Аннотация: Прошлое и настоящее... Ты стоишь на перекрёстке времени, созерцая, как эти два понятия пересекаются порою в самых неожиданных местах, и понимаешь, что являешься частичкой всего происходящего. И открываются тебе неизвестные ранее страницы истории, те моменты, которые происходили в прошлом с родным тебе человеком.
ПОВЕСТЬ ОПУБЛИКОВАНА ИЗДАТЕЛЬСТВОМ "ПОДВИГ" В АВГУСТЕ 2012 ГОДА
П Р О Л О Г
Началось всё с того, что начштаба полка объявил мне трое суток гауптвахты. Вы спросите за что? Отвечаю: а вот просто так. Хотя нет - вру. В армии, как известно, просто так даже прыщик у бойца не вскочит. Впал в немилость я, за чрезмерное усердие при выполнении приказа подполковника. Он на мою беду, был не только начальником штаба, а еще и начальником гарнизонного дома офицеров, по совместительству, впрочем, обо всем по порядку.
Есть такой каламбур, что мол в армии, круглое носят, квадратное катают. Так оно и есть в разных интерпретациях, какой приказ получен - такой и выполняется. Но, приказы бывают разные, разумные и бестолковые, что целиком и полностью зависит от того, кто отдаёт оные. В данной ситуации мне просто не повезло.
* * *
Служил я в славном городе Пренцлау, небольшой такой городишко, на Север от Берлина вёрст девяносто. Попав в Европу из Российской провинции, я первое время был поражен обилием и продуктов в магазинах, и всего прочего. И когда закончилась служба срочная, решил задержаться здесь на некоторое время, и продолжить службу. Должность инструктора-водителя была тихой, спокойной, и вроде как совсем не приметной, и чин был не высокий - прапорщик. А вот гвардейская часть, в которой честь имел служить я, была очень даже героической, с богатым боевым прошлым. Служил, в общем, не тужил, работу знал и любил, выполнял её честно и добросовестно. Но имелось у меня безобидное такое увлечение - любовь к рисованию. Не профессионально, а так сказать, для души творил, получалось вроде бы неплохо. Да и навык, какой никакой имелся в этом деле, перед армией, на полставки подрабатывал художником оформителем. А тут, умение это здорово пригодилось, разрослось и приняло вполне определенные масштабы, малевал альбомы дембельские друзьям сослуживцам, опять же чемоданы разрисовывал товарищам, перед убытием на Родину. А демобилизованный солдат, улетающий в родные края это... что-то неописуемое и возвышенное. Весь такой из себя важный и значительный боец, не знающему человеку мог показаться фельдмаршалом. Форма расшита и разукрашена всевозможными неуставными прибамбасами. Аксельбант во всю грудь, фуражка заломлена на затылок, погоны... только что не эполеты гусарские. Значки и псевдонаграды - соперничают блеском с улыбкой воина, и немаловажным атрибутом всего этого, являлся дембельский чемодан, разрисованный самолётами и прочей ляпотой. Наверняка многие помнят солдатиков, возвращающихся со службы в Германии с разрисованными чемоданами. Многие из этих "шедевров" каптенарной живописи были и моей работой. И надо же было такому случиться, что прознал про это умение начштаба полка. Тут то всё и закрутилось.
Поначалу грех жаловаться - нагружал не очень. Разовые просьбы, типа оформить красочный плакат для штаба полка - пожалуйста. К новогоднему празднику деда мороза изобразить со снегуркой и снеговиком в придачу - да ради Бога. Однако понравилась ему моё умение и наивная безотказность. Да и как я мог отказать? Он - начштаба полка, и целый подполковник, а я всего лишь прапор. А "прапор", это... знамя, по-старинному, ну если заглянуть в толковый словарь. Соответственно прапорщик, опять же на старославянском - знаменосец. Красиво? Безусловно, но, это во времена царя батюшки прапорщик был человеком уважаемым, и звание это было первым офицерским чином, а сейчас... ни то - не сё, а полное недоразумение. Хотя и держится армия практически на нас, на прапорщиках. Но, об этом рассуждать можно долго... в общем, отказать начштаба я попросту не мог, права такого не имел, он это прекрасно понимал, и, пошло - поехало, загрузил меня подполковник "по полной". То это разрисуй, то другое, то третье. Ребята "рейд по тылам противника" отрабатывают, на стрельбище оттачивают боевое мастерство, изучают минновзрывное дело, а я... как писарчук штабной плакатным пером вывожу лозунги о вечно живущем вожде мирового пролетариата. Тоска-а-а зелёная! Надоела мне такая барщина хуже горькой редьки, а тут еще и КШУ, то есть командно-штабные учения наметились, как чувствовал - не к добру это. Предчувствия меня не обманули.
Накануне учений, притащил начштаба стопку карт, по которым собственно и намечалось проводить учебные манёвры. Без слов мне стало всё понятно, и загрустил я, и затосковал.
- Вот! - Плюхнув стопку на стол, радостно "обрадовал" он, - работку тебе принёс, через три дня учения, отобразишь расположение противника, и порядки взаимодействия наших войск. Красочно, что бы проверяющий генерал остался доволен. И еще, вот текст, через неделю приедут артисты из Союза, объявление изобразишь, как ты умеешь - красочно...
- Това-а-арищ подполковник, - я наивно попытался "откосить" - объявление сделаю, без проблем, а карты... я ведь академиев не заканчивал, стратегия, тактика - тёмный лес. В топографии не силён, и не составлял никогда планы такие. А вдруг чего напутаю?
- А тебе и путать нечего, вот здесь, в документах, всё подробненько описано, что да как, когда - куда и какими силами. Ты только отобрази все это на картах в графическом, так сказать, виде.
- Так это... допуска-то у меня нету! - сделав еще одну попытку, я, ткнув пальцем в уголок верхней карты, на которой жирным шрифтом указывалось о жуткой секретности этих документов.
- Ничего-ничего, допуск я тебе быстро оформлю. Да и нарушений секретности тут нет, ты же никуда из штаба карты выносить не будешь. И чтобы красиво было! Усёк?
- Так то-о-очно...
