ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Гончарук Андрей Павлович, Рибак Эмiр Iванович
Нашi муки. 2 - част: - До лiнiЇ фронту

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 2.27*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нашi муки. Наши муки. Гончарук Андрiй i Рибак Емiр 2 частина: - До лiнiї фронту. 2ч: К линии фронта. Продолжение:На украинском и русских языках

   Нашi муки - в часи вiйни. Гончарук Андрiй i Рибак Емiр
  
   3 - тя частина: - До лiнiї фронту
  
   1. Комендантський взвод старшого сержанта Павлова - героя Радянського Союзу
  
   Комендантський взвод старшого сержанта Павлова - героя Радянського Союзу, ще з вiйни з бiлофiнами, тепер отримав окремий наказ вiд командира полку:
  -- До настання темноти прикривати вiдхiд нашої частини.
   Що ми негайно зробили, вкопавшись глибоко в землю. Кожен боєць отримав свiй сектор обстрiлу по наказу старшого сержанта Павлова, який детально проаналiзував позицiї прикриття вiдходу полку.
   Стояв теплий, сонячний серпневий день. Подував легенький пiвденний вiтерець, злегка погойдуючи бiлокорi берiзки, несучи запахи пилу i гарi. Довкола стояла гробова тиша. Можливо агресор проводив передислокацiю своїх вiйськових частин, створюючи основнi групи танкiв i мотопiхоти для прориву фронту. Та мабуть нiмцi не забули i про цю дiльницю фронту.
   Раптом вони вiдкрили щiльний мiнометнiй вогонь, який не давав змоги пiдняти голову щоб зорiєнтуватись в повнiй мiрi в цiй напруженiй обставинi. Смертельнi осколки вiд мiн гидко посвистували навколо. Та не пройшло багато часу як нiмецькi солдати пiшли в атаку. Вони йшли в повний рiст i стрiляли на ходу з автоматiв. Щось холодне закралось менi в душу. Та сержант Павлов мав мiцнi нерви i залiзну витримку. Менi добре було видно обличчя ворожих солдат i їх холоднi посмiшки, вiд яких було не по собi. Та й наказу вiдкрити вогонь не має. Ми пiдпустили Їх до 100 - 80 метрiв. I ось для нас пролунала команда:
   - Вогонь! Вогонь по фашистам!
   Одночасно застрекотали три кулемета Дегтярьова. Строчили автомати ППШ, лунали пострiли звичайних магазинних гвинтiвок i снайперських з оптичним прицiлом. Коли нашi кулi почали влучати в цих зухвалих воякiв, то вони заметались, як на сковородi ще живi вугри. Їх атака захлинулась i вони покотились туди, звiдки починали наступати. Котились вони, а вiрнiше як гади повзли назад в свої окопи по землi по - рачки, так як пiд кулями вiльно не постоїш. Не могли i ранених забрати вiд щiльного, та влучного нашого свинцевого покосу живих та страшенно переляканих ворогiв.
  -- Бережiть набої! - покрикуючи наказував сержант Павлов, - нам потрiбно за будь яких обставин протриматись до вечора.
   Ми давно ретельно вивчили гiтлерiвськi позицiї i встановили що на цiй дiлянцi фронту в противника не залишилось нi танкiв, нi артилерiї, окрiм батальйонних мiнометiв. Фашисти час вiд часу, вели методичну пристрiлку рiзних шматкiв фронту, прощупуючи нашу оборону. Тiльки бiльш в атаку бiлої днини вони вже не ходили. Коли ж стемнiло, то взвод старшого сержанта Потапова вирушив доганяти свою вiйськову частину. Сержант залишив лише перше вiддiлення сержанта Боброва тимчасово прикривати вiдхiд взводу.
  -- Товариш хiмiнструктор Гончарук! - звернувся Павлов до мене, - залишитесь iз сержантом Бобровим. В разi непередбачених обставин ти можеш його пiдтримати i дати цiнну пораду, або замiнити його. В такiй ситуацiї я не мiг нi вiдказати Павлову, нi запропонувати йому iншу пропозицiю, бо вiн був набагато практичний в таких обставинах. В нього був набагато бiльший бойовий досвiд, ще з радянсько - бiлофiнської вiйни 1939 - 1940 рокiв. Вiн подав менi руку i мiцно притис мене до себе.
  -- Я надiюсь на тебе, - тихо мовив вiн на менi на прощання.
   Хвилин десь через 15, командир вiддiлення сержант Бобров, наказав нам, непомiтно для ворога, залишати окопи. Що й ми по черзi робили скрито вiд загарбникiв. Так всi ми опинились за невеликим пагорбом, де вже вiльно можна було стояти на ногах. Тодi сержант Бобров повiв нас на пiвнiч, як було домовлено зi старшим сержантом Павловим, орiєнтуючись по зiрках на небi. Йшли дуже спритно, щоб наздогнати своїх друзiв по взводу. Та пройшовши деякий час, ми так i не змогли їх здогнати. Щось було не те, як домовлялись сержанти.
   - Ми певне пiшли не по тiй стежцi, - сказав я.
   - Павлов мусив нас зачекати.
   - Щось пiшло не так як треба, - вiдповiв сержант Бобров.
   - Ми повиннi наздогнати взвод i наздоженемо, - добавив вiн.
   I наш невеличкий загiн рушив далi в Зоряну нiч, яка оповивала нас ховаючи орiєнтирнi прикмети людських, чи звiриних стежок. Зорi хоча мерехтiли, але не давали того свiтла, для огляду навколишньої нас природи. Скрутно було у мене на душi, та не тiльки у мене. Були навiть суперечки мiж солдатами з командиром вiддiлення по поводу напрямку куди йти, чи сiсти вiдпочити, але я був на сторонi сержанта. I все якось обiйшлося без будь яких серйозних випадкiв.
  
      -- 2. Нашi вiдступальнi маневри лiсами
  
   З гiркими думками, ми все ж догнали своїх товаришiв лише на свiтанку. Пару годин ми перепочили, скинувши мокрi вiд роси кирзовi чобiтки. Та потiм ми жвавим темпом день i нiч попростували по незнайомiй мiсцевостi доганяти свою вiйськову частину. Ми йшли довго з короткими перервами на перекур i на невеликий перекус залишками харчiв. I з'єднались зi своїми лише на другий день. Вiд начальника штабу полку я довiдався про справжню вiйськову обстановку на той час, якою вiн сам вiдав. Це сталось тому, що я був у нього на особливому положенню, i виконував всi його доручення, бо числився в комендантськiй ротi, то вуха не закривав, коли вiн перемовлявся зi старшими офiцерами. Залишки Кiровської дивiзiї i рештки її сусiди - вiйськовi частини опинились у повному оточеннi ворогом. Для нас залишався лише один вихiд з трудного становища: лiсами, болотами виходити до своїх за лiнiю фронту.
   Ми, залишаючи Батецький район Новгородчини, пiшли на пiвнiч в Ленiнградську область, по лiсових дорогах i просiках. Попереду нас в авангардi -(це я знав вiд НШ) в головi рухався розвiд - дозор, а з бокiв, бокова охорона. Простували ми цiлу нiч. Йшли гуртками i поодиноко з якоюсь вiрою в мозках, йшли автоматично ступаючи один за другим. Свинцева вата оповила все моє тiло, яке i так було мов побите ногами. Отакi були всi люди, я маю на увазi стан людей. На свiтанку ми зупинялись, копали окопи, гнiзда, готовились для оборони. Незабаром пiсля того як розвиднялось, гiтлерiвцi на мотоциклах, всюдиходах наздоганяли нас i з кулеметiв, мiнометiв i автоматiв обстрiлювали наш полу - вiйськовий табiр. А вiн пiсля всiх боїв i наших плутань по цих дрiмучих лiсах вже не був на армiйський бiльше помiтний. Потiм вороги раптово зникали, як i появлялись. Так було двома свiтанками, а на третiй ми отримали наказ нашого командування залишити проти них засiдку в лiсових хащах. Ми, взвод з комендантської роти, повиннi були понадпилювати дерева, що росли бiля дороги, щоб при поверненнi зловмисникiв пiсля наскоку на нас, звалити тi стовбури на дорогу i прикiнчити нападникiв. Що ми тодi i зробили, але в нас закiнчувались набої до нашої зброї. Боєприпаси немислимо повичерпувались. Ми берегли кожен патрон, гранат майже зовсiм не було. Вони були на вагу золота. А про харчування, не могло бути i мови. Ми вже багато днiв не отримували нiяких харчiв. Їли лише ягоди чорницi, брусницi та гриби.
   Вдень ми не могли рухатись великими гуртами людей. Бо як тiльки розвиднялось, фашистськi розвiдувальнi лiтаки - рами, чи костилi, як ми їх називали, несподiвано з'являлись i кружляли над лiсовим районом де ми могли на їх думку находитись, i знаходили. Тодi iншi нiмецькi лiтаки"Юнкерси" засипали лiс бомбами i стрекочучи смалили в нас з кулеметiв. Рятуючись вiд металевих фашистських хижакiв, ми несподiвано наштовхнулись на непрохiднi багнища. Незабаром до основних наших сил туди пiдтягнулись обознi частини i вся технiка, що збереглась.
   Пiхота ще якось могла би пройти через це болото, але в нас був наказ вивезти всю технiку з оточення, що залишилася пiсля боїв.
   З пiвночi з боєм до нас проривалася радянська дивiзiя номер 90 .
   Нас одне вiд одного роздiляла вiдстань лише в 14 кiлометрiв. Але два з половиною кiлометрiв з них були непрохiдними для технiки. Штаб Кiровської дивiзiї розташувався бiля одинокого лiсозаводу, де лежали незлiченi штабелi колод зрiзаних дерев. Наша дивiзiя з iншими оточеними вiйськовими частинами всю нiч будувала - мостила переправу з цих колод через болота. Ми старанно замаскували цю рукотворну дорогу з колод вiд повiтряних ворожих розвiдникiв. Самi ж повертались до густого соснового лiсу мокрi i голоднi. Та нiмецькi лiтаки зверху все ж помiчали наш настил в болотi i вщент руйнували його.
   Таке змагання продовжувалося кiлька днiв i ночей. Вночi була важка, непосильна праця зморених, голодних людей з однiєю лише Вiрою в наше Праве Дiло. А вдень продовжувалось завивання лiтакiв i бомб, свист осколкiв якi сiяли смерть та жорстокi поранення вцiлiлим людям. Нарештi одного дня ми отримали команду на знищення нашої технiки i рухатись на з'єднання з дивiзiєю номер 90, що стримувала наступ нiмцiв, якi рвались до мiста Ленiнграда. Ось так знищивши обоз зi всiєю бойовою технiкою, ми залишились у величезних важко прохiдних лiсах, у повному оточеннi ворогом. 2 тижнi ми не одержували боєприпасiв i харчiв iз - за фронту. Густий непролазний лiс не розчищений вiд кущiв i молодої порослi дерев був нашим порятунком вiд фашистських вiйськ. Та вiн i харчував нас ягодами i грибами. Були ще зеленi супи з дикого часнику i цибулi. Були узвари з м'яти, ромашки, суниць, заячої капусти та iнших лiкарських рослин, що якось пiдтримували наш фiзичний стан. Та не для всiх i не так часто як би хотiлось. Це було iнколи, спонтанно, не централiзовано, в солдатських казанках на кiлька чоловiк. Дуже хотiлось їсти i лише вiра в прорив до своїх основних вiйськових частин, якi як i ми вiдбивали атаки вiроломних сил з культурної Європи пiдтримували нас i наш дух. Не знаю який ще солдат змiг би таке пережити без елементарного харчування, побуту i стiйко воювати з переважаючими частинами до зубiв озброєного нiмецького Вермахту. На нього працювала майже вся Європа. Та дух вiдважних предкiв - ратоборцiв не пiдтинала нiяка халепа в яку несподiвано ми вскочили. Просiками i хижими стежками ми простували на пiвнiч до мiста Ленiна - Ленiнграда. Все це зiгрiвало нашi очумiвши душi i якось пiднiмало настрiй, хоча й плелись голоднi, мокрi, виснаженi. Наш одяг був покритий багнюкою, в чоботах хлюпала вода. Ноги були стертi до кров'яних мозолiв, до ран, бо ж не було часу, щоб перемотати онучi в своїх чоботах. Ми вже й не знiмали тi чоботи, бо потiм i взути не могли, настiльки попухли були ноги i вiд голоду i вiд натирань. Ми йшли вперто до кiнцевою мети - з'єднання братiв по кровi радянських солдат. Рухались вночi i коли могли, i цiлий дощовий, чи похмурий день. Прямуючи один за другим живими мертвецями, ми прислухувались до артилерiйської канонади, бо тiльки вона могла визначити лiнiю фронту.
   Нарештi, на однiй з зупинок, сержант Бобров сказав: швидше б добратись до своїх, та трохи пiдкрiпитись i знову бити фашистiв до перемоги. Бити їх треба доти, доки їхнього слiду не залишиться на нашiй рiднiй землi. Дуже не хочеться даремно гинути в цьому безмежному лiсi, не знищивши цих непрошених гостей, якi прийшли з мечем на нашу землю. Вони зайняли нашi мiста i села, зухвало роз'їжджають по дорогах, а ми мучимось в лiсових хащах мокрi, голоднi i виснаженi. Яка жахлива несправедливiсть... Настала гнiтюча пауза.
   Пiдiйшовши i поклавши руку на плече товариша, я втiшав його: - Не потрiбно так журитись, товариш сержант. Ми неодмiнно доберемось до своїх. Ну, в крайньому випадку, розшукаємо партизанiв якi повиннi тут бути. Бо ж з вiйськової точки зору, недальновидне б було не використати цi великi лiсовi райони без пiдпiльникiв i партизанiв. Я цiлком вiрю в те, що залишилось ще дуже багато радянських людей, якi вiрять в нашу перемогу. То вони нам i допоможуть. Вiд таких простих невеличких промов у людей свiтлiшали обличчя i в очах засвiчувались вогники надiї, а не вiдчаю, чи розпачу, який скорiш, нiж ворог, пiдточував наш дух надiї на щось лiпше.
   Повiльний рух голодних, брудних, не митих тижнями, а й може i бiльше мiсяця, продовжувався. Вошi, блохи i їх бiленькi дiтки - гниди розкошували пiд цiєю брудною вiйськовою одежиною на наших немитих скелетно - образних тiлах. Та, незважаючи на все це, ми пiшки просувались далi до запланованої цiлi. Добровiльно залишатись тут не хотiли навiть пораненi i хворi люди. Мабуть в кожного з нас була єдина думка: - Якнайшвидше вийти з оточення. Але на жаль не всiм судилось дiйти до мети.
  
   3. Вiдправка лiтаками весь вищий командний склад радянських пiдроздiлiв, що опинились в облозi ворогом, до Ленiнграду, на "Велику землю".
  
   Хочу ще сказати про те, що наша комендантську рота, тодi мала мiцну вiйськову дисциплiну, про що не скажеш про iншi вiйськовi пiдроздiли. Можливо це було пов'язано з тим, що там дуже багато офiцерiв - вiд лейтенанта до майора, чи капiтана загинули, або були пораненi i не могли командувати своїми пiдроздiлами, хоч були з бойовими нагородами. А старший сержант Павлов обiймав посаду комвзводу, взагалi був - герой Радянського Союзу, який мав не менш, а то напевно ще бiльший вплив на солдатiв..
   У нас майже всi офiцери були на своїх вiйськових посадах. Командир роти старший лейтенант Сухомлинов зi старшиною мiцно пiдтримували порядок i дисциплiну в комендантськiй ротi. Полiтрук з одним командиром взводу, (бо двох не було) теж мали авторитет серед солдатiв.
   Нараз ми почули рокiт лiтака. Всi пiдвели вгору голови.
   - Це нашi радянськi, з зiрочками! - пролунало безлiч голосiв.
   Всi дуже зрадiли, наче заново на свiт народились. Це нам хтось з вищого командування iз - за фронту боєприпаси i продукти прислав. Як тiльки сiдав лiтак, то люди облiплювали його i обнiмали пiлотiв. Однi пiдкидували їх вгору. Другi нетерпеливi самi пробували розгрузити лiтаки. Офiцери не зразу змогли навести порядок. Наша комендантська рота сама не могла справитись з напливом голодних, змучених iстот, якi звались червоноармiйцями. Тiльки через хвилин 20 - 30 офiцери змогли дати раду цiй справi. Стрiляли вгору i вниз по - ногах з наганiв доповняючи трьохповерховою брудною лайкою на надто пiдвищених тонах. Через кiлька годин, опiсля перерахунку кiлькостi вантажу i людей, кожен iз нас отримав iз їди по три сухих галети i по п'ять набоїв до стрiлецької зброї.
  
   В той же день цi ж лiтаки вивезли весь вищий командний склад радянських пiдроздiлiв, що опинились в облозi ворогом, до Ленiнграду. Двом раненим молодшим командирам пощасливило попасти в лiтак. На лiкарняних ношах, а то i на простих плащ - наметах лежали важко хворi i пораненi. Лiкарi в розпачi стояли бiля них i нiчого не могли зробити.
   Мої очi не могли повiрити цьому...
   На тих хто залишився - це справило гнiтюче враження, бо замiсть сильно хворих, чи важкопоранених полетiли до своїх нашi командири. Хоча би 50 на 50 вiдсоткiв, а то... В це трудно було повiрити, але це було. Я вiдкидав свою набридливу думку про те, що так не робиться, по - справедливостi, та вона, як та муха, ще довго докучливо бринiла, в розпухлiй головi. Нiхто з нас не обговорював цю ситуацiю, хто зi страху, хто може не по розумiнню, а хто й так не в силах це зрозумiти...
   4. До лiнiї фронту окремими гуртами
  
   Ми ж всi тi, хто залишився, отримали наказ виходити невеликими групами i навiть поодинцi. Я не знаю, хто куди виходив, чи за лiнiю фронту, чи до своєї домiвки, якщо вона була десь поруч, якщо вона находилась на територiї захопленої ворогом. Без вищого офiцерського складу солдатами не легко було керувати. З нашої Кiровської дивiзiї, утворився окремий загiн. Командування розробило окремий маршрут руху. По цьому маршруту ми сунулись доба за добою знесиленi, як черепахи, на пiвнiч на з'єднання з основними радянськими вiйськовими силами, якi захищали мiсто Ленiнград. Частина бiйцiв мучилась дизентерiєю, яка виснажувала людей до вигляду привидiв. Деякi окремi групи бiйцiв вiддiлялися вiд основної маси загону, вважаючи, що меншою групою краще буде перейти лiнiю фронту. Ось так наш Кiровський загiн розтанув прямо на очах, без достатньої кiлькостi офiцерського складу. Тут i так сили бiйцiв виснажувались навiть не за добу, а за кiлька годин. Лiк днiв, чи тижнiв в чумних головах людей виснажених голодом, ранами чи хворобою вже правдиво не сприймався.
   Та тут як на зло нам, йшов майже безперервний осiннiй дощ. Одежа на нас намокла - це були лишнi кiлограми сиростi. Особливо шинелi намокали так, що це нами сприймалось, як тонни вилитого чавуну на нашi плечi.
   Так ось, я пiсля роздiлу Кiровського загону опинився в невеликiй групi сержанта Боброва. Ми вирiшили рухатись вперед, доти, доки несуть ноги i б'ється серце.
   Але наша гурт вже не мiг за день пройти i 10 кiлометрiв. По попереднiй домовленостi нашого вищого командування з мiсцевими партизанами, їхнi провiдники до нас по якiйсь причинi не прийшли на мiсце зустрiчi. Причини нам були не вiдомi. Можливо їм не позволила обстановка в зв'язку з якимись дiями нiмецьких вiйськ в цьому районi i вони не змогли нас розшукати. Це ж був дуже величезний лiсовий масив з чималими болотами.
   По нашим пiдрахункам можливо був кiнець вересня, чи начало жовтня 1941 року. Сержант Бобров змучений голодом i дизентерiєю помер, не дочекавшись виходу за лiнiю фронту. В той бiдолашний день ми його похоронили i розпалили багаття. Фашисти на той час уже не звертали уваги на появу диму в цьому лiсi.
  
