Аннотация: Он немного ошибся: приближающаяся стая состояла из четырёх чеченцев и трёх русских.
16
Что? Айлант высочайший вздрогнул. Когда это было? Двадцать три годовых кольца назад? Точно! Как же он мог забыть, почему не обратил внимания ещё тогда? Покоился в счастливой идиллии и ничего не видел. Прямо как люди. Даже хуже, гораздо хуже.
После танцев снова уселись за стол. Общий разговор разорвался на отдельные диалоги, ещё более сумбурные из-за музыки. Стука вилки по бокалу никто не услышал.
-- Атас! -- закричал Павел, и за столом стало относительно тихо. -- Вы сюда жрать пришли? Муха, наливай! Русик, брось ты это мясо -- никуда оно не убежит. Всем налили? Тогда внимание! Разрешите поднять этот бокал за нашего именинника! За дорогого и глубокоуважаемого, я бы даже сказал, глубоко-глубокоуважаемого Вальку Сергеевича!
За столом засмеялись.
-- То есть, Кулька Сергеевича. Короче, за тебя, Кулёк! Желаю тебе, как положено, здоровья. У тебя хорошее здоровье? Пусть будет ещё лучше! Ещё желаю...Что же я желаю? А, конечно, мирного неба над головой, -- за столом захихикали. Павел изобразил недоумение. -- Ещё? Что же ещё? А, как же я забыл, идиот! Желаю тебе использовать данный нам Горбачёвым момент, выиграть выборы и стать, наконец, директором. А что -- пора, тебе уже 33.
-- Возраст Христа, -- сказал Виктор.
-- Тьфу на тебя! -- шикнул Павел. -- Христос в 33 умер, это не для нас. Тридцать три -- столько было Илье Муромцу, когда он слез с печи и стал героем. А Вальке ещё министром быть! Вот тогда заживём! С Днём Рождения, Кулёк-Муромец!
Все засмеялись, бросились поздравлять. Некоторое время не было слышно ничего, кроме звона бокалов и криков: "Поздравляем! Кулёк-Муромец! С днём рождения!".
Строго говоря, день рождения у Валентина был вчера. Но вчера в двухкомнатной квартире на проспекте Победы собрались родственники и знакомые, коллеги и просто нужные люди. Вчера, как говорил сам Кулёк, была официально-деловая часть. А сегодня народу было мало, и только свои. Сегодня можно было расслабиться и не следить за выражением лица. Можно было говорить, что хочешь, смеяться и дурачиться. И они говорили, и смеялись, и дурачились. И не следили.
-- Кулёк, -- спросил Русик, задумчиво глядя на аппетитный кусок мяса, -- а какая у тебя машина будет -- "Чайка"?
-- "Волга", -- сказал Валентин. -- Зато чёрная.
-- Фу! -- скривился Руслан и отправил мясо в рот. -- Фигня!
-- Русик! -- в притворном ужасе заорал Павел. -- Это же свинина!
-- Пофол на фиф! -- объявил Руслан с набитым ртом. -- Это фенфуфятина!
Этой шутке было уже лет двадцать, но все рассмеялись, как в первый раз. Им было весело, им было легко, им было просто. А может, они просто были ещё слишком молоды, и молодость веселила не хуже выдержанного коньяка. Впрочем, от коньяка они тоже не отказывались.
-- Пошли, покурим, -- предложил Павел.
-- Давай здесь! -- разрешил Валентин. -- Квартира для нас или мы для квартиры? Жена?..
Ольга, высокая стройная блондинка, растерянно подняла тонкие брови: второй вариант ей явно нравился больше. Протестовать открыто, однако, она тоже не решалась. Она одна, пожалуй, так и не стала здесь своей, так и не нашла общего языка с остальными. Так и осталась чужой -- не Ольгой, а Валькиной женой.
-- Конечно, -- неуверенно протянула она.
-- Ничего не конечно! На балкон пошли! -- резко бросил Виктор и выразительно посмотрел на жену. -- Забыли?
Света была на шестом месяце, и живот уже был отчётливо виден. Минут на пять о перекуре все забыли.
-- Ой! -- преувеличенно смутился Валентин. -- Извини, Света! А ты кого хочешь?
-- У нас будет сын! -- твёрдо заявил Виктор.
Света улыбнулась и автоматически приложила руку к животу. Павел ухмыльнулся, Русик продолжал есть "кенгурятину".
-- Сын! -- повторил Виктор. -- А потом ещё один! Правда, Света? И нечего смеяться! Сам лучше бы о втором подумал, лыбится он ещё!