Ну вот, загрузил по "самое нехочу" зараза, и планы на вечер отменяются. Какой вечер, тут и за сутки не управишься! Придётся подружке обойтись без моей компании. Эх, чтобы такое придумать, дабы отвадить подполковника нагружать меня непрофильной работой? А что если... Хм, мысль интересная, но... чревата последствиями. А что, я предупреждал его, что не спец в таких делах, сам виноват. Да и, как говорят начинающие офицеры: "дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут". Покричит подпол и перестанет. Надо попробовать. И не откладывая в долгий ящик, я с энтузиазмом принялся за работу.
И хоть не заканчивал я академии генштаба но, всё оказалось мне по силам, вполне. Быстро во всем разобрался. Вот здесь "наши", здесь "противник". Наступаем во столько то, такими вот силами, и в этом направлении. Расстелив на столе карту, жирно, от души, разрисовывал её стрелами, указывающими пути наступления, и пути отхода вражеских войск. Ура, вперёд, в атаку!
- Так громче музыка играй победу!
Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!
Мы за Спартак, за Родину, за веру... - напевал я бравурный марш, и, высунув от усердия язык, продолжал разрисовывать супер секретную карту, супер цветными карандашами.
Постепенно вырисовывалась картина сражения. Разбитый враг позорно отступает, оставляя после себя богатые трофеи! Как Наполеон, стоял я над полем брани, рассматривая и добавляя последние штрихи предстоящей баталии. Получалось красиво. Эх, мне бы сейчас подзорную трубу и барабан у ног! Ах да, челочку еще, из-под треуголки и пальцы за обшлаг мундира. Ну, совсем заработался, Бонапартом себя возомнил, скажи, кому и, загремишь в психушку... Представив себя в образе императора Франции - захохотал, и раскрыв окно, решил перекурить...
Часа через два в дверь заглянул подполковник и уставился на карту, предчувствуя недоброе - я замер...
- Хм, молодец! Неплохо, получается, продолжай в том же духе...
В "том же духе"? Ноу проблем! Дверь захлопнулась, я выдохнул и вытер выступивший на лбу пот. Уф, пронесло, не заметил.
И вот наступил долгожданный день учений. Эх, мне бы сейчас, в этот день, находиться в дальнем гарнизоне, где-то скажем, на Земле Франца Иосифа, гонять там пинками белых ведмедёв. Но, я там не был, а был я, как и прежде в ГДР, в штабе, на третьем этаже. Где, нервно покуривая - ожидал неприятностей. Ведь это такая штука, что если ты не ищешь их, неприятностей, то они сами находят тебя. И я убедился в этой аксиоме, ждать долго, не пришлось...
- Ты... Ты... Твою дивизию... чего наделал?!! - красный как рак, выпучив глаза, в дверях возник подполковник.
- Ааа, что-то не так? - наивно хлопая ресницами, и преданно пожирая начальство глазами, я потихоньку отодвигал стул, готовясь к позорному бегству...
- Всё не ТАК! Это... это что ты такое тут нарисовал?! - С размаху хлопнув картой на стол, ткнул пальцем подполковник.
- Дак, это... план наступления, стрелы. Вроде красиво получилось... - как будто ничего не понимая, бормочу в ответ.
- А где они нарисованы, тудыт твою растудыт..?! - продолжает брызгать слюною начштаба.
- На карте...
- Бл...! На какой карте?! Что ты из меня идиота делаешь?!! Ты куда направление главного удара вывел? Ты половину ФРГ захватил и уже во Францию вторгся!
- Я-а-а?.. - сама невинность уставилась на карту.
- Нет - я! По твоей милости!
Виновато пожимая плечами, и изображая из себя ни в чем не повинного ангелочка, оправдываюсь:
- Ошибочка вышла ваше благородие... ой, товарищ подполковник. Виноват - исправлюсь. Увлёкся, извините... А так красиво вышло... кхм... Вот ведь незадача. Я же предупреждал, не шибко разбираюсь в стратегии. Разрешите, сей момент переделаю...
- Щас, переделает он. Поздно! Трое суток гауптвахты! Завтра же убыть для отбытия наказания! И чтобы в штабе ноги твоей больше не было! Понял?! - громыхнув кулаком по столу, он пинком распахнул дверь и загрохотал сапогами по коридору...
- Так то-о-очно... - только и смог я прошептать ему вслед, обескуражено опустившись на жалобно скрипнувший стул.
Впрочем, похоже, было, что кому-то так же не повезло, в коридоре подполковник орал на подвернувшегося под горячую руку подчиненного.
Уффф... в сущности, легко отделался, подумалось мне. И представив, как он перед генералом "развивал" наступление на Францию с указкой в руке - нервно захихикал. Распахнув окно, решил покурить напоследок, но тут, в дверь заглянул друг, старлей Иван Осадчий:
- Ну, Юрок ты даёшь! Я в таком состоянии начштаба никогда не видел. Хорошая шутка, офицеры едва не лопались, сдерживая смех. Представляешь, он, когда вывесил карту, только тогда понял, что-то здесь не так. И давай юлить, выкручиваться... Как по пИсаному врёт: "обходим с флангов, вводим резерв". В общем, на полном серьёзе рассуждал о стратегических планах взятия Европы. Хорошо, что генерал с юмором оказался. Посмотрел, не поверил, протер очки, присмотрелся и заржал как конь Будённого. Отсмеялся, и заставил нашего артиста умерить пыл, отвести войска на территорию Варшавского договора, и принести извинения за потоптанные виноградники Бельгии и Франции.
- Иван, вот веришь? Достал он меня! Я ведь не художник, и не штабист вовсе, а он прилип как банный лист: разрисуй да нарисуй. Набрал бы солдат писарей по ротам, и сидел бы с ними раскрасками занимался. Да и... просто пошутить хотелось. Не думал, что так всё обернётся, думал - отстанет, а оно, вон как вышло...
- Шутка удалась. Что такой смурной, сильно шумел?
- Не то слово! Думал - расстреляет на месте... Как разъярённый бегемот тут топал. Трое суток губы влепил, зато вольную выписал, погнал меня из штаба.
