хватит тебе прапора-комсомольца! Колотитесь сами, а то я вижу, что работа в Ленкомнате разлагающе на солдат действует!
  Всё оставшееся время ведения ремонта Громобоев вместе с малорослым прапорщиком Юриком Онопкой, сами колотили щиты, грунтовали, размечали стены, вешали наглядную агитацию, вырезали картинки, клеили, а потом принялись писать тексты. И тут пришла на помощь и взялась за дело присланная на подмогу из клуба полковой писарь ефрейтор Любаша. Примерно к началу зимы начальник политотдела принял работу. Подполковник Орлович хмыкал, качал головой, ворчал, но согласился, что при отсутствии средств, наверное, лучше не сделать.
  
   Отремонтировав Ленкомнату, Эдик занялся личными делами. Но сначала из-за развода поссорился со всем политическим руководством. Первое время после возвращения с войны его вызывали и приглашали выступать в школы, рассказывать о войне, но потом в управление кадров пришло письмо бывшей жены, с жалобой. Мол, подал на развод, скрывается от уплаты алиментов, ребёнка не воспитывает. Гнусная ложь! Явно тёща и гадюка-сестра подучили: деньги он переводил регулярно через финслужбу, подарки привозил, виделся с дочкой каждый месяц.
   Штабные велели разобраться с морально-неустойчивым офицером. Первая реакция командования - вызов "на ковёр". Командир полка Плотников и начпо Орлович распекали более часа, грозились снять с должности и исключить из партии. Дали неделю подумать. Но тут как раз ко времени пришёл второй орден, бродивший где-то несколько месяцев в поисках хозяина, и меры дисциплинарного воздействия отменили. По партийной линии пожурили, ограничившись заслушиванием. Разговоры о моральном облике прекратились, обстановка понемногу успокоилась, политическое начальство вроде даже забыло о существовании проштрафившегося капитана.
   Но острому на язык Эдику тихо не сиделось. Хотя по службе особых претензий к Громобоеву не было, но как говорится язык - мой враг. Раз отпустил шуточку по адресу замполита полка, в другой раз надерзил командиру части, даже с несколькими генералами умудрился поссориться...
  
   ***
   Военная жизнь шла своим чередом. Обычная каждодневная армейская рутина: наряды, дежурства, караулы, стрельбы, тактические занятия, вождение, обслуживание техники. После настоящей войны - скукотища!
   Как вдруг в высших партийных кругах страны активно заговорили о политических изменениях, о демократизации в армии, пошла череда всяких исторических пленумов, конференций, съездов. Войска лихорадило, не успевали менять на стендах портреты высшего политического и военного руководства.
   Целый месяц полк готовился к отчетно-выборной партийной конференции. Естественно коммунистической партии, кроме КПСС, легально, иных партий ещё не было, тем более в армии. Солдаты красили заборы и бордюры, белили и драили казармы. Командиры ожидали посещения высокого начальства и опасались как бы чего не вышло...
   И надо же было Громобоеву в этот "исторический" момент вляпаться с неудачным вложением средств. На последние "фронтовые" деньги его угораздило по неопытности купить старенький, ржавый "Москвич-406", да ещё и с проблемными документами. Капитану однажды надоело прыгать с автобуса на автобус, решил перейти в класс автомобилистов. Теперь Эдику было не до службы. С этим раритетным авто он возился, боролся за его "живучесть" вместо того, чтобы заниматься подготовкой к проверке и оформлять отчетную документацию.
   Громобоев зашкурил корпус, снял многолетнюю ржавчину, покрасил машину в несколько слоёв халявной танковой краской. На кой ляд Эдуарду сидеть в кабинете и бумагу марать писаниной, когда в личной машине карбюратор чихает, коробка скоростей барахлит, да ещё и резина лысая. Увы, но после разгульной жизни наступило затяжное безденежье, и этому довольно активно поспособствовала фронтовая жена, которая любила выпить марочного вина, покурить и снова выпить. Но о семейных проблемах чуть позже...
   В ходе партийной конференции всем заместителям комбатов предстояло выступать в прениях по докладу важного генерала, а свой текст в духе руководящих документов о ходе перестройки, Громобоев даже и не продумал, не успел. Не до того! И вот теперь, уже сидя в зале полкового клуба, пока генерал монотонно бубнил, читая по бумажке, капитан с горем пополам набросал несколько фраз о повышении боевой готовности, о перестройке, расширении гласности, об ускорении, и демократизации. Конечно же, выходило, что батальон давно перестроился, и ускорился, а что касается гласности.... Эх, какая может быть гласность в армии, а тем более демократизация? Вот именно, никакой!
   Эдик мельком взглянул на докладчика - этот начальник Громобоеву категорически не понравился. Ну, прям какой-то очень типичный генерал. Фактурный! Большеголовый, крутолобый, с квадратной челюстью, крупным и мясистым носом, большими глазами навыкате, плечистый, животастый. А главное мордатый! Ох, какая у политического начальника была отвратительная рожа! И особенно Эдуарду не по сердцу была ахинея, которую нёс этот политический генерал.
   - Товарищи офицеры! Как вы знаете, недавно прошла XIX Всеармейская партийная конференция. Мы не знали, как провести демократично выборы делегатов на конференцию от нашего округа, ведь и мы в политуправлении ещё только учимся демократии, поэтому делегатов назначили, но из числа самых достойных коммунистов.
  Сосед майор Холостяков хмыкнул:
  - А мы, выходит менее достойные, второсортные...
  Генерал естественно этой тихой реплики не услышал и продолжал читать текст.
  - Всего было направлено десять человек. Могу перечислить по фамилиям, но я думаю, вы доверяете выбору Политического управления округа.
   - Доверяем! - выкрикнул из президиума секретарь парткома.
   - Конечно, не надо перечислять, - поддержал парторга помощник по комсомолу полка.
   - А почему не надо? Можно и услышать, - возразил недовольный сосед, начальник штаба пулемётного батальона. Этому майору Холостякову бояться за свою смелость было нечего, весь его батальон помещался в чемоданчике, который хранился в секретной части.
   Генерал слегка побагровел, строго посмотрел на выскочку-майора, порылся в бумажках и, поморщившись, перечислил всю достойнейшую и проверенную бравую десятку: от командующего округом до секретаря партийной комиссии учебной дивизии. Кроме генералов этот список фамилий офицерам полка ничего не говорил. Знакомых не было.
   - Удовлетворены? - поинтересовался генерал Никулин.
   - Частично, - кивнул неугомонный майор.
   - Он у нас правдоискатель, товарищ генерал, - буркнул командир полка. - Лучше бы секретную документацию привели в порядок, товарищ майор.
   - А я сейчас ведь на партсобрании и спросил по-товарищески, как коммунист коммуниста, товарища генерала. Имею право?
  Генерал пренебрежительно скривил губы, недовольно кивнул и пожал плечами, мол, понимаю, всё в духе демократизации.
   - Верно, товарищ коммунист, мы на партийном собрании. Я вам по-товарищески и ответил. Не удовлетворены?
   - Так точно! - согласился майор Холостяков. - Одни фамилии - это минимум информации. Биографии бы их почитать, с послужным списком ознакомиться: участие в боевых действиях, награды...
  Офицеры зашушукались, довольные репликой товарища.
   - Поверьте, мне майор Холостяков... - начал было генерал, нахмурив густые брови.
  - Коммунист..., - напомнил майор, все больше наглея.
  - Хорошо, пусть будет коммунист Холостяков... - буркнул генерал Никулин.
  - Причём, вопрос о вашем пребывании в рядах партии, товарищ майор, может быть рассмотрен на ближайшем собрании! - вякнул начальник политотдела.
  - С чего это вдруг? - удивился Холостяков.
  - Слишком часто по утрам бываете с похмельным синдромом! Я всё примечаю. А в свете борьбы с пьянством и алкоголизмом...
  - Не будем сейчас уходить в сторону от повестки дня из-за одного говорливого индивидуума, - остановил генерал подполковника Орловича. - Позже разберётесь в персональном порядке. Мы не допустим никаких идеологических диверсий со стороны незрелых личностей, которые пытаются свернуть нас с пути намеченного руководством партии. Этим людям явно не нравится перестройка! Я вижу - не перестроились вы, товарищ майор!
  - Приступим к прениям! - оборвал возникший шумок в зале секретарь собрания, пропагандист полка. Он вскочил со стула и звонко постучал карандашом по графину. - Товарищи офицеры! Вернее, товарищи коммунисты! Внимание! Тихо! Прошу тишины в зале! Ведите себя прилично! Повторяю, переходим к прениям! Слово предоставляется...
  И далее пошло тихо и мирно, по заранее спланированному сценарию.
  Одним за другим выступили политотдельцы и замполиты батальонов, говорили правильно, толково, по бумажкам, наконец, дошла очередь и до Громобоева.
   Капитан одернул китель с орденскими планками, встал и, не спеша вышел к трибуне. Эдуард немного поговорил о боевой готовности, о дисциплине и вдруг его как черт дёрнул за язык, он не смог удержаться от ехидного замечания и сделал небольшое лирическое отступление.
   - Товарищ генерал! Вернее, товарищ коммунист Никулин! Вот вы в своем выступлении обронили...
  - Я ничего не ронял! - сказал, как отрезал генерал.
  - Э-э-э... Обмолвились, что аппарат политуправления не знал как провести демократическим путем выборы на партийную конференцию. Это удивительно и даже странно слышать, нам, рядовым коммунистам. Не знали... тогда, спросили бы у нас, у низов, мы бы может, подсказали как. Даже я мог бы предложить элементарное решение: не десятерых из десяти кандидатов выбирать, а каждая партийная организация выдвинула бы по одному делегату и в итоге провести конкурс, кто больше наберет голосов. Да и другие могли бы быть варианты. Стоит только немного подумать...
  Произнося последнюю фразу, Громобоев скосил глаз на генерала и понял, что явно ляпнул лишнее. Генерал-майор Никулин напыжился, побагровел и стал похожим на огромную варёную свеклу. Эдуард испугался, что высокое начальство сейчас хватит апоплексический удар, и он окажется виноватым в смерти заместителя Члена Военного совета.
   - Капитан! - рявкнул генерал.
   - Коммунист Громобоев! - подсказал кто-то из задних рядов.
   - Товарищ коммунист, мы примем к сведению Ваше замечание о развитии внутрипартийной демократии и подумаем над Вашим предложением. А после окончания партсобрания встречаемся в Ленинской комнате вашего батальона...
   В принципе Громобоев гордился своей Ленинской комнатой, поэтому встречи с генералом в этом помещении не опасался, вот там - точно полный порядок в отличие от бумажек и документов. Эдик сел на своё место под одобрительные взгляды сослуживцев, а соседи даже пожали ему в знак одобрения руки.
   - Молодец! Так держать! Здорово ты уел этого красномордого барина, эк, подкузьмил! - прошептал ему зампотех Изуверов. - Но теперь прощайся с жизнью. Генерал тебя наверняка собственноручно убьет. Ничего, не переживай, похороны и поминки за наш счет!
   - Ерунда! Прорвемся! - отмахнулся легкомысленно Эдуард. - Не оскальпирует и кожу живьём не снимет. Не душман же он, в самом деле.
  Конференция была на грани срыва, генерал был явно разъярен. Теперь выступление каждого коммуниста обозлённый Никулин прерывал сердитыми замечаниями, резкими нелицеприятными репликами. В тесном зале запахло грозой, и далекие раскаты грома слышны были каждому сидевшему. Атмосфера собрания наэлектризовалась и вокруг президиума, казалось, искрило.
   В завершении собрания генерал Никулин произнес несколько реплик о нездоровой обстановке в полку, о зазнавшихся и зарвавшихся, о личной нескромности некоторых коммунистов, захлопнул папку, резкими порывистыми шагами направился к выходу. Позади высокого и породистого генерала семенил на коротких ножках пухлый начальник политотдела. Рядом они выглядели довольно комично. Следом за руководством потянулись все прочие бойцы идеологического фронта, тихо перешёптываясь в ожидании жестокой взбучки.
   Громобоев никуда не спешил, поэтому успел перекинуться парой фраз с Холостяковым, посмеяться над недавним инцидентом, затем подошли несколько офицеров и пожали руку Эдику в знак восхищения его неслыханной дерзостью. Однако командир полка Плотников прервал восторги и громко рявкнул: "Громобоев! А ну, ко мне!"
  Все одобрительные возгласы сразу же смолкли, и вокруг Эдуарда мгновенно образовалось пустое пространство.
   - Я, товарищ полковник! - бодро ответил капитан. - Слушаю вас!
   - Вы что себе позволяете на собрании? - грозно спросил Плотников. - Это что было такое?
  - В смысле? А что было?
  - Хамство и бестактность! Зачем весь этот балаган? Я вас спрашиваю!
   - Так ведь мы не на служебном совещании сидели, а на партийном собрании. А он такой же коммунист, как и я.
   - Кто он? - выпучил глаза раскрасневшийся командир полка. Полковник Плотников нервно закрутил вздувшейся шеей, широко разинул рот, словно рыба, выброшенная на берег, глубоко и прерывисто дыша. Казалось, что его душит форменный галстук и не хватает воздуха.
   - Как кто? Генерал Никулин...
   - Вот именно! Он - генерал! Первый заместитель Члена Военного Совета Округа! А Вы смеете наглость насмехаться! Да я тебя!..
   - И ничуть я не насмехался, а по-товарищески высказал свое мнение!
   - Как-как? По-товарищески? С генералом? Какой он тебе товарищ!
   - Да? Разве? Не товарищ? Ведь мы даже обращаемся друг к другу по уставу: товарищ полковник, товарищ генерал, а вовсе не господин генерал.
   - Демагог! Я имею в виду, что он в первую очередь начальник! Высокого ранга!
  Командир полка затряс кулаками, топнул ногой и взвизгнул:
   - Вот прислал Бог подарок из Афгана! Нахал! Осмелели там на войне! Обнаглели! Вот твой предшественник Саша Мураковский был настоящий замполит, не то, что ты! Марш с моих глаз долой!
   - Меня прислал вовсе не Бог, а управление кадров....
  В эту минуту вбежал пропагандист с воплем.
   - Громобоев! Срочно в батальон! Ты почему до сих пор тут?
  Эдуард развел руками и ухмыльнулся.
   - А где мне быть? Не видишь разве - я с командиром полка разговариваю.
   - Нашел с кем разговаривать, когда тебя там...
  Полковник Плотников вскинул брови и накинулся на новую жертву:
   - Это как понимать Ваши заявления? Что за разговорчики? Как это о чем говорить с командиром?!
   - Виноват, товарищ полковник! Оговорился! Но там генерал-майор грохочет громом и метает молнии, а виновника грозы в казарме нет. Заместитель Члена Военного Совета генерал Никулин срочно требует подать ему Громобоева.
  Из дальнего угла коридора послышалась фраза вполголоса произнесённая Холостяковым:
   - Забавно звучит, первый заместитель... Члена! Военного Совета... Это, когда самому сил не хватает, то член приглашает первого заместителя или второго?
  Молодые офицеры громко рассмеялись, но мгновенно притихли, опасаясь гнева руководства, только балагур Холостяков не унимался:
   - Иди, Эдик, поговори по душам с Первым заместителем Члена, только будь аккуратнее, не нагибайся, не подставься...
  Офицеры не удержались и громко заржали. Командир полка рявкнул на них:
   - Марш в подразделения! Я вам покажу кузькину мать! Горлопаны! Демагоги! Будет вам всем от меня и член и хрен!
  Плотников запрыгал на месте, топая короткими ножками, и Эдику сразу припомнилась злая байка о командире, передаваемая из уст в уста.
  
   Коротышка комполка долгое время ходил в подполковниках и очень комплексовал по этому поводу - ему давно было положено очередное звание, но кто-то несколько лет тормозил это присвоение. И вдруг под новый год пришёл приказ - Плотников стал полковником. Он пошил себе новую папаху, и вместе с женой под ручку прошествовал по гарнизону. Все удивлены, но приветствуют, поздравляют. И тут ему навстречу с подсобного хозяйства телега запряженная полковой лошадью Машкой. Дорога скользкая, гололед, подковы на копытах старые, видимо она поскользнулась, споткнулась и упала на передние ноги прямо перед Плотниковым обряженным в новенькую высокую папаху. Народ это действо увидел, кто-то с развитым чувством юмора сочинил и добавил комизма ситуации, а по гарнизону поползла шутка: даже лошадь удивилась, опешила, и упала на землю, увидев Плотникова в папахе!..
  
   Пропагандист пулей метнулся вперёд, отбежал метров на десять, встал, снова побежал. Кругленький майор Авдеев нетерпеливо запрыгал на месте. Он глядел на капитана с нескрываемой злостью, его бесило, что Эдик демонстративно, не спеша вышагивает по плацу, а он просто наблюдает за ним, но бессилен что-либо сделать. Не тащить же за руку?
   А Громобоев вовсе не наглел, он просто оттягивал неприятную минуту встречи с грозным генералом... Но так или иначе, а дорога от клуба до казармы не резиновая, её не растянешь, поэтому пришли быстро.
   В батальонной Ленинской комнате стояла гнетущая тишина. У входной двери в одну шеренгу стояли начальник политотдела полка, его заместитель, партийный и комсомольский вожди, чуть поодаль топтался и крутил носом без вины виноватый комбат подполковник Туманов. Больше в казарме не было ни одной живой души, даже дневального убрали с тумбочки. Едва Громобоев вошел в Ленинскую комнату, комбат погрозил ему кулаком и на цыпочках выскользнул прочь, подальше от опасного места. На высокопоставленный политический аппарат у подполковника Туманова была давняя и стойкая аллергия.
   Капитан нервно потоптался с минуту у входа, но сумел подавить дрожь в коленках, сделал пару шагов вперёд и начал наблюдать за противником. Эдик ощущал себя тореадором на арене, а генерал Никулин виделся ему огромным разъяренным быком или даже скорее этаким Минотавром. Не помешало бы, заполучить красный плащ, как положено тореро для корриды, и главное дело шпагу, чтобы поединок был безопаснее. Но, увы, не было ни того ни другого, а голыми руками сражаться с огромным человекобыком смертельно опасно, ввиду неравенства весовых категорий.
  Для рукопашной Никулин был крепким противником: статен, широкоплеч, грудь и шея борца, крупный череп, большие кулаки. Конечно, чуть полноват, для своих сорока пяти лет, но не хотел бы Эдуард вступить с генералом помимо словесного - в кулачный поединок. Хотя если бы провести дуэль на пистолетах или автоматах - это ещё, куда ни шло...
   Генерал переходил от одного плаката к другому, от щита к щиту, молча читая лозунг за лозунгом. Пауза слишком затянулась и атмосфера в маленьком закрытом помещении всё более накалялась. Наконец, начальник не выдержал и обратил на Громобоева гневный взор. Капитан в ответ смело посмотрел на Никулина, выдержал взгляд, но во рту и даже в горле невольно пересохло. Генерал-майор ещё раз огляделся и вновь уставился, не мигая, глазами налитыми кровью, прямо как удав на кролика. Его лицо побагровело, и казалось, ещё чуть-чуть, и Никулина либо действительно хватит удар, либо генерал не выдержит и хищно бросится на капитана. Порвёт руками или загрызет!
   - Что это? - с дрожью в голосе, еле сдерживая очередной нахлынувший приступ гнева, спросил Никулин. - Капитан, я Вас спрашиваю, что это такое?
   - Ленинская комната, - обреченно ответил Эдуард. Минута бравады окончилась, наступил час расплаты.
  Ноги вновь начали невольно подрагивать, по волосам к шее, и далее под рубашкой, медленно поползла мерзкая и липкая капелька пота, которая заскользила по позвонкам и устремилась вниз к копчику. Громобоев поёрзал, передернул плечами и решил, что пора отвлечься. Лучший способ - это шевелить пальцами ног. Этот приём отвлечения от неприятностей ему рассказал в училище замечательный преподаватель тактики и настоящий боевой полковник Богданов, который, будучи лейтенантом, в свою очередь позаимствовал этот способ у шутника-приятеля.
   Эдик довольно быстро постиг тактику нервной нейтрализации и систематически её реализовывал: сначала надо пошевелить большими пальцами обеих ног, затем мизинцами, потом оставшимися тремя, снова мизинцами, а в завершение мизинцем и безымянным и так по кругу. Громобоев не успел дойти до третьего упражнения, как генерал не выдержал эффектного молчания и взорвался, словно термоядерная бомба.
   - Это не Ленинская комната, это сарай! Это даже не сарай, а хлев! Кто замполит батальона? - задал генерал ехидный и одновременно глупый вопрос, ведь он и без того знал ответ. - Где он? Бездельник!
   - Капитан Громобоев, замполит этого батальона, - вякнул фальцетом пропагандист полка.
   - Молчать! - рявкнул генерал. - Я не Вас спрашиваю!
   - Ну, я замполит батальона, - потерянно ответил Эдик.
   - А без ну!
  - Я! Заместитель командира танкового батальона по политической части капитан Громобоев.
  - Ах, так это и есть тот самый демагог!!! Болтать все мастера, а вот дело делать, на это Вас нет! - и генерал ткнул указательным пальцем размером с хорошую сосиску в грудь Эдуарда, как раз в его орденские планки. Ноготь уперся в награды и генерал, поморщившись, посмотрел на колодку с двумя орденами и медалями. Медаль "За отвагу" видимо особенно бесила Никулина.
  "Ишь, какой отважный нашелся! - мелькнула генеральская мыслишка. - Да я тебя в порошок сотру! В бараний рог сверну!"
   - Почему это хлев, товарищ генерал? У нас в Афгане всё было гораздо скромнее и хуже..., - начал оправдываться Эдик.
   - Молчать! Хватит прикрываться своими боевыми заслугами! - яростно визжал Никулин, брызгая слюной. Ему было неприятно, что у него, такого видного, крупного мужчины, год уже как генерала, не было ни одной боевой медали, кроме нескольких юбилейных и за выслугу лет, не говоря уже об ордене. А у этого молодого худосочного выскочки - даже несколько боевых наград.
   - Стены и столы покрашены, стулья отремонтированы, новые плакаты на прошлой неделе переписали.
  Генерал уперся тяжелым взглядом в капитана, как на пустое место, и смотрел, словно, не понимал, что пытается объяснить ему этот никчемный человечек.
   - Подполковник! - обратился Никулин к начальнику политотдела. - Даю две недели, нет - неделю, на полное переоформление наглядной агитации. Вам ясно?
   - Так точно! - подобострастно ответил Орлович.
  - Мне приказ не ясен, - буркнул Громобоев.
   - А, Вас, капитан Громыхалов...
   - Громобоев, - поправил генерала Эдик.
   - Какая разница, да хоть Громодуев! А если приказ будет не выполнен, громыхнешь с должности. Я тебе так громовдую!
   - Не Вы назначали меня, - буркнул Эдик, - не Вам и...
   - А я сниму! - заверил Эдика красномордый генерал. - Поверь! Каков наглец! Неделя срока и ни днём больше! Полетишь с должности под фанфары и с барабанным боем!
  Генерал хотел было еще раз ткнуть Громобоева в грудь, но передумал упирать пальцем в боевые орденские колодки, и чуть сместив направление, ткнул в пуговицу кителя.
   На Эдика внезапно нахлынуло, сердце бешено заколотилось и в висках запульсировала кровь, его переполнило желание дать в морду, с размаху, с оттягом, завалить на пол и запинать этого мордатого и холеного начальника, брызгающего слюной. В мозгу промелькнула шальная мысль:
  "Эх, справиться с таким кабаном в честном поединке было бы нелегко, и если по-честному, то практически совсем не реально, но если неожиданно ударить хорошенько коленом по яйцам, и одновременно врезать справа с короткого замаха кулаком по носу, да подсечкой свалить с ног, то может быть, всё получится. Но, пожалуй, за мордобой, за драку с генералом, судом чести офицеров не отделаешься - наверняка посадят!"
  Эдик подавил внезапно нахлынувшее желание и лишь крепче сжал кулаки.
   "А если просто послать на....? Беззлобно, как само собой разумеющее? Сказать небрежно: да пошёл ты... И всё. И самому почти сразу пойти тоже, или куда-нибудь подальше, например, обратно в Афган! Ах, досада, война для полка завершена, недавно вывели в Термез родной горнострелковый, возвращаться-то уже некуда... Но можно просто послать, хлопнуть дверью и уйти на гражданку, правда выслугу на пенсию жалко, ведь осталось всего несколько лет потерпеть этот дурдом...
   Генерал не был ясновидящим, потому не мог прочитать мыслей и заметить нахлынувших чувств распекаемого им капитана и продолжал яростно бушевать.
   - Исполнять! Немедленно! Подполковник Орлович, оставайтесь и работайте, можете меня не провожать!- рыкнул генерал в сторону начальника политотдела, хлопнул дверью, и громко топая каблуками сапог, покинул казарму.
   В помещении повисла напряженная тишина, такая, что был слышен полёт последней мухи под потолком, слишком зажившейся почти до зимы. За окном продолжал громыхать громогласный голос Никулина, который за что-то распекал поспешивших за ним подручных прибывших вместе с ним с Дворцовой площади.
  
   Начальник политотдела и весь политический аппарат уставились на Эдика.
   - Что скажешь? - спросил подполковник Орлович. - Наговорился? Довыступался? Теперь исполняй приказ! И какой чёрт дернул тебя болтать о внутрипартийной демократии? Ведь я читал твои краткие наброски, в них не было ни слова...
  - Экспромт! Не удержался... Так вышло...
  Эдуард снял фуражку, почесал затылок и оглядел недавно приведенное в порядок помещение. Как раз именно то, что тут было раньше, могло называться сараем и бардаком, ведь предшественник, почти пенсионер ленился и ничего не делал. А теперь после ремонта тут вполне приличная обстановка! Кстати, эскиз Ленинской комнаты утверждал подполковник Орлович сам лично. И теперь этот начпо растерянно озирался и нервно теребил ухо.
   - Ну, смотри говорун, думаю, теперь тебе войдет ниже спины! Ладно, будем пытаться спасать ситуацию. Так, так, так... Что делать, что делать! - подполковник схватился за голову. - Ну! Что молчишь? С чего начнешь-то?
   - С денег, - ответил Громобоев. - Средства на ремонт есть?
   - Нет!
   - А на нет и суда нет. У меня тоже нет, - Эдик демонстративно вывернул карманы галифе. - Хрен с ним, пусть снимает...
  Политотдельцы осуждающе покачали головами и засеменили к выходу, начпо Орлович матюгнулся и тоже вышел из казармы. А Эдуард в сердцах пнул стул стоящий возле тумбочки дневального, и побрел ремонтировать недавно полученную служебную квартиру.
  