-- Ты что, Муха? -- удивился Павел. -- Перепил?
-- Витя, -- потянула мужа за руку Света. -- Выпей сока.
-- Сын -- это хорошо! -- прожевал, наконец, мясо Руслан. -- У мужчины должно быть много сыновей. У меня уже два.
-- А дочек? -- спросила Анна.
-- Дочки -- это брак, -- заявил Руслан. -- У настоящего мужчины не должно быть брака.
Виктор снова напрягся. Валентин глянул на него и толкнул Руслана ногой.
-- Впрочем, -- сжалился Русик. -- немного можно. Для калыма.
-- Калымщик! -- засмеялась Анна. -- А почему ты Мадинку не привёл?
-- Женщина должна... -- начал Руслан, и все хором подхватили: -- Сидеть дома, воспитывать детей и вести хозяйство!
Промолчала только Ольга. И Виктор.
-- А как же мы? -- деланно нахмурилась Аня.
-- Вам можно, -- разрешил Руслан. -- Как говорил великий и непревзойденный Омар Хайям: "В чужое медресе со своим уставом не лезь".
-- В чужой монастырь! -- включился Павел.
-- Ты меня не путай, гяур!1 Про монастырь говорил великий и непревзойдённый Михаил Юрьевич Лермонтов, а Хайям -- он про медресе, -- серьёзно сказал Руслан и улыбнулся: -- Простыла Мадина.
-- Курить пойдём?
Чтоб выйти на балкон, пришлось пройти почти через всю квартиру. Огромную квартиру в сталинском доме, которые в Грозном называли "старый фонд". В коридоре можно было поставить тенистый стол, и ещё бы место осталось, прихожую хотелось называть не иначе как "холлом".
-- Ты у него ванную видел? -- прошипел Виктор Павлу в ухо. -- У него там холодильник стоит! И диванчик!
-- Завидно?-- Павел отшатнулся, демонстративно прикрыл ухо и вдруг заорал на всю квартиру: -- Эй,Кулёк, тут некоторые интересуется, на фига тебе в ванной диван с холодильником!
-- Как, зачем? -- засмеялся Валентин. -- Вылезаешь из ванны, достаёшь из холодильника пиво, ложишься на диван и балдеешь.
Виктор поморщился, покрутил пальцем у виска
-- Да ладно, Муха, не завидуй, -- примирительно сказал Валентин. -- Скоро и у тебя своя хата будет.
-- Сговорились? -- пробурчал Виктор. -- Ничего я не завидую. Просто квартира будет ещё через год, а знаете, как впятером в двух комнатах. А скоро и вшестером.
-- Да... -- протянул Валентин. -- Слушай, а вы что, подождать не могли?
-- Что? -- Виктор сузил глаза. -- Ты о чём?
-- С ребёнком, -- Кулеев, похоже, ничего не замечал. -- Пока квартиру не получите.
Виктор набычился, оглядел всех троих, хотел что-то сказать, но только махнул рукой и пошёл на балкон.
-- Что это с ним?
-- У нашего Мухи новая дурь, -- усмехнулся Павел. -- Он теперь считает, что предохраняться нельзя.
-- Я тоже гондоны не люблю, -- объявил Руслан. -- В них как в скафандре.
-- Ты не понял, Русик. Он считает, что предохраняться вообще нельзя. Никак! Мол, если детей даёт Бог, то мы не имеем права этому противиться. Безнравственно это.
-- Что-то в этом есть... -- Русик на секунду задумался и вдруг усмехнулся. -- Слушайте, но ведь сколько тогда у него детей будет! Больше, чем у наших в сёлах. Молодец, Муха! Будет отец-герой!
-- Э, нет! У него всё продумано. Половой акт без цели зачатия тоже безнравственен.
-- Как? -- не понял Руслан.
-- Это значит, что трахаться просто так нельзя. Если ты не хочешь в данный момент заделать ребенка, то облейся водой и иди спать в другую комнату, -- объяснил Валентин и ухмыльнулся: -- Ну и Муха! А когда-то просил меня презервативов ему купить: сам он, видите ли, стеснялся.
-- В другую? -- вытаращил глаза Руслан. -- Да пошёл он! А когда ему просто так хочется, он что терпит или дроч.... Эй, Муха...
-- Сдурел! -- схватил его за плечо Павел. -- Оставь его!
