Сиреневое небо с полупрозрачной лунной долькой цепко держало утреннюю тишину. Эту тишину не осмелился нарушить даже ранний ветер, слетевший с ледяных горных хребтов на старое кладбище. Только неслышно вздохнул, потрепал выгоревшие ленточки на гибких прутьях над могилами правоверных, и полетел дальше, к жарким барханам пустыни Регистан, лизнув на прощанье холодным языком стриженый затылок Джамала.
Джамал вздрогнул во сне и попытался натянуть на голову край старой шерстяной накидки, в которую он кутался всю ночь. Но теперь обнажились пятки - черные, исцарапанные, жесткие, как автопокрышки. О, Аллах, ну почему ты посылаешь людям такой нестерпимый холод в минуты самого сладкого сна? Может быть для того, чтобы правоверные не проспали утренний намаз? Так у тебя для этого есть муэдзины.
И, словно в подтверждение сонным мыслям мальчишки, поплыл в зябком утреннем небе протяжный тоскливый крик с минарета, отталкиваясь от выбеленных солнцем дувалов, и угасая в пыльной зелени садов:
- Аллаху акбар! Ашхаду ан ля иляха илля Ллаху! Аллах велик! Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха! Свидетельствую, что Мухаммед - пророк Аллаха! Спешите на молитву! Ищите спасения! Молитва лучше сна! Аллах велик! Нет бога, кроме Аллаха!
Глухо закашлялся в доме старый Абдулла. Слышно было, как он кряхтит, поднимаясь с топчана, и что-то сердито бормочет. Надо вставать - иначе старик без лишних слов больно ткнет в бок своей суковатой клюкой, твердой, как копыто шайтана. Джамал вскочил, растирая озябшие плечи, поджимая босые пятки, - остывшая за ночь твердая лессовая глина обжигала холодом. Ладно, намаз - это недолго...
- Опять на улице спал? - сиплым спросонья голосом проворчал старик. - Почему в дом не идешь?
- Э-э... - Джамал сделал рукой неопределенный жест.
- Мышей все боишься? - старик расстилал молитвенный коврик, на Джамала не глядел.
- Не боюсь. Не люблю, когда они по голове бегают, - хмуро буркнул Джамал, присев на корточки рядом со стариком. - Шайтаны...
Джамал живет на кладбище. Старый кладбищенский сторож Абдулла, который приходится ему каким-то дальним родственником, приютил мальчишку год назад, когда у того умерли от тифа родители и две младшие сестренки. Приютил - это дал крышу над головой. А что поесть, да что надеть - это думай сам. Откуда у старика лишний грош? Таких пацанов в Афганистане - тысячи и тысячи. Джамалу тринадцать лет, он тонкий и гибкий, как молодой камыш, и шустрый, как черный пустынный жук. Лобастый, черноглазый, готовый в любую минуту растянуть в улыбке пухлые обветренные губы и сверкнуть крепкими сахарными зубами.
Вместе со стариком он вполголоса бормотал суры из Корана, и отстраненно думал о том, что залезть в сад к губернатору уже, скорее всего, не придется: вчера тот привез из Кабула какую-то необыкновенно огромную лохматую собаку, и теперь она будет жить в саду. Хромой Камал клялся, что видел своими глазами, как этот зверь одним ударом лапы свернул голову мартышке Маймуне, когда та попробовала было познакомиться с новым соседом.
К дальнему краю кладбища медленно подъехала машина - полугрузовой "Датсун". Остановилась, и сразу же накренилась набок. Сзади из-под самодельного брезентового тента тупым набалдашником торчал компенсатор крупнокалиберного пулемета. "Дашака, - тут же отметил Джамал, - совсем моджахеды обнаглели - уже утро, а они у самого города крутятся. Сейчас вертолеты прилетят, с пылью смешают..."
Джамал быстро оглянулся. Надо старика уводить - если начнется, так всем достанется, летчику сверху не видно, моджахед ты или мирный, лупит по всем, кто убегает. Из-под брезента, тем временем, выскочили несколько парней. В чалмах и пакистанских зеленых куртках, вооруженные. Точно, моджахеды. Джамал собрался уже было дать тягу и деда с собой уводить, но что-то его остановило. Крадучись, он подобрался поближе, присел за могильным камнем и присмотрелся к парням - что-то не то- Все смуглые, темноволосые, но ни одного бородатого. Оружие - короткие десантные "Калашниковы", и ни одного "Бура", только у одного - тонкая снайперская винтовка с диковинным дырявым прикладом. Чалмы намотаны неумело, а у одного на голове просто тюбетейка, какие носят узбеки. Узбеков много на севере, а здесь их почти нет.
Парни обступили машину, озабоченно крутили головами, тыкали пальцами в пробитое колесо и дырявый брезент. Кажется, ругались, - отсюда не было слышно. А потом один из них сплюнул, махнул рукой, отошел в сторону, покопался в широких белых штанах и, расставив пошире ноги, стал безмятежно справлять малую нужду. Стоя! Джамал вытаращил глаза и тут же тихо рассмеялся. Шурави! Как сразу не догадался?
Он встал, поддернул коротковатые штаны и с опаской (но еще больше - со жгучим любопытством) пошел к машине. Парни быстро обернулись, повели стволами в сторону Джамала. Тот остановился, легко взмахнул руками: оружия нет, мирный.
Прижимая к уху черную лепешку наушника, из кабины выглянул еще один парень в чалме. Вгляделся в Джамала, приветственно кивнул:
- Салам алейкум, бача! Хуб асти?
Губы Джамала сами растянулись в улыбке. Этого парня он знал - лейтенант Саша, шурави коммандос. Хороший парень: с мальчишками дружит, не жадный, свободно говорит на фарси и пушту. А это - его сарбозы, значит.
- Салам алейкум, Саша, - Джамал с подчеркнуто независимым видом пожал протянутую руку, - читуор асти?
- Э-э, кам-кам, - улыбнулся лейтенант, - так себе. Ты что опять такой чумазый? Когда умываться научишься?
Джамал качнул круглой головой. Далось ему это умывание. Каждый раз перед намазом мусульманин должен вымыть лицо, руки и ноги, это закон. А если нет воды, он может сделать это, прикладывая ладони к земле, ведь земля - чистая стихия, и ничем не может быть осквернена. Перед утренним намазом Джамал так и поступал - что с того, что арык рядом? Вода-то в нем по утрам - ого, какая холодная!
- Зачем три раза? Сегодня - один раз, потом - еще...
- Да нет, это книга есть такая. Там один бача, вроде тебя, тоже умываться не любил, и говорил, что молился три раза - так чего еще?
- У тебя эта книга есть?
- Есть, только не здесь, а в Союзе. Поеду в отпуск - привезу. А ты пока русский язык хорошо выучи, договорились?
- Я и так хорошо знаю! Командор, здорово! Что есть, что надо? Бакшиш давай! Ничтяк!
