ArtOfWar. Семёнов Константин Юлианович. Грозненский роман (часть I главы 16,17)

Глава шестнадцатая

Война подкралась незаметно

Как назло первого сентября выпала дневная смена, и подмениться не удалось. В первый класс Славика провожали без отца.

Школа, где учился и Борис, и его отец, изменилась мало: то же старое двухэтажное здание на Комсомольской, в котором до революции была то ли женская, то ли мужская гимназия. Правда, давно уже не было фонтана с гипсовым пионером, но зато появился новый, отделанный необработанным камнем и с большим горским кувшином. Славик, с букетом цветов и новым ранцем, стоял гордый и немного испуганный в первом ряду и смотрел то на маму, то на своих новых товарищей. Точно так же много лет назад стоял и Борис.

Впрочем, были и отличия.

-- Ну, как там было Ира? -- спросил вечером Борис, -- Русских в классе много?

-- Чуть меньше половины, -- сказала Ирина. -- Двое армян, остальные -- чеченцы и ингуши.

-- Ничего себе! -- ахнул Борис. -- А у нас только одна девочка была...

Ира внимательно посмотрела на него, усмехнулась:

-- Что ж ты хочешь? У них в семьях не по одному ребёнку.

-- Вряд ли только в этом дело. Молодых слишком много уезжает -- после школы, после института.

-- Это тоже, -- согласилась Ирина. -- Но неужели ты не видишь, какие у чеченцев семьи? Трое, четверо детей. А в сёлах! И ничего им не мешает: ни быт, ни деньги.

-- Можно подумать, их деньги не волнуют, -- пробурчал Борис.

-- Волнуют, -- опять согласилась Ира. -- Только и их отсутствие им не мешает, им ничего не мешает. А нам мешает всё, даже любовь.

Борис забарабанил пальцами по столу.

-- Даже любовь... -- задумчиво повторила Ирина. -- Знаешь, Боря, мне иногда кажется, что у нас разные шкалы ценностей. У них наверху коллективное, у нас -- индивидуальное. Им важнее нация, дети, а нам... Кому деньги, кому работа, кому...праздник.

-- Понятно -- я во всём виноват. Прямо монстр!

-- Почему ты? -- Ира улыбнулась, ласково провела ему пальцами по щеке. -- Мне тоже так комфортней оказалось. Тоже праздник важнее. Знал бы ты...

"Что?" -- хотел спросить Борис, но заглянул в серо-синие глаза и передумал. Наклонился, нашёл её губы.

-- Не думай об этом....В лес ещё хочешь?

-- Вот, -- прошептала, прикрывая глаза, Ирина. -- И ничего мне больше не надо. Ужас!

Пролетел южный сентябрь, когда почти летняя жара отпускает только ночью, и понять, что пришла осень, можно только по телепрогнозам программы "Время". Когда уже начинаешь немного завидовать москвичам, вечно жалующимся, что лета так и не было. В октябре, наконец, зной спал, нехотя начали желтеть деревья. И только недели через две опавшие листья покрыли город жёлто-красным одеялом, и закружились на прохладном ветру кленовые вертолётики. Ирина и Борис часами бродили по опустевшему Треку; вокруг, загребая ногами листья, носился Славик.

Борису предложили должность заместителя начальника цеха. Он выслушал и попросил разрешения подумать. Главный инженер немного удивился, спросил, хватит ли двух дней. Борис заверил, что хватит.

-- Здорово! -- обрадовалась вечером Ирина. -- В выходные вместе будем!

-- Вряд ли, Ирочка.

-- Почему?

Борис помолчал, глядя, как только что полные радости глаза заполняет озабоченность, вздохнул.

-- Понимаешь, цех сейчас в таком положении, что врагу не пожелаешь. Работы накопилось!.. А тут ещё реконструкция на носу.

-- Не преувеличиваешь?

-- Нет, не преувеличиваю. Я же летом помогал -- знаю. Короче, чтоб хоть что-нибудь успевать, уходить придётся часов в семь...

-- Каждый день? -- перебила Ирина.

-- Каждый день, -- подтвердил Борис. -- И субботы прихватывать. Лето вспомни. Хочешь так?

Ира растерянно оглянулась по сторонам, как будто пытаясь найти там ответ, взяла мужа за руку.

-- Кстати, -- улыбнулся Борис, -- оклад вырастет на шестнадцать рублей.

-- Что? -- рассеянно переспросила Ирина. -- Оклад...Боря, но ты же хочешь, разве не так?

Борис осторожно сжал тонкую ладонь, провёл пальцами по запястью. Хотел ли он? Просто так и не ответишь. С одной стороны, конечно, да -- хотел. Монотонная, да и чего там скрывать, довольно простая работа начальником смены давно уже не приносила удовлетворения. Когда летом ему предложили месяц поработать вместо заместителя начальника цеха, он согласился, не раздумывая. И вовсе не из-за денег -- разве это деньги! Сначала всё было замечательно: истосковавшись, он с головой ушёл в работу, всё у него получалось прекрасно, и душа почти что пела.

Почти...

Через неделю начались проблемы. Цех давно уже лихорадило, и очередная волна накрыла Бориса с головой. Пошли задержки, вызовы по выходным и ночам. Он уезжал с завода последним, на дежурном автобусе, а через несколько часов этот же автобус вёз его через ночной город назад. А дела накапливались и накапливались, и так по кругу. Опять не вместе. Опять.

Скоро Борис уже почти с тоской вспоминал, как было совсем недавно: отработал смену и всё -- свободен. Не надо ни о чём думать, не надо дёргаться, выискивая, где же взять время. Не надо прислушиваться к каждому шороху, ожидая ночного звонка. А как хорошо было, когда он возвращался за полночь после второй смены, а Ира, переделав все дела и даже немного поспав, встречала его накрытым столом. Яичница с томатом, бокал вина, душ. А потом....Не то, что сейчас, когда приходишь домой без сил. Ради чего? Зарплаты больше на копейки, а работы раз в сто!

И вот опять. Только теперь не на месяц, теперь постоянно. Отказаться? Больше могут и не предложить. Согласиться? И опять жить то ли вместе, то ли врозь. Зачем? Чтоб лет через десять пролезть поближе к заветной кормушке? Да и то, если перестать воевать с ветряными мельницами, принять правила игры и влиться в стаю. Так ведь может и не выйти.... Ох, насколько же проще тем, кого подталкивает в спину жена: "Ты долго будешь на этом месте сидеть? Это разве деньги?"

-- Боря, -- выдернула его из размышлений Ира, -- но так же не может быть постоянно? Может, потерпим?

-- Потерпим, потерпим... -- задумчиво повторил Борис и улыбнулся. -- "Дорогой потерпим ещё лет пять. Я, правда, уже забыла, когда мы были вместе, но ведь это для наших детей -- потерпим".

-- Что?

-- Не помнишь? -- Борис пристально посмотрел ей в глаза и медленно-медленно произнёс: -- Лето...дымка над раскалённым асфальтом...Трек...лодка под номером ...Чёрт, какой же у неё был номер?

-- Семёрка! -- прикрыв глаза, подсказала Ирина, мечтательно вздохнула, погладила Бориса по руке. -- Помню я, всё помню! Вот только не надо, Боря, ты же не считаешь, что я так думаю? Не считаешь?

Борис кивнул.

-- Вот и не надо! Я не хочу, чтобы ты пропадал на работе сутками. Не хочу, чтобы приходил домой без сил и тут же засыпал. Мне не нужна такая карьера, мне ты нужен. Просто я не хочу, чтоб ты шёл на жертвы из-за меня. Понимаешь?

-- Понимаю, Ирочка, понимаю. Никакие это не жертвы. Что ты, в самом деле?

И Борис отказался, сославшись на семейные проблемы. Главный инженер посмотрел на него странным взглядом и сказал: "Что ж, была бы честь предложена". Коллеги удивлялись, пытались расспрашивать. Борис отшучивался. Через неделю он уже почти забыл обо всём, осталась лишь лёгкая досада. "Как там говорил Вася -- хребет слабый? Да нет -- ерунда! Просто я без Ирки не хочу. И самоутверждаться мне не надо".

А по стране гремели перемены. Словно торнадо промчался сухой закон, слизнул виноградники и заменил их тормозной жидкостью и клеем "Момент". Грозного он, правда, почти не коснулся: по прежнему в магазинах без всяких талонов была и водка, и "Вайнах", и "Ркацители", и "Шипучка". С журнальных страниц, словно свежий ветер, хлынула новая, а, вернее, старая, долгие годы запрещённая литература. Обком переехал в новое здание, пристройку отдали университету. Первым секретарём впервые стал чеченец. Но всё так же шумели каштаны, и летели по ветру кленовые "вертолётики".

