Аннотация: Продовження - продолжение 4 частина - часть
Нашi муки в часи вiйни. 5 ч. Станцiя Уторгош - м. Двiнськ
Наши муки в годы войны. 5 ч. станция Уторгош - г. Двинск
На украинском языке и перевод на русский язык.
Нас, вiйськовополонених, вели, а ми ледве рухалися. Та насправдi то не вели, а гнали, гiрш нiж тварин. З постiйними побоями, без достатньої кiлькостi води i майже без їжi Голову облiпила болiсна мла. Так продовжувалося кiлька днiв i ми ледве доплентались до залiзно - дорожньої станцiї Уторгош. Там нас, в'язнiв, загнали в новий для нас i досить великий пересильний табiр для вiйськовополонених. В таборi видали по кусочку хлiба. Пiсля голодних днiв знущань я швидко, з жадобою його з'їв. То був дуже смачний хлiб. Так менi здалося. Але я бажано щоб нiхто у своїм життi такого смачного хлiба не їв. - Люди добрi, пам'ятайте цiну хлiба, навiть в достатку, - мiркував я, з'ївши свою крихту. Бо що для голодної людини шматок хлiба - це i є крихта. Другого дня охорона табору перегнала новоприбулих замiркiв з одного блоку табору в iнший. I вже там, кожному бранцю, видавали по лiтрi теплої, мутної баланди з кукурудзяних вiдходiв в якiй плавала солома i гнила картопля. Але ця баланда для голодної людини була безцiнною, бо зiгрiла ослаблений i ознобний органiзм, та помiтно вернула втраченi сили. З'ївши цю гидотну на вид i на запах смердючу юшку, ми з Павлом пiшли до iнших ворiт табору. Там я спробував знайти хоч яких тютюнових недопалкiв, та все було чисто. Павло тим часом слухав про що розмовляють солдати варти мiж собою. Наразi надiйшов нiмецький офiцер i про щось заговорив з вартовим. - Виходьте два чоловiки! - закричав перекладач, який прийшов разом з офiцером. Ми з Павлом вже були першими бiля ворiт. Нас випустили i ми вийшли з табору з офiцером. Офiцер говорив, що треба помити i почистити машину. В нас зажеврiла надiя на втечу з полону в дорозi. Офiцер привiв нас до машини i передав нас водiю. Коли заговорив водiй машини, для наших дiй, що нам робити, то Павло кивав головою i казав: - Ich verstehe. - Я розумiю. Ми швидко помили машину зовнi i почистили в салонi. Похваливши нас за скорiше i якiсне прибирання, водiй покликав солдата з караульного примiщення i щось сказав йому. Той пiшов назад i повернувся з двома солдатськими казанками повними гречаної кашi i в газетi скоринки хлiба. Усе це безцiнне багатство для нас, вiн висипав у розстелену солдатську плащ - палатку Павла. Потiм цей часовий вiдвiв нас у табiр. - Це добре! - сказав Павло, - два три днi ми безбiдно проживемо. Кашу їли вночi пiд плащ - палаткою, щоб не турбувати голодних товаришiв. На всiх все одно не вистачило б, а кашу дiлити вдень по ложцi голодним не було сенсу. Павло читав нiмецьку газету i смiючись говорив: - Тут нiсенiтниця якась написана, а того що ми хотiли б дiзнатися, не має. Це духовна газета для гiтлерiвських солдат.
На третiй день нас, в'язнiв, повели на вокзал. На запаснiй колiї стояли темно - зеленi товарнi вагони. Посадку вiйськовополонених наша охорона проводила мабуть, як чорти грiшникiв в Пеклi, в казани. Фашисти пiдштовхували бранцiв прикладами, кололи багнетами, щоб загнати їх у вагони. Вагони переповнювали так, що стояти не було де. Полоненi лiзли пiд ноги iншим, рятуючись вiд ударiв, лиш би швидше забратись у вагон. Натиск натовпу був такий, що Павло попав у сусiднiй вагон. Деякi знедоленi не могли довго стояти на опухлих вiд голоду ногах. Вони падали на пiдлогу вагона, волали вiд болю, просили допомоги. По всiй станцiї знялися аж до хмар жахливi крики i зойки поранених. Сильнiшi бранцi пiдводились на ноги, а слабшi залишалися лежати на долiвцi вагону. Я деякий час тримався на ногах, бо знав: упаду - кiнець. Повiтря в вагонi стало густим, нам не хватало кисню. Мучила спрага - вiчна супутниця полонених. Скiльки пройшло часу я й не пам'ятаю. Я втратив свiдомiсть. Привела в себе громоподiбна команда: - Всiм сiдати! Всiм сiдати! Що це таке i для чого це робилось я не знаю. Виявилося що для сидiння необхiдно бiльше мiсця. Сiдаючи, однi заморишi збивали iнших привидiв. А тi бранцi падали на сидячих, але й дiватись всiм нам було нiде. Вагон був не гумовий, вiн не мiг розширитись. По всiй окрузi пiднявся не людський лемент. Бiль розривала голову, починаючи з барабанних перетинок вух, через скронi i тiм'ячко намагаючись втекти геть з пекельних вагонiв чортiв. Та бiль не могла втекти разом з нами, вона кипiла в нас, як смола в пеклi.
Я сидiв на нижнiх тiлах, а на менi iншi i так продовжувалося, перекручувалось нечуваними прошарками. Пораненi i ослабленнi в'язнi падали на спiд. Бiльше вони не пiдводились. Не розумiю для чого нас - вiйськовополонених так трамбували у вагони. Можливо це був вiдбiр здорових бранцiв для фiзичної працi, в подальшому, в їхньому, нiмецькому ,,Фатерландi ". На зупинках померлих людей витягували з зелених душогубок i вантажили на порожню платформу.
Поцiлунок панi Смертi i Божа, не чiтка усмiшка до мене
Незабаром я знову втратив свiдомiсть.