- Молодец, молодец...
- А еще вот знаю: "Дембель давай"! И еще, - тут Джамал лихо выдал фразу, от которой шурави сарбозы неизменно приходили в восторг. И сейчас парни дружно заржали, а Саша вдруг нахмурился.
- Э, а вот это говорить не надо. Это нехорошие слова, понял? Еще раз услышу - смотри... - он мягко потрепал Джамала за твердое "кирзовое" ухо. - Оторву и скажу, что так и было.
Лейтенант полез в кабину, вытащил белую картонную коробку с сухим пайком, с треском оторвал крышку (у Джамала сама собой вытянулась шея, и рот заполнился слюной).
- Так. Это свинина, тебе нельзя, - он сунул в карман маленькую плоскую банку. - Остальное, вроде, можно. Рубай, как банки открывать - знаешь.
Богатство! Две банки с мясом, сгущенка, три маленькие, в пол-ладони, но такие вкусные шоколадки. Три пачки галет - твердых и сухих, как скорлупа орехов, но удивительно сытных. А еще сахар и чай. Пакет сухого супа, который можно сварить в горячей воде...
- Ташакур, Саша, - счастливо сияя, Джамал тут же содрал бумажную обертку с галетной пачки, - а зачем так оделся?
- А, в хэбэ жарко, - беспечно улыбнулся лейтенант, - так - хорошо, прохладно.
Лицо лейтенанта немного поглупело. Солдаты переглянулись.
- Ну, ни-и хре-ена себе разведка, - наконец, протянул один. - А мы-то корячимся, маскарады устраиваем-
Джамал безмятежно разгрыз галету крепкими зубами.
- Слушай- А про Момат-хана ты что знаешь? - лейтенант спросил вроде бы небрежно, а сам, словно струна, натянулся.
- Э, что Момат-хан? - пожал Джамал плечами. - Вчера на кладбище приходил, молился. Потом ушел.
- Когда приходил?! - лейтенант сморщился, словно зуб заболел.
- Ночью вчера.
- Один?
- Зачем один? С ним еще трое были. На двух мотоциклах приезжали.
- А еще придет, не знаешь?
- Не знаю, я дома сидел, в окно его видел. Потом один его человек в дом зашел, у деда спросил, как в городе дела. Потом ушел.
- Понятно, - лейтенант задумался, потом широко улыбнулся. - А что, Джамал, на афганцев мы похожи?
- Плохо похожи, - засмеялся Джамал. - Бороды нет, кроссовки носите. Писать правильно не умеете, - простодушно добавил он.
Лейтенант тоже засмеялся, стащил чалму и крепко почесал стриженый затылок.
- Это точно...
Вдали над пустыней медленно поднялись два серых пыльных хвоста.
- Твои едут? - посмотрел в их сторону Джамал.
- Мои... Вот, - лейтенант кивнул на простреленный "Датсун". - Потянут нас, как барана на веревке.
- Это кто так? - Джамал осторожно провел пальцем по пробоинам.
- Да они с нами не знакомились-
- Ты их победил? - Джамал руками и губами изобразил пулеметную стрельбу.
- Ага, "победил"... В засаду попали, еле ноги унесли, - невесело усмехнулся Саша. - Ну, вот и наши. Бывай здоров, Джамал. Увидимся еще. Деду привет передавай.
Расталкивая широкими колесами волны лессовой пыли, - такой сыпучей, что она почти расплескивалась, будто вода, - подкатили и развернулись два грузных бэтээра. Шурави споро прицепили израненную машину тросом к одному из броневиков. За руль "Датсуна" сел молодой узбек в тюбетейке. Чтобы пыль не забивала глаза, надел самодельные очки, вырезанные из противогаза. Джамал знал: такие очки солдаты называют "Шурави Монтана". Остальные ловко вскочили на броню, свесили ноги в люки, помахали Джамалу руками. Бэтээры рыкнули, выплюнули клубы синего дыма, важно поползли в сторону пустыни, покачивая длинными антеннами.
Лейтенант сидел на броне, свесив ноги в кроссовках в открытый командирский люк, откинувшись спиной на прохладную сталь пулеметной башни. Солнце неторопливо вставало над серой пустыней, медленно наплывающей навстречу. Хорошо-то как, боже ты мой... Давно, в детстве, слышал песню, которую пел детский хор то ли в фильме, то ли в мультике:
"Песня,
Ты, как счастье, не знаешь покоя,
А солдатское счастье простое -
После боя
Вновь рассвету в глаза заглянуть..."
О чем та песня - уже и не вспомнить, а эти вот строчки сами собой всплывают каждый раз. Все пацаны целы, Котелка только зацепило маленько... А в засаду по-глупому влетели, конечно... Хотя, как тут угадаешь - что глупо, что нет... Два поста прошли нормально, духи ничего не просекли, это точно - иначе бы еще раньше накрыли, сколько мест удобных было... Так... Возле развалин остановились сориентироваться. Музаффарову пожурчать приспичило... Ну, все правильно - в этот момент нас и засветили! Мочился он стоя, как и всякий нормальный советский таджик. Еще бы не засветили - вон, Джамал и тот сразу просек. Хороший парнишка этот Джамал. Сирота, с дедом живет, а смышленый какой. Учиться ему надо, вот что. Надо будет с ХАДовцами поговорить, пусть пацана определят. Будет сегодня письмо от Наташки? Эх, в отпуск бы... Нет, ну как он про Момат-хана-то, а? Откуда они все знают, паразиты? Кто им информацию сливает? И сколько мы за этим Моматом еще гоняться так будем...
- Товарищ лейтенант! - окликнули сзади. Он обернулся. Незадачливый Музаффаров протягивал ему на ладони маленькую противопехотную мину. - Это итальянская?
- Итальянка, "тээс полсотая". Где надыбал?
- Саперы бакшишнули. Да она пустая, они заряд вынули. А Махкамов говорит, это китайская. Марат, проспорил ты Сиси! - крикнул он в люк. - Я говорил: итальянская, а ты спорил, тормоз. Не веришь - спроси!
Лейтенант повертел в ладони пластмассовый корпус мины. Аккуратная, даже изящная игрушка, напоминающая то ли черепашку, то ли колесо от детского грузовика. Гладкая, желто-коричневая, легкая без своей гремучей начинки. Итальянка... Сейчас в Союзе все от итальянской эстрады балдеют, кассеты заказывают с Челентано, да со всякой "Феличитой"...