- Ясно. В Потсдам значит поедешь?
- Ну да, там же гауптвахта для господ офицеров и прапорщиков.
- Ну, тогда тебе определённо повезло.
- Глумишься? Как так - "повезло"? Чего же хорошего? В личное дело впишут сей "подвиг".
- Ха! Да плевать на личное дело, не повысят и не разжалуют, в этом вся прелесть твоего звания. А в Потсдам с тобой на пару Славка Инякин поедет, начальник вещевой службы, ему командир полка впаял трое суток. Ты бы к нему сходил на склад, он как раз собирается, и был он на губе уже не раз, знает, что там и как.
Сообщение меня заинтересовало, и, собрав немудреные вещички, я покинул опостылевший кабинет.
Вещевой склад полка как стратегический объект, "бдительно" охранялся бойцом, обутым совсем по-домашнему - в тапочки. Он сидел во дворе на лавочке, привалившись спиной к стене, блаженно щурясь на солнце, мечтал о родной деревне и жизни после службы.
- Инякин у себя?!
Боец едва не свалился со скамьи, подскочил, как ужаленный но, увидев, что владелец строгого баса совсем не генерал, облегчённо вздохнул и, кивнув, ответил:
- Так точно, на месте он...
Было заметно, что капитан вещевик, совсем не печалился предстоящей отсидкой. Насвистывая мелодию, не спеша, перебирал он форму на полках, периодически вписывая что-то в журнал и, завидев меня, бодро воскликнул:
- Ооо! Привет товарищу по несчастью. Наслышан о высокохудожественных подвигах, повеселил народ отменно. Как, готов искупить вину перед Родиной?
- Ну, если начштаба это Родина, то я готов... продать её за сотню бундес марок. Не знаю только, где покупателей найти на такой товар.
- Ха, вижу - не унываешь! И правильно, Юрок, прорвёмся.
- Слава, ну я-то ладно, прапор непутевый, а тебя за что на гауптвахту?
- Как обычно, портянки со складов вовремя не завезли, опять же постельное бельё солдатам не сменили, ну а я, как начальник вещевой службы - не проконтролировал. Лопухнулся, за что собственно и поплатился.
- Из-за такой ерунды?
- Ага, ерунда... не ерунда это, а преступление века, по мнению комполка нашего, многоуважаемого полковника Пирожка, что б его собаки съели. Представляешь, орёт он на меня перед строем, грозится до лейтенантов разжаловать, а я ему: товарищ полковник, а разжалуйте меня сразу до прапорщика. Хи-хи... Знаешь, что ответил? Хитрожопым обозвал, и... хрен тебе, говорит, по всей морде! ПрапорА контрактники, и через пять лет могут спокойно на гражданку уйти, а ты у меня все двадцать пять лет будешь в сапогах топать, и смеётся зараза.
- Ну да, есть определённое удобство в моём звании. Обрыднет служба, по окончанию контракта пишу рапорт, и в народное хозяйство, а тебе - как медному котелку, - улыбаюсь я, заряжаясь позитивом от неунывающего капитана.
- Угу, точно. А пока, что бы жизнь малиной не казалась - трое суток получите, и распишитесь... Да фигня всё это, я уже третий раз еду. Потсдам отличный город, сады, парки, красивые фройляйн и, пи-иво - в неограниченных количествах! Фотоаппарат вот захвачу, нащелкаем классных кадров.
- Дак... как же... А-а-а гауптвахта?
- А что губа? Она стояла и стоять будет. И мы там, как бы даже сидеть будем, ага, трое суток. Говорю же, всё будет пучком! Как-никак, я всё же тыловик, и начальника гауптвахты уже прикормил. Звонил сейчас, замолвил за нас словечко, брюки форменные ему нужны, диагоналевые, из хорошего сукна. А ты захвати бутылку водочки, нашей, русской, и всё будет нормально. Найдёшь водку то?
- Найду, сосед по общаге из Союза вернулся, привёз.
- Ну, вот и отлично! Да, и цивильное не забудь прихватить, ну там джинсы, рубаху. В отеле жить будем, знаю я там уютное местечко. Иди, собирайся, на заре, первым дилижансом и отчалим.
* * *
И вот, мы как добропорядочные штрафники, без конвоя, сами и добровольно едем сдаваться в плен, в славный город Потсдам, что в тридцати километрах западнее Берлина. Вот счастье привалило, не был там ни разу, теперь доведётся посетить. Инякин, довольно неплохо шпрехал по-немецки, и при пересадке, на Берлинском вокзале быстро разобрался, какая нам нужна электричка до Потсдама.
На перроне, военный патруль ловко выискивал в толпе пассажиров наших соотечественников. Несмотря на гражданскую одежду, выявляли самовольщиков, останавливали, проверяли документы. Проверили и у нас: удостоверение, проездные документы, записка об аресте. Всё в порядке - счастливо отсидеть и... ухмылка во всю рожу. Юмористы.
Электричка, громыхая на стыках, катила по нейтральной полосе. Вагоны непривычной конфигурации - двухэтажные, с баром и буфетом, и даже ватерклозет имелся, что для нас было особой диковинкой, так как в Союзе, в электричках туалетов не было вовсе, а тут такой сервис. Чистенько всё, опрятненько и цивильно, одним словом - Европа. Ехал бы так и ехал, до самой Атлантики, но, путь наш недалек, и надо подкрепиться.
- Цвай сосиска унд порезать, - попытался, было скаламбурить я, но барменом был не понят.
Инякин юмор оценил, хихикнул, и отредактировал просьбу:
- Гебен зи мир битте, цвай фляшен бир, унд боквурст.
Устроившись у окна, мы уплетали сардельки и, запивая пенным напитком, созерцали мелькающий за окнами пейзаж. Пейзаж был довольно унылым. Вагон неспешно катил по нейтральной полосе. Западный и Восточные сектора Берлина основательно разделяла мощная стена невзрачно серого цвета. Ряды колючих заграждений, противотанковые ежи и прочая фортификация, не оставляли надежд инакомыслящим. Невозможно было представить, что кто-то рискнул бы прорваться через всё это, за "железный занавес". Но... "вражеские голоса" периодически вещали о таких попытках. Результаты этих самоубийственных экспериментов наверняка были плачевными. На пулемётных вышках скучали часовые, из бойниц угрюмо торчали стволы пулемётов...