   5. Вибiр подальших дiй. Один в розвiдку.
  
   Трохи обiгрiвшись, я з превеликим зусиллям скинув з нiг чоботи. Сам собi не мiг повiрити, що на таких ногах можна було ходити. Це були суцiльнi кривавi мозолi на пальцях нiг i п'ятках, на опухлих ногах. Та зiгрiте моє тiло хотiло спочинку i я якось не помiтно заснув. Скiльки я спав, я не знаю. Моє виснажене тiло, було якесь кволе, зiгрiте ласкавим теплом. Хворi, опухлi ноги не тримали виснаженого органiзму. Голод вивертав мiй живiт i прямо рвав кожну його клiтину з бузувiрською методою. Та я все ж переборовши свою млiсть, важко, з якоюсь безмiрною натугою пiдвiвся i босий, без чобiт повiльно поплiвся по гриби в гущавину лiсу. Тут цього добра хватало на добрий гурт людей.
   Досить скоро я назбирав їх повний солдатський казанок i з калюжi набрав каламутної води. На однiй полянi мiй нiс помiг менi найти кiлька стебелин дикого часнику i я його теж рiшив кинути у вариво. Та ще якусь траву схожу на петрушку знайшов, яка була не гiрка на смак, але давала цiлющий навар. Потiм я поставив варити так званий "маринований" суп. Так перемагаючи бiль в ногах i в усьому тiлi я ходив коло багаття. Пiдкинув сухих дров. А кругом цього багаття лежали i сидiли мої друзi по нещастю. Як тiльки я проснувся, то був весь час в роздумах: Що ж далi робити? Розпач нудив мене не гiрш нiж голод, який висмоктував всi мозки, так хотiлось їсти. Та перш нiж щось закинути в голодний шлунок я рiшив поговорити з людьми. Зiбравши всю силу волi в мiцний кулак, я звернувся до них: - Хлопцi, що ми далi будемо робити?
   Полум'я в багаттi тiльки байдуже потрiскувало в цю хвилину i менi нiхто не вiдповiдав... Пауза затягувалась...
   - Я думаю рухатись на пiвнiч. Хто може пiдвестись, то може зi мною пiдете? Чого ж ви всi мовчите? Чи може у вас є якiсь свої бiльш розумнi думки?
   Всi, хто був бiля багаття, були надто понурi вiд розпачу i свого безсилля.
   - В цьому лiсi без рiшучих дiй ми загинемо. I без харчiв ноги навiк протягнемо. Щоб цього не сталось, я пiду зараз в розвiдку, щоб знати куди нам iти. В такому станi ми болотами вже не можемо пробиратись. Нам неодмiнно потрiбно знайти людськi оселi, де ми зможемо розжитись на харчi. Без допомоги людей ми пропадемо тут даром, - сказав я друзям по спiльнiй бiдi.
   Коло багаття повисла гнiтюча пауза. Менi нiхто не вiдповiдав. Почекавши ще кiлька хвилин i впевнившись що менi самому треба пiти на розвiдини ситуацiї до автомобiльної артерiї. Вона тяглася до мiста Ленiнграда.
   Знову зiбравши всю свою силу волi в кулак, я з великою натугою натяг висушенi чоботи на потертi до кровi ноги i пiдвiвся. На напiвзiгнутих ногах поволi i обережно пошкутильгав до брукiвки.
   Рухався я дуже обережно, боячись наступити своїми кирзами на суху гiлку, яка могла би хруснути i мене могли б учути патрульнi фрiци. Густий березняк, що розрiсся в цiй мiсцевостi , поздовж дороги, добре маскував мене. Так я непомiтно наблизився до дороги i прилiг в придорожнiх кущах. Та скоро стане сутенiти. Вдень було набагато легше спостерiгати i вивчати цей шлях, як поводження вартових на ньому. Через деякий час я знову таки з найбiльшою обачнiстю почав рухатись вздовж шосе. Серце так стугонiло, як двигун при перевантаженнях. Я озирався безупинно кругом себе i незважаючи на осiнню сiру прохолодну погоду спiтнiв, як лiтом у спеку. По шляху рухались вантажнi i легковi машини, мотоцикли з солдатами i офiцерами, або ж з вантажами. Танковi, мотопiхотнi i артилерiйськi пiдроздiли сунули мабуть на Ленiнград. Все це так гуркотiло, дзвякало i шипiло, як змахи крил залiзного змiя, пiднiмаючи якусь незрiвнянну смердоту. Вiд цього менi дуже хотiлось чхнути i дуже всерединi нудилось. Розболiлась навiть голова.
  -- Це ж треба так зiпсувати чисте лiсове повiтря непроханим гостям, - глузливо подумалось менi.
   Ще сiрi тiнi не перефарбувались на чорнi, але все якось почало поволi розпливатись в моїх очах. Та посидiвши бiля дороги i пройшовши чи пластуючи в деяких мiсцях я роздивився як поводяться ворожi патрулi на дорозi i те що нiмецька технiка майже безупинно рухається на пiвнiч.
   Поволi я дiбрався до невисокого дорожнього мосту, що перетинав невеликий рiвчак з пониззям. Тут я зупинився недалеко бiля нього надовго, вивчаючи пiдхiд i вiдхiд вiд його. На мою думку, це було найкраще мiсце для переходу цiєї ворожої артерiї. Через пару годин моїх розвiдин ближньої мiсцини я повернувся до голодних i наче схожих на побитi яблука, жовто-зеленого кольору, обiдраних, закiптюжених бiля багаття побратимiв.
   - Друзi, у нас немає iншого виходу, як перейти недалечко вiд нас шосейну дорогу, пiсля моїх розвiдин. Я обстежив наскiльки змiг, саму ближню мiсцевiсть i впевнився в тому, що це лiпше рiшення, щоб безвiсно тут з голоду i хвороб не сконати. Це буде наш добрий плюс, чи вiрний шанс.
  -- А мiнуси, це то, що ця дорога весь час пiд пильним доглядом нiмецьких патрулiв i по нiй безперестанку рухаються колони нiмецької технiки. Та й одинокi ворожi машини, мотоцикли проходять надто часто одна за другою, що я й не можу гарантувати, коли ми зможемо перейти, щоб нас не замiтили. Та ще й пiшi вiйськовi патрулi. Тут треба буде наскiльки можливо швидко проскочити цю небезпечну для нас дiлянку шляху. Зробити це можна лише вночi, а тепер ввечерi попробувати пiдiйти до дороги i стежити через який час патрулi рухаються по нiй. Проте нiхто з тих хто находився бiля багаття, не наважувався iти зi мною.
  
   6. Спроба переходу через автомобiльний шлях
  
   В цей час до нашого багаття пiдiйшла група бiйцiв, ведучи з собою пiд руки хворого офiцера - старшого лейтенанта. Ознайомившись з тiєю обстановкою що я розказував друзям, вiн наказав переходити нам цей шлях. Наказ командира нiхто вже не обговорював.
   Всi почали збиратись i я перший повiв всiх до намiченої цiлi.
   Коли ми непомiтно пiдiйшли до брукiвки, то вже почтi смерклось. День невпевнено танцював на мiсцi перед вiдпочинком. Залишилось метрiв 30 чи 40 до шляху i ми залягли в кущах.
   Я непомiтно пiдповз майже до самого шляху i залiг за кущиком шипшини чи свирбивусу, як його вдома називали. Тим часом машини безцеремонних нападникiв пiднiмаючи пилюку i розсiваючи вихлопнi гази по нашiй землi котилися по шляху в пiвнiчному напрямку. Невелика група солдат на чолi зi старшим лейтенантом лежала подалi вiд шосе в кущах верболозу. Окрiм технiки по шляху снували ворожi патрулi сiро - жабиного кольору, вицокуючи пiдкованими чобiтьми. Я лежав за кущем i спостерiгав, як вони парами карбували брукiвку. Лежав i мiркував, жалкуючи про те, що в нас не має жодної гранати чи вибухiвки. Це був би вiд нас їм останнiй подарунок. А то можна було б знайти мiст i пiдiрвати його. Тодi б хоч на пару годин зупинилось це нескiнчене пересування технiки закордонних душогубiв. Я забув про холод i голод. Серце обливалось кров'ю стугонячи вiд напруги страху i безсилля. Я був готовий з двома набоями в гвинтiвцi накинутись на непрошених зайд. З такими думками я чекав наказу старшого лейтенанта. Та наказу не було. Так в сторожкiм чеканнi лiпшої нагоди пролинула нiч.
  
   На ранок ми повернулись на старе мiсце. Товаришi ледве донесли хворого офiцера. Промерзлi вiд сиростi нiчного дощику i занадто низької температури мабуть до пару градусiв тепла, та ще голоднi, ми були надто виснаженi. То й ледве добрались до багаття. Його пiдтримували хворi товаришi, якi не змогли йти з нами. Зiгрiвшись, ми зразу ж заснули. Вранцi обридливий дощ перестав йти. Вiтер розвiяв зловiснi хмари. Низько над верхiв'ям високих ялин показалось таке ласкаве яскраве осiннє сонечко, якого ми не бачили майже два чи три тижнi. Це була єдина радiсть на той час, для нас, як для дiтей.
  
   Просушивши на сонцi i бiля багаття шинелi, штани, гiмнастерки, чоботи, ми поїли печеного м'яса, що принесли бiйцi зi хворим офiцером, i трохи набралися сил. Ми стали почувати себе краще. Неподалiк вiд багаття лежали померлi вiд ран i дизентерiї солдати. Мабуть нiхто i нiколи не взнає, де й коли закiнчили вони свiй життєвий шлях. Навiть поховати їх не було в нас сил. Деякi з нас навiть не збагнули, що деякi товаришi вже не дихають - не живi. Ми самi були нiби малими, слiпими, ще й голодними котиками - змученими вiд лихолiття. А єдиний вихiд - порятунок - це перехiд через дорогу-шосе.
   Тодi я звернувся до товаришiв: - А може друзi, пiдемо до шосейної дороги вдень, коли все видно? Добре розвiдаємо пiдхiд, а вночi перейдемо дорогу i будемо йти до фронту, до своїх.
   Але на мiй заклик нiхто не обiзвався.
   Тiльки згодом, тихо сказав старший лейтенант: - Iди, розвiдай i доповiси менi результат. Ти маєш рацiю, днем можна краще розгледiти, тiльки це дуже небезпечно пiд носом ворогiв щось розшукувати i спостерiгати. Будь обережним там. Хай щастить тобi в цьому дiлi. Добре що ще залишились такi вiдданi i смiливi люди, як ти.
   - Ну, що ви таке кажете, - знiтився я, - вiдповiдаючи йому. Таке може кожний з нас зробити.
   - Та тiльки, ось бачиш, - офiцер вказав на знесилених людей рукою, - тiльки ти, змiг перебороти гнiтюче безсилля i страх, серед цих стомлених, хворих, чи поранених солдат.
  
   Навколо багаття панувала лiсова тиша, що навiвала усiм спокiй, тiльки деколи, стогнав наш командир. Вiн вже сам не мiг пiдвестись, його звалила хвороба - дизентерiя, страшний кривавий понос i забувшись, в приступах гарячки, стогнали iншi бiйцi...
  
   7. Я знову пiшов на розвiдини до шосейної дороги вдень.
  
   Робити менi тут було нiчого, i я пiшов на розвiдини до шосейної дороги. Я йшов, як i ранiше дуже обережно, боячись наступити своєю кирзою на суху гiлку, яка могла би хруснути щоб не учули патрульнi нiмцi. я непомiтно наблизився до дороги i прилiг в придорожнiх кущах. Вдень другий раз було набагато легше спостерiгати i вивчати цей шлях, як i поводження вартових на ньому. Через деякий час я знову таки з найбiльшою обачнiстю почав рухатись вздовж шосе.
   Поволi я дiбрався до невисокого дорожнього мосту, що перетинав невеликий струмок i втiкав в болотисту низину. Тут я зупинився недалеко бiля нього надовго, вивчаючи перехiд пiд ним i вiдхiд вiд нього. На мою думку, це було найкраще мiсце для переходу шляху по якiм рухались вороги. Пiсля розвiдин я повернувся до багаття, де вiдпочивали мої знеможенi товаришi. Там я розповiв нову картину нашого маршруту з якою я у розвiдцi частково поспiлкувався. Проте нiхто з тих хто находився бiля багаття, не наважувався iти зi мною.
   - Iди сам! Бажаю тобi щасливо перейти шосе i дiбратись до своїх. Якщо не повернешся i не буде чути пострiлiв, я буду вважати, що ти перейшов тракт. Хай тобi таланить! А мене як тiльки покине хвороба, буду йти, а не зможу - то буду повзти, - сказав менi старший лейтенант.
   Я зварив на вогнищi шматок м'яса, яке в мене збереглось, положив в котелок. Це був мiй шматок вiд косулi, яку ми випадково пiдстрелили i я його вже цiлу добу берiг, а погода була досить прохолодна. Менi дуже хотiлось їсти, але я не мiг собi цього дозволити, так як мене чекав далекий хiд i хто знає де й коли я зможу найти харчi. Я не знав, що мене чекає по ту сторону шосе.
   Просушивши на палi онучi з чобiт, я перев'язав рани на ногах, старими, сполосканими в калюжнi водi бинтами, та й насилу взувся i повiльно пiдвiвся.
   Кружалом панувала глуха, наче стiна, тиша. Всi мовчали.
   Я тихо, але схвильовано сказав: - Останнiй раз прошу вас друзi, хто може пiдвестись на ноги, то йдiть зi мною вперед! До своїх - за лiнiю фронту! Товаришi, я думаю, що не має рацiї сидiти тут i чекати вiрної смертi.
   Менi нiхто не вiдповiдав. Та ось один iз старших по вiку солдат за всiх вiдмовив: - Ми ще пару днiв, тут вiдпочинемо. Тим часом загояться рани на ногах i можливо видужає старший лейтенант. Ми пiдемо по його наказу. А ти iди собi до наших щасливо! З Богом! I вiн перехрестив мене трiйкою перстiв. Це було незвично для мене, як комсомольця, але все ж було якось по домашньому. Менi стало якось теплiше, але гiркота розлуки пiдступила пiд груди.
  
   8. Я йшов далi сам, а знiвеченi тiла й душi солдат залишались чекати Божого знаку.
  
   Я йшов далi сам, а вони залишались. Взявши гвинтiвку в якiй було лише два набої, я повiльно пошкутильгав назустрiч в незнане. В цей час уже вечорiло. Синiло небо, але ще видно було трохи куди йти. По знайомим менi мiсцях я досить обачно пiшов вздовж тракту до шляхового мiстка, якого я запримiтив в день. Весь час старанно пильнував за вартовими, що вицокували, наче гоноровi конi, по брукiвцi. Бiля мiстка вмить стемнiло. Тiльки на пiвночi було видно спалахи полум'я. Там мабуть був фронт. Можливо фашисти захопили Пушкiно. Я пригадав це файне, старовинне мiстечко. З ним були зв'язанi мої найкращi армiйськi буднi...
   Не знаю скiльки я просидiв, але не менше години, або й бiльше. Голова роїлась вiд всяких дум. Та я все ж зважився, як тiльки випала нагода переходити самому шосе. Назад вороття менi вже не було. Вперед. Тiльки вперед, до своїх.
   Я зжався, як пружина, для стрибка, як менi здавалось, через небезпечний для мене шлях, по якому снували новi господарi - вороги. Сил у мене з натертими ногами не хватало, та ще сила духу надавала допомiжну сховану енергiю. Ще раз провiрив свою амунiцiю, щоб нiчого не дзвенiло, чи деренчало, i для необхiдностi пострибав кiлька раз, щоб не почув ворожий патруль, а то мене Смерть поведе з собою на той свiт.
   Нарештi проїхали по дорозi нiмецькi автомашини. Стало тихо. Та й патрулi пiшли вiд мiстка в протилежному напрямку. Це була та хвилька якої я так чекав. Тодi я негайно щосили кинувся до мiстка. Коли бiг, ноги так тремтiли, що менi здавалося, що я топчуся на мiсцi. Менi треба було пiд дорожнiм мостом перейти це шосе, що пересiкало низину з рiвчаком. Ось я у цiлi. Раптом роздалися тривожнi сигнали i гуркiт машин. Яскраве свiтло вiд фар машин миттєво освiтили дорогу, мiсток i придорожнi кювети з кущами. Крiм того в цю мить пролунав пострiл з ракетницi вiйськовим патрулем. Довкола стало все добре видно, як вдень. Тодi скориставшись штучним освiтленням, я встиг помiтити по ту сторону вiд шляху з мiстком високу траву, чи очерет, в якiй змiйкою вилася вузька стежечка. Я стояв пiд мостом на який в'їжджали нiмецькi автомашини. Вони натужно гули надi мною. Їдуть i їдуть, здається, їм не буде кiнця чи краю. Та ось гул почав вщухати, в'їхала остання машина на мiсток. Тут я почув хриплi простудженi голоси "фрицiв", чи "гансiв". Їх чоботи пiдкованi металевими пiдкiвками клацали над головою. Я завмер i притис гвинтiвку до плеча. Стою. Серце з легенями розриваються. Я ось - ось розiрвусь вiд кашлю. Рукавом притис нiс i рот. Стою i слухаю, що там белькотить ворожа нiмчура. Вони щось спокiйно розмовляють, судячи по iнтонацiї, мiж собою.
   - Ах i ой! Невже я iзгой! - подумав я.
  -- Була би в мене гранатка, а вам дорога в пекло гадка.
  -- З якою ненавистю я б метнув її на мiст. Доки би другi патрульнi солдати оговтались, я б уже був би в лiсi. В лiс вони за мною не пiдуть. Звiдки їм знати, що я не один i ледве живий, - все мiркував я.
   Стою i уважно прислуховуюсь. Нарештi кроки патрульних вiддаляються. Шум крокiв стих.
  
