ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Андреев Василий Викторович
Нежданная война

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 7.84*9  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Воспоминания написаны генералом В.В.Андреевым, который в 1979-1982гг. непосредственно занимался организацией и обеспечением боевых действий ВВС 40-й армии. Я уговорил В.В.Андреева написать мемуары, редактировал их и издавал. С согласия автора выставляю на своей страничке.

   0x01 graphic
  
   Обложка книги
  
   В.В.Андреев
   Нежданная война
   Воронеж 2004
  
   2 стр.
  
   ББК 63.3(2)633-68
   УДК 94 (581) "1979-1989"
   А65
  
   Андреев В.В.
   Нежданная война. - Воронеж: "Калита-Р", 2004. - 144 с.
  
   Серия "Афганский дневник", выпуск первый. Руководитель проекта, главный редактор выпуска В.Г.Руденко. Книга издана к 15-й годовщине со дня вывода советских войск из Афганистана.
  
   Книга издана при финансовой поддержке
   Воронежской региональной общественной организации общероссийской общественной организации инвалидов Афганистана (руководитель Г.Е.Черкасов)
   Воронежской региональной общественной организации общероссийской общественной организации "Российский союз ветеранов Афганистана" (руководитель В.Г.Михайленко)
   Коминтерновской организации (Мацаев)
   Левобережной организации (Калинин)
   ОАО "Воронежоблгаз" (генеральный директор И.Г.Лачугин)
  
  
   В книге использованы фотографии из личного архива В.В.Андреева, фотоальбома "Афганистан сегодня" (на языке дари), из личного архива В.Г.Руденко, из книги А.Ляховского "Трагедия и доблесть Афгана", из набора открыток Afganistan Hindukus-74 (отчет экспедиции альпинистов Чехословакии).
  
   На обложке: г.Кабул. Казармы зенитно-ракетного полка афганской армии. Самолет авиакомпании "Ариана".
   ISBN 5-86742-013-2
  
   No Андреев В.В., 2004
   No Руденко В.Г., идея, название серии, 2004
   No ООО "Калита-Р", издание, 2004
   No ООО "Редакция газеты "Коммуна", 2004
  
  
   3 стр.
  
   Вместо пролога
   Дорогие читатели!
   Не буду судить строго о стиле и литературном изложении событий десятилетней войны в Республике Афганистан, но то, что описано автором, Василием Викторовичем Андреевым, непосредственным участником боевых действий, заслуживает внимания и уважения.
   Наверное, только в нынешнее время, по истечении 15 лет после вывода советских войск из Афганистана, наступает момент осмысления драматических событий и действий руководства СССР, Правительства страны и Министерства обороны.
   Излагая в хронологической последовательности события и рассказывая о своем участии в организации тылового и боевого обеспечения военной авиации 40-й армии, В.В.Андреев достаточно полно раскрывает политическую и военную обстановку в Афганистане, организаторскую работу по подготовке и проведению военных операций, взгляды и поведение командного состава.
   Книга, безусловно, представляет интерес для читателей. Тем более для тех, кто принимал участие в боевых действиях, кто обеспечивал боевые действия, кто доставлял в Афганистан продукты питания, вооружение, горюче-смазочные материалы, кто на территории Туркестанского, Среднеазиатского и других военных округов готовил личный состав для отправки в Афганистан. Мне как бывшему командиру учебного полка, готовившего водителей, младших командиров, специалистов для 40-й армии, до боли близки и понятны переживания автора.
   В нынешней обстановке, когда России на своей территории приходится вести контртеррористические операции против бандитских формирований, против международного терроризма, особенно ценно, чтобы командиры различного ранга использовали опыт боевых действий в Афганистане, делали правильные выводы из всего отрицательного, что мешало выполнению боевых задач, обучали личный состав тому, что необходимо на войне, воспитывали у военнослужащих истинный патриотизм и любовь к Отечеству.
   Е.Н.Воробьев,
   Начальник Управления по взаимодействию с административными и военными организациями администрации Воронежской области,
   генерал-майор в запасе.
  
   4 стр.
   Посвящается памяти моих погибших друзей.
   В.В.Андреев.
  
   Стр. 5
   Ежегодно 15 февраля мы собираемся в воронежской Никольской церкви на поминальную панихиду по нашим братьям-"афганцам", которых под грифом "груз-200" привезли на родную землю. Мы - бывшие воины-интернационалисты, исполнявшие свой воинский долг в Афганистане, Анголе, Эфиопии, на Кубе, во Вьетнаме и других африканских и азиатских странах. Нам повезло. Мы остались живы.
   Время неумолимо идет вперед, мы с каждым годом становимся старше, и на каждой встрече, бывает, кого-то не досчитываемся. Из памяти уходят даты, названия населенных пунктов и афганских провинций, но никогда не забудутся события тех дней, имена и лица сослуживцев, кто был рядом, с кем делили хлеб, соль, котелок, радости и невзгоды. Мы помним тех, с кем переплетались наши судьбы и военные пути-дороги.
  
   1.
   Об Афганистане написано немало.* Пишут романисты, пишут документалисты. Пишут и хорошее, пишут и плохое. Кто через какое "стекло" рассматривает события давно минувших дней, тот так и толкует их.
   Давать негативную оценку войне и действиям наших войск в Афганистане стало модным в 90-е годы уже прошлого века. Придумали формулировку "афганский синдром", в которую вкладывается разочарование, озлобленность, склонность к жестокости и насилию. Появилась "массовая" литература, демонстрируются киносериалы о "героях нашего времени", где бандит, киллер, угодник-телохранитель, пройдоха обязательно с афганским прошлым и с "афганским синдромом".
   _________
   * Биографическая справка: Андреев Василий Викторович. Родился 10 декабря 1936г. в с.Валитово Хайбулинского района Башкирской АССР, в рабочей семье. В 1954г. после окончания средней школы поступил в Мичуринское аэродромно-техническое училище. Летом 1957г., успешно завершив курс обучения, получил назначение на Черноморский флот. Начинал командиром спецвзвода военно-морского авиационного училища в г.Камышине Волгоградской области.
   В 1966г. поступил в Военно-Воздушную академию им.Ю.А.Гагарина. В 1970г. был направлен для дальнейшего прохождения службы в авиацию Дальневосточного военного округа на должность начальника штаба и командира отдельного батальона. В 1974-1976гг. - заместитель начальника штаба - старший офицер по организации и тыловому обеспечению авиации ДальВО. В 1976г. - начальник штаба тыла ВВС Туркестанского военного округа, в 1979 - заместитель командующего авиации ТуркВО по тылу.
   В Республике Афганистан - с августа 1979 г. по июнь 1982 г. Непосредственно занимался организацией и обеспечением боевых действий ВВС 40-й армии. За успешное выполнение боевых задач в 1980 г. досрочно получил очередное воинское звание - полковник.
   В июне 1982г., в возрасте 46 лет, назначен начальником Воронежского высшего военного авиационного инженерного училища. В 1984г. присвоено звание генерал-майора авиации. В 1992г. ушел в запас, оставив о себе добрую память: именно при В.В.Андрееве в училище создана современная учебно-материальная база.
   В настоящее время - преподаватель курса специальных дисциплин Воронежского военного авиационного инженерного института.
   Награжден орденом "За службу Родине в ВС СССР" III степени и другими орденами и медалями. Сыновья, Игорь и Алексей, офицеры ВВС. Внук Евгений - курсант ВВАИИ.
   _______
  
   В прошлые годы в городском транспорте предусматривались льготы на бесплатный проезд, и, когда, бывало, предъявлял "свидетельство о праве на льготы" и говорил: "Я - афганец", окружающие, если в прямом смысле не шарахались в стороны, то внешняя настороженность явно чувствовалась: этот на все способен! Меня очень унижает и обижает вот такое умышленное искаженное представление народу нас, интернационалистов-"афганцев". Возмущение вызывает тот факт, что в абсолютном большинстве авторы негативных "трудов" (молодые люди, которым в те годы было от 8 до 15 лет отроду) об афганской войне, об Афганистане знают понаслышке, поверхностно, но недостаток знаний восполняют воображением.
   Да, были среди нас люди разные: кому "война - мать родная" и кому война - священный воинский долг. Одни стояли насмерть в бою, гибли и получали награды или памятники с надписью: "Погиб при исполнении служебных обязанностей" (заметьте не "геройски при исполнении интернационального долга в ДРА", а просто - при исполнении, как будто упал с лестницы на службе и погиб); другие считали приходы на сберегательных книжках; кое-кто получал "до десяти лет общего или строгого режима". К счастью, таких других все-таки единицы, ну пусть сотня. Что эта сотня прохвостов на сто с лишним тысяч войск 40-й армии и войск Туркестанского военного округа!
   В афганской войне мне довелось принимать участие с августа 1979 года по май 1982 года. Началом событий принято считать 27 декабря 1979 года, но мы пришли туда намного раньше. По должностным обязанностям мне приходилось принимать непосредственное участие в организации ввода авиационной группировки на территорию Афганистана, руководить обеспечением боевых действий авиационных частей. По делам службы общался с военным руководством ДРА, работниками ЦК КПСС и Министерства иностранных дел СССР. Все события начального периода нашего пребывания в Афганистане, связанные с авиацией, образно говоря, прошли через мои руки.
   Поведать об афганской войне с позиции офицера, винтика в этой громадной машине, тем, кто знает о ней по рассказам, кинохронике и книжкам, мне хотелось еще в 1982 году, когда вступил в должность начальника Воронежского высшего военного авиационного инженерного училища (ВВАИУ). Общаясь с курсантами, я видел их живой интерес к войне и ко мне, непосредственному участнику событий. Одно дело, когда преподаватель на занятиях подтверждает положения тактики и боевого применения примерами из Великой Отечественной войны, учений и маневров мирного времени, и совсем другое, когда в наше дни где-то в афганской пустыне или в горах прошлогодний выпускник училища обеспечивает боевые вылеты вертолетов с площадок подскока.* Но, к сожалению, вникнув в положение дел в училище, я буквально утонул в проблемах, и мысли о "мемуарах" отошли на второй план.
   ____________
   *Площадка подскока - площадка, пригодная для посадки и взлетов вертолетов и самолетов вблизи объектов боевых действий и целей. Применяется для увеличения тактического радиуса действий. На ней создаются запасы боеприпасов, топлива, средств обеспечения.
  
   О том, что в Афганистане существует Ограниченный контингент советских войск, который ведет кровопролитные бои непонятно за кого и за что, о том, что там ежедневно гибнут десятки, а то и сотни наших парней, до 1983-1984 года знал очень ограниченный круг лиц, думаю, где-то на уровне областных партийных и советских органов. О компетентности партийных инстанций судить не берусь, но при первой встрече и беседе с первым секретарем Воронежского обкома Игнатовым В.Н. по случаю моего назначения на должность начальника училища и планируемого назначения начальником гарнизона, у меня сложилось мнение, что о войне Вадим Николаевич почти не знает. И неудивительно: ведь для средств массовой информации Афганистан был закрыт, в газетах, в частности, в "Красной звезде", если и писали для поднятия боевого духа о примерах героизма и мужества, то с полей учений в Н-ском гарнизоне.
   О войне в Афганистане писать запрещалось. Если в печати и появлялись какие-либо материалы, то, как правило, в них рассказывалось о помощи советских войск бедным дехканам (земледельцам) в полевых работах, либо в строительстве социально-бытовых объектов. Погибших привозили и хоронили с формулировкой "погиб при исполнении служебных обязанностей". Партийные и советские руководители строго, "за семью замками", держали тайну о действительных делах в Афганистане. Нам, непосредственным участникам событий, было странно и непонятно такое к нам отношение.
   Сотрудник Оперативной группы Министерства обороны СССР А.Ляховский в книге "Трагедия и доблесть Афгана"* приводит по этому поводу воспоминание известного писателя (кажется, А.Проханова): "Я приехал в Афганистан как корреспондент АПН и "Литературной газеты" с группой журналистов, которая была послана ЦК партии для того, чтобы помочь организовать газеты в Афганистане и написать о том, что там происходит. Был март 1980 года, то есть через два месяца после ввода наших войск. Я объездил всю страну и, вопреки сложившемуся мнению, что в армии у нас порядок, увидел совсем другое. Увидел, что армия была совершенно не готова к этой войне, что наши солдаты не были готовы к афганской зиме. Март, холод, их палатки не были оборудованы даже печками. Наши вертолеты, которые были бронированы снизу, сбивали с боков, потому что они летали в ущельях. В госпиталях не хватало медикаментов...
   Мне хотелось написать обо всем этом. Но, естественно, не было никакой возможности напечатать. Нам не разрешалось писать о военных действиях, хотя война шла, люди погибали, кровь лилась. Наши солдаты помогали строить школы, клумбы разводить с цветами - это было. Но писать об этом в то время, когда идет война, было глупо. И я практически ничего оттуда не написал".
   _____
   * Ляховский А.А. Трагедия и доблесть Афгана. - М.: ГПИ "Искона", 1995.
  
   Существовал своеобразный заговор молчания. Это был характерный для партийно-политических структур ход - удерживая в неведении страну, вычеркивать из действительности войну, которая продолжалась почти десять лет. Но что поделаешь - тогда было такое время.
   До начала 1981 года нас, командующего ВВС ТуркВО, его заместителей, в том числе и меня, как правило, ни на какие совещания, сборы и военные советы ВВС не вызывали. А когда с января 1981 года стали приглашать, то о нас на высоких совещаниях речи не вели. Нас, наравне с прочим командованием воздушных армий, занимающихся по планам боевой подготовки в мирных условиях, упрекали и журили за то, что много недостатков в выполнении плана летной подготовки, что не снижается количество предпосылок к летным происшествиям и число дорожно-транспортных происшествий и дисциплинарных проступков и т.д. Обидно было сидеть и слушать такое, хотелось встать и крикнуть: "Нам ли записывать предпосылки и считать проступки! Сейчас все разлетятся из Чкаловской: кто к родным и близким, кто в профилакторий, кто в иные привлекательные места, а мы, как богом проклятые, опять в Кабул!" В лучшем случае, если часам к 23.00-24.00 долетим до Ташкента, то до утра можно будет повидаться с семьей.
   В январе 1981 года под Ленинградом, в Красном Селе, в учебном центре академии тыла и транспорта проходили сборы руководящего состава тыла Вооруженных Сил, с привлечением командующих войсками военных округов, командующих флотами, начальников политуправлений округов и начальников военных академий. На этом сборе участвовали и мы - я и начальник тыла 40-й армии генерал-майор В.И.Пивоваров. Первый день мы занимались все вместе, затем расходились по секциям - проводилось командно-штабное учение.
   Виктор Иванович Пивоваров должен был доложить на высоком собрании об опыте медицинского обеспечения боевых действий 40-й армии в Афганистане. На доклад отводилось 25 минут перед перерывом на обед. Виктор Иванович, видя перед собой солидную и ответственную аудиторию, не подозревая плохого, доложил цифры убитых и раненых за 1980 год и тяжелейшую картину с обеспечением медикаментами, оснащением медучреждений оборудованием, инструментами, бельем и т.д. Вопросов докладчику задавать не позволяли: объявили перерыв. Я двинулся к трибуне, где Пивоваров собирал листки своего доклада, чтобы вместе идти в столовую.
   С Маршалом Советского Союза Семеном Константиновичем Куркоткиным мы подошли к Пивоварову одновременно. Куркоткин меня хорошо знал, и потому я держался уверенно и подумал: "Сейчас он поблагодарит Виктора Ивановича за содержательный доклад", но, поближе увидев лицо Куркоткина, понял: благодарности не будет. Первыми словами маршала были: "Товарищ Пивоваров! Кто вас тянул за язык оглашать сведения совершенно секретного характера? Такую информацию мы не доводим до командующих войсками. Даже члены Политбюро и то не все получают подобные сведения". Далее было несколько грубых и обидных фраз. Таким Куркоткина я видел впервые. Обычно сдержанный и спокойный, он был неузнаваем. Слушая маршала, ушам своим не верил, однако, усвоил, что язык нужно держать далеко за зубами.
   Хвала досужим и напористым журналистам, что, начиная с 1983 года, когда "груз-200" стал частым явлением во всех регионах СССР, а на Урале и в Сибири очень частым, потому что в Афганистан в 1980-1981 годах и, наверное, далее шли призывники именно оттуда, они разрушили "крепостную стену молчания" и стали писать из ДРА, а не из Н-ского гарнизона. В числе первых Артем Боровик опубликовал серию статей о боях в Афганистане - как есть в действительности, без прикрас. Это было первое честное описание войны.
   В перерывах на совещаниях и советах коллеги-собратья по оружию задавали много вопросов. Вот только отвечать на них мы не могли откровенно и правдиво. Я до сих пор не верю официально принятой цифре боевых потерь в Афганистане. По моему мнению, она должна быть раз в 12-15 больше. Это мое личное мнение.
   После "благодарности" маршала В.И.Пивоваров дня два ходил подавленный и униженный.
   В Афганистане я никаких дневников и записей не вел. Не до того было! А потом - все равно мои труды изъяли бы таможенники или особисты из КГБ. На контрольных пунктах нас перетряхивали до нитки.
  
   2.
   Зачем мы вошли в Афганистан? Этот вопрос не один раз задавали и мы, участники тех событий, сами себе и не один раз задавали его нам родные, сослуживцы и просто знакомые, с которыми приходилось общаться на афганскую тему. По поводу причин, целей и необходимости ввода есть много разных версий. В частности, А.Ляховский в книге "Трагедия и доблесть Афгана", основываясь на документальном материале, приводит некоторые из них, показывая, как не просто принималось решение о вводе войск. Сейчас уже нет в живых руководителей советского государства, кто ставил свои подписи на докладных записках Генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И.Брежневу, кто был инициатором этого процесса: они умерли и навсегда унесли с собой истинные мотивы и причины. А нам оставили некоторые документы, которые принимались и подписывались задним числом: их содержание дает повод для неоднозначного понимания и толкования событий тех далеких лет.
   В те далекие годы я хоть и находился в оперативном армейском звене, но все-таки был очень далек от информации о деятельности Главного штаба ВВС и тем более Генерального штаба и Кремля. До меня доводилась информация, касающаяся меня по службе, кое-какими сведениями я владел, потому что общался лично и с высшим военным руководством страны, и с их окружением - генералами и офицерами Оперативной группы Генерального штаба или с генералами и офицерами центральных управлений Министерства обороны и Главного штаба ВВС.
   Причины для ввода советских войск в Афганистан были объективные и субъективные.
   В общем-то, ответ на вопрос, зачем мы идем в Афганистан, был известен всем - от рядового до генерала: защищать от гнева народа режим Н.Тараки, Х.Амина, а потом и Б.Кармаля. Так было в те времена в Анголе, Эфиопии, Сомали, Никарагуа и других местах. С просьбами о вводе советских войск на территорию страны для подавления мятежных антиправительственных выступлений в вооруженных силах и провинциях многократно обращались к Советскому правительству афганские руководители Тараки и Амин. Советское правительство на их просьбы отвечало отказом и рекомендовало внутренние дела решать своими силами. Но, когда был отстранен от власти Н.Тараки, а Х.Амин не внял предложениям Л.И.Брежнева о гуманном отношении к нему и его семье: Тараки был убит, - то позиция резко изменилась. Брежнев высказался за устранение Амина от власти и ввод войск в Афганистан. Все, кто раньше возражал против ввода, когда Брежнев колебался, теперь возражать, тем более, протестовать не могли. Это субъективный фактор.
   С точки зрения экономических выгод, которые мог бы получить Советский Союз после вторжения в Афганистан, невозможно не согласиться со Снесаревым А. Е., давшим оценку этой стране еще в 1921 году. "Афганистан сам по себе никакой цены не представляет. Это горная страна, лишенная дорог, с отсутствием технических удобств, с разрозненным ненадежным населением; а это население сверх того еще и свободолюбиво, отличается гордостью, дорожит своей независимостью. Последнее обстоятельство ведет к тому, что, если этой страной и можно овладеть, то удержать ее в руках очень трудно. На заведение администрации и заведение порядка потребуется столько ресурсов, что страна этих трат никогда не вернет: ей вернуть не из чего.
   Поэтому мы должны сказать со всей откровенностью, что в истории столетней борьбы между Англией и Россией Афганистан сам по себе никакой роли не играл, и ценность его всегда была косвенная и условная. Если вдуматься в существо его политической ценности, то она, главным образом, сводится к тому, что Афганистан включает в себя операционные пути в Индию, и другого нет. Это подтверждается тысячелетней историей и завоевателями Индии, которые всегда шли через Афганистан".*
   _____
   * Снесарев А.Е. Афганистан. - М., 1921.
  
   Как профессиональный военный, я был и остаюсь убежденным, что ввод войск в Афганистан в то неспокойное в этом регионе время был необходим, чтобы сохранить выгодный для СССР плацдарм и не допустить туда вторжение войск США. Предпосылки к тому, как утверждают специалисты-аналитики, были реальные: Х.Амин, получив отказ от Советского правительства, имел намерение переориентироваться в своей политике на США. Если бы мы не заняли афганские аэродромы в декабре 1979 года, их бы заняли американцы в 1980 году, а не в 2000 году.
   Ситуация, которая складывалась тогда в Афганистане и вокруг него (Иран, Пакистан, Китай), была очень сложной. В Иране полыхало пламя исламской революции, готовое перекинуться на Афганистан и среднеазиатские республики СССР. США теряли в Иране военные базы. Потоки живой силы, оружия и техники из Ирана и Пакистана потянулись в Афганистан, пополняя ряды мятежников и формирований оппозиции правительству. С Китаем в те годы у СССР тоже были довольно натянутые отношения. С территории Китая в Афганистан поставлялось оружие и инструкторы-советники для обучения мятежников.
   Мне думается, что, принимая решение о вводе войск, руководители КПСС и Советского правительства руководствовались, в первую очередь, интересами национальной безопасности.
   Можно также утверждать, что Ирану, Пакистану, США, Китаю и другим, кто финансировал мятежников в Афганистане, было очень выгодно, чтобы СССР на долгие годы увяз в войне. На размышления наводит, например, и такой факт: почему до января 1980 года в средствах массовой информации "за бугром" не прозвучало ни одного слова о подготовке и вторжении советских войск в Афганистан? Наши офицеры политотдела, специалисты по спецпропаганде весь декабрь просидели у приемников, прослушивая эфир, и ни одного слова о действиях советских войск не услышали. При современных возможностях разведки космической, воздушной, радиотехнической и другой, невозможно скрыть сосредоточение авиации и войск в приграничной полосе, движение непрерывным потоком автомобильных колонн, активизацию полетов боевых самолетов над территорией ДРА. Не исключено, что и вправду наши руководители государства и спецслужбы "попались на удочку" хорошо организованной стратегической дезинформации.
   Это объективные факторы. С той поры прошло почти двадцать пять лет. Изменилась геополитическая обстановка в мире. Изменились суждения, взгляды, появились новые критерии оценки событий тех давних дней. С позиции нынешнего состояния межгосударственных взаимоотношений многим кажутся преувеличенными и несостоятельными тогдашние угрозы СССР извне, а ввод войск в Афганистан необоснованным, но в то время мы так не думали.
   Мне, как говорится, на своей шкуре пришлось испытать и пережить напряженность в отношениях между СССР и США и между СССР и Китаем. В течение шести лет службы на Дальнем Востоке (1970-1976 гг.) я каждую минуту был готов к тому, что вот-вот начнется война между СССР и Китаем или десантирование американской морской пехоты на побережье Камчатки, Курил, Сахалина и Приморья. Не от хорошей жизни мы строили Байкало-Амурскую магистраль, а для того, чтобы гарантировать живучесть стратегических грузопотоков из центральной части на Дальний Восток. Одновременно переносили вглубь от госграницы аэродромы тактической авиации, которые находились в 15-30 км от возможной линии фронта при нормативном удалении 70-150 км.
   Другой вопрос: можно ли было не вводить войска в Афганистан? На мой взгляд, конечно, было можно, если бы правительство СССР поддерживало руководителей афганского государства, угодных афганскому народу, и не стремилось в отсталой религиозно-фанатичной феодальной стране насаждать силой социализм. Но, видно, не хватило мудрости и разума у наших руководителей.
   И только в 2002 году, по настоятельной рекомендации журналиста редакции газеты "Коммуна" В.Г.Руденко, я взялся за перо. Много раз начинал писать, много раз по причине "хандры" (кому это нужно?) бросал. Анализируя активную идеологическую обработку российской молодежи массовой культурой, рекламой пива и секса, направленной на воспитание покорного безмозглого быдла, недоумеваю, почему такое безразличие к уничтожению нации у тех, кому, как говорят, сам Бог велел народом заниматься - власти, церкви, общественных организаций?!
   Все-таки попробую рассказать о буднях войны в Афганистане с надеждой, что когда-нибудь наш горький опыт пригодится.
  
   3.
   К афганской войне у меня свое отношение и своя оценка. Они мало отличаются от оценки большинства "афганцев". Наше присутствие в Афганистане было необходимым. А вот в войну можно было и не вступать, если бы политики обладали даром мудрости, учитывали реальную жизнь, понимали бы, что "Восток - дело тонкое". Мы видели абсурдность, глупость, игнорирование исторического опыта, а порой и откровенную дурь. Но что мы могли сделать? Мы - солдаты, и были обязаны исполнять, а не обсуждать, что предписано. "Рассуждать и обсуждать" мы могли лишь за стаканом водки и то при условии "не больше трех собравшихся".
   Война в Афганистане для меня началась 19 августа 1979 года, задолго до того, как было потом объявлено о вводе советских войск.
   В тот день исполнилась неделя моего пребывания в должности заместителя командующего авиацией Туркестанского военного округа (ТуркВО). Страна отмечала наш профессиональный праздник - День Воздушного Флота. Накануне, вечером 18 августа, это была суббота, в Доме офицеров, в 22-м авиагородке, в Ташкенте после торжественного собрания мы провели несколько часов за столом в кругу руководства округа, авиации округа, управления гражданской авиации Средней Азии и других гостей и приглашенных.
   Команда о приведении войск в боевую готовность и о подготовке к перебазированию вертолетного полка с аэродрома Каган (10 км южнее Бухары) в Афганистан, на аэродром Баграм, прозвучала около 23 часов 18 августа. Я в это время подходил к подъезду дома, где жил, и увидел бегущего навстречу в полевой форме с "тревожным" чемоданчиком нашего начальника топогеодезической службы. Не понял: с чего это Василий Васильевич при сорокаградусной жаре снарядился на праздник в походную полевую форму? Окликнул: "Что случилось?" "Тревогу объявили!" - прокричал он. В словах его я засомневался: кто мог объявить тревогу, когда все имеющие на это право начальники только что разъехались из-за стола?
   Через пять-семь минут я был на командном пункте (КП) авиации. Весь расчет КП был уже на своих местах. Командующий авиацией генерал-лейтенант Николай Каленикович Мартынюк говорил и слушал сразу два телефона - на оба уха. Как я понял, на одном проводе был начальник Генерального штаба, на втором - начальник Главного штаба ВВС. Обе трубки были "красными" от крутого разговора и крепчайших выражений: вышестоящие начальники ставили трудновыполнимую задачу. Мартынюк тщетно пытался убедить их в увеличении времени на подготовку и перелет. А задача была поставлена такая: одна вертолетная эскадрилья 280-го овп* с комендатурой 475-го обато** должны были к 14.00 19 августа прибыть на аэродром Кокайты, наземный эшелон погрузить в транспортные самолеты и к исходу дня быть на аэродроме Баграм (ДРА***).
   _______________________________________
   * - отдельный вертолетный полк.
   ** - отдельный батальон аэродромно-технического обеспечения.
   *** ДРА - Демократическая Республика Афганистан.
  
   На подготовку и перелет нам отводилось 14 часов. Немедленно приступили к выполнению поставленной задачи.
   Первое, что необходимо было выполнить, - это подобрать командный, летный и инженерно-технический состав, солдат и сержантов срочной службы, соответствующих заданным параметрам, и согласовать с политотделом и оперуполномоченным КГБ. Подобрать исправные вертолеты с большим летным ресурсом. Подобрать средства наземного обеспечения полетов. Укомплектовать эскадрилью всеми видами материальных средств, чтобы она была боеспособна с первого дня пребывания в ДРА.
   Поскольку я занимался вопросами тыла, то немедленно включился в подготовку к перемещению комендатуры своим ходом в Кокайты. Готовились в спешке. Закрашивали и замазывали на вертолетах и автомобилях номера и опознавательные знаки, переодевались в гражданские костюмы. Все делали так, чтобы ничего "советского" в одежде и снаряжении не было.
   В четвертом часу утра командующий и начальник политотдела полковник Селезнев Юрий Павлович вылетели в Каган (Бухара) на встречу с личным составом, убывающим в Афганистан. Нетрудно представить вид, состояние и настроение убывающих: ведь они тоже накануне начали праздновать День авиации. Им необходимо было разъяснить суть высокого доверия партии и правительства, вдохновить на беззаветное исполнение воинского долга и т.д. Вопросов у убывающих оказалось больше, чем ответов у напутствующих. Отвечать на вопросы: на какой срок летим, как быть с семьями, как будет осуществляться денежное и материальное довольствие - в тот день никто не мог.
   Твердо знали одно: летим воевать, помогать правительству ДРА в подавлении мятежных выступлений в армии и в провинциях, но "без права полетов за линию фронта". Так авиация ТуркВО включилась в боевые действия.
   Для поднятия боевого духа личного состава им давали захватывающие обещания и рисовали радужные перспективы: год службы засчитают за три, звание - на ступень выше штатной категории, сроки присвоения очередных званий в два раза меньше, оплата - вообще бешеные деньги и т.д. На самом деле, как сейчас принято говорить, эскадрилью "кинули".
   Афганцы оказались не в состоянии создать элементарные человеческие условия жизни, быта, питания личного состава, обслуживания и содержания техники, а что делали - то на самом примитивном уровне, по-азиатски. Питание прескверное. На питание выплачивали деньги, далее - покупай и готовь сам себе. За покупками нужно ехать за 60 километров в Кабул. А кабульский рынок - это не Алай-Базар в Ташкенте. В Кабуле и с деньгами ничего не купишь, кроме зелени и буйволиного мяса. Жили впроголодь. Баня - в арыке, либо в тазике. Через полтора месяца военнослужащие завшивели. Мы забили тревогу. Афганцы, имею в виду военное командование, встречали нас с восточной улыбкой, обещали сделать все, как у нас, но продолжалось все, как у них. Но мы - советский народ и потому летали, били по заданным целям, гонялись за душманами по ущельям и пустыне, выполняли транспортно-десантные задачи.
   Вслед за вертолетной эскадрильей в Баграм прибыла эскадрилья Ан-12 из Ферганы. Когда эскадрильи успешно решали боевые задачи, это была заслуга управления Генерального штаба, но когда что-то получалось не очень хорошо, то виновниками оказывались мы - командование ВВС.
   А мы, начиная с августа, непрерывно самолетами военно-транспортной авиации возили в Афганистан авиационные снаряды, ракеты и бомбы, авиационно-техническое имущество для вертолетов, запасные части и расходные материалы для наземной техники, хозяйственно-бытовое имущество и продовольствие для личного состава.
   В декабре, когда ВВС ТуркВО перебазировались в ДРА всем составом, эскадрилья вновь возвратилась в родной полк, а о льготах, привилегиях и прочих обещаниях забыли. Впрочем, такими же забытыми оказались многие офицеры и прапорщики, прибывшие в Афганистан в 1979 году и прослужившие там до 1981 года. Убывали на новые назначения, не имея записей в личных делах об участии в боевых действиях, потому что части, в которых они служили, не значились в составе 40-й армии.
  
