ArtOfWar. Семёнов Константин Юлианович. Струны Сырдона

Струны Сырдона

Самолёт чуть ощутимо задрожал и наклонился на левый бок. В иллюминатор хлынули солнечные лучи. Весёлые, уверенные, наглые.

Баргин поморщился, потянулся опустить жалюзи и так и застыл. Внизу, ярко сверкая в лучах восходящего солнца, причудливо извивалась змея. Змея вползала в город с юго-запада и сразу начинала извиваться. Поворачивала налево, потом направо, возвращалась назад, выписывала крутые петли, словно пытаясь укусить собственный хвост.

Красиво, подумал Баргин, вглядываясь в ярко-синюю ленту. Как будто... как будто... Стоп! А почему она синего цвета? Не может быть она синей. Она же мутная, коричневатая из-за растворённой в воде глины. В крайнем случае, серая. Но не синяя же! Неужели это уже действует? Да, нет, не может быть. Во-первых, рано. А во-вторых, на кой, скажите, ляд, это нужно -- изменять восприятие цвета реки? Бред! Скорее всего, это просто оптический эффект. А нервишки-то расшалились! Непорядок, господин полковник.

Баргин осторожно опустил штору иллюминатора, откинулся в кресле и закрыл глаза. Самолёт выровнялся и снова чуть задрожал: пошёл на снижение.

На земле было жарко. На белёсом, выжженном солнцем небе таяли редкие облака. Влажный и густой воздух висел неподвижно. Как горячий кисель.

"Однако! -- Баргин прикрыл глаза. -- Харон, кондишн! Плюс двадцать".

Рубашка вытянулась, закрывая руки, шею и голову. По телу побежал холодок. Дёрнулись, подстраиваясь, мышцы экзоскелета.

"Харон! Отставить самодеятельность! Только кондишн. Вот так!".

Баргин чуть постоял, привыкая, попрощался со стюардессой и стал спускаться по траппу.

Остальные пассажиры уже сидели в автобусе. Свободных мест оставалось ещё много.

Как же мало народу теперь летает. Недорого, комфортно, безопасно -- последняя авария была уже и не вспомнишь когда, -- а не летают. А самолёты какие! Две тысячи километров за час -- раньше о таком можно было только мечтать. Нет, не летают. Впрочем, то же самое сейчас и на поездах. Да и вообще... Ленивый стал народ.

Баргин опустился в кресло, автобус беззвучно закрыл двери и с тихим шелестом поехал по бетонке к аэровокзалу. Похожее на гигантскую раковину здание матово светилось в лучах солнца и выглядело умиротворённым и сонным. Старое здание рядом с ним казалось бедным родственником. Бедным, но очень хорошо знакомым. Над ним, словно бы прямо в воздухе, блестели чуть дрожащие громадные буквы. Отсюда были видны только четыре.

"ГРОЗ..."

Автобус остановился. Тонкая струйка пассажиров спокойно выплыла из него и тут же скрылась за предупредительно открывшимися дверями аэровокзала. Никто не оглядывался по сторонам, никто не спешил, никто не отставал. "Словно солдаты, -- подумал Баргин, -- или... муравьи".

Он встал, медленно подошёл к дверям, поднял голову и замер. Отсюда надпись виднелась вся. Громадные буквы действительно висели прямо в воздухе, ни на что не опираясь. Семь знакомых букв. Знакомых давным-давно. До боли.

И боль тут же отозвалась: сначала в правой ноге, потом в спине. Баргин схватился за поручень и застыл, не сводя глаз с парящих в дрожащем мареве букв.

"ГРОЗНЫЙ"

"Привет! -- прошептал Баргин. -- Давно не виделись. Зачем ты так? Я пришёл к тебе с миром... наверное".

-- Эй! -- проскрипел металлический голос. -- Плохо, да? Помощь надо?

Баргин вздрогнул, выпустил поручень и скривился. От новой боли и от досады. Это всего лишь шофёр. Шофёр, а не... Старый дурак!

Он широко улыбнулся, отрицательно покачал головой.

"Харон! Экзоскелет!"

Тончайшая, почти незаметная глазу паутинка, надетая прямо на тело дрогнула, начала твердеть. От шеи к ногам пробежало лёгкое покалывание: искусственные мышцы пропускали сквозь кожу рецепторы управления. Как всегда, поначалу собственные мышцы словно сошли с ума, не понимая, что от них теперь требуется. Это длилось недолго.

"Настоятельно рекомендую полный автомат, -- настойчиво заверещал в голове рукотворный ангел-хранитель. -- Состояние требует..."

"Делай! -- сдался Баргин. -- Харон!"

И наступило блаженство. Боль улетучилась без следа, мышцы стали упругими, тело -- лёгким и послушными. Как в молодости. Как пятьдесят лет назад.

-- Всё нормально! -- помахал помолодевшей рукой Баргин. -- Баркала!

