ArtOfWar. Речкалов Вадим Владимирович. Война капитана Ульмана

Речкалов Вадим Владимирович
Война капитана Ульмана

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]

Оставить комментарий © Copyright Речкалов Вадим Владимирович (rechkalov@mk.ru) Размещен: 10/07/2017, изменен: 13/02/2020. 63k. Статистика. Статья: Чечня Скачать FB2	Ваша оценка:
Аннотация: МК за 17, 18, 21,22 ноября 2005

Прокуратура считает его убийцей, присяжные - патриотом. Возобновлен суд над офицером, расстрелявшим шестерых человек

Сегодня в суде Северокавказского военного округа начинается очередной процесс по "делу Ульмана" (см. "МК" от 30 и 31 мая 2005 года). Капитана спецразведки ГРУ обвиняют в убийстве шестерых мирных чеченцев 11 января 2002 года в горной Чечне. Тогда разведгруппа обстреляла машину. Один из пассажиров погиб. Через два часа Ульман приказал расстрелять остальных. Прошло два суда. Ульман во всем признается. Но присяжные раз за разом выносят вердикт: "Невиновен!" Обвинение обжалует приговор, и все начинается сначала. Сегодня Главная военная прокуратура (ГВП) предпринимает третью попытку осудить капитана.

Почему присяжные на стороне убийцы? Если не Ульман, то кто виновен? Как проводятся секретные операции в Чечне? Что удержало разведчиков спецназа ГРУ от вооруженного мятежа 13 января 2002 года у чеченского села Борзой? Кто отговорил Ульмана от самоубийства? И почему военная прокуратура почти четыре года скрывает истинного убийцу? Обо всем этом уникальное расследование обозревателя "МК", которое он вел более полугода в Москве и на Северном Кавказе.

"Ich fahre auf den Krieg..."

- Я после училища шесть рапортов в Чечню написал. Если офицер на войне не был, то какой он профессионал? Нет, говорили, ты нам здесь нужен. А в 2000-м отправили. Без рапорта, без пафоса. С родными я это дело даже не обсуждал. Только бабушке сказал: "Ich fahre auf den Krieg..." - "Я еду на войну...".

Бабушку Ульмана зовут Эрной. Немка, сосланная из Поволжья в Сибирь еще в 41-м. Эдуарду 32 года. Окончил Новосибирское военное училище. Три командировки в Чечню. Все награды умещаются в одной ладони: медаль ордена "За заслуги перед Отечеством" II степени с мечами. И медаль за выслугу лет.

- А в Чечне чем занимался? Каков твой, извини, боевой путь?

- Какой путь? Ну, более двадцати раз ходил на боевую задачу.

- В тыл врага?

- Какой там тыл врага... Есть боевые задачи. Вот я и ходил. Более двадцати раз.

Разведчики Великой Отечественной ходили "за линию фронта". В Афганистане - "на караван". А Ульман в Чечне просто "ходил". Куда, зачем? Необъявленная война непонятно с кем. И язык у нее невнятный.

- А что тебе бабушка тогда ответила?

- Nun, gut, сказала, fahre... Дескать, хорошо, я поняла. Поезжай с Богом...

"Время захода солнца в селе Дай - 16.29..."

Уголовное дело группы Ульмана расследовал старший следователь по особо важным делам следственного управления ГВП Сергей Лешкин. Отправив дело в суд, Сергей Николаевич с чистой душой ушел на пенсию, оставив коллегам, по сути, нераскрытое убийство. Со временем стал очевиден главный пробел следствия. Полковник юстиции Лешкин не сумел установить мотив убийства, а это, по УПК, одно из основных обстоятельств, "подлежащее доказыванию" наряду со временем, местом и способом совершения преступления. Почему трезвый офицер, поставленный на дороге проверять документы, в мирной обстановке и средь бела дня казнил безоружных людей, облил их бензином и сжег?

- После десантирования, - писал Лешкин в одном из своих постановлений, - командир группы Ульман получил задачу блокировать дорогу Дай-Циндой, останавливать и досматривать движущийся по ней транспорт, проверять документы у водителей и пассажиров для обнаружения членов незаконных вооруженных формирований. В начале 16-го часа военнослужащие по команде Ульмана обстреляли проезжавший мимо них по дороге автомобиль "УАЗ". В результате обстрела пассажир Аласханов, 1933 года рождения, погиб. Выведя из остановившейся машины пятерых захваченных (водителя Тубурова Х.Г. и ехавших с ним в поселок Нохч-Келой граждан Сатабаева А.А., Джаватханову З.И., Бахаева Ш.М. и Мусаева Д.И.), военные оказали первую медицинскую помощь раненым Тубурову и Сатабаеву, после чего перевели задержанных в близлежащую ложбину и оставили там под охраной. Оружия и боеприпасов в обстрелянном автомобиле не оказалось. До захода солнца Ульман остановил (на этот раз без применения оружия) еще три автомобиля местных жителей, которые после досмотра и проверки документов были отпущены. Согласно справке, составленной по метеоданным командного пункта армейской авиации, время захода солнца в селе Дай 11 января 2002 года - 16 часов 29 минут. С наступлением сумерек военнослужащие по команде Ульмана расстреляли пятерых захваченных граждан. Наутро их трупы были сожжены вместе с машиной, после чего группа переместилась на другую позицию.

По версии следствия и обвинения, Ульман казнил оставшихся в живых как свидетелей обстрела машины и совершенного при этом убийства. Ульман говорит, что приказ о расстреле ему отдал по рации руководитель операции. Руководитель операции полковник Плотников все отрицает.

В тюрьме Ульмана тщательно тестировали психиатры. "Вменяем. Отдавал отчет в своих действиях. Обстановку воспринимал правильно". Однако в описываемой следователем ситуации капитан действует как сумасшедший. Подряд совершает взаимоисключающие поступки. Стреляет на поражение по первой проезжающей машине, но остальные вежливо останавливает, проверяет и пропускает. Оказывает помощь раненым, но потом расстреливает их, как палач, и, как маньяк, сжигает трупы. Допустим, убирает свидетелей, но тогда почему делает это демонстративно, на виду у проезжающих, тем самым умножая число свидетелей. И почему остается на месте преступления до утра. При этом вменяем, водки не пил, анаши не курил. Абсурд.

Загадки дела Ульмана

Однако такое поведение офицера становится понятным, если допустить, что им кто-то руководил. Тот, чьи приказы Ульман обязан выполнять беспрекословно, точно и в срок. Ульман настаивает, что это полковник Плотников. Присяжные думают так же, поэтому и оправдывают капитана. ГВП вины полковника не видит. Возможно, она и права, но тогда человек, который отдавал приказы, остался неустановленным. Поэтому я называю это дело нераскрытым, хотя Ульман и на следствии, и на суде ничего не отрицал: да, стрелял, убивал, сжигал, действовал как положено.

Это его органичное чувство собственной правоты - одна из загадок. Ульман сожалеет о случившемся, но не раскаивается. Убил шестерых, но виновным себя не считает. Хоть бы запил, что ли. Так нет - продолжает служить, женился.

Другая загадка - поведение присяжных, далеких от войны и от армии людей. Обвинитель показывает им шесть обгоревших трупов, Ульман говорит, что это его работа, а цивильные присяжные упрямо твердят: "Невиновен!".

И, наконец, третья загадка - поведение ГВП, которая упорно не желает разбираться в явно незаконченном расследовании полковника Лешкина.

Однако все эти вопросы возникают только у стороннего наблюдателя, знакомого с канвой событий, но не посвященного в подробности. В суде разглашаются секретные документы, раскрываются военные карты, выступают легендированные офицеры спецразведки. Поэтому суд над Ульманом - закрытый. Но главный секрет дела, который я и собираюсь раскрыть, лежит за пределами военной тайны. Именно для этого я встречался с десятками людей, знающими хоть что-то о войсковой операции в районе села Дай 11-12 января 2002 года по уничтожению Хаттаба. И выяснил, что и эта войсковая операция, как и дело Ульмана, выявляет суть всей контртеррористической деятельности федеральных сил на Кавказе, называет причины и наших закономерных провалов, и наших неожиданных побед.