Балкон, в отличие от квартиры, был вполне обычный, и четыре человека заполнили его почти полностью. Внизу шумел проспект Победы, который в народе до сих пор называли Августовской. Когда-то Валька думал, что это две разные улицы, потом -- что Августовской его называют только неграмотные и старики. Что проспект назван так в честь победы в стодневных боях, которая пришлась как раз на август, он узнал только в школе. И то от Пашки.
Давным-давно ничего не осталось от тихой улочки, разделявшей когда-то собственно город Грозный и станицу Грозненскую. Теперь это была одна из самых оживлённых и красивых улиц с широкой и тенистой аллеей и вечно заполненными тротуарами. Вот и сейчас народу на улице было полно, особенно под балконом. Там бурлил небольшой людской водоворот. Это люди выходили и входили в детский мир, который тоже имел своё неофициальное название -- "Красная Шапочка". В детстве Валька очень любил ходить в этот магазин и обязательно старался дотронуться рукой до встречающих его у входа фигурок медведя и девочки в красной шапочке. Теперь магазин был уже не тот -- казался маленьким и неудобным. Да и купить в нём ничего особенного было невозможно. Но волшебные фигурки всё так же стояли у дверей, и при их виде по-прежнему загорались глаза у детей.
-- Тапик, помнишь, мне когда-то акробата на проволоке здесь купили? -- спросил Валентин. -- А ты его в этот же день разобрал: хотел узнать, почему он не падает.
-- А ты орал и обещал пожаловаться родителям! -- Виктор затянулся и выпустил несколько колец дыма.
-- Фокусник! -- похвалил Руслан, набрал полный рот дыма и попробовал повторить.
Колец не получилось.
-- Не так это просто! -- засмеялся Павел. -- А помните, мы на аллейке слушали "Монте Карло", а милиционер требовал уйти подальше.
-- Патаму, што здеся проживают уважаемые люди, а вы им мешаете. Освободите па-харошему! -- очень похоже произнёс Валька
-- Точно! -- засмеялся Валя. -- Так что не вздумай у меня под окнами музыку включать.
-- Какая теперь, на фиг, музыка? Когда это было?
Валентин посмотрел на него изучающее, ничего не сказал и вытащил пачку сигарет. От "Мальборо" никто не отказался. Несколько минут все молча курили, выпуская вверх тонкие струйки дыма. Виктор выпускал кольца.
-- Пацаны, -- предложил Валя, -- а давайте выпьем! Сами. Как раньше. Сейчас притащу.
У женщин общий разговор завязывался с трудом. Сначала обсудили детей; Анин Игорёк собирался в первый класс, и Света, чья Наташка перешла в четвёртый, делилась опытом. Потом Светлана немного пожаловалась, что в двухкомнатной квартире вместе с родителями уже тесновато. Слава богу, скоро Витя получит новую.
-- Это Валя помог, -- включилась Ольга. -- А то бы вы еще сто лет очереди ждали.
Все промолчали. Света налила в стакан сока и стала медленно пить.
-- Валя не мог не помочь другу, -- ничего не замечала Ольга. -- Он сразу как маленький становится, как будто они действительно кровные братья. Аня, а почему твой к Вале на завод не переходит? Валя, между прочим, обижается. Ой, извини -- это же, наверное, из-за того, что ты.... Прости, пожалуйста!
Сразу забилось сердце. Анна молча сосчитала до пяти, надела на лицо улыбку и подняла глаза на Валькину жену.
Ольгино милое личико изображало крайнюю степень неловкости, и только на дне зелёных глазах затаились удовлетворение и злость. Холёной рукой она демонстративно теребила висящую на шее цепочку с маленьким кулончиком. Золотой стрелец сверкал рассыпанными по нему бриллиантами, и Ане казалось, что каждый лучик бьёт точно в неё. Как стрелой. Перед глазами сразу встала почти такая же цепочка с маленькими золотыми весами. Весы увеличивались в размере, становились громадными, начинали заслонять всё вокруг. Анна дёрнула головой и разозлилась: "Что за ерунда?" Дурацкий кулончик она не надевала сто лет и даже не помнила, где он валялся. "Вот же гадина!"
-- Хороший у тебя кулончик, Оля, -- сказала Аня.
-- Правда? -- елейно улыбнулась Ольга и поцеловала золотого стрельца -- Валя подарил! А твой знак зодиака, кажется, весы?
-- И что?
-- Нет-нет, ничего! Тоже красивый знак, тебе бы пошёл! А разве у тебя нет такого?
-- Нет, -- холодно сказала Аня, по хребту пробежал холодок.