   9. Мої пригоди в низинi, в гнилих мочарах
  
   Коли настала справжня тиша, то я швидко вискочив з пiд мосту, перебiг через канаву з водою, чи то рiвчачок, присiв i заховався в густiй травi. Потiм вiдiйшовши вiд мiстка з пiвсотнi метрiв знову присiдав i уважно прислуховувався, що робиться на шосе. Низина виявилася гнилим мочаром з болотом i з водою, i я з великим зусиллям витягував важкi, мокрi чоботи з болота. Чвакання вiд чобiт могло привернути увагу патрулiв. Сил на ще кидок, чи перебiжку вже зовсiм не було, але якось сотню метрiв я тихо пройшов. I ось я в цiлковитiй безпецi. Так переборюючи втому i бiль натертих нiг вiд мокроти, я рухався вперед. Часто падав на колiна, витягував ногу за ногою з липкого болота. Я ледве простував по вузькiй стежцi. Штани були мокрi вище колiн, гостра трава рiзала руки, обличчя, але я йшов без спочину. Та й де спочинеш, якщо скрiзь липке, слизьке болото. Дивлюсь: далеко осторонь щось чорнiє.
   - Мабуть лiс, - подумав я.
   - Швидше б добратись до нього. Там надiюсь не буде болота, бо на нiм не ростуть дерева. Як хочеться ступити на тверду землю, вилити воду з чобiт, присiсти i вiдпочити по - людськi, - розмiрковував знову я.
   Спробував звернути вбiк, щоб швидше дiбратись до лiсу, але швидко йти високою i густою травою було дуже важко. Осока, чи то очерет заплутували ноги i я весь час падав обличчям в болото з водою. Я вимок весь, вщент. З великим зусиллям я останнiй раз пiдвiвся з багна зовсiм знесилений. Ледве знайшов стежину. Та через деякий час менi поталанило. Я натрапив на одиноку ялину, що росла на великiй купинi. Суха глиця була опущена до самої землi. Кругом нi звуку, нi шелесту, тiльки далеко на пiвночi мерехтiли жовте - помаранчевi хмари.
   - Там мабуть б'ються нашi, - розмишляв я. Там мiй порятунок.
   - Чи поталанить менi туди дiбратись? Чи вистачить в мене сил на такi важкi випробування? Мене вже зараз покидають останнi сили. Треба присiсти, вiдпочити, - метикував знову я.
   Тодi я обломив сухi дрiбнi гiлочки з ялинки i зробив невеликий настил. Сил на скидання чобiт, щоб вилити з них воду зовсiм не було. Нi про що не думаючи повалився на настил i зразу ж заснув. Розбудив мене осiннiй дощ, холодний, як лiд. Я ледве пiдвiвся на ноги, бо був мокрий, холодний i виснажений. В головi паморочилось i темнiло в очах, а вiд холоду тремтiли не тiльки руки, а й я увесь. Помаленьку присiв на свiй iмпровiзований помiст, роззувся, вилив воду з чобiт i перев'язав рани на ногах тими ж брудними, мокрими бинтами, бо других не було. Потiм вийняв з котелка трохи вареного м'яса, що я залишив собi перед подорожжю вiд багаття, за дорогою. Трохи з'їв його, а решту залишив на чорний день, хоча мiг би зараз усе з'їсти.
   - Скiльки їх, тих темних, та важких днiв, ще буде? Якою довгою буде дорога до своїх? - запитував я сам себе.
   - Менi не вiдомо, яка доля чекає мене, в цiм болотi без краю, - розмiрковував я далi.
   Мене навiть не лякало те, що я був один. Менi Смерть вже не раз зазирала в вiчi, а крiм неї в цiм багнищi немає на щось сподiватись. Та в цю ж мить менi стало страшно.
   - В мене не має сiрникiв. Я не зможу розпалити багаття. На менi все мокре. Вiтер пронизує мою одежину наскрiзь. Тiло моє худе, настiльки худе, що я схожий на ходячий скелет. Менi треба скорiш до лiсу. Там не має такого пронизливого вiтру, зате є гриби i ягiдки журавлини, перестиглої чорницi, брусницi, - обмислював ситуацiю я.
   В цю пору почало сiрiти - свiтати. Раптом в сторонцi я замiтив високого худого коня. Йому ця трава мабуть була не до смаку. Я обережно, щоб не сполохати тварину, пiдiйшов до неї. Правою рукою взяв коня за вуздечку. Хотiв вилiзти на нього, але в мене не вистачило сил. Кiнь високий, рiвний зi мною. Iду тихо з ним по стежцi, сам попереду, а вiн ззаду.
   - Є в мене друг по - нещастю, слiд тiльки скористатися його помiччю. Спокiйний коник, що залишився без господаря i без його догляду, мабуть сполоханий вибухами бомб, мiн чи снарядiв, попав у цю багнюку низини з комишем, i не може знайти собi ради. Та я виведу тебе на тверду землю з хорошою травою, - мiркував собi пiд нiс.
   - Як же менi вилiзти на тебе, щоб ми одне одному помогли. Зверху i виднiше, куди йти i що робити, щоб доїхати ближче до фронту, до своїх, - бубнiв я до себе, гладячи коневi його холку.
   На цiй заблудлiй конячинi був довгий ремiнний повiд. Тодi я взяв його i вiд одної сторони уздечки по горизонталi попiд хвiст обв'язав коня, i прив'язав до другої її сторони. Та вилiзти не мiг, бо вiн постiйно сповзав. Прийшлося знiмати чоботи, щоб пiд черевом коня онучами зв'язати в двох мiсцях ремiнний повiд. Аж тодi я з великим зусиллям залiз на круп цього скакуна. Я мiцно схопився за гриву коника, щоб не впасти, сiдла ж не було щоб їхати верхом. Та не занадто довго менi прийшлося радiти вiд невеликої перемоги. Коневi важко було iти по мочару i вiн застряг переднiми ногами, а я клубком звалився на мочар. Розпач звалив мене у таке провалля, що я не знав що й дiяти. Пiдвiвшись, я ледве розв'язав вузли онуч з пiд змученої тварини, для того щоб сiсти на неї, а повiд добре прив'язав до вуздечки, щоб вiн не мiшав пастися i не путав її. Добре що ми зi змученою шкапою дiйшли до такого мiсця, де вiн мiг пастися, крiм осоки була добра паша для тварин, та й не так далеко був вже лiс. Сам я дуже жалкував, залишати, вiрного друга, та що з ним робити не знав. Один витягти я його не мiг, бо його переднi ноги вгрузли в багнюку по колiна. Це була моя вина, бо я був зверху на коняцi i моя лишня вага стала тою причиною, що вiн так вгруз в багнищi. Постояв трохи i вирiшив, що може iз кимсь вернусь i витягну, або скажу про нього комусь iз мешканцiв ближнього села. Вони знайдуть йому пораду.
   Вирiшивши це питання, я обняв наостанку мого коника, який з такою надiєю дивився на мене, як на Бога, а я з сльозами розпачi пiшов навпростець до лiсу.
  
   10. Лiс. Новi знедоленi радянськi солдати бiля багаття
  
   Незабаром я дiйшов до лiсу i там трохи вдалинi замiтив дим iз яскравими язиками полум'я вiд багаття. Я кинувся туди, як навiжений. Без всякого остраху, без обережностi, що там можуть бути i вороги, скоро я був бiля багаття. Кругом нього лежали, сидiли такi само знедоленi, як i я. Коли пiдiйшов ще ближче, i мене охопило ласкаве тепло по всьому тiлу, нiби пробiгли лоскiтливi мурашки, а на очах виступили сльози радостi. Це ще були сльози жалю до себе i друзiв по нещастю, та сльози ненавистi до ворога, що загнав нас, господарiв цiєї землi у глухий мокрий лiс, де багниська добре собi розкошують. Я не мiг вимовити i слова, якийсь шматок застряв в горлi. На мене товариство бiля багаття дивилось як на примару, що появилася вранцi з болота. Один iз них трохи посторонився i я всiвся бiля нього для обiгрiвання i просушування шинелi, онуч i iнших речей. Всi сидiли мовчки i дивились на мене. Обiгрiвшись i потрохи просушившись я почав розмову до лiсового товариства. Менi потрiбно було визначити думки i намiри нових товаришiв.
   - Що будемо робити? Куди будемо йти? Мета в нас одна - iти до фронту, до своїх, - звернувся я до них.
   Але новi як я думав - спiльники не хотiли вступати в таку розмову. Вони тiльки зиркали одне на одного i поволi сопiли, як ковальськi мiхи. Мене ж лякав голод, який тут обнiмав мертвою хваткою, любого iз нас. Крiм того всi ми багато втратили сил i нервiв, дiбравшись сюди, на край лiса, пiд величезне багнище. Щоб розiм'яти накоксоване становище бiля багаття i ввiйти в довiрливi вiдносини з новими людьми, я почав розповiдати про те як я переходив пiд мостом дорогу. Нiхто i нiяк не реагував на моє оповiдання. Нарештi коли я оповiдав про перехiд через багнисту низинку i сказав про те що зустрiв коня, деякi з скелетiв, обтягнутих лимонною шкiрою, зацiкавились цим. Троє з них зразу ж пiдiйшли до мене i запитали, де я його залишив. Я розказав їм де це було i вони пiшли в ту сторону. Я хотiв пiти i показати, але вони успокоїли мене i сказали, щоб я вiдпочивав. Лише один iз солдат, попросив мою гвинтiвку з двома набоями. Я з недовiрою дивився на них. Як свою зброю комусь вiддати? Двоє солдатiв повiльно пiдiйшли до свого третього спiльника.
   Тодi один iз злиднiв, самий нахабний, просто висмикнув гвинтiвку з моїх рук. Руки в мене були надто слабкi, та й ноги добре не тримали мого тiла. Мене пронизували десятки голодних очей. Я був один... Сперечатись чи боротись я не мiг, а не те що не захотiв.
   Тi троє голодних солдатiв, забравши гвинтiвку з двома набоями, пiшли на пошуки мого рятiвника - коня в очерети.
   Незабаром вони повернулись, ведучи з собою такого знесиленого коня, як i всi ми пропащi людськi душi.
   Кiнь, не пройшовши й п'яти крокiв по твердiй землi, на яку вiн так прагнув, як i я, упав додолу, як пiдкошений вiд двох пострiлiв з моєї рушницi... Коло багаття виник гамiр, крики та стогiн поранених i хворих, голодних людей. Хоча i я був голодним, та за той час, що я провiв з конем, я надто зблизився з ним. Я недавно давав йому свої клятви, що допоможу йому, але голоднi товаришi по зброї перевершували вагу мого жалю до коника. Я сидiв не рухаючись, а голоднi люди, якi могли пiднятись, вже облуплювали ще не остиглого коня. Хвилi нудоти клекотали в менi...
   Прийшов я до тями, лише тодi коли бiля мене примощувались голоднi солдати, щоб спекти на палицi кусок конини. Передi мною лежали два куска конини, якi менi видiлили товаришi.
   М'ясо весь голодний люд варив в солдатських котелках, запiкав на загострених палицях, чи просто на жару вогнища. Мiй страшний голод перехилив мої почуття жалю i совiстi десь на якесь звалище смiття. Життя є життя. Через деякий час, вгамувавши голод, я знову завiв тему, про нашi майбутнi плани.
   Я поцiкавився: - Хто пiде зi мною на пiвнiч, до фронту?
  
   Всi мовчали, мов води в рот набрали, а дерева гiллями хитали, вони тут сили волi у людей не спостерiгали.
  
   Було ясно: однодумцiв тут не знайдеш.
   Вечорiло. Помiркувавши деякий час, я заночував бiля багаття. До ранку трохи перепочив. Вранцi перев'язував рани на ногах, готуючись в далеку дорогу. Але мене свердлила думка про мою зброю, менi її нiхто не вiддавав, а я не знав як пiдняти це питання. Я, один, i у тих трьох чоловiкiв сам не зможу її забрати, якщо вони самi добровiльно менi не вiддадуть.
  
   11. Новий товариш - Павло.
  
   Раптом iз - за кущiв вийшов червоноармiєць. Обличчя його було свiже, сам стрункий i пiдтягнутий вiйськовослужбовець, як на малюнку зi Стройового Статуту.
   - Ви що, товаришi, думаєте тут зимувати, що так дровами запаслись? Розвели таке пекло, аж в небi жарко! -
   рiзко промовив до нас невiдомий.
  -- Не тiльки зимувати, а й вiкувати будемо тут. Видно наша пiсенька проспiвана, а доленька приречена. Тут буде наша могилка, - вiдповiв хтось iз хворих.
  -- Нi! Нi! - Вистачить вже затягувати похоронну пiсеньку, та сiяти тут панiку, - перебивши дальшi панiвнi промови, вiв далi невiдомий.
  -- Хто може пiдвестись, наказую: Вперед! Тiльки вперед! Пiдемо до лiнiї фронту. Там перейдемо фронт. Вiн у нiмцiв не дуже щiльний, нам головне добратись до фронту, - сказав новачок.
   Але на його промову нiхто не пiдвiвся. Я ж вже стояв збираючись iти. Троє нахабних солдат, що вчора висмикнули в мене гвинтiвку повiльно пiднялись i зникли в кущах.
   Пройшло декiлька напружених хвилин мовчання. Невiдомий теж мовчав i з цiкавiстю роздивлявся на хворих червоноармiйцiв. Я пiдiйшов до невiдомого. Його i мої намiри спiвпадали. Я вiдвiв йог трохи вбiк i коротко розказав iсторiю як мене силомiць роззброїли i забрали гвинтiвку.
   Незнайомець швидко витяг з кишенi наган i звернувся до присутнiх: - Хто забрав гвинтiвку у цього червоноармiйця? Негайно повернути! Що за анархiя чи бандитизм тут серед радянських солдат розвiвся?!
   Та тi що вiдбирали в мене гвинтiвку втекли в кущi - згадав я. Та й доганяти їх я був надто кволий, а новий товариш їх не знав. Я сказав йому про це. Вiн сказав, що я надто пiзно про це пiдказав йому. Сам кинувся вiд вогню, то в одну то в другу сторону, але нiкого не знайшов зi зброєю.
   Ховаючи наган в кишеню вiйськовослужбовець сказав: - Добре! Мене звуть Павлом. Хто пiде з нами?
   - Я рад би пiти, та не можу звестись на ноги, - сказав один iз хворих.
   Бiльш нiхто не вiдповiдав i не збирався iти до лiнiї фронту на заклики Павла. Я домовився з ним, що пiдемо разом i через хвилин 5 - 6 ми це зробили. Йшли ми на пiвнiч, по лiсу через якiсь чагарники, молоду поросль кущiв i дерев, та чули шелест листя, та хвої дерев вiд подихiв вiтру. Пройшовши так декiлька кiлометрiв, ми натрапили на лiсову дорогу, на якiй було помiтно недавнi слiди вiд колiс воза. Рiшили йти по цьому слiдi по цiй дорозi. Павло весь час мовчав. Я ледве встигав за ним, хоч вiн i рухався досить помалу. Нарештi я не витримав i звернувся до нього: - Бачите, тут недавно хтось проїхав. Десь недалеко мусить бути село. Там можуть бути ворожi солдати.
   Павло пильно подивився на слiд i спокiйно промовив: - Десь недалеко дiйсно буде якийсь населений пункт - село, хутiр, або якась залiзно - дорожня станцiя. Та ми по обстановцi чи обiйдемо, чи випросимо харчiв на дорогу, або узнаємо де ми знаходимось i куди нам далi рухатись. То так як ми говорили ранiше йдемо цим ледве помiтним на цiй дорозi слiдом.
   Незабаром пустився дрiбний нудний дощик i знявся пронизливий вiтер, який видував все тепло з наших кiстлявих тiл. Ми знову йшли мовчки, ледве переставляючи ноги. Нашi шинелi промокли до ниточки i стали як важкi мiшки з мукою. Я зовсiм вибився з сил. Тодi я тихо мовив товаришу: - Далi я йти вже не можу. Iди сам, бо я тебе дуже гальмую.
   Так я вперше звернувся до нього на ти, так як вiн виглядiв набагато старше мене i менi думалось, що вiн з офiцерського складу.
   - Так не буде! Разом з самого початку почали йти, то так i пiдемо до кiнця нашого руху, до своїх, за лiнiю фронту. Я теж змучився, будемо вiдпочивати.
   Ми звернули в густий лiс i почали шукати якесь пiдходяще мiсце для вiдпочинку. Ми голоднi i мокрi, але не падаємо духом, бо дуже радi - подолали добрий десяток кiлометрiв у перший день руху. Знайшли затишне мiсце. Павло оглядаючись навкруги промовив: - Тут вiдпочинемо! В мене є запальничка, зараз розведемо вогонь посушимось, а завтра пiдемо далi. Можливо завтра натрапимо на село i прийдеться все таки просити у людей якийсь харч, бо не дiйдемо так до фронту. Зiбравши трохи сухостою, ми розпалили невелике вогнище. Вже смеркалось. З насолодою грiлись i сушили мокрий одяг. Я дiстав з за пазухи, замотане в ганчiрку, закопчене ще бiля того багаття м'ясо i пiдiгрiвши його на вогнi роздiлив його з новим товаришем, залишивши деяку частку на наступний день. Нам припало десь по 200 грам.
   Павло з цим погодився, промовивши: Так, так, досить! Ми не знаємо свого мiсця перебування, не знаємо скiльки нам ще треба блукати по цьому лiсi. Попоївши, ми наламали глицi з ялинок, вимостили настил i лягли спати. Та сон не йшов, хоч ми й були дуже стомленi. Думки роїлись в головi: - Як дiбратись до своїх, та де дiставати провiзiю. До фронту, по наших неточних розрахунках, бiля пiвтори сотнi кiлометрiв. Добре зiгрiвшись, я запитав Павла:
   Якщо ми випадково знайдемо якесь поселення, а там будуть нiмцi, що буде? В мене документи солдата i втому числi комсомольський квиток. Та й що з того? - на моє запитання, запитує товариш. Нарештi вiн каже: нiмцi добре знають, якi тут оточенi вiйськовi частини. Вони їх зараз не цiкавлять, бо вони не боєздатнi. Дуже добре що ти нагадав про це. Зараз нам негайно необхiдно заховати мiй партiйний i твiй комсомольський квитки. Нам на всякий випадок треба бути готовим на всякi негаразди, бо ми все ж в тилу ворога i їх все бiльше коли приближаємось до лiнiї фронту. Зараз же берiмося за цю важливу справу. Мiй однодумець дiстав з кишенi шинелi небезпечну бритву i пiсля того як зняв її з себе, розпоров нею петлицi шинелi. Потiм вiн роздiлив партквиток на двоє, вставив пiд петлицi шинелi i акуратно став зашивати його. А менi побратим вiддаючи бритву спокiйно сказав: - Коли настане наш вiльний час ми цi квитки зшиємо докупи i вiн буде як новий. Головне щоб номер з печаткою були добре видно на квитку. Зашиваючи свiй комсомольський квиток я коротко розповiв про себе своєму новому приятелевi.
  