И капитан для нас - только повод. Речь пойдет совсем о других чинах.

Это будет первое подробное описание войсковой операции в Чечне. Описывали, конечно, и раньше, но только те операции, которые заканчивались победой - уничтожением Дудаева, пленением Радуева, нанесением увечья Басаеву. А такие операции, где единственный результат - шесть трупов мирных граждан, такие не описывали вовсе.

Уничтожение Хаттаба (замысел)

Для начала уясним, кто и чем в той операции должен был заниматься.

10 января 2002 года командующий Объединенной группировкой войск (сил) в Северокавказском регионе (ОГВ(с) генерал-лейтенант Владимир Ильич Молтенской подписал директиву ?3/02772 о проведении операции в Шатойском районе Чечни. Цель - лидер бандитов Хаттаб, который, по словам агента пограничников, скрывался в селе Дай вместе с отрядом из 15 таких же арабов.

Операция планировалась совместная и комплексная, общее число ее участников мне выяснить не удалось, но, по самым скромным прикидкам, их было никак не меньше тысячи. Всю эту армию поделили на четыре группировки: 1) группировка блокирования района операции (войсковая маневренная группа, включающая в себя батальон 291-го гвардейского мотострелкового полка и минометный взвод 70-го гвардейского мотострелкового полка); 2) группировка блокирования самого села Дай (комендантская и стрелковая роты Шатойской военной комендатуры); 3) оперативно-розыскная группировка (комендантский взвод Шатойской военной комендатуры, 20 сотрудников Шатойского временного отдела внутренних дел, шесть разведгрупп спецназа ГРУ по 12 человек каждая); 4) группировка огневого прикрытия (подразделения ракетных войск и артиллерии, фронтовой и армейской авиации).

А вот как предполагалось все эти силы использовать.

В полдень 11 января мотострелковый батальон выезжает бронеколонной из пункта постоянной дислокации Борзой и примерно к 14.00 окружает район операции, располагаясь у горы Дайлам и в двух местах на дороге Шатой-Нохч-Келой западнее и восточнее села Дай. Таким образом Дай, где, как предполагалось, гостил Хаттаб, был бы окружен пехотой с юга, востока и запада. К северу от села пехоту не выставляли. Там испокон веков естественный заслон - отвесная скала правого берега речки Шаро-Аргун.

Милиционеры из Шатойского ВОВД начинают проверку паспортного режима в Дае, то есть устраивают в селе грандиозный шмон вместе с чекистами и под прикрытием двух рот комендатуры. Кроме того, саперы комендатуры ведут инженерную разведку, то есть ищут заложенные боевиками фугасы. А на случай боестолкновения в селе в резерве сидит еще комендантский взвод на бронетехнике.

Теперь обратимся к шести группам спецразведки ГРУ, одной из которых (?513) и командовал капитан Ульман. По первоначальному замыслу, разведчики десантировались в район операции с вертолетов по две группы.

Группы 512 и 533 вместе с двумя минометными расчетами высаживались в полукилометре к западу от Дая на горе Дайлам. Здесь оборудовался временный пункт управления (ВПУ) всей операцией. Одна из групп разведки должна была прикрывать ВПУ, пока он развертывается, а вторая - вести наблюдение на север и на юг. Затем обе группы уходят на юго-восток и к 15 часам организуют засады у перекрестка горных дорог и у ручья Дайахк.

Группы 532 и 534 десантируются в 3 километрах северо-западнее Дая, на горе Бастыирзу, и к 15.00 также организуют там засаду.

Группа Ульмана и группа 514 десантируются в 3 километрах юго-восточнее Дая, недалеко от села Циндой, там же к 15.00 организуют засаду в ущелье на левом берегу Шаро-Аргуна, на дороге, ведущей в Грузию.

Общий замысел операции очевиден. Пехота блокирует Дай, милиция рыщет по селу, находит Хаттаба, задерживает его, а если боевики занимают оборону, подгоняется бронетехника и банда уничтожается вместе с домом. Вариант второй - боевики уходят из села незамеченными. В какую бы сторону они ни пошли, везде упрутся в заслон мотострелков. Если же арабам все-таки удастся прорваться через пехоту с боем, то далее на лесных тропах, у ручья и на грунтовых дорогах, что на запад, что на восток, что на юг, их встретят засады разведгрупп, уже предупрежденных по радиосвязи о прорыве. Над районом кружат штурмовые вертолеты, готовые ударить с воздуха. Артиллерия по координатам, полученным от разведчиков ГРУ, контролирующих все возможные пути отхода, накроет боевиков немедленно.

О таком замысле говорят и расшифрованные странички из органайзера майора Шевелева, начальника штаба отряда спецразведки.

- ...н.п. Дай, 3670, Хаттаб + 15 арабов, - писал Шевелев. - Две группы - н.п. Циндой (3572) не допустить прорыва боевиков на юг и на восток... Иметь мины... Три группы - перекрыть Шаро-Аргунское ущелье на север... Дороги заминировать... 291-й полк будет выдвигаться в нашем направлении... паек на 6 суток, по 2 боекомплекта, 15.30 готовность засад.

Армия не оставляла Хаттабу ни единого шанса. А что касается законопослушного безоружного населения - жителей Дая и других сел, случайно оказавшихся в зоне войсковой операции и не посвященных в секретные директивы командования, - то им со стороны федеральных сил угрозы не было. Приготовь паспорт и сиди дома, а едешь куда - тоже ничего. Пехота поперек дороги стоит открыто. Останови машину, заглуши двигатель, предъяви документы, открой багажник. Проверили - и поезжай дальше. Там, правда, спецназ в засаде сидит, могут и застрелить, приняв за араба, но только если пехота разведку по рации не предупредит, что машина проверенная и мирная. А если предупредит, то и не застрелят.

"Вдруг выясняется, что идем в горы..."

Такая масштабная операция, сложность которой состояла не только в особой опасности противника - Хаттаба, но и в том, что воевать с ним придется буквально среди мирного населения, требовала тщательной подготовки. Для спецразведки обычный срок на подготовку спецгрупп к выводу в тыл противника составляет не менее 8 часов. Но для спецназа, воюющего в Чечне, этот норматив еще в 2001 году сокращен командованием до 4-6 часов. В суде установлено, что подготовка разведгрупп к боевому выходу в Дай 11 января началась лишь за 2-3 часа до вылета, сразу после устного приказа, поступившего из группировки.

- Когда ты идешь в знакомую местность, трех часов для подготовки достаточно, - говорит капитан Ульман. - Если идешь в новый район, надо готовиться дня два. А тут вдруг выясняется - идем в горы. Точно не знаем куда, но в горы. Задача мифическая. Все наши отработанные правила подготовки нарушены. Вечером пришли с одной задачи, утром нам нарезали другую, причем в самых общих чертах. Летите туда, не знаю куда, найдите то, не знаю что. Ни карты местности, ни аэрофотоснимка, ни минных полей, ни расположения наших войск, ничего. Как я обычно работал? Получал карту, думал над ней два дня, строил макеты местности, группу по разным вариантам гонял. Вот, например, мы идем по этому склону, видите карту, давайте отработаем. Откуда здесь могут на нас напасть? Отсюда. Какими силами? Примерно такими. Начинаем действовать. Одна подгруппа сюда, другая туда. Головной дозор влево наверх. Понял? Понял. Здесь у тебя развилка, здесь ущелье, по нему можешь скрытно пробежать. Идем на макет - обычную песчаную площадку. Холмик ладошками подгребли - вот горка, по которой мы будем идти. А вот я веточку положил - это речка. А вот ботинок - кошара, отсюда нас могут обстрелять. Подходим отсюда. Если кого-то засекли - либо долбим, либо уходим. Все условно, конечно, но пропорции, ориентиры видно. И группа идет в бой с открытыми глазами. А в этот раз ничего такого не было.