Бэтээр мягко покачивался, словно плыл по песчаному морю. Клонило в дрему после бессонной ночи, мысли ползли ленивые, отвлеченные. А какие они, настоящие итальянки? Такие как в кино, или страшненькие? Наверное, всякие - как и везде. Кто-то и эти самые мины собирает на заводе. Вот ведь что интересно - лично против нас они ничего не имеют, встретились бы - глядишь, и понравились бы друг другу... Просто работают девчонки, и все. Выполнила норму, упаковала ящик - и забыла. По вечерам на дискотеки бегают, с парнями целуются. А продукция дальше пошла. На складе лежит, на пароходы грузится, по морю плывет, на верблюдов перегружается. И на пароходе капитан лично против нас ничего не имеет, дали ему груз перевезти, он и везет. И он, наверное, мужик хороший - другим морякам на помощь придет в шторм, во всех странах побывал. И все равно как-то так получается, что вот не имеют люди ничего лично против нас, а вольно или невольно нашу смерть к нам везут. Мины те же, эрэсы, патроны. А сам? А чего - сам? Я свою работу делаю. Вот и они... Ничего личного, просто у каждого работа своя. Правда, работу каждый сам себе выбирает... Так что не на кого обижаться, никто никого не обманывал, все честно. Выбрал эту игру - играй по этим правилам.
День был похож на боевой вертолет в бреющем полете. Шумный, трескучий, стремительно-хищный, непредсказуемый. С самого утра Джамал крутился в торговых рядах. Там выгрузить, тому отнести, с этим вместе покупателя зазвать. Не хочешь голодным спать ложиться, так знай поворачивайся.
- Командор! Командор, сюда иди! - не щадя глотки, привлекал он внимание толстого усатого прапорщика. - Чо надо? Вот джинсы хорош! Монтана!
- Вай, как будет! - Джамал закатывал глаза, качал головой, цокал языком, изображая одновременно руками что-то совсем уж невероятное. - Твоя за руку возимет, по улица гулять будит, все смотри, говори: "Вай-вай, какой командор красивий идиет! Какой с ним девичка красивий идиет!"
- Н-ну, ты коммерс! - "Командор" был явно польщен. - И почем товар?
- За полторы тищи отдам, - почти шепотом быстро ответил Джамал, - только в другой дукан не говори, что я так дешево продал, они мне... - Джамал вцепился в собственное горло, вытаращил глаза, вывалил язык.
- Давай! - невольно поддался его заговорщицкому тону прапорщик, доставая бумажник. - Чеками - один к двадцати?
- Да, да... - Джамал уже стремительно упаковывал пакистанские джинсы в фирменный пакет. - Еще чо надо? Плащ есть кожаный, сервиз есть, дубленка есть.
- Все, бача - кончились капиталы. Потом еще приду.
- Ташакур, командор! Давай, приходи - для тебя сами лючши все будет! Сигарет приноси, сгущенка приноси, Сиси приноси...
- А ты что же - сам и торгуешь? Хозяин?
- Мой - нет, Хафизулла-бобо хозяин. Мечеть пошел, моя оставил.
- Доверяет, значит...
Летит день дальше: вернулся хозяин дукана, отослал Джамала к себе домой отнести покупки. Надо быстро отнести, отдать все сварливой Зульфие-ханум, терпеливо дождаться, пока она дотошно все проверит, и бежать обратно, чтобы дуканщик заплатил за работу. Заплатит он гроши, конечно, да уж ладно...
Так и кормится Джамал, по-воробьиному: тут крошку склевал, там мошку поймал. И рядом с ним - стайка таких же полубеспризорников, среди которых он - признанный командир. Только свистни, - стремительно слетятся, готовые понять все с полуслова, сделать все, что угодно (хоть машину с товаром разгрузить, хоть фары скрутить с той же машины), и так же стремительно брызнут врассыпную - лови воробьев!
Солнце уже начало неторопливо скатываться к закату, когда Джамал, собрав свою верную ватагу, направился за город, к большой свалке у восточной дороги. Жестянщик Азиз накануне попросил его набрать пустых жестяных банок, которые привозят туда вместе с мусором солдаты. Банки солдаты выбрасывают хорошие - большие, с полведра, ярко блестящие на солнце. В некоторых на стенках остаются мазки темной кислой пасты из помидоров - "томат". Такие банки обожают вылизывать местные коровы, и ничем их не удержишь, тянет их на свалку, словно мух на сладкую дыню. Бывает, что сунет корова морду в банку, вылижет томат, а стряхнуть банку не может - мычит, головой мотает, а проклятая жестянка сидит, как влитая. А когда солнце печет, как печка-тандыр, то и до беды недалеко - корова свихнуться может, а то и вообще помереть. Поголосит-поголосит хозяин, да делать нечего: Аллах дал, Аллах взял...
Так было и сейчас. Подходя к свалке, мальчишки издали услыхали отчаянные причитания, и увидели тощего жилистого хозяина мясной лавки Искандера, стоящего на коленях перед черной коровой, которая мирно развалилась на боку. Искандер мерно раскачивался из стороны в сторону и искренне горевал по поводу безвременной кончины своей любимицы - такой хорошей, такой умной: он собирался ее зарезать завтра утром, а теперь с нее даже шкуры не снять.
Когда к нему подошел Джамал и, наскоро посочувствовав горю, предложил ему продать эту корову, дуканщик подумал, что нахальный мальчишка издевается над ним. Однако тот смотрел вполне серьезно и готов был заплатить сейчас же. Цену предложил, конечно, копеечную, но все-таки. За дохлую корову...
- А зачем она тебе? - вдруг насторожился Искандер. - Продать мясо хочешь?! Это грех! Нельзя!
- Не бойтесь, дядя Искандер, - успокоил его Джамал, - ничего продавать не буду, ни мясо, ни шкуру. Я ее отсюда вообще никуда не унесу.
- Тогда зачем? - вот чувствовал, нутром чувствовал жадный лавочник, что теряет выгоду, только никак не мог понять - какую?
- Э, мое дело, - Джамал был деловит и настойчив. - Мои деньги - ваш товар. Продаете? - Он достал из кармана мятые афгани и выжидательно глянул на дуканщика. Вид денег решил исход дела.
- Ладно, давай. Только триста афгани - это мало, дорогой! Добавь еще столько! - отчаянно заторговался лавочник. - Такая хорошая корова была! Я ее теленком за три тысячи афгани купил. Она в день два ведра молока давала!
- Дядя Искандер, зачем мне говорите? - хладнокровно отбрил маленький наглец. - Идите в город, там скажите: "А вот кому хорошую корову за шестьсот афгани? Совсем хорошая корова, два ведра молока давала, только немножечко сдохла"- Ладно, ладно, - успокоил он вскипевшего торговца, - вот еще пятьдесят, и хватит. Продаете? Да - да, нет - нет, я тогда банки собирать пойду...
- Вай, шайтан бача! Ладно, давай деньги, - дуканщик спрятал деньги в карман и не вытерпел:
- Слушай, Джамал, ну скажи: зачем она тебе? - Искандер просто изводился от любопытства. - Ну, скажи честно, я тебе потом печенки дам!