- Представляешь, - отвлёк меня от созерцания Инякин, - вот здесь, совсем недалеко за стеной, в Западном секторе тюрьма находится, Шпандау.
- Что-то такое слышал. Там, кажется, еще с войны фашисты сидят?
- Ага, недобитки. Которым срок присудили в Нюрнберге, впрочем, сейчас там один заключенный остался - Рудольф Гесс.
- Сколько лет прошло, а он всё сидит.
- И будет сидеть, пока не загнётся. А нам с тобой повезло, всего-то трое суток дали. Так что радуйся и смотри на жизнь веселее!
- Скажешь тоже! Мы с тобою ангелочки небесные против узников Шпандау.
- Кстати, патруль на вокзале Берлина помнишь? Вот эти ребята из подразделения, которое охраняет Гесса, друг у меня там служит. Представляешь, четыре государства неусыпно стерегут всего лишь одного человека! И с этой целью содержатся специальные воинские подразделения, штат тюремной администрации и обслуги. Караулы - советский, американский, французский и английский, меняя друг друга, несут службу ровно по месяцу.
- Ого, какая честь ему, хотя... от такой "чести" удавиться можно...
По вагонам прошли контролёры, ловко щелкая компостерами, пробили и наши билеты, я смотрел в окно и вспоминал дом, Кубанские плавни, рыбалку. Как же всё это сейчас далеко, а тут за окном, центр Европы. Слева соцлагерь, справа буржуинский Берлин, а рядом... улыбчивый Инякин с фотоаппаратом, изображающий репортёра газеты "Вечерний Фогельзанг".
Благодаря пройдохе тыловику, на вокзале Потсдама быстро сориентировались, и на автобусе добрались до нужного нам места. Выйдя из автобуса, я удивлённо уставился на знакомую до боли архитектуру деревенского масштаба.
- Чего, удивлён? - хмыкнул капитан.
- Так это же... Блин, не может быть! Дома то наши, русские! В Сибири такие же стоят, в деревнях! Резные наличники, расписные ставни, крытые дворы.
- Ты прав, место это так и называется "Руссише дорф" русская деревня в переводе.
- Но откуда и как? Это же Европа!
- Ооо, да тут такая история с географией, что можно романы писать. Ну, если коротко то, король ихний, Фридрих Вильгельм который, с нашим царем Александром первым - дружен был. Ну и приютил солдат наших раненных и хворых, которых Бонапарт в восемьсот двенадцатом пленил в России. Ну, а потом, Наполеон проиграл баталию, и удрал в свою тёплую французию, а солдаты при дворе кайзера так и остались. По хозяйству тут плотничали, в хоре церковном пели. Хоть и крепостные они, и как бы должны были к хозяевам вернуться но, царь наш батюшка не возражал, что бы они здесь остались. Да и на радостях, что одолели супостата, Вильгельму еще гренадёров выделил для несения службы при дворе королевском, в знак дружбы так сказать. Король Прусский, нормальным мужиком оказался, что бы наши солдаты ни грустили по Родине, и чувствовали себя как дома, он им такие вот хоромы отгрохал за казенный счет. Ну и вот, с тех пор здесь и стоит эта деревня, в честь царя нашего назвали её Александровка, от тех гренадёров тут наверно никого уже и не осталось, все предки давно онемечились, а домА как память историческая сохраняются.
- Здорово! А об этом тебе тоже друг поведал, который в гренадёрах служил? - интересуюсь я с улыбкой.
- Ну, типа того, - смеётся в ответ друг, - а вообще, в отношении истории, гансы молодцы. Заметил, какой порядок у них на кладбищах? И обелиски памятные стоят, и нашим - солдатам победителям, и проигравшим воинам в форме вермахта. Смерть всех уравняла... и не рушат они памятники прежних веков, всё сохраняют для потомков. Кстати, вот мы и пришли.
Перед нами, массивными стенами красного кирпича возвышалась военная комендатура, а при ней - оно, невзрачное, как и положено узилищу, здание гауптвахты, которая, таковой являлась еще и при кайзере. Стены казённого заведения столько повидали на своём веку, что от них за версту веяло негативной аурой. Настроение отчего-то резко упало, не хотелось заходить в эти негостеприимные казематы, но, подталкиваемый неунывающим капитаном, я вынужден был распахнуть массивную дверь из морёного дуба.
Напыщенный старлей в щегольских галифе, чувствовал себя здесь полновластным хозяином. Было заметно, что эта роль доставляет ему истинное удовольствие. Как павлин, вышагивал он перед шеренгой проштрафившихся офицеров, звонко цокая по кафелю коваными каблуками. Собирал документы, задавал уточняющие вопросы. Некоторых тут же разворачивал обратно в часть:
- Товарищ подполковник, а вас я принять не могу.
- На каком основании?! Все документы в порядке! - возмущался тощий как жердь офицер, с голубыми петлицами авиатора.
- Для отбытия наказания, вы должны прибыть в полевой форме одежды, об этом всех предупреждают. Вы бы еще в парадке приехали...
- Какая тебе разница, в чем я сидеть буду?
- Не "ты" а "вы", я с вами на брудершафт не пил и, вообще... у меня нет мест для старшего ком состава. Я же не посажу вас с лейтенантами и сверхсрочниками, по уставу не положено. А полагающиеся вам по чину апартаменты - освободятся через неделю, вот тогда и приезжайте...
- Черт знает что, и тут бюрократия! - недовольно чертыхаясь, подполковник направляется к выходу.
А начальник гауптвахты продолжал знакомиться с "клиентами". Наконец, распределив всех штрафников, он кивнул нам, приглашая зайти в кабинет, и закрыл дверь на задвижку. Славка хитрО подмигнув, подал знак, и я тут же выставил "Столичную" на стол. Как по мановению волшебной палочки - она исчезла. Лишь под столом что-то нежно звякнуло, ага, явно моя бутылочка там не первая. После чего старлей примерил привезённые форменные брюки, покрутился в них перед зеркалом, и остался доволен.