Поволi я проходив до тями. - Стояла морозна, ясна нiч. На мене позирали байдужi, блискучi зорi. Холод володарював у окрузi. Монотонно стукотять колеса не музичним твором по рейкам чугунки. Холод, стук i чудовi, далекi зорi - це те, що привело мене до свiдомостi. Вiдчуваючи сильний холод, я пiдвiвся. - Де це я? Що зi мною? Можливо це ще галюцинацiї? - запитував я сам себе. Я не мiг повiрити, що у вагонi може так бути. Бо ще зовсiм недавно менi було не продихнути. - А де ж взялися зорi? Я руками помацав навкруги себе. Вiдчуваю: лежать люди, але вони чомусь зовсiм холоднi. Зi страху я запитав: - Де ми? Що трапилося? Тиша. Менi нiхто не вiдповiв. Потяг iде повним ходом, вiтер шумить над головою, а небi мерехтять зорi. Нарештi я збагнув: Мене певне викинули на платформу до мерцiв. А на свiжому повiтрi я ожив. Але що робити? Дуже болить голова, тремтять руки i ноги, тягне на блювоту. Потяг мчить у темрявi, постукують рiвномiрно колеса.
- Може стрибнути з платформи i втекти вiд душогубiв. Десь же є нормальнi, спiвчутливi люди. Може ми проїхали ще не далеко. Ось недалеко, за пару метрiв, вiд мене воля. Але я не можу пiдвестись. Хоча борт платформи низький, але менi його не перелiзти.
Я вирiшив на повiльнiм ходу потягу перевалитись через борт платформи, бо зараз я розiб'юся. Через деякий час, потяг сповiльнюючи хiд, пiдходив до невеликої станцiї. Я тихенько присунувся до борту, схопився за нього рукою i пiдвiвся на колiна.
- Ось зараз я ляжу животом на борт i звалюся на землю. Головне: не впасти сторч головою.
Я хотiв встати з колiн. Раптом мої сподiвання вмить розсiялись сiрим попелом. В цей час з сусiднього вагона, на переднiй площадцi блимнув кишеньковий лiхтарик. I охоронець Фрiц перескочив на платформу з мерцями, як чорний крук, на курча, накинувся на мене. Вiн повалив мене на бездиханнi тiла в'язнiв.
- Sie Hund hat krachzte?! - Ти собака, ще не подох?! - так мабуть менi вигукнув гад нiмецький, - подумав я.
Фашистський пес скинув мене з платформи на землю. Я вдарився плечем об шпалу i знепритомнiв. Потiм менi розказали, що цей нiмець з чортячими замахами за ногу мене приволiк до дверей вагону. Сильнiшi хлопцi з вагону закинули мене в зелену душогубку. Вартовi зачинили дверi вагону. Менi, товаришi по нещастю, дали пару ковткiв якоїсь мутної рiдини, подiбної до води, щоб я прийшов до тями. Поїзд годинами стояв на невiдомих станцiях, на запасних колiях, пропускаючи нiмецькi вiйськовi ешелони на пiвнiч. Я намагався знову встояти на ногах з усiх сил, щоб не попасти трохи сильнiшим злидням пiд ноги. Поволi, штовхаючи, мене затерли в куток вагону. В темнотi я намацав залiзне кiльце, за яке вчепився рукою. Тепер менi легше стало стояти. Так в цьому кутку я простояв до ранку. Коли добре розвиднiлось, я помiтив таке саме кiльце на другiй стiнцi вагону, i прив'язавши до цих кiлець кiнцiвки плащ - палатки, подарованої Павлом, змайстрував щось на подобi дитячої колиски, чи люльки. Сусiди охоче допомогли менi забратись в неї, знаючи що їм буде вiльнiше стояти. В цiй люльцi я швидко заснув i проспав цiлу добу. Проснувшись я побачив такi ж колиски у кожному кутку вагону.
Нарештi ми приїхали в Латвiю, в мiсто Двiнськ, теперiшнiй Даугавпiлс. -- Почалася висадка з вагонiв бiдних пасажирiв без речей. Нас, вiйськовополонених, построїли в колони i повели у величезний табiр. Павло мене знайшов i йдучи поряд зi мною пiдтримував мене лiвою рукою. На той час менi все було байдуже. Я почував себе надто погано: паморочилось в головi, очi закривала якась жовто - синя плiвка. Для мене все потемнiло в очах. Ноги майже не тримали мого тiла, тремтiли руки i бив по тiлу нервовий тiк. Весь прибулий ешелон полонених фашисти загнали в один не великий блок табору. Стало страшенно тiсно, крайнiх бранцiв притисли до колючого дроту першої огорожi. Гострi шпилi рвали одежу, руки, обличчя. Через кiлька годин нас переганяли в другий блок по п'ять чоловiк. Вели попри великих чорних котлiв з яких видавали по лiтру запареної баланди з кукурудзяних вiдходiв. З'ївши свою порцiю я з Павлом приблизились до ворiт табору. Перед нами проходила черга нещасних до казанiв. В очах кожного горiло бажання отримати ту мiзерну порцiю харчiв. Але не всiм вдавалося вгамувати божевiльну стихiю голоду. Бо якщо нiмцю - чортяцi могла не сподобатись якась особа (хворий, закривавлений, поранений, надто брудний), то мiг стукнути носком чобота по посудi цiєї людини, оперiщити нагайкою i перегнати в iнший блок. Помiчники - полiцаї дивилися на це, як на виставу. Голосно реготали i плескали долонями бузувiру. Фрiци горланили: - Юда! Шталiн! (Сталiн) Комунiст! Незабаром почав накрапати дощ. Знедоленi швидко розходились по бараках - землянках. Я з Павлом зайняли собi мiсце посерединi бараку на верхнiх нарах. Щоби всiм хватило мiсця на нарах, то Павло взяв керiвництво в барацi в свої руки i всiх влаштовував, вкладав на один бiк. Кожного в'язня просив запам'ятати свого правого i лiвого сусiда, щоб не загубити свого мiсця. Зморенi важким переїздом полоненi падали з нiг. Якнайшвидше хотiлося лягти, дати вiдпочинок перенапруженому органiзму. Через деякий час по командi Павла, всi полоненi переверталися на iнший бiк. Для поранених Павло видiлив окремий куточок. Там вони могли вiльнiше лежати.