Цитирую мнение военных экспертов, работавших с делом: "из-за запоздалой, нечеткой и неполной постановки боевой задачи подготовка группы Ульмана к выводу в район была проведена с существенными дефектами. Восполнять недоделанное (окончательно уяснить задачу, оценить обстановку, принять решение) командиру предстояло уже на месте, после десантирования, в условиях жесткого дефицита времени и без помощи оперативного офицера".

Спецназовцы прилетели

Остальные пять групп спецразведки были не в лучшем положении. Вот что рассказывал на суде один из свидетелей, командир разведгруппы 534. Группа эта, как указано выше, должна была десантироваться в 3 км северо-западнее Дая, на горе Бастыирзу, а ее выбросили в самом Дае.

- Вертушка повисла, не касаясь земли, примерно в полуметре, - рассказывал офицер. - Мы все попрыгали, снега по колено, имущество выбросили, вертушка уходит и поднимает огромное облако снежной пыли. Мы ничего вокруг не видим. Снег осел, огляделись, а мы, оказывается, в огород брякнулись. Кругом село. Стоят "чехи" - бабы, мужики, - пальцем показывают. Во, говорят, смотрите, спецназовцы прилетели. А у нас задача - засаду организовать. Действовать скрытно. А тут дома стоят, люди ходят.

Присяжные едва не падали от смеха.

- Ну и что вы дальше делали? - спросили они офицера.

- А что тут сделаешь, - пожал плечами лейтенант. - Сели и стали курить.

Так они и курили, где "брякнулись", не получив до утра ни одного приказа.

Кто командовал операцией

Эту операцию подготовили за сутки. Агентурная информация о Хаттабе пришла в группировку 10 января. Высшее командование быстро набросало общую стандартную схему, узкие специалисты разрабатывали конкретные задачи для каждой группы войск, а руководителем всей операции назначили полковника Плотникова, заместителя командующего группировки по воздушно-десантным войскам (ВДВ). Ему, цитирую директиву Молтенского, поручалось "непосредственное управление всеми четырьмя группировками, создаваемыми для участия в совместной комплексной операции, в том числе группировкой, включавшей в себя разведгруппы спецназа..."

По делу Ульмана полковник Владимир Плотников проходит как свидетель. И дает в суде показания, не похожие на правду.

- Подчинялись ли вам непосредственно шесть групп спецназа? - спрашивали у Плотникова в суде.

- Нет, - отвечал полковник.

Кроме того, по словам Плотникова, ему не подчинялись ни авиация, ни артиллерия, никто, кроме мотострелков и минометного взвода.

- В чем заключались ваши обязанности? - спрашивали у Плотникова в суде.

- В проверке паспортного режима в селе Дай, - отвечал полковник.

- А кто тогда руководил разведкой? - спрашивали у Плотникова.

- Возможно, мой заместитель, полковник Золотарев. Не уверен, - отвечал полковник.

Позже на суде Плотников вроде бы припомнил, что ему докладывали о пяти-шести убитых боевиках. Что он не приказал, а "предложил" использовать спецназ, чтобы блокировать дорогу к селу Дай. А когда его в отчаянии спросили, мог ли он вообще как руководитель операции и заместитель командующего по ВДВ что-либо кому-то приказывать, Плотников задумчиво ответил:

- Надо бы это выяснить.

Мне не удалось встретиться с Плотниковым. Все, что я о нем выяснил, - полковник был назначен в Чечню из Москвы, из оперативного штаба ВДВ за две недели до операции, в конце декабря 2001 года. Летом 2003-го полковник вернулся обратно в Москву, где по сей день благополучно и служит в штабе ВДВ.

Печка полковника Плотникова

Упоминавшийся Плотниковым полковник Золотарев, офицер отдела спецразведки группировки, курировал группы спецназа, прикидывал, кому куда десантироваться и кому что поручить. План дописал к часу дня 11 января. И решил лететь из штаба в Ханкале в отряд спецназа в Шали, чтобы встретиться с командирами разведгрупп, в том числе и с капитаном Ульманом. Золотарев не успел к ним добраться, поэтому разведчики, в том числе Ульман, улетели на боевую задачу, имея о ней лишь приблизительное представление. Почему же опоздал полковник Золотарев? Вот что об этом написано в уголовном деле: "К 13 часам Золотарев убыл для вылета к месту дислокации воинской части 87341 (это часть спецназа ГРУ. - В.Р.), чтобы лично поставить там задачи по карте командирам разведгрупп еще до того, как они будут выведены в район Дай. Однако руководитель операции полковник Плотников В.В. организовал использование выделенных ему вертолетов так, что офицеры штаба, которые должны были работать на ВПУ (в том числе полковник Золотарев С.А., авианаводчик, представители ФПС), ожидали вылета на аэродроме "Ханкала" до 16.30. В то время как первым рейсом полковник Плотников В.В. забрал с собой на ВПУ кровати, печи, напольные щиты для палатки и дрова..."

То есть разведчики уже воюют, а их командир пока устраивает свой быт. Этот первый час боевой операции, который был разбазарен Плотниковым на установку печек и кроватей, и определил трагический ход событий. Потому что, как говорится в деле, "около 14 часов 11 января 2002 года план применения разведгрупп спецназа в совместной комплексной операции в районе села Дай претерпел значительные изменения, отступавшие от первоначального замысла операции".

А Ульман об этом ничего не знал.

Фото AP

"Доверчивый гибнет первым..."

- Поставь себя на его место. Тебе приказывают расстрелять пятерых безоружных. Тот, кто тебе приказал, людей не видел, но тебе-то ведь ясно, что это не боевики - старик, баба какая-то... Расстреляешь?.. То-то же.

Этот вопрос рано или поздно мне задавали все. С него и начнем.

- Был у меня интересный разговор с одним начальником, - вспоминает Ульман. - "Как же так, Эдуард, но надо же было приказ как-то фильтровать, что ли". - "Понял, товарищ полковник, ваши приказы тоже фильтровать?" - "Нет, ну мои-то зачем!"

- Но было ведь очевидно, что это не боевики...

- Это сейчас очевидно, когда мы знаем о людях все. А на войне предполагаешь худшее. У меня голова кипела. Если этих людей приказывают уничтожить, то кто они такие? Насколько же они тогда важны для чеченского сопротивления, если с ними поступают так жестко? Ведь меня судят не за то, что я шесть человек убил, а за то, что убил их неоправданно. А если бы это оказалось оправданным? Помнишь, показывали фильм, когда террористы радиоактивную капсулу привезли в Подмосковье. Не знаешь, как поступать, - поступай этично. Для меня в тот момент этичным было выполнить приказ, потому что я не знал всего замысла операции и мог кого-нибудь подставить своей неисполнительностью. Второе, что меня беспокоило: чем это грозит группе? Этих людей будут сейчас отбивать? Хаттаб же не дурак. Один из способов маскировки - маскировка под мирных жителей. Логично было предположить, что это разведгруппа для проверки маршрута. И сейчас пойдет на прорыв основная масса. Но мне ничего не объясняют. Почему приказали раскрыться? Нас используют как приманку? Я бы такой замысел понял. Но неплохо бы меня об этом предупредить. Ну, отведена роль, ради бога, дальше уже моя задача вывести группу живой. Радист запрашивает связь, никто не откликается. Если придется отходить, то куда? Прошу по связи "огни" (квадраты, куда запланирован огонь артиллерии), прошу минные поля - тишина. Инфернальная обстановка. По опыту знаю, приоритет всегда отдается той станции, где что-то произошло. Стоит тебе вякнуть в эфир, сразу ответ рисуется. А тут орем в эфир, а там никого.

- Значит, операция бездарная, командир - дурак. Отпустил бы людей потихоньку...

