7 ч. Балтiйський хутiр -Латвiя. Балтийский хутор - Латвия.
(сперва на украинском языке, а ниже перевод на русский язык)
Ось нарештi у нас на горизонтi появивсяякийсь латвiйський хутiр.
I в наших мозках зароїлись думки: - Куди iти? До якої хати? Хто в нiй живе, друг чи ворог?
Бо ми не мали певних вiдомостей, про те, як мiсцевi жителi - латишi вiдносяться до солдатiв - втiкачiв з нiмецького табору для радянських людей. Тому що латишi лише рiк як ввiйшли до складу Радянського Союзу. Ми з Павлом про це знали, тому так довго роздумували що робити.
--
Треба шукати бiдняцький хутiр. Бiдняки нам допоможуть. - висловив я свою думку.
--
Так. Правильно! Вони теж ненавидять фашистiв, - вiдказав менi Павло.
--
Нам необхiдна їхня допомога, - кажу я Павловi. - Нам необхiднi харчi, iнакше ми загинемо.
--
Та я розумiю це, як i ти. Треба пiдiйти i розвiдати, що й до чого, - вiдповiв мiй побратим.
В це час довкола вже розвиднилося. Крижаний вiтер, що вiльно гуляв по цих просторах поволi вщухав. Ми направились до одинокого сараю, який знаходився трохи на вiддалi вiд жилої будiвлi. Пiдiйшовши ближче, ми вчули ароматний подих запашного сiна заготовленого худобi на зиму.
--
Ми тут будемо вiдпочивати i звiдси будем вивчати мiсцевiсть, та як поводяться мешканцi хуторiв, якi тут живiть, - виклав свою iдею мiй товариш.
По похилому скату сiна, допомагаючи один одному, ми ледве видряпалися на верхiвку цiєї скирти. Закопавшись в сiно з головою, ми дали бажаний вiдпочинок стомленому, виснаженому тiлу - органiзму. Вiдпочивши i зiгрiвсь в сiнi, Павло витяг з кишенiзасушенi i заготовленi хлiбнi тонкi скоринки хлiба. Вiн видiлив по парочцi їх кожному з нас, а iншi сховав в кишеню. Ми довго розсмоктували цi скоринки, розтягуючи задоволення. Потiм мiй старший товариш - лейтенант поповз до маленького вiконечка спостерiгати, що робиться навкруги.
--
Ввечерi пiдемо в напрямку Бiлорусiї, на пiвденний схiд, - думав я, лежачи на сiнi. Хай Павло вирiшує наше майбутнє. Може йому самому прийдеться йти. Але Павло мене не залишить, - мiркував я. Про це я знав. I на душi стало свiтлiше. Але ж я зовсiм хворий i далеко не зможу iти.
--
Ох, о хох! Щiльно в лоб б'є горох! Яка не радiсна наша воля. Нам за нiч потрiбно пройти хоч 40 км. А я не можу пiсля нiчної мандрiвки пiдвестись. Сам не знаю, що будемо робити зi мною. Бiдний Павло. Я ж можу зв'язати його по руках i ногах. Як би його вмовити, щоб вiн залишив мене, а сам йшов до старого кордону. Менi все одно гинути, а вiн ще може йти. Вiн може добратись до своїх.
Тим часом мiй спiльник дiбрався до слухового вiкна на горищi клунi з сiном. Перед ним вiдкрилася широка панорама мiсцевого ланшафта. Вiтер розвiяв купчасто-дощовi хмари. День передбачався ясний. Сонячне промiння наче поливало райдужним сяйвом одинокi будiвлi хутору. Неподалiк, у вибалку, над струмком, стояла одинока лазня, збудована в зруб. Нижче неї невелика гребля, що обросла високою осокою. А навпроти на високому пагорбi красувалася гарна, велика хата, до якої був прибудований хлiв з червоного каменю. Трохи вiд неї, в сторонцi стояла ще одна клуня, покрита новою дранкою. Вiд клунi до самої хати простягалась штахетна огорожа.
Менi ж в головi без перестану роїлись рiзнi думи. Сон чомусь не йшов, хоча я був надто стомлений i хворий. Поповз i я до Павла. Притулившись лiвим плечем до арцаба, а правою рукою до ялинової дошкиi близько притулився одним оком до вузької щiлини мiж дошками.Через щiлину i я теж все це побачив, що й вiн. Я любувався чудовою природою цього краю.
--
Дивись, Андрiй, на мою думку, це заможний хутiр. Будинок, лазня, клунi, штахетна огорожа, - сказав мiй напарник.
Раптом в хлiвi вiдчинилася широка брама. На оборi появились вгодованi свинi. За ними появилась справна молодиця, несучи на широких плечах кошик iз сiном. А незабаром господар хутору вивiв iз стайнi ситi конi, впрягаючи їх в вiз.
--
Так, це заможний хутiр, - помiзкували ми i рiшили до них за помiччю не заходити, а почекати трохи i ввечерi пiти звiдси.
--
Нам цiєї ночi потрiбно вiдiйти якомога далi вiд колишнього нiмецького табору, - мовив я.
--
Ти Андрiй маєш рацiю в цьому випадку, а далi ми встановимо зв'язок з мiсцевим населенням, - вiдповiв менi Павло.
Ясного, морозного вечора ми з Павлом вирушили в дорогу. Полярна зоря вказувала нам потрiбний напрямок. Ми йшли на пiвнiчний схiд. Важко було обминати розсiянi хутори. Ми йшли то шляхом, а то навпростець оминаючи оселi. Я вже трохи оговтався вiд нiчних мандрiв iтрохи жвавiше рухався, ще мороз помагав. Та все ж ми плинули повiльно, щоби нiкому сторонньому не попасти на очi i зберiгаючи сили. Та й так, що я скоро почав вiдставати вiд Павла. Вiн часто зупинявся i чекав мене. Тарахкотiння вiза заставило нас звернути в кущi. А коли пiдвода проїхала, ми попростували далi. Хоча iти було важко, я не просив вiдпочинку, бо знав: якщо сяду, то вже не встану. Я не зможу пiдвестись. Десь за пiвнiч я зовсiм зморився i побратим помагав менi йти пiдтримуючи. Нарештi ми звалилися на землю, як повнi лантухи скарбу. Я зразу ж заплющив очi i задрiмав. Через певний час проснулись обидва тремтячи вiд холоду. Розтерли задубiлi кiнцiвки рук i нiг. Павло пiдвiвся першим, намагаючись поставити мене на ноги. А я ледве тримався на ногах, але йшов вперед.