В зале был полумрак. Солнечные лучи, запутавшись в витом стеклопластике стен, проникали внутрь обессиленные, оставив всю свою злость снаружи. Было тихо, прохладно и малолюдно. Помигивали указатели, предупредительно сообщая, где выход в город, когда будет следующий рейс, где находится ближайший терминал Сети. В окошке магазинчика дремала девушка в плотном платке до бровей, у стойки регистрации рослый полицейский любезничал с другой девушкой. Эта была в форме и без платка. У обоих в ушах поблёскивали клипсы. По тому, как ритмично подёргивались головы, было понятно, что из клипсов звучит отнюдь не служебная информация. Второй полицейский, тоже с клипсой в ухе и в виртуальных очках, развалился в кресле. На одинокого пассажира никто из них не взглянул.

Баргин пересёк зал бодрой пружинящей походкой. Ноги двигались легко, висящая на плече сумка казалась невесомой, тело было легким, послушным и молодым. Он знал, что это только иллюзия. Тело осталось точно таким же -- телом семидесятипятилетнего старика. С тремя позвонками из квазиживой ткани, таким же суставом в правой ноге и сердцем с искусственным миокардом. Молодым и послушным тело казалось из-за экзоскелета, фильтров, датчиков, регуляторов и прочих чудес, которыми виртуозно управлял вживлённый в мозг микроскопический чип. Баргин называл его Харон. Дорогое удовольствие, но Баргин мог его себе позволить. Можно было бы пойти и на более кардинальное изменение организма, но зачем? Тянуть до ста сорока? Спасибо, не надо.

Сейчас Харон, конечно, доволен: получил карт-бланш и делает всё, чтоб хозяин чувствовал себя лет на тридцать моложе. Долго так не выйдет. Первым откажется верить в обман сердце, потом заколет в боку. А ещё до этого взвоет Харон. Это обязательно будет, но будет ещё не скоро. Часов десять у него есть. А где десять, там и сутки. Должно хватить.

На улице по-прежнему палило неутомимое солнце. Платформа Экспресса была пуста. Табло сообщило, что следующий рейс через девять минут и задушевным голосом предложило купить билет заранее, обещая в награду чашку фирменного кофе.

-- В такую-то жару? -- вслух спросил Баргин. -- Спасибо, не надо.

Табло помолчало и завело свою песню снова.

-- Уважаемый, -- прозвучало сзади. -- Ехать надо?

-- Что? -- легко обернулся Баргин.

У края платформы мужчина лет шестидесяти привычным движением крутил чётки. Из-под расшитой золотом шапочки, похожей на большую тюбетейку, на лоб стекали капли пота. Мужчина их, похоже, не замечал.

-- Ехать надо?

-- Такси?

-- Почему такси? -- удивился мужчина. -- Обязательно такси, да?

-- Частник? -- удивился Баргин. -- Сто лет частников не видел.

Водитель недоумённо посмотрел на странного гостя, подумал.

-- Москвич?

Спросил так, словно бы это сразу объяснило любое ненормальное поведение.

-- Ну, почему? Когда-то я здесь родился.

-- Э-э... -- непонятно сказал частник. -- Больше не был?

Он говорил равнодушным тоном. Совсем равнодушным, ему это было неинтересно. Баргин обиделся.

-- Был, -- мстительно прищурился он. -- Пятьдесят пять лет назад. В девяносто пятом. Помнишь, что тогда?

Опять мимо. Мужчина немного помолчал, явно считая в уме, потом тем же тоном спросил:

-- Воевал? Мой отец тоже воевал. Машина нужна, нет?

-- Я, пожалуй, напрокат возьму, -- сказал Баргин и с неожиданной горячностью добавил: -- Извини!

Мужчина недоумённо пожал плечами.

-- Сетевик там, в аэропорту.

Баргин сделал шаг назад, снова остановился. На небе появились лёгкие облачка. Они выплывали с юга, поднимались к солнцу и таяли, не выдерживая испепеляющего жара. Вдоль прямого как стрела шоссе понуро стояли измученные зноем деревья. Вдали тысячами бликов сверкали небоскрёбы. Над самым высоким дирижабль растягивал рекламу. Заунывно трещал кузнечик. Было сонно и тихо.

-- Вот там наш БТР подорвался, -- показал Баргин. -- Или там?..

-- Да, -- отозвался чеченец. -- Теперь всё перестроили.

-- Слушайте, -- неожиданно сказал Баргин. -- А как вообще тут?

Мужчина смотрел на него и молча крутил чётки. Не понимал.

-- Ну, -- заторопился Баргин. -- Как с работой, цены как? Преступность, молодёжь? Как вообще?

-- А-а! Не надоело вам? Нет преступности.

-- Совсем? А молодёжь?

-- Не веришь, сам посмотри, -- чуть обиделся мужчина. -- А чо молодёжь? Хорошая молодёжь, спокойные, старших уважают. Не, ну разное бывает... Но не то, что раньше.

-- А что самолёты пустые? Почему машин мало?

-- Машин в городе полно! Самолёты?.. Чо тебе самолёты, куда летать, зачем? Я год назад в Эмиратах был. Больше не хочу. Море, красиво, но, как-то там... -- мужчина помолчал, подбирая слова, -- неуютно.

-- Значит, лучше стало?

-- Лучше. Лучше, москвич! Только...

-- Что?

Чеченец опять помолчал, словно раздумывая, говорить или нет. Покрутил чётки, вздохнул.