Славик перешёл во второй класс и нашёл в шкафу папины рисунки. Мама и папа пошли в магазин, и разглядывать рисунки никто не мешал. Рисунков было много, очень много, а вот тем всего две -- город и мама. Город Славик просмотрел быстро: почти все места он узнавал, даже бабушкин дом. Был, правда, один рисунок, где Грозный был какой-то странный -- громадные дома, винтовые лестницы, висящие прямо в воздухе сады, странные, похожие на бабочек самолётики. Город был очень красив, и Славик решил спросить у папы, скоро ли так будет -- он тоже хотел летать на таких самолётиках.

Рисунки с мамой Славика немного озадачили. Мама на них была очень красивой, но почему-то почти везде голой. Мама летала сама по себе по воздуху, закрывая чёрными волосами пол неба. Мама сидела, свесив ножки, на облаке и махала кому-то рукой. Мама лежала в поле с закрытыми глазами и улыбалась странной, волнующей улыбкой, а лунный свет почти осязаемо гладил её тело. Славик застеснялся и положил рисунки на место. Спрашивать у папы он ничего не стал.

-- Мама, -- попросил Славик, -- ты мне дашь пять копеек?

-- А зачем тебе?

-- Мы хотим Зульфире Идрисовне подарок купить. Учебник ингушского языка, он двадцать копеек стоит. Дашь?

-- Конечно, дам, сыночка! -- улыбнулась Ирина. -- Вы сами придумали?

-- Сами! Она же учительница ингушского языка. Правда, здорово?

В городе прошли первые митинги и демонстрации против строительства в Гудермесе завода БВК. Стройку заморозили. Русских в демонстрациях практически не было.

Два раза приходили предложения об обмене. Предложения ни Бориса, ни Ирину не устроили. Ну что это такое -- какой-то Камышин, что там делать?

Прошли волнения в Казахстане и Сумгаите. На работе начались шоу с выборами директоров. Напротив магазина "Спутник" целыми днями стояли молодые парни с плакатами. Плакаты требовали поднять статус чеченского языка. В город хлынули беженцы из Азербайджана.

На заводе начались задержки с зарплатой. Народ бурлил, возмущался, в курилках звучали угрозы. Выкурив по три сигареты, вдоволь наоравшись и пройдясь по родословной высоких начальников, рабочие шли имитировать трудовую деятельность. Потом успокаивались окончательно и работали уже по-настоящему. Деньги обещали со дня на день. Когда таких дней набралось почти два месяца, на заводе образовался забастовочный комитет. Борис вошёл туда одним из первых и быстро стал лидером. Ах, как же пела душа, какой охватывал его восторг! Как сладко было видеть, что его слушают, затаив дыхание, не то что на скучных собраниях. Какое могущество он ощущал, когда очередной скептик, поворчав, становился на его сторону и признавал -- да, другого пути нет, надо грозить остановкой.

Впрочем, соглашаться-то соглашались, но начинать не хотел никто: "Почему мы? Не, давайте кто-нибудь другой начнёт, а мы поддержим". И так все. Отчаявшись, комитет стал применять и хитрость, и даже угрозы. Душа по-прежнему пела, но уже немного фальшиво. И тише.

В последний день, когда почти всё уже было организовано, руководство нанесло неожиданный удар -- выдало зарплату. Победа? Конечно, победа! Но откуда же тогда смутное ощущение досады? Неужели оттого, что всё кончилось, он опять простой инженер, и никто не слушает его, открыв рот? Неужели...

Словно гром, прогремели события в Троицкой. Прошёл первый съезд ОКЧН. Съезд требовал, чтоб все руководители в республике назначались только из числа чеченцев, а нефтяную промышленность заменили туризмом. Армяне, сбежавшие из Азербайджана, двинулись дальше в Россию.

Ранней весной им предложили обмен в Ленинград. Комнату в коммуналке за две их квартиры -- по всем раскладам просто шикарный вариант. Но они думали: ехать в коммуналку, хоть и в Ленинград, было боязно. Через неделю, когда уже почти решились, оказалось что волновались зря: обменщики передумали.

Борису опять предложили должность заместителя начальника цеха, и на этот раз он согласился. Трудовых подвигов теперь никто не требовал: отработал с восьми до семнадцати -- и баста. Да и возвращаться в полночь не казалась уже безопасным. Внешне всё ещё было, как раньше, но только внешне -- мир стремительно менялся.

Ирина решила, что одну квартиру поменять будет проще, и они затеяли обмен. Варианты нашлись быстро, даже пришлось выбирать. Когда из двухкомнатной квартиры на четвёртом этаже вынесли последние вещи, и последний раз захлопнулась тонкая, обитая дерматином, дверь, стало грустно. Они задержались на площадке, Ира прижалась Борису к груди, закрыла глаза. Как в калейдоскопе, мелькнули десять счастливых лет: круглый столик с бутылкой "Шипучки", луна, подсматривающая за ними через окно, серпантиновое "я люблю тебя".

-- Боря, -- прошептала Ира, -- как не хочется отсюда уезжать! Будет ли ещё когда-нибудь так...

-- Что ты, любимая, -- обнял её Борис. -- Нас ещё волшебный лес ждёт.

-- Ира! Боря! -- закричали снизу. -- Хватит зажиматься, машина ждёт!

Окна новой трёхкомнатной квартиры выходили на две стороны. В одно был виден Дом Быта с шумевшим перед ним проспектом Ленина, из остальных открывался вид на детский сад, свечки девятиэтажек и замороженную сто лет назад стройку Универсама.

Вещи подняли быстро, и в будущей детской зашумело новоселье. Рекой лилось вино, ручьём -- коньяк, тост сменялся тостом, и через десять минут Ира забыла о глупых предчувствиях.

-- Будьте счастливы! -- желали гости.

-- Всегда готовы! -- отвечал Борис. Ира улыбалась и кивала.

А через месяц грянул ГКЧП.

Как и все, три дня они, не отрываясь, следил за новостями, а потом плюнули, съездили на Каспий и затеяли ремонт.

Славик вынес мусор, вернулся с синяком под глазом и заявил, что больше он тут один на улицу не пойдёт.

Вокруг окружённого милицейской цепью обкома шумел митинг, старая власть держалась из последних сил. Борис отремонтировал окна, Ира поклеила обои в детской. Вместе взялись за большую комнату, и тут события закрутились с дикой скоростью.

Из далёкой Эстонии в город приехал новый лидер, из Москвы вернулись защитники Белого дома, и старая власть не выдержала натиска. А Борис покрасил полы.

Город заполонили съехавшиеся с сёл революционеры, перед Советом Министров начался бессрочный митинг. Мимоходом, поддавшись общей моде, снесли памятник Ленину, оставив на пьедестале один ботинок. Новый лидер обещал жизнь, как в Кувейте, и почему-то золотые краники. Из уст в уста поползли слухи: "Русских будут резать! Надо уезжать!" Начались игры вокруг выборов.

Ира через Министерство достала новый унитаз и шикарную зелёную ванну. Борис поменял трубы, положил кафель. Отец смастерил в туалете полочки. Славик записался в секцию настольного тенниса.

В октябре революционная пружина начала распрямляться ещё быстрее, хотя казалось, что быстрее вроде и некуда. Прогремели бунты в СИЗО, закончившееся тем, что узников "прогнившего режима" выпустили на волю, и они с радостью включились в революционный процесс. Естественно, как могли. Вооружённых людей на улицах прибавилось. Гвардейцы это, ополчение или вчерашние обитатели тюрем, разобраться было невозможно. Да и какая разница -- революция! В город зачастили высокие руководители из вроде бы ещё столицы -- то генеральный прокурор, то Руцкой, то Полторанин с Бурбулюсом. Чем они занимались? Наверное, политикой. Тоже, как умели.

Двадцать седьмого октября республика получила первого президента. В магазинах стремительно исчезали продукты. Похолодало.

Борис и Ирина с головой ушли в ремонт. Квартира преображалась на глазах, превращаясь в то, о чём они мечтали. Кухня -- маленькая, но уютная, где продумана каждая мелочь. Детская -- тоже небольшая, зато отдельная. На стенах весёлые светлые обои, удобный стол для уроков, диван. А как блестела зелёная ванна, как отсвечивал новый, тёмно-зелёный кафель, как сверкали встроенные полочки!