Скiльки пройшли тiєї ночi ми не знали. Вдосвiта мороз посилився.
Ми мерзли, але продовжували йти. Знали: сидiти не можна. Замерзнемо. Запалав край неба. Ось - ось зiйде сонце. Недалеко вiд невеличкого хутору я впав. Побратим вже бiльше не змiг пiдняти мене на ноги.
--
Iди сам! Благаю тебе, iди, менi все одно. Що буде, те й буде. А ти йди, - просив я товариша.
--
Я тебе самого не залишу. Ти вiдпочинь,а я пiду на цей хутiр i розпитаю дещо. Дiстану харчiв, а ввечерi пiдемо далi. Якщо i вечоромне зможеш iти, то я тебе десь влаштую, а тодi пiду, сам - вiдповiв менi Павло.
Вiн пiшов до хати, яка стояла на пагорбку. А я лежав на дорозi i дивився вслiд цiй добрiй, i щирiй людинi.
Раптом назустрiч Павловi iз -за лiсу по шляху риссю виїхала пiдвода. Мiй товариш вмить звернув в кущi, в цю ж секунду пролунав пострiл. Я з переляку пiдвiвся на ноги, але зразу ж впав на землю. З пiдводи зiскочило два чоловiки. Один побiг за Павлом, а другий кинувся домене, наставляючи карабiн прямо в груди.
--
Пiднiмайся! Йди за мною! - загарчав вiн до мене.
--
Я не можу встати, роби зi мною, що хочеш, - у вiдчаї вирвав слова iз горлянки я.
--
Хай буде так, лежачого не б'ють, - цинiчно пробасив незнайомець.
Той, що побiг за моїм спасителем Павлом, уже пiд'їхав до нас.
Зупинивши коней, самовдоволено пробасив: - Тому вже капут!
--
Хай не тiкає комунiст!
I це все, що я зрозумiв. Далi вони говорили мiж собою по - латишськи, чи по - литовськи. Нарештi один звернувся до мене по - росiйськи: Ти звiдки тут взявся? З табору? Сюди дiйшов, а дальше не можеш йти? - iронiчно запитав мене шуцман. - може пiдвезти тебе?
--
Зараз пiдвеземо, - посмiхнувшись i засмiявшись з напарником видавив з себе слова другий шуцман.
Вiн схопив мене,як кошеня, за шинельi викинув на вiз. Але в цющасливу для мене хвилину по шляху над'їхала iнша пiдвода i зупинилась бiля нас.
--
Sveiki! - привiтався до них незнайомець.
--
Sveiki!Sveiki! Своякi. Якщо ти не жартуєш, - вiдповiв один з полiцаїв.
Тодi невiдомий менi чоловiк звернувся до мене:
--
Ти звiдки тут взявся?
--
З табору втiк.
--
Руський?
--
Нi. Українець.
--
Це видно, що вiн руський по духу i православний, - сказав невiдомий, звертаючись до полiцаїв.
--
Вiддайте менi його, навiщо вiн вам потрiбний. Ви вiдвезете його в табiр, а вiн через день - два загине. Яка вам користь? Тiльки душу забрудните, - продовжував селянин.
--
Та яка там душа в комунiста?
--
Який вiн комунiст? - це ще хлопчина, дев'ятнадцять лiт вiд народження, - сказав селянин.
--
А тобi жалко його, чи що? - смiючись запитав шуцман.
--
Жалко, чи нi, але вiн менi дома згодиться. Очуняє i буде тварин доглядати. Я давно хотiв взяти в Прейлях, та не було православних. Ви знаєте нашi традицiї: не православний не може жити в нашiм домi. Менi все одно, а мати не позволяє.
--
А проти волi матерi нiчого не вдiєш. Якщо ж ви менi його вiддаєте, то получите за нього добру оплату. Маю четверть бутля сивухи, барило пива, сало, масло, всяка закуска є. Я їду вiд брата i думав завернути в вашу волость. Думав: може випадково у вашiй волостi буде потрiбний менi чоловiк.А тут якраз трапилась нагода. Ну що, берете оплату, - запитав хуторянин.
--
Аякже! - каже перший зрадник, - такий могорич втрачати, то грiх.
--
Давай! - виригнув другий зрадник.
I вони вдарили по руках, нiби купують i продають на торговицi худобу.
Шуцмани забрали оковиту з продуктами i один смiючись сказав:
--
Треба пошукати того другого, ми ще за нього вiзьмемо добрий могорич.
--
Вiн руський? -ще раз запитав мене один з полiцаїв.
--
Нi, вiн узбек, - вiдповiв я, надiючись, що зрадники не пiдуть вдруге шукати Павла. Може вiн поранений i десь вiдповз в сторону, - мiркував я.
Тим часом мiй господар вiдломив шматок хлiба, подав менi в руки i сказав: - Їж сам хлiб, сала тобi не можна їсти, ти дуже виснажений. Я щиро подякував йому за це.
Один шуцман поправляв попругу на коневi, а другий пiшов шукати Павла. Але вiн швидко повернувся i сердито гукнув:
--
Його там не має!
--
Вiн прикинувся убитим i обманув тебе, - посмiхаючись прогорланив другий полiцай.
--
Вiд мене ще нi один заєць не втiк. Може вiдповз в сторону?
--
Хай собi повзе, хоч у свою Росiю. Я за нього не вiдповiдаю.
--
Їдемо швидше до мене, то там ми добре вип'ємо! От бачиш Петя, як нам добряче повезло.
Вони розвернули пiдводу i поїхали собi туди, звiдки їхали сюди.А ми поїхали на хутiр Агаповка, Прейльскої волостi, так сказав менi мiй новий попутчик i рятiвник Клементiй. Так вiн себе назвав.
На порозiдому мене зустрiла досить ще мiцна, високого росту бабуся, яку звали Маврою. Вона дуже схвилювалась, побачивши мене в такому жахливому станi. Я ледве тримався на ногах. Ступивши крок вперед, упав на сiннiм порозi. Бабуся стала проклинати фашистiв: - За що цi нелюди так мучать невинних людей? Де на них кара Господня? Що вони роблять з православними людом? Вони не мають Бога в душi. Щоби вони нiколи не бачили своїх дiтей!
--
Досить! - мовив Климентiй, що привiз мене.
Це старший її син, про це я довiдався пiзнiше. Вiн допомiг менi зайти до хати. Поглядаючи на мене Климентiй спокiйно сказав до молодої жiнки: - Феня - сестричко, дай йому щось поїсти, тiльки не жирного.