-- Скучно, москвич. Вежливые все стали, спокойные. Залезут в свои Сети и сидят. Или идёт, клипсу в ухо засунул и не видит ничего. Как шайтан! Я, думаешь, зачем бомбить стал, из-за денег? Тьфу! -- мужчина смачно сплюнул на сверкающие плитки платформы.-- Так хоть поговорить можно? Может, поедем, москвич? За полцены?

-- Спасибо! -- покачал головой Баргин. -- Я всё ж машину возьму.

В зале ничего не изменилось. Полицейский в кресле снял виртуальные очки, оглядел зал немного обалдевшим взглядом, поправил подплечную кобуру и снова надел очки.

"Рикки", машинально отметил Баргин. Последняя модель, сорок четыре "умных" заряда, функция нейропарализатора. Похоже, он его, кроме как на стрельбище, и не доставал ни разу. Впрочем, вокруг полно автоматики.

Поколебавшись, Баргин засунул в Сетевик карточку, зарегистрированную на подставное лицо. Скорее всего, смысла в этом не было никакого, но мало ли... Автомат принял заказ, выплюнул карточку, высветил традиционное "спасибо" и замолчал. Баргин подождал, ткнул Сетевик кулаком. Автомат ожил, снова сказал "спасибо" и выдал ключ-идентификатор.

Серебристая "Мазда" ждала у входа. Баргин вставил ключ, включил электропривод. От платформы приветственно помахал рукой скучающий частник в золотой шапочке.

На шоссе Харон начал верещать насчёт повышенной нагрузки и Баргин переключил "Мазду" на автомат. У первого же перекрёстка автопилот занудным женским голосом потребовал ввести маршрут. Баргин склонился к планшету, нашёл синюю полоску реки и ткнул пальцем в место пересечения её с широким прямым проспектом. Голос смягчился, промурлыкал "спасибо", и машина тронулась.

Движение, по мере приближения к центру становилось всё оживлённее. Автомобили двигались плотным ровным потоком, почти все на электроприводах и автомате. Никаких пробок, никаких "подрезок" -- всё чинно и спокойно. Как конвейер. Интересно, давно так? Наверное, изменения нарастали постепенно, так что и не заметишь. Стоп! А почему он решил, что это тоже из-за?.. Ведь сейчас так и в Москве, и по всей стране. Выходит, если ездить стали нормально где-нибудь в Калуге, то это естественно, а если на Кавказе -- то сразу искусственное вмешательство. Как же прочно это в нас сидит! И всё-таки странно...

Людей на улицах тоже становилось больше. И тоже ничего необычного, ничего такого, чтоб привлекло взгляд. Точно так же большинство пожилых. Ну, пусть чуть поменьше, чем в Москве, но только чуть-чуть. Молодёжи немного больше, но опять же не так уж, чтоб резало взгляд. А вот детей тоже мало. Разговоров почти не слышно, каждый сам по себе. Обычные полупустые кафе, обычные непонятно для кого работающие плёнки экранов. Тихо, размеренно и спокойно. Короче, почти обычная стандартная картина. Если бы не платки женщин, то и не подумаешь, что Кавказ.

"Мазда" свернула с широкого проспекта, покружила по висящей над деревьями развязке. Опустилась, нырнула в туннель, снова поднялась. Проехала мимо теряющегося в вышине небоскрёба и вывернула на тихую прямую улицу. Здесь не было небоскрёбов и сверкающих офисов, зато было полно деревьев. Деревья вдоль домов, деревья во дворах, деревья на аллейке. Липы, клёны, каштаны...

Баргин резко вдавил тормоз, рванул ручку автомата. "Мазда" недовольно взвизгнула шинами, ткнулась в бордюр и остановилась. Возмущённо взвыл автопилот, требуя вернуть ему управление. Зашевелился Харон, анализируя состояние хозяина. Удивлённо остановились несколько прохожих.

Баргин не замечал ничего.

Да, это было здесь. Вон тот дуб. Точно!