Джамал поколебался. Все равно ведь не отстанет, жадюга. А дело не ждет.
- Никому не скажете?
- Нет, нет!
- Тогда тут посидите, и ничего не делайте, смотрите просто. Я еще сам не знаю, получится или нет. Эй, ребята, идите сюда!
Озадаченный дуканщик только хлопал глазами, глядя, как мальчишки споро поволокли несчастную корову к дороге.
Бывает так, что крутится, крутится мысль возле тебя, как муха - и покоя не дает, и не поймаешь ее. Но сойдутся, наконец, несколько вещей вместе в одно время - хлоп! И мысль сама тебе в голову скакнула. Так и в этот раз. Увидел Джамал дохлую корову, увидел дорогу, проезжающий по ней пестрый грузовик-барбухайку, увешанный блестящими побрякушками, водителя-индуса за рулем, что-то в памяти всплыло- Хлоп! Мгновенно родился в смышленой голове хитроумный план (который Саша-коммандос назвал бы иезуитским). И ради этого плана не пожалел Джамал своего двухдневного заработка. Скоро корова нахально лежала поперек узкой дороги, а мальчишки со скучающим видом (а на самом деле сгорая от азарта и нетерпения) сидели неподалеку от обочины.
У водителя Шаши было отличное настроение. Позади трудный рейс из Пакистана, куда он ездил вместе с хозяином, торговцем тканями Раджу. Позади горные серпантины, на которых старенький "Мерседес" еле удерживался лысыми покрышками за щербатый асфальт. Позади жаркая пустыня, в которой заглохнуть - верная смерть. Позади степь, над которой проносятся пятнистые русские вертолеты, и кто знает, а не перепутает ли тебя летчик с машинами моджахедов, за которыми охотится? Вот он, долгожданный город, уже видны его сады и крепость на желтой горе! Хозяин доволен, сидит рядом, улыбается, качает головой в такт веселой музыке, льющейся из приемника. Обещал хорошо заплатить, - тогда и ремонт дадим дедушке "Мерсу"-. О Боги, что это?!
Шаши затормозил так, что дуканщик Раджу боднул лобовое стекло. Завопил было хозяин на неловкого шофера, но осекся, увидев его ошеломленный взгляд на дорогу. Глянул сам... О, Боги!
- Шаши, - потерянно проговорил он, - ну почему нам так не везет, а?
Все индусы очень религиозны. Корова для них - священное животное. Сам великий Кришна был когда-то пастухом коров, грозный Шива путешествовал по свету на быке Нанди. Даже если корова шлепнет свою лепешку прямо на порог дома индуса, тот возблагодарит Бога за такую милость, оказанную ему. Под страхом смерти индус не прикоснется к мертвой корове - это могут сделать лишь люди избранной касты...
Все было понятно без слов. Водитель - такой же индус, как Раджу, из той же касты - вайшья. Совсем скоро сядет солнце, и появятся на дороге моджахеды, порожденья ночи. Прощай, единственная машина. Прощайте, дорогие ткани из Бомбея, Карачи и Лондона. В них вложил Раджу почти весь свой капитал, который скапливал долгие годы. Надеялся выгодно продать, сейчас ткани хорошо покупают. И город-то в двух шагах! Ну почему, почему так не везет?!
Раджу вяло распахнул дверцу, бессильно спрыгнул. Пора самим ноги уносить- И вдруг увидел шестерых мальчишек, играющих в ашички всего в двух шагах. О, великий Вишну! Ты не оставил в беде своего бедного Раджу, послал ему спасение!
- Уберите это... - дуканщик опустил голову. Даже перед этими сопляками он не решился неуважительно отозваться о корове.
- Э, за этим звал?! - фыркнул лобастый. - Нам делать нечего, что ли? Тебе надо, ты и убирай... - И мальчишки повернулись, чтобы уйти.
- Эй, подождите! - Раджу торопливо полез в карман. - Возьми деньги, вот! Пятьсот афгани, конфет купишь! - он не сомневался, что мальчишки сейчас передерутся за право убрать корову с дороги.
- Зачем деньги? Сам почему не уберешь? - пацаны явно не торопились.
- Да не могу я... Нельзя мне ее трогать - грех...
- Э, нам тоже грех! Сам убирай.
- Ты же мусульманин, тебе можно, - растерялся Раджу.
- Ну, и что с того, что мусульманин? Раз твой Бог не разрешает ее трогать, то он это правильно делает? - резонно возразил лобастый.
Лобастый хладнокровно покачал головой. У других мальчишек чуть ли не слюни уже текут, но - послушно молчат, паршивцы...
- Три тысячи! - стиснул зубы Раджу.
- Ладно, давай шесть - и возьму грех на душу, - сокрушенно махнул рукой маленький наглец.
- Что говоришь?! - взревел дуканщик. - Шесть тысяч за то чтобы несчастную корову убрать?!
- Не хочешь - убирай сам. Следующая цена будет больше, - пожал плечами лобастый.
- Пошли домой, темнеет уже, - махнул он мальчишкам. Те послушно потрусили за ним.
"Темнеет уже" - эхом отдались в ушах бедного торговца последние слова мальчишки. В отчаянии он взглянул на небо. Солнце уже наполовину скрылось за хребтом. Еще полчаса - и ночь...
- Погоди! - Раджу трясущимися руками достал кошелек. - На, возьми... Душман маленький- - последние слова он пробормотал себе под нос, а то этот сопляк еще цену поднимет.
Мясник Искандер кусал кулаки, глядя, как Джамал делит выручку между мальчишками. Это шайтан, а не мальчишка! И он, дурак, такую корову продал за гроши! И все же он, через силу скрутив в себе грызущую досаду, натянул на лицо сладкую улыбку:
- Ай, Джамал! Ай, золотая голова! Самый лучший дукандор будешь! Вырастешь большой - губернатор будешь! Пойдем, дорогой - шашлык кушать будем, чай пить будем...
До чего же здорово сидеть в прочной армейской палатке, слушать, как погромыхивает холодный ночной ветер брезентовым пологом, греть ладони о кружку с обжигающим чаем, и наслаждаться покоем. Покой этот - иллюзорный, в любой момент может прерваться нарастающим, выматывающим душу свистом "эрэса", и тогда - каску на голову и - наружу, в темень, свистящую ледяным ветром, вспыхивающую золотыми фонтанами разрывов - привет от пламенных маоистов-ревизионистов, "Джунго джицзао"...
Хорошо, когда рядом товарищ - надежный, верный. Даже странно, ведь не будь этой войны, вряд ли встретились бы... Он родился и вырос совсем в других краях и, кажется, в совсем другое время - недаром по здешнему календарю на дворе четырнадцатый век. И все равно столько общего между ними - оба лейтенанты (только на фарси звание второго называется "бридман"), оба молоды, неженаты, оба до войны любили книги, рыбалку и мотоциклы.