Мы положили записки об аресте на стол, он, шмякнув от души, поставил на них жирный штамп, указывающий, что мы отбыли срок наказания. Проставил даты, подпись, и протянул нам документы с напутствием:
- Вы уж только меня не подведите. Трое суток чтоб носа в часть не казали, а то попадёт и вам и мне.
Мы клятвенно заверили, что будем пьянствовать в гостинице и в часть не вернёмся, после чего довольные покинули унылое заведение.
Гостиница оказалась небольшой и уютной. Мы переоделись в штатское и направились в гасштет, обедать. От такого везения просто кружилась голова. Красивый город, и целых три дня ничегонеделания! Натуральный отпуск получался. И мы, с капитаном почувствовав себя вольными туристами, развлекались, как могли. Гуляли по паркам, музеям, магазинам. Огромный и знаменитый Потсдамский парк Сан Сюси, обошли вдоль и поперёк, восхищаясь стилем барокко, и фотографируя особенно понравившиеся виды. Устав гулять, заходили в уютные ресторанчики, пили пиво, дегустировали достижениями местных кулинаров и наслаждались свободой. На следующий день продолжили экскурс и поехали в Берлин, посетили концерт местной рок группы, поднялись на башню телецентра. Грандиозное сооружение было немного ниже нашей, Останкинской телевышки, но вид с неё открывался потрясающий. Спустившись с верхотуры, прошвырнулись по Унтер ден Линден штрассе, поглазели на Бранденбургские ворота и, спустились в подземку. Метро Берлинское не впечатлило, скучное какое-то и неглубокое совсем, а вот отсутствие турникетов приятно удивило. Народ шел стройными рядами, лишь на долю секунды задерживаясь, компостируя узенькую ленточку билета на входе. И почему-то, я не смог представить такого законопослушания, в метро Московском...
И вот, последний день нашего внепланового отпуска, решили с другом посетить знаменитый Трептов Парк и музей второй мировой войны.
* * *
Изрядно уставшие, заканчивали мы осмотр экспонатов музея и тут, как будто наткнувшись на невидимую преграду, я замер как вкопанный, уставившись на фото за стеклом. Капитан ткнул меня в бок:
- Чего замер как мумия. Потопали дальше, я жрать уже хочу. Эээ, да что с тобой? На тебе лица нет... - и капитан перевёл взгляд на стенд, куда смотрел и я.
А со стены за стеклом, с пожелтевшей фотографии, на меня смотрела... бабушка. Моя любимая бабуля, но только молодая, в форме, с гвардейским значком и наградами на груди... улыбаясь, она смотрела на меня сквозь годы.
Точно такое же снимок был и у нас дома, в старом альбоме, где хранились семейные фотографии. Я стоял, смотрел и не мог вымолвить ни слова. Рядом, под снимком лежали: хрупкая на вид фронтовая газета, какое-то оружие, помятая фляжка, потускневшие патроны... Всё это сопровождали пояснительные надписи на-немецком.
- Ну-у-у, Юр, ты чего? - нарушил молчание ничего не понимающий друг.
- Кхм... - прокашлялся я, - Слава, переведи, пожалуйста, что написано на стенде?
- Эээ... так, так, ну, в общем, написано, что эта девушка русский боец, снайпер, и еще что-то про её подвиги. А что?
- Фамилия есть?
- Ага, Барбара Федосеева, гвардии старшина, имя какое-то не нашенское.
- Варвара...
- Что?
- Её Варвара зовут, Федосеева Варвара Федоровна. Моя бабушка это.
- Да ты что?! Ну ни фигааа себе! Она выходит - воевала здесь. Живая, бабушка-то?
- Да, дома она, в хуторе Верхнем живёт, старенькая уже, но фотка такая же есть в альбоме, я помню, поэтому и узнал...
Видя нашу заинтересованность, к нам подошла пожилая фрау, смотрительница музея и, что-то спросила.
- Ja - ja, es ist die Grossmutter meines Freundes auf dem Bild (да, да, это бабушка моего друга на фото) - тыкая пальцем в стекло, ответил ей Инякин.
- Irren Sie sich nicht? (не ошибаетесь?) - удивлённо переспросила фрау.
- Auf keinen Fall! Er hat das gleiche Bild zu hause! (Всё точно! У него дома такая же фотография.)
- Einen Moment, bitte. Bin gleich zurueck (Подождите минутку, я сейчас вернусь)...
Звонко цокая каблучками, дама шустро упорхнула куда-то в глубину музея...
- Что ты ей сказал? - не отрывая взгляда от стенда - спросил я.
- Ну, то и сказал, что бабушка это твоя, гроссмуттер, стало быть. Удивилась, попросила подождать и умотала, сейчас вернётся, наверно.
- Гросс... мутер? Большая мама?
- Ага, это бабушка по-немецки.
Минут через пять появилась смотрительница, а с нею пожилой, солидный господин в очках и галстуке бабочкой.
- Юрген Вольф, директор этот музеум, - представился он, поочерёдно пожав наши руки.
Абсолютно ничего не понимая - мы назвали свои имена. Видя недоумение на наших лицах, директор предложил пройти к нему в кабинет.
- Зецен зи зих... эээ, садитесь, пожалуйста, - предложил он нам.
Мы, всё еще находясь в лёгком недоумении, присели в мягкие кресла, озираясь по сторонам. Массивная дубовая мебель, гобелены на стенах, бронзовые канделябры. Всё было солидным, внушительным, и мы ощущали себя не в своей тарелке. Директор, задумчиво барабанил пальцами по столу, разглядывая меня и, наконец, вымолвил:
- А вы на неё похожи.
- Ммм... простите?
- На бабушку. Сотрудница сказала, что на фото ваша бабушка. И теперь я вижу - альзо, действительно это так. Вы как... две капелька вода похожие на неё... в молодости.
- Вы... знали мою бабушку?! - от волнения я вскочил с кресла.
- Я - я, натюрлихь. И очень неплохо. Впрочем, мы знакомились совсем не в комфорт условий, и если у вас есть время, я буду говорить обстоятельно.