Трое выскочили прямо из дыма. Двое с автоматами и один с РПГ. Такие же грязные и чёрные, как и они. Серые, закопчённые лица, грязные маскхалаты, вязаные шапочки с когда-то зелёными лентами. Чеченцы, чехи, духи. Враги. Они были взрослыми и умелыми и, скорее всего, через минуту побежали бы дальше, переступив через трупы шести желторотых растерянных юнцов. Им просто не повезло. Двое тащили тяжёлый ящик, автомат в руках держал только один. И даже так бы они успели. Если бы не Тощий. Выпущенная им с испугу длиннющая очередь скосила всех троих. Двоих насмерть, третьему вспороло живот. Он лежал на грязном снегу, с выпущенными дымящимися кишками и тянулся к автомату. А они стояли и смотрели. Молча. И только Тощий повторял, как заведённый: "Это я? Нет... Это я? Нет..." Раненого добил Калмык, добил, когда тот уже почти дотянулся до автомата. "Это я? Нет..." -- с вытаращенными глазами повторял и повторял Тощий. "Заткнись!" -- шёпотом заорал лейтенант. Тощий не услышал, и тогда лейтенант влепил ему пощёчину. Тощий замолчал, икнул, и его вырвало. "Как кроликов, -- прошептал Линёк. -- Людей, как кроликов". -- "Это не люди, -- неуверенно сказал Санёк. -- Разве это люди?" -- "Вон у того глаза серые, -- сказал Пиля. -- Как у меня". -- "А ты думал, красные будут? -- разозлился Калмык. -- И рога, как у дьявола?" -- "Не знаю... -- сказал Линёк. -- Как-то должно быть не так... Не знаю". -- "Отставить! -- закричал лейтенант. -- Или они нас, или мы их! Всё просто! Просто -- понятно вам?" И тут сверху ударил пулемёт. "Назад! -- заорал лейтенант, бросаясь к дому. Из подъезда вырвался язык пламени, лейтенант отпрянул, и тяжёлая пуля снесла ему полголовы. Когда пулемётчик перенёс прицел, они уже сгрудились за дубом. Дуб был старым, с могучим толстым стволом. Но всё же для пяти человек места было мало. Сначала пуля нашла Пилю. Он упал беззвучно, и пулемётчик всадил в него ещё очередь, разрезав тело пополам. Потом он стал охотиться за остальными. Стрелял в край ствола, четверо вцепившихся друг в друга пацанов дергались в другую сторону, и пулемётчик ловил их там. Через минуту он поймал Линька, и их осталось трое. Тощий, Калмык и Санёк. Ещё через минуту пуля, прошив кору, чиркнула в руку Калмыка. Он заорал, но только плотнее вжался в ствол. Потом задело Санька, и они вообще перестали шевелиться. Стояли, прижавшись друг к другу и к спасительному стволу, а пулемётчик всаживал и всаживал в дерево тяжёлые пули. Дуб вздрагивал, они прижимались сильнее, над головой плыл чёрный дым, и в грязный снег падали алые капли крови. Пулемётную точку подавил вынырнувший из-за угла танк. Выстрелил и скрылся в дыму, а они так и стояли, не в силах оторваться от спасшего их дерева.

Это было то самое место, тот самый дуб. Он стал ещё больше, настоящий великан. Теперь пять человек спрятались бы за ним легко. И, конечно же, на стволе за столько лет не могло сохраниться никаких следов от пуль. Но Баргину казалось, что он их видит. Видит грязный снег с красными промоинами, чувствует запах гари и ощущает удары от входящих в ствол пуль. Калмык умер через день. Санька убили через месяц. А он выжил, вернулся домой и снова превратился из Тощего в Пашку Баргина.

Он тихо протянул руку, включил двигатель и откинулся в кресле.

Его уже ждали. Там, где широкий проспект переходил в мост. В одном из немногих мест, которые он смутно помнил по детству. Небоскрёбов на той стороне тогда ещё не было, здесь шумел тенистый сквер, и даже мост тогда был другой. Вернее два -- "новый" и "старый". Но Сунжа была такая же. Мутная, обмелевшая, лениво катящая волны сквозь удушающий зной. Так же толпились голуби на островке посреди реки, так же прорывались сквозь бетон набережной непокорные деревца. А вот торчащих прямо из воды рельсов больше не было. Жаль -- они были похожи на плывущий по реке корабль.

-- Салам, Тимур! -- сказал Баргин.

-- Привет, Паша! -- встал навстречу седой старик в синей шапочке, похожей на тюбетейку. -- Как здоровье? Как семья, дети?

-- Вашими молитвами! -- отозвался Павел. -- А у тебя? Отлично выглядишь.

-- Льстец! -- засмеялся Тимур. -- Это не я, это Шайтан.

-- Шайтан? А!.. Я своего Харон зову.

-- У вас чёрный юмор, господин полковник.

-- Бывший.

-- Бывший? -- засмеялся Тимур. -- В вашем ведомстве "бывших" не бывает.

-- А бывшие советники президента бывают?

-- Один -- один! Паша... -- Тимур перешёл на шёпот. Резко обозначились складки вокруг рта, -- Паша... ты смог?

-- Давай сядем. Ты уверен, что хочешь это знать, Тимур Ахмедович?

Тимур не ответил.

-- Ладно, -- вздохнул Баргин. -- Знаешь, что такое "Сырдон - М"?

-- Эскадра боевых стационарных спутников, -- пожал плечами Тимур. -- Держит под защитой юг страны.

-- Официальная формулировка: "Держит под контролем".

-- Есть разница?

-- Как сказать... Есть у этих спутников одна дополнительная функция. А, может, и не дополнительная. Это излучатели, Тим. Постоянно действующие биологические излучатели.

На солнце наползло облако. Следом спешили ещё несколько, каждое плотнее остальных. Несмотря на жару, по спине пополз озноб. Где-то далеко заунывно пела музыка.

-- Значит всё-таки... -- Тимур вытащил из кармана чётки, медленно перебрал. -- Рассказывай. Всё рассказывай, Паша! Что за излучатели -- "гипно"?

-- Можно и так. Был такой подающий большие надежды учёный -- Самарин. Носился с идеями улучшения человеческого общества. Биологического улучшения. Печатался, на телевидении мелькал, доказывал, что без него миру никак. А потом вдруг исчез. Вообще. Полностью.