Полiцаї чорними воронами лiтали по бараках, вiднiмаючи все цiнне, що залишилося у полонених. В кого були добрi чоботи теж вiдбирали, а взамiн давали стоптане взуття зняте з мерцiв. Цi зрадники були рiзних нацiональностей, але в цьому таборi було бiльше зрадникiв татарського походження з Криму. I цей зрадницький Iнтернацiонал весь час нишпорив по бараках. Вони шукали євреїв, комiсарiв, комунiстiв. Цi злораднi нюхачi зганяли їх з нар i вели на розправу до фашистiв. З цiкавiстю i смiхом дивилися вони на нелюдськi знущання, якi чинили фашисти над радянськими людьми. Їхнi черствi, огиднi душi не мали нi совiстi, нi жалю. Так проходив день за днем тривожно, важко i сумно. Кожен день, по декiлька сот знедолених вивозили в братськi могили. Три групи гробокопачiв i двi групи возiїв мертвих працювали щоденно. Баланду їм давали два рази в день. Пiд час виходу iз табору для проведення похоронних дiй померлих полонених, похоронну команду харчами пiдтримувало мiсцеве населення. Тiльки продовольчi продукти спершу ретельно перевiряли охорона, боячись щоб бранцям в руки не попала зброя. Лише тодi продукти вiддавали старшим груп. Та цi копачi i похоронцi через короткий час стали неспроможнi фiзично виконувати свої обов'язки. Їди все ж було обмаль, до того ж полоненi були дуже стомленi, знесиленi, бо їх тижнями гнали, як i нас, i майже не годували. Тому то бiльша частина цих команд видохлася вiд важкої фiзичної працi.
Спостерiгаючи цю жахливу картину, Павло, звертаючись до мене, сказав: - Нi! Я, на цю роботу не пiду! Так само не пiду фашистам служити. Хай краще мене винесуть вперед ногами, нiж я понесу мерцiв, за таке мiзерне харчування. До своїх собак, якi їм служать, нiмцi вiдносяться в сто раз краще, нiж до нас - людей. - Так що я з таким вiдношенням до мене категорично вiдмовляюсь до спiвробiтництва з нацистами. Я не стану перед ними на колiна. - А де ж вихiд з цього становища? Що ж робити? - запитав я. - Андрiй, не занепадай духом. Ще прийде час i ми будемо боротися з нацистською чумою, яка хлинула на нашу землю, несучи темряву, смерть i безправ'я. На той час в деяких бараках лютував тиф. Охорона перевела робочi команди в iнший блок. З ними пiшли i полiцаї, бо боялись пiдчепити хворобу. З цього дня вони нас майже не турбували. В таборi встановився iнший розпорядок. На добу в'язню вранцi видавали баланду, ложку гнилої кiльки i сто грамiв хлiба. I на цьому закiнчувався наш робочий день. Що хочеш те й роби до наступного ранку. Пройшло кiлька тижнiв в цьому таборi. Ми з Павлом встигли вiдпочити. Просиджували довгi осiннi ночi, без свiтла i тепла, обдумуючи десятки варiантiв втечi з полону. Але нi одного бiльш менш вигiдного варiанту з цих обставин не могли вiдшукати. Та ось одного ранку Павло запитав носiя мерцiв iз похоронного гурту: - Вас дуже ретельно охороняють пiд час роботи пiсля виходу iз табору? - Зразу не дуже пильно охороняли, вiдповiв той. Люди були на той час слабосилi i рухалися, як черепахи. А зараз стали охороняти набагато ретельнiше, бо в нас були спроби втечi. Та втiкачiв спiймали, не далеко вiдiйшли. Їх нiмецькi вiвчарки по слiду швидко наздогнали i в таборi розстрiляли. А мiсце де працюємо огороджено колючим дротом. Щоб не мати нiяких пiдозр до себе, Павло не продовжив подальшу розмову з носiєм похоронної команди. На другий день, пiсля снiданку, Павло нiчого менi не кажучи, пiшов до ворiт, де стояв вартовий. Я пiшов слiдом за ним пошукати недопалки бiля вартового. Там ми пробули кiлька годин. Павло весь час прислуховувався до розмови мiж собою часових. Полiцаї нас не турбували, вони жили в iншiм блоцi. Там вони день i нiч грали в карти. Повертаючись в барак Павло радiсно сказав менi: - Москва i Ленiнград не зайнятi фашистами. Полiцаї з нiмцями брешуть що Москвi i Ленiнграду капут. Буде ще i їм капут. Вiн не за горами. Я дуже ненавиджу цих полiцаїв, i цих навушникiв - стукачiв. Вони зi своїми прибiчниками, що попродались за черпак баланди, видали фашистам сотнi наших полiтпрацiвникiв, командирiв, євреїв i циган. Цi зрадники створили у цьому таборi такi обставини, що ми не можемо вiльно розмовляти серед своїх товаришiв. Все це їх паскудна справа. Тут у цьому таборi є один чех - вартовий. По - моєму, вiн антифашист. Тобi треба з ним побалакати. Я тебе дечого пiдучу, про що з ним говорити. Тобi, українцю, легко буде розмовляти зi слов'янином. Будеш вести з ним з ним розмову, а я послухаю, що вiн буде тобi вiдповiдати. Вiн обiцяв менi завтра винести хлiба. На другий день, пiсля роздачi баланди, я з Павлом стояли бiля ворiт, але полiцай швидко нас прогнав: - Чого стовбичите один з другим? Бачу спина чешеться. Ану, марш в барак! Ми швиденько пiшли вiд ворiт, щоб не спровокувати на позачергове побиття нас зрадником. Десь через годину ми повернулися до ворiт знову. Незабаром на варту заступив чех. Тiльки хотiли почати розмову, як в табiр зайшов полiцай. Вiн миттю накинувся на мене i Павла. В цю мить чех - вартовий зупинив його i наказав передати нам паперовий згорток, в якому були скоринки хлiба, обгорнутi нiмецькою газетою. Обер - полiцай вирячив налитi кров'ю очi, але наказ солдата вермахту виконав. Вiн вiдав Павловi пакунок i скоса зиркнувши на нас закричав: - Швидко в барак! - Хай стоять. Все добре, а ти можеш iти, - сказав солдат, i ще показав йому рукою вперед. Розкладаючи по кишенях скоринки хлiба, я намагався пригадати тi речення, якi навчив мене Павло. А вiн ходив бiля ворiт нiбито шукав тютюновi недопалки i слiдкував, коли появляться фашисти щоб завчасно попередити мене. Нарештi обер-полiцай вийшов з табору. Вiн повiв з