   4.
   Вторая волна ввода войск началась в первой декаде декабря 1979 года. К этому времени войска ТуркВО фактически уже жили на два лагеря. Частью сил принимали участие в боевых действиях в Афганистане, основным составом находились в местах постоянной дислокации в готовности к действиям по поставленной задаче и занимались по планам боевой подготовки и повседневной деятельности.
   В состоянии "готовности и ожидания" мы находились с марта 1979 года, т.е. с мятежного выступления пехотной дивизии в Герате. Тогда, в марте-апреле, нас привели в боевую готовность, около месяца мы просидели на казарменном положении. Следили за "успешными" действиями правительственных войск ДРА против мятежников. Потом как-то афганские события отошли на второй план, наступила весна, и надо было заниматься своими делами.
   Накануне начала нового учебного года (1 декабря) ВВС ТуркВО проверяла комиссия Главного штаба ВВС во главе с маршалом авиации Силантьевым А.П. Подводя итоги работы комиссии, проверившей все части авиации Александр Петрович прозрачно намекнул, что реализовывать наши планы мы будем в сложной обстановке с возможным выполнением боевых задач. Для командования и офицеров управления ВВС это новостью не стало, немного насторожило, но посчитали: авось, ничего не будет. Ждать пришлось недолго.
   Все началось 7 или 8 декабря. Войска были приведены в полную боевую готовность с задачей - перебазироваться на приграничные аэродромы: Калай-Мор, Мары-1, Ханабад, Кокайты. Нам придавались силы военно-транспортной авиации - Ан-22, Ан-12, Ил-76 и для усиления группировки три боевых авиационных полка с частями обеспечения из других воздушных армий.
   Дни подготовки к перебазированию летных и наземных эшелонов и передвижение наземных по афганским дорогам до сих пор без содрогания и волнения вспоминать не могу. Это было не просто трудное время, а неимоверно трудное, потому что гнали войска в Афганистан в спешке, без подготовки, без конкретно и четко поставленных нормативов в обеспечении, укомплектовании, без решения организационно-штатных и правовых вопросов.
   Основа приведения в боевую готовность - "Планы приведения..." с первых часов оказались совершенно не нужными. Команды из Москвы поступали, как правило, устно, по засекреченному телефону. Очень редко приходилось видеть письменные телеграммы или шифровки. Зачастую поступали команды неопределенного и непонятного содержания, противоречивые, исключающие одна другую, либо с отменой того, что уже выполнялось или было выполнено.
   "Планами приведения" при такой степени боевой готовности, в которую мы приводились, предусматривалось доукомплектование до штатов военного времени личным составом, т.е. увеличение в два раза, снятие с длительного хранения (НЗ) материальных средств и техники, предназначенной для данной обстановки. Но к "Планам..." в нашей ситуации было введено ограничение - личный состав запаса не призывать, "НЗ" не трогать. Ограничение ставило воинские части в невыносимо трудное положение, так как они должны были идти в неизвестность недоукомплектованными и недообеспеченными техникой, материальными средствами и, в первую очередь, имуществом первой необходимости.
   А команды и распоряжения от вышестоящих шли одна за другой, например, так: с утра - авиационные части всем составом перелетают на аэродромы... Далее указывалось, кто куда. Части обеспечения выделяют авиационные комендатуры на аэродромы... (туда же, куда и авиационные). Управление частей обеспечения остается на постоянных аэродромах. Для обеспечения маневра и пролета авиационных частей из других авиаобъединений на аэродромах иметь: далее указывалось - иметь столько, сколько часть не имеет и в полном составе на своем аэродроме. Получив команду, начинаешь по телефону втолковывать автору решения или офицеру боевого управления, передавшему распоряжение, о невозможности его выполнения. Наступает некоторое прояснение. Ответ: "Хорошо. Продумаем этот вопрос". Или: "Вас понял. Иду к начальнику, доложу". К вечеру утреннее отменяется, но могло быть что-то еще, новое непродуманное. И вот так днем и ночью. Времени на отдых и сон не было. В течение всего декабря я постели не видел. Спал или сидя на стуле - голова на столе - или в самолете. За весь месяц отоспался и отмылся в конце декабря в Марах.
   Как известно из истории, на территории ТуркВО со времен Александра Македонского крупных сражений и войн не было, не считая гражданской. Соседи, сопредельные Иран и Афганистан, вели себя всегда мирно, дружелюбно, поэтому Туркестанский военный округ значился второстепенным и в отличие от переднего края - Германия, Венгрия, Дальний Восток - содержался и обеспечивался по другим критериям. В таком же положении была и авиация округа. После службы в 1-й Особой Дальневосточной воздушной армии состояние частей авиации ТуркВО по вооружению, укомплектованию, даже боеготовности, как говорится, мне резко бросилось в глаза. Довольствующие инстанции тыла ВВС к нашим заявкам по авиационным видам имущества относились очень спокойно и удовлетворяли их по остаточному принципу, процентов на 50-70.
   Не наша вина в том, что к решению сложных боевых задач мы оказались не готовы. Нас торопили. Многие проблемы решались на ходу, либо вдогонку. Срочно самолетами возили имущество со всех концов Советского Союза, даже с Камчатки и Сахалина. С моей точки зрения горячку можно было и не пороть и все мероприятия проводить ритмично, спокойно, деловито, на своих аэродромах. Но нас сорвали с постоянных мест, перегнали поближе к границе. Там в течение нескольких дней войска дополучали снаряжение, продовольствие, боеприпасы или просто находились в ожидании.
  
   5.
   Из Джамбула в Чирчик перелетел около полудня вертолетный полк. Командир полка полковник Рушинский и командир батальона обеспечения майор Жабко привели подчиненных слаженно и организованно. В Чирчике в вертолеты должны были погрузиться подразделения десантно-штурмовой бригады и до наступления темноты перелететь в Каган. Рушинский доложил, что готов к вылету, но не может вылетать, потому что загрузка идет плохо и вряд ли он к ночи уйдет.
   Из Москвы - нетерпеливые запросы: "Почему не уходит Рушинский?" От нас невнятные ответы: "Принимаем меры к ускорению погрузки". В Чирчике оставлять вертолетчиков нежелательно, так как для вертолетов нет мест стоянки: их приняли и поставили прямо на взлетной полосе. А на ночь нет мест для размещения личного состава, около 700 человек. Командующий посылает меня на аэродром (это около 36 км): "Разберись, в чем дело и выгоняй Рушинского в Каган". Примчался в Чирчик. На аэродроме все в движении. Командирские голоса. Мат. Бестолковая суета. Бригаду подняли на погрузку внезапно, без подготовки. Везут и грузят собранное наспех. Десантные автомобили ГАЗ-66 на буксире подводят к вертолетам и с помощью бортовых лебедок, живой силы и мата затягивают в Ми-6.
   Командира бригады подполковника Плохих найти было нетрудно. Кричал он громче и матерился оригинальнее. Разговор наш начался на повышенных тонах. Командир бригады был очень возбужден, задерган, и понять его состояние было можно и нужно. Чуть успокоившись, он, проклиная верхних начальников, показал мне в сторону, где группа солдат, человек 150, принимала военную присягу при знамени и оркестре. "Вот с ними завтра я пойду в бой", - заметил Плохих. К ночи полк все-таки ушел в Каган, на следующий день - в Кокайты, где в нечеловеческих условиях еще дня четыре ждал команду на перелет в Афганистан, в Кундуз.
   К 10-12 декабря на аэродроме Кокайты находились три авиационных полка (около 150 самолетов и вертолетов), постоянно стояли двенадцать транспортных самолетов Ан-26, Ан-12 и один Ил-18 и тысячи полторы личного состава. Вся территория аэродрома была забита самолетами, вертолетами и наземной техникой, все здания и сооружения заняты людьми. Размещались где можно и где нельзя - лишь была бы крыша над головой и защита от дождей и непогоды. Десантники, прибывшие из Чирчика, жили в окопах, прикрыв ямы сверху плащ-палатками. Ни о каком соблюдении гигиены, туалетах и прочей "роскоши" речи не могло быть. Вода подавалась только для питья, на другие нужды ее просто не было. За оградой аэродрома стояли голые барханы движущегося песка.
   Какой-то поэт написал:
   Кокайты, Кокайты, голубые дали.
   До чего же, Кокайты,
   Вы нас замотали...
   Транспортные самолеты прибывали с грузами днем и ночью. Разгружались и их тут же провожали на другой аэродром. Трудно было разобраться, для какой части и что везут, так как самолетами подвозили имущество, вооружение и технику не только для авиационных, а в больших объемах и для сухопутных частей. Получатели грузов порой имели информацию о времени прибытия самолетов с опозданием, либо вообще ничего не знали. Экипажи-транспортники, не дождавшись получателей груза, сами выбрасывали упаковки на землю на стоянке или свободной площади и улетали, потому что на аэродроме не было места для стоянки самолетов, размещения и питания экипажей. Их угоняли либо на свой, либо на ночлег и дозаправку на какой-либо ближайший аэродром. Брошенные ящики и тюки иногда мешали передвижению самолетов по рулежным дорожкам, тогда их убирали подальше от края дорожки, где они и продолжали дожидаться получателей. Когда вся эта авиаармада ушла из Кокайты, ящики и прочие упаковки еще долго валялись на аэродроме.
   Однажды (это было уже, наверное, в марте 1980 года) на Ан-26 мы срулили с ВПП* и встали на соединительной дорожке. Вижу, что на обочине валяется до десятка упаковок с лопастями несущих винтов вертолета. На КДП**, где в это время дежурили один солдат-диспетчер, офицер-метеоролог и офицер-руководитель перелетов, спрашиваю: почему бросили ящики на РД*** и кто бросил? Никто мне ответить не мог. Оказывается, ночью прилетал Ан-12 из Сызрани, что разгрузил, где разгрузил - они понятия не имеют. Но приняли меры. Убрали ящики подальше от РД.
   ___________________________
   * ВПП - взлетно-посадочная полоса.
   **КДП - командно-диспетчерский пункт. Пункт управления полетами.
   ***РД - рулежная дорожка.
  
   В другой раз обратил внимание - недалеко от КДП, на грунте - штабель ярко-зеленых ящиков. Окраска необычная, не военная, что и привлекло мое внимание. Взял с собой прапорщика-диспетчера: "Пойдем, посмотрим, что и чьё?" Куском арматуры открыл крышку верхнего ящика. И оцепенел: в ящике блестели новенькие, в заводской смазке автоматы АК-74 калибра 5,45 мм. Слышать, что есть такие автоматы, слышал, но видеть до этого не видел. А тут - вот они, передо мной! Спрашиваю прапорщика: "Когда их привезли?" "Да еще в прошлое мое дежурство, - ответил, - это суток 3-4 назад". На ящике нашли адрес получателя, номер части. Немедленно позвонил начальнику перевалочной базы в Уч-Кызыл (Термез). К исходу дня оружие убрали.
   Такая же тяжелая обстановка в эти дни декабря 1979 года была на аэродроме Ташкент, где транспортные самолеты Ан-22 и Ил-76 занимали всю полковую и заводскую стоянку. Движение сухопутных войск в Афганистан на восточном направлении началось 15-18 декабря. Авиация находилась на приграничных аэродромах в ожидании команды. Было известно, кто, куда и в какие сроки перебазируется, неизвестно было - на какой срок. Предполагали, месяца на два-три, ну, в крайнем случае, до мая - июня. По нашему оснащению и укомплектованию было похоже (и звучало вполне убедительно), что мы летим в Афганистан на непродолжительное время.
   Это был четверг. Точно число не помню, но где-то 9-10 или 11 декабря. В плане перелетов значился перелет группы (30 ед.) Ил-76 по маршруту Витебск-Ташкент-Баграм-Ташкент на десантирование. Мы находились на КП в Ташкенте. Около 22.00-23.00 с небольшим интервалом самолеты пошли на Баграм. На обратном пути, после посадки в Ташкенте на дозаправку, командир транспортного полка доложил на КП: "Задание выполнили без происшествий". Все звучало обычно, повседневно. Командир дополнил доклад: "В Баграме все тихо, спокойно".
   Очередное десантирование провели на следующий день, в пятницу. Все прошло также тихо и спокойно. У мусульман пятница - выходной день, четверг - предвыходной. В четверг часам к 15 в афганских казармах, штабах и пунктах управления остаются только дежурные смены, остальные меняют военную форму на чалмы и халаты и расходятся по домам. Поэтому четверг и пятница были выбраны не случайно. Баграм стал нашим аэродромом. Собственно говоря, уже давно был нашим.
   Десантники заняли 12 самолетных укрытий (капониров), обложенных рваным камнем. Потом погода испортилась. Пошли дожди. Горы закрыли облака, и десантирование на несколько дней приостановили. Самолеты с десантниками на борту расталкивали по другим аэродромам от Чимкента до Свердловска. Было уже довольно холодно. Люди несколько дней жили в самолетах на стоянках в холоде и полуголоде.
   В один из таких дней командующий воздушно-десантными войсками генерал армии Маргелов В.В. полушутя-полувсерьез спросил меня: "Какая сейчас главная проблема в бытовом устройстве десантников на аэродроме?" У нас в Ташкенте тоже стояло несколько самолетов Ил-76 с десантниками. Разговор состоялся на КП в присутствии офицеров и генералов, которым по долгу службы надлежало быть там. Я соображаю - что за проблема, но чувствую, вопрос с подвохом. В то время среди командования авиации я был самый молодой по возрасту и по званию, поэтому для розыгрыша Маргелов выбрал меня.
   Я начал что-то отвечать насчет тепла и сытости, Маргелов не дал мне договорить и выдал главную проблему. Оказывается, туалет. Он дополнил: "Они тебе за двое суток загадят аэродром - самолеты рулить не смогут". Все присутствующие дружно захохотали. И в самом деле проблема неприметная, но очень важная. На нашем аэродроме все обошлось нормально, а на других действительно были проблемы.
   Шли дожди. Над пустыней, почти касаясь вершин барханов, ползли свинцово-серые облака. Похолодало. Ветер свободно гулял по пустыне днем и ночью. На аэродроме Калай-Мор (65 км севернее Кушки), где дожидался команды на перелет вертолетный полк, через двое суток от палаток остались обрывки. Вертолеты стали тонуть в размокшем грунте. Полк срочно перевели на участок автотрассы Мары-Кушка.
  
   6.
   Для контроля положения дел на местах, оказания помощи командирам частей и управления в эти дни приходилось ежедневно летать с одного аэродрома на другой. Как уже было сказано, на сон и отдых времени не было.
   Очень тяжелы были эти несколько дней ожидания команды на перелет. Наконец, команда прозвучала, и транспорты пошли на Шинданд, Кандагар, Баграм, Джелалабад, Кундуз, а небольшая группа - в Кабул.
   Части обеспечения перевозились и по воздуху, и частично своим ходом в боевых порядках сухопутных войск. Примерно через пять-шесть дней движение началось и на западном направлении. Из Кушки в Шинданд пошла мотострелковая дивизия.
   На новых аэродромах (афганских) первой проблемой было размещение, быт, питание, баня, стирка, гигиена, профилактика инфекций. На всех аэродромах, которые мы заняли, стояли авиационные части афганских ВВС с подразделениями обслуживания, охраны и защиты. Для их состава и численности вполне хватало аэродромных зданий и сооружений, хватало воды и электроэнергии. С нашим приходом положение резко изменилось. Хотя афганские командиры и не противились, чтобы мы заняли часть казарм и служебных помещений, но и двери широко перед нами не открывали. При встрече и переговорах мило улыбались и давали понять, что им ради нас сжиматься, стесняться и уплотняться нежелательно. Откровенно говоря, видя эти убогие глинобитные мазанки на аэродромах, где размещались афганцы, у нас не появлялось желания их занимать, к тому же нам запретили занимать афганские сооружения, здания, помещения и т.д.
   Вопрос размещения решили, исходя из обстановки: в Кандагаре, Кундузе и Джелалабаде летчиков и техников расположили в зданиях аэропортов на столах, креслах и на полу. Кому что досталось. В Шинданде, Баграме нам выделили по 2-3 комнаты в зданиях командно-диспетчерских пунктов. Поставили имевшиеся палатки. Разместились так же в спецмашинах. Экипажи транспортных самолетов и вертолетов жили прямо в самолетах и вертолетах. Вопрос крыши над головой как-то решили, но это было еще не самое главное в быту. Дело в том, что у нас не было постельных принадлежностей и мебели. Согласно нормам снабжения, по военному времени личному составу матрацы, одеяла, подушки и прочее иметь не положено. Мебель является собственностью квартирно-эксплуатационных частей (КЭЧ) и принадлежностью военных городков, казарменных и служебных помещений. Воинские части при убытии с мест дислокации мебель с собой вывозить не имеют права.
   У нас, в авиации, постельные принадлежности выделялись только для летного состава - 40 комплектов на полк. Остальные офицеры, прапорщики и солдаты, сержанты должны были довольствоваться шинелью и плащ-палаткой. Мне не хотелось об этих прозаических вещах вести речь, но, прослушав сегодня информацию об открытии нашей авиабазы в Канте (Кыргызстан), удивление и горечь вызвало сообщение, что и в Кант военнослужащие прибыли без кроватей, без табуреток и без постелей. Как сообщил корреспондент "Маяка", наши военные расположились в пустых, неподготовленных помещениях, на полу, на подоконниках. Устроились кто как мог. Прошлый опыт ничему не учит. Так же было и в Чечне в 1994-1996 годах. "Все во имя человека, все на благо человека!". Это лишь лозунг. В реальной обстановке все делалось иначе. О человеке ни в СССР, ни сейчас в России не принято думать.
   Влияла ли бытовая неустроенность на моральный дух и боеспособность офицеров и рядовых? Кто-то, может быть, со мной не согласится: "Слишком мелкие критерии". Так вот, влияет и еще как! Горечь бытия заливали водкой, спиртом, самогоном. Не все, конечно. Но фактов пьянства и попыток уклонения от службы под разными предлогами и даже самоубийств было достаточно.
   Постели, белье мы перевезли в Афганистан быстро, мебельную проблему решили к осени 1980 года. Это, как говорят, де-юре, а де-факто самовольно перевезли еще в мае. Нам было легче и проще это сделать, потому что имели транспортные самолеты и вертолеты, а сухопутные войска были в худших условиях.
   Мне как-то довелось, сопровождая командующего войсками ТуркВО генерал-полковника Максимова Ю.П., побывать в подразделении десантно-штурмовой бригады в Файзабаде и увидеть, что солдаты живут в обычной яме, прикрытой сверху сшитыми плащ-палатками. Это было весной 1981 года. У нас такой дикости не было.
   С величайшей благодарностью отношусь к главнокомандующему ВВС главному маршалу авиации Кутахову П.С. и его аппарату управления, заместителю по тылу генерал-полковнику авиации Логинову В.С. за то, что они, не дожидаясь пока развернется тыл Вооруженных Сил, за счет авиационно-технического снабжения дали нам большие палатки на 30-50 и 100 мест, предназначенные для обслуживания и ремонта самолетов, а также летно-техническое обмундирование и многое другое. В палатках разместили всех. Хотя в первые месяцы мы и хлебнули лиха, но быстро выправились. Зиму выдержали. А к июню-июлю авиационные части на аэродромах были обустроены очень прилично. Когда из Москвы прибывали высокие должностные лица Министерства обороны, Главного политического управления СА и ВМФ или комиссии от этих инстанций, я уверенно мог везти их на любой аэродром и показывать, как живет личный состав авиации.
  
   7.
   Другой острейшей проблемой стало авиационное топливо. Незначительное количество - 0,5-0,7 заправки привезли с собой, но его хватало на три-четыре дня. А дальше как быть? Обратились к афганцам за помощью. Не отказали. Понемногу стали давать в долг. Рассчитывались потом долго - кто живым топливом, кто спиртом и водкой, кто "бакшишем" (подарками).
   Нашли еще один выход из положения. Его предложили летчики-транспортники, - сливать авиатопливо из крыльевых баков самолетов Ил-76 и Ан-12, оставляя минимальное количество в самолете, чтобы хватило долететь до аэродромов Мары или Ташкент. В среднем получалось от 6 до 16 тысяч литров. Если заправлять вертолеты по полторы тысячи, то с горем пополам можно было решать первостепенные боевые задачи. Потом стали использовать Ил-76 и вертолеты МИ-6 в качестве танкеров и сливали побольше. Так возили топливо в Кандагар, Шинданд из Мары. Из Кокайты вертолетами Ми-6 - в Кундуз, из Кундуза в Файзабад, из Калай-Мора - в Меймене и на площадки подскока Фаррах, Лашкаргах, Гиришк, Диларам. Из Баграма и Кабула - в Гардез и Газни. Сливая топливо из баков транспортных Ил-76 и Ан-12, оставляя им минимум, шли на большой риск и пренебрегали мерами безопасности во имя, казалось бы, благородной цели. Ставили жизнь экипажа и пассажиров, которых всегда находилось человек по 10-15 желающих по делам лететь в Союз, в полную зависимость от случая. Но, слава Богу, все шло хорошо.
   Узнав о грубых нарушениях безопасности полетов, командование военно-транспортной авиации запретило сливать топливо. Стали искать пути - как сделать, чтобы сливать, но чтобы была обеспечена безопасность. Один из путей нашли быстро - взяли у ракетчиков 150 алюминиевых контейнеров РА-2. Это цилиндрический резервуар емкостью 2000 литров. В грузовую кабину Ил-76 их входило до 20 штук, в Ан-12 - поменьше. Нужно было на практике проверить, как пойдет дело с перевозкой топлива в РА-2.
   С первых рейсов стало ясно, что дело это трудоемкое и малопроизводительное, потому что на земле через заливную горловину (а чтобы ее вскрыть, необходимо отвернуть 20 болтов крепления крышки) нужно было топливозаправщиком заполнить емкость, закрыть герметично люк (поставить и завернуть 20 болтов). Самолетной лебедкой погрузить в грузовую кабину, закрепить, на аэродроме назначения все - в обратном порядке - разгрузить, открыть люк, слить топливо, закрепить люк, погрузить и отправиться на заправку.
   У самолета сливать-заливать нельзя по мерам пожарной безопасности. Значит, нужно их возить на отдельную площадку заправки-слива. А для этого требуется автотранспорт - автокран. И везде нужны люди, которых крайне не хватало. В общем, было ясно, что работы много, а КПД, как у паровоза, к тому же то погоды нет, то самолета нет, то еще какие-либо причины мешали этому процессу. Отказаться от такого способа нужно было обоснованно, чтобы убедить автора тяжелой инициативы.
   Но, тем не менее, мне предстояло руководить экспериментом, организовать обучение начальников служб снабжения горючим и отработать документацию по технологии процесса и мерам безопасности. Для этого дела в Мары-1 прибыли два Ан-12 с резервуарами. 26 декабря я прилетел в Мары, 27 декабря - день на подготовку и тренировку, а 28 декабря запланирован перелет в Кандагар для проведения учебы, инструктажа, показа процесса на месте.
   С аэродрома я пришел в гостиницу, в 45-й номер. Наконец-то вырвался на родную советскую землю. Было где-то около 16 часов - от обеда далеко и до ужина не близко. Впервые, наверное, недели за три помылся горячей водой по-человечески. Прилег на диван немного отдохнуть до ужина. И... отключился. Пришел в себя - светло. Включенный телевизор шуршит блестками. Время - 11 часов. Вскочил, умылся и бегом на КДП позвонить в Ташкент на КП Анкудинову И.А. - уточнить задание, и нет ли каких изменений, поправок, дополнений. Под мирным небом проспал я почти сутки.
   Переговорили с Анкудиновым. Изменений и дополнений существенных не было, кроме: проконтролировать подготовку к полетам прибывшей в Кандагар эскадрильи МиГ-21 во главе с заместителем командира полка подполковником Князевым Ю.В. Тут же Игорь Александрович спросил: "Ты радио слушал?".
   - А что?
   - Знаешь, Советский Союз ввел войска в Афганистан.
   - Неужели? Я и не знал.
   Поулыбались, пошутили. Далее он добавил:
   - Так что получай летное обмундирование, снимай финское пальто и продолжай войну.
   Так я и сделал. Получил теплое зимнее обмундирование. Приоделся потеплее: в Кабуле было очень холодно и занялся подготовкой полета в Кандагар. Вылет назначил на 7.00 28 декабря.
   В качестве помощника я привлек местного начальника службы старшего лейтенанта Троилина. Проинструктировал о порядке выполнения задания и приказал ему получить оружие и боеприпасы - автомат АК и 60 патронов.
   Утром в 6.30 я у самолета, экипажи на месте. Троилина нет. Через несколько минут явился. Вид неописуемый: лицо серое, губы дрожат. Автомат на плече, на поясе в двух подсумках вместо двух рожков с патронами - штук восемь.
   - Готов лететь?
   - Готов. Разрешите на минутку. Я сейчас.
   И помчался за складские постройки. Минут через 10 появился, одергивая куртку и поправляя подсумки.
   - Скорее, в самолет!
   Он испуганно взглянул на меня и снова: "Я сейчас". И опять бегом в том же направлении. Время вылета поджимает, а его пронесло. Дело закончилось тем, что терпение мое лопнуло: он раза три бегал, я взялся за пистолет и предупредил: "Либо вы в самолет, либо я вас сейчас вылечу от медвежьей болезни. Ведро в самолете для вас техник выделит".
   Это был мой первый полет в Кандагар. Светит яркое солнце. Видимость, как говорят в авиации, миллион на миллион. Заходим на посадку. Под крылом справа пустыня Регистан, песок красно-кирпичного цвета, слева - тоже пустыня, но песок желто-серого цвета. Границей между песками служит сухое русло реки. Как волшебник маркером или фломастером разделил пески.
   Зарулили на стоянку, выключили двигатели, открыли рампу. На аэродроме ни души. Никто не встречает. Вдалеке, с полкилометра, стоят в рядок наши МиГи. Злой, как барбос, я пошел искать Князева и старшего наземной команды майора Ломакова. Батальон обеспечения и дивизион радиосветотехнического обеспечения все еще перевозились воздушным транспортом. Командиры находились в Кокайтах, заместители - в Кандагаре. Температура +25Њ С. Я в меховой куртке, ботинках, шапке. Одежда - для Кабула нормально, для Кандагара - жарко. Навстречу по рулежке мчится мотоциклист. Поравнявшись со мной, остановился: "Советник командира авиационной базы майор Герасименко". Коричневый от загара, обветренный, светловолосый, голубоглазый. В афганской военной форме.
   На мотоцикле по аэродрому передвигаться стало легче. Быстро я нашел всех. Первым мне был нужен Князев. После посадки летчики и техники устроили "творческий" ужин. Спирт был, хлеб и тушенка. Отметили начало фронтовой жизни. На момент моего прилета почти все спали. Летчики - на аэропортовских креслах в здании аэровокзала, техники среди водил и заглушек - кто поверх самолетных чехлов, кто - под чехлом. Контролера не ожидали и расслабились. Мне пришлось настроить командиров на протрезвление и подготовку к боевым вылетам. Затем с Ломаковым занялись экспериментом. Состояние его такое - рассол бы переливать-разливать, а не керосин в этот жаркий зимний день.
   Познакомился с начальником гарнизона полковником афганских ВВС Тарханом и командиром авиабазы майором Мамат Хасаном. Оба неплохо говорили по-русски. Тархан учился в Киеве, Хасан - в Ульяновске. Правила поведения и разговора, принятые в азиатском мусульманском мире, я знал, так как вырос в Киргизии, да и теперь уже три года прослужил в Средней Азии и потому разговор наш ладился, общение было теплым, дружеским. Расставаясь, Тархан высказал пожелания, чтобы я почаще прилетал к ним, и мы вместе сделаем из Кандагара афганский Киев. В шутку спросил: "По какой части? По женской или архитектурной?". Я ляпнул и тут же увидел, что шутка не понравилась Тархану. Уже перед вылетом, у самолета, Хасан мне сказал, что Тархан учился в Киеве шесть лет и там оставил жену-украинку и троих детей. Сюда киевскую семью взять не может: здесь тоже есть жена и дети, но мыслями он в далеком Киеве. Расстались мы друзьями. Без обид. Я тогда не знал, что в общении с афганцами надо быть очень аккуратным в речах и поступках. То, что у нас запросто, у них неприемлемо. Например, мы, встречаясь, спрашиваем: как дела, здоровье, самочувствие твое, жены, детей? У них, Боже упаси, спросить что-либо о семье, о жене. Задал вопрос о жене - уже ее обесчестил. Поэтому делай вид, что они тебя совсем не интересуют.
   Позже всякий раз, когда я прилетал в Кандагар, Тархан и Хасан радостно меня встречали и приглашали в гости. От визита я уклонялся под разными предлогами. Хотелось, конечно, пообщаться с ними "без галстуков", но опасно - с одной стороны душманы, с другой - наши политработники и оперуполномоченные КГБ.
  
   8.
   Крылатое выражение: "Авиация наступает тылом вперед". Это значит, что прежде, чем на аэродром или площадку произведет посадку хотя бы один самолет, вертолет, там должны быть созданы необходимые условия: подготовлена взлетно-посадочная полоса (ВПП), рулежные дорожки (РД), места стоянки (МС). Должны быть средства связи и управления полетами, авиатопливо и боеприпасы, места размещения личного состава и наземной техники, обеспечена охрана и защита всего, что находится на аэродроме. В общем-то в авиации тыл - это все, что находится на земле. Хотя структурно от тыла отделены инженерно-авиационная служба, подразделения связи и радиотехнического обеспечения, но реально подразделения всех видов обеспечения связаны в единый комплекс и самостоятельно, отдельно, независимо друг от друга свое функциональное предназначение выполнять не могут.
   На тыл авиации возлагались задачи инженерно-аэродромного, аэродромно-технического, медицинского обеспечения, обеспечения горюче-смазочными материалами, ракетным и авиационным вооружением и боеприпасами, охрана и оборона аэродромов и т.д.
   В составе тыла ВВС и воздушных армий, в том числе и в авиации ТуркВО, отсутствовали средства подвоза авиационного и автомобильного топлива, продовольственная, вещевая, квартирно-эксплуатационная служба и др. То есть органов, которые занимались бы решением хозяйственно-бытовых нужд, у нас не было. Обеспечение по названным вопросам возлагалось на тыл военного округа. По сложившейся традиции к авиации у сухопутных начальников и в мирное время отношение было как к нахлебникам, а в условиях перебазирования и перемещения на "заботу и внимание" со стороны служб тыла округа тем более рассчитывать не приходилось. Проблемы решали в расчете на собственные силы, потому что были на положении пасынков.
   Чтобы что-то получить от тыла округа, нужно было упрашивать, убеждать начальников отделов и служб, доказывать им то, что они должны были знать. А некоторые и не знали, и не хотели знать. Зачастую по скудности своей обеспеченности они не могли ничем нам помочь. Так дело обстояло с обеспечением лагерными палатками, печами и топливом, подвозом авиатоплива на аэродромы, выделением инженерной, строительной техники и электростанций. С большими сложностями решался вопрос подвоза авиатоплива. Из-за его недостатка и отсутствия керосина мы не могли летать. Мольбы о помощи результатов не давали. Едва раскроешь рот - тут же меня обвиняли в неумении работать и угрожали судом в случае срыва выполнения боевых задач. Как виделось мне, наверху проблемы решались, как правило, освобождением начальников "за неумение работать и ненадлежащее исполнение обязанностей". В числе первых под горячую руку попал начальник тыла 40-й армии полковник Кулешов А.Н., а через некоторое время и первый командующий 40-й армией генерал-лейтенант Тухаринов Ю.В.* Такого же решения своей судьбы ждал и я. Думал, что учтут мое непродолжительное пребывание в должности и переведут куда-нибудь от войны подальше. Но ошибся.
   ________
   * Командующие 40-й отдельной армией
   Генерал-лейтенант Тухаринов Юрий Владимирович - ввод ОКСВ в ДРА - 23.09.1980г.
   Генерал-лейтенант Ткач Борис Иванович - 23.09.1980г. - 07.05.1982г.
   Генерал-лейтенант Ермаков Виктор Федорович - 07.05.1982г. - 04.11.1983г.
   Генерал-лейтенант Генералов Леонид Евстафьевич - 04.11.1983г. - 19.04.1985г.
   Генерал-лейтенант Родионов Игорь Николаевич - 19.04.1985г. - 30.04.1986г.
   Генерал-лейтенант Дубынин Виктор Петрович - 30.04.1986г. - 01.06.1987г.
   Генерал-лейтенант Громов Борис Всеволодович - 01.06.1987г. - 15.02.1989г.
  
   Однажды в первых числах января 1980 года мне по делам службы довелось лететь из Кабула в Шинданд с начальником тыла ВС СССР маршалом Куркоткиным. В самолете под гул двигателей я докладывал ему о положении дел с авиатопливом на аэродромах. Я так надеялся, что маршал поймет меня и решительно изменит положение, что не жалел красноречия. Но получился разговор волка с ягненком.
   Вопрос: Почему же вы не возите? Дела идут из рук вон плохо, а вы тут мне слезы льете?
   Ответ: Товарищ маршал, у меня нет сил и средств для подвоза авиатоплива. Штатным расписанием не предусмотрено формирование для нас автомобильных частей подвоза.
   Далее было еще несколько почему: Почему не просите? Почему оргмобуправление не знает и не слышит вас? И еще несколько почему на ту же тему. И, наконец: кто же должен решать эту проблему?
   Сказать прямо маршалу: "Вы" я постеснялся. Ответил, что подвозом, на мой взгляд, должен заниматься тыл округа. Как стрелочник, я перевел рельсы на начальника тыла 40-й армии.
   Я был потрясен: оказывается, начальник тыла Вооруженных Сил СССР впервые слышит о том, что он должен решать проблему обеспечения авиации воюющей армии топливом. Но тот разговор не прошел даром, маршал оказался деловым человеком и принял должные меры к организации подвоза топлива. Хотя нужно честно признать: такую проблему невозможно было решить сразу, но психологический барьер был сломан. В тыловых службах округа авиацию начали воспринимать как свою, родную, и меня стали считать своим человеком. Как говорится, жизнь начала налаживаться. Деловые отношения переросли в полное взаимопонимание, взаимопомощь и сотрудничество. За небольшой "бакшиш" (презент) из Афганистана накладные на получение имущества получали в считанные часы. В прежние времена дела тянулись неделями и месяцами.
   Проблемой не менее острой, чем авиатопливо, стало обеспечение боевых вылетов и создание запасов боеприпасов - бомб, неуправляемых ракет, снарядов и т.д. Возили транспортными самолетами из Мары-1 или Ташкента, а в Мары и Ташкент - с баз и складов на территории ТуркВО, иногда из других военных округов вплоть до Камчатки и Сахалина. Не было в достаточном количестве стволов и звеньев к пулеметам на вертолеты. Зачастую прямо с завода, из Забайкалья, из Улан-Удэ эти комплектующие, пахнущие свежей краской, доставляли самолетами в Афганистан. Первую половину 1980 года в Афганистане все и для всех войск возили, в основном, самолетами. Не возили только воду и воздух - это было на месте, правда, вода с ограничениями. Брать боеприпасы у афганцев взаймы не было возможности: у них почти ничего не было, к тому же на вооружении афганских ВВС были самолеты старых образцов - МиГ-15, МиГ-17, Ил-28, Су-7б, поэтому и боеприпасы для нас оказались непригодными.
   Надо отдать должное и сказать добрые слова всем командирам и начальникам, кто привел своих подчиненных на необжитую афганскую землю. Сложа руки, они не сидели и не ждали, когда кто-то им создаст благодатные условия жизни и деятельности. Поэтому формировали группы (команды), выделяли автотранспорт и перевозили со своих советских аэродромов все, что можно было увезти и взять. Я приказом, словом или советом помогал инициативным и расторопным командирам, давлением и дисциплинарными мерами - малоинициативным и ленивым. Придерживался принципа: "Нельзя, но если очень нужно, то можно". На свой страх и риск принимал решения на использование некоторых видов имущества из НЗ с последующим восполнением изъятого. Как гласит пословица - дорога ложка к обеду. Снятая с хранения спецтехника или имущество обеспечивали выполнение заданий.
   Зима 1980 года была холодная и снежная. В Кабуле, например, по ночам морозы жали до -30оС, в Баграме, Гардезе, Газни, Кундузе было чуть полегче. Как обогреваться? Дрова в Афганистане продаются на вес, а не на кубометры, как у нас. На месте дров нет. Знаю, что в Марах в НЗ находится саксаул. В печи горит, как каменный уголь. Изъяли из НЗ, погрузили в самолет Ан-12, развезли по аэродромам. Две недели прожили в тепле. Когда в марте 1980 года привезли дрова, самый холодный период мы уже пережили. Так что поступившее из Удмуртии топливо заложили в НЗ. Так же поступали и с техникой: ждать неделю-другую пока она придет воздушным или железнодорожным транспортом - это долго. Она нужна завтра или сегодня. Снимали с НЗ, а прибывшую ставили на место снятой.
  