-- Доказал, значит... Что за излучение, Паша? Зачем?

-- Там всё так мутно, Тим. Такого уровня секретности я ещё не видел. Чудо, что хоть это раскопал. Короче, идея была такая -- чтоб Кавказ перестал быть головной болью, надо немного скорректировать ментальность его населения.

-- Гипнозом?

-- Они это называют вариаторами поведения. Я не биолог, Тим, но насколько я понял, излучение действительно корректирует человека. Причём очень глубоко, на уровне базовых инстинктов. Уменьшается агрессивность, сглаживаются иерархический и территориальные инстинкты, инстинкт изоляции вида...

-- Что?

-- То, что заставляет враждебно относиться к "чужакам". По племени, по крови, по религии. Там ещё много такой хрени, Тимур. Короче, всё это направлено на усиление толерантности и...

-- Подарок для вирусов, -- прошептал Тимур.

-- Что?

-- Толерантность -- это отсутствие или ослабление иммунитета.

-- Не цепляйся к словам! -- разозлился Павел. -- Ты всё понял!

-- Понял, -- согласился Тимур. -- "Старший брат" решил, что дикие горцы угрожают единству страны. Ничего нового -- вы считали так всегда и всегда стремились нас "исправить". Выселить куда подальше, проредить, уничтожить. Теперь вот решили прививку сделать. "Гуманисты" недоделанные! Сволочи! Суки!

-- Спокойно!

-- Прививку! Как мышам! Как морским свинкам!

Тимур рванул чётки, на землю брызнул янтарный водопад. Сверкая золотистыми бликами, бусинки весело запрыгали по плиткам. Солнце вновь спряталось за облако, бусинки перестали блестеть, стали тёмными и неживыми. Как засохшая глина.

-- Плохая примета... -- сказал Баргин.

Тимур сопел, не сводя глаз с окаменевших бусинок. Молчал. В потемневшем небе дирижабль продолжал растягивать рекламу. Тончайшая, похожая на ажурную сетку, плёнка чуть заметно подрагивала. Казалось, что это дрожит небо.

-- Давно это? -- наконец спросил Тимур

-- С двадцать второго. Двадцать восемь лет.

-- И никто ничего?..

-- Но вот ты же заподозрил?

-- Э-э! -- вздохнул Тимур. -- Что там я заподозрил? Что всё слишком хорошо, а так не бывает? "Заподозрил"... Слушай, полковник, а ведь это странно. Двадцать восемь лет, миллионы людей, и никто не заметил? Не может быть! Если только... если...

-- Молодец! -- похвалил Баргин. -- Излучение изменяет и восприятие. Они предпочитают говорить "модифицирует".

-- Уж лучше прямо -- розовые очки. Чтоб морские свинки довольны были. Кто за всем этим, Паша? Твоя Контора?

-- Нет, Тим, -- невесело усмехнулся Баргин. -- Контора к этому отношения не имеет. Кое-что знают, конечно, но так... Есть такая организация -- ССП. Служба Стратегических Прогнозов. Сидят себе умники, занимаются гаданием на кофейной гуще. Вполне себе безобидная организация. Синекура. На самом деле -- настоящий ящик Пандоры. Структура тёмная, кому подчиняются неизвестно, бюджет... Я даже приблизительно не смог оценить бюджет. Лабиринт, вата.

-- Как же ты тогда смог?

-- Сам удивляюсь. Ты ж знаешь, у меня связей... Никогда ещё не было, чтоб ключ не нашёл. А тут куда не сунусь -- пустота. Не то, что ключа -- ни замка не найти, ни двери. Болото. А потом вдруг... Не люблю я этого "вдруг", -- Баргин помолчал. -- Как будто это не я, а меня... Ладно, не важно.

-- Не важно? -- с сомнением переспросил Тимур. -- Ладно, тебе видней. Что ещё?

Дирижабль растянул плёнку полностью, развернулся и медленно поплыл на запад. Плёнка дрогнула в последний раз и исчезла. Вместе с ней исчез и кусок неба. Там, где только что плыли облака, замаячило гигантское окно. Оно ещё только приоткрылось, а уже кружилась голова. В окне, в неведомой дали, смутно мерцали разноцветные сполохи. Жёлтый -- красный -- фиолетовый. Жёлтый -- красный -- фиолетовый.

-- Да собственно почти всё. Разве что... Всем -- сбором данных, анализом, исполнением -- занимается машина. Из единого, полностью автономного центра. Перепрограммирование практически невозможно, перехват управления нереален.

-- Единый центр -- это хорошо, -- оживился Тимур. -- Это замечательно. Где?

-- А зачем? Нет, я понимаю, конечно. "Морские свинки, прививка, какое право кто-то имеет решать за меня..."

-- За весь народ.

-- За весь народ, -- согласился Баргин. -- А разве это не всегда так? Разве не всегда по большому счёту решения за тебя принимает кто-то другой? Родители, вожди, президенты, пророки, да мало ли. Власть.

-- Но не настолько же?

-- Настолько, не настолько -- это не принципиально. Вопрос возможностей и только.

-- И морали.