   - Родився я в Українi, майже на березi непокiрного блакитного Днiстра, що величаво несе свої чистi гiрськi потоки в Чорне море. Це за 15 - 20 км вiд нього в мальовничому селi Слобiдка Лiтнiвецького повiту, а зараз Новоушицького району. В Слобiдськiй школi я закiнчив сiм класiв i вступив в Новоушицький технiкум механiзацiї де i навчався. Але на другому курсi в 1939 роцi я захворiв, в мене заболiли очi, та все ж був переведений на третiй курс i вилiкувався. I осiнню 1940 року був призваний в ряди Червоної Армiї. Спочатку служив в Ленiнградi. А з 1 сiчня 1941 року почав навчатись в Пушкiнськiй окружнiй школi хiмiнструкторiв.
  
   Я дещо взнав i про свого супутника Павла.
   В 1939 роцi вiн закiнчив полiтехнiчний iнститут. Працював Павло на Кольському пiвостровi на якомусь пiдприємствi на iнженернiй посадi. Цiєї весни вiн переїхав в Ленiнград, де живуть його батьки. Батько працює викладачем нiмецької мови при iнститутi i Павло бездоганно володiє нiмецькою мовою. Мати його часто хворiє, не працює. Сам Павло в Ленiнградi перед вiйною працював iнженером на Кiровському заводi. Та почалась ця чорна, гiрка, страшна вiйна, вiд постiйних вбивств одних людей другими людьми. У всiх фахiвцiв Кiровського заводу i в тому числi, i в мого побратима Павла, був захист вiд призову в дiючу Армiю, на фронт, так називали цей захист - бронь. Та люди за покликом серця рвалися захищати свою сiм'ю, рiдню, своє мiсто, затишний куточок своєї рiдної Батькiвщини.
   Так Павло через пiвтора мiсяця разом з такими як i вiн добровольцями Кiровського заводу був призваний в першу Кiровську добровiльну дивiзiю. На фронтi вiн був першим номером при кулеметi "Максим". Та потiм коли були великi втрати не тiльки солдат i сержантiв, а й офiцерiв, то так як вiн мав вищу освiту, то йому присвоїли воїнське звання - лейтенант. Тодi Павло в полку прийняв для командування взвод зв'язку.
  
   - Понад три тижнi ми затримували фашистiв. А дальше що? Далi сам бачиш результат. Де дивiзiя? Де корпус? Хто i як командує? Чому нiмцi вже десь пiд Ленiнградом? Як за такий короткий строк таку велику радянську територiю наша славна Червона Армiя залишила нiмецьким загарбникам?
   - Сам собi не можу дати вiдповiдь i не можу мовчати. Серце щемить, душа болить. Вiдходили, вiдходили, а далi куди iти i нема де дiватись, - з гiркотою сказав Павло.
   - Але ж потрiбно шукати вихiд, - сказав я.
   Так, слiд шукати вихiд, i ми його будемо шукати, - вiдповiв Павло.
  
   12. Клятва побратимiв
  
   Тiєї ж незабутньої для нас обох ночi, ми урочисто поклялись один одному: - Якщо нам не пощастить перейти фронт - ми будемо боротись з ворогом в його тилу. Хай фашисти знають, що весь народ непереможений, якщо хтось iз цього непокiрного плем'я чинить перешкоди їм зi зброєю чи вибухiвкою в руках.
   - Смерть фашизму! - вигукнув Павло.
   - Смерть нiмакам! - викрикнув i я теж.
  
   Павло глянувши на мене, докiрливим батькiвським поглядом, поклав руку на плече i спокiйно
   промовив:
  -- Це не дуже гарно, товариш комсомолець. Нацiя є нацiя. Ернст Тельман теж нiмець, але вiн наш друг. Його зараз фашисти тримають в неволi. Тримають, бо бояться, своїх, нiмцiв, маючи iнший погляд на життя. Поховати фашистську чуму - це наше спiльне завдання. Ну, що ж будемо боротись з цiєю чумою! Я думаю що ти згiдний зi мною.
  -- Згоден, згоден цiлковито! - палко пiдтримав я його.
  
  -- Прогресивне людство усього свiту не дозволяють, щоб чума розповсюдилась по всiй планетi. Нiмецький народ, як був так i буде iснувати, тiльки вiльний, i чистий без цiєї напасти. - закiнчив вiн
  
   На цьому закiнчилась наша перша розмова.
   Я прокинувся перший. Лежав тихо, не мiг поворухнути натертими ногами. Пригадував вчорашню розмову з Павлом. Незабаром проснувся i Павло. Швидко пiдвiвся я на ноги, як не було вчорашньої втоми. Широким кроком пiшов в сторону, вiдшукав калюжу води i став вмиватися. Я спробував наслiдувати його приклад, але менi не вдалось. Я не мiг. Дуже болiли рани на ногах, паморочилося в головi, я був багато слабший за Павла. Розмочивши росою засохлi бинти, я взувся i повiльно пiшов до калюжi вмиватись. Потiм з'їли решту вареного м'яса i рушили в дорогу. Незабаром пустився дощ. Iти було дуже важко.
  
   Нарештi ми побачили велику поляну. По всiх ознаках, можна здогадатись, що тут люди косили сiно. Ми зрадiли! За пiвсотнi метрiв, за крутим поворотом побачили два великих сараї, доверху наповненi запашним цьогорiчним сiном. Тут вирiшили заночувати, хоч до вечора було майже двi години. Сили вичерпувались, з кожною хвилиною. Мокрi шинелi притискали до землi, здавалося на плечах не шинелi, а центнер пiску. Нестерпно пекли натертi рани на ногах. Втома перемогла бiль i ми заснули з твердою думкою, - завтра йти вперед, тiльки вперед, до фронту. Другого дня, ми не зустрiли жодної душi, крок за кроком iшли вперед. Не знали яка доля чекає нас. Але ми були радi. Що за три днi подолали понад п'ятдесят кiлометрiв.
  
   13. Картопляне поле. Добрi, рiднi радянськi люди!
  
   Пiд вечiр, ми з Павлом натрапили на невелике картопляне поле, оббите тонкими ялинковими жердинами. Пiшли шукати картоплю. Але дiлянка була так вибрана, що ми за пiвгодини найшли по двi маленькi бульби. Розчарованi, покинули дiлянку. Повернувши налiво, побачили одну, другу, третю хату...
  
   - Люди добрi, рiднi радянськi люди! - Зрадiли ми.
   Вечорiло, дув холодний осiннiй вiтер, поросив дрiбний дощ, в небi каркали чорнi ворони.
   - Що будемо робити? - ледве тримаючись на ногах, тихо запитав я.
   - Зайдемо до першої хати вiд лiсу, погрiємось, може розживемось харчiв. Нам сiрникiв треба, запальничка вже не працює, немає бензину, - вiдповiв Павло. Я завагався, вiрнiше, боявся заходити в хату, нiяковiючи тихо сказав:
   - Тут можуть бути фашисти. Ми в ворожому тилу, ризиковано заходити в хату.
   - Так дорогий товаришу, ми далеко не пройдемо, - вiдповiв Павло, - нам потрiбно шукати порятунку в радянських людей. Тiльки з їхньою безпосередньою пiдтримкою ми зможемо дiйти до фронту, а самi загинемо.
  
   Обережно, йдучи вздовж тину, добрались до першої хати. На порозi сiней, нас зустрiла не молода жiнка i худенька дiвчина, рокiв дванадцяти. Жiнка, побачивши нас, сплеснула в долонi i схвильовано сказала:
   - Ой, Боже мiй! Ви хочете в хату, погрiтись? Наша артилерiя ночами обстрiлювала. Нам не було де дiтись.
   - То вже пройшло, матусю, - сказав Павло. - А ваша хата, для нас буде справжнiм курортом.
   - Ну, якщо так, то прошу в хату, - вiдповiла господарка дому. Ми зайшли в чисту половину хати. Нас вмить, охопило теплом, по обличчю покотились сльози.
   - Вибачте, дорогi товаришi, а поїсти я Вам, не маю що дати. Фашисти все чисто забрали, - сказала господиня.
   Повiльною ходою пiшла на кухню, через декiлька хвилин винесла нам трохи вареного гороху в мисцi i декiлька картоплин в мундирах. Все це вона поставила на стiл.
  -- Вибачте, це все, що в мене є. Їжте на здоров'я, а ми з дочкою пiдемо в лiс, ночувати, - сказала господиня дому.
   - Гарно дякую Вам, за вечерю i притулок на нiч, - сказав я.
  -- Ми пiшли, а ви можете ночувати в хатi, але будьте обережнi: в двостах метрах звiдси, на роз?їздi нiмцi.
  -- Вiйна. А вночi у цi часи дiвчатам i жiнкам безпечнiше в лiсi ночувати, або у родичiв, в гуртi. Вночi любi люди здебiльшого якоюсь злою хворобою хворiють i можуть наробити нам лиха.
  
   Сказавши це, вона швидко зникла за дверима. Ми з Павлом повечеряли, роздiлись, засунули дверi i посiдали на лiжко, пiд теплою грубкою. Згодом Павло пiдвiвся i пiшов до причiльного вiкна. Вiдчинив його, подивився на темний, густий лiс. Нарештi тихо сказав: - На всякий випадок, це вiкно може послужити нам замiсть дверей. Тихо причиняючи вiкно, Павло уважно дивився на мене, мiркуючи чи я зрозумiв його.
   - Давай, Андрiй, домовимося так: один буде спати - другий вартувати. Спершу буду я, а потiм будеш ти. Не хвилюйся, Андрiй, нам треба привикати до такого життя. Погано, що не має чоловiкiв на цьому роз'їздi. Нам потрiбно розпитати, як краще добратись до фронту. По колiї ми не пiдемо, так завжди охорона. Вдосвiта я пiду в розвiдку. Хочу довiдатись, як поводяться фашисти на нашiй землi. А ти коли рано прийде господиня, розпитай де нам найти провiдника до фронту. Постарайся через неї, дiстати харчiв. Ти зовсiм вибився iз сил. Як я тебе доведу до фронту? Спи, не хвилюйся, ранок вечора мудрiший, - заспокоював мене, Павло. Я прилiг на лiжку, пiд теплою грубкою, але сон до мене не йшов. Чую, Павло раз по раз, встає, ходить по кiмнатi. На печi шкряботять мишi, iнколи спалахують ракети. Пiсля першої черги вартування, я швидко заснув. Перед свiтанком, Павло розбудив мене:
   - Я iду, чекай мене, через годину, пiвтори, як затримаюсь, не хвилюйся. Iди в лiс, на картопляне поле. Там i зустрiнемось.
   Гуркнув важкий засув, скрипнули намоклi дверi. Павло зник в темрявi. Засунувши дверi, зайшов до кiмнати. Менi стало страшно i жаль Павла. Серце моє, вiщувало щось недобре.
  
   14. Я знову один. Новi випробування.
  
   Я сiв на лiжко i в темрявi просидiв до ранку.
   А ранок якось повiльно прокрадався до хати. Мерхле свiтло нового осiннього дня досить лiниво проникало крiзь вишневi крони i спадало туманними сiрими клаптями на опале листя, i через вiкно до самої хати де самотньо я нудьгував.
   На свiтанку прийшла господарка дому, а Павла не було.
  
   - А де ваш товариш? - запитала жiнка.
   - Пiшов шукати щось поїсти. Ми дуже голоднi, майже три доби нiчого не їли, крiм того, що ви ввечерi дали, та й в дальшу дорогу щось потрiбно, а у Вас весь час просити совiсть не позволяє. Ґаздиня подивилась на мене сумними очима, але нiчого менi не сказала.
   Господиня наказала дочцi принести нам картоплi, щоб ми в лiсi варили. В хатi небезпечно. Коли нас зненацька захоплять нiмцi, їх обох з дочкою фашисти розстрiляють.
   - Я бачила декiлька ваших червоноармiйцiв, їх днем примушують працювати на чугунцi, а на нiч запирають в погрiб, щоб не охороняти. З того погреба, з голими руками не втечеш, - розповiдала господиня.
   Дочка винесла менi повну протигазову сумку картоплi, господиня дала солi i декiлька сiрникiв.
   - Щиро дякую, Вам за все. За Вашу допомогу. Будьте добрi, порадьте, де нам знайти провiдника до фронту, - звернувся я до доброї господарки.
   - На це, Вам важко вiдповiсти. Чоловiкiв в нас не має, на полустанку. Є дiди, якi добре знають нашi лiси, але не вiдомо, чи вони згодяться вас провести. Це я можу Вам сказати, завтра ввечерi, - вiдповiла жiнка.
  -- Добре, ми завтра зайдемо ввечерi, - погодився я.
  
   Попрощавшись з домогосподаркою i її дочкою, пiшов на умовлене мiсце зустрiчi з Павлом. Вiтер розвiяв густi, сiрi хмари, невеликi калюжi води вкрились тонким льодом, хоч тiльки був кiнець вересня. На умовленому мiсцi, розпалив багаття, поставив на нього котелок з картоплею, поглядаючи туди, звiдки мав повернутися Павло. Картопля незабаром зварилась, а Павла не було. Я сидiв на давно зрiзаному пеньку i чекав друга. Менi навiть не хотiлось їсти, стало шкода товариша, з яким так мiцно подружився. Пахощi вареної картоплi лоскотали в носi. Щось ссало пiд грудьми, але я переборюючи все думав про Павла. Що могло трапитись? Невже вiн потрапив в руки фашистiв? Нi, цього не може бути, в нього є наган. В фатальну хвилину вiн покiнчить з собою. Як хотiлось бачити його живим i здоровим i як завжди, усмiхненим.
  
   Ясне сонце вже високо пiднялось, золоте промiння просвiчувало крiзь густу глицю i косим пучком падало на мене, i на велику поляну. Я звiвся на ноги, потоптався бiля згасаючого багаття. Вже було бiля дванадцяти, а Павла так i не було. Не дочекавшись Павла, я поїв майже всю варену картоплю. Менi стало соромно.
   - Ось що голод з людиною робить, - подумав я.
   Незабаром сон скорив мене. Менi приснився Павло, що скрiзь кулi, пробирається менi назустрiч. Просидiвши до самого вечора i не дочекавшись Павла, я вирiшив зайти до знайомої господарки. Потрiбно було знати як справи з провiдником, з продуктами харчування.
  
   15. Спроба добратись до лiнiї фронту по чугунцi
  
   Вiдповiдь господарки мене засмутила: - Погана справа, провiдникiв немає, а з продуктiв дещо дiстали. Пiзнiше зайде дiдусь i поговорить з Вами. А де Ваш товариш? - запитала нарештi жiнка.
   - Не знаю, як пiшов удосвiта, так i не повернувся, - вiдповiв я.
   - Жаль, мабуть, схопили нiмцi, - сумно промовила жiнка.
   Я влаштувався на лiжку, де провiв минулу нiч. Жiнка з дочкою, поралися на кухнi. Через пару годин в хату зайшов старенький дiдусь. Привiтавшись, запитав:
   - Де твiй друг по нещастю?
   - Невiдомо, я хотiв запитати Вас про нього. Перед свiтанком пiшов шукати харчiв i не має до сiх пiр.
   - Трапилось нещастя, схопили германи, бiльше вiн нiде не мiг дiтись, - з гiркотою, сказав дiдусь. Чоловiкiв у нас нема. На роз'їздi залишились однi жiнки i дiти. Фронт вже далеко, фашисти говорять, що взяли Ленiнград, але я їм не вiрю. Ленiнграда їм не бачити, як своїх вух. Звiдси до Ленiнграда, бiльше ста кiлометрiв. Тобi буде важко пробиратись лiсом, а чугункою не можна iти. Там германи заготовляють новi шпали, збираються переладнати колiю на свiй лад.
  
   - Що будеш робити синочку?
   - Щось придумаю. По - перше, пiду розвiдаю, як охороняється залiзниця.
   - Чугунка майже не охороняється. Тут немає справжнього руху. Ще рейки не переставленi. Часто проїжджає потужна мотодрезина. Не знаю, чи то наша, залишилась, чи германи свою переладнали до нашої колiї. Вона один вагон i двi - три платформи. Я не раз бачив, що германи нею розвозять новi шпали. Вона курсує вiд Торкович, до Вирiци. Вчора я трьох наших посадив, на платформу, мiж шпали.
   Поїхали мої соколи, скiльки проїдуть - невiдомо. Хай їм Бог допоможе, добратись до своїх, говорив дiдусь. Я уважно слухав дiдуся, який повiльно, але щиро розповiдав по подiї на залiзницi.
   - Опiвночi, я тебе проведу i влаштую на платформу. До побачення.
  
   Дiдусь, вийшов з хати. Ми повечеряли. Господарка приготовила менi вареної картоплi, солi i сiрникiв. Все це, склав у протигазову сумку. Чекав опiвночi. Непомiтно на лавi так я i заснув. Розбудив мене дiдусь. Ополоснувши водою лице, поправивши шинель i забравши налаштованi харчi я через кiлька хвилин вийшов на вулицю. Дiд стояв бiля хвiртки i чуйно вслуховувався в навколишнi звуки. Разом з ним ми швидко добрались до першої колiї.
  
   Тихо. Нi душi. На другiй колiї стоїть мотодрезина, три платформи, а мiж ними - вагончик. В її невеликiй кабiнi, нiкого не видно. Менi стало лоскотно в грудях. Швидко вилiз на перехiдну площадку вагона. Тихо попрощались з дiдусем, перелiз на платформу, до половини завантажену шпалами i заховався мiж ними. Через деякий час, запрацював мотор. Спочатку повiльно, а потiм на всю потужнiсть. Раптом затих.
  