-- Да? Значит, я ошиблась! Вы не представляете, девочки, какая я стала рассеянная после рождения Юльки.
-- А где она? -- спросила Света, толкнув Аню под столом ногой -- У родителей?
-- Да. Там ей лучше: папа от неё без ума, да и воздух там почище. Ну, вы понимаете...
Они понимали. Ольгин отец работал вторым секретарём горкома и жил в новом обкомовском доме. Там, конечно, было "почище".
-- Она такая забавная! Аня, знаешь, как она твоего Павлика называет? Дядя Тяпа. Правда, смешно? Света, ты почему ничего не ешь? Икру хоть попробуй -- тебе сейчас полезно. А вот, смотрите, что мне ещё Валя подарил!
Ольга приподняла волосы, и мочки ушей заискрились сотнями бело-фиолетовых бликов.
-- Бриллианты. Правда, красивые? А вот ещё! -- она вытянула руку, и такие же блики заиграли на тонком колечке. -- Нравится?
-- А что ты ему подарила? -- спросила Аня и тут же пожалела, что открыла рот.
-- Портсигар, -- сказала Ольга и снова засмеялась. -- Ой, опять перепутала! Портсигар золотой -- это папа подарил, а я ручку. Паркер. Настоящую, с золотым пером. Девочки, а хотите посмотреть, какую мне Валя шубку подарил?
-- Ты показывала, -- сказала Анна.
-- Да? -- удивилась Ольга. -- Ну, вот видите...Анечка, а у тебя очень симпатичное платьице. Сама шила?
Анна сосчитала до десяти и посмотрела на невинно улыбающуюся Ольгу. Платье она, действительно, шила, но не сама. Впрочем, какая разница? По сравнению с нарядами Валькиной жены, оно всё равно смотрелось, как воробей рядом с павлином. Это задевало. Задевало уже давно. Она даже пробовала вчера отказаться от дня рождения, просила Павлика сказать, что заболела. Павлик вытаращил глаза, схватил её на руки, закружил по комнате. "Ты что? Из-за Ольги? Да ты в любом мешке будешь лучше её выглядеть! У неё же ноги толстые. И нос, как у Буратино. А у тебя! И ножки, и ручки, и талия, как у пчелы". "Как у осы", -- улыбаясь, поправила Аня. "Не важно! -- заявил Павлик. -- А что у нас ещё есть? Вот здесь! И здесь! А здесь..." " Павлик! -- засмущалась довольная Анна. -- Перестань! Игорь услышит". Что одежда Светы с тех пор, как Виктор перешёл на завод к своему другу, тоже стала заметно богаче, она мужу не сказала.
-- Сама, -- коротко кивнула Аня.
-- Ой, какая ты молодец! А я ничего сама не умею. Слушай, Анечка, я давно хотела спросить -- что Павлик хотел сказать этим рисунком?
Анна перевела взгляд на висящую на стене картину и невольно улыбнулась. Картина называлась "Любовь?", изображала громадный стол с женщинами и толпящимися вокруг мужчинами и выглядела, действительно, вызывающе.
-- А ты сама что думаешь?
-- Не знаю, -- Ольга задумалась. -- Понимаешь, в ней чувствуется какая-то издёвка. Он как будто уродов каких-то показывает. Но почему? Над чем он издевается? Ведь всё правильно. Мужчины стремятся к женщинам, и пробиваются те, кто сильнее. А женщины предлагают себя.
-- Предлагают?
-- Да, чтоб заметили. А потом выбирают лучших. Всё правильно. Закон природы.
-- Закон? -- повторила Анна.
-- Аня, -- вмешалась Света, -- ты не обижайся, но мне тоже кажется, что с этой картиной Павлик перемудрил. В конце концов, не зря говорят: "У вас -- товар, у нас -- купец". Женщине важнее чтоб любили её, чтоб заботились.
-- А любовь?
-- Выберешь такого, выйдешь замуж -- тогда, пожалуйста. Если, конечно, и дальше будет за что.
-- Бред! -- тряхнула головой Аня. -- Любят не за что, а вопреки.
-- "Вопреки" любят только детей, -- мягко, но уверенно поправила Света и улыбнулась, как будто знала что-то такое, что Анне пока ещё неведомо.
-- Правильно! -- потвердела Ольга, взяла платок и стала протирать и так ослепительно сверкающий камень на кольце.
-- Обсуждаете? -- весело спросил незаметно вошедший Валентин, и Ольга тут же ослепительно улыбнулась. -- А как вы думаете, где на картине мог бы быть автор? В толпе?