-- Неужели? -- усмехнулся Баргин. -- Ты ещё о справедливости вспомни. Нет, бывает, конечно... Но ты не хуже меня знаешь, каких бед во имя высоких целей могут натворить идеалисты во власти. Или ты, будучи во власти действовал исключительно исходя из принципов морали? Не надо, Тимур. Исходя из целесообразности ты действовал. Так же, как и все. Сначала целесообразность, а потом уже мораль. Так в чём же дело, Тим? Разве спокойствие и единство страны не великая цель? Тебя раздражает, что ради этого решили чуть изменить мироощущение части населения?

-- "Части населения", -- скривился Тимур. -- Дипломат! Говори прямо: "Некоторых "отсталых" народов". А тебя бы не раздражало?

-- Раздражало. Да что там раздражало -- я бы был в бешенстве! Хотелось бы найти этих благожелателей, схватить их за горло и давить. Смотреть в глаза и давить! Но потом бы я остыл, и понял, что давить-то особо не за что. Моему народу хотели сделать хуже? Нет. Обидно, что не всем поровну? Это вообще несерьёзно. Мы все разные, так уж сложилось. Не лучше и хуже, а именно разные. Представь себе страну населённую, к примеру, русскими и шведами. На кого бы пришлось направлять излучение для тех же целей? То-то и оно... И вообще, в чём проблема? Снижение излишней агрессивности, борьба со стремлением делить людей на "своих" и "чужих" исключительно по признаку крови... Разве не этим занимались все культуры мира?

-- А теперь машина?

-- Во всяком случае, в предвзятости её не обвинишь. Да и какая разница, Тимур? Главное же не это. Главное, что современная молодёжь уже не знает, что такое "организованная преступность". Что никто не подсадит твоего внука на иглу. Не заставит взорвать себя в театре во имя Великой Идеи. Что нет ненависти и ощущения, что вокруг одни враги. Что у людей на улицах хорошие, спокойные лица. Этого мало, Тимур?

Небо мигнуло в последний раз, и над небоскрёбами распахнулось гигантское окно. Дырка, бездонный завораживающий колодец. Фиолетовое небо с нездешними звёздами, исполинская луна над барханами. Серебристо-лиловый песок. Шорох ветра. Сталь по стеклу. Озноб.

Ветер рванул песок вверх, закружил, закрутил воронкой, вылепил человека. Острый хищный нос, раскосые глаза, струящаяся песчинками кожа. Извивающиеся смерчами волосы, сверкающие молнии на впалых щеках. Сумасшедший взгляд.

Баргин вздрогнул.

-- Что это?

-- Тёмный ты человек, Паша! -- усмехнулся Тимур. -- Это же Sand Lord. Кумир молодых. Уже полгода кумир. Это теперь очень много, почти вечность. Завтра его концерт.

-- Господи!

Кумир вытянул руку, выловил из смерча что-то среднее между гитарой и арфой. Застыл, вращая выпученными белками.

-- Да уж... Он сейчас, наверное, самый известный человек в мире. А на концерт придёт не больше тысячи. Несмотря на рекламу, несмотря ни на что. А ты говоришь "спокойные лица".

-- Не понял.

Из ближайшей урны выполз робот-уборщик, повёл хоботом и деловито двинулся к бусинкам.

-- Что там не понять? -- Тимур наклонился, выхватил у робота янтарную бусинку, положил на ладонь. -- Снижение агрессивности, говоришь? Хорошее дело! Только вместе с агрессивностью снижаются предприимчивость, самоотверженность и лидерские качества. Снижение "животных" иерархических программ означает усиление индивидуализма, и опять-таки уменьшает лидерство. И так далее. В результате всё прекрасно и замечательно: все терпимы и толерантны, спокойны и нелюбопытны, никого ничего не интересует. Кроме себя любимого. Стадо. Спокойное, легко управляемое стадо, -- Тимур скривился, помолчал. -- Нет, Паша, Всевышний сотворил нас такими не просто так. Возможно, исходя как раз из целесообразности. Только цели нам не дано знать. Никому. Даже твоим "благодетелям". Даже их машине. Дай ей волю, она всех муравьями сделает. Из целесообразности. И вообще, хорош философствовать!

-- В смысле?

-- В смысле -- я слишком давно тебя знаю. С тех пор, как мы смотрели друг на друга через прицел автомата. Я знаю, что ты уже всё решил.

-- Ишь, психолог! И что же я, по-твоему, решил?

-- Что у тебя в сумке, Паша? Взрывчатка?

-- Обалдел? -- засмеялся Баргин. -- Эх, знала бы машина, кому в первую очередь надо агрессивность уменьшать!

-- Бесполезно, -- пожал плечами Тимур. -- Мы для этого слишком стары. Так что?

Павел положил сумку на колени, открыл. Внутри, в пластиковых контейнерах хищно поблёскивали короткие металлические стержни.

-- ТИЗ, -- нежно погладил стержни Баргин. -- Туннельные информационные заряды. Чисто, бесшумно и надёжно. А ты -- "взрывчатка".

-- Ну, извини! Куда нам до мастеров плаща и кинжала... Центр у нас?

-- Догадливый! На АЭС. Что это -- никому на станции неизвестно. Хитро всё эти ССПэшники сделали, молодцы.