- Не было у меня опыта участия в бездарных операциях. Сколько раз ходил на боевую задачу, всегда мной руководили грамотные люди, которые заботились о группе. О том, что нами командует какой-то Плотников из ВДВ, я вообще узнал только на следующий день... И вообще, почему я должен верить чеченцам больше, чем своему командиру? Ты подводишь меня к тому, что я должен был им сразу поверить. Но давай разберемся, что подразумевается на этой войне. Что местное население, не будем говорить "чеченцы", так вот, местное население - это люди, считающие меня врагом. А доверчивые на войне погибают первыми. Сколько было случаев, когда люди, поверившие чеченцам, возвращались домой без голов. Мы в Ачхое стояли, когда полковника пригласили на свадьбу, а привезли без головы. Или в Шалях, в 2002-м, двое омоновцев на трассе, смена приехала, а они без голов. В 2000 году мы стояли под Бамутом. Связисты с соседнего полка поехали в Ачхой на рынок. Обоим затылки прострелили из бесшумника. Вот ты говоришь - женщина была среди задержанных, как не поверить... А история, когда сбили двух летчиков? Когда к ним пошла группа эвакуации, кто дорогу перекрыл? Женщины! Устроили антивоенный митинг, командир ждал, пока они разойдутся, а летчикам тем временем головы отрезали. Бабушка к вэвэшникам ходила, молочком поила. Как бабушка прошла, так минометный обстрел. Чеченцы подкармливали солдат, а в итоге отравили троих синильной кислотой. В 2000-м приходила ориентировка в Ачхой. Водку "Балтику" не пить, сигареты "Петр I" не курить. Мы тогда еще смеялись. Давайте, говорили, сначала напоим роту материального обеспечения, посмотрим, че будет. И получается, закон такой - тот, кто доверяет чеченцам, рискует не вернуться.

- Ну, это ты все знаешь с чужих слов да из ориентировок. А личный опыт общения с чеченцами у тебя был?

- А личного опыта я не допускал. У меня даже на рынок "троечка" ходила. Не было шансов на нас напасть.

Тут нужно отступление. Выходит, самые боеспособные и наиболее опасные с военной точки зрения подразделения Российской армии - спецразведка - располагают о местном населении Чечни отфильтрованной, исключительно "предостерегающей информацией". Как об абсолютном враге. Поэтому в экстремальной ситуации спецназ действует как на вражеской территории, где своих нет по определению. Но спецназ и должен быть недоверчивым. А вот с его применением в условиях "чеченской каши", где нет ни четко обозначенной "вражеской" территории, ни безусловно "мирной", возникает проблема, которая, похоже, не волнует ни командование группировки, устраивающее засады спецназа посреди чеченских сел, ни Генштаб, так и не разработавший новое руководство по применению специальных подразделений с учетом кавказского опыта.

- А добрых чеченцев ты знаешь?

- Приехал к нашим в Ханкалу, а у них в гостях чеченцы из батальона "Запад". Я насторожился, че за ерунда - чехи в расположении, а ребята это уловили: все нормально, это наши. Наши? Понял. Конечно, позитивная информация перекрыта, но ведь и оголтелой враждебности нет. Так, настороженность.

- И настороженности хватило.

"А ножом будем добивать?.."

Из приговора: "Ульман и Воеводин, чтобы быть уверенными в лишении жизни людей, приказали своим подчиненным произвести повторные выстрелы в лежавшие на снегу между дорогой и разрушенным зданием трупы Джаватхановой, Бахаева, Тубурова и Сатабаева, что и было исполнено..."

- О контрольных выстрелах я узнал только на следствии. Насколько я понял, это была инициатива одного из бойцов - Терехи. А следователю он сказал, что Воеводин велел. Тереха вообще человек интересный. Причем это только на задаче проявилось. Я раньше с ним не ходил. Нормальный вроде парень, исполнительный, бегает. А когда людей уже расстреляли, Тереха вдруг спрашивает: а ножом разве не будем добивать? Чувствуется, что он по книжке какой-то ориентируется. Нож приготовил. "Тереха, а смысл есть?" - "Нет". - "Ну и не делай этого". Перемкнуло его, видимо, слегка от происходящего... Эти выстрелы контрольные, они тоже настолько из литературы... Показалось Терехе, что кто-то шевелится, добил. Причем вот именно - показалось. Тот, кто с трупами не сталкивается, думает, что они такие беззвучные, а от трупов ведь звуки исходят. Где-то воздух вышел, где еще что. Ночь, нервозная обстановка. Вот Тереха и проявил такую инициативу. После досмотра трупов подходит тот же Тереха. "Смотрите, товарищ капитан, я кольцо золотое нашел". Оказывается, с трупа снял. "Оно тебе нужно, Тереха?" - "Нет". - "Ты мародер?" - "Нет". - "Ну и что надо сделать?" - "Не знаю, выкинуть, что ли?" - "Да, выкинуть". Я ж, говорит, не в том смысле, что золотое, просто на память. Я ему объяснил, что так не принято, что это не твой уровень. Ты ж все-таки разведчик. Я его понимаю прекрасно. Оказавшись впервые в экстремальной ситуации, человек лихорадочно начал искать стереотип поведения. Ему надо защититься от ситуации, казнь, пять трупов, надо укрытие найти для психики. Просто сидеть - с ума сойдешь. Надо как-то за действительность зацепиться. Надо что-то делать. А опыта поведения нет. Весь опыт - книги, фильмы. А что в таких ситуациях делают герои фильмов?

- Уши еще можно отрезать.

- Возможно, и возникла у кого-то такая мысль. Эта бессмысленная жестокость - она ведь не условиями войны вызвана. Она приходит на войну из дешевых книжек и фильмов, написанных о том, как якобы ведут себя на войне. Все эти слепые, бешеные, суперкотики, выдуманный спецназ. В такой ситуации многое от командира зависит. Надо вовремя и жестко дать бойцу четкие ориентиры поведения. Ты сделал свою работу, остальное лишнее. Все! У меня до этого был случай. Тоже трупы досматривали, приходим на базу. У бойцов какая-то музыка непонятная играет, чеченская. "Миша, че за музыка?" - "Да вот я кассеты взял себе". - "На фига?" - "На память". - "Ну, пускай играет, но не делай такого больше". - "Ну, ладно..." Я не говорю, что мы вообще ничего не берем. Базу, допустим, раздолбили, продуктов набрали валом, спальники толковые. А вот с мертвого уже ничего не берешь. Хотя был прикол, парень-азербайджанец, грамотный разведчик, понравились ему ботинки, снял с убитого и носил. Смеялись над ним, а он все равно носил. Удобные, говорит, очень. Да я и сам. Ребята, которых мы меняли в первой командировке, оставили нам ковры... Такие небольшие коврики - метр на полметра. И я, когда домой возвращался, решил с собой коврик забрать на память. Скрутил в рулон. Осмотр перед отъездом. Проходит командир, мы ящики открыли с имуществом. Останавливается напротив меня. "Эдик, что это у тебя?" - "Коврик". - "На фиг он тебе нужен?" - "На память". - "Оставь, пусть он здесь уют создает". - "Ни фига себе! Я этот коврик на горбу протащил через два переезда, а вы - оставь". - "Эдик, не страдай херней, то, что здесь взято, пусть здесь и останется, не надо войну домой тащить". Для меня это был урок. До сих пор дома ничего такого не держу.

"Смерть ничего плохого мне не несет..."

- Меня ж не сразу посадили. Первое время в отряде находился, летал на допросы в Борзой. Как растение жил, прилетел, упал на койку. Ни с кем не разговаривал. Не следил за временем. Мне говорили - построй роту. Рота, строиться! Выйди на построение. Вышел. Потом застрелиться пытался.

- Покойники замучили?

- Никакие не покойники. Чувствовал, что попадаю в какие-то жернова. Я ж не дурак, я понимаю, что из меня делают преступника. И сама эта мысль невыносима. Где-то что-то вроде решают. Но с другой стороны, если бы нас могли защитить, то защитили бы сразу. Я не понимал, что происходит. И все это постепенно привело к мысли: да пошло все в жопу! Я вдруг понял, что лично мне моя смерть ничего плохого не несет.