   9.
   По планам "особого периода" авиация ТуркВО превращалась в смешанный авиационный корпус, тыл же авиации - в авиационно-технический полк. С первых часов "особого периода" все пошло совсем не так, как планировалось. Ни корпус, ни полк сформированы не были, так как к условиям Афганистана эти структуры оказалось невозможно приспособить. Мы со всеми структурными подразделениями, укомплектованными по штатам мирного времени, стояли одной ногой в Афганистане, другой - в Союзе. Разделение органов управления и органов обеспечения не соответствовало требованиям времени, очень мешало, даже вредило выполнению сложных и важных задач, когда их надо было выполнять немедленно. Сложно было управлять воинскими частями, расположенными на аэродромах от Аральска до Шинданда с севера на юг и от Небит-Дага до Ферганы с запада на восток. На территории трех республик - 21 аэродром и около 40 частей. Было явно недостаточно средств связи. В комнате подвижного командного пункта, это два совмещенных кузова спецмашин ЗИЛ, на площади около 12 кв. м располагались все: командующий, начальник штаба, расчет КП и дежурные офицеры - тыла, инженерно-авиационной службы, связи, метеослужбы, политотдела, оперативного отдела и другие. На всех - четыре телефона, и те работают с перебоями. Переговоры идут на повышенных тонах, громко. По принципу - чем громче кричишь, тем дальше слышно. В такой обстановке очень трудно получить информацию из части, удаленной за 600-1000 км, и еще труднее своевременно поставить задачу на следующий день. В штабе ВВС, Опергруппе Генштаба все согласования и уточнения завершались к 23-24 часам. После этого готовились и ставились задачи командирам частей. Надо было дождаться очереди на трубку и под шум, гам, мат довести до командиров задачу и убедиться, что все принято и понято правильно, так как ты говорил. Слово в слово. Ошибки и неясности могли привести к нежелательным последствиям.
   Чуть позже, в начале января, управлению авиации было выделено отдельно стоящее двухэтажное сооружение на юго-западной окраине Кабула. Это было недостроенное двухэтажное кирпичное здание без окон, без дверей, без ограждения лестниц. Через щели кирпичной кладки можно было видеть дворы соседнего афганского кишлака. Метрах в 400-450 от нас находился дворец Тадж-Бек, больше известный как дворец Амина, который наши спецназовцы штурмовали 27 декабря. Он был частично разрушен, особенно внутренние помещения. В первые дни нашего пребывания, а мы поселились в нашем сооружении 29 декабря, был объектом экскурсий. Кому нечего было делать или, выкроив часок вместо отдыха (интересно все-таки, как люди жили во дворцах), группами по 2-4 человека бродили по коридорам, залам, спальням, кабинетам, переступая через разбросанные вещи, бумаги, тряпки и пр. Окна выбиты, двери разрушены, на стенах следы от пуль и "автографы" на русском языке. Под ногами хрустит битое стекло и кирпич. Ветер с завыванием гоняет обрывки бумаг и тряпок и гудит заупокойную мессу-реквием о погибших наших и не наших воинах.
   В выделенном здании мы на троих заняли комнату на втором этаже. Оконный проем без рам, дверь есть, пола нет, стены светятся, крыша есть. Проем заложили битым кирпичом. Чтобы не сквозило, кирпичи прикрыли обрывком самолетного чехла. Расставили "мебель". Слева две двухъярусные кровати, справа - стол (три ящика из-под неуправляемых авиационных ракет С-5), прямо справа, в углу печь-буржуйка. Все удобства на пригорке, метрах в 100 от здания. Рядом со зданием расставлены машины подвижного командного пункта, радиостанции, вспомогательные и специальные автомобили и палатка полевой кухни-столовой.
   Мне, как начальнику, было отведено лучшее место - внизу, поближе к печке. Два моих помощника, майоры Тарасенко В.П. и Токарев В.А., заняли кровати второго яруса. Одну нижнюю кровать оставили свободной для гостей и на всякий случай. Перед отходом ко сну, часа в два-три ночи, печь накалялась докрасна. Я укрывался шестью солдатскими одеялами, Тарасенко в демисезонном летном костюме и меховых сапогах залезал в спальный мешок. Токарев тоже ложился, не раздеваясь. Когда я приходил на отдых после постановки задач командирам частей под утро, на столе находился мой ужин - хлеб, луковица, банка тушенки и фляжка со спиртом, фляжка с водой. Перед началом ужина в кружку бросал щепоть грузинского чая, заливал водой и ставил на красную раскаленную печь. Далее один к одному - спирт и воду в кружку, до половины, а иногда повыше. Для сугреву. Пока дожевал хлеб с тушенкой, чай готов. Попил и под одеяло. Редко когда удавалось до шести часов утра поспать и чтобы не приходил с КП посыльный с сообщением: "Вас вызывают". Поскольку Тарасенко занимался оперативными вопросами и был в курсе всех событий и действий, то мы чередовались в ночных бдениях. Если обстановка позволяла, я уходил на отдых пораньше на час, а он оставался на КП. Когда мне надо было быть лично на КП, то я оставался, а он отдыхал.
   Создание авиационной группировки в Афганистане завершилось с прибытием в Кабул 50-го осап*. Полк имел в своем составе четыре эскадрильи: одну - самолеты Ан-26 (транспортные и ретрансляторы), две вертолетные Ми-8 и одну вертолетную Ми-24. Полк привел в Кабул его командир - полковник Будников Б.Г. Офицер энергичный, деловой, умный. Командир и летчик от Бога, как говорят.
   _____________________________
   *осап - отдельный смешанный авиационный полк.
  
   До 50-го осап Будников командовал 280-м вертолетным полком, у него брали эскадрилью в Баграм в августе 1979 года. Потом он привел свой 280-й полк из Кагана через Калай-Мор в Кандагар и убыл формировать 50-й. Командир он был "битый". В прямом смысле слова.
   В 1978 году, 17 декабря, в день рождения командующего ВВС Мартынюка Н.К., Борис Григорьевич по просьбе первого секретаря Бухарского обкома Каримова И. (ныне президент Республики Узбекистан) выделил вертолет Ми-8 для облета зимующих в пустыне овечьих отар и контроля положения дел на зимовке скота. Это легенда. На самом же деле на этом вертолете полетели девять бухарских руководителей во главе с председателем облисполкома на охоту на сайгаков. На малой высоте гонялись по пустыне за сайгаками, зацепились винтом за бархан. Вертолет упал, сгорел. Восемь человек погибли. Живым остался летчик-штурман. Командира полка и замполита тут же - на военный совет авиации, на парткомиссию. Отстранили от должности, исключили из партии. В тот карательный день я по какой-то, не помню, причине не был на военном совете и встретил недалеко от штаба авиации (Ташкент) убитых горем Будникова и его замполита. Подбодрил: "Борис, не падай духом. Все будет хорошо. Иди к Рашидову (Рашидов Ш.Р. - первый секретарь ЦК компартии Узбекистана). Рашидов в обиду не даст". Через две недели первый секретарь ЦК вмешался в дело. Будникову возвратили штурвал, должность, партбилет, былое уважение и почет.
   Полк Будникова носил почетное звание "отличный" в течение чуть ли не десяти лет. Лучшим он сделал и 50-й полк. Пробыв в Афганистане более года, Будников убыл к новому месту службы. А его сменил подполковник Павлов В.Е., который также был очень толковым командиром. Павлов стал Героем Советского Союза, командующим армейской авиацией, генерал-полковником. "Погорел" на вертолетной катастрофе в Чечне.
   Структура ТуркВО, ВВС округа и ВВС 40-й армии определилась к середине февраля 1980 года. Как говорится, разграничили полномочия. В состав ВВС армии вошли воинские части, которые были определены директивой Генерального штаба. Несколько частей, которые находились на территории Афганистана, почему-то в директиве не значились, но и выводить их из Афганистана было невозможно - такие, например, как только что сформированные 1496-й автобатальон в Шинданде, 221-й батальон материального обеспечения в Баграме, 30-й обато, развернутый по штатам военного времени, 217-й авиационный полк истребителей-бомбардировщиков.
   Неясно было правовое положение ряда частей, которые находились на территории Туркмении и Узбекистана, но привлекались и участвовали в боевых действиях в Афганистане - это авиационные полки, принятые из армии ПВО в состав ВВС ТуркВО (Ак-Тепе, Мары-2), 87-й отдельный разведполк (Карши), автомобильные роты, перевозившие металлические аэродромные плиты.
   Командующим ВВС 40-й армии был назначен генерал-майор авиации Лепаев Б.А. С ним мы были знакомы по службе на Дальнем Востоке. В Кабуле разместилась Оперативная группа Министерства обороны во главе с Маршалом Советского Союза С.Л.Соколовым*. Авиационным представителем в этой группе был маршал авиации А.П.Силантьев с группой офицеров. Оперативная группа имела контакты с Правительством ДРА, послом СССР в ДРА и являлась главным органом управления, как стали тогда называть, Ограниченным контингентом советских войск в Афганистане.
   _______________
   * Руководители Оперативной группы МО СССР
   Маршал Советского Союза Соколов Сергей Леонидович - 1979-1985 гг.
   Генерал армии Варенников Валентин Иванович - 1985-1989 гг.
   __________
   Мне довольно часто по делам службы приходилось встречаться и с маршалом С.Л.Соколовым и с маршалом авиации А.П.Силантьевым. Впечатления от общения с такими большими начальниками были разными в зависимости от обстановки на "фронте" и итогов дня. Силантьев вызывал к себе на постановку задач и подведение итогов ежедневно к 20.00. Разбор проходил спокойно, деловито. Но поводов для упреков и "обращений внимания" было ежедневно предостаточно. Наши неподготовленность, неукомплектованность, необеспеченность и неустроенность были главной темой всех совещаний.
   Иногда выйдешь от Силантьева - настроение такое, что хочется хватануть стакан спирта и не закусывать. В столь поздний час (ежедневно это было около 22.30-23.00) прикидываешь, куда ехать, налево - в модуль общежития или направо - на аэродром в 50-й осап. Место жительства у меня было и там, и там. Разница, куда ехать, была существенной. В модуле - общежитии, где размещались офицеры авиации 40-й армии, было более - менее уютно, но голодно. Военторговская столовая закрывалась в семь вечера. Что могли оставить на ужин - каша гречневая и гуляш? На аэродроме у меня была половина бытовки. В таких вагончиках в мирные дни обитают строители. Удобств самая малость, да и те на улице. Зато банка тушенки, хлеб и фляжка всегда гарантированы.
   Утром, обычно часам к восьми, я являлся в резиденцию, но уже в Опергруппу маршала Соколова для уточнения задач, получения "накачки" и встреч с генералами тыла Вооруженных Сил, начальниками управления инженерных войск и другими, с кем могли решаться продовольственные, вещевые, банно-прачечные и прочие хозяйственно-бытовые и инженерные дела.
   Холодным и нерадостным январским утром, после совещания у генерала Тарасова А.Т., в резиденции Опергруппы я познакомился с корреспондентом Всесоюзного радио и телевидения Фаридом Сейфуль-Мулюковым.
   До этого была у нас встреча на аэродроме в Кабуле. Дело было вечером. Я ждал, когда разгрузят самолет, чтобы улететь в Ташкент домой на денек-другой. Солдаты-афганцы с разгрузкой особенно не торопились. Я нервничал. Стою у самолета. Слушаю узбекскую речь афганцев и подбираю выражение на узбекском языке, чтобы оживить их и ускорить разгрузку. Подходит неказистый мужичок в гражданской одежде и в каком-то нелепом треухе, говорит: "Вот пакет. Отвезете в Ташкент и сдадите завтра на почтамт". Мне в этот час только пакета не хватало! После моего отказа с выражением мы разошлись. Когда взлетели, смотрю - на столике передо мной лежит эта "передача", перевязанная желтым скотчем. Взял в руки пакет, повертел и, к ужасу своему, прочитал, что эту упаковку в соответствии с Международной конвенцией каждый, кому она вручается, обязан доставить до ближайшего пункта связи или пункта назначения. Это были, как потом я узнал, магнитофонные кассеты с информацией Сейфуль-Мулюкова для программы "Время". Прочитанное предписание заставило меня устыдиться, пожалеть о бестактности к человеку, который добросовестно выполнял свой профессиональный долг. Немного пугало, что в Ташкенте заставят объясняться. Но, слава Богу, все обошлось.
   Мы с полковником Фетисовым В.А. курили у входа в здание, когда один из генералов из Оперативной группы подошел ко мне с небрежно одетым человеком с очень усталым видом и с серым испитым лицом с вопросом-заданием: "Сможешь к вечеру организовать литра полтора спирта? Очень надо!" Конечно, организовал, что уж, а спирт в авиации в те времена не был проблемой. О той ночной встрече на аэродроме, когда мне передали пакет, я уже и забыл, и сейчас стал припоминать - где я видел этот ободранный треух? И вспомнил - на аэродроме в Кабуле. Спросил: "Кто он?". Генерал ответил, что это Сейфуль-Мулюков. Мне стало еще более стыдно за мое бестактное поведение с этим известным журналистом-международником. Не было, наверное, в 60-70-е годы человека в СССР, кто бы не слышал его сообщений из "горячих точек" Ближнего Востока (Израиль, Египет, Сирия, Эфиопия и т.д.). В Кабуле он оказался не у дел. Правду писать ему не давали, а "прикрасы" он сам не стал. Возражать, протестовать было бесполезно. Поэтому, наверное, свое бессилие он заливал водкой. Потом он уехал в Союз и больше о нем я никогда ничего не слышал. Видно, "где надо было лизнуть, он гавкнул", и его отодвинули на второй план.
  
   10.
   На одной из встреч в Воронежском гарнизонном Доме офицеров по случаю советско-афганской дружбы, это где-то в 1988-1989 годах, когда уже вовсю обливали грязью афганские дела и участников, мне задали вопрос: "Как вы, захватчики и оккупанты, чувствовали себя в Афганистане, когда создали неудобство местному населению?" На вечере присутствовали несколько афганцев, то ли студентов, то ли аспирантов.
   Конечно, на живых примерах по "созданию неудобств" я рассказал, как мы вели себя там, на чужой земле, как помогали обустраиваться и выживать местному населению вблизи наших авиагарнизонов.
   50-й осап Будников привел в Кабул в начале марта 1980 года под вечер. Место для размещения палаточного городка было выбрано на противоположной стороне аэродрома. Это было ровное чистое поле шириной 150-200 м у подножия гор. Экипаж и все прилетевшие "оккупанты" после выключения двигателей взялись за инструмент - лопаты, ломы, топоры и начали устанавливать палатки для жилья.
   Однажды под вечер к нам пришел молодой афганец. Несмотря на крепчавший мороз, а было уже градусов под двадцать, одет был в солдатскую курточку, широкие полотняные штаны и плетеные босоножки на босу ногу. Говорил на узбекском языке, поэтому проблемы в общении не было. В те дни у нас было немало солдат-узбеков, призванных из запаса. Стоя в стороне, я обратил внимание на группу солдат, обступивших этого афганца. Их разговор время от времени прерывался смехом. Подумал, что афганец пришел на что-то жаловаться. Подошел выяснить, в чем дело? Оказывается, старейшины кишлака, неподалеку от которого мы жили, послали этого молодого паренька узнать, как мы живем в недостроенном помещении и предложить нам свою помощь. Иными словами, они собрали деньги и готовы были купить для нас дрова.
   Что такое дрова в Кабуле? Полено на вес золота. В Кабуле дрова на базаре продавали на вес, как у нас картошку, капусту. Одна мера (7 кг) стоила тогда 35 афгани. Килограмм мяса тоже - 35-40 афгани. Один афгани приравнивался к нашим 14 рублям.
   Ответы мои на провокационный вопрос злопыхателя оказались очень убедительными и закончились под аплодисменты.
   Не так давно, когда громко объявили об успешных операциях "американского спецназа" против талибов, российские журналисты взяли интервью у ректора Кабульского университета. Речь шла о восстановлении системы образования, здравоохранения, культурных и медицинских учреждений. Ректор сказал, что они все очень сожалеют, что русские ушли из Афганистана. При русских работало все. Отношение к населению было совсем иное, чем у нынешних "борцов с международным терроризмом". Этот теперешний ректор воевал против русских и очень об этом сожалеет. Он ждет, что русские все-таки придут и помогут им организовать работу университета.
   Прошло, напомню, полтора десятка лет после того, как мы ушли из Афганистана, но приятно все-таки слышать, что нас и по сей день вспоминают добрым словом. Даже душманы. Вот такие мы "оккупанты".
  
   11.
   Приходилось решать многие задачи с офицерами афганских ВВС. Все они довольно прилично говорили по-русски. Учились в советских авиационных и инженерных училищах. У некоторых даже были русские жены и по пять-щесть детей.
   Обращаться к ним за помощью приходилось довольно часто. Мы им тоже помогали. Они многому учились у нас, нередко не самому лучшему. В очень короткий срок взрослые и дети научились русскому мату, а потом и вовсе навострились воровать у нас все, что можно унести. Научились из винограда гнать самогон. В Баграме мальчишки бойко предлагали, перемежая слова непереводимым русским фольклором: "Шурави! Выпьешь! Пять чеков стакан! Самогон - кишмишевка". Даже в резиденции у Соколова служители-афганцы на утреннее приветствие и вопрос: как дела? бойко отвечали матом, что, мол, хорошо.
   В первые месяцы (декабрь 1979 года - февраль 1980 года) отношение афганцев к нам было довольно дружелюбное. Встречали на улицах Кабула с улыбкой, приветливо махали рукой. Далее отношение местного населения стало более сдержанным и прохладным. А с 1981 года - и откровенно враждебным. Я считаю, что тут во многом виновны мы сами: породили неприязнь нашими необдуманными действиями в этой отсталой, фанатично религиозной исламской стране. Старались вроде бы для их блага, а получалось наоборот.
   Устами героя кинофильма "Белое солнце пустыни" сказано: "Восток - дело тонкое".
   Мучает сегодня совесть за безответственные действия некоторых наших бывших государственных и военных деятелей. По их вине потеряли мы столько своих ребят, сдали на растерзание фанатикам друзей-афганцев, которые поверили нам и пошли за нами.
   Один мой знакомый узбек, бывший секретарь райкома, Хаким Мирзакаримов как-то спросил меня: "Зачем вы пошли в Афганистан?" Я объяснил, чтобы иметь плацдарм и не допустить американцев к границам СССР. Был второй вопрос: на какой срок? Ответил: "Наверное, до осени 1980 года". "Нет, - сказал он, - это надолго". В конце долгого разговора он мне сказал: "Последний тот человек, кто верит мусульманам и женщинам". Я улыбнулся, но фразу эту запомнил надолго. Хаким был на сто процентов прав. Даже среди мусульман всех других стран афганцы выделяются психологическим складом характера и национальными особенностями.
   Как мусульманин, афганец живет двойной жизнью - интимной и официальной, то есть интимная - это дом, официальная - служба. Никто не вправе касаться его интимной жизни. Отношения с афганцами должны ограничиваться только с мужским населением. Считается оскорбительным спрашивать о семье, жене, поздравлять с рождением дочери. При встрече никогда не начинается сразу разговор о делах, обычно долго ведется разговор о чем угодно и только потом - о делах. За каждую услугу надо платить. Торговец оскорбится, если у него покупают товар, не торгуясь. Афганец может быть верен семье, другу, старейшине, даже вождю племени, но это личная приверженность одного человека другому, а не верность идеологии. Однако такая поддержка никогда не будет оказываться чужакам, это требование кодексов религии и чести, которые каждый афганец обязан соблюдать всю жизнь. Допустить оккупацию своей страны иностранцами для них означает полное бесчестие. Афганец может приветливо улыбаться, может заверять в вечной и бесконечной дружбе, может казаться преданным другом, но он никогда не отойдет от непреложных правил и устоев феодально-племенного бытия. Иностранец на его земле всегда остается врагом. Это нам надо было учитывать, но понимание пришло позже.
   Мой кандагарский знакомый Мамат Хасан настоятельно приглашал к себе в гости. Зная мусульманское гостеприимство, и что в доме Хасана безопасность мне гарантирована, я не хотел отказывать. Прямой отказ мог обидеть и превратить друга в противника. Я это хорошо понимал. Да и для пользы дела такая встреча не помешала бы. С одной стороны, боялся особистов КГБ, которые могли из мухи сделать слона, с другой - по пути следования моджахеды могли подхватить "под белы ручки" и увезти в Пакистан. Тоже страшно.
   Когда же врать и уклоняться от приглашений стало уже просто неприлично, мы вдвоем с командиром части майором Фадеевым в сопровождении Хасана поехали на УАЗике в городок, где жили афганские офицеры и наши советники.
   Во дворе - дым коромыслом. Два солдата-денщика суетятся у большого казана и мангала. Слюнки потекли от кулинарного аромата. Из дома вышла молодая жена Хасана. Приветливо кивнула головой, что-то сказала солдатам и скрылась в доме. Хасан пригласил в дом: "Посмотрите, как живут капиталисты!" Дом - это одноэтажный кирпичный коттедж. Очень прилично отделанный мрамором. Мебели никакой, зато одеял и подушек - горы. У Хасана уже трое детей, четвертого ожидали месяца через три. Жена, в нарушение мусульманских правил, присутствовала при нашем осмотре комнат. Слушала непонятную ей речь, разглядывала вблизи живых шурави, улыбалась, когда муж переводил ей наш шутливый веселый разговор.
   Потом пригласили к столу. Вдруг появился мужчина. Хасан представил: "Это мой брат, летчик, подполковник. Служит в Баграме. Сюда прилетел в командировку". Брат по-русски говорил плохо. Стол был накрыт по-русски - с водкой, мясом, овощами. Угощали, как положено.
   Жена немного посидела с нами и ушла. Остались вчетвером. Пили тоже, как положено, по-русски. Но на душе было тревожно. Пистолет на всякий случай лежал в кармане. Водитель УАЗа с автоматом стоял на улице, у ворот. Подходы к дверям и воротам просматривались. Выпили тогда бутылки по полторы на брата нашей "Московской особой", но хмель не брал - так сильно было внутреннее напряжение. Около полуночи расстались.
   На следующий день было тяжело. И особенно от 50-градусной жары. На Хасане не было лица - почти неживой. Ради друзей пожертвуешь и здоровьем!
   И с Хасаном, и с Тарханом не раз приходилось решать многие задачи. Они очень ответственно относились к нашим обращениям, выручали авиатопливом и всем, чем могли. С нашим многочисленным прибытием на аэродроме стал ощущаться дефицит питьевой воды и электроэнергии.
   Выход нашелся. На наш автомобиль - водовозку с закрашенными знаками - сажали афганского солдата и тот ехал за 18 км в город Кандагар, заправлялся водой и возвращался на аэродром. Чтобы показать, что вода хорошая, безопасная, он демонстрировал - в присутствии наших военнослужащих наливал кружку и выпивал. После этого отдавал ключи от машины. И так ежедневно по два-три рейса.
   Однажды возникла проблема с хлебом. Из-за плохой погоды дня два не было самолетов из Союза. Сидели сутки без хлеба. Хасан Мамат предложил приготовить лепешки, но когда узнал, сколько нам их нужно - от помощи отказался. Мы за сутки лишили бы друзей-афганцев всех их мучных запасов. По норме военнослужащему полагалось в среднем 1 кг хлеба, а афганскому солдату - 2 лепешки лаваша на сутки. Один раз в сутки - это где-то между 12 и 13 часами дня афганцы получали горячую пищу: грамм по 200-250 рисовой каши с одним грейпфрутом. О мясе и речи не было. В общем, с питанием у них было негусто. Потому-то, наверное, все они, как на подбор, были легкими и поджарыми.
   Сначала нам было интересно наблюдать, когда между 12 и 13 часами афганская армия приходила в движение. Назначенные для получения горячей пищи афганские солдаты двигались с бачками, термосами на продпункты. Потом к этому зрелищу привыкли. Увидел афганских солдат с посудой - можно было не смотреть на часы. Пустые - начало первого. С полными бачками - около часу.
  
   12.
   С первых дней перелета наиболее настороженно советские войска встречали местные жители Джелалабада. В контакты не вступали, но и открытой враждебности не проявляли.
   Солдат и сержантов разместили в палатках. Обстреливать наш лагерь начали, наверное, недели через 3-4 после прибытия. Перенести палатки на другое место не было возможности, так как аэродром расположен очень тесно. С одной стороны, метрах в 70-80 - автотрасса, с другой - канал. Полосы подхода заняты садами и строениями. Место размещения обстреливали в основном по ночам, а потом и средь бела дня - из близлежащих домов. К концу 1980 года стреляли и днем, и ночью с автотрассы, а к концу 1981 года начали сбивать самолеты, и вертолеты на взлете и посадке.
   По Кабулу на легковых и грузовых автомобилях ездили днем и ночью свободно. В Баграм (это 64 км от Кабула) я ездил на УАЗике несколько раз без инцидентов. Однажды из Баграма в Кабул подвозил двух офицеров. Они сидели на заднем сиденьи - один слева, другой справа, между ними стоял кейс. В Кабуле увидели, что кейс с дыркой: прострелен насквозь, навылет, а пуля застряла в спинке переднего сиденья, где я сидел. Вечером выпили за то, что остались в живых.
   Потом автомобильные путешествия пришлось прекратить. За нами стали охотиться.
   Я возвращался на самолете АН-26 в Кабул, но ввиду пыльной бури нас посадили в Баграме. Надо было пересидеть, переждать, пока не появится возможность улететь.
   День клонился к вечеру, хотелось побыстрее добраться, а тут сиди и жди! Здесь же встретил начальника тыла ВВС 40-й армии подполковника Г.П.Шемякина. Он, конечно, примчался сюда на УАЗе. Мы уже было собрались уезжать в Кабул на его машине, когда командир части подполковник В.Н.Ряшенцев рассказал об обстреле санитарной машины. В этой машине отправляли в Кабул начальника финансовой службы. Попутно взяли еще одного офицера и жену нашего советника.
   Водитель заметил перебегавших дорогу вооруженных душманов и, не дожидаясь обстрела, решил развернуться в обратном направлении. Обстрел начался, как только автомобиль встал поперек дороги. По принятым правилам все выскочили, заползли под автомобиль. Женщина упала на пол машины и выкинула через открытую дверь ручной пулемет и ленты с патронами. Санитарную машину изрешетили, как знаменитый вагон-экспонат 1942 года в Новороссийске.
   Осмотрели машину. Потом Ряшенцев представил мне и героическую женщину. Звали ее Вера Николаевна. Она работала в воинской части то ли бухгалтером, то ли диспетчером. Сказал я Г.П.Шемякину: "Не поеду с тобой, Генрих Павлович. Пришлют за мной вертолет и улетим вместе, а УАЗ оставь здесь". Я улетел на вертолете, Шемякин лететь отказался, а ночью все-таки приехал на автомобиле. Больше лихости я не проявлял, без необходимости мерами безопасности не пренебрегал.
   На войне как на войне - без потерь не бывает. С трагическими фактами мне пришлось встретиться в первые дни.
   Я летел в Шинданд, чтобы проверить перебазирование и размещение нашей части на аэродроме. Это было где-то числа 25-26 декабря 1979 года. Видимость - миллион на миллион, с семи тысяч метров очень хорошо было видно линию госграницы и дорогу из Кушки на юг Афганистана. Уже начали снижение, и я увидел на дороге брошенный автобус ПАЗ, а в километрах двух-трех от него - подвижную авторемонтную мастерскую (ПАРМ). ПАЗ был очень похож на наш: такой был в части, прибывшей в Шинданд.
   Я готов был учинить разнос командиру: доложил, что прибыл всем составом, все нормально, а автобус бросил на дороге. После выключения двигателей на аэродроме у самолета спросил командира части:
   - Твой автобус?
   - Нет, - ответил он, - мой на месте.
   - А чей?
   - Не знаю.
   До места, где находились автобус и мастерская, было километров 12-15. Я скомандовал: "Поедем, посмотрим. Если техника подходящая и брошена, заберешь и отбуксируешь к себе". Поехали. Осмотрели автобус: брошен, никого поблизости нет. Около мастерской нашли восемь убитых - один сержант и семь солдат из сухопутных войск. Капот поднят. Водитель кверху спиной лежит на двигателе. Пятеро - в кювете слева, двое - справа от машины. Оружия нет. Похоже, ситуация сложилась так: из-за неисправности машину с экипажем оставили, а колонна пошла дальше. Водитель копался под капотом, экипаж устроил перекур. Как сидели, курили, свесив ноги в кювет, так и остались лежать на тех местах.
   Перестроить себя с мирного на военный лад совсем непросто. Кино, рассказы, книги - это одно, а вот когда перед тобой лежат восемь человек - это совсем другое: мурашки и холодный пот по спине. Состояние, когда надо спускаться с небес на грешную землю. Это не абстрактный мир, а реальная ситуация. У нас был очень мирный настрой, и кто думал, кто ожидал, что в нас будут стрелять, убивать, брать в плен и т.д.
   А через несколько дней, в новогоднюю ночь и первый день 1980 года, мне пришлось пережить еще один стресс. К встрече Нового года готовились, кто как мог. Кому что-то из дома передали, кто заказал что-то летчикам-транспортникам - те привезли. У меня была бутылка шампанского и бутылка настоящей хорошей водки "Посольская", приличный кусок сала и несколько штук редьки с ташкентского Алай-базара, а еще буханка черного хлеба. Черный, особенно ржаной хлеб и селедка шли на уровне первого деликатеса. Сидел, ждал. Думал, что где-то минут за 15 до двенадцати соберемся. Неожиданно меня вызвали в комнату сбора. Человек шесть вокруг стола. Уже в руках стаканы. Спросил: "Рановато вроде начали?" Ответ: "Мы понемножку за старый год, а потом соберемся на встречу Нового. Неизвестно, что дальше будет. Может, и не придется вообще собраться". Пропустили по сто граммов за старый 1979-й.
   Тостующий как в воду глядел. Я возвращаюсь к себе, в свою комнату, за мной тут же прибежал посыльный. Получили задачу - поднять несколько самолетов-разведчиков Як-28р из Хакабада (Карши, Узбекистан) и Сабами* осветить ущелье в районе Доши. Доши это населенный пункт на дороге Термез - Кабул. Душманы подорвали скалу над дорогой и преградили путь движущимся войскам. Мотострелковая рота расчищала этот завал. Авиация освещала. Как потом стало известно, всю роту - около 60 человек - душманы расстреляли на хорошо освещенной площадке.
   __________________
   * САБ - светящаяся авиационная бомба. Применяется для освещения местности (объекта) при фотографировании ночью.
  
   А 1 января я полетел в Кундуз разбираться с происшествием. Пьяный советский капитан расстрелял трезвого афганского капитана. Случилось это так: пили по случаю Нового года, предложили выпить и афганцу. Он был в дежурной смене на аэродроме. Афганец пить отказался. Разговор - ты нас не уважаешь? - закончился стрельбой. Разобраться в этом происшествии было несложно, но полной неожиданностью стало для меня сообщение, что сейчас с минуты на минуту прибудет заместитель министра обороны Афганистана. Встретились. Генерал посмотрел на труп, обвисший в кресле. Что-то пробормотал. Я понял, что это молитва. Когда вышли из здания аэропорта, где все это случилось, я заверил заместителя министра, что примем меры к виновному, не допустим впредь подобного. Переводчик перевел мне ответ генерала: "Так было угодно аллаху".
   Расстались мирно. Командующему в Кабул я доложил по телефону, что во всем разобрался. И сообщил реакцию замминистра. Случаев подобных больше на моей памяти не было.
  