   Неделя пролетела со скоростью экспресса. Громобоев велел солдатам покрасить с обеих сторон дверь, надраить мастикой полы, помыть столы и стулья, обновил подшивку газет, принёс из дома шахматы. На этом косметика завершилась.
   Комбат всю неделю хмурился и нервно курил, ждал повторного приезда генерала, начальник штаба Шершавников теребил свой большой нос и успокаивал Эдика, мол, ничего страшного, ну сошлют тебя обратно в Афган, так ведь, это не страшно, не в первой, тебе ведь воевать привычно. Громобоев в ответ ухмылялся, часами размышлял, что можно предпринять, но умные мысли в голову не приходили. Делать было нечего, и ожидая разъяренную толпу проверяющих, капитан привел в порядок документацию, ведь они в первую очередь, сунут нос туда, полезут рыться в бумажках. На седьмой день его вызвал подполковник Орлович.
   - Что будем докладывать? - спросил он Эдика.
   - Доложите, что Ленкомната приведена в надлежащий порядок. Я сейчас велел подкрасить ножки стульев, вымыть пол, ну и вчера освежили побелку стен.
   - А стенды?
   - А что с ними? Наглядная агитация в соответствии с требованиями ЦК КПСС. Даже новое руководство повесил...
   - Ого! - ухмыльнулся начпо. - Лихо ты, говори, да не заговаривайся!
   - Портреты членов Политбюро вывесил, - поправился Громобоев.
   - А я уже забеспокоился, было, кто тебя знает....
   Начальник политотдела снял трубку с аппарата и доложил в Политуправление округа о выполнении поставленной задачи. Дежурный ответил, мол, понял, передам генералу Никулину и на этом разговор завершился.
  
   Следующим утром в полк примчалась комиссия из округа и ретиво принялась "выкручивать" руки всем, но Эдику особо. Начпо собрал офицеров, положил фуражку на стол, выразительно повел глазами в её сторону и сам же первым положил в нее червонец. Политотдельцы поняли, не маленькие. Эдуард бросил двадцать рублей, но его заставили добавить еще пятерку.
   Застолье, конечно, вряд ли бы спасло Громобоева от скорой расправы. Выручило эхо войны - догнал третий орден "Красной звезды", который свалился, как снег на голову. В канун празднования Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота СССР из управления кадров сообщили о награде и велели вручить в торжественной обстановке, пригласить школьников и армейскую прессу. Опять повезло!
   В клуб собрали весь полк, Громобоев пригласил бывшего подчиненного, Героя Советского Союза сержанта запаса из своего батальонного разведывательного взвода Юрку Жукова. Проверяющие политуправленцы были как раз на месте и старенький полковник, кривя губы, бормоча что-то дежурное, лично вручил Эдуарду орден и даже обнял.
  - С тебя причитается, капитан, - пробормотал ненавязчиво проверяющий, пожал руку и похлопал по плечу.
  - Служу Советскому Союзу! - ответил Громобоев, сказал несколько слов благодарности Правительству и сел на своё место. Героический сержант запаса Жуков тоже немного поведал о том, как воевал батальон, ему долго хлопали, особенно бурно старались солдаты, а потом полчаса фотографировались с Героем. Затем торжественная часть плавно перешла в неофициальную: командование и заслуженные боевые офицеры полка отправились в полковую столовую на банкет. Эдуард решил проверяющих к застолью не звать, чтоб не давать повода наутро снять с должности за пьянство.
  В офицерском кафе командир полка налил полную кружку водки, положил в неё новенький орден.
  - Пей, капитан! До дна!
  Громобоев вздохнул, выдохнул, хорошенько отхлебнул и отставил кружку.
  - Я же сказал - до дна! - не согласился полковник Плотников и велел допить. Пришлось подчиниться. Затем пошли тосты сослуживцев, и далее было всё как в тумане. Завершилось мероприятие полным провалом памяти.
  
   ***
   Таким образом, орден подоспел вовремя, снятие с должности начальники приостановили, вернее сказать, отложили до лучших времен...
  
   Глава 5. Сумасшедший Новый Год
  Глава, в которой Эдик в очередной раз убедился, что армия - это большой сумасшедший дом.
   До чего же тяжёлый день второе января! Хуже любого понедельника! Да как же ему не быть тяжёлым, ведь двое суток подряд население страны беспробудно пьёт, чревоугодничает и безумно веселится: взрослые, словно дети малые, загадывают желания, совершают глупые поступки, шалят и чудят. Но затем бурное веселье сменяется унынием с подсчётом убытков и размышлениями, как дотянуть до январской получки. Каждая семья идёт на заметные траты: ведь накануне 31 декабря народ делает подарки родственникам и друзьям, сметает с прилавков магазинов всё съестное, а затем поглощает за праздничным столом годовую норму дефицита. Съедаются примерно полмиллиона тонн салата "оливье", миллион тонн колбасы и мяса, полмиллиона тонн мандаринов и столько же яблок, выпивается двести миллионов бутылок шампанского (сначала одну бутылку под бой курантов, а вторую ближе к обеду первого января - ожить, опохмелиться), примерно столько же вина и коньяка, а водки употребляется - тройная норма. Если слить горячительные напитки, выпитые за сутки в один водоём - наверняка получится приличное озеро!
   Эти нехитрые вычисления Эдик производил на листе бумаги, сидя за столом в батальонной канцелярии, подсчитывал на спор с начальником штаба, доказывая тому, почему весь остальной год - триста шестьдесят четыре дня в Советском Союзе (за исключением номенклатурных спец. распределителей), пустые прилавки и повальный дефицит. Громобоев умножал в столбик количество населения и примерный расход продуктов исходя из рациона своего новогоднего стола, принимая его за среднестатистический показатель. Эти бессмысленные вычисления, делались, чтобы отвлечь от похмельных страданий майора Шершавникова, а также для поддержания разговора и ради пустого время провождения. Какой дурак будет работать второго января? Просто убивали время, курили, болтали.
   Начальник штаба был ещё тот выпивоха, меры в питье абсолютно не знал и мог самостоятельно, за один присест употребить пусть не ведро водки, но отхлебнуть как минимум примерно четверть. И теперь майор, у которого "горели трубы" и массивный нос распух, словно слоновий хобот, а опохмелиться, и сбить головную боль и повышенное давление было нельзя (служба!), стоял второй час подряд у приоткрытой форточки, и охлаждал ноющий лоб о наледь на стекле, мечтая о банке прохладного и пенного пива.
   Ох, тяжко было Ваське, в принципе не ему одному, полстраны мучились общей болью. Ну, а если второе января выпало как в этом году ещё и на понедельник, и передышка будет не скоро, аж в субботу, то Шершавников пребывал в настроении вдвойне пакостном, и ощущения испытывал крайне тягостные.
   - И почему второе января не выходной день! Кто удумал заставить огромную страну имитировать работу? - бубнил, держась двумя руками за виски, Василий. - За что нам такое наказание? Нет бы, опохмелить население, подойти к людям с душой и по-хорошему. Эх, сейчас бы два-три стакана водочки скушать, с селёдочкой, да с солёным огурчиком, да под хрустящий груздочек! И запить рассолом!
  - Не пробуждай желания! - нахмурился Громобоев.
  - Какого хрена лысого, я должен сидеть в канцелярии и рассматривать ваши гнусные физиомордии..., - продолжил стонать Василий.
   - А ты не смотри, отвернись. Или закрой глаза и не гляди, - буркнул зампотех Изуверов. - Мне твоя рожа сегодня тоже не нравится, но я, же мирюсь с тем, что вынужден тебя опухшего и синюшного лицезреть.
   - Закрыть глаза я не могу. Едва закрываю - у меня всё в голове кружится и вертится, и я невольно начинаю терять равновесие. Это какая-то инквизиторская пытка. И какая же мерзкая сволочь и изуверская тварь придумала второго января выходить на службу.
   - Не склоняй, пожалуйста, мою фамилию! - строго сказал зампотех и продолжил. - Это всё партия и правительство придумали, будь они не ладны, - пояснил Изуверов, встав рядом с приятелем-собутыльником и тоже приложившись лбом к холодному оконному стеклу. Глаза у зампотеха заплыли, и для обзора остались лишь тонкие щелочки. - Во всём виноваты гадкие замполиты! - Ехидный зампотех скосил глаза на Громобоева, но Эдик не захотел лишний раз открывать рот и парировать выпад, поэтому решил промолчать, тем более, что сам пытался отвлечься от мигрени, занимаясь дурацкими подсчетами.
  - Ты тоже в этой партии, - буркнул Эдик после долгой паузы и погрозил кулаком.
  - Я не по велению души, а волею обстоятельств! Для должности...
  - Тогда сиди в клетке и не чирикай!
  Начальник штаба в очередной раз схватил графин с водой, жадно отхлебнул половину и громко заорал:
  - Дневальный!
  Солдат примчался на зов и заглянул в канцелярию.
  - Принеси ещё живой водицы!
  Боец метнулся в умывальник и принёс полный графин. Васька снова хорошенько отхлебнул и приложил графин ко лбу.
  - О, горе мне, горе! Зачем же я пил вчера с Изуверовым?!
  - Мне тоже тяжело, но я ведь не выступаю, - продолжил беззлобно переругиваться зампотех, поняв, что замполита раздразнить не удастся. Изуверов обнял Шершавникова за плечи.
   - Терпи! Я молчу как настоящий военный! Стойко переношу тяготы и лишения военной службы и тебе советую не бубнить. На мозги отрицательно действуешь. Сейчас посидим часик и рванём опохмеляться.
   Громобоев слушал их речи, ехидно ухмыляясь и даже злорадствуя. Вчера он не усердствовал, ограничился, выпил в обед лишь несколько бокалов шампанского, а вечером бутылку сухого вина, потому был более менее свеж. Конечно, чувствовал себя не как огурчик, но терпимо.
   - Смотри, какая противная и самодовольная морда у замполита, - произнес сердитым голосом Шершавников.
   - Злорадствует, сволочь! - согласился с приятелем зампотех. - Дать бы ему в харю!
   - Купил машину и ведет трезвый образ жизни. Васёк, да ведь он издевается над нами!
   Эдуард скорчил им в ответ мерзкую рожу и ушёл из канцелярии. Капитан прошёлся по спальным помещениям, по каптеркам, вышел на мороз, подышал и обратно. Так в трезвости офицеры и промучились до обеда, в обед остограммились, осталось протянуть до ужина и бежать по домам, доедать салаты.
  Громобоев от нечего делать и чтобы как-то занять себя, перебирал в шкафу бумажки, избавляясь от ненужного бумажного мусора.
  - Эдик! Сгоняй в посёлок за пивом, - умоляюще пробубнил зампотех. - Я тебе ключи от своей "Волги" дам! Конец рабочего дня, скоро все магазины закроются - опоздаем!
   - Я выпив не вожу авто и тебе, Женя, не советую!
   - Разве ж это пили? Понюхали! А до Песков сегодня свободно и пост ГАИ не выставлен. Поверь мне, не заметут! Тебе тоже кружка-другая пива не повредит.
  - Неохота, на дороге гололёд!
  - Да если что, моя "тачка" крепкая, как танк, любое дерево снесет.
   Действительно, его "Волга" двадцать первой модели была уже легендой, и своим бампером снесла уже не одно дерево в округе, а Женя регулярно выпрямлял затем, то крыло, то капот, то паял пробитый радиатор. Но зарок - не пить за рулём и не садиться за баранку поддатым - есть зарок, и Эдик вновь отказался и не поддался на мольбы зампотеха.
  - Сам езжай!
  - Я б поехал, да руки-ноги дрожат, - тяжко вздохнул Изуверов. - Боязно...
  В этот момент взревела громкая сирена, и офицеры бросились к окну, чтобы взглянуть, что случилось в полку. Тревожное гудение в районе штаба быстро прекратилось. Сквозь заиндевелое стекло был виден заснеженный плац, как в новогодней сказке: тишина, полное безветрие и медленно падали крупные снежинки.
   - Это что за чертовщина? На пожар не похоже! - воскликнул зампотех, вглядываясь в сумерки. - Не видно ни хрена! Не люблю зиму - больно короткое светлое время! Всего лишь шесть вечера, а за "бортом" тьма, хоть глаз выколи.
   Внезапно на плац въехала машина с зажжёнными фарами и мигалкой.
   - Ну вот, милиция за кем-то прибыла, - изумился Изуверов. - Надеюсь, не за нами. Мы вчера дома пили, а когда пускали ракеты, то вроде бы никто не засёк. Мы с Васей точно не могли за собой хвоста привести. Политрук, а ты вчера ничего не сотворил хулиганского?
  Громобоев в ответ только усмехнулся.
   Офицеры вглядывались в темноту, но ничего нового не увидели. Машина стояла и с места не двигалась, сигналила и ревела мотором, мигала как светофор, но из неё никто не выходил.
  - Вот! Даже техника свихнулась! Этот "бобик" явно сбежал от хозяина, поэтому рычит и гудит! "Уазик" - призрак!
   - А может быть, Тщедушкин опять кого-нибудь изнасиловал? - выдвинул версию начальник штаба. - И наряд милиции приехала за ним.
   - Типун тебе на язык! - обругал его Громобоев. - Хватит нам с ним уже предыдущих ЧП.
   Дело в том, что командир взвода старший лейтенант Тщедушкин недели за две до Нового года подцепил на танцах молоденькую девушку, привел её к себе в общагу и несколько раз подряд вступил с ней в половой акт разными способами. Девица оказалась несовершеннолетней. И пусть до восемнадцати лет ей не хватало лишь двух месяцев, но эти два месяца грозили стать роковыми. Обвинение в изнасиловании не на шутку испугало Сергея Тщедушкина, ведь малолетка в околотке заявила, что пошла к офицеру послушать музыку после дискотеки, а вместо музицирования он овладел ею, причем один раз в крайне извращенной форме.
   Девушка некоторое время пыталась изобразить невинность и целомудренность, скандалила вместе с мамой в штабе полка и в милиции, но версия похода в общагу в два часа ночи умиляла своей глупой наивностью даже самых яростных защитников и поборников девичьей чести.
   Кроме того, в деле появились смягчающие обстоятельства - невинная девушка умудрилась заразить Тщедушкина нехорошей болезнью. Необъяснимый парадокс! Старший лейтенант предъявил командиру части и следователю медицинскую справку, после чего забрить в арестанты взводного стало проблематично. А тем более офицера с боевыми заслугами и наградами. Встал вопрос: так девушкой она была или уже не девушкой? В общем, и она, и Тщедушкин друг друга стоили! Подхваченный триппер стал палочкой-выручалочкой, спасением взводного, невинность партнёрши удалось оспорить.
   А для бравого вояки, всего лишь за год после возвращения с афганской войны этот случай приобретения триппера стал уже пятым или шестым, хотя по этому поводу он особо не переживал. Для улаживания проблемы Тщедушкину (после этого случая получившего прозвище Триппашкин) пришлось подарить "жертве" и импортный кассетный магнитофон, и расстаться с последними деньгами, заработанными в Афганистане.
   - Ну, если этот ходячий триппер снова начудил, то я его урою! - пообещал обозлённый Громобоев. - Сколько можно выручать дурака из разных передряг?
   - Сгною в нарядах, - поддержал Эдика начальник штаба, ему захотелось на ком-то сорвать злость за похмельный синдром.
  Зампотех улыбнулся, сделал глубокую затяжку и, выпустив три кольца табачного дыма, произнес безо всякого осуждения:
   - Да ладно. Серёга отличный мужик! Вы к парню предвзято относитесь. Он делает лишь то, что умеет. Тщедушкин не виноват, что у него ничего другого не получается, кроме как молодых девок портить, да разбитным бабам в трусы залезать!
   Шершавников снисходительно посмотрел на Жеку.
   - А ты уж лучше бы помалкивал, защитник нашёлся! Старый ловелас! По твоей вине едва международный конфликт не произошёл на сексуальной почве. Сам от Трипашкина недалеко ушел.
   Женя на едкое замечание товарища совсем не обиделся, а лишь хитро улыбнулся, вспомнив былое.
  - Вы о чём? - не понял Эдик.
  Майор ухмыльнулся, выпустил ещё пару колечек табачного дыма и принялся рассказывать давнюю историю в цветах и красках...
   ***
   ...Несколько лет назад майор Изуверов, а тогда зелёный лейтенант, кутил с приятелями в дорогом ресторане и пристал в пьяном виде к ослепительно красивой брюнетке. Женщина словно сошла с обложки модного журнала: длинноногая, стройная, с острыми торчащими грудками, копна её искрящихся волос была чернее смоли. Дьяволица в короткой юбочке! Эту короткую тряпочку и юбкой было назвать трудно. Она стояла возле стойки бара вместе с невзрачным мужичонкой лет пятидесяти, пила коктейль.
   Жека принял брюнетку за девушку лёгкого поведения, которая не прочь провести время за чужой счёт. Как раз накануне была получка, Изуверов был при деньгах, почему бы не потратиться на прелестную незнакомку? Он подошел поближе и заказал рюмку коньяка. Лейтенант присмотрелся к незнакомке. Особенно его поразили чёрные, словно маслины глазищи, и шальные жгучие искорки в них. Женька засмотрелся на красивый ротик, представил, как же она должно быть хорошо работает эротичным язычком и губками...
   Её лысоватый спутник постоянно что-то шептал красотке на ушко, при этом девушка громко и заразительно смеялась. Женька не спуская глаз с обворожительной брюнетки, выпил первую порцию коньяка, потом повторил для закрепления, и чтобы набраться храбрости жахнул ещё целый стакан бренди. Соседка изредка поглядывала на молодого лейтенанта, заманчиво улыбалась, и как показалось Жеке, даже слегка подмигнула.
   О чём девушка говорила с мужчиной, лейтенант не слышал, они общались вполголоса, да и музыка в зале гремела на полную мощность, но и так всё понятно, распутная девка - обрабатывает клиента! А чем Изуверов не такой же подходящий клиент? У него ведь полный карман денег! Вконец осмелев, он пригласил её на танец. Девушка что-то шепнула мужчине и согласилась.
   Вначале танцевали молча: партнерша смотрела и улыбалась, а Женька тоже помалкивал, лишь напряженно стараясь попадать в ритм танца и не оттоптать красотке ножки. К стойке он её не возвратил, сразу начался второй танец, потом третий. Молодого лейтенанта, воздерживавшегося примерно месяца три, остро возбуждала близость гибкого женского тела, ароматный запах, взволнованное дыхание, обворожительная музыка, таинственный полумрак.
   Изуверов стал действовать смелее, алкоголь подействовал, он что-то начал шептать партнёрше на ушко, что-то очень непристойное, затем погладил её талию, провел ладонью чуть вниз по бедру и сразу запустил сантиметра на три вверх под юбку, а другую ладонь положил на упругую задницу. Девушка слегка напряглась, но не сопротивлялась, и руки скользящие под юбкой по попке не отстранила.
   Евгений прижался грудью покрепче, притиснулся к сосочкам, партнерша глубоко выдохнула, и тогда он провел пальцами между ягодиц..., почувствовал тонкие трусики. Правая ладонь сама собой оказалась ещё глубже под юбочкой (как было уже сказано, юбочкой это одеяние называлось с большой натяжкой), шасть - и шаловливые пальчики уже под трусиками, сначала побывали сзади, потом и спереди. Кровь и алкоголь ударили лейтенанту в голову, а когда ощутил на кончиках пальцев пушок и влагу, попёрла дурь - заработали инстинкты ниже пояса.
   Словно племенной жеребец Изуверов был уже неудержим. Женщина что-то пробормотала непонятное, слегка картавя, и грассируя, но что именно он не разобрал. Захмелел! Тут рядом с ними очутился лысый злобный толстячок. Незнакомец попытался оттолкнуть лейтенанта, громко возмущался, пытался дать пощечину. Женька перехватил пухлую ручонку, потряс за грудки возмутившегося мужичка, и отпихнул в сторону. Вокруг наметившейся заварушки сгрудилась толпа зевак, кого-то они толкнули, кого-то слегка задели, шум, гам, вот-вот завяжется потасовка. Суетились и бармен, и официанты. Два приятеля лейтенанта вклинились в толпу, попытались помочь товарищу, распихивая народ.
   Жека под шумок изловчился и умыкнул девицу в мужской туалет, где в тесной кабинке сладкий ротик красотки, показал ему высший пилотаж. Сделав свое дело, новая подружка вновь что-то непонятное пробормотала, попыталась вернуться в зал, но Изуверову показалось этого мало. Лейтенант хотел продолжения и, поломавшись чуток для вида, брюнетка согласилась.
   Жека потащил её, вернее было бы сказать, это девица увлекла его на второй этаж, где они и укрылись с ней в её гостиничном номере. Партнёрша заперлась на ключ, в ураганном темпе они мгновенно разделись, разбрасывая одежду по комнате, и завалились на кровать. Однако, толком не успели завершить и одного раза, как дверь номера вскрыли снаружи специальным ключом, и несколько добрых молодцев выдернули Женьку из постели. Неизвестные подхватили полуголого лейтенанта под руки и увели в неизвестном направлении.
   Дамочка даже не пискнула, лишь прикрылась простынкой и послала на прощанье воздушный поцелуй. Возбуждённый и неудовлетворённый Евгений попытался сопротивляться и вырваться, получил по почкам, по печени, по затылку и отключился. В итоге окончательно опьяневший и одуревший Изуверов очутился в какой-то кутузке.
  
   Когда рано утром офицер очнулся и с трудом сумел разомкнуть опухшие веки, то обнаружил себя лежащим в мрачной камере, на жестких нарах. Голова ужасно болела и ломило всё тело. От соседей по каземату он с ужасом узнал, что находится в тюремном изоляторе управления КГБ. Вот влип, так влип!
   Первое время лейтенант не находил этому объяснения. А в чем дело? Потом память слегка вернулась, и он с трудом, из обрывков восстановил вчерашний вечер. Что? Из-за проститутки в каталажку? Тогда бы его должен был замести отдел милиции, занимающийся борьбой за нравственность, а не спецслужбы! Вскоре вывели на допрос, и ситуация прояснилась. Героиня ресторанного романа оказалась женой французского то ли консула, то ли советника по культуре, а может военного атташе (этого толком не протрезвевший Женька так и не понял), ведь в момент близости ему было всё равно, что болтала девица и на каком языке: что русская речь, что польская, что французская.
   А как их нашли и замели в гостинице? Очень просто, наружное наблюдение просигнализировало о вероятности международного инцидента: мужик, которого Изуверов подержал за лацканы пиджака, помял рубашку и сорвал галстук, и был тем самым дипломатом. Иностранный господин даже пожаловаться не успел, а за Женькой уже приехали, выдернули из постели, намяли бока, повязали, и дамочку вернули лично в руки законному супругу.
  - Понавезут в страну блядей, а я теперь отвечай! - простонал Женька, выслушав суровое обвинение не то дознавателя, не то следователя. - Она же сама дала, никто её не заставлял, не насиловал! Шалава французская!
  - А ты не кобелируй где не следует! Мало тебе наших баб? Этот ресторан предназначен в основном для отдыха иностранцев, в нём дипломаты тусуются, а мы их курируем. Там и наши девочки тоже работают на благо Родины. Каждый при деле, все на службе, а ты мешаешься! Какого чёрта тебя балбеса туда понесло!?
  - Бес попутал! Шли с друзьями мимо, музыка приятная звучала, яркие огоньки...
  - Мотылёк, блин...
  - Вошёл рюмашку хряпнуть, а тут у стойки бара эта бестия стоит и глазками стреляет. Меня и сразила наповал...
  - Завербовала?
  - Че-е-го-о? - возмутился Изуверов.
  - Завербовала для работы на иностранную разведку?
  - Да вы что? Очумели? Какая разведка? Какая вербовка?! Да она почти не говорила, у неё рот был постоянно занят...
  - Тебе повезло, не успел дать подписку о сотрудничестве...
  - Как раз наоборот, это она и взять и дать успела, но вовсе не подписку... - пошутил Жека осмелев, и тут же получил звонкую затрещину от следователя.
  