Времени у нас было - вагон и маленькая тележка. Директор попросил принести нам чаю, снял очки, протёр стёкла платочком, но надевать не стал а, задумчиво глядя в окно, начал вспоминать:
- Было это в сорок пятом году. Месяц... кажется апрель, или май, точно не вспоминаю, но была весна, текли ручьи, снег уже истаял... Мне тогда было пятнадцать лет, отец погибал на фронте. Мама очень много работал, что бы кормить детей. Две сестры мой и брат. Я старший, и поэтому уже... тоже - работал. Война скоро был конец, и все это знали. Понимал и руководство рейх, но это понимание их... ммм... бесило. Да, именно так, и... дошло до того, что на военный призыв попали уже и старые мужчины и дети. Это называлось Фольксштурм, ммм... народное ополчение. К этот время идеологи тоталь война, уже несколько раз проверяли население страны, собирая последний резервы. Все мужчины рейх, пригодные для война, уже давно были на фронт. Режим мог надеяться на молодежь, правильно сказать, на готовность этой молодежь нести жертвы... стербен. Они были воспитан в этот дух. Умирать за фюрер, народ и рейх... отечество - было честь и долг, так нас воспитали, и... грустно сейчас вспомнить об этом. Было страшно... Но, речь сейчас про другое. Забрали в это ополчение тоже меня. Мутер плакала, пыталась объяснять, что я работаю, помогаю содержать семья и... без меня, дети просто умирают. Но, все это было напрасно. Сначала я был гордый, радовался, ведь мне дадут настоящий оружие...
Речь директора была относительно правильной, и всё же какой-то... непривычной для нашего восприятия. Возможно так же говорят жители Прибалтики. Впрочем, там я не был, и сравнить не могу. Чувствовалось, что русский язык ему - не родной, это подчеркивал и легкий акцент, и постановка фраз. Долив нам чаю, он раскрыл еще одну пачку печенья, и, выложив на блюдце конфеты, продолжил рассказ.
- Машиненпистоле* мне не дали, дали фаустпатрон, это такой... Гранатный стрелятель?
- Гранатомёт, - подсказал ему капитан.
- Да - да, гранатамьёт. Объясняли, что надо нажимать. Командовал над нами гросфатер... ветеран, который ходил на хольцбейн, это нога из дерева - протезе. Унд зо, пять молодой солдат, которые еще дети, этот фельдфебель повёл в бой. Где кончается Берлин, мы были в разломанный дом, ждали танковый атака. Взрыв, шум, дым, много вокруг стреляли - боялись очень сильно. Видно было, ветеран хотел всё бросать, и бегать без... остановка, но он был унтер официр, и у него был приказ.
Директор встал, распахнул окно и раскурил трубку. Было заметно, как у него слегка подрагивают пальцы. Дым ароматного табака, подхваченный легким сквозняком, устремился на улицу. Спохватившись, он придвинул пепельницу и нам:
- Раухен зие битте.
Мы вежливо отказались, хотя от волнения, мне безумно хотелось курить.
- И вот, трое мальчик у нас умирал сразу. Снаряд взорвался в рядом комнате. Мы остались два солдат и ветеран, плохо слышали, плохо видели, потому что взрыв был гросс. Но фельфебель заставил нас стрелять. Впереди ехали танки. Мальчик рядом выстрелял, танк загорелся, был взрыв. Другие танки поехать цурюк... назад. На меня кричал фельдфебель: "Шиссен! Шиссен! Или я буду стрелять тебя!" Я нажал спуск, но... фаустпатрон капут... ммм... сломался?
- Осечка, - подсказал ему я.
- Да... асьечька. Не мог стрелять, и я бросал его в окно. Тогда ветеран подал мне винтовка и сказал стрелять. Сам он тоже стрелял. Куда я стрелял - не видел. Был большой, шварц дым от горевший панцер... танк. И тут, в комната, сзади, бежали люди. Русские солдаты. Всех сразу стреляли, только я еще был живой. В меня попали две пули, и я лежал, плакал и думал... уже умру.
Рассказчик вздохнул, протёр платочком вспотевшую лысину, и продолжил:
- Я не умирал. Фортуна. В комнату забежала девушка и отодвигала солдат, который хотел меня дострелять. Я тогда не мог говорить на вашем языке, но понял по рукам... смыслу. Она не давала меня стрелять, говорила, я киндер... ребёнок. Усатый солдат тоже кричал, он ругался, что мы подбивали танк, и всех нас надо шиссен. Но девушка меня спасала, закрыла, и... это была ваша бабушка, - закончив таким образом, он грустно улыбнулся и взглянул на меня.
Я переваривал услышанное. Инякин, видя, что я молчу, кашлянул и спросил:
- Вы неплохо разговариваете по-русски. Учились?
- Да, потом я много учился, шуле, университет. Специально долго и много учил русский язык. Но мало практик шпрехен. А начинал понимать уже в госпиталь, куда меня отвезла Барбара.
- Варвара, её имя Варя, - смог, наконец, говорить и я.
- Да - да, я помню, Вар-вара. Боевой имя, если говорить инглиш War - война. У нас похожий наме Барбара. Она долго меня про-ве-ды-вала. Помогала учить русский язык, привозила тущёнка. Не знаю, почему она так поступила, не разрешала меня убивать, и потом долго помогала. А когда она стала уехать фатерланд, то подарила мне фотография, сказала: на память Юрка, она так меня называла - Юра. Это, похоже, как у нас Юрген. Вы, может быть удивляетесь, но... айн момент, я быстро...
Директор, как будто что-то вспомнив, сорвался с места и вышел из кабинета.
- Ну, что думаешь? - спросил Славка.
- Не знаю, в голове полный сумбур. Какая-то фантастическая история. Тридцать семь лет прошло с войны. Но похоже на правду, фотка-то действительно - её.
- Да, повезло немчуре, что бабуля его не грохнула...