--
Де в нас зараз те жирне, зараз у нас святий пiст.
То вона кудись швидко шаснула i принесламиску борщу, шматок хлiба, ложку i поставила все це на столi. Я з великими труднощами пiдвiвся з лавки i пошкандибав до столу. З'ївши кiлька ложок борщу, я почув себе дуже погано i знеможено схилився на стiл.
--
Що з тобою? - схвильовано запитала бабуся Мавра, дивлячись то на мене, то на Климентiя.
--
Це вiд голоду. Вiн мабуть довго нiчого не їв, - вiдповiв Климентiй.
--
Мерщiй скидай з себе свою одежину, а ти Феня дай теплої води i цеберщоб помити солдата.Потiм переодягнешся ось в цю мирну одежинуi ляжешна лiжко спочити, - сказала з сумом в очах Мавра.
Всi, крiм бабусiМаври вийшли, а вона швидко мене помила, помогла переодягатись i я зразу ж звалися на лiжко в обiйми бога сну Морфiю. Проте через деякий час проснувся вiд гострого болю в шлунку. Захотiв вийти в туалет, але сам не мiг пiдвестись з лiжка.
На помiч менi прийшла баба Мавра, яка допомогла менi доплентатись туди i назад в хату. А важкий сон налiз на мене тонами ваги i розчавив на лiжку. Я спав в поту на тiлi i марах в головi до ранку. А з ранку весь день мене мучив гострий бiль у шлунку. Я не мiг нiчого їсти, хоча був страшенно голодний i виснажений.
Зранку Климент Фомiч запряг конi i поїхав в Прельцi, де знаходилась управа волостi, з метою приписати мене до своєї сiм'ї. А ввечерi вiн приїхав додому i розповiв всiм нам що було в управi волостi. Климентiю було дуже важко вмовити старосту, щоб той потурбувався перед нiмецьким комендантом про мою прописку до своєї сiм'ї. Але все ж мене приписали до їх сiм'ї.
--
Як твої справи? Як здоров'я? - згодом спитав мене Климент.
--
Нiчого, все в порядку, надiюсь все погане пройде, - ледве вимовив я.
--
Не журись, Андрiю, бабка Мавра швидко поставить тебе на ноги, - пiдбадьорив вiн мене.
Але не так легко було мене поставити мене на тi попухлi вiд голоду i тривалого переходу з табору на волю. Баба Мавра готовила для мене пиття з лiкарських рослин, щоб побороти шлункову хворобу.
Вона день i нiч, як рiдна мати доглядала мене i прикладала вiдчайдушнi зусилля, велетенську увагу в моєму лiкуваннi. А скiльки ночей iз - за моєї недуги вона недосипала, звiсно одному Господу Богу. Як я часто згадую цю добродушну, чуйну до хворого, релiгiйну в своїх поглядах на людське життя, бабусю Мавру.
Низькийуклiн їй до землi вiд мене за її турботу до мене, як i Климентiю, Фенi i iншим людям, що в той час оточували мене.
Дуже часто дiм Михайлових вiдвiдували його двоюрiднi брати. Старший iз них - Денис Лукапьоров. Вiн, до окупацiї фашистами Латвiї, проживав у столицi - Ризi.А тепер ховаючись вiд окупантiв, повернувся в рiдний хутiр. На хуторi не знали, що вiн комунiст. але Одного разу вiн випадково проговорився, але не злякався цього, знаючи, що я нiкому не розкажу про це. А ще два молодшi брати були комсомольцями, як i я. То в хатi пiд час довгих з осенi вечорiв створилася дружня довiрлива обстановка мiж мною i оточуючими мене людьми. Вони часто розказували менi останнi новини в Латвiї i про те, де приблизно воюють нiмецькi вiйськовi частини з радянськими вiйськами. Так вiд них я взнав про розгром радянськими вiйськамифашистiв пiд Москвою, та про героїчну стiйкiсть мiста Ленiнграда проти коричневої навали фашизму.
Якось Денис розповiв, що в Латвiї дiють невеликi партизанськi гурти проти загарбникiв. А в їх лавах є вiйськовополоненi з таборiв.
--
Цедалеко? - з цiкавiстю запитав я його.
--
Далеко, в Курляндiї. Звiдси понад двi сотнi кiлометрiв. Є й ближче, в Латгалiї i Земгалiї. А коли настане весна, тодi багато звiдси пiдуть в партизани, - розказував менi Денис.
--
Проведи мене до партизанiв, попросив я його.
--
Куди тобi, Андрiю, до партизанiв, ти ще довго мусиш поправлятися. Там потрiбнi здоровi воїни, якi можуть робити великi переходи, щоб нападати на окупантiв, а потiм швидко зникати вiд переслiдувачiв. А ти тiльки будеш сковувати рухи партизан. Через тиждень я поїду в мiсто Єлгаву до дядi, там i довiдаюсь краще про партизанiв. Головне найти провiдника, який погодиться провестидо них. Вашому брату вiйськовослужбовцю краще попасти в партизани. Розпитають в якiй вiйськовiй частинi служив, як попав в оточення i в полон, коли i з якого табору втiк, де переховувався i все. Вiдправлять спочатку на кухню картоплю чистити i дрова заготовляти на кашу i суп, а згодом i партизанити - бойовi завдання командира загону виконувати. А для нас - цивiльних пiджакiв, це справа надто складнiша. Невiйськових людей труднiше провiрити на правдивiсть анкетних даних, хто, де i чим вiн займався в такий смутний час, як зараз. Та й що ти - штатський, до вiйни робив, чим займався? Попробуй зараз розiбратись, коли нiмецьке гестапо засилає багато перевертнiв, розкуркулених куркулiв латишiв - провокаторiв, якi злi за це на радянську владу.Тут то треба керiвництву партизан довго розбиратись, хто патрiот Батькiвщини, а хто її зрадник, - так казав менi Денис одного вечора.
А я ж, прикований внутрiшнiм недугом живота i ледве переборюючи важкi болi там, в частки щасливих переривiв вiд них мiркував, про те що я скоро, може через тиждень видужаю. А це якраз буде тодi, як Денис розвiдає про партизанiв i може повернутись вiд свого вуйка з Єлгави. Я вже достатньо виспався i менi треба бiльше рухатись, щоби мої мускули привикли до фiзичних вправ i буде легше вилiкуватись. Завтра ж пiду в лiс сiкти хмиз, молоду поросль дерев i гiлля для того щоби палити в грубцi хати. Але пiднятись з лiжка змiг лише через тиждень пiсля нашої розмови з Денисом.