   13.
   В боевые действия втянулись почти с первых дней, изучив разведывательную информацию и район полетов. Наносили удары по базам, скоплениям душманов, гонялись за конными группами по пустыне, по дорогам. Первые установки были: по населенным пунктам не бить, ограничивались демонстративными запугивающими действиями. Но вскоре убедились в нулевой эффективности наших запугивающих действий. Душманы быстро поняли наши "хлопки" и перешли к реальной стрельбе.
   Появились случаи обстрела наших автоколонн на трассе Термез-Кабул. Аэродромы, кроме Джелалабада, не трогали. Открытым массовым проявлением враждебности были демонстративные выступления в Кабуле 20-22 февраля 1980 года. Мы наблюдали шумные сборища на улицах, крики "Аллах Акбар". Нападений и крови не было. В Кабуле по ночам стрельба возникала неожиданно и обычно минут через двадцать-тридцать прекращалась. В пулеметной и автоматной трескотне невозможно было разобраться: кто, откуда и по кому стреляет.
   Командный пункт ВВС находился в Кабуле у подножия горы с восточной стороны. Перестрелка с минометным навесным огнем шла через нас. Мины с характерным шелестом летели над нами с севера на юг, несколько в стороне от нас. К огневым навесам постепенно привыкли и в дальнейшем почти не обращали на них внимания. Выше нас, ближе к вершине горы, разместился Центр боевого управления, прибывший к нам из Одессы. Начальник ЦБУ полковник Будников, родной брат командира 50-го осап, в первый же месяц в земляной нише, в горе, соорудил баню.
   Однажды начальник штаба ВВС, генерал-майор авиации Н.В.Малахов решил сходить к Будникову помыться. В бане подняли температуру и часам к двадцати доложили: "Все готово, милости просим". Едва Малахов переступил порог командного пункта, чтобы идти в баню, как земля содрогнулась от орудийного и минометного огня. В полном разочаровании Малахов вернулся к столу. Кто-то съязвил: "Накрылась, Николай Васильевич, ваша баня". Малахов взялся за телефон, связь работала нормально. Позвонил Будникову: как там у вас идут дела? Тот ответил, что все нормально, снаряды и мины летят выше. Малахов снова спросил: "Кто там стреляет?". Будников, не лишенный юмора, ответил: "Товарищ генерал, сейчас огонь прекратится, выйду - разберусь". На КП все покатились со смеху.
   По мере активизации наших действий возрастало сопротивление и активность оппозиционных режиму Бабрака Кармаля сил. Всякую нашу ошибку главари бандформирований, особенно священнослужители, муллы, использовали в пропагандистских целях. Абсолютно безграмотное население при полном отсутствии радио, телевидения и печати получало информацию из проповедей муллы в мечети. И верили всему, что сообщал мулла. Созданные в провинциях и кишлаках партийные и административные органы ни доверием, ни уважением среди мирного населения не пользовались.
   О Бабраке Кармале не очень уважительно отзывались даже те, кто по долгу службы должен быть ему предан и верен - это офицерский состав армии. Не ручаюсь за всех, но те, с кем мне приходилось встречаться, восторга при упоминании имени Кармаля не проявляли, а сопровождали разговор ироническими усмешками и репликами. Да и среди наших высших офицеров авторитетом эта личность не пользовалась.
   Кто такой Бабрак Кармаль, мы услышали, когда советское радио сообщило, что пленум ЦК НДПА единогласно избрал его Генеральным секретарем. Встречаться и видеть его близко мне не довелось. Однажды я спросил у одного очень большого начальника: кто такой Бабрак? Тот прямо ответил: "Подонок. Хуже Цеденбала!". Теперешнее поколение не знает ни того, ни другого. Может быть, уместно пояснить, что Цеденбал был главой Монгольской Народной Республики. Видный государственный и политический деятель. Любитель выпить и погулять. Был женат на русской. После встречи с Цеденбалом закончилась карьера моего одноклассника по академии В.Бичукова.
   Возвращаясь с XXVI съезда КПСС, Цеденбал дал команду экипажу изменить маршрут полета и садиться в Улан-Удэ, чтобы погулять со своим бурятским другом - первым секретарем Компартии Бурятии. Сели на военном аэродроме, где их не ждали. Время было нерабочее, день субботний, февральский. На аэродроме, кроме дежурных - никого: ни заправки, ни встречающих, ни местных начальников. Пока перезванивались-переговаривались по линии перелетов, пока искали по баням и иным местам местных командиров, прошло около часа. В самолете холодно. Командир экипажа на КДП ничего не добился. И вот появляется заместитель командира части майор Бичуков, расстроенный и возмущенный вызовом и прерванным отдыхом, и тут же за ним на КДП - пьяный Цеденбал. Бичуков, посчитав, что монгол не знает русского языка, крепко выразился по поводу обезьяньего происхождения главы Монгольской Народной Республики.
   Встретив Бичукова в Иркутске в военном авиационном инженерном училище, я был удивлен - как он там оказался? И он поведал мне эту печальную историю. Оказывается, нужно знать не только русский язык, но и хотя бы один иностранный. И не торопиться с речами.
   И тут ирония судьбы. Мне стали говорить, что я внешне похож на этого самого Кармаля. Это сходство чуть не вышло мне боком. В декабре 1981 года мною заинтересовались органы КГБ. Мы были в добрых отношениях с начальником особого отдела ВВС и он поведал мне суть интереса. Нужен был двойник, чтобы заменить Кармаля. Я взмолился Христом Богом от такой чести и карьеры. От меня отступились: видно, нашли более схожего кандидата. Или решили оставить Кармаля.
   У афганцев появился анекдот. Один спрашивает у другого:
   - Каковы границы Демократической Республики Афганистан?
   - Когда? - спрашивает второй. - Днем или ночью?
   - И днем, и ночью.
   - Днем - сколько вижу вокруг себя, а ночью - все, что находится за ограждением Дворца Бабрака Кармаля.
   Поскольку противник был в каждой провинции и в каждом кишлаке, то границ, где наши, где не наши - попросту не было.
  
   14.
   В целях повышенной эффективности действий подразделения сухопутных войск располагались в определенных местах батальонами, иногда ротами. Для огневой поддержки, решения транспортных и управленческих задач им придавались вертолетные подразделения тоже в раздробленной структуре - где звено, где два звена, где эскадрилья. Иногда больше двух эскадрилий, но меньше полка, т.е. в вертолетном исчислении это выглядело так: рядом с мотострелковым подразделением находилось 4, 8, 12, а то может и 20, 30 и более вертолетов. Так же дробили по аэродромам Баграма, Кандагара, Шинданда истребительную и истребительно-бомбардировочную авиацию. В таком положении было очень сложно управлять авиационными подразделениями и еще труднее - организовывать и осуществлять обеспечение их боевых действий. Ведь части обеспечения по своей штатной структуре не способны были выполнять свои задачи при таком раздробленном базировании. Стержнем проблемы был подвоз топлива, боеприпасов, продовольствия, потом по списку шли палатки, постели, баня, стирка.
   Выходили из положения аналогичным делением неделимых структур в частях обеспечения. Так, уже в начале января 1980 года вертолетные подразделения базировались на аэродромах-площадках Гардез, Газни, Файзабад, потом появились Меймене, Пули-Хумри, потом - Лашкаргах, Фаррах, Гиришк. Эти точки были удалены друг от друга на сотни километров, и туда только вертолетом можно было долететь.
   В первых числах января 1980 года (числа 5-го-6-го) нас посетил главнокомандующий ВВС, главный маршал авиации П.С.Кутахов. С ним прибыло человек 5-6 генералов и офицеров отделов и служб Главного штаба.
   Мне было приказано вылететь в Ташкент, встретить Главкома и сопроводить его в Кабул. Из Ташкента поручалось привезти комплекты постелей и продукты для всех прибывших. На аэродроме Тузель (заводской Ташкент) мы встречали группу вдвоем - с генерал-майором И.А.Анкудиновым. До убытия группы управления авиации в ДРА он был заместителем командующего по боевой подготовке, а после убытия командующего со штабом и командным пунктом был оставлен в Ташкенте старшим начальником с минимальным составом штаба и командного пункта. Главными задачами, которые решала группа Анкудинова, - это управление перелетами и информирование Оперативного управления Главного штаба о состоянии частей и положении дел в Афганистане. Поскольку прямая связь Кабул - Москва только настраивалась и работала не всегда устойчиво, то группа Анкудинова как бы являлась вторым звеном, дублером этой информации. На КП в Ташкенте дежурные офицеры собирали информацию, вели рабочую карту с нанесением обстановки на каждый день. Объективность сведений, их точность и своевременность лежали на совести и долге тех, кто этим делом занимался.
   Вспоминается такой случай из моей службы в Хабаровске (1974-1976 годы, штаб 1-й Особой Дальневосточной воздушной армии). Мы готовились к прилету инспекции во главе с начальником Генерального штаба. Приводили в порядок расчеты, планы и, в первую очередь, конечно, аэродромы, самолеты, экипажи. Наш начальник поставил задачу: "Чтобы все успеть, отправьте в войска всех нахалов, а умных оставьте здесь". Под "нахалами" понимались офицеры, которые в состоянии были заставить местных командиров работать днем и ночью и добиться выполнения поставленных задач.
   В нашем случае получилось - в Кабул отправили и "умных", и "нахалов", а в Ташкенте оставили тех, без кого на войне можно было обойтись, поэтому с такими помощниками Анкудинов имел существенные пробелы в знании афганских дел. Глубоко в дело не вникал, ведение карты передоверил своим подчиненным, к тому же ему мешали личные амбиции: окончил академию Генерального штаба - ему быть бы командующим, а он прозябает на должности заместителя! С аэродрома Главком прибыл на командный пункт и решил заслушать доклад Анкудинова о базировании авиации на день прилета (где, что, сколько), о задачах, которые выполняются и о готовности к ведению боевых действий.
   До этого с П.С.Кутаховым мне приходилось встречаться несколько раз. Первая встреча случилась на выпускном курсе Военно-воздушной академии им. Ю.А.Гагарина, где я тогда учился. Комиссия Главкома проверяла академию. На занятия по радиотехническому обеспечению полетов вдруг зашел П.С.Кутахов. Главнокомандующего, да еще главного маршала, да еще Героя Советского Союза, рослого, стройного, симпатичного, улыбающегося в двух шагах от себя видел впервые. В нашем классе пробыл он минут 15-20. Я был восхищен тем, что главный маршал глубоко знал радиолокацию, телевизионную и электронно-вычислительную технику. Преподавателю он квалифицированно рекомендовал, как и чему нас учить. Второй раз встретились на выпускном вечере в конце июня в довольно неофициальной обстановке. Потом были еще две-три встречи на Дальнем Востоке, и в Туркестанском военном округе. Для меня П.С.Кутахов был кумиром.
   Анкудинов начал докладывать Главкому о положении дел. Я видел, что отображенное на карте базирование и цели не очень соответствуют действительности, со страхом подумал, что сейчас Игорь Александрович "будет бит". Так оно и вышло: на карте, лежавшей перед Кутаховым, обстановка вырисовывалась совершенно другая - та, что напрямую получил из Кабула. Ни Анкудинов, ни его помощники к прибытию Главкома не уточнили и не согласовали информацию с кабульскими операторами. Не лучше выглядели и исполняющие обязанности начальника штаба и начальника оперативного отдела. Главком начал нервничать. Затем сурово спросил: "Ну, кто-нибудь из вас может доложить объективную обстановку?". Посмотрел на меня. Я доложил. Ответил на интересующие его вопросы. Очень понравился Главкому. Позже он не раз приводил меня в пример. Это со слов его порученца, полковника Глеба Красноперова.
   В Афганистане Кутахов пробыл неделю. Первые два-три дня посвятил определению состава авиационной группировки - сколько и какого рода авиации иметь, где базироваться? И самый сложный вопрос: как обустраиваться, закрепляться, что строить до весны, до осени 1980 года и т.д? Я сидел на совещаниях, слушал, как мне казалось, несбыточные планы. Ушам своим не верил, что за год-два можно будет иметь такое обустройство аэродромов.
  
   15.
   Однако визит Главкома и с ним группы офицеров Управлений и служб Главного штаба дал понять, что в Афганистан мы пришли всерьез и надолго. У нас настрой был такой: "погостевать" до июня-июля, в худшем случае - до августа, и домой!
   Войска ТуркВО вводились в Афганистан в полном составе, в том числе танковые, зенитно-ракетные части, потому что предусматривалось отражение агрессии против ДРА, предполагалось, что, возможно, придется воевать с Ираном или Пакистаном. Ненужной в ДРА оказалась истребительная авиация, но зато очень были нужны штурмовики и вертолеты огневой поддержки. Штурмовиков Су-25 у нас тогда вообще не было, а вертолетов Ми-24 совсем недостаточно. Авиация применялась для нанесения ударов по наземным целям. В ДРА пришли два полка истребителей-бомбардировщиков и один истребительный полк. Они выполняли поставленные задачи, но эффективность их действий была невысокой. Стоявшие на вооружении самолеты Су-17, Миг-21-пфм и Миг-21-бис в горной местности не могли в полной мере реализовать свои возможности. Нужен был самолет менее скоростной, более маневренный и более вооруженный. Выбор пал на Су-25 и палубный самолет ВМФ с вертикальный взлетом Як-38.
   Испытанием их пригодности в условиях Афганистана занималась группа специалистов и летчиков-испытателей 8-го ГНИКИ ВВС* под руководством генерал-майора авиации Алферова на аэродроме Шинданд. Лучше показал себя Су-25, прозванный впоследствии "грачом". На аэродроме Сеталчай (Азербайджан) стали формировать первое подразделение, вооруженное самолетами Су-25 и готовить летчиков для Афганистана. Як-38 оказался непригодным. В условиях афганской жары и разреженности воздуха его двигатели "не тянули".
   Возникла необходимость модернизации и усовершенствования вертолетов Ми-8. Первое, что было сделано, - это на Ми-8 стали устанавливать более мощные двигатели. Второе, не менее важное, бронирование нижней части фюзеляжа с целью защиты экипажа от огня стрелкового оружия снизу, с земли. Анализ ранений и поражений экипажей вертолетов показал, что чаще всего ранения приходились на ноги, бедро, таз. Первый эксперимент бронирования инженеры провели в 50-м полку. Отдельные стальные листы толщиной до 6 мм крепили к фюзеляжу снизу и по бортам в пределах пилотской кабины на высоту 40-50 см. Меры помогли, но недостаточно. Попробовали поставить листы потолще - 8-10 мм, повыше по бортам до остекления. Оказалось, хорошо, но не очень: возрос вес вертолета, что вело к уменьшению боевой нагрузки и снижению летных качеств. В дальнейшем силами авиаремонтного завода доработали все вертолеты.
   Одновременно пошли по пути обеспечения экипажей индивидуальными средствами защиты - бронежилетами и защитными шлемами. Воистину правы мудрецы, придумавшие пословицу: "Гром не грянет, мужик не перекрестится". Ведь еще в 1968 году при вводе советских войск в Чехословакию имели место случаи, когда наши вертолеты сбивали из обыкновенных винтовок и ранили членов экипажей и вообще всех тех, кто был на борту. Понадобился Афганистан, чтобы спохватиться и срочно "защищаться". По специальному заказу изготовили десяток опытных образцов бронежилетов для ВВС. Бронежилеты были массивны, тяжелы и неудобны. В них можно было сидеть в кресле, не очень удобно держаться за ручку, а на земле ограниченно передвигаться неторопливым шагом. Бежать, падать, ползти - невозможно. Оказалось, что у МВД и внутренних войск уже есть бронежилеты - легкие, удобные и по защитным качествам не уступающие нашим опытным. Я обратился к командиру дивизии внутренних войск генералу Г.Кантемирову (ныне экс-министр внутренних дел Северной Осетии) с просьбой дать 30 штук. Эти, милицейские, пошли нарасхват. На них и остановились. Заказывали и получали только бронежилеты МВД. С защитными шлемами проблему решали проще, потому что они у нас были на обеспечении летных экипажей сверхзвуковых самолетов.
   Одновременно решали задачу восстановления поврежденных вертолетов и эвакуацию сбитых и совершивших вынужденную посадку.
   Первый вертолет Ми-8 сбили в марте 1980 года на севере Афганистана километрах в ста от границы. Экипаж посадил подбитый вертолет в пустыне. Ведомый вертолет взял экипаж на борт и доложил о характере повреждения оставленного Ми-8. На КП стали думать и гадать, как отремонтировать вертолет и до темноты перегнать его в Кокайты (на территорию СССР). Снарядили и отправили команду ремонтников с запчастями и инструментом. В их распоряжении оставалось около трех часов светлого времени. Пара вертолетов прибыла к месту посадки поврежденного. Пока летели, заместитель командующего по инженерно-авиационной службе полковник Илюшкин В.В. инструктировал, учил и наставлял старшего команды эвакуаторов. Едва ведущий доложил: "Объект вижу. Снижаюсь", - мы на КП облегченно вздохнули: "Слава Богу, нашли", как тут же последовало сообщение: "Что делать? Вертолет восстановить невозможно". От облегчения немедленно перешли к удивлению и раздражению: "Ты еще не сел, а уже выводы делаешь". И далее ответ: "Вижу, примерно в километре от вертолета афганцы сняли и несут дополнительный топливный бак". Бак алюминиевый, имеет ярко-желтую окраску и виден издалека. Стало ясно, что кроме бака снята, может быть, и другая аппаратура. Вертолет расстреляли и сожгли на месте.
  
   16.
   Первым командующим 40-й армией был генерал-лейтенант Ю.В.Тухаринов. В должности первого заместителя командующего войсками округа он привел в Афганистан сухопутные войска, и ему первому с лихвой достались здесь трудности и лишения поспешного и неподготовленного ввода. Первым командующим ВВС 40-й армии был назначен генерал-майор авиации Б.А.Лепаев, мой давний знакомый по службе на Дальнем Востоке.
   Активная реализация мер по формированию управления ВВС 40-й армии и изменению структуры авиаобъединения ТуркВО началась с февраля 1980 года. Авиация ТуркВО стала именоваться ВВС ТуркВО, приняв в свой состав истребительную авиацию армии ПВО. Зенитно-ракетные и радиотехнические части ПВО отошли в состав округа. Армия ПВО прекратила свое существование. Войска ПВО, как вид Вооруженных Сил, к маю 1980 года были ликвидированы.
   ___________________________
   *8-й ГНИКИ - Восьмой государственный научно-исследовательский краснознаменный институт.
  
   Не скажу о всех Вооруженных Силах, но у нас, в ТуркВО, начались ведомственные, организационно-штатные, психо-физиологические и прочие трудности по совмещению, как говорят, ужа и ежа. До чего довели такие "оргмероприятия", показала посадка Руста спустя какое-то время на Васильевском спуске у Кремля. При разделении сил ПВО - истребительной авиации и зенитно-ракетных комплексов была нарушена система оповещения и управления, не согласована работа КП ПВО и ВВС и т.д.
   Я не видел директивы Генерального штаба, определявшей состав ВВС 40-й армии. Но вдруг в мае 1980 года выяснилось - очень нужных в Афганистане нескольких авиационных частей вовсе нет в директиве. Это значило, что офицеры, прапорщики, солдаты и сержанты, прослужившие в Афганистане более полугода - там и не были. На них не распространяются положения о денежном довольствии, материальном обеспечении, о льготах (хотя тогда о них и речи не вели). К тому времени были уже и убитые, и раненые, но на их судьбы законоположения не распространялись. Кстати, и в личных делах записей о прохождении службы в ДРА не делалось. Когда стало ясно, что на Афганистан извне нападать никто не собирается, было принято решение о выводе в Союз танковых, ракетных частей, почему-то в список попал и наш 217-й авиационный полк истребителей-бомбардировщиков. Мне была поставлена задача: из Шинданда проводить полк и батальон, чтобы автоколонна в 10.00 1 июня была на контрольном пограничном пункте в Кушке. Выход из ДРА будет снят телевидением и пойдет по "Времени". А 3-4 июня они возвратятся обратно.
   Днем 30 мая полк перелетел на аэродром Мары. Части обеспечения и наземный эшелон полка продолжали готовиться. На радостях выпили все, что было и что можно было пить. Но они не знали, что через несколько дней возвратятся обратно.
   Для организации марша автоколонн из Шинданда в Кушку, контроля и помощи мы с полковником В.А.Фетисовым прилетели во второй половине дня 30 мая. Дело состояло в том, что автоколонны должны были убыть рано утром 31 мая, чтобы в 10 часов утра 1 июня появиться у пограничного шлагбаума в Кушке. Там их должны были встретить представители телевидения, радио и печати и запечатлеть вывод и факт пересечения границы. За "бугром" должны были увидеть реальный факт: СССР выводит войска из ДРА. Условия были жесткие: все выводимые должны были прибыть к контрольно-пропускному пункту точно в 10.00. Прибытие заранее, ожидание и т.д. почему-то строго запрещалось.
   На УАЗе мы с Фетисовым проводили автоколонну километров за 50-60 от Шинданда. Вышли в 4 часа утра с рассветом. Возвращаясь обратно на аэродром, решили остановиться, покурить и полюбоваться санаторно-курортным местом Адраскан. Место это действительно привлекательное в условиях шиндандского лунного пейзажа. Населенный пункт расположен в ущелье, на берегу реки. Зеленый островок среди серых выветренных скал. Солнце взошло из-за гор, слегка пригревает. Еще прохладно и, что самое приятное, - нет ветра. Стоим у края обрыва, курим. От дороги мы метрах в 15-20. Покурили, обернулись и... Метрах в 30-40 с противоположной стороны дороги на коне сидит душман. Смотрит на нас. В халате, белой чалме, бородатый. Автомат на коленях поперек седла. Наш водитель склонился на баранку. Дремлет. От неожиданности ноги стали ватными. Мы медленно пошли к машине. Испугаться еще не успели. Одна мысль: что будет делать он? И что делать нам? У него автомат. У нас пистолеты Макарова. У Фетисова в кобуре на поясе, у меня в левом грудном кармане летного костюма. Идем. Каждый шаг отдается барабанным ударом в голове. Душман стоит, смотрит. Мы идем. Путь был долгим. Дошли, не торопясь, сели в машину, водитель проснулся, и мы тронулись в путь. Душман смотрел нам вслед.
   Долго мы обсуждали эту встречу. Почему мирно разошлись? Наверное, потому что я был без головного убора в серо-голубом летном костюме "лен-лавсан", лицом и головой такой же черный, как афганец. Такую же форму носили афганские летчики. В.А.Фетисов был в афганской форме. Такую форму носили офицеры ВВС ДРА и наши советники. Может быть, душман принял нас за сородичей. Может, наше спокойствие и уверенная наглость поразили его, что мы так уверенно и бесстрашно идем, не обращая на него внимания. Может, он проникся любовью к нам и с интересом смотрел на беспечных шурави. Думаю, что сходство с Бабраком на этот раз не пошло мне во вред. Отъехав несколько километров от места встречи, заговорили наперебой. Зачем, зачем, зачем? Русский мужик все-таки живет задним умом. Сперва делает, потом думает. Было у меня и еще несколько подобных случаев.
  
   17.
   Вопрос денежного довольствия военнослужащих решался долго и мучительно. Было много предложений, споров. Не один раз прилетал в 40-ю армию заместитель начальника Центрального финансового управления Министерства обороны генерал-лейтенант Кошкин, его имя-отчество уже не помню. Только к концу июля вопрос был решен: выплачивать чеками "Внешпосылторга". И только чеками, в отличие от войск, находившихся в Германии, Польше, Венгрии и Чехословакии. Платить афганской единицей было нельзя потому, что мы бы развалили всю экономику ДРА за два-три дня. Афганскую экономику называть экономикой было смешно. Там, кроме мизерного сельхозпроизводства, ничего нет. Сборы двух урожаев в год не в состоянии прокормить население. Промышленности практически никакой нет. Рынок был заполнен импортными товарами, причем такими, которых у нас в могучей индустриальной державе не было. Например, аудио- и телевизионная аппаратура, одежда, обувь, бижутерия и пр. На афгани мы бы скупили все махом и посадили бы население на голодный паек. А на чеки можно было что-то купить либо в создающемся на территории ДРА военторге, либо в магазинах системы "Березка", либо обменять чеки на рубли в банке в Союзе. Если уж очень хотелось что-то купить - надо было договариваться с кем-нибудь из наших советников, и у них менять чеки на афгани, и на афгани приобретать, например, швейцарские или японские часы, очки солнцезащитные и т.д.
   От затяжного решения проблем денежного довольствия страдали брошенные на произвол судьбы без денег и без кормильцев семьи военнослужащих. Они оказались в полном смысле слова без защиты и охраны от азиатской мужской части местного населения. Наиболее тяжелое положение в этом плане было в Цхинвали (Южная Осетия) и Кызыл-Арвате (Туркмения). Обстановка порой складывалась так, что женщинам в одиночку было небезопасно даже днем появляться на улице, не говоря уже про вечернее время.
   Командование ВВС, конечно, принимало меры по защите семей и охране инфраструктуры аэродромов и военных городков опять-таки за счет своих сил, оставляя для этого одного старшего офицера, 2-3 прапорщиков и до десятка солдат. Это были инженеры, техники, механики или водители - словом, специалисты от боевой техники. Аэродромы, казарменные и жилые городки передавать было некому, действенной охраны не было, и к осени 1980 года многие объекты аэродромов и городков оказались разграбленными.
   Представьте, с каким настроением офицер или прапорщик исполнял свой интернациональный долг, получая от жены письма с множеством вопросов. Ответов не было. В лучшем случае можно было отпроситься в краткосрочный отпуск, что далеко не всем удавалось, либо рекомендовать жене уехать к родителям и там переждать до лучших времен. Многие так и делали. По вопросам бытовой неустроенности семей потоки жалоб и писем от жен и родителей военнослужащих шли в ЦК КПСС, Совет министров, Министерство обороны.
   Прибывающие из Москвы контролеры констатировали факты, находили виновных. Причины не устранялись. Последствия нерешенных проблем не заставили себя долго ждать. Их мы увидели буквально в первые месяцы нашего пребывания в ДРА. Денежные отношения в общении с местными торговцами заменили товарными. Сначала в ход пошла водка. За водку у афганцев покупали предметы гигиены, быта, аудио-видео. Потом афганские торговцы меняли водку нашим военнослужащим на аккумуляторы, покрышки и прочие детали из техники. Были факты, что в дело шли оружие и боеприпасы. Конечно, подлецов с нашей стороны были единицы, но пятнали всех нас. Уважаемое, почетное слово "шурави", при произношении которого афганцы в первые месяцы прикладывали руку к груди и склоняли голову, через полгода-год превратилось в ругательство.
   Мне часто задают вопрос, когда речь идет о делах давно минувших дней: "Как вы жили без денег, без элементарно необходимых бытовых вещей?" Отвечаю, что жили плохо, но стремились к лучшему и своими руками сами себе создавали уют и комфорт.
   Прибывшим из ТуркВО было несколько полегче по сравнению с теми, кто прилетел из Джамбула, Цхинвали, Рауховки, Б.Ширак. С наших аэродромов почти ежедневно летали транспортники в ДРА, и была возможность пересылать посылки и письма. А вот прибывшим из других округов было совсем несладко - таких возможностей связи они не имели.
   17 декабря 1980 года у командующего генерал-лейтенанта Н.К.Мартынюка собрались отметить день его рождения. Его жена Тамара Александровна с попутным самолетом передала две бутылки коньяка. Мне в этот день привезли из Ташкента несколько банок консервированных овощных салатов. Собрались втроем: Н.К.Мартынюк, начальник политотдела полковник Ю.П.Селезнев и я. Закусили хлебом, домашними консервами и завели разговор о наших сложившихся делах. Положение наше было отчаянное. Юрий Павлович Селезнев эмоционально и резко возмущался безответственностью и безмозглостью загнавших нас в ДРА правителей и руководителей. Вытирая рукавом летной куртки набежавшую слезу, он говорил: "Неужели так и останется безвестной людям наша судьба? Неужели не узнают потомки о наших мучениях и тяготах, которые мы переносим здесь? Почему же не учитывается опыт Великой Отечественной войны?". Этот вопрос в те дни был на устах у всех командиров снизу доверху.
   Юрий Павлович ушел из жизни пять лет назад... Отказало сердце. Не перенес развала армии и уничтожения авиации. А вопросы его и боль его остались в памяти.
   Как показывают события в Чечне, не столь уж далекий опыт Афганистана тоже не учитывается и никому не нужен, хотя один из главных организаторов чеченской войны, бывший министр обороны Павел Сергеевич Грачев афганскую войну начинал в Баграме в должности командира парашютно-десантного полка.
  
   18.
   Как уже ранее было сказано, после январского посещения Главкома ВВС авиационных частей на территории ДРА, стало ясно, что надо настраиваться на долгое пребывание. Вскоре, правда, это подтвердилось реальными делами. Прибыли подразделения инженерных войск и начали бурение скважин, чтобы решить проблему воды. Инженерные войска выделили электростанции для энергоснабжения аэродромов. Сформировали автомобильные части подвоза. На аэродромы худо-бедно стали возить авиационное топливо. Стремление создать запасы топлива на аэродромах до 10 заправок не оправдались. Но по 1-3 заправки мы уже устойчиво имели к концу1980 года. Могли понемногу рассчитываться за долги с афганцами. Но пока с этим не торопились.
   Второй раз главком прилетел в мае. А до него в апреле, точнее где-то числа 22-го-23-го прибыла группа офицеров тыла ВВС во главе с заместителем начальника тыла генерал-майором авиации А.И.Кондиогло. Группа была небольшая, человек пять. Размещать контролеров и помощников было негде и потому, по нашей просьбе, большими группами к нам не летали.
   В той группе был мой давний знакомый и сослуживец по Дальнему Востоку полковник Ю.П.Титов. Москвичей по договоренности с главным советником по авиации разместили в так называемом Советском микрорайоне, в свободной квартире. Кстати, в том же микрорайоне жили и члены правительства Афганистана. Микрорайон представлял собой несколько пятиэтажных домов, расположенных недалеко от аэродрома и центра Кабула.
   Вечером, по окончании трудового дня, мы с начальником тыла ВВС 40-й армии подполковником Г.П.Шемякиным сопроводили москвичей на автобусе к месту их жительства. Заодно решили проверить состояние мер их безопасности. Прощаясь с Титовым, я на всякий случай отдал ему свой автомат и боеприпасы. Пошутил: "Юра, отбивайся. Туго будет - пиши, мы поможем".
   Устроив гостей, мы поехали обратно на аэродром и попали под мощный обстрел. Дробью ударили автоматные пули по обшивке автобуса. Мы вдвоем упали на пол, а солдат-водитель, слава ему и хвала, рванул в узенький промежуток между двумя стоящими грузовиками, пролетел к воротам аэропорта.
   Облегченно вздохнули, когда проехали мимо главного штаба ВВС ДРА, но метрах в трехстах от него остановились. Кончился бензин. Вышли из автобуса. До своих палаток еще километра полтора. Ночная темень. Моросит мелкий дождь. Надеялись, что кто-нибудь да появится на аэродромной дороге. На наше счастье, показался свет на дороге, и через две-три минуты мы остановили ГАЗ-66. Как оказалось, наши, из пехоты. Рядом с водителем - вдрызг пьяный майор. Бензина они нам не дали. Едва не раздавив нас, "газик" рванул и скрылся в темноте. Появился еще один огонек. Свет слабый-слабый, думаем, это точно наш. Оказалось, тоже майор, но афганский, на нашем стареньком ГАЗ-69, совершенно трезвый, но ничего не понимающий по-русски. Испугался неожиданной встрече на дороге. Пока мы пытались втолковать афганцу суть нашей проблемы, наш водитель уже "насосал" ведро бензина и крикнул: "Пусть едут". Водитель-афганец открыл дверцу, глянул на нашего с ведром, что-то сказал, и афганцы тоже скрылись.
   Мы благополучно доехали. Пришли в пустую палатку на ужин. Вокруг стола, сложенного из ящиков из-под НУРСов***, собрались человек шесть. Александр Иванович Кондиогло в микрорайон не поехал, остался ночевать на аэродроме среди своих. Когда разложили хлеб, лук и открыли тушенку, командир авиабазы предложил: "Может, что погорячее, чем чай?". Переглянулись, согласились. Разлили по кружкам одну бутылку. Командир базы согнулся под стол за второй. Генерал не успел и рта открыть для тоста, как вблизи нашего лагеря началась неистовая перестрелка. Между палатками топот, беготня. Какая-то шальная очередь полоснула и по верху нашей палатки. Но мы стояли, не дрогнув. Генерал взглянул на меня: "Что случилось?" Я, уже привыкший к ночным кабульским стрельбам, ответил: "Товарищ генерал, давайте выпьем, а потом выйдем и разберемся". Стоявший рядом со мной полковник Гончаренко попросил: "Налейте и мне. У меня завтра день рождения". Николай Николаевич спиртного в рот не брал, а тут решился. Налили. Стрельба, шум и топот волной отошли к горам, куда-то в сторону. Шутя, я сказал товарищу: "Коля, ты мог ровно сутки не дожить до своего 45-летия". Все дружно его начали поздравлять.
   _____________________________
   ***НУРС - неуправляемые реактивные снаряды.
  