- А мать с отцом, сестра, бабушка?

- Мысли о родных я сразу отсек. Иначе решение о самоубийстве не примешь. А что родные? Они знают, человек на войну уехал. Какая разница - чеченец меня застрелит или я сам себя застрелю.

- Побрился, медали надел, сапоги почистил... Какие там в дешевых книжках стереотипы на этот случай?

- То в книжках, а тут полевой лагерь, грязь непролазная, кроме нескольких дорожек вдоль палаток. Задача: уничтожить себя максимально быстро. Оружие - пистолет Макарова. Для ближнего боя - короткоствольное оружие. Стрелять в висок, в голову не промахнусь. Два движения, и тебя нет. Взвести, поднести, нажать. Ну, три движения. Все - alles! Где-нибудь не в отряде, чтобы не засорять ребятам территорию, им здесь еще служить. Но и неподалеку от лагеря, чтоб народ не искал меня долго. Окопчик перешагнуть да проволоку колючую. Почему-то хотелось найти чистое сухое место с травяным покрытием.

- А что ты этим хотел сказать?

- Да ничего. Просто чтоб от группы отстали. Или чтоб от меня отстали. Это ж все очень связано. Я - это группа. Группа - это я. Не станет меня, ну сломался офицер, пусть на меня все и свалят. Я был в таком раздрае. Я выполнял свой долг, все, что я делал, решал не сам, и более того, все, что я делал, противоречило моему видению мира. Я не боялся тюрьмы, я не мог ее бояться - это для меня был такой параллельный мир, равносильно тому, что я вообще перестану существовать. Я себя на протяжении всей жизни привык ощущать офицером. Человеком, несущим ответственность за защиту... Ничего, что я громкие слова говорю?

- Продолжай...

- ...за защиту Родины, выполняющим свой долг перед Отечеством. С 16 лет, как в училище поступил, в меня это все вбивали. И тут я оказываюсь преступником. Нет, я не желаю жить в предлагаемых обстоятельствах!.. Встал, взял пистолет... Коля заходит в палатку, командир роты. А я как раз выхожу с пээмом. И ничего подозрительного в человеке с оружием нет. Там все бродят с оружием. А тут я дернулся. Коля заходит, я раз - ствол за спину. И Коля сразу все просек. "Эдик, стой, ты куда?" - "Никуда, Коля, сейчас вернусь". - "Нет, Эдик, сядь". - "Слушай, Коля, отстань". - "Нет, Эдик, ты подумай, если ты сейчас шлепнешься, представляешь, что бойцы начнут творить. Они же все за тобой пойдут, как бараны. Ты ж командир группы, Эдик, отдай пистолет". - "Коля, я не отдам пистолет". - "Ну, хорошо, дай мне честное слово, что ты с собой ничего не сделаешь". - "Все, Коля, отстань, я тебе слово даю..."

- Как-то быстро тебя ротный уговорил.

- Он же не только мой ротный, мы воевали вместе. Коля повел себя правильно. Быстрая оценка ситуации, четкое решение. Никаких эмоций. И аргумент правильный привел. С группой. Убедил в том, что вариант не подходит. Не подходит вариант - все, о нем забыли. Аффекта не было. Был бы аффект, кто помешал бы мне дать ротному в челюсть, выключить его ненадолго? Почему я и дальше не стрелялся? Потому что принял другое решение. Бороться, доказывать свою невиновность, отстаивать себя в той ситуации, которую предлагают. То есть боевая задача продолжается, только в других условиях. Ты, кстати, про стереотипы самоубийства говорил, ну там бриться, медали надевать. Тут другой стереотип, наверное, работал - разведгруппа попадает в окружение, один остается прикрывать, отбивается и, чтоб в плен не попасть, подрывает себя последней гранатой. Тоже самоубийство, но другое - погибаю, типа, но не сдаюсь.

"Пять целей - два ствола..."

- Вернемся в Дай. Как группа отреагировала на приказ о расстреле?

- Поначалу было любопытство. Как Тереха выразился: "Валить будем?" Да будем валить. Все сидят, ждут, ничего себе - валить! Но как-то все пока умозрительно. Новый сеанс связи: сделали? Нет еще. Приступайте. И вот когда стало ясно, что это действительно придется сделать, и сделать немедленно, тогда наступила подавленность. Это тяжело. Одно дело, когда в засаде, в перестрелке, а вот так вывести людей... Хотя народ в группе вроде подготовленный к смерти. И к чужой, и к своей. Но все равно это разные вещи: в перестрелке, и вот так вывести... Хорошо тем, кто стреляет по далеким целям. А тут вот он, человек! В десяти метрах. И ты знаешь, что его смерть наступит сейчас. Все помнят первого. Кому-то резать приходилось, кому-то застрелить с пяти метров в горячке, а кому-то и не в горячке. Хорошо стрелять в ожидании боя, в ощущении, что если ты не выстрелишь, то выстрелят в тебя. И все равно в первый раз колеблешься.

- Ты помнишь своего первого?

- Не буду я об этом рассказывать...

- Продолжай тогда... Ты приказал привести задержанных и якобы отпустил их домой, они пошли к машине. Дальше.

- Саша и Володя, которых я назначил в подгруппу уничтожения... Даже в темноте было видно, какие они бледные. А я сам ТУДА пока не смотрю. Я знаю, что ТАМ где-то они идут. А я смотрю на Сашку с Вовкой. Огонь! Все вокруг оцепенели. Огонь! Здесь одно спасение - не думать о смерти, думать о том, что надо выполнить задачу. Огонь! Бесшумник: тук-тук-тук-тук. И дальше мозги начинают действовать по формуле "наблюдение за результатами поражения". Я потом думал. После меньшего люди спиваются. После меньшего сходят с ума.

- А почему ты не расстрелял их сам? Почему, когда надо было бежать навстречу машине, ты побежал, мол, у тебя самая лучшая подготовка, больше шансов выжить, если в машине боевики. Ну и здесь бы все сам сделал, раз лучше всех подготовлен. Ну нельзя же было их убивать. И тебе это было понятно, и Саше с Володей. Нельзя, но надо. Приказали. И ты решил выполнить приказ, тебе это казалось этичным. Ну, так это был твой выбор, сам бы и расстрелял.

- Ну, может, я не считал себя обязанным выполнять это лично. И не нравилось мне все это. Ну, не знаю. Я тогда ограничил себя точкой зрения командира. Есть задача. И она нормально выполняется силами группы. Я ж не поставил на это дело срочника. А вдруг у него башню потом сорвет. Я выбрал на эту роль самых опытных - Калаганского и Воеводина.

- А если Калаганский с Воеводиным из-за этого в конце концов сопьются или с ума сойдут, кто будет виноват?

- Я буду виноват... Слушай, а может, я сам боялся, что сопьюсь после этого. Нет на этот вопрос однозначного ответа. Но парням легче было это сделать. Потому что по приказу. У военного человека всегда есть укрытие. Одно из укрытий - ты подчиняешьcя задаче. А если задумываться, то и не сделаешь ничего. Ну попробуй себя послать на смерть. Вот так - сейчас я пойду на смерть. Не получится. Мы идем не умирать, а выполнять задачу. Вот начни рефлексировать перед выходом. Это ж я могу подорваться, это ж меня может накрыть артиллерией, это ж меня духи могут застрелить, это ж в меня может свой солдат случайно выстрелить... А у меня был случай, через кусты пробирались, боец падает, щелк, фьють - пуля над ухом. Вань, ты че, убить меня хотел? Командир, честное слово, случайно... Вот начни рефлексировать, и ты кончишься. Прямая дорога в алкоголики.

- Не думаю, что им было легче убивать. Так нервничали - с десяти метров стреляли, и то один убежал - Мусаев. Он, правда, умер через сто метров от потери крови...