Света и Анна отрицательно покачали головами.
-- А та, кого он ищет? Есть ей место на "столе"?
Ольга нахмурила тонко выщипанные брови и бросила странный взгляд на Анну. Света опять улыбнулась.
-- Ладно, -- сказал Валя, -- вы ту ещё посудачьте, а мы на балкончике по паре капель выпьем. Оля, дай "Илли". И бокалы.
На балконе Пашка под общий смех пытался пускать кольца.
-- Наконец! -- обрадовался Виктор. -- А то он у тебя всё "Мальборо" испортит.
-- Всё равно научусь! -- объявил Павел, пригубив янтарный напиток. -- А хороший всё-таки у нас коньяк, не хуже армянского.
-- Лучше! -- поддержал Виктор. -- Кстати, заметили, сколько в городе армян стало? Вчера на почте был, так там целое столпотворение -- все что-то отправляют или получают. И все -- армяне.
Валентин выцедил коньяк, цокнул языком.
-- Наш коньяк лучший в мире! А армян скоро ещё больше станет. Это пока только из Сумгаита беженцы, а скоро ещё и из Нагорного Карабаха прибавится.
-- Думаешь?
-- Знаю! Закрытое письмо было. Требовали повысить бдительность, не допускать провокаций и так далее.
-- А-а! -- язвительно протянул Павел. -- Ты же у нас партийный.
-- И что?
-- Ничего! Доиграетесь вы со своими закрытыми письмами.
-- Считаешь об этом надо по телевизору объявлять?
-- Не знаю, -- пожал плечами Павел. -- Только и так все в курсе. Врать надо меньше! Одуреть уже можно -- то "добровольное вхождение"2, то "кровавые колонизаторы". А вы всё письма пишите.
-- Кто это "вы"?
-- Брэк! -- сказал Руслан. -- Не думаю я, что армяне здесь надолго останутся. Дальше в Россию двинут.
-- Почему? -- заинтересовался Валентин.
Руслан промолчал.
-- Я тоже так думаю, -- Виктор взял бутылку, наполнил бокалы. -- Обязательно дальше поедут! А что им здесь делать -- здесь всё занято.
-- Кем? -- спросил Руслан.
Теперь промолчал Виктор. Медленно выпил коньяк, закурил сигарету, выпустил три больших кольца и проткнул их струйкой дыма. Все заворожено следили за кольцами, ждали.
-- Не нравится мне всё это, Русик, -- наконец сказал Витька.
-- Что? Договаривай.
-- А что договаривать? Сначала Алма-Ата, потом Сумгаит, теперь в Карабахе ужас какой-то. А ещё, говорят, в Якутии беспорядки были и в Тыве.
-- Но у нас же всё спокойно.
-- Да? -- Витька выпустил ещё два кольца. -- А митинги и демонстрации против БВК?3
-- Господи! Муха, ты становишься мнителен, как обманутая женщина,-- засмеялся Руслан. -- Просто народ не хочет, чтоб всякая химия им воздух отравляла. Это здесь при чём?
-- При чём? -- Виктор закашлялся, выпустил вместо кольца безобразное облако и резким движением загасил сигарету. -- При чём? А притом, что в этих демонстрациях были только чеченцы!
-- И что? Русских в Гудермесе не так много.
-- Это неважно. Главное, что не вместе! И вообще, знаешь, на что это похоже? На пробу сил!
В воздухе повисло молчание, и сквозь шум вечерней толпы стало слышно, как на площади Ленина играет музыка. Слов было не разобрать -- что-то патриотическое.
-- Так! -- решительно сказал Валя. -- У меня сегодня день рождения или как? Кончайте муть гнать, без вас хватает. Тапа, давай наливай ещё! Давайте выпьем, как раньше!
Павел, Валентин и Виктор взяли налитые до краёв бокалы.
-- Жизнь за жизнь, -- усмехаясь, сказал Пашка.
-- Кровь за кровь, -- улыбнулся Валентин.
-- Пока ходим по земле! -- Виктор не улыбался.
Бокалы сдвинулись, раздался глухой звук.
-- Вот-вот, -- сказал Руслан, опрокидывая свой бокал. -- Говорить вы умеете, а меня тогда не позвали.
-- Ты что, Русик? -- почти закричал Валентин. -- Какая разница? Ты и так наш друг!
-- Но кровь вы смешали втроём.
-- Мы же дети были. Дети! Да и что бы изменилось?