Из цеха уехал ещё один работник. Продал квартиру в Черноречье и купил домик в богом забытой деревне где-то под Ярославлем.

-- Что ты там делать будешь? -- спросил Борис. -- Ты ж всю жизнь в городе прожил, кроме завода нигде не работал. Да и лет-то тебе далеко не тридцать. Не боишься?

-- Я здесь боюсь, Алексеевич. Мне чеченец знакомый сказал, скоро погромы начнутся.

-- Да мало ли кто что сказал? -- удивился Борис.

-- Не веришь? -- усмехнулся пятидесятилетний мужчина. -- А плакат не видел? "Русские не уезжайте -- нам нужны рабы!" А про штампы в паспортах слыхал? Вот тиснут тебе туда волка чеченского -- и куда тогда? Не веришь? Ладно, твоё дело. Табачком не угостишь? Денег совсем не осталось.

Вечером восьмого ноября Борис укреплял скрипящие половицы в большой комнате. Ирина тушила нутрию, ароматные волны просачивались через закрытую дверь, лезли в нос, отвлекали. Тихо бубнил включённый телевизор, Борис, разрываясь между половицами и волнующим запахом, внимания на него почти не обращал. "Чёрт, это невозможно терпеть. Как же вкусно! Может...Стоп! Что это там?!"

-- ... положение в Чечено-Ингушетии. Чрез...

Борис бросил отвёртку, подбежал к телевизору, крутанул ручку громкости.

-- ...вычайное положение вводится по всей территории Чечено-Ингушской республики с пяти часов девятого ноября тысяча девятьсот девяносто первого года...

-- Что случилось, Боря? -- спросила, открывая дверь, Ира.

Борис вдохнул ринувшийся из кухни аромат, сглотнул слюну и убавил громкость.

-- Чрезвычайное положение вводят. Чёрт его знает, как они это себе представляют? Что-то не очень мне...Ир, а готово скоро будет? ЧП не ЧП, а кусить-то хочется!

Ночью Бориса пару раз будил гул самолётов. "Тяжёлые! Наверное, транспортные. Десант везут? Сказать?" Борис посмотрел на мирно спящую Ирину, тихонько поцеловал её в шею и закрыл глаза.

Девятого город забурлил. Дороги перегородили бетонными плитами, на площади раздавали оружие. "Прямо Петроград в семнадцатом! -- подумал, глядя на очередь перед грузовиком с оружием, Борис. -- Жаль, Аланбека нет, можно было б и себе взять".

К вечеру стало ясно, что никакого ЧП нет, и не предвидится, и Борис вернулся к половицам.

Президент вступил в должность под аккомпанемент дождя с мокрым снегом и автоматной стрельбы. Борис посмотрел инаугурацию по телевизору и принялся за двери. Хотелось покрасить их "под дерево".

Ремонт до конца закончить не успели: слишком всё-таки отвлекала национал-революционная круговерть. Правда, и осталось совсем немного. Новый год встречали у друзей -- тогда они ещё не знали, что это последний раз. За окнами падал лёгкий снежок, в квартире двенадцатиэтажки у роддома гремела музыка, звучали тосты, и казалось, что ничего не изменилось -- всё как обычно. Стреляют чаще? Подумаешь ерунда, Кавказ всё-таки! Разговоры о будущем пошли только, когда все устали, да и то как-то вяловато. Первый раз Борис заметил, что друзья особо не откровенничают с ним на эту тему. Шушукаются между собой, а стоит подойти -- замолкают, или сводят всё к шуткам. Стало немного обидно: "Что это они? Чего боятся?" Борис вернулся к столу, налил водки, посмотрел на задремавшую в кресле Ирину. "Ну и бог с ними. За тебя, Ира! И за меня. За нас!" -- и скривившись, выпил стопку до дна. Домой возвращались рано утром, по ещё тёмным улицам заснувшего города. Под ногами скрипел тонкий снег, на улицах не было ни души. Лишь у Совета Министров дремали двое в камуфляже и с автоматами. Услышав шаги, один понял голову, и Ирина крепче вцепилась в руку мужа.

-- Эй! -- хрипло произнёс охранник, снял автомат, направил ствол в небо и нажал на спуск. -- С Новым годом?

Автомат сухо щёлкнул. Охранник зевнул и рассмеялся.

-- С Новым годом! -- облегченно ответил Борис.

В январе квартира была готова. С особым удовольствием Борис доделал спальню. Последний штрих он сделал за один день, пока Ира была на работе. Повесил над тумбой для белья зеркало, рядом приделал бра, перед тумбой поставил пуфик. На тумбу поставил всю Иркину косметику и пошёл пить чай.

Вечером Ира, увидев его довольное лицо, сразу прошла в спальню. Села на пуфик, посмотрела на себя в зеркало, зажгла свет. Посмотрела на Бориса, выключила свет, опять повернулась к зеркалу. Борис подошёл, положил руки ей на плечи. Ира склонила голову, прижалась к его ладони, снова дёрнула за шнурок, зажигая бра.

-- Нравится? -- не выдержал Борис.

-- Нравится, -- дрогнувшим голосом прошептала Ира, -- ещё как нравится! Спасибо, Боря! Я же об этом столько лет мечтала...столько лет....Жаль, что так поздно...

Борис нагнулся, посмотрел на отражение в зеркале.

-- Э! Это что ещё такое? -- повернул Ирину к себе, промокнул губами одинокую слезинку. -- Ирка, ты что? Ты же не плакала никогда? Перестань -- всё у нас будет хорошо!

В ту ночь Ира была неугомонна и как никогда смела. Дважды их души, переплетаясь, улетали на небо, дважды исчезала и, обновлённая, снова появлялась вселенная. Смятая простыня свесилась с дивана, упало на пол ненужное одеяло. Тяжело дыша, Борис откинулся на подушку и закрыл глаза. В глазах загорались и гасли звёзды. Борис улыбнулся, нащупал гладкое плечо и уткнулся в него носом.

-- Не спи Боря, -- прошептала Ира, -- не спи. Ведь у нас сегодня новоселье?

-- Новоселье... -- так же тихо ответил Борис. -- Волшебный лес. Но я больше не могу, Ирочка.

-- А ты отдохни, я подожду, -- Ира повернулась и положила голову ему на грудь.

Борис приоткрыл глаза, провёл рукой по гладкой спине, снова зажмурился. Огоньки зажигались и гасли, зажигались и гасли.

-- Ты уже отдохнул? -- спросила Ира.

Борис молча покачал головой.

-- Нет? -- удивилась Ира и тихонько засмеялась: -- А мы сейчас поможем!

Лёгкие пальцы пробежались по обмякшему телу, немного задержались на животе, опустились вниз.

-- Ой! Действительно не отдохнул. Бедненький -- совсем я тебя замучила.

-- Это не я, любимая, -- прошептал Борис, -- Это он.

-- Он? -- улыбнулась Ира, и в почти синих глазах загорелся вызов: -- Он? А если так?

Горячие губы прикоснулись к его груди, прошлись по животу, скользнули ниже. Глаза закрылись сами собой, в темноте опять зажгись звёзды. Губы раскрылись, прижались, обволакивая, и Борис помчался к звёздам. Ближе. Ещё ближе! Ещё! Вселенную пронзила терпкая судорога, Борис вздрогнул и дотронулся до звёзд рукой.

Nie spoczniemy, nim dojdziemy,

Nim zajdziemy w siСdmy las...

Отражаясь в зеркале, смотрело на них не выключенное бра.

Как один день проскочил февраль: нападения на военные городки, разгром поджог и взрыв складов конвойного полка МВД, продуктовые карточки, постоянные уточнения границ с Ингушетией, бушующие митинги. Мир стремительно менялся, угрожающе закручиваясь воронкой, не замечать этого уже становилось трудно. И они замечали, конечно. Замечали, но что толку? На жильё в России не хватало денег, ехать просто так -- в неизвестность -- не хватало решимости. И чем яростнее дули ветры, чем глубже увязал город в революционном угаре, тем сильнее их тянуло друг к другу. Ночью в спальне трёхкомнатной квартиры включалось бра, и все тревоги улетали прочь. Далеко-далеко, на край земли. А что за окнами всё чаще стреляли -- что с того? Кавказ...