- Ведь все равно я бы не стал этого делать один. Я бы вошел в подгруппу уничтожения. Вместе с кем-то еще. Потому что реально - пять целей. И поразить их надо так, чтобы они ничего не почувствовали, - четко, чисто, безболезненно, потому что... жалко все-таки. Пять целей - это два-три ствола. Да, я знаю, если я встану, там точно никто не уйдет, но это все равно что... запачкаться, что ли, или честь потерять. Ну как это обозвать, я не знаю.

- От тебя бы тогда офицеры отвернулись, однокашники по училищу?

- Да нет, наоборот сказали бы: о, ни фига себе, сумел! Не хотелось мне этого делать. Вот идет перестрелка, идет рубиловка, там по хрену, сколько их, какие они, рубиться, рубиться и рубиться. И чем больше нарубишь, тем лучше. Другое дело здесь. Палаческая работа, кому она нужна. Не хочу, и все. Не мое это. Не к этому я готовился. Не мое, не Сашкино и не Вовкино. Но они люди подневольные. Ну воспользовался я своим командирским правом не участвовать самому. Но я же не ушел, я же рядом стоял. Я же не сказал им: идите завалите их где-нибудь. Сашка с Вовкой очищены тем, что они выполняли мой приказ, против своего желания. Я их назначил, я их вину перед Богом на себя взял. Я так роли распределил. Но если бы я сам все это сделал, то нет мне прощения вообще.

Спокойный лес

- Мне следователь Лешкин говорил: какая там у вас была боевая обстановка, не было ж перестрелок, и противника вы не нашли, спокойный лес, че вы там боялись? Да мы, говорю, не боялись, мы готовы были. А потом я посмотрел одну видеозапись. Полковник Лешкин приехал на место преступления для следственного эксперимента. В сопровождении колоны бронетехники и еще человек ста бойцов с автоматами. И сам он там с автоматом ползает. И никакой боевой обстановки.

Оказывается, это не так просто - поставить себя на место капитана Ульмана. У горной дороги на юго-восточной окраине чеченского села Дай без трех бэтээров и роты автоматчиков.

Московский Комсомолец

Вадим Речкалов

Дата публикации: 20.11.2005 21:38

Война капитана Ульмана (завершение)

Продолжается процесс над офицером, расстрелявшим шестерых человек

(Окончание, начало в "МК" за 17, 18, 21 ноября)

В январе 2002 года капитан спецразведки ГРУ Эдуард Ульман и его подчиненные убили и сожгли шестерых мирных граждан в Шатойском районе Чечни. Прошло два судебных процесса. Вердикт присяжных: "Невиновны". Сейчас Главная военная прокуратура (ГВП) предпринимает третью попытку посадить разведчиков. Теперь мы знаем, почему присяжные оправдывают военных. Мы знаем, как капитан Ульман оправдался перед собственной совестью. Очевидно также, что на скамье подсудимых должны сидеть не разведчики, а начальники, организовавшие операцию так, что под огонь спецназа попадали кто угодно, только не боевики. Тем не менее ГВП продолжает покрывать высших чинов. Почему ГВП это делает и кто мог отдать приказ о расстреле - заключительная часть расследования обозревателя "МК".

Время расстрела

ГВП не хочет найти виноватого, ГВП хочет посадить Ульмана. И свидетели, и документы, и здравый смысл говорят, что Ульман действовал по приказу. Вероятно, приказ отдал руководитель операции полковник Плотников. И вот этого самого Плотникова прокуратура не видит в упор. Не видит Плотникова и адвокат потерпевших Тихомирова, заявляя, что он, напротив, помогал следствию и помог уличить Ульмана. На стороне Плотникова и Верховный суд. Он тоже хочет - не правосудия, а Ульмана посадить. После двух оправдательных вердиктов на фоне шести обгоревших трупов Верховный суд, казалось бы, должен насторожиться, понять наконец, что дело непростое, виновник неочевиден и, по сути, преступник не установлен. Но приговор обжалуется по ерундовым признакам: вроде судья Жидков, вообразив себя мессией, ляпнул присяжным: не судите, да не судимы будете, да вопросы не так сформулировал. А ведь присяжные оправдали Ульмана только потому, что знали всё, что происходило в тот день у чеченского села Дай (см. "МК" за 17, 18 ноября).

Что же это за Плотников такой, под которым ходит и ГВП, и коллегия Верховного суда? Почему никто никогда ничего не слышал о таком влиятельном человеке?

Полковник Плотников - заурядный паркетный герой, приехавший в Чечню за медалькой, оскандалившийся и всунутый обратно в штаб ВДВ бумажки носить. И приказ Ульману на уничтожение пятерых человек Плотников отдавал не сам, у него на это не хватило бы ни воли, ни духа. Это через Плотникова сделали другие люди.

В деле Ульмана есть мутное место - время расстрела. Ульману кажется, что приказ на уничтожение он получил поздно вечером - часов в семь или даже в девять. В приговоре же написано, что всё произошло около 17 часов. Капитан и не спорит - какая разница, в 17 так в 17. Для Ульмана действительно разницы нет, а для руководителей операции разница принципиальная.

Попытаемся восстановить события от появления на дороге машины до расстрела. "Уазик" появился примерно в 15.00. Машину обстреляли. Людей задержали. Раненых перевязали и отвели в ложбину. Прошло не менее четырех сеансов радиосвязи: доклад об обстреле, передача паспортных данных на задержанных, получение приказа на уничтожение, еще один приказ - сделать это немедленно. До темноты Ульман успел остановить и досмотреть еще три проезжающие машины и поругаться с офицером шатойской комендатуры, проезжавшим на БТРе. Данные на задержанных радист передавал по буквам, а это шесть фамилий, имен и отчеств плюс обычные реквизиты - номер и серия паспорта, кем и когда выдан. Кроме того, через какое-то время Ульман приказал ослабить перевязочные жгуты у раненых, чтобы они не отморозили ноги. То есть раненые в этих жгутах находились не один час. К тому же, по словам капитана, у него возникло ощущение, что его игнорируют в эфире, значит, он не мог выйти на связь довольно долгое время. А если заглянуть в приговор, то все это произошло меньше чем за два часа. Да на одну передачу паспортных данных с непривычными для русского уха чеченскими именами и фамилиями ушло минут двадцать!

Почему же обвинение настаивает на расстреле в 17 часов? Потому что тогда этот расстрел выглядит как некое спонтанное действие. Убили мирного жителя, тут же замели следы. И все это провернули вчетвером: находившийся на временном пункте управления операцией (ВПУ) "организатор и подстрекатель" майор Перелевский, "создатель преступного сообщества" командир разведгруппы Ульман и Калаганский с Воеводиным - штатные киллеры ульмановской мафии.

А что произошло в 17 часов? А как раз в это время на ВПУ прилетел полковник Золотарёв - офицер отдела спецразведки Объединенной группировки войск (сил) в Северо-Кавказском регионе (ОГВ(с). В этой операции он курировал работу спецназа, был кем-то вроде советника при полковнике Плотникове. По показаниям Золотарёва, он прибыл на ВПУ, когда все уже было кончено. Но мы имеем право усомниться в его словах, потому что Золотарёв - лицо заинтересованное.

Кто спланировал убийство?

Попробуем предположить развитие событий у села Дай, опираясь исключительно на здравый смысл. Поставим себя на место полковника Плотникова. Не успели вы приступить к операции, как в первый сеанс связи командир разведгруппы сообщает вам о трупе и пятерых задержанных, двое из которых ранены. Работу спецназа в этой операции планировали не вы, а офицеры отдела спецразведки ОГВ(с). Что вы должны сделать, исходя из здравого смысла? Поставить в известность советника из спецназа и вместе с ним прикинуть, что делать дальше. Но советника вы забыли на аэродроме в Ханкале, загрузив вместо него в вертолет палатки и печки. Пока советник доберется до ВПУ, Ульман еще с десяток трупов нарубит, и тут Плотников принимает единственно верное решение. Он приказывает Ульману прекратить засаду и заняться проверкой документов у проезжающих водителей. Это смертельно опасно для группы Ульмана, но зато безопасно для проезжающих.