   Я сидiв, чекав, коли поїду ближче до фронту, де б'ються мої товаришi. Але дрезина стояла. Сон зборов мене i я заснув. Прокинувся вiд холоду. Розтирав руки, ноги, ворушив плечима, хитав головою, намагаючись зiгрiтись. Ледь - ледь почало жеврiти небо. Знову запрацював мотор. Легко стукнув об буфер платформи. Запрацювали колеса. Що я роблю, куди я їду? Вже свiтає. Розвидниться i я пропав. Не встигну проїхати i десяти кiлометрiв. Бiля будки блимнув лiхтарик. Я мов несамовитий скочив у протилежну сторону.
   Посковзнувшись на тонкому льоду, я впав. Головою стукнувся об край шпали. Нестерпний бiль, гуркiт колiс, гатив менi у вуха. Трiщали барабаннi перетинки. Гуркiт раптом затих, та я не мiг ворухнутись. Нестерпно болять голова i плечi. Нарештi зiбравши останнi сили, я пiдвiв голову. Мостопоїзд з шумом зникав у досвiтнiх сутiнках.
   Я ледве перебрався через третю колiю i покотився з насипу вниз, тримаючи рукою, сумку з картоплею. Скотився вниз, проламав вагою власного тiла тонкий льодок i вмить опинився в болотi. Нили подряпанi об щебiнь та шпали руки, болiло покалiчене обличчя, нестерпно гупало у висках.
  
   Вiд залiзничної будки почулись кроки кованих чобiт. Я швидко пiдвiвся на ноги. Бiль в плечi якось вщухала, але дуже паморочилось в головi i я ледве тримався на ногах. Озирнувся навколо себе, прислухався. Важкi кроки усе ближче i ближче. Бiгом кинувся до кущiв, що чорнiли недалеко вiд мене. Заховався за найближчим густим кущем.
   - Втiк! - тьохнула радiсть в грудях i на серцi полегшало.
   Але я швидко зрозумiв, що рано ще радiти. Швидше i подальше з цього мiсця. Може мене помiтив той вартовий з лiхтариком, що наближався до мене, коли я був пiд насипом. Дальше в кущi. Поки охорона не схаменулась, не кинулась в погоню за мною. Захищаючи очi правою рукою, я пробирався крiзь березовi кущi, до того ще зарослi високою травою. Весь час оглядався на колiю.
  
   Небо швидко свiтлiшало, згасали останнi зорi. Яскравим полум'ям запалав край неба. Я побiг щодуху. Не помiчаючи, як сходить сонце. Очi залились їдким потом, щось кололо в боку, але я не наважувався зупинитись. Лише коли зовсiм захекався, сповiльнив бiг. Дихнув на повнi груди i знову бiгом. Вперед! Вперед! Якби швидше добратись до лiсу, що недалеко виднiвся. Лише там можна буде сховатись i вiдпочити.
  
   Сповiльнивши хiд, я вiдчув, як менi паморочиться в головi, нестерпна спрага. Води! Води! Я перевтомлений, впав на колiна, пробив лiктем тонкий лiд. Припавши спраглими устами до ополонки, я пив цiлющу для мене рiдину, пив довго, з великою насолодою. Менi здалося, що я нiколи не пив такої смачної води. Напившись я ледве пiдвiвся на ноги. Нараз почув у шлунку гострий немилосердно - жорстокий бiль. Вiн був такий несподiваний i рiзкий, що кинув мене на землю. Я промучився спазмами живота понад двi години. Нарештi пiдвiвся. Знову дуже хотiлось пити. Пити! Нi, я вже не буду пити цiєї смачної води. Повiльно пiшов в лiс. В лiсi поїв вареної картоплi. Помалу пiшов до картопляного поля подивитись, чи не має Павла. Ось i те мiсце де ми повиннi були зустрiтись з Павлом. Мене вiдокремлювала вiд того мiсця лише залiзнична колiя. Наше умовлене мiсце було погано видно. Я подумав: - може там мене чекає Павло. А побачитись iз ним не можу. Переходити залiзничну колiю днем, небезпечно. Можуть помiтити патрулi. Якщо вiн там є, то ввечерi напевне схоче довiдатись про мене в наших знайомих. Вони йому скажуть що я поїхав до фронту. А я ж тупцюю на тому ж мiсцi. Болить побите плече, запаморочується в головi, тремтять руки i ноги. Ноги самi пiдкошуються. Я як не на своїх ногах, бо вони не слухаються мене. А в головi рояться нескiнченнi думки:
   - Може Павло увечерi зайде до наших нових знайомих. Двоє - це вже колектив, а вiн - це сила. Одиночка нiщо.
   Але й поодинцi, поки об'єднатись зможемо, можна на щось надiятись.
  
   Я вирiшив зачекати до вечора, перейти чугунку i зайти до наших нових знайомих. У них я довiдаюсь про все. Ось з такими думками я повiльно заснув в кущах, на протилежнiй сторонi залiзничної колiї вiд картопляного поля, на сухiй осiннiй травi зiбранiй поблизу, та наламанiй хвої ялини...
  
   Часть 3 - я: К линии фронта
  
   Продолжение:
  
   1. Комендантский взвод старшего сержанта Павлова - героя Советского Союза
  
   Комендантский взвод старшего сержанта Павлова - героя Советского Союза, еще с войны с белофиннами, теперь получив отдельный приказ командира полка:
   - До наступления темноты прикрывать отход нашего полка.
   Что мы тотчас и сделали, вкапываясь глубоко в землю. Каждый боец, получил от старшего сержанта Павлова свой сектор обстрела по приказу, в котором детально были проанализированы позиции прикрытия отхода полка.
  
   Стоял теплый, солнечный августовский день. Дул легкий южный ветерок, слегка покачивая белокурые березки, неся запахи пыли и гари. Вокруг стояла гробовая тишина. Возможно, агрессор проводил передислокацию своих воинских частей, создавая основные группы танков и мотопехоты для прорыва фронта. Но видимо немцы не забыли и об этом участке фронта.
   Вдруг они открыли плотный минометный огонь, который не давал возможности поднять голову, чтобы сориентироваться в полной мере в этой напряженной ситуации. Смертельные осколки от мин противно посвистывали кругом. Однако не прошло много времени как немецкие солдаты пошли в атаку. Они шли в полный рост и стреляли на ходу из автоматов. Что-то холодное закралась мне в душу. Но сержант Павлов имел крепкие нервы и железную выдержку. Мне хорошо было видно лица вражеских солдат и их холодные улыбки, от которых было не по себе. Но и приказа открыть огонь не было. Мы подпустили их до 100 - 80 метров. Наконец для нас прозвучала команда:
   - Огонь! Огонь по фашистам!
  
   Одновременно застрекотали три пулемета Дегтярева. Строчили автоматы ППШ, раздавались выстрелы обычных винтовок и снайперских винтовок с оптическим прицелом. Когда наши пули начали попадать в этих дерзких воинов, они заметались, как на сковороде еще ??живые угри. Их атака захлебнулась, и они покатились туда, откуда начинали наступать. Катились они, а вернее как гады ползли обратно в свои окопы по земле по - рачьи, так как под пулями свободно не постоишь. Не могли и раненых забрать от плотного и точного нашего свинцового покоса живых вражеских душ.
   - Берегите боеприпасы! - покрикивая, приказывал сержант Павлов, - нам нужно при любых обстоятельствах продержаться до вечера.
  
   Мы давно тщательно изучили гитлеровские позиции и установили, что на этом участке фронта у противника не оставалось ни танков, ни артиллерии, кроме батальонных минометов. Фашисты время от времени, вели методическую пристрелку различных участков фронта, прощупывая нашу оборону. Только более в атаку среди бела дня они уже не ходили. Когда стемнело, то взвод сержанта Павлова отправился догонять свою воинскую часть. Сержант оставил только первое отделение сержанта Боброва временно прикрывать отход взвода.
   - Товарищ химинструктор Гончарук! - Обратился Павлов ко мне, - останетесь с сержантом Бобровым.
   - В случае непредвиденных обстоятельств ты можешь его поддержать и дать совет, или заменить его.
  
   В такой ситуации я не мог ни отказать Павлову, ни предложить ему другое предложение, потому что он был гораздо практичнее в таких ситуациях. У него был гораздо больший боевой опыт, еще с советско-белофинской войны 1939 - 1940 лет. Он подал мне руку и крепко прижал меня к себе.
   - Я надеюсь на тебя, - тихо сказал он мне на прощание.
  
   Где-то через 15 минут, командир отделения сержант Бобров, приказал нам, незаметно для врага, оставлять окопы. Что мы по очереди и делали скрытно от захватчиков. Так мы все оказались за небольшим холмом, где уже свободно можно было стоять на ногах. Тогда сержант Бобров повел нас на север, как и было договорено со старшим сержантом Павловым, ориентируясь по звездам на небе. Шли очень споро, чтобы догнать своих друзей по взводу. Но, пройдя некоторое время, мы так и не смогли их догнать. Что-то было не то, как договаривались сержанты.
    - Вероятно, мы пошли не по той тропе, - сказал я.
    - Павлов должен нас подождать.
    - Что-то пошло не так как надо, - ответил сержант Бобров.
    - Мы должны догнать взвод, и догоним, - добавил он.
   И наш небольшой отряд двинулся дальше в Звездную ночь, которая окутывала нас, пряча ориентирные приметы человеческих, или звериных троп. Звезды хотя мерцали, но не давали того света, для осмотра окружающей нас природы. Тяжко было у меня на душе, и не только у меня. Были даже споры между солдатами с командиром отделения по поводу направления куда идти, или сесть отдохнуть, но я был на стороне сержанта. И все как-то обошлось без каких-либо серьезных происшествий.
  
   2. Наши отступательные маневры лесами
  
   С горькими мыслями, мы все же догнали своих товарищей только на рассвете. Пару часов мы отдохнули, сбросив мокрые от росы кирзовые сапоги. Но потом мы оживленным темпом направились по незнакомой местности догонять свою воинскую часть. Мы шли долго с короткими перерывами на перекур и на небольшой перекус остатками пищи. И мы соединились со своими только на второй день.
   От начальника штаба полка мы узнали о действительной военной обстановке того времени, которой он сам располагал. Это стало возможным потому, что я был у него на особом положении, и выполнял все его поручения, потому что числился в комендантской роте, уши не закрывал, когда он разговаривал со старшими офицерами. Остатки Кировской дивизии с ее соседями - боевыми частями оказались в полном окружении врагом. Для нас оставался только один выход из трудного положения: лесами, болотами выходить к своим за линию фронта.
   Мы, оставляя Батецкий район Новгородщины, пошли на север в Ленинградскую область, по лесным дорогам и просекам. Впереди нас в авангарде - (это я знал от НШ) в голове двигался разведдозор, а по бокам, боковая охрана. Шагали мы всю ночь. Шли группами и одиночно с какой-то верой в мозгах, шли, автоматически ступая один за другим. Свинцовая вата окутывала все мое тело, которое и так было будто бы избитое ногами. Такими были все люди, я имею в виду состояние людей. На рассвете мы останавливались, копали окопы, гнезда, готовились для обороны. Вскоре, после того как рассвело, гитлеровцы на мотоциклах, вездеходах догоняли нас и из пулеметов, минометов и автоматов обстреливали наш полувоенный лагерь. А он после всех боев и нашего путаного маршрута по этим дремучих лесах уже не был на армейский больше похож. Затем враги внезапно исчезали, как и появлялись. Так было два рассвета, а на третий мы получили приказ: установить на врагов засаду в лесной чаще. Мы должны были надпилить деревья, растущие у дороги, чтобы при возврате налетчиков, после набега на нас, свалить те стволы на дорогу и прикончить нападающих. Что мы тогда и сделали, но у нас заканчивались боеприпасы для нашего оружия. Боеприпасы немыслимо исчерпывались. Мы берегли каждый патрон, а гранат не было почти совсем. Они были на вес золота. А о питании, не могло быть и речи. Мы уже несколько дней никаких продуктов не получали. Ели только ягоды черники, брусники и грибы. Днем мы не могли двигаться большими группами людей. А как только рассвело, фашистские разведывательные самолеты - рамы, или костыли, как мы их называли, неожиданно появлялись и кружились над лесным районом, где мы могли, по их мнению, находиться и находили нас. Тогда другие немецкие самолеты "Юнкерсы" засыпали лес бомбами и, тараторя, палили в нас из пулеметов. Спасаясь от металлических фашистских хищников, мы неожиданно натолкнулись на непроходимые болота. Вскоре к основным нашим силам туда подтянулись обозные части и вся техника, которая еще сохранилась.
   Пехота еще как-то могла бы пройти через это болото, а военная техника нет. Но у нас был приказ: вывести технику из окружения оставшуюся после боев.
   С севера к нам с боем прорывалась 90-я дивизия.
   К тому времени нас друг от друга разделяло расстояние лишь в 14 километров. Но два с половиной километров из них были непроходимыми для техники. Штаб Кировской дивизии расположился у одинокого лесозавода, где лежали бесчисленные штабеля бревен срезанных деревьев. Наша дивизия с другими окруженными воинскими частями всю ночь строила - мостила переправу из этих бревен через болото. Мы тщательно замаскировали эту рукотворную дорогу из бревен от воздушных вражеских разведчиков. Сами же возвращались в густой сосновый лес мокрые и голодные. Но немецкие самолеты сверху все же замечали наш настил в болоте и полностью разрушали его, сбрасывая бомбы.
   Такое соревнование продолжалось несколько дней и ночей. Ночи были тяжелые, непосильный труд усталых, голодных людей с одной лишь верой в наше Правое Дело. Днем продолжался вой самолетов и бомб, свист осколков которые сеяли смерть и жестокие ранения уцелевшим людям. Наконец однажды мы получили команду на уничтожение нашей техники и двигаться на соединение с 90-й дивизией, что сдерживала наступление немцев, которые рвались в город Ленинград. Так вот, уничтожив обоз со всей боевой техникой, мы остались в огромных труднопроходимых лесах, в полном окружении врагом. 2 недели мы не получали боеприпасов и продовольствия с нашего фронта. Густой непроходимый лес не расчищен от кустов и молодой поросли деревьев был нашим спасением от фашистских войск. Да он и питал нас ягодами и грибами. Были еще зеленые супы из дикого чеснока и лука.
   По мере возможности на привалах варили чаи - настои из мяты, ромашки, земляники, заячьей капусты и других лекарственных растений, что как-то поддерживало наше физическое состояние. Но не для всех и не так часто как хотелось бы, это было иногда спонтанно, не централизовано, в солдатских котелках на несколько человек. Очень хотелось кушать, и только вера в прорыв к своим основным воинским частям, которые, как и мы, отбивали атаки вероломных сил фашистской Германии, поддерживали нас и наш дух. Я не знаю, какой еще солдат смог бы такое пережить, без элементарного питания и стоять, воевать с превосходящими частями до зубов вооруженного немецкого Вермахта. А славянский дух ратоборца не подсекала никакая неприятность, в которую мы неожиданно попали. Просеками и хищными тропами мы шли на север в город Ленина - Ленинграда. Все это согревало наши чумные души и как-то поднимало настроение, хотя и плелись мокрые, голодные и истощенные. Наша одежда была покрыта грязью, в сапогах хлюпала вода. Ноги были стерты до кровяных мозолей, но к ранам не могли прикоснуться, так как не было времени, чтобы перемотать портянки в своих сапогах. Мы уже и не снимали те сапоги, потому что потом и надеть не могли, настолько опухли ноги и от голода, и от потертостей.
   Мы шли упорно к конечной цели - соединения солдат с основными силами нашей Армии. Двигались ночью и когда могли, и целый дождливый, или нахмурился день. Направляясь один за другим живыми мертвецами, мы прислушивались к артиллерийской канонаде, ибо только она могла определить линию фронта. Наконец, на одной из остановок, сержант Бобров сказал: скорее бы добраться до своих, немного подкрепиться и снова бить фашистов к победе. Бить их до пока их следа не останется на нашей земле. Очень не хочется зря погибать в этом безграничном лесу, не уничтожив этих непрошеных гостей, которые пришли с мечом на нашу землю. Они заняли наши города и села, вызывающе разъезжают по дорогам, а мы мучаемся в лесных чащах мокрые, голодные и истощенные.
   Подойдя и положив руку на плечо товарища, я утешал его: - Не нужно так расстраиваться, товарищ сержант. Мы непременно доберемся до своих. Ну, в крайнем случае, найдем партизан, которые должны быть здесь. Ведь с военной точки зрения, недальновидной было бы не использовать эти большие лесные районы без подпольщиков и партизан. Я вполне верю в то, что осталось еще очень много советских людей, которые верят в нашу победу. Так они нам и помогут. От таких простых небольших речей у людей лица светлели и в глазах загорались огоньки надежды, а не отчаяния, который так, как враг, крушил наши души.
   Медленное движение голодных, грязных, не мытых неделями оборванных ратоборцев, продолжался. Вши, блохи и их белые детки - гниды наслаждались под этой грязной военной одеждой на наших немытых скелетных телах. Но, несмотря на все это, мы пешком продвигались дальше к намеченной цели. Добровольно оставаться здесь не хотели даже раненые и больные люди. Видимо у каждого из нас была единственная мысль: - Как можно скорее выйти из окружения. Но, к сожалению не всем суждено дойти до цели.
  
   3. Отправка самолетами всего высшего командного состава советских подразделений, что оказались в окружении врагом, в Ленинград, на "Большую землю".
   Хочу еще сказать о том, что наша комендантская рота, тогда имела прочную военную дисциплину, о чем не скажешь, о других воинских подразделениях. Возможно, это было связано с тем, что там очень много офицеров от лейтенанта до майора, или капитана погибли, или были ранены и не могли командовать своими подразделениями.
   У нас почти все офицеры были на своих военных должностях. Командир роты старший лейтенант Сухомлинов со старшиной крепко поддерживали порядок и дисциплину в комендантской роте. Политрук с другом комвзвода, (ибо двух не было) тоже имели авторитет среди солдат. Все они были с боевыми наградами. А старший сержант Павлов занимал должность комвзвода, вообще был - герой Советского Союза, который был не менее, а то, наверное, еще большее влияние на солдат.
   Вдруг все услышали шум самолета. Все подняли головы.
   - Наши родные, советские, со звездочками! - Прозвучало множество голосов.
   Все очень обрадовались, словно заново на свет родились. Это нам кто-то из советского высшего командования с фронта боеприпасы и продукты прислал. Как только садился самолет, то люди облепляли его и обнимали пилотов. Одни подбрасывали их вверх. Вторые нетерпеливые сами пробовали разгрузить самолеты. Начиналось какой - то спонтанный самовольный разбор грузов из прибывших самолетов голодными людьми. Офицеры не сразу смогли навести порядок. Наша комендантская рота сама не могла справиться с наплывом голодных, измученных существ, которые назывались красноармейцами. Только через 20 - 30 минут офицеры смогли навести порядок, в этом деле. Они стреляли вверх и в вниз по ногах из наганов, применяя при этом трехэтажный мат. После нескольких часов тщательного подсчета количества грузов и количества людей, каждый из нас получил из еды по три сухих галеты и по пять патронов к стрелковому оружию.
   В тот же день эти же самолеты вывезли весь высший командирский состав советских подразделений, оказавшихся в окружении врага, в Ленинград. Только двум раненым лейтенантам повезло попасть в самолет. На больничных носилках, а то и на простых плащ - палатках лежали тяжело больные и раненые. Врачи в отчаянии стояли у них и ничего не могли сделать.
   Мои глаза не могли поверить этому ... Подумать было страшно: вывезли на самолетах тех здоровых высших командиров, что должны были организовать наш выход из этой потрясающей ловушки. Я не знаю точно ли это приказ с самого верха, может они сели в самолеты, но они улетели.
   На тех, кто остался - это произвело гнетущее впечатление, потому что вместо сильно больных, или тяжелораненых к своим, за линию фронта полетели наши отцы - командиры. В это трудно поверить, но это было. Я отвергал свою надоедливую мысль о том, что так не делается, - справедливости, и она, не выходила из моей больной головы. Никто из нас не обсуждал эту ситуацию, кто из страха, кто может не по разумению, а кто и так не в силах это понять... Я сам потерял веру в справедливость. Я даже не могу передать те ужасные часы позора нашей Красной Армию и ее руководства...
  