   Работа группы генерала А.И.Кондиогло была очень эффективной и явилась мне немалой помощью и наукой. На такой высокой должности, при реальном обеспечении реальных боевых действий было очень непросто справляться с обязанностями. Я ждал, что меня заменят кем-либо более опытным - полковником или генералом потому, что я был подполковником, а должность по штатной категории была генерал-майорская. Но замены не дождался.
   Во время майского визита Главкома я также сопровождал его группу и представлял наши достижения на аэродромах. Облетали все аэродромы: Шинданд, Кандагар, Джелалабад, Куздуз. Срывов в выполнении боевых задач по причине отсутствия топлива, боеприпасов и авиационно-технического имущества не было. Личный состав, хотя и жил в палатках, но в более приличном виде, чем зимой. Лето, есть лето!
   В беседах с командирами, летчиками, техниками поднимались одни и те же проблемы: срок пребывания, отпуск, оплата, проблемы семей, продовольственное, вещевое снабжение.
   Всем известен фундаментальный лозунг в авиации: "Победа в воздухе куется на земле". Эту аксиому понимали - в ЦК КПСС, Совете Министров, Генеральном штабе, других инстанциях. Но когда дело доходило до оргштатного совершенствования структур, до эксплуатации самолетов-вертолетов, их наземного обслуживания, рекомендации, как правило, были такие:
   - Правильно. Одобряем. Дело нужное. Решайте в пределах своей установленной численности, т.е. без увеличения.
   Это - по личному составу, технике, финансам, А что такое в пределах численности? Это означало: сокращай механика, вводи должность, скажем, повара или кухонного рабочего. Или сокращай должность водителя и введи должность, которая тебе нужна. Мы, в общем-то, так и делали на своем уровне. Для того, чтобы ковать победу, на земле нужны были серьезные преобразования подразделений наземного обеспечения. Мы механика от самолета или водителя от спецмашины ставили поваром, кладовщиком, официантом, счетоводом, оголяя иные важные участки службы. В мирное время на своей территории эти должности занимали рабочие и служащие, т.е. гражданский персонал. С перелетом в Афганистан гражданских лиц брать с собой запретили, а тех, кого привезли "по тревоге", отправили обратно в Союз.
   И оказалось здесь, в Афганистане, что ни кашу варить, ни цифры считать некому. Учет был нарушен, запущен, а то и вовсе не было никакого учета. Что привезли самолетом, сколько привезли, куда израсходовали - одному прапорщику, завскладом или начальнику службы известно. И, оказывалось, в конечном счете, что летчик в день делает по шесть боевых вылетов, ему толком перекусить даже некогда, а того не получал, что причиталось по норме снабжения. Обделенными оставались и техники, механики, шоферы, обслуживающие вылеты.
   Хотя в общем и целом система продовольственного снабжения авиационных частей на территории уже была более-менее отлажена, но недоработок было еще немало. Скажем, серьезные сложности были с обеспечением продуктами по специальному летному пайку: копчености, молочные продукты, шоколад. В Афганистан все это привозили, но они оставались на складах сухопутных частей и распределялись командованию дивизий, бригад, но не летному составу. Получалось так - с окружного продсклада из Ташкента отправили, а до получателя не дошло. Когда "поисками и расследованиями" мне надоело заниматься, решили выделить специально для перевозки продуктов летного пайка самолет Ан-92 и назначить двух прапорщиков из ВВС 40-й армии.
   Прапорщики получали в Ташкенте колбасу, шоколад, какао, молоко, кефир, сметану, творог, яйцо и развозили их по аэродромам Афганистана, выдавая непосредственно в части ВВС. Система отладилась. Один-два раза в неделю самолет ходил по кругу - Ташкент, Кундуз, Баграм, Кабул, Джелалабад, Кандагар, Шинданд, Ташкент, прапорщики добросовестно трудились, проблема разрешилась.
   Прилетев в Кандагар, спросил командира вертолетного полка подполковника Савченко о житье-бытье, делах, в том числе и о колбасе. Савченко по поводу последнего ответил, что недели две ничего нет. Я возмутился и, вернувшись в Кабул, стал разбираться с "экспедиторами". Оба в один голос: "Возим, сдаем, вот накладные". Дал задание им в следующий раз в Кандагаре доложить командиру полка о привозе продуктов. Продукты отвезли, но командира полка на аэродроме в этот момент не оказалось. Через два дня я опять оказался в Кандагаре. Командира на аэродроме тоже не было, поинтересовался у начальника штаба: "Получили колбасу?" "Нет. Как не было, так и нет", - бойко ответил он. Я готов был от злости сквозь землю провалиться или кого-то разорвать. Пошел сам проверять - были ли продукты и куда они исчезли?
   С начальником штаба пришли на продсклад. Большое финское хранилище, стеллажи в три ряда. В дальнем конце склада маячат фигуры, по внешнему виду (по одежде) определил, что это офицеры или прапорщики из роты подвоза авиатоплива. Едва мы сделали несколько шагов вглубь склада, как к нам двинулся начальник склада, прапорщик. Трое из его компании, стараясь не попасть нам навстречу, по другому ряду между мешками и упаковками двинулись к выходу. Мы подошли к тому месту, где стояла теплая "компания". На стеллаже - недопитая бутылка, объедки. От злости меня уже начало трясти. На мой вопрос о колбасе и дополнительном питании для летчиков прапорщик ответил, что продукты не получал, экспедиторов в глаза не видел.
   Еще когда мы с начальником штаба вошли в хранилище, я услышал душераздирающий кошачий крик. Кошка орала, надрываясь. Мы обошли по кругу склад, приближаемся к выходу. Справа у входа стоят в ряд холодильные шкафы. Полупьяный прапорщик на ходу что-то лепечет насчет трудностей получения продуктов в мотострелковой бригаде, к которой была приписана воинская часть. Я понял, что кошка закрыта в холодильном шкафу, оттого и орет диким голосом. Подошел, открываю дверцу шкафа, оттуда выскакивает одуревший здоровенный рыжий кот, а внизу стоит ящик с колбасой. Килограмм двадцать. Колбаса вся изъедена, надкусана, загажена. Взглянул я на прапорщика-кладовщика и ничего сказать не могу. Что было силы врезал по пьяной морде, едва не загнав его в холодильник на место жировавшего кота. Стало ясно, почему у летчиков на столе нет колбасы и других деликатесных продуктов.
   Это был первый в моей командирской практике случай рукоприкладства. Подобный случай, но только со свежими яблоками был в Кабуле. Я выпросил у моего друга, директора совхоза, около тонны яблок, организовал их перевозку в Кабул, а здесь их просто сгноили, но людям не отдали. Чесались у меня руки, когда смотрел на сваленные в кучу яблоки в солдатской палатке при температуре градусов под 70. Тоже спросил замполита 50-го осан: "Яблоки получили?" Ответ: "Нет, не получили". "Пойдем, найдем". Нашли. Стоит замполит, свою бездеятельность объяснить не может.
   С большими надеждами ожидали мы, когда начнут прибывать рабочие и служащие - повара, медработники, счетоводы, бухгалтеры, лаборанты и т.д. Ведь, когда работает в столовой женщина - это совсем не то, что мужик, солдат. С появлением женщин и столовые, и кухни, и службы стали преображаться. В том же Шинданде, где природа вокруг - лунный кратер - только ветер, щебенка под ногами и ни кустика, ни деревца вокруг, на столиках в столовой появились "цветы" - 3-4 сухих стебелька травы в бутылке из-под кефира. Откуда только бутылки взяли: за полгода уже и про кефир забыли.
   Среди прибывающих в Афганистан гражданских специалистов абсолютное большинство были женщины. Летели в дальний край - кто заработать на жизнь, кто за романтикой, кто найти свою судьбу. С появлением женщин преобразились и мужчины. Особой популярностью стали пользоваться русские красавицы у афганцев. Афганки "зачехлены" с головы до пят. Ни лица, ни иных деталей не увидишь. А тут русская деваха в натуре - декольте до пояса, юбка выше колен. Когда в Кандагаре чирчикские поварихи приходили в афганский дукан* что-либо купить - так продавцы про все свои цены на товары забывали.
   ____
   *Дукан - магазин.
  
   Как-то в Кабуле командир полка Б.Г.Будников беседовал у ограждения с двумя афганскими солдатами. Когда афганцы, наконец, ушли, я подошел к Будникову, поинтересовался:
   - Какие у них проблемы?
   - Наших баб пришли покупать.
   - Ну и что, не сторговались?
   - Нет.
   - В чем загвоздка?
   - У них только по 500 афгани с собой, а я сказал, что не меньше, чем по 1500. Расстроились. Пошли копить или занимать.
   Мы долго смеялись.
   С появлением женщин прибавилось забот, хлопот и проблем командирам и политработникам.
  
   19.
   Нежданная война шла своим чередом. С 3.30 начинались первые вылеты и после 18.00 заканчивались. На экипаж в день по четыре-шесть боевых вылетов. Боевая работа становилась обычным делом, но трудно было переживать потери убитыми и ранеными. А они случались и почти ежедневно.
   Ежедневно летал санитарный Ил-18 по маршруту Ташкент - Баграм - Кабул - Кандагар - Шинданд - Мары - Ташкент. Из Кундуза и близлежащих мест раненых и убитых вывозили в Кокайты. Невозможно было без злости на наших правителей, без грусти и сочувствия к молодым парням, оставшимся в живых, но покалеченным в этой мясорубке, смотреть на погрузку раненых в самолет. Обидно за страну и жалко за самих себя! Грязные, полуголые, едва прикрыв обрывками тряпок срамное место движутся цепочкой по трапу в самолет: кто сам идет, кому помогают, кого на носилках несут. За бортом температура +42-45о С, в самолете - под +70Њ С. Не позавидуешь военным врачам, которые на жаре, в пыли, без воды, белья и достаточного количества медикаментов, днем и ночью спасали, лечили и возвращали к жизни.
   В Ташкенте и Кокайтах, неподалеку от КДП*, стояли в готовности до полусотни гробов. Иногда рядом со штабелем готовых домовин стояло еще несколько вывезенных из Афганистана, издававших трупный запах на всю округу.
   В Ташкенте и Мары были созданы контрольно-санитарные, таможенные и пограничные контрольно-пропускные пункты. На контрольно-санитарные пункты возлагались задачи санитарно-эпидемиологического обследования личного состава, прибывающего из ДРА в командировки и отпуска. Они же занимались и эвакуацией убитых и раненых. Они принимали "груз-200" и отправляли к месту захоронений. По численности и оснащенности пункты были малочисленны и маломощны. Всегда к прибывшему из Афганистана самолету в Ташкенте, например, первым подъезжал на санитарном УАЗике полковник, начальник КСП*, за ним пограничник и таможенник. Полковника трезвым я ни разу не видел. При его работе иначе не выдержишь. Деятельность КСП стала утверждаться где-то к маю 1980 года. А до этого режим сообщения был очень свободным, что способствовало неконтролируемому провозу в ДРА водки, пива и прочих запрещенных и ограничиваемых товаров, а оттуда - тканей, аудио-, видеоаппаратуры, бижутерии и прочих товаров. На этом погорели многие и даже очень большие начальники. Соблазн и жадность побеждали разум.
   -----------
   * КДП - командно-диспетчерский пункт
   * КСП - контрольно-санитарный пункт
   -----------
  
   Однажды стоя у трапа Ту-134 в Кабуле, во время проводов в Советский Союз секретаря посольства СССР, я услышал фразу начальника политуправления ВВС ДРА генерал-лейтенанта: "Еще один секретарь улетит, и в Афганистане ничего не останется". Это было сказано со злым юмором. Вроде в шутку, но с негодованием.
   Дело в том, что улетающих было 4-5 человек - это секретарь с семьей, а багаж грузили с трех грузовиков ЗИЛ-130. Это тюки, коробки, связки. По упаковкам можно было видеть, что это телевизоры, магнитофоны, электроприборы. Импортные, разумеется. Японские.
   Позволю пояснить один момент, касающийся порядка встреч и проводов высоких должностных лиц на военных аэродромах вообще и в ДРА, в частности. В зависимости от уровня руководящей инстанции, например, от заместителей Главкома ВВС и им равных до членов Политбюро ЦК КПСС и членов Правительства СССР на встрече и проводах у трапа самолета должны были стоять - командующий ВВС ТуркВО, начальник политотдела ВВС, начальник тыла и главный инженер, иногда начальник штаба ВВС. Поэтому мне по статусу доводилось пожимать руки многим государственным и военным деятелям.
  
   20.
   Вообще, на таких встречах можно и построить карьеру, и закончить ее. В зависимости от того, как карта ляжет. Но на память приходят, в основном, печальные моменты.
   Это было где-то году в 1964. На аэродроме Лебяжье встречали министра обороны Чехословакии Богумира Ломского. Его сопровождал Маршал Советского Союза И.Х.Баграмян. Аэропорт (аэродром) Гумрак (Волгоград) тогда еще не мог принимать самый большой и современный по тому времени лайнер Ил-18, поэтому местом посадки было выбран аэродром Лебяжье. Далее планировалось, что два высоких начальника и сопровождающие их лица пересядут на два Ил-14 и полетят в Армению, на родину Баграмяна. В Лебяжьем к встрече готовились недели две: освежали автобусы, на которых должны были перевозить офицеров и генералов по аэродрому, красили спецмашины, что должны были обслуживать самолеты. Пошили белые чехлы на автобусные сиденья, привезли откуда-то метров двадцать ковровой дорожки, разрисовали всю стоянку, где должны были ходить и общаться гости и их встречающие. Самым важным объектом обеспечения встречи был трап. Самый обычный трап, по которому пассажиры входят и выходят из самолета.
   В аэропорту, в Волгограде, такого трапа не было. Были для Ил-14. А Ил-18 значительно выше Ил-14. Решили привезенный из Волгограда трап Ил-14 нарастить на несколько ступенек вверх. Инженеры все измерили, все разметили, нарастили, застелили ступеньки ковровой дорожкой. Вроде - все путем! Но когда подкатили трап к борту самолета, вдруг оказалось, что верхняя ступенька трапа сантиметров на 35-40 ниже нижнего обреза самолетного люка. Открывается люк. Первым выглядывает генерал-лейтенант Воронцов. Посмотрел на неудобство, потом повернулся задом и, держась за борт, попытался ногой достать (нащупать) ступеньку. Кое-как достал: Воронцов был невысокого росточка. Воронцов исчез, и тут же в люке показалась лысина маршала Баграмяна. Аэродром замер от ожидания - что будет? Внизу, у трапа, ждет встречающий - командующий ВВС Северо-Кавказского военного округа генерал-лейтенант авиации Якименко. Баграмян, багровый от негодования, сказал, видно, что-то очень неприятное, от чего Якименко как-то согнулся, будто молотом по голове ударили.
   Все это я увидел из кабины топливозаправщика, в 40-50 метрах от самолета. Должности и звания я тогда был невысокого, был в группе обеспечения посадки и перелета, ну, а чтобы видеть это знаковое событие, забрался в кабину и наблюдал за происходящим.
   Потом таким же образом покинул самолет генерал-лейтенант Воронцов. За ним - и остальные. Б.Ломскому помогали, потому что он ростом был меньше Воронцова. А дальше гости и сопровождающие сели и поехали автобусом к самолету Ил-14, который стоял метрах в 200-250 от нас, а второй Ил-14 оказался рядом с Ил-18. Все пассажиры вошли в самолет. Пилот запустил левый двигатель, вдруг люк открывается, появляется Баграмян и машет рукой - зовет. Якименко, так и оставшийся около Ил-18, понял, что это его кличут и было двинулся с места. Но тут появляется командир нашего полка полковник Н.Д.Лаптев, показывает, что, мол, удобнее и быстрее - на командирском "газике". Садятся в машину. Водитель, волнуясь, не может запустить двигатель. Вторая, третья попытка - безуспешно. Начальники выскакивают из машины и бегут к самолету. Самолет с пассажирами сдвинулся и начал руление в нашу сторону. Второй, тот, что был с нами рядом, тоже был готов начать движение за первым. Первый самолет остановился, через открытый люк выставили переносной самолетный трап, и командующий стал подниматься навстречу неприятностям. А неприятности уже росли позади него. В это время водитель секретаря Камышинского райкома партии с буксира своим "газиком" решил толкнуть командирский, чтобы быстрее запустить двигатель и успеть подвезти Якименко. Толкнул. Двигатель запустился, "газик" рванул с места и "влетел" под винт правого двигателя начавшего руление второго Ил-14.
   Движение прекратилось. Двигатели выключили. На аэродроме наступила зловещая тишина. Из второго самолета в первый перенесли багаж, вещи и перешли несколько человек сопровождающих. Минут через тридцать Ил-14 взлетел, а на земле стали ждать: что будет? Кто варил трап? Почему не запустился двигатель на машине? Кому что причиталось - все получили свое.
   Неприятности такого рода случались и у меня. Как-то будучи в Ташкенте, командующий озадачил меня: "С Илюшкиным - в аэропорт. На литерной стоянке встретите Ил-18. Организуйте, чтобы его немедленно отправили в Чкаловскую". В.В.Илюшкин, полковник, заместитель командующего по инженерно-авиационной службе. Самолет мы встретили в аэропорту Ташкента, на правительственной стоянке. Командир корабля, подполковник Досаев и экипаж у самолета, трап на месте, люк открыт. Через иллюминатор с земли вижу не очень трезвые лица в самолете.
   От Досаева, с которым до этого встречался, узнали, что проблем нет, штурман оформляет документы, добро на вылет есть. Значит, и у нас проблем не стало. На трап вышла стюардесса, поприветствовала меня и пригласила на пиво в самолет.
   Я потянул за собой Илюшкина: "Володя, пойдем на халяву". За столом, в самолете, с подвыпившей стюардессой - средних лет мужчина в гражданской одежде. Бесцеремонно, на "ты" предложил разделить с ними "досуг" до вылета. Мы отказались. Но гражданский не отступал: стал тянуть меня в аэропортовский ресторан "Интурист". Я сопроводил его до дверей ресторана, слегка нагрубил ему. Еле отвязался от назойливого спутника. Вернувшись к самолету, выразил неудовольствие стюардессе: "Вам гулять, а нам работать". Она спросила меня, знаю ли я, кто этот человек? Оказалось, что это был сын крупного военачальника, генерал-лейтенант, начальник штаба Белорусского военного округа. Я несколько смутился: негоже полковнику отшивать генерал-лейтенанта, да еще такого полета. Генерал, в конце концов, улетел на запад, а мы направились на восток. Тем и дело кончилось. А могло все обернуться по-иному. То ли незлопамятным оказался генерал-лейтенант, то ли его отец, оценив поведение сына, не стал опускаться на обывательский уровень разборок.
   Мне хочется сказать много добрых слов о руководителе Оперативной группы Министерства обороны СССР Маршале Советского Союза Соколове Сергее Леонидовиче. Он еще жив, и дай Бог, чтобы такие люди жили долго и в полном здравии. Он был одним из скромнейших, умнейших и порядочнейших высших военачальников. Ему в полной мере присущи лучшие черты - доброта, справедливость, требовательность и интеллигентность. В военных кругах принято судить о командирах зачастую так - орет, матерится, грубит - значит, требовательный. Добрый, заботливый, не орет, с делами справляется на высоком уровне - размазня.
   Я по сей день убежден, что от должности министра обороны маршал С.Л.Соколов был освобожден несправедливо. Не он виновен в том, что Руст посадил самолет на Красной площади. Прямые виновники просто отыгрались на немногословном маршале.
   Мое первое, как говорят, неформальное общение с маршалом Соколовым состоялось в его служебном самолете Ил-18 во время полета из Кабула в Шинданд (это было 6-8 июля 1981 года). В самолете нас было трое - С.Л.Соколов, заместитель Главкома ВВС генерал-полковник В.С.Логинов и я. В первом салоне Соколов и Логинов сидели за столом, вели служебный разговор, а я одиноко расположился в другом отсеке, ближе к хвостовой части. Сидел, смотрел в иллюминатор, любовался лунным пейзажем Афганистана. Мое одиночество прервала стюардесса: "Сергей Леонидович зовет вас к себе". Хороших поводов для вызова я не видел, и в голове начало крутиться: зачем, по какому поводу, в чем придется отчитываться и оправдываться?
   Но оказалось то, чего я не ожидал. Высокие начальники пили чай и вспоминали мирные дни, санаторий "Сухуми", последний отпуск. Меня пригласили к столу. Стюардесса принесла и мне стакан крепкого чая.
   За чаем просидели минут 30-40. Чувствовал я себя в такой компании очень стесненно. Стакан предательски либо смещался в подстаканнике, либо сползал от вибрации со стола. Очень неудобно было мне сидеть на приставном и очень мягком стуле. Заметив мои неудобства, Соколов передвинулся на кресло ближе к борту и усадил меня рядом. Уютнее не стало: я все-таки волновался.
   Случилась у меня с ним и другая встреча. У него 11 июля - день рождения. Исполнялось 70 лет. Где-то числа 3-4 июля заместитель начальника тыла Вооруженных сил генерал-лейтенант А.Т.Тарасов после утренней встречи-совещания спросил меня и полковника В.А.Фетисова (офицер из группы В.П.Силантьева): "Летчики, что дарить будете маршалу в день рождения?" От вопроса мы опешили. Что могли мы подарить от личного состава ВВС? Да еще в Афганистане. Самолет? Вертолет? Пушку? Парашют? Летный костюм, наконец? В голове все побежало. "Десантники, - продолжил Тарасов, - готовят ему два торта метр на метр". В 103-й воздушно-десантной дивизии, в Баграме, уже действовала своя полевая пекарня, и вот в этой пекарне солдаты-пекари под руководством П.С.Грачева готовили маршалу такой сюрприз.
   Посоветовавшись, мы пришли к решению - приготовить тоже два торта, но поменьше размерами - 70х70 см. Позвонили в Ташкент, заказали в промкомбинате военторга торты, сказали для кого и по какому случаю. План был такой, что эти слегка примороженные торты утром в Ташкенте погрузят в санитарный самолет, и часам к 12 - 12.30 будут в Кабуле. А далее в 13.00 мы втроем: генерал-полковник В.С.Логинов, Фетисов и я являемся вместе со всеми. Логинов поздравляет, а мы ставим необычайной красоты торты на стол. Мы были уверены, что подарок десантников будет бледнее. Понятно - мы были в разных условиях.
   Вылет "санитара" задерживался, потом его посадили в Кокайтах, и наши планы ставились на грань срыва. Этот самолет гнали в Кабул на максимальном режиме. С Фетисовым сняли торты (не торты, а загляденье, даже для Ташкента, а о Кабуле уж и говорить нечего). На руках, в УАЗе довезли до резиденции, потом - бегом в столовую: время было 12.52 (а начало обеда в 13.00). Тарасов увидел подарок от летчиков и буквально заорал официантам-афганцам, указывая рукой на подарок десантников: "Быстро, быстро - эти уберите долой, а эти сюда!". "А вы, - на нас, - мойте руки и мигом сюда!" Да, действительно, было два торта метр на метр, посыпанные сверху чем-то белым, скорее всего сахарной пудрой. На столе закрасовались два наших - с розами, узбекскими завитушками и кремовым письмом. Когда мы пронеслись через кухню и открыли дверь в зал, было ровно 13.00.
   В зале, с противоположной стороны, у входа, у распахнутой двери, стоял Сергей Леонидович с женой Марией Самойловной и кто-то, стоявший к нам спиной, говорил поздравительную речь. Входить нам было уже неудобно. Мы прикрыли дверь и пошли несолоно хлебавши ждать, когда закончится обед, и мы уедем на аэродром. Пообедаем, может, чего и позволим за здоровье маршала.
   Я уже говорил, что С.Л.Соколов очень внимательно, взвешенно относился к принятию решений, когда дело касалось судеб людских. Тому примеров немало. Были неприятности и в моей судьбе, которые благодаря его здравомыслящей оценке разрешились разумно. Два случая были в Афганистане и один здесь, в Воронеже.
   В апреле 1980 года сгорел склад боеприпасов на аэродроме Кандагар. Склад представлял собой несколько штабелей неуправляемых ракет С-5, там же были сложены ящики со снарядами ГШ-23 и пулеметные патроны 12,8 мм и около сотни авиабомб, разложенных на открытой площадке метрах в 50-70 от места стоянки самолетов и вертолетов. По количеству боеприпасов это было совсем немного, но повод для разговора о "нанесенном ущербе" и "политической оценке события" был достаточным.
   Причиной явились действия часового, умышленные или неумышленные, не знаю, потому что за текучкой некогда было, да и желания не было знакомиться с решением военного трибунала по этому делу. Часовой, солдат-узбек, средь бела дня то ли от сдвига в психике, то ли по злому умыслу решил проверить: что получится, если из автомата Калашникова расстрелять ящик с НУРСами. Дал очередь по упаковке. В результате загорелся порох в двигателе снаряда. Начался пожар. НУРСы полетели в разные стороны, в зависимости от того, как лежали. Огонь уничтожил все, что находилось на площадке, а неупорядоченным разбросом НУРСов были повреждены находившиеся вблизи несколько самолетов и вертолетов.
   Я в этот день находился на аэродроме Кокайты. О случившемся мне доложили к исходу дня. В Кандагар я не полетел, меня оставили в Кокайтах продолжать выполнять задание. На следующий день в Кандагар отправился маршал Соколов и с ним полковник Фетисов В.А. Вины в этом происшествии моей не было, но "начальник за все в ответе". С волнением ждал возвращения Соколова из Кандагара. Вечером Фетисов позвонил и сообщил: слетали, разобрались.
   - Виктор Алексеевич, не тяни, говори, что говорит маршал?
   - Маршал сказал: "Спишем. Виновных накажем".
   - Что мне "проектируется"?
   - О тебе речь не идет. Ограничился местными командирами.
   Но "предупреждение о неполном служебном соответствии" от командующего войсками ТуркВО я все-таки получил. Строгость взыскания меня особо не тяготила: терять мне было нечего. Как говорили тогда: "Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют". Куда уж дальше Кандагара?
   Второй подобный случай произошел в первых числах сентября того же года. С 1 сентября меня отправили в Военно-Воздушную академию им. Гагарина на три месяца на высшие академические курсы. Дней через четыре-пять сообщают: "У тебя взорвался склад боеприпасов в Небит-Даге". На внешнюю подвеску на самолет-истребитель подвешивали бомбу ОФАБ-250. Бомба сорвалась с подвески, упала, помялся стабилизатор. Неисправную бомбу привезли на склад, положили метрах в 10-15 от хранилища управляемых ракет "воздух-воздух". Было время обеденного перерыва, и начальник склада распорядился заняться бомбой после обеда. Когда все убыли, складской механик-солдат и часовой, охранявший склад, решили прострелить корпус бомбы и выплавить взрывчатое вещество, т.е. начинку бомбы. При стрельбе по корпусу бомбы пули рикошетом пробили деревянные ворота ракетного хранилища, пробили корпус порохового двигателя ракеты. Заряд воспламенился, двигатель сработал, ракета пошла. Пожар в хранилище, беспорядочный разлет ракет по близлежащей территории. В общем, причина ясна. Непосредственные виновники очевидны. Я получил взыскание, хотя был далеко от этих событий. Наказывали всех снизу доверху. Как говорил один видный авиационный командир: "За упущения по службе будем строго спрашивать. Прилетим, разберемся и накажем всех, кого как попало". Под "как попало" попадал и я.
   Второе взыскание и опять за взрыв, и опять от командующего войсками, меня угнетало, рушило надежды на перевод по службе куда-либо в приличное место. Конечно, хотелось бы служить, скажем, в Германии, Венгрии, Ленинграде или хотя бы в Риге, но возможностей и надежд на то у меня не было никаких. В те времена тоже надо было иметь "лохматую руку". А человеку "от сохи" не просто было двигаться вверх. Вопрос о переводе меня в Воронеж начал решаться в феврале 1981 года, но дальше разговора дело не шло. Прошло с той поры семь месяцев, движения никакого, и я с горечью отбросил мысли и надежды на лучшее. Приободрили меня переданные Фетисовым слова Соколова С.Л. и Максимова Ю.П. о том, что, если возникнет необходимость перевода, то взыскания будут сняты тотчас. Это сказал командующий ТуркВО генерал-полковник Максимов Ю.П. генералу из военного отдела комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Это было приятно слышать и продолжать на что-то надеяться.
   Воронежский пример. И в прежние времена и в нынешние, чтобы сохранить для города и области известную, одаренную личность, чаще всего спортсменов, артистов, музыкантов призывного возраста, их пристраивали и пристраивают в воинские части, расположенные в городе Воронеже. Проходят воинскую службу не в ущерб таланту и мастерству, продолжают выступать за те коллективы, где работали или состояли до призыва. Так, в Воронежское высшее военное авиационно-инженерное училище был зачислен курсантом известный и посегодня футболист "Факела" Валерий Шмаров. Значился курсантом, а фактически продолжал с "Факелом" громить собратьев по футболу.
   В футбольной команде ЦСКА дела шли неважно, а "военнослужащие" Советской Армии играли, кто за "Черноморец", кто за "Факел", кто за прочие команды. Председатель спорткомитета Министерства обороны получал упреки: как это так, числятся в армии, а "воюют" против армии? И тот, проверив дела в Одессе, Хабаровске и других городах, подготовил разгромный проект приказа министра обороны о нарушениях и наказаниях командиров и начальников. Кого-то отстранили, кого-то понизили в должности. По поводу В.Шмарова "секира" была занесена и над моей головой. Главная цель была забрать Шмарова в ЦСКА, в Москву. Но так как он был курсантом, а не солдатом, то этого сделать нельзя было. Чтобы спастись от карающего меча министра обороны, не оставалось другого выбора, как обратиться к порученцу маршала Соколова генерал-майору Н.Н.Назарову с просьбой "усмирить" председателя спорткомитета, чтобы тот не подсунул министру на подпись что-то мне неприятное. Назаров доложил Соколову мою неприятную ситуацию. В общем, от кары я ушел, но Шмарова все-таки из училища и из Воронежа "увели" в Хабаровск в спортклуб армии (СКА), откуда через непродолжительное время он попал в футбольную команду ЦСКА.
   Вообще-то мне везло на начальников. В подавляющем большинстве это были добрые, заботливые, требовательные командиры-наставники. Редко, правда, но встречались и хамы, грубияны, сухие службисты. С такими не очень-то радостно было общаться, хотя и в пределах уставных положений. Не буду называть их фамилии, потому что иных уж нет, другие ушли в запас, оставив высокие должности и кресла.
  