К 17.00 на ВПУ появляется полковник Золотарёв. Узнает о случившемся. Возможно, докладывает в штаб группировки. Известно, что на ВПУ связь с Ханкалой была. И с этого момента начинается долгий и мучительный процесс принятия решения. О судьбе пятерых еще живых чеченцев, попавших в засаду группы Ульмана. Пока не установлено, кто участвовал в принятии этого решения: полковник Плотников, полковник Золотарёв, начальник штаба отряда спецназа майор Шевелёв, начальник отдела спецразведки полковник Травкин, начальник разведки ОГВ(с), начальник штаба ОГВ(с), сам командующий группировкой генерал-лейтенант Молтенской. Все ли были в курсе дела, вместе они принимали решение или нет, но в любом случае положение у них было тяжелое, потому что убийство шестидесятипятилетнего директора Нохч-Келойской неполной средней школы Саида Аласхановича Аласханова было, пусть и невольно, спланировано на самом верху. И вот каким образом. Как я уже писал, сначала засаду Ульмана планировали организовать в ущелье в трех километрах юго-восточнее Дая к 15.30, то есть днем. А за час до операции передвинули по карте засаду на окраину села и перенесли ее на темное время суток. При этом Ульману сообщили только новые координаты высадки, а о том, что засада перенесена по времени, не сообщили. Да еще и напутали при составлении боевого распоряжения. Координаты и время высадки вписали новые, а место засады - из первоначального варианта. И этот бессмысленный документ - боевое распоряжение ?023518, видимо, не читая, подписали начальник штаба и начальник разведки ОГВ(с). Не будь этой путаницы на самом верху - и Аласханов остался бы жив. Потому что группа Ульмана и мирный "уазик" просто не смогли бы пересечься - ни в пространстве, ни во времени.

Все эти сумбурные торопливые корректировки боевой задачи в нашем случае подпадают под часть 2 статьи 293 Уголовного кодекса Российской Федерации: "Халатность, то есть... ненадлежащее исполнение должностным лицом своих обязанностей вследствие недобросовестного или небрежного отношения к службе, повлекшее по неосторожности... смерть человека - наказывается лишением свободы на срок до пяти лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет..."

Но это далеко не все. Приказ командования Объединенной группировки войск (сил) в Северо-Кавказском регионе об организации засады на юго-восточной окраине села Дай, пусть и в темное время суток, был преступным. Как-то само собой разумеется, что мирные чеченцы в темноте по дорогам не ездят. Но в Чечне тогда не было комендантского часа, и вероятность появления на дороге мирных людей оставалась велика. Можно, конечно, на время поимки Хаттаба временно перекрыть дорогу и никого по ней не пускать, на то она и зона контртеррористической операции. Но одно дело перекрыть дорогу открыто. А другое - посадить на нее засаду с задачей уничтожать все, что движется с наступлением темноты. И это уже часть 3 статьи 286 УК РФ: "Совершение должностным лицом действий, явно выходящих за пределы его полномочий и повлекших существенное нарушение прав и законных интересов граждан... с применением оружия или специальных средств... с причинением тяжких последствий - наказывается лишением свободы от трех до десяти лет..."

Ульмана посадили у села потому, что туда не успела подойти пехота. Без буфера мотострелков между селом и засадами операция становилась опасной для мирного населения. Ее следовало отменить, но командование группировки решило рискнуть и тем самым совершило уголовное преступление, ответственность за которое теперь пытаются свалить на Ульмана.

Кто приказал расстрелять?

Формально это мог сделать и полковник Плотников, но, возможно, он только озвучил чужое решение. Или его к такому решению аккуратно подтолкнули. Предположим, в группировке оценили последствия своих сумбурных действий и решили свалить всю вину на Ульмана. Сделать это должен был Плотников, на эту роль он подходил идеально. Руководитель операции отвечает за все, а значит, если не посадит Ульмана, то сядет сам. Допустим, звонит Плотников в Ханкалу какому-нибудь начальнику и спрашивает: "Так и так, Ульман засаду реализовал, у меня мертвый директор школы на дороге лежит, и чё теперь делать?" А ему, например, в ответ: "Ты чё, полковник, не знаешь, чё делать?" А тут еще советник какой-нибудь из группировки искушает полковника: "Да чё тут думать, Володя! Валим всех, имитируем подрыв "уазика" на фугасе, трупы для надежности сжигаем..." Возникает вопрос: зачем командованию понадобилось усугублять ситуацию? Есть один погибший, за него придется ответить, но он только один. Для Чечни почти заурядная ситуация. А шесть трупов - совсем другой масштаб. Объяснить это можно тем, что командование убирало свидетелей. Что могли рассказать пассажиры "уазика"? Что выбежал из кустов на дорогу русский парень с автоматом, махал руками, мы не остановились, нас обстреляли. Что дорогу никто не блокировал, что была засада. И никто на выезде из села не досматривал и ни о чем не предупреждал, ехали как ехали. И тогда возник бы вопрос: откуда взялась засада на общедоступной дороге? И выяснилось бы, что засаду туда посадило командование группировки, а Ульман просто выполнял полученный сверху приказ. Причем выполнял его не тупо, а творчески и геройски. Не обязан он был выбегать на дорогу, а сделал это только потому, что слишком непривычной была для него засада средь бела дня, и он побежал на неизвестную машину, ловя Хаттаба на живца. Зачем побежал, спрашиваю. Отвечает: "Я хотел быть уверенным, что действую правильно. Я не привык ошибаться на боевой задаче. Обстреляют - враги, не обстреляют - мирные..." А случилось иначе - и не обстреляли, и не остановились. А если свидетелей нет, то можно сказать, что Ульману поставили задачу блокировать дорогу и проверять машины, а он вместо этого открыл огонь на поражение. А потом, чтобы скрыть убийство Аласханова, расстрелял остальных. Такой вот негодяй, Буданов ?2. К тому же за расстрелом пятерых безоружных людей причина смерти Аласханова отойдет на второй план. И вина организаторов бездарной операции станет совсем маленькой и незаметной на фоне очевидной вины палача Ульмана.

Все идет к тому, что капитана Ульмана решили сделать крайним заранее. Наказать за чрезмерное рвение в исполнении приказов. Сели начальники и стали кумекать: "Ну чё делать будем, как отмазываться?" - "А чё тут думать, прикажем Ульману всех вальнуть, потом скажем, что ничего такого мы не приказывали, поставили дурака машины проверять, а он войну затеял..." - "А вдруг мы ему прикажем расстрелять, а он упрется, скажет, незаконный приказ, тыры-пыры, не буду выполнять..." - "Не упрется. Он знаешь какой исполнительный. Одно слово - немец".

Неправдоподобная картинка? Отнюдь нет. В суде выступал эксперт. Оценивал действия Ульмана с тактической точки зрения, правильно ли капитан блокировал дорогу, какие ошибки допустил и т.п. Эксперту задали вопрос: "А почему вы все время говорите о блокировании дороги, о досмотре машин, о проверке документов? Разве Ульман не в засаде сидел?" - "Вообще-то, судя по всему, он, конечно, сидел в засаде, - ответил эксперт, - но ведь Ульман сам написал в отчете, что занимался блокированием".

Вот цитата из "Отчета командира РГ СпН ?513 о выполнении боевой задачи": "В 14.34 группа десантировалась у автодороги Дай-Циндой, в 58 метрах к северу от границы района. В 14.40 посредством радиосвязи я доложил оперативному офицеру о прибытии и уточнил задачу. Была получена задача: Блокировать дорогу (н.п. Дай - н.п. Циндой). Досматривать все автомобили без исключения. При неподчинении - стрелять по колесам, при сопротивлении - уничтожать. Ночью уничтожать все автомобили после 20.00 до 6.00".

Подпись - капитан Ульман Э.А. Подпись фальшивая, или, как написано в заключении почерковедческой экспертизы No 233/02 от 19.07.2002, "...выполнена иным лицом".