За февралём пролетел март, незаметно подошло лето. Ремонт давно закончился, и у Бориса появилось много свободного времени. Он ходил на книжный базар, водил Славика на теннис, сам там поигрывал, читал и как никогда много просиживал перед телевизором.

А посмотреть там было на что!

Дудаев предложил предоставить политическое убежище свергнутому руководителю ГДР Эрику Хонекеру. Широким жестом обещал оказать помощь голодающим Москвы и Питера. Министр внутренних дел и известный борец, чемпион мира и Олимпиады, битый час уговаривали с телеэкрана сбежавших из тюрем уголовников сдать оружие.

-- Вы не мужчины! -- нахмурив брови, говорил чемпион. -- Вам поверили, а вы! Сдайте оружие или запишитесь в гвардию. Это последнее предупреждение!

Мэр города, за пять минут отчитавшись о проделанной работе, в течение следующего получаса рассказывал, какой у него замечательный пистолет. Филолог с горящими от возбуждения глазами спешил сообщить всем о своём открытии -- чеченский язык является праязыком всех известных в настоящее время языков. Доказательства? Пожалуйста! Есть языки, где только два рода, есть, где три -- как в английском или русском. А в чеченском их четыре! Что ещё надо?

Почитать прессу тоже было интересно. В "Грозненском рабочем" на всю первую полосу напечатали обращение парламента Ичкерии к парламенту Великобритании. Англичанам предлагалось немедленно признать независимость Чеченской республики, взамен обещалось открыть им, англичанам, тайну их собственного происхождения. Но, видимо, редактор не выдержал, и тайна раскрылась на второй полосе этого же номера: предки англичан являлись выходцами из горной Ичкерии.

Весной из цеха уехал ещё один человек, Виктор -- начальник отделения. Народу помогать собралось много, контейнер заполнялся вещами на газах. Борис с Виктором остановились перекурить на широкой лестничной площадке старого, ещё сталинских времён дома.

-- А ты когда собираешься? -- деловито поинтересовался Виктор.

Борис посмотрел в окно. Весеннее солнце заливало двор ярким светом, слепило глаза. На деревьях уже распустились первые листочки, в мусорке ковырялись вороны, сосредоточенно вылизывалась, развалившаяся на солнце кошка. Было тихо, пыльно и немного тоскливо.

-- На какие шиши? -- тихо спросил Борис. -- Знаешь, сколько за мою квартиру дают?

Виктор промолчал.

-- Ты, говорят, и работу нашёл?

-- Ага! -- оживился Виктор. -- Начальником установки. Жуков помог, он там теперь главным инженером. Слушай, может он и тебя устроит?

-- Жуков? Да я его и не знал почти. Так -- только по работе.

-- Ну да, ты же с нами никогда ни на рыбалку, ни пива попить. И вообще....Сразу домой, к своей. Чем она тебя так?..

-- Витя!

-- Молчу, молчу! -- шутливо поднял руки Виктор и вдруг засмеялся: -- А то ещё зубы выбьешь! Как Погосову тогда. Что он про твою сказал?

-- Витя! -- угрожающе напрягся Борис.

-- Не, Боря, всё-таки ты псих! -- пожал плечами Виктор, торопливо затянулся и выбросил окурок. -- Ладно, не расстраивайся -- всё будет хорошо. Пошли, что ли, водка стынет.

Летом поток отъезжающих возрос. Борис раз шесть грузил вещи друзьям и знакомым. "Ты так профессиональным грузчиком станешь", -- шутила Ирина. Борис принимал душ и снова включал телевизор.

Осенью во Дворце Спорта завода "Красный Молот", куда Славик ходил на теннис, остались работать всего три секции, народу тоже поуменьшилось. И всё-таки, они работали. Книжный базар тоже заметно оскудел, впрочем, книг меньше не стало. Продуктовые магазины сверкали пустыми полками, на базаре цены стремительно ползли вверх. Нутрии, однако, по-прежнему продавались, а остальное Ирина доставала через министерство.

Славику купили в "Промавтоматике" компьютер, маленький сверкающий "Спектрум". Знакомый подсоединил его к телевизору, принёс целую магнитофонную кассету с играми, и, когда по экрану побежали, долбя друг друга дубинками, маленькие человечки, Славик счастливо засмеялся и от неожиданности пукнул. С этого момента телевизор стали смотреть меньше: отец и сын сидели целыми часами, давя на кнопки, а по экрану летали самолётики, мчались яркие автомобили, и разделывался с врагами Робин Гуд.

Девяносто третий год встречали дома -- друзья тихо и незаметно уехали, Борис узнал об этом случайно. Закрылась секция настольного тенниса, а Дворец Спорта, по слухам, должны были вот-вот отдать под казармы. Книжный базар ещё работал.

На заводе сменился директор. Старый уехал в Россию, а новым оказался однокурсник Бориса, Алихан. Сразу стало легче с получением зарплаты: Алихан никогда не отказывал старому знакомому.

Завод постепенно останавливался, работало только несколько цехов, да и то далеко не на полную мощность. Почти то же самое происходило и на других заводах. Зато пышным цветом расцвели всевозможные самодельные "заправки". В ход шло всё -- сливали остатки из резервуаров, просверливали или простреливали трубопроводы, а то и просто копали ямы. За почти век грозненской нефтепереработки под городом образовалась целая линза из керосина, бензина, нефти и бог ещё знает чего. Кое-где линза подходила почти к самой поверхности -- только копни.

И копали.

Борис сам видел несколько ям разной глубины, из которых черпали бензинокеросиновую смесь. Как это потом очищалось, и что на этом потом ездило, Борис не знал. Но что-то, похоже, ездило, потому что у каждой ямы был один или несколько хозяев, ревностно следивших за суверенитетом.

Трубопроводы теперь не сверлили -- их простреливали. Иногда не совсем удачно. Вечером к эстакаде, проходящей вдоль дороги, подъехала белая "шестёрка". Милиционер с канистрами в руке подошёл к трубопроводам, вытащил пистолет. Хлопнул выстрел, из трубы с рёвом вырвалось пламя, стоящий на остановке народ бросился врассыпную. От машины остался обгоревший остов, от милиционера -- горстка пепла.

В парке завода Анисимова сцепились в очереди на "заправку" несколько водителей. Один занервничал и дал по машине конкурента очередь из "Калашникова". Пуля пробила емкость с гексаном, та загорелась. Водители, забыв обо всём, дали по газам, работники парка вызвали пожарных. Подтянулись охранники, милиция. Емкость потушить не удалось, огонь перекинулся на вторую. А потом они, одна за другой, взорвались, и последняя, поднявшись в воздух на столбе ревущего пламени, вдруг замерла, повернула и, словно фашистская ФАУ, помчалась вдоль дороги. Народ рванул в стороны быстрее американских спринтеров.

Тащили с заводов всё, что можно. Тащили цветной металл, пустые бочки, масляные выключатели, лабораторную посуду, оконные рамы. Что нельзя -- тащили тоже. Прямо с территории ЦГФУ спёрли здоровенный, метров пять в длину, холодильник-конденсатор. Видимо, позарились на нержавейку и латунные трубки. Оперативники из Следственного комитета только диву дались, увидев след от троса на заборе -- явно тянули краном. Вокруг собралась куча зевак -- охрана, пацаны на великах из Алхан-Юрта. Опера переглянулись и заговорили громко между собой:

-- Всё, достали! Дудаев вертолёт даёт, Алхан-Юрт облететь. Сказал, у кого во дворе найдут холодильник -- всех с пулемёта прямо с воздуха гасить.

Несколько пацанов вскочили на велосипеды. Через полчаса один вернулся: "Нашли трубу, нашли! В лесу была -- не надо вертолёт!" Следом приехали грузовик с холодильником в кузове и автокран. Через полчаса кран прямо через забор поставил холодильник на место. Дудаев, ясное дело, ни о вертолёте с пулемётом, ни о холодильнике знать ничего не знал. Скорее всего, он даже о существовании ЦГФУ не подозревал...

О существовании Химзавода Дудаев знал точно: весной неожиданно нагрянул с инспекцией. Объехал несколько цехов, поинтересовался проблемами. Рабочих, живших в большинстве в Черноречье, волновало только одно -- мягко говоря, усложнившаяся продажа квартир из-за действий Алдынского комитета. Об этом президенту, конечно, никто ничего не сказал, пожаловались только на перебои с зарплатой. Дудаев рассказал про экономическую блокаду и поинтересовался, почему завод не работает на полную мощность.

-- Так завод Ленина сырьё не даёт, -- сказал директор.