   21.
   К осени 1980 года иллюзии насчет скоротечности войны исчезли. Стало ясно, что о возвращении в Союз на прежние места базирования речи быть не может. В боевых действиях по оказанию интернациональной помощи мы увязли, как говорят, по уши. Напряжение не спадало. Летный состав вертолетных полков выполнял в день по четыре-шесть боевых вылетов. Преодолевая физиологические и психологические барьеры, свыкались с неизбежностью боевых потерь, тяжело переживали отправку раненых. И еще тяжелее было на душе, когда "черный тюльпан" увозил "груз-200". А от этого никто не был застрахован независимо от места нахождения. Пуля, мина, фугас, осколки находили свои жертвы везде - в воздухе, на дороге, на аэродроме, даже в карьере, откуда возили щебенку для строительных дел.
   Опасностью никто не пренебрегал, но и панического страха, уныния тоже не было. Все жили нормальной человеческой жизнью с надеждой, что вот-вот должен решиться вопрос с заменой офицеров и прапорщиков и переводом их в Союз.
   Гул двигателей, самолетов и вертолетов будил всех раньше, чем муэдзин в мечети призывал правоверных на первую молитву, и затихал с наступлением темноты. Количество проблем не только не уменьшалось, а наоборот, по некоторым направлениям увеличивалось. Остановлюсь лишь на некоторых.
   В полный рост встали проблемы сохранения здоровья, боеспособности военнослужащих. Бесконечная жара до +52оС и более (Кандагар), сухой воздух (влажность 17-23 процента), безводье или ограниченность, высокогорье, ветер и запыленность воздуха, бытовая, психологическая неустроенность - все это не лучшим образом действовало на людей, вызывало инфекционные и другие заболевания, порой даже неизвестные нашей медицине. Дизентерия, гепатит в Среднеазиатском регионе - это дело обычное. Начиналась весна - начинались эпидемии. Афганистан не стал исключением. Нам было известно, что английский экспедиционный корпус в Афганистане вымер от гепатита, а не от потерь в боях. Рекомендации наших медиков и меры командиров по снижению заболеваемости эффективных результатов не давали.
   Прибывшие из Военно-медицинской академии врачи-инфекционисты искали причины, источники. Наибольшее количество больных гепатитом отмечалось в районе Пули-Хумри. Это та котловина, где была в свое время похоронена значительная часть английского корпуса. Здесь же, в этой долине, в наши дни была размещена фронтовая тыловая база ТуркВО. Место удобное - как раз на половине пути между Термезом и Кабулом. Не берусь утверждать - я не медик, но наши врачи потом, после встреч со специалистами академии согласились, что источником заражения была в том числе и пыль размытых и развеянных ветрами могил английских военнослужащих.
   Появились заболевания неврологического характера: заболевания суставов, ограничение подвижности, спазмы сердца. Диагноз "трус" ставили командиры и политработники, особенно, если на недомогания жаловался летчик или член летного экипажа, или вообще, кто поближе был к опасностям. Боится, трусит, лишь бы в Союз смыться - такое заключение было довольно частым. Главным "лечением" был разбор на партсобраниях.
   Когда в летний день (под +47о) в летной столовой я потерял сознание, то мне тоже поставили свой "диагноз" и отправили в Ташкентский госпиталь с напутствием: "Подлечись, отдохни. Поди, измотался без отпусков, без отдыха". Фактически было дано задание сопровождавшему меня врачу уложить в госпиталь и списать. По спецзаданию это делалось довольно просто. Чаще всего признавали психически больным и увольняли.
   Меня очень насторожила "материнская" забота и внимание сопровождающего медика - майора Рапопорта. Он жил в одном доме со мной в Ташкенте. В госпитале я вел себя (на обследовании в первый день) очень настороженно, потому что знал динамику лечения. От стационара наотрез отказался и поехал на аэродром, чтобы возвратиться в Кабул. Глядя на опечаленное лицо "доктора", стал расспрашивать его, от кого и какое задание он получил. Он признался. Я поговорил с начальником медслужбы. Высказал все, что о нем думаю. И дело заглохло. К нему больше не возвращались.
   Потом, правда, тоже с помощью академических медиков установили факт неизвестного до того заболевания и стали искать иные причины заболеваний, но, по-моему, так и не нашли. Мне, например, установили диагноз: ишемическая болезнь сердца.
   Что-то похожее, наверное, у меня было, но мне не хотелось верить в болезнь, а тем более болеть. Слава Богу, предки были здоровы, долго жили и нас произвели на свет здоровыми. За 38 лет службы в авиации я болел лишь ангиной и гриппом. А в медицинской книжке были только записи о прохождении обследований и комиссий, в том числе и врачебно-летных.
   В условиях Средней Азии в качестве профилактики желудочно-кишечных заболеваний все войска принимали "янтак". Это отвар верблюжьей колючки. Обыкновенную колючку резали в пустыне и закладывали в кипящую воду в котел. Заварка колючек по цвету похожа на чай, приятна на вкус и в горячем, и в холодном виде, и очень полезна при расстройствах желудка. Так спасались от заболеваний. А в Афганистан верблюжью колючку, по возможности, привозили из Туркмении. Некоторые предупредительные меры проводили "по методу Пашкова". Начальник штаба ВВС 40-й армии генерал-майор авиации Пашков предложил "свой метод" профилактики и лечения - ежедневно стакан спирта. Рекомендацию принимали в шутку, лечились - всерьез. Наверное, он был прав. Многие последователи его метода не заболели. Я, например, в их числе. Стакан ежедневно не получался, но в небольших дозах не вредило.
   Как-то с начальником тыла ТуркВО генерал-лейтенантом Агудовым А.И. должны были лететь в Кандагар на Ан-26. Вылет почему-то задерживался. Жара в Кабуле за сорок. Сидим в холодке у открытой рампы. Мне захотелось попить, пошел в самолет, напился из бортового бачка и вернулся. Александр Иванович удивился:
   - Ты что делаешь? Пьешь воду, неизвестно какую? Из общей кружки. - Он тоже решил попить. Достал из портфеля фляжку, кружку. Попил. - Я только так. Все с собой. Все свое, - сказал он.
   - А я, Александр Иванович, "по методу Пашкова" предупреждаюсь и предохраняюсь, - пошутил я.
   Через недели две-три вдруг узнал, что Агудов заболел гепатитом, и его увезли в госпиталь. В госпитале он заболел еще и брюшным тифом. Вот и не верь после этого Пашкову. Мы и теперь встречаемся, вспоминаем, шутим. Значит, помогло.
   А вообще-то, некоторые моменты из медицинской области вспоминать грустно. Хозяйственно-бытовые проблемы неизбежно способствовали возникновению заболеваний. Медицинское обеспечение еще находилось в зачаточном состоянии. Первый банный день для личного состава управления ВВС был устроен 5 марта 1980 года. Через два месяца после заселения недостроенного здания. С утра прибыла спецмашина - дегазационно-душевой автомобиль (ДДА). На ней котел с горячей водой и камера для термообработки белья и одежды от вшей. Помывочную устроили в недостроенном туалете на первом этаже. Заложили проем окна, через оставленное отверстие протянули от ДДА шланг с теплой водой. На пол, чтобы не стоять на бетонной крошке, положили три доски. Вода сверху течет струей. По очереди подходили под струю. Облился струей и уступай место следующему.
   Как только чуть потеплело - в первую очередь начали строить бани в землянках из подорванного камня, из любых материалов, из которых можно было что-то сделать. В ход шла укупорка от бомб, реактивных снарядов, ящики и упаковки от запчастей. Каждая рота, эскадрилья, служба делали себе баню. Идет самолет в Джелалабад, экипажу заказ - ветки эвкалипта на веники.
   Более существенной проблемой была эвакуация больных, в том числе инфекционных. Отправить больных на попутном (до десятка человек) или на специально выделенном самолете в Ташкент или Мары проблем не было. Здесь посадили - там встретили. Проблемы были с эвакуацией из района Кундуза, Файзабада и близлежащих точек. Из этих мест больных можно было вывозить только в Кокайты. Кокайты - это узбекский кишлак в 50 км от областного центра г. Термеза и 18 км от районного центра и железнодорожной станции Джаркурган. Аэродром от кишлака и авиационного городка удален на шесть км. С уходом воинских частей с аэродрома для обеспечения перелетов, воздушных перевозок и охраны авиагородка и некоторых объектов была оставлена группа численностью 15-20 человек во главе с майором Черепановым.
   Я уже останавливался на вопросе разгрузки материальных средств по плану воздушных перевозок. Точно так же дело было и с людьми. Например, из Кундуза в попутный вертолет посадили больных для отправки в ташкентский госпиталь: ближе ничего не было. Они прибыли в Кокайты. Здесь встречать их некому, изолировать некуда и никому они не нужны. До железнодорожной станции - 18, до Ташкента - 600 км. А у прибывших солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров, как правило, ни личных документов, ни денег на переезд, ни перевозочных документов, ни продуктов питания, ни крыши над головой на ночь. В Кокайтах собирались военнослужащие всех родов и видов Вооруженных Сил, а далее расходились, разбредались, разъезжались, кто как мог и, наверное, кто куда хотел.
   В один из "визитов" в Кокайты, а дело это было где-то уже ближе к осени 1980 года, пришлось мне заняться "бродячими" военнослужащими. Около десятка солдат ожидали попутный самолет на Ташкент, расположившись на траве вблизи КДП. Я поинтересовался у солдат: кто такие, откуда и куда путь держат? Некоторые действительно были явно больные, некоторые, как сейчас говорят, "косили" под больных, лишь бы в Союз выбраться. И тут прапорщик-диспетчер КДП с горечью, сочувствием и злом сообщил мне, что солдат здесь много - живут в кишлаках у узбеков, живут человек 50-60 на овцеферме километрах в восьми отсюда. Слоняются грязные и голодные и здесь.
   Меня тоже возмущало бездушное отношение командиров к своим подчиненным. Война войной, а самое ценное - это люди. Они, подчиненные, приносят почет, уважение, славу, позволяют командирам и начальникам делать карьеру. Время позволяло и я решил разобраться с положением дел и навести порядок.
   Взял с собой лейтенанта и поехал на овцеферму. Оставалось до фермы метров триста, как из ворот начали разбегаться обитатели. Когда подъехали к сооружению, внутри и вблизи уже никого не было. Разбегались группами и в одиночку, как мне показалось, человек 40-50.
   Возвратившись на аэродром, пошел к еще одной непонятной команде, расположившейся метрах в трехстах от КДП в лесопосадке у автодороги. Оказалось, что это авторемонтная мастерская какой-то инженерно-саперной роты из Средне-Азиатского военного округа. Рота ушла в Афганистан, лейтенанта, выпускника Тюменского военного инженерного училища, оставили с восемью спецмашинами, сержантом и десятью солдатами. Стоят в лесопосадке с февраля, то есть уже восемь месяцев. Командиры о них забыли, а лейтенант - порядочнейший человек, ждет, когда же его заберут в родную роту. Встали на довольствие в нашу комендатуру. Сами варят, сами себя обслуживают. Ни белья, ни постелей, ни денег. Разговорились с лейтенантом - он зарплату не получает с февраля. Иногда ездит в Термез, на погранпост, узнает - нет ли каких известий для него. Приказал лейтенанту, чтобы завтра до моего вылета, до 12 часов, духу этой команды на аэродроме не было. Позвонил коменданту в Термез и предложил устроить облаву в Кокайтах и округе, заодно пристроить лейтенанта и его команду в какую-нибудь часть, где они могли бы жить в нормальных человеческих условиях.
   На КДП, у метеоролога, встретил двух полковников сухопутных войск. Поинтересовался о цели их прибытия. Выяснилось, что они офицеры из Главного организационно-мобилизационного управления занимаются сбором и учетом таких "брошенных" команд. Их тоже проинформировал об "операции", с которой только что вернулся.
  
   22.
   К годовщине пребывания советских войск в Афганистане жизнь стала налаживаться. Планы обустройства авиационных городков, которые мне когда-то казались несбыточной мечтой, успешно выполнялись. На всех основных аэродромах отчетливо вырисовывались казарменные и жилые сооружения и объекты служебно-технической застройки. Подразделения военных строителей работали круглосуточно. Из готовых элементов и конструкций собирали сборно-щитовые казармы для размещения личного состава, штабов, служб. Силами личного состава частей на аэродромах собирали сборные металлические хранилища финского и советского производства. В них размещали столовые для летно-технического состава и солдат. Решили проблемы водо- и электроснабжения. Решили вопрос с выплатой денежного содержания. Начала кое-где разворачивать свою работу военная торговля. Короче говоря, жизнь военнослужащих в Афганистане входила в нормальное русло, конечно, со своими особенностями, ограничениями и проблемами.
   Война все-таки - это война. Из множества вопросов, которые раньше задавали офицеры и прапорщики посещавшим войсковые части высоким начальникам, остался из числа наиболее существенных вопрос замены военнослужащих, то есть когда будет замена и куда? Остальные вопросы и проблемы худо-бедно либо были решены, либо решались.
   Всеобщую радость, ликование и облегчение вызвало решение о предоставлении офицерам и прапорщикам очередных отпусков. За год на груди многих заблестели ордена и медали, увеличилось количество просветов и звезд на погонах офицеров.
   Решение оргштатных, правовых и хозяйственно-бытовых проблем, в свою очередь, вызывало возрастание морально-боевого духа, активности и энергии личного состава Ограниченного контингента. В ведении боевых действий набирались опыта мы, но возрастала активность противостояния моджахедов. У них появились на вооружении новые виды стрелкового оружия, мины и в единичном исчислении комплексы поражения вертолетов и самолетов в воздухе - "Стингер" или наша "Стрела" (китайского производства). Возросшая численность бандформирований, активность их действий и современная техническая оснащенность заставили нас пересмотреть целый ряд вопросов, чтобы достигать высокой эффективности поражения целей и нанесения ударов.
   Решение тактических, технических и морально-политических вопросов - это широкая и насыщенная по содержанию тема, поэтому глубоко раскрывать ее я не берусь, потому что широкому кругу читателей это может быть не очень интересно, а глубоко интересующиеся названными вопросами найдут ответы в специальной учебной литературе и документах.
   Остановлюсь коротко на некоторых, основных. В ходе проведения рейдовых операций мотострелковых подразделений, особенно при передвижении их по горным ущельям и горным дорогам, обстановка складывалась так, что они могли двигаться только при непосредственном прикрытии и огневой поддержке вертолетов сверху: если вертолет "висит" - пехота идет, нет вертолета - пехота лежит. В ряде случаев необходимость вертолетной поддержки возникала для прикрытия и защиты автомобильных колонн на автодорогах.
   В таких случаях было необходимо четкое согласование взаимодействия экипажей вертолетов и тех, кто находился под ними на земле. Первоначально такое взаимодействие согласовывалось заранее по месту и времени. В расчетное время мотострелковое подразделение прибывало на заданный рубеж, и тут же прибывали вертолеты (пара, звено или больше) и начинали расчищать путь пехоте, обрабатывая склоны гор НУРСами, пулеметным огнем или бомбометанием. Били либо по площади, либо по целям. Но выявить и вскрыть цель - спрятавшийся душманский пулеметный расчет за камнем, под камнем или в пещере (норе) с вертолета в горном ущелье очень сложно и опасно. Поэтому получалось так, что били плотно, зло, жестко, но часто впустую. Вертолеты отходили на повторный заход, для атаки пехота поднималась вперед, но ее тут же прижимали к земле оставшиеся невредимыми огневые точки душманов. К великому сожалению, бывали случаи, когда рейдовые подразделения, не встречая сопротивления, не останавливаясь, проходили заданный рубеж, но приходили вертолеты и били по своим. Это было крайне редко, но было.
   Жизнь потребовала для четкого и согласованного взаимодействия иметь на земле в боевом порядке мотострелков авиационного наводчика - офицера с радиостанцией, владеющего авиационной терминологией, знающего боевые и маневренные возможности вертолета, а также знающего, хотя бы элементарно, возможности авиационных средств поражения. Первоначально для авианаводки отобрали несколько офицеров из числа списанных летчиков, как правило, из дежурных смен КП. Далее потребовалось вводить в штаты должности авианаводчиков, подбирать офицеров на должности и их учить. Работа авианаводчика трудная физически, морально, психологически и крайне опасна. Душманские снайперы в первую очередь охотились за командирами и авианаводчиками.
   Я упомянул об авиационной терминологии. В каждой профессии выработан свой язык общения, в авиации тоже. На память пришел смешной случай со времен обучения в академии им. Ю.А.Гагарина. Зимой, в феврале 1968 или 1969 года, академию проверяла инспекция Министерства обороны. В один из морозных дней нас вывели на расчищенную от снега рулежную дорожку аэродрома для показа инспекторам одиночной и в составе подразделения строевой выучки. Инспектирующий, полковник сухопутных войск, в сапогах, в ремнях, стройный, симпатичный выбрал из нашего строя слушателя - подполковника - и определил ему задание: "Товарищ подполковник! Вы командир роты. Перед вами личный состав - ваша рота. Командуйте и покажите выполнение строевых приемов роты в движении!" Подполковник был из дальней авиации. В службе с курсантских лет никогда строевыми приемами не занимался. Но раз требуется что-то показывать, значит надо. Скомандовал: "Равняйсь! Смирно! Шагом марш!" "Рота" двинулась и пошла поперек рулежки. Когда первая шеренга почти уперлась в снежный бруствер, нужно было подать команду для изменения направления движения. Наш командир то ли не знал, какую команду, согласно строевому уставу подать, то ли волновался, махал руками и молчал.
   Из строя кто-то подсказал: "Ну что тянешь? Командуй - левый разворот!" "Левый разворот!" - проревел подполковник. Строй прыснул от смеха и стал разворачиваться влево, утопая в снегу. Уже закручивались, когда тот же голос из строя: "Командуй - выводи!" "Выводи!" - повторил подполковник. Инспектирующий в изумлении слушал непонятные команды "командира" и видел правильное исполнение строевых приемов "ротой". Строй остановился. Хохотать было неудобно, но и удержаться от смеха тоже невозможно. Тут же подбежал начальник факультета генерал-лейтенант Прутков и чуть не с кулаками на подполковника: "Я тебе покажу левый разворот. Я тебе выведу!" Случай этот превратился в академический анекдот.
   Опыт войны показал, что для повышения боевого мастерства экипажей нужны не только высокие морально-боевые качества, но и высокое летное мастерство полетов в горах. Первые уроки постигали, как говорят, методом проб и ошибок. Анализ боевых потерь показывал, что тяжелых последствий могло бы и не быть, если бы умели летать в горах.
   Значит, надо было заблаговременно учить экипажи к полетам и боевым действиям в горах. Для такой подготовки по инициативе командующего ВВС генерал-лейтенанта Мартынюка Н.К. на аэродроме Чирчик был сформирован Центр подготовки летного состава за счет прикомандирования личного состава от летных и наземных частей ВВС округа. Ранее, я уже говорил, что для выполнения боевых задач мы делили неделимое и формировали нештатные команды за счет оголения своих частей и служб.
   Возникала необходимость замены вертолетов, выработавших ресурс, и отправки их в ремонтные подразделения своим ходом и перегона в Афганистан вертолетов, поступающих с заводов или из частей ВВС на территории Союза. На аэродроме Кокайты сформировали еще один центр с задачей сборки вертолетов, распределения и перегонки их на афганские аэродромы. В Кокайты по воздуху и железнодорожным транспортом поступали вертолеты в разобранном виде. Здесь заводские бригады их собирали, специально назначенные экипажи их облетывали и перегоняли по назначению в Афганистан.
   Подобные нештатные подразделения возили боеприпасы со склада Сыр-Дарья (80 км от Ташкента), две автотранспортные роты перевозили металлические аэродромные плиты, нештатные команды принимали, разгружали и отправляли в Афганистан боеприпасы в Термезе и Кушке.
   Узаконить правовой и оргштатный статус таких подразделений у нас не получалось. С необходимостью их иметь на всех уровнях, вплоть до Главного оргмобуправления, соглашались, но когда дело касалось штата и директивы - глухое молчание. Наверху не слушали не только нас (командование ВВС ТуркВО), но не слушали и не слышали маршала Соколова С.П. и маршала авиации Силантьева А.П. После острых переговоров по этому поводу с Москвой мы с большими надеждами провожали на сессию Верховного Совета Соколова и Силантьева. После сессии я встретил Силантьева в Ташкенте. У нас было несколько минут, чтобы он перешел в наш самолет, и мы отправились в Кабул. Он, видя немой вопрос в моих глазах, вытер лицо и голову платком и, указывая пальцем в железобетонный аэродромный забор, сказал: "Василий Викторович, бесполезно. Как лбом вот об эту стену". Через пять дней Александра Петровича с инфарктом увезли в Москву. Вместо него прибыл генерал-полковник авиации Модяев Иван Федорович.
  
   23.
   С прибытием И.Ф.Модяева психологический климат, взаимоотношения, сложившиеся в нашем кругу при Силантьеве, изменились в худшую сторону. Обстановка складывалась нервозная. События, факты и явления Модяевым зачастую воспринимались недостаточно объективно, поверхностно, с выраженным стремлением отвести от себя ответственность и обвинить нижестоящих и нижесидящих. Под стать И.Ф.Модяеву на должность начальника тыла ВВС 40-й армии прибыл полковник Евтеев Владимир Федорович.
   И того, и другого я знал задолго до их прибытия в Афганистан. Иван Федорович занимался в Главном штабе ВВС делами управления воздушным движением. По служебным делам, с отдельными заданиями Главкома он ранее несколько раз бывал в Афганистане. После его "контроля и помощи" тут же летела в Москву шифр-телеграмма с "глубоким вскрытием недостатков и причин". Из Москвы - грозная реакция, а чаще вопрос: "Что там у вас? Доложите". Докладываешь - что тут у нас, отчего и почему. Оказывалось, в конце концов, что отмеченное и изложенное в шифровке, в общем-то, не стоит выеденного яйца, в короткий срок может быть решено на месте. Но "бурная деятельность и глубина знания положения дела" посланника была уже продемонстрирована.
   С Иваном Федоровичем почти всегда общение начиналось на повышенных тонах и с обвинений командования ВВС, и меня в том числе, в упущениях по службе. Потом рассуждали, разбирались, приходили к согласию и определялись в порядке решения проблем. Мирно расставались. Но утром снова же из Москвы запрос: "Что там у вас? Мы от Модяева получили информацию". Оказывается, все, с чего начинался наш разговор, отправлено шифровкой в Главный штаб, чтобы обезопасить себя, а достигнутое на совещание соглашение, - не более, чем пустой звук. Поэтому с Иваном Федоровичем сотрудничать было непросто. Если спокойно расстались, это еще не значило, что утром не получишь плетью из Москвы.
   При маршале Соколове С.Л. в Кабуле находилась группа генералов и офицеров от родов войск и управлений Министерства обороны в качестве советников и помощников. Первоначально ВВС представлял маршал авиации Силантьев А.П. Потом его сменил Модяев И.Ф. В группе были: заместитель начальника тыла Вооруженных Сил генерал-лейтенант Тарасов А.Т., зам. начальника инженерных войск генерал-полковник Горбачев, зам. начальника Генерального штаба Маршал Советского Союза Ахромеев С.Ф., генерал армии Меримский и другие. Думаю, что в советниках у Соколова недостатка не было.
   Но иногда принимались решения, которые очень трудно было выполнить. Чтобы пресечь доставку оружия в Афганистан из Пакистана, например, решили путем бомбометания разрушить горные тропы и проходы, мосты и переправы. Понадобились бомбы калибра 250 кг и 500 кг со специальными взрывателями. С Камчатки самолетами вывозили такие бомбы выпуска 1954 года. Месяцами содрогались ущелья от грохота взрывов. И ничего не достигли. Некому было убедить инициатора - генерал-полковника Горбачева и принявшего решение бомбить маршала Соколова в бесполезности затеи. Мятежники, как возили боеприпасы на спинах ишаков и верблюдов, так и продолжали возить, потому что они знали горы и пустыню намного лучше нас. Находили новые тропы и обходили разрушенные участки.
   Неугомонным инициатором расширения боевых действий по всей территории Афганистана, жесткости и жестокости в ведении боевых действий был ныне покойный маршал Советского Союза С.Ф.Ахромеев.
   Стремление к показу своей исключительности, незаурядности и полководческого мастерства туманило разум не одному помощнику маршала Соколова С.А. Очень дорогого экономически, физически и морально-психологически стоило исполнение скороспешных и непродуманных решений.
   Ночью получили команду И.Ф.Модяева, что через сутки в Меймене садится вертолетная группа до эскадрильи численностью для поддержки мотострелковых подразделений. Группа сборная - Ми-24 и Ми-8. С командующим за голову схватились. Как обеспечить? Как и где размещать экипажи? Чем заправлять и как? Чем вооружать? В том районе ближе 400 км нашего ничего нет. В 65 километрах от Кушки аэродром Калай-Мор - голое летное поле в пустыне, где никого и ничего нет. И русско-туркменский аул Калай-Мор, да разъезд на железной дороге Мары-Кушка. Что делать? Первое - это надо убедить маршала Соколова в увеличении срока на подготовку к обеспечению боевых действий, т.е. двинуть тыл авиации вперед. А для этого нужно в Калай-Мор назначить какую-то команду, чтобы могла принять прибывающие по железной дороге авиатопливо, боеприпасы и все прочее, а затем уже отправлять в Меймене вертолеты.
   Рьяных исполнителей проекта решительных боевых действий искать не нужно было. Иван Федорович не раскрыл рта на совещании у Соколова, а полковник Евтеев В.Ф. щелкнул каблуками: "Есть!" перед Модяевым. Прилетел я доказывать И.Ф.Модяеву невозможность выполнения задачи в течение даже десяти суток, а не одних. Ответ: "Ты иди маршалу Соколову докладывай. Я к маршалу не пойду". Идти к Соколову у меня тоже никакого желания не было, не хотелось принижать авторитет генерал-полковника. И меня упрекали, что мои подчиненные готовы выполнять, а я торможу, мешаю. Но тогда я шел либо к Горбачеву, либо к Тарасову, либо командующий ВВС Мартынюк Н.К. через командующего войсками округа выправлял обстановку. В данном случае мне тоже пришлось обращаться в Москву к генерал-полковнику Логинову В.С. с просьбой переговорить с Соколовым. Не знаю, что помогло и кто помог, но срок был установлен жесткий и вполне реальный.
   С Евтеевым В.Ф. работать тоже было не просто. Я его знал, когда он был начальником штаба тыла 5-й воздушной армии в Одессе. Потом он некоторое время был военным советником в Анголе. После Анголы попросил самостоятельный участок работы в надежде получить генеральское звание. Ему выделили такой самостоятельный участок - ВВС 40-й армии, где у него тыла как такового практически не было, но спрос был по полной программе. По натуре Владимир Федорович человек общительный, не лишенный юмора, но делами службы себя не утруждал. Когда получал задание, отвечал: "Есть", совершенно не думая о последствиях. Когда, например, закрутилось дело с Меймене, я его укорил:
   - Ну, как, Владимир Федорович, вы могли так безответственно согласиться?
   - А что тут такого? - отвечал он. - Топливо можно возить в Меймене от пограничников из Керки (юг Узбекистана). Да и вообще, если надо, то решат, что и как делать.
   - Кто решит?
   - Ну, Генштаб, Главный штаб ВВС.
   - Так мы ж с Вами вот тут в муках ищем пути, как решить, а не Генштаб и не Главный штаб. За ваше безответственное "Есть", я хожу, доказываю невозможность исполнения.
   Откровенно говоря, я с нетерпением ждал и содействовал в переводе его к предшественнику. Тот либо болел, либо пил. Чаще пил и болел. Надеялся, что вместо него придет добросовестный, толковый офицер. Но жестоко ошибся. Прибыл не такой, какого хотелось бы иметь. Мне ничего не оставалось делать в дальнейшем, как контролировать каждый его шаг и как можно дальше держать от высоких начальников.
   С прибытием в Кабул, по моей рекомендации и науке, Евтеев познакомился и поддерживал добрые отношения с командиром афганской авиабазы полковником Саидом. Однажды заехав по пути с Евтеевым к Саиду, тот после традиционных приветствий и разговора спросил меня: "Что будем пить - чай, "Фанту"? Я не успел рот открыть, как Евтеев выпалил: "И чай, и "Фанту". "Понял", - ответил Саид и что-то стал быстро говорить молодому офицеру - секретарю ДОМА*. Когда офицер вышел, Саид распорядился, чтобы к нему в кабинет никого не пускали, и стал из сейфа доставать водку и грейпфруты. Я понял, что Евтеев уже приучил Саида, что раз "и чай, и "Фанту", значит водку.
   __________
   * ДОМА - Демократическая организация молодежи Афганистана, подобие нашего комсомола.
   _____________
  
   Впервые судьба свела меня с Евтеевым В.Ф. на сборе, который проводил начальник Главного штаба ВВС маршал Силантьев А.П. Это был год, наверное, 1978-й или 1979-й. Александр Петрович демонстрировал нам свое детище и цель жизни - автоматизированную систему наведения авиации на воздушные и наземные цели. Системы были разработаны для истребительной, истребительно-бомбардировочной и фронтовой бомбардировочной авиации. Автоматизированная система была развернута на территории Белоруссии, Ленинградской области и Латвии. Мы ежедневно на вертолетах носились с аэродрома на аэродром, где изучали работу и смотрели в действии системы автоматизированного наведения ВП-01, ВП-02, ВП-03. И на какой бы аэродром мы ни прибывали, почти везде у Евтеева были знакомые. И неудивительно: до Одессы Евтеев служил командиром полка в Германии. А замена офицеров в те годы проводилась, как правило, из Чехословакии, Венгрии, Германии и Польши - на Украину, в Белоруссию, Прибалтику и обратно. Редко кому выпадало счастье из-за Волги или из-за Урала попасть за границу.
   В жаркий летний день мы прилетели в Лунинец (Белоруссия), чтобы на всесоюзном полигоне посмотреть, как наводятся истребители-бомбардировщики на наземные цели. При входе в летную столовую к Евтееву кинулся человек в летном костюме с возгласом: "Здравия желаю, товарищ командир!" Далее обычные справки о делах, житье-бытье, о здоровье и: "Командир! Помню долг. Не торопитесь. Я быстро". И исчез. Пока мы покурили у входа, помыли руки, явился этот товарищ с коробкой. Евтеев разулыбался, они еще о чем-то поговорили, и Владимир Федорович предложил: "Ребята, угощаю. По 150 коньяка". Выпили, пообедали и поехали на полигон.
   По дороге Владимир Федорович в автобусе пояснил, кто это был и почему принес коньяк. Будучи в Германии, Евтеев поспорил с командиром эскадрильи разведчиков. Разведчик уверял Евтеева, что с самолета-разведчика МиГ-21р сфотографирует брюхо и... органы коня-статуи, на котором восседает Бисмарк. По их словам, статуя Бисмарка на коне находится где-то недалеко от Магдебурга. Я в Германии не был, не знаю. Так вот, комэск как ни старался, как ни хулиганил, когда носился вокруг Бисмарка на предельно малой высоте и при максимальном крене, ничего у него не получилось. На фотоснимке нижняя поверхность конского брюха была, а органов не было. Майор, конечно, проспорил. И вот почему. На статуе в это время шли реставрационные работы, и "органы" были демонтированы, Евтеев это знал, потому и спровоцировал майора на спор. А потом удивлялся: "Мне и в голову не могло прийти, что комэск додумается кверху задницей носиться вокруг коня".
   Тогда о Евтееве у меня сложилось мнение, как об опытном, грамотном, так сказать, зрелом начальнике штаба объединения. Он был постарше меня по возрасту, званию и, конечно, по опыту работы. Но когда он перешел ко мне в подчинение, то я понял, что по части культурно-развлекательной и досуга - он мастер, а по деловой, служебной, неприятностей я с ним имел немало. Через год на замену Евтееву прибыл полковник Логойда Михаил Иванович. С ним я увидел "белый свет" и получил возможность побольше уделять внимания авиационным и авиационно-техническим частям, находящимся на территории Казахстана, Узбекистана и Туркмении.
  
   24.
   Существенной особенностью афганской войны было то, что не было "линии фронта". Трудно было утверждать, какую часть своей территории контролирует и управляет Правительство ДРА с нашей помощью. Бандформирования были везде и нигде, поэтому рейдовые операции по одним и тем же регионам повторялись многократно. Моджахеды неожиданно появлялись и так же неожиданно исчезали, едва мы намеревались нанести удар. Было похоже, что они имели развединформацию о нас более полную и точную, чем мы о них.
   Серьезной ошибкой, считаю, была наша открытость и доверчивость в общении с афганскими офицерами вообще и с военачальниками, в частности. Мы не знали и потому не могли учитывать национальную черту в психологии и поведении афганцев. Свободолюбивый и независимый афганец от рождения не приемлет "чужих помощников", прибывших на его землю извне, независимо от того, с какими бы самыми благородными целями они ни приходили. Афганец будет казаться преданным и верным другом и соратником, но чужой для него всегда чужой. Я уже упоминал слова Х.Мирзокаримова: "Последний тот человек, кто верит мусульманам и женщинам".
   Прибыв в ДРА, мы разместили пункты управления полетами и командные пункты частей в существующих зданиях КДП на аэродромах и пользовались афганскими средствами связи и радиотехнического обеспечения. По мере прибытия своих средств связи и РТО ставили их на аэродромах вместе с афганскими. Расчеты командных пунктов, афганские и наши, размещались в одних комнатах или залах. Все разговоры и переговоры велись открытым текстом. На совмещенное размещение шли не от хорошей жизни, потому что не хватало своих или вообще не было нужных сил и средств связи. Я уже говорил о том, что вынуждены были часть сил оставить на постоянных аэродромах в Союзе, чтобы они жили и существовали и были способны обеспечивать перелеты хотя бы минимального количества самолетов.
   Довольно частым явлением было, когда наносили воздушные огневые удары по "скоплениям" душманов впустую, где никого не было или наоборот прилетали на десантирование, а там уже нас ждут и едва вертолет коснется колесом земли, начинался шквальный обстрел.
   Было немало примеров получения нашими разведчиками заведомо ложной информации или попросту дезинформации. Во время проведения операции по уничтожению бандформирований в провинции Нангархар командующий ВВС и я находились в Джелалабаде на КП мотострелковой бригады. Угощались хорошим чаем, и начальник оперативного отдела бригады бойко докладывал о первых успехах мотострелков и результатах огневой поддержки вертолетов. Телефонный звонок прервал речь офицера и через 2-3 минуты тот сообщил: "Приятные новости. Идет вертолет с первыми пленными душманами". Привезли 16 человек обросших, грязных и голодных пленников. Мы рассматривали их, они нас. Вдруг один из офицеров метнулся к стоящему во втором ряду душману, как будто признал давнего знакомого. Они и впрямь были знакомы, потому что только вчера этот афганец выдавал офицеру сведения о сборе полевых командиров и месте нахождения исламского комитета в том районе, где сегодня был пленен. Кроме этих 16 там больше никого не обнаружили. Видно, успели уйти, а эти не успели, а может быть никого там больше и не было.
   Интересен в этом плане и еще один пример. Тщательно и, как нам казалось, очень скрытно готовились к уничтожению крупной перевалочной базы оружия и военного имущества бандформирований на крайнем юго-западе Афганистана, на стыке границ Ирана, Афганистана и Пакистана. Это район Рабати-Джали. База располагалась на удалении около километра от пакистанской границы и в 2-3 километрах от иранской. Необходимо было силами истребителей-бомбардировщиков нанести удар по базе, но при этом не пересечь ни иранскую, ни пакистанскую границу. Работа ювелирная. Динамика была спланирована так: пара Су-17 выходит на цель и сбрасывает дневные ориентирно-сигнальные бомбы (ДОСАБ) оранжевого дыма. Это для обозначения цели. Затем звено Су-17 наносит бомбовый и ракетный удар. Затем идет вертолетный полк с десантниками на борту. Выполняется десантирование, и десантники при поддержке вертолетов Ми-24 и Ми-8 разносят в пух и прах перевалочную базу и душманский гарнизон. Для того, чтобы вертолеты могли сделать по три-четыре вылета, на поддержку и прикрытие примерно в 100 километрах была выбрана площадка подскока, на которой были сосредоточены запасы топлива, боеприпасов и др., а также команда наземного обслуживания, команда боевого управления.
   Как сейчас помню, на совещании офицер разведотдела докладывает физико-географическую характеристику местности, обращает внимание на отсутствие ориентиров на земле, на жесткие параметры маневра авиационных групп при ударах по базе и в заключение: "Противодействие нашим ударным группам со стороны авиации Пакистана или Ирана маловероятно. У Пакистана в этом районе авиации нет, а у Ирана авиационные части на аэродромах Захедан и Бендер-Аббас небоеспособны. На аэродроме Захедан в течение последних десяти месяцев полеты не проводятся из-за отсутствия исправных самолетов и утраты летных навыков летным составом, на аэродроме Бендер-Аббас из трех эскадрилий летать может одна. Летают мало. Летный и инженерно-технический состав митингуют по случаю защиты исламской революции". На всякий случай мы все-таки перегнали в Шинданд звено истребителей МиГ-23 из Ак-Тепе (Ашхабад), чтобы хотя бы обозначить воздушное прикрытие. Операция прошла не гладко, как планировалась и готовилась, но не о том речь.
   Наши планы стали известны противнику, может, и не в полной мере, но известны, потому что иранские "фантомы" нанесли два удара по нашей площадке подскока, причем после того, как из воздушного пространства ушли наши МиГи. А уже в 14.00 в Москве на столе нашего министра иностранных дел Громыко А.А. лежала нота протеста по случаю нарушения воздушного пространства вертолетами и вторжения наших десантников на глубину иранской территории до 10-15 км.
   Посмотришь на карту, на территорию, допустим, того же Ирана - пустыня, горы и мыслишь нашими мерками: "Ну откуда в каком-то захудалом иранском кишлаке Хормене или Герпитахе такая связь, чтобы через час после появления на иранской территории советских подразделений об этом было известно в Тегеране?" У нас, чтобы из Кабула в Москву дозвониться, нужно не один час потратить. До наступления темноты убрались с иранской территории, стараясь не оставить там никаких "вещдоков" нашего пребывания, сожгли все, что осталось на площадке подскока.
   Несмотря на то, что мы со временем разделились с афганцами и ушли на свои пункты управления, все равно было трудно скрыть замыслы действий, маршруты полетов и перелетов, типы самолетов и вертолетов, составы групп и т.д. В ходе подготовки совместных действий хочешь не хочешь, а приходилось работать с афганским командованием за одним столом. А потом нужно сказать и о второй стороне вопроса: мы же действовали в интересах афганского командования, и в операциях принимали совместное участие и наши подразделения, и афганские, поэтому от объема информацией никак нельзя было уйти.
  