-- Не знаю, -- задумчиво сказал Руслан. -- Может, что и изменилось бы. Тоже ведь "не вместе". Эй, что с тобой?
Пашка покачнулся и еле успел схватиться за перила. Вечерний проспект, аллейка, лица друзей -- всё исчезло в какой-то серой мгле. Мгла уплотнилась, начала вращаться, скручиваться в спираль. Резко кольнуло под лопаткой. Спираль вращалась всё сильнее и сильнее: казалось, голова сейчас просто лопнет. Наконец, когда мозг уже отказывался воспринимать эту дикую свистопляску, спираль прогнулась воронкой, лопнула, и на дне воронки на короткий миг мелькнула странная, тревожащая картинка.
Одинокий фонарь еле освещал исчезнувший десять лет назад сквер, отражаясь бликами от чугунной ограды набережной. Прямо на тёмном асфальте, недалеко от скорбно склонившегося айланта, лежали три мальчишеские фигурки. Лежали, не шевелясь, навзничь, вытянув вдоль неподвижных тел худые руки. Что-то с ними было не так, что-то странное, но что, Пашка разглядеть не успел. Ветер качнул айлант и отблеск фонаря упал на ещё одну фигурку. Точно такую же, но лежащую поодаль. Нет, чем-то она отличалась. Чем?! Картинка снова начала вращаться, и Павел из последних сил вновь бросил взгляд на три фигурки. А что это у них? Что...
-- Тапа! Пашка! -- пробился через туман резкий возглас. -- Что с тобой?
Картинка ещё немного крутнулась по инерции, потом затянулась серым и растаяла. Перед глазами опять темнело вечернее грозненское небо, шумели клёны аллейки, и пыхтел потерявший "рога" троллейбус. И тревожно смотрели на него три пары почти одинаковых в темноте глаз.
-- Нормально, -- сказал Павел, никакой картинки он уже не помнил. -- Крепкий у нас коньяк! Ане не говорите...
Айлант резко, словно с досады, дёрнул ветвями и снова ушёл в прошлое. Ячейки памяти замелькали быстрее и быстрее, сливаясь в стремительно разматывающийся клубок.
2 -- в 1982 году в ЧИАССР отмечалось "200-летие добровольного вхождение Чечено-Ингушетии в состав России". Не смотря на полную абсурдность подобной концепции, торжества в республики проходили достаточно широко.
3 -- речь идёт о митингах и демонстрациях против строительства в Гудермесе биохимического завода. Проходили в Грозном весной-летом 1988 года. Итогом явилось создание Народного Фронта Чечено-Ингушетии.
17
Следующую ячейку он чуть было не пропустил, лишь в последний момент остановив свой стремительный бег по прошлому. И не пожалел.
Двадцать два годовых кольца назад. 1989-й год по счёту людей. Давно.
К лету квартира изменилась до неузнаваемости.
Ещё недавно это была просто трехкомнатная клетка в новостройке на улице Лермонтова. Обычная клетка с неровными стенами, заклеенными аляпистыми обоями, с проваливающимся под ногами линолеумом и небрежно побеленным потолком. Сейчас в это трудно было поверить: квартира поражала аккуратностью, функциональностью и даже, пожалуй, некоторым шиком. Представить, что хозяин сотворил такое волшебство за какие-то два месяца, было ещё труднее.
-- Ну ты даёшь, Муха! -- очередной раз удивился Павел, осматривая сверкающую голубым кафелем ванную. -- Фантастика!
Виктор старательно делал вид, что ничего особенного он не сделал и хвалить его не за что. Получалось не очень: самодовольная улыбка вылезала на лицо при каждой похвале. Вылезла и сейчас.
-- Нет, правда, здорово! -- повторил Павел, увидел довольное лицо друга и добавил: -- А всё-таки диван тебе в ванную не впихнуть!
-- Да пошёл ты! -- ничуть не обиделся Виктор. -- Я за Кульком не гонюсь, мне и здесь хорошо. Руки помыл? Тогда пошли к столу.
За столом царила та немного бестолковая атмосфера, когда формальная часть уже позади, и теперь всё идёт не как положено, а как выйдет. Сказаны заготовленные тосты, вручены подарки, повторены по несколько раз поздравления. Языки ещё не заплетаются, но лица разрумянились, глаза горят, и главные барьеры сняты. Разговоры становятся и бестолковей, и откровенней.
-- А почему не налито? -- дурашливо закричал Павел. -- Новоселье продолжается -- мы ещё за Мухину ванную не пили!
-- Пили, -- возразил Руслан.