Дудаев вопросительно глянул на директора завода Ленина.

-- Мы даём! -- заявил тот.

Президент нахмурился.

-- Оно не подходит, -- попробовал объяснить директор Химзавода. -- Слишком тяжёлое.

-- Тяжёлое? -- помолчав, переспросил президент и тут же принял решение: -- Облегчайте!

-- Понял, что делать надо? -- спросил Алихан Бориса на следующий день. -- Облегчать! А ты зарплату просишь... Ладно, давай подпишу.

Летом вновь поменяли деньги, и от Советского Союза теперь остались только паспорта. В августе, когда до конца срока обмена оставалось ещё больше недели, Борис стал свидетелем занятной картины. Он ехал на троллейбусе из Микрорайона. Возле библиотеки Чехова троллейбус обогнал кортеж из нескольких автомобилей. Из головной машины высунулась рука с автоматом, раздалась длинная очередь. Пассажиры почти не обратили на это внимания: привыкли. Но следом из машины посыпались деньги, много денег. Разноцветные советские купюры летели по ветру, устилали асфальт, словно опавшие листья. Троллейбус резко остановился, водитель выскочил на дорогу и стал судорожно собирать деньги, запихивая их в карманы и за пазуху. Дверь троллейбуса он успел закрыть, и это позволило ему выиграть немного времени. Совсем немного: через несколько секунд двери открыли, и на мостовую выскочила целая толпа. Пять минут -- и на асфальте не осталось ни одной купюры.

Осенью они продали квартиру, слишком быстро уж падали цены. Деньги несли домой в обычном полиэтиленовом пакете. Денег было много -- несколько тяжёлых пачек, похожих на кирпичи и, глядя на них, с трудом верилось, что купить на них сейчас в городах России можно разве что гараж. И то не везде.

В течение ближайшего времени эти несколько кирпичей должны были начать работать и подарить своим владельцам то, о чём они мечтали.

Борис занялся бизнесом.

Три человека -- два чеченца и один армянин давно мечтали пристроиться к бурно процветающей продаже нефтепродуктов, и им не хватало немногого -- наличности и некоторых знакомств. И то, и другое принёс Борис. Схема была довольно проста -- в Грозном покупались цистерны с нефтью, затем их перегоняли в Прибалтику и продавали. Цистерны по всему пути сопровождали двое из команды, обеспечивая с помощью взяток "зелёный путь". Деньги гнали назад наличкой, на обычной машине.

Три операции прошли, как по маслу. Кирпичей стало заметно больше; Борис и Ирина смотрели на них заворожённым взглядом и видели трёхкомнатную квартиру где-нибудь в Краснодаре или Саратове. А может, в Москве? Ведь если добавить совсем немного, хватит и на Москву, и родителям на домик в деревне. И идёт всё так хорошо. Ещё всего лишь раз, один только разок.... Ох, как заманчиво!

И они решились.

Всё прошло хорошо. Цистерны дошли до Латвии без задержек, покупатель расплатился сполна. Последний телефонный звонок был из Ростова: "Всё идёт по схеме -- ждите". Через день третий участник группы должен быть встречать "купцов" на границе.

Они не появились.

Ни через день, ни через два.

Нашли их только через неделю. В Ростове. Обоих -- и армянина, и чеченца. Избитых до неузнаваемости и с огнестрельными ранениями.

В морге.

Машина и деньги растаяли, словно их и не было.

Так же растаяли и мечты. Краснодар, Саратов и Москва снова стали такими же далёкими и недоступными, как и Австралия, а мир опять съёжился до размеров столицы непризнанной республики. Даже меньше.

Покраснели листья каштанов в опустевших скверах, полетели по ветру кленовые вертолётики -- незаметно подкралась осень 94-го года.

Последняя осень.

Глава семнадцатая

С Новым годом!

-- Боря сколько можно ждать -- когда за сапогами пойдём? Давай сегодня.

Борис выловил из бульона разваренный кусок голубятины, тщательно прожевал, прикрыв от удовольствия глаза.

-- Правильно, давайте сегодня пойдём,-- влез Славик. -- А, пап?

-- Это кто -- "пойдём"? -- нахмурилась Ирина. -- Ты с бабушкой останешься.

-- Ну, мама-а! Ну, пожалуйста! -- заныл Славик, бросая ложку.

Борис доел суп, досуха вытер тарелку хлебом, потрепал Славика по плечу.

-- Ешь давай -- остынет! Ир, давай завтра.

Ирина вопросительно подняла глаза, и Борис сразу осёкся. Глаза выглядели уставшими, косметика отсутствовала начисто, в уголках собрались морщинки. Ничего этого Борис не замечал, он видел то, что и всегда -- серо-голубую даль, и ловил себя на мысли, что так и хочется сказать банальное и пошлое -- "озёра". Ни банальным, ни пошлым это определение ему не казалось.

-- Ира, ну сама подумай, -- стряхнул дурман Борис, -- сегодня тридцать первое декабря. Завтра -- Новый год. Значит, будёт совсем тихо, все напразднуются и будут отсыпаться. Логично?

-- Да вроде и сегодня не так, чтобы... -- неуверенно протянула Ирина.

Где-то далеко лязгнуло, как будто сцепляли гигантские вагоны, воздух прорезал короткий -- с высокого на низкий -- жужжащий вой и оборвался резким взрывом. Мелко задребезжали стёкла. Славик втянул голову в плечи и пролил бульон, Валентина Матвеевна закрыла глаза.

-- Ладно, давай завтра, -- нарушила тишину Ирина. -- Наверное, ты прав.... Только пораньше!

Борис кивнул.

-- А я? -- ещё не потерял надежды Славик, посмотрел на маму и сделал "хитрый" ход: -- Давайте, вы завтра решите?

-- Хорошо, завтра посмотрим, -- перебила Ирина Бориса, уже собравшегося сказать "нет".

-- Есть! Папа, пойдём собак покормим.

Как ни пытался Славик разделить косточки между своими друзьями поровну, ничего у него вышло. Собаки проглотили всё в мгновение ока и теперь прыгали вокруг, тявкали, заглядывали в глаза.

-- Нет у меня больше! -- чуть не плакал Славик. -- Правда, нет ничего. Дайка, как не стыдно -- ты и так больше всех съела! Эй, вы куда?

Стая, как по команде, оставила своего вожака и молча бросилась на улицу; Славик -- вдогонку.

-- Слава! -- крикнул Борис. -- Куда? Назад!

Славик только отмахнулся.

"Вот зараза!" -- чертыхнулся Борис, бросил окурок и, не особо спеша, двинулся следом. Собаки уже были на улице, скопились у дороги кучкой, поджав хвосты и взъерошив шерсть. В трёх метрах от них, тоже взъерошив шерсть и оскалив клыки, стояла ещё одна собака, а у её ног лежало что-то похожее на палку колбасы. "Где она колбасу надыбала? -- удивился Борис. -- Да это же Славкин любимчик -- Дейк. Во даёт!"

-- Папа! Па-па! -- завизжал Славик. -- Па-па! Дейк, зачем!.. Па-па-па-а!!

Борис рванул с места, растолкал огрызающихся собак, схватил сына.

-- Что, Слава, что? Укусили?

Славик, мелко дрожа, уткнулся лицом в плащ отца и вытянул руку, показывая куда-то пальцем. "Ира сейчас бы сказала -- не показывай пальцем", -- мелькнула неуместная мысль. Борис глянул, и у него по спине побежал холодок. Палец сына указывал на Дейка. Тот стоял, вздыбив шерсть и грозно оскалив клыки, не желая никому отдавать свою законную добычу. Только добычей была отнюдь не палка колбасы.

В ногах у Славкиного любимчика лежала окровавленная человеческая рука без кисти.

-- Папа! -- сквозь слёзы выдавил Славик. -- Он же никого не загрыз? Правда, папа? Правда? Ты посмотришь? Он из того двора её притащил!

Посмотреть оказалось не просто: собаки словно взбесились, и впускать Бориса в заброшенный двор не хотели. И только, когда подошли отец и Алик с Мовлади, стая сдалась.

-- Наверное, вон там, -- сказал Алик, показывая на дом с обвалившейся стеной, выбитыми окнами и почти без крыши.

Как ни странно, дыра в потолке оказалась совсем небольшой.

-- Это не бомба... -- задумчиво протянул Мовлади. -- Осторожней!