   25.
   Приближалась вторая годовщина нашего пребывания в Афганистане. Воевали со всевозрастающим напряжением. Во многом наши действия были успешными: сказывался накопленный за два года боевой опыт, учитывались допущенные ранее ошибки и просчеты.
   Росло боевое напряжение, росли и потери. Одной из причин возрастающих потерь можно считать то, что советские солдаты и офицеры, имеющие достаточный опыт и умеющие воевать, через два года убывали из Афганистана, на смену им приходили "необстрелянные" офицеры и солдаты. Моджахеды тоже учились в бою, но они год, два, три и более оставались в строю: они были дома и им некуда было "заменяться и переводиться". Разрыв в уровнях подготовки явно виделся. Конечно, советское военное командование предпринимало меры для того, чтобы максимально снизить потери.
   Я ранее упоминал о создании нештатного центра доподготовки летного состава в Чирчике и центра по подготовке вертолетов к полетам в горно-пустынной местности. Центры работали, и результативность их деятельности ощущалась. По образу и подобию их организовали доподготовку водителей на базе школы младших авиационных специалистов в Ташкенте. В отличие от нас, первых, летевших в неизвестность, те, кто приходил нам на смену, хоть знали, что за страна Афганистан, как воюют душманы и как себя вести в бою и при обстреле. Важно даже было то, что их готовили воевать. Очень непросто преодолеть психологический барьер. В военном обиходе выражения "нанести удар по живой силе", "уничтожить расчет", "разрушить", "подавить" - это нормальная фразеология и мы ею пользуемся при докладах, при обработке документов и т.д. Все это - слова, а реально применять оружие против человека - это не так-то просто. К этому надо самого себя подготовить, настроить. Мы, например, не были готовы. Душманы нас "подготовили" и ускорили преодоление психологического барьера.
   Науку побеждать приходилось постигать в боевой обстановке, а она давалась с кровью. Очень тяжело было, глотая слезы, прощаться с погибшими сослуживцами.
   Генерал-майора авиации Власова Н.А. сбили при выполнении разведывательного полета. Он катапультировался, во время снижения на парашюте его обстреляли с земли и, по-видимому, ранили. Власов отстреливался от окружавших его душманов до последнего патрона. Последний оставил себе. К месту падения и гибели генерала наши десантники пробились только через три дня. Власов Н.А. - мой однокурсник по академии им. Гагарина. После выпуска из академии в 1970 году наши пути разошлись: он попал служить в Белоруссию, я - на Дальний Восток.
   В День воздушного флота, 18 августа 1981 года, погиб один из двух наших первых Героев Советского Союза, получивших это звание в апреле 1980 года, подполковник Гайнутдинов Вячеслав Карибулович (второй - майор Щербаков Василий Васильевич). Выполнив первый боевой вылет, решил слетать еще раз, заодно проверить результаты первого. Был сбит километрах в пяти от аэродрома Кундуз. Как потом доходили "достоверные слухи", сбил его бывший советский военнослужащий-перебежчик, сержант, таджик. Сержант установил пулемет ДШК на автомобиле УАЗ, охотился за нашими вертолетами и самолетами в зоне аэродрома. Не под его ли пули довелось попасть и мне при посадке на Ан-26 на аэродроме Кундуз в ноябре 1981 года?
   Вячеслав был заместителем командира вертолетного полка в Кундузе. Вместе с полком прибыл из Джамбула, из 73-й воздушной армии. Познакомились мы в Чирчике при погрузке десантно-штурмовой бригады. Гайнутдинову принадлежит заслуга захвата аэродрома Файзабад. Татарин по национальности, он мог общаться с местным населением (северный Афганистан - это узбеки, казахи, киргизы) на их языке. Язык, в общем-то, отличается, но общаться и понимать друг друга можно. Вячеслав установил контакты и добрые отношения с властями Файзабада и с местным полевым командиром, не признававшим власть Кабула. В Афганистане это возможно - не признавать ни короля, ни премьер-министра, ни Бабрака, а теперь и Карзая.
   Полевой командир - это майор афганской армии, окончил нашу военную академию им. М.Ф.Фрунзе. Перешел в оппозицию Тараки, потом Амину. Имел в провинции Бадахшан свою армию. В общем, в Файзабаде он был "царь, бог и воинский начальник". Губернатор Файзабада платил налоги майору на содержание армии и прочие расходы. Майор с губернатором, а потом и с Гайнутдиновым сотрудничал на договорных началах: он не трогал губернатора и советские войска, они не мешали жить ему. Гайнутдинов дерзко и стремительно посадил вертолетную эскадрилью на аэродром и захватил в плен десятка три "аскеров" из "войска" мятежного майора. Майор, видно, оценив обстановку, что с русскими лучше не воевать, согласился на мир. Ему возвратили пленных в обмен на аэродром. Почти в течение года Гайнутдинов был командиром вертолетной группы на аэродроме Файзабад.
   А через непродолжительное время мы понесли еще одну тяжелую утрату - над целью был сбит вертолет Ми-8, на борту которого находился заместитель командующего ВВС ТуркВО по истребительной авиации (только что получивший звание) генерал-майор авиации Хахалов Вадим Николаевич. И тоже рок. Слетал с экипажем, отбомбились, возвратились, заправились, снарядились и пошли на повторный вылет: проверить, как поражена цель? Душманы ждали. Они уже изучили нас, раз русские отбомбились, отстрелялись, то обязательно прилетят изучать и определять результаты удара. Погиб экипаж, погиб Хахалов. Больше недели пробивались десантники, чтобы взять тела погибших.
   Над Джелалабадом "Стингером" сбили наш Ан-12, командир корабля майор Самылин, на борту которого было более сорока военнослужащих и гражданских, летевших на замену.
   В Афганистане закончить свой жизненный путь можно было там, где совсем не ждешь и не обязательно в смертельном бою. Часто, когда идет разговор о тяжелых случаях в жизни, о смерти, о ранениях или иных неприятностях волей-неволей он сводится к заключению: "Знать, судьба такая. От нее не уйдешь". Кто верит в судьбу, кто не верит - каждый прав по-своему. Я лично верю. За долгую службу в авиации, виде войск наиболее близком к печальному исходу, приходилось быть свидетелем случаев, когда по всем обстоятельствам человек не мог остаться живым - а он оставался цел и невредим, в другой раз ничто беды не предвещает - а конец печальный.
   Мой хороший знакомый и друг летчик-инспектор Григорий Павлович Проценко в сумерках проверял технику пилотирования командира полка. При посадке на аэродром Чирчик на УТИ МиГ-15 почувствовали удар с правого борта. Погасло освещение на аэродроме, погасли бортовые огни на крыльях самолета. Руководитель полетов дал команду прекратить посадку и уйти на гражданский аэродром Ташкент: топлива оставалось как раз минут на двадцать. Что произошло с самолетом и освещением полосы, никто не понял. Когда экипаж сел, разобрались быстро. Проверяющий и проверяемый шли на посадку на высоте менее допустимой и снесли верхушку ориентирно-сигнального столба с красным фонарем у ближнего привода. От этого погасли огни на полосе и на борту. Управление самолетом не было нарушено, посадка прошла нормально. На земле, когда к самолету примчалась команда спасателей, обнаружили, что оконечность правого крыла оторвана и до рулей остались миллиметры.
   В нашем полку, на аэродроме Новороссия (Приморье, Дальний Восток), самолет Ил-28р коснулся низом фюзеляжа вершины горы. Самолет разломился на две части, летчик и штурман погибли, стрелок-радист остался жив. После небольшого лечения прошел комиссию и продолжал летать на Ан-26.
   Осенью 1981 года (октябрь-ноябрь) я сопровождал группу генералов и офицеров Главного штаба ВВС, прибывших к нам "для контроля и оказания помощи". Летели в Кундуз. Когда вышли на "точку" на большой высоте, один из генералов спросил меня: "Чего это он не снижается?" Я ответил, что у нас такая схема - снижение производится над аэродромом, и порекомендовал ему держаться за сиденье, когда начнем "падать". Он, бывший летчик, не мог уняться: "Что это за схема такая?" Я не успел объяснить, что душманы бьют по самолетам и вертолетам на взлете и снижении, глянул вниз в иллюминатор и увидел несколько в стороне, в конце полосы горящий самолет. Были сумерки, различить, что за самолет горит, не успел - то ли Ан-12, то ли Ан-26. Повернулся было к собеседнику для показа "схемы", и вдруг увидел на конце правого крыла нашего самолета, как оторвало сначала небольшой кусок обшивки, затем еще несколько кусков. Оторвало и унесло. Весь сжался - это конец!
   Самолет "падал" по спирали. Все находившиеся в самолете вцепились в сиденья. Нормально сели, зарулили в дальний угол аэродрома. Стало ясно, что по нам били с земли, и мы чудом уцелели.
   Сомнений в правильности "схемы посадки" на аэродроме Кундуз ни у кого не было. А в Воронеже, я, уже уволившись в запас, упал с лестницы. Двойной перелом левой ноги, все лето проходил на костылях. Вот и судьба - кому наречено сгореть, тот не утонет. На затронутую тему примеров "за и против" хватит на десяток томов.
   В авиации убитыми и ранеными мы теряли в основном офицеров летных экипажей, в автомобильных подразделениях выполнявших подвоз топлива, боеприпасов и авиационно-технического имущества - солдат и сержантов. Общая моя статистика - примерно половина на половину. Терять и провожать было очень тяжело, особенно если гибель была связана либо с халатностью и беспечностью командиров, либо с пренебрежением мерами личной безопасности. Как говорят, смерть по-глупому.
   Расскажу еще об одном эпизоде. В Джелалабаде, на аэродроме, сидим в холодке с командиром инженерно-аэродромного батальона. Он на самодельном столе, разложив бумаги, докладывает мне о ходе укладки металлических плит на стоянках вертолетов. Подходит прапорщик с двумя автоматами в руках. Сразу вопрос:
   - Чьи?
   - Не знаю, нашел на берегу арыка.
   - Проверьте по номерам - наши или какой-то другой части.
   И тут же дежурному по части: "Проверьте в подразделениях наличие личного состава".
   Проверили, разобрались, нашли хозяев оружия. Два солдата из инжбата пошли самовольно купаться в арык. Сложили оружие и одежду на берегу, вошли голые в воду. Неподалеку на поле работали старик-афганец и мальчишка лет 12-13, поливали из арыка овощное поле. Старик лопатой убил обоих, одежду бросил в воду, трупы в воду, оружие оставил на берегу. Когда стали искать владельцев оружия, старик увидел, как засуетились "шурави", пришел и признался. Выяснилось, что солдаты ежедневно купались в этом месте. К старику ночью приходили люди и приказали убить двух русских, чтобы аллах отпустил ему грехи. Если старик не убьет, то они убьют его и мальчишку. После признания старик сказал, что ему все равно, кто его убьет душманы или шурави, делайте, что хотите, я исполнил волю аллаха.
  
   26.
   Заканчивался 1981 год, мы готовились к встрече Нового 1982 года. Это был уже третий год, который встречали военнослужащие Ограниченного контингента в ДРА. По сравнению с предыдущими годами обстановка (имею в виду бытовое обустройство) была совершенно другая, да и мы тоже стали другими. К этому времени появились на аэродромах казарменные городки, где в ряд стояли сборно-щитовые казармы, общежития, служебные здания, столовые и даже павильоны военторга, где можно было по тем временам на получаемые деньги (чеки) купить семье подарок, какой в Союзе можно было купить только во внешторговских магазинах "Березка".
   В Кабуле, в городке штаба 40-й армии, уже был клуб с музыкой и культурно-массовыми мероприятиями. Пропыленную, цвета хаки мужскую массу скрашивали наши советские женщины, прибывшие для работы в делопроизводстве, медучреждениях, связистки и работницы хозяйственной сферы. Их было, правда, очень мало, в численном соотношении примерно по одной на 20-30 человек мужиков, но все-таки. Нередким, при разговоре с коллегами, служившими в Союзе, был, конечно, и вопрос: "А как там бабы?" И когда слышали ответ: "Никак", смотрели с недоверием и удивлением. Уж что-что, а по женской части наши военные вольностей не допускали: афганские женщины были недоступны, а своих не было.
   Интерес, какие они из себя, конечно, был, но афганские женщины на улице были в накидках, полностью закрывавших лицо. Можно было видеть кисти рук и ступни ног. Вот и все. Брачный возраст в Афганистане - с 11 лет, девочку отдавали замуж или продавали по цене ниже, чем двухкассетный магнитофон "Шарп". В Кундузе судили двух прапорщиков: они купили на двоих девочку за двухсотлитровую бочку солярки. Как-то, стоя на УАЗе перед перекрестком в ожидании пока перейдут улицу пешеходы, я с интересом разглядывал маленькую женщину, внешне девочку лет 12-13, "зачехленную" и с двумя детьми: одного она вела за руку, другой шагал рядом, держась за подол. Я сидел в машине и внимательно смотрел на ее маленькие ножки в шелковых белых штанишках, отороченных по низу кружевами. Когда "мама" поравнялась с машиной, вдруг резко приподняла край накидки и плюнула в меня. Мне повезло, плевок не достиг цели. Вот так и угас мой интерес к азиаткам.
   Накануне Нового года я уладил все дела и договорился улететь в Ташкент числа 27-28 декабря. Но, на мое несчастье, из Москвы прилетел начальник управления инженерно-аэродромной службы ВВС генерал-лейтенант Панекин Андрей Афанасьевич. Срок моего отъезда пришлось отодвинуть. Его интересовал ход совершенствования аэродромов, то есть как идет перевозка и укладка металлических аэродромных плит. Решив все вопросы, мы спланировали улететь в Ташкент к вечеру 30 или утром 31 декабря. Но, как уже было в предыдущие годы, обычно с 25, 26 декабря в Кабуле погода портилась, горы закрывали облака и ни садиться, ни взлетать было невозможно. Нарушался график подвоза продовольствия, за предновогодние дни съедали весь запас, а в новогодние дни до 3-4 января сидели на макаронах и гречке, если они были, а то и их не было. Так получилось и в предновогодние дни 1982 года. 30 декабря облака закрыли Кабул. 31 декабря на аэродроме ни одного самолета не приняли и не выпустили. Я проклинал весь божий свет вместе с Андреем Афанасьевичем, которого черти принесли под Новый год решать аэродромные вопросы.
   Сходили с ним на ужин в столовую на гречку, тушенку и пустой грузинский чай и пришли в вагон-бытовку, в которой я обитал на аэродроме. Что было делать? Кроме сигарет "Стюардесса" на столе ничего. Андрей Афанасьевич был близко знаком с курганским хирургом-травматологом Илизаровым, который не только, оказывается, был мастером-костоправом, но еще и хорошим литератором - сочинял анекдоты и писал литературные миниатюры. Под рассказы Андрея Афанасьевича мы незаметно досидели, пока стрелки сомкнулись на двенадцати, поздравили друг друга, пожелали всего, что только можно пожелать, повспоминали, помечтали и с надеждой, может, 1 января улетим, легли спать. Проснулись где-то в 7.30. Светло необыкновенно. За ночь выпал снег высотой сантиметров 30-40, почти до нижнего обреза окон вагончика. С горечью вздохнули: "Улетели". Быстро побрились, умылись и начали подгонять аэродромщиков: "Побыстрее очищайте полосу".
   Пошли на завтрак в офицерскую столовую-вагончик инженерно-аэродромного батальона, утопая по колено в снегу. Завтрак закончился, и в столовой мы были вдвоем. Нам подали целую сковородку на двоих жареной картошки на свином сале. Аромат необыкновенный! И очень хороший, тоже ароматный, чай "Седой граф". Неожиданному празднику, нашим восторгам и благодарностям в адрес поваров не было конца. Для нормального человека, живущего в нормальных условиях, - что такое сковорода картошки? Да ничего - нищета! А что такое свежий картофель на столе в Афганистане, не сушеный, не порошок-пюре, а натуральный?! Или то же свежее свиное сало?! Это знаковое событие, как посещение московского ресторана. К вечеру Панекин улетел, а мне лететь было уже незачем и главное - некогда.
   Вспоминается еще один незабываемый случай, связанный с едой. Мы, голодные, как февральские волки, летели с заместителем Панекина полковником Орловым В.Ф. из Кокайты в Мары и далее в Кушку на вертолете Ми-8. Нам в вертолет погрузили - подвезти по пути - несколько мороженых говяжьих туш. В Мары-1 дозаправились и взяли несколько мешков печеного свежего хлеба. Когда взлетали, я распорол мешок, и мы начали жевать хлеб. Потом предложил Орлову: "Володя, ты на Чукотке служил? Мерзлую оленину-строганину ел?" Он утвердительно кивнул. "Тогда в чем дело?" - я пошел, настрогал мерзлой говядины, и мы с хлебом с великим удовольствием наелись. Голод - не тетка. Ну, мы-то ладно, пережили день, а каково было застрявшим в снегу на Саланге нашим офицерам и солдатам автоподразделений? Ждали по 4-5 дней вызволения из снежного плена в холоде и голоде, в полном смысле этих слов. И знаешь, что голодные, и не доберешься до них, не поможешь.
  
   27.
   Условия горно-пустынной местности предъявляли высокие требования к подготовке личного состава, в первую очередь офицерского состава. Высокие требования предъявлялись и к технике, работавшей в тяжелейших условиях высокогорья, пыльной пустыни, нестерпимой жары. И люди, и техника работали на износ. Люди терпели, а техника агитации не поддавалась.
   Пыль резко ускоряла износ авиационных двигателей и сокращала сроки службы вертолетов. Это и явилось главным поводом поиска путей борьбы с пылью. Пыль на аэродроме - явление обычное, но очень вредное и для людей, и для техники. С нею борются различными способами. Для условий Афганистана был выбран самый дорогой, самый трудоемкий и самый, наверное, не ошибусь, эффективный путь.
   В условиях афганского базирования, когда на одном аэродроме находились и вертолетные, и истребительные или штурмовые подразделения, пыли было особенно много: почти непрерывные запуски двигателей, взлеты и посадки вертолетов. С грунта взлетали, на грунт садились, поднимая клубы пыли. В Кабуле, например, при безветрии облака пыли висели над аэродромом часами. Ни дышать, ни смотреть, ни летать! Таким образом, возникла необходимость на аэродромах Кундуз, Баграм, Кабул, Кандагар и Шинданд, а далее и на площадках Пули-Хумри, Фаррах, Лашкаргах и других сделать места стоянок, рулежные дорожки для вертолетов из аэродромных металлических плит К-1Д.
   Плиты железнодорожными составами доставляли в Калай-Мор (на западе) и Джар-Курган (на востоке). Для перевозки их в Афганистан за счет сухопутных войск округа были сформированы две автотранспортные роты. Они соответственно и расположились одна в Калай-Море в полевых условиях, в палатках на голом участке пустыни, вторая - в Кокайтах на окраине аэродрома тоже в полуполевых условиях. Роты были укомплектованы автомобилями старых марок и водителями - "отличниками боевой и политической подготовки". Иными словами, в эти автороты (подарок авиации) сплавили из воинских частей округа все и всех, что было не нужно и от кого нужно было избавляться - пьянствующих и недисциплинированных офицеров и прапорщиков, таких же и солдат-водителей. Оперативно, то есть в порядке выполнения транспортных задач, роты подчинялись начальнику тыла ВВС округа, а организационно -командирам воинских частей, из которых прибыли.
   Неприятностей с этими ротами было очень много. С сухопутными начальниками шла нескончаемая тяжба по замене негодных автомобилей и непригодных к выполнению ответственных задач офицеров и солдат. Мучались, трепали друг другу нервы, сокращали годы жизни, но плиты все-таки возили. Особенно тяжело складывалась обстановка в роте, находившейся в Кокайтах. Вы обратили внимание, я часто упоминаю слово Кокайты. Это потому, что недели не проходило, чтобы там не случалось каких-либо неприятностей или происшествий, в частности, и в этой роте. Я убыл из ВВС ТуркВО в июне 1982 года к новому месту службы так и не усвоив, кому подчинялись роты? Подразделения нештатные, собранные из многих частей с миру по нитке: техника из одной части, люди - из другой. Поэтому передавать их в ВВС было нельзя, а нести ответственность за ротные дела никому тоже не хотелось.
   Утром мне доложили, что автоколонну с аэродромными плитами обстреляли по дороге на Кундуз (недалеко от Ташкургана). Есть убитые и раненые. Вскоре слышу голос командующего ВВС в телефонной трубке: "Лети в Кокайты, оттуда на вертолете полетишь вместе с Родиным разбираться, что там произошло". Родин - генерал-лейтенант, начальник политуправления ТуркВО. Несмотря на то, что он был политработником, а это профессия гуманная, встречаться с ним никогда не хотелось. Грубый, невоспитанный человек. Авиацию и даже тех, с кем ему по долгу службы приходилось близко общаться, - командующего ВВС, начальника политотдела, заместителя командующего терпеть не мог. С нами всегда разговаривал в высокомерном и пренебрежительном тоне.
   Примерно с месяц назад мне пришлось с ним заниматься расследованием автопроисшествия в этой же роте, связанного с гибелью 12 местных жителей-узбеков. И вот, рок, - лететь и разбираться по такому же случаю. Пока летел в Кокайты, меня уже начинало трясти от одного предчувствия встречи и общения.
   На аэродроме я представился: "Прибыл". Ответ: "Вижу". Ни здравствуй, ни прощай. Полез по трапу в вертолет. Я за ним. В голове уже крутилась "кинолента" предполагаемых результатов обстрела. Но реальность раздавила меня. Уже при подлете с высоты было видно - автоколонна растянулась по дороге в пустыне километра на полтора-два. Автоколонны, собственно, уже не было. На асфальте и обочинах дороги лежали остовы машин, металл, который еще вчера был автомобилями. С полмесяца назад в роту за счет ВВС было выделено 54 новейших КАМАЗа. Мы приземлились на дорогу, в хвосте автоколонны у сгоревшего Урал-375 технического замыкания. Дальше пошли пешком до самой головы колонны, обходя трупы и слушая стоны раненых. Толпой за нами шли уцелевшие офицеры, прапорщики и несколько солдат, в том числе и полупьяный командир роты - майор и врач - капитан. Нас, в первую очередь, интересовали эти двое.
   В результате обстрела в роте погибло 37 человек, ранено - 25, сгорело 63 автомобиля, в том числе и 54 КАМАЗа. Пока шли от хвоста до головы колонны, чего только я не наслушался от генерал-лейтенанта. Если бы я прилетел один на разбор, командиру роты говорил бы еще популярнее и убедительнее. Как можно по-другому говорить в такой обстановке? Разобрались и выяснили, что рота ночевала на погранпосту. Командир роты, офицеры и прапорщики "гудели" всю ночь. Вышли в путь чуть засветло. Пили, не просыхая, в пути. На контрольно-опорном пункте (КОП) из-за отсутствия топлива им не смогли выделить для защиты и сопровождения ни боевую машину пехоты (БМП), ни бронетранспортера (БТР). Игнорируя все требования приказов командующего 40-й армии по обеспечению защиты и безопасности, пьяный командир повел колонну дальше. У пьяного врача, сидевшего в техническом замыкании, ничего медицинского при себе не было, солдатам перед выходом в рейс не выдали индивидуальных перевязочных пакетов. На дороге одни умирали от смертельных ран, другие - от потери крови. Что было разбираться с этими пьяными? Если бы их расстрелять на месте, у обгоревшей машины, думаю, грех был бы не велик. Мое личное психологическое состояние там, на дороге, да и еще несколько суток после, я и сейчас описать не могу. Что чувствовал, что думал - не знаю. Знаю только одно, что хотел застрелиться. От чувства вины перед погибшими и покалеченными. Вина моя состояла в том, что я не настоял и не добился замены командира роты после вышеупомянутого автопроисшествия, когда погибли 12 человек. Но и после разбирательств генерал-лейтенанта Родина, командира почему-то не заменили, хотя при его попустительстве стало возможным это происшествие. Менять и назначать командира роты было не в моих правах, а руководство округа проявило мягкость.
  
   28.
   Жуткий эпизод. Вспоминаю и до сих пор чувствую запах горелой резины, горелого металла и запах крови и, конечно, лица живых и мертвых. На афганской земле это был мой предпоследний стресс. Я со дня на день ожидал вызова в Москву, в ЦК КПСС, на беседу по случаю назначения меня начальником Воронежского высшего военного авиационного инженерного училища. С Родиным прилетел в Ташкент. В душе сам себя убедил, что накрылось мое назначение в Воронеж, но не горевал и не сожалел. Дело в том, что я не очень хотел этого назначения. Перевода из ТуркВО желал и, как говорят, во сне видел - куда-либо, скажем, в группу войск в Германии, в Польшу, Ленинград, Киев, ну уж, на худой конец - Одесса, Львов или Рига.
   Предложение о назначении начальником училища было очень неожиданным. Генерал-полковник авиации Логинов В.С. при встречах то ли в Афганистане, то ли в Москве полушутя иногда говорил, что я уже совсем почернел, похож на араба или перса и что пора меня куда-то переводить: сколько можно быть на войне - третий год пошел. Некоторых начальников уже по третьему разу поменяли. В перерыве совещания он вдруг спросил: "В Воронеж пойдешь?" Я тут же, ни минуты не раздумывая, ответил: "Пойду". Во-первых, посчитал, что разговор несерьезный, просто лишь бы о чем-то поговорить со мной, во-вторых, что такое Воронеж, я знал: здесь учился в этом же училище на четвертом курсе мой старший сын - Игорь. В городе я был три раза. Первый раз садились на дозаправку, когда еще не было Северного микрорайона. Второй раз - в 1978 году, когда прилетал "вправлять мозги" Игорю, чтобы хорошо учился и не писал рапорты об отчислении "по нежеланию". И в третий раз - 22 ноября 1979 года прилетел к Игорю на свадьбу. Он женился, будучи на втором курсе.
   У Логинова не спросил ни о должности, ни о штатной категории воинского звания, ни тем более о должностном окладе. Разговор этот состоялся 22 февраля 1981 года. 8 марта подзывают к телефону: "9 марта в 10.00 вы должны быть на Военном совете ВВС". Это звонил офицер управления кадров. Тут же и командующий: "Наглаживайся. На самолет и вперед!" На Военном совете утвердили мою кандидатуру, без шероховатостей, единогласно. В Управлении кадров заполнил какие-то анкеты. Заодно узнал, что штатное звание начальника училища генерал-лейтенант, у троих заместителей из пяти - генерал-майор.
   С тем и улетел в Ташкент. И служба потекла в прежнем ритме и содержании. С той поры прошло около года надежд и ожиданий. Никаких разговоров о переводе. Тишина. Я вопросов не задавал - почему остановилось дело с переводом, и сверху меня тоже никто сообщениями не радовал. К осени я получил два "неполных служебных соответствия" и окончательно успокоился.
   Прошел год и еще два месяца. И вот 27 апреля 1982 г. меня, буквально, сняли с самолета на аэродроме в Чкаловской: мы уже собирались взлетать, направлялись после совещания в Главном штабе к себе в Туркестан и другие "станы". 28 апреля в 11.00 я был на приеме у заместителя начальника Главного управления кадров Министерства обороны генерал-полковника Гончарова.
   Генерал сидел в своем кресле. Я рядом, на краю длинного стола, напротив меня офицер-направленец. На столе перед Гончаровым - листок (мое досье), где столбиком напечатано - кто я, что я и откуда? Генералу, видно, не очень хотелось со мной говорить - время тратить, потому что беседовать со мной должен был генерал армии Шкадов. Гончаров пространно пояснил, что такое учебно-воспитательный процесс в училище, какая сложная работа у начальника училища и т.д. В конце подытожил: "Ну, а если не справишься, полковник, мы найдем тебе другое место", и ткнул через плечо пальцем на карту СССР за его спиной, видимо, подразумевая Афганистан. Я глянул на карту, полковник-кадровик улыбнулся: "Товарищ генерал-полковник, он уже был там". Генерал глянул в листок-объективку на столе: "Да-да. Я знаю". Но в заключение добавил, что через некоторое время вызовут на беседу в ЦК.
   6 мая я снова полетел в Москву на беседу, на Старую площадь. О "цековских беседах" ходили запугивающие разговоры. О чем там будет идти речь, я спросил у командующего Мартынюка Н.К. и члена Военного Совета теперь уже генерал-майора авиации Селезнева Ю.П. Мартынюк сказал, что смотря к кому на беседу попадешь. Если к генерал-майору Климову (он курировал ВВС, ПВО и ВМФ), то после беседы напиться хочется, если к Столешникову А.Н. - то хочется летать. Я молил Бога, чтобы вел со мной разговор Александр Николаевич Столешников.
   Столешников - гражданский человек. Воспитанный, интеллигентный, спокойный, грамотный. Как говорят, простой, доступный. С ним было приятно общаться. Мы немного были знакомы: он дважды прилетал в Афганистан. Мне он нравился трезвомыслием в отношении афганской войны, в отличие от Ахромеева и Меримского.
   Молитвы мои были услышаны: беседовали со мной двое - сначала полковник, наш выпускник 1963 года Качинского училища летчиков - Верещагин. Я его помнил, и он меня тоже. В том году я был в звании старшего лейтенанта, он лейтенанта. Недалеко мы ушли друг от друга по званию, а вот по служебному положению разница, конечно, большая. Старая площадь в Москве совсем не то, что майдан в Ташкенте или Кабуле. Суть бесед и в ГУКе и в ЦК состояла в основном в определении моей общеполитической грамотности, правильности понимания линии партии, эрудиции. Думаю, что не последнюю роль играла и оценка умения общаться, говорить и четко, конкретно отвечать на вопросы, ну и внешний вид, внешность. Вопросы в ходе беседы ставились и из жизни государства, и общественные, и чисто профессиональные. Поскольку я прибыл из Афганистана, то, конечно, и афганские дела их интересовали. В заключение Столешников сказал: "Мы будем рекомендовать министру обороны о назначении вас начальником училища. Желаю вам успехов".
  