Це було десь вже пiсля обiду. Спираючись на палицю i чiпляючись за стiни, я вийшов на подвiр'я, вдихнув свiжого повiтря, вiд якого захмелилась голова. А потiм не рiшучими кроками, з переривами почвалав, як побитий пес камiнням, в лiс, який охоплював хуторець.
--
Це мiй власний лiс, - з гордiстю казала баба Мавра, - його у пана -нiмця купив ще мiй батько.
Стояв морозний, похмурий день, бiлi хмари застелили небо. Зрiдка звiдти прилiтали маленькi бiлi снiжинки, що падали на моє обличчяi поволi танули, залишаючи пiсля себе краплi води, що пiдбадьорювали мене. Я насолоджувався їхньою красотою i жадiбно вдихав свiже лiсове повiтря, за яким пiд час хвороби, вже заскучав. Повiльно пiдiйшов до купи хмизу, розчистив робоче мiсце i сокирою зачав рубати тонкi гiлки i акуратно складати на перевесло з мочалистої трави, заготовленою Фенею. Непомiтно до мене пiдiйшов Денис.
Зручно примостившись на пеньку, що виступав над землею, вiн оглянувши прискiпливо лiс навкруги нас, спокiйно сказав: Я бачу Андрiй, що ти ще дуже хворий, але вже щасливий, що стоїш на своїх ногах. Ти потрапив до добрих людей. Я не тому кажу, що вони менi рiдня. Вони не дуже з нами рiдняться. Вони багатiшi за нас, але вони знають цiну працi. Ця сiм'я володiє десятьма десятинами поля, а це бiльше десяти гектарiв i ще мають бiльше чотирьох гектарiв лiсу. Климентiй з сестрою Фенею, яким трохи, в мiрi змоги помагає бабуся Мавра, працюють на своїх десятинах вiд свiтанку до пiзнього вечора. Вони все хочутьрозбагатiти. Їх тому не розкуркулила радянська влада, бо вони не мали найманих робiтникiв. Вони лише просили нас на вихiднi на пару днiв допомогти врожай зiбрати, щоби не вимок вiд дощу i раннiй снiг його не припорошив. Мої родичi i так дивляться на нас косо, бо я партiйний, а мої брати - комсомольцi. Вони самi не знають кого хочуть: нiмцiв чи росiян, щоби при владi були.
А час покаже їм, куди їм прихилитись.
Я повiльно рубав хмиз, i терпеливослухав Дениса. Менi було цiкаво знати вiдносини мiж собою бiдних i багатих родичiв iз Латвiї i їх ставлення до агресора - окупанта, та й до початкового тут руху партизан i до вiйськовополонених таких, як я.
--
Все це менi може колись пригодитись, я ж не збираюсь тут камiнцем сидiти на шиї доброзичних людей, - мiзкував я.
--
Слухай, Денисе, а тут неподалiк не має ще таких багатiїв, як твiй брат? Може в них є наймити, можливо такi самi полоненi вiйськовi, як я? - запитав я його.
--
Добре, що ти менi нагадав про це, - мовив вiн. - я хотiв розповiсти тобi одне оповiдання, та не було нагоди.
Ось слухай: - На хуторi, недалеко вiд станцiї Аглонас є маєток Рушонас де живе великий латвiйський багатiй. Це звiдси десь приблизно 23 км. А в нього працює руський вiйськовополонений Василь Вiкторенко.
--
А ти сам його бачив, - з цiкавiстю спитав я його.
--
Бачив, два мiсяцi тому. Вiн жив в надзвичайно важких умовах i в злиднях. Та мабуть нiчого з тих пiр не змiнилось в його становищi.У цього зрадника, фашистського шпигуна є в своїй приватнiй власностi бiльше сотнi десятин поля, багато лiсу. А на фермi багато великої рогатої худоби, вiвцi, свинi, в стайнi конi. Вiн має великий свiтлий панський будинок. При всьому цьому багатствi цей фашистський прихвостень тримає Вiктора в якiйсь холоднiй комiрчинi, не пристосованiй для прожиття людини в холодну пору року. Трiщини в стiнах, а голий дерев'яний тапчан служить Вiктору лiжком без якого небудь матраца для ночiвлi. Вiн вкривається старим смердячим ганчiр'ям. Дверi прогнили i через великi отвори проходить холод. Нi печi, нi грубки для опалення не має, як i свiтла для освiтлення в цiй комiрчинi не має. Там нi роззутися, нi роздягнутися людинi не можна. Робочий час цього хлопця триває вiд досвiту до пiзньої ночi, мабуть до двадцяти годин на добу. А пiсля короткого сну знову важка робота. Вдосвiта треба носити воду, напувати всiх тварин, а на кухню принести картоплю, буряк, цибулю. Та ще потрiбно варити вариво для свиней i iншої худоби. А ще треба вичистити гнiй iз пiд всiх тварин. Все це треба зробити до сходу сонця. Поївши сухого хлiба i картоплi, що варилась для худоби, треба йти в лiс на роботу. Там вiн рiже i валить дерева, заготовляє матерiал на весну для нового будiвництва.
--
Ти що, Денис? Це ж неймовiрно! - вигукнув я. Це гiрше табору.
--
А ти що думав, Андрiй? Ти сам такого не бачив? Для мене це не новина. Я сам добре знаю життя наймита.
--
А де я мiг таке бачити? Коли я народився - йшла громадянська вiйна, а потiм куркулiв - багатiїв вивезли в Сибiр i лiквiдували, як клас, - сказав я, пiдходячи ближче до Дениса.
--
Андрiй, тодi ти в щасливiй країнi родився. Ти не знаєш, що таке багач i батрак, - зажурено вимовив Денис.
--
А хiба йому важко втекти звiдти вiд цього живодера? - запитав я.
--
Вiн то хоче втекти i колив взнав про тебе вiд мене, просив мене, коли ти видужаєш, щоб ти припас харчiв на двох. Вiктор хоче йти на схiд. Йому роздобути харчiв не має можливостi. Я йому рекомендував йти в партизани, але вiн хоче йти до своїх радянських вiйськ на схiд.
Якось непомiтно пройшов час додвох мiсяцiв мого лiкування i наступив лютий 1942 року. Я став почувати себе набагато краще.
А 26 лютого цього ж року трапилося велике нещастя.
О п'ятiй годинi ранку хтось постукав у дверi гостинного дому.
--
Хто там? - запитав Климент.
--
Открой, свої! Бистро откривай!