В этот момент дверь распахнулась, и улыбающийся директор, бережно, на вытянутых ладонях протянул мне картонный прямоугольник. Это было фото, которое он снял со стенда. На обратной стороне, косо было написано химическим карандашом: "Юрка, люби жизнь, и вспоминай меня! Варя", и ниже: "май 1945". Почерк был знаком до боли, и у меня защемило в груди...
- А вот еще, про неё,- директор бережно положил на стол газету.
Небольшой репортаж описывал подвиг снайпера: "...в боях за Берлин... уничтожила большое количество солдат и офицеров противника, за что была представлена к правительственной награде...". А рядом фото, на фоне горящего рейхстага, с винтовкой Мосина, задорная улыбка и... такое родное лицо. Я смотрел, молчал, и боялся прикоснуться к хрупкой реликвии. И хоть ранее, не был замечен в сентиментальности, но сейчас, предательски пощипывало в носу, а в глазах накапливалась влага.
- Эта газета я сохранял, читал в госпиталь, а потом, солдаты хотели её курить, я прятал.
У газеты была надорвана нижняя левая часть, явно бойцы крутили из неё "козьи ножки". Сверху крупным шрифтом значилось: "Отважный воин". Ниже и мельче: Красноармейская газета 2-ой ударной армии, 27 мая 1945г.
- Кхм... Вы можете говорить, как ваша бабушка? - кашлянув, отвлёк меня от мыслей собеседник.
- Она... дома. В хуторе... живёт. Это на юге... России.
- Камрад директор, а давайте сфотографируемся мы все вместе, на память, - видя моё заторможенное состояние, разрядил обстановку капитан.
- Да - да, конечно. Я не против. И потом можно будет посылать письмо ваша бабушка, с фотография на память, и... пожалуста, от меня большой поздравление... нет... ммм... привет. Да, да - гросс привет от Юрген, я думаю, она меня помнит, хотя это было так давно. Я очень, очень ей благодарный. У меня семья, три дети, фюнф енкель... ихний дети, пять. Если бы она не спасал, не был бы теперь семья, и... я не был тут, с вами.
Слава настроил свой ФЭД, установив его на небольшой штатив, сделал несколько общих снимков. Потом отдельно сфотографировал газету с фотографией, и, сбегав в зал - запечатлел весь стенд. Директор написал нам свой адрес, телефон, и настойчиво просил передать бабуле его просьбу-приглашение приехать в гости. Я кивал головой, улыбался и обещал всё выполнить и передать. После чего мы сердечно распрощались.
Выполнить просьбу Юргена Вольфа довелось нескоро, и были тому объективные причины.
* * *
Выступление артистов Советской эстрады и кино прошло на отлично, в зале присутствовали и гости, офицеры армии ГДР. Но, хорошее настроение рухнуло мгновенно, когда на выходе из ГДО, меня перехватил начштаба.
- Так точно! Искупил, так сказать, а подтверждающий документ передан в штаб.
- Угу, искупил, значит. Ну-ну, - продолжая улыбаться, гипнотизировал меня подполковник. - Знаешь, а ты мне даже нравишься - ума палата. Рисковый парень. Решил таким образом подшутить надо мной? Хм... пошутил, посмеялся, и... Думаешь, всё закончилось? Нет, дорогой мой гвардии прапорщик, всё только начинается. Каждый человек сам кузнец своего счастья, как впрочем, и несчастья... Да, как ты там говорил: в академиях не обучен, в топографии не силён?
Я насторожился, и уже чувствуя подвох, неопределенно пожал плечами. Но, похоже, начштаба и не ждал ответа.
- В общем, будет тебе академия. Зайди в строевую часть полка, там для тебя предписание лежит, будешь постигать воинскую науку на практике, заодно и топографию изучишь.
Вокруг кипела жизнь. Гарнизонный люд, по случаю выходного дня прибывал в приподнятом настроении. Вот кучкуются вольнонаёмные, молодые ребята, явно собираясь посетить гастштет "Драй кроне". Недалеко, холостые офицеры и прапорщики, что-то оживлённо обсуждают, строя планы на вечер. Офицеры с женами и нарядными детишками направляются к озеру, кормить лебедей. Мимо прошмыгнула стайка девчонок медичек, из госпиталя, все куда-то торопились, звали и меня друзья с собою, но... чувствовалось, что наступил какой то перелом в моей беззаботной жизни. С мрачными мыслями явился я в штаб, где понял, что предчувствия были верны. Вечно улыбающийся капитан Подберёзко, увидев мой мрачный лик в дверях - огорошил:
- Ааа, Юрок, привет - привет! Ты кажется из Самарканда родом?
- Ну... да. Но я там только родился, - пробормотал в ответ, чувствуя холодок в душе.
- Вот и отлично! Получи предписание и распишись. Убываешь в командировку в Среднюю Азию, вместе с капитаном Тлеуленовым.
- Куда-а-а?
- В пыльный город Термез! А там и Самарканд рядом, когда вернётесь из-за речки, может быть выберешь время и смотаешься на историческую родину.
- Из-за какой речки? - уже догадываясь, всё же решил уточнить.
- А я разве не сказал? Так это, в Афган вы едете, в ДРА. Распоряжение из штаба армии пришло, направить в командировку офицера, прапорщика и тринадцать бойцов. Вот вам и выпала честь, так сказать, оказывать интернациональную помощь братьям мусульманам.
Оппа! Накаркал, вспомнились мне мысли, перед чистой еще картой: "Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут". А дальше-то как раз и некуда, самая, что ни на есть - задница. А взвод, вполне возможно. Больше вряд ли, не по чину, а взводным прапорщика запросто поставить могут. Девятый тарифный разряд, аккурат звание подходит. Вот и получается, поговорка как нарочно для меня придумана. И Тлеуленов этот, тот еще занудный тип. Ну попа-а-ал, как кур в ощип! Тринадцать солдат, и я, с Михой Тлеуленовым. Вот уж поможем так поможем, братьям мусульманам. Разбегайтесь моджахеды и прочие басмачи, а еще лучше - сразу стреляйтесь! Летит к вам спецгруппа аж из самой Германии. Эх, дела-а-а...