Борис споткнулся о валяющийся поперёк комнаты почти целый шифоньер, рука нащупала на полу что-то круглое. Борис поднял, поднёс к свету: на ладони лежали металлические шарики. Маленькие, гладкие, совсем не страшные.

То, что недавно было человеком, лежало у стены. Заросшее седой щетиной, старое измождённое лицо смотрело одним застывшим глазом в потолок, второго глаза не было. Почти не было и правой стороны лица -- Бориса чуть не вырвало. Не было и оторванной по локоть правой руки, только валялась неподалёку в лужице крови побитая осколками кисть.

-- Тут ещё есть! -- крикнул из-за стены Алик. -- Помогите!

Сгорбленная аккуратная старушка лежала на кухне, вернее там, где когда-то была кухня. Из-под платка выбивались седые волосы, глаза смотрели через дыру на небо, а на тонких, высохших губах застыло странное выражение. Старушка будто бы улыбалась.

-- Вера её звали, -- сказал отец. -- Значит, это там Пётр лежит. Ох, любил же он выпить.... Мужики, похоронить бы...

Земля успела промёрзнуть и поддавалась неохотно, постоянно попадались камни. Алхазур копать не стал, Борис быстро выбился из сил, и только Мовлади, действуя то ломом, то лопатой работал, как маленький экскаватор. Неподалёку, на принесённой отцом простыне, застыли так и не вспомнившиеся Борису Вера и Пётр. Рядом лежала тёмная, со вздувшимися венами, кисть. Руку не нашли: её унёс куда-то совсем взбесившийся Дейк. Молча постояла и ушла домой мама. Следом подошла Ирина, прижалась.

-- Как там Славик? -- спросил Борис. -- Успокоился?

-- Не очень. Всё спрашивает, как же Дейк так мог?

-- Скажи ему, что руку взрывом оторвало, а Дейк её специально притащил нам показать. Чтоб похоронили.

Ирина благодарно взглянула на мужа, дотронулась до плеча и улыбнулась сквозь слёзы.

В холмик свежей чёрной земли отец вбил наспех сколоченный крест.

Во второй половине дня сквозь низкие тучи выглянуло солнце, на припорошенную снегом землю упали тени. От фонарных столбов, от почти ещё целых домов, от посечённых осколками, похожих на столбы, деревьев.

Часов в двенадцать стороне Микрорайона застучали автоматы, гулко захлопали гранатомёты. Звуки не затихли, как обычно через несколько минут, наоборот, только усилились. На всякий случай спустились в подвал.

Стрельба не приближалась, но и не отдалялась в течение часа, потом постепенно сошла на нет. И почти тут же канонада раздалась с другой стороны -- от Старых Промыслов.

Борис слазил в погреб и принёс в подвал три бутылки настоянного на чабреце самогона. Мало ли -- вдруг Новый год тут встречать придётся?

Стрельба стихла, солнце вновь спряталось за тучами. В подвале уютно горела масляная коптилка, освещая маленькую "комнату" жёлтым прыгающим светом. Женщины разговаривали, Славик, пользуясь случаем, пытался читать, Мовлади дремал. Борис, отец и Алик вышли покурить, и тут грохнуло гораздо ближе. Алик осторожно поднялся по ступенькам, высунул голову, прислушался:

-- Похоже, у вокзала!

Борис тоже поднялся, выглянул. На улице почти стемнело, лишь на западе багровела полоска неба. Лучи заходящего солнца оконтуривали чёрную громаду Президентского дворца, делая его похожим на средневековый замок, приготовившийся к осаде.

Тёмное небо прошила трассирующая очередь, эхо отразило звук от домов, бросило в подвал, и Борис автоматически втянул голову в плечи. Стало немного стыдно, Борис оглянулся: Алик с каменным лицом вслушивался в звуки боя, отец курил внизу, прикрывая огонёк рукой. "Не заметили! А стреляют что-то действительно здорово. Странно, ведь часов через семь Новый год".

-- Алик, Боря, -- раздалось снизу. -- Чего тут стоять, пойдем лучше старый год проводим.

Отец разлил коричневый напиток, и тут же, как по заказу, стихла стрельба.

-- Пусть все наши печали останутся в старом году! -- сказал Алик.

-- Пусть! Пусть так и будет! -- как заклинание повторили шесть человек

Разномастные стаканы и кружки ударились друг о друга, по стене пробежали тени от шести рук.

-- Ура! С наступающим! -- громким шёпотом сказал Славик, поднимая кружку с водой.

К шести теням добавилась ещё одна, маленькая.

Захлёбываясь, затрещали автоматы, тяжёлым басом присоединился пулемёт и, перекрывая всё, гулко ударил танк. Тут же завизжали гранатомёты, снова всё перекрыл танковый залп. Опять автоматы, снова пулемёт. Гранатомётный разрыв, танк, пулёмёт, танк, гранатомёт....Какие-то новые звуки -- как будто кто-то бьёт по дну бочонка, короткий свист, сухой разрыв. Опять танк...

"С Новым годом! -- подумал Борис, инстинктивно втягивая голову в плечи. "БАМ!" -- резко хлопнуло рядом. Словно рванула гигантская хлопушка.

-- Что за чё!.. -- начал, было, Мовлади и прикусил язык.

БАМ! Ощутимо подпрыгнул бетонный пол, поток воздуха дёрнул коптилку, разбрасывая по стенам жёлтые блики.

Славик бросил кружку, зажмурил глаза и заткнул уши ладонями.

Ещё один залп, ещё разрыв. Короткий, меньше удара сердца промежуток и опять взрыв. Даже здесь, в подвале, грохот рванул по барабанным перепонкам, и Борис непроизвольно открыл рот. Славик перескочил на кушетку, схватил две маленькие подушки, закрыл ими уши. Словно почувствовав, Ирина открыла глаза и, бросив руку Бориса, пересела к сыну. Обняла, прижала к себе.

Опять удар, словно раскат грома, пулемётный стук, кажущийся теперь почти ласковым, снова удар по дну бочонка и резкий сухой взрыв. Пляшут по стенам испуганные блики коптилки.

Время будто остановилось. Борис то закрывал глаза -- и тогда в первозданной темноте в такт сумасшедшему оркестру расцветали в глазах огненные круги. Мозг пронзало дикое ощущение, что никого больше нет. Никого и ничего. Ни подвала, ни города, ни мира, ничего. Его тоже нет. Только этот сводящий с ума грохот, только эти разноцветные круги. И Борис открывал глаза.

Дерганый свет коптилки выхватывал из темноты искажённые лица.

Мовлади, уставившийся в одну точку и что-то беззвучно шепчущий.

Прикрывший глаза и, казалось, окаменевший Алик.

Тяжело дышащий и раскачивавшийся, словно в трансе отец.

Испуганная мама с дорожками слёз на растерянном лице.

Уткнувшийся в грудь Ирины Славик. Тонкие ручонки крепко прижимают к ушам подушки, спина вздрагивает от каждого взрыва.

Ира...Сбившийся с головы шарф, растрёпанные, совершенно не похожие сейчас на водопад, волосы. Склонённое к сыну лицо с широко открытыми глазами, что-то шепчущие губы.

Господи, кончится это когда-нибудь?!

Тяжёлый удар в очередной раз заставил подпрыгнуть пол, отозвался тупой болью в голове -- и наступила тишина. Тишина была оглушающей, невозможной. Как будто бы исчезли вообще все звуки, как будто бы уши забили ватой. Не бывает такой тишины! А может, он оглох?

Та...та...та...

Что это?

Та...та...та...

Что?

Борис закрыл глаза, прислушался. Нет, ничего не понять. В ногах вата, ноги не сдвинуть с места, в теле тоже вата, и в ушах вата, везде одна вата...вата, чёрт. И что-то стучит, стучит...

Борис с усилием сглотнул, и тут же вернулись звуки. Словно открыли плотно запертую дверь, словно выбило из ушей пробки. Стучало не в голове, стучали автоматы, и Борис даже улыбнулся -- настолько привычными и домашними показались эти звуки.

-- Фу... -- выдохнул Алик. -- Боря, выпить ещё есть?

Самогон вспыхнул внутри и потёк по жилам -- по спине, вдоль спины, вверх и вниз, в пах, в плечи, в голову -- и боль ушла. И можно двинуть ногами, можно нормально вздохнуть, и коптилка опять горит ровно, и не прыгают по стенам хищные блики.

-- Что это было? -- спросил Мовлади и сам себе ответил: -- Штурм? Что-то быстро.