Климент пiдiйшов до дверей. Клацнув замок. Скрипнули дверi. В сiнях почулися важкi кроки невiдомих людей. В мене тьохнуло серце. Я механiчно пiдвiвсяна лiжку i опустив ноги на пiдлогу.На хатнiм порозi появились два шуцмани - полiцаї з пов'язками на рукавах: Schutzmannschaft. Вони опираючись на гвинтiвки привiтались:
--
Доброго ранку господарю!
--
Доброго ранку i вам! - вiдповiв Климент.
--
У вас є руський вiйськовополонений?
--
Є! - вiдказав Климент.
--
Так! На все 10 хвилин! Нехай вiн одягнеться в теплу одiж, i приготуйте йому харчiв на 2 днi. I треба його негайно везти в Преллi. Там таких яквiн буде багато. Кому скажемо, той i повезе їх на станцiю. Зрозумiло? - пробасив один iз шуцманiв.
--
Второпав! - вiдповiв Климент.
А я ж з горем подумав, що вже закiнчуються мої золотi днi. А я ще не дуже працездатний, так як внутрiшня хвороба кишечника, чи ще чогось не давала менi їсти. I тiльки я пiшов на поправку, як з'явилися цi зрадники. Я всього кiлька днiв, як став виходити в лiс рубати хмиз. То була не робота, а прогулянки. Поки я одiвався бабуся Мавра швидко приготовила менi провiзiю в дорогу. Дала менi теплу тiлогрiйку пiд шинель. Я зiбрався i повiльно вийшов на подвiр'я. хотiв пiти за рiг хати по малiй нуждi, але полiцай загородив менi дорогу.
--
Куди? Назад! - загорлав нiмецький слуга.
--
Я хочу на пару хвилин по нуждi. Ти що думаєш, що я в такiм станi можу тiкати звiдси?
--
Без розмов! Тiльки зi мною i скорiш!
А через пару хвилинвiн гримнув: - Швидко забирай в хатi харчi i поїхали!Такий порядок.
Прощаючись з сiм'єю, яка прихистила мене, я звертаючись до баби Маври, Климентiя i Фанi сказав: Я гарно дякую вам за все що ви менi зробили - пiдняли мене на ноги! А тепер - до побачення! Як скiнчиться вiйна, то я обов'язково провiдаю вас. Бажаю вам довгих рокiв життя i мiцного здоров'я!
Я сiв в сани, якi Климент уже пiдiгнав до хати. Вiн теж сiв,пiдняв вгору батiг i конi риссю рушили з мiсця. Ось так я, таким чином раптово залишав, добрих людей iїх гостинний дiм.
Вот наконец у нас на горизонте появился какой-то латвийский хутор.
И в наших мозгах активировались мысли: - Куда идти? К какому дому? Кто в нём живёт, друг или враг?
Потому что мы не имели определённых сведений о том, как местные жители - латыши относятся к солдатам - беглецам из немецкого лагеря для советских людей. Потому что латыши только год как вошли в состав Советского Союза. Мы с Павлом об этом знали, поэтому так долго раздумывали что делать.
- Надо искать бедняцкий хутор. Бедняки нам помогут. - высказал я своё мнение.
- Да. Правильно! Они тоже ненавидят фашистов, - ответил мне Павел.
- Нам необходима их помощь, - говорю я Павлу. - Нам необходимы продукты, иначе мы погибнем.
- И я понимаю это, как и ты. Надо подойти и разведать, что к чему, - ответил мой побратим.
А в это время вокруг уже рассвело. Ледяной ветер свободно гулял по этим просторам медленно утихая. Мы направились к одинокому сараю, который находился немного вдалеке от жилой постройки. Подойдя ближе, мы почуяли ароматное благоухание душистого сена, заготовленного скотине на зиму.
- Мы здесь будем отдыхать и отсюда изучать местность, и как ведут себя жители хуторов, которые здесь живут, - изложил свою идею мой товарищ.
По наклонному скату сена, помогая друг другу, мы еле взобрались на верхушку этой скирды. Зарывшись в сено с головой, мы дали желаемый отдых утомлённому, изнурённому телу - организму. Отдохнув и согревшись в сене, Павел вытащил из кармана засушенные и заготовленные хлебные тонкие корочки хлеба. Он выделил их каждому из нас по парочке, а остальные спрятал в карман. Мы долго рассасывали эти корочки, растягивая удовольствие. Потом мой старший товарищ - лейтенант пополз к маленькому окошку наблюдать, что делается вокруг.
- Вечером пойдём в направлении Белоруссии, на юго-восток, - думал я, лёжа на сене. Пусть Павел решает наше будущее. Может ему самому придётся идти. Но Павел меня не оставит, - рассуждал я. Об этом я знал. И на душе стало светлее. Но ведь я совсем больной и далеко не смогу идти.
- Ох и о ах! Жалит горох в лоб - бабах! Какая не весёлая наша воля. Нам за ночь нужно пройти хоть 40 км. А я не могу после ночного похода подняться. Сам не знаю, что будем делать со мной. Бедный Павел. Я же могу связать его по рукам и ногам. Как бы его уговорить, чтобы он оставил меня, а сам уходил к старой границе. Мне все равно погибать, а он ещё может идти. Он может добраться до своих.
Тем временем мой сообщник добрался до слухового окна на чердаке с сеном. Перед ним открылась широкая панорама местного ланшафта. Ветер развеял кучево-дождевые облака. День намечался ясный. Солнечные лучи солнца словно поливали радужным сиянием одинокие здания хутора. Недалеко, в балке, над ручьём, стояла одинокая баня, построенная в сруб. Ниже неё небольшая плотина, обросла высокой осокой. А напротив на высоком холме красовалась хорошая, большая хата, к которой был пристроен сарай из красного камня. Немного от неё, в сторонке стояла ещё одна рига, покрытая новой дранкой. От клуни до самой хаты простирался забор - штакетник.
У меня в голове же без остановок роились разные думы. Сон почему-то не шёл, хотя я был слишком усталый и больной. И я пополз к Павлу. Прислонившись левым плечом к деревянному косяку, а правой рукой к еловой доске, и близко прильнул одним глазом к узкой щели между досками. И я тоже всё это через щель увидел, что и он. Я любовался чудесной природой этого края.
- Смотри, Андрей, по моему мнению, это зажиточный хутор. Дом, баня, сараи, забор - штакетник, - сказал мой напарник.
Вдруг в хлеву отворились широкие ворота. На скотном дворе появились упитанные свиньи. За ними появилась крепкая молодка, неся на широких плечах корзину с сеном. А вскоре хозяин хутора вывел из конюшни сытые лошади, впрягая их в телегу.