собою на розправу якогось бранця. Зачиняючи ворота, вiн сердито зиркнув на Павла. Оберполiцай нiчого не промовив, штовхнув свою жертву грубою качалкою i швидко сховався в туманi. - Кого вiн повiв? - запитав я Павла. - Не знаєш кого? Або єврея, або комiсара, кого ще вiн бiльш поведе, - тихо вiдповiв менi Павло. Тодi я пiдбираючи нiмецькi i польськi слова не смiливо запитав чеха вартового: - У вас, на Батькiвщинi теж бувають такi густi тумани, як тут? - Бувають, але значно пiзнiше. У нас, в моїй Батькiвщинi, стоїть ще ясна тепла погода. - У нас, в Українi, теж ще тепло, - пiдтримав розмову я. - О, Україна, добже! Гут! - сказав чех. - Мабуть я бiльше не побачу своєї України, тут всiм нам буде капут, - з журбою в голосi промовив я. Чех з хвилину мовчав, вдивляючись у непроглядну завiсу густої мли i нарештi тихо вiдповiв: - Нам чехам важко i совiсно дивитись на братiв слов'ян, яких проклятi шваби сотнями щодня вивозять у братськi могили. Але що ми можемо зробити? Таких як я, шваби на фронт не посилають, не довiряють. А ми тут мусимо слухатись: дома нашi рiднi, а там господарюють шваби. Нарештi Павло сам рiшив вступити з чехом в розмову: - Дорогий брат - слов'янин, чи не буде помилково назвати Вас товаришем? - О, товариш - це файне слово. Солдат - чех ще довго розмовляв з Павлом, часто вживаючи чеськi i польськi слова. Мабуть вiн погано володiв нiмецькою мовою. Вiн розповiдав Павловi про гiрку долю чехословацького народу пiд окупацiєю гiтлерiвцiв, якi вже давно там господарюють. Раптом, з комендатури, вийшов нiмецький офiцер. Вартовий прогнав нас погрожуючи зброєю. Ми вiдiйшли далi вiд ворiт. Коли офiцер зайшов до якогось примiщення, ми знову наблизилися до ворiт з постовим солдатом. Вiн, схвильований болючими спогадами про свою Батькiвщину, ходив бiля ворiт, опустивши голову додолу. Павло пiдiйшов ще ближче i тихо запитав: - Чи зможете допомогти нам вибратися з цього табору смертi? Чех щось вiдповiв Павловi. Менi далi не було чути їхньої розмови. Я ходив вздовж колючого дроту огорожi, пильно оглядаючись навкруги, щоб сюди зненацька не надiйшли гiтлерiвцi. Бо в той час вже повiльно пiднiмався туман i виглянуло сонце, та повiяв холодний вiтер. А ось i далеко за комендатурою показалася нова змiна караульних солдат. Ми повiльно пiшли собi в барак. Сiли на свої мiсця. Павло мовчки читав нiмецьку газету. Але якщо хтось пiдходив до нього вiн крутив газетою i просив допомогти в перекладi надрукованих статей, але серед присутнiх таких не було. Павло скоро прочитав ,,Вiдомостi зi Схiдного фронту''. Вiн сховав газету в кишеню i тихо сказав: - Нiмцям пiд Москвою приходиться важко. Вони тiльки хваляться, а полiцаї їм тiльки пiдсвистують. Самi нiчого толком не знають. Ленiнград в наших руках. Андрiй, ми зараз пiдемо на свiже повiтря i там я тобi дещо розповiм. Коли ми вийшли з барака, сонце низько повисло над горизонтом, поливаючи золотим промiнням наш табiр. Ми стояли неподалiк сьомого бараку i виймаючи iз кишень сухi, черствi шматочки хлiба хрумкали ним. Несподiвано Павло тихо, але урочисто сказав: - Ось тут, за цим бараком чех обiцяв прорiзати дiру, коли буде вартувати на цiй сторонi. Тодi ми повиннi почекати до четвертої години ночi. Тож ми можливо нарештi вирвемось на стiльки очiкувану волю iз цього табору смертi. Чех наказав лише в останню хвилину повiдомити своїх сусiдiв про вихiд на свободу. Тiльки тодi як буде прорiзаний колючий дрiт внутрiшньої i зовнiшньої огорожi втiкачi тихо, один за другим нехай пiдходять до дiри, i беззвучно пролiзають звiдси на волю. Вiн обiцяв випустити на волю сотню, чи двi своїх братiв - слов'ян. Може кому iз них пощастить залишитися в живих пiсля вiйни. Вони вiчно будуть дякувати невiдомому їм рятiвнику, йому - чеху, за вихiд свободу з табору смертi мiста Двiнська. Не знав Павло що в цьому сьомому барацi тодi були його друзi Данило з Миколою. Тiльки пiзнiше вiн про це довiдається. А табiр був великий з великою кiлькiстю баракiв. А ми не ходили по них, бо за це нас наказували - били полiцаї. Щоб ми - бранцi не гуртувалися, не спiлкувалися, бо гурт - це сила. А сила була спроможна на народження непокiрних бранцiв. Тож тут у таборi дiяли такi жорсткi правила. Данило був знайомий Павлу ще зi фронту. Тож на той час вони обоє не знали що їх спiткала однакова доля i вони знаходилися через 5 баракiв. В нестерпному чеканнi пройшов день, другий, а наш рятiвник не стоїть на посту бiля сьомого бараку, а бiля ворiт вартує. Вiн деколи виносив нам сухi скоринки з хлiба i голландського сиру, за що ми були йому безмежно вдячнi. Ми добре знали, що наш знайомий солдат попаде на цей пост тодi, коли його назначить гiтлерiвський офiцер. З великою надiєю ми чекали тiєї години свята Свободи. Чекали довго, бiльше тижня. Ось нарештi наш чарiвник по наданню волi знедоленим появився на посту на пiвденно - схiднiй сторонi табору. Цього дня, ми як i повсякденно, вийшли подивитися де вартує чех. Це було десь о десятiй годинi ранку. Павло пiдiйшов до огорожi, де вартував слов'янин. Привiтавшись, Павло запитав його: - Ну, як наша справа? Вона буде в дiї? - Все буде добре, цiєї ночi, о четвертiй годинi, - тихо вiдповiв вiн. Ми з Павлом зразу ж пiшли в примiщення бараку. Ми були радiснi i схвильованi. - ,,Цiєї ночi - о четвертiй'', - струмувала думка про волю у наших гарячих глеках. А в пакунку що передав слов'янський солдат були, як завжди, скоринки хлiба. Павло роздiлив на двi частини, але бiльшу дав менi. Я ще був не надто здоровий, пiсля поцiлунку панi Смертi. Ми з нетерпiнням чекали вечора, ночi, а далi четвертої години i майбутньої Волi.