   Командованию полка удалось забрать Изуверова из кутузки лишь на третьи сутки, после того как принесли извинения французу, благо супруга дипломата претензий не предъявила, сказала что ничего особого не произошло, просто немного потанцевали и выпивший молодой пылкий офицер надумал себе немного лишнего и романтичного. Эта бесстыжая нахалка, когда муж отвлекся ещё попросила передать привет бедному Ромео. Кстати, по наблюдению следователя, при дневном свете дамочка была уже не столь обворожительна и соблазнительна и на юную девушку никак не тянула. О чём чекист не удержался и с ехидцей сообщил Женьке.
   Командир полка получил строгача от Командующего округом за низкую воспитательную работу с офицерами, а незадачливый похотливый лейтенант неполное служебное соответствие. Так Изуверов прославился на весь округ и старшим лейтенантом стал на девять месяцев позже срока, хорошо, что вообще им стал и в армии удержался...
   ***
   Сумерки сгущались всё сильнее, по асфальту мела поземка.
   - Да нет, похоже, что это не милиция, - возразил Эдик. - Это вроде бы ВАИ.
   - За кем же это военная инспекция погналась? Поймали в автопарке нарушителя? - предположил Вася.
   - Тогда какого черта ревёт сирена? - вновь сам у себя спросил Изуверов. - Нарушитель сбежал? Хотят собрать на плац и будут рассматривать наши физиономии?
  В это время по селектору объявили общий сбор по тревоге. Делать нечего, пришлось надевать шинели и топать на мороз. Надо сказать, что вечер второго дня Нового года, выдался довольно морозным, градусов под двадцать пять, а то и более. Батальон не успел построиться, как прибежавший на плац дежурный по полку заявил, что строиться следует не здесь, а в парке боевых машин. Поспешили в парк. У ворот КТП тоже стоял "Уазик" с мигалкой, по парку разъезжал еще один, а следом за ним чёрная "Волга", явно большого начальника.
   - Генеральская! Заместитель командующего генерал Кузьмичёв приехал, - авторитетно заявил зампотех, разглядев номер. - Принесла его нелёгкая на наши головы...
  Волга затормозила, из салона вышел статный начальник и грозно рыкнул:
   - Чего стоим истуканами? Вводная - боевая тревога!
   Офицеры и солдаты помчались к боксам, принялись распахивать заваленные снегом ворота. Двери и ворота не поддавались, и началась суета. С горем пополам всё же открыли входные двери. Одни солдаты продолжали расчищать снег, другие заводили и прогревали двигатели танков, бронетранспортеров и автомобилей, третьи тащили боеприпасы и пулемёты. Подогреватель двигателя одного из танков полыхнул огнём, и языки пламени побежали под его днищем. В танке полный боекомплект, а рядом ещё десять танков! Рванёт - мало не покажется! Комбат не растерялся и вместе с ротным капитаном Меньшовым, схватив лопаты, закидали огонь песком и снегом. Бестолковщина, переходящая в панику царила кругом.
   Тревожные ворота в сторону леса открыть никак не получалось, так как дежурный не смог найти ключи, тогда передний танк "ИС-3" их просто снёс и выехал за пределы парка.
   - Стоп! Стоп! Я сказал прекратить учения!!! Отбой тревоге! - заорал в мегафон генерал и остановил "войну".
  Напряжение разом схлынуло, но броуновское движение людей и техники продолжалось и далее минут пятнадцать, пока не удалось поймать и остановить последнего бегающего солдата.
   Командир полка построил офицеров: запыхавшаяся и разгорячённая шеренга источала лёгкий перегар, а над головами клубился пар. Генерал прошел вдоль строя, недовольно покачал головой и велел собраться в клубе на "разбор полетов".
  
   Тесный солдатский клуб размещался на первом этаже одной из казарм. Первый вопрос генерала Кузьмичёва удивил всех офицеров и был совсем не о результатах проверки боевой готовности. К удивлению Громобоева и этот генерал был не менее мордат, чем Никулин. Такая же большая арбузоподобная голова и широкая красная морда.
   - Чей транспорт стоит на КПП? Это какой-то бардак!
  Действительно, на площадке перед КПП полка, ютились пять стареньких машинёшек: тридцатилетняя "Волга", ржавый "Москвич", горбатый "Запорожец", подержанные "Жигули", потрёпанная "Нива" и лишь одна новая "Волга". Ах, да ещё там стоял чёрный мотоцикл "Урал" с коляской начхима.
   - Это автомобили наших офицеров, - начал было докладывать командир полка, пытаясь пояснить, что это не какие-то посторонние машины гражданских лиц, а свои, полковые.
   - Я и говорю, бардак! Развели тут, понимаешь, анархию! Чья "Волга"?
   - Какая? - уточнил кэп.
  - "Газ-24"! - вновь рявкнул генерал.
   - Моя, товарищ генерал-лейтенант! - доложил заместитель командира полка по строю. Эту "Волгу" вечно улыбающийся и неунывающий подполковник Смехов привез из Африки, где служил главным советником бронетанковых войск в армии Уганды. Как выяснилось позже (в полку об этом узнали из прессы), президент этой далекой страны оказался каннибалом, регулярно поедал своих противников и провинившихся чиновников. Смехову повезло, его в экзотической стране не съели. Он даже с гордостью рассказывал, как попал в историю национально-освободительного движения, борьбы с мировым империализмом и терроризмом.
   Однажды арабские террористы захватили израильский самолет и посадили в аэропорту. Африканцы были далеки от арабо-израильского конфликта, поддерживали нейтралитет. Но следом за пассажирским авиалайнером приземлились два военно- транспортных самолета с израильскими коммандос. Спецназ израильтян в считанные минуты перестрелял охрану аэропорта и взялся за террористов.
   Президент-людоед не мог потерпеть такого бесцеремонного вмешательства во внутренние дела его маленького, но суверенного демократического государства. Он приказал срочно выдвинуться бронетанковым войскам к аэропорту и уничтожить израильских агрессоров. Пока велись переговоры с боевиками, Смехов был никому не нужен, он даже не знал о происходящих событиях. Советский советник в это время, как обычно, лежал в бассейне с прохладной водой, спасаясь от палящего зноя, стаканами пил ром с колой и джин со льдом и тоником (он считал эти напитки идеальным лекарством от малярии). Но как началась стрельба - понадобился и наш военный советник с его бесценным опытом.
   Однако не тут-то было - история повторилась, словно в 41-м: танки стояли в одном гарнизоне, боеприпасы хранились в другом, а топливо было в третьем. Заправить танки с трудом, но всё же удалось, и без боеприпасов три "тридцать четверки", те которые сумели завести, выскочили на взлетно-посадочную полосу. Однако заблокировать бетонку не успели, и танкисты во главе со Смеховым смогли лишь наблюдать, как взлетал последний самолет противника.
   Вспыльчивый президент-изувер велел наказать виновных. Оставшихся в живых охранников аэропорта выловили в джунглях, каждому залили в глотку раскаленный свинец и развесили на пальмах. Смехову повезло, он был иностранным специалистом, но даже над его судьбой диктатор размышлял. Президент долго и пристально рассматривал стоящего по стойке смирно главного советника бронетанковых войск, и временно посадил под домашний арест. Сановный каннибал размышлял: расстрелять, повесить или отведать мясо белого человека.
   Выпивоха, весельчак и балагур Смехов запаниковал, ему стало уже не до шуточек и не до рома и джина, события приняли неприятный оборот. Советник проявил смекалку и, усыпив бдительность охраны, сбежал через окно туалета. Босиком и в одних трусах он примчался в посольство и не выходил за его ворота до самой замены...
  
   - Так точно! Это моя "Волга", - повторил замкомандира полка. - Техосмотр пройден, машина исправна.
   - Мне плевать, исправна она или нет, - сказал как отрезал генерал Кузьмичёв. - Офицер, у которого есть личный автомобиль - пропащий для службы. Он потерян для армии.
   - Не понял, товарищ генерал-лейтенант, - всплеснул руками Смехов. - Для чего потерян? Для армии? Для какой?
   - Повторяю. Офицер, у которого есть личный автомобиль, потерян для Советской Армии! Для какой же еще!
   - А я читал, что в американской армии у каждого офицера есть личный автомобиль, - подал реплику с места острый на язык майор Холостяков, у которого тоже был личный "Москвич".
   - Кто это сказал? - грозно спросил генерал.
   - Я сказал, - ответил Холостяков и встал по стойке смирно.
   - Объявляю Вам строгий выговор за пререкания! Командир, сейчас же запишите ему взыскание. Повторяю, офицер, у которого есть личный автомобиль - потерян для военной службы! Командир полка!
   - Я! - вскочил на ноги командир части и вытянулся в струнку. - Слушаю Вас!
   - Товарищ полковник, Вы начальник гарнизона?
  - Я! Так точно!
  - Как начальнику гарнизона, я Вам приказываю: любая машина должна выезжать за пределы гарнизона только с Вашего личного разрешения! Ясно?
   - Так точно! - вновь гаркнул полковник Плотников и вытянулся в струнку на все свои полтора метра роста.
   - А разрешения на выезд выдавать - запрещаю!
   - Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант. Так точно!
  Офицеры в недоумении зашушукались, и по рядам пошёл ропот недовольства. Примерно ещё десять-двенадцать человек имели автомобили, помимо тех, что стояли на площадке.
   - В чем дело? - повысил голос генерал.
   - А как прикажете выезжать в город? - задал вопрос неугомонный майор Холостяков.
   - На автобусе! Получайте увольнительную записку и езжайте на общественном транспорте.
   - Мы вроде бы вышли из возраста срочной службы, не солдаты, - возмутился Эдуард. Как всегда он не смог промолчать. - Даже в училище на последнем курсе был свободный выход в город.
   - Ваша фамилия, товарищ капитан?
   - Громобоев...
   - Командир полка, запишите, что Громобоеву за нетактичное поведение выезд запрещён до февраля! И объявляю Вам замечание за разговоры и нетактичное поведение. У этого капитана машина есть?
   - Так точно! - подтвердил Плотников.
   - Значит, поставьте её на прикол и пусть проржавеет от крыши до днища. Займите его службой, нагрузите делами...
  Эдуард в ярости заскрежетал зубами и сжал кулаки. Он сел на место и выругался.
   - Нет, вы посмотрите на него! Представляешь, Вася, этот мудила из "нижнего тагила" прикатил на служебной "Волге" в окружении "УАЗиков", а нам велит ходить пешком? Приехал бы сам сюда в трескучий мороз на перекладных, на трёх автобусах, и потом я бы посмотрел на его пешеходный задор... - пробормотал Громобоев, обращаясь к Шершавникову.
  Начальник штаба, живший в гарнизоне через дорогу, только ехидно ухмыльнулся, он был беспощаден к приятелю:
   - Развивай ноги, тренируй мышцы. Купи велосипед вместо авто или бегай трусцой.
   - Сам бегай, - огрызнулся Эдик и насупился.
   Генерал потребовал показать мобилизационные документы и тревожные чемоданы. Громобоев только недавно начал оформлять документацию, карта была склеена, но на ней не было нанесено, ни одной надписи, ну, а полупустой тревожный чемодан содержал лишь котелок, ложку и полотенце.
   - Капитан, как я посмотрю, Вы действительно заняты лишь своей машиной! Возможно, Вам пора отправиться послужить в Забайкалье или на Кавказ?
   - Спасибо, я только прибыл из Афганистана.
   Полковники из свиты генерала переглянулись и дружно принялись делать пометки в блокноты. Генерал продолжил публичную порку Громобоева.
   - Ну и что? Уверен, кавказский горный воздух Вам будет полезнее наших сырых болот. Капитан, где Ваш сухой паек на трое суток и деньги на первые дни войны? Чем собираетесь питаться? Шпротами и сгущенкой? - вопрошал генерал, тыкая банками под нос Громобоеву.
  Эдик не растерялся и ответил:
   - Этих продуктов мне хватит на три дня. Китайский пехотинец довольствуется килограммом риса на неделю! А деньги положу с первой же получки...
   - Вы служили в Китайской Народной Армии? - усмехнулся генерал. - Откуда такая осведомленность? Надо его проверить, не завербован ли этот говорливый капитан... Болтун - находка для шпиона!
  Эдуард покраснел, но на этот раз сдержался и промолчал. Спорить далее было бесполезно, тем более Громобоев увидел, что строевик принес служебную карточку и выразительно посмотрел на него. Генерал полистал страницы, почитал записи и добавил свою. Кадровик-майор вновь посмотрел на Громобоева и скорчил кислую рожу. Проходя мимо, он прошептал Эдику:
   - Замолчи и не высовывайся капитан, прикуси язык! Теперь замучаешься удалять этот выговор...
  
   Новый год был окончательно испорчен. Эх, а ведь сегодня не пятница тринадцатое! - подумал Громобоев, топая по тропинке между сугробами к своей машине. На стоянке его ожидало еще одно разочарование. Переднее колесо спустило, а менять на морозе - дело не из приятных.
   - Да пропади ты пропадом! - воскликнул капитан и побрёл пешком на автобусную остановку.
  
   Глава 6. Острый национальный вопрос
  Глава, в которой наш герой в очередной раз убедился, что чем больше в армии дубов, тем крепче оборона, и что чем многонациональнее дружный воинский коллектив, тем он крепче дружит. Однако, дружба эта идёт порой не на жизнь, а на смерть...
   Постепенно Громобоев втянулся в рутинную учебно-боевую жизнь танкового батальона: ежедневно проводились либо занятия в классах, либо стрельбы, либо вождение, либо работа на технике. Каждую неделю раза по два, по три роты рано утром ещё в темноте выезжали на полигон и возвращались после полуночи. Эдуард обычно руководил учебным местом по гранатометанию, и хотя риск тоже есть, но это лучше чем торчать на вышке вместе руководства с комбатом. Несколько раз солдаты в темноте стреляли по ней по ошибке из пулемёта, и раз бабахнули выстрелом из вкладного ствола. Хорошо пули пролетели мимо, и к счастью обошлось без жертв...
   ***
   На вооружении танковых рот стояли старенькие "Т-55" и "Т-62", которым было лет по двадцать, новее техники не было, но зато были и более древние мастодонты времен Великой Отечественной войны - "ИС-3". Эти тяжеленные махины многие годы без движения пылились в боксах, но числились боевыми единицами. В принципе, для укрепрайона вполне подходящая техника: танк как танк, поставить его в заранее отрытый капонир и будет долго и успешно сдерживать атаки противника.
   Но в очередной раз началось сокращение армии, и руководством было принято решение о списании устаревшей техники, ведь в частях и на складах и скопилось более восьмидесяти тысяч танков всех модификаций. Большую часть решили пустить на переплавку, некоторые экземпляры в музеи и на памятники. Технику Карельского укрепрайона тоже решили сократить: один танк заказали в Англию, один в Америку, один во Францию, подарки бывшим союзникам по войне.
   Комбат Туманов получил задачу перегнать танки на станцию погрузки. Приказ есть приказ, а как его выполнить? Транспортёры-тягачи не дали, а по асфальту эти громадины не погонишь - проломит и свернёт всё дорожное покрытие! Решили гнать ночью в обход по просёлкам, по полям, через ручьи и болота, благо они скованы льдом. Мороз ночью ударил не шуточный, под тридцать, а в танке так же холодно, как и за бортом. Двенадцать офицеров и прапорщиков сели за рычаги и погнали технику. Чтобы не заблудиться и не сбиться с пути, вдоль намеченной трассы поставили солдат с фонарями и разожгли сигнальные костры.
   Первый же танк едва вышел за ворота сразу провалился в болото, до утра его вытаскивали другим танком и тягачом, но остальные бронегиганты один за другим уходили в непроглядную тьму, чтобы стать историей. Только к следующему вечеру все танкисты вернулись с погрузки. Перепачканные офицеры бурно делились впечатлениями. На сухую дело не пошло, старшина метнулся за спиртом: усталым командирам после "ледяного" марша требовалось отогреться и расслабиться.
  - До чего тяжелая в управлении машина, - потирая натруженные руки, сетовал Шершавников. - Ладно, у меня лапы огромные и мой кулак величиной с голову ребенка, но как же обычные мальчишки водители в войну ими управляли?
  - Неуклюжая, тяжелая, но машина хорошая, - поддержал разговор ротный Демешек. - Кажется вот-вот в болоте застрянет, но рычит, ревёт, борется и выползает!
  - Давайте выпьем за оружие Победы! - предложил Туманов. - Чтоб им хорошо стоялось обелисками в России и за рубежом!
   ***
   Эх, как же тяжко служить в части, которую проверяют ежедневно многочисленные проверяющие. Ну, а кого ещё проверять, конечно же, тех, кто находится в непосредственной близости от высокого начальства! Пожелал генерал или полковник показать свою работу, садился этот руководитель в служебную машину и отправлялся в войска. А какие войска рядом? Правильно, пулеметный полк, размещённый в пригородном укрепрайоне. Час туда, час обратно, и несколько часов удовольствий и развлечений. Отлюбил офицеров полка, отодрал в хвост и в гриву, и уехал с чувством выполненного долга.
   Страна постоянно бурлила и что ни день, то либо происшествие, либо катастрофа, либо межнациональный конфликт. Трясло Узбекистан, Киргизию, Грузию, Молдавию, Армению и Азербайджан, бунтовали республики Балтии. Солдаты получали письма из дома, обсуждали новости с земляками, косились на командиров. Батальон был сложным по национальному составу, как впрочем, и вся армия. Офицеры были, как правило, русские, украинцы и белорусы, а солдаты, наоборот, в основном азиаты, кавказцы, хотя было и немного славян.
   В батальоне главными нарушителями воинской дисциплины были азербайджанцы. Один из них - Мамедов только вернулся из дисциплинарного батальона по амнистии, прослужив (просидев) лишний год. В дисбат он загремел за то, что втроем с земляками избили молодого русского сержанта, проломив ему голову. Двое угодили в тюрьму, а самый молодой по сроку службы Мамедов - попал на три года в дисциплинарный батальон. Уж чем он там так хорошо зарекомендовал себя, что попал под амнистию, трудно сказать. Теперь этот недомерок сам не служил, служить не хотел, и другим не давал, всех земляков к неповиновению подстрекал. Мамедов, Гасанов, Ниязов, ещё один Мамедов, каждый день одно и то же: работать не желают, пререкаются. Из нарядов они не вылезали, и время от времени сажали этих Мамедовых, да Гасанова на гауптвахту.
  Как-то раз слышит Громобоев, что в кубрике взвода обеспечения раздаются хрипы и визги, забежал и увидал такую картину: фуражка комбата валяется на полу. А сам Туманов держит Мамедова за горло, подняв над собой и прижав ко второму ярусу кровати. Солдатик пытается отбиваться, сучит в воздухе ножками, хрипит, брызгает слюной и вот-вот отключится. Что делать? Спасать или дать додушить? Решил спасать - зачем комбату из-за этого подонка в тюрьму садиться. Выхватил из рук Туманова мерзавца, разжал пальцы, а тот лежит на полу, хрипит и угрожает:
  - Не прощу! Зарежу! Убью...
  Еле-еле удержал Туманова, чтоб тот снова его не пришиб. Вызвали дознавателя, составили протокол, лист беседы, а Мамедов лишь посмеивается:
  - Да не было ничего. Наговаривают. Ну, повздорили мы слегка, не поняли друг друга. Я всегда всё выполняю, придираются ко мне.
  Сидит, улыбается, отвечает на все вопросы дисциплинированно: так точно, никак нет, есть, слушаюсь!
  Дознаватель разводит руками:
  - Греха с ним не оберемся, если дело в суд передадим - обоюдная драка.
  - Но ведь мы обязаны по уставу добиваться выполнения приказа любым способом! - кипятился комбат.
  - Понимаете, он, находясь в дисциплинарном батальоне, хорошо изучил Уголовный кодекс, да ещё и адвоката-земляка на судебный процесс пригласят. Ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Работайте, воспитывайте! Собирайте материал: рапорты, заявления, объяснительные, показания пострадавших. Или дождитесь более крупного ЧП.
  - Вот спасибо, успокоил, - разозлился комбат. - Ждать когда он кого-то убьёт?
  - Ну, зачем же сразу убьёт! Побьёт солдата, в самоволку уйдет, украдёт чего...
  Надо было что-то делать, и Громобоев решил написать письма домой всем этим мерзавцам: родителям, в школу, в милицию, в военкомат. Ответов не получил, однако вскоре Мамедов подошёл и с обидой в голосе заявил:
  - За что вы меня так опозорили? Мама ругается, папа ругается! Я этого не прощу.
  После ругательных писем к Эмину Гасанову приехал отец, маленький, сухонький, с глубокими морщинами на лице, такой суетливый старичок с палочкой. Оказалось, этот боец последний ребенок в семье, папе давно за шестьдесят, нормальный труженик, сорок лет за баранкой грузовика. Папаша прямо в канцелярии принялся дубасить тростью нерадивого сыночка.
   После писем и посещения старика Гасанова азербайджанцы на время чуть притихли, но тут как назло у них дома начались погромы со стрельбой и резнёй. Получив вести с Родины, в полку пошли регулярные стычки между армянами и азербайджанцами. Тот год выдался конфликтным: то в Узбекистане между местными и турками-месхетинцами, то в Молдавии бузили гагаузы, то волнения в Грузии и попытки отделиться от неё Абхазии, потребовали независимость Прибалтийские республики. Малые конфликты постепенно перешли в крупные - вскоре на Кавказе началась настоящая война за Карабах.
   ***
   В тот хмурый осенний день, Эдик сидел в канцелярии, и третий час гонял партию за партией в нарды с комбатом Тумановым. Офицеры неспешно рассуждали о предстоящих организационно-штатных мероприятиях и травили байки. Руки "бойцов" уже устали бросать камни, но они всё играли и играли, ни один не желал сдаваться. В канцелярии было основательно прокурено, ведь курили все кроме Громобоева, поэтому матерясь, Эдуард время от времени вскакивал от доски, распахивал обе форточки, но переживающий, о своём здоровье простудный Шершавников, через минуту их затворял опять на щеколду, ворчливо выговаривая замполиту о вреде сквозняков.
  - Марс! - радостно воскликнул комбат, убирая кубики. - Слабак! Я тебя второй раз замарсил сегодня! Иди за пивом!
  Сидевший у окна начальник штаба, криво ухмыльнулся, и выразительно глазами показал Громобоеву на выход, намекая на ускоренную пробежку в ларёк. Василий как всегда невозмутимо ковырялся в бумажках, не выпуская из зубов очередную папиросу. Канцелярия провоняла этим мерзким "Беломорканалом" наверное, навсегда, и проветривать её было бесполезно. Шершавников перебирал листочки и рассуждал вслух:
   - Главное в развертывании, не потерять оружие и не допустить гибели людей. Не важно, как мы будем водить и стрелять, как проведем учения, всё пойдет насмарку, если кого-то танк задавит, или какая-нибудь сволочь стибрит пулемет!
   - Да кто ж его сопрёт? Кому нужен ПКТ? - задумчиво проговорил комбат, переставляя шашки по доске. - Это не автомат и не пистолет, его на "чёрном рынке" не продать. Мы ведь не в Закарпатье, где каждый крестьянин поливает машинным маслом огород, чтобы пулемёты в земле не ржавели.
   - Ну, всякое бывает, и даже уже бывало. Например, из вредности, или из подлости! - ухмыльнулся начштаба. - Вас обоих здесь ещё не было, когда несколько лет назад произошла одна неприятная история с хищением оружия. Мы с Жекой сами только в полк прибыли из училища и были очевидцами. Той зимой пропал пулемет из закрытого хранилища, кажется году примерно в восемьдесят втором. Вот это было ЧП! Очень громкая история, прогремели на весь округ.
  Комбат нахмурил брови и кивнул головой в знак согласия.
   - Помню, я только-только академию окончил, и в нашей дивизии тоже трепались об этой краже. Крупный был скандал, прогремели не только на округ - на все вооруженные силы!
  Эдик отложил кубики и приготовился слушать очередную интересную байку Шершавникова.
   - Натерпелись мы тогда! Моментально понаехали следователи, особисты, милиция, кэгэбэшники, шутка ли - украли пулемет! А вдруг кто-то решил обстрелять Смольный? А ну как оружие попадет в руки злоумышленника, который надумает расстрелять демонстрацию на Дворцовой площади? Дело ведь было в первых числах ноября. В ночь похищения снега навалило по пояс, и все следы были скрыты. Солдаты и офицеры лопатами перекидали сугробы, щупами проверили каждый метр, перерыли парк боевых машин вдоль и поперек. Ничего не нашли! Вызвали саперов с миноискателями, и возле каждого сапера ходил товарищ в штатском. Привезли розыскных собак, но и они след не взяли. В полку никто не спит, солдаты с ног валятся: построения, беседы, допросы, поиски. Неделю искали-искали, а потом однажды утром нашли пулемет валяющимся на снегу прямо под окнами казармы, кто-то его подбросил, опасаясь разоблачения. Уж, не знаю всех тонкостей дела, может кто-то сдал злоумышленника, "контрики" ведь мастера своего сыскного дела, но похитителя нашли. Оказался этот "террорист" солдатом с танковой роты пулеметного батальона: плюгавый чмошник, обычный раздолбай. Конечно никакой не торговец оружием, не террорист и не бандит, захотел отомстить командиру роты за то, что тот побрил ему голову наголо и посадил на гауптвахту. Бойцу, вернее сержанту, оставалось служить всего ничего, полгода. Жека, ты не помнишь, как его вычислили?
  - Нет, мне было не до того, я в те дни приходил в себя после романа с француженкой. Переживал и опасался, чтоб меня не приплели к этому делу.
  - Ну, не суть, не важно, не сбивай меня с мысли своими романтическими похождениями. То ли сержант отпечатки пальцев оставил, то ли по клейму на х/б, в которое пулемет завернут. Но в итоге попался! И тут начинается самое занятное во всей этой истории. Суд присудил солдату пять лет колонии, но "диверсант" не согласился с решением и подал апелляцию, мол, я пулемёт украсть не хотел, а просто спрятал его, чтобы командира роты сняли с должности. Пересуд! Открылись новые обстоятельства - сержанту дали семь лет - ведь вскрылись отягчающие обстоятельства - теперь судья нашёл злой умысел в действиях бойца. Да ещё вдобавок упекли не в обычную колонию, а на строгий режим. Так что, мотай на ус, замполит, главное нам не потерять оружие! И ещё важнее людей сберечь! Призовут самых горьких пьяниц, не нужных в автохозяйствах и на производстве, а нам с ними потом месяц мучиться. Того и гляди, сопрут чего из подлости или вредности!
   Эдик хотел было сказать, мол, сами с усами и без тебя знаем, но в этот момент дневальный громко завопил "смирно!" и офицеров из канцелярии, как корова языком слизала. Если при живом комбате дневальный так истошно орет, это означает, в батальон явился начальник не ниже командира полка.
   Громобоев прошмыгнул в Ленинскую комнату, зампотех помчался через "чёрный" ход в автопарк, а комбат надел китель и фуражку, сделал выражение лица суровым и пошел встречать командование. В рекреации прохаживался даже не комполка, а целый генерал (правда, на взгляд Эдика генерал был какой-то маленький, игрушечный, как ненастоящий), но всё равно любой генерал всегда генерал! Маленький полководец вместе со свитой из трех старших офицеров стоял у доски документации и читал расписания занятий рот. Комбат, чеканя шаг, подошел к проверяющим и доложил. Генерал выслушал, и вяло ответил:
   - Подполковник, подайте команду "вольно". Я заместитель начальника штаба округа, генерал Ослонян.
  Генерал протянул руку и поздоровался с комбатом.
   - Вольно! - гаркнул Туманов во всю свою лужёную глотку (а голоса, что у него, что у Шершавникова действительно были громкие, настоящие командирские). - Здравия желаю, товарищ генерал!
  Генерал привстал на цыпочки и попытался что-то разглядеть в плохо разборчивой писанине.
   - Это чье расписание занятий? Кто его составлял?
   - Расписание второй роты, товарищ генерал. Командир роты капитан Демешек.
   - А почему так безобразно и коряво составлено? Кто эти каракули сумеет прочитать? Вот подойдет, к примеру, солдат, захочет посмотреть какие у него занятия, а тут сам чёрт ничего не разберёт.
   - Товарищ генерал, кроме офицеров кто его будет читать? У нас в ротах сплошь узбеки, туркмены, армяне и азербайджанцы. Они толком и говорить-то не умеют по-русски, - брякнул вышедший из туалета молодой лейтенант командир взвода.
  Генерал вытаращил глаза на комбата в изумлении, густо покраснел и с возмущением произнес:
   - Но ведь я ваше расписание читаю. Что за пренебрежение к национальным кадрам?
  Комбат сообразил, что взводный брякнул глупость, ведь генерал был не русским и обиделся на эту последнюю реплику лейтенанта.
   - Виноват, товарищ генерал. Раскильдиев, а ну марш отсюда в парк на технику.
   - Э-э, нет, постой, лейтенант. Ты кто?
  - Киргиз...
  - Да я не национальность твою спрашиваю, а должность..., - поморщился генерал. - Я вижу, что ты не русский...
   - Я - командир взвода.
   - Как фамилия?! - рассердился генерал.
   - Лейтенант Раскильдиев. Временно исполняю обязанности командира второй роты. Ротный в отпуске...
   - Разгильдяй! Ты не временно, а случайно исполняющий обязанности! Доложи мне лейтенант, кто писал это расписание?
   - Писарь роты, - ответил, улыбаясь во все свои тридцать два зуба простодушный Раскильдиев.
   - А почему писал писарь, а не ты? Посмотри, сколько тут ошибок допущено и наделано неточностей! - возмутился генерал. - Разве писарь командует ротой и занимается планированием боевой подготовки? Лейтенант Разгильдяев, ты в таком случае отдай солдату свою офицерскую зарплату!
   - Раскильдиев, - поправил генерала лейтенант и принялся оправдываться. - Я плохо пишу по-русски.
  - Ну и что?
   - Я ведь говорю, что я киргиз.
   - Ну и что? - повторил генерал. - При чем тут киргиз или не киргиз?
   - А писарь русский, он язык знает лучше меня, я часто ошибки допускаю.
  Генерал топнул яростно ногой и воскликнул:
   - Когда я был лейтенантом, я тоже писал с ошибками. Бывало, что и многие слова неправильно писал, порой даже кто-то мог и посмеяться, но я лично делал свою работу! И всем начальникам говорил, что сам пишу. Я кто, по-твоему?
   - Генерал! - буркнул Раскильдиев, оглядев с ног до головы начальника, от папахи до начищенных блестящих сапог.
   - Я спрашиваю, дорогой мой, ты как думаешь, кто я по национальности?
  Раскильдиев посмотрел внимательно в лицо генерала еще раз и сделал предположение:
   - Нерусский?
   Генерал даже подпрыгнул от возмущения.
   - Нет такой национальности - нерусский! Я армянин! Разве по моей фамилии непонятно кто я?
   - Аслонян или Ослонян? - вновь тихо произнес лейтенант, и решил видимо неудачно пошутить. - Э-э-э...Ваша фамилия от осла или слона происходит?
   - У-у-у! - взвыл генерал и затопал ногами. - Конечно, от слона! Сам ты от осла! Обезьяна - сын осла! Ты издеваешься надо мной?
  Сам того не желая, лейтенант нечаянно обидел генерала, затронул больную тему с фамилией. Но и Раскильдиев обиделся на обезьяну и густо покраснел. А генерал Ослонян тем временем подпрыгнул на месте, выхватил приклеенный к доске большущий лист расписания и яростно разорвал.
   - Вот, тебе, расписание! Вот, тебе, нерусский! Вот тебе фамилия от осла...
  Теперь уже лейтенант в свою очередь обиделся, ему тоже не понравился оскорбительный тон начальника.
   - Вы за что меня сравнили с ослом, да ещё и назвали обезьяной? Вы что-то имеете против киргизов?
   - Нет, против киргизов я ничего не имею! Но я не переношу тупых киргизов, особенно, если тупой киргиз ещё и офицер! Иди, думай и переписывай расписание.
  Раскильдиев поднял два больших клочка расписания и заявил со злобой в голосе:
   - Лучше сразу объявите выговор! Зачем обзываться тупым киргизом и сравнивать с животным! Над подчинённым издеваетесь? Это неуставные взаимоотношения...
  Маленький генерал с неподдельным изумлением во взгляде уставился на Раскильдиева. Он пристально посмотрел снизу вверх, пытаясь пробуравить узкие глаза лейтенанта-азиата.
   - За что тебе объявить выговор?
   - За то, что не буду переписывать расписание. И я буду жаловаться - вы надо мной издеваетесь. Всегда расписание и документацию делают писаря, а я что крайний? Раз я киргиз, то надо мной можно смеяться? Это дискриминация!
  Папаха на голове генерала самопроизвольно принялась ёрзать на макушке. Страсти явно накалились. Раскильдиев покраснел, вспотел, сжал кулаки и задрожал от ярости. Генерал тоже взмок и покраснел, сжал в ответ кулаки и затопал ногами. Казалось ещё секунда, и они как бойцовские петухи бросятся друг на друга.
   - Ты что себе позволяешь, Разгильдяев?
   - Раскильдиев!!! - вновь поправил генерала лейтенант. - Рас-киль-ди-ев!
   - Разкельдиев...
  - Раскильдиев! - терпеливо повторил лейтенант.
  - Рас-кель-дыев, - произнёс по слогам генерал и опять ошибся.
  - Рас-киль-диев, - поправил лейтенант, и было заметно, что злость на генерала у него уже пропала.
  - Хватит! Не сбивай меня! - взвизгнул генерал. - Значит, ты меня обвиняешь в расизме? Меня?! Армянина, обвиняешь в преследовании по национальному вопросу? Может и в геноциде? С чего бы мне тебя преследовать?
   - Конечно, есть причина. Я киргиз, а вы армянин...
   - Ну и что?
  - Я мусульманин...
  - Вера тут не причем, я не верующий, я вообще-то атеист.
  Упрямец Раскильдиев продолжал гнуть свою линию:
   - А может, Вы, мне за турецкий геноцид мстите, или за Карабах. Ведь азербайджанцы и турки мусульмане, и я тоже мусульманин.
  - Прекрати! По-хорошему говорю! Насмехаешься? - генерал вконец рассвирепел, не знал что сделать со спорщиком, и тут в дело вмешался комбат Туманов.
  Подполковник схватил за шиворот сопротивляющегося лейтенанта, оттащил от генерала в сторону и передал упирающегося взводного в руки Громобоеву.
   - Уведи его от греха подальше, - зашипел комбат.
  Теперь уже Эдик схватил здоровяка Раскильдиева за воротник шинели, обхватил за талию и увлек вглубь казармы.
   - Раскильдиев, ты что, сбрендил! Зачем болтаешь всякую чушь генералу про национальности? Смотри, как генерал разволновался! Сейчас этого Ослоняна удар хватит. Теперь он на комбата орет и рвёт одно за другим расписания занятий рот и взводов на мелкие кусочки. Ох, берегись нынче гнева комбата, лучше помалкивай и рта не раскрывай, когда Туманов будет ругаться...
  