-- Тогда за туалет. Видали, какой у них сортир? Чёрный кафель и белый унитаз! Сказка! Мечта всей жизни!
-- Вот бы и себе сделал такой! -- расплылся в улыбке польщённый Виктор. -- А то понаклеил на дверь винных этикеток и доволен.
-- Зато интересно! Сидишь, смотришь, вспоминаешь и расслабляешься. Налили? Витя, Света, давайте выпьем за вашу замечательную квартиру и особенно за туалет! Пусть он всегда служит вам верой и правдой по своему прямому.... Ой!
-- Правильно, Аня! -- пробурчал с набитым ртом Руслан. Света засмеялась. -- Ещё добавь!
Павел легко перехватил Анину руку в миллиметре от своего лба, поцеловал и демонстративно нахмурил брови.
-- Что? Бить любимого, понимаешь, мужа -- ты к чему женщину склоняешь? Руслан Салманович, я вызываю вас на дуэль! Слышишь? Нет, вы поглядите -- он опять свинину лопает!
-- Это кенгуряти... -- привычно начал Руслан.
-- Павел! -- звонким голосом перебила его Ольга. -- Давно хочу спросить -- зачем ты всё время про свинину говоришь? Разве непонятно, что Руслану это обидно!
За столом повисла неловкая пауза. Все ещё по инерции улыбались, и только непривычно серьёзный сегодня Валентин смотрел на жену с пристальным интересом. Как в зоопарке.
-- Оленька, -- осторожно сказал Руслан, -- ты ошибаешься. Какие могут быть обиды? Все прекрасно знают, что это не свинина и тем более не кенгурятина. Это просто дружеская шутка.
Ольга обвела всех взглядом безукоризненно зелёных глаз, о чём-то подумала и упрямо покачала головой.
-- Всё равно! Нельзя, чтоб шутки затрагивали национальные особенности!
Валентин криво усмехнулся, Руслан вздохнул и выпил полный бокал воды. "Вот дура!" -- шепнул Павел на ухо жене. Анна дёрнула его за ухо и шепнула в ответ: "Зато платье какое! И серьги!" " Платье! Не вижу! Вижу складки на животе", -- возмутился Павел. Анна фыркнула. Пашка восторженно закатил глаза и опустил ей руку на бедро: " Зато у тебя...". Аня тихо засмеялась.
-- Это вы надо мной? -- спросила Ольга звенящим голосом. -- Давайте тогда уж вслух!
Павел незаметно опустил руку ещё ниже, поднял голову и демонстративно вздохнул.
-- Вслух, так вслух. Соседка у меня есть, баба Вера. Очень она любит порассуждать о национальных особенностях, никого не забудет. Сядет, бывало, на лавке и начинает. "Армяне, -- говорит баба Вера, -- самая вредная нация. Куда армян пролезет, там еврею делать нечего. Евреи самые жадные, они на родственницах женятся, чтоб золото сохранить. А горские евреи ещё и грязнули. Грузины только горло драть могут и вино пить. Кумыки ещё хуже, они баранов больше людей любят, ногайцы точно такие же. Азербайджанцам верить нельзя, обманут. Вредный народ. Немцы раньше у нас были, те ничего -- работать любили. Но скупые -- спасу нет! Поляки ещё были -- вздорный народец. Чечены работать вообще не любят, им бы только воровать. Ингуши -- те же чечены, только хитрее. От русских вообще один вред -- лишь бы водку пить и везде свои порядки устраивать. Цыгане -- те, как тараканы..." Так она часами могла.
За столом давно смеялись, и только зелёные глаза смотрела на Павла серьёзно и немного...брезгливо, что ли.
-- Ужас! -- ахнула Ольга. -- Что можно с таким народом нормального построить? А мне папа всегда говорил, что все нации равны, и, если бы простой народ это понимал, можно было бы избежать многих неприятностей.
-- Папа? -- переспросил Валентин, нащупал бокал с коньяком и залпом выпил. -- Да, папа у тебя большого ума человек, не то что "простой народ". Знаете, что он ещё говорит? Говорит, что после того, как первым секретарём стал Завгаев, пора нам всем делать отсюда ноги.
-- Кому? -- спросила Светлана.
-- Почему? -- спросил Руслан.
Ольга тоже хотела что-то сказать, но посмотрела на мужа и промолчала, только надулась.
-- Русским, Светочка, русским. Ну и прочим -- "самым вредным". Как "почему", Русик? Да потому, что первый секретарь у нас теперь чеченец, и Олин папа считает, что неизбежно произойдёт смена номенклатуры по национальному признаку.