-- Оружие надо? -- подобрался Тимур. -- Люди?

-- Террорист престарелый! -- Баргин закрыл сумку. -- Глаза-то как загорелись! Смотри, Шайтан тебе сейчас успокоительного впрыснет. Нет, господин террорист, никакого оружия. Никаких людей. Только мы.

-- Мы пройдём?

-- Обижаешь! И пройдём, и не оставим следов. Я хоть и бывший, но всё-таки полковник. Погнали?

В небе Sand Lord распрямился, рванул струны, и с неба полился тягучий, царапающий душу звук.

------------------------------

-- Присаживайтесь, -- неприметное лицо хозяина кабинета не выражало никаких эмоций. -- Докладывайте.

-- Спасибо, -- лицо посетителя тоже вряд ли можно было бы выделить в толпе. -- Полчаса назад Пенсионер уничтожил первый Блок.

-- Надеюсь, обошлось без неожиданностей? -- голосом, лишённым любопытства спросил хозяин.

-- Так точно! Пенсионер действовал, как мы и предполагали, никакой корректировки не потребовалось.

-- Старый конь... -- то ли похвалил, то ли выразил недовольство хозяин.

Посетитель промолчал.

-- Он ничего не заподозрил?

-- Никак нет, -- позволил себе чуть усмехнуться посетитель. -- Откуда ему?..

-- Не надо его недооценивать, -- по-прежнему без эмоций перебил хозяин. -- Что вы знаете, молодые? Уверены?

-- Уверен! -- на этот раз посетитель даже не стал скрывать обиды. -- Ни о существовании второго Блока, ни о проекте "Арфа" Пенсионер не догадывается и не догадается никогда. Он знал только то, что ему позволили узнать мы, и действовал абсолютно так, как просчитали мы.

-- Хорошо, -- сказал хозяин. -- Вижу, вы хотели задать вопрос? Спрашивайте.

Никакого желания задать вопрос на лице посетителя не наблюдалось, но, похоже, хозяин кабинета угадал.

-- Спасибо. В 2038-м спутники проекта "Арфа" перекрыли территорию всей страны. Таким образом, вот уже двенадцать лет проект "Сырдон" всего лишь памятник. Ту же функцию, но в масштабе всей страны выполняет "Арфа". Вопрос: зачем потребовалась операция по уничтожению заброшенного Блока неработающего проекта?

-- А вы как думаете?-- после долгого молчания спросил хозяин.

-- Думаю, наша служба безопасности перестраховалась в ответ на появление некоторых подозрений среди части бывшей элиты...

-- Элита бывшей не бывает.

-- Среди части элиты одной из республик.

-- Перестраховалась, значит? Ничего: лучше, как говорится, перебдеть, чем недобдеть. Вы правильно оценили задачу операции. Что, по вашей оценке, теперь следует ждать от "оппозиции"?

На последнем слове хозяин кабинета чуть улыбнулся. Первый раз.

-- "Оппозиция"? -- с удовольствием подыграл посетитель. -- Что они будут делать -- конечно, ждать. "Паразит" уничтожен, значит всё должно восстановиться. Когда и как -- они знать не могут. Значит, будут ждать. Пять лет, пятнадцать. Ждать, убеждать себя, что изменения уже начались, но пока не заметны. А когда...

-- А когда станет ясно, что ждать бессмысленно... -- подхватил хозяин.

-- То понять это будет уже некому, -- закончил посетитель. -- Старая гвардия будет дряхла, а новые...

-- Им это будет не нужно, -- второй раз улыбнулся хозяин. -- Им ничего не будет нужно. Они будут жить в спокойном, лишённом конфликтов веке. В Золотом веке. Можете быть свободны. Я вами доволен.

-------------------------------

В аэропорту почти ничего не изменилось. Та же тишина, то же сонное оцепенение. Несколько ожидающих рейс пассажиров уткнулись в браслеты и ритмично подёргивали головами. Девушка в окошке магазинчика по-прежнему дремала, охранники смотрели в потолок. Охранники сменились. А может, и нет: поручиться Баргин не мог.

-- Скоро здесь всё изменится, -- возбужденно сказал Тимур.

Глаза его горели, он словно помолодел лет на десять. Баргин, наоборот, выглядел уставшим. Возбуждение последних часов спало, в голову лезла всякая ерунда. В другое время он попытался бы разобраться, но сейчас не хотелось. Потом.

-- Скоро?-- не открывая глаз, спросил он. -- Уверен?

-- Пусть не скоро, -- легко согласился Тимур. -- Пусть! Мы подождём, теперь можно и подождать. Хотя, конечно, хотелось бы дожить.

-- Тогда не дёргайся, -- вяло посоветовал Баргин. -- Тише едешь...

Тимур замолчал, но через минуту снова не выдержал.

-- Ты что такой вялый, Паша? Такое дело сделали! Такое!..

-- "Такое дело"! А ты не думал, что теперь будет? Мы ж не знаем ни хрена! Когда это перестанет ощущаться, как? Будет депрессия, абстиненция, или что похуже? А если всплеск всего, что подавлялось? Даже страшно представить, что тогда. Тебе не кажется, что мы попросту бараны? Какой чёрт меня дёрнул, почему?