- Да, это зажиточный хутор, - поразмыслили мы и решили к ним за помощью не заходить, а подождать немного и вечером уйти отсюда.
- Нам этой ночью нужно отойти как можно дальше от бывшего немецкого лагеря, - сказал я.
- Ты Андрей прав в этом случае, а дальше мы установим связь с местным населением, - ответил мне Павел.
Ясного, морозного вечера мы с Павлом отправились в дорогу. Полярная звезда указывала нам нужное направление. Мы шли на северо-восток. Трудно было обходить рассеянные хутора. Мы шли то дорогой, а то напрямик минуя дома. Я уже немного оправился от ночных странствий и чуть резвее двигался, и ещё мороз помогал. И все же мы медленно брели, чтобы никому постороннему не попасть на глаза, сохраняя силы. Да и так, что я скоро начал отставать от Павла. Он часто останавливался и ждал меня. Тарахтение телеги заставило нас свернуть в кусты. А когда телега проехала, мы ушли дальше. Хотя идти было трудно, я не просил отдыха, ибо знал, что если сяду, то уже не встану. Я не смогу подняться. Где-то за полночь я совсем заморился, и собрат помогал мне идти поддерживая. Наконец мы рухнули на землю, как полные мешки зерна. Я сразу же закрыл глаза и задремал. А через некоторое время мы оба проснулись дрожа от холода. Растёрли околевшие конечности рук и ног. Павел поднялся первым, пытаясь поставить меня на ноги. А я еле держался на ногах, но шёл вперёд.
Сколько километров извилистого пути прошли той ночью мы не знали. На рассвете мороз усилился.
Мы мёрзли, но продолжали идти. Ибо знали: сидеть нельзя. Замёрзнем. Край неба запылал. Вот - вот взойдёт солнце. Недалеко от небольшого хутора я упал. Побратим уже больше не смог поднять меня на ноги.
- Иди сам! Умоляю тебя, иди, мне всё равно. Что будет, то и будет. А ты уходи, - просил я товарища.
- Я тебя одного не оставлю. Ты отдохни, а я пойду на этот хутор и расспрошу кое-что. Достану еды, а вечером пойдём дальше. Если и вечером не сможешь идти, то я тебя где-то устрою, а тогда пойду, сам - ответил мне Павел.
Он пошёл к дому, который стоял на холме. А я лежал на дороге и смотрел вслед этому доброму и искреннему человеку.
Вдруг навстречу Павлу из - за леса по дороге рысью выехала подвода. Мой товарищ моментально свернул в кусты, но в эту же секунду раздался выстрел. Я с перепугу поднялся на ноги, но сразу же упал на землю. С подводы соскочили двое мужчин. Один побежал за Павлом, а второй бросился ко мне, наставляя карабин прямо в грудь.
- Вставай! Иди за мной! - зарычал он на меня.
- Я не могу встать, делай со мной, что хочешь, - в отчаянии вырвал из глотки слова я.
- Пусть будет так, лежачего не бьют, - цинично пробасил незнакомец.
Тот, что побежал за моим спасителем Павлом, уже подъехал к нам.
Остановив лошадей, самодовольно пробасил: - тому уже капут!
- Пусть коммунист не убегает!
И это всё, что я понял. Дальше они говорили между собой по - латышски, или по - литовски. Наконец один обратился ко мне по - русски: - Ты откуда здесь взялся? С лагеря? Сюда дошёл, а дальше не можешь идти? - иронично спросил меня шуцман. - может тебя подвезти?
- Сейчас подвезём, - улыбнувшись и засмеявшись с напарником выдавил из себя слова второй шуцман.
Он схватил меня, как котёнка, за шинель и бросил на телегу. Но в эту счастливую минуту для меня по дороге подъехала другая телега и остановилась возле нас.
- Sveiki! - поздоровался с ним незнакомец.
- Sveiki! Sveiki! Свояки. Если ты не шутишь, - ответил один из полицаев.
Тогда неизвестный мне мужчина обратился ко мне:
- Ты откуда здесь взялся?
- Из лагеря сбежал.
- Русский?
- Нет. Украинец.
- Это видно, что он русский по духу и православный, - сказал неизвестный, обращаясь к полицаям.
- Отдайте его мне, зачем он вам нужен. Вы увезёте его в лагерь, а он через день - два погибнет. Какая вам польза? Только душу испоганите, - продолжал крестьянин.
- Да какая там душа у коммуниста?
- Какой он коммунист? - это ещё мальчишка, девятнадцать лет от роду - сказал крестьянин.
- А тебе жалко его, что ли? - смеясь спросил шуцман.
- Жалко или нет, но он мне дома пригодится. Очухается и за скотиной будет ухаживать. Я давно хотел взять в Прейлях, но там не было православных. Вы знаете, наши традиции: не православный не может жить в нашем доме. Мне все равно, а мать не позволяет.
- А против воли матери ничего не поделаешь. Если же вы мне его отдаёте, то получаете за него хорошую оплату. Я имею четверть бутили сивухи, бочонок пива, сало, масло, всякая закуска есть. Я еду от брата и думал завернуть в вашу волость. Думал: может случайно в вашей волости будет нужный мне человек. А тут как раз представился случай. Ну что, берете оплату, - спросил хуторянин.
- Конечно! - говорит первый предатель, - такой магарыч терять, то грех.
- Давай! - рявкнул второй предатель.
И они ударили по рукам, будто покупают и продают на базаре скотину.
Шуцманы забрали водку с продуктами и один смеясь сказал:
- Надо поискать того второго, мы ещё за него возьмём хороший магарыч.
- Он русский? - ещё раз спросил меня один из полицаев.
- Нет, он узбек, - ответил я, надеясь, что предатели не пойдут второй раз искать Павла. Может он ранен и где-то отполз в сторону, - рассуждал я.
Тем временем мой хозяин отломил кусок хлеба, подал мне в руки и сказал: - Ешь сам хлеб, сала тебе нельзя есть, ты очень истощён. Я искренне поблагодарил его за это.
Один шуцман поправлял подпругу на лошади, а второй пошёл искать Павла. Но он быстро вернулся назад и сердито крикнул:
- Его там нет!
- Он притворился убитым и обманул тебя, - улыбаясь прогорланил второй полицай.
- От меня ещё ни один заяц не убежал. Может отполз в сторону?
- Пусть себе ползёт, хоть в свою Россию. Я за него не отвечаю.