Так что Ульмана уничтожают свои - армейские. Руками военной прокуратуры.

"Не расскажешь - сдадим твою мать чеченам"

А почему ГВП так упорно преследует Ульмана, почему не хочет если не оправдать капитана, то хотя бы посадить рядом с ним того же Плотникова? И тут я выскажу два соображения. Еще в мае 2000 года генеральный прокурор России Владимир Устинов подписал распоряжение об обязательном участии сотрудников прокуратуры в оперативно-профилактических мероприятиях в Чеченской Республике, проверках паспортного режима и т.п. Не исключено, что кто-нибудь из прокурорских присутствовал и на операции в Дае. И решение об уничтожении задержанных было принято с его молчаливого согласия. Таким образом, ГВП кровно заинтересована в том, чтобы, кроме Ульмана и его товарищей, никого не теребили, а то вдруг и до прокурорских докопаются. Судя по методам работы следователей военной прокуратуры с группой Ульмана, эта версия выглядит правдоподобно. На первых допросах сразу после операции разведчики говорили неправду. Якобы все шестеро пассажиров были уничтожены ими при обстреле "уазика". Говорить именно это Ульману приказал его командир. Ульман и выполнял приказ более полугода, пока наконец не понял, что армия его бросила.

Вот что он рассказывает о первых допросах: "Боец приходит с допроса, его колотит. Командир, чё делать, прокурор сказал, что если я сейчас ничего говорить не буду, то он сообщит чеченцам адреса моих родителей. Я сказал бойцу: поступай как считаешь нужным, тут я тебе приказывать не могу. Самого меня родителями не шантажировали. Да это и невозможно. Родители в Германии живут, женат я тогда еще не был, а мой домашний адрес - военная часть. Но если бы мне начали угрожать тем же, это бы меня взорвало. Наверное, до Путина дошел бы. Он же у нас Верховный главнокомандующий".

И второе соображение, почему прокуратура не трогает Плотникова. Если начать его допрашивать как подозреваемого, Плотников, спасая себя, может наговорить лишнего и о том, кто придумал посадить засаду на оживленной дороге, и как принималось решение о расстреле. Укажет, например, на одного полковника, тот - на другого, другой, в свою очередь, на генерала, а там и до верховного рукой подать. Для России это прецедент - осудить не стрелочника, а начальника. И зачем это нужно начальникам? Когда капитан приказывает расстрелять пятерых человек - это частная уголовщина. А когда это делает генерал - это уже геноцид. Американцы узнали всю правду о войне во Вьетнаме после Сонгми. Мы могли узнать правду о чеченской после Дая. Не узнали. Спасибо ГВП.

Бунт в Борзое

13 января совместная комплексная операция по поимке Хаттаба завершилась. На пять дней раньше запланированного срока. Сводный отряд спецназа из шести разведгрупп общей численностью 72 человека прибыл из Дая в Борзой в расположение 291-го гвардейского мотострелкового полка. Разведчиков построили возле штаба. Через час к ним вышел командир полка и приказал сдать оружие. Это было против правил. Он не мог отдавать команды спецназу ГРУ. Самыми старшими по должности среди разведчиков были майор Перелевский и полковник Золотарёв. Но они не возражали, а фактически подтвердили приказ.

"А уже пошли слухи о волнениях в Дае, - вспоминает Ульман, - чеченский ОМОН приезжал разбираться. Мы ожидали бойни. И вдруг у нас отбирают оружие. Перелевский с Золотарёвым сломленные. Будто в плен попадаем. Разоружение мятежной части. Ребята подходят. Ну чё будем делать, Эдик? Решили оружие всё не сдавать, часть затусовать - по два-три ствола на группу. Организовать охрану. На угловые окна по два наблюдателя. Назначить группу захвата. В случае заварухи дневального у оружейки сметаем, оружие забираем".

Это походило на бунт. Но речь шла о живучести отряда.

"В угрожающей обстановке нерешительность командира приводит к тому, что подчиненные начинают сами принимать решения", - говорит Ульман.

Опасения разведчиков подтвердились наутро. В полк пришли два вооруженных чеченских милиционера и прижали к стене прокуратуры одного из офицеров-разведчиков, приставив ему нож к горлу. Спецназовцы выставили из окна казармы пулемет и бросились на выручку. Чеченцы ретировались.

Способность к броску

В военной психологии есть такое понятие - "способность к броску". Умение быстро и четко реагировать на внезапно возникшую угрозу. Для оценки офицера спецразведки это ключевой критерий.

Контртеррористическая операция на Северном Кавказе продолжается. Достаточно заглянуть в Интерфакс: "Президент Чечни призывает отказаться от применения артиллерии в республике... На окраине села Дышне-Ведено произошел взрыв неустановленного устройства, один военнослужащий погиб... В Шатойском районе подорваны две бронемашины..." Это все из вчерашней сводки. И пока настоящие виновники гибели шестерых мирных граждан у села Дай в Шатойском районе не ответят перед судом, у лидеров боевиков останется в руках серьезный козырь для пополнения рядов сопротивления. Их ряды пополнятся, а нашего полку убудет. Видя то, как власть подставляет Ульмана и его группу, мало кто захочет защищать эту власть. Но это еще полбеды. Беда наступит, когда эти "способные к броску" ребята откажутся подчиняться приказу, как в Борзое, "затусуют" пулемет, а уж куда они могут его направить, неизвестно. Могут и на командиров, если найдется человек, который убедит бойцов, что ими командуют изменники.

"Когда я из первой командировки вернулся, такое ощущение странное было, - вспоминает Ульман. - Идешь по улице, всем любуешься. Вот фонари горят, вот классно-то. Повоевал, вернулся на родную землю. И не то что готов всех любить, но вот конфликтовать желания никакого не было. И вообще непонятно, по какому поводу здесь, на мирной земле, можно конфликтовать. Я вас защитил, я приехал, какие ко мне претензии? Любой косой взгляд казался странным. Я ведь, когда защищаю Родину, я не делю людей на чистых и нечистых. Мне не важно, кто это - преступник или милиционер. Наше дело защищать всех, кто проживает на территории Российской Федерации. Обывателей, бандитов, государственных деятелей. Ты же не смотришь, кто у тебя за спиной. И любой удар в спину вызывает недоумение. Те же военные прокуроры, они ж сами не воюют, они живут под нашей защитой, и вдруг тебе же в спину - бах!"

Военная карьера Ульмана остановилась. И отношение к нему другое. Если раньше его просто уважали как профессионала, то теперь появилось сочувствие. Начальство выжидает, чем все закончится, и должности новой не дает. А нет должности - нет и звания. А с другой стороны, какая ему должность, если он по полгода в Ростове живет. Могли бы, конечно, что-нибудь временно подыскать, не требующее постоянного присутствия. Но не находят, а сам Ульман не просит.

"Я еду на войну..."

- Меня ребята спрашивали еще в первой командировке: Эдик, чё ты здесь делаешь? Родители в Германии, квартиры у тебя нет. А ты сидишь в Чечне, в горах, воюешь. Зачем тебе это? Я им отвечал в шутку: дерусь, потому что дерусь.

- Слушай, капитан, а что ты здесь делаешь? Родители у тебя в Германии, ты с молодой женой живешь в гарнизонной общаге, капитан в 32 года, судят тебя за убийство. Вот только не говори, что ты дерешься потому что дерешься. Для газеты это не ответ.

Ульман думал два дня.

- Ты знаешь, нет у меня ответа. Сформулировать точно я не могу, а двусмысленности мне бы здесь не хотелось. Извини.

Ясный, недвусмысленный ответ. А порассуждать на тему патриотизма и так есть кому. Кстати, фразу "Ich fahre auf den Krieg..." - "я еду на войну..." - германский немец сроду не произнесет. В Германии говорят: "Ich ziehe in den Krieg..." - дословно "я тащу себя в войну". А это спокойное "fahre" - калька с русского. Чисто поволжский диалект.