-- Ты в это веришь? -- прищурил глаза Руслан.
-- А ты?
-- Да ладно вам, мальчики! -- сказала Светлана. -- Давайте лучше ещё за нового директора выпьем.
Её никто не поддержал. Валентин и Руслан по-прежнему смотрели друг другу в глаза, Виктор выжидающе следил за ними, Ольга смотрела, вроде бы, в сторону, но прислушивалась к каждому слову. И только двое не следили за дуэлью: Павлик одной рукой гладил под столом Ане ногу, другой -- взъерошивал ей волосы. Анна шутливо отбивалась.
-- А ты? -- повторил новый директор, и собеседник не выдержал.
-- Ну притащит кое-кого. Подумаешь! А всех.... Всех Москва не даст поменять. И нечего меня гипнотизировать!
-- Какая Москва, Русик! -- вмешался Виктор. -- Москве сейчас до этого! Чёрт! Только ремонт сделали!
-- Паникёры вы! -- повысил голос Руслан. -- Когда ваши везде были, нормально казалось, а как только чеченец, так сразу.... Да не будет ничего!
-- А требования снять Безуглова?1
-- Так не потому ж, что он русский?
-- Неужели?
-- И осудили протестовавших.
-- Пока нет, и уверен, что не осудят. Митинги у суда видел?
-- Ну и что? Всё равно это ерунда, пена! Нет, ну не можете вы поверить, что кто-нибудь, кроме вас, может что-то путное делать. Обязательно вам руководить надо!
-- "Мы"? -- тихо-тихо спросил Валентин.
-- Вы! -- почти закричал Руслан. -- Русские!
Павел отнял руку от Аниной причёски, цепко оглядел застолье. Вытащил из-под стола вторую руку, положил на стол и начал ритмично постукивать -- всё сильнее и сильнее. Недовольно зазвенели бокалы.
--Там-там! Не получается, блин! Забыл! А, вот как надо! Там-там, там-там-там! -- Павлик нащупал ритм, удостоверился, что все смотрят только на него и, раскачиваясь из стороны в сторону, дурным голосом запел: -- Там-там! Чечен-балда, по колено борода! Вы что? Обалдели? Там-там! Чушки-пичушки! Русский -- жопоузкий! Там-там! Кулёк, Русик! Вы что? Там-там! В жопе, блин, колотушки!
Валентин широким жестом сдвинул перед собой посуду, примериваясь, поднял над столом руки, ударил. Практически в тот же момент забарабанил по столу Руслан. Чуть замешкавшись, спохватился Виктор, и через несколько секунд из новенькой, только что отремонтированной квартиры через открытую форточку помчались в вечернюю тишину странные звуки.
Гигантским барабаном гремел праздничный стол, вздрагивали литаврами тарелки, блюдца и недопитые бокалы, и отрывисто, не всегда попадая в такт, но с самозабвением зарубежных рок-звёзд распевали неполиткорректную детскую белиберду четыре мужских голоса:
Чечен-балда, по колено борода!
Чечен-балда, по колено борода!
Там-там! Дамы, закройте уши, там-там-там!
Чушки-пичушки, в жопе колотушки!
А теперь соло -- Руслан Галаев! Там-там!
Русский, русский, русский-- жопоузкий!
Браво! Все вместе!
Чечен-балда, по колено борода!
Русский, русский, русский-- жопоузкий!
Там-там! Там-там-там!
-- Браво! -- захлопала в ладоши Аня. -- Бис!
И под оглушающий стук на улицу полетели уже пять голосов: четыре мужских и один высокий -- женский.
Чушки-пичушки! В жопе колотушки!
Чушки- пичушки, чушки-пичушки!
Чушки-пичушки! Ура-а-а!!
Айлант отметил и эту ячейку и мелко затряс листьями. Было очень похоже, что он смеётся. Хихикает, словно старый дед, вспоминающий молодость. Конечно, такого просто не могло быть. Деревья не умеют смеяться, и так мог подумать только ребёнок. Глупый и наивный ребёнок, с замиранием сердца вглядывающийся в звёздное небо и уверенный, что весь мир всегда будет принадлежать только ему.
1-- Безуглов Д.К. главный редактор газеты "Грозненский рабочий". В 1989 году Народный Фронт Чечено-Ингушетии провёл ряд несанкционированных митингов и демонстраций с требованием его отставки. Судом организаторы митингов были оправданы.