- Едем скорее ко мне, и мы хорошо - то выпьем! Вот видишь Петя, как нам здорово повезло.
Они развернули телегу и поехали туда, откуда ехали сюда. А мы поехали на хутор Агаповка, Прейльской волости, так сказал мне мой новый попутчик и спаситель Клементий. Так он себя назвал.
На пороге дома меня встретила довольно ещё крепкая высокого роста старушка, которую звали Маврою. Она очень разволновалась, увидев меня в таком ужасном состоянии. Я еле держался на ногах. Ступив шаг вперёд, рухнул на пороге в сенях. Бабушка стала проклинать фашистов: - За что эти нелюди так мучают невинных людей? Где на них кара Господня? Что они делают с православным людом? Они не имеют Бога в душе. Чтобы они никогда не видели своих детей.
- Довольно! - сказал Климентий, что привёз меня.
Это старший её сын, об этом я узнал позже. Он помог мне зайти в дом. Поглядывая на меня Климентий спокойно сказал молодой женщине: - Феня - сестричка, дай ему что-нибудь поесть, только не жирного.
- Где у нас сейчас то жирное, сейчас у нас святой пост.
Тогда она куда-то быстро отправилась и принесла миску борща, кусок хлеба, ложку и поставила всё это на стол. Я с большим трудом поднялся со скамейки и направился к столу. Съев несколько ложек борща, я почувствовал себя очень плохо и весь измождённый склонился на стол.
- Что с тобой? - взволнованно спросила бабушка Мавра, глядя то на меня, то на Климентия.
- Это с голодухи. Он видимо долго ничего не ел, - ответил Климентий.
- Скорей снимай с себя свою одежду, а ты Феня дай тёплой воды и ушат, чтобы помыть солдата. Потом переоденешься вот в эту гражданскую одежду и ляжешь на кровать отдохнуть, - сказала с грустью в глазах Мавра.
Все, кроме бабушки Мавры вышли, а она быстро меня помыла, помогла переодеться, и я сразу же свалился на кровать в объятия бога сна Морфия. Однако через некоторое время проснулся от острой боли в желудке. Захотел выйти в туалет, но сам не мог подняться с кровати.
На помощь мне пришла баба Мавра, которая помогла мне доплетись туда и обратно в хату. А тяжёлый сон влез на меня тоннами веса и раздавил на кровати. Я спал в поту на теле и мареве в голове до утра. А с утра весь день меня мучил острый боль в желудке. Я ничего не мог есть, хотя был ужасно голоден и истощён.
Утром Климент Фомич запряг лошадей и поехал в Прельцы, где находилась управа волости, с целью приписать меня к своей семье. А вечером он приехал домой и рассказал всем нам что было в управе волости. Климентию было очень трудно уговорить старосту, чтобы тот позаботился перед немецким комендантом о моей прописке к своей семье. Но все же меня приписали к их семье.
- Как твои дела? Как здоровье? - позже спросил меня Климент.
- Ничего, всё в порядке, надеюсь всё плохое пройдёт, - еле вымолвил я.
- Не томись дурными мыслями Андрей, бабка Мавра быстро поставит тебя на ноги, - подбодрил он меня.
Но не так легко было поставить меня на ноги, на эти опухшие ноги от голода и странствий с лагеря на свободу. Баба Мавра готовила мне отвары из лекарственных растений, чтобы победить внутреннюю болезнь желудка.
Она день и ночь, за мной, как мать родная за ребёнком ухаживала и прикладывала огромные усилия в моём излечении. А сколько ночей из - за моего недуга она недоспала, одному Господу Богу известно. Как я часто вспоминаю эту добродушную, чуткую к больному, религиозную в своих взглядах на человеческую жизнь, бабушку Мавру.
Низко кланяюсь я ей до самой земли за её заботу ко мне, как и Клементию, Фене и другим людям, что находились около меня.
Очень часто дом Михайловых посещали двоюродные братья. Старший из них Денис Лукапёров. Он, до оккупации фашистами Латвии, обитал в столице - Риге. А теперь прячась от оккупантов вернулся в родной хутор. На хуторе не знали, что он коммунист. Однажды он случайно проговорился, но не испугался этого, зная и веря, что я никому не расскажу об этом. А ещё два младших брата были комсомольцами, как и я. Поэтому в избе во время долгих с осени вечеров создалась дружеская доверчивая обстановка между мной и окружающими меня людьми. Они часто рассказывали мне последние новости в Латвии и про то, где немецкие воинские части воюют с советским войском. Вот так я и узнал о разгроме советскими войсками фашистов под Москвой, и о героической стойкости Ленинграда против коричневой навалы.
А как-то разговаривая со мной, Денис рассказал, что в Латвии действуют небольшие группы партизан против оккупантов. А в их рядах есть военнопленные из концлагерей.
- Это далеко? - я спросил его с интересом.
- Далеко, в Курляндии. Отсюда более двухсот километров. Есть и ближе, в Латгалии и Земгалии. А когда наступит весна, тогда многие отсюда уйдут в партизаны, - рассказывал мне Денис.
- Проведи меня к партизанам, попросил я его.
- Куда тебе, Андрей, к партизанам, ты ещё долго должен поправиться. Там нужны здоровые воины, которые могут делать большие переходы, чтобы нападать на оккупантов, а затем быстро исчезать от преследователей. А ты только будешь сковывать движения партизан. Через неделю я поеду в город Елгаву к дяде, там и узнаю лучше о партизанах. Главное найти проводника, который согласится провести нас к ним. Вашему брату военнослужащему проще попасть в партизаны. Расспросят в какой воинской части служил, как попал в окружение и в плен, когда и из какого лагеря бежал, скрывался где-то и всё. Отправят сначала на кухню картошку чистить и дрова заготавливать на огонь под кашу и суп, а впоследствии и партизанить - боевые задания командира отряда выполнять.
А для нас - гражданских пиджаков, это дело слишком сложное. Невоенных людей труднее проверить на правдивость анкетных данных, кто, где и чем он занимался в такое смутное время, как сейчас. И что ты - штатский, до войны делал, чем занимался? Попробуй сейчас разобраться, когда немецкое гестапо засылает много оборотней, раскулаченных кулаков латышей - провокаторов, которые злые за это на советскую власть. Здесь то надо руководству партизан долго разбираться, кто патриот Родины, а кто её предатель, - так говорил мне Денис одного вечера.