   Малорослый генерал накричался, дал волю гневу, порвал расписания, а заодно и боевые листки, и вместе со свитой выскочил из казармы. Пока проверяющие один за другим, перемигиваясь и ухмыляясь, покидали расположение, Туманов стоял по стойке смирно, приложив руку к козырьку, но едва последний офицер вышел за дверь, подполковник резкими и энергичными шагами устремился к Раскильдиеву. Командир батальона подскочил к широкоплечему крепышу-лейтенанту, схватил руками его за плечи и так сжал, что лейтенантские погоны свернулись трубочками и нитки, которыми они были пришиты к шинели, затрещали.
   - Не троньте погоны, товарищ подполковник! - попытался вырваться лейтенант из его медвежьих объятий и судорожно задергался. - Я плохой офицер! У меня ничего не получается, я лучше уволюсь из армии. Но не смейте трогать мои погоны!
  Туманов опомнился и выпустил из своих цепких пальцев плечи Раскильдиева, отошел на шаг назад и громко произнес:
   - Смирно, лейтенант!
  Командир взвода замер и вытянулся в струнку.
   - Объявляю тебе выговор!
  - За что?
  - За... за... за... Сам знаешь за что! За неопрятный внешний вид! Иди и почисть свои сапоги.
  Раскильдиев растерянно опустил взгляд на обувь и увидел, что действительно, сапоги были грязноватыми, видимо по пути из автопарка он ступил в лужу и забрызгал их.
   - Есть, выговор! - улыбнулся лейтенант. - Разрешите идти?
   - Иди, пиши расписание. Лично проверю! Бери в руки наставления и переписывай слово в слово. Не торопись, до утра у тебя вагон времени.
  Эдуард заулыбался. Напряжение спало, инцидент был исчерпан.
   - Чему улыбаешься, Громобоев? - спросил сердито Туманов.
   - А что прикажете мне, плакать? Два нерусских: один генерал, другой лейтенант выясняют, что хуже и обиднее: обезьяна или осёл. Забавная интермедия, в этом цирковом представлении только чукчи не хватает.
  
   С тех пор Ослонян стал регулярно посещать полк, потому что командующий округом назначил его куратором части. В принципе, он был неплохой дядька, хотя звание генерала явно получил по разнарядке, как национальный кадр. Не реже раза в неделю он наведывался в гарнизон и обязательно посещал расположение танкового батальона: читал расписания занятий, проверял журналы боевой подготовки, боевые листки, стенгазеты. Раскильдиев старался больше не попадаться ему на глаза, но это почти не удавалось. Случайно или нет, но генерал всегда натыкался на лейтенанта- киргиза, находил повод к чему придраться и по-отечески журил его. Такая вот у них была своеобразная "дружба"...
   ****
   Тем временем в полк начали прибывать первые небольшие партии "партизан". Их быстро переодевали, кормили и вывозили работать на капониры и доты, на технику, от греха подальше, пока мужики не успевали напиться, или что было точнее, не успели опохмелиться. С одним таким индивидуумом Эдик попытался провести воспитательную работу, мол, какого чёрта ты так напился?!
   Помятая, опухшая, небритая "личность" отшутилась анекдотом. "Вчера пил, с утра было тяжко, и думал, что умру. Но сегодня опохмелялся - лучше бы я действительно вчера умер..."
  Ну что с таким кадром сделаешь, сплошной кабацкий фольклор. Внезапно на пункте приёма появился генерал Ослонян.
  - Строиться! - громко скомандовал полковник из его свиты! - Всем встать! Живее, живее! Смирно!
  Партизаны, поругиваясь, с матерками, попытались построиться в одну шеренгу.
  - Подравняться, что за строй, как бык поссал! - продолжал выражать недовольство полковник.
   Ослонян вышел вперед и махнул рукой:
  - Вольно, не шумите, полковник Яблоненко. Видите, перепугали людей, что они про нас потом расскажут дома? Скажут, мол, военные только орут, кричат и командуют? Я хочу просто поговорить с солдатами. Кто тут отвечает за воспитательную работу?
  - Я! Капитан Громобоев.
  - Вот и славно, заведи людей куда-нибудь и посади.
  Эдуард выполнил распоряжение генерала и тот принялся беседовать с "партизанами".
  - Товарищи солдаты! Все вы знаете, какая сложная обстановка в стране. Перестройка, гласность, демократизация, ускорение, понимаешь ли, реформы в экономике. Но есть силы, которым не нравятся позитивные изменения, понимаете ли! Вот, например Карабах! Устроили там, понимаешь ли, барабах!
   - Вот сказанул: Карабах - барабах! Какой забавный генерал, - хохотнул кто-то из последних рядов.
  Генерал Ослонян невозмутимо продолжал.
  - Я хочу довести да вас истинную обстановку, как всё на самом деле, понимаете ли! Азербайджанские экстремисты, понимаешь, затеяли резню в Сумгаите, в Баку, резали армян! Женщин, детей! Насиловали! Сердце разрывается от боли! Это надо было прекратить, и армянские мужчины освободили Карабах! От азербайджанских экстремистов!
  Генерал говорил с болью и гневом, горячился, и из-за этого его речь сбивалась, и слова звучали с сильным и забавным акцентом для слуха русского человека.
  - А не наоборот ли было дело? - спросил какой-то весельчак.
  - Нет! Я получаю информацию из первых рук, прямо из Армении! - решительно воскликнул генерал.
  - А если бы сейчас на вашем месте был генерал азербайджанец, он бы совсем другое говорил. Наверняка!
  - Сынок, поверь мне, я правду говорю! Чистую правду!
  Партизаны посмеивались, перемигивались, они были настроены развлечься, и подшучивать над генералом. Ослонян злился и от этого всё хуже говорил по-русски.
  - Нельзя быть такими чёрствыми и бездушными когда кровь льётся рекой! Когда наши земляки страдают и гибнут...
  - Не наши, а ваши, - поправил один из партизан генерала.
   И снова прозвучала шутка о происхождении фамилии генерала, и явно с подачи мстительного и злопамятного Раскильдиева, сидевшего со своим взводом:
  - Товарищ генерал, а вот у вас армянская фамилия, для русского уха забавная, она от слона происходит или от осла...
  - У русских тоже много разных фамилий... - начал было генерал.
  Тут вмешался комбат в разговор и резко оборвал партизана.
  - Товарищ солдат, как ваша фамилия?
  - Попов, а что?
  На лице комбата нарисовалась восторженная улыбка.
  - Надо же, как удачно... А фамилия корни ведет от попы или от попа?
  - От попа...
  - А я думаю именно от попы!
  Генерал не стал больше продолжать разговор и решил завершить беседу.
  - Гибнут советские люди! Мы же все советские люди!
  Видя, что начальник сейчас может наговорить лишнего, полковник из его свиты подбежал и что-то прошептал на ухо генералу.
  - Ладно! Продолжим в другой раз! Идите заниматься делами!
  Солдаты нехотя расходились и искренне огорчились окончанию представления.
  И тут Громобоев заметил, с какой нескрываемой лютой ненавистью на генерала смотрят Мамедов и Гасанов.
  - Ну что волчата злобно так зыркаете? - накинулся на них Эдуард. - Этот генерал правду говорит ведь! Только и можете с безоружными женщинами и детьми расправляться. А в настоящем деле вы трусы и после первых выстрелов драпанёте. Вот вы мне всё о независимом Азербайджане говорите, о своей азербайджанской армии. Да вы ведь не солдаты и все вы не бойцы! Дисциплины в вашем войске не будет, долбанут вас хорошенько, и побежите без оглядки до самого Баку! Только и умеете, что урюк выращивать...
  - Это мы ещё посмотрим, кто кого... - с угрозой в голосе пообещал Гасанов. - Всех порежу!
  А хитрец и провокатор Мамедов шикнул на товарища и с ухмылкой ответил:
  - Мы мирные люди и нам нечего делить. Это всё вы, русские нас провоцируете и стравливаете! Я не собираюсь воевать, я торговать буду, виноград буду вам русским возить. А вы его будете покупать, дорого покупать... Я буду хозяином тут у вас в России! Богатым хозяином! А дурачки пусть с автоматами по горам бегают...
  
   О внеплановой политинформации генерала Ослоняна кто-то доложил руководству, и был скандал. Эдик случайно оказался свидетелем, как заместитель командующего генерал Кузьмичёв распекал того на самых повышенных тонах.
  - Я вам запрещаю общаться с солдатами и разжигать национальную рознь! Слышите, товарищ генерал? Запрещаю, строго настрого!
  - Да я просто хотел пояснить... - попытался возразить Ослонян.
  - Объяснять будете в Ереване, или в Степанакерте, когда Вас туда переведут! А здесь - не надо!
   ***
  Вскоре маленького генерала, командование действительно по-тихому перевело на Кавказ, служить на Родине. Офицеры полка искренне о нём сожалели, особенно Раскильдиев, очень уж забавное у них было с этим начальником общение...
   Глава 7. Конференция ветеранов войны
  Глава, в которой герой узнает, что и в мирное время, нервотрёпка может быть посильнее, чем на войне.
   За полгода капитан Громобоев привык, что у них в казарме каждый день находятся проверяющие (один, два, а то три), и всё по той простой причине, что в их второразрядной части начиналась настоящая революция - через полгода предстояло развернуть полк в дивизию, и призвать из запаса десять тысяч приписного состава.
   Эта нерадостная перспектива пугала и нервировала офицеров, привыкших служить в тишине и покое. Ведь самое ужасное, что может придумать начальство для офицеров части сокращённого состава (по-простонародному - кастрированной части) - это провести учение с отмобилизованием приписного состава до полного штата. Кошмар! Ещё вчера у тебя почти не было солдат и вдруг появляется целая армада! Да каких! Настоящих "партизан"! Неорганизованных, разболтанных, не желающих выполнять приказы, постоянно пытающихся сбежать в самоволку к семье, полупьяных, не обученных, либо когда-то имевших навыки военной службы, но утратившие их. Вот такое тяжелое испытание надвигалось на пулемётный полк, который должен был превратиться в полнокровную дивизию. Чтобы эту дикую орду разместить, требовалось построить в полевых условиях временные жилища, столовые, склады, бытовки и, конечно, ленинские комнаты (а как же без них, без агитации и пропаганды нельзя ни дня!).
   Каждый батальон, каждая отдельная рота по весне выделили по несколько военнослужащих для начала строительства. Как строить, чем строить и кем строить лагеря - эти вопросы окружное командование не волновало. Командиры должны были сами выкручиваться, как могли и даже если не могли. Первая проблема - материалы. Необходимо было воздвигнуть каркасы казарм с крышами, стенами, с нарами, с остроугольными крышами, так называемые "чумы", а поверх них, позже натянуть брезенты, которыми обычно укрывают технику.
  Танковому батальону требовалось возвести двенадцать "чумов" для размещения и проживания целого полка. Где взять строительный лес? Бесполезно пытаться закупить брёвна, балки, доски, рейки в магазине или на промышленной базе в эпоху тотального дефицита. Нужных материалов там нет. Так ведь даже если и найдёшь строительный "Клондайк", на эти цели средств-то ни рубля не выделено! А помимо стройматериалов ещё необходимо заготовить несколько машин дров для печей, ведь учения планировались в октябре-ноябре, а это не самое теплое время года на северо-западе.
   Откуда взять дровишки? Из леса вестимо... Вот только другая беда - вокруг полигона заповедные леса и рубить их легально никто не даст разрешения. Что делать? Выходило, что военные должны действовать самовольно, на свой страх и риск!
  
   Первый рабочий десант танкового батальона: два лейтенанта и десять солдат, убыли в лес в конце апреля. Первопроходцы пробили колею, поставили в глубине леса две палатки, вывезли полевую кухню, столы, скамьи, и начался подпольный лесоповал и строительство.
   Главная задача подпольным лесорубам: деревья не должны валяться на земле ни дня. Быстро срубили сосну, скоренько её ошкурили, вкопали столб (а загодя выкопали яму), и только тогда можно рубить следующую. И так без остановки: одни валили лес и носили бревна, другие рыли земля и сколачивали каркасы. Кору, ветки и щепки частично жгли на кострах, частично вывозили в дальний овраг. К началу лета остовы бараков выстроились в ряд: казармы, бытовки, ленинские комнаты. Дело шло медленно, а сроки поджимали, ведь помимо каркасов следовало сделать эти домики "чумы" пригодными для жилья.
   Комбат прибыл с проверкой, чтобы на месте разобраться, как идут дела у строителей. Подполковник Туманов оценил обстановку и понял - к сроку не успеть, темпы далеко не рекордные, и следовало поднапрячься. Но каким образом? Самым простым - советским: следует усилить воспитательную работу, поднять морально-волевые качества, воодушевить бойцов живущих в лесу два месяца. Кто будет воодушевлять? Конечно же, ответственный за это дело - капитан Громобоев!
   - Не обессудь, но тебе надо самому отправляться в полевой лагерь, тем более, что ленинские комнаты не имеют даже каркаса. И офицериков подгоняй, пить им недавай! - напутствовал Эдика комбат. - Сейчас у тебя там лишь столбы по углам стоят, а ты тут сидишь, газетки почитываешь, да бумажки пописываешь и усом не ведешь.
  - У меня нет усов, - ухмыльнулся капитан.
  - Так заведи их себе, чтоб мотать приказания на ус! Эх, распустились в батальоне офицеры! Накажу кого попало и разберусь как-нибудь! - выдал любимый свой перл Туманов и на этом окончил дискуссию.
   Приказ комбата Эдуард воспринял без воодушевления, тем более, что другие заместители: ни начальник штаба, ни зампотех в лесу жить не собирались. Конечно, дома, в новой квартире под бочком у жены спать гораздо лучше, чем кормить в палатке комаров, но что делать, приказ есть приказ. Громобоев собрал необходимые вещи в походный чемодан и в путь...
  
   Вновь началась походная жизнь и работа на природе, почти как в Афганистане, только вместо гор и пустыни леса и болота. Через месяц ленинские комнаты, бытовки и столовые (то, что поручил комбат сделать лично ему), стояли практически в полной готовности, не хватало лишь самой наглядной агитации, но эти щиты оформленные текстами и фотографиями, лежали на складе в полку и к осени их должны были подвезти. Работа шла спокойно, размеренно, без нервотрепки. И вдруг, как гром среди ясного неба - проверяющий.
   Однажды утром, когда полусонные солдаты ещё едва успели помыться и позавтракать, к полевому лагерю будущего полка подкатил "УАЗик", из которого выбрался седовласый полковник. Пузатенький начальник огляделся, нашёл глазами Эдуарда и поманил его пальчиком.
   - Я, полковник Алексаненко, представитель политуправления округа, - назвал себя полковник и брезгливо оглядел строительный беспорядок. - Кто такие? Что вы делаете? - грозно спросил толстяк у капитана.
  Взводные, старшина и солдаты, словно призраки моментально исчезли, нырнули в кусты и разбежались по возводимым объектам.
   - Танковый батальон пулеметного полка, - ответил Громобоев. - Ведутся плановые работы по обустройству лагеря.
   - Почему не брит? - последовал следующий вопрос грозного начальника. Громобоев, действительно, брился по старой афганской привычке (словно вновь был войне) через день, а то и через два на третий. - И сапоги не чищены. Что за вид у вас, капитан? Выглядите как колхозный бригадир. Позор! Ведите меня к Ленинским комнатам, показывайте свою работу!
  Эдика обеспокоило, что этот сердитый полковник настроен был как-то уж слишком агрессивно.
  - Где наглядная агитация лагеря? - брызгал слюной Алексаненко выговаривая капитану и окидывая взглядом полевой лагерь. - Почему нет свежего боевого листка? Где ваша стенгазета?
   Громобоев не нашёлся, что сразу и ответить, вроде бы надо делом заниматься, некогда солдат отвлекать на разные глупости. Но полковник и не ждал оправдательного ответа, а наоборот, отодвинул капитана как ненужную преграду чуть в сторону и неспешно зашагал, важно заложив руки за спину, по протоптанной дорожке в густой траве. Миновав ряды казарм и бытовок, они с Эдуардом вышли к каркасам Ленинских комнат. Минуту назад ярко блестевшие хромовые лакированные сапоги начальника заметно потускнели от пыли. Громобоев скосил на них глаза и улыбнулся. Алексаненко заметил улыбку, и тень неудовольствия вновь пробежала по лицу. Он отряхнул руками брюки, протер платочком носки сапог и вошёл внутрь первого остова. Начальственным взглядом полковник окинул сооружение и покачал головой. Проверяющий пробурчал что-то себе под нос, и они перешли во второй, а затем и в третий потенциальный центр идеологической и воспитательной работы, но чем дальше шла обзорная экскурсия, тем всё больше мрачнел полковник. Внешний вид "чумовых" Ленинских комнат его явно не удовлетворил.
  Полковник напыжился и закричал о разгильдяйстве, мол, казармы почти готовы, а политическую работу проводить негде!
   - Это как понимать? - обвел начальник рукой ряды ошкуренных от коры столбиков, торчащих на метр из земли и голые стены помещений из досок и дранки. - Зачем тут пеньки?
   - Здесь будут столы и скамьи, - доложил Громобоев. - Сверху прибьем доски, и можно будет рассаживать переменный состав батальонов. А наглядная агитация заготовлена в полку и лежит в казарме, тут её дождем побьёт, влага подпортит, и всё быстро заплесневеет.
   - Слышу сплошные слова: будут и будет! Будь моя воля, я бы тебя капитан, лично палкой побил, за халатное отношение к своим служебным обязанностям! У артиллеристов практически полная готовность, стены даже обиты материей и клеенкой, в помещениях люстры висят! А что у тебя? Это убожество хуже сарая или конюшни! Бери пример с майора Веселухина!
   - Откуда у них клеенка? Явно не из леса. Или моему соседу политуправление выделило на эти цели какие-то средства? Он получил материю по лимиту или как? - сделал глупый вид Эдик.
  Громобоев прекрасно знал, откуда эти блага - солдаты дивизиона два месяца работали на заводах вместо боевой подготовки, в то время как танкисты ежедневно стреляли и водили. Веселухин от щедрот выделил Эдику рулон клеенки, и капитан обклеил ею туалет и ванную в своей служебной квартире. Но лучше притвориться дурачком, чем ждать, что тебя действительно настоящим дураком сделают.
   - Нет, никаких лимитов, но надо крутиться! Думать, изыскивать, стараться...
   - Вы мне официально предлагаете использовать личный состав в незаконной коммерческой деятельности и извлечь нетрудовые доходы? Отвлечь солдат от боевой подготовки? Или может быть я должен попытаться где-то украсть?
  Полковник бросил на Громобоева острый оценивающий взгляд, покачал головой и недобро протянул.
   - На-ха-а-л! Ну, да ничего, и не таких обламывали! - пообещал проверяющий. - Я немедленно доложу заместителю начальника Политуправления об упущениях в работе, низкой дисциплине, отсутствии порядка и подрыве готовности к организационно-штатным мероприятиям.
  Эдик пожал плечами, ему давно было всё "фиолетово", ведь надоело заниматься ерундой, а что поделать, до выхода на пенсию ещё ох как далеко. Предстоит, как минимум, лет десять армейскую лямку тянуть!
   - Воля Ваша, можете казнить! Только хотелось бы уточнить, чем именно я срываю подготовку? Тем, что городок готов наполовину, так ведь до осени впереди два месяца! Доведем до ума в срок, уверяю Вас, товарищ полковник. Но люстры в "чумах" у меня висеть точно не будут, если на их приобретение, либо не выделят финансы, либо не выдаст служба КЭС по описи как инвентарное имущество.
   - Ну-ну, - буркнул полковник. - Капитан, не провожайте! Сделайте вид, что работаете, - остановил Эдика проверяющий и широкими шагами заспешил к "УАЗику".
  Вот чудак-человек, да Громобоев вовсе и не порывался его провожать. Гуляй себе, раз дорогу знаешь, поди ж, не маленький...
  