Саша и Арслан давно обсудили все детали предстоящей операции и теперь от души болтали "за жизнь". Арслан до войны учился в Ташкентском пединституте и бегло говорил по-русски, Саша учил фарси в военном училище - понимали друг друга вполне.
- Послушай, Арслан, - вспомнил Саша утреннюю встречу, - а ты не знаешь случайно пацана такого, Джамал зовут? Он с дедом на кладбище живет.
- Конечно, знаю, - хмыкнул Арслан, - его все в городе знают-
- А что, - насторожился Саша, - у тебя с ним неприятности были?
- Э, у меня с этими пацанами всегда неприятности. Начальник говорит: "Ты в педагогическом учился, занимайся с ними". Я говорю: "Я - сотрудник отдела по борьбе с бандитизмом, так? Некогда мне с детьми заниматься!" А он опять: "Вчера губернатор звонил - мальчишки у машины колесо украли. Давай, разбирайся".
- Как это - колесо украли? Запаску, что ли?
- Зачем запаску! Такое украли. Ваши за песком к реке ездили на "сто тридцатом", потом заехали в дуканный ряд. Приехали, прапорщик дубленку купить пошел, водила на кабина сидит. Пацаны подбежали, один с водила: "ля-ля-ля", другие колесо сняли, укатили.
- Да ну, ерунда это! - не поверил Саша. - Как это - сняли? Незаметно, что ли? Да сразу же почувствуешь, как поддомкрачивать будут! Сам он скат загнал, прапор этот.
- Э, какой домкрат! Под колесо ямка копал, кусок бревно под бампер ставил, гайка открутил - без ключа, двумями камнем открутил, быстро-быстро! Прапорщик приходил - колесо нет, правый фара нет, водила ничего не видел. Я потом Джамал спросил: "Ты брал?" Он говорит - нет. А я этот колесо в дукане видел, дукандор говорил - он принес.
- Ничего себе! - развеселился Саша, - Вот расскажи нашим водилам в Союзе - не поверит никто, что бы вот так, без инструмента. Слушай, старик, а можно его на учебу куда-нибудь пристроить? Есть же интернаты - ведь смышленый пацан, учиться ему надо.
- Он учился, до войны еще. В кабуле учился, в лицее.
- Как - в лицее? А кто у него родители были? За учебу кто платил?
- Родители дехкане был. Учиться бай посылал, Исмаил-хан.
- Бай послал?! - Саша подумал, что ослышался, - Ты что, серьезно?
- Да, бай посылал. Понимаешь... - Арслан замялся, подбирая слова. - Они в кишлаках это... Короче, родственники почти все. Дальние, да все равно родственники. Бай смотрит: этот мальчик умный - он его учиться посылает, деньги платит. Потом смотрит: у этого дехканин жена болеет - он из города доктора привезет. Дехканин ему рука целовать будет. Не думает совсем, что бай потом свои деньги обратно вернет. Мы дехканам говорим: "Бай ушел, берите его землю". Они говорят: "Не надо. Чужой земля грех брать, зачем бай прогнал? Бай хороший был"...
Вот так. У нас в России, если помещик в своей деревне школы да больницы для крепостных строил, так его соседи за психа считали. А здесь это - обычное дело, оказывается. Эх, не "Восток - дело тонкое", а мы - дело толстое, вот что...
- Так как насчет Джамала-то? - оторвался от размышлений Саша. - Можно его в интернат устроить?
- Посылали в интернат - убегал, два раза. Говорит - плохо, воспитатель ругает, бьет, учат неинтересно. Я говорил: "Там кушать дают, весь день за лепешка работать не надо, потом в Союз поедешь", а он все равно не хочет. Говорит: "Больше не посылай, а то к душманам убегу". Я сам ему книги даю. Писать он умеет, по-немецкому немного умеет, по-английскому. Считает вообще, как "Кассио" - бумага не надо, карандаш не надо - рупии на афгани посчитать, афгани на чеки - башка думает немножко: раз-два - точно говорит! Спать будем, Саша? - тряхнул Арслан курчавой головой. - Вставать рано.
От пахучего, сочного шашлыка Джамал осоловел. Мясник Искандер все восхищался его сообразительностью, восторженно цокал языком и обещал послать его к своему брату в Кабул - приказчиком в большом дукане. Джамал старался скромно отнекиваться, вежливо поддерживать разговор, а сам замирал, боясь спугнуть такую удачу, неужели - правда? Уехать в Кабул, в этот необыкновенный огромный город с асфальтовыми улицами, многоэтажными домами, кинотеатрами! И настоящими книжными магазинами! И можно встретиться с друзьями из лицея! Ну, до чего же удачный день сегодня!
Когда прошла первая, самая жгучая досада, мясник здраво рассудил, что отобрать у мальчишки деньги, конечно, было бы можно, но это было бы и грешно, да и просто глупо. А вот если взять мальчишку под крыло, да приручить - за таким потом, как за каменной стеной будешь. Брат Халяф давно просил прислать ему в Кабул какого-нибудь мальчишку для помощи в дукане - местным он почему-то не доверял. Рано утром он вместе с ним выедет в столицу - к вечеру будут на месте. А то, что мальчишка обвел его вокруг пальца и нагло присвоил себе его деньги (дуканщик уже сам поверил в это), не беда - потерю он сегодня же возместит с лихвой. С его же, Джамала, помощью.
Три года назад, в Пешаваре, прошел Искандер курс обучения у тамошних инструкторов. Стрелок он был никудышный, гранатомета вообще боялся, как проказы, но вот занятия по минно-подрывному делу почему-то давались ему неплохо. Занятия эти вел спокойный пожилой китаец - неизменно вежливый, но строго державший дистанцию между собой и бородатыми курсантами. И не допускавший ни малейшего нарушения дисциплины: упаси Аллах появится на его занятиях хоть с малейшим запахом чарса - инструктор звериным чутьем моментально вычислял нарушителя, и тому приходилось, обливаясь потом под жгучим солнцем, проделывать совершенно бессмысленную работу - выдалбливать в каменистой земле окоп полного профиля. Бессмысленной эта работа была потому, что потом, на войне, никто из них окопы не рыл - в горах укрытия для стрельбы просто складывали из камней.
Странно, но трусоватый от природы Искандер почему-то всерьез увлекся этой гремучей наукой. Особенно выделил его инструктор, когда группа приступила к изучению самодельных мин и мин-сюрпризов. Здесь требовались изобретательность, смекалка, умение сочетать смелость, даже дерзость, наглость с хладнокровием и точным расчетом. Попробуйте изготовить фугас из обыкновенных удобрений, батарейки и лампочки от карманного фонаря, да так, чтобы он рванул избирательно, под днищем танка, а не бэтээра! У Искандера это получалось ловко, почти играючи. Он даже тихонько напевал себе под нос, изготавливая очередную смертельную игрушку из жестяного кумгана или обычной мышеловки.