-- Прошло шесть часов, -- ровным голосом сказал отец.

"Так много? -- удивился Борис и тоже посмотрел на часы. -- Шесть. Надо же!"

На улице было холодно. Со дна подвала виднелось только небо, тяжёлое низкое небо, укрытое тучами. Тучи отсвечивали красным.

Медленно-медленно Борис поднялся на несколько ступенек вверх и осторожно выглянул. Запад пылал огнём. Пылала тонкая полоска неба между землёй и тучами. Пылали тяжёлые тучи, отсвечивая красно-жёлтыми сполохами. Тучи медленно ползли на восток, извивались, словно пытаясь убежать от огня. Пытались и не могли. Черным призраком возвышался на красном фоне президентский замок. За ним весело пылал четырёхэтажный дом.

-- Что это? -- спросил Мовлади.

-- "Красная шапочка"... -- прошептал Борис, -- была.

Отец закурил трубку. Борис тоже вытащил сигарету; руки немного дрожали. В стороне вокзала небо расцвечивали трассирующие пунктиры. Автоматная дробь не затихала ни на секунду..

-- Мне отлить надо, -- объявил Мовлади. -- Здесь?

-- Охренел? -- рассердился Алик. -- Наверх пошли!

И, подавая пример, первым поднялся на улицу, следом, пригибаясь при каждом выстреле, вылез Мовлади. Борис торопливо докурил сигарету, вышел наверх и торопливо пристроился к стене. На улице было непривычно, открытое пространство давило. Казалось, что каждый выстрел, каждый хлопок только и знает, что ищет застывшую у стены фигуру. Борис даже не очень почувствовал облегчение и, не успев застегнуть молнию, шмыгнул назад в подвал.

"А женщины?" -- просочилась в мозг непрошеная мысль. Борис поморщился: выходить снова на поверхность не хотелось. Он вздохнул, посмотрел на подсвеченное небо и открыл железную дверь подвала.

Десять метров до входа во двор, ещё двадцать до общего туалета в конце двора. Почти бегом, инстинктивно прижимаясь к стенам. Стрельба быстро усиливалась, несколько раз что-то рвануло в воздухе, заливая двор ослепительным светом. Мама и отец ушли назад первыми, вокруг, как живые, прыгали извивающиеся тени. Вышла Ирина, Борис схватил её за руку, и они побежали, оступаясь в темноте. Небо вспыхнуло резким лиловым светом, проявляющим и фиксирующим на дне глаза мельчайшие детали. Борис мгновенно увидел всё сразу: искаженное, неестественно бледное лицо Иры, её испуганные глаза, пляшущие тени, дома, приближающийся поворот, улицу, спасительный спуск. Ещё чуть-чуть! Алик схватил Ирина за руку, втянул в подвал. Борис подтолкнул её в спину, повернулся и побежал назад.

-- Боря! -- тонко закричала Ира. -- Ты куда? Боря!..

Борис в пять шагов пробежал расстояние до поворота во двор, присел, пережидая оглушительный взрыв, вскочил, опять присел. Грохотало не переставая, опять ударили танки. Борис встал, согнулся и, преодолевая дрожь в коленях, рванул дальше; тут же воздух завибрировал, толкнул в спину и он, проскочив два шага, всё-таки не удержался. Асфальт вздыбился, больно ударил в грудь, в голове словно ударил колокол. Борис выдохнул воздух, сглотнул, в голове прояснилось он, оттолкнувшись от асфальта, резко встал. Под очередную вспышку поднялся по ступенькам на крыльцо, схватил стоящее рядом с дверями ведро, побежал назад.

В стороне вокзала небо расцвечивалось жёлто-красным, как при гигантской электросварке, гранатомёты хлопали без остановки. Борис скатился по ступенькам в подвал, протиснулся в приоткрытую дверь и, прижимаясь к ней спиной, обессиленно сполз на пол.

-- Боря! -- схватила его за руку Ирина. -- Боря, ты что? Зачем?

-- А если... -- переводя дыхание, выдохнул Борис, -- если следующий раз выйти не сможем? А так вот...

И выпустил, наконец, из рук ведро.

-- Ну ты даёшь, брат! -- покачав головой, сказал Мовлади.

В маленькой "комнате" потрескивала коптилка, на лежанке, закрывшись подушкой, спал Славик. Борис налил в кружку самогона, выпил. Улыбнулся Ирине и сел на стул.

На улице опять немного поутихло. "Хоть бы...", -- успел подумать Борис, прикрыл глаза и сразу провалился в сон. Во сне не было ничего: ни стрельбы, ни горящих домов, ни телевизора. Только ощущение, что он что-то забыл, что-то очень важное. Мысль лезла и лезла, мешала спать. "Отвалите! -- сказал Борис во сне. -- Дайте поспать. Потом вспомню!" "Папа! -- сказал тонкий голос. -- Папа, вспомни!"

Борис открыл глаза, взял рюкзак сына, расстегнул молнию.

-- Ты что? -- спросила Ирина и тут же замолчала, вжав голову в плечи от очередного взрыва.

Борис успокаивающе погладил её по плечу, вытащил из рюкзака записную книжку и, щуря глаза в неверном свете, начал быстро писать.

-- Ира, какой телефон у Светловых в Москве? А у Сергея в Туле? Подожди.... У Марии Михайловны шестая квартира? Сейчас, сейчас... Всё! Буди Славика, я ему тут все адреса записал на всякий случай. Ира! Я же сказал -- на всякий случай! Буди, я ему сам объясню!

Относительная тишина продержалась недолго. Невидимый дирижёр взмахнул своей палочкой, дважды оглушительно ударил танк -- и началось. Автоматная и пулемётная стрельба, хлопки гранатомётов, миномётные разрывы, короткий, сводящий с ума свист, какие-то крики, взрывы. Звуки то смешивались в кучу, то разделялись, взмывали вверх, зависали, падали, сверлили мозг, били по барабанным перепонкам.

Борис то наклонялся вниз, затыкая уши, то откидывался на стуле и закрывал глаза. Как сумасшедшие бегали по стенам испуганные блики коптилки, подпрыгивал бетонный пол.

И не было этому конца.

Перекрывая все звуки, обрушился с неба дикий, совершенно невообразимый рёв. В доли секунды заполнил собой всё, каждую клеточку, каждый атом. Сердце дёрнулось, чуть не выскочив из груди, и остановилось, живот свело судорогой. Взрыв прозвучал почти как избавление, но только почти: догоняя первый, мчался второй звук, а следом уже зарождался третий. Несколько секунд передышки и новый залп. "Град! -- сказал кто-то в голове у Бориса. -- Град! Град!!"

Борис открыл рот и, не чувствуя как по подбородку сползает слюна, мысленно взмолился.

-- Помоги! Помоги, если ты есть! А-а! Помоги, ну что тебе стоит, гад! Нет, нет, не гад, нет! Я не знаю, есть ли ты....А-а - а! Как там? Иеже си на небеси....Нет! Отче наш, иеже си на небеси! Как же там дальше? А-а!

Удар, ещё удар! Дикий рёв рвёт барабанные перепонки, едкий запах гари.

-- Отче наш, иеже си на небеси. Да святиться имя твое, да будет воля твоя....

Пулемётная очередь, взрыв...взрыв, подпрыгивает бетонный пол, гаснет, не выдержав, коптилка.

-- Отче наш, иеже си на....Помоги!!

Ирина схватила Бориса за руку, сжала с неожиданной силой. Им не пришлось ничего говорить, чтоб понять мысли другого, обрывки мыслей...это было как вспышка, короткая и жестокая. От таких вспышек озаряются лица и сужаются зрачки -- и только благодаря им удаётся прозреть душу насквозь, до самого дна. До самой смерти.

Волшебный лес?..

Через тысячу лет ночь сменилась тусклым утром, ещё через десять тысяч в город пришёл серый испуганный день. Тучи висели низко-низко, вздрагивали от каждого взрыва, отмахивались эхом. Несколько раз срывался снег, смешивался с летящим вверх пеплом и ложился на землю грязно-серой простынёй. Снова стемнело, но и ночь не смогла полностью войти в свои права: огни пожаров освещали город ярче любой иллюминации.

За всё время они выходили из подвала только три раза -- когда на улице становилось относительно тихо. На улицу не поднимались, только высовывали голову над землёй -- посмотреть. С каждым разом картина становилась всё страшнее. Всё больше и больше срезанных осколками веток валялось на земле. Всё больше и больше пожаров поднималось на той стороне Сунжи, потом стало гореть и на этой стороне. Всё больше и больше воронок и пробитых крыш можно было разглядеть из подвала.