   4. К линии фронта отдельными группами
  
   Мы же все те, кто остался, получили приказ выходить небольшими группами и даже в одиночку. Я не знаю, кто куда выходил, или за линию фронта или в свой дом, если он находилась на территории захваченной врагом. Без высшего офицерского состава солдатами трудно было управлять. С нашей Кировской дивизии, образовался отдельный отряд. Еще, перед тем как вывезти высший офицерский состав окруженных врагом военных частей на самолетах, он на общем совещании разработал отдельный маршрут движения различных подразделений или отдельных групп красноармейцев. По одному маршруту я с другими солдатами сунулся сутки за сутками обессиленный, очень медленно, как черепаха, на север на соединение с основными советскими военными силами, которые защищали город Ленинград. Часть бойцов мучилась дизентерией, которая истощала людей к виду ходячих призраков.
   Некоторые отдельные группы бойцов отделялись от основной массы отряда, считая, что меньшей группой лучше перейти линию фронта. Вот так наш Кировский отряд растаял прямо на глазах, без достаточного количества офицерского состава. Здесь и так силы бойцов истощались даже не за сутки, а за часы. Счет дней, или недель в чумных головах людей истощенных голодом, ранами или болезнью уже правдиво не воспринимался.
   И тут как назло нам, шел осенний почти непрерывный дождь. Одежда на нас намокла - это были лишние килограммы сырости. Особенно шинели намокали так, что это нами воспринималось, как тонны вылитого чугуна на наши плечи.
   Так вот, я после раздела Кировского отряда оказался в небольшой группе сержанта Боброва. Мы решили двигаться вперед, до тех пор, пока несут ноги и бьется сердце.
   Но наша группа уже не могла за день пройти и 10 километров. По предварительной договоренности нашего высшего командования с местными партизанами, их проводники к нам по какой-то причине не пришли на место встречи. Причины нам были не известны. Возможно им не позволила обстановка в связи с какими-то действиями немецких войск в этом районе и они не смогли нас найти. Это был огромный лесной массив с не проходимыми болотами.
   По нашим неточным подсчетам это был, вероятно, конец сентября 1941 года. Сержант Бобров, измученный голодом и умер от дизентерии, не дождавшись выхода за линию фронта. В тот горемычный день мы его похоронили и разожгли костер. Фашисты в то время уже не обращали внимания на появление дыма в этом лесу.
  
   5. Выбор дальнейших действий. Один в разведку.
  
   Немного обогревшись, я с усилием сбросил с ног сапоги. Сам себе не мог поверить, что на таких ногах могли. Это были сплошные кровавые мозоли на пальцах ног и пятках, на опухших ногах. И согретое мое тело хотело отдыха, и я как-то не заметно заснул. Сколько я спал, я не знаю. Мое изможденное тело, было какое-то хилое, согрето ласковым теплом. Больные, опухшие ноги не держали истощенного организма. Голод выворачивал мой живот. Но я, все же преодолев свою негу, трудно, с какой безмерной трудом встал и босой, без сапог медленно поплелся по грибы в чащу леса. Этого добра хватало на хорошую группу людей.
   - Довольно скоро я собрал грибов солдатский котелок, а из лужи набрал мутной воды. На одной поляне мой нос помог мне найти несколько стеблей дикого чеснока, и я его тоже решил бросить в варево. И еще какую-то траву нашел, похожу на петрушку, которая была не горка, но давала целебный навар. Потом я поставил варить так называемый " маринованный " суп. Так превозмогая боль в ногах и во всем теле, я ходил у костра. Подбросил сухих дров. А кругом этого костра лежали и сидели мои друзья по несчастью. Как только я проснулся, то был все время в раздумьях: что дальше делать? Отчаяние нудило меня не хуже чем голод, высасывая все мозги, так хотелось есть. Но прежде чем что-то забросить в голодный желудок я решил поговорить с людьми. Собравши всю свою силу воли в кулак, я обратился к ним: - Ребята, а что мы будем дальше делать? Пламя в костре только безразлично потрескивало в эту минуту, мне никто не отвечал ... Пауза тягостно затягивалась...
   - Я думаю двигаться на север. Кто может подняться, то может, со мной пойдет? Чего же вы все молчите? Может у вас есть какие-то свои, другие соображения?
     Все, кто был у костра, были слишком мрачные от грустных мыслей и бессилия.
   - В этом лесу без решительных действий мы погибнем. И без пищи ноги навек протянем. Чтобы этого не случилось, я пойду сейчас в разведку, чтобы узнать, куда нам идти. В таком состоянии мы болотами уже не можем пробираться. Нам непременно надо найти жилище, где мы сможем разжиться на продовольствие. Без помощи людей мы пропадем здесь даром, - сказал я друзьям по общей беде.
   После нескольких часов моих разведок в ближайшей местности я вернулся к голодным, оборванных, закопченных у костра собратьев.
   - Друзья мои, у нас нет другого выхода, как перейти недалеко от нас шоссейную дорогу, после моей разведки. Я обследовал насколько смог, самую ближнюю местность и убедился в том, что это лучше решение, чем безвестно здесь от голода и болезней умереть. Это наш плюс.
   - А минусы, это то, что эта дорога все время под пристальным присмотром немецких патрулей и по ней беспрестанно движутся колонны немецкой техники. И одинокие вражеские машины, мотоциклы проходят слишком часто одна за другой, что я не могу гарантировать, когда мы сможем перейти, чтобы нас не заметили. Да еще и пешие военные патрули. Здесь надо будет насколько возможно быстро проскочить эту опасный для нас участок пути. Сделать это можно только ночью, а теперь вечером попробовать подойти к дороге и следить через какой промежуток времени патрули передвигаются по ней.
  
   6. Попытка перехода через автомобильный путь
  
   В это время к нашему костру подошла группа бойцов, ведя под руки больного старшего лейтенанта. Ознакомившись с той обстановкой, что я рассказывал друзьям, он приказал переходить нам здесь этот путь. Приказ командира никто не обсуждал.
   Все начали собираться, и я первый повел всех к намеченной цели.
   Когда мы незаметно подошли к дороге, то уже смеркалось. День неуверенно танцевал на месте перед отдыхом. Осталось метров 30 или 40 до пути, и мы залегли в кустах.
   Я незаметно подполз почти к пути и залег за кустиком шиповника или свырбывуса, как его дома на моей Родине называли. Между тем машины бесцеремонных захватчиков поднимали и рассеивали выхлопные газы по нашей земле и катились по пути в северном направлении. Небольшая группа солдат во главе со старшим лейтенантом лежала подальше от шоссе в кустах ивняка. Кроме техники по пути сновали вражеские патрули серо - лягушачьего цвета, производя лошадиный цокот подкованными сапогами. Я лежал за кустом и наблюдал, как они парами чеканили мостовую. Лежал и думал - сожалел, о том, что у нас нет ни одной гранаты или взрывчатки им для последнего подарка. А то можно было бы найти городов и взорвать его. Тогда хоть на пару часов остановилось это бесконечное передвижение техники иностранных убийц. Я забыл о холод и голод. Сердце обливалось кровью надсадно работая. Я был готов с двумя патронами в винтовке наброситься на непрошеных пришельцев. С такими мыслями я ждал приказа старшего лейтенанта. И приказа не было. Так сторожко ожидая удобного случая для перехода на другую сторону дороги, и пролетела ночь. Наутро мы вернулись на старое место. Солдаты едва донесли назад больного офицера. Промерзшие от сырости ночного дождя и слишком низкой температуры видимо до нуля градусов, и голода, мы оказались слишком истощены. Так что мы едва добрались до костра. Его поддерживали больные и раненые воины, которые не смогли идти с нами. Согревшись, мы сразу же уснули.
   Утром надоедливый дождь перестал идти. Ветер развеял зловещие тучи. Низко над вершинами высоких елей показалось такое яркое желанное осеннее солнышко, которого мы не видели уже недели. Это была единственная радость в то время, для нас, как для детей.
    Просушив на солнце и у костра шинели, брюки, гимнастерки, сапоги, мы поели жареного мяса, что принесли бойцы с больным офицером, и немного набрались сил. Мы стали чувствовать себя лучше. Неподалеку от костра лежали умершие от ран и дизентерии солдаты. Видимо никто и никогда не узнает, где и когда закончили они свой жизненный путь. Даже похоронить их не было у нас сил. Некоторые из нас даже не поняли, что немногие воины уже не дышат - не живые. Мы сами были одинокими, слепыми и голодными, как только что рожденные и выброшены на свалку котята - такими измученными от бедствий. Единственный выход - спасение - это переход через дорогу - шоссе.
   Я обратился к измученным и больным людям:
   - Ребята, давайте пойдем к шоссейной дороге днем, когда все видно. Хорошо разведаем подход, а ночью перейдем дорогу, и будем идти к фронту, до своих. Что скажете?
   Но на мой призыв никто не откликнулся.
   Только впоследствии, тихо сказал старший лейтенант: - Иди, узнай и доложи мне результат. Ты прав, днем можно лучше разглядеть, только это очень опасно под носом врагов что-то разыскивать и наблюдать. Будь осторожен там. Удачи тебе в этом деле. Хорошо, что еще остались такие преданные и смелые люди, как ты.
   - Ну, что вы такое говорите, - смутился я, - отвечая ему. Такое может каждый из нас сделать.
   - Да только, вот видишь, - офицер указал на обессиленных людей рукой, - только ты, смог преодолеть гнетущее бессилие и страх, среди этих усталых, больных или раненых солдат.
   Вокруг костра царила лесная тишина, навевала всем покой, только иногда, забывшись, в приступах лихорадки, стонал наш командир. Он уже сам не мог встать, его сбила болезнь - дизентерия, страшный кровавый понос...
  
   7. Я снова пошел на разведку к шоссейной дороге днем.
  
   Делать мне здесь было нечего, и я уже днем пошел на разведку к шоссейной дороги, которая пересекала наш маршрут линии фронта. Шел я очень осторожно, боясь наступить кирза - сапогами на сухую ветку, которая могла бы хрустнуть, и меня могли бы учуять патрульные фрицы. Густой березняк, разросшийся в этой местности, вдоль дороги, хорошо маскировал меня. Так я незаметно приблизился к дороге и прилег в придорожных кустах. Днем было гораздо легче наблюдать и изучать этот путь, как поведение часовых на нем. Через некоторое время я опять таки с наибольшей осторожностью начал передвигаться вдоль шоссе. Сердце так стучало, как двигатель при перегрузках. Я оглядывался непрерывно вокруг себя и, несмотря на осеннюю серую прохладную погоду, вспотел, как летом в жару. По пути двигались грузовые и легковые машины, мотоциклы с солдатами и офицерами, или с грузами. Танковые, мотопехотные и артиллерийские подразделения перемещались, видимо на Ленинград. Все это так грохотало, звякало и шипело, как взмахи крыльев железного змея, поднимая какую-то несравнимую вонь. От этого мне очень хотелось чихнуть - носоглотке нудилось. Даже голова разболелась.
   - Это же надо так испортить чистый лесной воздух непрошеным гостям, - насмешливо подумал мне.
    Медленно я добрался до невысокого дорожного моста, который пересекал небольшой ручей, впадающий в топкую низину. Здесь я остановился недалеко от него, недолго изучая подход и отход от него. По моему мнению, это было лучшее место для перехода этой враждебной артерии. После разведки я вернулся к костру, где покоились как побитые яблоки, желто - зеленого цвета мои сообщники по несчастью. Там я им рассказал об обстановке на маршруте который я разведал. Однако никто из тех, кто находился у костра, не решался идти со мной.
   - Иди сам! Желаю тебе счастливо перейти шоссе и добраться к своим. Если не вернешься, и не будет слышно выстрелов, я буду считать, что ты перешел тракт. Пусть тебе везет! А, как только меня покинет болезнь, буду идти, а не смогу - то буду ползти, - сказал мне старший лейтенант.
   Я сварил на костре кусок мяса, которое у меня сохранилось, положил в котелок. Мне очень хотелось, есть, но я не мог себе этого позволить, так как меня ждал далекий ход и кто знает, где и когда я смогу найти еду. Я не знал, что меня ждет по ту сторону шоссе.
   Просушив свои сапожные портянки, я перевязал раны на ногах, старыми, сполоснутыми в луже воды бинтами. Я с трудом обулся и медленно поднялся на ноги.
   Кругом царила глухая, как стена, тишина. Все молчали.
   Я, тихо, но взволнованно сказал: - Последний раз прошу вас друзья, кто может встать на ноги, то идите со мной вперед! К своим - за линию фронта! Ребята, я думаю, что ошибочно сидеть здесь и ждать верной смерти.
   Но мне никто не отвечал. И вот один из старших по возрасту солдат ответил за всех: - Мы еще пару дней, здесь отдохнем. Между тем заживут раны на наших ногах, и может быть выздоровеет старший лейтенант. Мы пойдем по его приказу. А ты ступай к нашим счастливо! С Богом! И перекрестил меня тройкой перстов. Это было необычно для меня, как комсомольца, но все же как-то хорошо, по - домашнему. Мне стало как-то теплее, но горечь разлуки подступила под грудь.
  
   8. Я шел дальше сам, а изуродованные тела и души солдат оставались ждать Божьего знака.
  
   Я шел дальше, а они оставались. Взяв винтовку, в которой было всего два патрона, я медленно побрел навстречу в неизвестность. В это время уже вечерело. Небо посинело, но еще немного видно было куда идти. По знакомым мне местах я весьма осмотрительно пошел вдоль тракта до дорожного моста, который я днем заметил. Все время старательно смотрел за часовыми, совершавшими цокот, как надменные кони, по мостовой. У мостика мгновенно стемнело. Только на севере были видны вспышки пламени. Там видимо был фронт. Возможно, фашисты захватили город Пушкино. Я вспомнил этот прекрасный, старинный городок. С ним были связаны мои лучшие армейские будни...
   Не знаю, сколько я просидел, но не меньше часа, а то и больше. Черепушку обволокли различные думы. Но я все же решился, как только представится возможность, то нужно переходить шоссе. Назад точки возврата у меня не было. Вперед. Только вперед, к своим.
  
   Я сжался, как пружина, для прыжка, как мне казалось, через опасный для меня путь, по которому сновали новые хозяева - враги. Сил у меня натертыми ногами не хватало, но сила духа предоставляла мне вспомогательную скрытую энергию. Еще раз проверил свою амуницию, чтобы ничего не звенело, или дребезжало, и для необходимости попрыгал несколько раз, чтобы не услышал вражеский патруль, а то меня Смерть поведет с собой на тот свет.
  
   Наконец проехали по дороге немецкие автомашины. Стало тихо. И патрули ушли от мостика в противоположном направлении. Это было то мгновение, которое я так ждал. Тогда я немедленно во всю силу бросился к мостику. Когда бежал, ноги дрожали, но мне казалось, что я топчусь на месте. Мне надо было под дорожным мостом перейти это шоссе, пересекавшее низину с ручейком. Вот я у цели. Вдруг по моим ушам ударили тревожные сигналы машин и их грохот. Яркий свет от фар машин мгновенно осветил дорогу, мост и придорожные кюветы с кустами. Кроме того, в этот момент раздался выстрел из ракетницы военным патрулем. Вокруг стало все хорошо видно, как днем. Тогда воспользовавшись искусственным освещением, я успел заметить по ту сторону от пути с мостиком высокую траву, или тростник, в которой змейкой вилась узкая тропинка. Я стоял под мостом, на который въезжали немецкие автомашины. Они гудели надо мной. Едут и едут, кажется, им не будет конца и края. Но вот гул начал стихать, въехала последняя машина на мостик. Здесь я услышал хриплые, простужены голоса фрицев, или гансов. Их сапоги, подкованные металлическими подковками, щелкали над головой. Я замер и прижал винтовку к плечу.
   Стою. Сердце с легкими разрываются. Сам почти разрываюсь от кашля. Рукавом прижал нос и рот. Стою и слушаю, что там лепечет враждебная немчура. Что-то спокойно, по интонации, между собой разговаривают.
   - Ах, и ох! Чтоб я сдох! - чертыхнулся я.
   - Была бы у меня граната. С какой ненавистью метнул бы ее на мост. Пока другие патрульные солдаты опомнились бы, я уже был бы в лесу. В лес они за мной не пойдут. Откуда им знать, что я не один и еле живой, - все мозговал я.
   Стою и внимательно прислушиваюсь. Наконец шаги патрульных удаляются. Шум шагов стих.
  
