Пункт постоянной дислокации 191 ОМСП - Союз, май 1987 года
Последние два месяца перед дембелем - мысли только о доме. Чем угодно заниматься, только бы забыться! И я, кажется, начал понимать, почему гибнут в такой период - душой уже дома, какая тут может быть война?!
Мы стояли у памятника погибшим саперам. Быстро стемнело, уже не было видно, что на каменном монументе написано. Я медлил, наконец, мой друг Бахтиёр тронул за плечо:
- Рудик, пора, скоро вертушки.
На душе было тревожно и грустно, и вот сейчас уже не хотелось улетать. Так всегда: ждешь - не дождешься этой минуты, маешься, а потом приходит срок, и все - нет желания, чувства в тебе перегорели.
Мы с Бахтиером улетали вторую ночь подряд. С 14 на 15 мая всю ночь на вертолетной площадке прислушивались: не летят ли вертушки? В часу третьем, уже перед рассветом, огорченные, ушли в расположение роты.
Переночевали в каптерке взвода полевого водоснабжения.
Утром зашел замполит, увидел нас и по привычке затянул свою песню:
- Ну что, дембеля, на построение не выходите, не положено, что ли?
Но, по правде говоря, он был рад нас снова видеть.
В этот же день, как только стемнело, подошли к памятнику, постояли. Чувств никаких не было: понимал, что хоть я еще и здесь, но мысли мои уже далеко.
Постарался сосредоточиться, чтобы удержать в памяти свое состояние.
- Идем, Бахтиер. Идем, брат...
Я стоял на вертолетной площадке, тщетно пытаясь еще раз оглядеть полк. Слез не было, казалось, что они непременно должны были выступить: столько лет, не в обычном бытовом измерении, а в военном, здесь прожито?!
Но слез не было на лице, в душе - да...
А если бы и были слезы, то сухой ветер быстро бы их высушил. Горы не любят слез.
Когда послышался вдали гул моторов, еще раз обернулся. Понимал, что вижу полк в последний раз, что больше в моей жизни не будет ни Афгана, ни Газни.
Старался впитать в себя все то, что вижу, но в сгустившейся темноте уже ничего практически не было видно.
Домой, домой, поскорее домой! Но как не хочется расставаться с этим проклятым миром?!
На скамейку в вертушке я сел, стараясь уже ни о чем не думать.
- Мужики, - из кабины выглянул борттехник, - снимите значки и медали, чтоб не потерять, а то потом будет плакать... И помогите друг другу натянуть парашюты. Знаете, за какую штуку дергать в случае чего?
Кабина захлопнулась, вертолет по кругу стал набирать высоту...
Как прошло время полета до Кабула, я не заметил. Очнулся, когда "вертушка" стала ложиться набок и в иллюминаторе показались огни аэродрома: Кабул... Посмотрел на время: два часа ночи.
В палатке на грязных матрасах, подложив под головы дипломаты, скоротали ночь. Утром на построении объявили:
- Вам сильно повезло, мужики, есть борт на Союз, полетите сегодня все.
Что такое кабульская пересылка? Грязь, мордобой, где никогда не воевавшие пытались здесь задирать тех, кто летел из боевых частей в Союз.
То, что подали не комфортабельный Ту-134, доставивший меня полтора года назад на войну, а Ил-76МД, меня, как похоже и всех других, мало волновало, главное - домой!
Кабул - не Газни, и если с полком было тяжело расставаться, то с Кабулом ничего не связывало.
О том, что Ил-76 приземлился не в Ташкенте, а на каком-то глухом заштатном аэродроме, верней всего, военном, поняли сразу. Где же мы?
Наконец появился кто-то из летчиков и бросил на ходу:
- Это Мары.
Сразу вспомнилась солдатская прибаутка: "Есть на свете три дыры - Термез, Кушка и Мары, а четвертая дыра - это служба в ДРА".
Здесь же рядом со взлеткой раскинулись большие солдатские палатки: в свои объятия нас поспешила принять таможня. Как ни ряди, а служили-то мы за границей.
Стандартный вопрос:
- Оружие, наркотики есть?
И досмотр дохлых дембельских дипломатов.
Грустная это была картина. Что с нас можно было взять?! Барахло у всех примерно одинаковое: платок матери, парфюмерия сестре, часы, трусы, зубная щетка, редко у кого приемник или магнитофон.
Нас сразу предупредили: если что попытаетесь утаить, отберут без разговоров.
У парня нашли кассеты, тут же вставили в магнитофон. Хриплый голос под гитару пел о четвертом "Каскаде".
- Да не было четвертого "Каскада"! Чепуха все это, незачем ерунду эту везти в Союз, - сказал таможенник, - и сухо добавил, - изъято, проходи!