   Эдуард сел в машину, доехал до ближайшего гарнизона, доложил комбату о прошедшей проверке, позвонив с коммутатора сапёрного батальона. Туманов в ответ с досадой грязно выругался.
  - Зае... ваши политрабочие. Как стервятники кружат, покоя от них нет. Вот же ты им полюбился и понравился! Слетаются к тебе регулярно как пчелы на мед! Эх, проблемный ты мой!
  - Хорошо хоть не сказали как мухи на говно, - хохотнул капитан. - И на том спасибо.
  
   Три дня прошли спокойно, а затем командир полка сделал офицерам танкистам крепкую выволочку за бардак и разгильдяйство, матерился, велел ускорить темпы работ, а для этого приказал комбату самому отправляться в полевой лагерь. Подполковник Туманов, вполне естественно, жить в лесу не пожелал, он набегом вновь посетил полевой лагерь, изругал офицеров, а заодно и Громобоева за длинный язык, оставил на усиление начальника штаба Шершавникова, и укатил в "Газике" в ближайший городок к своей старой зазнобе. Однако и Вася Шершавников не засиделся в лесном хозяйстве. Хитрый майор обматерил окружных начальников, помахал ручкой Эдуарду, и укатил на последней электричке в полк оформлять мобилизационную документацию.
   Некоторое время никаких организационных выводов не последовало, с должности не сняли, и Эдик успокоился. Батальон продолжал работать над оборудованием лагеря. Сроки поджимали...
  
   И всё же вскоре о Громобоеве вспомнили, сорвали с производства работ и срочно вызвали в полк. Лейтенант Раскильдиев отправился в гарнизон за продуктами на тарахтящем "ГАЗ-66" и, возвратившись ближе к обеду, привёз записку от комбата. Эдик еле-еле разобрал несколько коряво написанных строк: "Тебя срочно вызывает начальник политотдела. Оставь ведение строительства на командира первой роты. Выезжай немедленно!"
   Эдуард немедля доехал на грузовике до железнодорожной станции (машина была одна, и её следовало вернуть в лагерь), пересел в электричку и затем на перекладных, на двух автобусах ближе к вечеру добрался в гарнизон. Начальник политотдела корпел над бумагами и, оторвав на секунду взгляд от кипы изучаемых документов, буркнул:
   - Живо в строевой отдел, там для тебя телефонограмма из штаба округа, прочти её и выполняй всё, что в ней написано.
   Капитан недоумевая, вышел от Орловича и направился к строевику. Холеный майор порылся в папках и бросил на стойку лист с отпечатанным телеграфным текстом за подписью самого главного в округе политического начальника. Генерал-лейтенант приказывал командиру полка направить на окружное совещание ветеранов афганской войны, самого заслуженного офицера. Командир полка ниже текста приписал ручкой резолюцию: "Отправить капитана Громобоева. Исполнять!"
   Эдуард читал текст директивы, и чем ниже глаза пробегали по строчкам, тем он больше удивлялся: делегату велели прибыть на день раньше и сфотографироваться на доску почета, для этого надеть парадную форму с орденами-медалями и быть готовым выступить с докладом о состоянии дел в подразделении.
  Пришлось капитану наспех составить справку на двух листах, чтобы не ошибиться: дисциплина, боевая учеба, национальный состав и прочее, о чём могли спросить на совещании, и отправился домой спать. Как говорится, утро вечера мудренее. Но до чего же своевременно подоспело это совещание! Ведь он в лесу застоялся, словно молодой жеребчик, но теперь хоть этой ночью удастся задать жару молодой жене и порадовать её любовью...
  
   По пути в гарнизонный Дом офицеров Громобоев зашёл в парикмахерскую, там его модельно подстригли, побрили, надушили одеколоном. В просторном фойе Дома офицеров (который в этих самых офицерских кругах был более известен как "Яма"), стояла вереница командиров с орденами и медалями на парадной форме, в ожидании фотографа.
   - Везде у нас очереди: в туалет, в буфет, в кассу... - бурчал седой майор с орденом "За службу Родине" и грудой юбилейных медалей на широкой груди. - Не могут ничего организовать. Хлебом не корми - заставь народ ждать и толпиться. Даже к фотографу очередь создали!
  Эдик одобрительно улыбнулся в ответ соседу, но промолчал, так как в помещении не было душно, и не возникало, ни малейшего желания болтать, и даже возмущаться.
   Вскоре прибыл прапорщик, фотограф из окружной военной газеты. Он долго выставлял свет, затем промурыжил каждого по полчаса, поправляя галстуки, рубашку, китель, подкручивая награды. Так и прошёл весь день.
  
   Следующим утром, усталый после бурной ночи, капитан вновь побрился, почистил ботинки, погладил брюки, чмокнул жену в щеку и снова убыл в Ленинград. Теперь он ехал уже на само масштабное совещание.
   Огромный зал Дома офицеров округа размещавшегося в красивом здании с башенками и шпилями дореволюционной постройки, был заполнен военными до отказа и гудел, словно развороченный пчелиный улей. Эдик принялся разглядывать праздношатающуюся в холле толпу офицеров и прапорщиков, надеясь встретить хоть одного знакомого по родному горнострелковому полку. И вот, улыбнулась удача! Навстречу ему, широко раскрыв объятия, хромал капитан Гордюхин и Вовкино рябое лицо выражало искреннюю радость при встрече со старым боевым товарищем.
   - Здорово, Громобоев! Ты еще жив?
   - Здоров, хромой! Вижу и ты не помер, храбрый Вовка-артиллерист. Как поживает твой простреленный зад? Всё ещё болит?
  Гордюхин сердито фыркнул в ответ, вспыхнув, как порох. Нелепое ранение в задницу - было его больной темой.
   - Сколько вам дуракам говорить, не зад, а бедро! Пошёл ты сам в жопу!
   - В твою? - хохотнул Эдик и не смог удержаться, чтоб ещё раз не подначить. - В простреленную?
  Владимир надулся, но Громобоев желая сгладить неловкость, создавшуюся от неудачной шутки и погасить вспышку гнева со стороны старого приятеля, тотчас обнял вырывающегося Гордюхина, троекратно поцеловал и звучно похлопал по крепкой спине.
   - Хорош дуться, это же не я придумал! Скажи спасибо своему дружку и собутыльнику Куличкову, - продолжал балагурить Эдуард. - Это он в тебя нечаянно пулю всадил, и он же распространил слух о втором отверстии в твоей заднице, в результате неосторожного выстрела из АПС. Так и говорил всем подряд: "я засадил Гордюхину в жопу... пулю..."
   - Мне уже надоела эта глупая шутка, - насупился Владимир. - Смени тему!
   - Но ведь орден на грудь этот неудачный выстрел тебе принес?
   - Не ври! Орден у меня за Панджшер! А за ранение в бедро у меня медаль.
  Эдуарда переполняло чувство радости от встречи с однополчанином, и он вновь обнял Гордюхина.
   - Хватит дуться! Мы с тобой больше года не виделись! Надо будет после завершения говорильни нашу встречу обмыть. Сходим вечерком в ресторан?
  Вовка пожал плечами и хмыкнул:
   - Только, если ты больше не будешь болтать ерунду! Можем сходить в местное кафе после утреннего заседания. В Доме офицеров довольно уютно: есть пиво, водка, коньяк и приличные закуски, ничего другого искать и не надо. Но учти, я не один, со мной три офицера из Мурманска, потому пойдем все вместе.
   - Я не против, - согласился Громобоев. - Твои друзья - мои друзья. Но давай поспешим в зал, а не то, нам места не хватит.
   - А может быть, лучше сразу свалим прямо сейчас? Народ весь в сборе, чего тянуть до вечера? - и Володя кивнул на стоящую чуть в стороне троицу офицеров с характерными физиономиями, продубленными северными ледяными ветрами, а прежде эти лица прожарились палящими лучами жгучего афганского солнца. Да и следы частого употребления спиртного тоже были заметны. У самого Гордюхина рожа была аналогичного вида.
   - Увы, Вова! Меня слишком хорошо знают в местных политических кругах и могут заметить отсутствие. Вдуют мне по первое число!
  Гордюхин громко и заразительно рассмеялся:
   - Ты меня удивляешь! Заметят отсутствие даже в переполненном зале? среди пятисот офицерских физиономий?
   - Хоть это и невероятно, но поверь моему слову! Меня так любят и уважают начальники, что сразу "заметут". Думаю, ты сам скоро всё увидишь и услышишь...
  
   Эдик вошёл в зал и начал искать местечко, куда можно было неприметно сесть впятером. Но позади все места были заняты, а в передние ряды садиться не хотелось, зачем мозолить глаза начальству и лишний раз давать повод для воспоминаний и размышлений. Несколько кресел, как раз в центре зала, были пустыми вот туда их дружная компания и уселась.
   Совещание проводил старый знакомый Эдика - генерал Никулин. Ну, конечно же, как всегда, именно те, кто не воевал, любят много поговорить о чужих подвигах. Статный генерал встал из-за стола, но отчего-то к трибуне сразу не направился, а начал пристально всматриваться в зал, словно пытаясь кого найти в толпе одинаково одетых военных. Он пробегал цепкими глазами ряд за рядом, выдерживая паузу и кого-то выискивая. Постепенно зал притих.
   - Товарищи офицеры, фронтовики! Мы собрали вас в этом зале, чтобы поблагодарить ветеранов, воинов-интернационалистов за мужество и героизм, за ваш ратный труд и поздравить с окончательным выводом войск из Афганистана! Прошло уже полгода как мы завершили помощь братскому народу, ушли с гордо поднятой головой, выполнив свой интернациональный долг с достоинством и честью!
   Раздались жиденькие аплодисменты, но сидевшие на первом ряду не нюхавшие пороху политуправленцы хлопали довольно громко и зал постепенно их поддержал, хлопки перешли в бурную овацию, словно офицеры приветствовали главного победителя. Генерал вновь заговорил читая по бумажке, он говорил громче и громче, постепенно всё более воодушевляясь, и даже распаляясь от своего красноречия.
   - Здесь, в этом зале собран золотой фонд нашей армии, лучшие из лучших представителей Вооруженных сил! Орденоносцы! Герои! Цвет армии! Я почел бы за честь быть вместе в Афганистане и командовать вами. Однако, среди вас есть такие офицеры, которые позорят честь воина-интернационалиста! Им плевать на достоинство и честь! Да, есть офицер, который позволяет себе являться на столь высокое собрание, в неопрятном виде, нестриженными, не побрившись! Этому офицеру начхать на опрятный внешний вид! - Никулин постепенно распалялся и повышал тембр и без того зычного голоса.
   Эдуард уже догадался по чью душу это лирическое отступление от официальной речи и кому приготовлена публичная порка. Даже из центра зала были видны брызги слюны летящей изо рта начальника, а его крупная квадратная физиономия медленно краснела и распухала, и он стал походить на крупного индюка, и чем дольше длился этот крик души, тем сильнее пухлые щёки багровели.
   "Индюк в генеральских погонах" - такая смешная ассоциация пришла в голову Громобоеву и он невольно улыбнулся.
  Генерал Никулин не унимался, продолжал развивать тему неслыханного нравственного падения, и капитан почувствовал, что сейчас начнется самое интересное для него, ведь эта тирада не могла быть обезличенной, и виновный не мог не быть пригвожденным к позорному столбу. Пора было показать жертву!
   И, действительно, Эдик не ошибся, выстрел был нацелен в его сердце. Никулин хотел опозорить перед боевыми товарищами именно его. Причем, отравленная стрела полетела не одна, из генеральского "арбалета" выпустили целую серию.
  - Хорош тянуть кота за хвост..., - не выдержал Эдуард и витиевато выматерился, так что услышали соседи. - Вот достал...
  На него оглянулись, подполковник с соседнего ряда сделал гневное лицо и шикнул. Наконец громогласный генерал Никулин перешёл к персоналиям:
  - Среди нас находится офицер, который позорит звание воина-интернационалиста, и мне стыдно об этом говорить, так как он мой коллега, политработник, замполит батальона, но я вынужден об этом сказать! Прибыл на совещание с вызывающим внешним видом, выглядит непотребно, разнузданно...
  Эдик заметил, что генерал косил одним глазом сквозь стекла очков в большой лист бумаги-шпаргалки.
   - Да! Так вот, этот капитан прибыл на совещание крайне неопрятным, просто каким-то зачуханым. Он позорит весь наш коллектив!
  Генерал явно упивался своим красноречием, разоблачая нарушителя воинской дисциплины, оттягивая момент, когда его, наконец-то можно прилюдно извалять в грязи глазах лучших офицеров всего округа.
   - Повторюсь, этот капитан явился на столь важное совещание не бритым и не подстриженным...
   Эдик ещё раз утвердился в своих догадках, что разговор идет именно о нем: офицер, политработник, капитан. Понятное дело, кто же ещё мог быть другой. Только странное дело, ведь он-то подстрижен! Могли бы перепроверить!
   - Конечно, можно было бы сделать скидку, согласиться, что офицер приехал из леса, с полигона, но ведь и остальные явились не с прогулки! Кто-то прибыл с крайнего севера, кто-то из бескрайней тундры, кто-то добирался с точки в тайге, кто-то с боевого дежурства. Не надо козырять своей занятостью и трудными условиями службы! Тем более, что служба ваша проходит под боком у областного центра!
  Эдуард напрягся, и у него даже нервно задрожала щека.
   - Встаньте, капитан Громобоев! Вот, полюбуйтесь на этого субъекта! Не брит, не стрижен и сапоги не начищены! - продолжал читать по бумажке генерал. - Вопиющая, возмутительная наглость! Разгильдяй!
   Капитан выпрямился и полтысячи пар глаз смотрели на него со всех сторон. Кто-то обернулся вполоборота, кто-то развернулся чуть, не вывернув шею, кто-то даже привстал, чтобы лучше видеть разгильдяя. Эдуард стоял в центре и на него, вроде бы даже направили луч прожектора.
  Чем ближе находились к нему люди, тем сильнее было их удивление, но и сидевшим на дальних рядах было видно насколько коротко и аккуратно подстрижен капитан Громобоев, что он выбрит и опрятно одет. Сапог конечно за сиденьями не было видно, да их и не было, он дома переобулся в туфли. Зал пребывал в недоумении. Генерал же, завершив тираду, вытянул руку с указующим перстом, наконец, снизошёл и взглянул на свою жертву. И сразу понял, что попал впросак.
   А Громобоев, словно киногерой самодовольно сиял в лучах славы, он был готов к этой схватке, и вышел из нее победителем. Отравленная стрела пролетела мимо цели, коварная домашняя заготовка генерала обернулась пшиком. Кто-то хохотнул. Никулин же надулся и покраснел ещё больше, казалось, он либо лопнет, либо его хватит удар. Генерал гневно и недоумённо взглянул на полковника Алексаненко. Шестёрка из Политуправления тоже покраснела и вжала голову в плечи. Начальству надо было как-то выходить из создавшейся нелепой ситуации. Но как?
  Генерал Никулин слегка замешкался, в зале послышался шёпот, смешки, удивленный ропот.
  - Я не в сапоги обут, а в новые чистые туфли, - подал Эдик реплику первым. - И причёска...
   - Товарищ капитан, - нашёлся Никулин, - Да, я вижу, что вы подстриглись, но для такого совещания стричься надо аккуратнее...
  Большинство сидевших в зале начали понимать, что разнос был делом личным, офицеры рассмеялись. Вышло так, что с этой обличительной речью Никулин плюхнулся своим массивным генеральским задом в глубокую огромную лужу размером во всю сцену. Эдуард сел на место и расцвёл. Сосед майор покосился, не выдержал и спросил:
  - Чего это он к тебе привязался?
  - Да, так, это у нас личное...
  Майор уважительно покачал головой.
  - Ну, ты парень даёшь! Иметь личного врага в лице Никулина - это роскошь, которую мало кто себе может позволить. Поверь, вредно для здоровья...
  
   Дальнейший ход совещания был скучен и генерал Никулин потерял к нему всяческий интерес. Доклад он прочел без задора и вдохновения, назначенные "дежурные" выступающие в прениях, мямлили в основном ни о чём. Вскоре половина сидевших в зале военных, задремали или даже откровенно уснули. Эдик мужественно боролся со сном, зная коварный нрав своего недруга. И точно, так и случилось.
   - Капитан Громобоев! Вам не интересно? - вдруг рявкнул Никулин на середине выступления какого-то майора из далекой Кандалакши.
  Эдик резко вскочил на ноги, давно ожидая какой-нибудь подлянки со стороны начальства.
   - Никак нет, товарищ генерал! Мне крайне любопытны достижения танкового батальона в работе по укреплению воинской дисциплины и войскового товарищества, радуюсь тому, что у них в Кандалакше все офицеры перестроились.
   - Вы опять ёрничаете? Клоунаду разводите?
   - Никак нет! Товарищ генерал, я хотел подчеркнуть, что я внимательно и с неподдельным интересом слушаю докладчика. Я не сплю, внимаю и впитываю передовой опыт коллег.
   В наступившей тишине было слышно, как хрустнула шариковая ручка в огромной генеральской лапище. Наверное, он готов был в этот момент задушить дерзкого капитана. Эх, и ведь, действительно, генерал Никулин с радостью бы наказал Эдуарда! Но за что? Повода для взыскания вновь не удалось найти. Всем в зале было понятно, что Громобоев в курсе обсуждения, следит за выступлением, не зря же он назвал, и гарнизон, откуда был майор, стоявший за трибуной, и что у него в подчинении танковый батальон, и даже повторил последние фразы говорившего.
   Живот Эдика предательски забурлил, возникли какие-то неприятные ощущения, да и нехорошо усилилось сердцебиение.
  "Сейчас ей-ей влепит выговор или выгонит из зала", - подумал Громобоев. - "Наверняка генералу надоело попадать впросак. А как говорится: у сильного всегда бессильный виноват".
  Но нет, Никулин не желал выглядеть самодуром, он решил не устраивать беспричинную расправу на глазах у боевых и заслуженных офицеров, тем более, что намеченная жертва тоже боевой офицер. Вот если бы перед другой аудиторией и в иной обстановке. Ну, да ничего, время терпит, можно отложить экзекуцию...
   - Садитесь, товарищ капитан и будьте внимательнее! И хватит зевать!
  У Громобоева рот действительно в этот момент открылся. Непроизвольно, от удивления, как говорится, отвалилась челюсть. Ведь он и не думал зевать, а совсем наоборот, бодрился и выслушивал всякую чепуху произносимую ораторами. Больше не пререкаясь, Эдик опустился на место, и совещание плавно потекло к обеденному перерыву.
  
   ...Сидя за столиком в местном буфете, Громобоев в красках поведал новым приятелям о своей давней "дружбе" с генералом Никулиным.
   - Далеко пойдешь, если не расстреляют! - засмеялся Вовка, хлопнув старого приятеля по спине. - Так держать, сукин ты сын! Ох, и каналья!
  Развеселившийся Гордюхин сделал призывный жест и щелчком пальцев подозвал официантку:
  - Девушка, пожалуйста, нам ещё по две порции пива! Хотим хорошенько отдохнуть! Славно вы живете в северной столице: пиво, коньяк!
  - А у вас? Шаром покати - спросил Эдуард отхлёбывая из кружки.
  - У нас свои прелести: охота, рыбалка, грибы... спирт... - ответил Вовка, подмигнул приятелю и запил водку пивом.
   В антракте большая часть офицеров из далеких гарнизонов переместились в кафе, рестораны, пивные и тем самым завершили своё участие в конференции. Громобоев тоже был не прочь свалить с новыми приятелями "налево", но не мог себе этого позволить, ведь Никулин был начеку и наверняка сразу заметил бы его отсутствие. Нет, нельзя давать противнику даже малейшего шанса для публичной расправы. Поэтому Эдик с сожалением выпил третью кружку бархатного пива и вернулся в зал, а северяне остались за столом догоняться водочкой.
   Генерал действительно обшарил зал глазами, и к своему неудовольствию обнаружил ненавистного капитана сидящего на своем законном месте и в одиночестве. Весь его ряд был уже пуст, но ведь вины лично Громобоева в этом не было. И справа, и слева, и сзади, и впереди зияли пустоты. Примерно половина участников конференции предпочла употребление пива и водки под шашлыки в кругу боевых друзей, бесполезному славословию начальников. Кому оно нужно это заорганизованное мероприятие?
   Никулин явно расстроился и, наверное, даже обиделся, обнаружив дерзкого капитана Громобоева сидящим в зале. Генерал даже крякнул с досады. Вероятно, он и задержался-то, чтоб проверить лично его: сбежал этот разгильдяй или не сбежал. Сразу потеряв интерес к мероприятию, руководитель что-то шепнул своим помощникам и покинул Дом офицеров. Лишь, когда бессмысленное совещание завершилось, Эдуард смог присоединиться к компании новых приятелей, третий час разминавшихся пивом и водкой. Офицеры сделали ревизию финансам, вышло дороговато, и продолжили банкет в более дешевом месте - в ближайшей пельменной на улице Некрасова...
  
   Второй день совещания генерал Никулин своим присутствием уже не почтил, оставив за себя двух полковников. Естественно, те, офицеры кому счастья выступать с трибуны не выпало, под всяческими предлогами, пригибаясь, замеченными или незамеченными покидали зал через боковые и задние двери. Северяне накануне явно перебрали, на совещание не явились, и Громобоев продолжал страдать на своем ряду в гордом одиночестве, стоически выслушивая одного за другим нудных докладчиков, вещающих наборы цитат переписанных из партийной и военной прессы. Когда полковник из Политуправления порадовал оставшихся в зале "интернационалистов" доброй вестью о завершении конференции, Эдуард моментально сорвался с места и устремился к выходу. Друзья давно расслабляются в пельменной, а он, как последний болван, сидит и выслушивает чепуху.
  "Эх, тяжело быть правдолюбцем", - подумал Эдик, ускоряя шаг. В эту минуту кто-то крепко схватил капитана под локоть, да так неожиданно и резко, что Громобоев и сам едва не упал, и чуть не увлек за собой на пол незнакомого худощавого усатого майора.
   - Товарищ капитан, не спешите, чикайтэ! - с усмешкой на хитрющей физиономии молвил майор с певучим украинским говорком. - Я, заместитель начальника Дома офицеров. Уделите хвылынку внимания, пройдите за мной, я отдам Ваш фотопортрэт. Генерал Никулин забраковал фотографию, сказал, шо Вы нефотогеничны и не подходите висеть на доске почета. Хотя, на мой взгляд - гарное фото, классно получилось, да и на груди орденов - настоящий иконостас. Шо у Вас з ним таке по жизни було? Какая-то чёрная кошка пробежала мэж вамы? Чи чернявая дивчина? Никулин на твою портрэту таращился як бык на червону тряпку. Ну, ты блин, тореадор. Это ж надо так залупить генерала! Виткиля ты такой дэрзкий взялся. Витчипись и не строй прокуду ему, друже! Он такэ гнуснэ! Прям падлюка! Пишлы за фотокарточкой. Нужна она тоби чи ни?
   - Конечно, нужна, - обрадовался Эдик возможности забрать свое огромное фото.
  Майор завел его в свой кабинет, где на стульях и креслах стояли готовые портреты в рамках, а его фото лежало отдельно на столе. Вдоль стены громоздилась вывеска с лозунгом: "Наши маяки".
  "Эх, не вышло помаячить", - кольнула Эдика мысль.
   - Бачишь, який ты гарный! Це я тоби проявлял, печатал и ретушировал! Ну, ты и в жизни хлопчик нэплохой. Держи фотопортрэту и владэй!
  Майор вручил Эдуарду фото, сразу же потерял к нему всякий интерес, и занялся сортировкой портретов по алфавиту для доски почета.
  Громобоев скрутил свой большущий фотопортрет в трубочку, завернул в лист ватмана, затем в газету и помчался искать друзей. Однако, увы, пельменная уже опустела: либо ребята уже выпили свою норму, либо у них закончились деньги.
   Капитан в одиночестве проглотил пару кружек кислого пива и поехал в гарнизон. Дома он пришпандорил фото к двери в спальню и написал сверху надпись фломастером: "Перестроившиеся офицеры округа"...
  Ирина взглянула на Эдика и покрутила указательным пальцем у виска...
  
  ...Ах, да, что-то мы о ней, о молодой жене, в нашем повествовании совсем забыли. А напрасно! Ну да об этом скажем в следующей главе...
  
  Глава 8. Психушка
  Глава, в которой наш герой познает неверность и предательство, дерется с соперником, попадает в дурдом, и убеждается, что верно гласит поговорка: от сумы и от тюрьмы не зарекайся.
   После завершения совещания Эдик вернулся в "поля", а точнее сказать, в леса. Убыл в лагерь рано, ещё до рассвета, чтобы успеть на электричку. Нежно чмокнул дремлющую замученную супругу в щёку, пообещал ей привезти корзину грибов и бидон ягод, полевые цветы. Ирина сладко потянулась, буркнула типа, не мешай и отвернулась досыпать. Эдик не стал настаивать на проводах, ведь молодой жене нужно вставать лишь через час. Месяц назад она сумела удачно устроиться на работу в медпункт полка, на одну зарплату офицера жить трудно.
  "Ладно, пусть милая ещё поспит", - с нежностью подумал Громобоев, и вышел из комнаты на цыпочках.
  