- Юр, ты это... не в службу, а в дружбу, - отрывает меня от грустных мыслей штабист, - как обратно будешь ехать, захвати попутно дыню. Я знаю, там, в Чарджоу классные дыни растут. Ну, такие длинные, как торпеды, знаешь?
- Какие на хрен дыни? Они же в конце лета, ближе к осени только вырастут.
- Ну да, так вы едете на полгода, как раз осенью и вернётесь... если подольше не задержат. Прошлый раз ребята тоже на полгода ехали, а вернулись только через десять месяцев, не все, правда, Мирошниченко погиб, - и, только теперь дотумкав, что едем мы не развлекаться, он стушевался и, вздохнув - закончил, - Бл... Конечно, ты прав, какие к чертям собачьим дыни, самим бы вернуться... извини.
Вот значит, как решил начштаба отомстить мне. Хм, ну что ж - чему быть того не миновать. Поеду, и хоть там не буду видеть эту самодовольную рожу. И вернусь, вернусь обязательно, назло врагам, и этому надутому индюку. А Тлеуленов... он кончено педант, уставник и зануда, но ничего - подружимся.
* * *
В иллюминаторе безжизненная пустыня. Полная иллюзия безбрежного моря, только цвет другой, да волны-барханы, как будто замерли в ожидании бури. Тлеуленов глядя в окно - улыбается. Еще бы не радоваться ему, через какие то минуты ожидает его встреча с родственниками. Еще из Москвы он созвонился с ними, и поведал радостную весть, что самолёт наш делает дозаправку в Нукусе.
Имя у капитана было странным - Медеу**, как высокогорный каток в Казахстане. Иногда шутники из числа офицеров, за глаза, его так и называли - Каток. Но все знали, что Тлеуленов обижается на это прозвище, знал и я, поэтому обращался к нему просто "товарищ капитан". Но официоз в наших отношениях закончился после первой бутылки коньяка, в вагоне, следующем из Вюнсдорфа в Москву. Теперь, в неофициальной обстановке, я обращался к нему просто по имени. Тем более что мудреное его имя "Медеу", друзья еще в части, не мудрствуя лукаво, переименовали в простое и понятное "Миша", капитан не возражал. Как-то забыл выяснить я во время застолья, узбек он, казах или киргиз, но... в сущности, это и не важно. Важно другое, Мишка Тлеуленов знал все Среднеазиатские наречия, а в придачу - фарси и пушту. Возможно, именно поэтому и послали его в командировку. Ну, он специалист, полиглот, это понятно. А почему послали меня? Хотя... наивный вопрос, и без лишних слов ясно, от "большой любви" к моей персоне начштаба. И, тем не менее, официально в сопроводительных документах я значусь как специалист широкого профиля, и разведчик, и взрывник, и дизелист-моторист... Ну прям как в древнерусских сказаниях: и швец, и жнец, и на дуде игрец. А о том, что в родном подразделении я числился на скромной должности инструктора-водителя и, художника по совместительству - ни слова, ни полслова. Да уж, дела-а-а...
Где применить мои познания и навыки решать начальству на месте, это выяснится по прибытию, а сейчас... сейчас самолёт заходит на посадку. Как и предполагалась, промежуточная остановка на дозаправку в столице Каракалпакии. Ожидает нас солнечный город Нукус. И надо успеть найти почтовый ящик, опустить в него письмо моей горячо любимой бабуле. В письме я подробно поведал о странной встрече в музее Берлина. Думаю, ей будет небезынтересно узнать, что когда-то спасенный ею пацан из гитлерюгенда, ныне вполне здравствует, её помнит, благодарит, и передаёт пламенный привет и массу наилучших пожеланий. А лучше бы марок двести - триста передал, от щедрот своих. Впрочем, бабуля чистая душа, и совсем не меркантильна. За всей командировочной суетой, я как-то не успел отправить ей приготовленное письмо и фотографии. Проездом, в Москве тоже было не до этого. Двое из бойцов направляющихся с нами в командировку, самым наипозорнейшим образом - сбежали. Дезертиры, и ими теперь займётся военная прокуратура. А Мишке попадёт за недогляд, попахивает выговорешником, да и мне достанется, за компанию...
- Смотри, смотри! - отрывая от размышлений, в бок мне впивается острый локоть Тлеуленова. - Верблюды!
- Хм... действительно.
Самолёт снизился и уже можно различить машины, людей, животных. Погоняемые ветром, куда-то катятся шары перекати-поля. А вон, левее, широкая лента реки, в которой, мелькнув - отразилось солнце.
- Это Аму-Дарья, - комментирует капитан, - она впадает в Аральское море.
- Да ты чо? Серьёзно? Не может быть! - дурачусь я, - Разве в этих песках есть море? И название-то, какое прикольное - Арал... Кто и на кого орал в этих песках, не понятно.
Тлеуленов принимая шутку - смеётся. И не такой уж он занудный, как показалось в начале. Вполне нормальный мужик.
- А вообще, "Арал" в переводе на русский - остров. И действительно, оно словно остров, среди песков Каракумов, Кызылкумов. Но мелеет это море, которое и морем-то можно сейчас назвать с большой натяжкой.
- Миш ты мне лучше скажи, Нукус это что за деревня такая?
- Какая деревня?! Это столица!
- Да? А я думал Ташкент столица Узбекистана.
- А это Каракалпакстан.
- Кара... калпак... Какой еще колпак?
- Кара - чёрный... Что?.. Да ну тебя! Каракалпакия это, автономная республика, входящая в состав Узбекистана.
- Ага, значит, узбеки здесь живут?
- Не только. Много народностей тут проживает. Казахи, узбеки, таджики, корейцы, туркмены, и собственно - каракалпаки. А ты к чему это спросил?
![Бойцы комендантского взвода, я справа. справа. [Фото автора]](/img/r/roshin_j_a/text_0020/kopijabojcykomendantskogowzwoda.sprawaroshinjurij.jpg)
ПОВЕСТЬ ОПУБЛИКОВАНА ИЗДАТЕЛЬСТВОМ "ПОДВИГ" В АВГУСТЕ 2012 ГОДА
![[старое фото]](/img/r/roshin_j_a/text_0020/snajpersha.jpg)