Быть регулярным бойцом в отряде Искандер не смог из-за природной хилости. После того, как врач-француз ухлопал на него кучу дорогих антибиотиков, вытаскивая после жестокой пневмонии, главарь Ахмад-хан хотел было пристрелить доходягу, но потом махнул рукой и отправил домой - легализоваться и быть готовым к выполнению заданий. Что Искандер и сделал: привел в порядок лавку, в которой хозяйничал покойный отец, наладил торговлю и зажил двойной жизнью. Днем торговал мясом, покупал скот у дехкан, а по ночам выполнял задания Ахмад-хана. За выполнение заданий Ахмад-хан платил аккуратно - до десяти тысяч афгани за подорванный танк. Танки ценились выше всего, поэтому Искандер даже расстраивался, когда на изготовленной с таким старанием мине подрывался БТР или БМП - за них платили меньше, хотя тоже неплохо. Иногда подбрасывал солдатам мины-сюрпризы, в виде карманных фонариков, авторучек или сигнальных ракет.
А сегодня он с помощью мальчишки подготовит к подрыву фугас, который установил на окраине города еще неделю назад. Там, на узкой улочке между глинобитных стен, был зарыт в землю старый жестяной бидон с неразорвавшимися минометными минами и кусками пластида. В кусок пластида уже вставлен электродетонатор, провода которого выведены наружу и тщательно замаскированы в развалинах. Для того чтобы окончательно подготовить фугас к подрыву осталось немного: протянуть между стен дувалов над дорогой две проволоки, подсоединить к ним провода, ведущие к детонатору, и соединить их с батарейкой. А дальше все сработает само собой, без его участия: впереди колонны, расчищая ей дорогу, пойдет танк, толкающий впереди себя минный трал - могучую раму с тяжелыми стальными катками, которые должны утюжить дорогу и вызывать подрывы мин нажимного действия. Когда трал наедет на фугас, ничего не произойдет, детонатор будет спокойно дожидаться мгновения, когда танк накроет заряд своим толстым брюхом. В этот момент длинная танковая антенна коснется натянутых проводов, мгновенно замкнется электрическая цепь и в темном прохладном нутре детонатора вспыхнет искра, от которой детонатор тут же сработает. Разодрав в пыль свою тонкую алюминиевую оболочку, он пробудит основной заряд, от которого лопнет днище танка и разлетятся в стороны стальные катки. Ахнет из-за угла хлестким эхом гранатомет, поджигая хвостовую машину. Колонна окажется запертой в узком проходе - ни развернуться, ни оттащить то, что останется от танка. И тогда взвоют в соседнем заброшенном саду минометы Ахмад-хана, аккуратно укладывая мины на тщательно пристрелянную местность...
- А когда поедем, дядя Искандер? - непривычно несмелый голос мальчишки отвлек его от картины боя.
- Да прямо под утро и поедем. Нам ведь долго собираться не надо?
- Конечно! Я только с дедом попрощаюсь!
- Тогда беги и скорее возвращайся, ты мне помочь немного должен...
Спустя полчаса запыхавшийся Джамал уже постучался в ворота дуканщика.
- Уже вернулся? - удивился Искандер. - Какой быстрый! Отпустил тебя дед?
- Да... Только потом заплакал... - Джамал утер нос. - Говорит, теперь не приедешь, а я старый, умру скоро...
- Вай, глупости какие! Он старик еще крепкий, а ты к нему будешь часто приезжать, подарки привозить. А потом свой дом купишь, его к себе заберешь! - Дуканщик был весь доброта и участие.
- Ага... Я ему деньги все оставил... Дядя Искандер, я еще одно дело должен сделать.
- А что такое?
- Э, понимаете... Вы Малику-ханум знаете? Она возле реки живет, где тутовник сгоревший.
- Это у которой в прошлом году мужа в армии убили?
- Ну да. Она сама землю пашет, ей ее малыши помогают, Хасан и Хусан их зовут. Она сегодня меня попросила у Вас требухи купить, а денег дала совсем мало, говорит: "Уж на сколько хватит". Дядя Искандер, Вы мне печенки обещали, помните? Тогда отрежьте сейчас, я ей отнесу... Ладно?
- Э, такой добрый будешь - никогда дуканщиком не станешь... Ладно, пойдем, отрежу.
- Спасибо, дядя Искандер! Да Вы побольше отрезайте, побольше! Почему "хватит"? У нее пацаны, они всегда голодные. Э, давайте, я сам. Вот теперь хорошо! Я быстро! - и Джамал выскочил за дверь, унося увесистый сверток.
Дуканщику только и осталось, что раздраженно засопеть - не мальчишка, а ветер, такой у шайтана на бегу карманы очистит, и опомниться не успеешь!
Хоть и был Джамал прыгучий да неутомимый, как тушканчик, но, в конце концов, и его усталость сморила. Вернувшись от Малики-ханум (та сначала испугалась: думала, украл мальчишка эдакий кусище мяса), Джамал еле переставлял гудящие ноги.
- Дядя Искандер, я тут вот, под яблоней спать лягу, хорошо? - Джамал бросил на землю свою старую куртку и вздохнул от наслаждения, растянувшись на ней. Спать, спать...
- Ай, дорогой, погоди спать, - дуканщик бесцеремонно потряс его за костлявое плечо. - Еще одно дело сделать надо...
- Какое дело, дядя Искандер? - пробормотал Джамал уже с закрытыми глазами. - Завтра все сделаю...
Прошло еще добрых десять минут, пока дуканщик растормошил засыпающего мальчишку, и растолковал, что надо натянуть над дорогой две проволоки - мол, повесит он на них большую жестянку с надписью: "Заходите в дукан к Искандеру на центральной улице, там всегда самое свежее и дешевое мясо".
- Зачем это, дядя Искандер? - недовольно ворчал Джамал. - В городе и так все знают и тебя, и твое мясо, какое оно свежее да дешевое.
Последние слова он проговорил с плохо скрытой иронией.
- Э-э, реклама это называется! В Кабуле не видел разве?
Напоминание о Кабуле помогло прогнать остатки сна. Ладно уж, надо - так надо. Зевая, Джамал вышел вслед за дуканщиком из калитки и поплелся по улице, стараясь держаться в тени, готовый скакнуть через дувал в случае чего: не приведи Аллах нарваться на патруль царандоя - ночью они сначала стреляют, а потом спрашивают: "Стой, кто идет?". От глинобитных стен еще веяло теплом, накопленным за день, но уже начал посвистывать холодный ночной ветер, быстро выдувая остатки тепла с улиц, словно дворник, выметающий мусор. Медленно выполз из-за барханов пустыни и обгрызенной лепешкой повис над городом тусклый стареющий месяц. Глухо пролаял вдалеке пулемет, развернул среди звезд веер алых трассеров - красиво!