   9. Мои приключения в низине, в гнилых топях
  
   Когда наступила тишина, я быстро выскочил из - под моста и перемахнул через канаву с ручьем. Потом я присел и спрятался в густой траве. Затем, отойдя от мостика с полсотни метров, снова приседал и внимательно прислушивался, чтобы знать, что делается на шоссе. Низина оказалась трясиной с водой, и я с трудом вытягивал тяжелые, мокрые сапоги из болота. Чавканье от сапог могло привлечь внимание патрулей. Сил еще на бросок, или перебежку уже не было, но как-то сотню метров я тихо прошел и вот безопасность. Так преодолевая усталость и боль натертых ног от мокроты, я двигался вперед. Часто падал на колени и извлекал ногу за ногой из липкого болота. Я едва шел по узкой тропинке. Низ шинели и брюки выше колен были мокрые, острая осока резала руки, лицо, но я шел без отдыха. И где отдохнешь, если везде липкое, скользкое болото. Но потом, смотрю: далеко в стороне что-то чернеет.
   - Наверное, лес, - предположил я.
   - Скорее бы добраться до него. А там уповаю на Бога, не будет болота, потому что на нем не растут деревья. Как хочется ступить на твердую землю, вылить воду из сапог, присесть и отдохнуть по - человечески, - мыслил снова я.
   Попробовал свернуть в сторону, чтобы быстрее пробиться к лесу, но быстро идти высокой и густой травой было очень трудно. Трава запутывала ноги и я все время падал лицом в грязь с водой. Я вымок весь, полностью. Еще раз с большой натугой поднялся я из грязи совершенно обессиленный. Еле нашел тропинку. Но через некоторое время мне повезло. Я наткнулся на одинокую ель, что росла на большой кочке. Сухая хвоя была опущена до самой земли. Вокруг меня ни звука, ни шороха, только далеко на севере мерцали желтые - оранжевые облака.
   - Там наши видимо бьются, - размышлял я. Там мое спасение.
   - Удастся ли мне туда добраться? Хватит у меня сил на такие тяжелые испытания? Меня уже сейчас покидают последние силы. Надо присесть, отдохнуть, - соображал снова я.
   Тогда я обломал сухие мелкие веточки с ели и сделал небольшой настил. Сил сбрасывать сапоги, чтобы вылить из них воду не было. Ни о чем, не думая, упал на настил и сразу же заснул. Разбудил меня осенний дождь, холодный, как лед. Я едва встал, потому что был мокрый, холодный и истощен. В голове кружилась, и темнело в глазах, а от холода дрожали не только руки, но и я все. Потихоньку присел на свой ??импровизированный помост, разулся, вылил воду из сапог и перевязал раны на ногах теми же грязными, мокрыми бинтами, потому что других не было. Затем вынул из котелка немного вареного мяса, оставленного себе перед выходом от костра, за дорогой. Немного съел его, а остальное оставил на черный день, хотя мог бы сейчас все съесть.
   - Сколько их, еще будет тех темных, и тяжелых дней? Какой длины будет дорога до своих? - спрашивал я сам себя.
   - Мне не известно, какая судьба ждет меня, в этом болоте без края, - размышлял я.
   Меня даже не пугало то, что я был один. Мне Смерть уже не раз заглядывала в глаза, а кроме нее в этом болота нет ничего иного и страшного встретить. И в этот миг мне стало страшно.
   - У меня нет спичек. Я не смогу разжечь костер. На мне все мокрое. Ветер пронизывает мою одежду насквозь. Тело мое худое, настолько худое, что я похож на ходячий скелет. Мне надо скорее в лес. Там нет такого пронизывающего ветра, зато есть грибы и ягоды переспевшей черники, брусники, - осмысливал ситуацию я.
   В это время начало светать. Вдруг в сторонке я заметил стоящего высокого худого коня. Ему эта трава видимо была не по вкусу. Я осторожно, чтобы не спугнуть животное, подошел к нему. Правой рукой взял лошадь под уздцы. Хотел взобраться на него, но у меня не хватило сил. Лошадь высокая, вровень со мной. Иду тихо с ним по тропе, сам впереди, а он позади.
   - Есть у меня друг по - несчастью, следует только воспользоваться его помощью. Спокойный конек, оставшийся без хозяина и без его ухода, видимо напуганный взрывами бомб, мин или снарядов, попал в эту грязь трясины с камышом, и не может найти себе совета. И я выведу тебя на твердую землю с хорошей травой, - рассуждал себе под нос.
   - Как же мне вылезти на тебя, чтобы мы смогли помочь друг другу. Сверху то мне будет лучше видеть, куда двигаться, чтобы быстрее доехать к фронту, - бубнил я про себя, - гладя коню его холку.
   На этой заблудшей лошаденке был длинный хлопчатобумажный повод. Тогда я взял его и от одной стороны уздечки по горизонтали под хвост обвязал коня, и привязал ко второй ее стороне. И вылезти не мог, потому что он постоянно сползал. Пришлось снимать сапоги, чтобы под брюхом коня портянками связать в двух местах кожаный поводок. Только тогда я с трудом забрался на круп этого скакуна. Я крепко схватился за гриву коня, чтобы не упасть, седла же не было, чтобы ехать верхом. Но не слишком долго мне пришлось вкушать радость победы. Лошади трудно было идти по топи, и он застрял передними ногами, а я клубком рухнул в нее. Отчаяние свалило меня в такую пропасть, что я не знал, что и делать. Поднявшись с болота, я решил развязать узлы портянок из - под брюха истерзанной животины. А повод хорошо привязал к уздечке, чтобы он не мешал пастись и не путал ее. Хорошо что мы с измученной клячей дошли до места, где она могла пастись. Здесь кроме осоки был хороший корм для животных, и не так далеко был уже лес. Сам я очень сожалел, оставлять, верного друга, и что с ним делать не знал. Я один вытащить с топи не мог, потому что его передние ноги увязали в грязи по колено. Это была моя вина, потому что я был сверху на лошади и мой лишний вес стал той причиной, что он так погрузился в болото. Постоял немного и решил, что может, с кем-то вернусь и вытащу, или скажу о нем кому-то из жителей ближнего села. Они найдут ему мир и согласие.
   Решив этот вопрос, я обнял напоследок моего конька, который с такой надеждой смотрел на меня, как на Бога, и со слезами отчаяния пошел напрямик к лесу.
  
   10. Лес. Новые обездоленные советские солдаты у костра
  
   Вскоре я пришел к нему и там немного в отдалении заметил дым с красочными языками пламени от костра. Я бросился туда, как сумасшедший. Без всякого страха, без осторожности, что там могут быть враги. И скоро я был у костра. Вокруг него лежали, сидели такие же обездоленные воины, как и я. Когда подошел еще ближе, меня охватило ласковое тепло по всему телу, будто пробежали щекотливые мурашки, а на глазах выступили слезы радости. Это еще были слезы жалости к себе и друзьям по несчастью, и слезы ненависти к врагу, что загнал нас, хозяев этой земли в глухой мокрый лес, где болота хорошо себе наслаждаются размеренной жизнью. Я не мог произнести и слова, словно какой-то шмат застрял в горле. Лесная компания у костра смотрела на меня, как на призрак, что появилась утром из болота. Один из них чуток посторонился, и я уселся возле него для обогрева и просушки, шинели, портянок и других вещей. Все сидели молча и смотрели на меня. Обогревшись и понемногу просушившись, я начал разговор с лесной братией. Мне нужно было определить мысли и намерения новых товарищей.
   - Что будем дальше делать? Куда пойдем? Цель то у нас одна - идти к фронту. Идти до своих - Красной Армии, - обратился я к ним.
   Но новые как я думал - соумышленники не хотели вступать в такой разговор. Они только глядели друг на друга и медленно сопели, как кузнечные меха. Меня пугал голод, что обнимал здесь мертвой хваткой, любого из нас. Кроме того, все мы - солдаты, потеряли много сил и нервов, добравшись сюда, в глухие леса, под топкие болота. Чтобы размять накоксованное положение у костра и войти в доверительные отношения с новыми людьми, я начал рассказывать о том, как я переходил под мостом дорогу. Никто и никак не реагировал на мой рассказ. Наконец, когда я рассказывал о переходе через болотистую низину и сказал о том, что встретил лошадь, некоторые из скелетов, обтянутых лимонной кожей, заинтересовались этим. Трое из них сразу же подошли ко мне и спросили, где я коня оставил. Я рассказал им где это было и они пошли в ту сторону. Я хотел пойти с ними и показать, но они успокоили меня и сказали, чтобы я отдыхал. Скоро они привели его к костру и один из солдат, попросил мою винтовку с двумя патронами. Я с недоверием смотрел на них. Как свое оружие кому-то отдать? Я даже прикусил себе язык, за то, что лишнее проболтал о своем друге, и теперь они его убьют, - рассуждал я про себя уже слишком поздно. Солдаты далее без всяких слов, глядя мне в глаза, дернули винтовку из моих рук и забрали ее. Я сидел на земле у огня разутый, без сапог, ноги опухшие, с кровавыми мозолями, и не мог как-то защищаться, или стрелять в людей, таких как я, они не были мне врагами. До меня быстро дошло, что сейчас будет. Грянули два выстрела и бедный, замученный конь упал наземь.
   Откуда взялись ножи и силы у голодных, одичавших, брошенных старшим командным составом военнослужащих, чтобы они сняли кожу с лошаденки, как говорят "облупили", я и не знаю.
   Так вот - забитого конька - ватага диких воинов, без оружия, быстро облупили и мяса обрели столько, сколько мог взять. Досталось и мне. Моя совесть тряслась в моей душе, как листочек на ветру, а голод накрывал ее каким-то чужим одеялом.
   Сразу же возник шум, какие-то крики вокруг костра, и громче стон больных людей. Случилось так, как у разбуженного муравейника, все кто мог, начали двигаться. Люди варили мясо в котелках, жарили на заостренных палках, а кто не мог и этого сделать, бросали его прямо в жар.
   Наконец все мы победили свой голод. Тогда я спросил всех присутствующих: - Кто пойдет со мной на север, к своим, через линию фронта? Но все опять молчали. Мне стало ясно, что здесь единомышленников уже не дождаться. Замолчал и я, и стал себе готовиться на ночлег. Сходил на болото и нарезал себе осоки, нашел место у костра и заснул, как только лег. Спал, как говорится, без задних ног. Поскольку я утром уже немного отдохнул, то решил перевязать раны на ногах, готовясь к дальней дороге. Что я и сделал. Но меня сверлила мысль о моем оружии, мне его никто не отдавал, а я не знал как поднять этот вопрос. Я, один, и в этих трех мужчин сам не смогу его забрать, если они сами добровольно мне не отдадут.
    
           11. Новый друг - Павел.
  
   Вдруг из-за кустов вышел какой-то красноармеец. Лицо у него было свежевыбрито, сам стройный, подтянутый, как перед парадом.
  
   - Вы что, друзья мои, думаете здесь зимовать, так дровами запаслись? - Шутливо сказал неизвестный.
   - Развели такой Ад, что в небе стало жарко! - изрекал он лесной компании, не скрывая своей улыбки.
   Кто-то из больных ответил: - Не только зимовать, но и вековать здесь будем. Видно наша песенка спета, а долюшка обречена. Здесь будет наша могилка.
   - Нет! Нет! Довольно затягивать похоронную песенку и сеять панику на радость захватчикам, - перечеркивая выступление больного, - восклицал незнакомый военный.
   - Ребята, друзья мои, кто может подняться, - я прошу, - пойдем вперед! Только вперед! Пойдем к линии фронта и там перейдем его, он у немцев не очень плотный. Враг прет в основном по мощеным путям, а на второстепенные дороги может только мотоциклистов - разведчиков посылать для разведки нового маршрута. И для разведки о наших воинских частях. Но нам главное - к фронту добраться, - закончил свое выступление ко всем присутствующим, что находились у костра.
   Но ему никто не ответил и не поднялся, чтобы собираться в дорогу. Трое бойцов, что вчера насильно у меня отобрали винтовку, для того чтобы убить замученного в болоте коня, еще во время речи неизвестного, поднялись и быстро исчезли в кустах.
   Прошло несколько напряженных минут. Тот военный, что только пришел, с интересом осматривал больных у костра. Я подошел к новому собрату по горю и сказал, что мои планы совпадают с его планами, и меня тоже никто не слушал, так как и тебя сейчас. Он заинтересованно посмотрел на меня. Здесь я, переминаясь с ноги на ногу, добавил, что меня здесь вчера насильно разоружили - забрали мою винтовку и не отдали. Незнакомец быстро вытащил из кармана наган и уже гневно обратился к лесным братьям: - Кто взял оружие у сержанта? Немедленно вернуть! Что за анархия и махровый бандитизм здесь развелся?
   А те, что отбирали у меня винтовку убежали в кусты - вспомнил я. И догонять их я не мог, был слишком слаб, а новый товарищ их не знал. Я сказал ему об этом. Он сказал, что я слишком поздно об этом подсказал ему. Он бросился от огня, то в одну то в другую сторону, но никого не нашел с оружием.
   Пряча наган в карман, военнослужащий сказал: - Хорошо! Меня зовут Павел. Кто еще может пойти с нами?
   - Я рад бы уйти, но не могу встать на ноги, - сказал один из больных.
   Больше никто не отвечал и не собирался идти к линии фронта на призывы Павла. Я договорился с ним, что пойдем вместе и через 5 - 6 минут мы это сделали. Шли мы на север, по лесу через какие-то кустарники, молодую поросль кустов и деревьев, и слышали шелест листьев, хвои деревьев от вздохов ветра. Мы, пройдя так несколько километров, наткнулись на лесную дорогу, на которой были заметны недавние следы от колес телеги. Решили идти по этому следу по этой дороге. Павел все время молчал. Я едва поспевал за ним, хотя он и двигался достаточно медленно. Наконец я не выдержал и обратился к нему: - Видите, здесь недавно кто-то проехал. Где-то недалеко должна быть деревня. Там могут быть вражеские солдаты.
   Павел пристально посмотрел на след и спокойно сказал: - Где-то недалеко действительно будет какой-то населенный пункт - село, хутор, или какая-то железно - дорожная станция, или полустанок. И мы по обстановке или обойдем, или выпросим продуктов на дорогу, или узнаем где мы находимся, и куда нам дальше двигаться. На том и порешили, что идем этим едва заметным следом на нашем пути след в след.
  
   Вскоре пустился мелкий скучный дождик и снялся пронзительный ветер, выдувая все тепло из наших костлявых тел. Мы снова шли молча, едва переставляя ноги. Наши шинели промокли до ниточки и стали как тяжелые мешки с мукой. Я совсем выбился из сил. Тогда я тихо сказал товарищу: - Я идти дальше уже не могу. Иди сам, потому что я тебя очень торможу.
   Так я впервые обратился к нему на - Ты, так как он выглядел гораздо старше меня, и я решил, что он офицер.
   - Так не будет! Вместе с самого начала начали идти, вот так и пойдем до конца нашего движения, к своим, за линию фронта. Я тоже устал, будем отдыхать.
   Мы свернули в густой лес и начали искать какое-то подходящее место для отдыха. Мы голодные и мокрые, но не пали духом, потому что были очень рады - преодолели добрый десяток километров в первый день движения. Нашли укромное место. Павел, оглядываясь вокруг, сказал: - Здесь отдохнем! У меня есть зажигалка, сейчас разведем огонь, обсохнем, а завтра пойдем дальше. Возможно, завтра встретим село, и придется все же просить у людей какой-то пищи, потому что не дойдем так до фронта. Собрав немного сухостоя, мы разожгли небольшой костер. Уже смеркалось. С наслаждением грелись и сушили мокрую одежду. Я достал из за пазухи, завернутое в тряпку, закопченное еще ??возле прошлого костра мясо и подогрев его на огне разделил его с новым товарищем, оставив некоторую долю на следящий день.
   Павел с этим согласился, сказав: Да, да, довольно! Мы не знаем своего места пребывания, не знаем, сколько нам еще надо бродить по этому лесу. Пусть будет и доля впрок. Поев, мы наломали хвои с елок, вымостили настил и легли спать. И сон не шел, хотя мы были очень уставшие. Мысли роились в голове: - Как добраться до своих, и где доставать провизию. К фронту, по нашим неточных расчетах, около сотни или полторы сотни километров. Хорошо согревшись, я спросил Павла: - Если мы случайно найдем какое-то поселение, а там будут немцы, что будет? У меня документы солдата и в том числе комсомольский билет.
   - И что? - на мой вопрос, спрашивает товарищ. Наконец он говорит: немцы хорошо знают, какие здесь окружены военные части. Они их сейчас не интересуют, потому что они не боеспособные. Очень хорошо, что ты напомнил об этом. Сейчас нам необходимо немедленно спрятать мой партийный и твой комсомольский билеты. Нам на всякий случай надо быть готовым ко всяким неурядицам, потому что мы все же в тылу врага и их все больше, когда приближаемся к линии фронта. Сейчас же беремся за это важное дело. Мой единомышленник достал из кармана шинели опасную бритву и после того как снял ее с себя, распорол в ней петлицы. Затем он разделил партбилет надвое, вставил в петлице шинели и аккуратно стал зашивать его. А новый друг, отдавая мне бритву, спокойно сказал: - Когда наступит наше время свободы, мы эти билеты сошьем вместе, и они будут действительны, как новые. Главное чтобы номер с печатью были хорошо видны на билете. Зашивая свой ??комсомольский билет, я коротко рассказал о себе своему новому приятелю.
   - Родился я в Украине, почти на берегу реки Днестра, несущая свои горные воды в Черное море. Это за 15 - 20 км от него в живописном селе Слободка Литновецкого уезда, а сейчас Новоушицкого района. В Слободской школе я закончил семь классов и поступил в Новоушицкий техникум механизации, где и учился. Но на втором курсе в 1939 году я заболел, у меня заболели глаза, и все же был переведен на третий курс и вылечился. А осенью 1940 года был призван в ряды Красной Армии. Сначала служил в Ленинграде. А с 1 января 1941 начал учиться в Пушкинской окружной школе химинструкторов.
   Я немного узнал и о своем спутнике - Павле. В 1939 году он окончил политехнический институт. Работал Павел на Кольском полуострове на каком-то предприятии на инженерной должности. Этой весной он переехал в Ленинград, где живут его родители. Отец работает преподавателем немецкого языка, в каком - то институте, и Павел безупречно владеет немецким языком. Мать часто болеет, не работает. Сам Павел в Ленинграде перед войной работал инженером на Кировском заводе. И началась эта черная, горка, страшная война, для постоянных узаконенных в ней убийств одних людей другими людьми. Во всех специалистов Кировского завода и в том числе, и у моего собрата Павла, была защита от призыва в действующую армию, на фронт, так называли эту защиту - бронь. Но люди по зову сердца рвались защищать свою семью, родню, свой ??город, уютный уголок своей Родины. Так Павел через полтора месяца вместе с такими как он добровольцами Кировского завода был добровольно приписан в первую Кировскую добровольную дивизию. На фронте он был первым номером при пулемете "Максим". И потом когда были большие потери не только солдат и сержантов, но и офицеров, то так как он имел высшее образование, то ему присвоили воинское звание - лейтенант. Тогда Павел принял для командования взвод связи в полку .
   - Более трех недель мы задерживали фашистов. А дальше что? Далее сам видишь результат. Где дивизия? Где корпус? Кто и как командует? Почему немцы уже где-то под Ленинградом? Как за такой короткий срок наша Армия оставила такую ??большую территорию немецким захватчикам? Как так? Я не могу понять. Готовились к войне достаточно тщательно, а на деле один пшик вышел.
   - Сам себе не могу ответить и не могу молчать, - продолжал дальше лейтенант.
   - Сердце щемит, душа болит. Отходили, отходили, а дальше куда идти и негде деваться, - с горечью сказал Павел.
   - Но нужно искать выход, - сказал я.
   - Так, следует искать выход, и мы его будем искать, - ответил мой собрат.
  
   12. Клятва побратимов
  
    Той же незабываемой для нас обоих ночи, мы торжественно поклялись друг другу: - Если нам не удастся перейти фронт - мы будем бороться с врагом в его тылу. Пусть фашисты знают, что весь народ не побежден, если кто-то из этого непокорного племени препятствует им с оружием или взрывчаткой в ??руках.
   - Смерть фашизму! - Торжественно сказал Павел.
   - Смерть немчуре! - Сказал и я тоже.
  
   Павел посмотрел на меня отцовским взглядом, положил руку на плечо, и спокойно сказал:
   - Это не очень хорошо, Андрей Павлович. Нация есть нация. Эрнст Тельман тоже немец, но он наш друг. Сейчас его фашисты держат в неволе. Держат, потому что боятся, своих, немцев, только с другими взглядами на жизнь. Похоронить фашистскую чуму - это наша общая задача.
   Ну, что же, мы вместе со всеми будем бороться с этой чумой!
   Прогрессивное человечество всего мира не позволяют, чтобы она распространилась по всей планете. Немецкий народ, как был, так и будет существовать, только свободный и чистый без этой ржавчины. На этом закончилась наша по этому поводу разговор.
   Так вскоре мы заснули. Утром я проснулся первым. Лежал тихо, не мог пошевелить натертыми ногами. Вспоминал вчерашний разговор с Павлом. Вскоре проснулся и Павел. Он быстро поднялся на ноги, как будто не было вчерашней усталости. Широким шагом пошел в сторону, отыскал лужу воды и стал умываться. Я попытался последовать его примеру, но мне не удалось. Я не мог. Очень болели раны на ногах, кружилась голова, я был много слабее Павла. Размочив росой засохшие бинты, я обулся и медленно пошел к луже умываться. Приведя немного себя в порядочный вид, мы съели часть вареного мяса и двинулись в путь. Павел смотрел на небольшой компас, и мы шли по нему на север, или немного на северо-восток. Было не так трудно ориентироваться, и нам все же мешал смешанный сосновый или еловый с березами, ольхой, осиной лес. Вернее не столько сам лес, как молодая поросль леса с кустами и болота. Вскоре пустился скучный затяжной дождь. В промокших шинелях идти было очень трудно. Наконец мы увидели большую поляну. По всем признакам, можно догадаться, что здесь люди в этом году косили сено. Мы обрадовались! За полсотни метров, за крутым поворотом увидели два больших сарая, доверху наполненные душистым свежим сеном. Здесь решили заночевать, хоть до вечера было почти два часа. Силы исчерпывались, с каждой минутой. Мокрые шинели прижимали к земле, казалось на плечах не шинель, а центнер песка. Невыносимо жгли натертые раны на ногах. Усталость победила боль, и мы заснули с твердой мыслью, - Завтра идти вперед, только вперед, к фронту. На следующий день, мы не встретили во время нашего движения ни души, и шаг за шагом шли вперед. Мы не знали, какая судьба ждет нас. Но мы были рады, что за три дня преодолели почти пятьдесят километров.
  
   13. Картофельное поле. Добрые, родные советские люди!
  
   Под вечер, мы с Павлом вышли на небольшое картофельное поле, обитое тонкими елочными жердями. И сразу же пошли искать картофель. Но участок был так выбран, что мы за полчаса нашли по два маленьких клубня. Мы, разочарованные, покинули участок. Повернув налево, увидели один, второй, третий дом...
  
   - Люди, родные советские люди! - Обрадовались мы. Вечерело, дул холодный осенний ветер, моросил мелкий дождь, в небе каркали черные вороны.
   - Что будем делать? - Едва держась на ногах, тихо спросил я.
   - Зайдем в первую хату от леса, погреемся, может, разживемся продуктами. Нам спичек надо, зажигалка уже не работает, нет бензина, - ответил Павел. Я заколебался, вернее, боялся заходить в дом, смущаясь, тихо сказал:
   - Здесь могут быть фашисты. Мы в тылу врага, рискованно заходить в дом.
   - Верно дорогой товарищ, но так мы далеко не пройдем, - ответил мой спутник, - нам нужно искать спасения у советских людей.
   - Только с их непосредственной поддержкой мы сможем дойти до фронта, а сами - погибнем.
   Осторожно, идя вдоль забора, добрались до первого дома. На пороге сеней, нас встретила немолодая женщина и худенькая девушка, лет двенадцати. Женщина, увидев нас, всплеснула руками и взволнованно сказала:
   - Ой, Боже мой! Вы может, хотите в дом зайти, погреться? Нас наша далекая артиллерия ночам обстреливала, и мы боялись, чтобы снаряд не налетел на дом. Была бы общая могила. Нам негде было деваться, ночевали в лесу, или в погребе. Мы в доме только днем.
   - Это уже прошло, мамаша, - сказал Павел. - А ваш дом, для нас будет настоящим курортом.
   - Ну, если так, то прошу в дом, - ответила хозяйка дома. Мы зашли в чистую половину дома. Нас моментально охватило тем забытым домашним теплом , по лицу покатились горькие слезы.
   - Простите, люди добрые, а поесть я Вам ничего хорошего дать не могу, как обычно делается. Фашисты все чисто забрали, - с каким-то сожалением грустно сказала хозяйка.
   Она медленно пошла на кухню, и через несколько минут вынесла нам немного вареного гороха в миске и несколько картофелин в мундире. Все это она поставила нам на стол.
   - Извините, это все, что у меня есть. Ешьте на здоровье, а мы с дочерью ночевать пойдем в лес, мы еще по привычке, да и не лишняя это предосторожность и для меня, и для дочери - сказала хозяйка дома. Ездит и ходит всякий недобрый народ по ночам. Всякие есть люди.
   - Большое спасибо Вам за ужин и за ночлег, - сказал я.
   - Мы пошли, а вы можете ночевать в доме, но будьте осторожны: в двухстах метрах отсюда, на разъезде немцы.
   Сказав нам: - Спокойной ночи Вам! - Она быстро скрылась за дверью. Мы с Павлом поужинали, тем, чем нас угостили. Потом, уже хорошо согревшись от домашнего тепла, разделись, закрыли двери большой тяжелой щеколдой и сели на кровать, под теплой печкой. Впоследствии Павел встал и подошел к тыльному окну. Открыл его, посмотрел на темный, густой лес. Наконец тихо сказал: - На всякий случай, это окно может послужить нам вместо дверей. Тихо закрывая окно, Павел внимательно смотрел на меня, думая, понял ли я его.
   - Давай, Андрей, договоримся так: один будет спать - второй на стреме. Сначала буду я, а потом будешь ты. Не волнуйся, Андрей, нам надо привыкать к такой жизни. Плохо, что не имеется мужчин на этом разъезде. Нам нужно расспросить, как лучше добраться до фронта. По пути мы не пойдем, там всегда хорошая охрана. Это стратегическая линия, по которой быстро можно и технику с солдатами, и боеприпасы направлять к фронту. На рассвете я пойду в разведку. Хочу узнать, как ведут себя фашисты на нашей земле. А ты, когда рано придет хозяйка, расспроси, где нам найти проводника к фронту. Постарайся через нее, достать у кого - то еду. Ты совсем выбился из сил. Как я тебя доведу до фронта? Спи, не волнуйся. Утро вечера мудренее, - успокаивал меня, Павел. Я прилег на кровати, под теплой печкой, но сон ко мне не шел. Слышу, Павел то и дело, встает, ходит по комнате. За печкой заскребли мыши, иногда вспыхивали немецкие ракеты на полустанке. После первой очереди дежурства, я быстро заснул, я поменялся с ним чередованием. Перед рассветом, Павел разбудил меня:
   - Я иду, жди меня, через два часа, или полтора, но как задержусь, не волнуйся. Иди в лес, на картофельное поле. Там встретимся.
   Грохнул тяжелый засов, скрипнули намокшие двери. Павел исчез в утренней серости. Засунув дверь, я вошел в комнату. Мне стало страшно и жалко Павла. Сердце мое, предвещало недоброе.
  
   14. Я снова один. Новые испытания.
  
   Я сел на кровать и в темноте просидел до светлого утра. На рассвете пришла хозяйка дома, а Павла все не было.
   - А где ваш товарищ? - Спросила женщина.
   - Пошел на разведку, и искать что-то поесть. Мы очень голодны, почти трое суток ничего не ели, кроме того, что вы вечером дали.
  
   Хозяйка велела дочери принести нам картофеля, чтобы мы в лесу варили. В доме опасно. Когда нас врасплох захватят немцы, их обоих с дочерью фашисты расстреляют. Таковы новые порядки на нашей земле немцев.
   - Я видела несколько ваших красноармейцев, их днем заставляют работать на железке, а на ночь запирают в погреб, чтобы не охранять. С того погреба, с голыми руками не уйдешь, - рассказывала немолодая женщина.
   Ее дочь с погреба вынесла мне полную противогазовую сумку картофеля, хозяйка еще дала немного соли и несколько спичек.
   - Хорошо спасибо Вам за все. За Вашу помощь. Будьте добры, посоветуйте, где нам найти проводника к фронту, - обратился я к доброй хозяйке.
   - На это мне Вам трудно ответить. Мужчин у нас нет, на полустанке. Есть деды, которые хорошо знают наши леса, но не известно, они пригодятся вас провести. Это я могу вам сказать, вечером, как только смогу с ними переговорить - ответила женщина.
   - Хорошо, мы завтра вечером зайдем, - согласился я. Попрощавшись с вежливой женщиной и ее дочерью, я пошел на условленное место встречи с Павлом. Ветер развеял густые, серые облака, небольшие лужи покрылись тонким льдом, хотя только был еще октябрь. На условленном месте, за картофельным полем, в лесу разжег костер, поставил на него котелок с картошкой, поглядывая туда, откуда должен был вернуться Павел. Картофель вскоре сварился, а Павла не было. Я сидел на давно срезанном пеньке и ждал друга. Мне даже не хотелось, есть, было обидно от неизвестности за то, что не появляется товарищ, с которым так крепко подружился. Благовония вареного картофеля щекотали меня в носу. Что-то сосал под грудью, но я, преодолевая все, думал о Павле. Что могло случиться? Неужели он попал в руки фашистов? Нет, этого не может быть, потому что у него есть наган. В роковую минуту он покончит с собой и возьмет с собой на тот свет еще пожалуй хоть одного врага. Как хотелось бы видеть его живым и здоровым, и как всегда, улыбающимся.
   Уже высоко поднялось яркое солнце, которое мы давно не видели в лесу. Его золотые лучи просвечивали сквозь густую хвою меня, и косыми пучками падали на большую поляну. Я встал, потоптался у угасающего костра. Уже была время обеда, потому что солнце было как раз на юге, а Павла так и не было. Не дождавшись Павла, я поел почти весь вареный картофель, как-то машинально размышляя о досадном обстоятельстве. Когда я увидел, что мало оставил картофелин лейтенанту, то сам удивился, и мне стало неприятно.
   - Вот что делает голод с человеком, - подумал я.
   Вскоре сон покорил меня. Мне приснился Павел, везде вокруг земного шара, пробирается мне навстречу. Просидев до вечера и не дождавшись Павла, я решил зайти к знакомой хозяйки. Нужно было знать как дела с проводником, может она еще поможет чем - то из продуктов для меня с Павлом. Что она узнала о железке и что нового слышно в округе.
  
   15. Попытка добраться до линии фронта по чугунке
  
    Ответ хозяйки, когда я зашел в дом, меня огорчил: - Плохо дело, проводников нет, а из продуктов, то их немного, мало собрали. Позже зайдет один дед - железнодорожник и поговорит с Вами.
   - А где Ваш друг? - Спросила, наконец, хозяюшка.
   - Не знаю, как ушел на рассвете, так и не вернулся, - ответил я.
   - Жаль, его видимо, схватили немцы, - грустно сказала женщина.
   Я устроился на кровати, где провел прошлую ночь. Женщина с дочерью, возились на кухне. Через пару часов в дом зашел старенький дед с запахом смазочных материалов. Поздоровавшись, он спросил:
   - Где твой друг по несчастью?
   - Мне не известно, я хотел спросить Вас о нем. Перед рассветом он пошел искать пищу, и узнать, как чувствуют немцы здесь на железной дороге, и нет его до сих пор.
   - Возможно, случилось несчастье, и его схватили германцы, больше он нигде не мог деться, - с горечью сказал дед. Мужчин у нас нет. На разъезде остались одни женщины и дети. Фронт уже далеко, фашисты говорят, что захватили Ленинград, но я им не верю. Ленинграда им не видать, как своих ушей. Отсюда в Ленинград, не более ста километров. Тебе трудно будет пробираться лесом, а на железку нельзя идти. Там германцы заготавливают новые шпалы, собираются переделать путь на свой лад.
   - Что будешь делать сынок?
   - Что-то придумаю. Сначала, пойду, разведаю, как охраняется железная дорога.
   - Чугунка почти не охраняется. Здесь нет постоянного движения. Еще рельсы не переставлены. Часто проезжает мощная мотодрезина. Не знаю, то ли наша осталась, или германцы свою переделали на нашу колею. Она состоит из одного вагона и две - три платформы. Я не раз видел, что германцы на ней развозят новые шпалы. Она курсирует от Тарковичив, к Вырица. Вчера я трех наших посадил на платформу, между шпал. Я там работал и все знаю что к чему. Поехали мои соколы, сколько проедут - неизвестно. Пусть им Бог поможет, добраться до своих, говорил дедушка. Я внимательно слушал старого железнодорожника, который медленно, но искренне рассказывал о событиях на железной дороге.
   - В полночь, я тебя провожу и устрою на платформу. До свидания.
   Дедушка, вышел. Мы поужинали. Хозяйка снова приготовила мне вареного картофеля, соли и спичек. Все это, положил в противогазную сумку. Ждал полночь. Незаметно заснул. Разбудил меня тот дед - железнодорожник. Мы быстро добрались до первого пути. Тихо. Ни души. На втором пути стоит мотодрезина, три платформы, а между ними - вагончик. В ее небольшой кабине, никого не видно. Мне стало щекотно в груди. Я быстро вылез на переходную площадку вагона. Тихо попрощались с дедом, перелез на платформу, до половины загруженную шпалами и спрятался между ними. Через некоторое время, заработал мотор. Сначала медленно, а затем на всю мощность. Вдруг затих. Я сидел, ждал, когда поеду ближе к фронту, где сражаются мои товарищи. Но дрезина стояла. Сон одолел меня и я заснул. Проснулся от холода. Растирал руки, ноги, шевелил плечами, качал головой, пытаясь согреться. Едва - едва начало тлеть небо. Снова заработал мотор. Легко стукнул об буфер платформы. Заработали колеса. Что я делаю, что я еду? Уже изрядно светает. Как рассветет, я пропал. Не успею проехать и десяти километров. У будки рассмотрел фонарик часового. Размышлять было некогда. Заметит немец с фонариком меня и все, мне конец. Еще на каких-то бы полчаса раньше двинулась дрезина и может, все было бы хорошо, а так... Я, как безумный, вскочил и бросился в противоположную сторону.
   Поскользнувшись при падении на тонком льду, я упал. Головой стукнулся о край шпалы. Невыносимая боль головы и плеч от падения, мертвым хваткой охватила меня, а грохот колес, бил мне в уши. Трещали барабанные перепонки. Грохот вдруг затих, а я не мог пошевелиться. Невыносимо болят голова и плечи. Наконец собрав последние силы, я поднял голову. Мотопоезд с шумом исчезал в предрассветных сумерках. Я едва перебрался через третью колею и покатился с насыпи вниз, держа рукой, сумку с картофелем. Скатился вниз, проломил весом собственного тела тонкий ледок и моментально оказался в болоте. Ныли поцарапанные о щебень и шпалы руки, болело искалеченное лицо, невыносимо стучало в висках. От железнодорожной будки послышались шаги кованых сапог. Я вскочил на ноги. Боль в плече как-то утихала, но очень кружилась голова, и я едва держался на ногах. Оглянулся вокруг себя, прислушался. Тяжелые шаги все ближе и ближе. Бегом бросился к кустам, что чернели недалеко от меня. Спрятался за густым ближайшим кустом.
   - Сбежал! - Екнуло радость в груди и на сердце легче.
   Но я быстро понял, что рано еще радоваться. Быстрее и дальнейшее с этого места. Может меня, заметил тот часовой с фонариком, приближающегося ко мне, когда я был под насыпью. Дальше в кусты. Пока охрана не опомнилась, не бросилась в погоню за мной. Защищая глаза правой рукой, я пробирался сквозь березовые кусты, к тому же заросшие высокой травой. Все время оглядывался на рельсы.
   Небо быстро светлело, гасли последние звезды. Ярким пламенем загорелся край неба. Я побежал изо всех сил. Не замечая, как восходит солнце. Глаза залились едким потом, что-то кололо в боку, но я не решался остановиться. Только когда совсем запыхался, замедлил бег. Дохнул полной грудью и снова бегом. Вперед! Вперед! Скорее бы добраться до леса, что недалеко виднелся. Только там можно будет спрятаться и отдохнуть. Замедлив ход, я почувствовал, как у меня кружится голова, и появилась невыносимая жажда. Воды! Воды! Я был переутомлен. Упал на колени, пробил кулаком тонкий лед. Припав жаждущими губами к проруби, я пил целебную для меня жидкость, пил долго, с большим наслаждением. Мне показалось, что я никогда не пил такой вкусной воды. Напившись, я едва встал. Вдруг услышал в желудке острую немилосердно - жестокую боль. Она была такой неожиданной и резкой, что бросила меня на землю. Промучился более двух часов. Наконец поднялся. Опять очень хотелось пить. Пить! Нет, я не буду пить этой вкусной воды. Я медленно пошел в лес. В лесу поел вареного картофеля. Потихонечку пошел до картофельного поля посмотреть, нет ли Павла. Вот и то место где мы должны были встретиться с Павлом. Там бы сел на тот же старый пень, около старого очага. Меня отделяла от него только железная дорога. Наше условленное место было плохо видно. Я подумал: - А может там меня ждет Павел. А увидеться с ним я не могу. Переходить железнодорожный путь днем, опасно. Могут заметить патрули. Если он там есть, то вечером наверняка захочет узнать обо мне в наших знакомых. Они ему скажут, что я поехал к фронту. А я топчусь на том же месте. Болит избитое плечо, темнеет в глазах, едва не теряю сознание, дрожат руки и ноги. Ноги сами подкашиваются. Я как не на своих ногах, потому что они не слушаются меня. А в голове роятся бесконечные мысли:
   - Может Павел вечером зайдет в наших новых знакомых. Двое - это уже коллектив, а он - это сила. Одиночка ничто.
   Но и в одиночку, пока объединиться сможем, можно на что-то надеяться. Я решил подождать до вечера, перейти чугунку и зайти до наших новых знакомых. В них я узнаю обо всем. Вот с такими мыслями я медленно заснул на опушке, у картофельного поля в кустах, заранее наломав хвои и прошлогодней травы на импровизированную кровать.
Оценка: 2.27*7  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023