Наши муки в годы войны. 5 ч. станция Уторгош - г. Двинск
Нас,военнопленных, вели, а мы еле двигались. Но в действительности то нас не вели, а гнали, даже хуже, чем животных. С постоянными побоями, без достаточного количества воды и почти без еды. Голову облепила мучительно - безысходная мгла. Так продолжалось несколько дней, и мы еледотащились к железно - дорожной станции Уторгош. Там нас, узников, загнали в новый для нас и довольнобольшойпересыльный лагерь для военнопленных. В лагере выдали по кусочку черного хлеба. Я, после голодных дней издевательств, быстро и с жадностью съел его.
Это был очень вкусный хлеб. Так мне показалось. Но лучше было бы, чтобы никто такого вкусного хлеба не ел.
- Люди добрые, помните цену хлеба, даже в изобилии, - размышлял я, съев свою крошку. Потому что для голодного человека кусок хлеба - это и есть крошка.
На другой день охрана лагеря перегнала вновь прибывших заморышей из одного блока лагеря в другой. И уже там, каждому пленнику, выдавали по литру теплой, мутной баланды из кукурузных отходов, в которой плавала солома и гнилая картошка. Но эта баланда голодному человеку была бесценной. Она так согрела мой ослабленный и озябший организм, и заметно вернула утраченные силы. Съев это омерзительноена вид и на запах вонючее пойло, мы с Павлом пошли к другим воротам лагеря. Там я попытался найти хоть какие табачные окурки, но везде было чисто. Павел тем временем слушал, о чем говорят охранники между собой.
Скоро подошел немецкий офицер и о чем-то заговорил с часовым.
- Выходите два человека! - Закричал переводчик, который пришел вместе с офицером.
Мы с Павлом уже были первыми у ворот. Нас выпустили, и мы вышли из лагеря вместе с офицером. Офицер говорил, что надо помыть и почистить машину. У нас загорелась надежда на побег из плена в дороге. Офицер привел нас к машине и передал нас водителю. Когда заговорил водитель машины, о дальнейших наших действиях, что нам делать, то Павел кивал головой и говорил: - Ich verstehe. - Я понимаю.
Мы быстро помыли машину снаружи и почистили внутри салон.
Похвалив нас за быструю и качественную уборку, водитель позвал солдата из караульного помещения, и что-то сказал ему. Он пошел назад и вернулся с двумя солдатскими котелками полными гречневой каши и в газете корочки хлеба. Все это бесценное богатство для нас, он высыпал в расстеленную солдатскую плащ - палатку Павла. Затем этот часовой отвел нас в лагерь.
- Это хорошо! - Сказал Павел, - два-три дня мы в достатке проживем.
Кашу ели ночью под плащ - палаткой, чтобы не беспокоить голодных товарищей. Её на всех людей все равно не хватило бы, а кашу делить днем ??по - ложке этой еды голодным не было смысла. Павел читал немецкую газету и, смеясь, говорил:
- Здесь чушь какая-то написана, а то, что мы хотели бы узнать, нет. Это духовная газета для гитлеровских солдат.
На третий день нас, узников, повели на вокзал. На запасном пути стояли темно - зеленые товарные вагоны. Посадку военнопленных производила наша охрана, пожалуй, как черти грешников в котлы, в Аду. Фашисты подталкивали пленников прикладами, кололи штыками, чтобы загнать ихв вагоны. Вагоны переполняли так, что стоять было негде. Пленные лезли под ноги другим, спасаясь от ударов, лишь бы быстрее забраться в вагон. Напор толпы был такой, что она разделила нас, и Павла занесло в соседний вагон. Некоторые обездоленные не могли долго стоять на опухлых от голода ногах. Они падали на пол вагона, кричали от боли, просили о помощи. По всей станции до темных туч поднялись ужасающие крики и вопли раненых. Пленники посильнее поднимались на ноги, а слабые оставались лежать на полу вагона. Я некоторое время держался на ногах, потому что знал: упаду и мне конец. Воздух в вагоне стал спертым, густым. Нам не хватало кислорода. Мучила жажда - вечная спутница пленных. Сколько прошло времени я не помню. Я потерял сознание. Привела в себя громоподобная команда: - Всем садиться! Всем садиться!
Что это такое и для чего это делалось, я не знаю. Оказалось что для сидения необходимо больше места. Садясь, одни заморыши сбивали других призраков. А те пленники падали на сидячих сотоварищей, но и деваться всем нам было негде. Вагон был не резиновый, он не мог расшириться. По всей округе поднялся нечеловеческий крик. Боль разрывала голову, начиная с барабанных перепонок ушей, рвалась через виски и темечко, пытаясь выскочить, прочь из адских вагонов чертей. Но боль не могла убежать вместе с нами, она кипела внутри у нас, как смола в Аду.
Я сидел на нижних телах, а на мне другие и так продолжалось, перекручивалось неслыханными слоями. Раненые и обессиленные узники падали на низ. Больше они не поднимались. Я не понимаю для чего нас - военнопленных так трамбовали в вагоны. Возможно это был отбор здоровых пленников для физического труда, в дальнейшем, в ихнем, немецком ,,Фатерлянде". На остановках усопших людей извлекали из зеленых душегубок, и грузили на пустую платформу.