"Ты знаешь, -- подумал Тимур. -- Ты до сих пор чувствуешь вину. За то, что тебя использовали, как марионетку, за то, что не оставили выбора. За то, что тебе пришлось делать. За то, что не смог этого забыть. Ты знаешь, но не хочешь признаться".

-- Не волнуйся! -- сказал вместо этого Тимур.

"Я знаю, о чём ты думаешь, -- хотел сказать Павел. -- Что я полвека несу чувство вины. Что я ухватился за это во имя искупления. Ты ошибаешься. Мне давно не двадцать, и не сорок. И даже тогда... Ты ошибаешься, старый "враг"".

-- Я не волнуюсь, -- усмехнулся Баргин.

-- Точно?

"Тогда почему?"

"Почему? Может, потому, что людей нельзя превращать в морских свинок? Никаких и никогда. Во имя самых распрекрасных целей. Это слишком, это за пределами... Да? За пределами чего? Ты же не веришь в Бога, полковник, никогда не верил. Не веришь во все эти отчёты на пороге вечности. Ты знаешь, что умрёшь, и ничего не будет. Никто ни о чём не спросит, не посмотрит всевидящим взглядом. Никто не простит, и никто не осудит. Некому. Тогда почему, чёрт побери? Не знаю... Нет, знаю. Потому что -- нельзя! И когда придёт время, я так и скажу в развёрзнутую пасть безжизненного неба: "Я, Павел Баргин, поступал так, потому что по-другому -- нельзя". И мне плевать, что никто не услышит, -- Павел пожал плечами, поморщился: -- О, какой пафос!".

-- Точно, -- сказал он вслух. -- Зачем Харона расстраивать?

Тимур посмотрел на него долгим взглядом, улыбнулся.

-- Ничего, Паша, всё будет хорошо! Вот посмотришь, мы ещё увидим, когда на концерты опять будут приходить сотни тысяч.

-- Дался тебе этот песочный чёрт! -- поморщился Павел. -- Да так сейчас везде -- и в Москве, и в Перми, и во Владивостоке. Никому ничего не надо.

-- Может, и вас облучают? -- хмыкнул Тимур. -- Для равновесия?

В аэровокзале потянуло сквозняком.

-- Что? Что ты сказал?

-- Шучу! -- всё ещё улыбался Тимур. -- Ты что, шуток не понимаешь?

Сквозняк стал сильнее.

"Странно, неужели никто его не чувствует? Не чувствует, не замечает, не ощущает... Никто ничего не замечает. Господи, как же холодно...".

-- Паша! Что с тобой? Паша!

-- Тимур, -- прошептал Баргин. -- Ты хорошо знаешь нартский эпос?

-- Какай эпос? Что с тобой?

-- Нартский, -- Баргин сгорбился, будто бы на него опустили бетонную плиту. -- Эпос народов Кавказа. Сырдон... Чем он знаменит?

-- Паша, я не понима...

-- Не надо, -- обрубил Павел, -- не надо ничего понимать. Просто скажи.

Тимур с сомнением посмотрел на Баргина, помолчал. Сквозняк не унимался.

-- Сырдон? Это из осетинского эпоса, у нас по-другому... Ну, он был вроде самым хитрым и красноречивым, словами мог разрушить скалу. Что ещё?.. А, да! Один из соседей убил двенадцать его сыновей и бросил их в котёл вместо мяса. Сырдон взял кисти рук старшего, сделал из них основу. Жилы, ведущие к сердцам сыновей, натянул на основу вместо струн. Так получился первый фандыр.

-- Фандыр, -- повторил Баргин, цепенея от холодного ветра. -- Фандыр... Арфа. Конечно... Господи, какой же я идиот! Старый, выживший из ума идиот! Арфа! Как просто...

-- Паша, ты о чём? Какая арфа?

"О том. Мы идиоты, Тимур. Я идиот! Мной сыграли, как пешкой. Нами всеми играют. Дёргают за струны, мы послушно дёргаемся в ответ и счастливо улыбаемся".

-- Тимур Ахмедович, -- громко спросил Павел, и сквозняк стал тише, -- как там твой Шайтан? Сможет подготовить тебя к настоящему делу? Пусть уж постарается.

Баргин помолчал, прислушиваясь -- сквозняк почти прекратился, но не исчез. Притаился. Ждал.

-- Мы сломаем эту арфу, -- сказал Баргин. -- Нельзя играть на таких струнах. Никому нельзя. Никогда. Сломаем, вырвем отравленные струны. Хотя, может быть, лучше бы мы не знали...

Комментарии: 2, последний от 16/07/2013. © Copyright Семёнов Константин Юлианович (constsemenov@yandex.ru) Размещен: 15/07/2013, изменен: 15/07/2013. 38k. Статистика. Рассказ: Чечня, Проза Грозненские рассказы	Оценка: *5.407** Ваша оценка:
Аннотация: Рассказ написан к несостоявшемуся конкурсу "Чечня-2050"

Семёнов Константин Юлианович Струны Сырдона

Семёнов Константин Юлианович
Струны Сырдона