   Добравшись до полевого лагеря, капитан развернул бурную деятельность, чтобы не быть обвиненным в бездействии и попытке срыва политической и воспитательной работы с "партизанами". Конечно, как же обойтись без политической работы с приписным составом? А ну, случится какая идеологическая диверсия? Вдруг все эти токари, слесари, водители автобусов и грузовиков, получив оружие и боевую технику, вздумают дружно дезертировать и сдаться в плен войскам НАТО!
   Громобоев теперь на утреннем построении бился за необходимое количество рабочих рук, за каждого солдата и ежедневно вырывал у ротного и зампотеха двух-трех бойцов, не слушая их протестующие вопли об устройстве парка боевой техники, складов и прочих задачах. Солдаты, выхваченные из цепких лап майора Изуверова, таскали ошкуренные стволы, распиливали их пополам на своеобразные доски-горбыли и оббивали каркасы, сколачивали столы и лавки.
   Так в трудах праведных прошел месяц, основные дела в лагере были почти завершены, и пришла пора доставить из полка наглядную агитацию. Эдик запланировал машину, велел водителю загрузить в кузов пустые ящики под хлеб, термосы для каши, закинул личные вещи в кабину, в кузов сел ещё один боец и они отправились в гарнизон.
   Машина примерно час петляла по узкой лесной дороге, то и дело залезая колесами в глубокую грязь, а затем три часа тряслась на ухабах по разбитому шоссе. Сосны и ели, стоящие вдоль дороги, приветливо махали раскидистыми лапами. Молдаванин-водитель беспрестанно что-то напевал на родном языке. Яркое августовское солнце припекало, стояли последние дни лета, настроение у капитана было великолепным.
   Громобоев долго боролся с дремотой и всё же не удержался и ненадолго отключился. Почему-то ему приснились крысы: большие, жирные, грязные. Эти омерзительные твари настороженно обнюхивали друг друга, а затем терлись мордами друг о дружку.
   Капитан резко встрепенулся, потряс головой, прогоняя оставшиеся видения, слегка нахмурился, вспомнив приснившуюся гнусность, через силу улыбнулся. И верно, что долго думать о каких-то мимолетных неприятных снах, ведь Эдуард возвращался домой с полигона в приподнятом настроении, а приподнятым у него было всё, что можно было приподнять - ещё бы, опять почти месяц безвылазно сидел в лесу и строил полевой лагерь! Так и одичать можно! Молодой организм требовал разрядки и бунтовал последнюю неделю. И почти как в старом анекдоте: ноги мерзли по ночам, потому что одеяло постоянно было поднято неведомой силой... Душа и тело рвались к молодой жене, которая оставалась одна-одинёшенька в гарнизоне пока он жил в лесу.
   Эдик всё реже вспоминал о прошлой жизни до службы в Афганистане. Бывшей жене Ольге наш капитан оставил без дележа и скандалов деньги скопившиеся на сберкнижке, гараж, мотоцикл, ну и совместного ребёнка. Угрызения совести почти не мучили. Ну, разве что иногда.
   И пусть новая жена была с довеском в виде ребёнка без отца (от неизвестного отца), но Эдик очарованный прелестями Ирки и бурными постельными страстями, уже помышлял об усыновлении её пятилетнего сына. Мальца вскоре предстояло привезти из Ташкента, в новую благоустроенную квартиру. В настоящее время семейная жизнь протекала в быту без сцен и ссор, а ночи, как и прежде, были страстными, с выдумкой.
   Командование герою войны, крепко пострадавшему на фронте, раненому и контуженному, выделило для начала служебную площадь, а во вновь построенном доме было обещано распределить двухкомнатную квартиру. Комполка вошёл в положение, надо ведь где-то жить молодой семье.
  
   Душа пела, и сам он спешил побыстрее попасть в гарнизон, и накопленная сексуальная энергия словно подталкивала грузовик. Душа-то пела и порхала, но тело томилось в этой трясучей и скрипучей машине, словно птица в клетке, организм рвался быстрее достичь цели, подгонял и поторапливал хозяина, мол, давай, скорее вперёд. Кстати, от этой тряски стояк только крепчал. Капитан был в эйфории и в предчувствии "сладкого", ничто не предвещало беды. Наконец под вечер добрались до полка. Отдав распоряжения солдатам, которые должны были получить продукты для лагеря на складе, Громобоев покинул полк.
   Насвистывая веселую мелодию, Эдик подошел к дому, поздоровался со странно ухмыляющейся соседкой, поднялся на второй этаж, тихо открыл ключом дверь и, таясь, вошел в квартиру. Сюрприз!!! Но едва переступив порог, почувствовал неладное, и напрягся: в прихожей стояли чужие начищенные армейские хромовые сапоги, на вешалке висела широкая офицерская фуражка, в коридоре валялись, словно разбросанные впопыхах вещи, на кухне надрывался музыкальный центр, а из спальни раздавались Иркины громкие крики, страстные стоны и всхлипы.
  - Глубже, ещё, ещё, да, да...
   Громобоев словно в замедленной киносъёмке не глядя, повесил на крючок фуражку, медленно снял с себя бушлат (хотя лето, но по вечерам было довольно свежо, особенно в лесу), поставил на пол сумку и рюкзак с грибами. Сердце бешено заколотилось, желудок схватил спазм, к горлу подступил ком, и на глаза набежала пелена. Тем временем охи и вздохи в спальне участились. Хозяин квартиры, механически переставляя ноги, словно робот, пошёл на эти всхлипы. Увиденное в спальне, наверняка разъярило бы даже самого спокойного и равнодушного супруга. Поверх его пищащей молодой жены лежало обнажённое мужское тело, и чья-то волосатая задница, ритмично, то поднималась, то опускалась между задранных высоко вверх и дёргающихся Иркиных стройных ножек. Мужик сопел, рычал и кряхтел, а неверная жена вскрикивала, сладострастно стонала и что-то бормотала типа "глубже и резче". Глаза у нее были прикрыты, а руками она помогала партнеру, задавая ритм. Внезапно Ирка томно прищурилась и заметила стоящего в дверях Эдика. В её бесстыжих глазах промелькнул испуг, но азартное тело не прекратило шевелиться и получать удовольствие, как не прекратились сладострастные всхлипы и стоны.
   Громобоев мгновенно очнулся от оцепенения, вспыхнул, словно пороховой заряд и больше уже не отдавал себе отчета. Дальнейшие действия происходили машинально, сплошные импульсы, в мозгу как в бомбе сработал детонатор. Первым делом капитан дал носком сапога крепкого пинка, по этим голым шевелящимся ягодицам, и даже не по самой заднице, а чуть пониже раздвоения, как раз в то место откуда ноги растут. Заметил, что достал хорошо и видимо поддел как раз под самый корень. Яйца почти зазвенели, и раздался дикий рёв раненого самца.
   "Ага, больно!!! Это хорошо!" - обрадовался Эдик.
   Завизжали оба любовника, видимо дополнительное ускорение придало более резкое поступательное движение, и любовник невольно глубоко засадил партнёрше.
   "Хорошо пошло?! Будет ещё лучше!" - мелькнула "черная" мысль.
   Жаль, не заклинило, ни одного, ни другого, или лучше бы их обоих склещило. Мужик скатился на пол, вскочил на ноги, держась за травмированное хозяйство, громко завывая, закружился в бешеной пляске, высоко подпрыгивая как козёл. А он в принципе и был козёл! Иркин хахаль оказался ростом повыше, да и телосложением покрепче Эдика, но внезапный атакующий натиск, а тем более злость придала силы обманутому мужу, поэтому качественный перевес пока что был на его стороне.
   Громобоев хотел было боднуть его головой в живот, но передумал. А было бы здорово пропороть брюхо этого мерзавца ветвистыми "рогами", тем более, если они уже реально выросли. Голый против человека в одежде всегда будет ощущать себя "не в своей тарелке", даже если идёт просто обычный и спокойный разговор, а уж тем более обнажённому полный дискомфорт, когда он дерётся с одетым противником. Соперник попытался оказать сопротивление, вскочил на ноги, и неуклюже принял боксёрскую стойку, но следующий сильный удар, теперь уже в челюсть потряс его и отправил в нокдаун, а заключительный удар точно в солнечное сплетение - в нокаут. Громобоев подхватил большое обмякшее тело, потащил на балкон, да не просто поволок, а выбил его спиной и головой стекло балконной двери и вышвырнул мужика наружу, на бетонный пол. Противник сильно поранил спину и шею о стекла, выл от боли, молил о пощаде, но вид крови лишь ещё сильнее разъярил Эдуарда, и он без раздумий и жалости, перекинул любовника через перила, и столкнул подлеца с балкона. Безвольное тело шмякнулось плашмя на кусты и траву. Финиш! Как говорят французы: финита ля комедия...
   "Труп? Убился?" - запоздало испугался Громобоев, но сразу же успокоился, потому как тело в траве зашевелилось, и этот факт даже разочаровал. "Да нет, жив...собака..."
   Голый мужчина корчился посреди зарослей колючек и полыни под балконом, громко стонал и подвывал. Эдик собрал чужие вещи: китель, брюки, рубаху (наступил, разорвал по шву и оторвал один из рукавов), фуражку (предварительно тщательно растоптав), швырнул их следом за выброшенным соперником в кусты. О сапогах в прихожей Громобоев впопыхах забыл, и они так и остались стоять сиротливо у порога. В результате завершившейся "корриды" повезло обоим: и мужу, и любовнику. Одному улыбнулась удача - падение всего лишь со второго этажа, не разбился насмерть, другой в результате этой экзекуции не сел в тюрьму на долгий срок.
   За спиной верещала что-то несуразное перепуганная Ирка, но Эдуард не обращал никакого внимания на её вопли и в дальнейшем действовал словно зомби. Теперь дошла очередь до неверной супруги. Она уже успела поспешно натянуть на себя трусы и халатик и даже застегнуться. Громобоев был всегда галантным мужчиной, рук никогда по отношению к женщинам не распускал, в принципе и сейчас драться не стал. Капитан дал лёгкую затрещину, толкнул её в грудь, и Ирина шмякнулась на койку, широко раскинув ляжки. Левый зеленый глаз изменщицы моментально припух. Эдуард дернул супругу поближе к себе за ноги, резким движением рук разорвал трусы и рванул пуговки на халате. А ведь вещи дорогие, импортные, сам их дарил, но кто же об этом думает в минуту аффекта. Ещё минута ушла на освобождение от своих брюк.
   Впервые в жизни Громобоев изнасиловал женщину, хотя жертва особо и не сопротивлялась. Оттрахал он её жестко, порывисто, неутомимо, страстно, терзая и мучая, стараясь причинить боль, вторгаясь в неё. В коротких промежутках на восстановление сил, Ирка под ним всхлипывала, размазывая по лицу косметику, сопли и слезы, пыталась объясниться, бормотала, выдуманную экспромтом отговорку: мол, она заболела, пришел врач из полка по вызову, осмотрел, а потом завалил на кровать и овладел ею! Она ведь его подчинённая, медсестра, а он подлец, подонок, скотина, воспользовался служебным положением...
   Только тут Эдик сообразил, что мужик, которого он недавно мутузил - начальник медицинской службы полка. Вот же сволочь! Но и Ирка тоже хороша! Даже если не врет насчёт того, что овладел без согласия, то как она все-таки страстно с ним предавалась греху, ведь совсем не как подчиненная склонённая руководителем. Что-то никакого принуждения Громобоев не наблюдал...
   Супруга пылко и послушно ублажала окровавленного Эдика (во время выброса с балкона начмеда, он сам хорошенько поцарапался и перепачкался кровью соперника), в перерывах умоляла простить, и понять. Обманутый муж несколько часов терзал утомлённое тело женщины.
   В перерывах капитан горько плакал и легонько колотил её: слегка душил, слегка тузил, давал пощечины. Отомстил четыре раза подряд, пятый заход сделать не успел, хотя запал не угас. Помешали. Как раз в момент, когда Громобоев возбуждался и пристраивался в пятый раз, дверь в квартиру под мощным ударом хрустнула и замок сломался. В распахнувшуюся настежь дверь с криками ворвались неизвестные люди. Спустя считанные секунды на Эдуарда навалились трое мужчин. Почему-то они были в белых одеждах. Кто такие? Херувимы или серафимы? Откуда эти призраки? С неба спустились? Если это врачи, то кто больной? Вроде бы бдительными гражданами должна быть вызвана милиция...
   Белохалатники налетели профессионально, со знанием дела: умело опутали руки и ноги и понесли на выход. Таинственные налётчики в белых одеждах действительно выглядели нереально, словно ангелы. Архангелы, блин!
   Эдик попытался хотя бы кусаться, поэтому под самый финал неравной схватки, получил крепкий удар кулаком по голове и вырубился...
  
   Когда Громобоев очнулся и открыл глаза, то увидел над собой серо-зелёную крышу военной "таблетки". Попытался пошевелиться, но руки и ноги были крепко связаны. Скосил глаз - вдоль борта на лавке, помимо санитаров в машине сидит и побитый начмед капитан Лаптюк и начальник политодела полка Орлович.
  "Вот сволочи!" - мысленно ругнулся Эдик. - " Они что сговорились? Интересно, какую пакость они задумали?" - мелькали мысли. - "Эх, освободить бы хоть одну руку от пут, я бы им зубы пересчитал..."
   Это желание было последним, и сознание вновь затуманилось, потому что врач вколол ему в бедро какое-то сильнодействующее лекарство. Всё вокруг поплыло, стены и крыша машины закрутились, глаза закрылись, и сознание ушло в туманную пелену.
   - Ну, погоди, я ещё доберусь до тебя, - пообещал Громобоев вслух, с трудом ворочая языком, обращаясь к доктору Лаптюку, отключился, но успел сквозь сон услышать и уловить истерический вопль.
   - Видите, он мне опять угрожает! - визжал начмед, призывая в свидетели медработников. - Я же говорил, он - псих! Контуженый!
  - Развяжусь - убью как собаку...
  Погрозив противнику расправой, Эдик снова впал в забытьё.
  
   Следующее пробуждение оказалось более болезненным - тело ломило, голова буквально раскалывалась. Эдуард скосил глаза, огляделся и понял, что находится в больничной палате, руки и ноги привязаны уже к широкой кровати, и сам он одет в серую казённую пижаму. Зажмурился и вновь открыл глаза: под потолком горела тусклая лампочка, освещавшая серо-белое госпитальное помещение. За дверью бубнили голоса начмеда и замполита полка, слышно было, как эти негодяи умоляли местного врача принять срочные меры к алкоголику, шизофренику и психопату капитану Громобоеву, который ни за что, ни про что избил жестоко капитана Лаптюка, длительное время издевался над своей женой...
  - Какова причина нервного срыва? - уточнял кто-то невидимый.
  - Алкоголь и старая военная травма.
  - И контузия, полученная в Афганистане...
  Злоумышленники в два голоса настойчиво уверяли госпитального доктора в верно поставленном диагнозе, врач в ответ что-то невнятно бормотал.
  Больше Эдик ничего не услышал. В палату вошёл хмурый здоровяк-санитар, вколол ему в бедро какую-то гадость и пациент Громобоев опять провалился в глубокий сон.
  