Поцелуй госпожи Смерти и Божья, не четкая улыбка ко мне
Вскоре я снова потерял сознание. Я медленно проходил в себя.
- Стояла морозная, ясная ночь. На меня равнодушно смотрели, блестящие звезды. Холод властвовал в обозримой округе. Монотонно стучат колеса не из музыкального произведения по рельсам чугунки.
Холод, стук и замечательные, далекие звезды - это то, что привело меня в сознание. Чувствуя сильный холод, я поднялся.
- Где это я? Что со мной? Возможно это еще галлюцинации? - спрашивал я сам себя.
Я не мог поверить, что в вагоне может быть так холодно. Потому что еще совсем недавно мне было не продохнуть.
- А где же взялись звезды?
Я руками ощупал вокруг себя. Ощупываю: лежат люди, но они почему-то совсем холодные.
Из страха я спросил: - Где мы? Что случилось?
Тишина. Мне никто не ответил. Поезд идет полным ходом, ветер шумит над головой, а в небе мерцают звезды.
Наконец я понял: Меня, вероятно, выбросили на платформу к мертвецам. А на свежем воздухе я ожил.
Но что делать? Очень болит голова, дрожат руки и ноги, тянет на рвоту. Поезд несется в темноте, постукивают равномерно колеса.
- Может прыгнуть с платформы и убежать от убийц. Где же нормальные, сочувствующие люди. Может, мы проехали еще не далеко. Вот в паре метров от менясвобода. Но я не могу встать. Хотя борт платформы низкий, но мне его не перелезть.
Я решил на медленном ходу поезда перевалиться через борт платформы, потому что сейчас я разобьюсь. Через некоторое время, поезд, замедляя ход, подходил к небольшой станции. Я тихонько придвинулся к борту, схватился за него рукой и поднялся на колени.
- Вот сейчас лягу животом на борт и свалюсь на землю. Главное: не упасть вниз головой.
Я хотел встать с колен. Вдруг мои ожидания моментально рассеялись серым пеплом. В это время из соседнего вагона, на передней площадке сверкнул карманный фонарик. И охранник Фриц перескочил на платформу с мертвецами, как черный ворон, на цыпленка, и набросился на меня. Он повалил меня на бездыханные тела заключенных.
- Sie Hund hat krachzte?! - Ты собака, еще не сдох?! - Так видимо мне воскликнул гад немецкий, - подумал я.
Фашистский пёс сбросил меня с платформы на землю. Я ударился плечом о шпалу и потерял сознание. Потом мне рассказали, что этот немец, с замашками черта, за ногу меня приволок к дверям вагона. Более сильные парни из вагона забросили меня в зеленую душегубку. Стражи закрыли дверь вагона. Мне, товарищи по несчастью, дали пару глотков, какой мутной жидкости, подобие воды, чтобы я пришел в себя. Поезд часами стоял на неизвестных станциях, на запасных путях, пропуская немецкие военные эшелоны на север. Я пытался снова устоять на ногах изо всех сил, чтобы не попасть под ноги более сильным злыдням. Медленно, толкая, меня затёрли в угол вагона. В темноте я нащупал железное кольцо, за которое вцепился рукой. Теперь мне легче стало стоять. Так в этом углу я простоял до утра. Когда хорошо рассвело, я заметил такое же кольцо на второй стенке вагона, и, привязав к этому кольцу концы плащ - палатки, подаренной Павлом, смастерил что-то подобное детской колыбели, или качели. Соседи охотно помогли мне забраться в нее, зная, что им будет свободнее стоять. В этой люльке я быстро заснул и проспал целые сутки. Проснувшись, я увидел такие же колыбели в каждом углу вагона.
Латвия, лагерь города Двинск, нынешний Даугавпилс.
Наконец мы приехали в Латвию, в город Двинск, нынешний Даугавпилс.
Началась высадка из вагонов бедных пассажиров без вещей. Нас, военнопленных, построили в колонны, и повели в огромный лагерь. Павел меня нашел и, идя рядом со мной, поддерживал меня левой рукой.
В то время мне все было безразлично. Я чувствовал себя слишком плохо: кружилась голова, глаза закрывала какая желто - синяя пелена. Для меня все темнело в глазах. Ноги почти не держали моего тела, дрожали руки и бил по телу нервный тик. Весь прибывший эшелон пленных фашисты загнали в один не большой блок лагеря. Стало очень тесно, крайних пленников прижали к колючей проволоке первого ограждения. Острые шпили колючей проволоки рвали одежду, руки, лицо. Через несколько часов нас перегоняли в другой блок по пять человек. Вели, около больших черных котлов, из которых выдавали по литру запаренной баланды из кукурузных отходов. Съев свою порцию, я с Павлом приблизились к воротам лагеря. Перед нами проходила очередь несчастных к котлам. В глазах каждого горело желание получить эту мизерную порцию пищи. Но не всем удавалось утолить безумную стихию голода. Потому что если немцу - чертенку мог не понравиться человек (больной, окровавленный, раненный, слишком грязный), то он мог стукнуть носком сапога по его посуде, избить плетью и перегнать в другой блок. Помощники - полицаи смотрели на это, как на спектакль. Они громко хохотали и хлопали ладонями изуверу. Фрицы горланили: - Иуда! Шталин! (Сталин)Коммунист!
Вскоре начал накрапывать дождь. Отверженные люди фашистами от общества быстро расходились по баракам - землянкам. Я с Павлом заняли себе место посреди барака на верхних нарах.
Чтобы всем хватило места на нарах, то Павел взял руководство в бараке в свои руки и всех устраивал, укладывал спать на бок в одну сторону. Каждого заключенного просил запомнить своего правого и левого соседа, чтобы не потерять свое место. Пленные, утомленные тяжелым переездом, падали с ног. Скорее хотелось лечь, дать отдых перенапряженному организму. Ночью через определённое время по команде Павла, все заключённые переворачивались на другую сторону.