- Дядя Искандер, далеко еще? - не вытерпел Джамал, кутаясь в старую куртку. - Уже город кончился...
- Пришли, - дуканщик подобрался, говорил непривычно сухо и отрывисто, - видишь, в стене железные скобы вбиты? Лезешь туда, прикручиваешь к ним проволоку, потом протягиваешь ее к другой стене и там к скобам притягиваешь. Держи, - и он протянул Джамалу моток медной проволоки и плоскогубцы.
Для ловкого сухого мальчишки взобраться на глинобитную стену - что для воробья на ветку вспорхнуть. А уж управляться с железками Джамал умел. Какие-то минуты - и он легко спрыгнул со стены в дорожную пыль. Ровно натянутые струны проволоки чуть поблескивали в лунном свете.
- Дядя Искандер, - озабоченно проговорил он, - а ведь проволока тонкая. Как на такую тонкую жесть вешать? Ветер дунет - и порвется!
- Ничего, это так, чтобы место показать, где рекламу вешать. Завтра Азиз-жестянщик тут и проволоку крепкую натянет, и вывеску повесит.
- А кто ее читать будет? Тут же окраина, одни развалины кругом, - недоуменно огляделся Джамал.
- А кто в город будет въезжать, тот и прочитает, - быстро пробормотал дуканщик. - Погоди, я сейчас.
Он скрылся в развалинах и скоро появился, отряхивая пыльные ладони: - Ну, все, пойдем домой. Отдохнем немного, а с рассветом поедем.
Облет, или, говоря языком уставов и инструкций, досмотр караванов - это особый, как и вся эта война, метод ведения боевых действий. Загружается группа в пару "восьмерок" и в сопровождении пары "крокодилов" вылетает для осмотра назначенного района. Все идущие по дорогам машины и караваны "вьючных" останавливают и досматривают "на предмет наличия оружия, боеприпасов и других запрещенных грузов". Делается это так: заметив машину, пилот "крокодила" вспарывает дорогу перед ней предупредительной пулеметной очередью: "Стой!". "Восьмерки" садятся, группа десантируется и берет машину на прицел. Командир группы с двумя-тремя солдатами досматривает машину, и, если все нормально - "Шумо озод, метавоне равед..." Чаще всего так оно и бывает, а для командира в таких случаях главная забота - следить, чтобы твой солдатик не снял часы с перепуганного водилы, да карманы ему украдкой не вывернул. Но случается, что попадаются и "духовские" машины. Тогда бывает по-разному. Чаще - водила жмет газ "до полика" и пытается спастись, влетев в ближайший кишлак или "зеленку". Тогда "крокодилы", словно почуявшие добычу акулы, хищным нырком заходят на боевой курс и вслед беглецу несутся острые сигары ракет, раздается оглушительный - словно само небо раздирается на куски - треск авиационных пушек. И кто там в этой машине - душман или мирный дуканщик - выясняется позже, уже при осмотре машины, догорающей у дороги. Отстреливаться пытаются редко: когда над головой кружат свою жуткую карусель узкие пятнистые вертолеты, увешанные бочонками ракетных "пускачей", особенно не понаглеешь, лучше уж бросить машину, да бегом в горы или в "зеленку", авось выручит Аллах...
Лейтенант Бабкин сидел на жестком откидном сиденье в проходе пилотской кабины и отчаянно зевал. Опять вчера протрепались с Арсланом до третьих петухов, а чуть свет - на вылет. Только вернемся - и опять вылетать, теперь на блокирование кишлака, который будет Арслан со своими прочесывать. Приеду в отпуск - неделю спать буду, вот что. А потом на другой бок перевернусь... Пустой какой-то район попался, елки, - уже возвращаться скоро пора будет, а еще ни одной машины не попалось. "Духи" не дураки - кто под утро поедет? Их под вечер ловить надо, в сумерках, как судаков. Эх, на рыбалку бы...
- Сань, эту дорогу глянем? - наклонился в его сторону "правак", чиркнув карандашом по сложенной карте. - Вчера там вьючных вроде видели.
- Давай глянем, - кивнул лейтенант. - Как у "крокодилов" по остатку - успеваем?
- Вроде должны... - штурман сообщил новый курс сопровождающим "двадцатьчетверкам", достал из мятой зеленой пачки "Охотничью" сигарету, протянул пачку лейтенанту: - Будешь?
- Спасибо, неохота...
Степь мягко наклонилась, прижала к стенке легкая перегрузка. Вертолеты выровнялись после разворота, сбросили высоту и на бреющем понеслись к редким хребтам, торчащим в степи, как уснувшие динозавры. Степь стремительно полетела навстречу, расстилаясь бескрайним лоскутным одеялом, сотканным из крохотных дехканских полей и виноградников, простеганным тонкими нитями арыков, в дырах сухих кяризов.
Ах, до чего же здорово ехать ранним утром по степной дороге! Как нежно розовеет синее небо, - скоро от жары оно выцветет, станет пыльно-блеклым, а сейчас - словно эмаль на куполе Голубой мечети в Кабуле. О чем бы ни думал Джамал, все мысли вновь и вновь возвращались к этому сказочному городу, словно осы, облепившие ломоть арбуза: сгонишь их, они минутку покружатся, и опять присосутся к сладкой мякоти. Пухлые губы Джамала cами собой растягивались в счастливой улыбке. Сейчас они заедут в кишлак возле горы Шераликамар, там у Искандера какое-то дело, а потом выедут на асфальтовую трассу и...
Джамал сладко жмурился, представляя упругий встречный ветер и мягкий шорох шин по асфальту, и подпевал индийскому певцу, томный голос которого лился из магнитолы. Сначала подпевал тихонько, потом в полный голос.
- Ийе?! - удивленно уставился на него дуканщик. - Ты еще и поешь?
- Да нет, я так, - смутился Джамал и замолчал.
- Нет, пой, пой! Ай, голос какой у тебя, бача!
Этих песен из индийских фильмов Джамал знал великое множество, хоть и не догадывался, о чем в них речь-то идет. Но цепкая память его схватывала их почти сразу, - может быть потому, что песни эти были похожи одна на другую, как и сами индийские фильмы. Дуканщик даже зашмыгал носом, похожим на сморщенный баклажан, когда Джамал, слегка дурачась, начал одну за другой исполнять киноарии, виртуозно подражая голосам актеров и актрис. Его летучий голос то обретал мужественную романтичность, то вдруг становился нежным и сладким, как инжирное повидло.
- Вай, Джамал, вай, молодец, - растроганно бормотал Искандер, - ты не дуканщиком будешь, ты артистом будешь, да...
- Э, артистом не хочу, - отмахнулся Джамал. - Я, когда богатый стану, лучше сам кино делать буду. Как Радж Капур - он сначала тоже бродяга был, беспризорник, а потом стал кино делать.