   Утром Эдуарда развязали под обещание не буянить (а он и раньше не буянил), затем сводили на утренний моцион. Вначале была осуществлена экзекуция помывки под жёсткими холодными струями из большого шланга, почти брандспойта, потом запустили в обычный душ, и наконец проводили на завтрак.
  " Я - в психушке", - осознал Громобоев и приуныл. - "Значит дело плохо!"
  Еда в психиатрическом отделении была столь же скудной, убогой и невкусной, как и в любом другом военном лечебном учреждении, да впрочем, в невоенных больницах кормят не лучше, а скорее даже хуже.
   Эдуард не стал объявлять голодовку, чего кочевряжиться-то, ведь чай не политический заключённый. Он мужественно съел жидкую не симпатичную на вид кашу-размазню, неприятную на запах, да и на вкус отвратительную. И если бы Громобоев предварительно тщательно не поперчил жижу, то в рот эта гадость не полезла бы ни за что. Соседи же по столу уплетали эту дрянь, с аппетитом, жадно чавкая и чмокая.
  "Наверняка настоящие шизики, раз им нравится это есть", - смекнул Эдик.
  Капитан мужественно запил кашицу жиденьким сладковатым чаем цвета детской мочи, а кусочек белого хлеба с маслом на завтрак явно был деликатесом.
  В палату он вернуться не успел, услышал, как медсестра назвала его фамилию, и санитар повел на пост.
   - Громобоев! Пациент Громобоев!
   - Я здесь!
   - Ну, что, особое приглашение нужно? По сто раз вызывать?
   - Я сразу ответил, - огрызнулся Эдик. - Да я и не один пришёл, а с ангелом под ручку.
  - Пошути мне ещё, - грубо одернул его хмурый санитар.
   - А, ну, не пререкаться! Не то таблеток дам и укол сделаю, - пригрозила "цербер в юбке". - Тебе повезло, шеф лично хочет пообщаться, а он у нас добрячок, душа-человек. Веди себя с ним прилично, вежливо...
  Необъемная в талии, огненно-рыжая, конопатая, некрасивая лицом медсестра, злобно зыркнула заплывшими щелочками глаз на Эдуарда и строгим голосом пригласила пациента на аудиенцию к начальнику отделения.
  Капитан понуро поплелся вслед за ней по длинному выкрашенному в зелёный цвет коридору. Ничего хорошего от встречи с этим полковником он не ожидал, мало ли чего болтает санитарка о доброте шефа! Может быть, это с ней он мил, добр и обходителен, а вот в общении с пациентами окажется тираном, злодеем, садистом, хозяином современной "палаты номер шесть"!
   Книги о нравах старых и современных психбольниц Эдик читал, да и фильмы видел. Проходя медкомиссии, Громобоев несколько раз сталкивался в жизни с психиатрами, после чего стал сомневаться в их полной адекватности. Конечно же, общение со своеобразным контингентом не может не накладывать отпечаток на психику здоровых людей. Видимо поэтому доктора, ежедневно вынужденные по долгу службы работать с душевнобольными, становятся с ними почти родственными душами. Как говорится: "с кем поведёшься, от того и забеременеешь", а в случае с психиатрами - от того и наберёшься! А тут не просто психиатр - главный психиатр! Да ещё и полковник...
   Медсестра тихо поскребла ноготками дверь, осторожно вошла в кабинет, доложила шефу. Капитан, чуть помедлив, без приглашения проскользнул следом. Кабинет "главного по психам" был довольно просторный, но с минимумом мебели: стол, стул, шкаф. За белым казенным столом восседал худенький седой врач в белом халате поверх форменной рубашки. Эдуард за годы службы выработал стойкую аллергию на генералов и полковников, тип взаимоотношений "я начальник - ты дурак", сидел уже в "печёнках"! Правда, до сей поры, эта неприязнь распространялась в основном на старших политработников, да на дубовоголовых и по пояс деревянных командиров, а медики в этот перечень пока что не входили.
  Пациент внутренне, непроизвольно напрягся: ладони вспотели, под мышками стало сыро, ноги сделались ватными, в животе неприятно похолодело.
   - Садитесь, пожалуйста! - произнёс тихим, доверительным голосом начальник и пробежал глазами по бумагам. - На что жалуемся, пациент? Что у вас болит?
   - Жопа жутко болит от уколов! Руки ноют! - честно признался Эдик. - И ноги тоже. Уж очень крепко меня скрутили вчера и приковали к кровати. А зачем? И главное - за что?
   - А, действительно, за что? - вкрадчиво переспросил его ласковый полковник. - Обрисуйте подробно ситуацию. Поделитесь своим видением всей этой странной истории. Скажу честно, вы крайне неприятно выглядите в рапорте вашего начальства и в эпикризе полкового врача. Итак, я вас слушаю...
   Громобоев помолчал минуту, громко выдохнул воздух через нос, и начал, аккуратно подбирая слова, волнуясь, подробно расписывать вчерашний вечер. Эдик даже вспотел от волнения и напряжения, но затем осмелел и начал говорить быстрее. Рассказал без утайки: возвращение домой с полигона, постельную сцену, драку, секс, приезд медиков, увлёкся, даже руками размахивал при этом.
   - Странно, у меня написано, что это у Вас посттравматический синдром, связанный с контузией и тепловым ударом. Да вдобавок на фоне систематического злоупотребления алкоголем. А последствия контузии могут выражаться по-разному. Контузия действительно была?
   - Была. Больше года назад, но без последствий...
   - Это Вам так кажется. Без последствий ничего не бывает. Я вот, вижу у Вас, лицевые мышцы чуть повело, глаза немного разные стали.
  - Один правый, другой левый? - натужно улыбнулся капитан.
  Нет, разноколиберные: один больше, другой поменьше. Вчера много пили?
  - Ну, хряпнул полстакана коньяка после третьего раза. Чтобы успокоиться...
  Полковник в удивлении вскинул узкие седые бровки.
  - Не понял...
  - М-м-м...ну когда я Ирку в третий раз отоварил...
  - Били?
  - Да нет же, - Эдик поморщился на непонятливость психиатра. - После третьего э-э-э полового акта...
  - Силен! Точно не врешь?
  - А чего врать, если я могу! Потом ведь был и четвертый, а в пятый раз отодрать не успел, меня с неё эти серафимы-херувимы стянули и спеленали! Эта тварь и её хахаль меня бесстыдной демонстрацией порнухи так сильно разозлили и завели..., тем более я месяц выдерживал паузу...
  - Батенька, да вы монстр! С таким здоровьем вас надо студенткам на курсе сексопатологии показывать! Да на расстоянии. Ай, силен! Н-да... даже жалко такого молодца на привязи держать. Вообще-то, при желании мы можем любого здорового человека сделать больным и наоборот, больного выдать здоровым... И на бумаге, и в жизни...
  После этих слов психиатра у Громобоева внутри всё буквально оборвалось.
  "Ну, вот, так и знал! Дёрнуло за язык похвалиться, позавидовал докторишка потенции. Теперь залечат, упрячут так, что белого света не увижу, и никакие ордена и медали не спасут, и не помогут боевые заслуги. Вон как оборачивается, даже контузию фронтовую в вину ставят".
  Пауза затянулась и оба замолчали. Доктор бегло писал бумажки латинскими каракулями, а Эдуард молчал и нервно размышлял.
  "Может деньги предложить за свободу? Чеков триста? Отдам, что осталось от запасов после Афгана..."
   - Как я понимаю, тот ваш шельмец остался жив и здоров? - оторвался от записей полковник.
   - Конечно, я же говорю, капитан Лаптюк хоть и хромал, но своими ногами домой утопал. Правда, босиком. Я ему сапоги забыл вышвырнуть вслед с балкона. Он видно отмылся и вызвал скорую. Понимаю, это его грязные делишки, его происки! Кто же ещё! Он сюда вчера приезжал, диагноз диктовал.
   - Погоди, дорогой! Так-так-так...Начмед полка это твой соперник? Фамилия Лаптюк, говоришь? Забавно... значит, сначала трахнул жену, а потом мужа в дурку? Вот твое медицинское заключение, читал, ну прям психологический триллер. И написал его, говоришь, твой "молочный брат" Лаптюк! Верно, подпись его стоит, документ датирован вчерашним числом.
   - Ах, подонок! Выйду - грохну!
  В глазах полковника промелькнуло что-то такое, что Эдик сразу прикусил язык.
  - Это я к слову. Не собираюсь я больше с ним х..., пардон, членами меряться... Подлец Серега! А еще в друзья набивался... Да-да... Выпить заходил несколько раз, тоже мне собутыльник. Друг семьи, скажем так, навязывался несколько раз в гости... Зараза! Моя жена, теперь уже думаю бывшая, в полковом медпункте у него в подчинении, медсестрой служит. Вот мы и начали общаться, вроде даже стали дружить. То сам с шампанским зайдет, то с вином, то с коньяком. Выпьем, поговорим, шашлычок сварганили раз на природе. Купаться на озеро ездили, в карты играли, в нарды.
   - Он холостой?
   - Ну, в гарнизоне - да, холостякует, тут он один живет, а семья его в Карелии пока что. Вот и приблудился к нам, присосался. Блудун, проклятый!
   - Весело, ничего не скажешь. А я-то думаю, в честь чего Вы вдруг буянить вздумали. Такая героическая личность и столь безобразное поведение! И выходит, по вашим словам неудавшийся Ромео жив и невредим?
  Громобоев хотел было сказать: "к сожалению, жив", - но вовремя одумался и сказал более мягко и обтекаемо.
   - Жив и явно здоров! Сумел же мерзавец написать на меня пасквиль, организовать доставку в ваше учреждение, создать мне невыносимые условия существования: уколы, таблетки, смирительную рубашку, путы! И есть такая вероятность, что он сейчас в моей койке барахтается. Хотя... очень на это надеюсь, на месяц-другой блуд я ему отбил!
  Эдик криво усмехнулся, вспомнив удар сапогом сзади в промежность Лаптюку.
  - По-вашему, я неправильно поступил, вышвырнув подлеца с балкона?
   - А как же он выжил?
   - Так всего и лететь-то было... три метра... второй этаж...
  - А если бы десятый?
  - Тогда я бы не у вас сидел, а в другом месте...
   - Понятно. И не раскаиваетесь в содеянном?
  Эдик отрицательно покачал головой.
  - Даже если после разговора посчитаете меня буйным - ни капельки и ни чуточки! Если б раскаивался - тогда б я был точно ваш пациент!
  - Ну, что же... - доктор встал со стула и обошел стол. Раздевайтесь! Давайте-ка, голубчик, я Вас осмотрю для порядка. Не повредит.
   Полковник заставил Эдуарда приседать, пройти по комнате, встать на цыпочки, достать, зажмурив глаза, по очереди пальцами левой и правой руки кончика носа, поводил молоточком перед лицом, велев следить за движением, постучал обратным концом молоточка по рукам, ногам, груди... Затем Громобоев снова приседал, вновь ходил по прямой, опять приседал попеременно на одной ноге. Капитан терпеливо выполнял требования врача: всё делал четко, без протестов, без насмешек и иронии. По завершении физкультуры врач включил лампу и заглянул в глазные яблоки, потрогал голову, помял затылок, основание черепа, осмотрел темечко... И ещё много чего... Эдику было забавно, но он сдерживался и помалкивал.
   - Ну, ладно. А что бы ты сейчас с ним сделал, с этим Лаптюком, если всё вернуть обратно, во вчерашний день? - полюбопытствовал доктор, завершив колдовать над пациентом.
   - Снова вышвырнул бы из квартиры, так же с балкона или лучше спустил бы с лестницы. Это было бы ещё больнее... - тихо и обречённо ответил Эдик, понимая, что возможно тем самым подписывает себе психиатрическое заключение, своеобразный медицинский приговор.
   - Всего-то? А я бы - убил! - сурово произнёс седой полковник, сверкнул глазами стального цвета и достал из ящика стола два гранёных стакана.
  "Ну, вот, как я и думал! Психопат!" - подумал Эдик, не отводя взгляда от колючих глаз полковника.
  Затем психиатр извлёк из тумбочки початую бутылку водки, шоколадку, нарезанный хлеб и банку огурчиков.
  "Вот это другой разговор!" - Эдик даже повеселел, он никак не ожидал такого резкого разворота в своём деле.
   - Давай хоть познакомимся! Всеволод Васильевич! - врач пожал руку пациенту. - Ща выпьем по первой и можно просто Сева!
  - Эдуард!
  - Я в курсе, - ухмыльнулся доктор, скосив глаз в медкарту, и подмигнул.
  Выпили по полстакана, и полковник, занюхав корочкой, продолжил развивать тему.
  - Знаешь, у меня молодая и красивая жена. Я её страстно люблю и сильно ревную. В последнее время нутром чую... Ну, да ладно... С любовником не ловил, но если негодяя поймаю..., то тоже выброшу с балкона! Причём не как ты, жалостливо поступил, а обоих. И у меня ситуация суровее, у меня восьмой этаж!
  Офицеры, не чокаясь, молча, выпили по второму разу, в тишине пустые стаканы звякнули о столешницу. Эдик закусил шоколадкой, полковник огурцом. Повторили за здоровье, потом третий тост - молча.
  - Сева, так ведь если что, тебя на долгий срок посадят!
  - Не посадят, не забывай - я же профессионал! Высококлассный специалист! Я такой шикарный диагноз себе организую, ни одна медэкспертиза не подкопается. У себя же в отделении оклемаюсь, а потом и выйду...
  Эдик не удержался и улыбнулся.
  - Ты чего? - набычился полковник.
  - Прям по Антон Палычу... Палата ?6... Санитары порадуются...
  - Чудак, я ж отделение не сдам, так и буду командовать... Ладно, чуть выпили и несём всякий бред! Хватит болтать! Перейдём к нашему делу.
  В голосе полковника послышался металл, а в глазах холодок. Эдик напрягся.
  - Топай-ка ты, брат, домой, но только больше не хулигань! Выпущу под свою ответственность. Как я понимаю, начальство за тебя решило не заступаться и даже наоборот, топит подобными характеристиками...
  Ничмед подтолкнул рукописный листок Эдику. Он пробежал глазами по тексту, взглянул на подпись. Понятно, начальник политотдела Орлович подстраховался. С такой характеристикой и в тюрьму не возьмут...
  - Уроды! Крысы тыловые! - сжал кулаки Эдик. - Вернее - крыса политическая!
  - Кстати, я тоже был в Афгане в восемьдесят первом, работал в Кабуле, в госпитале, а потом защитил диссертацию по патологиям. Я тебя выпускаю под честное слово не шалить, не буянить и не бузить. Даёшь?
  - Даю!
  - Вещи заберёшь в приёмном отделении. Ступай. Удачи, капитан! Не подведи меня...
  Полковник подписал справку, поставил штамп и протянул бумажку.
  - Спасибо, Всеволод Васильевич! - Громобоев сглотнул слюну и крепко пожал руку психиатру.
  Эдик вышел из кабинета и направился к выходу. У дверей сидела дородная злая санитарка.
  - Ку-у-уда?! - рявкнула она.
  - Я? В приёмное... На выход...
  - А ну назад. Кто сказал? Отойди по-хорошему!
  Громобоев растерялся. Неужели полковник подшутил?
  Но нет, Всеволод Васильевич выглянул из кабинета, кивнул головой.
  - Галина, этого пропусти...
  Суровая бабища окинула худощавую фигуру Громобоева взглядом полным сожаления, тряхнула связкой ключей, отворила дверь.
  - Ну что ж, гуляй пока что...
  Свобода! Сердце капитана бешено колотилось от радости, он вихрем спустился с третьего этажа, прыгая через три-четыре ступеньки и буквально меньше чем через минуту, помчался прочь из отделения. Сырой прохладный октябрьский ветер ударил в грудь и лицо. Эдуард запахнул посильнее госпитальный халат и, помчался на выписку, перемахивая через лужи, рискуя потерять больничные тапочки на бегу.
  Глава 9. Увлечение политикой
  Глава, в которой наш герой начинает увлекаться политической деятельностью, решает послужить стране на новом поприще.
   Ну и куда же умному и энергичному человеку после выхода из психушки и общения с сидельцами психиатрического отделения военного госпиталя податься? Да к тому же успев прежде начитаться продвинутых текстов на ночных дежурствах по полку, типа: "В круге первом", "Один день Ивана Денисовича", "Доктор Живаго", "Чевенгур", "Колымские рассказы" и прочих откровений об истории правящей партии и жизни родного государства? Всё верно - прямой путь просвещенному в политику, к бунтарям.
   С нелегальной и неформальной политической деятельностью страны Эдуард впервые пересёкся именно в тот день, когда железные двери мозгоправной лечебницы распахнули перед ним свои жадно-гостеприимные ворота и с сожалением выпустили наружу невинно пострадавшего сидельца. Настроение было паршивым, и Громобоев решил не спешить в родной гарнизон, а прогуляться по узким улочкам и переулкам исторического центра.
   Капитан бесцельно и бездумно брёл по старым улочкам, вышагивая то по асфальту, то по брусчатке, и одновременно глазел по сторонам на старые дома, разглядывал пыльные, и давно не мытые окна, мансарды с ржавыми крышами, рассматривал лепнину, барельефы и прочие архитектурные излишества, смотрел на корявые водостоки, и обваливающиеся скульптуры, на висящие в воздухе, и удерживающие на честном слове массивные балконы. Он шёл наслаждаясь жизнью и свободой. Великолепный в прошлом город (это было заметно и невооружённым глазом), стремительно ветшал, причём рассыпалось всё: падали балконы, фронтоны, балюстрады, с грохотом, вместе с намёрзшим льдом срывались водоотводные трубы, ежедневно прорывало трубопроводы, обваливались подоконники, стены домов и порой, словно от прямого попадания авиабомбы рушились сами здания. Историческая часть Северной столицы хирела и медленно умирала. Стены памятников архитектуры посерели из-за оседавшей на них слоями многолетней пыли, от копоти, осыпавшейся на город сажи из сотен заводских труб и многочисленных ТЭЦ и котельных, от выхлопных труб сотен тысяч чадящих автомобилей. Да, наверное, в Северной столице жителям гораздо легче дышалось, когда по мостовым передвигались лишь на каретах и печи топили дровами!
   Впрочем, агонизировали и новостройки: во дворах скапливались горы мусора, регулярно отключалась электроэнергия, то тут, то там происходили разрывы на сетях горячего теплоснабжения, и в кипящих озерах тонули и варились заживо, случайные невезучие пешеходы, случалось даже, что в промоины проваливались целиком грузовые и легковые машины с пассажирами.
   Но в тот момент, шагая, под накрапывающим дождиком Громобоев не слишком переживал о здоровье города, он радовался своему чудом сохранённому физическому и психическому здоровью, свободе, глубоко вдыхал воздух, радостно смотрел по сторонам, и жизнь виделась ему по-новому. Взгляд фиксировал разные мелочи: бесчисленные небрежные объявления на дверях, на стенах, на водосточных трубах. Над окнами и дверями магазинов висели грубо налепленные вывески и плакаты. Много было наклеено на водостоках всякой всячины: то информация о продаже собачек, то крик о помощи (пропал и разыскивается котик), то амурное (кто-то искал себе мужа или любовника), то предлагали запчасти для автомобиля (скорее всего украденные), а ещё о снятии порчи, о ворожбе, приворотах и заговорах, об исцелениях от всех болезней (в последнее время такой бред часто стал встречаться в объявлениях).
   Дождик шёл летний, тёплый, поэтому Громобоев не прятался от него, а наоборот, долго и неторопливо брёл вдоль старинной гранитной набережной. Дошёл до моста, перешёл через него и двинулся по Петроградской стороне. Капитан заходил в магазины, в какие-то бесцельно, а в другие в поисках продуктов на ужин, снова замечал на стенах доски объявлений и его глаза от нечего делать, пробегали по рядам объявлений.
   Именно тогда ему и попалось самое первое воззвание демократов. Объявление болталось на ветру, на ржавом и кривом водостоке, и заинтересовало "психа-вольноотпущенника" своей необычной темой. Написано оно было ручкой, торопливым неровным почерком, писавший его человек явно спешил сделать много копий. Прокламация состояла в основном из лозунгов и призывов типа: необходима борьба с кровавым и реакционным, антинародным, человеконенавистническим коммунистическим режимом. Неизвестный оповещал о съезде Народного фронта и призывал всех неравнодушных вливаться в его ряды. Вторая часть объявления была чьей-то рукой оборвана. Ни адреса, ни телефона.
  Эдик усмехнулся, быстро пробежав глазами по тексту воззвания, и пошлёпал дальше, хлюпая ботинками по бесконечным лужам. Он уже основательно промочил ноги и решил завершить первую прогулку на свободе. Те два часа, которые Громобоев провёл, гуляя под дождём, он беспрерывно размышлял, как ему жить дальше. Пока в голову ничего путного не приходило. На душе и сердце было муторно.
   Возвращаться в квартиру к подлой изменнице Ирке не хотелось, уж слишком сильна была обида за то предательство, которое она совершила! И ладно бы только изменила, но ведь ещё и содействовала заточению в психбольницу (хотя бы тем, что не возражала и не выручала), а потом помалкивала и не раскрывала друзьям места его заточения! Хорошо, что у Эдика хватило ума и выдержки, чтоб не начать буйствовать в отделении, иначе не миновать многомесячного курса отупляющих уколов, сильнодействующих таблеток и смирительной рубашки.
  "Но куда же податься теперь? Может в казарму? Там всегда найдётся свободная койка..." - подумал капитан.
  Взгляд Эдика упал на очередную петицию, прилепленную к столбу и написанную всё тем же неровным почерком. Снова популистские лозунги, снова призывы, но вот на этом листочке помимо призывов была и содержательная часть:
  "...мы, организационный комитет, оповещаем о проведении в ДК имени...учредительного съезда Народного фронта". В конце текста указывались и дата и время проведения.
  А вот это уже важная и ценная информация! Который месяц Громобоев искал, с кем можно было пообщаться по душам, излить наболевшее, но как найти единомышленников с неприязнью относящихся к правящим кругам. И вот они сами нашлись! Призывают встретиться и сплотиться.
  "Действительно, надо бы посетить сборище неформалов", - подумал Эдик.
   Громобоев огляделся, а вдруг провокация КГБ: повесили прокламацию, а сами ищут диссидентов и ловят на живца! Нет, вроде бы никто не следил, ни один подозрительный субъект не косился на него тайком из засады. Капитан аккуратно отлепил бумажку от ржавого металла и сложил в карман. Надо поразмыслить и попробовать попасть на это мероприятие. Но в качестве кого на него попасть? Прохожим, заглянувшим на огонёк? Не прогонят? Да и если в зале случайным гостем сидеть, то тогда выступить не дадут. А язык у Эдуарда в данный момент чесался, и очень хотелось поговорить о злоупотреблениях в отечественной психиатрии, о бесправии военнослужащих. А если попытаться выбраться делегатом? Интересно, какова норма представительства и порядок выдвижения?
  Громобоев нырнул в подземку, домчался до конечной станции метро, поднялся, сел в автобус, который довёз его до окраины города, пересел на другой, доставивший в пригород, а затем как обычно третий пересадочный автобус вывез в область.
   В опостылевшую квартиру естественно не пошёл, а направился в казарму. Солдаты батальона ничего не подозревали о заточении своего замполита в лечебницу для военных душевнобольных, никто Эдуарда ни о чём не спросил, как будто капитан и не отсутствовал некоторое время, а так, словно вышел на минутку из части за спичками. Да и солдатам ведь всё равно где начальство - лишь бы скорее окончился срок службы, тем более лозунги у бойцов неизменны: чем меньше командиров - тем лучше, главное дело - подальше от начальства - поближе к кухне!
  
   Батальон только-только вернулся из столовой после ужина, в казарме стоял шум и гам. Эдик заглянул в Ленинскую комнату, и лишний раз убедился - общий бардак, который творился вечером в подразделении, присутствовал и тут: несколько солдат подшивали воротнички, один чистил сапоги, одного подстригали машинкой. Капитан выгнал полураздетых разгильдяев в бытовку, великодушно оставив тех, кто писал письма и читал подшивку газет. В бытовке всегда было тесно: бойцы брились, чистились, стриглись, гладили форму, поэтому отдельные хитрецы и находили себе места спокойнее - поближе к идейным и идеологическим ценностям. Впрочем, в казарме был вечер как вечер, ничего особенного - обычная казарменная суета.
   Эдуард прошёлся по кубрикам, заглянул во все двери. В прокуренной каптёрке второй роты в ворохе портянок и кальсон рылся старшина прапорщик Еремеев: то ли сортировал, то ли считал. С этим прапорщиком у капитана Громобоева сложились хорошие, товарищеские отношения, а не просто взаимоотношения начальника с подчиненным.
  - Фу! Ну, накурили, черти мазутные! Хоть топор в воздухе вешай! - возмутился капитан. - А ну-ка, живо проветривайте помещение!
  Узбек-каптёр, знавший неприязнь замполита к курению, метнулся к окну и распахнул створки настежь.
  - Молодец, военный! - одобрительно похлопал Эдуард солдата по плечу. - Иди пока погуляй, а мы со старшиной о делах поговорим...
  Каптёр для подтверждения приказа скосил глаза на старшину, Еремеев сурово в ответ сдвинул брови, и солдат схватив пилотку, ремень и папиросы, метнулся на выход.
  - Нарушаешь, старшина, не выполняешь приказ Министра обороны номер сто пятьдесят, запрещающий курение в помещениях.
  - Ой, Эдуард Николаевич, да я весь в делах, не обратил внимания, что бойцы курили...
  - А свой дымящий бычок тоже не заметил?
  Еремеев хмыкнул в ответ, крепко воткнул окурок в пепельницу и с улыбкой спросил:
  - Так хорошо?
  - Гораздо лучше, чем его долгое тление и канцерогенный вонизм...
  Старшина не стал ничего возражать, деловито открыл металлическую шкатулку, достал два граненых стакана, фляжку и спросил:
  - Пить будете Эдуард Николаевич?
  - Буду, - грустно вздохнул капитан и звучно дунул в пустой стакан. - Чем нынче угощаешь?
  - Спирт!
  - Чистый?
  - Вчера выменял у кума и развел пополам. За качество приготовления напитка отвечаю! Спирт хороший, вкусный, медицинский, а не какой-нибудь технический или питьевой!
  Громобоев, услышав о медицине, вздрогнул и невольно оттолкнул стакан от себя пальцами.
  - Извините, товарищ капитан, болтнул нечаянно не в тему, но это же, не из запасов начмеда, этот спирт мне выдал мой кум - начальник аптеки.
   Старшина живо накрыл служебный стол газеткой, и на ней, словно по щучьему велению появились нарезанное сало, хлеб, лук, чеснок, солёные огурчики и банка кильки в томате. Валера, хитро прищурив глаз, налил себе и капитану ровно по полстакана.
  - Ты меня поджидал что ли? - удивился Эдик.
  - Чувствовал, что придёшь. Я всегда готов и рад встрече с хорошим человеком, - усмехнулся Валера. - С возвращением! Ну, что... чокнемся?
  - Да уж, спасибо на добром слове, я за эти дни действительно едва-едва не чокнулся... Вернее было бы сказать, чокнутым чуть не сделали...
  - Чуть не считается! Тогда - вздрогнули!
  Сослуживцы стукнулись стаканами, выпили, хрустнули огурцами, пожевали сало. Эдик шумно вздохнул.
  - Тяжко пришлось? - с сочувствием спросил старшина.
  - Не сладко и не весело, - кивнул в ответ Эдуард и покосился на фляжку.
  Старшина с готовностью и пониманием отвинтил крышку и налил вторую порцию напитка. Снова выпили и закусили.
  - Поделитесь впечатлениями?
  - Да о чём говорить? Ничего интересного: связанным спал, ел, пил, гадил, потом беседовал с врачами, смотрел телевизор и читал газеты! Курорт! Хочешь туда? Помочь с направлением?
  - Нет, спасибо...
  Еремеев внимательно посмотрел в усталые и грустные глаза замполита, и рука непроизвольно вновь потянулась к фляжке.
  - Третий тост! - строго объявил Эдуард и встал.
  Прапорщик поддержал капитана, поднялся со стула и тоже молча выпил. Громобоев окинул взглядом стол - вместе с быстрым уменьшением количества животворящего напитка катастрофически сокращалась и закусь. Покачал головой, после госпитальных харчей и прогулки на воздухе у него проснулся волчий аппетит. Четвертую рюмку пили, заедая луком и остатками роскоши.
  - Ну, а теперь поговорим, - произнёс Громобоев, давая добро на задушевную беседу. - Что в полку говорят обо мне старшина?
  Еремеев пожал плечами, тактично прокашлялся и ответил:
  - Да ничего такого особенного, никто толком ничего не знает, в основном шушукаются, мол, рецидив контузии...
  - Что ж, будем придерживаться этой версии. А где этот гондон Лаптюк? Надеюсь, морда у него ещё не зажила?
  Еремеев громко рассмеялся и хлопнул ладонями по коленям.
  - Вот уж не в бровь, а в глаз! Официально он находится в отпуске, но говорят, что в строевой части уже выписано предписание - после отпуска появится и сразу убывает служить на север. Командир полка за одни сутки добился перевода его к новому месту службы. Ходят слухи, Плотников обращался лично к Командующему! Требовал перевода, чтоб местных курочек не топтал и в чужие курятники не лез! Сам я его помятого лика медика не видел, но начальник аптеки мне по секрету описал: левый глаз заплыл в узкую щелочку, нос распух как картошка, рожа в порезах и царапинах, наложили на неё десятка два швов, да ещё нога вывихнута и рука ушиблена. Говорят - закрытый перелом!
  - Жаль не открытый...
  - А как там эта сучка Ирка?
  - Никак! Взяла отпуск, и они уехали в Чуркистан знакомить Лаптюка со своей мамашей, а потом поедут на курорт, жопы греть. На Чёрное море там как раз начинается "бархатный сезон"...
  - И шут с нею! Значит, и не женой была! Вычеркиваю из жизни и из памяти. Может, перегреются и в море утонут? - буркнул Эдик и настойчиво побарабанил ногтями по стакану. Последние капли "горючего" вытекли в гранёные ёмкости и, не успев нагреться даже на долю градуса, быстро очутились в желудках собутыльников. Надо было уйти от этой неприятной темы и о чём-то поговорить. Громобоев вспомнил про объявление.
  - Валера! Помнишь наш с тобой недавний разговор о необходимости перемен в стране и приходе народовластия?
  - Конечно! А что-то изменилось в понимании этой проблемы? После курса уколов согласился с необходимостью настоящих выборов?
  - Старшина, ты не утрируй и не ёрничай! Нехорошо! Я и раньше был "за", но ты заявляешь, что надо выбирать Советы только из народа, а твой критерий народа - беспартийность? Ты за Советы без коммунистов?
  - Именно! - с жаром воскликнул прапорщик.
  - Так ты же сам коммунист, - громко рассмеялся Эдик. - По-твоему выходит и тебя к власти допускать уже нельзя?
  Прапорщик опешил и на секунду замешкался, хотел что-то возразить, но тут ему на помощь пришёл капитан Лукавенко, который шумно ввалился в каптёрку и выручил слегка растерявшегося прапорщика. Добродушный артиллерист, командир батареи сегодня был дежурным по полку, совершал обход казарм, и случайно узнав, что Громобоев уже на свободе, сразу решил засвидетельствовать ему своё почтение. Юрик пришёл в казарму танкистов, узнал, где находится репрессированный, и ворвался без приглашения.
  - Здорово арестант!
  - Я уже вышел по амнистии...
  - Свобода - это же здорово! - вскричал Юра, крепко сжимая плечи приятеля и хлопая его по спине. - Что пьете, психи? Ваш трёп слышен даже на лестнице, а ну умерьте звук! Хотите в дурку загреметь, но уже вдвоем, чтоб не скучать? Харэ политику разводить! Упекут! Советы им без коммунистов подавай!
  - Подслушивал?
  - Случайно! Вы же орете на всю казарму - честных и законопослушных узбеков крамолою пугаете. Правильно говорит старшина, конечно же, надо Советы без коммунистов, точнее - без коммуняк: парторгов, политотдельцев, обкомовцев. А нас рядовых - можно избирать! Мы безвредные. Что пьете?
  - Выпиваем, - уклончиво ответил Эдик, ставший в свете последних событий с подозрением относиться ко всем.
  - Спирт?
  - Разведённый... - виновато ответил старшина. - И уже нет ни капли.
  - Да ладно, я и сам могу угостить, я не хвостарь.
  С этими словами Лукавенко достал из-за пазухи бутылку водки и торжественно водрузил её на стол.
  - А в кобуре солёный огурец вместо пистолета? - усмехнулся Громобоев.
  Лукавенко снял и протёр запотевшие круглые очки, вновь водрузил их на свой курносый нос, и виновато хлопал ресницами, осознав промашку.
  - Ладно, я сегодня нежадный, - примирительно заявил старшина и вынул из внутреннего кармана плаща, висевшего на стене, припрятанную банку тушенки. - НЗ! Домой детям нёс!
  - Детей объедать не буду! - насупился Юра.
  - А я буду, - решительно заявил Эдик. - Есть хочу, как волк!
  - Про детей шучу, - улыбнулся старшина, - я знал, что на огонёк может заглянуть добрый человек - вот и припрятал.
  Пиршество, не успев затихнуть, продолжилось.
  - С возвращением в ряды умственно нормальных! - проникновенно произнес Лукавенко. - Мы скучали по тебе карбонарий...
  - Ты ведь дежурный по полку! - с осуждением сказал Громобоев. - Смотри, потом не потеряй пистолет и ключи от сейфов!
  - Ты погляди, он даже за рюмкой играет роль замполита! Не ссы, не потеряю. Рассказывайте, что нового, что вы задумали...
  - Да вот хотим Советскую власть устанавливать! Вернее сказать - восстанавливать, возрождать! - начал прапорщик.
  - Валера явно насмотрелся кинофильмов или интуитивно поднял на щит лозунг анархистов: "За советы без коммунистов"! - возразил Эдуард. - И нас он не пустит к управлению страной.
  - Не нас, а вас! Не утрируй и не извращай,- ухмыльнулся Лукавенко.
  - Я имел в виду - власть без нынешнего начальства, без партийных боссов, - уточнил старшина.
  - Вот они, боссы, как только прознают, так вас и отимеют! - пригрозил капитан-артиллерист. - То-то Орлович обрадуется!
  - Партноменклатуру - вон! Долой! - горячился Валера.
  - А кто против? - с жаром воскликнул Эдик. - Но ведь это как посмотреть, может и я в твоих глазах партноменклатура?
  - Ты? Нет! Просто жертва режима, оболваненная пропагандой.
  - Я не оболванен! Ты сам болван! Я-то как раз думающий и сомневающийся!
  - Ша, стоп! Не подеритесь! - начал успокаивать спорщиков Лукавенко.
  - Я никогда не был оболванен, я и раньше много читал, а в последнее время столько всего нового узнал..., - оправдывался Эдуард.
  - В психушке? - подмигнул Юрик закусывая огурцом.
  - Не смешно! Столько новой информации за последний год хлынуло в прессу! От одного прочтения Солженицына теряешь остатки веры! Я самостоятельно пришёл к выводу о преступности самой природы существования нашего режима! Скольких замечательных людей уничтожили просто так! Расстреливали тысячами по разнарядке...
  - Да, уж...даже сотни тысяч... - кивнул Валера.
  - А такую цифру узнать, что истребили миллионы людей - не хочешь? - воскликнул Эдуард запальчиво. - Расказачивали, раскулачивали! По разнарядке: священников, купцов, офицеров, ученых! От Соловков до Магадана - стояла сплошная сеть лагерей. И началось это ещё при добреньком "дедушке" Ленине! Партбилет карман жжёт и мне стыдно, что я в одной партии с бериями, ежовыми, кобуловыми, андроповыми и прочими заплечных дел мастерами...
  - Ерунда! Во всем виноваты евреи! - отмахнулся Лукавенко.
  - Опять бей жидов спасай Россию? - покачал головой Эдик.
  - Их, пархатых! Всех надо под корень, - кипятился подвыпивший Юра. - От них всё зло...
  - Всех расстрелять или лучше перевешать? - уточнил Громобоев. - Или топить баржами? Или применить старое опробованное радикальное средство: травить газами! Уточни! И последний вопрос: сам будешь участвовать в травле газами, или ты у печей поработаешь? Или для этих задач наёмников найдешь?
   Лукавенко опешил и вытаращил глаза.
  - В газовые камеры отправим только мужчин? Или и женщин и детей тоже? - напирал Громобоев. - Или еврейских чернявеньких красоток оставим для утех?
  Юра, что-то хотел произнести, но так и застыл, раскрыв рот, настолько неожиданным и прямолинейным был вопрос.
  - А причём тут я? - Капитан-артиллерист явно смутился и растерялся.
  - Конечно, ты же чистюля, сам пачкать ручки не станешь! Пусть другие грязную работу другие делают за тебя? Верно? Ты же только мастер языком молоть. Много вас демагогов! Итак, отвечай - детей и баб тоже поголовно истреблять?
  - Стоп! Не надо мне навешивать фашистские ярлыки! Я вообще не говорю, что кого-то надо убивать!
  - Тогда поясни! Каким образом ты думаешь решать вопрос? Бить жидов - это шлёпать их по щекам? Или дубинкой по голове? Или ногами по яйцам?
  - Можно, всех этих сионистов выслать, - выдавил из себя Юра. - В Израиль, на родину, чтоб им.
  - Сионизм - это возвращение на землю обетованную. А если они не хотят уезжать, а ты их сам выталкиваешь туда, то ты потакатель и подстрекатель к сионизму.
  - В Америку, в Израиль, в Германию, в Аргентину. Да мало ли куда - земля большая...
  - А если их Родина тут? А если они не захотят? Или кто-то не захочет? Вязать и паковать в ящики? С прощальной оплеухой и с ласковым пинком под зад?
  - Типа того...
  - А почему ты считаешь, что они во всём виновны?
  - Потому! Все комиссары были евреи! И сейчас они по-прежнему, с тех пор как захватили власть, так и сидят в Кремле!
  - Ой-ли? Русских комиссаров было гораздо больше! И сейчас ни одного еврея в правительстве! Но в вину ты им вменяешь по-прежнему и отсутствие водки, и отсутствие мыла, и то, что в кране нет воды...
  - Ерунда! Я точно знаю, как они были у власти, так и остались! Комиссары!
  - Все?
  -Все!
  - Я вроде бы тоже почти комиссар!
  - Ты неполноценный, ты замполит батальона. А я говорю о больших начальниках: Троцкий, Урицкий, Свердлов, Ленин, Каганович, Мехлис! Это они организовывали массовые расстрелы русского народа! А их сородичи пусть отвечают по счетам...
  - Ну, хорошо, с евреями всё понятно, быстро разобрались. Думаю, решим вопрос за неделю! А что потом? Кто станет новым врагом, если сразу жизнь не улучшится? Что скажешь?
  - Улучшится!
  - А если нет? Я уверен, дорогой Юрик, герои борьбы с еврейством, твои единомышленники, сразу же возьмутся за тебя, Лукавенко! И за таких же, как ты...
  Капитан вытаращил глаза и, посмотрел, не мигая на своего друга.
  - Это за каких интересно - таких?
  - За очкариков! Вспомни Кампучию, дорогой товарищ! После прихода к власти полпотовцы первым делом перебили тех, кто носил очки! В очках - значит умный! Всех очкариков побили лопатами и мотыгами, потом взялись за других, уж не знаю по каким признакам, но три миллиона искоренили за три года! У нас в России если начать решать основной вопрос "коренным образом", то тремя миллионами не отделаемся. Никак не обойдёмся! Нам ведь размах нужен! Бери более - миллионов десять-двадцать! Обострим классовую и национальную борьбу в процессе углубления демократии! В том обществе, которое ты нам предлагаешь создать, умники ни к чему! Они просто не нужны! Но я думаю, ты до второй масштабной чистки не доживёшь, и даже до массового истребления очкариков не дотянешь! Ты попадёшь в самую первую волну: поймают на улице, обзовут мордой жидовской - и на фонарь. Старшина, неси циркуль! Сейчас мы Луке будем череп измерять! Что-то он мне своими размерами и формой доверия не внушает...
  - За что ты меня так? - обиделся Юра. - Чего я тебе плохого сделал?
  - А что лично тебе семиты плохого сделали? А их дети, в чём виноваты? В карман твоего кителя кучу навалили?
  Прапорщик слушал перепалку на расовые темы двух подвыпивших капитанов и заливался ехидным смехом в уголке.
   Лукавенко густо покраснел, обильно вспотел, и выругался.
  - С вами умниками свяжешься - обязательно себя круглым дураком почувствуешь!
  - А ты почувствуй себя дураком квадратным или прямоугольным. Будем тебя не катать, а валять. Круглым быть легко...
  - Я не говорил об уничтожении и репрессиях! Я за власть русских в стране!
  - А-а-а! Россия для русских? - живо отреагировал Эдик на очередной ляп артиллериста. - Так это уже было у ефрейтора Адольфа Шикльгрубера. Освежить память, чем завершилось?
  - Опять ты передергиваешь! Я за строго-пропорциональное представительство во власти всех народов, особенно коренной, титульной нации.
  - Нации или наци? Уточни...
  - Да пошёл ты...
  - А хохлов к власти допустим? - вновь усмехнулся Эдик и подмигнул. - Ровно одну пятую должностей хохлам, или чуть меньше? Кто будет вести подсчёт постов?
  Капитан Лукавенко сопел и молчал.
  - А я наоборот выступаю за демократию без ограничений по национальному признаку! - продолжал Громобоев. - Пусть народ сам изберёт, кто должен быть в Советах. А вы всё время пытаетесь провести люстрацию: то без коммунистов, то без евреев, то без очкариков, то без хохлов.
  - Не ври, об украинцах речи не велось, - буркнул Лукавенко.
  - А мне, например, они не нравятся! У нас в Питере сало кончилось - это они пожрали! Поэтому я считаю с хохлами надо тоже решить коренным образом, - продолжал издеваться и ёрничать Эдик.
  - Нет, хохол хохлу рознь! - авторитетно заявил Еремеев. - Бывают западные, бывают - восточные, есть бандеры, а еще есть одесситы. А ты, Юрик, какого замеса хохол?
  - Я - русский! Решительно произнёс Лукавенко. - Я родом из Сибири и долго жил на Дальнем Востоке, у меня и в паспорте записано - русский.
  - Повторяю: мы будем бить не в паспорт, а в морду. Подставляй! Вернее - будут бить наши, чистокровные русские арийцы, - рассмеялся Эдик и разлил остатки водки по стаканам. - Ладно, мир! Не сердись, Юрик, но не болтай лишнего, не подумавши хорошенько. А то много вас мастеров заявлять: всех убить, повесить, расстрелять, перебить... Ты сначала сам себя представь в роли вешателя, в расстрельной команде с автоматом, перед тобой толпа баб и детишек, и какая-то сволочь тебе командует - пли! И что сделаешь? Выполнишь преступный приказ?
   Если готов - тогда продолжай трепать языком, но эта болтовня не от большого ума. И учти, что в этом случае я тебе больше не друг! Сейчас провокаторов-говорунов развелось - сотни тысяч! Призывают массы: захватить, покорить, истребить, сослать. А начнёшь с таким демагогом беседовать, то у него самого на дело кишка тонка. Сам этот деятель в горы с автоматом кишлаки зачищать идти не готов, за его бредовые идеи должен биться дурной дядя. Дурным дядей, вернее мальчиком-солдатиком, больше быть не желаю. Да, ты раскинь мозгами, и так судя по нашей доктрине, мы со всем миром готовы враждовать! И на западе, и на востоке и на юге. А разве можно воевать с целой планетой, да ещё с нашей столь отсталой экономикой? Мы ведь технологически плетемся в хвосте цивилизованного мира, опаздываем лет на двадцать! С дубинкой на танки? Ура-ура? Средства связи - дрянь, радиоэлектроника - дерьмо, техника собирается при помощи кувалдометра и ёппанной матери! Я не уверен, что в случае чего ракеты упадут в заданном районе на территории противника, думаю, половина рухнет у нас в тайге, в тундре, и на свои города! А сидя в курилке, предлагать показать американцам кузькину мать - несусветная дурость!
   ***
  ...Вечер не то чтобы был испорчен, но перестал быть душевным. Спиртное закончилось и приятели, насупившись, разошлись недовольные друг другом.
  