   29.
   16 мая 1982 года началась первая Панджшерская операция, крупнейшая за все время боевых действий. Несмотря на хорошую подготовку, несмотря на высокую отмобилизованность всего личного состава на смелые и решительные действия, первый день для авиации оказался очень тяжелым. Бандформирования в Панджшерском ущелье врасплох застать не получилось. Видимо, информацию о наших планах они имели и ответили отчаянным и хорошо подготовленным сопротивлением. Мы понесли потери в живой силе и технике. Второй день был тоже для нас тяжелым. Командующий ВВС генерал-лейтенант авиации Мартынюк Н.К. был чернее грозовой тучи. В такой обстановке лучше быть от него подальше, что я и делал. Мартынюк сидел на первом этаже "дворца Амина", на КП ВВС 40-й армии, а я внизу, под горой, метрах в пятистах от него в сборно-щитовой казарме, где размещались отделы, службы армии и ВВС.
   Под вечер, когда солнце уже коснулось вершин гор, командующий вызвал меня к себе. Я понял, что раз дела начались неудачно, то мне придется куда-то лететь. Взял с собой парашютную сумку с личными вещами, автомат с боеприпасами и пошел считать ступеньки на лестнице, ведущей вверх к дворцу. Николай Каленикович сидел, подперев голову обеими руками: думать и переживать было о чем. Увидев меня, встал из-за стола, пошел к выходу: "Пойдем, полюбуемся вечерним Кабулом". Сверху, с высоты, на которой стоял дворец Тадж-Бек был виден почти весь Кабул. Любоваться меня не тянуло, за два года так "налюбовался", что тошнило. Стоял, ждал, меня подмывало спросить: куда пошлет в этот раз? Обычно в сложной обстановке он вел себя крайне неуравновешенно. Дергался сам и доводил до отчаяния подчиненных. Также неоднократно случалось попадать под горячую руку и мне. Но быстро отходил, и через час-полтора все становилось на свои места, и опять продолжалась деловая спокойная работа.
   Стою, смотрю и не понимаю его. Вообще-то Мартынюк меня уважал и держал к себе поближе. Очень редко бывало, чтобы командующий летел на какой-нибудь аэродром без меня. В этом не было ничего особенного. На любом аэродроме, в любом авиагородке при встречах с военнослужащими, членами семей, гражданскими людьми к нам обращались с проблемами и вопросами - состояние и содержание аэродромов, энергосистем и коммуникаций, казарменных и жилых городков, выделение автотранспорта, медицинского обслуживания, строительство жилья и т.д., в общем, ставились вопросы жизнеобеспечения и быта, на которые квалифицированно и компетентно отвечать мог я и решать их мог только я, как должностное лицо. Поэтому и летали всегда вместе.
   У Мартынюка очень много хороших деловых, моральных и нравственных качеств. Исключительно трудолюбивый, энергичный, коммуникабельный, честный и порядочный генерал. Человек чести и достоинства. Когда в 1981 году военная прокуратура активно занялась расследованием фактов контрабандных перевозок, хищений военного имущества и коррупции, некоторые "доброжелатели" ждали и желали, чтобы на допросы пригласили и нас. Жадность легкого обогащения обуяла тогда многих. Прокуратура приглашала на беседу и некоторых заместителей командующего, которые после встречи со следователем сдавали легко полученные деньги - по 80-100 тысяч рублей при должном окладе 360-450 рублей в месяц. Мы с Мартынюком чувствовали себя спокойно и уверенно, на удивление "доброжелателям": "Надо же, через них такие богатства проходят, а они не пользуются. Не может быть! Значит, хорошо маскируются". Прошли годы. Все прояснилось. Мы остались умными и честными, но не богатыми.
   Но вернемся к вечернему Кабулу. Постояли. Поговорили ни о чем. Потом командующий сказал: "Завтра в 10 часов утра ты должен быть в Воронеже, в обкоме партии. Звонил начальник политуправления ВВС Леонид Батехин, сказал, что будет разговор об избрании тебя депутатом областного Совета. 16 мая министр подписал приказ о твоем назначении. Так что для тебя война закончилась". Разговор этот у нас состоялся часов около семнадцати. Я спросил: "Как же я доберусь до Воронежа? Лететь отсюда в Воронеж в этой пропитанной потом и пылью робе вроде неудобно". Он улыбнулся: "Пошли вниз". На КП спросил: "Сколько Ил-76 на разгрузке?" Дежурный ответил: "Четыре". "Дай команду, - сказал Мартынюк, - пока Андреев доедет до аэродрома (это минут сорок), один Ил разгрузить. Андреев летит в Ташкент". И мне: "А завтра в 7.00 на Ан-12 летишь в Воронеж. Через три дня за тобой туда придет борт".
   Мысли приходили разные. С одной стороны, конечно, хотелось жизни поспокойней, с другой - не хотелось расставаться с боевыми друзьями, к которым привык, породнился и с которыми уже чуть ли не пуд соли съел. В общем, было и радостно, и грустно.
   Поскольку наступление темноты поджимало, и мне нужно было срочно ехать через весь город на аэродром, я попрощался со всеми на КП и бегом ринулся по ступенькам вниз. У входа в модуль-общежитие собрались человек двадцать наших (ВВС) и не наших (сухопутных) на проводы. "Беспроводный телефон" уже донес до них "последние известия". Быстро собрал в мешок свои пожитки. На ходу отдал автомат и все, что должен был сдать, полковнику Сысоеву В.И. Пожал руку Мише Логойде, начальнику тыла ВВС 40-й армии, что-то сказал ему на прощание. Он тоже собирался на аэродром, куда-то улетать.
   Через десять лет, когда я готовился увольняться в запас с должности начальника военного училища, по поводу кандидатуры сменщика сказал: "Думаю, что лучше Логойды вы не найдете кандидата". Это был разговор с заместителем начальника Главного штаба ВВС. Так и получилось. В 1992 году на посту начальника училища меня сменил генерал-майор авиации Логойда М.И. На вечеринке по случаю моих проводов он спросил: "Василий Викторович, помните, что вы сказали, прощаясь с нами в Кабуле?" Как можно запомнить, что я говорил десять лет назад?
   - Миша, думаю, дурного не мог тебе ничего сказать.
   - Вы сказали: "Через 10 лет ты приедешь на смену мне в Воронеж. Не горюй".
   Да, я вспомнил. Действительно, глядя на опечаленное лицо Михаила Ивановича, я сказал эти слова. И хорошо, что все так получилось.
   19 мая я прилетел в Воронеж. Дело о назначении и переводе пока оформлялось, мой прилет был больше связан с партийно-политической суетой по случаю выборов в местные органы власти. Меня встретил начальник политотдела училища полковник Вялых Лев Дмитриевич. В училище я не торопился, потому что знал, как болезненно переживал уход с должности и увольнение мой предшественник, генерал-майор Мылов Олег Иванович. С Вялых Л.Д. мы посетили первого секретаря обкома Игнатова В.Н. Долго беседовали. Познакомился с другими секретарями и некоторыми заведующими отделов обкома, в том числе с первым секретарем Железнодорожного райкома партии Лебедевой Ларисой Николаевной и другими руководителями райисполкома и райкома. Баллотировался я кандидатом в депутаты областного Совета по Сомовскому избирательному округу. В один из вечеров, числа, наверное, 20 или 21 мая, состоялась встреча с избирателями - работниками зверосовхоза "Сомовский" и жителями поселков Боровое, Сомово, Дубовка и др.
   Встречали везде хорошо. Всем было интересно знать хоть что-то из уст живого "афганца". "Выкручивался" я при ответах на вопросы, как только мог. Тяжелое это дело - отвечать на вопросы и, как в известной песне о гадалке: "Я и правду не скажу, но и врать не стану". Мне вспоминается день, когда к нам в полк Качинского летного училища приезжал бывший выпускник летчик-космонавт Быковский В.Ф. Космонавта в поездке в родное училище сопровождал генерал-майор. Встреча с офицерами и курсантами-выпускниками состоялась часов в шестнадцать. После обеда в летной столовой, где гостеприимные хозяева, видно, не по единой подняли во славу авиации, Валерий Федорович начал рассказ о космонавтике и космосе. Вначале его речь была не очень интересной. В те годы о полетах в космос, о подготовке космонавтов вести разговоры в широком кругу должностным лицам, связанным с этой отраслью, категорически запрещалось. Все было совершенно секретно. Валерий Федорович говорил так, как будто читал передовицу из газеты. Как научили, так и говорил! Долго и нудно. А потом вдруг как будто прозрел: "Вижу, вам неинтересно, тогда я буду своими словами". И начал "своими словами" рассказывать как инструктор - инструктору, курсант - курсанту. Говорил и о том, чего в печати и на радио не было. Стало очень интересно. Сопровождавший генерал не скрывал негодования, ерзал на стуле, "стрелял" взглядом по Быковскому, но встречу и речь не прервал.
   На встрече с избирателями меня тоже сопровождали работники обкома и райкома, а я то ли к счастью, то ли к несчастью, был трезв и от соблазна говорить об афганских делах "своими словами" удержался. Через три дня возвратился в Ташкент и стал готовиться к сдаче дел и должности.
  
   30.
   С назначением на должность начальника училища менялся характер моей службы, менялось профессиональное предназначение, по которому я шел 12 лет после окончания академии, нужно было менять психологию и мышление в связи с новыми обязанностями. В общем, судьба совершала резкий поворот.
   Переход от круглогодичной военной круговерти, от работы, где ни покоя, ни отдыха, ни дня, ни ночи, где на 15 минут не мог оторваться от связи, на размеренную, заранее распланированную, спокойную вузовскую жизнь я переживал. Не скажу, что тяжело, но и не очень легко. В училище для меня все было ново: масса педагогических, научных, хозяйственно-бытовых, воспитательных и прочих проблем. Необходимо было впрягаться и натягивать гужи. Времени на размышления и перестройку не оставалось. На шестой день после объявления в приказе о вступлении в дела и должность провел первый в своей жизни выпуск молодых лейтенантов. А на восьмой день училище посетил командующий войсками Московского военного округа генерал-полковник Лушев П.Г. В училище он приехал вместе с первым секретарем обкома Игнатовым В.Н. Я встретил, доложил.
   "Ну, показывай, что тут у тебя", - не разжимая зубов, проговорил Лушев. Человек он был своеобразный. О его жесткости, требовательности и малоразговорчивости ходили легенды. Одна страшнее другой. Даже принятое в военной лексике выражение "заслушивание командиров", армейские юмористы перефразировали - "залушивание". Довольно часто заслушивание доклада о положении дел в полку, дивизии или ином подразделении заканчивалось освобождением от должности. Если бы я в должности до этой встречи пробыл хотя бы год, то все бы для меня на сто процентов закончилось "залушиванием". После того, что Лушев видел в военных училищах в Алма-Ате, Ташкенте, Чирчике, Самарканде, когда он был командующим войсками Среднеазиатского военного округа, и московских военных училищах, я имею в виду внешний вид учебного заведения, территорию, застройку, классы, казармы, обустроенность, техническую оснащенность, мне показать было нечего. Все выглядело очень примитивным по сравнению с другими. Лушев только прибыл в новый для него округ и в училище наведался впервые. Игнатов В.Н. за двадцать лет дислокации училища в Воронеже стал первым секретарем обкома, посетившим училище.
   Глядя на нашу учебную и материальную базу, Лушев из себя не выходил. Все осматривал молча, холодно, без эмоций. Я бывал в вышеназванных училищах и меня очень угнетала обстановка встречи с Лушевым, когда и сравнить-то наше убожество с "собратьями" было неудобно. Прощаясь, сквозь зубы, спросил: "Ты давно здесь?" "Восьмой день, товарищ командующий", - ответил. "Пора тебе уже делом заниматься. Понял?" - порекомендовал Лушев. А что он еще мог сказать?
   Итак, война закончилась. Начались мирные вузовские будни. Но связи с моими братьями по оружию я старался не терять. Часто звонил в Ташкент. Интересовался делами и судьбами бывших сослуживцев. Многим и я был нужен. Подрастали сыновья. Их нужно было определять на дальнейшую учебу. Как я мог быть безучастным к просьбе офицера или прапорщика, прошедшего афганское пекло? Да и просто как-то жалко было видеть "ничьего" мальчишку, который надеялся, стремился учиться в военном училище и не прошел по конкурсу. Глядя на таких ребят, которых "не тянули сверху" и "не толкали снизу", я видел себя на их месте. Конечно, чем мог таким ребятам помогал. Набирал на первый курс человек на сорок-семьдесят больше, чем предусматривалось планом набора. Брал всех, имеющих одинаковый нижний предел проходного балла. Скажем, балл 3,2, а таких человек тридцать-сорок- семьдесят. Как их разделить и взять, скажем, в пределах плана 20 человек? А как остальным объяснить, что они не прошли по конкурсу? Поэтому брал всех. У меня самого и учеба в училище, и служба после окончания складывалась не совсем гладко. Поэтому бережно относился к людям, помня, как самому приходилось нелегко.
   Поступать в военное авиационное училище, летное или штурманское для меня и для родителей вопрос был решенным, и иных мнений не было. В роду нашем все прошли военную службу. Дедушка, Андреев Анисим Иванович, служил в армии с 1904 по 1946 год. Отец, Андреев Виктор Анисимович, - с 1919 года по 1952 год Два брата (от первого брака отца) тоже были офицерами. Старший, Тимофей, окончил Днепропетровское военное училище в 1943 году и до 1970 года служил в органах разведки КГБ. Прошел войну и послевоенный Кавказ. Работал до 1967 года за границей. Младший, Василий, окончил Чугуевское летное училище, стал летчиком-истребителем. Около полутора лет пробыл на фронте. Летал, воевал.
   От второго брака отца родились мы - я и сестра Татьяна. Отцу, видно, очень нравилось имя Василий, поэтому и меня нарекли Василием. Авиацией я начал бредить, наверное, с 6-го или 7-го класса. Все началось с приезда в отпуск брата-летчика и его рассказов. Потом я пересмотрел все фильма и перечитал все книги о летчиках, какие мог найти в те далекие сороковые и в начале пятидесятых годов.
   Великую Отечественную войну отец прошел с ноября 1941 года и до встречи с американцами на Эльбе в 1945 году. Начинал боевой путь на воронежской земле. Здесь формировался 7-й кавалерийский корпус. Отец воевал в 54-м казачьем кавалерийском полку. Носил синюю форму с красными лампасами. В 1945 году мы с матерью встречали его на пристани Пржевальск (это Иссык-Куль, Киргизия). Мы тогда жили в Киргизии. Отца отпустили на месяц в отпуск. Из Германии корпус переводили на Дальний Восток, на войну с Японией. Но пока везли, война закончилась для них в Новосибирске. На пристани было очень много встречающих. Гремел оркестр. По трапу вниз шли фронтовики. Солнечный день. Блеск орденов, погон. И идет отец - в синем, с красными лампасами. По-моему, при необычной форме с лампасами ему было больше внимания и почестей. Наградами он тоже выделялся. Мы встретились. В этот день счастливее нас, наверное, не было людей на свете.
   Военные годы я хорошо помню - и голод, и холод, и сыпной тиф, и другие болезни, от которых вымирали деревни. Мы были далеко от фронта, не видели оккупации, но видели эвакуированных, которых подлечили, но им некуда было ехать. Много чего видели и переживали. Всю войну мать работала в колхозе прицепщиком на тракторе, либо с плугом, либо с сеялкой, от зари до зари. А мы, детвора, табуном бродили по окрестным полям и лугам в поисках съедобной травы, либо в поисках, где что украсть съедобное (например, зерно из колхозного амбара или яблоки в садах). Во время отпуска отец и мать зарегистрировали свой брак. Мать стала Андреевой Варварой Макаровной. До этого была Коваленко. Она, конечно, была счастлива, что теперь жизнь пойдет лучше. Закончились лишения военных лет. Но для отца и матери начинались лихолетья и беды послевоенных лет. Сейчас уже нет в живых ни отца, ни матери.
   Среди моих двоюродных братьев почти все учились в военных училищах, становились офицерами и долгие годы служили в разных концах страны. Два моих сына, Игорь и Алексей, тоже офицеры ВВС. Помотались по гарнизонам и странам СНГ. На пятом курсе в Воронежском военном авиационном инженерном институте учится внук, сын Игоря.
  
   31.
   Я уже десять лет на пенсии. Уволился в сентябре 1992 года. Восемь лет трудился в сфере дорожно-сервисных услуг. Работал директором Центра дорожного сервиса. Пытался заниматься предпринимательством. Но, как сказал известный литературный герой, графа Монте Кристо из меня не получилось, и я переквалифицировался в преподаватели института (училища), где был начальником десять лет. Ежедневно общаюсь с бывшими моими учениками, выпускниками, начальниками факультетов, кафедр, преподавателями, общаюсь с курсантами, которые избрали профессией защиту Родины.
   Думаю, то, что я изложил в своих воспоминаниях о буднях афганской войны, кому-нибудь будет интересно. Война - это война и каждый день войны насыщен переживаниями, стрессами, эмоциями, анализом и напряжением нервов, сил.
   О событиях каждого дня войны можно писать много, потому что в этой громадной машине участвуют массы людей и техники, на земле и в воздухе, на переднем крае и во втором эшелоне, и каждый человек, офицер ли, солдат ли, по-своему воспринимает, анализирует и переживает события и факты. У каждого своя судьба.
   Каждой войне оценку дает время. Надеюсь, что придет время, и афганская война в российской истории займет подобающее ей место. Прекратят злопыхатели говорить и писать о поражении советских войск в Афганистане. Мы воевали за счастье чужого народа, а это - неблагодарное дело и, как правило, мужество и героизм помощников или освободителей редко ценится и помнится освобожденными. Примеров тому сотни - нынешние Прибалтика, Украина, Польша, Венгрия и т.д. Изменилось время, пришли к власти новые люди, поменялась идеология. Мы и подумать тогда не могли, что нас объявят "оккупантами", а чиновники посмеют заявить молодому инвалиду-"афганцу": "Я тебя туда не посылал. Кто тебя посылал, у того и проси льготы". Россия переживает "безумие памяти". Мы, солдаты и офицеры, войну не начинали. Не вина наша, а беда, что мы беззаветно и честно, не преследуя никаких корыстных целей, отдавали жизни, здоровье и молодость.
   Очень прав воин-"афганец" Ю.Слатов:
   Нам не хватало воздуха на горных перевалах,
   Мечтали о воде мы в пустыне Регистан,
   Кричали мы от боли на койках в медсанбатах,
   Но все-таки по-доброму мы помним наш Афган.
   Прошлое никуда не уходит, оно остается с нами на всю оставшуюся жизнь.
   Никогда не сотрутся из памяти светлые образы тех, с кем свела меня судьба в Афганистане. Многие преждевременно ушли из жизни, в основном скоропостижно, многие продолжают трудиться. Развал СССР привел к тому, что мы, "афганцы", оказались разбросанными по странам СНГ. Со многими, к сожалению, утрачена связь.
   Но я помню и поминаю погибших и умерших боевых друзей и сослуживцев, помню тех, кто жив. И не только моя вина в том, что не знаем друг о друге и не поддерживаем связи. Так складывается жизнь.
   Простите меня.
  

Июль 2002г. - декабрь 2003г.

г.Воронеж.

  
   стр.136.
   ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Слово редактора

   Даже человек, знакомый с афганской войной, после прочтения "афганских дневников" В.В.Андреева обязательно откроет для себя что-то новое. Но не только в этом уникальность книги, а в ее честности, искренности, выдержанности. Рассказывая о том, что было лично с ним, подполковником В.В.Андреевым, на афганской войне, автор не стремится к приукрашиванию действительности, не оправдывает свои и чужие поступки. Все, как было! Словно на исповеди... Эти записи не претендуют на признание, лестные оценки и похвалу. Уверен, что к ним по-разному отнесутся и участники былых событий: кто-то скажет спасибо, а кто-то и воспримет, как попытку бросить тень на прошлое. В книге нет желания угодить ни тем, ни другим: перо автора вела не жажда литературной славы, а внутреннее осознание долга. Долга перед теми, кто сгорел в подбитом вертолете, подорвался на мине, был сражен афганской пулей. Это внутренний стержень книги: сказать за тех, кто уже ничего не может сказать.
   Для меня шокирующим, например, является тот факт, что до сих пор засекречены ряд операций советских войск в годы Великой Отечественной: по удачным учат "искусству побеждать", по неудачным - нет. Автор не пытается скрыть какие-то негативные стороны войны ссылками на секретность: по прошествию двадцати пяти лет после означенных событий в этом нет никакой надобности.
   Война - это, прежде всего, тяжелый труд. В книге есть такие строки, что в Афгане "люди и техника работали на износ. Люди держались, а техника агитации не поддавалась". И именно эта мысль, что наши солдаты и офицеры в самых жестких условиях оказывается надежнее любой техники, на мой взгляд, является главной мыслью повествования.
   Не рассчитываем на то, что книга кому-то будет полезна, кто-то извлечет уроки из афганской войны. История учит тому, что она... ничему не учит и каждое последующее поколение повторяет старые ошибки.
   Как появилась идея серии? На встрече "афганцев" управления 20-й армии (15 февраля 2002 года), когда каждый из присутствующих рассказывал о каком-то памятном ему эпизоде войны - разведчик, авианаводчик, командир вертолетного звена, тыловик, командир полка, - не помню уже после чьих слов, поймал себя на мысли: а ведь у каждого из нас была СВОЯ ВОЙНА.
   У каждого из нас свой "афганский дневник". Пусть не выписанный на бумагу, но есть. Ибо то, что было с каждым из нас на войне за полтора-два года, - это на всю оставшуюся жизнь! Мысль не новая, но именно она привела к появлению идеи "Афганского дневника". А вот кто должен открывать эту серию воспоминаний, никаких сомнений не было: только В.В.Андреев!
   Рассчитываю, что настоящая книга положит начало серии воспоминаний. История войны - мозаичное полотно, и только из разных по цвету "стеклышек-воспоминаний" может явиться правдивое лик войны.
   Виктор РУДЕНКО,
   журналист редакции газеты "Коммуна"*
   ________
   *Руденко В.Г. в 1985-1987 гг. проходил службу в составе Ограниченного контингента советских войск в ДРА. Сапер инженерно-саперной роты 191-го отдельного мотострелкового полка (г.Газни). Награжден медалью "За отвагу", знаком Министра обороны СССР "За разминирование".
  
   Стр.137

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

как все начиналось

   27 апреля 1978 г. (7 саура 1357 г. по афганскому календарю) в Афганистане под руководством группы офицеров был совершен верхушечный военный переворот, поддержанный армией и частью мелкой буржуазии. Президент страны М.Дауд был убит. Власть перешла в руки Народно-демократической партии Афганистана (создана в 1965 г.). На весь мир объявлено, что это революция, причем социалистическая. По уровню экономического развития Афганистан находился на
108-м месте среди 129 развивающихся стран мира, на стадии феодализма с глубокими пережитками родо-племенных устоев и общинно-патриархального уклада жизни.
   30 апреля 1978 года Советский Союз признал новый режим, позже признали и США.
   В июне 1987 г. отмечены первые вооруженные выступления оппозиции против режима НДПА. Они подавлялись армейскими подразделениями. Объявив о реформах, лидеры НДПА выдвинули заведомо популистские лозунги, не учитывающие особенности страны, ее традиции, в том числе исламские. Это и вызвало отпор. Начались поставки вооружения для мятежников из Китая. Враждебную позицию занял Иран и Пакистан.
   В декабре 1987 г. подписан советско-афганский договор о дружбе и сотрудничестве. Контакты на уровне военных установлены еще при короле в 1956 г. В Пакистане и Иране начали действовать центры афганских оппозиционных исламских организаций. В отряды боевиков для засылки в Афганистан рекрутировались беженцы.
   14 февраля 1979 г. в Кабуле похищен американский посол. Он был убит при попытке освобождения. Помощь американцев правительству Афганистана сведена к минимуму.
   Весной 1979 г. в Афганистане полным ходом шла гражданская война. 15 марта вспыхнул антиправительственный мятеж населения в Герате. Его поддержали подразделения воинского гарнизона. Подавлен 20 марта. 21 марта раскрыт заговор в Джелалабадском гарнизоне.
   События в Афганистане находятся под пристальным вниманием советского руководства. Позиция Политбюро ЦК КПСС: "Нам не пристало втягиваться в эту войну" (Л.И.Брежнев). "Мы будем выглядеть как агрессоры, и мы не можем допустить этого" (Ю.В.Андропов). Принято решение о безвозмездной поставке в ДРА вертолетов, БМП, БТР, оружия и боеприпасов. И отказано в пилотах и танкистах. В то же время по приказанию министра обороны проводятся некоторые мероприятия по проверке готовности войск.
   14 апреля 1979 г. главному военному советнику при афганской армии Л. Н. Горелову высказана просьба правительства ДРА о направлении в Кабул 15-20 боевых вертолетов с боеприпасами и советскими экипажами. "Этого делать не следует" - такую резолюцию наложил начальник Генштаба ВС СССР Маршал Советского Союза Н. В. Огарков. Летом обстановка продолжала осложняться.
   5 августа в Кабуле в некоторых афганских частях вспыхнул мятеж. 11 августа Х.Амин, второй человек в руководстве после М.Тараки, в беседе с Л. Н. Гореловым настоятельно просит послать в Кабул советские подразделения. Просьбу удовлетворяют: некоторые части и спецгруппы КГБ перебрасывают. В августе американское посольство в Кабуле выпустило секретный доклад, в котором делается вывод о том, что "более широким интересам Соединенных Штатов будет служить падение режима Тараки-Амина".
   15 сентября отстранен от власти лидер НДПА Н.М.Тараки. 8 октября по приказу Амина он был убит. В стране начались массовые репрессии, в Москве сделали вид, что спокойно отнеслись к смене власти.
   10 декабря на коллегии Минобороны Д.Ф.Устинов сообщил узкому кругу должностных лиц, что очевидно будет принято решение о вводе войск в ДРА, необходимо формирование новой общевойсковой армии в ТуркВО.
   12 декабря на заседании Политбюро ЦК КПСС (Л. И. Брежнев, М. А. Суслов, В. В. Гришин, А. П. Кириленко, А. Я. Пельше, Д. Ф. Устинов, К. У. Черненко, Ю. В. Андропов, А. А. Громыко, Н. А. Тихонов, Б. Н. Пономарев) единогласно принято решение: ввести советские войска в Афганистан. На заседании не присутствовал А. Н. Косыгин, позиция которого была отрицательной. До принятия окончательного решения политиками руководство Генштаба ВС СССР (Н. В. Огарков, С. Ф. Ахромеев, В. И. Варенников), а также главком сухопутных войск И. Г. Павловский выступали против ввода войск.
   25 декабря 1979 г. в 15.00 (по местному времени - в 18.00) начался ввод войск. Первые погибшие появились через два часа.
   27 декабря - операция "Шторм-333": штурм дворца Амина спецназовцами из "мусульманского батальона", групп КГБ "Гром", "Зенит", и физическое его устранение.
  
  

Из Директивы N 312/12/001 от 24 декабря 1979г.:

   "С учетом военно-политической обстановки на Среднем Востоке последнее обращение правительства Афганистана рассмотрено положительно. Принято решение о вводе некоторых контингентов советских войск, дислоцированных в южных районах страны, на территорию Демократической Республики Афганистан в целях оказания интернациональной помощи дружественному афганскому народу, а также создания благоприятных условий для воспрещения возможных антиафганских акций со стороны сопредельных государств..."
   Министр обороны СССР
   Маршал Советского Союза Д.Ф.Устинов.
   Начальник Генерального штаба
   Маршал Советского Союза Н.В.Огарков.
  

Группировка войск включала в себя:

   40-ю армию (108-ю и 5-ю мотострелковые дивизии, 860-й отдельный мотострелковый полк Среднеазиатского военного округа, 56-ю отдельную десантно-штурмовую бригаду, 2-ю зенитно-ракетную бригаду Туркестанского военного округа); 103-ю воздушно-десантную дивизию и 345-й отдельный парашютно-десантный полк Воздушно-десантных войск; 34-й смешанный авиационный корпус.
   В резерве предусматривалась подготовка 58-й мотострелковой дивизии Туркестанского военного округа, 68-й и 201-й мотосрелковых дивизий Среднеазиатского военного округа, 106-й воздушно-десантной дивизии ВДВ.
   В 12 часов 25 декабря 1979 года поступило распоряжение на переход Государственной границы. В 15 часов части и соединения 40-й армии начали переход.
   К середине января 1980 года на территорию Афганистана было введено три дивизии, одна бригада, два отдельных полка, ряд армейских частей и авиационных подразделений, объединенные командованием 40-й армии.
   В первой половине года эта группировка была усилена еще одной дивизией и двумя отдельными полками. К середине 1985 года общая численность советских войск в Афганистане достигла 108,8 тыс. человек, в том числе в боевых частях - 73 тыс. человек.
   В боевых действиях приняли участие 620000 человек. Весь период пребывания советских войск в Афганистане (по характеру выполнявшихся задач) делят на четыре этапа.
   Первый: декабрь 1979 года - февраль 1980 года. Ввод советских войск в Афганистан, размещение их по гарнизонам, организация охраны пунктов дислокации.
   Второй: март 1980 года - апрель 1985 года. Ведение активных боевых действий, в том числе и широкомасштабных, как, например, в провинции Кунар в марте 1983 года. Работа по реорганизации и укреплению вооруженных сил Демократической Республики Афганистан.
   Третий: апрель 1985 года - январь 1987 года. Переход от активных действий преимущественно к поддержке афганских войск советской авиацией, артиллерией и саперными подразделениями. Применение мотострелковых, воздушно-десантных и танковых подразделений главным образом в качестве резервов и для повышения морально-боевой устойчивости афганских войск. Подразделения спецназначения продолжали вести борьбу по пресечению доставки оружия и боеприпасов из-за рубежа. Оказание помощи в развитии вооруженных сил ДРА. Частичный вывод советских войск с территории Афганистана.
   Четвертый: январь 1987 года - февраль 1989 года. Участие советских войск в проведении афганским руководством политики национального примирения. Активная деятельность по укреплению позиций афганского руководства, оказание помощи в становлении вооруженных сил ДРА. Продолжающаяся поддержка боевой деятельности афганских войск. Подготовка советских войск к выводу и полный их вывод.
   Боевые действие советских войск носили, как правило, характер плановых операций, осуществляемых по заранее разработанным и утвержденным планирующим документам (всего проведено 416 таких операций), так и непредвиденных боевых действий, когда приходилось вести бои, навязанные противником.
   Первые носили, как правило, более крупномасштабный характер. В частности, несколько крупных операций было проведено в изолированной горной долине и ущелье реки Панджшер против вооруженных формирований Ахмат Шаха, по разгрому крупного базового района оппозиции в районе Дарзаб (на границе провинций Джаузджан и Фарьяб); в зеленой долине Джабаль-Уссарадж, Чарикар, Махмудраки в 1982 году; по уничтожению базовых районов в горах Катарун - ущелье Рутула, в горах Хаки-Сафед - ущелье Сульджи, в горах Луркох (провинция Фарах), в Панджшерской и Андарабской долинах, в районах Джелалабада, Асадабада, Кандагара, Герата, Кундуза, в провинциях Баглан, Каписа, Парван, Логар, Нангархар, Кунар, Пактия и в округе Хост в 1983-1986 годах; боевые операции "Шквал", "Энергия", "Блокада" в 1987 году.
   Одной из последних крупных операций советских войск, проведенных совместно с афганскими войсками, была операция под кодовым названием "Магистраль", в результате которой осуществлено деблокирование дороги Гардез - Хост и проводка автомобильных колонн с запасами материальных средств для войск гарнизона и населения (в конце 1987 - начале 1988 года).
   Кроме того, в Афганистане проведено 220 частных операций и боевых действий в зонах ответственности соединений по уничтожению отдельных вооруженных отрядов мятежников, устройству засад на караванных путях, оказанию помощи своим подразделениям.
  
   Потери Ограниченного контингента советских войск составили:
   всего - 13833 человека, из них офицеров - 1979;
   боевые потери - 11381 человек,
   из них офицеров - 1755;
   от боевых ранений - 1121;
   от небоевых ранений - 227;
   от травм и увечий - 603;
   от заболеваний - 551.
   Сотрудников КГБ СССР погибло - 585 человек, сотрудников МВД СССР - 28 человек, военных советников, специалистов и переводчиков - 180.
   Санитарные потери составили 53753 человека, из них возвращено в строй 38614. Стали инвалидами 6669 человек. Кроме того, пропало без вести, оказалось в плену 417 человек, из них на 1 января 1999 года вернулись 130 человек.
   Потери техники и вооружения:
   танков - 147; БТР, БМП, БРДМ - 1314; орудий и минометов - 233; самолетов - 114; вертолетов - 332.
  
   Выполняя воинский долг
   За время войны в Афганистане за совершенные подвиги награждено более 200 тысяч воинов и служащих Советской армии, в том числе 10955 человек награждены посмертно.
   Среди награжденных орденами и медалями - 111966 солдат и сержантов, 19261 прапорщик, 66251 офицер и генерал, 2675 рабочих и служащих Советской армии, в том числе 1350 женщин.
   86 военнослужащих стали Героями Советского Союза, в том числе 25 воинам звание Героя присвоено посмертно.
   В Афганистане, честно исполняя свой долг, воевали воины многих национальностей, представители 68 наций и народностей удостоены государственных наград.
   Несмотря на всю сложность и противоречивость своего положения, генералы, офицеры, сержанты и солдаты 40-й армии, военные советники и специалисты до конца были верны своему воинскому долгу и достойно его выполнили.
  
   Советские главные военные советники, главные военные консультанты и старшие групп военных специалистов в вооруженных силах Афганистана:
   Генерал-майор Бондарец Иван Семенович - 1972 - 1975 гг.
   Генерал-лейтенант Горелов Лев Николаевич - 1975-1979 гг.
   Генерал-полковник Магометов Салтан Кеккезович - 1979 - 1980 гг.
   Генерал армии Майоров Александр Михайлович - 1980-1981 гг.
   Генерал армии Сорокин Михаил Иванович - 1981 - 1984 гг.
   Генерал армии Салманов Григорий Иванович - 1984 - 1986 гг.
   Генерал-полковник Востров Владимир Андреевич - 1986 - 1988 гг.
   Генерал-полковник Соцков Михаил Михайлович - 1988 - 1989 гг.
   Генерал армии Гареев Махмуд Ахмедович (военный советник верховного главнокомандующего ВС РА) - 1989 - 1990 гг.
   Генерал-полковник Шеин Борис Петрович - 1989 - 1990 гг.
   Генерал армии Грачев Николай Федорович - 1990 - 1991 гг.
   Генерал-лейтенант Перфильев Борис Сергеевич - 1991 - 1992 гг.
  
   Стр.144

Содержание

   Вместо пролога. Слово к читателям 3
   Нежданная война 5
   Вместо эпилога. Слово редактора 136
   Историческая справка 137
  

Руководитель проекта, главный редактор выпуска В.Г.Руденко.

   Адрес для отзывов и замечаний: 394036, г.Воронеж, ул.Комиссаржевской, 4-а, редакция газеты "Коммуна", В.Г.Руденко, e-mail: rudenko@kommuna.ru
  

Над книгой работали:

   Литературный редактор В.Е.Петропавловский. Дизайн обложки: Н.Т.Провоторов. Электронная верстка: С.В.Саввин. Корректура: Власова Л.Г. Набор: Иванникова Т.А., Михайлова Н.И., Семыкина Е.Л., Шатова Н.В.
  
   Книга набрана и сверстана в электронном цехе ООО "Редакция газеты "Коммуна" (394036, г.Воронеж, ул.Комиссаржевской, 4-а, тел. (0732) 51-24-87). Отпечатана с готовых диапозитивов в типографии ООО "Европолиграфия" (394019, г.Воронеж, ул.Машиностроителей, 24, тел. (0732) 79-95-50). Тираж 2000 экз.
   0x01 graphic
  
  
   Обложка книги
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   191
  
  
  
  
  

1

  
  
  
Оценка: 7.84*9  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023