- Да-а? - дуканщик уважительно приподнял брови. - А про что кино делать будешь?
- Да про что захочу! Хоть про наших ребят: про Садыка, про Хафиза, как они в пустыне варана поймали, хотели приручить, чтобы он дом охранял, вместо собаки. А он у них цыплят съел и убежал.
- Цыплят съел?! Всех?
- Ну да! Им тогда Хадича-ханум всыпала! Они так орали, что со всего города ишаки отзывались! А потом они все равно жалели, что варан убежал...
Дорога начала змеиться, поднимаясь в горы. Дуканщик остановил машину.
- Все, бача, лезь назад. Да смотри, не зевай, если встанем! - от его недавнего добродушия не осталось и следа.
Дело знакомое, - когда машина едет по горам, водители часто нанимают мальчишек сидеть в кузове (или стоять на заднем бампере) в готовности спрыгнуть и подсунуть под заднее колесо деревянную чурку, если машина вдруг заглохнет на подъеме. Джамал так ездил много раз. Летом ничего, а вот зимой трудновато: постой-ка так на ледяном ветру! Пальцы коченеют, ноги вот-вот соскользнут с обледенелого бампера, глаза ничего не видят из-за режущего ветра и слез, которые, не успевая высохнуть, замерзают на ресницах. И платят за такую работу гроши, а куда денешься? Зимой работу найти трудно...
Джамал легко вскочил в маленький открытый кузов "Тойоты", цепко ухватился за борт, махнул рукой: "Поехали!" "Тойота" резво покатила по горной дороге, Джамал вновь звонко запел любимую песню из фильма Раджа Капура: "Бродяга я, бродяга я..." Ах, как же хорошо жить на свете!
Сидящий в носовой части кабины борттехник оторвался от пулемета и вскинул руку:
Он кивнул он штурману и, обернувшись, толкнул дверь грузовой кабины: "Приготовиться!"
Одинокая полугрузовая "Тойота". В кузове, кроме одного пассажира, ничего нет. Скорее всего, водитель - обыкновенный дуканщик, едет по своим делам. Ничего особенного. Да ладно уж, хоть размяться немного, а то бойцы уже носами клевать начали, пусть потренируются лишний раз... Чего это он? Не тормозит, смотри-ка, скорость прибавил, - в кишлак заскочить хочет, понятно. Ну, тогда не обижайся, правила игры все знают...
"Двадцатьчетверки" по плавной дуге вышли с боевого курса и, набрав высоту, начали кружить над подбитой машиной свою зловещую карусель, прикрывая высадку десанта, готовые вновь сорваться в атаку, вонзить во врага смертельные ракетные жала. Вертолеты с разведчиками пошли на посадку, винты взметнули вверх облака белой пыли. Лейтенант коротко толкнул легкую дюралевую дверь, она мягко ушла вбок. В открытый проем ворвались запахи керосинового выхлопа, тротиловой и бензинной гари. Врубившись в скалу, чадила впереди подбитая "Тойота".
- Пошел! - и Саша сам следом за радистом спрыгнул на каменистую дорогу, придерживая рукой увесистый "лифчик" с боекомплектом. Так, залегли нормально... Тот, в машине, не дрыгается... Может, решил подпустить поближе, чтоб наверняка... Ладно, некогда просекать, бензобак у него рвануть может, вот что... И у "крокодилов" горючка уже на исходе.
- Киряшин, Садыков, со мной! Второй, ответь первому! - прижал он к щеке черный отросток микрофона. - Осмотри дорогу сзади, триста метров!
- Пошли, что ли... - это уже вполголоса, самому себе.
Джамал не сразу увидел вертолеты - сначала все небо заполнил давящий гулкий рокот. Казалось, они летят со всех сторон, прессуя воздух, и прижимая его к земле своим дробным тяжелым гулом. Когда, наконец, они вынырнули из-за хребта, Джамал нервно заколотил по кабине, показывая на небо: стой, остановись! Но дуканщик словно отключился, судорожно задергал головой, глядя безумными глазами вперед, на плоские крыши и темные тополя дальнего кишлака: там - спасение... И когда дорожная пыль взметнулась перед капотом фонтанчиками разрывов, он только крепче стиснул руль вмиг вспотевшими ладонями, и намертво вдавил в пол педаль газа.
Захлебываясь слезами, Джамал все колотил и колотил по кабине, пытаясь остановить обезумевшего от страха дуканщика - так в отчаянной борьбе за жизнь пытается выбить запертую дверь человек в горящем доме. И лишь когда вертолеты приблизились так, что сквозь поблескивающие блистеры стали различимы зеленые яйца пилотских шлемов, и потянулись к машине пушистые шнуры ракетного дыма, неведомая сила перебросила Джамала через борт "Тойоты". Налетевшая земля ударила, завертелась перед глазами. Могучий древний инстинкт самосохранения будто вернул его в материнское чрево, заставил сжаться в комочек, замереть, затаиться.
Словно десятки кнутов оглушительно хлестнули по земле, заухало эхо, пошло скакать меж серых скал. Лежать, лежать, затаиться - пока не улетят вертолеты, пока не стихнет леденящий душу рокот. Голоса коммандос были слышны далеко впереди - наверное, у подбитой "Тойоты". О, Аллах, всесильный и всемогущий, сделай меня маленьким-маленьким, незаметным, как мышонок... Но тут послышался быстрый топот, и резкий молодой голос, от которого захотелось еще сильнее вжаться в землю:
- А ну, подъем, душара! Даст ба бала, чмо! - и Джамал полетел кубарем от увесистого пинка "кимровской" кроссовкой.
От боли в копчике перехватило дыхание, но Джамал вскочил, вскинул руки и всхлипнул, затравленно улыбнувшись. Над ним коричневой скалой возвышался здоровенный узкоглазый парень в маскировочных сетчатых штанах, кроссовках и "лифчике" на голом торсе, словно пузырящемся от бронзовых мышц. Это был сержант Рымбаев, которого все звали (конечно же!) Рэмбо. Неделю назад Джамал перерыл весь дукан, пока отыскал для него самые большие гонконговские джинсы, а тот подарил ему самодельную ручку из блестящей пулеметной гильзы.
- Ты чего здесь делаешь, чипиндос? - узнал его казах. - С духами связался, что ли?
- Душман нист! Мо дуст! - у мальчишки с перепугу выскочили из головы все русские слова.
- Ага, "Гитлер капут" еще скажи. Топай вперед, "дуст", - сержант быстро провел широченными ладонями по бокам Джамала и подтолкнул его в сторону чадящей машины, которую осматривали трое десантников.
НУРСы разворотили двигатель, но кабину почти не повредили, лишь мелкими кристалликами рассыпалось лобовое стекло, да зияла рваными дырами правая дверца. Из дыр тихо сыпался белый порошок, оставляя пыльные дорожки на бледно-голубой эмали.