  Глава 10. Съезд народного фронта
  Глава, в которой Громобоев знакомится с современными либералами и демократами, и находит в них своих единомышленников.
   После бурной дискуссии в каптёрке капитан Громобоев ещё более утвердился в необходимости найти единомышленников и пообщаться с ними. Следующим вечером Эдик позвонил по телефону, указанному в листовке: узнал порядок регистрации и представительство на форум. Выяснилось: один делегат выдвигается на съезд от пяти человек из местных отделений оппозиционеров. До начала мероприятия оставалось две недели.
   Через пару дней за игрой в нарды Громобоев рассказал комбату об увиденном воззвании, осторожно прозондировал почву, интересна ли эта новость Туманову.
  - Конечно, после психушки, тебе Эдуард теперь прямая дорога на митинги и собрания. Чего не хватало медикам, чтоб закрыть тебя надолго? Диагноза! Сходи, поболтай, а как засветишься перед чекистами и необходимый диагноз тебе сразу обеспечен. Мой совет - не лезь в политику!
   Эдуард выслушал совет старшего товарища, ухмыльнулся, промолчал, но с маниакальным упорством всё проделал с точностью до наоборот. Он предпринял новую попытку найти компаньона, поделился своим желанием попасть на мероприятие с недавним собутыльником, постоянно философствующими недовольным властями прапорщиком Еремеевым. Угадал! Валерка воспринял предложение с восторгом, и товарищи тут же в каптёрке составили протокол фиктивного собрания, включили в него для численности офицеров роты, без указания воинских званий, подписались и выдвинули себя делегатами съезда. Дело было сделано!
   В субботу Эдуард отвез протокол по указанному адресу в какой-то НИИ, получил из рук старушки бумажку с приглашением и адресом. Всё гениальное - просто. Выходит на съезд мог попасть любой! В принципе никакого преступления, они же не к государственной кормушке лезли, и не на съезд КПСС устремились, где раздают должности и тёпленькие местечки. Да за одно участие в подобном мероприятии легко могут дать и по шапке, и по голове, и из армии погнать с "волчьим билетом".
  
   На съезд военные делегаты пробирались соблюдая все правила революционной конспирации: добрались на метро, огляделись, прогулялись пешком три автобусные остановки, затем чуть постояли, снова осмотрелись, прошли мимо "явки", вернулись назад, опять сделали круг. Местом для проведения сходки организаторы выбрали старый Дом культуры с обшарпанными серыми стенами. Примерно за сотню метров, ещё на дальних подступах к ДК наши военные конспираторы увидели группы людей интеллигентной внешности, которые что-то горячо обсуждали, и активно жестикулировали. К ступеням парадного входа было не подступиться.
   Народ тусовался приметный и экстравагантный: практически каждый с косматой бородищей, с окладистой бородой, или хотя бы с аккуратной бородкой, с усами или усиками, многие были длинноволосыми словно хиппи семидесятых годов, хотя отдельным гражданам с растительностью не повезло, но те экземпляры были с обличием типичных мудрецов - с крутыми сократовскими лбами. Одеты делегаты по большей части тоже были занятно: в мятые, засаленные свитера и пуловеры, кое-кто попадался в косоворотках, группа анархистов в кожанках, встречались мужчины и в кургузых пиджаках. Нигде не было видно чиновного люда при пиджаках и галстуках, и застёгнутого на все пуговицы от пупа до подбородка.
   Громобоев и Еремеев заняли очередь на регистрацию, встав в хвост толпы, и постоянно и тревожно озирались по сторонам, ожидая неминуемого милицейского налёта или чекистской облавы. Но демократы вокруг в отличие от них бродили с независимым видом, свободно спорили о вещах, за которые, не то что могли, а просто обязаны были расстрелять ещё пару лет назад. Дискутирующие непринуждённо обсуждали такие запретные темы как: за сколько миллионов марок Ленин и большевики устроили переворот в России, сифилитик ли был Ильич, а Сталин параноик или просто патологический садист, как безболезненно и эффективно ввести частную собственность на средства производства и превратить землю в товар. Много чего криминального за полчаса топтания в очереди услышал Эдик. Военные заговорщики психовали, косились по сторонам, отворачивались от съемки видеокамерами, беспрестанно оглядывались. Видео и телевизионных камер было много, и явно половина из них вела оперативную съемку.
  - Чую, что нас гэбэшная контора пишет! - пробормотал прапорщик. - Не успеем до полка доехать, наши снятые на камеру лица уже опознают, и турнут из рядов Вооруженных Сил СССР...
  - Не дрейфь, кому ты нужен, с твоей деревенской мордой! - пробурчал в ответ Эдик. - Не узнают! Мы ведь в гражданке! Если опасаешься, тогда прикрой фэйс газеткой или вон той большой прокламацией партии анархо-синдикалистов.
  Еремеев так и сделал - развернул огромную прокламацию и уткнулся в неё носом. Наконец их очередь к столу подошла. Эдуард и Валера зарегистрировались делегатами и торопливо поднялись на второй этаж. Громобоеву не понравилась, что много курящих на лестнице и в коридорах - не продохнуть! Фойе было прокурено до такой степени, что казалось, подними топор, отпусти руку, и он повиснет в сине-серой дымке. Некурящего капитана поташнивало в этой губительной для организма атмосфере, а курили почти все делегаты мужчины, и даже большая часть женщин. Дымили молодые и старые, люди неопределённого возраста, а революционные дамочки, стоя в углах, в проходах, в закутках, ругались, спорили, и курили наравне с мужчинами. Дышать возле туалетов было абсолютно нечем.
  Слышны были громкие возгласы переговаривающихся демократов:
  - Марина Салье приехала и будет председательствовать!
  - А я слышал, что Филиппов! Говорят, что он будет вести собрание...
  - Вчера Саша Щелканов сказал, мол, приедет к нам выступить с приветственным словом!
  - Ну и что? Приедет и ладно. Пусть приезжает. По твоему если Толя Собчак сюда не заглянет, то нам заплакать по этому поводу?
  - Вы не понимаете! На этом историческом событии должны присутствовать все лидеры демократического движения!
  - Уймитесь! У всех свои лидеры! Нестеров, Рыбаков, Амосов - вот наши лидеры!
  - А как же "кадеты" и христианский народный союз? А социал-демократы? А Демократический союз?
  - Бэлла Куркова обещала сделать большую передачу о съезде!
  Эдик чуть затормозил, "погрел уши", уловил много полезной информации и пошёл дальше. Среди толпы свободомыслящих в гражданском, особо выделялись колоритные личности: один выряженный в казачью форму с Георгиевскими крестами на груди, другой в форме полковника белой гвардии периода гражданской войны. Прямо таки барон фон Унгерн.
  - А вот и ряженые, - иронизировал Валера.
  - Как же без них? - ухмыльнулся Громобоев. - Артисты погорелого театра...
  Чуть в сторонке, кружком, стояли несколько мужчин и женщин в одеждах под старину, типа хора имени Пятницкого, современная речь этой этнографической группы постоянно перемежалась старославянскими словечками, они старательно окали и говорили нарочито тягуче, почти нараспев.
  - Северные напевы... наши... поморы, - предположил прапорщик.
   Громобоев и Валера набрали раздаваемых на всех углах газет, листовок и брошюр разных политических течений от анархистов до монархистов, затесались в людской поток, и их понёсло в зал. В зрительном зале сотоварищи выбрали место в центре помещения посредине ряда. Небольшая организационная суета еще некоторое время продолжалась, наконец, всё успокоилось, и форум понемногу начался. Однако и после открытия народ продолжал прибывать, и вскоре не только сидячие места, но и проходы были заполнены. Опоздавшие теснились в дверях, зал примерно на восемьсот человек был давно переполнен и те, кому не досталось стула, сидели на полу либо подоконниках.
   Громобоев крутил головою, оглядывался, смотрел во все глаза. Попадались знакомые лица: народный артист, известный писатель, несколько тележурналистов, телеведущая. Ход мероприятия в зале тоже снимало более десятка камер, многие работали, словно прицеливаясь, рассматривая лица и медленно двигая объективами по рядам.
  - И тут нас пишут, - прошипел Еремеев. - Вот гады! Зачем же их впустили ведь это явно наружка!
  Эдику тоже показалось, что три или четыре оператора с камерами работали не на телевидение, а на различные правоохранительные структуры и спецслужбы, готовя клиентов для посадки в камеры. Сосед, с седой окладистой бородой, услышав фразу прапорщика, усмехнулся, а в ответ на немой вопрос во взгляде Валеры заявил:
  - Ага, конечно же гэбуха! Фиксируют, чтобы зарегистрировать для картотеки. Надеются, в случае чего на футбольном стадионе нас сумеют собрать как в Сантьяго. Хрен с ними, пусть пишут, недолго им осталось, скоро разгоним к чертовой матери всех чекистов! Дайте время, прикроем их контору...
   Громобоев хмыкнул, сомневаясь в столь скорой победе демократии, поэтому каждый раз, когда на него наводили объектив или глазок фотоаппарата, либо отворачивался, либо прикрывал лицо листовкой, либо наклонялся. Прапорщик Валера следовал примеру старшего товарища, лишние неприятности, даже ему простому старшине роты ни к чему, и он тоже старался не попадать в число фигурантов фото сессии "органов". Как говорится, береженого Бог бережёт.
   Тем временем начало работы форума затягивалось. Один за другим к микрофонам в зале и на сцене прорывались ораторы обоих полов, решали процедурные вопросы, в основном по порядку ведения и по составу президиума, спорили, скандалили. Миновало два часа, но съезд не сдвинулся с мертвой точки. Что поделать, вот она настоящая демократия!
  Поначалу было интересно и забавно. Необычно! Но вскоре словоблудие, излишнее умничанье утомило. Эдик успел поговорить с соседом, полистать прессу, перебрать прокламации, даже вздремнуть.
   Примерно к полудню повестка дня и рабочий президиум были сформированы, дело сдвинулось с мертвого якоря. Но едва начинали говорить по существу, как на сцену выбегал очередной умник и сбивал всех с толку, другой орал с места из зала, и перебивая ведущего, требовал слова, вновь добиваясь изменения регламента или для оглашения экстренного объявления.
  Контуженная на войне голова Громобоева опухла и загудела от шума.
  - Валера! Может, пойдем, пообедаем? Иначе я умру от голода! Я с шести утра на ногах, четыре часа сидим в зале, но пока, ни одного интересного доклада не услышал. Ни тебе призывов на баррикады, ни тебе спасительных для страны экономических программ. Ну, идем?
  - Идем, - согласился старшина.
  Соседи на них косо посмотрели, кто-то даже сердито шикнул. Оба военных делегата принялись выбираться из зала. Опять пришлось пройти мимо курилки, по-прежнему переполненной философами и ораторами, тут продолжали спорить до хрипоты те, кому не досталось места в зале. Агитаторы от каких-то организаций на выходе всучили им пахнущие свежей типографской краской листовки. И вот, наконец, долгожданный свежий воздух.
  
   Дворик у входа был заплёван, замусорен и забросан окурками, тут тоже махорили диссиденты, а из углов резко несло мочой. Громобоев брезгливо поморщился, но промолчал, не желая дискредитировать своими идейно незрелыми осуждающими репликами, ростки зарождающегося демократического движения.
   - Эдуард, сколько же тут демагогии! Сплошь потоки пустых слов. Ох, достали эти записные краснобаи и говоруны. Пойдем лучше пока пивка глотнем, я по пути сюда приметил на углу забегаловку, - предложил прапорщик. - Хотел сегодня высказаться по проблемам военной реформы, но разве тут слова дождёшься?
  - Может завтра получится... - предположил Громобоев и военные демократы направились к замеченной пивнушке.
  Войдя в заведение, они заказали по две кружки пива, по два беляша, тарелку сушек. Чокнулись кружками за успех, отхлебнули. Пиво оказалось кислым, как и вся нынешняя жизнь, беляши с обильным луком и едва присутствующим вкусом и запахом мяса, а сушки твердокаменными. Валера матом обругал жуликов-торгашей и обложил по батюшке и матушке всю вороватую систему советского общепита.
  - Ну, ничего, даст Бог, скоро свернем шею бюрократам и партократам - тогда заживем как в Европе! Наступят светлые деньки - и мы хорошего пивка попьем, как в Чехии или Германии! Не все красным жировать...
  - Слепой сказал, посмотрим..., - философски ответил Эдуард.
   Наскоро перекусив, товарищи вернулись в ДК, показали на входе свои мандаты казакам из охраны, пробрались в слегка поредевший зал и нашли свободные места. Наконец-то начались дельные доклады и выступления. Многие ораторы были близки Эдику по духу и идеям, он тоже желал проведения свободных выборов, многопартийности, чтобы в политическом спектре страны присутствовали помимо коммунистов, и социал-демократы, и анархисты, и христианские партии, и либералы.
  - Регистрация и разрешение на деятельность любым партиям кроме фашистов! - восклицал с трибуны какой-то делегат.
   Свободомыслие выступающих ораторов, капитана пьянило, однако не со всеми он был согласен - некоторые пламенные трибуны были яростными антикоммунистами, а ведь сам Громобоев был пока ещё членом этой, как они выражались - "преступной организации". С этим сердце и душа Эдуарда не могли согласиться, иначе, следуя рассуждениям самых отчаянных демократов, выходило, что и они с Еремеевым тоже преступники! Лично себя Громобоев преступником не считал.
   Соратник-прапорщик сидел в кресле как на иголках и торопливо писал в блокнот конспект своего выступления, как он выразился - речь человека из народа!
  - Я сейчас им скажу! Я им такое скажу! Что они знают про народ и о жизни? Они в деревне жили в многодетной семье? Сплошные городские интеллигенты! Эдик, запиши меня в очередь к трибуне! Они хотят услышать народ - сейчас услышат!
  - В чём проблема, хочешь сказать - говори!
   Еремеев передал записку в президиум, и примерно час ожидал предоставления слова. Прапорщик ёрзал на стуле, бурно реагировал на понравившиеся высказывания делегатов, и ещё более бурно - на не понравившиеся. День прошёл в полемике, но Валеру к трибуне так и не пригласили. Он попытался пробиться к микрофону стоящему в проходе, продекларировал несколько сбивчивых фраз, дама из президиума велела ему говорить по существу, в ответ Еремеев потребовал не перебивать и не мешать представителю простого народа, раздались смешки и шиканье, кто-то крикнул, мол, тут все народ.
  Валера стушевался, что-то опять выкрикнул и был оттеснен от микрофона экзальтированной грудастой дамочкой. Старшина плюнул в сердцах и насмерть разобидевшись, выбежал из зала, громко хлопнув дверью.
   ***
   Политика довольно авантюрное занятие, часто даже опасное, связанное с риском для свободы, а то и самой жизни. В неё идут либо наивные бессребреники и романтики, типа Дон Кихота и Че Гевары, либо глубоко порочные циничные людишки, желающие обогатиться и выстроить свою карьеру. Из-за подобных типов занятие политикой и называют грязным делом. Естественно так было всегда, недаром же говорится, что революцию делают романтики, завершают прагматики, а плодами пользуются закоренелые негодяи.
   Эдуарду не были свойственны черты жулика, поэтому ввязавшись в политику, он интуитивно присоединился к самым слабым политикам, у кого не был ни малейшего шанса на успех. Что можно считать вершиной успеха в политике? Конечно, приход к власти! Вот именно к реальной власти либералы и демократы из Народного фронта, не смогли бы прийти ни при каких обстоятельствах в России, уж слишком глубоко было пропитано сознание населения коммунистическими идеями. Однако в те дни "НФ" пёр на власть как моська на слона. И хотя этот слон был туповат и староват, но его обслуживал многомиллионный чиновничий аппарат, он имел многочисленную свору сторожевых псов госбезопасности и милиции, подпольную армию провокаторов, стукачей, сексотов, и настоящую боевую армию.
  "Всякая власть лишь тогда чего-то стоит, когда она умеет защищаться", - говорил картавый "вождь мирового пролетариата", а советская власть очень хорошо научилась защищаться от собственного народа. Пресса, телевидение, радио клеймили позором молодое демократическое движение, обзывали их платными агентами "запада", ЦРУ, "Моссада" и прочих спецслужб. Выдающихся общественных деятелей типа академика Сахарова публично поносили и освистывали, грязно ругали...
   Хотя в эту компанию демократов Громобоев и затесался с небольшим обманом и с чёрного хода, но отсутствие корысти оправдывало его поступок. После фиаско у микрофона на съезде Народного фронта, сотоварищ по движению прапорщик Еремеев охладел к митингам и манифестациям, а вот Эдуард, наоборот, с каждым днем всё более креп в своих новых убеждениях.
   Довольно часто ему приходилось нести службу в нарядах по полку, ночи были тихи и длинны, и в это тёмное время суток он регулярно читал, да и днем удавалось, хоть и урывками но читать. Капитан постепенно пристрастился к поглощению толстых литературных журналов, которые в тот год печатались многомиллионными тиражами. И если раньше он был, лишь убежденным антисталинистом, считавшим, что рябой тиран-диктатор извратил великие идеи мировой революции, присвоил себе плоды завоеванные романтиками, честных большевиков уничтожил, убил Льва Троцкого. Теперь же прочитав бессонными ночами многотомные творения Александра Солженицина "Архипелаг Гулаг" и "Красное колесо", Эдуард окончательно разочаровался в марксизме и понял: не было никаких честных коммунистов и кристально чистых героев-чекистов. Оказалось, распропагандированные революционные идолы были с душком: жулики, проходимцы, а часто просто бандиты и убийцы.
   Переосмысленный расстрел царской семьи теперь выглядел не актом возмездия самодержавию со стороны трудового народа, а элементарным и подлым убийством без суда и следствия, большой семьи, включая женщин и детей. Кровная месть за старшего брата вождя. А когда Громобоев прочитал о требованиях Лениным новых массовых репрессий, казней, о развёрнутом кровавом терроре, о рассекреченных декретах, подписанных "самым человечным человеком", то остатки иллюзий полностью рассеялись.
   Эдуард, честно говоря, и ранее не был верным марксистом-ленинцем, он в юности себя числил троцкистом, восхищался Че Геварой, и считал идеи мировой революции преданными Сталиным и современными вождями. Но теперь оказалось, тот же Троцкий, не меньший негодяй, как и прочие вожди революции. В юности Громобоев любил смотреть фильмы о революции и гражданской войне, о честнейших людях - чекистах.
   Фильм "Офицеры" буквально затянул в ряды Советской армии, а актеры Юматов и Лановой, словно вербовщики заманили его в казарму. А уже потом, он добровольно отправился нести пламя мировой революции в отсталый, но трудолюбивый Афганистан. Раздувать из искры пламя...
   Если бы в госпитале в ходе задушевной беседы на приеме у главного психиатра он поделился хоть десятой долей своих воззрений, то куковать бы и лечиться нашему капитану в тех стенах не один год...
   ..........................................................отрывок Всю книгу можно приобрести у автора
Оценка: 7.13*8  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023