А я, прикованный внутренним недугом живота и чуть преодолевая тяжёлые боли там, в минуты счастливых перерывов от них думал, о том, что я скоро, может через неделю выздоровею. А это как раз будет тогда, когда Денис разведает о партизанах и может вернуться от своего дяди с Елгавы. Я уже достаточно выспался и мне надо больше двигаться, чтобы мои мускулы привыкли к физическим упражнениям и будет легче вылечиться. Завтра же пойду в лес рубить хворост, молодую поросль деревьев и ветки для того чтобы топить в печке дома. Но подняться с кровати смог только через неделю после нашего разговора с Денисом.
Это было где-то уже после обеда. Опираясь на палку и цепляясь за стены, я вышел во двор, вдохнул свежего воздуха, от которого голова оказалась во хмелю. А потом не решительными шагами, с перерывами побрёл, как побитый пёс камнями, в лес, который охватывал хуторок.
- Это мой собственный лес, - с гордостью говорила баба Мавра - его у господина - немца купил ещё мой отец.
Стоял морозный, пасмурный день, белые облака застелили небо. Изредка оттуда прилетали маленькие белые снежинки, падающие на моё лицо и медленно таяли, оставляя после себя капли воды, подбадривали меня. Я наслаждался их красотой и жадно вдыхал свежий лесной воздух, по которому во время болезни, уже соскучился. Медленно подошёл к куче хвороста, расчистил рабочее место и топором начал рубить тонкие ветки и аккуратно складывать на скрученный жгут из травы мокрой низины, заготовленной Феней. Незаметно ко мне подошёл Денис.
Удобно примостившись на пеньке, выступавшим над землёй, он осмотрев внимательно лес вокруг нас, спокойно сказал: Я вижу Андрей, что ты очень болен, но уже счастлив, что стоишь на своих ногах. Ты попал к добрым людям. Я не потому говорю, что они мне родня. Они не очень с нами роднятся. Они богаче нас, но они знают цену труда. Эта семья владеет десятью десятинами поля, а это более десяти гектаров и ещё имеют более четырёх гектаров леса. Климентий с сестрой Феней, которым немного, в степени возможности помогает бабушка Мавра, работают на своих десятинах от рассвета до позднего вечера. Они всё хотят разбогатеть. Их поэтому не раскулачила советская власть, потому что они не имели наёмных рабочих. Они только просили нас на выходные на пару дней помочь урожай собрать, чтоб не вымок от дождя и ранний снег его не припорошил. Мои родственники и так смотрят на нас косо, я партийный, а мои братья комсомольцы. Они сами не знают кого хотят: немцев или русских чтобы при власти были.
А время покажет им, куда им прислониться.
Я медленно рубил хворост, и терпеливо слушал Дениса. Мне было интересно знать отношения между собой бедных и богатых родственников в Латвии и их взгляд к агрессору - оккупанту, и к первоначальному здесь движению партизан и к военнопленным таких, как я.
- Все это мне может когда-то пригодиться, я же не собираюсь сидеть здесь камнем на шее отзывчивых людей, - думал я.
- Слушай, Денис, а здесь неподалёку имеются ещё такие богачи, как твой брат? Может в них есть батраки, возможно такие же военнопленные, как я? - спросил я его.
- Хорошо, что ты мне напомнил об этом, - сказал он. - я хотел рассказать тебе один рассказ, но не было возможности.
Вот слушай: - На хуторе, недалеко от станции Аглонас есть имение Рушонас, где живёт великий латвийский богач. Это отсюда примерно 23 км. А у него работает русский военнопленный Василий Викторенко.
- А ты сам, его видел, - с интересом спросил я его.
- Видел, два месяца назад. Он жил в чрезвычайно трудных условиях и в нищете. И видимо ничего с тех пор не изменилось в его положении. У этого богатея - предателя, фашистского шпиона имеется в своей частной собственности больше сотни десятин поля, много леса. А на ферме много крупного рогатого скота, овцы, свиньи, в конюшне лошади. Имеет большой светлый барский дом. При всём этом богатстве этот фашистский прихвостень держит Виктора в какой-то холодной каморке, не приспособленной для проживания человека в холодное время года. Трещины в стенах, а голый деревянный топчан служит Виктору кроватью без какого-либо матраса для ночёвки. Он укрывается старым смердящим тряпьём. Двери коморки прогнили и через большие отверстия проходит холод. В этой каморке не имеется ни печи, ни печки для отопления, как и света для освещения. Там ни разуться, ни раздеться человеку нельзя. Рабочее время этого парня длится от рассвета до поздней ночи, видимо до двадцати часов в сутки. А после короткого сна снова тяжёлая работа. На рассвете надо наносить воды, напоить всех животных, а на кухню принести картошку, свёклу, морковку, лук. Но и ещё нужно варить варево для свиней и другого скота. А ещё надо вычистить навоз из-под всех животных. Всё это надо сделать до восхода солнца. Поев сухого хлеба и картошки, которая варилась для скота, надо идти в лес на работу. Там он режет и валит деревья, заготавливает материал на весну для нового строительства.
- Ты что, Денис? Это же невероятно! - воскликнул я. Это хуже лагеря.
- А ты что думал, Андрей? Ты сам такого не видел? Для меня это не новость. Я сам хорошо знаю жизнь батрака.
- А где я мог такое видеть? Когда я родился - шла гражданская война, а затем кулаков - богатеев вывезли в Сибирь и ликвидировали, как класс, - сказал я, подходя ближе к Денису.
- Андрей, тогда ты в счастливой стране родился. Ты не знаешь, что такое богач и батрак, - сокрушённо произнёс Денис.
- А разве ему трудно убежать оттуда от этого живодёра? - спросил я.
- Он то хочет убежать и когда узнал о тебе от меня, просил меня, когда ты поправишься, чтобы ты припас пищи на двоих. Виктор хочет идти на восток. Он не имеет возможности себе раздобыть пищи. Я ему рекомендовал идти в партизаны, но он хочет идти к своим советским войскам на восток.
Как-то незаметно прошло время около двух месяцев моего лечения и наступил февраль 1942 года. Я стал чувствовать себя намного лучше.
А 26 февраля этого же года случилось большое несчастье.
В пять часов утра кто-то постучал в дверь дома.
- Кто там? - спросил Климент.
- Открой, свои! Быстро открывай!
Климент подошёл к двери. Щёлкнул замок. Скрипнули двери. В сенях послышались тяжёлые шаги неизвестных людей. У меня ёкнуло сердце. Я механически поднялся на койке и опустил ноги на пол. На пороге дома появились два шуцманы - полицаи с повязками на рукавах: Schutzmannschaft. Они опираясь на винтовки поздоровались:
