Аннотация: Штрихи к портрету офицера, командовавшего 191-м омсп на пике Афганской войны.
Командир полка
"Свою жизнь не мыслил без армейского порядка", -говорит командир 191-го ОМСП подполковник В.П. Суринов (1984-1986)
Валерий Петрович вспоминает Афган, рассказывает о своей жизни до и после войны.
Штрихи к биографии В.П. Суринова
Командовал 191-м отдельным мотострелковым полком на самом пике Афганской войны. За высокие боевые показатели полк в мае 1985 года был удостоен ордена Красного Знамени.
Ходил в горынаравне с солдатами и офицерами. В том числе на двух армейских операциях на Панджшере.Преодолел не один десяток километров по высокогорью, куда далеко не всегда даже вертолетыдолетали.
Осталсяв памяти офицеров и солдат как человек, от которогодаже в сложных условиях Афганской войнывеяло неуловимой интеллигентностью, воспитанностью. Как писалираньше в аттестациях на офицеров, стремясь подчеркнуть их высокий уровень развития: "Обладает штабной культурой" - это как раз про него.
Мы долго договаривались о встрече. Все как-то не складывалось и, наконец-то, в сентябре 2014 года я вырвался из Воронежа в Орел. Не скрою: я волновался. Видел-то командира в Газни в декабре 1985 года несколько раз на полковых построениях, и то издали. В моей памяти он так и остался подполковником, невысокого роста, с аккуратно стриженной бородкой и усами. Узнаю ли его спустя три десятка лет? Будет ли он открыт для разговора?
Подполковник В.П. Суринов, 1986 год
Впрочем, все мои страхи оказались напрасными. И узнал, и был откровенен насколько это возможно.
Валерий Петрович пригласил к себе домой.
Разливаем по чашкам чай. Говорим.
Командир полка и сапер. Впрочем, звания и должности остались в прошлом - мы это понимаем. Ныне - отставной военный и журналист, которых объединяет нечто общее - Афган, служба в 191-м полку в Газни.
Неторопливо течет разговор, и в какой-то момент, слушая собеседника, я словно погружаюсь в прошлое, переношусь на тридцать лет назад. Под палящее солнце, на раскаленную броню... И вновь вижу перед собой подтянутого подполковника. Спокойные серые глаза, внимательный взгляд...
Мы говорим о том времени, когда Валерий Петрович командовал 191-м полком, о событиях, участником которых он был, о людях, с которыми свела судьба.
Полагаю, историю Афганской войны, как и любой другой, лучше изучать по судьбам таких людей, как мой собеседник.
Выбор пути
Включаю диктофон и прошу Валерия Петровича сначала рассказать о семье, о себе, о том периоде, который предшествовал войне. Где родился? Кем были родители? Какое военное училище закончил? Где служил до Афгана? Стремлюсь побольше задать вопросов, чтобы побольше узнать о командире полка из первых уст.
Полковник немного задумывается, а потом неторопливо и негромко, глухим, чуть простуженным голосом начинает рассказывать о своей жизни:
- Родился я в 1948 году, 13 января. Отец - военный, служил в авиации. Мать, Александра Владимировна, служащая. В 1941-м ей было семнадцать, когда она попала под эвакуацию в Саратовскую область. В 1946-м вернулась в Орел, туда же перевели воинскую часть отца. Двадцать четыре года ей было, когда они с отцом поженились здесь, в Орле.
Полковник в отставке В.П. Суринов, сентябрь 2014 года
Многое в моей дальнейшей судьбе объясняется тем, что отец был военным. Мотались по гарнизонам. Начинал отец со Средней Азии, поэтому я родился в Ашхабаде, где он в то время служил. Пережил летом 1948 года знаменитое Ашхабадское землетрясение. Ну, в таком возрасте, совсем несознательном, только родился. Отец тогда спас меня: когда землетрясение только началось, он выхватил меня из кроватки, и буквально через несколько секунд на кроватку рухнула стена.
Началась эпидемия дизентерии. Я заболел, и меня отправили в состоянии "выживу - не выживу" в Орёл, к родственникам. Выжил.
Часто бывал с отцом в казармах, видел солдатскую жизнь. Отца, знаю, уважали солдаты. Но и побаивались: он был строг с бойцами. Ну и конечным итогом скитаний по военным гарнизонам стало то, что я поступил и закончил Московское общевойсковое училище.
Как мне это удалось? Не скрою, я не собирался поступать в военное училище, готовился в гражданский вуз, Московский физико-технический институт. Математика и физика у меня были на уровне. Хотя в школе, может быть, и не блистал в отличниках, был, скажем так, выше среднего.
Но в тоже время посещали мысли и о военном училище. Долго не мог определиться с выбором, и даже планировал сдавать параллельно экзамены в МФТИ и военное училище, куда поступлю, там и буду учиться.
Экзамены в МФТИ раньше начинались, чем у военных. Но неожиданно экзамены в военное училище поставили на месяц раньше. Я понял, что это знак! Значит, судьба стать военным. И все, метания закончились! Никаких вариантов больше не рассматривал, кроме, как поступать в военное училище.
На призывной комиссии, когда подошла пора служить в армии, сказал, что буду поступать в военное училище. Спросили в какое? Я назвал. Когда список училищ читал, запомнилось первое - вот это, Московское общевойсковое командное училище. Слабо представлял, что значит "общевойсковое". Не знал, что поступить простому смертному в прославленное училище не так просто, большой конкурс. А раз не знал, то и не волновался понапрасну. Выяснил, какие экзамены надо сдавать: математику, физику, русский (сочинение), собеседование по иностранному языку, ну и физическую подготовку. И начал готовиться.
Физической подготовки не боялся, потому что увлекался в школе и греблей, и лыжами. Разрядов высоких не достиг, так, на уровне второго-первого были показатели. Когда приехал в училище, для меня, как гром среди ясного неба позвучало, что сдавать предстоит не физику, а химию. Познания в химии были слабые. Математику сдал на хорошо и отлично, сочинение написал, и три дня перед экзаменом, не отрываясь, перечитывал учебники по органической и неорганической химии. В итоге сдал на троечку. Переживал очень, но проходной балл набрал и поступил.
Сестра у меня жила в Подмосковье, приехал к ней после экзаменов. Так, мол, и так, поступил в училище. Она похвалила: "О, молодец!". А когда узнала, в какое именно, то очень сильно удивилась.
Учёба мне нравилась. Вошёл в училищный быт. На втором курсе вступил в ряды партии. Не был выдающимся курсантом, но почему-то командиры взвода и роты, доверяя мне, предложили вступить в партию. И я вступил. В то время состоять в рядах КПСС было престижно.
Что ещё хочу сказать про курсантские годы. Когда учился в Москве, гордился тем, в каком именно училище постигаю азы профессии офицера. Знаете, такие эпизоды памятны и вспоминаются спустя годы: собираешься в увольнение, переодеваешься из повседневной формы в парадную, подходишь к зеркалу... На тебе красивая форма, курсантские погоны, и тебя, буквально, распирает чувство гордости из-за принадлежности к славной когорте, которая зовется русским офицерством.
Закончил училище и встал вопрос о распределении. Предлагали поехать в Забайкалье - сразу на должность командира роты. И за границу, в Германию. Хотя говорили: в Германию поедешь командиром взвода и в той же должности вернёшься обратно. Перспектив для роста никаких!
Как мы решили с друзьями: поедем в Германию командирами взводов! Ну не получим повышения в должности, зато немножко мир поглядим. Всё-таки заграница! Диплом не красный, но без троек, и очень малое количество четвёрок, то есть, я имел право выбора, и к нашим пожеланиям военное руководство прислушивалось.
Приехали в 39-ю дивизию 8-й армии, а конкретно в 172-й полк, который размещался в Готе. Убедились воочию, что очень много молодых лейтенантов захотели служить в Германии. И командование не знало, куда нас пристроить. На второй-третий месяц мне предложили должность командира танкового взвода, хотя выпускались мы командирами мотострелковых взводов. Не ожидая других вариантов, я согласился.
В это время в полк приезжал командир комендантской роты из 39-й дивизии и подбирал себе, не особенно афишируя, кандидата на должность командира взвода. Комендантская рота находилась в дивизии на особом положении, подчинялась непосредственно начальнику штаба, служить в ней считалось престижным. И почему-то выбор пал на меня. Обрисовали мне обстановку, что, мол, рота на привилегированном положении. Это льстило мне, вчерашнему курсанту, хотя от меня не скрывали: перспектив для роста никаких! Комендантская рота - не мотострелковая, где ты можешь показать себя. Ну, думаю, всё-таки попробую. И меня назначили командиром мотоциклетного взвода.
Мотоциклетный взвод занимался регулированием движения войск по гражданским дорогам. Во время учений, которые проводились в дивизии, взвод обеспечивал проводку войсковых колонн по дорогам Германии. И я, будучи командиром мотоциклетного взвода, исколесил почти всю страну. Служба нравилась мне, не стану скрывать...
И как-то получилось, что командир роты, видя мое ответственное отношение к службе, постепенно отодвинулся от текущих дел, и за всё, что происходило в роте, ответственность возложил на меня. В роте было три офицера - командир роты, замполит и командир мотоциклетного взвода. Остальные командиры взводов были прапорщиками, в это время ввели институт прапорщиков. Это были 71-72-й годы. Да, точно. В 1967 году поступил в училище, в 1971-м училище закончил и уехал в Германию...
Не знаю, заметили или нет командиры мое служебное рвение, но звание старшего лейтенанта получил досрочно. Тогда это считалось скорее исключением из правил.
Буквально через год командир роты убывает в Союз, и меня назначают на его место. По тем временам - огромный рост! Ну я и брался за службу рьяно, молодой ведь был!
Здесь нужно заметить, что закончил я училище достаточно поздно по сравнению с ровесниками. Школьный курс включал тогда 11 классов, потом год работал на заводе имени Медведева здесь, в Орле, слесарем. В первый год после окончания школы я не поступил. Пытался в другое учебное заведение, романтика сыграла свою роль, но не случилось...
Непосредственно приказы командиру роты отдавал начальник оперативного отделения. Тогда в дивизии им был полковник Лысых. Мне приходилось общаться с ним, с другими офицерами командования дивизии.
- Слушай, Суринов, - как-то он мне говорит, - а не пора ли тебе поступать в академию?
- Подождите, я ведь только закончил училище, - вопрос застал меня врасплох.
- Давай рекомендуем тебя начальником штаба батальона в полк, в Готу. А тем временем подавай-ка заявление.
- Как могу подавать заявление в академию, - говорю, - если ещё не прибыл в полк, не решил с командиром полка этот вопрос.
- Слушай, что тебе старшие говорят: подавай заявление, а там посмотрим, - ставит точку в разговоре полковник Лысых.
И меня направили в 172-й полк, где начинал командиром взвода мотострелкового, потом танкового, - начальником штаба батальона. Когда прибыл к новому месту службы, командир полка у меня спросил:
- Суринов, я слышал, ты заявление в академию подал?
- Мне порекомендовали, я и подал. Но я не собираюсь отлынивать от службы, полностью посвящу себя новой должности.
- Ну ладно, - говорит, - пробуй.
Так и получилось: год до поступления служил начальником штаба батальона. Наконец, приходит разнарядка в академию. Ехали поступать втроем: начальник штаба второго батальона, то есть я; начальник штаба полка капитан Ершов, командир первого батальона.
Не знаю, может везение такое... Никакой поддержки со стороны у меня никогда не было. Отец закончил службу майором, в авиации служил. Никакого отношения к моей службе не имел... Когда я сдал экзамены и был зачислен в академию, вернулся обратно в полк, там о моем поступлении ещё никто не знал.
- Ну что, приехал? - встречают с ухмылкой. К этому времени начальник штаба полка и командир первого батальона уже вернулись. Один провалили первый экзамен, другой - второй. После них приезжаю я.
- Ну что приехал? Поступил?
- Поступил, - отвечаю.
- Поступи-и-ил?!
Всех удивило: как будучи старшим лейтенантом, поступить в академию?!
В 1975 году я приехал в Москву. Трудности были, конечно. Какие? Жить негде! Хоть и сестра в Подмосковье, но квартирка маленькая, своя семья. У меня уже тогда родилось двое детей: дочь взрослая, пяти лет, и только что родился сын. Ну, ничего, перебивались как-то на съемной квартире, потом дали от академии.
В группе было пять старших лейтенантов, один из них я. И, кстати, были и капитаны, и майоры. По окончании они подполковников получили, я закончил капитаном. Со мной учился старший лейтенант, одного со мной года выпуска нашего училища Владимир Анатольевич Болдарев. Мы с ним сдружились. У него хорошо сложилась карьера, потому что поддержка была, отец в верхах. Дошёл до командующего Сухопутными войсками. Отношения с ним поддерживал, перезванивались. Потом, когда я уже заканчивал службу в Екатеринбурге, звонили друг другу.
Мне рассчитывать на помощь со стороны не приходилось, всего сам достигал. После академии попал в Таманскую дивизию командиром батальона. После академии командиром батальона?! Кто-то воротил нос, не совсем, мол, престижно, но я твердо решил для себя: лучше пройти все ступени военной карьеры, чем "прыгать". Батальон добился хороших успехов, в полку я, как командир батальона, был на хорошем счету, ставили в пример другим. Почти три года командовал. После закончил еще и курсы "Выстрел". Мне курсы очень понравились: они много чего давали мне, как офицеру, в практическом плане. На курсах познакомился с Владимиром Евгеньевичем Голуновым, под началом которого впоследствии служил.
Встал вопрос о назначении меня начальником штаба 404-го полка Таманской дивизии, в котором служил. Полк квартировал непосредственно в Москве, а потом его перебросили в Тёплый стан, развернули в бригаду и переподчинили спецслужбам, КГБ, по-моему. В то время в Таманской дивизии это был обычный мотострелковый полк. Меня прочили на высокую должность, на военный совет в Московский округ вызывали. А начальника штаба полка планировали назначить командиром полка, не помню только, какого именно. Но его не утвердили, соответственно, должность осталась занятой. Меня направили на должность начальника штаба уже в 73-й полк. Ныне 1-й гвардейский, а тогда был 73-й мотострелковый. Два года, с 1981-го по 1983-й, служил начальником штаба полка, а после этого и по собственному желанию, и по предложению руководства поехал заместителем командира полка в Афганистан.
Афган: когда ты востребован
Отдельная страничка в жизни офицера, быть может самая важная, - Афган. В военном училище, в академии учат воевать. И только немногим удается реализовать свои знания и опыт в реальной боевой обстановке. Суринову это удалось.
-Валерий Петрович, а что было дальше, вы прибыли в 191-й отдельный мотострелковый полк...
- Нет, в ноябре 1983 года я прибыл в Пули-Хумри, на должность заместителя командира в 395-й полк кундузской дивизии.
В январе, после трагических событий в 191-м полку - там погиб начальник штаба Агибалов (Агибалов Игорь Владимирович погиб 12 января 1984 года. - Авт.), начали искать кандидата на ставшую вакантной должность.
Мне не известны обстоятельства гибели Агибалова, но, как рассказывали, по приказу старшего начальника он пошёл проверять охранение и подорвался на мине.
Не знаю, от кого исходило предложение по моей кандидатуре, но прозвучала фамилия "Суринов": зачем, мол, кого-то искать, если есть готовый начальник штаба полка с опытом работы! И в январе 1984-го меня направили в 191-й полк начальником штаба полка.
Перед отправкой в Газни в Кундузе встретился с бывшим, до Агибалова, по-моему, начальником штаба 191-го полка, которого впоследствии перебросили командиром 149-го полка. Звали его Валерий, тёзка, а фамилия выскочила из головы... Вспомнил: Акимов Валерий Григорьевич. И вот он рассказал про обстановку в зоне ответственности полка, дал характеристики людей, с которыми предстояло служить, от чего-то предостерег.
-Какая обстановкаскладывалась в зоне ответственности 191-го полка?Как оцениваласьбоевая готовность полка?
- Полку давали очень хорошие характеристики. Полк боевой. Во всех армейских операциях принимал участие. В чём я потом убедился и сам.
Кстати, в Кундузе, когда ожидал отправки в полк, меня застало землетрясение. И в памяти сразу всплыли детские впечатления, Ашхабад. Но всё обошлось.
-И как ваш уход с должности заместителя командира 395-го полка восприняли?
- Можно сказать, что должности заместителя командира и начальника штаба полка совершенно равнозначные, и в некотором плане даже функций и прав у начальника штаба больше, чем у зам командира. Начальник штаба имеет право отдавать приказы от имени командира. Больше в полку таким правом никто не обладает. Поэтому нельзя говорить, что перешел на нижестоящую должность по сравнению с той, которую занимал.
А то, что отзывались обо мне, как о "начальнике штаба полка с опытом работы", что направили в боевой полк, мне не то, что льстило, но, скажу честно, было приятно. Значит, следом шли неплохие отзывы. Когда был замом командира 395-го полка, хоть и непродолжительное время, чувствовал себя не совсем комфортно. После начальника штаба чего-то в жизни не хватало.
Почему же тогда ранее согласился на должность зам командира полка? Уж очень много обязанностей у начальника штаба, и я думал, что на должности зам командира мне будет полегче. Видел, как работает у нас зам. Сел на машину, уехал на стрельбища и нет его. А начальник штаба - такой человек, который должен быть постоянно на месте, владеть обстановкой. Даже есть такой анекдот. Лев съел командира полка, и никто и не заметил, а когда съел начальника штаба, то сразу обнаружили пропажу.
Когда направляли в Афганистан, то я действительно говорил: дайте мне должность зам командира полка. Но, став им, почувствовал себя не в своей тарелке. Поэтому назначение начальником штаба 191-го полка воспринял с неким облегчением.
Приехал в 191-й полк, стояла лютая зима. Начало февраля, по-моему, или конец января. Самое холодное время там, в Газни, тем более на высоте 2200 метров над уровнем моря. Метель, снег. Полк был на операции на Алихейле. В пункте постоянной дислокации практически никого не было. Встретили меня тепло. Оставался за командира кто-то из офицеров артиллерии. С дороги попарили в баньке. А буквально на следующий день полк вернулся. Помню Голунова: лицо красное от мороза. Мы встретились, как старые знакомые! С Рохлиным познакомился, отношения с ним установились не сказать, что дружеские, скорее деловые, чисто служебные. Как зам командира полка он мне понравился. Занимался боевой подготовкой, очень хорошо оборудовал полковое стрельбище.
Я прибыл в феврале, а история в Суруби случилось 2 марта...
(История гибели 13 солдат и офицеров 191-го полка рассказана в очерке "Командир и его солдаты", опубликованном на сайтеhttp://artofwar.ru/r/rudenko_w_g/text_0540.shtml).
- Вы участвовали в операциив районе Суруби?
- Находился в бронегруппе, в горах не был, потому что на тот момент боевого опыта не имел никакого. Осуществлял организацию взаимодействия со всеми подразделениями, которые находились в горах. В том числе поддерживал связь с командиром полка Голуновым. И когда случилась трагедия: осталась в горах неэвакуированной группа из 13 солдат и офицеров, картина событий оставалась долгое время неясной и непонятной. Поступали не совсем адекватные команды, многие противоречили друг другу.
- Команды из Оперативной группы, из Кабула?
- Да, и оттуда. Связь с командиром полка какое-то время отсутствовала. Я тогда получил приказ собрать бронегруппу и выйти в назначенный район. Но в итоге никуда не пошли... Когда Голунов вернулся из Кабула, он винил во всем вертолётчиков: второй вертолёт не подсел на площадку, не забрал людей. Рассказал, что сам он этого не видел, что связь отсутствовала со вторым вертолётом.
Утром отправили в горы третью роту. Командиром батальона был Миронченко, по-моему, он туда ходил...
- А разве Миронченко не 8-й ротой командовал?
- Нет, он командовал батальоном. Вы имеете ввиду очевидно Миронова, а Миронченко тогда командовал батальоном. Первым батальоном командовал Трошин, который остался в горах и погиб. Хорошо помню Миронченко, когда он был назначен зам командира полка. После ухода Голунова и назначения командиром Рохлина.
- Возвращаемся к трагическому эпизоду боевой операции. Утром2 марта 1984 года полк эвакуировался на вертолетах из района боевых действий. За последней группой вертушки сначала не прилетели, потом прилетели с опозданием и одна из них была подбита. То есть, этой информацией вы не владели?
-Нет. Не было такой информации.
- На броне вообще не знали, что в горах остались люди?
- Об этом стало известно только поздно вечером. Тринадцать человек, как сейчас помню. Всю ночь авиация вешала осветительные ракеты, думая, что люди еще живы. Добраться до них на броне из-за сложного рельефа местности невозможно. Утром на вертолетах туда отправили десант. Они забрали уже трупы.
-Один из парней, который был в том десанте, рассказывал мне, что из тринадцати один был тяжелораненый, который умер уже в вертушке.
-Об этом ничего не могу сказать. Знаю, что у одного, по рассказам очевидцев, шомпол был проткнут через уши. У другого был вспорот живот. У третьего камнями раздроблена голова. Вот что рассказывали, когда оттуда вернулись.
- Какова реакция была на броне, когда узнали, что люди остались в горах?
-У всехмысли об одном: что делать? как помочь? Но там никак не поможешь, местность труднопроходимая.
- Обвинения в адрес Голунова из уст офицеров звучали?
-Нет, на операции ничего такого не звучало. Потом в полку - да, говорили, что он не последним сел в вертолет.
После этого случая я взял за правило, и в дальнейшей ему четко следовал: уходить с мест десантирования последним. Когда убедишься, что за тобой уже никого нет, и только тогда, последним, встаешь на подножку вертолёта.
Вернулись в полк третьего или четвертого марта, не могу точно сказать. Голунов был в Кабуле, потом прибыл в полк. И сразу пришло известие, что его снимают. Помню, что приезжал начальник штаба 40-й армии Сергеев, беседовал с офицерами. Голунов ещё был с нами. А после его забрали в Кабул. Исполняющим обязанности командира полка поставили Рохлина, с последующим назначением...
Что дальше? Служил под началом Рохлина.
Мне нравилось, как Рохлин организовывал боевые действия. И я многое почерпнул из его опыта. В его действиях всегда присутствовала какая-то доля авантюризма. Но, как сказать, обдуманного, обеспеченного прикрытием. Да, риск присутствовал, но всегда он старался его минимизировать. И то, что думал о людях, врезалось в память.
Очень нравилась, и я потом ее перенял, приняв под свое командование полк, его практика организации взаимодействия подразделений перед боевыми действиями. На нее приглашались все офицеры, вплоть до командиров взводов. То есть, каждый знал свою роль, свое место, свои действия на всех этапах операции. Вот он говорил: "Что в этот момент делает, допустим, артиллерия?". Мог вызвать командира роты или командира взвода: "А что в это время предпринимаете вы?" Чем занимается, допустим, первый батальон? Мог вызвать командира роты другого батальона: "А ваши действия в это время?" И если какие-то возникали нестыковки, то сразу старались увязать, уяснить, уточнить. То есть, все проводилось очень скрупулёзно, грамотно, обстоятельно.
Не приглашали никогда командиров афганских частей.
- Вы говорите о взаимодействии. Этот момент что, не учитывался другими? Или к нему подходили формально?
- Бывало, что и формально. Такой пункт, как организация взаимодействия есть в Боевом уставе. До Афгана на учениях (мне часто приходилось бывать - ротные, батальонные, полковые, дивизионные) организация взаимодействия мне не всегда была понятна. Хотя это наиважнейший элемент в организации боевых действий. Ещё когда я был командиром батальона, командир полка Крюков Валентин Константинович меня учил, и на этот момент - на организацию взаимодействия - всегда обращал внимание. Заставлял чуть ли не рисовать этапы предстоящих учений. Видеть их в рисунке.
И как взаимодействие организовывал Рохлин, мне нравилось. Этот элемент очень нужный, его нельзя было опускать или относиться к нему не столь серьёзно.
- Когда я служил, ходили такие легенды: перед операцией Рохлин звал афганцев, говорил, что идём на боевые действия в такую-то провинцию, а уходили в другую. Как шла работа с афганской армией?
- Во-первых, и при Рохлине, и при мне до самого последнего момента "зеленым" (правительственные войска. - Авт.) не раскрывали свои планы относительно боевых действий. Даже советников и то не всегда информировали о планах и о районе боевых действий тем более. Даже поступали так: роту или взвод направляли в одну сторону, а сам полк позже двигался в другую, уже непосредственно в район боевых действий. То есть, проводился отвлекающий манёвр. Всё-таки информации от "зелёных" утекала душманам.
А советники что? Даже если советнику скажешь под большим секретом, он все равно начнет готовить свои подразделения. Ну так воспитан советский офицер... А раз пошло движение, то у местных возникает подозрение, что шурави что-то замышляют. Поэтому старались даже советников информировать в последнюю очередь. Тем более, что помощи от них ощутимой не было. Да, требовалось перед советскими подразделениями пускать "зелёных". Да, мы это делали, пускали. Но, как правило, они скатывались обратно, и наши оказывались впереди.
- Голунов ушёл, командиром полка стал Рохлин, начальником штаба осталисьвы. Кто стал зам командира полка?
-Миронченко и был назначен зам командира полка. Начальником политотдела остался Дериза, по-моему. Начальники служб сохранились прежние. Дериза долго командовал политотделом, после него пришёл Владимир Николаевич Емельянов, с которым мы хорошо сработались. Он был выпускником нашего Московского общевойскового училища, но перешёл на политработу. Часто приходилось видеть, когда конфликтовали политработники с командирами, но у меня никогда не было конфликтов, разногласий, с Емельяновым сработались хорошо. Но это в пору моего командования полком. А когда я был начальником штаба, то знал, что у командования конфликты с Деризой.
- Голунов говорит, что именно политработники настраивали офицеров противнего после случая на Суруби.
- Вполне возможно. Знаю, что Голунов был резковат, жестковат. Но командир и должен быть таким. Допустим, на совещаниях он мало кому давал слово. Если кто-то начинал говорить: "Это не совсем так", мог одёрнуть, осадить. Не всегда, может быть, прислушивался к тому, что говорили подчинённые. Но я не скажу, что он неправильно поступал, командир должен быть таким. Жёстким. Иначе порядка не будет.
У Рохлина была немножко другая манера. Он больше прислушивался к мнению командиров батальонов, тех же командиров рот, впитывал все.
- Может быть, такая манераповедения Голунова основывалось натом, что он уже более двух летнаходился в Афгане, был опытным командиром?
-Вполне возможно. А потом со своей командирской высоты он видел-то гораздо больше, нежели тот же ротный или комбат. Потом опыт командования в 70-й бригаде. Поэтому он мог себе такую манеру общения позволить.
- А как к нему относились офицеры?
-Как к командиру, так скажу. Без панибратства, никаких личных отношений. Никто не мог сказать, мол, я его друг. Даже я, хотя мы и были до этого знакомы, не лез к нему в друзья, и меня он мог на совещании прервать и осадить. И с какой-то стороны это было оправдано, потому что авторитет командира должен быть непререкаемым.
-Офицеры из командования полка, начальники служб - артиллерийской, инженерной, разведки... Кого помните?
- Начальника разведки помню, Сергей Потапов. Толковый начальник разведки был. Он потом, по-моему, ушёл в разведотдел дивизии, в Кабул, в 108-ю. За артиллерию отвечал Червяков, со своей должностью вполне справлялся. Толковый офицер. Начальник ПВО - подполковник мощный. Хорошо запомнил командира танкового батальона. Рослый. Я удивлялся, как он помещается в танке. Его фамилия Балаганов, а между собой его звали Глыбой. Из комбатов, из всех комбатов, Шереметова я почти не знал. Трошин - зам начальника штаба полка, я его тоже практически не знал. Начальник инженерной службы Александр Петрович Попыхов. Вместе служили еще в Таманской дивизии. Хороший офицер, достаточно ответственный. Часто ходил сам в передовых отрядах.
Ко мне приезжали ребята из Подмосковья, дали телефон Попыхова. Но честно, пока с ним не связывался. Приезжал командир взвода из инженерно-сапёрной роты Володя Иванов.
Миронов был назначен командиром первого батальона, с должности командира роты. Вторым батальоном командовал Ефремов, третьим - Сомов. Танковым батальоном потом командовал Рылин, а до него был Мудрагелов. Начальником артиллерийского дивизиона... Сергей Каплин был начальником штаба третьего батальона. Ещё будучи начальником штаба, я на операции ходил всегда с третьим батальоном. Так как-то и сдружились. Правда, потом Сомов здорово "потерялся" на Украине... Когда ездили в Киев на встречу однополчан, там встречались. Ефремов, Сомов. А когда начались события на Майдане, телефон не отвечал, и где он сейчас, как там, в какой роли, не знаю. Хотя, думаю, эти события его здорово коснулись, потому что он служил уже в МВД, генералом.
- Вы пришли в полк в феврале 1984-го начальником штаба. Что собой представлял 191-й полк как боевая единица, численность, оснащённость.
-Полк боевой. Не зря в 1985-м был награждён орденом Красного Знамени. Заслуга всего коллектива. Особо выделить никого не могу, может быть заслуг больше у Рохлина.
Полк, как я его видел, представлял собой единый живой организм. Хозяйство очень большое, хлопотное, полк ведь отдельный. Передали нам реактивную батарею, чего не было в других полках. Численность больше, чем у обыкновенного мотострелкового: около двух тысяч или 1700 человек. Укомплектован и офицерами, и солдатами не скажу, что на сто процентов, но на 90-95 точно. Рядом дислоцировался батальон спецназ, который часто взаимодействовал с нами. Командир полка, как главное лицо, был начальником гарнизона, и всем этим воинством управлял.
Что мне очень нравилось в полку, так это подсобное хозяйство, которым заправлял зампотыл Ожгибесов Александр Лаврентьевич. Огород, свинарник, бахча! Продукция, выращенная тыловиками, попадала на стол и офицерам, и солдатам. Он очень за это радел. Свой хлебозавод! Бани почти в каждом подразделении, в каждом батальоне. Полковая баня, точнее две: одна - на стрельбище, заслуга Рохлина, вторая - на хлебозаводе, дело рук Ожгибесова. Большая электростанция, которая обеспечивала не только советский военный городок, но и советников. Заслуга Ожгибесова, Рохлина, что пробили хорошие дизеля, дизель-агрегаты, которые бесперебойно работали. Вертолётная площадка.
Полк принимал участие во всех армейских операциях. Не единожды был на Панджшере, проводил операции на Искаполе, Алихейле. Ходил на Ургун, без меня, правда, в 1984 году там обнаружили и уничтожили огромную базу душман с минами, снарядами, вооружением.
Что ещё могу сказать? Вспоминая боевые годы, а я больше двух лет пробыл в Афгане, отчетливо понимаю, что занимался именно тем, чему меня учили в военном училище и академии. Когда в мирной жизни проводятся учения, то ты все равно отдаешь себе отчет, что это игра и что все не по-настоящему. Условный противник, условная победа... Война тебя востребует полностью, и все, что происходит во время боевой операции, происходит по-настоящему, требует от тебя полной отдачи сил. И каждый твой шаг, каждое твое командирское решение имеет цену, измеряемую человеческими жизнями.
- Будни и боевая работа. Чем занимались, не будучи на боевых действиях? Какие объекты строили?Как благоустраивали полк? Вы перечислили бани и пекарни. Это всё было до вас. А что при вас?
-И при мне возводилось. Дизеля поступили, новую электростанцию запустили. Жилые модули офицерские поставили, столовую. Штаб построили уже при мне. Выбили специальную строительную бригаду, и она у нас жила в отдельном городке, занималась и ремонтом, и строительством. Складские помещения строили. В охранении, по периметру части, много работ провели по укреплению, по благоустройству. Как правило, солдаты из охранения находились на удалении от полка, и чтобы они не чувствовали себя брошенными, старались благоустроить места их дислокации. Клуб отделали, хороший ремонт выполнили. Не часто, но и к нам приезжали артисты. Далековато все-таки мы находились от Кабула.
А в основном - боевая подготовка, между операциями не всегда было много времени. Месяц, два, максимум три.
- Во время вашего пребывания в полку проводились две больших Панджшерских операции. А куда, кроме Панджшера, ходили еще? В марте 1984-го вернулись изСуруби...
-В апреле 1984-го пошли на Панджшер, вернулись в августе. После на Шутан, по-моему, неподалеку от места дислокации полка. Опять в 1985-м на Панджшер. Затем на Хост и на Алихейль. По времени, по датам сейчас не могу все вспомнить. Ходили в январе 1986-го на Искаполь, уже когда мне пришла замена, и в полк прибыл Валерий Щербаков.
Замена должна была прибыть из Прибалтики, по-моему, в конце декабря 1985-го, но я так и не дождался: сменявший меня офицер затерялся в пути. А потом в январе приехал Щербаков. 13 января, хорошо помню этот день, отмечали дни рождения мой и нового зампотыла. Который потом, кстати, в колонне подорвался на мине, зацепило его немного.
Уже я мог остаться в полку, не идти на Искаполь, но пошёл, чтобы поддержать Щербакова, помочь на первой боевой операции. Командовал полком уже он, а я в роли советника, так сказать.
В ноябре 1983 года я прибыл в Афган, в феврале 1986 года убыл.
-В моей солдатской службеэто тоже была первая операция - январь 1986-го, Искаполь, снег, горы, духовскийукрепрайон... Давайте остановимсяна Панджшерах первом и втором. Нашел такие цифры потерь: на Панджшерев 1984-м полк потерял 121 человека, в 1985-м- 73.
- Данные велись, и учёт был скрупулёзный, но цифр не помню. Можно поднять журнал боевых действий, там всё до единого человека указано.
- Как планировалась операция 1984 года? Фактически это была первая операция, которую вы как начальник штаба готовили. На что обратили внимание? Что для вас было новым?
- Горы. Для меня новыми стали горы. Во-первых, тяжело ориентироваться в горах. Сам подъём тяжеловат, и не каждый выдерживал. Во-вторых, столкновения с душманами происходили, как правило, всегда неожиданно для нас. Почему? Потому что местность они знали гораздо лучше, это их земля.
Без обеспечения любого выдвижения нельзя было проводить никаких боевых действий. И покуда не заняты командные высоты, нельзя посылать туда основные силы. Обратил ещё внимание на то, что выносливей и преданней Родине солдата, чем советский солдат, русский солдат - нет. Как бы тяжело ни приходилось ему, он шел вперед, хотя были и случаи слабости, малодушия.
Когда поднимались в горы, а поднимались цепочкой, ставили в конце колонны, как правило, хорошего, сильного сержанта, который "пинками подгонял". Что хочу сказать, когда солдат уже изнемогает, уже всё, не может идти, сержант давал ему пинка под зад и матюком "ну-ка давай вперёд" заставлял идти дальше, и солдат шёл. Вот что ему добавило силы? Пинок? Нет, ему добавила силы чужая воля! Своей воли у него уже не хватало, а вот чужая его заставляла двигаться вперед. Иногда ложился, падал - хоть стреляйте в меня - не пойду! Ты понимаешь, что тебя не оставят, а ты ставишь под угрозу жизнь других людей. Поднимался и шёл.
Ещё один случай. Начальник политотдела Емельянов говорит как-то: "Валерка, сколько я в Афганистане, а не был ни разу на операции в горах. Возьмите меня с собой". Ну взял я его. Мы поднимались в горы ночью. Ну, подустал он, конечно. Встал, на автомат оперся. А форма-то у всех одинаковая. Сержант, который шёл последним, подходит к нему и говорит: "Ты что тут встал, а ну-ка давай вперёд!" Тот поднимает голову, сержант видит: начальник политотдела! И вперёд убегает. Естественно, никаких претензий к сержанту, что он чуть пинка не дал начальнику политотдела, не последовало.
Запомнился ещё один случай с политработником. Десантировались мы и попали сразу под обстрел. Естественно, залегли, потому что надо было разобраться в обстановке. Рядом со мной за одним камнем оказался офицер из политуправления армии, подполковник. Когда я разобрался в обстановке, вошёл в связь с артиллерией, подавили точки, откуда вёлся огонь. "Зелёные" пошли вперёд, наши за ними. Потом "зелёные", как обычно, откатились, наши впереди оказались. Поднялись на высоты. И в этой обстановке я потерял этого подполковника из виду. Часа через полтора, наверное, он поднялся на командный пункт. "Ааа... Воды! Я теперь знаю, за что дают ордена". Отвечаю ему: "Нет, за это ордена ещё не дают". Потом опять попали под миномётный обстрел... Короче, утром его с первой вертушкой с горы слизала корова языком. Не знаю, получил он орден, но факт, что теперь он мог говорить: мол, был на боевой операции, знаю, что это такое.
- Скажите, а то, что вы, начальник штаба, шли в горы, быловашей личной инициативой или такой был порядок?
-Таково было требование Рохлина, и я с ним был согласен. Он сам всегда ходил в горы. С одним из батальонов всегда был кто-то из командования. Во-первых, для лучшей организации связи, для лучшего знания обстановки. В конце концов для лучшего руководства боевыми действиями. Командирский опыт у зам командира полка, начальника штаба, у командира больше, чем у командира батальона, допустим. И дело не в недоверии комбату, нет. Как правило, я всегда работал с командиром третьего батальона, так сложилось... Старался не вмешиваться в его текущие дела. Если он что-то делал не так, подсказывал, направлял, но на права командира не посягал. Командовал батальоном он! Ответственность, если что пошло не так, брали на себя всегда представители командования полка: тот же зам командира полка Миронченко, я. Мы никогда не сваливали вину исключительно на комбата.
Потом Сомова сменил комбат Езиков. Многое в нём мне не нравилось, знаю, что и он нелестно отзывался обо мне. Когда запрашивал у него, сколько у тебя личного состава в горах, и слышал в ответ: "Около ста человек", меня это крайне возмущало. Что значит "около", говорю, это люди! Ты мне скажи: 98, 102, 105. Ты должен точно знать количество людей, которые с тобой на операции, в бою, и за каждого должен нести ответственность. А "около" меня бесило! Командир батальона должен знать обстановку за каждый взвод, за каждое отделение, не говоря уже о том, что за каждую роту и за весь батальон.
-В солдатской курилке рассказывали, что из командиров только Рохлин и Суринов ходили в горы с полком.
- Голунов тоже ходил... Я перенял традицию у Рохлина. Не знаю, ходил ли после меня Щербаков или нет, а я всегда в горах был с полком. На броне оставлял кого-нибудь из командования. Мудрагелов у меня был начальником штаба, жестковатый, но грамотный, толковый. Как начальник штаба - отличный специалист! Между прочим, был танкистом, командиром танкового батальона, прежде чем стать начальником штаба полка. Штабная работа была его коньком. Очень много операций, проводившихся в непосредственной близости от полка, была зоной его ответственности. Приносил мне на утверждение планы операций вокруг дислокации полка, я смотрел и полностью соглашался с ним. Так, небольшие поправочки, может быть. Проводились не масштабно - рота, две, может быть, батальон, разведка, но результативно. Во всяком случае, до самого последнего момента душманы не обстреливали полк. Только в конце 1985-го, не знаю по какой причине, возобновились обстрелы. Но подавляли такие попытки жестко.Буквально моментально накрывали те точки, из которых обстреливали, огнём артиллерии. Но пара снарядов, несколько мин, случалось, долетало до полка.
Что ещё перенял у Рохлина? Когда душманы начинали минировать маршруты движения полка, то мы собирали старейшин из ближайших кишлаков к себе в полк, и на некоторое время помещали на гауптвахту. Поживите там! Потом перед ними произносилась пламенная речь, что нельзя допускать, чтобы в вашем районе, где вы всеми почитаемые старейшины, орудовали бандформирования. Давали им гуманитарную помощь - по мешку муки, риса или ещё каких-то продуктов и потом на этом маршруте наступала тишина. То есть, это реальный факт: старейшины помогали нам.
- Вернёмся к Панджшеру. 1984 год, вы начальник штаба. 1985 год, Панджшер, вы командир полка. Чем эти операции отличались друг от друга?
-Одно дело ты начальник штаба, другое - ты командир... Степень ответственности разная за свой полк, за людей. Так я понимал функцию командира.
А так, в основном, почти ничем не отличались. Перед операциями проводили организацию взаимодействия, это взял у Рохлина. Потом, знаете, не доверял кодировке карт, которую присылали из штаба армии. В полку взяли за правило использовать свою кодировку. Очень простое решение, но зато разгадать нашу кодировку душманы не могли.
Перед проведением каждой операции начальник штаба, начальник артиллерии планировали нанесение сосредоточенного огня по тем или иным участкам местности. Наносились прямоугольнички на карте и им присваивали номера. Нумерация этих сосредоточенных участков была известна только нам. И мы ориентировали всех командиров, требовали у самого последнего командира взвода, чтобы он нанес на карту схему сосредоточенного огня... И всегда пользовались своей кодировкой, если нужно было выдвинуться от участка такого-то к участку такому-то.
- По этим целям наносился удар, если было огневое противодействие?Или упреждающее?
- И упреждающее. И ещё как сориентироваться на местности. Сейчас даю, к примеру, команду: по участку такому-то нанести удар дымовым снарядом. Чтоб сориентировать командиров, где они находятся. Потому что в горах ориентироваться очень тяжело, а когда наносился удар дымовым снарядом, то все становилось понятно.
Конечно, это несколько вскрывало цели, но зато следующий участок никто не знал, что, где и как.
- Вы помните обстоятельства гибели начальника разведки полка капитана Юрия Лукьянчикова?
(Глава о Юрии Лукьянчикове из Книги Памяти "Прощай, шурави" -http://artofwar.ru/r/rudenko_w_g/text_0040.shtml)
- То, что Юра был смелым, решительным - однозначно. С ним в одно время служили в Тамани. Когда я был начальником штаба 73-го полка, он командовал взводом. Потом он уехал раньше меня в Афганистан. Когда я прибыл в Афганистан, он командовал уже разведротой. Через какое-то время Рохлин рекомендовал, а я и не возражал, подчинить разведроту непосредственно начальнику штаба полка. Знал заранее, что он будет назначен начальником разведки нашего отдельного полка.
И вот на операции, будучи начальником разведки и зная, что замена вот-вот скоро, он все равно пошел с разведротой. Да, смелый, решительный, да, грамотный, но в тот раз немножко пренебрёг мерами безопасности. Хотел, видимо, облегчить нагрузку на личный состав, горы там тяжелые: не по гребню повёл людей, а по ущелью. И попал в засаду. Я был тогда на командном пункте артиллерии. Непосредственно по их вызову вели огонь, я сидел, как на иголках. К исходу дня всё это началось, а утром, с рассветом, я сам пошёл туда с частью управления полка на выручку. Помню, как бежали с этих гор. Пришли туда, к месту засады, но поздно: Юра убит, еще несколько погибших и раненых...
(Обстоятельства гибели Юрия Лукьянчикова в тексте "Эхо войны через десятилетия http://artofwar.ru/r/rudenko_w_g/text_0100.shtml)
-Как рассказывают разведчики, пять человек пошли по гребню на разведку. Попали в засаду, их в упор расстреляли из автоматов. Командир взвода Макиев бросился в одну сторону гребня, разведчик Алексей Лёвин в другую, и они остались живы, а двух разведчиков и одного сапёра сразили наповал. Те, кто бросился вниз, потом подошли к дувалам, где оставались основные силы разведчиков. Огоньперекрёстный был открыт одновременно наверху и здесь. Парень, который прикрывал отход, говорил, что видел, какЮрийуходил в сторону дувала. А потом его потеряли из виду. И только, когда утром закончилась перестрелка, начали искать Лукьянчикова. Нашли пулемётчика, у него 16 ранений, он мертвой хваткой вцепился в пулемёт, так что его руки не могли разжать. Ему вкололи промидол, он остался жив. Долго не могли найти Лукьянчикова. Оказалось, что он упал в расщелину. Два пулевых ранения.
-Как мне потом докладывали при разборе этого эпизода операции, они несколько преждевременно спустились с гребня.
- Из обилия операций за два года, которая самая запомнившаяся?
-Пожалуй, Панджшер. И первый, и второй. На первом Панджшере мне пришлось даже в рукопашную вступить. А было дело так. Был я тогда со вторым батальоном, пятая рота, по-моему. Прочёсывали ущелье, и уже начали отходить оттуда в сумерках. Нас начали преследовать душманы. Оставляя за собой прикрытия, поднялись в горы. На высоте заняли круговую оборону. Думаем, ночь переждём здесь, чтобы на рассвете нас могла поддержать и авиация, и артиллерия. Слышу голоса афганцев откуда-то снизу. Ругаются, что ведём огонь. Думаю, может это "зелёные". Дал команду пока огонь прекратить. Сам встал, ну и вижу - идут. А когда подошли уже ближе, смотрю, он в чёрной форме.
В чёрной форме, с бородой. Я понял, что это не "зеленые". Видимо пакистанский наемник! У меня автомат, у него бур, я за его бур, он за мой автомат. Вот так и тягались. Он поздоровей меня, навалился на меня. Я кричу: "Ко мне!" Наводчик Волков буквально на мне его очередью снял. Бур душмана долго хранился у меня. После этого случая Рохлин какое-то время берёг меня, не посылал на операции.
В тот момент я даже не осознал, что произошло и чем могла закончиться встреча с душманом нос к носу. После того, как подстрелили душмана, его спутники отошли назад. Ночью внизу мы слышали их разговоры, а на рассвете они скрылись. Не знаю, сколько их там было человек. А нас примерно взвод, солдаты и офицеры, уже не помню сколько точно. Среди нас были и раненые. Тащили солдата на плащ-палатке, попеременно сменяя друг друга, в том числе и я.
На рассвете подошли к нашим. И что меня здорово возмутило тогда: часовой в охранении сидит и спит. Он даже не видел, когда мы подошли. Как же тогда я был зол на него, готов был его чуть ли не растерзать. Говорю: что ты делаешь, засранец?! Зарежут тебя, вырежут всех. Ты сюда поставлен для чего?! На этот случай я обращал потом большое внимание и говорил: ни в коем случае нельзя в охранение ставить тех, кто со слабиной. Ставьте старослужащих, тех, кто покрепче, кто выносливее и знает, чем это может грозить.
Что ещё запомнилось? 9 мая 1984 года. Гора Теракох на Панджшере. Отмечали День Победы. Честно говоря, никогда себе не позволял во время операции спиртного. И был единственный случай, когда по глотку спирта выпили за Победу.
Дело дошло до фотографий, которые Суринов выложил из серванта еще до начала разговора.
- У меня фотографии в основном любительские и их не очень много. Я не придавал тогда этому большого значения - себя фотографировать или что-то еще. Это казалось обыденным, естественным, не заслуживающим особого внимания.
Показывает фотографии:
- Это советник командира дивизии Кулясов. Щербаков, член военного совета. Один из политработников. Начальник политотдела, советник афганской дивизии. Миронченко, Сомов, а это Голунов. На "Выстреле".
На какой-то операции переправлялись через реку. Самое лучшее было переправляться на лошади. Река сносит, а лошадь идёт.
Это полк, провожали Миронова. Командир батальона спецназ Попович. Это отряд, рядом с нами был кишлак Рамак, и дальше, за вторым КПП - Паджак. Это в горах с Емельяновым. Родионову докладываю. Я, Щербаков и Попович. Перед моим отъездом...
Допрос пленного, переводчик наш ведёт. Я выступаю перед личным составом непосредственно перед выходом в горы...
Говорю, на операции никогда не позволял себе употреблять, в полку - в умеренных дозах. Какое-то событие... Это советнический аппарат с жёнами.
Начальник оркестра. Постоянно ходил с нами на операции. Хотя в его обязанности это не входило никак...
Это солдат, мой водитель. Уже пришёл ему приказ, дембель, а он ждал меня месяц или полтора, ждал моей замены, и поехал вместе со мной.
Посмотрели фотографии и продолжаем дальше разговор.
- Почему на операции 1984 года- я застал тот солдатский призыв, который участвовал в операции -вертолётами снимали с гор людей с дистрофией?
-Да, это было на Панджшере... Вспоминаю зам начальника штаба третьего батальона Володю Петенко: крепкий, очень выносливый, шёл в горы всегда впереди меня. Через несколько человек следом за ним шёл я. Он мог идти практически до бесконечности. Ходили тогда по горам очень много. Снабжение было слабое, а зампотыл Ожгибесов уже заменился; но даже если и был бы он в полку, то вины тут его никакой не было. Доставка в горы была затруднена. Воду сбрасывали в химчулках. Из продуктов могли сбросить только банки сгущёнки, тушёнки. Для нас за счастье было, если в горах, в каком-то там кишлаке найдём муку, из которой сами пекли оладьи. И для нас это был верх кулинарного удовольствия! На тушёнку, сгущёнку уже смотреть не могли. Тяжело было с доставкой, что тут говорить?! Ходили очень много и очень долго. 70 процентов личного состава, не только солдат, но и офицеров, к концу операции доходили до состояния дистрофии.
Видели, перед лобовым стеклом у водителей в автомобилях висит скелетик? Так вот Петенко, когда его раздели, выглядел, как тот скелет. Кожа и кости! Но всё равно шли, выдерживали. Повторюсь: выносливее и преданнее, чем наш советский, русский солдат я не встречал.
Такая вот картинка из времени, когда служил в Германии. Учения идут, и наступает 18 часов, у немцев всё, конец! Идут умываться, в баньку, в душ, играют в волейбол или ещё как-то развлекаются. Потом к утру опять начинают учения. У нас же - круглые сутки! Как сейчас помню, в 18 часов только начиналась самая настоящая работа. Видел, как работает командир дивизии, как работают офицеры, оперативный отдел. На утро с красными глазами, но зато план учений готов! Может быть, этим вот и брали, что работали круглыми сутками! И еще там я убедился, что выносливее наших солдат, нашего офицера нет.
Панджшер... Просто так сложились обстоятельства. Трудная доставка была, ничем, кроме вертолётов! Мы были далеко в горах, в таких местах, где начинались ледники. Внизу жара, поднимались в горы - а там пурга, снег. Вертолёты сбрасывали воду в химчулках или дрова в вязанках, даже не садясь на площадку. Вертолёт если бы сел, то уже не взлетел бы, настолько разрежен воздух. Тяжёлая доставка, тут не вина тыла, обстоятельства такие! А в полку кормили очень хорошо. Когда спускались на бронегруппу, обеспечение тоже было неплохим. А в горах, если честно, и есть не очень хотелось. Пить - да, есть - нет.
Снова перебираем фото.
- Это к нам приезжали гости-афганцы, какая-то делегация из газеты "Известия", или ещё откуда-то...
На Алихейле со мной на операции долго был зам командующего 40-й армии Дубынин. Впоследствии он стал командующим.
Каждой операции предшествовал период подготовки, а она была тщательная. Туда что входило? И занятия по тактике, и стрельбы, и занятия по топографии, по ориентированию. Тщательно готовились!
Перед каждой операцией, как правило, приезжала армейская комиссия, которая и оценивала подготовку полка. На что обращали внимание? На комплектацию вещевых мешков. На то, чтоб там были смена белья, вода, сухой паёк, письменные принадлежности, нитки, иголки, туалетные принадлежности. И когда проходили вдоль строя, и если у кого-нибудь из солдат этого не находили, то возмущались: "Как же так! Вы готовитесь к операции?"
Проверяющим я для примера собрал вещевой мешок согласно того перечня, который спущен сверху. Всё то, что солдат должен взять с собой в горы. Говорю: вот вещмешок, возьмите его, поднимите. А теперь представьте, что на солдате ещё бронежилет, оружие, дополнительные боеприпасы, которые он несёт к огнемёту, к миномёту, к "Васильку", или ещё к какому-нибудь орудию, гранатомёту. И с этим со всем он должен идти в горы вверх. А душман в галошах, с одним буром и с десятком патронов в кармане. Что будет с этим солдатом? Насколько он будет мобилен?
- Ну и как к вашим доводам прислушались?
-Да, да. Но требования остались те же.
- Впечатление солдата от смотров - показуха. Проходит вдоль строя полковник из Кабула. Смотрит, что-то спрашивает. За этим не чувствовалось реальной заботы о солдатах. Мы собирали то, что требовалось на смотр, а потом всё это доставали, упаковывали и в кладовку.
-Что я скажу... Смотры такие в общем-то нужны. Во-первых, несколько повышает собранность солдата. Второе - сам пытаешься убедиться, всё ли у тебя готово. Я обязательно обращал внимание на наличие бронежилета. У меня связист получил тяжёлое ранение в живот только из-за того, что не было бронежилета. Вернее, бронежилет был, а пластины он оттуда вытащил. Тяжело, понимаю, тяжело, но это необходимо. Бронежилет, каска. Я следил за этим. А письменные или туалетные принадлежности... Мыло, да, согласен, обязательно, а зубную щётку - тут каждый решает, брать или нет. Портянки чистые, свежие - это тоже, кому как. А вот боеприпасы, запасы воды, бронежилет - необходимо. Строевой смотр - для кого-то показуха, для кого-то возможность увидеть реальную картину...
- То есть, командир мог проверить визуально и убедиться в готовности?
-Да, хотя наши командиры, те же командиры взводов, сержанты старались как-то прикрыть. Иногда это может быть и проходило, но я же вижу, знаю, что есть на самом деле.
- С дедовщиной боролись?
-Боролись и очень здорово! Потом мне это поставили в вину. В каком плане? Рохлин не всегда показывал ситуацию с неуставными взаимоотношениями. Он тоже боролся, тоже наказывал, но наверх старался не показывать, не выплёскивать. Как уж это ему удавалось, не знаю. Когда я принял полк, жёстко поставил, что каждый случай должен быть предан огласке и виновный должен быть наказан. И тут произошёл само собой всплеск выявленных показателей. И потом, когда я беседовал с командующим, генерал принял меня за нового командира полка и проговорился: вам, говорит, досталось тяжёлое наследство!
Говорю ему в ответ: да, наследство не из лёгких, но мы стараемся бороться и не скрываем ничего. И только потом он понял, что беседует не с вновь назначенным, а старым командиром полка.
А я продолжаю: боролся с этим злом и не скрываю, и я не за то, чтобы лишняя "палка" была в отчете, а за то, чтобы искоренить все эти случаи.
Ну вы же знаете в то время как было? Не всегда было выгодно показывать реальную картину.
- А с пьянством?
-С пьянством,самогоноварением очень даже боролся. Вплоть до того, что если приезжал и заставал, что пьют брагу или самогонку, то выливал моментально.
Говорил офицерам: тебе надо? Пойдём, налью чистого спирта. Но ни в коем случае не пейте непонятно что. А солдатам вообще не допустимо употреблять спиртное.
У меня был запас спирта всегда, на всякий случай. Держать запас - привычка еще с Тамани, с должности начальника штаба. Спирт нужен, мало ли что. В подчинении начальника штаба полка находился полковой оркестр. А полковому оркестру, связистам выдают спирт, связистам для промывки оборудования, а оркестрантам - для смазки мундштуков. Но не всегда он шёл на те цели, на которые предназначался.
Что меня ещё всегда возмущало в дедовщине: приходит молодой солдат, над ним начинают издеваться, потом этот солдат, прослужив полгода, год, начинает заниматься тем же самым. Я ему говорю: ты же был молодой, тебе было плохо. Почему ты сейчас позволяешь себе то же самое?! И очень много было недоверия к командирам, к офицерам. Не ходили, не докладывали. Не говорили, это уж в лучшем случае становилось известно, когда докопаешься до таких случаев.
- На уровне комбатов, командиров роты скрывалось?
-На уровне командира роты проблемы, неуставщина уже начинала скрываться. И командир роты, когда узнавал, то не старался афишировать. Уже комбаты мало что знали. Только особисты внедряли туда свою агентуру, по их докладам можно было о чем-то судить. И главное, что недоверие у меня было к офицерам, потому что знал, что не всегда они принимают действенные меры против тех, кто это делает. Если бы это было повсеместно, что-то случилось - доложили, случилось - доложили, было бы гораздо легче бороться, но не было такого.
- Какие были происшествия, которыми занималась военная прокуратура?
- Я помню, убили солдата ударом в грудь. Рефлекторная остановка сердца. Прокуратура занималась. Во-первых, этого уже не скроешь. Во-вторых, я и не сторонник был скрывать эти случаи, потому что пытался их искоренить. И показатель поэтому вырос.
За годы службы в армии никогда полностью не доверял политработникам, кадровикам, работникам прокуратуры, особистам. Объясню почему. Потому что, когда с ними разговариваешь, они в глаза говорят одно, а потом за спиной - совершенно другое. Вот это мне в этих работниках не нравилось. То есть, они всеми способами пытались вызвать на откровенность, а потом это всё использовать против.
-Происшествия и преступления. Они случаются и в мирное, ив военное время. Наблюдался ли какой-то всплеск в Афгане?
- Нет, не было.
-А то, что оружие было постоянно на руках. Неосторожное обращение с оружием, лёгкий доступ к боеприпасам.
-Не было.
- То есть, вы как командир, который служил до и после Афгана, можете сравнить ситуацию в мирное и военное и твёрдо заявляете, что всплеска преступлений и происшествий не было.
-Не было. Оно было примерно на одном уровне, допустим, и здесь, и на территории России и Советского Союза. Примерно одинаково. Но забота о молодом солдате на войне больше была. Старослужащий шёл сам на боевые, а его, молодого солдата, берег. Говорит, пока оставьте. Такой вот парадокс: мог морду набить от скуки, а когда в бой отправляли - поберечь.
- Каков ваш командирский стиль?
- В моём характере, считаю, не доставало немного твёрдости, и я всегда был за справедливость. Если видел, что подчинённый командир в общем-то прав, я не то, что не наказывал, старался как-то поддержать. Не рубил с плеча: я командир, значит, я прав! Контроль за обстановкой в полку проводил, ежедневные утренние совещания с докладами, что произошло ночью. Спрашивал, у кого какие-то нарушения установленного порядка.
- Вы стали командиром полка, каким-то образом пытались подобрать свою команду или использовали те кадры, которые вам достались?
-Я не старался подобрать, работал с теми, кто есть. А досталось мне в общем-то неплохое наследство от Рохлина. Миронов, командир первого батальона, был поставлен Рохлиным, минуя промежуточную должность, с командира роты. Нисколько я не возражал, и убедился, что да, человек способен и делает. Командир второго батальона Сергей Ефремов полностью справлялся со своими обязанностями, полностью соответствовал. Командир третьего батальона Сомов. Тот, может быть, немножечко помягче, послабей, но работал.
Я привык работать и видеть, что с людьми есть контакт, тебя понимают. Если кто не понимает, то и у меня не было полного взаимопонимания с этим человеком. Старался убедить, что именно так надо действовать не потому, что этого хочу я, как командир, а так обстановка диктует.
С начальником политотдела жили душа в душу. Хотя и говорил, что не доверял этим людям, но со своим начальником политотдела никаких разногласий не было. С кем у меня случались иногда шероховатости? С Рохлиным однажды друг друга не поняли. Дело было так. Пошла группа на операцию вблизи полка. Как начальник штаба, я отвечал за ее проведение, должен был постоянно поддерживать связь и контролировать обстановку.
В полку был оперативный дежурный, и он собирал всю информацию. А в этот раз я несколько изменил порядок: разрешил сидеть постоянно на связи командиру батальона и только в случае экстренной ситуации информировать оперативного дежурного. А со мной быть на связи все время и постоянно докладывать. Командир батальона находился у себя в модуле, в наушниках, на связи.
Рохлин пришёл и спрашивает у оперативного: есть связь с группой? Оперативный говорит, как есть: нет. Рохлин заходит ко мне в кабинет и начинает меня отчитывать, не выслушав, не разобравшись, что и как. Естественно, меня это задело. Потому что ничего я не нарушил и обстановкой владел полностью. Оперативный дежурный в рамках и объёме, какие ему надо тоже. Связи прямой у него не было, потому она не нужна ему: на связи сидел комбат, лицо с большими полномочиями.
На утро отправляли колонну. Я построил личный состав и доложил, как положено, Рохлину. Он протягивает мне руку, а я отвернулся и не подал руки. За ту обиду, которую он мне нанёс.
А вечером он вызвал меня: "Валерий Петрович, ты меня извини, я не совсем разобрался". Когда уже группа вернулась и доложила ему, что связь с полком была постоянной, докладывали регулярно, обстановка командиром батальона наносилась на карту, тогда он мне и сказал: "Извини, я был не прав". В это эпизоде важно следующее:забота о людях у Рохлина была на первом месте. Не разобравшись в ситуации, он поставил мне в вину то, что якобы люди брошены.
- Это тоже говорит в пользу командира.
-Не скажу, что у нас были дружеские отношения, а честные, тесные, деловые, да. И когда он уходил из полка и вставал вопрос, кому быть командиром, он однозначно рекомендовал меня.
- Вот этот ваш период в жизни 191-го полка. Как можно его охарактеризовать? Два Панджшера, активная фаза Афганской войны. Можно ли так сказать, что вы командовали полком в самый ответственный период Афганской войны?
-Нет, не могу такого сказать, потому что, может быть, в это время как раз всё и началось.
- Самые большие потери, 1984-1985 годы...
- 1984 год, Рохлин. Только в ноябре я стал командиром полка. Этот период, 1984 год, делили все тяготы пополам с Рохлиным, это раз. Второе: полк участвовал в боевых операциях гораздо больше, чем в предыдущие и последующие годы. Я смотрел по формуляру историческому, поэтому всё закономерно, такие потери. Нам примерно поровну с Рохлиным досталось. Именно в эти годы активизировались действия душманов, того же Ахмад-шаха Масуда. А чем больше операций, тем больше и потери.
Может быть, высокопарно скажу, но меня как командира полка переполняла гордость от того, какая сила и мощь сосредоточена в моих руках. Выстроены колонной танки, БТРы, грузовики. Заведены двигатели, в эфире идет перекличка... Достаточно одного твоего слова, одной твоей команды, и эта огромная махина приходит в движение. Меня переполняла гордость, эмоции не передать словами!..
Я не сомневался в том, что достаточно отдать приказ, и он будет исполнен. В этом не только моя заслуга, но и младших командиров, которые работали со своими подчинёнными.
Я свою жизнь не мыслил без армейского порядка.
- А что получилось у вас каку командира полка? И что не получилось?