Для раненых Павел выделил отдельный уголок. Там они могли свободно лежать.
Полицаи черными воронами летали по баракам, отнимая все ценноеоставшееся у пленных. У кого были хорошие сапоги, они тоже отбирали, а взамен давали стоптанную обувь, снятую с мертвецов. Эти предатели были разных национальностей, но в этом лагере было больше предателей татарского происхождения из Крыма. И этот предательский Интернационал все время рыскал по баракам. Они искали евреев, комиссаров, коммунистов. Эти зловредные нюхачи сгоняли их с нар и вели на расправу к нацистам. С интересом и смехом смотрели они на нечеловеческие издевательства, которые оказывали фашисты над советскими людьми. Их черствые, отвратительные души не имели ни совести, ни жалости.
Так проходил день за днем, ??с тревогой, тяжело и грустно. Каждый день, по несколько сот обездоленных вывозили в братские могилы. Три группы - одна гробовщики и две группы возчиков мертвых работали ежедневно. Баланду им давали два раза в день. Во время выхода из лагеря для проведения похоронных действий умерших пленных, похоронную команду продуктами поддерживало еще и местное население. Только продовольственные продукты сначала тщательно проверяла охрана, боясь, чтобы пленникам в руки не попало оружие. Только тогда продукты отдавали старшим групп. И эти гробовщики, и перевозчики трупов через короткое время уже не могли физически выполнять свои обязанности. Еды все же было мало, к тому же пленные были очень уставшие, обессиленные, потому что их неделями гнали, как и нас, и почти не кормили. Поэтому то большая часть этих команд сразу выдохлась от тяжелого физического труда.
Наблюдая эту ужасную картину, Павел, обращаясь ко мне, сказал:
- Нет! Я, на эту работу не пойду! Как и не пойду служить фашистам. Пусть лучше меня вынесут вперед ногами, чем я понесу мертвецов, за такое скудное питание. К своим собакам, которые им служат, немцы относятся в сто раз лучше, чем к нам - людям.
- Так что я с таким отношением ко мне категорически отказываюсь к сотрудничеству с нацистами. Я не стану перед ними на колени.
- А где же выход из положения? Что же делать? - Спросил я.
- Андрей, не падайте духом. Еще придет время, и мы будем бороться с нацистской чумой, которая хлынула на нашу землю, неся темноту, смерть и бесправие.
К тому времени в некоторых бараках свирепствовал тиф. Охрана перевела рабочие команды в другой блок. С ними ушли и полицейские, боясь подцепить болезнь. С этого дня они нас почти не беспокоили. В лагере установился другой распорядок. В сутки заключенному утром выдавали баланду, ложку гнилой кильки и сто граммов хлеба. И на этом заканчивался наш рабочий день. Что хочешь то и делай до следующего утра.
Прошло пару недель в этом лагере. Мы с Павлом успели отдохнуть. Просиживали долгие осенние ночи, без света и тепла, обдумывая десятки вариантов побега из плена. Но ни одного более или менее выгодного варианта из этих обстоятельств не могли найти.
И вот однажды утром Павел спросил носителя трупов с похоронной группы: - Вас очень тщательно охраняют во время работы после выхода из лагеря?
- Сразу не слишком бдительно охраняли, ответил тот. Люди были в то время немощные и двигались, как черепахи. А сейчас стали охранять гораздо тщательнее, у нас были попытки побега. И беглецов поймали, не далеко ушли. Их немецкие овчарки по следу быстро догнали и в лагере расстреляли. А место, где работаем, ограждено колючей проволокой.
Чтобы не иметь никаких подозрений к себе, Павел не продолжил дальнейший разговор с перевозчиком из похоронной команды.
На второй день, после завтрака, Павел ничего мне не говоря, ушел к воротам, где стоял часовой. Я последовал за ним поискать окурки у часового. Там мы пробыли несколько часов. Павел все время прислушивался к разговору между собой постовых на посту. Полицейские нас не беспокоили, они жили в другом блоке. Они там день и ночь играли в карты. Возвращаясь в барак, Павел радостно сказал мне: - Москва и Ленинград не захвачены фашистами. Полицейские с немцами врут что Москве и Ленинграду капут. Будет еще и им капут. Он не за горами. Я очень ненавижу этих полицейских, и наушников - стукачей. Они со своими сторонниками, что запродались за черпак баланды, выдали фашистам сотни наших политработников, командиров, евреев и цыган. Эти предатели создали в этом лагере такие обстоятельства, что мы не можем свободно говорить среди своих товарищей. Все это их поганое дело.
Здесь в этом лагере есть один чех - часовой. По - моему, он антифашист. Тебе надо с ним поговорить. Я тебя кое - чему подучу, о чем с ним говорить. Тебе, украинцу, легче будет разговаривать со славянином. Будешь вести с ним с ним разговор, а я послушаю, что он будет тебе отвечать. Он обещал мне завтра вынести хлеба.
На второй день, после раздачи баланды, я с Павлом стояли у ворот, но полицейский быстро нас прогнал:
- Чего столбом стоите один с другим? Вижу, ваша спина чешется. А, ну, марш в барак!
Мы быстренько ушли от ворот, чтобы не спровоцировать на внеочередное избиение нас предателем. Через час мы вернулись к воротам снова. Вскоре на стражу заступил чех. Только хотели начать разговор, как в лагерь зашел полицейский. Он сразу набросился на меня и Павла. В этот момент чех - часовой остановил его и приказал передать нам бумажный сверток, в котором были корочки хлеба, обернутые немецкой газетой. Обер - полицай вытаращил налитые кровью глаза, но приказ солдата вермахта выполнил. Он отдал Павлу пакет, и искоса взглянув на нас, закричал: - Быстро в барак!
- Пусть стоят. Все хорошо, а ты можешь идти, - сказал солдат, и еще показал ему рукой вперед.
Раскладывая по карманам корочки хлеба, я пытался вспомнить те предложения, которые научил меня Павел. Он ходил у ворот якобы искал табачные окурки и следил, когда появятся фашисты чтобы заблаговременно предупредить меня. Наконец обер - полицай вышел из лагеря. Он повел с собой на расправу какого - то пленника. Закрывая ворота, он сердито посмотрел на Павла. Обер - полицай ничего не сказал, толкнул свою жертву грубой скалкой и быстро скрылся в тумане.