И всё меньше и меньше оставалось надежды.

Со вторым рассветом пришла тишина.

Звенело в ушах, и поэтому тишина казалась невероятной,...невероятной и страшной, будто сулила новое несчастье. Несколько минут они сидели, не двигаясь, и почти не шевелились, чтоб не спугнуть, чтоб не приблизить тот миг, когда несчастье станет необратимым. Потом потихоньку встали, медленно-медленно открыли дверь.

Сверху смотрело на них равнодушное серое небо. Немного подождали и осторожно, еле переступая затёкшими ногами, поднялись по ступенькам. Выглянули.

Землю покрывали грязно-серые остатки снега, везде валялись ветки деревьев. Сами деревья стояли почти без веток, похожие на телеграфные столбы. Дымило несколько воронок, окруженных черной, израненной землёй. Поперёк дороги валялся вырванный из земли бетонный столб. На другой стороне горел дом, оттуда летели чёрные хлопья. В мутной дали всё также возвышался закопченный, но явно не сдавшийся, Президентский дворец.

-- Боже! -- ахнула Ирина. -- Боже мой! Боря, что же делать?

-- Уходите! -- свистящим шёпотом прокричал Алхазур. -- Куда угодно. Хоть ко мне в Гойты. Боитесь? Да никто вас там не тронет, клянусь! Сына пожалейте!

-- Да, здесь действительно не...-- сказал Борис. -- Может, в бомбоубежище лучше? Ир, пойду я посмотрю.

-- Боитесь...-- подытожил Алик.

Как не противился Борис, Ирина пошла с ним. На другой стороне Сунжи небо было бурым, со стороны Беликовского моста клубы дыма ползли в центр, устилая землю чёрными хлопьями. "Дом перед Беликовским знаешь? Представляешь, ей рожать скоро!" -- вспомнила Ирина и споткнулась о торчащий из земли осколок. Борис резко схватил её за локоть.

Пятиэтажка у Сунжи тоже горела, огонь вырывался из всех окон. Гудело, как на заводе у печей. Во дворе, рядом с детской площадкой, лежало что-то тёмное, и узнавать, что это, не хотелось. Они сделали ещё несколько шагов, обошли поваленное дерево и замерли.

Бомбоубежища не было. Дома не было. Нескольких домов дальше тоже не было. Ничего не было.

Совсем.

Только куча хлама немного возвышалась над землёй. Совсем немного: видимо всё провалилось в подвал. Дотлевали оконные рамы, остатки мебели, валялись погнутые обломки кровли. И везде кирпичи. Разбитые, искорёженные, обугленные кирпичи. Дрожало красноватое марево, и падали на землю чёрные хлопья.

-- Как это? -- подняла Ирина серое от пепла лицо. -- Как это, Боря?

Борис молчал, пытаясь закрыть от Иры правую сторону кучи: там темнело что-то подозрительно похожее на человеческую ногу.

-- Что ты молчишь? Бомба? -- глаза широко открыты, по щекам, смывая пепел, ползут слезинки. -- А где все? Надо же что-нибудь... Может, кто жив ещё?

Борис старательно загораживал опасный предмет и не углядел: Ирина выпустила руку и бросилась к куче. Оступилась, упала, тут же поднялась и, проваливаясь в кирпичные осколки, двинулась дальше. Опять оступилась, устояла, качнувшись, сделала ещё шаг и замерла, как вкопанная.

-- Ма-ма!

Борис в два прыжка преодолел расстояние, схватил жену за окаменевшие плечи.

И окаменел сам.

Среди кирпичей валялась папаха. Смятая, испачканная сажей и кровью папаха. Внутри темнело что-то мягкое. "Ингушетия богата полезными ископаемыми....Один внук -- это мало..."

-- Боря! Я не хочу....Не хочу! Не хо-чу!..Не...

Борис с трудом подавил подступающую к горлу тошноту, повернул Ирину к себе. Она тут же уткнулась ему в грудь, плечи затряслись.

-- Всё, Ира, всё! Пошли отсюда. Ну, всё, всё.

Назад Ирина шла, вцепившись Борису в руку, и безостановочно шептала: "Не хочу...не хочу". Машину у подвала она увидела первая, замерла на секунду и бросилась вперёд. Борис неожиданно жёстко поймал её за локоть.

-- Стой! -- голос тоже непривычный, резкий. -- Кого это чёрт принёс?

-- Ты что? -- нервно засмеялась Ирина -- Это же Алан!

Аланбек стоял у синей, заляпанной грязью "шестёрки" и о чём-то разговаривал с отцом. Мать сидела в машине рядом с незнакомым мальчишкой. На переднем сиденье обняла объёмистую сумку сестра Аланбека Малика. За рулём нервно курил молодой парень. У входа в подвал поглаживал Дейка Славик.

-- Борис, слушай меня, -- сразу начал Алан. -- Это мой брат. Говорят, дорога ещё открыта до самого Хасавюрта, но в машину все не влезут. Пусть садятся родители и Ира со Славиком. Ваха отвезёт их к родителям в Гудермес и вернётся за тобой.

-- Я одна не поеду, -- сказала Ирина.

-- Почему "одна"? -- удивился Аланбек. -- Со Славиком и родителями.

-- Нет! -- отрезала Ирина.

Борис остановил открывшего рот Аланбека, повернулся к отцу.

-- Папа, садись. Славик, бросай Дейка, давай в машину. Ира, послушай...

-- Нет! -- перебила Ира. -- Нет! Я без тебя не поеду!

Отец забрался в машину, поставил сумку, следом залез Славик. В салоне сразу стало тесно.

-- Ира...

-- Нет! Смотри -- там уже места нет!

-- Поместишься, -- устало сказал Аланбек. -- Что боишься? Ваха завтра вернётся.

-- Ира, -- стараясь быть спокойным, сказал Борис. -- Это же быстро, оглянуться не успеешь.

-- Нет! -- как заведённая повторила Ирина и хлопнула дверью. -- Я с вами подожду. Езжайте!

-- Иза ларт1аьхь яц?¹ -- спросил у брата Ваха.

-- Мама! -- закричал Славик. -- Мама!

Вдалеке дважды ударило, через миг воздух прорезал короткий свист, и в соседнем дворе хлопнул резкий взрыв. И тут же, как будто догоняя его, взорвалось за спиной. Захлопали автоматы.

-- Ира! -- заорал Борис, и она удивлённо вздрогнула. -- Садись! Быстро!

Ирина отпрянула и замерла, не сводя с Бориса широко распахнутых глаз -- никогда ещё он не кричал на неё. Никогда.

-- Слышишь? В машину!!

Борис схватил её за плечи, втолкнул в салон и захлопнул дверь. "Шестёрка" дернулась, словно раздумывая и медленно набирая скорость, двинула по разбитой дороге. Следом, захлёбываясь лаем, побежал Дейк.

-- Твою мать! -- выругался Борис и помчался следом. -- Стой! Стой!

-- Что ещё? -- недовольно закричал Ваха.

Борис открыл заднюю дверь и почти ударился о взгляд абсолютно серых, почти прозрачных глаз.

-- Деньги! Ира, деньги возьми! Если что -- не жди, уезжай! Я вас найду! Слышишь?-- кричал Борис, не отводя взгляда от окаменевших глаз -- Слышишь меня?!

Ира, как сомнамбула, кивнула головой, и он резко захлопнул дверь, махнул рукой.

-- Давай! Давай!!

"Шестёрка" обречённо вздохнула, медленно объехала воронку, на секунду задержалась перед поворотом и скрылась за домами. Через минуту прибежал назад Дейк, сел перед Борисом и уставился на него осуждающим взглядом: "И что же теперь?"

-- Знал бы я сам, -- тихо сказал Борис, -- знал бы...

________________________________________

1 -- Она ненормальная? (чеченск.)

Комментарии: 3, последний от 22/07/2010. © Copyright Семёнов Константин Юлианович (constsemenov@yandex.ru) Размещен: 10/07/2010, изменен: 10/07/2010. 64k. Статистика. Глава: Чечня, Проза Романы	Оценка: *8.687** Ваша оценка:
Аннотация: 16.Война подкралась незаметно 17.С Новым годом!

Семёнов Константин Юлианович Грозненский роман (часть I главы 16,17)

Семёнов Константин Юлианович
Грозненский роман (часть I главы 16,17)