У меня в дипломате, кроме обычных вещичек, лежал... "Словарь русского языка" Ожегова, в то время очень дефицитная вещь, смотанная в рулон фотопленка, да две парфюмерии. Одну передал своей сестре в Воронеж Андрюшка Пустовалов.
И я с напряжением ожидал: отберут или нет? Чтобы вещь не бросалась в глаза, один набор обернул в платок.
Таможенник, невысокого роста узбек, сразу же засек, что в платке что-то есть, и спросил:
- Имеются ли у вас какие-то вещи, кроме тех, что на виду? - это был хитрый прием, чтобы что-то конфисковать, и об этом "дембеля" знали.
Я помедлил, а потом ответил:
- Да.
Но тут его привлек моток фотопленки:
- Что это?
- Фотопленка.
- Не положено!
Я понял, что могу ее потерять и начал просить:
- Товарищ таможенник, здесь только портреты друзей по саперной роте, ничего на пленке противозаконного нет, я учусь на факультете журналистики... Поймите... Оставьте...
Не знаю, что сыграло роль, но таможенник, взяв рулон пленку и немного ее размотав - шли испорченные кадры - пленку вернул.
- Проходи!
Моей радости не было предела.
Полевой военный банк выдал деньги за службу. Мне аж 34 рубля - за полтора года войны, чуть меньше той месячной студенческой стипендии, какую я получал на первом курсе университета...
Тем временем подошли "КАМАЗы", на них дембелей повезли на вокзал.
Мне повезло - досталось место в кабине. Старший лейтенант, сосед по кабине, спросил:
- Ну как там?
- Как? Жарко, мы ушли на демблеь, а пацаны - на очередную операцию.
Пока говорил, поймал себя на мысли, что слежу напряженно за тем, как водитель лихо прихватывает обочину, вовсе не следит за тем, чтобы ехать след в след за передней машиной.
И однажды, когда тот совсем съехал на обочину, у меня дернулось сердце, хотелось вырвать руль, крутануть в сторону, потом отлегко: это уже не Афган, мин нет.
Да, подумал: в Афгане бы ты, парень, с такой лихой ездой далеко бы не проехал.
- Счастливого пути! - и машины, нас подвозившие до вокзала, скрылись. Впервые за два года мы оказались предоставлены сами себе, никто нами не командовал, и нужно самим решать, как дальше быть.
В Марах нас ждал полупустой вокзал и наглые тетки в киосках. Когда мы проходили мимо них, они высовывали морды из окошек и с притворной лаской обращались:
- Солдатик, а солдатик, а какой ты нам бакшиши привез? Подари парфюмерию, часы подари...
От такого приема хотелось врезать "дипломатом" по оплывшей роже.
Бахтиёр Мирзаев, кому местные обычаи были не в диковинку, предупредил:
- Здесь нечего останавливаться, будем держаться вместе, могут и обобрать, и убить.
На вокзале комендант шлепнул штампик на билет, и мы подошли к карте: велика страна, далеко добираться... Мары, выходило по карте, на одинаковом удалении от Душанбе и Ташкента. Куда ехать?
Мирзаев предложил:
- Берем на Ташкент, мне до Самарканда, но я тебя провожу.
В девять часов вечера вокзал совсем затих, лишь кое-где сидели небольшими группками пацаны в парадках. Было тоскливо и отчего-то грустно.
Когда полк возвращался с операции, а первыми ехали, как всегда, саперы, нас встречал оркестр. Никто, конечно, не ждал оркестра в Марах, но уж как-то не по себе становилось от того, как Родина встретила "героев афганской войны".
Преданный друг Бахтиёр решил проводить меня до столицы солнечного Узбекистана. Поезд проходил мимо его родной станции Зиадин, не знаю, какие чувства у него возникали, когда мы проезжали Зиадин, и еще часов шесть - дорога до Ташкента - о чем-то говорили под стук колес.
- Ты, знаешь, Рудик, узбеки хорошие люди, но лучше я тебя провожу...
В Ташкенте сутки жили в каком-то студенческом общежитии. Бахтиёр сводил меня в редакцию окружной газеты. Потом пошли покупать билет на самолет.
Я пересчитал деньги и растерянно уставился на Бахтиера.
- Не хватает на билет...
Мой друг-узбек что-то сказал нашим спутникам. Они молча достали деньги, скинулись на билет. Мне нужен был Воронеж, но я брал билет до любого города в европейской части страны, до которого можно было улететь.
Ташкент - Челябинск - Куйбышев... В Куйбышеве нужно было сутки ждать самолет на Воронеж, я не утерпел, сдал билет, поехал поездом.
Путь домой растянулся на долгих четыре дня.
Дома... Странное чувство: бежит навстречу сестра, она такая бледная, не успевшая еще загореть, мать, отец, братья...
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