- Кого он повел? - спросил я Павла.
- Не знаешь кого? Или еврея, или комиссара, кого еще он более поведет, - тихо ответил мне Павел.
Тогда я подбирая немецкие и польские слова не смело спросил чеха часового:
- У вас, на родине тоже бывают такие густые туманы, как здесь?
- Бывают, но значительно позже. У нас, на моей Родине, стоит еще ясная теплая погода.
- У нас, в Украине, тоже еще тепло, - поддержал разговор я.
- О, Украина, добже! Гут! - сказал чех.
- Наверное, я больше не увижу своей Украины, здесь всем нам капут, - с печалью в голосе сказал я.
Чех с минуту молчал, вглядываясь в непроглядную завесу густой мглы и наконец тихо ответил:
- Нам чехам трудно и совестно смотреть на братьев славян, которых проклятые швабы сотнями ежедневно вывозят в братские могилы. Но что мы можем сделать? Таких как я, швабы на фронт не посылают, не доверяют. А мы здесь должны их слушаться: дома наши родные, а там хозяйничают швабы.
Наконец Павел сам решил вступить с чехом в разговор:
- Дорогой брат - славянин, не будет ошибочно назвать Вас товарищем?
- О, товарищ - это прекрасное слово.
Солдат - чех еще долго разговаривал с Павлом, часто употребляя чешские и польские слова. Видимо он плохо владел немецким языком. Он рассказывал Павлу о горькой судьбе чехословацкого народа под оккупацией гитлеровцев, которые уже давно там хозяйничают. Вдруг, из комендатуры, вышел немецкий офицер. Часовой прогнал нас, угрожая оружием. Мы отошли подальше от ворот. Когда офицер зашел в какое-то помещение, мы снова приблизились к воротам с постовым солдатом.
Он, взволнованный болезненными воспоминаниями о своей Родине, ходил у ворот, опустив голову вниз. Павел подошел еще ближе и тихо спросил:
- Сможете помочь нам выбраться из этого лагеря смерти?
Чех что - то ответил Павлу. Мне дальше не было слышно их разговора. Я ходил вдоль колючей проволоки ограждения, пристально оглядываясь вокруг, чтобы сюда неожиданно не подошли гитлеровцы. Потому что в то время уже медленно поднимался туман, и выглянуло солнце, и подул холодный ветер. А вот и далеко за комендатурой показалась новая смена караульных солдат. Мы медленно пошли в барак. Сели на свои места. Павел молча читал немецкую газету. Но если кто-то подходил к нему он крутил газетой и просил помочь в переводе напечатанных статей, но среди присутствующих таких не было. Павел скоро прочитал ,, Сведения из Восточного фронта ''. Он спрятал газету в карман и тихо сказал: - Немцам под Москвой приходится трудно. Они только хвастаются, а полицейские им только подсвистывают. Сами ничего толком не знают. Ленинград в наших руках. Андрей, мы сейчас пойдем на свежий воздух, и там я тебе кое-что расскажу.
Когда мы вышли из барака, солнце низко повисло над горизонтом, поливая золотыми лучами наш лагерь. Мы стояли возле седьмого барака и, вынимая из карманов сухие, черствые кусочки хлеба хрустели ими. Неожиданно Павел тихо, но торжественно сказал:
- Вот здесь, за этим бараком чех обещал прорезать дыру, когда будет стоять часовым на этой стороне. Тогда мы должны подождать до четырех часов ночи. Поэтому мы, возможно, наконец, вырвемся на столь ожидаемую волю из этого лагеря смерти. Чех приказал только в последнюю минуту сообщить своим соседям о выходе на свободу. Только после того как будет прорезана колючая проволока внутренней и внешней ограды беглецы тихо, один за другим пусть подходят к дыре, и беззвучно пролезают отсюда на свободу. Он обещал выпустить на волю сотню, или две своих братьев - славян. Может, кому из них удастся остаться в живых после войны. Они вечно будут благодарить неизвестному им спасателю, ему - чеху, за выход на свободу из лагеря смерти города Двинск. Павел не знал, что в этом седьмом бараке тогда были его друзья Даниил с Николаем. Только позже он об этом узнает. А лагерь был большой с большим количеством бараков. А мы не ходили по ним, потому что за это нас карали - били полицейские. Чтобы мы - пленники не собирались, не общались, потому что группа - это сила. А сила была способна на рождение непокорных пленников. Поэтому здесь в лагере действовали такие жесткие правила.
Даниил был знаком Павлу еще с фронта. Поэтому в то время они оба не знали, что их обоих постигла участь плена, и они находились через 5 бараков. В томительном ожидании прошел день, другой, а наш спаситель не стоял на посту у седьмого барака, а у ворот стоит. Он иногда выносил нам сухие корочки с хлеба и голландского сыра, за что мы были ему очень признательны. Мы хорошо знали, что наш знакомый солдат попадет на этот пост тогда, когда его назначит гитлеровский офицер.
С большой надеждой мы ждали этого часа праздника Свободы. Ждали долго, больше недели. Вот, наконец, наш волшебник по предоставлению свободы обездоленным появился на посту на юго-восточной стороне лагеря.
В этот день, мы, как и повседневно, вышли посмотреть, где стоит чех. Это было около десяти часов утра. Павел подошел к забору, где стоял славянин. Поздоровавшись, Павел спросил его: - Ну, как наше дело? Оно будет в действии?
- Все будет хорошо, ночью, в четыре часа, - тихо ответил он.
Мы с Павлом сразу же пошли в помещение барака.
Мы были радостные и взволнованные.
- ,, Этой ночью - в четыре '', - струилась мысль, о Свободе в наших горячих кувшинах. А в пакете, что передал славянский солдат, были, как всегда, корочки хлеба. Павел разделил на две части, но большую часть дал мне.
Я еще был не слишком здоровый, после поцелуя госпожи Смерти. Мы с нетерпением ждали вечера, ночи, а дальше четырех часов и будущей Свободы.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
